В. Дорошевич
Портрет Мунэ-Сюлли
КОММЕНТАРИИ
СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ
ПОРТРЕТ МУНЭ-СЮЛЛИ
Портрет Мунэ-Сюлли, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1899
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
OCR Бычков М. Н.
Отелло подписывает бумаги.
Дездемона с веранды бросает в него розой.
Роза рассыпается, и лепестки ее обсыпают стол, мавра, его живописный костюм.
Отелло ловит и прижимает к губам лепестки розы.
Смеющаяся, с золотистыми волосами, венецианка и мавр, обсыпанный розовыми лепестками.
Вы оглядываетесь на публику.
— Как хорошо! — говорят одни глазами.
Другие не могут удержаться от иронической улыбки.
Париж, наверное, весь пришел в восторг.
Жюль Леметр нашел это ‘трогательным и чудесным’.
Катулл Мендес написал об этом в своей рецензии стихотворение в прозе.
Арман Сильвестр находит, что это хорошо, как сама поэзия.
Ростан сказал, что на одну эту тему можно написать пьесу в 5 актах в стихах.
Эта игра, проходящая между двумя влюбленными, кажется сентиментальной.
Росси, уводя Дездемону ночью в свой дом, кидал на нее взгляд, полный страсти.
И мы видели, какой безумной страстью пылает мавр к Дездемоне.
Сальвини улыбался Дездемоне и гладил ее по щеке, как ребенка.
И мы видели, как верит этому ребенку стареющий Отелло.
Мунэ-Сюлли перебрасывается с Дездемоной цветами, как пастушки на сентиментальной картинке.
Если там было много чувства, — здесь много чувствительности.
В минуту подозрений и гнева, Отелло попадается под руки гирлянда, которую сплела Дездемона, — и он топчет белые цветы.
Опять-таки Париж, наверное, пришел от этого в восторг, а нам вспоминается Лже-Димитрий трагедии Сумарокова, пронзающий Ксению кинжалом и говорящий при этом:
— ‘Увяньте, розы!’
И мы не можем удержаться от улыбки.
— Какой трагический пафос! — изумляется парижская публика, слушая ‘львиные рыканья’ этого царственного трагика.
А мы переводим это ‘на русский’:
— Актер, который стал бы говорить вместо ‘смерть’ — ‘смэ-э-эрть’, вместо ‘кровь’ — ‘кро-о-а-овь’, вместо ‘мщение’ — ‘мщэ-э-эние’. Это прозвучало бы странно и неприятно.
Когда нужна истинная страсть, — крик и поза. Чувство, выродившееся в сентиментальность.
Может ли это производить впечатление?
Как, на кого.
Я впервые услыхал имя Мунэ-Сюлли лет десять тому назад на международной… тюремной выставке в Петербурге.
Я осматривал жесточайший из отделов — бельгийский. И ужаснейший из его уголков — работы приговоренных к пожизненному одиночному заключению.
Работы, которые свидетельствовали о безумной тоске.
Ваза, которую заключенный несколько лет лепил из мякиша хлеба. Постамент для столовых часов, сделанный из косточек, попадавшихся в супе. Постамент поражал своей симметрией. Надо было ждать годы, чтобы попались две одинаковые косточки. Эти предметы — казались призраками, явившимися из живых могил.
И среди этих страшных вещей я увидел большой, рисованный углем портрет.
Странное лицо. Оно могло бы быть лицом только Гамлета.
— Да, это портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, — подтвердил делегат бельгийского отдела, — его рисовал один художник, приговоренный в Брюсселе к пожизненному одиночному заключению за убийство любовницы. Осужденные имеют право брать с собой предметы, которые им особенно дороги. Обыкновенно, это портреты матери, отца, детей. Этот художник пожелал взять с собой портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета.
— Он родственник Мунэ-Сюлли?
— Даже незнаком. Не видал его иначе, как на сцене. Он сказал: ‘Моя жизнь сложилась так тяжело. Лучшими минутами ее были те, когда я видел Мунэ-Сюлли в ‘Гамлете’. У себя в одиночестве он занимается тем, что без конца перерисовывает этот портрет в увеличенном виде, — и, как видите, дошел в этом до большого совершенства.
Артист, портрет которого люди уносят с собою в могилу!
С тех пор видеть Мунэ-Сюлли стало моей мечтой.
И когда я в первый раз входил в и Comdie Franaise смотреть Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, — я волновался, словно входил в храм, где сейчас увижу божество.
Я видел много раз Мунэ-Сюлли во многих ролях.
И если б мне нужно было уносить воспоминание о нем в могилу, — я унес бы воспоминание как о великолепной картине, как о живой статуе, как о лучшем балете, который я видел в свою жизнь.
Какое чудное проявление французского гения, который делает красивым все, до чего он коснется.
Сколько бессилия в этом крике, когда нужна страсть, какая дряблость в этой сентиментальности, заменяющей чувство.
Мне кажется, что я вижу истинного художника великого вырождающегося народа, способного на красивую позу, красивое слово, бессильного в области чувства, неспособного на истинные страсти.
Вся внешность глубокой и могучей трагедии. Но среди этой красоты, позы и львиного рыканья, — призрак вырождения, неспособного на истинно сильное, глубокое, могучее.
Ведь вырождение прежде всего сказывается на искусстве, как прогрессивный паралич прежде всего обрушивается на мозг.
Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том ‘Сцена’ девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве ‘Петроград’ небольшую книжечку ‘Старая театральная Москва’ (Пг.—М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания (‘Рассказы и очерки’, М., ‘Московский рабочий’, 1962, 2-е изд., М., 1966, Избранные страницы. М., ‘Московский рабочий’, 1986, Рассказы и очерки. М., ‘Современник’, 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти ‘возвраты’ вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется ‘история с полтавским помещиком’. Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, ‘швов’ не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: ‘Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми, все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор’.
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран ‘средний вариант’ — сохранен и кугелевский ‘монтаж’, и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и ‘кугелевского’ издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник ‘Старая театральная Москва’, целиком включен восьмой том собрания сочинений ‘Сцена’. Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — ‘Одесского листка’, ‘Петербургской газеты’, ‘России’, ‘Русского слова’.
Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, ‘неправильного’ синтаксиса Дорошевича, его знаменитой ‘короткой строки’, разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Старая театральная Москва. — В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.—М., ‘Петроград’, 1923.
Литераторы и общественные деятели. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
Впервые — ‘Россия’, 1899, No 209, под заголовком ‘Мунэ-Сюлли’. Леметр Жюль Франсуа Эли (1853—1914) — французский критик, писатель. Мендес Катюль (1841—1909) — французский писатель, драматург, либреттист.
…Лже-Димитрий трагедии Сумарокова… — Сумароков Александр Петрович (1717—1777) — русский поэт, драматург, автор трагедии ‘Дмитрий Самозванец’ (1771).
…десять лет тому назад на международной… тюремной выставке в Петербурге. — Выставка была приурочена к 3-му Международному конгрессу криминалистов, состоявшемуся в Петербурге в 1890 г.