Последние, Горький Максим, Год: 1908

Драматургия
Время на прочтение: 61 минут(ы)
Скачать в PDF

Максим Горький

Последние
Пьеса в четырёх действиях

Максим Горький. Собрание сочинений в тридцати томах
Том 12. Пьесы 1908-1915

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Иван Коломийцев.
Яков — его брат.
Софья — жена Ивана.
Александр — 26 лет.
Надежда — 23 года.
Любовь — 20 лет.
Пётр — 18 лет.
Вера — 16 лет.
Г-жа Соколова.
Лещ — муж Надежды.
Якорев — околоточный надзиратель.
Федосья — няня, очень старая, полуглухая.
Горничная.

Действие первое

Уютная комната, в левой стене — камин. У задней стены — ширмы, за ними видна односпальная кровать, покрытая красным одеялом, и узкая белая дверь. Большой книжный шкаф делит комнату на две части, правая больше левой. Шкаф обращён дверьми направо, спинка его завешена ковром, к ней прислонилось пианино, напротив — широкий тёмный диван и маленькое окно, в глубине этой комнаты дверь в столовую. Там светло. Если к пианино поставить стул — он закроет проход в столовую. У камина в глубоком кресле сидит Яков — седой, кудрявый, бритый, лицо мягкое, читает книгу. Сзади кресла на письменном столе высокая лампа под абажуром из зелёной бумаги. У стола, тоже в кресле, сидит Федосья, в руках у неё длинное серое вязанье, на коленях большой клубок шерсти, она всё время что-то бормочет. В столовой бесшумно ходит, накрывая стол к обеду, Горничная, там же Софья — она моложава, лицо бледное, глаза малоподвижны, всегда смотрят вдаль, пристально и тревожно. Яков мешает угли в камине, она прислушивается к шуму, медленно идёт в комнату Якова, за шкафом нерешительно останавливается.
Софья. Я не помешаю?
Яков. Конечно, нет! (Встречает её улыбкой.)
Софья. Мне казалось — ты занят…
Яков (снимая пенснэ). Чем?
Софья. Я хочу спросить тебя, — госпожа Соколова, мать того, который стрелял в Ивана, просит принять её, — как ты думаешь, принять?
Яков (нерешительно). Не знаю… Как мать, она имеет право на твоё внимание… хотя — зачем ей обращаться именно к тебе, а не к Ивану?
Федосья (тихо и не поднимая головы, бормочет). Ждём-пождём да опять пойдём…
Софья. Ты веришь, что стрелял этот?
Яков. Видишь ли — я думаю, террористы не лгут, заявляя, что он не принадлежит к их партии…
Софья. Мне тоже кажется…
Яков. Ты что не сядешь?
Софья (опуская голову). Не хочется…
Яков. У тебя утомлённое лицо.
Софья (негромко). Когда я сажусь — меня одолевает слабость. (Тише.) Извини, но я снова принуждена просить у тебя денег.
Яков (торопливо, сконфуженный). В левом ящике стола — пожалуйста! Верхний ящик, не заперто…
Софья. Как это тяжело — обирать тебя…
Яков. Э, полно, Соня…
Федосья (бормочет). Бери, бери у него деньги-то! Умрёт скоро…. куда ему!
(Из столовой идёт Любовь. Она горбата и — чтобы скрыть своё уродство — всегда носит на плечах шаль или плед. Теперь на ней большая жёлтая шаль. Остановилась у пианино.)
Софья (задумчиво). Переехали мы в твой дом, а тебя, больного, загнали куда-то в угол…
Яков (смущённо). Полно, Соня…
Софья. Я взяла сто…
(Любовь ставит к пианино стул и тихо играет.)
Яков. Послушай, я хочу предложить тебе…
Софья. Мне нужно идти, после обеда скажешь — хорошо? (Идёт.)
Яков (берёт книгу). Когда хочешь…
Федосья (тихо напевает на мотив колыбельной песни). Эх, Яшенька, Яша. Горька судьба наша… (Дальше слова непонятны, но всё время старуха бормочет, точно баюкая ребёнка.)
Софья (останавливается перед дочерью, не замечающей её, ждёт несколько секунд). Пусти меня, Люба.
Любовь. Я уже мешаю?
Софья. Но как же пройти?
Любовь. Мама, где я могла бы не мешать никому?
Софья (ставит ногу на диван и так обходит стул дочери). Ну, не злись…
Любовь (вскакивая). Ты прыгаешь, чтобы потом получить право упрекнуть меня за свой прыжок?
Софья (уходя, тихо). В чём, когда я упрекаю тебя…
(Любовь встаёт и входит в комнату Якова.)
Яков (тихо). Как ты легко раздражаешься…
Любовь (спокойно). Это все говорят. Все жалуются на меня, точно я зимний холод или осенний дождь…
Федосья (поёт). А вот пришла Люба… А чего ей надо…
Любовь (громко). Перестань, няня!
Федосья. Чего? (Чешет спицей голову и улыбается, глядя на Любовь.)
Яков. Ты преувеличиваешь, Люба…
Любовь. Холод и слякоть осени тоже нечто преувеличенное, ненужное, враждебное людям… Скажи, сколько мама взяла денег?
Яков. Сто рублей… А что тебе?
Любовь. Почему ты не хочешь дать сразу много, чтобы ей не просить часто? Ведь это унизительно — просить, разве ты не понимаешь?
Яков (смущён). Ах, боже мой! Конечно, понимаю. Я и хотел сейчас предложить ей…
Любовь (как бы напоминая). Ведь ты богат…
Яков (улыбаясь). Был. Алюминий разорил меня…
Любовь. Зачем тебе понадобился этот алюминий?
Яков (виновато). Я думал, видишь ли, что было бы хорошо, если бы люди получили красивый металл. Железо — тяжело и мрачно, медь — такая жирная всегда…
Любовь (вздохнув). Какой ты смешной!
Федосья. О, господи, господи… помилуй нас, грешников…
Любовь. Ты часто ошибался?
Яков (усмехаясь). Необходимо, должно быть, чтобы иные люди делали ошибки…
Любовь (заглядывая ему в лицо). Я знаю одну твою ошибку.
Яков (беспокойно). Да?
Любовь. Ты должен был жениться на маме…
Яков (испуган). Люба!.. Это слишком сложно для тебя, пожалуй! Я не решился бы так говорить об этом на твоём месте.
Любовь. А где оно — моё место?
Яков (опуская голову). Странно ты говоришь, право…
Любовь (настойчиво). Почему я никогда не могу рассердить тебя? Я всех могу вывести из себя, а тебя — нет! Почему?
Яков. Бог мой, я не знаю…
Любовь. Маме было бы лучше с тобой, чем с отцом, который пьёт, играет…
Яков. Милая Люба, зачем ты так говоришь?
Любовь. Народил больных и глупых детей и вот оставил их теперь нищими на шее мамы…
Федосья (уловив слово ‘нищие’, поёт). Нищая братия, богова забавушка…
Яков. Так нельзя говорить об отце! Няня, молчи, пожалуйста!
Федосья. Ась?
Любовь. Почему? Мне не нравится быть дочерью человека, который приказывает убивать людей…
Яков (тоскливо). Как резко, Люба…
Любовь. И бегает, как трус, когда в него стреляют за это…
Яков. Он старый, нездоровый человек, уставший…
Любовь. Разве болезнь оправдывает? Ведь он болен оттого, что много кутил.
Яков (неприятно поражённый). Откуда ты знаешь?
Любовь. Это говорит доктор Лещ. Он тебе нравится?
Яков (возится в кресле). Твои слова могут услышать…
Любовь. Доктор Лещ… Тюремный врач… Какая честь быть в родстве с таким… Ты что — хочешь в столовую?
Яков. Я не могу больше слушать…
Любовь (пожимая плечами). Сиди… Куда тебе с твоим сердцем! А-а, вот пришли любимчики… твои, мамины, всего света.
Яков. Но ведь и твои…
Любовь (задумчиво). Любовь к жалкому — это, я думаю, нездоровая любовь…
Яков. Ты даже себе самой говоришь колкости!
Вера (из столовой, за нею Пётр). Дядя!
Федосья (громко). А вот мои последние… детки мои последние… (Перестаёт вязать и смотрит на всех с улыбкою на тёмном лице.)
Вера. С каким интересным человеком мы познакомились!
Яков. Это ты всё время катался на коньках, Пётр? Смотри, тебе вредно!
Пётр (задумчиво). Пустяки!
Вера. Понимаешь, к нам на улице привязались какие-то трое — наверное, из чёрных сотен…
Пётр. Три пьяных идиота — идут за нами и говорят гнусные вещи…
Вера. Я им крикнула: мы дети Коломийцева…
Любовь. На колени! Шапки долой…
(Пётр исподлобья смотрит на Любовь.)
Вера (Любови). Мы испугались, нужно же было сказать им, кто мы!..
Любовь (с улыбкой). А они, узнав это, начали ругаться ещё сильнее, да?
Пётр (подозрительно). Почему ты знаешь?
Вера. Да, Люба, это верно! Я не понимаю — как же? Ведь они должны уважать властей? Это революционеры обязаны не уважать, а они — почему?
Яков (поучительно, но мягко). В России никто никого не уважает…
Любовь. Что же дальше?
Вера. Вдруг навстречу нам идёт молодой человек, уже хотела ударить одного из них коньками, того, который был ближе, но этот человек…
Пётр (усмехаясь). Верка действительно хотела драться…
Вера. Этот господин крикнул им — прочь! (Федосья чему—то беззвучно смеётся) Они зарычали и — на него! Вот было страшно! Тут он вынул револьвер… (Смеётся.) Как они побежали!
Федосья (вслушивается, смеётся). Ах вы, мои милые, ах, весёлые…
Пётр. Ломаными линиями, чтобы не попала пуля.
Любовь (негромко). Вот так же бежал отец, когда в него стреляли…
Вера. Что?
Любовь. Наверное, так же…
Пётр (строго). Зачем ты это сказала?
Любовь. Просто так…
Вера. Что такое она сказала?
Пётр. Ничего… Продолжай!
Вера. Он очень красивый…
Пётр (задумчиво). Хороший голос и такая простая речь…
Вера. Брюнет, с острой бородкой, — мечтательные глаза… Я думаю — он пишет стихи…
Любовь. А твой револьвер, Пётр?
Пётр (хмурясь). Не буду я таскать его с собой… Я не люблю таких вещей…
Вера. Он — трусишка!
Яков. Вот что, дети, давайте скроем от мамы этот случай, чтобы не волновать её…
Вера (разочарованно). Да? Я бы хотела рассказать и ей!
Яков. Потом, после — хорошо?
Вера. Да…
Пётр (задумчиво). Мы с ним долго гуляли… Мне хотелось пригласить его к нам…
Вера. Вот хорошо, Петька!
Любовь. Ты думаешь, он пришёл бы?
Пётр. А почему нет?
Надежда (входит). Зачем это все набились сюда? Они тебе мешают, дядя?
Яков. Нисколько! Ведь каждый день перед обедом все сходятся ко мне…
Надежда. Знаете, этот мерзавец, который стрелял в папу, заболел.
(Все смотрят на неё, становится тихо.)
Надежда. Муж говорит, что он не притворяется.
Пётр (беспокойно). Почему его так долго не судят?
Надежда. Он всё ещё не сознаётся…
Пётр. Мне кажется, что он где-то близко…
Вера. Что такое?
Любовь. Где же?
Пётр. Тут… за дверьми…
Надежда. Какой вздор!
Пётр. Стоит и ждёт, чтобы его простили…
Надежда. Не глуп, однако…
Софья (входит. Тревожно). Кто ждёт прощения?
Надежда. А этот, который стрелял в отца…
Софья (оглядывая всех). Кто это знает?
Яков (успокаивая). Это Пётр сказал, Соня! Ему кажется, что этот человек где-то около нас и ждёт, чтобы мы ему простили.
Софья (странным тоном). Революционеры считают себя правыми…
Любовь. Как все властолюбцы…
(Пётр незаметно уходит. Вере скучно, она стоит сзади кресла няньки, прикрепляя ей на голову бумажные цветы с абажура лампы. Любовь смотрит на всех из угла неподвижным взглядом. Надежда всё время охорашивается, тихонько напевая.)
Любовь (серьёзно, Вере). Цветы ей не идут.
Вера. Разве?
Софья. А где Александр? И Павел Дмитриевич?
Надежда. Муж только что пришёл, переодевается. Это он сказал, что убийца заболел…
Софья (тревожно). Заболел? Чем?
Надежда. Сходит с ума, кажется. (С иронией.) Тебе его жалко, мама?
Софья. Я не сказала этого…
Любовь (усмехаясь). Потому что боишься?
Надежда. Эта мама становится какой-то чудачкой!
Вера. Не обижайте её, а то она не купит мне новые коньки.
Любовь (матери). Скажи, ведь тебе его жалко?
Софья. Мне надоело всё это злое. Тюрьмы, суды, казни — противны.
Яков (вздыхая). С каждым днём их всё больше…
Надежда. Это необходимо, чтобы люди могли жить спокойно.
Любовь. Даже индусы перестают верить, что покой есть счастье…
Софья (неожиданно для всех). Террористы заявили, что он не участвовал в покушении.
(Все смотрят на неё. Любовь стоит, закрыв глаза книгой, и через неё смотрит на всех подстерегающими глазами.)
Надежда (не сразу). Разве можно верить революционерам? Как это наивно, мама!
(Виновато улыбнувшись, Софья садится на стул и как бы вдруг стареет, мякнет, опускает голову.)
Александр (в столовой, кричит). Послушайте, эй! Почта была?
Надежда. На этажерке в гостиной лежит письмо тебе… Вера, иди причешись, ты ужасно растрёпана.
Вера. Ой, мне не хочется!
Надежда. Ну, не кривляйся. (Ведёт её за собой.) Ты становишься небрежной, имей в виду, что мужчины терпеть этого не могут…
Вера. Господи! Опять мужчины! Маленькую меня пугали чертями, выросла — пугают мужчинами…
Яков (тихо). Что с тобой, Соня?
Софья (вздрогнув). А? Я задумалась…
Александр. Обед скоро?
СофьяДа…сейчас…
Александр (идёт, насвистывая). Маленький митинг? По вопросу о финансах, или — внутренняя политика, а?
Любовь. Как это остроумно!
Александр. Как ты горбата!
Софья (укоряя). Александр!
Александр (не глядя на мать). Mon cher oncle {мой дорогой дядюшка — Ред.}, как здоровье ваших ножек?
Любовь (уходя в дверь за ширмой). Выгони его, мама!
Александр (прищуриваясь). Э? Что я слышал? Оскорбила и спряталась, точно жидёнок-революционер.
Софья (просит). В самом деле, Александр, иди в столовую.
Александр. Да, maman? Вы — командуете?
Софья (печально). На тебя неприятно смотреть…
Александр. Нет, что я слышу? Вы, maman, кажется, наконец, хотите заняться моим воспитанием?
Яков. Довольно, Александр! Как ты можешь?
Александр. Bien… {Хорошо… (франц.) — Ред.} Я имею маленькое дело к тебе, дядя.
Софья. Он не даст денег.
Александр. Вы это знаете наверное?
Софья. Я просила его не давать.
Александр. Да, дядя? Она просила?
Яков. Конечно, если она говорит.
Александр (злится). Вот рыцарский ответ! ‘Конечно, если она говорит!’ Я это запомню. Но — что же вы, дядя? Как вы отнеслись к её просьбе?
Яков (смущённо). Я? Я дал слово, что исполню её просьбу.
Александр. Весьма похвально!
Яков (мягко). Ты извини меня, Саша, но такая жизнь, как твоя… эти ночные кутежи…
Александр. Кто же устраивает кутежи днём?
Софья. Ты посмотри, какое у тебя лицо. И ты уже лысеешь…
Александр. Лицо энергичного человека, а лысина придаёт ему солидность. Я бледен, потому что утомлён ежедневными поисками куска хлеба… Мои родители произвели меня на свет, но не позаботились обеспечить средствами для приличной жизни…
Софья (тихо). Я прошу тебя перестать…
Александр. Почтенный папаша много брал взяток в городе, но мало в клубе за карточным столом…
Яков (тоскливо). Какой цинизм, Саша…
Софья (спокойно и убито). Ты понимаешь, что говоришь?
Александр. Вполне. И вот, благодаря неудачной игре отца, я оказался в полном проигрыше.
Яков. Ужасно, Александр, ужасно! Будь милосерден, уйди. За что ты мучаешь мать?
Александр. Cher oncle, двадцать пять рублей, и — я уйду!
Яков. Возьми, пожалуйста… на столе под прессом. Но — я спрашиваю — неужели тебе не жалко мать?
Александр (искренно). А кто пожалеет распутного молодого человека — кандидата в помощники полицейского пристава? Мне предстоит бить морды человеческие, брать взятки понемногу и — получить в живот пулю революционера… Как вам нравится эта блестящая карьера? (Насильственно смеясь, уходит.)
Яков (не сразу). Как он похож на своего отца!
Софья. Я не знаю, как надо говорить с ним, что сказать ему! Зачем ты дал ему денег? Он снова будет пить всю ночь.
Яков. Но что же делать? Надо же было, чтобы он ушёл!
Софья. Мы тебя ограбим, Яков… Зачем ты с нами?
Яков. Оставь, дорогая Соня. Я хочу быть полезен тебе и сумею, ты увидишь! Вот приедет Иван…
Софья. Твоих денег ненадолго хватит…
Яков. Но разве только деньги, Соня…
Софья. Нам ничего не нужно, кроме денег…
Федосья. Сонюшка, Андрюша-то Рязанов — жив ли?
Софья (громко). Умер, няня. Я тебе говорила.
Федосья (качая головой). Да, да… Застрелили его… да…
Софья (равнодушно). Это Бородулина застрелили…
Федосья. Да, помню, помню… Андрюша-то… тоже мой выкормок… Много их…
Софья (взглянув на старуху). Ты знаешь, что Рязанов сёк крестьян в её деревне… может быть, родственников своей няньки.
Яков. Почему ты говоришь об этом?
Софья. Не знаю… Так…
Федосья. Да… мно-ого!
Яков (тихо просит). Я хочу поговорить с тобой о Любе. Можно?
Софья (подозрительно). Что такое?
Яков. Мне кажется, она что-то чувствует… чего-то ищет…
Софья. Все теперь чего-то ищут.
Яков. С нею обращаются грубо…
Софья. Я?
Яков. О, нет, конечно! Ты только… менее внимательна с ней…
Софья. Она тоже нехорошо относится ко мне… Впрочем, она со всеми одинакова…
Яков (тихо, намекая). Кроме меня, Соня…
Софья (помолчав). Нет! Она не может знать! (С силою.) И — не должна знать, Яков! (Порывисто, тихо.) Я мучительно люблю это несчастное существо, я люблю… Но моя любовь — трусливое чувство виноватой, я боюсь, что вскроется моя вина перед нею, и — люблю её издали, смею подойти к ней, говорить с нею…
Яков. Это напрасно, Соня. Скажи ей, скажи…
Софья. Не могу…
Яков. Потом, не сейчас, но — скажи!.. Теперь ты слишком мрачно настроена… это проклятое, безумное время подавляет тебя…
Софья. Я тоже ищу. Я хочу понять, что мне делать? Ведь дети мои погибают, Яков! Я спрашиваю себя: где ты была до этой поры? Чем вооружила детей для страшной жизни?
Яков. Голубушка — спокойнее! Кто же знал…
Софья. Я спокойна — господи боже мой! Я всё думаю, думаю, но я — спокойна!
Яков. Нет, Соня! Это глупое покушение на жизнь Ивана и затем его отставка ошеломили тебя, ты растерялась — понятно! И к тому же дикий вой газет… они клевещут, сочиняют…
Софья. Ты говоришь по совести — они клевещут?
Яков (не глядя на неё). Они преувеличивают… Иван, конечно, не очень… он слишком…
Софья. Нет, будем правдивы. Мы знаем, что газеты не клевещут…
Яков. Ах, Соня… Это, должно быть, страшно трудно — остаться честным, имея пятерых детей…
Софья. Не говори так! Ты сам себе не веришь…
Яков (сконфужен). Всё против человека в нашем обществе, вот что я хотел сказать! Невозможно быть самим собой…
Софья (всё время ходит по комнате, сняла цветы с головы няньки, бросила их в угол). Человека, имеющего пятерых детей, мы знаем лучше газет. Нам известно, что этот человек кутила и развратник, он устроил игорный дом рядом с комнатами, где спали его дети. Какие женщины бывали у него! Он оскорблял свою жену непрерывно десять лет — сколько любовниц имел он! Разве не он развратил Александра? А почему я не умела помешать этому? Он пьяный уронил Любу на пол, сделал её уродом — как я могла допустить? Поздно думать об этом? Поздно, да, я знаю…
Яков (качая головой). Как ты ошиблась однажды…
Софья. Я это знаю… Ты — мягок… да, с тобой было бы спокойнее жить… Ты честный человек. Мне было тридцать пять лет, когда я догадалась об этом, а Любе уж было десять. Десять лет я не думала о тебе… забыла про тебя и вспомнила в год, когда Иван, помещик, дворянин, — пошёл служить в полицию. Ты застрелился бы, но — не пошёл! И вот десять лет пытки и унижений и для меня и для него… Как он быстро развратился, прогнил… Когда в него стреляли — мне стало жалко его, я готова была простить ему всё, что можно… Но он вёл себя так унизительно, трусливо…
(Из столовой идёт доктор Лещ, человек средних лет, с больным жёлтым лицом. Он шагает осторожно, прислушивается, предупредительно кашляет.)
Лещ. Если помешал — приношу извинения! Вам сказала Надя о том, что подозреваемый в покушении заболел?
Софья. А зачем я должна знать это?
Лещ (поучительно). Человек этот не может быть безразличен для вас, странно вы говорите! Вы непосредственно заинтересованы в том, чтобы он понёс должное наказание, — как же иначе? (Считает пульс Якова, глядя в потолок.) Как спали?
Яков. Плохо.
Лещ. А сердце?
Яков. Замирает…
Софья. Он не сознаётся?
Лещ. Нет! Аппетит?
Яков. Плохой. Ванны меня ослабляют…
Лещ. Я это предвидел, разумеется.
Софья. Может быть, действительно не он стрелял?
Лещ. Не знаю. Меня это не касается. Ванны надо продолжать.
Федосья (улыбаясь). Доктор, полечил бы ты меня, а? Полечи-ка! (Тихонько смеётся, точно торжествуя.)
Лещ (солидно). Далее — Александр может получить должность помощника пристава, но это будет стоить пятьсот рублей.
Софья. Надо дать взятку?
Лещ. А как же? Разумеется.
Софья. У нас нет денег.
Лещ. Несомненно. Но я думаю, дядя Яков понимает насущную необходимость всей семьи…
Софья. У него тоже нет денег…
Лещ (пристально глядя на неё). Сенсационно. И — странный тон — как будто эту взятку требую у вас я сам!
Яков (торопливо). Это не совсем верно, Соня, я могу дать пятьсот…
Софья (зятю). Вам кажется, что Александр будет на месте в полиции?
Лещ. Я, как вам известно, человек правдивый, и скажу прямо: полиция — это единственное учреждение, где ваш сын может служить. Я отношусь к нему отрицательно и не скрываю этого даже от него. Разумеется, в нём есть и добрые чувства, но в общем — это анархист, человек, лишённый внутренней дисциплины, существо с расшатанной волей… недоучившийся юнкер…
Софья. Когда вы осуждаете людей, вы говорите охотно, но ужасно длинно.
Лещ (любезно). Тут виновато обилие недостатков в людях…
Софья (Якову). Мне не хочется, чтобы Александр служил в полиции…
Яков (бормочет). Что же делать?..
Лещ. Не вижу, где бы он мог служить кроме, положительно не вижу. У него есть некоторая военная выправка, он был вольноопределяющимся, имеет какой-то чин. Я думаю, он будет недурным полицейским… для провинции, разумеется!
Яков (осторожно). Главное, Соня, он уйдёт из дома, и дети избавятся от его влияния… Ты позволь мне дать эти деньги…
Софья (пожимает плечами). Я не понимаю, что надо делать.
Яков. Деньги — кому?
Лещ. Я дал слово, что не назову имени лица, которое желает получить деньги.
Яков (смущённо). Конечно… понимаю…
Лещ. Не очень приятное поручение давать взятки… Что, скоро обед?
Софья. Идёмте. (Помогая Якову встать.) Вот я и продала сына…
Лещ (наставительно). Продавая — получают деньги…
Софья. На душе у меня — нехорошо…
Яков (тяжело двигая ногами). Что делать! Без взяток не работает машина нашей жизни…
Лещ (идя за ними). Без денег — невозможна личная независимость…
(Из столовой навстречу им идёт Надежда.)
Лещ. Ты что?
Надежда. На минуту, Павел… (Ведёт его назад в комнату Якова. Тихо.) Получил?
Лещ (недовольно). Как это неосторожно и некорректно… точно я спрячу эти деньги от тебя, фу!
Надежда (целуя его). Милый Пашка, не сердись! Пятьсот! да? А ты получишь — двести?
Лещ. Тише!
Надежда. И купишь мне крест из гранат, помнишь, ты обещал? Ты должен подарить мне этот крест: ведь план — мой!
Лещ. Я, разумеется, сдержу слово! Идём же! Там садятся за стол… Что за шум?
(Прислушиваются.)
Надежда (удивлённо). Приехал отец!
Лещ. Гм… неожиданно!
Иван (в столовой). Почему меня никто не встретил?
Софья. Кто же знал, что ты приедешь сегодня…
Иван. Но я послал вам телеграмму!
Софья. Не кричи…
Лещ. Подождём здесь, пока он остынет.
Надежда (вздыхая). Ах, этот комик папка!
Иван (в дверях столовой). Вы боитесь проехать по улице рядом с человеком, которого злодеи осудили на смерть, хотя человек этот ваш отец, да?
Софья. Садись, ешь, Иван…
Иван (идёт в комнату Якова). Я не хочу ваших объедков! Надежда, почему меня никто не встретил?
Надежда. Мы не знали!
Иван. Неправда! А, господа! Я понимаю вас! С того дня, как я не служу, — цена мне упала в ваших глазах…
Лещ. Вы бы поздоровались прежде…
Иван. Что? Здравствуйте…
Лещ. Преступник, который…
Иван. Который поднял безумную руку на меня, — что он?
Лещ. Заболел острым расстройством нервов…
Иван. Это его не оправдает, нет, шалишь!
Лещ. Ну, да, но его нельзя судить…
Иван. Почему? (Он опускается на диван. В дверях столовой стоят Пётр, Вера, Софья, потом Александр. Из двери за ширмами в комнату Якова входит Любовь, останавливается у кресла няни, задумчиво гладит рукой её щёку, старуха что—то бормочет, тихонько смеётся, кивая головой. Лещ и Надежда около Ивана. В столовой — горничная.) Это поразительно! За то, что я не позволил застрелить себя — меня бесчестят газеты и даже принуждают уйти со службы… а извергам, убийцам — мирволят, потому что у них, видите ли, слабые нервы! И называют это — конституцией! Как жить, спрашиваю я вас, как жить?
Софья (уходя в столовую). Садитесь за стол!
Иван. Разве пойдёт мне кусок в горло!
Александр. А ты выпей водки, и он пойдёт.
Иван. Почему ты не встретил меня на вокзале?
Александр. Ну, брось это!
Иван (почти искренно). Нет, мне обидно… Разве я не заслужил вашего внимания, дети, а?
Яков (из столовой). Да перестань же, Иван…
Любовь (подходит к отцу, холодно). Вы скоро кончите эту жалкую сцену?
Иван (встаёт). Жалкую? (Ко всем.) Так она говорит об отце своём, который на службе престолу и порядку…
Любовь (спокойно). Пропустите меня, я хочу есть…
Иван. Чей хлеб ты идёшь есть, горбатая дрянь?
Яков (кричит). Иван! Ах, боже мой…
Любовь (спокойно, громко). Я буду есть хлеб вашего брата.
Софья. Иван, ты бы постыдился хоть горничной…
Иван (оглядываясь). Как? Что такое?
Любовь. Вы не смеете говорить мне грубости…
Иван (растерянно оглядываясь). Это — это новость…
Яков (поддерживаемый под руку Петром, взволнованный, тихо). Что вы? Вы с ума сошли! Иван!.. Иди… иди!
Иван (уходя). Я не буду есть, если она сядет за один стол со мной…
(Все идут за ним, Яков, Пётр и Любовь остаются одни.)
Яков (тихо). Что с тобой, Люба?
Любовь (тихо). А как ты думаешь? (Под её взглядом он наклоняет голову. Пётр подозрительно смотрит на них.)
Иван (в столовой, горестно). Откуда мог явиться в моей семье этот злой дух вражды?
Александр. Твоё здоровье, папа!
(Яков и Пётр молча идут к столу. Любовь осталась одна, оглядывается, кутаясь в свою шаль.)
Федосья (наклоняясь в кресле, смотрит на неё с улыбкой, манит к себе и шепчет). Поди сюда, Любушка, поди сюда… Что он кричит, воевало-то наш?
Лещ (в столовой). С приездом… и за осуществление всех желаний нашей тесной семьи!

Занавес

Действие второе

Часть столовой — скучный угол со старинными часами на стене. Солидный буфет и большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной, гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа, под нею на кушетке Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями на стул, держится за спинку и смотрит в окно.
Пётр (тихо, упрямо). Мне нужно знать правду…
Любовь (оборачиваясь к нему). Ты не рассказывай маме о твоей ссоре.
Пётр (подозрительно). Почему?
Вера (с досадой). Как ты мне мешаешь, Петька!
Любовь. Зачем волновать её?
Пётр (упрямо). А если он был прав, Максимов-то?
Вера (горячо, упрекая). Как тебе не стыдно, Пётр! Ты не смеешь думать о папе скверно!
Пётр (задумчиво). Молчи, Верка, ты глупая…
Вера. А ты — зазнаёшься…
Пётр (настойчиво). Почему ты не отвечаешь, Любовь?
Вера. Познакомился с интересным человеком и задираешь нос…
Любовь (сходит со стула). Что я тебе отвечу!
Пётр. Ты старшая, ты должна знать… Он кричал, что папа взяточник и трус, и…
Вера (вскакивая). Не смей повторять при мне эти гнусности, а то я скажу маме…
Пётр (пытливо смотрит на неё). Иди, скажи! Ну?
Вера (бежит). И пойду! Думаешь — нет?
Любовь (обеспокоена). Вера, не надо! Это — плохо, Пётр!
Пётр. Да, плохо, когда про отца так говорят… Любовь, правда, что он приказал избить арестованных и двое умерли? И что этого не нужно было делать?.. Правда?
Любовь (не вдруг). Послушай, Пётр, я не уверена, что нужно говорить правду…
Пётр. Мне?
Любовь. Всем здесь…
Пётр. Почему?
Любовь. Мне кажется — это бесполезно.
Пётр (недоверчиво). Правда — бесполезна! Не понимаю…
Любовь. Если ты станешь сеять хлеб на болоте — разве он созреет?
Пётр (подумав, обиженно). Ага, ты считаешь меня ничтожеством, да? Ты — злая, ты злишься на весь мир за свой горб…
Любовь (усмехаясь). Если бы тебе сказал правду красивый человек красивыми словами — ты, может быть, поверил бы ему, а мне ты не поверишь — я горбата. Кассандра, наверное, была уродом, вот почему ей не поверили…
Пётр (вдумчиво). Не путай, это не нужно мне. Все равно я узнаю. (Помолчав, печально.) И прости меня… мне — нехорошо… я тоже злюсь…
Любовь (тихо). Тебя — жалко.
Пётр (угрюмо). Но я… не хочу лгать — мне, кажется, никого не жалко! (Идёт.)
Любовь (серьёзно). Ты думаешь, молчание ложь?
Пётр. А что же? Конечно — ложь.
(Любовь стоит среди комнаты, лицо у неё суровое, брови нахмурены. По столовой идёт Надежда в капоте, с распущенными волосами.)
Надежда. Верка здесь? Вот дрянь девчонка — растаскала все мои шпильки. Что это у тебя такое совиное лицо?
Любовь. Да?
Надежда. Мне страшно подумать, что будет из этой Верки! По-моему, она опасная девочка, так своенравна. Не понимаю, чего смотрит мама. И ты тоже становишься какой-то ненормальной. Впрочем, ты всегда такая была. Ты ничего не делаешь, это вредно! Вот помогала бы маме следить за Верой, право, это нужно…
Любовь. Отец лёг спать?
Надежда. Как всегда. А я начала одеваться на вечер к прокурору, да рано ещё.
Любовь (улыбаясь, осматривает её). Тебе не скучно жить, Надя?
Надежда. Н-но! С таким красивым телом, как моё? Скучают только ненормальные люди.
Любовь. Это говорит твой Лещ?
Надежда. У меня есть свой язык.
Любовь. А — мысли?
Надежда. Не трудись напрасно, меня не уколешь… Ага, вот Верка! Ну, я ей покажу, как хватать чужие вещи.
(Надежда быстро уходит. Из двери справа идёт Федосья.)
Федосья. Любушка, милая! Александр, озорник, вязанье у меня спрятал куда-то, — поискала бы ты…
Любовь (берёт с дивана вязанье и даёт няньке). Вот оно.
Федосья. Ишь, бездельник. Нянчила, гадала — богатырь растёт, вынянчила — миру захребетника… Вот так-то и все мы, няньки. Ещё ладно, когда дурака вынянчишь, а то всё жулики.
Любовь (усмехаясь). Это верно, няня, не удались тебе питомцы… не удались.
Федосья. Ась? (Оглядывается, садится у стола, распутывая своё вязанье, и, как всегда, что—то шепчет. По столовой, разговаривая, проходят Пётр и Софья, потом Софья садится на кушетку, Пётр на пол, к её ногам. Затем вбегает Вера, садится рядом с матерью, поправляя растрёпанную причёску.)
Пётр (задумчиво). Мы пили чай, и он говорил, что настанет время, когда люди будут летать по воздуху так же легко и просто, как теперь ездят на велосипедах…
Софья. А о политике вы с ним не говорили?
Пётр. И о политике. Он обо всём говорит удивительно интересно.
Софья (настойчиво). А что он говорил о политике?
Любовь (иронически). Эх, мама, мама! Жена полицеймейстера.
Пётр (вспоминая). Я позабыл… Это тоже было хорошо. У него такие умные глаза. Но, мне кажется, он не жалеет людей — он сказал: погибнут сотни сильных, тысячи слабых…
Софья (тревожно). Отчего — погибнут?
Пётр (улыбаясь). Не помню… или, скорее, не понял я…
Софья (осторожно). Тебе не кажется, что он — революционер?
Пётр (протестуя). Нет, мама, что ты!
Софья (вздохнув). Они хитрые, Петя…
Вера (матери). Ты поругала Петьку?
Софья (торопливо). Да, да… Ну, рассказывай…
Пётр. Потом пришла барышня, Наталья Михайловна, и стала говорить о книгах…
Вера (ласкаясь). Мама, пусти меня к нему! Ведь вот у него бывают барышни…
Софья. Это неудобно. Я не знаю его.
Любовь. А ты находишь удобным для Веры знакомство с Якоревым?
Софья. Якорева знает отец…
Любовь. Разве это делает его приличнее?
Софья. Подожди, Люба… (Пётру.) Он знает, что ты сын Коломийцева?
Пётр (не сразу). Ну, конечно! (Встаёт, отходит прочь, сердито бормочет.) Сын Коломийцева… Ты говоришь об этом, как о заразной болезни…
Вера. Слышишь, мама? Вот дрянь Петька!.. Мама, пригласи его к нам, хорошо?
Софья. Я подумаю.
Вера. Ах, господи, у нас так скучно! Ходят одни полицейские, притворяются военными…
(Иван вошёл в столовую, заложил руки за спину, посмотрел на часы и погрозил им пальцем. Открыл буфет, налил вина, выпил, покачал головой и, расправляя усы, заглянул в гостиную.)
Федосья. Софьюшка, ты бы женила Александра-то! Верочке замуж пора… Детей-то сколько будет, а? (Беззвучно смеётся.)
(Пётр остановился перед ней, смотрит хмуро.)
Иван. Тут есть кто-нибудь?
Софья. Дети.
Иван. А ты?
Софья. Что я?
Иван. Ты с ними?
Софья. Ну да…
Иван. Так ты должна была сказать: я и дети. Почему так темно? Вы знаете, что я люблю свет, огонь!
Федосья (бормочет). В поле выехали, горе выманили, а огнём его печь, востры саблями сечь…
(Пётр зажигает все лампы, Софья смотрит печально, Вера робко, Любовь насмешливо.)
Иван (медленно шагает по комнате и важно жестикулирует). Вынужденное безделье утомляет того, кто привык видеть вокруг себя людей, занятых серьёзным государственным делом. Ты почему не учишь уроки, Пётр?
Пётр (внимательно рассматривая отца). Я уже кончил.
Иван. Вероятно, врёшь. А завтра тебя, как болвана, оставят без обеда в классе, и отец будет страдать от стыда. Меня удивляет, как вы живёте, — никто ничего не делает.
Любовь. Научи нас работать.
Иван. Х-хе! Работать! Что ты можешь?
Любовь (спокойно). Я недурно рисую и могла бы, например, делать фальшивые деньги.
Иван (шагает к ней). Я тебя… (встречая её взгляд, кончает мягче) прошу выйти! Пётр и Вера — тоже марш! Мне нужно поговорить с матерью.
(Вера и Пётр уходят быстро, Любовь идёт медленно, в столовой конец её шали зацепился за стул, она останавливается. Федосья поднимает голову, смотрит на Ивана, он замечает её.)
Иван. А эта старая сова зачем здесь торчит? Ей в богадельню пора, я говорю!
Софья. Оставь, Иван…
Иван (громко). Нянька — уйди! Слышишь?
Федосья (поднимаясь). Слышу, чай… Не из дерева сделана… (Идёт в столовую.)
Иван. Вот что, Софья, я решил заняться благоустройством дома…
Софья. Чужого.
Иван (строго). Это дом моего брата! А когда Яков умрёт — дом будет мой. Не перебивай меня глупостями. Итак, мне, я вижу, необходимо лично заняться благоустройством дома и судьбою детей. Когда я служил, я не замечал, как отвратительно они воспитаны тобой, теперь я имею время исправить это и сразу принимаюсь за дело. (Подумав.) Прежде всего, нужно в моей комнате забить окно на улицу и прорезать дверь в коридор. Затем, Любовь должна работать, — замуж она, конечно, не выйдет — кто возьмёт урода, да ещё злого!
(Любовь уже распутала шаль, при словах Ивана о ней, она делает движение, видимо, хочет идти в гостиную, тихий голос матери останавливает её.)
Софья. Не забывай, по чьей вине она горбата…
Иван (негромко). Я помню, помню-с! Вы двадцать тысяч раз упрекали меня этим. (Тише.) Ты, может быть, сказала ей, и потому она так злится на меня? Сказала?
Софья (озлобляясь). Нет, я не говорила… я не знаю — нечаянно ты уронил её или бросил нарочно, из ревности. Но нянька… она видела, знает.
Иван (грозит). Раз и навсегда — молчать об этом! Я не знаю, кто уронил её.
Софья. Ты, — пьяный.
Иван (тихо, наклоняясь к ней). А почему не ты? Как ты докажешь, что не ты? Ага! Ты не бывала пьяной? И прошу не забывать: я не уверен, что Любовь моя дочь, а не племянница.
Софья (в лицо ему). И потому ты бросил её тогда, да?
Иван. Молчать!
Софья. Какое ты имеешь право говорить о моей неверности?.. У тебя были десятки связей…
Иван. Право? Я — мужчина! Я мог — вот моё право! Я — хотел!
Софья. А я? Я не могла?
Иван. А ты — не смела! Но… будет! Любовь должна работать, сказал я, пусть она возьмёт место учительницы где-нибудь в селе. Дома ей нечего делать, и она может дурно влиять на Веру, Петра… Дальше. Ковалёв не прочь жениться на Вере, но говорит, что ему нужно пять тысяч.
Софья (испуганно). Ковалёв? Развратный и больной?
Иван. А где я тебе возьму здорового и нравственного зятя? Ты нашла мужа Надежде? Она сама нашла его. А Верка не может, глупа. Но она слишком бойка. Ковалёв энергичный малый, он скоро будет помощником полицеймейстера или исправником… Ты должна убедить Якова, чтобы он дал эти пять тысяч… и нам, на расходы по свадьбе… (С усмешкой.) Он не может отказать тебе… (Тревожно.) Ты что… что ты так смотришь? Что такое?
Софья (тихо). Потемнело в глазах…
Иван (успокаиваясь). Лечись!
Софья (испуганно, тоскливо). Я не вижу…
Иван (с досадой). Говорю — лечись! Ведь доктор — свой.
Софья (тихо, оправляясь). Господи… как страшно…
Иван (оглядываясь, угрюмо). У меня тоже темнеет в глазах, когда я выхожу на улицу. Ведь бомбисты убивают и отставных, им всё равно… это звери! (Вдруг говорит мягко и искренно.) Послушай, Соня, разве я злой человек?
Софья (не вдруг). Не знаю…
Иван (усмехаясь). Прожив со мною двадцать семь лет?
Софья. Теперь всё изменилось, стало непонятно и угрожает. О тебе говорят ужасно… Ты хуже, чем злой.
Иван (презрительно). Газеты! Чёрт с ними…
Софья. И люди. Газеты читают люди… (Тоскливо.) Зачем ты приказал бить арестованных?
Иван (тихо). Неправда! Их били до ареста… они сопротивлялись…
Софья. И дорогой в тюрьму — били!
Иван. Они сопротивлялись, пели песни! Они не слушали меня. Ты же знаешь, я горяч, я не терплю противоречия… Ведь это буйные, распущенные люди, враги царя и порядка… Их вешают, ссылают на каторгу. Почему же нельзя… нужно было заставить их молчать.
Софья. Двое убиты… двое…
Иван. Что значит двое? Это слабые, истощённые безработицей люди, их можно убивать щелчками в лоб… Солдаты были раздражены… (Замолчал, развёл руками, говорит искренно.) Ну, да, конечно, я отчасти виноват… но — живёшь в постоянном раздражении… Другие делают более жестокие вещи, чем я, однако в них не стреляют.
Софья. Мы говорим не то, что нужно… нужно о детях говорить в это страшное время… ведь оно губит больше всего детей. Те, двое убитых, тоже были ещё мальчики…
Иван (пожимая плечами). При чём тут дети?
Софья. А если они осудят?
Иван (возмущён). Они? Они мне судьи? Дети, кровь моя? Чёрт знает, что ты говоришь! Как же они смеют упрекнуть отца, который ради них пошёл служить в полицию? Ради них потерял… очень много и наконец едва не лишился жизни…
Лещ (из столовой). Можно?
Иван. Пожалуйста…
Лещ (осматривая обоих). Пришёл Ковалёв.
Иван (жене). Иди к нему! Я сейчас! Будь э-э… любезнее с ним и вообще — понимаешь?..
(Софья молча уходит. Лещ улыбается.)
Иван (недружелюбно). Что? Вам весело?
Лещ. Я тоже понимаю.
Иван (строго). Да? Послушайте, почтеннейший, я должен вам сказать, что ваши поступки могут скомпрометировать меня и… очень!
Лещ (поднимая брови.) О? Это любопытно.
Иван. Скажите, вы сколько дали по делу об устройстве Александра на службу?
Лещ. Триста.
Иван. Но вы у брата взяли пятьсот!
Лещ. Факт.
Иван. И где же двести?
(Лещ молча хлопает себя по карману на груди.)
Иван. Но это — неудобно!
Лещ. Для меня?
Иван. Вообще… Представьте — брат узнает!
Лещ. Кто ему скажет?
Иван. Да вот я, например, могу проговориться…
Лещ (серьёзно). А вы будьте осторожнее! Забудьте этот случай.
Иван (смущённо, но с сердцем). Однако вы таким тоном говорите…
Лещ. Забудьте, как, примерно, забыли доплатить мне три тысячи приданого за дочерью.
Иван (мягче). На что вам деньги? Ведь есть, достаточно.
Лещ. Надя находит, что ещё недостаточно.
Иван. Гм… Да… Кстати, нет ли у вас… двадцати рублей?
Лещ. Это совсем некстати. И — много.
Иван (удивлённо). Почему много?
Лещ. Двадцать рублей — это двадцать процентов.
Иван (хочет рассердиться). Вы… вы что говорите, милостивый государь?
Лещ. Я вам дам десять — извольте! Не нужно? Как хотите. Должен сообщить вам новость: дочь рассыльного Федякова предъявляет к вам иск на содержание ребёнка.
Иван (возмущён). Вот подлая! Да чем же она докажет, что ребёнок мой?
Лещ. Разумеется. Это — недоказуемо. Но будет ещё скандал.
Иван. Какое свинство!
Лещ. А курьер Трусов думает жаловаться на вас…
Иван. И он, скотина!
Лещ. Да. У него лопнула барабанная перепонка от удара.
Иван (подумав). Помните, есть басня — раненый лев, которого лягают ослы? Вот это я — лев!
Лещ. Возможно.
Иван (искренно). Да, да! Они там боятся, что я снова буду служить, и вот хотят оскандалить меня — дьявольский план завистников… Это — люди!
Лещ (протягивая деньги, серьёзно). Горе побеждённым!
Иван (принимая бумажку). Ещё посмотрим! Вы, дорогой мой, должны помочь мне в этих случаях, вы, я знаю, всё можете! У вас великолепная голова.
(В столовой появляется Надежда, очень нарядная, декольте, с крестом из красных камней на голой шее. Стоит и слушает.)
Иван. Услуга за услугу — завтра в клубе я познакомлю вас с Муратовым, знаете — купец, либерал?
Лещ. В чём дело?
Иван. У него в тюрьме племянник, за какие-то брошюры, знакомства… Нужно дать этому племяннику свидетельство о болезни, чтобы его выпустили… я его знаю, славный парень! А брошюры — случайность.
Лещ (серьёзно). Если славный малый, надо ему помочь.
Иван. Дядя его любит и боится за него. Он не пожалеет рублей трёхсот…
Лещ. Мало! Это — политика.
Надежда (входит). Нам пора идти, Павел…
Иван (крутя усы). Какая дама, а? Семьсот чертей!
Лещ (уходя). Я на секунду загляну к дяде Якову…
Иван (вслед ему). Вы посмотрели бы на жену, она жалуется на свои глаза… А ты, Надина, всё хорошеешь!
Надежда. Оттого, что нет детей…
Иван (вздыхая). Да, Надя, они старят, они уродуют нас, родителей. Дети… как много в этом слове… Из пятерых — только ты радуешь моё сердце.
Надежда (осторожно ласкаясь). Бедный мой папка! Тебе стало плохо жить. Раньше ты дарил своей Надине разные хорошенькие штучки, а теперь стал бедненький и не можешь порадовать своё сердце подарком любимой дочурке.
Иван (огорчённо). Да, чёрт возьми, не могу.
Надежда. Знаешь что? Ты возьми денег у дяди…
Иван. Это испробовано!
Надежда. И подари мне дюжину чулок, помнишь, ты покупал мне шёлковые чулки.
Иван. Помню… Эх, Надя…
Лещ (входит). Я готов. (Ивану, негромко.) А дела дяди Якова — швах…
Иван (тихо). Да ну?
Лещ. Сердце у него очень плохо, очень!
Иван (озабоченно). Гм…
Надежда. Ты, папа, должен бы поговорить с ним.
Иван. Поговорить… О чём же? Наследник у него один — я!
Лещ (многозначительно). Вы уверены? Идём, Надя…
Надежда (подставляя отцу щёку для поцелуя). До свиданья!
Иван (целуя её). Желаю веселиться, милая! Иди с богом… (Оставшись один, он задумчиво подходит к буфету, наливает стакан вина, выпивает и бормочет.) Поговорить? Н-да…
(В гостиную справа входит Пётр, садится в кресло, закрыв глаза и закинув голову. Иван смотрит на часы, открывает дверцу, переводит стрелку. Часы бьют восемь. Пётр открывает глаза, оглядывается. Иван, насвистывая ‘Боже царя храни’, стоит посреди столовой, хмурый и озабоченный. Пётр решительно идёт к отцу.)
Пётр (взволнованно). Папа!
Иван. Ну?
Пётр. Я хочу спросить тебя…
Иван. Что такое?
Пётр. Это очень тяжело и страшно…
Иван (присматриваясь к нему). Не мямли!
Пётр. Может быть, это даже гадко… но — будь ласков со мной… позволь мне быть искренним…
Иван. Ты всегда должен быть искренним с твоим отцом.
Пётр. Я хочу поговорить с тобой как человек с человеком…
Иван (удивлён). Ка-ак? (Вдруг — догадался, схватил сына за плечо, тряхнул его и говорит упрекающим шёпотом.) Ты — заболел? Уже заболел, скверный мальчишка, а? Ах, развратная дрянь, — уже?
Пётр (возмущён). Оставь меня… ты не понимаешь… я здоров!
Иван (отпуская его). Врёшь?!
Пётр (тихо). Прошу тебя, папа, оставь!
Иван (досадливо). Так что же ты тут городил, дурачина? Ну, говори, в чём дело!
Пётр. Потом… я уже не могу сейчас…
Иван. Без фокусов, ну?
Пётр (быстро идёт в гостиную). Не могу!
Иван (строго). Стой! Я говорю — стой!.. (Смотрит на часы и успокаивается.) Жаль, что нет времени поймать тебя…
(Держась за стену и стулья, идёт Яков.)
Иван (смотрит на брата, с сожалением чмокая губами). Что, брат, плохо служат ноги, а? Да, брат, старикашки мы с тобой! Так сказать — два воина, уставшие от битв…
Яков (очень взволнован, говоря, он заикается). Послушай… я вышел на твой голос…
Иван (извиняясь). Да, я тут крикнул. Нельзя, знаешь, — отец! Ты — сядь. Ты помнишь, — два гренадёра… (Растроганно, но фальшиво поёт.)
Во-о Францию два гренадёра
Из русского плена брели…
И об-ба они…
(Забыл слова.) Да-а… Но, извини, Яша, я ухожу…
Федосья (идёт). Чего ты, Яша, ходишь один, упадёшь ещё… ах ты…
Яков. Пожалуйста, останься — я прошу!.. Мне нужно поговорить с тобой…
Иван (взглянув на часы). Не могу, дружище! Мне необходимо нужно идти, да…
Яков. Это важно… Я хочу говорить о Любе…
Иван (нахмурясь). Гм… Ты так слаб сегодня. Мне тоже нужно о многом говорить с тобой… о детях… и ещё разное там… (Решительно.) Но — не сегодня! Завтра, Яков! Да, завтра, друг мой! (Уходит, прежде чем брат успевает сказать ему.)
Яков (вслед). Иван, может быть, завтра я… (Махнув рукою, идёт к себе.)
Федосья. Опять пошёл вокруг себя! (Идёт, вязанье тащится за нею.) Прожил век камнем — ни росту, ни семени — чего искать теперь? Клады ищут — по полям рыщут… А я гляди за вами… стереги да береги… (Уходит.)
(В гостиную быстро вбегает Вера, она тащит за руку Якорева. Это молодой человек в форме околоточного, красивый. Следом за ними идёт Пётр, угрюмый и нервный.)
Вера. Садитесь и продолжайте.
Якорев. Вам не боязно?
Вера. Всё героическое немножко страшно, но — так и следует!
Якорев. Верно. Ну-с, так, значит, он выстрелил в меня, я тотчас же ответил ему из моего нагана и бросился на землю, чтобы лёжа лучше стрелять, и стараясь попасть ему, pardon {извините, (франц.) — Ред.}, в живот, чтобы нанести тяжёлую рану. После третьего выстрела один из нападавших, впоследствии оказавшийся учеником художественной школы Николаем Уховым, был мною ранен легко в колено…
Вера (махая руками). Не так, не так!
Якорев (удивлённо). Помилуйте, что вы? Сличите с протоколом… я вам принесу копию!
Вера (убеждённо). Не надо говорить так, как в протоколе! Не надо, понимаете?
Якорев (усмехаясь). Но если отступить от него, тогда будет неправда!
Вера (топая ногой). Ах, какой вы! Пётр, объясни ему, как надо рассказывать страшное…
Пётр (недовольно). Тебе, Якорев, пора бы перестать об этом…
Якорев. Почему же? Странно.
Пётр. Нечем тут гордиться…
Вера. Неправда, Петька!
Якорев (обижен). Как нечем? Я подвергал жизнь опасности, и ты, дворянин, должен понимать…
Пётр. А я — не понимаю. Не хочу. А если пойму, так, может быть, не подам тебе руки…
Вера. Петька, что такое?
Якорев (вставая). Ты стал зазнаваться, Пётр. Если ты гордишься тем, что кончаешь гимназию, а меня исключили, то я считаю себя оскорблённым…
Вера (радостно). Браво! Вот видите, Якорев, вы можете говорить, как настоящий герой, благородно, горячо…
Якорев (повышая тон). Твоё поведение я называю свинством.
Вера. Ай, не надо ругаться!
Пётр (равнодушно). Иди ты к чёрту! Очень мне нужно знать, как ты думаешь о моём поведении… Перестрелял каких-то мальчишек — а стрелял со страха…
Вера. Врёшь, Петька!
Якорев (возмущён). Я? Со страха?
Пётр (лениво). Конечно. Испугался и давай палить без всякой надобности…
Якорев (угрожая). Это, мой друг, слова серьёзные.
Пётр (сестре, насмешливо). Его под суд надо отдать, а ты, дура, восхищаешься — герой!
Вера (растерянно). Да, герой… он — герой, только не умеет рассказывать…
Якорев. Я ухожу, Вера Ивановна! С тобой, Пётр, я поговорю после! Я тоже — дворянин…
Пётр (усмехаясь). Дуэль, что ли?
Вера (в тихом восторге). Нет? Якорев, неужели дуэль? Петя, милый!
Якорев (многозначительно). Я посмотрю… подумаю… (Идёт.)
Вера (провожая его). Прекрасно, Якорев, вы — благородная душа! Это правда — Петька загордился. Он познакомился с каким-то господином, может быть — революционером, и с той поры…
(Уходят. Пётр подходит к буфету, наливает водки, пьёт. Из своей комнаты, торопливо, как только может, идёт Яков.)
Яков. Дай мне воду, Петя.
Пётр. Это — водка.
Яков. Водка? Зачем ты пьёшь?
Пётр. Так. Должно быть, от зубной боли.
Яков. Э-эх, Петя! Дай скорее воды…
Пётр (подавая воду). Кто-нибудь плачет?
Яков. Да.
Пётр. Мама?
Яков (уходя). Люба…
Пётр. Давай, я снесу воду…
Яков. Нет. Ты не ходи туда…
Пётр (грубовато). Я не собираюсь…
(Входят Софья и г—жа Соколова — седая дама с измученным лицом, держится прямо, говорит негромко, с большой внутренней силой, и невольно внушает уважение к себе.)
Соколова. Вы понимаете, зачем я пришла?
Софья (не знает, как себя держать). Я получила ваше письмо… Петя, пожалуйста, оставь нас…
(Пристально глядя в лицо Соколовой, Пётр подвигается к ней, она тоже смотрит на него. Пётр, наклонясь, хочет протянуть ей руку, Софья становится между ними.)
Софья (суетливо). Прошу тебя, Петя! Пожалуйста, садитесь…
(Пётр уходит.)
Соколова (не села. Говорит сначала твёрдо, под конец не может сдержать волнения, но голос её звучит властно). Я пришла сказать, что мой сын не виновен, он не стрелял в вашего мужа — вы понимаете? Мой сын не мог покушаться на жизнь человека… он не террорист! Он, конечно, революционер, как все честные люди в России…
Софья (повторяет, ударяя на слове ‘честные’). Как все честные люди?
Соколова. Да. Вам это кажется неправдой?
Софья (не сразу). Я не знаю.
Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить. Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я пришла к вам. У него дурная наследственность от отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)
Софья (с напряжением). Мы получили заявление террористов… они отрицают участие вашего сына…
Соколова. И этого, я думаю, достаточно для порядочного человека, чтобы признать свою ошибку…
Софья (тихо). Не говорите со мною… так строго!
Соколова (не сразу). Я прошу извинить меня.
Софья (вздыхая). Мне кажется, мы можем говорить иначе…
Соколова (наклонясь к ней). Да, как две матери… Ведь я не ошибаюсь, чувствуя, что вы убеждены в ошибке вашего мужа, что у вас есть желание помочь мне?
Софья (волнуясь). Да! Да, я хотела бы… очень хочу! Я не верю, что стрелял ваш сын, я и раньше сомневалась, но теперь — вижу вас — не верю!
Соколова (жмёт ей руку). Вы — мать, вы не можете ошибаться, когда речь идёт о судьбе сына…
Софья (пугливо, недоверчиво). Не могу ошибаться, я?
Соколова (просто). Мать всегда справедлива, как жизнь…
Софья (болезненно усмехаясь). О, это неверно! Это… красиво сказано, но, боже мой, я — справедлива?
Соколова (настойчиво). Мать справедлива, как жизнь, как природа… Все дети близки её сердцу, если это здоровое сердце…
Софья (грустно). А! Вот видите — здоровое сердце…
Соколова. Мать — враг смерти. Вот почему вы хотите помочь мне спасти сына…
Софья (тоскливо). У меня — тоже дети, и они — тоже хорошие, поверьте мне! Я первый раз вижу ваше лицо, но мне кажется — я давно знаю вас… Это странно, но я чувствую вас, как сестру…
Соколова (просто). Мы все сёстры, когда нашим детям грозит опасность.
Софья (сильно волнуясь). Как странно вы говорите… Вы — сильная.
Соколова. Я — мать…
Софья. О! Я хочу спасти вашего сына… Может быть, это научит меня помочь моим детям… Но — могу ли я? Сумею ли?
Соколова. Я приду послезавтра утром — хорошо? Убедите вашего мужа выслушать меня спокойно…
Софья. Убедить мужа? (Тихо.) Что вы думаете об этом человеке? Это — очень дурной человек, да?
Соколова (спокойно). По всему, что я знаю о нём, — да, очень…
Софья (виновато улыбаясь). Мне сорок пять лет — я смешна и жалка, правда? Так спрашивать о человеке, с которым прожила всю жизнь, — глупо? У меня взрослые дети…
Соколова (мягко). Но давно ли вы почувствовали себя матерью?
Софья. О, мне было восемнадцать лет, когда…
Соколова. Я говорю о чувстве духовного родства с детьми…
(Софья испуганно смотрит в лицо ей и отрицательно качает головой, видимо, не понимая слов Соколовой.)
Соколова (после паузы). Простите меня, я расстроила вас…
Софья (тихо). Нет, не то…
Соколова (идёт). Один вопрос: ваш сын хотел поздороваться со мной, мне показалось — вы помешали тому… зачем?
Софья. Не знаю… Может быть, побоялась. Люди всегда так охотно обижают друг друга…
Соколова. Какие грустные глаза у него…
(Обе уходят. В столовой появляется Пётр, возбуждённый, смотрит вслед им. Входит Александр, в форме и в шапке.)
Александр (сердито). Отец дома?
Пётр. Уехал в клуб.
Александр. Где мать?
Пётр. Зачем тебе?
Александр (кричит). Что за вопрос?
Пётр (с досадой, но мягко). Ну, не ори! Какой ты странный…
Александр. Что?
Пётр. Зачем казаться хуже, чем есть?
Александр. Что за дерзости?! Я тебе уши надеру, осёл!
Пётр (отступая). Александр, послушай…
Софья (быстро входит). Оставь!
Александр (возмущённый). Он говорит мне дерзости!
Софья (взволнованно). Ты не имеешь права драться!
Пётр. Он, мама, хочет набить себе руку для практики по службе.
Александр. Слышите? Если вы не умеете воспитывать его, отцу нет времени, так должен я, по старшинству… Ступай вон, ты!
Пётр (уходя, с усмешкой). Иду, брат мой… милый мой брат…
Александр. Поговори ещё!.. Послушайте, мамаша, вы поставили меня в идиотское положение: я должен угостить товарищей, отпраздновать своё вступление в их среду, а где же деньги? Где деньги, спрашивается?
Федосья (идёт). Сонюшка, иди-ка…
Софья (тихо и мягко). Саша, денег нет! Всё, что можно было заложить, — заложено…
Александр. Но вы должны понять, что не могу же я брать взятки с первых дней службы!.. Вы обязаны избавить меня от этой необходимости, а не толкать к ней…
Софья (тихо, с тоской). Что же мне делать, что? Голубчик Саша…
Федосья. Сонюшка, там Люба плачет.
Александр. Мне надоели жалкие слова, я говорю серьёзно!
Федосья. Ты, басурман, сними шапку-то! Перед матерью надо как перед иконой стоять… а ты — ишь, выпялился!
Александр (срывая шапку). Уйди ты к…
Софья. Ты говоришь плохо, Александр! Ведь перед тобою — мать!
Александр. Нужно помнить не то, что вы моя мать, а что я — ваш сын — имею право на вашу помощь. Неужели вам непонятна ваша обязанность помочь мне встать на ноги? Необходимо по крайней мере двести рублей, от этого зависит ход моей службы, карьера, достойная дворянского имени и чести.
Софья (усмехаясь). Ты. — умный, Саша! Ты очень убедительно говоришь…
Александр (возмущаясь). Нет, вы бросьте эти facons de parler… {церемонии, (франц.) — Ред.} Мне нужны деньги, а всё остальное, pardon, комедия!
Софья. Александр! Опомнись же… Где я возьму денег?
Александр. У дяди, это ясно!
Софья. Мы его обобрали уже… Мне стыдно просить.
Александр (со злой иронией). Как стойко вы защищаете интересы дяди Якова! Parole d’honneur {честное слово (франц.) — Ред.} — это может показаться подозрительным кому-нибудь…
Софья. Что? Что ты говоришь?..
Александр. Э, полноте! К чему тут драматический шёпот? Я — не мальчик…
Софья (с ужасом, тихо). На что ты намекнул?!
Александр. Какие там намёки! Я знаю — дядя не может отказать вам.
Софья. Почему? Саша, почему?
Александр (чувствуя, что он зарвался). Ну, вы это знаете…
Софья (вдруг, твёрдо). Тебе сказал отец? Неужели он сказал тебе?
Александр (успокоительно). Ну, да! Вы знаете — папа болтлив. Но ведь ничего страшного нет во всём этом… Какая женщина не увлекалась?..
Софья (гневно). Молчать!
(Александр испуганно встаёт. Он впервые видит гнев матери и удивлён.)
Софья. Твой отец… ты понимаешь…
Александр. Это мне не интересно…
Софья. Ты понимаешь — кто твой отец?
Александр (уходя). Нет, вы меня избавьте… у меня есть свои задачи…
Софья (стоит, точно каменная, с ужасом на лице смотрит в угол и спрашивает тихо). Это ты, господи? Твоя всесильная рука? За что же? За что?
Федосья. Чего он расходился, а? Сонюшка!
Софья (тихо и точно ребёнок). Няня… няня…
Федосья. Зачем, бишь, я пришла, Сонюшка… Вот, последненький мой…
(Идёт Пётр. У него лицо светлое, удивлённое, он как—то выпрямился.)
Пётр (осторожно подходя к матери). Мама, прости меня, я слышал, что говорила эта женщина… не всё, но слышал… ты не сердись…
Софья (глухо). Подожди…
Пётр (не замечая состояния матери, ходит по комнате, возбуждённый). Какая она величественная, а? Вот мать, да!
Софья. Как? Что ты сказал?
Пётр. Вот мать, сказал я. Точно из другого мира.
Софья (тихо). Это упрёк мне?
Пётр (быстро). Нет, мама, ей-богу, нет! Это я… так, просто…
Софья. Ты меня любишь?
Пётр (просто, думая о чём—то другом). Конечно, мама!
Софья (громко). За что?
Пётр (так же). Люблю, а за что — как это скажешь? Но какая она удивительная, не правда ли? Она — гордая, мама! Мама, познакомь меня с нею, мне так хочется быть знакомым с хорошими, с другими людьми.
Софья (печально). С другими, с хорошими?
Федосья. Не люблю я его, Александра-то!
Пётр (сконфужен). Ты, мама, неверно поняла… я не о тебе думал…
Софья. Милый мой мальчик — я заслужила… Куда вы? Что такое?
(Любовь ведёт под руку Якова, лицо у неё суровое, усталое. Яков взволнован, он умоляюще смотрит в лицо Любови. Видя их, Софья невольно встаёт.)
Яков (тихо). Тише, Люба, дорогая моя… ты оцени этот момент… ты задумала, я не знаю, право, что это будет… Вот, Соня, она ведёт меня… Петя, голубчик, на минуту уйди, прошу тебя…
Федосья. Опять этот выполз, ах какой! Сонюшка, Люба-то всё плачет, вот я зачем пришла…
Пётр (уходя, хмуро). Идём, нянька…
Яков. Мы должны поговорить… решить один вопрос, извини… Соня, она всё знает Люба… я говорил тебе — она всё поняла…
Софья (села. Глухо). Ну, что же, Люба… Ты… Чего ты хочешь…
Любовь (тихо). Мама, он мой отец?
Яков (тоже тихо). Нужно ответить, Соня.
Любовь. Это мой отец?
Софья (опуская голову, тихо). Я не могу сказать… ни — да, ни — нет…
(Все трое молчат. Любовь опустилась на пол, положила голову на колени матери. Яков стоит, держась за спинку стула. Потом говорят всё время тихо, как будто в доме кто—то умер.)
Софья. Я только так скажу: были в моей жизни светлые, чистые дни — это дни твоей любви, Яков…
Яков. Нашей любви…
Софья. Только однажды я была человеком, свободным от грязи, — во дни твоей любви.
Яков. Соня, нашей любви!..
Софья. Разве я тебя любила, если не пошла с тобой, когда ты звал? Я променяла любовь на привычку — вот и наказана за это…
Любовь (твёрдо). Мама, мой отец — он! Я это знаю.
Яков. Да, Соня. Она — знает!
Софья (осторожно лаская дочь). Пусть так… но что же дальше?
(Молчат.)
Федосья (улыбаясь, смотрит на них). Вот и побеседуйте дружненько…
Любовь (тихо, с отчаянием). Мама, зачем я урод?
Яков (ласково и грустно). Ты не должна бы помнить об этом в святую минуту, когда воскресла умершая любовь…
Любовь (холодно). Нет минуты, когда бы я не чувствовала своего уродства, отец!
Софья (медленно). И у меня нет теперь такой минуты…
Любовь. И разве это любовь воскресла, отец? Нет, это обнаружилась ошибка, может быть, и…
Яков (умоляюще). Не будь жестокой, Люба!
Софья. Ты думаешь, она не выстрадала права на это?
Любовь (тихо, печально). Мама, мама… как мне тебя жалко!
(Подавленно молчат.)
Федосья. А ты бы, Яша, смешное что рассказал… Помнишь, как, бывало, вы с Андрюшей Рязановым комедию играли… и Сонюшка тоже… ещё тогда Люба не родилась, а Надя корью болела… а полковник Бородулин, крёстный-то её, в ту пору…

Занавес

Действие третье

Столовая, большая неуютная комната. На столе остатки завтрака, вокруг стола беспорядочно разбросаны стулья. Иван, в тужурке, ходит по комнате, Софья моет чайную посуду, Федосья убирает её в буфет.
Иван. Что — она приличная женщина, эта Соколова?
Софья. К ней чувствуешь уважение.
Иван (скептически). Ну, уважение! (Подумав.) Однако надо будет надеть новый мундир.
Софья. Он в ссудной кассе.
Иван. Ф-фу, чёрт! Вы скоро и меня туда стащите!
Софья (спокойно). За нас с тобой там не дадут ни гроша.
Иван. Без иронических шуток! Кто разорил меня? Твои наряды и капризы!
Софья (сдерживаясь). А также твоя игра, твои любовницы и кутежи…
Иван (останавливаясь, смотрит на неё, пожимает плечами, говорит спокойно). Я не хочу споров, мне нужно встретить эту женщину вполне корректно, моя беседа с нею, вероятно, будет известна всему городу, а если бы не это, ты, моя милая (грозит ей пальцем), услышала бы несколько тёплых слов…
Федосья (бормочет). Зарычало воевало…
Иван. Характер у тебя становится невыносим. Ты груба, как прачка, и зла, как чёрт, которому прижали хвост. Я слишком устал для того, чтобы терпеть твои выходки, я требую покоя! Я должен беречь свои силы для детей…
Софья (холодно). Ты погубил детей!
Иван (грубо). Не смей говорить так!
Софья (вздыхая, твёрдо). Мы с тобой погубили детей, да! Посмотри, как они несчастны…
Иван. Ага, твоя горбунья! Но мои дети — уважают меня!
Софья. В Петре зреет отвращение к нам… Надежда — чувственное животное, без ума и сердца…
Иван. Как ты. Ты была такой же!
Софья. Александр развращён тобой, Вера — бедная, глупая девочка…
Иван. Ты не умела воспитать их, ты!
Софья. Я знаю, в чём я виновата.
Иван. Чего ты хочешь от меня, скажи, чего?
Софья (бросая полотенце). Слушай, ты десять лет боролся против детей…
Федосья. Ну, вот, начали…
Иван (усмехаясь). Что такое?
Софья (сильнее). Обыскивал, хватал, сажал в тюрьмы — кого?
Иван (изумлён). Это — либерализм, что ли? Ты бредишь! Старуха, не смеши меня!
Федосья. Сто лет ругаетесь… уж пора бы устать…
Софья (тоскливо). Ты убивал мальчиков. Одному из убитых было семнадцать лет. А девушка, которую вы застрелили во время обыска! Ты весь в крови, и всё это кровь детей, кровь юности, да! Ты сам не однажды кричал: они мальчишки! Помнишь?
Иван (испуган, недоумевает). Софья, что с тобой? Это ужасно!
Софья. Да, ужасно!
Иван. Ты собрала всю клевету и ложь… да разве только одни молодые идут против порядка? Наконец, ты говоришь опасные вещи! Если тебя услышит Пётр или Вера…
Софья. Из трусости или со зла — ты сделал подлость…
Иван (теряется). Софья, я — дворянин, я не позволю…
Софья. Ты указал на юношу, который будто бы стрелял в тебя… ты знаешь, видел — это стрелял он? Он?
Иван. А, понимаю! Тебя настроила его мать…
Софья. Ты скажешь по чести, вот здесь, перед образом, мне в глаза, что он стрелял?
Иван (гневно). Довольно! Я всё понял! Я ей — покажу!
Федосья. Охо-хо… Разбодрился кум, растерявши ум…
Софья (подошла к мужу). Иван, ты должен сказать жандармам, что ты ошибся, не этот юноша стрелял в тебя — ты скажешь!
Иван (испуган её тоном). А… если не скажу?
Софья. Скажешь! Христа ради прошу…
Иван. Это отвратительно! Но если я уверен в его вине?
Софья. Неправда! Я не к сердцу твоему обращаюсь — бесполезно кричать в пустоту, — я говорю тебе: или ты сознаешься в своей ошибке, или я расскажу о тебе Пётру и Вере… Ради детей, Иван!
Иван (колеблется). Это насилие надо мной! Это безумие!
Софья (слабея). Сделай, как я говорю, — ты сам себе покажешься лучше, честнее…
Иван (отмахиваясь от неё). Довольно! Мне, конечно… да чёрт с ним, с этим прохвостом. Действительно, я не уверен, что он стрелял… но ведь кто-нибудь стрелял же! Я, наконец, допускаю — не он! Но всё-таки устраивать мне такую сцену из-за пустяков — это безумие, Софья!
Софья (утомлена напряжением, тихо). Вся моя жизнь — безумие… и твоя тоже…
Федосья (бормочет). Нянчила-водила, всю силушку убила…
(Пётр идёт.)
Иван (пожимая плечами). Откуда это у тебя? Гм… Что тебе нужно, Пётр?
Пётр. Ничего.
Иван. Гм… Почему ты не в гимназии?
Пётр. Не пошёл туда. А вы — ссорились?
Иван (вскипая). Ты смеешь так спрашивать?..
Софья (слабо). Петя, не надо…
Пётр (спокойно). А почему не смею, папа?
Иван. Видишь, Софья? Ага!
Пётр (грустно улыбаясь). Разве мне всё равно, как живут мои мать и отец?
Иван (не знает, как ему отнестись к сыну). Во-первых, ты — ещё мальчик…
Пётр. И так далее… Скажите, правда, что Веру решено выдать замуж за Ковалёва?
Иван (изумлённо). Постой… тебе какое дело?
Софья. Это ещё не решено, Петя.
Пётр. А Верка плачет, бедная!
Иван (пожимая плечами). Я ничего не понимаю!
Пётр. Папа, ты называл Ковалёва мерзавцем…
Иван. Я? Когда?
Пётр. Не однажды.
Иван (смотрит на жену и сына). Это — что? Допрос? Отцу? Мне? Нет, господа, до этого я… вы не доросли… (Уходит.)
Федосья (усмехаясь). Ну, всё высыпал, пошёл ещё копить…
Пётр (помолчав). Детям не принято отвечать на их вопросы, я забыл…
Софья (задумчиво). Тут, я думаю, есть… некоторый смысл…
Пётр. Я хотел бы спросить отца — честный ли он человек?
Софья (тревожно). Не говори так, Петя, не говори!
Пётр. Почему? Потому, что это мучает тебя? Мама, ведь бесполезно мучить людей, не правда ли?
Софья (быстро). Да! О, да! (Подумав и тише.) А может быть, нет…
Пётр (мягко). У тебя да и нет живут удивительно дружно: они всегда вместе! Это — удобно?
Софья (тихо). Мучительно и страшно, Петя!
Пётр. Мне тоже кажется, что мучительно… Я, мама, больше не пойду в гимназию…
Софья. Но как же? Надо же учиться!
Пётр. Но чему же, мама, учиться? Самое ценное, что я узнал там до сей поры, это про отца… о нём я уже знаю достаточно… достаточно для того, чтобы…
Софья. Петя, ради бога! Молчи!
Пётр. Хорошо! Хотя — бог… Что такое бог, мама? Ты знаешь?
Софья (с отчаянием). Я ничего не знаю… ничего, родной мой!
Пётр (помолчав). Всё это странно. Ты не любишь отца, не уважаешь его, но ты останавливаешь меня, когда я хочу сказать о нём то, что думаю. Почему? Почему так, мама? Ведь ты же сама рассказывала мне о нём!
Софья. Я не должна была делать этого!..
Пётр. Чтобы не мучить меня? Как мы однако жалеем друг друга! Но, мне кажется, наша жалость — самое плохое, что можно выдумать, мама.
Софья (тихо). Может быть, ты прав, мой друг… да!
Пётр. Твой друг? Первый раз слышу это… (Помолчав — Федосье.) Няня, ты смерти боишься?
Федосья. А тебе какое дело?
Пётр. Боишься?
Федосья. А тебе что? Не твоё это дело!
Пётр. Мне хочется знать…
Софья. Петя, перестань…
Федосья. Бояться мне нечего — я смерть не обидела, никого не обидела. А ты не заигрывай, молод ещё шутки шутить…
Софья. О, боже мой…
Пётр (тихо). Ты, мама, скажи отцу, что я не буду ходить в гимназию. Мне говорить с ним… трудно, мы плохо понимаем друг друга… Скажи — я дал пощёчину Максимову, когда он назвал отца зверем и подлецом… Теперь я понимаю, что незаслуженно обидел этого мальчика… Хотя он не прав — какой же зверь отец? (Медленно и задумчиво.) Какой он зверь…
Софья. Это несчастный, слабый человек…
Пётр. Который всю жизнь командовал людьми, говорит дядя Яков. Оставим это, а то мне хочется говорить о жизни, в которой командуют несчастные слабые люди… и о людях, которые позволяют командовать собой… и — как назвать таких людей?.. Я спрошу об этом у Кирилла Александровича.
Софья (думая о чём—то другом). Кто это?
Пётр. Я говорил тебе о нём… ещё ты назвала его воздухоплавателем, помнишь? Я тоже хочу быть воздухоплавателем — летать мимо воздушных замков… Верка идёт… Смотри, мама, какое у неё смешное лицо.
Вера (возбуждённо). Мама, было бы тебе известно — я убегу из дому, но замуж за этого болвана не пойду!
Софья. Ведь ничего ещё не решено, Вера… Я не успела поговорить с отцом.
(Пётр подошёл к буфету, налил себе вина и пьёт, этого не замечают, он стучит стаканом, крякает.)
Вера. Не успела! И не успеешь! И он тебя не будет слушать…
Софья. Ты напрасно горячишься!.. Петя, зачем?
Вера. Напрасно? Благодарю вас! Мне приказывают: Вера, будь женой краснорожего, лысого, с большим животом и зелёными усами, — а я что же? Должна сказать — merci да поцеловать папину ручку?
Иван (в мундире, с орденами). Что? Жаловаться прискакала? Не поможет! Я решил…
Вера (сквозь слёзы). Вы, папа, заметили, что у него зелёные усы?
Иван. Ну, не шали! Будь умной. Смотри: муж Надежды тоже некрасив, а она — счастлива! Это серьёзно, — брак!
Вера. Да, да, усы, серьёзно, зелёные! Вы подарили бы ему своей краски для волос…
Иван. Моей… Что такое?
Вера. У вас хоть лиловая, это оригинальнее…
Иван (тихо, но грозно). Ты с кем шутишь, девчонка, а?
Пётр (выходя из комнаты). Мама, возможен трагический балаган?
Иван (кричит). Софья, чёрт возьми! Ты должна наказать её! Что вы — издеваетесь надо мной?
Федосья (ворчит). Заорали! Заплакали! Ах, неугомонные! (Идёт прочь.)
Вера (плачет). Это ты издеваешься надо мной! Ну, зачем тебе Ковалёв, зачем? Ведь достаточно одного Леща, чтобы всё в доме было противно!
Софья. Вот ты говорил, что дети любят тебя…
Вера. Да, папа, мы тебя любим… но мы не полицейские солдаты…
Иван (растерянно смотрит на всех). Прямо заговор, заговор против отца!
Любовь (входит). Мама, тебя зовёт отец… Что с тобой, Вера?
Вера. Ты знаешь…
Иван (удивлён). Отец? Какой отец?
Любовь. Ты напрасно плачешь, Вера…
Иван. Прошу не поучать её! Вера, марш отсюда! Нет, ты останься, Любовь… да…
Любовь. Что вам угодно?
Иван. Дай мне сообразить…
(Смотрят друг на друга, Иван — видимо, не понимая, зачем он её остановил, Любовь — спокойно ожидая)
Иван. Ты сказала — отец… Это кто же?
Любовь. Мой отец.
Иван (растерянно). Ага-а… да! Значит, мы с тобой — чужие?
Любовь. Мы не были родными.
Иван. Да, ты относилась ко мне враждебно!
Любовь. Я немного умнее других.
Иван. Ты… ты удивительно злой человек!
Любовь. Как все уроды.
Иван (возбуждаясь, с пафосом). Это ты привила моим детям дух противоречия, ты научила их не уважать меня… и даже мать довела почти до безумия… несомненно — ты! Теперь всё ясно, я вижу всюду твою мстительную руку…
ЛюбовьУваспохоженамелодраму.
Иван (убеждая сам себя). Я долго думал — где зло?
Любовь. Вы бы давно могли найти его, если бы однажды взглянули на себя серьёзно…
Иван. Нет, подожди…
Любовь (спокойно). Послушайте, нам не о чем говорить.
Иван (озабоченно). Но что же теперь будет?
Любовь. Я уйду отсюда.
Иван. Уйдёшь? Гм… Куда?
Любовь. Это уж моё дело. Нам не за что благодарить друг друга, не так ли? (Идёт.)
Иван (смотрит вслед ей, грустно качает головой и искренно бормочет). Какая злоба, а? О, боже мой… Вот где находит пищу анархия и прочее… Вот оно… Как я одинок, боже мой! Как я одинок, господи!
Надежда (входит). Ты здесь, мой милый воевода? Что это ты бормочешь? Молишься?
Иван. Эх, Надя, Надя! Не смейся над этим.
Надежда (весело). Молись, отец! Тебе есть за что благодарить бога.
Иван (грустно). Он меня забыл…
Надежда. Представь — нет ещё!
Иван (задумчиво). Ты что-нибудь знаешь?
Надежда. Кажется, тебе дадут место исправника…
Иван (гордо ударив себя в грудь). Я, Коломийцев, полицеймейстер, — в исправники? Никогда!
Надежда. Ах, папа, какой ты, в сущности, ребёнок!
Иван. Надежда, — ни за что!
Надежда. Милый, гордость — прекрасна, но надо же кушать! И как это вкусно — кушать с гордостью заработанный кусок хлеба…
Иван. Я всегда так ел мой хлеб!
Надежда. И выкормил им твою Надю… Знаешь что? Сделай так, как делали какие-то рыцари, — шаг назад…
Иван (соображая). В исправники… гм…
Надежда. И сразу — два шага вперёд!
Иван. Два? Два — вперёд?
Надежда. Ну, да — два!
Иван. Это, знаешь, идея! Ого? В наше время, когда энергичный человек — всё, это возможно!
Надежда. Не глупо, папка?
Иван (вздыхая). Д-да! Ты — просто прелесть! Счастливец этот Лещ, будь ему неладно!
Надежда. Зачем желать ему дурного? Он так старается для тебя.
Иван (весело). Ну-ну-ну! Ты что — серьёзно влюблена в него?
Надежда. Это мой секрет.
Иван (подмигивая). А ведь он рожа, между нами говоря!
Надежда (притворяясь обиженной). Папка!
Иван. Сазан какой-то, а не мужчина. Скажи, у тебя нет маленького желания наставить ему рога, э?
Надежда. Разве можно говорить с дочерью о таких грешных вещах? (Закрывает уши.) Я не хочу слушать.
Иван (берёт её за руки). А может быть, уже?
Надежда. Оставь меня, безнравственный отец мой!
Иван (хохочет). Нет, ты скажи, сазан с рогами, а?
(Надежда, смеясь, вырывается из его рук.)
Александр (входит, немного выпивший). Здесь смеются? Поражён! Bonjour, papa! {Здравствуй, папа (франц.) — Ред.} Сестрёнка, ручку!
Иван (любуясь сыном). Ты посмотри, какой бравый молодец!
Надежда (становясь рядом с братом). Мы — недурная пара, папа?
Иван (растроганно). Да, ребята, да! Только вы двое утешаете меня — здоровые, весёлые, простые…
Надежда (брату). Знаешь, отец, наверное, получит место исправника.
Иван (подмигивая, как о решённом деле). На время… как ступеньку, с которой я шагну куда-то повыше, повыше!..
Александр. Факт, Надя?
Надежда. Прокурор обещал мужу.
Александр. Ей-богу, этот Лещ — наш добрый гений!
Иван. Сазан? Он молодец-рыба!
Александр. Ты, папа, возьми меня в помощники себе.
Иван. А что ты думаешь? Здоровенная идея!
Александр. Вдвоём мы устроим там рай земной. Миленький этакий городишко, бабёнки, купчишки, и над ними боги и цари — pere et fils! {отец и сын (франц.) — Ред.} Идиллия в прозе!
Надежда (качая головой). Представляю, что вы там наделаете!
Александр. Ба! Разве мы хуже других!
Лещ (идёт). Могу принять участие в вашей беседе?
Александр. Вот — гений дома!
Иван (пожимая руку Леща). Надежда сказала мне…
Лещ (недоволен). Ну, разумеется! Она всегда на месте преступления за полчаса до убийства.
Надежда (игриво). Пашка!
Александр. Как вы весело острите!
Лещ (Ивану). Вам надо съездить к товарищу прокурора Лепелетье, поблагодарить его за дело о рассыльном.
Иван (радостно). Уже? Мой друг, спасибо вам, спасибо!
Надежда. Папа, красивая фамилия — Лепелетье?
Иван (смотрит на неё). Лепелетье? Конечно… (Вдруг догадался о чём—то, смеётся.) Ле… Лепелетье? Ну да… {le peletier (франц.) — скорняк — Ред.}
Лещ (сухо). Не понимаю причины смеха!
Надежда. Не плакать же от радости!
Иван (сдерживаясь). Я… я рад, дружище! Всё идет прекрасно, и я — рад!
Лещ. Вам, разумеется, надо быть готовым произвести затрату некоторой суммы… Имейте в виду — при поступлении на службу нужно будет рублей семьсот, лучше — тысячу…
Иван (становясь серьёзным). Ого! Мм… это трудно…
Александр. И двести мне…
Вера (заглядывая в дверь). Надежда, поди сюда…
Надежда. Что тебе нужно?
Вера. Тебя…
Надежда. Ну, подожди… Я занята!
Иван. Надя, пойди поговори с нею о Ковалёве! Девчонка не понимает смысла дела…
Надежда. Иду. Приятно будет кутнуть на её свадьбе!
Лещ (настойчиво). Итак — о деньгах!
Иван (вздыхая). Где их достать?
Александр. Почему не заложить этот дом?
Иван. Но ведь это дом брата!
Лещ. Разве для дяди Якова не существует родственных отношений? Сколько я знаю — он не эгоист, и к тому же дни его жизни, как говорится, сочтены…
Александр. Логично!
Иван. А потом — мы возвратим ему деньги! Ведь я наверняка получаю место?
Лещ. Разумеется. У вас — имя, хорошее прошлое по службе. Все эти… недоразумения ваши — уже заглаживаются… Но, примите во внимание, нужно держаться твёрдо! Времена анархии проходят, правительство чувствует себя в силе восстановить должный порядок — оно требует от своих агентов крепкой руки…
Александр (солидно). Да, наконец они опомнились там, в Петербурге!
Иван. Держаться твёрдо? Это я могу! Но вот что, дорогой мой, — посоветуйте, что мне делать?
Лещ. Достать поскорее денег.
Иван. Гм! Это так, я знаю. А вот ко мне сегодня явится Соколова, мать того…
Лещ (строго). Зачем?
Иван. Она, видите ли, хочет, чтобы я заявил, что ошибся… что я не уверен, кто стрелял…
Александр (усмехаясь). Едва ли это будет остроумно!
Лещ. Что же вы хотите сделать?
Иван. Да я… гм… я не решил ещё! Я вот думаю — удобно ли мне теперь, в виду назначения на службу, путаться с этой историей, а? Исправник — и вдруг… заявляет: я ошибся! Не произвело бы это дурного впечатления?
Лещ (уверенно). Разумеется, произведёт!
Александр. Папа, помни о жандармах!
Лещ. Нет, уж вы сентиментальности бросьте… это ниже действительности. В какое положение вы поставите жандармов? Сообразите-ка!
Иван (колеблется). Н-да… Полковник — прекрасный человек…
Александр. И твой партнёр в винт…
Иван. Но — чёрт их знает — этот ли стрелял?
Лещ. Ведь кто-то стрелял же! А все эти стрелки — друзья между собой. Вообще, я нахожу этот разговор излишним. Главное же, если вы хотите не упустить момент, — достаньте денег. Предупреждаю, что Ковалёв тоже точит зубы на это место.
Иван (сквозь зубы). Ковалёв? Скотина этакая…
Александр. Требуется быть твёрдым, папа!
Иван. Какую сцену закатит мне Софья, если я… Проклятый мальчишка! Уж лучше бы он ранил меня…
Лещ (кивая головой). Лёгкая рана была бы полезна для вас! Это очень подвигает человека вперёд по службе.
Иван (кисло улыбаясь). Если не свалит его в могилу!
Александр (глядя на часы). Однако, папа, ты бы шёл к дяде!
Иван (Лещу). А что, Павел Дмитриевич, вы не поможете мне в этом?
Лещ. Считаю долгом.
Александр. А я жду и верю в успех! (Ходит, насвистывая, потом, задумавшись, стоит у буфета. Входят Надежда и Вера, обнявшись, они сначала не видят его.)
Надежда (уговаривая). Ты просто глупа…
Вера (досадливо). А ты врёшь!
Надежда. Не будь грубой, дура! Я желаю тебе добра…
Вера. Ты говоришь гадости! Ты сама не веришь в это…
Надежда (отталкивая её). Я говорю гадости?
Вера. Я не хочу иметь любовников!
Надежда (презрительно). Скажите, пожалуйста! Вот дрянь!
Вера. Разве ты изменяешь своему мужу?
Александр. А ну-ка, отвечай, Надя?
Вера. Ты знаешь, Надя говорит, что муж — всё равно кто, — он только для того, чтобы иметь любовников!
Надежда. Не верь ей, она ничего не поняла!
Александр. Я ведь слышу: она говорит, точно переводит с французского. Верка, ты должна слушать сестру!..
Вера. Не хочу! (Быстро убегает.)
Надежда. Удивительно своенравная девчонка!
Александр. Славненький чертёнок!
Надежда. Глупа… упряма…
Александр. Принесёт ей Ковалёв коробку конфет, безделушку — и всё пойдёт, как по маслу! Скажи, деньги под залог этого дома даёт твой муж?
Надежда. Не знаю. Мне хотелось бы иметь этот дом, для всей семьи он тесен, но нам было бы удобно. Муж скоро будет врачебным инспектором, и свой дом — это очень хорошо для престижа.
Александр. После смерти дяди всё будет наше.
Надежда. Конечно. Но нас много. Имея закладную, мы с Павлом оставим дом за собой…
Александр. Ловко! Ты умеешь устраиваться.
Надежда. Это всё Павел.
Александр (обнимая её). Не скромничай! Нравишься ты мне!
Надежда. Так нравлюсь, что тебе хочется попросить у меня денег?
Александр (усмехаясь). До того, что я готов взять у тебя все деньги!
Надежда. Это уже почти страсть! Идём ко мне, я хочу показать тебе одну вещь…
Александр (идя за нею). А подарить мне ничего не хочешь?
Надежда. У женщин не просят подарков.
Александр (смеясь). Это предрассудок!
(Уходят. В дверь заглядывает Вера, возбуждённая, машет рукой.)
Вера (шёпотом). Идите скорее!
(Входит Якорев.)
Якорев (недовольный). Что такое?
Вера (тихо). Вас видел кто-нибудь?
Якорев (понижая голос). Прислуга. А что?
Вера (оглядываясь). В этом доме негде спрятаться… Вот глупый дом! Как жаль, что теперь не лето, — вы могли бы выпрыгнуть в окно!
Якорев (изумлён). В окно? Зачем?
Вера. Так нужно. Слушайте, решено выдать меня замуж за Ковалёва…
Якорев (разочарованно). Н-ну? Эх… Поздравляю…
Вера. Вы должны спасти меня!..
Якорев. Спасти? Какое тут спасение!
Вера (быстро, требовательно). Вы — героический характер, вы должны! Я уже составила план… Вы меня спрячете где-нибудь, потом придёте сюда и скажете им горячую речь… скажете, что они не имеют права распоряжаться судьбою девушки и что вы не позволите насиловать её сердца. Вы не любите меня, но готовы отдать жизнь за мою свободу. Вы скажите им всё, что нужно, уж там догадаетесь — что! Они тогда заплачут, а вы будете моим другом на всю жизнь, поняли?
Якорев (улыбаясь). Они меня — в шею!
Вера. Якорев, не притворяйтесь грубым!
Якорев (соображая). Ковалёв без приданого не возьмёт…
Вера. Они дают ему за меня пять тысяч.
Якорев. Пя-ять тысяч? Однако! Верно?
Вера. Это не имеет значения!
Якорев. Пять-то тысяч не имеют значения?
Вера. Какое вам дело до них?
Якорев (соображая). Мне? Д-да… Ковалёв не уступит вас!
Вера. Кому?
Якорев. Никому. Пять тысяч не пустяк!
Вера. Я не понимаю, что вы говорите? Вы согласны с моим планом?
Якорев (думая вслух). Я? Что же… Я ещё молод… ошибусь — успею поправиться…
Вера. Скорее же!
Якорев (решительно). Рискую, Вера Ивановна!
Вера. Я знаю вас лучше, чем вы сами, — видите?
Якорев. Действуем! Что я проиграю? Жутко, а — заманчиво! Вера Ивановна, поцелуйте для храбрости!
Вера. Вот вам моя рука.
Якорев. Рука! Что рука? Вы уж как следует! (Быстро обняв её, целует в губы.)
Вера (вырываясь). Ай… какой вы! От вас пахнет помадой!
Якорев (смеясь). Это не помада, а бриллиантин на усах.
Вера (толкая его к двери). Идите, я провожу вас чёрным ходом, чтобы никто не видел. Вот, если бы лето было, вы бы выпрыгнули из окна в сад…
Якорев (за дверью). Зачем же прыгать, я не понимаю?
(Входит Соколова. Прошла на середину комнаты, остановилась, смотрит вокруг. Вбегает Пётр, смущённо кланяется, хватает стул.)
Пётр. Вы к папе? Пожалуйста, садитесь… я позову его!
(Бежит. Соколова не садится, ходит. Из комнаты Якова появляются Иван и Александр, позднее Пётр.)
Иван (старается держаться внушительно, руку подать не решился). Моё почтение, сударыня! Дети мои… Александр, Пётр… Вы… э… ничего не имеете против их присутствия?
Соколова. Это вам надо решить.
Иван (не сразу). Пётр, уйди, да… Очень нервный мальчик, сударыня, впечатлительная натура… что-с?
(Пётр быстро уходит. Соколова молча смотрит на Ивана.)
Пётр (за дверями кричит). Мама, мама, иди сюда…
Иван (тихо, не сдержав досады). А… мальчишка! Шумит! Саша, скажи ему — не надо… (Откашливаясь.) Мне известны, сударыня, мотивы вашего визита… Моя жена сообщила мне вашу просьбу…
Соколова (спокойно, холодно). Я не прошу, а предлагаю вам исправить вашу ошибку…
Иван (озадачен её тоном). Да-с… конечно! То есть… Ну, да это всё равно! Но — почему ошибка? Странно! Чем вы докажете, что я ошибаюсь?
Соколова. Я не буду доказывать.
Иван. Вы и не можете!
Соколова (строго). Значит, вы утверждаете, что именно мой сын стрелял?
Иван (волнуясь). У него заметная фигура…
Соколова. Вы видели его однажды только — это было на другой день после покушения, у жандармов. Вы отрицаете это?
Иван (с пафосом). Сударыня! Не оскорбляйте старика, подозревая его…
Соколова. Я спрашиваю: вы утверждаете, что стрелял тот юноша, которого вам показали жандармы?
Иван (бодрясь). Уверен ли? Но если я узнал его…
Соколова. У вас нет мужества сознаться в своей ошибке?
Иван (возбуждая себя, кричит). Вы не имеете права говорить со мной в этом тоне, милостивая государыня. Ваш сын революционер, у него нашли…
Соколова. Вы не отвечаете на вопрос — мой сын стрелял или нет?
Иван (продолжая кричать). Оставьте меня в покое! Мне дела нет до вашего сына, я тоже имею детей!.. Я повторяю: ваш сын — революционер!
Соколова (идя). Это не оправдывает вас.
Иван (следуя за нею). Позвольте! Что вы хотите делать? Что вы сказали?
Соколова (за дверью). Я сказала: это не оправдывает вас!
Иван (остановясь, негромко). Перед кем? (Стоит, дёргает себя за усы, тупо глядя в дверь. Входит Софья, за нею Яков, его ведёт под руку Пётр, потом вбегает Вера и являются на шум Александр с Надеждой.)
Софья. Она уже ушла?
Иван (устало). Это какой-то дьявол! Она меня замучила!
Софья. Ты отказал ей?
Иван (мягко). Послушай, Соня…
Софья (сильно). Ты обещал признать свою ошибку, ты обещал мне это, Иван!
Иван (успокаиваясь). Да… подожди! Я не могу теперь… моё положение изменилось…
Софья (в ужасе). Это принесёт нам несчастье! Это принесёт горе нам!..
Пётр (поражённый). Папа, что ты говоришь? Папа, разве можно так!
Иван. Пошёл прочь! Яков, ты спокойный и разумный человек…
Вера. Петька, успокойся…
Иван (брату). Помоги мне успокоить её, объяснить ей…
Яков (слабым голосом). Иван, нужно воротить женщину!
Софья. Петя, иди! Беги — зови её…
Иван (с отчаянием). Что вы делаете? Вы губите меня!
Яков. Нет… мы… ты подумай…
Софья. Ради детей, Иван, ради твоей старости!.. Бога ради! Нужно сознаться — иначе это погубит нас…
Иван (мечется). Я окончательно разбит, меня замучили! Надежда, что мне делать? Саша, говори! Скажи им…
Надежда (берёт отца за руку). Спокойнее, папа!
(С другой стороны к нему подходит Вера, она ничего не понимает, смотрит на всех поочерёдно испуганными глазами, вертится.)
Александр. Послушайте, мама…
Яков. Иван, тут не о чем говорить…
Александр. Вы не знаете положения дела…
Надежда (Александру). Короче говори, а то она придёт, эта…
Софья (с тоской). Надя…
Александр. Отцу обещано место исправника, если он заявит, что ошибся с этим выстрелом, место может ускользнуть от него. Нужно избежать дурного впечатления и потому…
Яков (брезгливо). Довольно! Ты говоришь скверно…
Александр (обиженно). Тише, дядя, тише…
Надежда (солидно). Он говорит в интересах семьи!
Вера (растерянно). Мама, кто придёт? Кого ждут?
Софья. Молчи…
Иван. Саша, но если я не удовлетворю эту даму, Яков тогда откажет…
Александр (смущённо). Эх… я позабыл об этом! Вот чертовщина!
Надежда (горячо). Я дам денег! Муж даст! (Отцу.) Вы не смеете рисковать, вы не должны — у вас есть обязанности…
Александр. Браво, Надя!
Пётр (вбегая). Она уже уехала, я не догнал…
Иван (облегчённо). Ну, слава богу!
(Яков, опустив голову, сидит на стуле, около него убитая страхом Софья, рядом с нею Пётр, задыхающийся, в углу Любовь, спокойной зрительницей. У стола Александр и Надежда. Иван сел. Вера, стоя сзади, ласково гладит его плечо и смотрит на всех круглыми глазами.)
Надежда (негромко и недовольно). Я, кажется, поторопилась выскочить…
Иван (устало). Вера, дай мне вина. Спасибо, Надя! Вот у меня даже ноги дрожат… Но теперь — кончено…
Софья (бормочет). Не кончено, нет!
Иван (раздражаясь). Ну, ты — молчи! Ты меня всадила бы в историю, как я вижу…
Надежда (упрекая). Да, мама! Вы ужасно… непрактичны, ужасно!
(Федосья вошла, остановилась у буфета и, качая головой, что—то бормочет.)
Софья. Яков, что же это?
Иван. Ну, будет! Я весь дрожу!
Любовь (Якову). Уйдём отсюда!
Яков (напрягая силы). Мне стыдно назвать тебя братом, Иван. Мне страшно за твою судьбу, за детей… я боюсь, что они назовут тебя…
Надежда (громко). Вы не уполномочены говорить от нашего имени!
Иван (встаёт). Что ты, брат? Разве я поступил так плохо? Что ты? Ты ошибаешься!
Любовь (Якову). Иди! Нет слов, которые разбудили бы совесть этих людей, их мёртвую совесть…
Александр (гримасничая).
А Кассандра, обняв Александра,
Под чинарой сосёт пеперменты…
(Пётр протянул руки к отцу, желая что—то сказать, и тихо опускается на пол в обмороке.)
Иван (тревожно). Что с тобой? Что с ним?
Любовь (спокойно). Вы убьёте и этого мальчика…
Софья (в страхе). Да! Иван, да! И его — тоже…
Надежда (отцу). Это простой обморок, папа! Он бегал, ему нельзя бегать. Уйдите отсюда, вам нужно успокоиться!
Александр (берёт его под руку). Идём, отдохни!
Федосья. Вот — задавили ребёнка…
Иван. Подожди… Что он?
Яков. Уйди… прошу тебя!
Иван. Конечно — дом твой, и ты имеешь право гнать меня… Но дети мои, я тоже имею право…
Надежда. Ах, да иди же!
Александр. Ну, нервы же у всех здесь!
Федосья. Экая склока… экие несуразные…
(Иван, Надежда и Александр уходят.)
Иван (уходя). Бедный мальчик… Его гоняют за какими-то там…
Яков. Вот, Соня, видишь? Ребёнок и подлец…
Софья (поднимая Петра). Не говорите ничего, ради бога! Помоги мне, Люба… Вера, помоги же…
Федосья. На-ко вот… берегла всех пуще глаза…
Любовь. Таких детей надо держать в больницах, а подлецов в тюрьмах…
Вера (кричит). Не смей так говорить о папе! Он не ребёнок и не подлец! А вот ты — злая кошка!
Яков. Вера, голубушка моя…
Вера (горячо). Ты, дядя, тоже злой! Ты всю жизнь ничего не делал, только деньги проживал, а папа — он командовал людьми, и это очень трудно и опасно: вот, в него даже стреляли за это! Я знаю — вы говорите о нём дурно, — что он развратник и пьяница и всё, но вы его не любите, и это неправда, неправда! Развратники и пьяницы не могут управлять людьми, не могут, а папа — мог! Он управлял и ещё будет, — значит, он умный и хороший человек! Никто не позволил бы управлять собою дурному человеку…
Федосья (смеясь). И эта кукует — глядите-ка!
Пётр (поднимаясь на ноги). Вера, наш отец — дурной человек…
Вера (с большой силой). Ты — не понимаешь! Он — герой! Он рисковал жизнью, исполняя свой долг! А вы… что вы делаете? Какой долг исполняете? Вы все живёте неизвестно зачем и завидуете отцу, потому что он имеет власть над людьми, а вы ничего не имеете, ничего…
Федосья. Детки мои, детки!.. Охо-хо…

Занавес

Действие четвёртое

Комната Якова, он полулежит в кресле, ноги окутаны пледом. Федосья, с вязаньем в руках, сидит в глубине комнаты, на фоне ширмы. Иван, возбуждённый, ходит. В камине тлеют угли, на столе горит лампа. Говорят тихо. В соседней комнате у пианино стоит Любовь.
Иван. Это твоё последнее слово?
Яков. Да.
Иван (искренно). Изумительно жестокий человек ты, Яков! Это ты испортил мне жену, она была мягка, податлива…
Яков. Пощади себя! Ты стоишь на позиции унизительной!
Федосья. Вот когда так говорят, дружно, тихонько, так и слушать приятно голоса-то человеческие…
Иван. Не учи, я старше тебя…
Яков. Я сказал, что не могу считать тебя порядочным человеком, а ты просишь у меня денег!
Иван (почти искренно). Да, ты меня оскорбил, а я прошу у тебя денег! Да, ты был любовником моей жены, а я вот ползаю перед тобой! Не думай, что мне это весело, не думай, что я не хотел бы отомстить тебе, — о-о!
Яков. Да не говори же ты пошлостей!
Иван (с пафосом). Но ты болен — это защищает тебя! А я — нормальный, здоровый человек, и я — отец! Ты не понимаешь душу отца, как русский не может понять душу жида… то есть — наоборот, конечно! Отец — это святая роль, Яков! Отец — начало жизни, так сказать… Сам бог носит великое имя отца! Отец должен жертвовать для своих детей всем — самолюбием, честью, жизнью, и я — жертвую! Исполняя этот долг, я попираю моё самолюбие — иду в исправники… бывший полицеймейстер! Исполняя его, я слушаю оскорбления родного брата, и не я ли подставлял грудь мою пулям злодеев, исполняя великий долг мой!
Федосья. Этот уж закричал… не может потерпеть, у!.. Не глядела бы… (Встаёт и уходит.)
Яков. Забудь это… Пойми, несчастный человек, что ты погубил своих детей… Где Вера?
Иван. Её найдут! Она воротится, дрянь…
Яков. А Петя? Ты ему душу разбил!
Иван. Это болезненный мальчик, ему нужно лечиться! Его нужно отвести от вас — вот главное! Вы мне испортили его!
Яков (обессилев). Я не могу говорить… до твоей души ничего не доходит.
Иван (снова впадая в высокий стиль). Душа моя одета в панцирь правды, стрелы твоей
злобы не коснутся его, нет! Я — твёрд в защите моих прав отца, хранителя устоев жизни! Иван Коломийцев непоколебим, если дело идёт о его праве быть верным самому себе!
Любовь (входит). Прости, отец, я должна вмешаться и кончить эту беседу, тебе вредно волноваться. Иван Данилович, отец уже сказал вам, что он не даст денег, я прибавлю: он не мог бы дать, если бы даже и хотел. Деньги отданы госпоже Соколовой на залог за её сына.
Иван (всплеснув руками). Какая злая ирония! Эх, Яков!
Любовь (с насмешкой). Если бы вы заявили о вашей ошибке, деньги попали бы к вам…
Иван. А место исправника — Ковалёву? Вы напрасно выскочили, Любовь Яковлевна, вы ещё молоды для того, чтобы понять всю сложность жизни и мою мученическую роль в ней!
Любовь. Хорошо, но отцу — вредно…
Иван. А мне полезно слушать ваши дерзости? У меня, должно быть, нет сил убедить тебя, брат! Что же я буду делать? Ты погубишь меня, Яков, если не дашь денег… и меня погубишь, и Софью, и детей…
Любовь (холодно). Дети ваши уже погибли…
Иван. Молчите вы… птица! Яков, судьба моя и всей семьи моей зависит от тысячи двухсот рублей… пусть будет ровно тысяча!.. Ты мягкий, не глупый человек, Яков, сегодня решается вопрос о моём назначении — Лещ поехал дать этому делу решительный толчок… Как только меня назначат, мне сейчас же понадобятся деньги! Я ухожу, оставляя тебя лицом к лицу с твоею совестью, брат мой! (Подняв голову, уходит. Яков со страхом смотрит ему вслед, Любовь усмехается.)
Яков (тоже слабо усмехаясь). Кошмар какой-то, а не человек! Ты видишь — он ужасно нравится себе! В молодости он играл на любительской сцене, и — смотри, в нём ещё не исчез актёр на роли героев… (Помолчав.) Он заставит меня дать ему эти деньги!
Любовь (глухо). Я не могу себе представить человека вреднее, противнее, чем этот…
Яков (беспокойно). Люба, дорогая моя, как ты резко… зачем?
Любовь (тихо и холодно). Скажи — что мне делать?
Яков (не сразу). Я не умею ответить тебе… Всё это случилось так вдруг и раздавило меня. Я жил один, точно крот, с моей тоской и любовью к маме… Есть люди, которые обречены судьбою любить всю жизнь одну женщину… как есть люди, которые всю жизнь пишут одну книгу…
Любовь. И напишут плохо…
Яков (искренно и просто). Да! Желая скрыть своё ничтожество, они прячутся в ничтожный труд и обольщают себя сомнительным утешением: я весь в одном!
Любовь (задумчиво). Ты искренен… но это лишнее…
Яков (тихо). Тебе не жаль меня?
Любовь (тихо двигаясь по комнате). Мне горько и обидно, что я ничего не могу делать! Я хотела бы вытащить отсюда Веру и Петра, но я не знаю — как? Не умею…
Яков. В тебе есть что-то страшно холодное!
Любовь. Вероятно, злоба на своё бессилие… (Помолчав.) Зачем ты отдал меня в эту яму пошлости и грязи?
Яков. Не спрашивай меня! Ты знаешь, Соня не хотела сознаться, что ты моя дочь…
Любовь (усмехаясь). Однако вы, отцы и матери, ужасно легко и просто играете детьми.
Яков. Не будь жестокой…
Любовь (холодно). Да… это бесполезно!
Софья (входит, убитая). Я не нашла её… ничего не узнала…
Яков. Какая ты бледная, страшная…
Софья (думая о другом). Там Якорев пришёл. Сегодня он почему-то груб и дерзок.
Любовь. Мне кажется, он должен знать что-нибудь в этой истории с Верой…
Софья. Что будет с нею? Это бог мстит мне за тебя, Любовь…
Любовь. Глупости, мама! Какое дело богу, природе, солнцу — до нас? Мы лежим на дороге людей, как обломки какого-то старого, тяжёлого здания, может быть — тюрьмы… мы валяемся в пыли разрушения и мешаем людям идти… нас задевают ногами, мы бессмысленно испытываем боль… иногда, запнувшись за нас, кто-нибудь падает, ломая себе кости…
Яков (тихо). Не говори так безнадёжно!
Софья (стонет). Где она может быть, Вера?
Яков. Надежда тоже ищет?
Софья. И Александр и зять… Какой скандал!
Любовь. Это хуже, чем скандал, мама!
Софья. Я знаю, знаю… Я ведь говорила: нас постигнет несчастие…
(Шумно идёт Иван, он тащит за руку Якорева. Околоточный смотрит исподлобья, но спокоен.)
Иван (с яростью). Поздравьте — это мой новый зять! Каков мерзавец, а?
Якорев. Вы не ругайтесь!
Иван. Да я тебе рожу разобью!
Софья. Вы… Вера у вас?!
Якорев. Я знаю, где она…
Иван (грозно). Сейчас же подай её сюда, прохвост!
Софья (умоляя). Отдайте её… У вас ничего нет, её ждёт нищенская жизнь, она ведь ничего не умеет делать… вам нужно не такую жену…
Якорев (опуская голову). Но она уже… мы женились…
Софья (падая на стул). Да?
Иван (хватая Якорева). Ты лжёшь! Ты не сказал мне этого… Она не могла, не смела…
Якорев. Не трогайте меня… дайте сказать…
Яков. Оставь, Иван!
Любовь. Горячиться поздно. (Якореву.) Вы — её муж? Правда?
(Якорев молча опускает голову.)
Иван (кричит). Он лжёт! С лица земли сотру…
Якорев. Дайте объясниться…
Яков. Пусть он расскажет…
Иван. Говори, собака!
Якорев. Если вам дорога ваша дочь, не обращайтесь со мною грубо…
Иван. Ты мне грозишь… Мне?
Якорев. Вера Ивановна сама предложила мне увезти её…
Иван. Лжёшь!
Якорев. А теперь послала сказать вам, что если уж случилось это — надо уступить её желанию. Вы обещали дать за нею Ковалёву пять тысяч, — мы с вас возьмём четыре… А когда вы будете исправником, то возьмёте меня к себе в уезд приставом…
Иван (неопределённо). Ах, бестия! Каково?
Софья. О, боже мой!
Яков (торопливо, заикаясь). Надо уступить им! Это разумнее твоего плана, Иван, видишь? Я дам денег, и всё будет хорошо! Если они любят друг друга — не ломайте их любви! Нужно охранять любовь… это хрупкий цветок, редкий цветок… и только раз в жизни цветёт он, только раз!
Любовь (холодно). Перестань! Тебе вредно… Пора брать ванну, идём!
Яков. Нет, подожди…
Любовь (помогая ему встать). Пора! И тебе не следует вмешиваться в это дело — пойми, здесь бесполезно всё, а тем более твоя лирика… (Уводит его через дверь в углу.)
Иван (Якореву, удивлённо). Но как ты смел? Как ты решился?
Якорев (скромно). Если мне выпадает хороший случай, я должен им воспользоваться…
Иван. Случай! Софья, а? Наша дочь только случай для околоточного!
(Софья неподвижно смотрит перед собою, пальцы её рук дрожат и щиплют платье.)
Якорев (философски). Я начинаю околоточным, кто знает, чем я кончу?
Иван. Острогом! Каторгой, скотина!
Якорев. Иван Данилович, не кричите! Ведь я всё-таки теперь родня вам… (Видит Веру, она быстро и бесшумно идёт к отцу.) Вы! Зачем же вы…
Иван (рычит). Позор мой… прочь!
Вера. Папа!
Иван. Убью!
Софья (не вставая). Вера… (Протягивает к ней руки.)
Вера (твёрдо). Папа, я глупая девчонка, я получила за это жестокий урок. Не одна я виновата в том, что глупа…
Иван. Ага, Софья! Вот, слышала? Она понимает, кто виноват!.. Продолжай, ну…
Софья (тихо). Вера, зачем ты сделала это?
Вера. Якорев, вы уйдите… идите в гостиную!
Якорев (покорно идёт). Хорошо… Только я не понимаю, что вы делаете?
Иван. Она командует! Да понимаешь ли ты, что опозорила меня?
Вера. Папа, я согласна выйти замуж за Ковалёва, слышишь?!
Иван. Теперь? Да разве порядочный человек возьмёт тебя теперь?
Вера (ласково, с горечью). Но, папа, ведь Ковалёв мерзавец, ты говорил!
Иван. А ты — распутная!
Софья (встаёт, с угрозою). Молчи!
Иван. Так? Ну и делайте, что хотите!
Вера. Ты, папа, тоже будешь делать, что я хочу!
Иван (прислушиваясь). Я?
Вера. Ты сегодня же пригласишь Ковалёва, всё остальное — моё дело!
Иван (подозрительно). А где приданое? Где ты возьмёшь пять тысяч, а?
Вера. Это не нужно…
Иван. Не нужно? Гм…
Вера. Ковалёв богат. Ему нужна я, а не деньги… Денег он сам наворует…
Иван (искренно, с ужасом). Как говорит эта девчонка!
Софья. Оставь нас на минуту…
Иван (идёт, рад уйти). Да, я уйду… Я готов бежать от вас на край света, безумные люди! (Уходит.)
Вера (смотрит на мать и говорит растерянно, грустно). Вот, мама, что со мной случилось… (Софья молча обнимает её.)
Софья. Дитя моё! Неужели ты его любишь?
Вера (усмехаясь). Это такой маленький, жалкий трусишка.
Софья. Но как же ты могла?..
Вера (пожимая плечами). Так… Дурной сон! Я думала — всё это выйдет иначе. Разве нет честных мужчин, мама? (Вздрогнув, она тихо плачет, смотрит на своё отражение в зеркале и говорит сквозь слёзы.) Бедная Верка, нос у тебя красный, лицо жалкое, и вся ты — как побитая собачонка… Мама, иди и пошли мне моего героя! Героя, мама! И не говори мне ничего, прошу тебя. Потому что ты ведь тоже виновата не меньше меня в этой истории, да, мама… И за эти три дня я уже наговорила сама себе таких вещей, что никто мне не скажет ни хуже, ни больнее… Я вдруг стала маленькой старушкой, сердце у меня задохнулось… Это на всю жизнь, мама! Ведь сердце умирает сразу, с первого удара! (Смотрит на мать и говорит беззлобно, но жёстко.) Я буду холодная и злая, как Любовь… Ах, господи, я тоже буду с радостью мучить людей, только попадись мне кто-нибудь! Такая дрянь эти люди, мама, такая жалкая дрянь! Иди, зови его!
(Софья уходит, Вера остаётся одна, схватывается руками за голову и несколько секунд смотрит в пространство широко открытыми глазами, губы у неё шевелятся. Слышит шаги Якорева, оправляет волосы, лицо её становится спокойно, деловито.)
Якорев (укоризненно). Что же это вы делаете? Начали вполне серьёзно и — вдруг — явились сюда! Вы должны были, как условлено, сидеть и ждать, когда я добьюсь согласия на брак, и я уже почти добился… а теперь — я даже не понимаю…
Вера (спокойно). Я раздумала. Решила выйти за Ковалёва.
Якорев (не сразу, зло). Правда?
Вера. Да.
Якорев. Ну, это вам не удастся!
Вера (сдерживая задор). Почему?
Якорев. Я не позволю!
Вера (задорно). О! Неужели? Серьёзно?
Якорев. Как нельзя более… Только попробуйте!
Вера. И — что же?
Якорев. Немедленно ославлю на весь город. Вы понимаете? Не то что Ковалёв — лакей из трактира не возьмёт вас! Я шутить с собой не позволю… я не женщина…
Вера (улыбаясь). Вы меня так испугали, что я когда-нибудь умру…
Якорев (возмущён). Вы не шутите! Какое безобразие! Сама же затеяла всю историю, а потом…
Вера (спокойно). А когда увидела, что вы мелкий трус, воришка и взяточник…
Якорев (яростно). За эти слова я тебя заставлю много плакать…
Вера (строго). Молчать, хам!
Якорев (вздрогнув, вытянулся и изумлённо осмотрелся, как будто поискал, где спрятано начальство, затем с угрозою). Хорошо!
Вера (подходя к нему). Послушай, околоточный: той девушки, которая ночевала у тебя две ночи и одну из них — против воли своей — с тобой, — этой девушки больше нет.
Якорев (предчувствуя что—то опасное для себя, бормочет). Конечно…
Вера. Ты поймёшь это не сейчас. Глупая девчонка умерла, и родилась женщина, которой нечего бояться, некого жалеть. Ты хочешь опозорить меня, но ведь ты уже лишил меня стыда, и позор мне не страшен. Что такое позор? Это когда будут говорить, что я жила с тобой? (Смеётся сухим смехом.) Пусть скажут. Я сама это знаю! Ну, что же? Теперь вот я буду жить с Ковалёвым, по закону, но не желая этого, как не хотела жить с тобой… не всё ли мне равно? Ты хочешь этому помешать? Ты, сделав меня бесстыдной, думаешь испугать меня? Чем же? Тем, что расскажешь об этом людям. А какое мне дело до людей? Ты, такой ничтожный, ничего не можешь сделать… Не всякий подлец вреден, иной только жалок… Ступай вон!
Якорев (слушает её сначала со злой усмешкой, но слова её звучат всё тише и крепче, они пугают его, наконец он говорит, смущённо пожимая плечами). Вы однако… вы забыли, что первая начали дело…
Вера (спокойно). Ступай вон, я говорю!
Якорев (огорчённо). Если бы я знал, что вы такая…
Вера. То… что?
Якорев (соображая). Не связывался бы… Вы, в сущности, обманули меня… Повредить мне для вас не легко, я это понимаю. Отец и брат — оба в полиции… да если ещё муж… конечно, меня загрызут… Я готов дать вам честное слово…
Вера (кричит). Уйди прочь!
(Он быстро уходит. Софья бежит, Вера бросается встречу ей.)
Софья (испуганно). Что ты кричишь? Он был груб с тобой?
Вера (задыхаясь от возбуждения). Он вёл себя, как рыцарь, мама! Я сказала ему: дорогой мой, я тебя люблю…
Софья. Ты говорила — не любишь…
Вера. Подожди, мама!.. На пути нашем к счастью сказала я, неодолимые препятствия… Я всё уничтожу или умру, ответил подлец… то есть — герой, мама?. Мы говорили долго, красиво, и оба плакали от восторга друг перед другом, две чистые, две пылкие души.
Звёзды ясные, звёзды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные…
и обманули одну маленькую девочку… Но, говоря о любви, мама, он употребляет слишком много вводных предложений… это всегда противно, и я сказала ему уйди прочь!
Софья. Родная моя, дитя моё…
Вера. Нет, я закричала, потому что мне сделалось больно, нестерпимо больно! Моя милая мама как это всё случилось? Ведь я шутила, играла, — скажи мне, разве нельзя шутить, нельзя верить в хорошее?
Софья. Что я тебе скажу?
Вера (помолчав, серьёзно). Я никогда не решусь иметь детей, это страшно!.. Я тоже не понимаю ничего не понимаю и не могла бы сказать им ничего…
(В столовой голоса Надежды и Александра.)
Вера. Брат и сестра идут… спрячь меня! Они меня тоже искали? Не пускай их ко мне… не нужно!
(Софья уводит её через дверь в углу.)
Вера (на ходу) Мама, ты тоже верила в хорошее когда была девушкой?
Софья. Тоже…
Вера. А может быть, все герои — лгуны?..
(В столовой раздаются голоса.)
Александр. Я надаю ей пощёчин!
Надежда. Ах, дура, дура…
Иван. Но каково это отцу!
Надежда (заглядывая в комнату Якова). Здесь нет её.
Иван. Удар за ударом падает на мою голову!
Александр. Надо скорее выдать её за Ковалёва!
Надежда. Ну конечно…
Иван. Да, если он её возьмёт!
Надежда. Не беспокойся, возьмёт!
(Голоса стихают, видимо, перешли в гостиную. Идёт Пётр, бледный, на лице пьяная улыбка, садится в кресло, закрывает глаза. Из маленькой двери выходит Софья, она наливает в стакан воды из графина на столике у кровати Якова.)
Пётр. Опять кто-нибудь плачет?
Софья. Ты пришёл? Где ты был?
Пётр. Кто это плачет?
Софья. Вера…
Пётр. А, она вернулась…
Софья (подходя к нему). Да.
Пётр (усмехаясь). Отсюда не уйдёшь… не-ет! И пробовать не стоит…
Софья (тихо). Петя, ты выпил?
Пётр. Чуть-чуть, мама! Совсем немножко…
Софья. Зачем? Ведь это для тебя самоубийство!
Пётр. Самоубийство — глупость! Ужасно дрянно, когда люди моих лет стреляются.
Софья. Господи! Как страшно ты говоришь! И — где ты был?
Пётр (усмехаясь). У Кирилла Александровича. Но я больше не пойду к нему и вообще в ту сторону. Там — строго! Там от человека требуют такую массу разных вещей: понимания жизни, уважения к людям и прочее, а я… как пустой чемодан. Меня по ошибке взяли в дорогу, забыв наполнить необходимыми для путешествия вещами…
Софья. Тебя там и напоили?
Пётр. Боже сохрани! Там пьют чай с философией и всякими другими премудростями, но… даже варенья не дают! Нет, я зашёл в трактир. Вот это хорошо!
Софья. Иди к себе и ляг…
Пётр (задумчиво). И лежать… А вместе с тобой ляжет такая холодная, тяжёлая тоска… Какие средства ты знаешь против тоски?
Софья. Я ничего не знаю. Я боюсь говорить. Если бы все мы лгали — это было бы лучше…
Пётр. Молчать — лгать, говорить — лгать… Ну, иди, отирай слёзы… Неси воду… Это — Вере?
Софья (идёт). Да… Я позабыла…
(В двери сталкивается с Любовью и Яковом.)
Любовь (Якову). Теперь — легче?
Яков (хрипло). Да… немного…
Любовь. Очевидно, что ванны вредны тебе…
Яков. Пожалуй, так… Но Лещ этот…
Любовь. Я приглашу другого доктора…
Яков. Неудобно… Лещ обидится…
Пётр (вставая). Извиняюсь… я занял ваш трон!
Яков (усмехаясь). Сиди, сиди. Я лягу на постель… мне и сидеть трудно!
Пётр (Любови). Ты видела Веру?
Любовь (устраивая Якова). Пришла?
Яков. Ну, что? Как она?
Пётр. Я не видел.
Любовь (Петру). Побудь здесь, я пойду к ней… (Уходит.)
Яков. Нестерпимо жалко бедную девочку…
Пётр. Разве человеку легче, если ты польёшь уксусу на рану его?
Яков (удивлённо). Ты точно Люба…
Пётр. Люба? Она всегда видит больше других и оттого такая злая… О, вот идут люди разума…
Яков (с гримасой). Они станут кричать здесь, эх…
Надежда (входит). Вы куда это спрятали Веру?
Александр. Как глупо!
Пётр. Она с мамой…
Надежда (присматриваясь). Ты что такой трёпаный? (Уходит в маленькую дверь.)
Александр. Как вы чувствуете себя, mon oncle?
Яков. Неважно… неважно…
Александр. Сердце? Helas… {Увы (франц.) — Ред.} Закурим…
Яков. Я бы попросил тебя…
Александр. Ах, pardon! При сердце табак вреден, а также вино, женщины и всё остальное!
Пётр. Какой он остроумный, дядя!
Яков (грустно). Да…
Александр. А ты зачем здесь?
Пётр. Дядя, один гимназист — ужасный комик — однажды сказал:
Чтобы не повредить покою своему,
Не спрашивай людей — зачем и почему…
Александр. Му-му-му — какие-то телячьи стихи!
Надежда (выскакивает, возмущённая). Любовь просто обезумела от злости!
Александр (закуривая). Что ещё?
Надежда. Дядя, вы имеете на неё влияние, вы должны укротить её, она развращает Веру…
Яков (волнуясь). Развращает? Люба…
Надежда. Что за идеи у неё!
Яков (Александру). Я вас просил не курить здесь…
Александр. О, pardon!
Яков (слабо). Я не могу спорить, Надя, — мне худо… Но говорить так о Любе… прошу… не надо…
Надежда. Она внушает Верке мерзости!
Иван (идёт). Гм… а Леща всё нет…
(Маленькая дверь с шумом растворяется, выскакивает Вера, за нею идут Софья и Любовь.)
Вера (горячо, с тоскою). Вы обе — и ты и мама — ошибаетесь! Папа, ты честный, хороший человек!
Иван (торжественно). Несчастная! Тебе ли сомневаться в этом?
Пётр (грустно усмехаясь). Эх, Верка…
Вера. Папа, не говори так… с жестами! Пусть я дурная, пусть грязная, но ведь я — дочь тебе, я кровь твоя!
Иван. О, да, к несчастию…
Пётр. Какой прекрасный комик пропадает!
Вера. Папа, скажи мне, отвечай!
Яков (его не слышат). Уйдите… здесь не место…
Иван (отталкивая Веру). Ты не имеешь права спрашивать меня!
Вера. Не имею?
Иван (идя к Петру). Ты что сказал?
Александр (удерживая его). Стой, отец, я надеру ему уши.
Софья (спокойно). Не смей!
Пётр (выступая из—за её плеча). Хочешь драться, полицейский?
Иван. Вот! Вот, Надя…
Вера (с отчаянием). Папа, я тебя прошу…
Пётр (бледный, трясётся). Отец, она имеет право требовать у тебя ответа, она не знает — кто ты? Мы оба спрашиваем, — впрочем, я не буду, но ей, чтобы жить, нужно знать — честный ли человек её отец?
Иван (поражён). Что? Что?
Надежда. Петька, замолчи!
Софья (тихо, внушительно). Пусть они говорят!
Пётр. Я думаю, отец, что нечестные люди, больные — вообще, нехорошие люди — не имеют права родить детей…
Александр (усмехаясь). Вот осёл! Разве это делается по праву?
Пётр (пьянея от возбуждения). Отец, я так думаю! Разве дети для того, чтобы стыдиться своих отцов? Разве они для того, чтобы оправдывать и защищать всё, что сделано их родителями? Мы хотим знать, что вы делаете, мы должны понимать это, на нас ложатся ваши ошибки!
Иван. Что он говорит? Продолжай, дрянь…
Пётр. Ты дал мне жизнь, ты воспитал меня — почему же я дрянь? Я твоя кровь, отец!
Вера (жалобно). Петя, молчи!
Яков (тихо). Люба! Скажи им, что я не могу… (Любовь не слышит его.)
Пётр. Отец, ты честный человек?
Вера (требует). Мама, проси его, чтобы он ответил, проси!
Иван (растерянно). Послушай, скверное животное…
Пётр. Вот, Вера, слушай!
Иван (впадая в обычный, фальшивый тон пафоса). Слушай и ты, развратная девчонка…
Софья. Молчи, Иван, не губи себя до конца! (Вдруг опускается на колени.) Простите меня!
Надежда. Что за комедия? Мама, стыдитесь!
Иван. Ф-фу, чёрт возьми!..
Софья. Я могу только это. Простите меня, дети, за то, что я родила вас, — вот что я могу сказать…
Любовь (бросаясь к ней). Встань, мама, это бесполезно!
Софья (мужу). Проси у них прощения, это всё хорошее, что мы можем сделать…
Иван. Ты… ты понимаешь, что ты делаешь? (Бежит из комнаты и орёт.) Вы меня хотите с ума свести!
Надежда (матери). Вы убиваете уважение к себе!
Пётр (грустно). Мама, вот это и есть — трагический балаган!
Вера (горячо). Она — искренно!
Пётр. Не всё ли равно?
Яков (тихо). Люба… Соня… (Он делает попытку встать, опрокидывается, хрипит, и рот у него открывается, точно для крика.)
Софья. Я виновата перед вами, перед всеми, перед каждым! Что с вами будет?
Пётр (увидел лицо дяди, вздрогнул, подошёл к нему и, посмотрев, торжественно говорит). Дядя Яков — умер…
(Все на момент оцепенели, молчат, потом медленно, осторожно подходят к мёртвому.)
Любовь (тихо). Только так можно уйти из этого дома… Одна дорога…
Пётр. Другая — смерть души…
Софья (подавленно). Это мы его убили…
Вера (смотрит на всех). Почему я не боюсь?..
Надежда (уходит). А мужа дома нет… ах, боже мой!
Иван (в столовой). Ага-а! Теперь я буду говорить иначе! Да, теперь…
Любовь. Скажите им, чтобы не кричали…
(Никто не идёт.)
Иван (при входе встречает Надежду). Эй, вы! Я назначен… что? (Входит в комнату Якова.) Умер… (Вытягиваясь на носках, смотрит в лицо брата через головы Софьи и детей.) Умер… Как же это? Надо доктора! Позовите Леща, он пришёл…
Лещ (входит). Почему же нет радости, так естественной в этом случае?
Надежда (тихо). Шш! Дядя умер…
Лещ. Н-но? (Подходит, берёт руку Якова.) Н-да… Этого, разумеется, нужно было ждать каждый час… но всё же смерть никогда не является в пору… гм…
(Все молчат, как будто ждут чего—то. Александр вошёл, понял, что случилось, и лицо у него стало довольное. Иван тревожно оглядывается, переминаясь с ноги на ногу, покашливает тихонько, на минуту закрыл глаза и начинает говорить сначала мягко, почти искренно, потом снова впадает в фальшивый, напыщенный тон.)
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая дорогое нам тело умершего, пред лицом вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё забудем! Мы — жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё разрушает… Нам нужно всё забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
(Пётр осторожно и бесшумно закрывает ширмами постель дяди и печально смотрит на отца.)
Федосья (идёт и бормочет). Скончался, тихий…
Иван. Семья — вот наша крепость, наша защита от всех врагов…
Софья (тихо). Перестань…
(Иван надулся, готовый крикнуть, но оглянул всех и, гордо подняв голову, уходит, громко топая ногами. За ним выходят Лещ, Надежда, Александр. Остальные окружают мертвеца. Вера сжалась в комочек и беззвучно плачет. Пётр слепыми глазами смотрит на мать. Любовь смотрит сурово и неподвижно. Софья блуждающими глазами осматривает детей, как бы молча спрашивая их.)
Федосья (за ширмами). Царица небесная, прими раба твоего жалкого…
Пётр (глухо). Если бы я веровал в бога — ушёл бы монастырь…
Софья. Господи! Великий господи! Такая страшная жизнь и смерть в конце её… за что?
Любовь (как в бреду). Жизнь и смерть — две подруги верные, две сестры родные, мама.
Софья. Я не знаю… ничего не знаю…
Пётр. В чём я виноват? И Вера? Все мы?
Любовь. Смерть покорно служит делу жизни… Слабое, ненужное — гибнет…
Федосья (бормочет).

Занавес

Комментарии

Впервые напечатано в ‘Сборнике товарищества ‘Знание’ за 1908 год’, книга двадцать вторая, СПБ. 1908, и одновременно отдельной книгой в издательстве И.П. Ладыжникова, Берлин (без обозначения года издания).
Выход ‘Последних’ отметил летом 1908 года В.И. Ленин в письме к М.А. Ульяновой (см. В.И. Ленин, Письма к родным, Партиздат, 1934, стр. 318).
Над пьесой ‘Последние’ М. Горький работал в 1907-1908 годах. Первоначально пьеса называлась ‘ОТЕЦ’. В сентябре 1907 года в письме к И.П. Ладыжникову М. Горький, извещая его о том, что послал ему пьесу, просил узнать, возможна ли её постановка в берлинских театрах, так как в России она не может быть представлена на сцене из-за цензурных препятствий. Но уже в октябре 1907 года М. Горький писал И.П. Ладыжникову: ‘Неудача с ‘Отцом’ меня не огорчает, ибо сам знаю, попытка неважная. Оставьте эту вещь под спудом, едва ли я когда-либо возвращусь к ней’ (Архив А.М. Горького).
Однако к работе над пьесой М. Горький вернулся в ноябре 1907 года. Тогда же из Рима он писал И.П. Ладыжникову, что, возможно, вышлет ему пьесу ‘Отец’ после того, как исправит её (Архив А.М. Горького).
М. Горький закончил работу над пьесой, получившей в окончательной редакции название ‘Последние’, весною 1908 года. В апреле 1908 года М. Горький сообщил К.П. Пятницкому, что посылает ему пьесу ‘Последние’ (Архив А.М. Горького).
В ‘Сборнике товарищества ‘Знание’ пьеса появилась с цензурными изъятиями. Было изъято следующее место:
‘Соколова. Он, конечно, революционер, как все честные люди в России…
Софья (повторяет, ударяя на слове ‘честные’). Как все честные люди?
Соколова. Да. Вам это кажется неправдой?
Софья (не сразу). Я не знаю’.
К представлению на сцене пьеса была запрещена Главным управлением по делам печати. В Архиве А.М. Горького хранится цензорский экземпляр с резолюцией: ‘К представлению признано неудобным. СПБ. 10 июня 1908 г.’.
Начиная с 1923 года, пьеса включалась во все собрания сочинений.
После 1933 года М. Горький заново отредактировал пьесу по печатному тексту десятого тома собрания сочинений (ГИХЛ, М.-Л. 1933). До настоящего издания эта правка М. Горького ни в одной публикации не была учтена.
Печатается по тексту десятого тома собрания сочинений 1933 года, отредактированному автором (Архив А.М. Горького).
Горький Максим
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Картины к инсценировке П.С.Сухотина ‘В людях’, Горький Максим, Год: 1932
  2. Дети солнца, Горький Максим, Год: 1905
  3. Картины к инсценировке П.С.Сухотина ‘В людях’, Горький Максим, Год: 1932
  4. Сомов и другие, Горький Максим, Год: 1931
  5. Дети, Горький Максим, Год: 1910
  6. Чудаки, Горький Максим, Год: 1910
  7. Фальшивая монета, Горький Максим, Год: 1913
  8. Враги, Горький Максим, Год: 1906
Электронная библиотека