ПОЛЬША — СТРАЖ ЦИВИЛИЗАЦИИ
ПОЛЬША — СТРАЖ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Польша — страж цивилизации, Радек Карл Бернгардович, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
В польской послевоенной литературе царит полное отсутствие идей. Начиная со времени великих романтиков, польская литература выражала одну тоску — тоску по независимости разорванной на клочки страны. Величайших из ее поэтов, имеющих мало себе равных в мировой литературе, нельзя переводить на иностранные языки, так как они наводят на иностранцев скуку беспрерывным повторением одной и той же молитвы: ‘Боже, спаси Польшу!’ И вот она спасена — не богом, не чортом, а скрещением мировых империалистических интересов, от которого родилась независимая Польша. Глубочайшая скука охватила теперь уже самих польских писателей. Нельзя писать радостных стихов о том, что в вагонах по-польски написано: ‘Просят не плевать на пол’, или о том, что в охранке шпики говорят на языке Мицкевича и Словацкого.
Польская буржуазия не имеет никакой идеологии. Революции, олицетворенной СССР, она боится как заразы. Она боится ее больше, чем буржуазия всякой другой страны, ибо польский рабочий связан с русским рабочим старыми традициями совместной борьбы, ибо польская буржуазия и ее государственный аппарат слабее и неорганизованнее западно-европейских. А что будет, если вдобавок еще победит революция в Германии? Как удержаться слабой плотинке польской буржуазии против бьющих в нее с двух сторон волн революции? А как обстоит дело с контрреволюцией? Ее победа в Германии или в России равносильна новому разделу Польши.
Потрясенная страхом революции и контрреволюции, польская буржуазия сделалась похожей на мешок, из которого вытряхнуто все содержимое. Понятно, это не мешает спекулянтам спекулировать, купцам торговать, фабрикантам производить текстильные изделия, но польская идеология подобна вороньему пугалу в поле. Роман Жеромского ‘Перед весной’ особенно ярко отображает это состояние. Конечно, Жеромский прав, защищаясь против какого-то коммуниста, признавшего в нем чуть ли не единомышленника. Картина русской революции, данная в его романе, разоблачает этого некогда великого писателя, как маленького филистера с птичьим мозгом. Но ненавидящий русскую революцию Жеромский принужден был показать, как молодой польский интеллигент, с ужасом в душе бежавший из Советской России, в Польше становится коммунистом, спасаясь в коммунистической партии от идейной пустоты ‘независимой’ Польши. Да, для людей, ищущих какой бы то ни было пищи для души, Жеромский находит в Польше только красивых, горячих молодых вдовиц из дворянских гнезд (что касается этого жанра, то у г. Жеромского не наблюдается ни малейшего ослабления таланта) или спекуляцию в городах. Герой Жеромского один выступает из рядов демонстрирующей толпы и твердым шагом идет на штыки солдат, окружающих замок, где когда-то правил русский сатрап — генерал Скалой, а ныне царствует бывший польский социал-патриот и нынешний представитель буржуазной Польши — президент Вой-цеховский.
Польша — отсталая страна буржуазной культуры. Польша — страна клерикализма,— эта Польша вдруг стала самой передовой капиталистической державой. Историки польской культуры хвастаются тем, что Польша знала ренессанс уже в конце XV века, что передовые течения реформации находили себе приют в XVI и XVII веках у польских вельмож, что даже якобинизм нашел отклик в падающей Польше! Но что значит все это по сравнению с известием, напечатанным в наших газетах, о громадном техническом прогрессе, позволившем Польше стать сразу первой среди капиталистических держав и всех их оставить далеко позади себя? Если после этого не только Англия, но и Америка не согласятся гарантировать границ Польши, то в самом деле нет справедливости при капиталистическом строе, и он достоин крушения. Читатель, быть может, не знает, о чем же собственно идет речь?
В Домбровском угольном бассейне убит рабочими-коммунистами провокатор. Провокатор, как известно, принадлежит к инвентарю всякого порядочного капиталистического государства. Ничего поэтому нет удивительного в том, что полиция двинула свои силы для поимки людей, дерзнувших поднять руку на основы польской независимости. Но рабочие, которые знали, как пытают в застенках польской полиции, решили не сдаваться живыми и открыли пальбу по жандармам. Тогда был вызван отряд войск, и совершилось новое чудо, если не над Вислой, то над речкой Бялой. Польша много раз спасалась чудом. Но на этот раз чудо особенно чудесно. Не полагаясь на божью матерь,— хотя Ченстохов недалеко от Домброва,— польские солдаты провели резиновые кишки в рабочие квартиры и удушили отравляющими газами бунтующих рабочих.
Этим шагом польское правительство, в лице своих полицейских властей, завоевало для Польши право на звание передового бастиона цивилизации. (Нельзя повторить старого названия przedmurza христианства, ибо современная цивилизация объединяет как необрезанных, так и обрезанных капиталистов.) Этим шагом польское правительство доказало, что оно является чемпионом капиталистического мира. Вопрос о применении газов в войне породил целую литературу, и не только техническую, но, как бы смешно это ни звучало, и юридическую и этическую. Еще на-днях английский министр воздухоплавания приводил в своей речи в парламенте цитаты из книги адвоката Спайфа, который советует сбрасывать газовые бомбы только ночью, когда честные люди лежат уже в кроватях. Из речи английского министра нельзя было узнать, какими собственно мотивами руководствовался английский человеколюбец? Тем ли, что бомбы не пробивают крыш домов, или тем, что всякому гражданину приятно помереть в собственной постели? Известный английский химик Ж. Б. С. Холден тоже на этих днях издал трактат под заглавием: ‘Каллиникус, защита химической войны’. Каллиникус,— это фамилия мифического сирийца, который двенадцать веков тому назад изобрел жидкий огонь. Профессор Холден, который в свободное от химических занятий время занимается всяким философским и историческим онанизмом, научно и длинно доказывает выгодность убийства людей химическим путем. Но то, что для каких-то английских чудаков является спорным, а именно: можно ли, хотя бы во внешней войне, применять газы,— это для молодцов из польского правительства не представляет ни малейших сомнений даже по отношению к войне гражданской, Да и можно ли в данном случае говорить о гражданской войне? В Польше пока что 5 000 коммунистов сидят по тюрьмам. Польский пролетариат прибит к земле бешеным правительственным террором, обессилен безработицей, расколот социал-предателями и не в состоянии сейчас вести гражданскую войну. Польская буржуазия учит его, как беспощадно надо бороться за свои интересы.
Вот сильная тема для польских поэтов. Они когда-то писали ‘мечты о мощи’. Теперь у них имеется тема для воспевания мощи, голой мощи без идеи. Разве она не вызывает дрожь восторга у поклонников силы? После удушения восстания 1863 г. пророк молодой польской буржуазии Александр Свентоховский выдвинул, как знамя новой Польши, слова Декарта: ‘Cogito, ergo sum’ — думаю, значит существую. Старик Свентоховский еще жив и перо его к услугам самой оголтелой польской реакции. Мы ему советуем переменить старый лозунг Декарта на новый: ‘У меня есть удушливые газы, поэтому я существую’.
Мы же говорим польским рабочим: учитесь быть беспощадными!
11 марта 1925 г.