Леонид Петрович Гроссман.
Портрет Лувеля
Леонид Петрович Гроссман.
Портрет Лувеля
I
I
II
II
III
III
IV
IV
Портрет Лувеля, Гроссман Леонид Петрович, Год: 1930
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Портрет Лувеля, убийцы герцога Беррийского, сыграл, как известно, большую роль в биографии Пушкина. Несостоявшийся проект ссылки поэта в Сибирь или Соловки и затем его отсылка из Петербурга в южные губернии были вызваны в значительной степени его отношением к громкому террористическому акту, взволновавшему тогдашнее европейское общество. Как свидетельствуют современники, Пушкин на масленице 1820 года показывал своим знакомым в театре портрет Лувеля со своей собственноручной надписью: ‘Урок царям!’ Это вызвало допрос поэта военным генерал-губернатором Милорадовичем и, наконец, 6 мая 1820 года, отъезд из Петербурга — как оказалось, на шесть лет — с официальным назначением ‘в канцелярию главного попечителя колонистов южного края генерала Инзова’.
Противники Пушкина связывали в то время его революционную репутацию главным образом с двумя именами политических убийц: немецким студентом Карлом Зандом, заколовшим реакционного публициста Коцебу, и парижским рабочим Лувелем, решившим уничтожить династию Бурбонов. Современные сатирики так и изображали поэта:
Гимн Занду на устах,
В руке — портрет Лувеля.
Между тем до сих пор этот роковой портрет нам не был известен. Изображение Лувеля так же незнакомо нам, как и его личность, видимо, сильно заинтересовавшая Пушкина. Мы считаем поэтому не лишним ознакомить русских читателей с судьбою ‘убийцы герцога Беррийского’.
Начнем с описанием самого события.
13 февраля 1820 г. около 11 часов вечера сын наследника и ближайший кандидат в престолонаследники Франции герцог Беррийский вышел из здания Оперного театра, чтобы усадить свою жену в карету, намереваясь вернуться в зал и досмотреть неоконченный спектакль. В это время неизвестный человек средних лет, весьма прилично одетый, отделился от стены здания и, бросившись с молниеносной быстротой между флигель-адъютантом, егерем и герцогом, схватил последнего за левое плечо и вонзил ему в правый бок кинжал.
В первый момент никто не сообразил, в чем дело. ‘Вот еще невежа!’ — крикнул флигель-адъютант, пытаясь приблизиться к герцогу. ‘Что за толчок!’ — с недовольством заметил раненый и, поднеся затем руку к месту удара, с ужасом крикнул: ‘Меня убили!’ — ‘Вы ранены, ваше высочество?’ — ‘Нет, нет, я умер… вот, я держу кинжал…’
Воспользовавшись этой минутой замешательства, неизвестный пускается в бегство.
Он несется в направлении соседнего театра Французской комедии, рассчитывая смешаться с толпой, разъезжающейся после спектакля. Но площадь пуста, — представление еще не закончилось. Проезжающая карета заставляет его замедлить шаг, и в тот момент, когда он приближается к арке Кольбера, за которой он сможет считать себя в полной безопасности, какой-то человек бросается ему навстречу, широко раздвинув руки. Беглец пробует освободиться от него, но в это время тяжелая рука жандарма схватывает его за ворот. Через несколько минут он уже находится в караульне Оперного театра.
— Чудовище! — бросается к нему один из свитских офицеров. — Что заставило тебя совершить это ужасное преступление?
— Я выступил против величайших врагов моей страны, — спокойно отвечает арестованный.
Ему надевают наручники. Начинается допрос высшими чинами полиции. Неизвестный называет себя Луи-Пьером Лувелем, рабочим, совершившим акт справедливости по собственному замыслу, без всяких сообщников.
— Я прекрасно знал, что ожидает меня, но я знал, что этим ударом я создаю множество счастливцев.
Из здания Оперного театра, где в одной из комнат администрации агонизирует герцог и где собралась вся королевская семья во главе с Людовиком XVIII, Лувеля переводят в здание министерства внутренних дел. Здесь с тем же невозмутимым спокойствием он продолжает отвечать на все вопросы.
— Вам посчастливилось захватить меня, вам помог пустячный случай. Если бы не фиакр, перерезавший мне дорогу, я был бы спасен. Ваши подозрения устремились бы выше, и я мог бы через несколько дней возобновить мою деятельность…
И когда следователи обрушивают на него обвинения в страшнейшем преступлении. Лувель продолжает:
— Интересы народа оправдывают все. То, что вы называете преступлением, будет признано историей как подвиг.
К концу допроса он узнает, что герцог Беррийский скончался в 5 часов утра. Он сохраняет при этом глубочайшее спокойствие. С полным бесстрастием он подписывает свое имя на бумажном ярлычке, подвешенном к предъявленному ему кинжалу.
Лувеля переводят в знаменитую тюрьму для политических — в Консьержери — и помещают его в той камере, где была заключена Мария-Антуанетта. Здесь он проводит свои последние четыре месяца в ожидании суда и приговора.
Личность Лувеля представляет яркий интерес по своему психологическому своеобразию. Он родился накануне Великой французской революции в беднейшем квартале Версаля, в многочисленной, нуждающейся, трудовой семье. Ему было шесть лет, когда стали разворачиваться революционные события, и он запомнил навсегда, как в октябре 1789 г. короля перевезли из Версаля в Париж. Вскоре Лувель попал в школу, где учился читать по республиканской конституции и ‘Правам человека и гражданина’. С первых сознательных лет он уже принадлежал революции.
Вскоре после смерти отца подросток попадает в обучение к шорнику. Здесь он обучается седельному ремеслу, которое и становится его специальностью. По окончании учения он начинает скитаться по Франции и с 1801 по 1813 г. обходит несколько департаментов. Выше всего он ценит независимость, одиночество и свои свободные мечтания о лучшем будущем человечества.
В эпоху империи он остается верным последователем идей революции. Он осуждает тех, кто возвращается к католическому исповеданию, а в Наполеоне видит достойного сына революции, непримиримого врага Бурбонов, защитника освобожденной страны.
Вот почему в 1813 году, в момент наступления союзников на Францию, Лувель вступает в национальные батальоны. С чувством глубочайшего возмущения он узнает, что в армиях неприятеля занимают высокие посты французы-эмигранты и даже видные члены королевской семьи. Глубочайшее негодование вызывает в нем известие, что ‘граф д’Артуа’, участвовавший в наступлении союзных армий на Париж, — не какой-нибудь австрийский генерал, а родной брат Людовика XVI, один из претендентов на французский трон.
Лувель навсегда запомнил имя графа д’Артуа. Вскоре он узнает, что другая ‘надежда престола’ — второй сын графа д’Артуа, герцог Беррийский. В апреле 1814 года, когда Франция наводнена иностранными армиями и эпоха Наполеона завершилась, этот ‘наследник Бурбонов’ возвращается из Англии в Париж.
Лувель, глубоко потрясенный падением Наполеона, который в его глазах представлял свободную Францию и Великую революцию, покидает Париж, захваченный с помощью Бурбонов иностранными армиями, и отправляется к ‘великому изгнаннику’ на остров Эльба. Он поступает в качестве седельного мастера в конюшни Наполеона, откуда пристально следит за политической жизнью Парижа.
Знаменитые ‘100 дней’ Наполеона, его окончательное падение, заточение на остров Св. Елены и торжество Бурбонов, воцарившихся над опозоренной ими нацией, заставляют Лувеля перейти к действию. Он должен выступить во имя идеи революции против захватчиков власти. С июля 1815 года Лувель обрекает себя на героическую роль выполнителя народного мщения. Он поселяется в Париже и здесь, в полном одиночестве, ни с кем не общаясь и скрывая решительно ото всех свой замысел, в течение пяти лет, с величайшей осторожностью, находчивостью и планомерностью, подготовляет свой террористический акт.
Он всесторонне обдумывает все подробности плана. Король — дряхлый старик, одной ногою уже стоящий в могиле. Брат его, граф д’Артуа, тоже стар и, конечно, снова не женится. Его старший сын, герцог Ангулемский, бездетен. Все они должны быть искоренены, но первая очередь за младшим сыном графа д’Артуа, герцогом Беррийским, который, по народному свидетельству, ‘всюду сеет детей’, недавно женился и считается ‘плодоносной ветвью’ бурбонской фамилии. С его уничтожением династия угаснет. Выбор решен.
По самым разнообразным источникам Лувель узнает все подробности личности жизни герцога Беррийского и обдумывает наилучший способ осуществления своего плана. Недовольство народа Бурбонами с каждым годом растет и укрепляет Лувеля в его решении. И когда в феврале 1820 года ему предстоит длительный отъезд из Парижа, он решается выполнить задуманное. 8 февраля он идет на кладбище Пер-Лашез и посещает могилы наполеоновских маршалов. Имена его любимых героев вдохновляют его. Он принимает окончательное решение. Ему кажется, что весь народ ожидает его поступка, что вся Франция кричит ему: ‘Нанеси удар, ты осчастливишь всех!’
Зная, что герцог посещает театры, Лувель тщательно изучает афиши. Он узнает, что в воскресенье, 13-го, в опере большой парадный спектакль. Это — верный шанс встретиться с герцогом. Лувель назначает на этот вечер выполнение своего замысла.
К 7 часам он у здания театра. Начинается съезд. Подъезжает хорошо знакомая придворная карета. Лувель приближается к ней. Герцог выходит. Полная возможность в одно мгновение покончить с ним. Но решимость изменяет Лувелю. Он отходит. В этот момент свитский офицер кричит кучеру: ‘В одиннадцать, без четверти!’
Лувель проводит несколько часов в состоянии величайшего душевного смятения. К половине одиннадцатого он снова у театра и, спрятавшись за кабриолет, не отводит глаз от главного выхода. Вот подают придворную карету, в вестибюле театра стража отдает честь, вот наконец появляется герцог, — ‘Теперь или никогда!’
Долгожданный план выполнен. Лувель принес себя в жертву.
Через три месяца, после подробнейшего следствия, верхняя палата, переименованная в верховный трибунал, приговаривает Лувеля к гильотине.
Вернемся к Пушкину. Отголоски громкого политического убийства вскоре дошли до Петербурга. Пушкин, несомненно живо интересовавшийся в то время проблемой политического террора (убийство Павла I, поступок Карла Занда), мечтавший сам ‘кровавой чаше причаститься’, отнесся с жадным вниманием к историческому жесту Лувеля. То обстоятельство, что поэт раздобыл себе портрет ‘убийцы герцога Беррийского’ и решился показывать его в театре, свидетельствует об его напряженном интересе к этому событию.
Каким образом портреты Лувеля могли в то время дойти до Петербурга? Это объясняется, видимо, тем, что французское правительство, желая возбудить в определенном направлении общественное мнение, выпустило в то время ряд изданий, посвященных ‘ужасному убийце’. Мы находим об этом любопытные сведения в воспоминаниях Сологуба, который в 1820 году ребенком был в Париже. ‘Однажды отец мой вернулся из большой оперы совершенно смущенный. Он был свидетелем убийства герцога Беррийского, наследника престола. На другой день на улицах суматоха была страшная. Со всех сторон толпился народ и двигались войска… Через несколько часов весь Париж запрудился реляциями, плачевными брошюрами и печатными песнями, в особенности же литографиями. Одна изображала сени большой оперы в тот момент, когда врачи осматривали рану злополучного герцога, другая — минуту его кончины, третья — портрет умиравшего с надписью: ‘Pauvre France! Malheureuse patrie!’, четвертая — портрет убийцы Лувеля с рисунком кинжала, послужившего к убийству и т. д. Парижская неугомонная спекуляция взбудоражилась…’ (Воспоминания В. А. Сологуба. П., 1887, с. 16).
Эти портреты бесстрашного террориста, конечно, искажали его облик, придавали ему зверский вид и вполне подкрепляли его характеристики, как ‘исчадия ада’. Одно из таких изданий королевского правительства могло проникнуть и в Россию ввиду своего тенденциозного антиреволюционного характера [Ю. Г. Оксман сообщил, что портрет Лувеля появился в июньской книжке ‘Вестника Европы’, 1820 г., ч. III, No 12, т. е. уже после высылки Пушкина на юг (Изв. Од. Губисполкома, 1923, No 1084). Н. О. Лернер напомнил, что Александр Тургенев писал 3 марта 1820 г. П. А. Вяземскому, что у него имеется портрет Лувеля (‘Остафьевский архив’, II, 27. — См. ‘Красную газету’, 1 ноября 1829 г.)].
Во всяком случае поступок Лувеля произвел сильнейшее впечатление на Пушкина. В 1821 г. он пишет свой знаменитый ‘Кинжал’ — стихотворение, которое расходилось в сотнях списков. Он, очевидно, имеет в нем в виду не только студента Занда, убившего литератора Коцебу. Стихи: ‘Ты кроешься под сенью трона, под блеском праздничных одежд’ ясно указывают, что знаменитая ода ‘тайному страху свободы’ воздает хвалу и убийце герцога Беррийского — Лувелю [*].
[*] — Пушкин, видимо, надолго сохранил воспоминание об этом событии. В зашифрованной X главе ‘Онегина’, посвященной декабрьскому движению, имелся, по чтению некоторых исследователей, и следующий стих:
Кинжал Лувеля пел Бирон.
(Д. Н. Соколов. По поводу шифрованного стихотворения Пушкина. ‘Пушкин и его современники’, XVI, 1 — 11.)
Источник текста: Цех пера. Статьи о литературе / Леонид Гроссман. — Москва: Федерация, 1930. — 301 с., 19x14 см.