ПОСЛЕДНЕЕ ПОХОЖДЕНИЕ КРЕЧИНСКОГО
ПОСЛЕДНЕЕ ПОХОЖДЕНИЕ КРЕЧИНСКОГО
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Последнее похождение Кречинского, Розанов Василий Васильевич, Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов Василий Васильевич. Собрание сочинений. Когда начальство ушло…
М.: Республика, 1997.
‘Ох, уж и били меня, били, били’… Эти слова грустящего Расплюева о себе припоминались все два года, как тянулась японская война. Расплюев (а впрочем, и звездоносные наши ‘сферы’ за два года своей ‘расплюевщины’) платился в сей несчастной оказии за шулерство и склонность к особым крапленым картам. С сими ‘картами’ одного дружка поймали в клубе, другого на р. Ялу. Расплюев рассуждал: ‘Ну, ударь раз, ну, ударь два: но нельзя же до бесчувствия’. И ‘сферы’ наши плакали: ‘Ну, при Тюренчене, ну, у Чинджоу! Что делать! Но ведь при Ляояне, Мукдене, в Порт-Артуре, Цусиме, везде! До полной потери сознания!’
И оба плакали.
Но японцы знали, кого бьют. ‘Этого не заколотишь’. И приятели, когда колотили Расплюева, знали тоже, кого они колотят. ‘Этот Расплюев еще женится’. Действительно, у Расплюева был приятель Кречинский, это вторая и благополучная сторона того же плутяги, которую фантазия автора отделила от несчастной и неудачливой половины и олицетворила в особой фигуре с другим именем.
Кречинский в это самое несчастное время, когда его приятеля ‘били’, задумывал знаменитый свой брак и обработывал все дело с поддельной бриллиантовой булавкой.
И ‘битая’ наша бюрократия, только что жаловавшаяся: ‘больно! больно! больно!’, едва встала, как протянула руку к чужим деньгам.
Япония вправе сказать: ‘Ведь я говорила, что переживет! И не только выживет, а еще сейчас же сделает предложение барышне. Такие не умирают. Такие или женятся, или их бьют’. Расплюев и Кречинский — только два положения. И ничего третьего, честного, обыкновенного, немецкого.
Действительно, два года чиновная Россия лежала Расплюевым. На 3-й встала Кречинским. Это Кречинский распоряжался в декабре в Москве, Кречинский произносил веское слово в Марокко над распрей Франции и Германии и теперь, вот… с этой бриллиантовой булавкой, то бишь с миллиардным займом. Везде — Кречинский. Расплюева точно и не было. ‘Расплюев — это не я! Того били, а теперь, видите, я бью’. Я одерживал виктории при Полтаве и Бородине, и вот заключаю сейчас колоссальный заем. Мне верят: какой же я Расплюев?’
Скромным русским ‘верноподданным’ приходится только дивиться на отечество. ‘Какое у меня талантливое отечество: казалось — бьют его, а оно ведет себя, как победитель. Где это видано, и хватит ли на это ума у немцев’.
Все удивительно в займе, но особенно его нравственная сторона. Кречинский получил миллиард, очевидно, не за то, что его ‘вчера били’, а потому, что сегодня он состоит женихом богатейшей в губернии невесты. Правительство русское ‘получило’ тоже не потому, что оно правительство’ русское, ибо ему с сим единственным титулом никто и ломаного гроша за границею не давал: ему ‘дали’ и ‘поверили’ потому, что оно сейчас на линии жениха, что оно ‘с Думою’, дали ‘под невесту’, под ‘невестины капиталы’, под эту самую русскую ‘конституцию и парламентаризм’. Дело очевидное, и никто об этом не спорит, что дали не ‘битому жениху’, этому герою от Тюренчена до Цусимы, а дали ‘молодому’, который ‘обручен с Думою’, т. е. ‘поклялся в верности’, порядочности, бережливости, добросовестности и других прозаических немецких качествах.
Между тем у нас-то, в России, совершенно видно, в чем дело. Кречинскому именно надо только деньги, а ‘невеста’ тут ни при чем, и заем делается именно для того, чтобы почувствовать себя независимым в отношении ‘невесты’ и при первом удобном случае куда-нибудь ‘сплавить’ ее. Кречинский привык иметь дело с коридорными девушками, и эта добропорядочная немка, ‘русская конституция’, противна ему, как гроб, как неоплаченный вексель…
Заем: 1) против Думы и 2) под кредит Думы. Дума обеспечивает (в глазах иностранцев) заем, и в то же время этот заем торопливо сделан до Думы, ибо во внутренней, как и во внешней войне царит то же правило: ‘чтобы вести войну — надо иметь деньги, деньги и деньги’. Очевидно, деньги выхвачены для войны: с кем? С ‘внутренним врагом’, вот с этой ‘Думою’, этой плачевно обманываемою невестою, из немок, которую кружит петербургский кавалер Krechinsky.
У Кречинского в глазах мутится при виде денежек. Вчера еще слышал я фразу, донесенную из ‘сфер’. Речь зашла о ‘кадетах’, и ‘особа’ выразилась: ‘У них (кадетов) много голосов, а у нас много пулеметов’.
Побежденный при Цусиме собирается побеждать на р. Неве. Может быть, даже ‘отмстить за поражения’, — как эта маленькая ‘воинская месть’ сказалась несомненно в пыле ‘преследований врага’ на Двине, Висле, Москве-реке и прочих ‘не достопамятных’ в военных летописях местах. Может быть, Кречинский торжествует и часть газет пьет шампанское. ‘Здоровье жениха’… Во фраке жениха заколота знаменитая поддельная брошка, взятая у французских ювелиров, вот-вот сейчас из витрины.
‘Сиял, шумел уж в полном блеске бал’… но мне отчего-то, сквозь блеск огней и музыки еле слышатся печальные стоны, которые слышались вчера и будут, кажется, слышаться завтра: ‘Как меня били! Боже, как били меня! Ну — раз, ну — два: нет, надо же до полного бесчувствия!’
Впервые — Свобода и культура. 1906. 23 апреля. No 4.
С. 90. Расплюев — персонаж трилогии А. В. Сухово-Кобылина ‘Свадьба Кречинского’, ‘Дело’, ‘Смерть Тарелкина’ (1852—1869).