М.Н. Катков
М.Н. Катков
Положение русской журналистики
Положение русской журналистики
Положение русской журналистики, Катков Михаил Никифорович, Год: 1873
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Последняя статья наша о среднеазиятских делах по поводу объяснения, данного г. Гладстоном в парламенте, о результате переговоров, бывших между английским и русским правительствами, была вскоре после ее появления воспроизведена в ‘Journal de St.-Petersbourg’. На факт этот берлинский корреспондент газеты ‘Times’ обратил особенное внимание и, приложив в своей корреспонденции также полный перевод нашей статьи, сопровождает его следующим своим замечанием: ‘Мы, вероятно, вправе видеть в этой статье объяснение, признаваемое самим князем Горчаковым. Даже если бы можно допустить, что подобная статья и по подобному предмету могла быть напечатана без разрешения в русской газете, то факт ее немедленной перепечатки признанным органом Министерства иностранных дел почти достоверно обличает ее происхождение. В подтверждение этого я могу также заметить, что ‘Московские Ведомости’, в коих первоначально появилась эта статья, не опровергали сделанного мной намека насчет некоторых из их прежних статей по тому же предмету, а именно что они происходили из официального источника’.
Берлинскому корреспонденту ‘Times’, постоянно занимающемуся русскими делами, следовало бы быть ближе знакомым с настоящим положением русской журналистики. Смеем его уверить, что в своих предположениях касательно официального происхождения некоторых наших статей он положительно заблуждается и что свобода суждения, предоставленная русским газетам законами о печати, изданными в настоящее царствование, есть совершенная правда. Русская печать независима в суждениях как об иностранных, так и внутренних делах, о правительственных распоряжениях, о предначертаниях законодательных мер, наконец, о самих законах, эта свобода ограничена только условием, чтобы суждения не обнаруживали стремления колебать доверие к основам государства и возбуждать смуты. В этом смысле можно сказать, что наша печать столь же независима, как и английская, и даже независимее, потому что в Англии органы печати бывают орудиями той или другой партии, между тем как наши газеты гораздо менее связаны с партиями, не имеющими у нас твердой организации, и потому выражают большею частию суждения личные. По всем очередным вопросам в русских газетах высказывались самые разнородные и противоречивые мнения. Мы не отрицаем, что и у нас административные лица проводят свои мнения в некоторых газетах, но в таких случаях они поступают как частные лица или партии, и тенденции их нередко не имеют ничего общего с тем, что потом оказывается воззрением правительства. Русское правительство есть правительство сильное, не имеющее надобности в скрытных и изворотливых способах действия. Бывало иногда, — быть может, раза два за все время нашей журнальной деятельности, — что правительство приглашало печать воздержаться на некоторое время от суждений по какому-либо предмету, подобно тому как, например, английские министры приглашают палаты отсрочить прения, находя их неудобными в данную минуту. Но никогда не бывало, чтобы правительство наше давало печати потаенный сигнал высказываться так или иначе по тому или другому вопросу.
Что же касается нашей газеты, то мы смеем уверить корреспондента газеты ‘Times’, что мнения, которые мы высказываем, суть личные мнения и не имеют ни малейшего официального или официозного значения. А если мнения, которые мы высказываем, совпадают иногда с видами правительства, то в этом нет ничего удивительного. Разве печать при нормальных условиях призвана к тому, чтобы разногласить с правительством? Разве все английские газеты стараются мешать своему правительству, а не помогать ему? Разве, напротив, английская печать в вопросах, касающихся интересов Англии, не поддерживает правительство с замечательным единодушием, без различия партий? Как политический орган, мы и не можем иметь иной цели, кроме служения тем самым интересам, которым служит правительство, — интересам русского государства, — хотя и случалось, что мнения наши сталкивались со взглядами правительства, что также неудивительно: людям свойственны ошибки, и разногласия во мнениях возможны при совершенном единодушии в стремлениях.
Обращаясь специально к той нашей статье, которая вызвала вышеприведенное замечание корреспондента ‘Times’, мы позволим спросить его, что в этой статье могло подать ему мысль, что она имеет официальное происхождение. Статья эта могла быть написана даже не русским. В ней делается прямой вывод из объяснений, происходивших в британской палате общин, и сделать этот вывод мог всякий, кто, не склоняясь своими сочувствиями ни на ту, ни на другую сторону, следовал бы только логике здравого смысла.
То обстоятельство, что статья наша была воспроизведена в газете, считающейся официозным органом Министерства иностранных дел, должно было бы убедить корреспондента в противном. Не ясно ли отсюда, что правительство не находит нужным скрывать свой взгляд, допустив воспроизвести в полуофициальном органе статью, появившуюся в частной газете? А если правительство не сочло неудобным воспроизвести эту статью в своем органе, то оно не могло бы счесть неудобным и первоначально поместить ее в этом органе, если б она была официального происхождения. Зачем понадобился бы такой окольный путь?
Корреспондент ‘Times’ говорит о нашей статье, будто она объявляет, что ‘недавно заключенное соглашение между Англией и Россией касательно нейтрализации Афганистана оказывается не имеющим силы (null and void)‘. Это неверно. Не мы объявили это, а глава английского правительства, который сказал, что о нейтрализации Афганистана давно уже нет речи и что Англия сохранила относительно этой страны полную свободу действий. Если бы вывод из объяснений г. Гладстона был для нас неприятен, то мы могли бы только посетовать об этом, никакими ухищрениями мы не могли бы изменить их смысла. Но, к нашему удовольствию, мы узнали, что все во взаимных отношениях Англии и России обстоит благополучно. Англия, по словам ее премьера, сохранила полную свободу действий, стало быть, заключаем мы, и Россия сохранила ту же свободу действий, и происходившие переговоры были лишь дружеским обменом мыслей между обеими державами, в чем мы усмотрели наилучшее ручательство за сохранение добрых между ними отношений.
Г. Гладстон сам отдал в своей парламентской речи справедливость дружелюбию русского правительства. Но цену может иметь только дружба государства, сохраняющего свободу действий. Связать человека по рукам и по ногам не значит сделать его другом себе, а скорее врагом, и можно было бы постоянно опасаться, что он, тяготясь стеснениям, постарается освободиться от него при первом удобном случае. Россия достаточно показала, что она не имеет никаких замыслов против английских интересов, соединенных с обладанием Индией, и это доказательство, оцененное г. Гладстоном, конечно, гораздо надежнее всякого рода искусственных и притом односторонних обязательств, которые нельзя было бы долго удержать в силе, не лишив Россию ее могущества и значения первоклассной державы.
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1873. 4 мая. No 109.