Поистин мы вступаемъ въ міръ неяснаго и нершеннаго, когда зададимъ себ вопросъ, что такое художественная критика, каковы ея задачи и стремленія, какому богу она молится, кому и чему служитъ, для кого и чего она нужна, каковы ея методы, какъ проявляется ея жизнь.
На вс эти вопросы намъ не отвтятъ ни искусство, ни наука. Наоборотъ, художественная критика, эта невдомая, неясная богиня, призвана разъяснять искусство, освщать его, анализировать и синтезировать созданія творческой мысли человка. Критика стоитъ какъ бы на рубеж между наукой и искусствомъ, стоитъ и балансируетъ между тмъ и другимъ, не нарушая равновсія.
Несмотря на то, что многіе умы пытались разршить міровой вопросъ ‘что такое искусство’, до сихъ поръ отвта исчерпывающаго, отвта ‘для всхъ’ нтъ, да врядъ ли онъ и возможенъ. Во всякомъ случа, многіе задавали себ этотъ вопросъ и отвчали на него такъ или иначе. Гораздо мене занимались разршеніемъ вопроса, что такое критика, какой она должна быть. На долю послдней выпала завидная роль аксіомы, не требующей доказательствъ, очевидной для всхъ. Отчасти это явленіе понятно, ибо опредленный взглядъ на искусство влечетъ за собой и взглядъ на задачи критики, но, къ большому сожалнію, въ жизни дло обстоитъ совсмъ иначе. Сплошь и рядомъ мы видимъ, что у девяти десятыхъ лицъ, занимающихся оцнкой произведеній искусства, нтъ никакого опредленнаго взгляда на искусство. Разверните десятки газетъ и журналовъ, пересмотрите десятки критическихъ статей большихъ и маленькихъ, до библіографическихъ замтокъ включительно, пусть статьи и замтки написаны великими или малыми, талантливыми или бездарными людьми, вы увидите, что, за рдкими исключеніями, авторъ критической статьи совершенно не проявляетъ своего взгляда на искусство, что уловить исходную точку зрнія, которая вызвала ту или иную оцнку, невозможно, а чаще всего вы замтите, что критикъ и не иметъ никакого взгляда на искусство, а пишетъ то и такъ, что и какъ написалось.
Интересъ къ изящной литератур послдняго времени пробудилъ интересъ и къ критик, увеличилъ количестно критическихъ статей и замтокъ, увеличилъ число ‘критиковъ’, понизивъ, несомннно, ихъ качество.
Въ каждой провинціальной газет и газетк, не говоря уже о столичной пресс и журналахъ, есть одинъ, два, а иногда и больше ‘критиковъ’. Критическія замтки пишутся часто по опредленному шаблону: передается содержаніе разсказа, романа или драмы, а затмъ приводится личное впечатлніе или мнніе пишущаго о данномъ произведеніи. Обыкновенно ‘направленіе’ газеты подсказываетъ и отношеніе къ художественному произведенію, тогда замтно стараніе притянуть автора къ своему политическому, а не художественному ‘credo’, ощипать автора, уложить его на прокрустово ложе своихъ политическихъ или соціальныхъ взглядовъ, если литературное произведеніе совсмъ не ‘подходитъ’ ко взглядамъ газеты, тогда задача упрощается еще боле: высмиваютъ, раздлываютъ подъ ‘орхъ’, издваются и, когда ‘размры газетной статьи’ достаточны, заканчиваютъ свой монологъ проклятіемъ, звонкой фразой, послднимъ патетическимъ возгласомъ, ставятъ восклицательный знакъ или точку и подписываются любовно и вдумчиво — такой-то.
Несправедливое, нелюбовное, мало вдумчивое отношеніе къ автору усугубляется еще тмъ, что критикъ въ газет и журнал — профессіоналъ, а не спеціалистъ. Онъ долженъ читать если не все, то многое, читаетъ по необходимости, зачастую лишь небрежно проглядываетъ автора, исполняетъ какъ бы необходимую, но нудную работу, и въ результат страдаютъ больше всего художники оригинальные, своеобразные, новые по техник, настроеніямъ и міровоззрнію, интересные уже тмъ, что отличаются ярко развитой индивидуальностью. Они страдаютъ больше уже въ силу того, что ихъ легче высмять, чмъ продумать, что профессіоналъ не можетъ да и не желаетъ вглядться въ душу автора, не старается найти своеобразной гармоніи между авторомъ и его произведеніемъ, онъ отвыкъ уже наслаждаться искусствомъ, у него уже и вкусъ, и душа вся въ мозоляхъ отъ сотенъ прочитанныхъ книгъ различныхъ художниковъ, и что особенно непріятно, такъ это — полное отсутствіе пусть субъективнаго, но строго построеннаго, скульптурно изваяннаго личнаго отвта на вчный вопросъ: что такое искусство?
Въ этомъ хаос блуждаетъ и путается сейчасъ русская газетная и журнальная критика, не только никому ненужная, но и вредная. Писателю она не нужна, ибо критикъ не углубилъ, не освтилъ автора по сил своего разумнія и дарованія, а скоре затемнилъ, исковеркалъ, испортилъ произведеніе сознательно или безсознательно. Обычно профессіональный критикъ не только не дастъ напиться ‘живой воды’ художнику, но съ большимъ рвеніемъ, съ какимъ-то страннымъ ожесточеніемъ преподнесетъ ему добрый ковшъ ‘мертвой воды’ и, умертвивъ художника, въ дикомъ экстаз постарается такъ изуродовать его лицо, что и узнать нельзя не только лица поэта, но и лица человка въ той ‘груд человческихъ костей и мяса’, которая валяется на страницахъ критическаго изысканія. Читателю подобная критика тоже не нужна, потому что она не даетъ ему новой точки зрнія на произведеніе искусства, не раскрываетъ новыхъ горизонтовъ, не углубляетъ тхъ намековъ, тхъ ньюансовъ, которые интересны у даннаго автора и отличаютъ его отъ другихъ, и, что всего печальне, подобная критика не синтезируетъ души автора при посредств анализа его произведеній. Такая критика вредна для искусства, и тотъ, кто любитъ искусство, долженъ поднять свой голосъ противъ всхъ этихъ Бурениныхъ, Бильскихъ, Чеботаревскихъ и иныхъ, имъ подобныхъ. Болли ли они за искусство, страдали ли за него, сострадали ли ему?.. О, нтъ!.. Эти молодцы и молодицы играли и играютъ въ русской литератур незавидную роль грязнить и пачкать все то, къ чему ни прикоснутся. Такимъ критикомъ быть легко, особаго дарованія не требуется: немного хлесткаго языка, побольше развязности, очень много наглости — вотъ и готова разносная статья по всмъ правиламъ критическаго ремесла. Эта спеціальная профессія показываетъ автора въ кривомъ зеркал, шуллерски исковеркованнаго тупоумно опошленнаго, и создала то небывало странное явленіе, которое замчается въ нашей жизни: чмъ больше невоздержанной, необоснованной руготни, тмъ больше интереса къ книг, тмъ больше интереса у книги. Наиболе читаемые и почитаемые авторы какъ разъ подвергались и подвергаются разносу и брани, доходящей часто до неприличія. Языкъ современной критики понизился чуть ли не до площадныхъ выраженій. Говорятъ объ упадк современнаго искусства въ то время, когда нужно бы было говорить объ упадк современной критики, говорить часто и много.
При легкомысліи, при отсутствіи философскаго развитія и таланта многихъ критиковъ наблюдается еще и взяточничество, какъ моральное, такъ и реальное, послднее, конечно, какъ рзкое исключеніе. И вполн естественно и понятно то презрительное и негодующее отношеніе къ критик, какое мы наблюдаемъ у современныхъ поэтовъ и беллетристовъ. Они могутъ всегда возразить критику: прекрасно, мы бездарны, но вы еще бездарне: мы ведемъ русскую литературу въ тупикъ, но вы постоянно заводили ее въ тупикъ, мы какъ-никакъ, а творцы, созидатели, ну, а вы?.. Гд ваша созидательная, творческая работа?.. Много у васъ работъ по теоріи искусства, по философіи искусства, по исторіи искусства?.. Гд у васъ право судить насъ?.. Мы малокультурны, а въ чемъ проявилась ваша культурность?.. Чему вы можете учить насъ и нашихъ читателей, если вы меньше понимаете насъ, чмъ средній искренній читатель?..
И самый маленькій поэтъ будетъ правъ, обращаясь къ профессіональному критику съ такими вопросами: вотъ вы меня съ грязью смшали, а развейте-ка мн ваше критическое міросозерцаніе, укажите, въ чемъ заключается ваше критическое ‘credo’, чего вы требуете отъ произведенія искусства, нарисуйте ваши идеалы?.. Какое же нравственное право имли вы писать обо мн, если вы сами заявили, что не дочитали моего произведенія, что вы его не поняли, что вы меня ненавидите какъ литератора, что я слишкомъ чуждъ вашей душ?
Она не стремится усложнить искусство, а лишь упрощаетъ его, она боится и не уметъ творить, поэтому и не иметъ права на сужденіе о творчеств. У насъ нтъ положительной критики, а есть лишь отрицательная, никому не нужная, вредная и для искусства, и для лицъ, соприкасающихся съ нимъ.
Душу свою вложилъ человкъ въ образы, и образы живутъ, а человкъ ушелъ, и его уже нтъ. Образы мняются, растутъ и умираютъ, какъ мы… Они подвижны… Лишь этимъ и можно объяснить т, казалось бы, странныя явленія, что произведеніе, давно забытое, тлющее на пыльныхъ полкахъ библіотекъ, вдругъ оживаетъ, растетъ, вновь расцвтаетъ…
Какъ растеніе, переживаетъ и произведеніе искусства свои времена года, свои весны, зимы, свою осень.
Какъ въ какой-то сказк, гд красавица посмотрлась въ зеркало и ея двойникъ остался навсегда въ зеркальной бездн. И когда смотрли въ это зеркало, всегда видли живое, улыбающееся лицо красавицы… А ея уже не было давно, она умерла. Такъ же не умираетъ и красота свободнаго искусства: она всегда остается. Необходимо лишь сбросить пелену съ глазъ, вызвать мигъ одинокаго экстаза, глубже заглянуть въ таинственное зеркало, и тогда предстанетъ творческій образъ во всей своей правд и красот… Онъ улыбается и черезъ пыль вковъ, и черезъ мглу пространствъ.
Да, онъ въ иномъ костюм, какихъ мы не носимъ, онъ въ иной прическ, какую не носятъ женщины нашего города, но ликъ его такъ же красивъ, онъ улыбается то печальной, то радостной улыбкой, дрожитъ той жизнью, которую вбросила красота души, влюбленная въ бездонность зеркалъ.
Поэтому задача критики остается одинаковой какъ для оцнки произведеній искусства прошедшихъ вковъ, такъ и для современной эпохи. Эта задача — уловить въ автор душу живую, ея покоритъ… Какъ пчела, собрать по капл медъ съ произведеній, найти и обрисовать своеобразный ароматъ души, найти и кристаллизовать вчную красоту, отобразить т детали, т штрихи, тотъ костюмъ, красота котораго временна и является лишь красотой для опредленной эпохи, вылпить во весь ростъ автора-творца, а не автора-человка, показать его силу, а не слабость, создать ту гигантскую фигуру, имя которой — символъ творческой личности, отбросить на эту фигуру яркій свтъ своего проникновенія, чтобы виденъ былъ блескъ ея глазъ, чтобы ясны были пути, пройденные творческой душой, глубины, ею усмотрнныя, тропинки, ею намченныя, звзды, отраженныя глазами поэта-творца, стянутыя съ неба, и звзды, брошенныя въ небо…
II.
Любовная, зоркая критика, способная уловить и зафиксировать творческую мысль автора и его душу, возсоздать ее, показать съ высоты, съ пьедестала, чтобы читатель могъ разсмотрть и уяснить даннаго художника, такая критика мыслима лишь при главномъ и единственномъ условіи: на искусство долженъ быть выработанъ взглядъ не какъ на служанку жизни, не какъ на отраженіе жизни, даже не какъ на религію жизни, а какъ на жизнь особаго рода. Искусство — это жизнь самая реальная, самая живая и жизненная, идущая параллельно нашей жизни, каждое произведеніе искусства — это живое созданіе со своими индивидуальными отличіями отъ другихъ и родовымъ сходствомъ съ другими. Произведеніе искусства необходимо признать органически цльнымъ, отдльнымъ и подходить къ нему такъ, какъ мы подходимъ къ человку.
Человка мы наблюдаемъ, разсматриваемъ, наблюдая его жизнь, характеризуемъ и даемъ оцнку. Мы говоримъ: вотъ это живой человкъ, красивый или некрасивый, умный или глупый, съ такими-то достоинствами или недостатками, съ такими-то вопросами и отвтами, А человкъ этотъ въ то же самое время живетъ самъ по себ, какъ нчто цльное, органически самостоятельное, со сложнымъ міромъ переживаній, какъ нчто необходимое. Человка можно не принять въ свое общество, не дружить съ нимъ, не интересоваться имъ, порицать его, даже презирать, но человка нельзя безнаказанно бить, убивать, истязать, уродовать, калчить. Нельзя не признать, что жизнь человка и самъ онъ много сложне нашихъ сужденій о немъ, нашей оцнки. Такъ же необходимо поступать и съ созданіями искусства, тмъ боле, что они живутъ своей стихійно молчаливой и стихійно упрямой жизнью, высшей и боле сложной, чмъ наша оцнка. Я, конечно, говорю о томъ искусств, гд показываютъ, а не доказываютъ, говорятъ и утверждаютъ образами, гд доказательство можетъ быть лишь выводомъ изъ того, что показано, о томъ искусств говорю я, гд строятъ, создаютъ идею, сопоставляя образы, творчески необходимые, а не притягиваютъ за волосы жизнь для доказательства мысли, тенденціознаго искусства быть не можетъ, такъ какъ тенденція создаетъ не скульптурное произведеніе, а модель, не картину, а плакатъ, не разсказъ, а рекламу того, что необходимо застраховать свою жизнь, что нтъ ничего лучше граммофоновъ Тонармъ, нтъ ничего питательне крупы ‘Геркулесъ’, какое горе случилось съ семьей лишь отъ того, что папа не зналъ превосходнаго средства отъ крысъ подъ Названіемъ ‘истребитель’.
Въ настоящемъ искусств оттого и важно не что, а какъ, оттого и цнно показать и тмъ доказать т.-е. убдить, что искусство, по врному замчанію В. Брюсова, ‘есть постиженіе міра иными, не разсудочными путями. Искусство — то, что въ другихъ областяхъ мы называемъ откровеніемъ. Созданія искусства — пріотворенныя двери въ Вчность’. Такъ же, какъ живой человкъ проявляетъ себя мене всего, чтобы доказать что-то, а прежде всего и главнымъ образомъ живетъ, показываетъ себя въ жизни и только такимъ образомъ даетъ инымъ людямъ уловить его душу, точно такъ же и произведеніе настоящаго искусства, проводя передъ читателемъ рядъ образовъ, даетъ возможность уловить и зафиксировать единственный образъ — основную идею или настроеніе…
Насиліе надъ жизнью — нищета творчества, насиліе надъ интуиціей, фантазіей — нищета жизни. Мы до сей поры не можемъ отвыкнуть отъ сквернаго стремленія уродовать человка и, конечно, не прочь уродовать и искусство для цлей утилитарныхъ, въ широкомъ смысл этого слова. Между тмъ отъ желанія уродовать надо бы давно отказаться и помнить, что міръ реальный и міръ грезъ тогда лишь хорошъ и красивъ, когда онъ свободенъ въ развитіи, лишь тогда онъ и крпокъ въ красот. Современный художникъ это уже понимаетъ, для него это почти аксіома а. вотъ газетно журнальные критики, за рдкими исключеніями, еще не додумались. Что такое произведеніе искусства, какъ не живое дитя художника и его творческой мысли!.. Вотъ оно родилось — это дитя, то красивое и здоровое, то больное и хилое, но оно живетъ уже жизнью своею, отличной отъ жизни отца. Дитя растетъ и развивается или болетъ и умираетъ, мы смотримъ на его жизнь, на его самого, любуемся и негодуемъ, вкладываемъ много своего при оцнк, но, признавая въ ребенк человка, никогда не будемъ уродовать его, мучить… Иллюстрирую примрами изъ исторіи литературы: произведенія польскаго поэта Словацкаго были слабыми дтьми для современной Словацкому Польши, онъ былъ непризнанный поэтъ. Теперь это взрослые люди, дорогіе и красивые не только для поляка, но и вообще для культурнаго человка, произведенія Тютчева прошли незамтно, а теперь къ Тютчеву повышенный интересъ, увлеченіе. То же самое произошло и съ геніальнымъ произведеніемъ Ницше ‘Такъ говорилъ Заратустра’: оно было напечатано въ нсколькихъ десяткахъ экземпляровъ и было совсмъ не понято, теперь же это великое созданіе творческаго генія въ пышномъ расцвт своихъ силъ. Такихъ примровъ можно привести десятки.
Очень часто новое произведеніе искусства кажется меньше и незначительне обществу лишь потому, что оно не доросло до него. Все это обидныя старыя истины, но ихъ приходится повторять.
Если мы хотимъ роскошнаго и пышнаго расцвта искусства, намъ надо прежде всего полюбить его, признать, что искусство самоцнно и дорого уже тмъ, что оно — лучшее проявленіе человческаго духа великаго и малаго — все равно… Подойдя же съ любовью къ произведенію искусства, съ врой въ искренность автора, въ искренность его творческаго ‘я’, мы избавимся отъ той близорукости, которая присуща современной критик, близорукости непростительной. Если мы хотимъ поэта-пророка, поэта прорицателя, намъ нужны критики-пророки, вдохновенные предсказатели и прорицатели путей творчества въ искусств міровомъ, народномъ, въ искусств отдльныхъ лицъ.
Критик надо прокладывать дороги для искусства, расчищать пути, указывать тропинки, вести искусство за собой, а не тянуться въ хвост за художникомъ какъ шакалъ и грызть мертвыхъ или ослабвшихъ, упавшихъ въ безсиліи отъ трудныхъ восхожденій.
Выполняетъ ли эту огромную задачу современная критика?.. Нтъ, тысячу разъ нтъ!..
Наша критика жуетъ и гложетъ, обсасываетъ и выплевываетъ художественное произведеніе и, когда выплюнетъ, изумляется, что оно отвратительно на видъ.
И этотъ маленькій поэтъ будетъ правъ, такъ какъ писать критическую статью объ автор, котораго не изучилъ, который чуждъ по духу настолько, что не вызываетъ ничего, кром скуки, не только не для чего, но и безчестно… Какъ можетъ слпой отъ рожденія бранить краски и цвта, свтъ и тни Божьяго міра!..
Приходится громко сказать, твердо и опредленно, глядя на неприличную свистопляску современной критики:
Современной критик необходимо выставить свои идеалы, тогда уже нравственное право пишущихъ критическія статьи — указывать писателю и читателю прорхи современной литературы, тогда уже не стыдно дать посильную оцнку автора, усилить и углубить тона, краски и образы автора, чтобы и читатель, и писатель могли ярче представить интуитивно созданное произведеніе искусства. Конечно, для такой работы надо быть многокультурнымъ, но и это мало: надо быть еще немного поэтомъ, чтобы умть вплотную подойти къ поэту-художнику, надо умть быть свободнымъ отъ партійной узости, свободнымъ отъ политическихъ убжденій постольку, поскольку можетъ быть отъ нихъ свободно настоящее искусство, поскольку свободна вся жизнь человка…
Въ зачаткахъ подобная критика есть и у насъ. И какъ-разъ во глав этой новой критики, которую я назвалъ бы символической, положительной, встали писатели. Достаточно прочитать ‘Горныя вершины’ К. Д. Бальмонта, чтобы убдиться въ превосходств этого новаго критическаго метода,— метода критической символики. Критикъ здсь какъ бы выхватываетъ клочки души изъ произведеній художника, силой творческой интуиціи лпитъ душу живую, высоко поднимаетъ ее, чтобы вс могли видть многогранность души художника, сочность его кисти, своеобразное сочетаніе тоновъ и полутоновъ, структуру произведенія или всего творчества художника пера, многоцвтность души и ея основные тона. Бальмонтъ не убиваетъ художника, а возсоздаетъ его, понимая и любя. Такимъ же критикомъ былъ у насъ въ недалекомъ прошломъ и Мережковскій, когда далъ намъ прекрасную книгу ‘Вчные спутники’. Таковы же нкоторые, но далеко не вс статьи Зинаиды Гиппіусъ (Антона Крайняго), Корня Чуковскаго, Андрея Благо, Горифельда и немногихъ другихъ. Но все это пока еще ростки, намеки необходимой и единственно цнной критики и, къ большому сожалнію, безсистемные, случайные. Критикъ часто подходилъ здсь къ положительному методу и пользовался имъ безсознательно, не стремясь къ нему, а лишь стихійно увлеченный.
Этой символической критики у насъ пока не знаютъ, а знаютъ ‘оводовъ, которые мшаютъ работать’, или озлобленный лай злыхъ псовъ, или же старческое нытье, что у насъ нтъ литературы, нтъ поэзіи, нтъ искусства.
У насъ нтъ критики, прежде всего, критики вдохновенной, надобной. Будетъ она — будетъ и расцвтъ искусства. Новая критика какъ весенній дождь освжитъ искусство, смоетъ пыль, очиститъ воздухъ, и тогда отъ малаго до великаго художникъ будетъ расти и цвсти всмъ разнообразіемъ тоновъ и оттнковъ. На освженной почв легче будетъ жить искусству, поскольку позволитъ, конечно, жизнь. А жизнь такова, что для генія и таланта нтъ реакціи, нтъ неудобныхъ эпохъ, нтъ застоя. Геній уже гд-нибудь есть, быть-можетъ, растетъ, быть-можетъ, среди насъ, быть-можетъ, уже умеръ…
Ищите же, господа критики, отнеситесь вдумчиве и любовне къ искусству, и тогда вы поймете, что ваши нападки на современное искусство таковы же, каковы были нападки посредственныхъ людей на все оригинальное, индивидуально очерченное, прихотливо растущее во вс времена и у всхъ народовъ.
И искусство нашей эпохи такъ же цнно и самоцнно: въ немъ есть цлыя моря красоты, только надо найти къ нимъ дорогу, сумть подойти, сумть полюбить и любоваться многоликой игрой волнъ.