![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/pierre-paul_royer-collard.jpg)
ПОЛИТИЧЕСКІЙ ДЯТЕЛЬ СТАРОЙ ФРАНЦІИ.
ПОЛИТИЧЕСКІЙ ДЯТЕЛЬ СТАРОЙ ФРАНЦІИ.
(Историческій очеркъ).
I.
II.
Политический деятель старой Франции, Тарле Евгений Викторович, Год: 1898
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Эпиграфомъ къ своимъ поразительно художественнымъ ‘Замогильнымъ Запискамъ’ Шатобріанъ выбралъ латинскій стихъ: Sicut nubes… quasi nares… relut umbra. Когда онъ перебиралъ въ своей голов и заносилъ на бумагу воспоминанія о пережитомъ, передуманномъ и перечувствованномъ, ему приходилось испытывать смутныя и неясныя впечатлнія человка, устремляющаго взоръ въ далекое море и еле различающаго тамъ ‘какъ будто облака… не то корабли, не то игру свта и тней’. Для отживавшаго вкъ восьмидесятилтняго старика представлялись окутанными туманомъ вс грандіозныя событія, свидтелемъ которыхъ онъ былъ въ своей жизни, т ‘дуновенія бурь земныхъ’, о которыхъ говоритъ нашъ поэтъ, казались автору ‘Mmoires d’outre-tombe’ сказочными по своей непреодолимой сил. Многіе современники и потомки Шатобріана раздляютъ съ нимъ это чувство нкоторой подавленности передъ размрами и характеромъ историческихъ явленій конца XVIII и начала XIX столтія, многіе историки революціи и имперіи, писавшіе въ 20-хъ и 30-хъ годахъ, отчасти какъ очевидцы, отчасти по устнымъ разсказамъ, останавливались въ недоумніи передъ колоссальностью вншнихъ фактовъ и, не рдко впадая въ мистическія преувеличенія, прибгали къ совершенно ненаучнымъ объясненіямъ и выводамъ. Есть такіе мемуаристы и историки упомянутой эпохи, къ произведеніямъ которыхъ можно было бы съ полнымъ правомъ примнить слова, служившія заглавіемъ одной средневковой французской хроники ‘Gesta Dei per Francos’: Дла божьи, совершенныя черезъ французовъ.
И если спокойствія и самообладанія не хватало у людей, только писавшихъ объ этихъ событіяхъ, то отъ лицъ, которыя ихъ переживали и, главное, принимали въ нихъ участіе, мы въ огромномъ большинств случаевъ напрасно стали бы ожидать вполн трезвой оцнки и безпристрастныхъ квалификацій дятелей и фактовъ упомянутой эпохи. Въ особенности не скоро дождались всеобщаго признанія т принципы, во имя которыхъ начался переворотъ 1789 г. Не только главные враги не хотли примириться съ тми идеями, которымъ традиція приписывала вс бдствія, постигшія Францію, но и прежніе сторонники новыхъ доктринъ не ршались весьма долго провозглашать ихъ съ былою силой и увренностью. Голоса людей, не отступившихъ отъ своихъ убжденій, продолжавшихъ громко и безстрашно отстаивать ихъ, были наперечетъ въ т времена, которыя непосредственно слдовали посл 1815 г., и, если коренные принципы названнаго переворота получили всемірно-историческое значеніе, то дятельность людей, сохранившихъ эти принципы, защищавшихъ ихъ въ трудные года отъ враговъ,— представляетъ особый интересъ теперь, когда, наконецъ, можно оцнить эту дятельность съ объективной, исторической точки зрнія. Слишкомъ мало было такихъ дятелей, слишкомъ немногіе съумли тотчасъ же посл пережитыхъ грандіозныхъ событій различить среди улегающейся бури ту ‘путеводную звзду’ {Выраженіе Бенжамена Констана.}, которая не переставала свтить имъ и отъ которой, по ихъ мннію, только и можно было ожидать спасенія, и такъ какъ этихъ людей было мало, то личная роль ихъ является еще значительне, дятельность каждаго изъ нихъ еще интересне. Біографіи человка, вписавшаго свое имя въ исторію въ качеств одного изъ самыхъ сильныхъ защитниковъ новыхъ ученій, и посвящется настоящій этюдъ.
При жизни Ройе-Колларъ пользовался громаднымъ вліяніемъ въ парламентскихъ кругахъ и въ обществ, его рчи являлись просто политическими событіями, его слова ловились и повторялись, къ нему обращались за поддержкой могущественныя партіи и министерскіе кабинеты. Но когда онъ умеръ въ 1845 г., посл пятнадцати лтъ, проведенныхъ въ деревн въ полномъ отчужденіи отъ общественныхъ длъ, — его смерть прошла незамченной, не вызвала даже сколько-нибудь значительной некрологической литературы. Другіе вопросы и другіе интересы волновали и раздляли Францію, и фигура стараго парламентариста уже давно, задолго до смерти, не привлекала къ себ вниманія. Ройе-Колларъ почти ничего не писалъ и не оставилъ посл себя совсмъ литературнаго наслдія. Это также способствовало тому, что о немъ мало помнили. Вс его рчи писались имъ цликомъ до произнесенія ихъ съ трибуны, но долгое время эти бумаги не были обнародованы. Только въ 1861 году другъ Ройе-Коллара Барантъ издалъ полностью вс рчи, вс докладныя записки, и вообще, вс документы, имющіе политическое значеніе и найденные въ кабинет покойнаго. Это изданіе {‘La vie politique de М. Royer Collard: ses discours et ses crits par’ М.de Barante Paris. 1861. 2 vol.}, состоящее изъ двухъ большихъ томовъ (больше тысячи страницъ), и служитъ главнымъ и непосредственнымъ источникомъ для изученія политическихъ доктринъ Ройе-Коллара. Біографическихъ работъ о немъ вплоть до самаго послдняго времени не появлялось, если не считать нсколькихъ большихъ замтокъ, не претендующихъ на особую освдомленность. Недавно, правда, въ Париж вышла въ свтъ книга Спюллера {Spuller: ‘Royer Collard’ (Paris 1895. 1 vol.): этюды Philippe’а и воспоминанія Сентъ-Бёва послужили Spuller’у источниками.} о Ройе-Коллар, содержащая довольно подробное его жизнеописаніе, но этотъ трудъ, удляя много мста личной жизни своего героя, совершенно не касается происхожденія и эволюціи его идей. Эта до сихъ поръ не выполненная задача тмъ больше заслуживаетъ вниманія, что правильное ея разршеніе помогло бы выяснить, какимъ образомъ и до какой степени XVIII вкъ вліялъ на ХІХ-ый въ такой важной категоріи идей, какъ политическія теоріи.
Ройе-Колларъ не только по своимъ ученіямъ, но и по личнымъ связямъ, и даже по возрасту принадлежитъ къ концу прошлаго и началу настоящаго вка, предварительное разсмотрніе біографическихъ фактовъ прямо приведетъ насъ къ анализу его воззрній и нсколько поможетъ разобраться въ нихъ.
Пьеръ-Поль Ройе-Колларъ родился въ 1763 г. въ деревн Сомпюи, въ Шампаніи. Его мать была Анжелика Колларъ, а отецъ — Антуанъ Ройе: дти этой четы носили двойное имя. И отецъ, и мать будущаго дятеля принадлежали къ типичнымъ сельскимъ дворянскимъ семьямъ старой Франціи. Цлыя поколнія этихъ семей жили и умирали въ своихъ родовыхъ помстьяхъ, занимаясь хозяйствомъ и охотами, а также усердно посщая церковь и читая книги духовнаго содержанія. И Ройе, и Коллары принадлежали къ янсенистскому толку, католическій піэтизмъ смшивался у нихъ съ чисто сектантскою суровостью морали и ригористичнымъ исполненіемъ ритуаловъ. Вообще, янсенизмъ пустилъ въ Шампаніи глубокіе корни, не только помщики, но и крестьяне склонялись къ нему. Досуги въ этой стран посвящались религіозному чтенію, совмстнымъ толкованіямъ трудныхъ мстъ Св. Писанія, крестьяне и слуги собирались по зимнимъ вечерамъ въ комнатахъ господъ, и хозяйка читала вслухъ Библію или Евангеліе, а собравшіеся благоговйно слушали. До какой степени набожность здсь была велика, указываетъ тотъ фактъ, что даже крестьянскія женщины, отправляясь на работу, брали съ собою Библію, чтобы почитать ее въ свободную минуту. Въ дом Ройе-Коллара была служанка, имвшая собственную библіотеку изъ 600—700 книгъ духовнаго содержанія, звали ее Маріей Жераръ. Мать Ройе-Коллара совершенно подходила по своему характеру и образу мыслей къ пуританской и нсколько ханжеской атмосфер, дарившей вокругъ. Она была женщиной жесткаго, сухого нрава, къ дтямъ особой любви не выказывала, и если любила ихъ, то поразительно искусно умла скрывать свои чувства, она зорко наблюдала за тмъ, чтобы семья въ положенные дни постилась, и вчно приставала къ своимъ сыновьямъ съ приглашеніями читать т или другія благочестивыя произведенія янсенистскихъ первоучителей. Какъ относились прочія дти къ ея заботамъ объ ихъ душ — мы не знаемъ, но Пьеръ не разъ сознавался впослдствіи, что духовно-просвтительное чтеніе надодало ему до невозможности, и что онъ даже поднималъ по этому поводу противъ матери знамя возстанія. Такой отзывъ тмъ боле любопытенъ, что онъ всегда отзывался о своихъ родителяхъ съ большимъ уваженіемъ. Подъ домашнимъ кровомъ у него выработался твердый характеръ, сложились ригористическія моральныя правила и навсегда окрпло религіозное чувство, онъ не былъ правоврнымъ католикомъ, но всю жизнь врилъ въ существованіе Бога, той же семейной обстановк, вроятно, онъ обязанъ нкоторыми непріятными сторонами своей натуры: весьма можетъ быть, что онъ не сдлался бы такимъ педантомъ, такимъ требовательнымъ человкомъ, если бы съ самаго дтства педантизмъ постоянно не превозносился передъ нимъ всми окружающими и если бы выполненіе щепетильныхъ и мелочныхъ требованій не ставилось на высоту внца добродтелей.
Когда онъ достигъ двнадцати лтняго возраста, его отправили въ Шомонъ, въ коллегію: курсъ, начатый въ Шомон, онъ кончилъ въ Сенть-Омер. Будучи въ коллегіи, онъ съ жаромъ занимался изученіемъ французской литературы и, въ особенности, ея классиковъ: Боссюэтъ, Паскаль не сходили съ его стола такъ же, какъ римскіе и греческіе историки и поэты, которыми онъ занимался, можетъ быть, не такъ усердно, но которые до конца жизни не переставали интересовать его. У него была привычка читать понравившееся произведеніе по десяти, пятнадцати разъ, и Расинъ, Корнель были изучены имъ почти на память. Современные писатели, наполнявшіе тогда своей славой всю Европу, не пользовались его расположеніемъ, правда, онъ любилъ и уважалъ Монтескье, но другимъ дятелямъ просвтительной литературы онъ не могъ простить ихъ вольнаго отношенія къ объектамъ религіозныхъ врованій. Въ особенности онъ ненавидлъ Вольтера, этотъ блестящій талантъ поражалъ и противъ воли привлекалъ его, заставлялъ любоваться собою, онъ читалъ вс сочиненія Вольтера отъ альфы до омеги, но никогда не поддавался этому вліянію и постоянно искалъ случая выразить свое отвращеніе къ гонителю infme.
Еще, когда онъ начиналъ прохожденіе курса коллегіи, родители Пьера объявили ему, что желали бы видть его священниковъ. При всей своей набожности молодой человкъ сознавалъ въ себ слишкомъ независимую натуру и слишкомъ широкій полетъ мысли, чтобы съ удовольствіемъ думать о стсненномъ поприщ католическаго духовнаго лица, онъ объявилъ родителямъ, когда, по окончаніи курса, они повторили свое предложеніе, что въ священники идти не желаетъ и что поищетъ себ заработка, занимаясь юриспруденціей. Вскор посл того онъ отправился въ Парижъ и, чтобы подготовиться къ самостоятельной адвокатской дятельности и на практик изучить судебную процедуру, поступилъ клеркомъ въ канцелярію одного парламентскаго прокурора, приходившагося ему дальнимъ родственникомъ.
Интересное время переживалъ тогда Парижъ, конецъ восьмидесятыхъ годовъ прошлаго столтія оставилъ въ умахъ разныхъ людей различныя, но всегда странныя впечатлнія и воспоминанія. Многіе вмст съ Талейраномъ говорили впослдствіи, что кто не жилъ до революціи, тотъ не знаетъ, что такое счастье, что никогда не дышалось такъ привольно и радостно, какъ тогда. Другіе описывали это время, какъ эпоху высшаго проявленія всхъ безобразій стараго режима. Третьи утверждали, что тревога и ожиданіе владли тогда всмъ существомъ человка, что гроза уже носилась въ воздух. ‘Часто я вглядывался въ ликующихъ нарядныхъ красавицъ, порхавшихъ по бальнымъ заламъ Тріанона, часто не могъ я отвести глазъ отъ ихъ веселыхъ кавалеровъ, и мн казалось, что на ихъ лица уже легла смертная тнь’, писалъ въ 30-хъ годахъ одинъ старый придворный Маріи-Антуанетты.
Тотъ кругъ парламентскихъ законниковъ и крупныхъ буржуа, въ который попалъ Ройе-Колларъ по прізд въ Парижъ, являлся оппозиціоннымъ слоемъ общества. Извстна роль, которую играли старые французскіе парламенты въ революціонную эпоху: они были очагомъ легальной оппозиціи, единственнымъ учрежденіемъ, которое хоть косвенно, хоть весьма слабо могло заявлять свое неудовольствіе, свой протестъ противъ дйствій правительства. Если вообще броженіе расло, если многіе уже были на готов и на сторож, то парламентъ одинъ имлъ физическую возможность начать борьбу съ правительствомъ, естественно, что популярность этого учрежденія была необычайна во всей Франціи. Молодой клеркъ всей душой былъ на сторон недовольныхъ и уже черезъ много лтъ не находилъ словъ, чтобы выразить свое восхищеніе поведеніемъ парламента передъ революціей. Его плняло тутъ все: и важныя традиціонныя формы, и величавая сдержанность рчи и поступковъ, и непоколебимая стойкость политики, и, наконецъ, умренность и законность требованій. Мы едва ли ошибемся, если скажемъ, что никогда уже никакое политическое собраніе не было такъ по сердцу Ройе-Коллару, какъ старое судебное учрежденіе дореволюціонной Франціи. Сложились ли у него къ тому времени вполн опредленныя политическія убжденія, мы не знаемъ, насколько можно судитъ по отрывочнымъ даннымъ, въ его тогдашнемъ міросозерцаніи господствовалъ лишь отрицательный взглядъ на современный государственный строй, но каковы были его положительныя воззрнія, сказать трудно. Подобно всей оппозиціонной буржуазіи, которой принадлежитъ дебютъ въ великой революціи, Ройе-Колларъ стоялъ за уничтоженіе привилегій дворянства и духовенства и за ограниченіе королевской власти, но ошибочно было бы думать, что исключительно классовое раздраженіе говорило въ немъ: опять-таки, подобно почти всему среднему сословію въ эти годы, онъ совершенно безкорыстно желалъ всеобщаго равенства для французскаго народа. ‘Мы вс были патріотами, это было время патріотизма’, говаривалъ онъ часто въ старости. Въ его положеніи въ эту эпоху можно замтить извстную двойственность: по своимъ общественнымъ взглядамъ онъ примыкалъ къ широкому кругу либеральной буржуазіи, но по религіознымъ воззрніямъ рзко отдлялся отъ этой группы. Онъ оставался врующимъ христіаниномъ, нужно перенестись въ то время, чтобы понять, какимъ образомъ такая интимная сторона душевной жизни, какъ вра, могла создавать нкоторую неопредленность въ положеніи молодого человка: тогда религіозное отрицаніе или индифферентизмъ являлись въ глазахъ многихъ боевымъ оружіемъ въ борьб противъ привилегированнаго сословія ‘монаховъ и священниковъ’. Посщеніе церкви, сдержанные отзывы о духовенств, наличность католическихъ идей,— все это считалось не только отсталостью въ интеллектуальномъ отношеніи, но и признакомъ политическаго оппортюнизма. Конечно, знавшіе его люди, хорошо понимали, чему сочувствуетъ Ройе-Колларъ — новой или старой Франціи, но пользоваться вліяніемъ въ широкихъ кругахъ либеральной молодежи онъ не могъ уже, вслдствіе отсутствія требовавшагося тогда вполн однороднаго политическаго символа вры.
Стоя въ принцип за представительный образъ правленія, онъ однако, не склонялся на сторону парламентскихъ учрежденій Великобританіи, отъ тогдашнихъ англомановъ его отдляло глубокое отвращеніе къ аристократическимъ привилегіямъ и ко всему, что, такъ или иначе, напоминало олигархію. Но его не смущало отсутствіе вполн выработаннаго положительнаго идеала: отрицательный былъ за то ему слишкомъ ясенъ, и вся душевная энергія вкладывалась цликомъ въ стремленіе разрушить старый строй. Когда, наконецъ, были созваны генеральные штаты, Ройе-Колларъ былъ весь поглощенъ вниманіемъ къ тому, что происходило на засданіяхъ представителей, онъ слдилъ за тми двумя потоками, на которые сначала разбилось революціонное теченіе: бурныя дебаты въ собраніи занимали его такъ же живо, какъ поднимавшаяся гроза среди парижскаго народа. Онъ вовсе не желалъ, чтобы движеніе приняло исключительно парламентскія формы, онъ понималъ, что старая власть все еще остается во глав правленія, что безъ вншней поддержки собраніе не будетъ дйствовать такъ увренно, какъ ему бы хотлось. Народъ казался ему главнымъ героемъ начинавшейся трагедіи, и его потянуло къ сближенію съ низшими слоями парижскаго народонаселенія. Онъ жилъ на одной изъ улицъ проходящихъ около, самой рки. Эти улицы были тогда заселены по большей части мелкими ремесленниками и торговцами, рыбаками, поденщиками, работавшими на пристани и т. п. Ройе-Колларъ сразу вошелъ въ довріе къ своимъ сосдямъ, ежедневно можно было видть его окруженнаго толпой рыбаковъ, матросовъ и рабочихъ и разсказывающаго имъ новости дня самымъ оживленнымъ образомъ. Нечего и говорить, что тема этихъ бесдъ всегда была одна и та же: борьба между собраніемъ и королемъ занимала вс умы. Простой народъ, на девять десятыхъ безграмотный, зналъ въ самыхъ общихъ чертахъ о ход событій, до генеральныхъ штатовъ (а потомъ конституанты) ему было первое время довольно мало дла. Заполнить ненормальную и даже опасную пропасть, существовавшую между народомъ и представителями трехъ сословій могло только лишь политическое воспитаніе, и если событія не по днямъ, а по часамъ усиливали всеобщій интересъ къ текущимъ дламъ, то люди, подобные Ройе-Коллару, старались пользоваться этимъ съ той цлью, чтобы направить силу народа на поддержку собранія. Онъ объяснялъ своимъ собесдникамъ положеніе и роль отдльныхъ группъ въ собраніи, давалъ характеристику дятелей, уже начинавшихъ привлекать къ себ вниманіе Франціи, излагалъ передъ ними ходъ каждаго засданія, передавалъ рчи ораторовъ. Роль ментора, политическаго воспитателя, всегда прекрасно удавалась Ройе-Коллару, и, видно, онъ умлъ понравиться своимъ слушателямъ, потому что, когда нужно было избирать коммунальный совтъ и Парижъ былъ раздленъ на избирательные округи,— молодой, никому изъ вліятельныхъ лицъ невдомый, юристъ былъ избранъ депутатомъ отъ того округа, гд онъ жилъ.
Этотъ первый коммунальный совтъ города Парижа состоялъ, по большей части, изъ убжденныхъ конституціоналистовъ и радикаловъ. Въ его составъ входили, между прочимъ, Кондорсэ и астрономъ Бальи, бывшій мэромъ Парижа. Ройе-Колларъ понравился своимъ товарищамъ и вскор они его выбрали секретаремъ совта. Кондорсэ полюбилъ его, но въ особенности онъ сошелся съ Бальи, астрономическіе трактаты котораго изучалъ еще въ коллегіи. Бальи сталъ другомъ и руководителемъ Ройе-Коллара, который всегда вспоминалъ о немъ съ грустью и любовью. Когда наступилъ терроръ, когда Кондорсэ и Бальи пали его жертвами, это причинило ихъ молодому другу тяжкое горе, которое не утихло съ годами. Тридцать пять лтъ спустя {Spdier, 26.}, произнося рчь въ академіи, Ройе-Колларъ плакалъ, говоря о Бальи, и говорилъ, что это имя напоминаетъ ему самыя высокія и лучшія чувства, когда-либо владвшія имъ въ жизни. Кондорсэ, Бальи, а также Лафайеть, котораго онъ глубоко уважалъ, имли на него большое вліяніе въ томъ отношеніи, что ввели его въ самую лабораторію тогдашней политической жизни и ярко освтили передъ нимъ путь, n которому шла Франція. Ройе-Колларъ въ это время сталъ задумываться надъ такими вопросами, которыхъ онъ раньше не задавалъ себ. По его мннію, было достигнуто весьма многое, къ чему стремились съ начала переворота, а между тмъ общественное настроеніе какъ-то на его взглядъ странно не утихало. Наоборотъ, были симптомы, показывавшіе, что движеніе разростается и выходить изъ предловъ, гд оно казалось нкоторое время заключеннымъ. Такое событіе, какъ ночь четвертаго августа,— правда, привело его въ восторгъ, окончательное крушеніе сословныхъ привилегій,— казалось ему величайшимъ подвигомъ собранія, но уже эта ночь навела его на раздумье, le fit rflchir, какъ выражался онъ самъ. Онъ былъ того мннія, что все начало длаться какъ-то слишкомъ поспшно, лихорадочно быстро, какъ и многіе другіе, онъ не былъ въ состояніи сразу приноровиться къ быстрому ходу политической жизни, онъ все еще сердцемъ былъ на сторон революціи, но умомъ не всегда успвалъ идти въ уровень съ событіями.
А новое настроеніе народа вскор дало себя знать и въ выбор вліятельныхъ лицъ: Бальи былъ найденъ слишкомъ умреннымъ, и вмсто него мэромъ сдлали Петіона, убжденнаго и крайняго радикала. Ройе-Колларъ продолжалъ исполнять свои обязанности секретаря совта, хотя уже чужіе люди окружали ею и другіе голоса ему приходилось слышать. Когда, наконецъ, десятаго августа 1792 г. монархія была низвергнута, когда крайніе элементы торжествовали на всхъ пунктахъ и власть перешла почти всецло въ ихъ руки, Ройе-Колларъ счелъ для себя немыслимымъ оставаться на своемъ посту и подалъ въ отставку. Вмсто него, секретаремъ коммунальнаго совта тотчасъ же былъ избранъ Тальенъ, вскор прославившійся въ качеств одного изъ самыхъ ярыхъ террористовъ. Ройе-Колларъ въ положеніи частнаго лица продолжалъ длать то же, что онъ длалъ до своего избранія: бесда съ матросами, рыбаками и продавцами зельтерской воды продолжались по прежнему, но тонъ этихъ бесдъ былъ уже иной. Теперь Ройе-Колларъ употреблялъ вс мры, чтобы отвратить своихъ слушателей отъ террористической политики крайнихъ партій, политики, ставшей слишкомъ замтной посл казни короля. Просто поразительный успхъ увнчалъ его усилія: округъ Сенъ-Луи (въ которомъ онъ жилъ), уполномочилъ его явиться въ конвентъ въ ма 1793 года и просить верховное собраніе воздерживаться отъ тхъ страшныхъ мропріятій противъ всхъ подозрительныхъ лицъ, отъ тхъ жестокостей, которыми конвентъ уже усплъ нагнать ужасъ даже на самыхъ искреннихъ республиканцевъ.
Какъ извстно, май мсяцъ 1793 года былъ временемъ послднихъ, ршительныхъ схватокъ между жирондистами и монтаньярами: Ройе-Колларъ горячо желалъ побды жирондистовъ и на свою делегацію смотрлъ, какъ на средство подйствовать отъ имени общества въ пользу боле умренной партіи. Нужно замтить, что изъ могучихъ людей конвента онъ ни съ кмъ въ близкихъ отношеніяхъ не находился и поэтому могъ разсчитывать только лишь на поддержку жиронды. Любопытно, что Ройе-Колларъ былъ знакомъ съ Дантономъ, Дантонъ пытался даже привлечъ его на свою сторону, но вс попытки были напрасны. ‘Переходите къ намъ,— сказалъ Дантонъ ему,— нужно съ волками по волчьи выть (il faut hurler avec les loups)’. ‘Это позволительно только волкамъ’, возразилъ Ройе-Колларъ. На этомъ они и покончили. Ройе-Колларъ высоко цнилъ личный характеръ Дантона, считалъ его великодушнымъ человкомъ, но сближеніе съ нимъ казалось ему немыслимымъ.
Итакъ, говоря съ якобинцами въ собраніи отъ имени своего округа, Ройе-Колларъ не имлъ подъ собою той почвы личной безопасности, которая въ эти времена была исключительнымъ удломъ людей, заявившихъ свою благонадежность, свой ‘civisme’, передъ сильнымъ міра сего. Можно было ожидать робкихъ, нершительныхъ фразъ, колебаній, оговорокъ, однако его рчь передъ конвентомъ полна спокойнаго достоинства и смлости. Нкоторыя выдержки изъ нея лучше всего характеризуютъ тогдашнія убжденія Ройе-Коллара. ‘Наступило время,— сказалъ онъ {См. Barante I, 9, вс рчи и произведенія Ройе-Коллара я цитирую по единственному полному изданію Barante’а, заглавіе котораго приведено выше.},— когда намъ нужно прервать молчаніе и заявить наше желаніе. Мы знаемъ въ конвент только конвентъ. Въ каждомъ изъ его членовъ мы будемъ защищать народное верховенство, представителями котораго вс они являются. Мы будемъ защищать его отъ всхъ, кто подъ маской патріотизма желаетъ убить свободу… Пусть окровавленный скипетръ анархіи будетъ сломанъ, пусть начнется царство законовъ’… Жирондисты встртили эту рчь апплодисментами, а монтаньяры ее запомнили, такъ же какъ имя смльчака.
Произнести такую рчь передъ конвентомъ было почти равносильно тому, какъ если бы московскій бояринъ произнесъ передъ Іоанномъ Грознымъ филиппику противъ царской власти. Разница заключалась лишь въ томъ, что Ройе-Коллара не могла постигнуть кара сразу, такъ какъ, повторяемъ, еще шелъ послдній актъ борьбы монтаньяровъ за власть. Но финалъ не заставилъ себя долго ждать: черезъ нсколько дней посл рчи Ройе-Коллара, 31 мая, ршилось паденіе жиронды. Монтаньяры держали въ своихъ рукахъ Францію, разыскивали измнниковъ и сводили счеты со своими политическими антагонистами. Полиція уже искала Ройе-Коллара, чтобы спасти свою голову, ему нужно было бжать изъ Парижа, какъ можно поспшне. Онъ усплъ прискакать въ Сомпюи, въ родную деревню, и явился къ матери (отецъ его умеръ незадолго до того). Трудное дло предстояло матери и сыну: нужно было беречься, потому что, въ случа доноса, спасенія ожидать нельзя было не только Ройе-Коллару, но и его матери за то, что не донесла и укрыла его. На слугъ и крестьянъ можно было положиться, въ особенности на нкоторыхъ. Г-жа Ройе попросила старую служанку (Жераръ) поселиться на самомъ верхнемъ этаж дома и наблюдать за окрестностями, чтобы всегда можно было знать о приближеніи опасности. Другому слуг она приказала всегда держать подъ сдломъ лошадь на случай, если нужно будетъ бжать. А сыну своему она посовтовала каждый день съ утра отправляться въ поле на работу и возвращаться поздно вечеромъ.
Конечно, такое положеніе длъ долго длиться не могло, прежде всего, г-жа Ройе сама по себ казалась неблагонамренной, потому что было извстно, что она любитъ читать Евангеліе и что у нея часто собираются крестьяне для общей молитвы, кром того, революціонная полиція была слишкомъ хорошо организована, чтобы бглецъ могъ долго скрываться отъ ея взоровъ. Въ одинъ прекрасный день въ домъ Ройе явился прокуроръ округа Витри-ле-Франсуа, нкто Гери. Войдя въ комнату хозяйки дома, онъ засталъ ее за рукодльемъ, окруженной служанками и читающей имъ книгу духовнаго содержанія. Стны комнаты были украшены двумя большими распятіями. Прежде чмъ заявить о цляхъ посщенія, гражданинъ Гери счелъ долгомъ возмутиться такой неблагонамренной обстановкой. ‘Какъ, милостивая государыня,— сказалъ онъ,— что это вы развсили по стнамъ? Неужели вы не знаете, что это анти-революціонно?’ Бдная женщина отвчала, что она привыкла къ этимъ Распятіямъ, что это фамильные предметы. Гери прервалъ ее, какъ онъ впослдствіи самъ сознался, ему импонировало ея безстрашіе. ‘Дло не въ томъ: я пріхалъ по поводу вашего сына. У меня есть относительно него самыя строгія распоряженія, и я знаю, что онъ здсь, знаю, что онъ длаетъ, въ какомъ часу отправляется на работу и когда возвращается. Я явился сюда, еще не зная, какъ съ нимъ поступить’. (А не зналъ Гери, какъ поступить оттого, что прослышалъ о знакомств съ преслдуемымъ самого Дантона и боялся излишней исполнительностью навлечь на себя неудовольствіе). ‘Вашъ сынъ сильно скомпрометтированъ,— продолжалъ онъ,— я не могу его скрывать или защищать, я могу разв только не замчать его. Я подожду его здсь и мы посмотримъ тогда, что длать’. Когда вечеромъ Ройе-Колларъ возвратился съ работы, Гери сказалъ ему: ‘Ты подвергаешься большой опасности и мн нтъ охоты себя погубить изъ за тебя, но изъ уваженія къ твоей матери я тебя спасу, напишу въ Парижъ, что я тебя не нашелъ’. Такъ онъ и написалъ, этому странному великодушію или нершительности прокурора Ройе-Колларъ былъ обязанъ жизнью.
Молодой человкъ прожилъ еще нкоторое время, никуда уже не показываясь, въ дом своей матери, со дня на день онъ ожидалъ, что за нимъ придутъ жандармы, но вмсто, того явилось въ Сомпюи облетвшее всю Францію извстіе о переворот 9-го термидора. Робеспьеръ палъ, терроръ окончился, десятки тысячъ людей выходили изъ тюремъ и казематовъ, Ройе-Колларъ находился вн опасности.
Возвращаться въ Парижъ ему все-таки не хотлось, группировка партій была слишкомъ неясной, для него, общая политическая атмосфера казалась ему совсмъ новой и непонятной. Онъ остался въ Сомпюи. Здсь въ родной деревн ему все-таки пришлось вскор заняться политикой. Дло въ томъ, что директорія, смнившая конвентъ, на первыхъ порахъ часто подражала ему. въ деспотическихъ замашкахъ и проявленіяхъ произвола, и ея чиновники нердко представляли нчто среднее между недавними слугами террора и должностными лицами стараго порядка. Департаментскія власти (Марны) приказали жителямъ общины Сомпюи доставить подводы и провожатыхъ для перевозки военныхъ припасовъ въ Метцъ, а также требовали, чтобы община приняла на свой счетъ издержки, понесенныя правительствомъ на содержаніе войскъ, которыя нсколько раньше были употреблены для приведенія жителей Сомпюи въ надлежащую покорность. Итакъ, дло шло о двойной реквизиціи, казавшейся всмъ обитателямъ деревни мрою несправедливою и жестокою. Они ршили составить ‘протестацію’, т. е. жалобу на дйствія департаментскихъ сановниковъ, и послать ее въ Парижъ. Редакцію этой жалобы они возложили на Ройе-Коллара. Онъ съ жаромъ принялся за дло, и вскор бумага была готова. Она интересна не столько по своему значенію, сколько въ чисто біографическомъ отношеніи: врядъ ли какой другой политическій дятель обладалъ такой удивительной способностью восходить отъ конкретныхъ фактовъ общественной жизни къ общимъ принципамъ, высказывать по поводу самыхъ неважныхъ на первый взглядъ текущихъ длъ — руководящія воззрнія и теоріи. Онъ настаиваетъ на томъ, что власти не имли права возлагать на жителей Сомпюи денежный штрафъ безъ приговора суда, напоминаетъ, что вообще реквизиціи это чисто революціонная мра, которую пора оставить.
Эта бумага должна была пройти черезъ руки администратора департамента Марны Бранжа и, конечно, она ему не понравилась. Онъ ее задержалъ и грозилъ преслдовать автора. Тогда Ройе-Колларъ написалъ и напечаталъ открытое письмо {Barante I, 14.} къ Бранжу, это письмо представляетъ настоящую публицистическую проповдь. Прежде всего Ройе-Колларъ просить Бранжа воздерживаться на будущее время отъ инсинуацій, онъ, Ройе-Колларъ, писалъ въ своей жалоб, что реквизиціи несправедливы, а администраторъ понялъ или притворился, что понялъ это дло такъ, будто жалобщикъ желалъ бы распущенія всей арміи. Зачмъ понадобился такой пріемъ? Затмъ, чтобы намекнуть на существующее, будто бы, единство мысли между Ройе-Колларомъ и врагами родины. Дале. Администраторъ не пропускалъ жалобу въ Парижъ потому, что онъ усмотрлъ въ дйствіяхъ Ройе-Коллара обдуманное намреніе надодать всякими пустяками законодательному корпусу и тмъ самымъ мшать его правильнымъ занятіямъ. По мннію Ройе-Коллара, это также инсинуація, и весьма грубая. Шагъ за шагомъ доказываетъ онъ правоту своей жалобы и своихъ поступковъ и уличаетъ администратора въ незнаніи и неисполненіи законовъ. ‘Я знаю, милостивый государь,— пишетъ онъ въ конц,— что Вы уже оклеветали мои намренія и мотивы, я думаю, что вы и дальше будете клеветать на нихъ. Можетъ быть, это вамъ и удастся, я — одинъ, я живу въ безвстномъ одиночеств, а вы располагаете всми силами администраціи, членомъ которой состоите. Отъ васъ зависятъ и съ вами такъ или иначе связаны весьма многіе люди, которые привыкли смотрть на все вашими глазами и ненавидть то, что вы ненавидите. Но общественное мнніе не принадлежитъ ни правительству, ни отдльнымъ партіямъ, рано или поздно, а истина и разумъ завоюютъ его. На меня меньше всего могутъ подйствовать ваши угрозы… Мысль нельзя сковать цпями, а дйствія людей должны сдерживаться рамками закона, но не предписаніями администраціи…’
Ройе-Колларъ всей душой ненавидлъ преданія конвента, ничто не могло возмутить его боле, нежели терростическія привычки сановныхъ лицъ, удержавшіяся отъ недавняго, но уже безвозвратно минувшаго прошлаго. Въ то время, какъ большинство не переставало называть свое время словомъ revolution, обозначая этимъ эпоху съ 1789 года, Ройе-Колларъ понималъ подъ этимъ выраженіемъ только мсяцы террора. Онъ всегда считалъ ‘революцію’ чмъ то незаконнымъ, уродливымъ, взятіе Бастиліи, дйствія первыхъ двухъ собраній и даже дятельность конвента до паденія жиронды представлялись ему совершенно закономрными событіями. Къ несчастью, эти событія были насильственны, но насильственность была тутъ, по его мннію, необходима и законна, за вычетомъ разв только казни Людовика XVI, которую онъ считалъ излишней. Что же касается до террора, то именно онъ и былъ временемъ беззаконій и разбоя, революціей противъ первыхъ основъ морали. Таково было убжденіе Ройе-Коллара, и онъ не переставалъ при каждомъ случа подчеркивать разницу между ‘освободителями народа’ 1789 г. и ‘убійцами’ 1793 г. У него было весьма много единомышленниковъ во всей Франціи и въ его родномъ департамент, со времени жалобы на реквизицію и печатной полемики съ администраторомъ, популярность Ройе-Коллара въ округ Марны возросла въ необычайной степени и имъ начало овладвать желаніе выступить на активную политическую арену.
Время тогда стояло интересное, директорія боролась на два фронта — съ роялистами, желавшими возвращенія на престолъ графа Провансскаго, и съ якобинцами, мечтавшими объ учрежденіи новой единой палаты, новаго конвента. Наконецъ, были у директоріи еще странныя отношенія съ молодымъ генераломъ, который исполнялъ вс возлагавшіяся на него порученія весьма хорошо, но какъ-то ужъ слишкомъ быстро и удачно… Впрочемъ, этого генерала удалось пока отправить въ другую часть свта. Позволительно давать самыя разнообразныя характеристики различнымъ режимамъ великой революціи, но врядъ ли можно какой-либо изъ нихъ назвать правительствомъ приключеній съ такой справедливостью, какъ режимъ директоріи. Вся безпринципность ея политики сказывается лучше всего въ тхъ союзахъ съ отдльными партіями, которые директорія послдовательно заключала. Она интриговала съ якобинцами противъ роялистовъ, соединялась съ рояли