ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ
II
III
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Положительный и отрицательный национализм, Бердяев Николай Александрович, Год: 1916
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
Национализм очень шаткое […] понятие. У нас в России термин этот имеет большей частью отрицательный смысл. С национализмом у нас связывают […] ассоциации — принудительное охранение, ограничение, […] и т.п. Не привыкли у нас связывать с национализмом творчества, созидания, индивидуальности нашего народа, положительных ценностей наших. Когда говорят ‘национализм’, никто не вспоминает о великом своеобразии русской души, о русском гении, о взыскующих Града Невидимого в народной жизни, или о Л. Толстом, или о русской иконописи, но все вспоминают […] обрусительную политику, […] одиозные имена, не достойные быть сопричисленными к русской культуре. Лишь в последнее время, в разгар войны, начинает просыпаться национальное сознание, и мысль русского человека выходит из тисков старого охраняющего национализма и столь же старого отвлеченного космополитизма. Совершается переход к творческому национальному сознанию, все еще недостаточно видимый. В более глубоком слое жизни изменяется отношение к национальности. Мы можем уже различать два национализма — отрицательный и положительный, ветхий и новый, охраняющий и творящий, утесняющий, отнимающий от слабости и освобождающий, дарящий от силы. Наш ветхозаветный национализм, определяющий себя по преимуществу отрицательно, всегда был обиден для достоинства русского народа, так как всегда исходил из твердого убеждения, что слаб и негоден русский народ и что необходимо опекать его, водить на помочах, охранять его и от него самого и от других народностей, всегда признаваемых более сильными и энергичными. Этот охраняющий и утесняющий национализм был в сущности неверием в русский народ, он более верил в евреев, поляков, финляндцев, армян и грузин. Все всегда оказывались сильнее русских, самостоятельнее, одареннее в творчестве жизни, все оказывались способнее влиять на других, русские же — способными лишь поддаваться влиянию.
Русскому национализму как будто бы никогда не приходило на мысль, что русские сами могут заражать, влиять силой своего духа, вести за собой. Все русское представляется не соблазнительным, соблазнительным же представляется лишь все инородческое. Русский человек представляется слабым, вялым, неодаренным, подверженным всем влияниям и всем опасностям. Только охрана городового может дать преимущество русскому человеку. Вот поистине изумительное национальное самочувствие и самосознание! Национализм обосновывается на бессилии своего народа и на недопущении его к источникам силы. Этот род национализма и не хотел, чтобы русский народ направлял свою волю к приобретению силы. К истокам силы может быть найден доступ, у Бога для всех есть сила. Но известное направление воли и сознание могут преградить доступ к приобретению силы. И наш официальный национализм всегда хотел закрепить такое направление воли и сознание русского народа, которое не допускает приобретения силы и обнаружения энергии народа, которое было бы загипнотизировано ощущением своего бессилия. То был самогипноз […]
Программа нашего отрицательного национализма обычно состояла из целого ряда ‘не’, ‘не’, ‘не’, эта программа по преимуществу запретительная. […]
[…] трудно было добиться от национализма творческого слова, его ‘да’, его утверждения положительного призвания русского народа. Националисты всегда более интересовались инородцами, евреями или поляками, чем русскими. Они всегда были ориентированы по преимуществу на опасностях. Очень характерно, что национализм наш в значительной степени окраинного происхождения, он определялся отрицательной национальной борьбой в Юго-Западном и Западном крае. Такое отрицательное самоопределение национализма, питаемое потребностью утеснить еврея, поляка или украинца, не могло способствовать положительному осознанию национального призвания, положительному выражению национальной мощи. Наши отрицательные националисты всегда — маловеры, всегда апеллируют к слабости, а не к силе русского народа. Этот отрицательный национализм лишен творческих национальных инстинктов. Ему нечего сказать и нечего делать без всех этих многочисленных, раздуваемых им опасностей, опасности еврейской, польской, украинской, без борьбы против опасности, грозящей от пробуждения самодеятельности самого русского народа.
[…] Великая национальная политика должна быть прежде всего творческой, сильной, даровитой, гениальной. Она должна быть народной, опирающейся на таинственную и интуитивно разгаданную волю народную. […]
Такой национализм может способствовать лишь тому периоду национального существования, когда силы народные находятся еще в потенциальном, дремлющем состоянии.
[…] Элемент принуждения неизбежен в государственном бытии и в осуществлении исторических задач при современном возрасте человечества. Но этот элемент должен играть подчиненную роль […]
[…] Лишь творческие дела могут быть великими и исторически значительными.
Сознание национальной силы и творческого призвания освобождает от мнительности и трусливой оглядки, которыми так заражен наш ветхий национализм. Сильный, пробудивший свою силу и сознавший свою силу, не насилует из страха быть изнасилованным. Природа силы — избыточная, творчески-дарящая, в ней нет жадности голодного.
[…] Но поистине пора уже предоставить русскому народу возможность обнаружить свою положительную силу, свое духовное обаяние, свои творческие возможности. Всякое притязание силы должно быть оправдано положительной силой, должно быть и явлением силы в исторической жизни. Когда притязания силы обнаруживают себя в явлениях слабости, это производит отталкивающее впечатление, это — зрелище антиэстетическое. Такое отталкивающее, антиэстетическое зрелище в большинстве случаев представляет наш отрицательный национализм. И в жизни личной, как и народной, можно наблюдать эту отталкивающую антиэстетичность проявлений насилующего бессилия. Но мы верим, что в русском народе есть положительная сила и она может обнаружить себя в образах исторически-эстетических. Исторический период собирания, объединения и укрепления огромного Русского государства, поглотивший так много сил русского народа, был лишь подготовительным периодом для положительной миссии русского народа. Этот период закончился. И ныне, если русский народ имеет великое призвание в будущем, он должен перейти к творческому, положительному национализму, показать, для каких духовных целей он был призван в мир.
Рациональная программа должна быть прежде всего положительной, созидающей ценности, в ней должен чувствоваться могущественный жизненный порыв, порыв к новой, высшей жизни, за ней должен ощущаться трепет творчески-стихийной любви к России. Программа бессилия, безверия и трусости может быть названа национальной лишь в каком-то извращенном смысле слова. Мы должны преодолеть то маловерие и трусость, которые ведут к насилиям и парализуют творчество. Застенчивые люди нередко из застенчивости ведут себя слишком развязно. Люди слабые из слабости совершают насилие. Бесхарактерные люди от недостатка характера бывают упрямы. То же случается и в исторической жизни народов. За нашим […] официальным национализмом никогда не чувствовалось настоящего характера, уверенной в себе и мужественной силы. Неверие в себя, в свою правду, в свою силу всегда было болезнью, разъедавшей наш национализм. […] Национальная воля и национальное сознание могут быть вдохновлены лишь великими творческими идеями. Положительное национальное сознание раскрывает всечеловечество в национальности и под формой национальности, оно — универсально, а не провинциально. Перед русским народом стоят великие положительные задачи, а не отрицательные задачи […] Положительный национализм требует прежде всего освобождения всей энергии русского народа, […] самодеятельности и самодисциплины русского народа.
[…] Народ скованный не может выполнять никакой положительной задачи. Творческие задачи связаны с выходом России в ширь всемирно-исторической жизни, со словом, которое русский народ скажет миру. Старый же, отрицательный национализм не пускал Россию в мировую ширь, насильственно держал ее в замкнутом состоянии, хотел изолировать ее от мира, боялся вторжения мира в жизнь русского народа. И это было неверием в то, что русский народ призван сказать свое слово миру. Положительный, творческий национализм прежде всего должен верить, что русский народ войдет в мировую жизнь и внесет в нее свои ценности. Даже более чуткие западные люди думают, что в духовной жизни русского народа сокрыты ценности, которые нужны западному миру. Но в это, по-видимому, не верят русские националисты, полагающие все лишь в отрицательной задаче охранения, ограничения и недопущения.
Творческий национализм не может ограничиться задачей созидания национальной культуры, духовной и материальной, он неизбежно переступает свои границы и соприкасается с национальным мессианизмом. Так было, например, у Фихте в Германии, так было у славянофилов, Достоевского, Вл. Соловьева, которые не могут быть названы националистами в строгом смысле слова. Но это уже совсем другая тема, которая не может быть здесь рассмотрена. Русский положительный национализм не может быть подражанием и воспроизведением национализма других европейских народов, немцев, французов или англичан. Русский положительный национализм будет совершенно своеобразным и на нем отпечатлеется своеобразие, единственность, неповторимость души русского народа, души России. Европейский шовинизм, превращение национализма в религию — все это нам чуждое, не русское, все это немецкий дух на русской почве. В русском творческом национализме должна выявиться и раскрыться миру русская душа с ее абсолютностью, с ее странничеством1, с ее исканием Града Божьего, с ее отвращением ко всему мещанству и буржуазности, с ее неспособностью примириться ни на чем относительном. Осознание религиозного своеобразия России ведет к творчеству небывшей еще жизни, а не к отрицательному охранению старых бытовых устоев. Новый, творческий русский национализм должен глубоко отличаться не только от старого, охранительного русского национализма, но и от новейшего европейского национализма, ибо он призван выразить исконное своеобразие русской души, ее всечеловечность2, неведомую и непонятную западным людям. Эта русская всечеловечность глубоко национальна, а не интернациональна, она раскрывается в национальном бытии, а не в космополитическом бытии. Отрицательный национализм имеет своей обратной стороной, своим дополнением отрицательный космополитизм. Творческий национализм находится по ту сторону такого национализма и такого космополитизма, и ему должны уступить место все старые, […] направления русской воли и русского сознания.
Биржевые ведомости. 1916, No 15561, 16 мая. Статья подверглась цензурным сокращениям, которые отмечены квадратными скобками.
1 О ‘странничестве’ см. прим. 14 на с. 1056.
2 В данном случае имеются в виду слова из Пушкинской речи Ф.М. Достоевского (1880). См. прим. 10 на с. 1055.