Послднее время жизни Жана Франсуа Лагарпа (*).
(Изъ Morgen-Bl.— У.)
——
Последнее время жизни Жана Франсуа Лагарпа, Оже Луи-Симон, Год: 1817
Время на прочтение: 11 минут(ы)
(*) Отрывокъ изъ сочиненія Vie de La Harpe, которое г. Ожеръ помстилъ при вновь изданномъ Курсъ Литтературы. Вся біографія знаменитаго Лагарпа представлена Авторомъ весьма искусно, съ благоразумною критикой и рдкимъ безпристрастіемъ. Но отрывокъ, сообщаемый нами здсь въ перевод, какъ по времени, въ которое случились описываемыя происшествія, такъ и по блистательной рол, какую игралъ тогда Лагарпъ, стоитъ особеннаго вниманія публики. Прим. Нм. Перев.
Въ 1786 году открылся Лицей въ Париж. Цлью сего новаго заведенія было не столько ученіе классическое, сколько распространеніе хорошаго вкуса и любви къ изящнымъ наукамъ и искусствамъ. Катедра словесности была поручила Лагарпу — выборъ самый счастливый, заслужившій всеобщее одобреніе и благоуспшными слдствіями своими оправдавшій вс надежды, но судьб угодно было и здсь показать примръ чудесной игры своей. Чтенія, предназначенныя единственно для приятнаго, легкаго занятія двухъ или трехъ сотъ праздныхъ слушателей, составили одинъ изъ прекраснйшихъ памятниковъ Французской Литтературы и сдлались твердымъ оплотомъ противу порывовъ дурнаго вкуса и лжеученія, т самыя лекціи, коихъ благосклонное принятіе ничего Лагарпу необщало кром неважной побды надъ модными мнніями и мало завидное поприще дйствованія, положили основаніе знаменитости его въ ученомъ свт и той прочной слав, которая одна въ состояніи сдлать безсмертнымъ имя сего Писателя, когда бы время истребило вс прочія его творенія. Всмъ симъ какъ Лагарпъ, такъ и мы обязаны нкоторымъ любителямъ словесности, одной счастливой мысли ихъ учредить новое и единственное тогда заведеніе, котораго польза конечно немогла быть скоро для всхъ равно ощутительною и отъ котораго еще мене надялись столь драгоцнныхъ плодовъ для потомства.
Чтенія сіи (сдлавшіяся въ послдствіи времени извстными подъ названіемъ Курса Литтературы) были единственнымъ занятіемъ Лагарпа въ продолженіе трехъ лтъ, непосредственно предшествовавшихъ революціи. Во все ето время ревностное стараніе Профессора и живое участіе слушателей, весьма выгодно дйствуя другъ на друга, взаимно предохраняли себя отъ утомленія. Съ появленіемъ революціи и словесность, въ спокойное время доставляющая уму приятнйшее наслажденіе, среди ужасныхъ смятеній потеряла совершенно занимательность свою, она служила какимъ-то скучнымъ и только, по тогдашнему положенію длъ, необходимымъ разсяніемъ для людей, которые, находясь безпрерывно между страхомъ и надеждою, были уврены, что все драгоцнное ихъ сердцу отдано на произволъ ежедневнымъ бореніямъ страстей и предразсудковъ, скрывающихъ себя подъ пышными названіями любви къ отечеству и врности къ Монарху. Тщетно уже Лагардъ старался удержать слушателей у литтературной катедры своей, гд Геній спокойно взвшивалъ заслуга писателей, гд каждому изъ нихъ назначалъ по достоинству приличное мсто. Вс усилія его были напрасны: ибо о судьб самыхъ слушателей произносились тогда уже приговоры на катедрахъ — политическихъ.
Самъ Лагарпъ не могъ долго оставаться вренъ любимымъ идеямъ своимъ и занятіямъ до такой степени, чтобы во многихъ случаяхъ непринимать участія въ необыкновенныхъ происшествіяхъ своего времени. До сихъ поръ во всхъ сочиненіяхъ и рчахъ своихъ онъ показывалъ себя защитникомъ, такъ въ то время называемыхъ философскихъ, правилъ, но защитникомъ всегда умреннымъ и осторожнымъ. За годъ до революціи, именно когда названіе философа цнилось выше всякихъ титлъ и почестей и когда самъ Лагарпъ поставлялъ себ за высокую честь украшаться имъ, отважился онъ на катедр своей въ Лице опровергать пагубныя и противныя здравому разсудку софизмы Гельвеція. Со всею вроятностію можно было догадываться, что во имя чистой нравственности подъятая брань не совсмъ была чужда личныхъ отношеніи и пристрастія, и что трагическій Стихотворецъ намренъ былъ мститъ Философу за одно изъ тхъ язвительныхъ словъ, которыхъ оскорбительная истина будучи прикрашена дкостію сатиры становится еще оскорбительне {Гельвецій сказалъ однажды: La Harpe a beau faire, il ne sera jamais que le Campistron de Voltaire.}.
Какъ бы оно ни было, Лагарпъ показывалъ себя ревностнымъ приверженцомъ новой секты реформаторовъ, одобрялъ намреніе ихъ ниспровергнуть вс древнія учрежденія, извстныя на язык сихъ людей подъ именемъ старыхъ злоупотребленій, даже явно радовался тому, что судьба даровала ему возможность нанести нкоторымъ злоупотребленіямъ такія удары, которые должны были ускоритъ ихъ паденіе, или, по крайней мр приготовить оное. Симъ неограничилось еще рвеніе Лагарпа. Въ то время, когда съ каждымъ днемъ появлялись на сцену новые писатели, которые почитали себя довольно свдущими, чтобы трудиться къ общей польз просвщенія Французовъ и всей Европы, онъ незахотлъ подвергать себя опасности придти въ забвеніе у публики, давно привыкшей слышать и читать его сочиненія и принялся снова за изданіе составленнаго имъ прежде Французскаго Меркурія (Mercure de France), въ которомъ, несмотря на литтературное содержаніе онаго, часто разсуждалъ о предметахъ политическихъ, въ намреній сообщать публик мысли свои какъ относительно существовавшихъ уже преобразованій, такъ равно и тхъ, которыхъ, до мннію его, непремнно требовало тогдашнее положеніе длъ во Франціи.
Между тмъ пламя революціи усиливалось отчасу боле, призракъ свободы и общественнаго благоденствія, которымъ большая часть даже благомыслящихъ гражданъ была обольщена, исчезъ въ глазахъ легкомысленныхъ. За разрушительными дйствіями необузданнаго своевольства слдовали страшныя сцены безначалія — и внценосная глава Короля пала на ешафот, и ужасъ воцарился во Франціи, и сему гнусному божеству надлежало приноситъ, какъ угодную жертву, всякое злодяніе. Въ послдствіи уже времени нкоторымъ удалось умилостивить, или, лучше скажу, обмануть его пустымъ крикомъ и притворнымъ изступленіемъ. Самъ Лагарпъ былъ столько слабъ, что въ нелпыхъ стихахъ непостыдился обнаружить свое легкомысліе, и сверхъ того еще явился на катедр своей въ Лице, имя на голов ненавистную шапку, которая, бывъ нкогда признакомъ отпущенныхъ на волю рабовъ, означала теперь одно постыдное рабство того, кто носилъ ее.
Сіи поступки, коихъ единственною причиною были страхъ и малодушіе, удаливъ Лагарпа отъ предположенной цли, весьма ненадежную общали ему защиту отъ всеразрушающихъ варваровъ. Онъ почувствовалъ ошибку свою и старался исправить ее тмъ, что посл въ разныхъ случаяхъ оказывалъ твердую неустрашимость. Глупость и грубое невжество тогдашнихъ тирановъ стольже были разительны для образованнаго ума его и вкуса, сколько жестокость ихъ была противна чувствительному его сердцу. Онъ боле или мене скрытнымъ образомъ обнаруживалъ ненависть къ нимъ въ сочиненіяхъ своихъ, а въ обществ нестрашился явно говорить о томъ чувств ужаса и презрнія, которое питаетъ онъ къ симъ извергамъ Франціи. Одинъ изъ нихъ, превосходившій всхъ товарищей своихъ въ жестокости сердца и по самой справедливости заслужившій названіе ихъ предводителя, соединяя въ себ гордое честолюбіе съ рдкимъ невжествомъ, вздумалъ объявлять требованія свои на славу отличнаго оратора и писателя. Лагарпъ дерзнулъ назвать кровопійцу сего безразсуднымъ глупцемъ: ето причли ему въ неизвинительное преступленіе, погибель его была ршена и онъ брошенъ въ одну изъ тхъ ужасныхъ темницъ, которыя доставляли безпрестанную пищу кровавому ешафоту революціи.
Здсь (въ Люксембургской тюрьм), всякой день своими глазами Лагарпъ видлъ плачевныя сцены, видлъ какъ неумолимые служители тирановъ извлекали изъ мрачныхъ пропастей несчастныя жертвы и съ зврствомъ вели ихъ на смерть неизбжную, онъ трепеталъ за сихъ страдальцевъ и каждую минуту ожидалъ себ подобной участи. Въ это страшное время случился чудесный переворотъ въ душ его. Многіе изъ несчастныхъ его товарищей, изнемогая подъ бременемъ скорби и отчаянія, искали отрады и утшенія сердцамъ своимъ въ ндрахъ небесной, спасительной религіи, единомъ врномъ прибжищ для человка въ минуту неотвратимаго несчастія. Между ними находилась одна умная, благочестивая и любезная женщина, которая, почитая великимъ дломъ обращеніе заблуждшаго Лагарда, къ вр Евангельской, ршилась на такой рдкой подвигъ хрістіанской добродтели: она стала предлагать ему чтеніе псальмовъ Давидовыхъ, которыхъ одн піитическія красоты могли уже плнить пылкій умъ сего человка, хотя бы сердце его и неощутило въ нихъ пламени божественнаго вдохновенія. Посд, того просила она, чтобъ онъ на псальмы сіи написалъ ей свои замчанія въ отношеніи къ одному только стихотворному изяществу, не касаясь таинственнаго, божественнаго, ихъ смысла, Лагарпъ охотно общался исполнить ея желаніе. Прежде всего разбирая священныя псни Пророка и находя въ нихъ величественныя картины и истинно высокія мысли, былъ онъ пораженъ необыкновеннымъ удивленіемъ, но по окончаніи работы, сердце его невольнымъ образомъ не чувствовало всю свяшость божественныхъ истинъ, проповданныхъ устами царственнаго Пснопвца. Сіи два различныя чувствованія весьма сильно изобразилъ онъ въ прекрасномъ предисловіи къ переводу своему Псальмовъ Давидовыхъ. Оставшіяся отъ него своеручныя записки, въ которыхъ содержатся описанія частныхъ случаевъ его жизни, удостовряютъ насъ въ томъ, что Богъ, для совершеннаго обращенія сего человка на истинный путь спасенія, соблаговолилъ явить надъ нимъ почти то же самое чудо, какимъ ознаменовано, какъ извстно, дйствіе благодати Его надъ Св, Августиномъ. Лагарпъ не зрлъ виднія, не слышалъ гласа, вщающаго къ нему: возьми и читай, но когда взывалъ онъ къ Господу о ниспосланіи утшенія стсненному печалію своему сердцу, то, раскрывъ безъ всякаго намренія лежавшую на стол книгу о подражаніи исусу Хрісту, напалъ онъ невольно глазами на слова: ‘Я здсь, сынъ Мой! иду къ теб, когда призываешь, Меня.’ Пусть самъ Лагарпъ изобразитъ то дйствіе, какое Божественныя слова, сіи произвели въ душ его.
‘Дале немогъ я читатъ,’ говоритъ онъ: ‘быстрое потрясеніе, которое тогда ощутилъ я въ себ, не можетъ быть выражено, ни на какомъ язык человческомъ, и для меня столь же невозможно дать другимъ ясное понятіе о немъ, какъ самому забыть ero’. Съ воплемъ, горькими слезами и рыданіемъ упалъ я ницъ на землю. Тутъ почувствовалъ я, что сердцу моему становилось легче, оно разширялось и какъ бы хотло совсмъ разорваться въ груди моей. Волнуемый различными мыслями и чувствованіями, долго проливалъ я сладостныя слезы умиленія, и находился въ такомъ необыкновенномъ забвеніи самаго себя, что отъ сего состоянія души моей неосталось мн другаго воспоминанія, кром только что, оно было самое приятное и драгоцнное въ цлой моей жизни, и что слова: Я здсь, сынъ Мой! безпрестанно отзываясь во глубин сердца, сильно потрясали вс мои члены.’ —
Нельзя понять какую причину имютъ нкоторые люди сомнваться въ истин непритворнаго обращенія Лагарпа. Сужденія ихъ о такомъ положеніи, въ которомъ они сами никогда не находились, о дйствіи, какое производятъ такія положенія въ сердцахъ другихъ, бываютъ весьма часто ошибочны и несправедливы. Кто въ состояніи опредлитъ, т великія, необычайныя перемны, которыя могутъ быть произведены въ образ мыслей и чувствованій человка ршительнымъ ожиданіемъ неизбжной смерти, потребностію имть отраду въ безпомощномъ несчастіи, присутствіемъ людей, обртшихъ въ вр сладкое утшеніе? Душа Лагарпова можетъ статься, была способне всякой другой для необыкновенно сильныхъ чувствованій, раждающихся отъ вліянія на нее бдственныхъ обстоятельствъ. Гордость и самолюбіе были его слабости. Углубляясь въ самаго себя и представляя въ ум всю важность прежнихъ своихъ заблужденій, Лагарпъ не могъ врить, чтобы революція, бросившая его въ темницу для позорнаго возведенія посл на ешафотъ, была только ужасное, хотя по видимому естественное, слдствіе человческихъ страстей и стеченія несчастныхъ обстоятельствъ. Такой страшной безпорядокъ въ Природ, произведшій столь много зла, казался ему дйствіемъ нкоей адской силы, которой всемогущій Зиждитель допустилъ опустошить Францію, въ наказаніе за ея нечестіе и въ ужасный примръ для цлаго свта.
Еслибы Лагарпъ былъ только простымъ зрителемъ ужасовъ революціи, то, питая въ душ отвращеніе къ причинамъ оныхъ, онъ взиралъ бы впрочемъ на нихъ испытующимъ окомъ философа, разсматривающаго великія событія въ Исторіи рода человческаго. Но съ той минуты, когда онъ самъ сдлался жертвою бдствія, постигшаго его отечество, ему казалось, что небо и адъ соединились вмст для отмщенія беззаконной земл и для ея опустошенія. Сіе простое, близко подходящее къ понятіямъ человческимъ изъясненіе такого происшествія, которое многихъ изумило, многихъ заставило даже сомнваться въ истин онаго, нимало непрепятствуетъ намъ вмст съ Лагарпомъ видть въ обращеніи его дйствіе небесной благодати и особенный промыслъ о немъ Всевышняго. Но дабы совершенно увриться въ дйствительности и непритворномъ чувств Лагарпова обращенія, нтъ нужды приписывать его какой-либо причин сверхъестественной. Надобно только спросить самихъ себя, какую пользу въ настоящее или отдаленное время Лагарпъ могъ предполагать себ, отъ того, что онъ устами будетъ признавать хрістіанскую вру, а въ сердц отвергнетъ ея ученіе? Стыдъ постигающій человка, когда онъ неожиданно перемняетъ всмъ извстный образъ мыслей своихъ, — поруганіе отъ неврующихъ, неблагосклонность и даже гоненіе со стороны правительства, котораго ненависть къ вр Католической простиралась до такого безумія, что оно имло планъ ввести на мсто ея другую религію — вотъ все, чего могъ онъ ожидать въ награду за свой поступокъ, и что онъ, по отторженіи своемъ отъ сонма нечестивцевъ и по присоединеніи къ избранному стаду врующихъ во Еангеліе, дйствительно испыталъ на себ. — Должно признаться, что если онъ искалъ однхъ только земныхъ наградъ, если ненадялся восприять мзду благочестія своего въ жизни будущей, то выгоды, полученныя имъ чрезъ обращеніе, нимало неравняются тмъ пожертвованіямъ, какія сдлалъ онъ, отрекшись отъ прежнихъ мнній, которымъ преданъ былъ съ начала своей жизни.
Бывъ забытъ въ темниц своей, или, можетъ статься, пощаженъ только до времени, имлъ онъ счастіе дождаться наконецъ освобожденія Франціи отъ жестокихъ палачей ея. Вскор получилъ онъ свободу, и спустя нсколько времени, опять занялъ мсто свое въ Лице. Здсь торжественно отрекся онъ отъ прежняго своего ученія, назвалъ его старымъ заблужденіемъ ума своего, и объявилъ себя защитникомъ тхъ высокихъ истинъ, которыя открыло ему собственное несчастіе, Онъ со всею силою живого и разительнаго краснорчія изобразилъ ужасную картину бдствій недавно минувшаго времени, и вопіялъ противъ поверженной, но. все еще дышущей язвой гидры безначалія. Слушатели ощущали въ себ порывы тхъ же самыхъ страстей, терзались тми же горестными воспоминаніями, какими одушевленъ былъ ихъ ораторъ, изъ плнительныхъ устъ его изливались чувства, которыя всякой потомъ раздлялъ съ нимъ, и вс, осыпали похвалами рдкой талантъ витіи.
Вра, перемнивъ образъ мыслей Лагарпа, не смягчила, къ сожалнію, въ немъ характера и не истребяла сильныхъ страстей его. Властолюбіе, гордый и повелительный тонъ отличали его и теперь въ обращеніи съ тми людьми, которые были неодинакаго съ нимъ мннія. Жестокость и язвительность, господствовавшія прежде въ однхъ литтературныхъ его сочиненіяхъ, перешли теперь на сторону подъятой за вру брани, и соединившись въ душ его съ чувствомъ мщенія за оказанную ему несправедливостъ, съ строгостію новоисповдуемыхъ имъ правилъ хрістіанской религіи и съ неумреннымъ стремленіемъ обращать въ оную другихъ, еще боле усилились. Онъ сдлался мизантропомъ, деспотомъ и врагомъ всякой терпимости. Въ семъ несчастномъ расположеніи духа вздумалъ онъ пересмотрть старыя Части своего Курса Литтературы, и написать еще нсколько новыхъ. Такимъ образомъ испортилъ онъ прекраснйшее произведеніе ума, ознаменовавъ его печатію революціоннаго духа, и къ тому спокойной бесды Музъ, дышущей остроуміемъ, нжнымъ чувствомъ и вкусомъ, примшалъ грубый и отвратительный языкъ враждующей злобы и страстей неукротимыхъ.
Лагарпу казалось, что для опроверженія господствовавшихъ мнній, противныхъ новому образу его мыслей, одной катедры въ Лице было недостаточно. Онъ захотлъ непремнно проповдывать въ слухъ въ одно и то же время, и принялся за изданіе журнала Le Mmorial. Сіи періодическіе листки и нкоторыя другія сочиненія, въ которыхъ съ большею или меньшею смлостію нападалъ онъ на тогдашнее правительство, подвергли его явной опасности быть изгнаннымъ, за силою постановленія, изданнаго въ 10 день Фруктидора.
Но счастію усплъ онъ отъ поисковъ полиціи укрыться въ смрадныхъ болотахъ Синнамарскихъ. Друзья его приготовили ему въ Корбел, по близости отъ Парижа, врное убжище, которое и донын остается неизвстнымъ, не смотря на то, что онъ пользовался частыми посщеніями благодтелей своихъ и даже имлъ ежедневное сообщеніе со столицей, гд печатался въ то время его Курсъ Литтературы. Рвеніе и быстрота, съ какими онъ обыкновенно работалъ въ семъ уединеніи, гд провелъ двадцать восемь мсяцовъ, казалось, приобрли несравненно большую силу. Тутъ предпринялъ онъ написать въ защиту вры три важныя сочиненія, и всми тремя занялся въ одно время. Цль перваго изъ нихъ (La Philosophie du dixhuitiè,me siè,cle) была та, чтобъ отличить философовъ осмьнадцатаго столтія, исповдывавшихъ истины Еагельскія, или по крайней мр невозстававшихъ противу нихъ, отъ софистовъ сего времени, которые были явными оныхъ врагами. Второе (L’Apologie de la Religion) долженствовало содержать съ себ защищеніе вры хрістіанской отъ ухищреній лютыхъ гонителей ея всхъ временъ отъ начала міра. Въ третьемъ наконецъ (Lа Religion, poè,me), авторъ намренъ былъ всми прелестями Поезіи украсить исторію божественнаго ея происхожденія, претерпнныхъ ею гоненій, и торжества надъ нечестіемъ. Смерть воспрепятствовала ему окончить начатое дло. Истинные сыны церкви сердечно жалли о такой невозвратной потер, тмъ боле что, по увренію многихъ, Лагарпъ въ сихъ духовныхъ бесдахъ своихъ показалъ такую возвышенность духа и мыслей, какой невидно ни въ одномъ изъ свтскихъ его сочиненій. Нтъ сомннія, что слогъ Лагарпа могъ получить сію необыкновенную силу и движеніе, которыхъ онъ не имлъ прежде, но приписывая причину таковой перемны единственно существу предмета, должно ли отнимать славу у превосходнаго таланта автора? Кто имлъ одинаковый образъ мыслей съ Лагарпомъ и вмст съ нимъ одушевленъ былъ равнымъ стремленіемъ къ одной и той же цли, тотъ природную пылкость характера въ защитник вры легко могъ принять за новое приращеніе жара ораторскаго и піитическаго, а пареніе генія, презирающаго вс преграды на пути своемъ, смшать съ дйствіемъ набожнаго изступленія, для котораго нестрашны никакія опасности.
18 го Числа Брюмера окончилось продолжительное заключеніе Лагарпа. Онъ возвратился въ Парижъ и при всеобщемъ одобреніи занялъ опятъ мсто свое въ Лице. Тутъ въ многочисленномъ кругу друзей, при вновь возникающей любви къ наукамъ пользуясь уваженіемъ всхъ людей благомыслящихъ, онъ долженъ бы окончитъ вкъ свой благополучно, но появленіе въ свтъ Литтературной переписки {Переписка сія (Correspondance littraire) издана была въ свтъ 1801 года въ четырехъ Томахъ въ 8 д. Два остальныя Тома напечатаны, четыре года спустя посл смерти Автора.} нанесло его спокойствію и тому выгодному мннію, которое многіе имли о немъ, величайшій вредъ. Въ семъ собраніи писемъ, начиная съ 1774 до перваго года. Французской революцій и заключается краткое обозрніе всхъ литтературныхъ произведеній, которыя выходили въ публику въ теченіе упомянутаго времени. Судя по той непреклонной строгости, съ какою Лагарпъ критиковалъ сочиненія на публичной катедр — тамъ, гд различныя отношенія къ нему слушателей заставляли его быть еще нсколько снисходительныхъ, — заключить можно, что въ тайныхъ и далеко за предлы Франціи посылаемыхъ письмахъ онъ былъ мене остороженъ въ своихъ приговорахъ, особливо же, что при сочиненіи сихъ писемъ ему совсмъ неприходила въ голову странная мысль сдлать ихъ когда-либо извстными публик. Во время изданія Переписки большая часть писателей, выставленныхъ на позорище его немилосердою критикою, находилась еще въ живыхъ. Сколько забытыхъ неприятностей начали снова тревожитъ духъ Лагарпа! сколько раскрылось язвъ, давно уже рукою времени изцленныхъ! съ какимъ рвеніемъ воспрянула на брань усиленная злоба, когда роковая Переписка распространила въ публик порицанія на счетъ многихъ сочиненій, дотол неизвстныя,— порицанія, которыя казались тмъ досадительне, что он небыли прикрыты ласкою, или готовностію щадить самолюбіе авторовъ, не были приправлены снисхожденіемъ, смягчающимъ строгій голосъ критики!
Изданіемъ сего, для многихъ писателей оскорбительнаго собранія писемъ, Лагардъ пренебрегъ дв хрістіанскія добродтели, любовь къ ближнему и смиреніе. Сверхъ того нкоторые утверждали, что онъ погршалъ также противъ чистоты нравовъ, помстивъ будто бы слишкомъ вольныя и соблазнительныя мысли въ своемъ сочиненіи. Первымъ слдствіемъ такого неблагоразумнаго поступка было то, что на бднаго Лагарпа со всхъ сторонъ обрушились оправданія, упреки, ругательства, епиграммы. Друзья жалли о сдланной имъ ошибк, но почитали безразсуднымъ дломъ защищать его отъ сихъ нападеній,
Нкоторые другаго рода неосторожные поступки навлекли Лагарпу новыя бдствія. — Онъ принужденъ былъ удалиться опять въ та скрытное мсто, которое посл 10-го Фрукитидора служило ему врнымъ убжищемъ отъ предстоявшей смерти, но теперь оно немогло укрпить его отъ грознаго ея приговора. Разстроенное здоровье заставило его испросить позволеніе возвратиться въ Парижъ. Тутъ друзья его съ радостію примтили счастливую перемну въ его характер. Природныя качества души его, доброта, честность и великодушіе, отдлившись отъ слабостей, помрачавшихъ нкогда сіяніе ихъ, явились во всемъ своемъ блеск. Тотъ, котораго видло прежде гордымъ, жестокимъ, своенравнымъ и мстительнымъ, былъ теперь снисходителенъ къ погршностямъ ближняго и строгъ къ своимъ собственнымъ, и охотно прощалъ врагамъ своимъ то, чего нехотлъ проститъ самому себ. Искренній другъ, принявшій въ минуту вчной съ нимъ разлуки послднее пожатіе руки его, краснорчивый Фонтанъ, изливая сердечныя стованія свои надъ гробомъ незабвеннаго о невозвратной потер, сказалъ между прочимъ: ‘Наконецъ тихія, сладостныя чувства наполнили сердце, столь долго терзаемое огорченіями отъ людей, незнавшихъ его, он вознаградили его за вс претерпнныя имъ несправедливости.’ Лагарпъ готовился по прежнему занятъ мсто свое въ новообразованной Французской Академіи, какъ вдругъ занемогъ жестокою болзнію, которой опасность была очевидна. Съ етаго времени вс желанія и мысли его устремлены были къ тому, чтобъ окончить дни свои какъ истинному хрістіанину прилично. Благотворенія и кроткія, назидательныя слова, излившіяся изъ глубины спокойной души, украсили послднія минуты его жизни. Лагарпъ умеръ среди оплакивающихъ его друзей 11 го Февраля 1803 года на 64 году своей жизни.
Оже Л.С. Последнее время жизни Жана Франсуа Лагарпа: [Отр. из соч. ‘Vie de La Harpe’, помещ. в новом изд. ‘Курса литтературы’]: (Из Morgenbl.) / [г. Ожер], ([Пер.] — У.) // Вестн. Европы. — 1817. — Ч.95, N 17/18. — С.63-82.