Н. А. Лейкин
После спектакля
После спектакля, Лейкин Николай Александрович, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы
М., ‘Русская книга’, 1992.
В летнем помещении Приказчичьего клуба кончился спектакль. Давалась, между прочим, пьеса ‘Простушка и воспитанная’, в которой особенный эффект произвел актер, плясавший вприсядку. ‘Дербалызнувшие’ в антрактах купцы пришли в неописанный восторг и заставили повторить пляску два раза. Некоторые не могли прийти в себя от восторга и после спектакля и все еще время от времени восклицали: ‘Ах, волк его заешь, как ловко он эту самую дробь делал!’ В особенности умилялась значительно подгулявшая компания, сидевшая на балконе и распивавшая ‘шато-марго пополам с пятирублевым шипучим квасом’. Тут была пара пожилых купцов, был один средних лет купец и один молодой. По фуражкам, надетым вместо шляп, и по пестрым ‘глухим’ жилеткам можно было сейчас догадаться, что это приезжие. На диво постоянным посетителям клуба пробки ‘пятирублевого квасу’ так и хлопали у них на столе. Было шумно. Кто-то из компании даже спрашивал:
— А что, ежели этой самой бутылкой шваркнуть вон в энту березу?
В это время через балкон прошел актер, плясавший вприсядку, и направился в буфет.
— Вон он! Вон он идет!— зашептали купцы и начали указывать пальцами.
— Уж и ловкач же, лягушка его заклюй! Сеня! Нельзя ли его к нашему шалашу приалтынить, чтоб он нам потом в отдельной комнате эту самую дробь сдействовал? — обратились они к молодому купцу.
— Да неловко, дяденька, Парамон Захарыч. Тут в Питере все актеры с купоросом. Может обидеться и к черту под халат послать.
— Ничего, трафь! Ежели драка — выручим!— ободряли его купцы.
Молодой хватил для храбрости стакан вина и направился в буфет. Там около стойки стоял актер и закусывал выпитую рюмку водки бутербродом. Купец остановился против него, подпер руки в боки и стал смотреть ему прямо в глаза, время от времени улыбаясь. Смотрел на него и актер. Купец кивнул ему головой и сказал:
— Актер? Актеры будете?
— Ну да, актер. Что ж из этого?— недоумевал тот.
— Ничего, так… Ловко даве дробь эту самую делали,— пробормотал купец и одобрительно потрепал его по плечу.— Послушайте, нас там компания на балконе…— прибавил он после некоторогго молчания.— Шипучий квас пьем… Пойдем к нам. Купцы просят. И чтоб перед нами эту самую дробь…
— Какую дробь?— выпучил на него глаза актер.
— Ну, эту самую дровь ногами, что даве вы в театре-то делали. Там у нас и вино. Небось мы заплатим.
— Вы хотите, чтоб я перед вами на балконе плясал? Да за кого же вы меня считаете?— возмутился актер.
— Тише, тише! Не буянь!— остановил его купец.— Мы с дружеством пришли, а не для того, чтоб на ссору лезть. Ну, что тебе стоит на шабаш дробь эту самую для нас сделать? По крайности на спиньжак себе заработаешь. Право, пойдем! Там у нас все купцы обстоятельные, не надуют. И деньги тебе сейчас в шляпу.
— Да ты, должно быть, почтенный, совсем с ума спятил, коли думаешь, что я перед вашей пьяной компанией на балконе плясать буду!— крикнул на него актер.
— Что ж, у нас в Рыбинске актеры перед нами плясали и завсегда довольны оставались,— отвечал купец.— А раз у Макарья один актер целые сутки в номерных банях с нами гулял и все рассказы рассказывал да куплеты пел.
Актеру сделалось смешно.
— Так такого себе и теперь поищи, а я не такой, чтоб на балконе плясать,— сказал он.
— Ой! Уж будто и не такой, чтоб на балконе… А ты гордость-то брось! Тебя купцы просят.
За молодым купцом стоял уже старый купец, явившийся ему на подмогу, и улыбался.
— Да не на балконе. Совсем не ту антресоль толкуешь,— поправил он.—Господину актеру почтение! — прибавил он, взял актера за руку и обнял его за плечи.— Вот, видишь ли, в чем дело,— шепнул он.— Намухоморились мы теперь и хотим перемену места для плезиру сделать, едем Палестины обозревать, так сделай нам дробь в отдельной комнате. Понял? Ну, на синенькую вперед.
Пожилой купец полез за бумажником. Актер презрительно скосил на него глаза.
— Как посмотрю я на тебя, борода у тебя седая выросла, а ума не вынесла,— сказал он.
— Что?— заорал купец, поплевал на руки и ринулся на актера.
— Дяденька, Парамон Захарыч, оставьте!— схватил его за руки молодой купец.— Ну, бросьте его, коли он такой шаршавый. Мы к цыганам лучше поедем. Те нам с вывертом танец докажут.
— У меня борода ума не вынесла?— горячился пожилой купец.— Ах ты пес! Да знаешь ли ты, что я потомственный почетный гражданин и медали имею!
— Дяденька, Бога ради, бросьте! Ну, плюньте на него! Что тут! Здесь ведь не Рыбинск, а Питер. Сочинителев на каждом шагу и не оберешься. Сейчас подслушают, опишут и смотришь — наутро со всей своей фамилией в газету влетел. Ну, что за радость, ежели эдакий альбом про вас у нас в Рыбинске прочтут? Вон он, сочинитель-то, в углу стоит и смотрит. Мне даве его показывали.
Пожилой купец присмирел.
— Сочинитель?— переспросил он.— Который?
— А вон энтот, что нос-то набалдашником и один глаз на вас косит. Здесь этих сочинителев, что собак нерезаных!
— Вот дурак-то!— шептал актер, отходя в сторону.
Пожилой купец чесал затылок, посматривал в угол на сочинителя и что-то соображал. Минуты через две он вынул из бумажника десятирублевую бумажку и, скомкав ее, понес в угол, к смотрящему на него во все глаза пожилому мужчине.
— Бери отступного, господин сочинитель, а только нас не трожь,— сказал он, суя ему в руку деньги.
— Позвольте, что вам угодно? В чем дело?— недоумевал тот и спрятал руки за спину.
— Бери, коли дают! Ведь ты сочинитель?— спросил его пожилой купец.
— Ошибаетесь. Я титулярный советник! Восемнадцать лет верой и правдой служу!— обидчиво отвечал мужчина и, обернувшись к купцу спиной, стал уходить.