Г. В. ПЛЕХАНОВ
Г. В. ПЛЕХАНОВ
СОЧИНЕНИЯ
ТОМ XV
ПОД РЕДАКЦИЕЙ
Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1926 ЛЕНИНГРАД
Пора объясниться.— Письмо в редакцию
(1906 г., No 139 от 14/27 декабря)
Пора объясниться, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1906
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Моя статья, — письмо на тему о такой избирательной платформе, которая дала бы возможность выразить в одной общей алгебраической формуле (‘полновластная Дума’) нынешние политические стремления наших левых и крайних левых партий, — не понравилась главному органу кадетов ‘Речи’. Само собою разумеется, что я очень сожалею об этом.
Но чем же собственно недовольна ‘Речь’?
Она находит, что нельзя на выборах оперировать алгебраическим знаком, скрывающим за собой ‘две взаимно исключающие друг друга арифметические величины’. И эту свою мысль она поясняет так:
‘Полновластная Дума’ — этот термин уже был использован, и притом был использован партийно, в противоположность пониманию задач Думы партией народной свободы. Мало того, именно пропаганда идеи ‘полновластной Думы’ и оказалась тем предлогом, который дал разгону Думы некоторую внешнюю видимость законности. Таким образом, с точки зрения партии народной свободы, если есть какой-либо лозунг, употребления которого надо избегать, как не только двусмысленного, но и крайне опасного, то это именно есть лозунг ‘полновластной Думы’.
‘Действительно, партия народной свободы этого лозунга никогда и не употребляет. Ее понимание способа, каким Дума могла бы применять ту власть, на которую она способна, очень хорошо известно. Партия народной свободы требовала осуществления власти не Думой, превращенной во временное правительство, а думским министерством, опирающемся на доверие большинства народных представителей. Такая постановка не только не заключала в себе ничего фантастического, но одно время была близка к практическому осуществлению’.
Спрашивается: почему же главный орган кадетской партии полагает, что предложенный мною ‘алгебраический знак’ скрывает за собою такие арифметические величины, которые ее только исключают друг друга, но и делают это взаимно. (Это должно быть сильнее, хотя мне сдается, что исключать друг друга нельзя иначе, как взаимно.)
Откровенно говорю: я этого совершенно не понимаю.
Два человека едут вместе из Москвы по николаевской линии. Один из них высаживается в Твери, а другой продолжает путь до Петербурга. Им, может быть, выгоднее было бы, по той или по другой причине, обоим доехать до Северной Пальмиры.
И тот, кто едет в Петербург, будет, пожалуй, претендовать на своего бывшего спутника: ‘Вот, мол, какой байбак, дальше Твери его не затащишь!’ Но значит ли это, что их дороги исключают одна другую просто или даже — ‘взаимно’. Кажется, что нет. Кажется, что не значит. Дорога одна и та же: николаевская линия, только у одного ‘конечная цель’ лежит гораздо ближе, чем у другого. Вот только и всего. Взаимного же исключения тут и быть не может.
То же и с Думой. Партия народной свободы требует ‘осуществления власти… думским министерством, опирающимся на доверие большинства народных представителей’. По мнению ‘Речи’, это очень хорошо, по моему же мнению, это так относится к тому, что мне кажется хорошим, как расстояние от Москвы до Твери относится к расстоянию от Москвы до Петербурга. ‘Об этом можно спорить’, — как любил говорить когда-то один из моих литературных противников, но ‘взаимно исключать друг друга’, кажется, нет основания: ведь люди моего образа мыслей не могут быть против ‘думского министерства’, ведь ‘думское министерство’ заключается в их политических стремлениях, как часть заключается в целом, неужели ‘Речь’ этого не понимает? А если понимает, то ‘по какому случаю шум’?
Человек, едущий в Тверь, только в одном случае имел бы основание открещиваться от человека, решившегося ехать до самого Петербурга: если бы он опасался, что тот так или иначе помешает ему скоро и благополучно добраться до Твери. И это, по-видимому, как раз тот случай, который мы имеем перед нами.
‘Речи’ вообще не нравится идея народа, известным образом настроенного и обладающего ‘всей полнотой власти’ {См. в цитируемой мною здесь передовой статье No 226 второй столбец второй страницы.}. Потому-то она и хочет не единовластной, а только полувластной Думы. И ей неприятно входить даже и в самые кратковременные соглашения с людьми, отстаивающими идею народного полновластия, она боится, что такие соглашения, при всей своей кратковременности, могут увеличить силу распространения опасной, — с ее точки зрения, — идеи. А кроме того, она просто-напросто испугалась тех упреков в союзе с ‘бомбистами’, с ‘революционерами’ и т. д., которые стала посылать по адресу кадетской партии реакционная печать, со своей стороны сильно испугавшаяся возможных соглашений левых с крайними левыми. И вот главный орган кадетов не только спешит ‘отречься от сатаны’, и вот он не только торопится ‘дунуть на него и плюнуть’, не он с ‘серьезным’ видом приглашает ‘сатану’ отречься от собственных дел, плюнуть и дунуть на самого себя. Он, разумеется, не ждет при этом, что ‘сатана’ примет его предложение. Ему нужно только кое-кого успокоить, кое у кого отнять повод для новых упреков. В редакции ‘Речи’ заседают ‘тонкие’ политики!
Но как ни ‘тонка’ политика ‘Речи’, несомненно то, что соглашения кадетской партии с крайними левыми будут сильно затруднены ею. И если от этого пострадает дело свободы, — ‘где тонко, там и рвется’, — если от этого выиграют те, которые хотели бы править Россией, заглушая, по некрасовскому выражению, ‘стоны рабов лестью да свистом бичей’, то винить в этом нужно будет не доктринерство крайних левых, а ‘трезвенность’ просто левых.
Это должна знать российская демократия, это должна знать демократия всего цивилизованного мира.
‘Речь’ приписывает всем приверженцам идеи единовластной Думы намерение ‘взорвать’ ту Думу, в которую будут скоро выбирать депутатов. На каком основании она делает это, — мне совершенно неизвестно. Я безусловный сторонник полновластной Думы, но я считаю преступным взрывать нынешнее наше народное представительство. Я полагаю, что ‘взорвать’ будущую Думу захотят черносотенцы, но мы ‘не из их числа’.
Правда, — нечего греха таить, — в среде российских эсдеков есть люди, смотрящие на наше участие в предстоящих выборах с точки зрения довольно-таки ‘несуразной’. Но кто же не знает, что нынешнее большинство ‘эсдеков’ совершенно не разделяет тактических взглядов людей, подобных, скажем, какому-нибудь Степанову? Почему ‘Речь’ валит в одну кучу всех сторонников думского полновластия?
Ей как будто хочется думать, что настоящий, ‘заправский’, эсдек органически не может пойти в политическом развитии дальше Степанова. Но это объясняется лишь ее пристрастным отношением к предмету.
‘Речь’ говорит, как мы видели, что ее постановка вопроса ‘одно время была близка к практическому осуществлению’. В переводе на более ясный язык это означает, что партия думского полувластия одно время была близка к полновластию. Мы охотно верим этому. Но, во-первых, это вовсе не довод против моей платформы, а во-вторых, я позволю себе скромно заметить, что указываемое ‘Речью’ происшествие не осталось, к сожалению, без влияния на ее литературные приемы: она заговаривает подчас тоном ‘Правительственного Вестника’. И этого совсем нельзя одобрить. Ведь как-никак, а партия думского полувластия все-таки находится пока, — я допускаю, что только пока, — в положении того человека, который ‘пять верст до Москвы не доехал’. Спора нет, расстояние, отделявшее путешественника от первопрестольного града, было очень невелико. Но ведь он все-таки еще не москвич…
‘Речь’ сочла нужным напомнить мне, что я был против ‘знаменитого (?!) парижского соглашения ноября 1904 г.’. Не таюсь — был. ‘Речь’ говорит, что я сделал это по принципу. Что верно, то верно. Я руководился тогда, — как и всегда, принципом целесообразности. ‘Знаменитое’ парижское соглашение казалось мне нецелесообразным. И я до сих пор считаю его таковым по многим причинам. ‘Об этом можно спорить’,— как говаривал когда-то один из моих,— ныне покойных, — литературных противников. Но каким образом это изменяет положение вопроса о соглашениях, интересующих нас в настоящую минуту? Опять не понимаю!
Теперь мне хочется поставить на вид своим товарищам-рабочим следующее соображение.
Что партия, так решительно отстаивающая идею думского полувластия, должна была бы, по-настоящему, называть себя партией народной полусвободы, это ясно, как день. И не менее ясно то, что такая партия не может быть выразительницей пролетарских интересов. Поэтому, когда эта партия вздумает вступить с социал-демократией в борьбу за влияние на рабочий класс, вы обязаны беспощадно обнаруживать ее половинчатый характер. Но не забывайте, товарищи сознательные рабочие, что исполнение этой обязанности не должно мешать вам исполнить другую вашу столь же несомненную обязанность: обязанность использовать кадетское стремление к народной полусвободе, как одно из средств достижения народной свободы. И ввиду этой последней обязанности вы должны идти на избирательные соглашения с кадетами там, где это нужно для борьбы с реакцией, и там, где они не побоятся вступить с вами в такие соглашения, несмотря на то, что вы прямо и открыто заявите себя сторонниками полновластной Думы. Всякая другая тактика была бы вредной и антиреволюционной. Я знаю, что товарищи, предпочитающие черносотенную Думу кадетской, — такие… чудаки, к сожалению, встречаются между нами, — имеют добрые намерения. Но говорят, что весь ад вымощен самыми лучшими намерениями. Хотя в ‘писании’ ничего не сказано на этот счет, однако я сильно склонен думать, что это правда.