Послание к россиянам, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛІАСА.

Томъ XIX.

МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1906.

ПОСЛАНІЕ КЪ РОССІЯНАМЪ.

И нашимъ и вашимъ… противъ шерстки!

Государь мой, читатель! Другъ и недругъ, братъ и сватъ, кумъ… и проходимецъ первый! До всхъ васъ рчь моя на старый складъ, но объ (новой зат. Прислушайте! Читатель благоволящій и злонамренный, доврчивый и подозрительный, сочувственный и равнодушный, здшній, близкій, невскій, иль москворцкій, иль. далекій, по дальнимъ окраинамъ родины, Руси святой — всмъ вамъ добрый привтъ, всмъ вамъ поклонъ въ поясъ!

Кланяюсь я и прошу принять гостя неурочнаго, негаданнаго, незванаго. Прошу любить, да жаловать и да не буду я вамъ тмъ, что, по пословиц — хуже татарина.

Напередъ всего скажу я всякому, другу и недругу, старшому брату и меньшему, боярину и крестьянину, нмцу и татарину: не косись на меня никто. Прежде глянь въ оба, да прямо, а коситься успешь и посл… И чертъ-то самъ не таковъ, какъ его малюютъ. А ужъ я-то и совсмъ не таковъ, какъ слухъ шальной, быть можетъ, добжалъ уже, да доложилъ теб про меня на ухо.

Итакъ, на гостя новаго, человка незнаемаго, что стучитъ въ ворота, не спускай собакъ сторожевыхъ, а прими меня по давнему, святому, православному обычаю — съ хлбомъ-солью на блюд серебряномъ,

Прихожу я и прошуся — пусти, родимый, пусти, государь мой, и дозволь рчь держать, добрую, прямую, не задорную. Коль мало будетъ въ ней складу да ладу — не взыщи! Можетъ за нескладицей, иное что будетъ, теб по сердцу, а мн въ облегченье. Можетъ наболло что, и у тебя, и у меня. Побесдуемъ, душу отведемъ — и полегчаетъ обоимъ. Умъ, вдь, хорошо, а два — лучше того. Одной душ просторно, а когда ихъ дв, да живутъ душа въ душу, то не тсне, а еще вольне.

Будетъ моя рчь къ теб правая, по совсти, какъ Богъ на-душу положилъ, какъ просится она сама наружу. На вор шапка горитъ, а на добромъ человк по уши нахлобучена и ломаетъ онъ шапку только передъ Богомъ, передъ правдой, да передъ царемъ! А до прочаго ему дла нтъ! Коль чисто за пазухой, такъ чертъ не братъ!

Будетъ моя рчь, мои присказки, прибаутки, мои притчи во языцхъ, мои небылицы въ лицахъ — все ради примра, не худого смха ради, не со зла, не въ укоръ, а въ поученіе, во уразумніе. Правая и прямая рчь — ложь гонитъ такъ же, какъ вихрь, когда налетитъ, ударитъ и туманъ погонитъ. И свтле, и вольне станетъ. И дышетъ человкъ ровне, небо видно ему, и на земл яснй все станетъ!

Прими же меня безъ опаски. Можетъ и полюбишь. На маломъ довольны будемъ и спасибо скажемъ.

Коль допустишь до себя, то, помолясь на иконы, поклонъ отвсимъ, здоровья теб пожелаемъ, бороду расправимъ, присядемъ и рчь заведемъ, а ты на усъ мотай! Можетъ, дождемся своего часа, что просить будешь отъ печки въ образной уголъ перессть, какъ гостя дорогого. Чего не бываетъ! Небывалое-то и бываетъ, а бывалому не мудрено быть.

— Ладно! Кто-жъ ты таковъ, человкъ? спросятъ меня добрые люди.

— Русскій человкъ я… по всему, во всемъ, всей душой, разумомъ, словомъ, поступленіемъ и любовью горячей къ правд-матушк и къ родин святой! Не я ее такъ назвалъ, давно назвалась она такъ. И коль не была таковою, такъ, врю, будетъ. И сильна мощію, и велика духомъ, и свята правымъ дломъ, и чиста передъ лицомъ Бога и передъ лицомъ людей!

— Какъ звать-то! скажутъ люди. Попъ-то какъ крестилъ?

— Званье мн Пантелей, а величанье отъ людей по старинному — государемъ. Ну вотъ и зови меня всякъ, кому нужно — Государемъ Пантелеемъ. А я на тотъ зовъ отвтствовать буду!— Я, молъ!

— Государь Пантелей! призадумаются добрые люди. Слыхать — слыхали мы такъ-то… А знавать — не знавали. Ну, да не што! Поглядимъ — увидимъ, послушаемъ — разсудимъ, нахитришь — раскусимъ, черезъ край хватишь — уймемъ… А прямому не окольному слову — честь и слава и благодаренье отъ насъ. Можетъ ты и ничего… Да мы-то изврились въ вашего брата, говоруна. Много васъ такъ-то съ нами силкомъ заговаривало… Сначала чисто, да гладко, ни сучка, ни задоринки. Душа человкъ! Рчь — что теб медъ сотовый. И все-то объ правд всегда, объ самой, объ истинной правд… А тамъ, слово за слово, послушаешь, послушаешь разведешь руками въ пуст, да и плюнешь! Не то правду говоритъ, не то морочитъ. А можетъ, думается, и самъ говорунъ не повиненъ. Иной самую истинную правду выкладывать станетъ, такъ враньемъ все ложится. Такъ ужъ, стало, ему народу писано.

— Бываетъ и то, государь мой, читатель. Правда-то, семибашенная, малъ мала меньше, да о семи стнахъ, а всякій-то человкъ со своей стороны подъзжаетъ къ ней и одну стну иль башню видитъ.

— Ты съ которой же стороны подъзжалъ, государь Пантелей?

— А я кругомъ объхалъ.

— Прытокъ! У тебя, поди, теперь вс стороны въ памяти не въ порядк. Ну, да Богъ съ тобой, твое дло. А все-жъ слыхать мы про тебя, государь Пантелей, слыхали. Гд, на запомнимъ. Можетъ, самъ скажешь?

— Говорено было теб государь Мой, про меня такъ:

Пантелей государь ходитъ по полю

И цвтовъ и травы ему по поясъ…

И всмъ добрымъ онъ травамъ, невреднымъ

Отвчаетъ поклономъ привтнымъ,

А которыя ростутъ виноватыя,

Тмъ онъ палкой грозитъ суковатою.

— Вотъ какъ! И палочка у тебя есть! скажутъ добрые люди. Драться, пожалуй, будешь.

— А то нтъ! Ноди-ко, выдь теперь безъ палочки. Загрызутъ… да не собаки…

— Ну ладно. Потомъ что-жъ будетъ. Говори, говорунъ. Слушаемъ.

— Потомъ сказано тожъ было про Пантелея, что ходючи то трав — мурав…

По листочку съ благихъ собираетъ онъ,

И мшокъ ими свой наполняетъ онъ,

И на хворую братію бдную

Изъ нихъ зеліе варитъ цлебное.

— Зеліе варитъ. Спасибо. Стало, ты-жъ и знахарь. Эко вдь прытокъ, на вс руки. На что-жъ твое зелье-то нужно.

— Нужно оно, государь читатель, на то, что…

Есть межъ нами душою увчные,

Есть и разумомъ тяжко болящіе,

Есть глухіе, нмые, не зрящіе,

Опоенные злыми отравами,

Помогу имъ своими я травами…

Насколько силъ хватитъ, умнья, да любви къ брату. Стану я собирать въ мшокъ свой и худое и доброе. Худое на порицаніе и укоръ, а доброе въ похвалу, во честь и славу!…

— Ну, государь мой, скажутъ добрые люди, чего другого,— а прыти въ теб много.

— Прыть русскому человку не укоръ. Еще скажу:

И такіе межъ насъ попадаются,

Что лченіемъ всякимъ гнушаются.

Они звона не терпятъ гуслярнаго,

Подавай имъ товара базарнаго!

Гусли надоли, подавай другую затю. Мы народъ измнчивый и скорохваты на все. Да и народецъ-то всякій есть промежъ насъ. Велика матушка Русь, въ ней всего иного и чего хочешь, того просишь. Въ ней, поди, и нмецкаго татарина выискать можно. Поглядишь на родную землю — чудеса въ ршет. Глаза разбгутся, духъ захватитъ. На новосельи что-ль она? По мстамъ все въ ней не разобралось? Или ужъ такъ тому и быть должно.

— Смкаемъ! скажутъ добрые молодцы… Т, что товаръ базарный любятъ, а гуслярный звонъ не жалуютъ. Тмъ отъ тебя будетъ на орхи… Они твои недруги!

— Погоди, проворъ! Погоди, задоръ, русскій молодецъ, не спши. Нтъ у меня нын недруговъ, ни единаго. А будетъ-ли?.. Много будетъ, тьма тьмущая, но и друзей много я наживу. Въ это вра моя крпка. Отбиваться буду палочкой суковатой это всхъ, какъ она обломится — такъ мн и конецъ!.. И долго-ли, коротко-ли воевать мы будемъ и чему быть, того никто не вдаетъ. И самъ я знать не знаю, и ты, государь мой, читатель, не знаешь. А чуетъ моя душа, что не долго я навоюю. Русскій человкъ обыченъ стной брать, а не въ одиночку, и зачастую, возьметъ плюнетъ, да и уйдетъ. Тысячу лтъ на Руси ведется обычай таковъ, про который въ заморскихъ краяхъ и не слыхано. Тамъ бьются до смерти, костьми ложатся, головы кладутъ… А нашъ братъ, русскій человкъ, попытается, отвдаетъ чего… не дается, иль не по сердцу ему, возьметъ да и плюнетъ.— А ну васъ,скажетъ. Просимъ прощенья.

— Что-жъ уходишь! Придешь что-ль опять? спросятъ его.— Ни за какія коврижки! отвтитъ онъ.

А другой какой заморскій народецъ, тотъ и безъ коврижекъ, за даромъ останется. Долгъ мой! скажетъ. А у насъ только т долги и есть — за которые въ яму сажаютъ.

— Добро! Добро! А все-жъ, государь Пантелей! скажутъ, люди. Покуда темно сказываешь и путаешь, въ толкъ не возьмемъ мы ничего. Откуда ты и зачмъ на свтъ выползъ.

— Не мое то дло и мудрить не хочу, разгадывать его. Знать, нужда во мн. Сдается мн, и что не самъ я выползъ, атакая пора пришла… Носила меня будто волна морская, несла да несла, да сама, да куда хотла… да и выбросила на берегъ. Знать, такъ писано было!

— Гд?

— А тамъ же все, гд меня носило.

— На вод…

— Сдается и мн… что на вод. Да что жъ! На водписать, да на песк строить, все лучше, чмъ сложа руки сидьмя-сидть и поглядывать со стороны, какъ другіе твой же домъ вверхъ дномъ ставятъ…

— Что жъ теперь! Какія дла длать будешь ты.

— Можетъ и не много дловъ я надлаю, а собираться мн никто не помха. Собираюсь я на дло такое, что само оно себя покажетъ, малое оно, иль великое… И что отмоихъ сборовъ будетъ, то никому не вдомо, ниже мн самому.

Вышелъ я на свтъ Божій прогуляться и при мн моя палочка суковатая. До всего-то мн дло есть, про все-то мое ухо слышать будетъ, и на все глазъ глядть, и про все-то языкъ сказывать.

— Что жъ ты, скажутъ люди, длать станешь.

— Всякое-то въ мшокъ собирать доброе и худое, а тамъ теб выкладывать и все присказскои приправлять. Кто кривд слуга, не правду творитъ, добрыхъ людей обижаетъ, иль не правду сказываетъ, добрыхъ людей морочитъ — я его палочкой суковатой по маковк. Былъ я прошенъ на то, что есть промежъ насъ люди лихіе и было мн говорено такъ:

И на этихъ людей,

Государь Пантелей,

Палки ты не жалй

Суковатыя!

— Это на какихъ же людей, государь, палки-то не жалть? скажутъ мн, не на тхъ ли, про которыхъ сказано, коль помнится, такъ:

Все, чего имъ ни взвсить, ни смрити,

Все, кричатъ они, надо похрити.

— И на этихъ тоже.

— Коль на этихъ однихъ войной ты собрался, такъ это ты не по-русски поступаешься, это теб придется, государь Пантелей, одного меньшого брата постукивать, а старшому поблажку давать. Это, государь, стыдъ теб будетъ, даже со стороны зазорно будетъ глядть! Это ты къ правд-то, стало, съ одной стороны подъзжалъ. А сказывалъ вишь, что кругомъ объхалъ.

— Ужъ будто такъ! Будто одинъ меньшой братъ повиненъ въ новой зат… хрить да хрить, чего ему и разумомъ не смрить. Вонъ въ Нмеціи есть такой человкъ, званье ему Бисмаркъ. Онъ въ своей земл вру похрить мтитъ, съ попа ризу снять хочетъ и вицъ-мундиръ надть. А онъ тамъ нешто меньшой братъ. Нтъ, люди добрые, государи честные. Я вышелъ съ палочкой суковатой на всякаго брата. Буду стукать не разбирая. И на то у меня право есть неотъемлемое.

— Какое?

— Какое? Такое, что, правду любя, я не все стукать буду по маковкамъ, а и гладить тожъ буду. Кто за правду стоитъ, да все свое и всхъ своихъ любить, тотъ не побоится укорить и не побоится хвалить. И чудное дло. Чего бы тутъ, сдается мн, страшнаго?— Похвалить?! А есть люди, что боятся этого до смерти. А я не боюсь. Ужъ такой безстрашный уродился. Да и любо мн все, что ново. А хвала прямая, да упрямая, чуть не диковина нын на Руси. Ну, за то ужъ подвернется кто подъ палочку суковатую… Прощай! Но тогда-то именно ласка моя и дорога будетъ, когда и стукать просторъ будетъ. Ну, а когда я ужъ старшого брата стукнуть могу (встимо легонько, дло не въ сил, а въ примр), то меньшой братъ, коль досталось,— молчи!

А то я укорю его… Вишь ты, скажу, молодшій братъ, правдникъ какой выискался, старшого бей, это, вишь, ему цлительно, туда и наука!.. А тебя не тронь. Ты, вишь, заговоренный, запретный! Нтъ, родимый! Всмъ сестрамъ по серьгамъ, и теб твою. Либо ужъ ни одной никому! Такъ-то!..

Тожъ я и старшому брату скажу. Вотъ теб сережка въ ушко! Не по нраву?.. Прости. Такъ ужъ никому тогда ни одной дарить не буду. Вс припрячу до поры, до времени. Встимо, что старшой братъ, увидя мою палочку, можетъ мн и погрозить.

— Смотри, молъ, государь Пантелей, палка-то вдь о двухъ концахъ. Какъ бы мой-то конецъ не вышелъ здоровй, да длиннй…

— Ну, скажу я, коль твой конецъ и впрямь здоровй, да коли ты его на мн сломишь, то ты же, старшой братъ, и въ наклад будешь. Я тогда тоже начну какъ другіе — бояться, до смерти бояться… даже пуще всхъ…

— Чего бояться-то, государь Пантелей?

— А хвалить… Государь мой, старшой братъ. Итакъ, покуда просимъ прощенья. Общаюсь я стать крпко, положа руку на совсть, всмъ своимъ разумніемъ, всей своей любовью къ брату и родной земл, стать на то мсто, что зовутъ люди серединой, а прозвали золотой… И знаю я, что вра гору сдвинетъ. И врю я, что съ любовью, что ни строй, все спориться будетъ. Изъ бисера крпость заложи и возведи — и твердыня будетъ. Съ этой любовью, съ этой врой — что ни молви, не введетъ тебя рчь твоя въ грхъ, ни въ вольный, ни въ невольный!

— Вотъ что, государь Пантелей, скажутъ добрые люди, подумавъ да погадавъ… Молодъ ты что ль, не годами, такъ разумомъ. Иль, можетъ, со смкалкой никогда не знавался. А матушка смкалка тебя бы нын отъ бды отвела… Много ты намъ насказалъ… Хочешь ты совта мудраго… Брось!..

— Что?

— Брось… Ступай, откуда пришелъ…

— За что же такъ гоните, государи мои.

— Дло ты не легкое затваешь, государь Пантелей… Это и намъ, пожалуй, въ чужомъ пиру… не опохмлиться бы… Брось!..

— Зачмъ! Надо пробовать. Говорю, вра гору сдвинетъ. Вонъ былъ одинъ такой человкъ, что на Москв, въ Кремл, царь-колоколъ подымалъ.

— Ну такъ, такъ… Вотъ ты на первыхъ же порахъ и врать сталъ, скажутъ добрые люди.

— Не вру, государи мои. Былъ такой человкъ. Всмъ то вдомо, вс то видли. Подымалъ тотъ человкъ царь-колоколъ! И не разъ! Сто разъ подымалъ! Только не поднялъ!!.

ПОСЛАНІЕ КЪ РОССІЯНАМЪ.

Читайте также: