Полициймейстер Бубенчиков, Филиппов Михаил Абрамович, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 113 минут(ы)

ПОЛИЦЙМЕЙСТЕРЪ БУБЕНЧКОВЪ.

ГЛАВА I.
ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ВЪЗДЪ ПОЛИЦЙМЕЙСТЕРА БУБЕНЧИКОВА ВЪ ГОРОДЪ ПРИМОРСКЪ.

Покойные піиты: Херасковъ, Петровъ и Сумароковъ (царство имъ небесно!…) иначе не начинали своихъ поэмъ, какъ возгласомъ: ‘пою!’. Напримръ:

Пою отъ варваровъ Россію свобожденну,

Поправшу власть татаръ и иго дерзновенно….

Такое вступленіе очень мило! Чмъ оно хуже начала нашихъ повстей и романовъ, обыкновенно начинающихся списываньемъ какого нибудь будуара, гостиной, или какого нибудь городка, въ царствованіе царя Гороха? На мой взглядъ,— оно даже лучше! По крайней мр, безъ всякихъ околичностей, прямо поетъ о дл…. А то вс эти описанія павильоновъ, будуаровъ и гостиныхъ, въ которыхъ идеальныя красавицы съ неслыханными физическими и нравственными совершенствами фантазируютъ о томъ, какъ приставить рога своимъ мужьямъ…. правду-истину сказать, до тоски надоли! При всей своей поэтичности, они производятъ иной разъ въ душ такое непоэтическое настроеніе, что только вздохнешь да подумаешь: Боже всемогущій! почему бы и нашимъ поэтамъ и сочинителямъ не начинать своихъ поэмъ такъ, какъ ихъ начинали Херасковъ, Петровъ, Сумароковъ и прочая честная компанія?…

И въ самомъ дл, читатели, не лучше ли и намъ, гражданамъ XIX вка, какъ выражается одинъ мой знакомый, начать пть своихъ героевъ?

О! зачмъ я не родился поэтомъ! Я бы первый звучнымъ александрійскимъ стихомъ восплъ моего Бубенчикова!… Попытаться разв?… Нтъ? не унижу искусства — и начну разсказъ мой, по мр данныхъ мн силъ, шероховатой и презрнной прозой, впрочемъ, безъ всякихъ поэтическихъ вступленій и описаній.

Вотъ извольте слушать.

Въ город Приморск грязь по колно, хотя на двор стоитъ іюнь. Не врите такому диву,— позжайте и вы убдитесь, что этотъ городъ — чудо изъ чудесъ… подымется пыль — и море, разстилающееся у его подножья, становится срымъ, и буквально — на мор пыль, или польетъ дождь — и вы тонете на его улицахъ въ лужахъ, въ особенности на базарныхъ площадяхъ. Въ этомъ-то миломъ и поэтическомъ город, на одной изъ его неглавныхъ улицъ, стоитъ хорошенькій домикъ, близь него хлопочутъ квартальный надзиратель — худенькій, рыженькій, съ медалью за турецкую кампанію, и два полицейскихъ солдата: квартальный на вс лады и манеры бранитъ и грязь и городъ, солдаты лопатами прочищаютъ улицу.

— Отъ этой грязи просто хошь вонъ бги!… начинаетъ одинъ изъ нихъ, обращаясь къ товарищу.

— Чтобъ ей, проклятой, сквозь землю провалиться! отвчаетъ флегматически другой.

Въ это время на кляч, запряженной въ ветхую повозчинку, детъ оборванный жидокъ.

— Куда лзешь, жидюга? для тебя что ли чистимъ улицу? кричитъ ему грозно солдатъ, начавшій разговоръ,— и энергически грозитъ ему лопатой.

Жидокъ останавливаетъ клячу и сквозь носъ говоритъ:

— Кудазе хать?— сюдой шляхъ для всихъ.

— Разв не знаешь, жидюга, палицмстера ждемъ!— ему фатеру готовимъ.

— Палицмстера?… восклицаетъ вопросительно жидокъ, быстро поворачиваетъ въ-обратную и начинаетъ хлестать кличу изо всхъ силъ, но кляча, какъ разумное животное, понимая, что если она на этотъ разъ побжитъ, то ея владлецъ и въ другой разъ пожелаетъ повторенія того же самого, въ дипломатической своей ршимости, упорно стала — и ни съ мста. Жидокъ встаетъ на ноги и начинаетъ ее хлестать на вс бока, квартальный бранится, полицейскіе солдаты шумятъ… Вдругъ, о ужасъ! коляска, запряженная шестерней, несется во всю прыть и форрейгоръ почти назжаетъ на бднаго еврея.

Изъ коляски выглядываетъ брюнетъ, въ военной фуражк, квартальный бжитъ по грязи къ экипажу, берется подъ козырекъ и скороговоркой, картавя, говоритъ:

— Честь имю явиться вашему высокоблагородію: квартальный надзиратель 1-го квартала, 3-ей съзжей части, провинціальный секретарь Блюдолизъ. Все обстоитъ благополучно…

— Какъ все обстоитъ благополучно, когда въ грязи у васъ тонутъ люди? за городомъ везд сухо, а здсь хоть въ лодк катайся. Гд моя квартира?

— Ваше высокоблагородіе, ужь дв недли, какъ мы ждемъ васъ…. Эй, вы! оттащите повозку этого жида…. дайте дорогу его высокоблагородію.

Солдаты суетятся близь повозки, отваживаютъ ее въ сторону, экипажъ новаго полиціймейстера торжественно възжаетъ во дворъ его квартиры: тамъ, на порог, его встрчаетъ старый полиціймейстеръ съ частнымъ приставомъ.

Первый изъ нихъ выше средняго роста, блокурый мужчина, съ легкой просдью и лысиной, форменный сюртукъ на немъ поистасканный. Второй — толстый, съ распухшимъ краснымъ лицомъ и маленькими срыми глазами.

Новый полиціймейстеръ выходитъ изъ коляски и протягиваетъ старому руку.

— Имю честь рекомендоваться штабсъ-капитанъ лейбъ-гвардіи ** полка Бубенчиковъ.

— Имю честь рекомендоваться, прерываетъ его старый полиціймейстеръ: — вашъ предмстникъ, полковникъ Шлагенштокъ. Поздравляю васъ съ пріздомъ… Слава Богу, что благополучно къ намъ прибыли…. Съ какимъ нетерпніемъ я васъ ждалъ…. Рекомендую вамъ пристава 3-ей части Свинорылова…. Вы врно устали съ дорога: я приготовилъ обдъ, самоваръ… что прикажете?…

— Я бы чаю напился…. съ дороги жажда…. Наши станціи никуда не годятся: если изъ города не возьмешь запасовъ провизіи, можно умереть съ голоду. Одинъ только несчастный самоваръ засташь и то страшно изъ него пить чай — можно отравиться: по нскольку лтъ онъ не лудится!

— Точно такъ-съ, отвчаетъ съ сладенькой улыбкой приставъ.

— Гмъ! произноситъ многозначительно Шлагенштокъ и выразительнымъ жестомъ приглашаетъ Бубончикова въ столовую.

Здсь на кругломъ ясеневомъ стол шипитъ самоваръ, секретарь полиціи, высокій мужчина, въ синихъ очкахъ, суетится близь него, принявъ на себя обязанность хозяйки.

— Рекомендую вамъ секретаря полиціи г. Шпака. Онъ на сегодняшній день у насъ хозяйка, произноситъ съ нкоторою торжественностью Шлагенштокъ.

— Очень благодаренъ, отвчаетъ Бубенчиковъ.

А Свинорыловъ при этомъ улыбается такъ умильно и облизывается точно котъ, нахлебавшійся густыхъ сливокъ,— какъ будто его высокоблагородіе сказалъ удивительно умную вещь! Бубенчиковъ садится за столъ, беретъ съ видимою усталостью стаканъ и, прихлебнувъ изъ него, обращается къ Шлагенштоку.

— У васъ все готово къ сдач должности?

— Все какъ съ иголочки: дла вс въ порядк, вдомости готовы, все хозяйство въ порядк.

— Такъ я могу сегодня или завтра вступить въ должность?

— Какъ угодно.

Бубенчиковъ, обращаясь къ секретарю:

— Потрудитесь написать предложеніе полиціи о вступленіи мною завтра же въ должность. А вы, полковникъ, завтра же сдадите мн хозяйство, пожарная команда у васъ въ исправности?

— Какъ съ иголочки: лошади немного устарли, брантсъбои ветхи, но они отмнно хорошо дйствуютъ.

— Завтра посмотримъ.

Бубенчиковъ бросаетъ серьзный взглядъ на Шлагенштока и пораженъ тмъ, что его предмстникъ насупился и кусаетъ кончики своихъ жесткихъ усовъ, отъ него переводитъ свой взоръ къ Свинорылову и Шпаку, первый снова сильно облизывается, а второй принялъ мрачное выраженіе и трагическую позу. ‘Что нибудь нечисто’, подумалъ Бубенчиковъ:— ‘вроятно пожарная команда въ сильномъ безпорядк’, обращаясь къ Шлагенштоку, эту мысль онъ перефразировалъ слдующемъ образомъ:

— Здсь должна бы быть отличная пожарная команда: городъ иметъ столько средствъ, столько доходовъ…

— Такъ-съ, отвчаетъ Шлагенштокъ,— но ремонту мало отпускаютъ, поживете, увидите.

Скрипъ пера секретаря, пишущаго предложеніе полиціи, обращаетъ на себя вниманіе присутствующихъ, Бубенчиковъ подымается съ мста, подходитъ къ нему и говоритъ отрывисто:

— Пишите, что, по распоряженію высшаго начальства, назначенъ сюда для исправленія полиціи, пишите бумагу погрозне.

— Слушаю-съ, отвчаетъ секретарь и подымаетъ на носу такъ высоко очки, что чрезъ нсколько минутъ вынужденъ ихъ опустить.

— Разв г. министръ мною недоволенъ? флегматически спрашиваетъ Шлагенштокъ.

— Не вами, а полиціею. Его высокопревосходительство, при моемъ отъзд, изволилъ благосклонно мн сказать: ‘вы принимаете полицію, гд нтъ ни одного порядочнаго человка,— преобразуйте ее, приставовъ и квартальныхъ смните’.

При этомъ онъ бросаетъ на Свинорылова грозный взглядъ, имющій слдующій смыслъ: ничтожный смертный, захочу — и уничтожу тебя. Свинорыловъ краснетъ, пыхтитъ, сморкается и кашляетъ.

Бубенчиковъ начинаетъ ходить быстро взадъ и впередъ по комнат, Шлагевштокъ даетъ правой рукой разныя направленія своимъ усамъ: то закручиваетъ ихъ торчмя, то внизъ, то старается захватывать ихъ губами, а покраснвшая его лысина доказываетъ, что онъ взволнованъ. Секретарь пишетъ бумагу такъ шибко, какъ будто его кто нибудь гонитъ въ шею, скрипніе его пера съ каждой секундой усиливается все боле и боле, наконецъ, достигнувъ фортиссимо, скрипніе вдругъ замолкаетъ: перо съ быстротою молніи появляется за ухомъ секретаря, который подымается и читаетъ:

‘Приказомъ отъ 1 мая сего года, за No 5,000,600, я назначенъ въ должность полиціймейстера въ Приморскъ, прибывъ сего числа къ мсту моего назначенія, я завтра вступаю въ отправленіе моей должности. Вслдствіе сего предлагаю оной полиціи: на завтрашнее число, къ 8 часамъ утра, сдлать зависящее распоряженіе, чтобы вс чины оной полиціи явились къ тому времени въ ея присутствіе. Къ сему присовокупляю, что завтра будутъ осмотрны мною вс дла и хозяйство полиціи, и буде я найду какой либо безпорядокъ, взыщу съ виновныхъ по всей строгости законовъ, ибо я присланъ сюда для исправленія полиціи’.

Прочитавъ это краснорчивое посланіе, секретарь окидываетъ присутствующихъ торжествующимъ взоромъ.

— Хорошо, сказалъ Бубенчиковъ.— Перепишите на бло, я подпишу и вы отправите эту бумагу немедленно въ полицію.

Въ это время Шлагенштокъ подмигнулъ секретарю и частному приставу, чтобы они удалились.

Приставъ, вытянувъ свою толстую фигуру, обратился къ Бубенчикову:

— Никакихъ нтъ-съ приказаній?

— Никакихъ, отвчалъ тотъ сухо и поклонился ему.

Приставъ, раскланиваясь, лвой ногой шаркнулъ назадъ, а правую граціозно согнулъ: эту честь оказывалъ онъ только начальству, и чмъ выше было лицо, тмъ боле правая нога его принимала дугообразное положеніе и тмъ сильне было шарканье лвой. Секретарь въ свою очередь взялъ фуражку и объявилъ, что онъ немедленно сбгаетъ домой и сію же минуточку перепишетъ бумагу на-бло. Они уже хотли выйти, но Бубенчиковъ возвратилъ пристава.

— Я хочу васъ просить, сказалъ онъ,— отыскать сейчасъ же господина Искрина, года два тому назадъ онъ выхалъ сюда изъ Петербурга и, кажется, занимается частными длами.

— Я его отыщу сейчасъ же, отвчалъ приставъ и быстро ушелъ.

Когда Шлагенштокъ остался глазъ на глазъ съ Бубенчиковымъ, ему хотлось излить свое сердце предъ своимъ намстникомъ, т. е. сказать ему: дружище, не бери съ меня ни копйки, хотя пожарная команда у меня дрянь, зато денежки мои такія миленькія: такъ жаль съ ними разстаться! Подъ вліяніемъ этой трагической мысли, Шлагенштокъ произнесъ отрывисто ‘тэксъ’ и закрутилъ энергически усы, Бубенчиковъ остановился противъ него съ вопросительнымъ взглядомъ.

— Тэксъ, повторилъ Шлагенштокъ:— вотъ вы къ намъ пріхали, по распоряженію высшаго начальства…. А полковникъ Кулаковъ сильно надялся получить мое мсто, онъ даже нанялъ квартеру, обзавелся, перевезъ семейство. Тэксъ, тэксъ!

— Я не виноватъ:меня сюда назначили…. Я и незнакомъ съ господиномъ Кулаковымъ.

— Я и не обвиняю васъ…. Я только такъ говорю къ слову…. А съ губернаторомъ изволите быть знакомы?

— Нтъ.

— И рекомендательныхъ писемъ къ нему не имете?

— Нтъ.

— Нтъ! воскликнулъ Шлагенштокъ и вскочилъ со стула съ такомъ выраженіемъ лица, какъ будто узналъ ужасную всть.

— Кажется, сказалъ сухо Бубенчиковъ, назначеніе меня господиномъ министромъ въ настоящую должность — лучшая рекомендація для меня.

— Оно конечно…. я съ вами согласенъ…. но рекомендательныя письма въ этомъ случа приличны…. оно знаете какъ-то трогательно: вотъ-дескать, я человчекъ не дерзалъ бы явиться къ вашему превосходительству, если бы не высокія особы, ваши друзья, приняли во мн участіе…. Такое смиреніе очень, очень трогательно.

Шлагенштокъ гототъ былъ отъ умиленія прослезиться, но, встртивъ презрительный взглядъ Бубенчикова, началъ сильно теребить свои усы.

Посл минутной паузы, онъ прервалъ молчаніе.

— Когда вы явитесь къ губернатору?

— Завтра утромъ, посл вступленія въ должность и осмотра полиціи.

— Не лучше ли вамъ прежде явиться по начальству, а потомъ захать въ полицію?

— Къ чему? Своихъ обязанностей не люблю откладывать.

— Какъ угодно.

‘Нтъ, подумалъ Шлагенштокъ, сегодня съ нимъ ничего не сдлаешь…. Утро вечера мудренй: я лучше завтра утромъ пошлю къ нему своего фактора {Факторъ къ западныхъ губерніяхъ — въ Польш и южной Россіи, то, что въ Великой Россіи — кулакъ.}.’

— Желаю вамъ заснуть хорошенько съ дороги, а завтра я буду имть честь васъ принять въ полиціи.

Шлагенштокъ раскланялся и ушелъ.

ГЛАВА II.
БЕСДА ДВУХЪ ДРУЗЕЙ.

Когда Бубенчиковъ остался одинъ, ему сдлалось невыразимо пріятно…. наконецъ онъ, въ обтованномъ мст, начальникомъ города. Мечты переносятъ его въ дтство, когда онъ жилъ въ этомъ самомъ город…. Съ какимъ наслажденіемъ онъ бывало глядитъ на тогдашняго полиціймейстера, сидящаго верхомъ на дрожкахъ, которыя мчитъ пара вороныхъ коней,— а за ними, согнувшись къ лук сдла, летитъ донской казакъ съ ногайкой въ рук. Этотъ полиціймейстеръ — гроза и бичь всхъ бродягъ, воровъ и мошенниковъ, на всемъ скаку его орлиный взглядъ пронзаетъ проходящаго, онъ вдругъ останавливаетъ лошадей и встртившаго его мужика отправляетъ съ дущимъ за нимъ казакомъ въ полицію, гд оказывается, что взятый подъ стражу мужикъ — или бродяга, или бглый солдатъ. Этотъ идеалъ полиціймейстера, который раздвался разъ въ недлю, когда мнялъ блье, который не зналъ постели,— съ дтства преслдовалъ Бубенчякова, стоялъ постоянно предъ его глазами…. Съ Бубенчиковымъ въ Петербург длалась лихорадка, когда мимо него проскакивала пожарная команда. Какое-то трепетное чувство, въ род ожиданія, овладвало имъ и невольный вздохъ вырывался изъ его сердца…. Наконецъ, въ этомъ же самомъ город онъ сдланъ полиціймейстеромъ!…

— О! я надюсь, восклицаетъ онъ мысленно, что и я оставлю по себ такую же память…. дятельность, безкорыстіе, добросовстность,— вотъ мой девизъ.

Эти восторженныя его мысли были прерваны скрипомъ дверей, онъ оглянулся: предъ нимъ стоялъ высокій, полный мущина, съ чрезвычайно правильными чертами, одтый со вкусомъ, чорные глаза и свтлые волосы придавали какое-то оригинальное выраженіе его лицу.

— Искринъ!

— Бубенчиковъ!

И оба обнялись.

— Спасибо, сказалъ Искринъ:— что далъ мн сейчасъ знать о своемъ прізд. По газетамъ я узналъ о твоемъ назначеніи…. и признаться, мн грустно сдлалось, когда я прочиталъ эту новость…. Но ты ужь здсь…. Слава Богу, что тебя вяжу.

— Ты говоришь, теб грустно сдлалось, когда ты узналъ о моемъ назначеніи? Мсто мое кажется порядочное.

— Какъ для кого, возразилъ Искринъ: — кто чего ищетъ: ты зачмъ пріхалъ сюда?

— Фронтовая служба мн надола и я ршился занять распорядительное и исполнительное мсто. Цль моя — служить и приносить пользу.

— Такъ я теб совтую, мой другъ, не являясь даже къ начальству, вели закладывать свою коляску и возвращайся въ полкъ.

— Почему же такъ?

— Потому что ты, братецъ, по гражданской части ничего не смыслишь и пользы никакой не принесешь. Если же ты, скажи откровенно, пріхалъ сюда, чтобы составить себ состояніе,— это дло другое…. Казеннаго содержанія, то есть жалованья, столовыхъ и разъздныхъ у тебя будетъ 1,500 р., чарочный откупъ будетъ платить теб 3,000 р., продовольствіе и отопленіе полиціи дастъ теб 1,000 р.,— вотъ теб постояннаго дохода 5,500 р. О другихъ не постоянныхъ доходахъ, которыхъ наберется столько же, а можетъ быть и боле, умалчиваю.

— Какіе же существуютъ здсь не постоянные доходы?

— Смни всхъ приставовъ, по одиночк, а у тебя ихъ — 5 въ частяхъ, 3 въ присутствія,— и теб заплатятъ за каждое мсто отъ 300 до 1,000 рублей…. Кром этого, ты можешь имть оброкъ съ трактировъ и чайныхъ заведеній, а ихъ въ город до 200, считай по 10 р. съ каждаго, это составить — 2,000 р….

— Послушай….

— Нтъ, ты слушай дальше: здсь до 300 погребовъ….

— Послушай, Искринъ, не черезчуръ ли ты залепортовался, какъ говорятъ наши солдаты.

— Постой, дружище, я еще не кончилъ, оброкъ твой простирается еще на пожары и вс спорныя, контрактныя дла….

— Ты, Искринъ, наговорилъ мн три короба разной всячины,— объясни хоть все послдовательно.

— Изволь, мой другъ, только у меня горло пересохло, хотя твой самоваръ давно потухъ, но въ немъ еще станетъ столько воды, чтобы сдлать себ грогъ…. Я здсь въ постоянныхъ сношеніяхъ съ англійскими шкиперами…. Ну, вотъ видишь — мой грогъ готовъ…. Прохладился! Теперь продолжаю, или можетъ быть — начать систематически?

— Хорошо, начинай.

— Первая оброчная статья…. Я умалчиваю объ откуп и продовольствіи полиціи, такъ какъ эти доходы такъ же врны, какъ твое казенное жалованье…. Итакъ, первая оброчная твоя статья — доходъ съ раздачи мстъ…. придраться къ полицейскому чиновнику дло плевое,— не исполнялъ твоего предписанія и вонъ его съ мста….

— Положимъ, я могу такъ поступить съ частными приставами, члены же полиціи точно такіе же члены, какъ я.

— Но ты предсдатель, начальникъ, а придраться не трудно…. Здшняя полиція чистый омутъ: сегодня поступитъ къ ней бумага и безъ ея нумера самъ чортъ ее не отыщетъ, медленность, безпорядокъ на каждомъ шагу. Съумй только взяться за дло и ты увидишь — каждый приставъ полиціи будетъ въ твоихъ рукахъ…. Вторая оброчная статья — трактиры, чайныя заведенія и погреба, въ нихъ пьютъ вино и чай солдаты, бродяги, воры, они не закрываются въ праздничные дни, во время литургіи, стоятъ открытыми до 12 часовъ ночи, въ нихъ играютъ органы, происходятъ оргіи…. Попробуй все это воспретить и денежки, какъ манна, посыплются къ теб со всхъ сторонъ….

— За спорныя контрактныя дла я понимаю почему существуютъ оброки, но почему ты отнесъ пожары къ оброкамъ?

А вотъ почему: здсь почти вс дома застрахованы, посл пожара нужно составить актъ о томъ, что по неизвстной причин пожаръ учинился…. понимаешь?

— Понимаю только то, что я этихъ оброчныхъ статей, какъ ты ихъ называешь, имть не буду. Злоупотребленія, противузаконности, взяточничество буду преслдовать всми силами, я не пощажу ни здоровья, ни дятельности….

— Заврался, заврался, братъ!… Ха! ха! ха! прибавь еще долгъ, совсть, честь!… Это очень трогательно и идетъ во время страстнаго изъясненія въ любви….

— Клянусь теб этими эполетами, этой саблей, которую я заслужилъ въ Венгерскую кампанію!…

— Тише! тише! не горячись…. Ты откажешься отъ жалованья съ откупа? Прекрасно, благородно! Но дло въ томъ, что въ кабакахъ будутъ по прежнему производиться безчинія, будетъ продаваться таже самая гадкая, вонючая, жгучая водка, по прежнему огни не будутъ закрываться раньше полуночи, будутъ торчать рядомъ съ церквами, а въ то время, какъ тамъ будетъ происходятъ божественная служба, въ кабакахъ будетъ пть пьяная сволочь гадкія псни….

— О! я этого не допущу,— я ихъ запечатаю.

— Ты посл этого и одного дня не усидишь за мст….

Бубенчиковъ грустно опустилъ голову и нахохлился.

— Ты, быть можетъ, энергически продолжалъ Искринъ, думаешь отказаться отъ дохода съ отопленія, освщенія и продовольствія полиціи? Это было бы честно и благородно, да дло въ томъ, что ты казн не принесешь никакой существенной пользы. Вс эти предметы отдаются думою, съ торговъ, подрядчикамъ, а эти послдніе съ своей ужь стороны платятъ полиціймейстерамъ дань. Значитъ — ты подрядчикамъ принесешь пользу, а не казн. Относительно же погребовъ, трактировъ, чайнымъ и другихъ заведеній, необходимыхъ холостякамъ…. понимаешь…. ты пока можешь не безпокоиться! Они поручены вднію одного чиновника, и нкоторые изъ нихъ состоятъ подъ непосредственнымъ его покровительствомъ….

— У тебя, Искринъ, презлой языкъ.

— Злой! возразилъ Искринъ и, съ азартомъ засучивъ рукава, ударилъ по столу:— познакомлю тебя съ господами, съ которыми я къ несчастію два года долженъ былъ жить, имть дла, вертться въ одномъ кругу…. Поживешь здсь — увидишь, насладишься лицезрніемъ разныхъ гадовъ, въ образ человка. Злой?… Слушай, начну съ главнаго! Пустйшій человкъ!… всмъ ворочаетъ его жена, Ольга едоровна, старая беззубая кокетка, и ея любовникъ, косоглазое пугало, Мунштучковъ. Когда ни придешь, вчно торчитъ у окна и барабанитъ по стеклу…

— Что это за личность?

— Бывшій сослуживецъ губернатора, теперь — об руки его жены: чрезъ него все сдлаешь…. Но подлецъ первой руки…. ябедникъ, плутъ, словомъ, все — что хочешь. Предсдатель коммерческаго суда….

— Что жъ ты правителя канцеляріи губернатора пропустилъ?

— Онъ ничего не значитъ,— это пресмыкающееся…. Итакъ, предсдатель коммерческаго суда изъ грековъ,— хитрая штучка, увряющая всхъ въ своей добросовстности, но въ сущности отъявленный взяточникъ, христопродавецъ…. Прокуроръ никого не принимаетъ, нигд не бываетъ, кром театра и бульвара: чтобы не говорили, что онъ беретъ, и дйствительно, онъ въ долгахъ…. Но дло въ томъ, что въ город нтъ прокурора: онъ безгласенъ и нмъ, какъ рыба, и если ему удастся иногда показать жизнь, ему самому становится совстно…. Строительный комитетъ раздляется на дв категоріи: гласныхъ и безгласныхъ, къ первымъ относятся вс чиновники и члены отъ казны, ко вторымъ — члены отъ купечества. Первые мостятъ городъ, вмсто щебня,— глиной, дерутъ съ живаго и мертваго, вторые, какъ козлы, сидятъ въ присутствіи, сладенько улыбаются его превосходительству, господину губернатору, сидятъ на кончикахъ своихъ стульевъ и безъусловно подписываютъ журналы…. Посмотри на улицу: теперь іюнь на двор, а грязь по колно… Былъ случай, что наша главная улица быля вымощена, на другой день пошелъ дождь и весь щебень розлзся и разплылся…. А сколько денегъ ежегодно жертвуется на эти мостовыя! Лтъ 20 тому назадъ, здсь хотли вымостить городъ мальтійскимъ камнемъ, суда, проходя чрезъ Мальку, могутъ его брать вмсто балласта и за безцнокъ онъ можетъ быть сюда доставленъ. Чтожь ты думаешь? Сдлали опытъ,— вымостили цлую улицу, она и была какъ паркетная, потомъ не ремонтировали ее 15 лтъ, разумется, плиты разшатались, начали трещать и ломать экипажи, поэтому ршили, что мальтійскій камень ни къ чорту не годится, т. е., другими словами, что съ него нтъ дохода.

— А дума что? Неужели она молчитъ?

— Ктожь теб говоритъ?… Экой ты, чудакъ! вотъ нашелъ святыхъ!… Градской глаза, почтенный ивостравецъ, подписывающій очень красиво свою фамилію по французски или англійски, имющій великолпную дачу, пьющій за столомъ, вмсто воды, по дв бутылки чистаго хереса,— моститъ городъ экономическимъ образомъ, т. е., деньги кладетъ себ въ кармамъ, а мы хоть головы ломай себ. Бываютъ случая, что экипажъ осенью завязнетъ въ грязи, потомъ прихватитъ его морозомъ и онъ нсколько дней стоитъ посреди улицы.

— Но главныя улицы по крайней мр вымощены?

— Да, въ особенности близъ полиціи… тамъ въ прошлую осень образовался провалъ,— погребъ провалился. Нужно теб сказать, здсь весь городъ стоитъ на минахъ и погребахъ, первое землетрясеніе и страшныя бдствія могутъ обрушиться на городъ…. Но я отступилъ отъ моей темы…. Секретарь думы, очень умный человкъ, только промаха не дастъ: вымогать — не вымогаетъ, но рыбку въ мутной вод поймаетъ, живетъ скромно и солидно, отличный семьянинъ. Зато его правая рука, господинъ Взяточниковъ — антихристъ изъ антихристовъ…. Представь себ, рябая морда, съ подлйшимъ лисьимъ выраженіемъ, шмыгающая по канцеляріи Думы и вынюхивающая, гд пахнетъ деньгами. Даетъ ли городъ балъ — онъ распорядитель, а тамъ смотри къ нему тащутъ на квартиру и стеариновыя свчи и конфекты и вино, раздаетъ ли городъ солдатамъ закуску,— къ нему тащатъ пироги, водку. Съ базара у него все даромъ: съ самой послдней торговки яйцами или молокомъ — онъ что нибудь да возьметъ. Явись только въ думу съ какимъ нибудь дломъ, онъ или сдеретъ съ тебя, или испортитъ дло. Вс оцнки по откупамъ у него въ рукахъ, словомъ — онъ въ своемъ дл всемогущъ. Бухгалтеръ думы также замчательная личность…. Онъ изобрлъ способъ, считая деньги, пріобртать ихъ,— наука до настоящаго времени никому неизвстная, въ теченіи 10-лтней своей службы, получая рублей 500 содержанія, онъ построилъ себ домъ въ 100 тысячъ рублей.

— Въ чемъ же заключаются доходы думскихъ чиновниковъ?

Искринъ всталъ съ своего мста и началъ считать по пальцамъ:

— Primo — подряды, secundo — оброчныя статьи….

— Какіе же подряды у нихъ въ рукахъ?

— Продовольствіе всхъ городскихъ командъ, отопленіе и освщеніе городскихъ зданій, которыхъ здсь безчисленное множество. Оброчныя же статьи заключаются въ лавкахъ на базарныхъ площадяхъ и участкахъ городской земли. Но главнйшій доходъ думы, или, лучше сказать, ея жатва — это три предмета: 1) оцнка домовъ на откупа, 2) народная перепись или ревизія, 3) рекрутскій наборъ…. Вотъ гд есть разгуляться…. Дома оцняются въ три-четыре раза выше своей стоимости, при ревизіи записываются въ мщане тысячи бродягъ, а при рекрутскомъ набор бдные и беззащитные отдуваются за зажиточныхъ мщанъ.

Искринъ замолкъ, подошелъ къ чайному столу, допилъ свой стаканъ грогу и задумался…. Бубенчиковъ сдлался грустенъ и серьзенъ: онъ былъ похожъ въ это время на негоціанта, считающаго себя милліонеромъ, какъ вдругъ приходитъ его бухгалтеръ и начинаетъ сводить его приходъ и расходъ,— и выходитъ, что въ общемъ итог у него нуль,— но какъ человкъ, ршившійся на все, онъ началъ грызть ногти и обратился къ Искрину:

— Чтожь ты не продолжаешь?

— Грустно, очень грустно, сказалъ задумчиво Искринъ, прохаживаясь быстрыми шагами по комнат.— Да, продолжалъ онъ тмъ же тономъ:— совстно зайти въ присутственное мсто, напримръ, въ нашъ уздный судъ…. Взбираешься по грязной, узенькой, въ аршинъ, лстничк, въ темныя сни, вчно набитыя арестантами и солдатами, отсюда входишь въ небольшую душную комнату — гражданское отдленіе суда. За столомъ, по правую руку, сидитъ господинъ въ синихъ очкахъ, съ чрезвычайнымъ выраженіемъ лица,— это столоначальникъ, отъ него не добьешься нечего, какъ отъ камня воды, съ роднаго отца онъ бы содралъ шкуру, если бы она что нибудь стоила. Жалованья получаетъ онъ 15 р. въ треть, а жена щеголяетъ въ бархатной шуб.

Прямо противъ входа, за столомъ, сидитъ журналистъ, пожилой человкъ, сденькій брюнетъ, кланяющійся всмъ просителямъ и постителямъ и просящій у нихъ на чай, при ихъ уход, рядомъ съ нимъ сидитъ писецъ гражданскаго стола, съ краснымъ пятномъ на лиц, торгующійся съ просителями за составленіе доклада и не приступающій иначе къ занятіямъ, какъ прежде получивъ задатокъ.

Изъ этой комнаты входишь въ другую — крпостное отдленіе, здсь никто не вымогаетъ: просители сами даютъ сколько привыкли давать, смотря по своему состоянію и длу. Отсюда вступаешь ты въ святилище суда — въ присутствіе. Судью никогда не застанешь, зато присутствіе освщается краснымъ носомъ старшаго засдателя: у этого человка ничего нтъ, кром носа, поговори съ нимъ о дл и онъ, поднявъ глаза къ небу, скажетъ:

— Боже мой! Боже мой! Мы многогршны…. Сколько длъ, сколько длъ!… За арестантскія дла — правленіе прислало нарочнаго…. День и ночь работаемъ…. Ужъ вы въ канцеляріи не хлопочите, пусть внесутъ докладъ,— что совсть мн велитъ — все сдлаю….

Ты начинаешь имть хожденіе къ столоначальнику въ синихъ очкахъ, пока не сунешь ему красненькую, онъ и не повернетъ къ теб головы,— уткнетъ носъ въ бумагу и скрипитъ перомъ…. Ходишь день, ходишь другой, надостъ теб эта исторія и тряхнешь своимъ карманомъ: тутъ лицо столоначальника разъясняется, при твоемъ вход въ канцелярію, онъ ужъ протягиваетъ руку, но все таки кормитъ тебя завтраками. Наконецъ онъ подалъ въ присутствіе докладъ. Ты отправляешься туда въ полной увренности, что красноносый засдатель исполнитъ твою просьбу, и дйствительно — онъ клянется теб всми святыми, что на его совсти лежитъ твое дло, но посл двухъ, а иногда и шестимсячнаго хожденія къ нему, ты обращаешься снова къ столоначальнику и спрашиваешь его совта.

— Подмажьте, говоритъ онъ: — и повезетъ повозка.

Отправляюсь вечеромъ, въ ужасное ненастье къ нему на квартиру, онъ живетъ въ собственномъ дом, у чорта на куличкахъ, въ глухомъ переулк. Стучу цлый часъ въ калитку и ворота, наконецъ сиплый женскій голосъ спрашиваетъ:

— Какой тамъ чортъ стучитъ?

— Отворите. Господинъ засдатель дома?

— Дома.

Баба отворяетъ мн калитку и впускаетъ меня въ грязный дворъ. Она вводитъ меня въ темныя сни, оттуда въ комнату, освщенную сальнымъ огаркомъ. Комната небольшая, убранная старою мебелью, покрытою облинялымъ и засаленымъ ситцемъ. Ничего въ комнат нтъ, я, скуки ради, обращаюсь къ стнамъ, чтобы ихъ обозрть, они увшаны картинами суздальскаго издлія: надъ диваномъ, по лвую сторону, на кон, стоящемъ на заднихъ ногахъ, сидитъ какое-то пугало, въ красной чалм, и въ зеленой римской тог, сабля виситъ у этого героя до самой земли, а подпись гласитъ:

‘Морйская гроинья Бубуляна. Немзцькыя офицри съ заграницы пышутъ пысьма, што ся женщина умомъ зло крпка, отличинной храбрости и таковаго же мужства’.

По правую сторону виситъ нмецкая картина, изображающая будущую жизнь: на воздух виситъ мостъ, умершіе, съ лвой стороны, взбираются по лстниц на мостъ, гршники, проваливаясь сквозь мостъ, захватываются чортомъ на крючк и кидаются имъ въ костеръ, праведники же взбираются по лстниц, стоящей на мосту, прямо въ небо. Художникъ въ облакахъ представилъ рай — въ вид сада, гд прохаживаются голые люди и между ними разныя животныя, обезьяны и свинья.

Во время моего. созерцанія, я услышалъ за собою глухой кашель, оглянувшись, я увидлъ предъ собою — засдателя, онъ былъ въ тепломъ халат, въ мховыхъ сапогахъ и шея закутана въ полинялой шали.

— Какъ я радъ васъ видть! Вотъ нежданный гость!

Онъ обнялъ меня и поцаловалъ въ об щеки.

— Извините, сказалъ я, съ сердечнымъ трепетомъ отъ его любезнаго пріема: — что безпокою васъ: я все хлопочу за мое нужное дло: пора бы его и покончить.

— Да, да, пора, пора! Боже мой, Боже мой, прости мн согршенія…. Я сегодня цлый вечеръ думалъ о вашемъ дл, сердечно хотлось бы его кончить…. Но знаете, казусное, запутанное, большая отвтственность.

— Помилуйте, что можетъ быть ясне моего дла: отецъ мой умеръ, оставилъ мн банковыя билеты, я единственный его наслдникъ, вызовъ наслдниковъ былъ сдлавъ, сроки прошли…. Чего жь еще?

— Но видите ли, въ доказательство того, что вы сынъ вашего отца, вы представили метрическое свидтельство и указъ объ отставк вашего батюшки, въ этихъ двухъ документахъ разнорчіе: въ метрик значатся онъ дворяниномъ Херсонской губерніи, а въ указ объ отставк сказано просто ‘изъ дворянъ’. Это важное обстоятельство, нужна справочка: мы напишемъ въ инспекторскій департаментъ и въ херсонское депутатское собраніе….. Маленько промедлится, да за то врне дло будетъ, о васъ же хлопочу.

— Спасибо за милость, отвчалъ я съ сжатымъ сердцемъ: — эта справка заволочитъ дло на два года, по крайней мр.

— Боже мой! Боже мой! Чтожь мн длать? По закону, по совсти дйствую…. Мы многогршны, многогршны….

— Къ чему поведутъ эти справка? Откуда взялись бы ко мн банковые билеты, если бы ихъ не оставилъ мн отецъ? Метрика для васъ недостаточна, указъ — вздоръ, несмотря на то, что я въ немъ записанъ.

Я досталъ изъ кармана портфелъ, отсчиталъ двсти рублей серебромъ и положилъ ихъ на столъ.

— Что вы! Что выі Бога не боитесь! Я не вымогаю…. Конечно я бдный человкъ…. Боже мой! Боже мой! Совсть моя чиста,— если беру, дло длаю…. Отчего не взять…. Но я не вымогаю…. Я не подлецъ какой нибудь. Онъ отомкнулъ ящикъ, быстро ввядъ деньги, бережно ихъ пересчиталъ, одну надорванную ассигнацію осмотрлъ при свт свчи, потомъ положилъ и замкнулъ ихъ въ ящикъ.

— Боже мой! Трудныя времена, люди начали страшно гршить, можно сказать: теперь царство діявола.

Онъ возвелъ очи свои гор. Мн стало противно у него cидть, меня бросало то въ жаръ, то въ холодъ, я всталъ съ мста, раскланялся съ нимъ, онъ проводилъ меня до самыхъ воротъ. Съ другаго же дня я снова началъ имть хожденіе въ судъ и дло кончилось тмъ, что чрезъ полгода мн объявилъ столоначальникъ въ суд, что журналъ составленъ объ истребованіи справки изъ тхъ мстъ, откуда говорилъ засдатель. Въ отчаяньи я ршился написать въ докладной записк сущности моего дла, отдать ее другому засдателю и просить его подать мнніе по моему длу. Вздумалъ и сдлалъ, по представь себ мой ужасъ, когда онъ объявилъ мн, что не можетъ ее прочесть, такъ какъ онъ забылъ дома свои очки, но тутъ же одинъ чиновникъ шепнулъ мн на ухо:

— Вретъ, онъ просто не уметъ читать, грамоты не знаетъ.

Искринъ съ сердцемъ плюнулъ, схватилъ фуражку и обратился къ Бубенчикову.

— Вотъ теб и засдатели…. До свиданья, другъ мой.

— Куда жь ты торопишься, поразскажи мн еще что нибудь.

— Нтъ, братъ, довольно и такъ наболталъ. Поживешь, самъ на практик все узнаешь.

Искримъ, пожавъ дружески руку своему пріятелю, общался иногда къ нему заходить.

ГЛАВА III.
НОЧНЫЯ ПОХОЖДЕНЯ БУБЕНЧИКОВА.

Когда Бубенчиковъ остался одинъ, ему, въ противуположность прежнему его состоянію, сдлалось грустно на сердц.— И мн, надумалъ онъ, придется жить и дйствовать между этими людьми, но тутъ мечты перенесли его въ Петербургъ, въ кругъ его знакомыхъ…. Много милыхъ лицъ промелькнуло въ его воображеніи, но одно остановилось передъ его глазами и ему казалось, что оно грустно глядятъ на него…. Мечты его были прерваны приходомъ секретаря, который принесъ ему къ подписи предложеніе въ полицію о вступленіи его къ должность. Бубенчиковъ, прочитавъ бумагу, подписалъ ее, отдавая ее секретарю, онъ просилъ его сдлать конвертъ и отнести пакетъ въ полицію.

Когда секретарь ушелъ, Бубенчиковъ тяжело вздохнулъ и перекрестился: ему такъ тяжело сдлалось на сердц, что онъ готовъ былъ его вернуть, отнять пакетъ, разорвать его и немедленно выхать изъ города, въ который онъ торопился — сломя голову. Онъ даже машинально выглянулъ изъ окна, но тутъ его развеселяла слдующая картина: секретарь хотлъ по грязи перебраться чрезъ улицу и переставлялъ ноги по тропинк, съ противуположной стороны въ это время переходила по этой же дорожк пансіонерка, занятыя своими мыслями, оба они замтили другъ друга тогда только, когда стояли лицомъ къ лицу. Секретарь, какъ услужливый и вжливый кавалеръ, хотлъ уступить своей дам и маневрировалъ, какъ бы благополучно отступить, не потерявъ калошъ, вдругъ, откуда ни возьмись, изъ-за угла выхала повозка домоваго извощика и прямо похала на нихъ, страшась быть обрызганною, пансіонерка быстро отступила, набравъ полные башмаки грязью, тутъ она сдлала прыжокъ и одна нога застряла у нея но колно въ глинистой луж. Секретарь, озлобленный, остановился и сталъ кулакомъ грозить извощику, но тотъ, разлегшись на повозк, прехладнокровно прохалъ подъ самымъ носомъ секретаря, обдавъ его съ ногъ до головы грязью.

Развеселившись этой сценой, Бубенчиковъ позвалъ слугу и веллъ подать себ пальто и статскую фуражку, преобразовавшись въ партикулярнаго человка, онъ пошелъ бродить по городу.

Настала ночь. Городъ былъ Бубенчикову хорошо знакомъ съ дтства, онъ пошелъ, какъ говорятъ, куда глаза глядятъ. Проходя мимо собора, онъ увидлъ, что онъ освщенъ извн плошками и внутри безчисленнымъ множествомъ свчей. У церковнаго входа толпился, народъ, но нсколько квартальныхъ надзирателей, частныхъ приставовъ, десятниковъ и, въ глав ихъ, полиціймейстеръ никого не впускали въ церковь.

— Что тутъ такое? спросилъ Бубенчиковъ, одну старую дву, постоянную постительницу всхъ внчальныхъ обрядовъ.

— Свадьба, отвчала она, тяжело вздохнувъ.

— Чья же?

— А Богъ ихъ знаетъ.

— Отчего же народъ толпится такъ…. я думалъ, что какой нибудь знатный женится….

— Знатный!… сказала съ сердцемъ два. Какой-то выгнанный изъ службы офицеръ, называетъ себя барономъ, женится на…. на….

Два замолчала, сдлавъ какую-то гримасу, ради стыдливости.

— Кто же невста? упорно продолжалъ допрашивать Бубенчиковъ.

— Невста…. говорятъ…. любовница губернатора.

Этотъ разговоръ былъ прерванъ подъхавшими экипажами, изъ нихъ выползли шафера, посаженая мать, дружки, невста и женихъ. Весь женскій полъ былъ страшно нарумяненъ и набленъ, невст было лтъ за 30. Вслдъ за ними подкатила карета: полиціймейстеръ Шлагенштокъ чуть не отперъ дверцы экипажа — такъ ретиво онъ бросился къ нему, только, къ несчастію его, лакей предупредилъ его. Изъ кареты вышелъ осанистый господинъ. Слегка кивнулъ онъ полиціймейстеру головою и быстро вошелъ въ церковь. Бубенчиковъ воспользовался наплывомъ участниковъ этого замчательнаго праздника и, вмст съ старою двою, проскользнулъ сквозь фалангу полицейскихъ. Женихъ-брюнетъ, съ выпуклыми, выкатившимися на лобъ глазами, съ тупымъ, апатическимъ лицомъ, стоялъ рядомъ съ невстою. Обрядъ внчанья начался. Губернаторъ любезно разговаривалъ съ генералъ-губернаторскимъ адъютантомъ, вс зрители говорили кто громко, кто шопотомъ, видно было, что большая часть изъ нихъ знала исторію жениха и невсты.

— Странно, подумалъ Бубенчиковъ, о чемъ люди хлопочутъ и что ихъ интересуетъ… Губернаторская любовница! А Шлагенштокъ — эта пародія полиціймейстера, готовъ согнать полицію, если бы его превосходительство вздумалъ выдать замужъ собаченку своей супруги или любовницы.

Съ досадою вышелъ Бубенчиковъ изъ церкви и пошелъ бродить во городу. Проходя мимо одного погреба, на которомъ была надпись: входъ въ погребальный залъ, rendez vous des amie, и услышавъ въ немъ шарманку, Бубенчиковъ остановился, дтскій женскій голосъ плъ:

Звукъ унылый фортопьяна…

Разбитый голосъ двочки, пвшей изо всей мочи, сжалъ сердце Бубенчивова, онъ опустился по лстниц въ погребъ и внизу очутился въ квадратной комнат, на правую руку стоялъ простой, блый столъ, и вокругъ него скамьи, на одной изъ нихъ, къ стн, сидлъ сденькій мужчина, въ истасканномъ сюртук, близъ него стоялъ недопитый стаканъ вина, на той же самой скамь сидлъ шарманщикъ и усердно вертлъ ручкой своего инструмента. Этотъ бродячій музыкантъ былъ низенькій, съ болзненнымъ выраженіемъ лица еврей, онъ держался въ наклонномъ положеніи, вслдствіе долголтняго ношенія на спин шарманки. Противъ него сидла маленькая двочка лтъ десяти, запачканная, нечесаная, въ плать, сшитомъ изъ разноцвтныхъ кусковъ разной матеріи.

Бубенчиковъ, войдя въ погребъ, обратился къ стоявшему за стойкой погребщику и потребовалъ отъ него стаканъ вина. Погребщикъ былъ грекъ, правильныя черты загорлаго его лица, рзкія движенія обнаруживали въ немъ энергическую натуру, но онъ какъ-то безстрастно налилъ изъ бочки стаканъ вина, поставилъ его на столъ и, отойдя за стойку, погрузился въ самого себя. Бубенчиковъ слъ противъ сденькаго господина.

Нсколько минутъ этотъ послдній на него глядлъ, осматривая его то съ ногъ до головы, то съ головы до ногъ, наконецъ, вынувъ изъ кармана тавлинку и щелкнувъ по ней указательнымъ пальцемъ правой руки, онъ обратился къ Бубенчикову:

— Не изволите ли одолжиться табачкомъ-съ.

— Благодарствуемъ, не употребляемъ, отвчалъ Бубенчиковъ, стараясь поддлаться подъ его ладъ.

— Какъ заблагоугодность. Люблю очинно это дьявольское зелье…. хе! хе! хе!

И сденькій господинъ съ такимъ наслажденіемъ втянулъ въ себя табакъ, какъ будто отроду не нюхалъ, потомъ онъ вынулъ изъ кармана какое-то тряпье, исправлявшее у него должность носоваго платка, разложилъ его на колняхъ, разгладилъ, положилъ на об ладони, поднесъ его къ носу и, захвативъ его въ об руки, съ присвистомъ высморкался. Окончивъ съ наслажденіемъ эту операцію, онъ бережно сложилъ платокъ, положилъ его въ карманъ и обратился къ Бубенчакову:

— А смю васъ опросить: вы первый разъ въ этомъ погреб! Смю вамъ доложить, здсь отмнное винцо-съ. Онъ щелкнулъ языкомъ, взялъ двумя пальцами правой руки стаканъ, сначала прикоснулся къ нему губами, чмокнулъ нсколько разъ, потомъ выпилъ его залпомъ, отплюнулся и вытеръ губы полою.

— Вы постоянный здшній поститель? спросилъ его Бубенчиковъ.

— Эге! мы съ Барбой, онъ указалъ на погребщика, давнишніе друзья.

— Вы у кого нибудь служите вблизи?

— Нтъ-съ. Служилъ-съ когда-то, лтъ десять тому назадъ, сказалъ онъ со вздохомъ.— Теперь, занимаемся сочиненіемъ разныхъ прошеній, объявленій, жалобъ частныхъ и таковыхъ же апелляціонныхъ.

— Гд же вы прежде служили?

— Отставили меня злоди, ябедники, безъ куска хлба остался…. Домишка былъ у меня, по казенному начету взятъ въ опеку…. была у меня и мебель и картины…. ахъ, какія картины были! Похороны кота, страженіе подъ Варной, Петръ I на бломъ мор…. что вспоминать! все пролъ…. Безъ службы — жизнь какая?

— За что же васъ отставили отъ службы?

— За что? ну, извстно за что: служилъ я, знаете, письмоводителемъ земскаго суда. Исправникъ, извстно, то и дло въ разъздахъ, члены то и дло въ узд: то вводъ во владніе, то во временное отдленіе по какому нибудь уголовному длу, а я сиди въ суд, да отдувайся за всхъ — доклады составляй, резолюціи и отпуски пиши…. Одинъ не разорвешься, за всмъ не усмотришь, а тутъ, какъ на смхъ, вс столоначальники да писцы пьяницы преестественные…. да и кто изъ порядочныхъ пойдетъ въ судъ служить: штатные чиновники получаютъ рублей по 15 сер. жалованья въ годъ, а не штатные берутся туда такъ, бенефиціи ради.

— Что это такое бенефиціи?

— Бенфиціи? Это, знаете, была у насъ тогда въ суд поговорка, то есть, что съ кого можешь, то и сдери. Вотъ изволите видть, чиновники только и занимались этими бенефиціями, а дла не длали, входящіе бумаги бывало записываются въ журналъ, спустя мсяцъ посл ихъ вступленія, а исходящія лежали по мсяцу въ регистратур и не отправлялись по назначенію…. А тутъ налетлъ ревизоръ, да прямо и добрался до входящихъ и исходящихъ журналовъ. Изволите надть, это вчный ихъ конекъ… Или въ суд все вверхъ дномъ, лишь бы касса была цла да журналы врны. Разгорячился ревизоръ да на исправника напалъ, тотъ руки по швамъ и молчитъ, какъ козелъ, только глаза вылупилъ, да усами помоваетъ, какъ моржъ. Ревизія шла съ одинадцати часовъ утра до пяти,— проголодался ревизоръ. Тутъ исправникъ говоритъ: извольте осчастливить, ко мн хлба-соли откушать. Похалъ къ нему ревизоръ, да тутъ жена исправника его околдовала: была она толстйшая баба, глаза черные, брови широкіе, волосы черные…. словомъ, сдобная баба…. Ревизоръ посл обда совсмъ переселился къ исправнику, а на завтра, какъ пріхалъ въ судъ, точно зврь какой на меня напустился: ты, говоритъ, разбойникъ, въ Сибирь пойдешь! ты, говоритъ, такой-сякой, изъ подъ суда не выйдешь,— довріе начальства во зло употребляешь. А я ему и говорю: ваше превосходительство, я исправенъ былъ, не отлучался изъ канцеляріи, даже переселялся сюда,— все отпусками и докладами занимался…. А онъ какъ изволитъ крикнуть на меня: ‘врешь, мошенникъ!’ да тутъ же сами, ей Богу не вру вамъ, сами изволили ссть да написать предложеніе суду: за разныя безчинія, безпорядки и противузаконія, письмоводителя суда, титулярнаго совтника Коробейника, отршивъ отъ должности, предать суду….

Титулярный совтникъ Коробейникъ вынулъ платокъ, стеръ потъ съ лица, высморкался и, понюхавъ съ чувствомъ щепоть табаку, щелкнулъ сильно пальцами. Въ это время вошелъ въ погребъ высокій, плотный мужчина, прилично одтый, его манеры, походка и вся личность показывали, что онъ привыкъ обращаться въ порядочномъ обществ. Съ подозрительнымъ видомъ осмотрлъ онъ все общество погреба и подошелъ къ Коробйнику.

— Ну, старина, сказалъ онъ, протянувъ ему руку: — пиши прошеніе: говорятъ, новый полиціймейстеръ пріхалъ, авось онъ дастъ направленіе моему длу.

— Новый! воскликнулъ съ негодованіемъ Коробейникъ.— Видали мы виды, съ горяча наберутъ, по новизн, нсколько стопъ разныхъ докладныхъ записокъ и прошеній, потомъ пирожное въ нихъ и заворачиваютъ.

— Помилуй, старина, меня ограбила часть: описали и взяли въ секвестръ мое имущество за чужіе долги!

— Эка штука, я теб почище этого разскажу: вчера обокрали одного господина среди благо дня, онъ пробжалъ ко мн и я ему написалъ объявленіе въ часть, съ нимъ онъ туда и отправился сегодня, но представь себ его удивленіе, когда приставъ принялъ его — одтый въ украденномъ у него!

— Ха! ха! ха! славная штука… Что жь этотъ господень сказалъ приставу?

— Ничего, не подалъ ему даже объявленія, а просто повернулъ налво кругомъ и бжалъ безъ оглядки.

— Что жь ты мн совтуешь, старина?

— А вотъ что: вмсто того, чтобы бросить задарма пятнадцать копекъ на гербовую бумагу, вели-ка подать два стакана вина и выпьемъ за твое благоденствіе и мое здравіе.

Вошедшій мужчина вынулъ изъ кармана пятиалтынный и бросилъ его на стойку.

— Дайте ему два стакана вина, сказалъ онъ погребщику и вышелъ.

— Молодецъ, сказалъ Коробейникъ, когда тотъ вышелъ:— продувная бестія, далеко пойдетъ. Служилъ прежде мальчикомъ въ лавк, потомъ сдлался прикащикомъ, а теперь самъ сталъ хозяиномъ. А бойкій какой! такъ и лзетъ, и къ губернатору и къ генералъ-губернатору…. вы, говоритъ, ваше превосходительство, того…. я знаете того…. я того шутить не люблю…. Министрамъ, въ Сенатъ, Царю нашему…. такой шутникъ, ей Богу… Ужь я ему не разъ говорю, смотри! на казенный счетъ пошлютъ путешествовать, примромъ сказать, въ Сибирь. А онъ, куда теб, и слышать не хочетъ: пиши, говоритъ, порзче. Я, знаете, маленькій человкъ и пишу всегда такъ.

Коробейникъ всталъ съ мста, вынулъ тавлинку, понюхалъ медленно табаку и началъ протяжно:

— Ваше превосходительство! не дерзалъ бы припадать къ стопамъ высокой особы вашей и слезно умолять склонить благосклонно ваше высоконачальническое ухо къ выслушанію почтительнйшей сей моей просьбы, если бы не всмъ извстное великодушіе ваше къ внимательному воззрнію на просьбы и слезы угнетенныхъ, вдовъ и сиротъ…. А тамъ валяй существо дла, то есть, примромъ сказать, если бы вамъ съ позволенія вашего, сударь, морду побили, я бы написалъ такъ: проходя по такой-то улиц, по неизвстной мн причин, на меня напалъ нкій господинъ, который побилъ мн морду, вслдствіе чего, представляя при семъ медицинское свидтельство о моемъ изувчьи, слезно молю — предписать кому слдуетъ произвести формальное слдствіе….

Во время этой импровизаціи Коробейника, шарманщикъ, наскучивъ попусту сидть, поднялся съ мста и заигралъ псню, двочка, его компаньонка, затянула:

Среди долины ровныя и т. д.

Бубенчиковъ въ свою очередь поднялся съ мста, бросилъ мелкую монету погребщику на стойку и вышелъ изъ погреба.

— Вотъ, подумалъ онъ, представитель нашего адвоката, адвокатское краснорчіе и начало процесса: большая часть жалобъ и прошеній получаютъ начало гд нибудь въ погреб, и сколько бумаги потомъ исписывается присутственными мстами по этимъ дламъ. Съ такими мыслями Бубенчиковъ приблизился къ общественному городскому саду. Дв плошки горли у его входа, у воротъ, по обимъ его сторонамъ, сидли торговки и на лоткахъ и въ корзинахъ продавали фрукты и пряники. Полицейскій солдатъ близъ нихъ суетился, видно было, что сидлки — бабы — подставныя лица, и что онъ владтель этой торговли. При вход въ садъ на главной алле, Бубенчикова поразило одно обстоятельство: гулявшія тамъ женщины говорили и смялись громко, а мужчины что-то тихо имъ нашептывали. Пройдя главную аллею, Бубенчиковъ очутился близъ кафе-ресторана, здсь общество было порядочне: одни закусывали, другіе пили чай. Оркестріонъ гремлъ въ зал трактира. Бубенчиковъ услся въ уединенномъ углу, откуда можно было наблюдать. Противъ него, шагахъ въ десяти, сидла бородка, по виду и физіономіи можно было узнать въ ней русскаго человка, съ наслажденіемъ распивала бородка чай: потъ катилъ съ чела купца крупными каплями. Въ разгар распиванія чаю онъ и не замтилъ, какъ къ нему подсла низенькая, сденькая фигурка, въ фуражк съ огромнымъ казырькомъ… Длинный носъ, темнокаріе глаза обнаруживали въ немъ жителя греческихъ острововъ, ухмыляясь, протянулъ онъ черезъ столъ свою жесткую, огрублую отъ трудовъ, руку. Русская бородка чуть-чуть не поставилъ на нее чайникъ, но, увидвъ неожиданнаго постителя, поднялъ глаза.

— Ахъ, Панаіоти, это вы? Милости просимъ чаю откушать. Все ли въ добромъ здравіи обстоите благополучно?

— Слава Боrу, васими молитвами завамъ.

— А что укціонъ?

Грекъ сдлалъ жестъ руками и такую гримасу, которая выражала презрніе.

— Укціонъ? Пфу!… Онъ плюнулъ.— Ни такой дла меня занимай.

— Чтожь, вамъ — рожна въ бокъ, что ли? Знаете ли, вы купили 26 барокъ, которыя стоили Дум 96,060, за 600 рублей, Положимъ оми старыя, да все же нкоторыя изъ нихъ годны въ дло.

Грекъ улыбнулся.

— У меня у кармани одина контракта на Думу: за десяти барка мы взяли тысяцу двсти карбованъ, стоби полозить ихъ изъ мори на суса. Э! это ты знаесъ!

— То-то! самъ взялъ тысячу двст руб легъ, чтобы вытащить на берегъ 10 барокъ, а вс 26 — купилъ за 600 рублей. Эхъ, братъ, Панаіоти, наши казенныя дла идутъ что-то плохо. Грхъ, злодямъ, обижать такъ казну. Вотъ примрича купчикъ Посохъ Иванъ, какъ я служилъ въ Сиротскомъ суд…. умора была…. Получаемъ его отчетъ, по опек одного малолтняго. Въ отчет значится:

1) За прокормленіе лошади, въ теченіе четырехъ мсяцевъ 387 руб. сер.

2) За подковку лошади 250 ‘ ‘

3) На наемъ ей помщенія, за 4 мсяца 300 ‘ ‘

4) Наемъ кучера 100 ‘ ‘

5) За леченіе лошади 50 ‘ ‘

Итого 1087 руб. сер.

Ниже по этимъ отчетамъ видно, что эта же лошадь продана, по негодности, за 50 руб. оер. Вотъ, Панаіоти, какъ длишки-то обдлываютъ!

— Бре! Бре!… произнесъ протяжно грекъ, цмокнувъ губами и плюнувъ. У насъ, братъ, на Турецина за такомъ казна дла, дадотъ сто фаланги….

— А вотъ видишь, Панаіоти, у насъ и не такія дла съ рукъ сходятъ, примрича: глава градской и думскіе вс — мошенникъ на мошенник, вдь мы съ тобою это хорошо знаемъ, да и вс знаютъ…. ну чтожь! сидятъ себ вс на своихъ мстахъ и издваются надъ всми…. Ты Панаіоти тонкостей не знаешь… Примрича, снова голова, вишь большой хозяинъ, городской интересъ соблюдаетъ, хозяйственнымъ образомъ моститъ городъ и смотришь: сегодня навезутъ щебня на какую нибудь улицу, комитетъ освидтельствуетъ, а ночью глядишь — щебень перетаскали на другую улицу….

— Бре! Бре! воскликнулъ грекъ, цмокнувъ снова губами.

Бубенчиковъ въ это время почувствовалъ такой сильный приливъ крови къ горлу, что кашлянулъ, собесдники быстро посмотрли въ его сторону, значительно переглянулись замолкли.

Довольно узнавши на первый разъ и усталый отъ дороги и разныхъ впечатлній, Бубенчиковъ отправился домой. По дорог онъ подходилъ ко всмъ полицейскимъ будкамъ, но вс часовые храпли во всю носовую завертку. Долго не могъ Бубенчиковъ заснуть, когда возвратился домой: вс лица, которыхъ онъ видлъ и о которыхъ слышалъ въ этотъ день, мелькали въ его воображеніи, около часу ворочался онъ съ боку на бокъ, лицо и голова его горли, наконецъ усталость превозмогла и онъ заснулъ.

ГЛАВА IV.
ПЕРВОЕ ИСКУШЕНЕ БУБЕНЧИКОВА, И КАКЪ ИНОГДА ВАЖНЫЯ ОСОБЫ БЫВАЮТЪ НЕВЖЛИВЫ.

Было около 8 часовъ утра, а Бубенчиковъ все еще спалъ. Деньщикъ его Иванъ употреблялъ ужь съ полчаса вс возможныя будильныя средства: ничто не помогало. Бубенчиковъ только ворчалъ что-то невнятно. Наконецъ Иванъ ршился на обыкновенный свой маневръ: ползъ подъ кровать, легъ за четвереньки и спиной началъ то подымать, то опускать доски кровати, вмст съ матрацомъ и бариномъ своимъ, отъ этой эволюціи Бубенчиковъ, какъ мячикъ, запрыгалъ по постели и, проснувшись, закричалъ:

— А! негодяй! ты опять не даешь мн спать….

— Вставайте, ваше высокоблагородіе, пробасилъ Иванъ.

— Вотъ, я тебя!… Бубенчиковъ нагнулся и началъ искать сапоги, но Иванъ, которому было хорошо извстно, что такое орудіе было для него опасно, оставлялъ ихъ всегда въ передней.

— А! мошенникъ, завопилъ Бубенчиковъ: — ты снова мн сапоговъ не далъ!

Онъ схватилъ подушку и бросилъ ее на Ивана, тотъ ее подхватилъ и положилъ подъ себя, Бубенчиковъ же растянулся снова во весь ростъ на постели и захраплъ. Иванъ повторилъ свои эволюціи и баринъ его снова запрыгалъ по постели, какъ мячикъ.

— Что, пожаръ! завопилъ Бубенчиковъ и прислъ на постели.

Молчаніе. Онъ протяжно звнулъ и крикнулъ:

— Иванъ!

Молчаніе.

— Иванъ!

— Чево изволите, ваше высокоблагородіе?

— А ты гд, бестія?

— Подъ кроватью.

— Что ты тамъ, ракалья, длаешь?

— Будилъ ваше высокоблагородіе.

— Чтожь ты не вылзешь оттуда?

— Бить будете.

— Не буду. Вылзай да давай одться.

— Побожитесь, что бить не будете.

— Говорятъ теб: не буду.

Иванъ быстро вылзаетъ изъ подъ кровати, таща за собою подушку, и становится посреди комнаты, въ благородной дистанціи отъ постели.

— Что, поздно, Иванъ?

— Никакъ, ужь должно быть часъ десятый.

— Запоздалъ. Давай скорй одваться.

Бубенчиковъ быстро одлся, умылся и слъ пить чай, Ивана же послалъ за извощикомъ. Не усплъ этотъ послдній выйти ни улицу, какъ къ нему подошелъ средняго роста, сденькій еврей, въ мериносовомъ, національномъ своемъ костюм, какого-то неопредленнаго цвта. Еврей поклонился низко Ивану и обратился къ нему съ слдующими словами:

— Чи мозно къ его высокоблагородію?— маю вазное дло.

— Что, лахманъ?.

— Его высокоблагородіе, господинъ полицмейстеръ чи почиваютъ, чи встали?

— Всталъ. А на что онъ теб?

— Вазное дло маю.

— Иди вотъ сюда. Баринъ чай пьетъ…

Иванъ показалъ ему куда идти, а самъ побжалъ отыскивать дрожки.

Еврей тихо вошелъ въ переднюю и началъ громко сморкаться и кашлять.

— Кто тамъ? спросилъ Бубенчиковъ.

Тогда еврей поставилъ въ уголъ палку, надлъ на нее свою шапку, а ермолку спряталъ въ одинъ изъ своихъ кармановъ и, войдя въ комнату, остановился у дверей.

— Что теб нужно? спросилъ Бубенчиковъ.

— Съ пріздомъ-имю цесть проздравить.

— Спасибо, любезный. Что теб нужно?

— Я къ вамъ съ вазнымъ дломъ.

— Съ дломъ?

Бубенчиковъ поднялся съ мста и подошелъ къ нему.

— Меня прислалъ къ вамъ бывсій полицмейстеръ.

— Тебя? ко мн? Не ошибся ли ты, любезный?

— Къ вамъ, васе высокоблагородіе…. насцотъ позарной….

— Я тебя не понимаю, любезный, чего жь ты хочешь?

— Позарная, васе высокоблагородіе, добрая…. лосадки знатные, богацько гросивъ кустовали…. да и струменты хоросіе.

— Чего же ты хочешь?.

— Господинъ Слагенстокъ хоцетъ вамъ дать тысяцу карбованцевъ…. не бракуйте пазарной….

Тутъ Бубенчиковъ понялъ, въ чемъ дло: пожарная команда въ безпорядк и его хотятъ задобрить взяткой. Кровь бросилась ему въ голову, онъ затопалъ ногами и съ бшенствомъ закричалъ:

— Вонъ, мерзавецъ, пока еще кости твои цлы.

Еврей быстро скользнулъ въ двери и исчезъ.

Бубенчиковъ нсколько разъ прошелся по комнат, сжимая кулаки и ворча про себя:

— Подкупить меня хотла эта нмецкая лисица… Я ему задамъ — все забракую….

Съ сердцемъ прислъ онъ къ своему чаю, глотнулъ изъ стакана, но жидкость остановилась у него въ горл….

— Дв тысяци карбованцевъ…. запищалъ за нимъ голосъ еврея, который просунулъ только голову въ полуоткрытыя двери.

Бубенчиковъ, взбшенный этой наглостью, выплеснулъ на него стаканъ чаю. Голова еврея спряталась съ визгомъ за дверь, а чрезъ минуту Бубенчиковъ увидлъ, какъ онъ улепетывалъ куда-то безъ отладки, какъ будто черти за нимъ гонялись.

Нсколько минутъ Бубенчиковъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, кровь сильно прихлынула ему къ сердцу и онъ едва переводилъ дыханіе.

‘И какъ, думалъ онъ, я встрчусь съ этимъ негодяемъ!… прислать ко мн фактора…. это безчестно…. безсовстно….’ Эти жолчныя его думы были прерваны Иваномъ, онъ привелъ ему извощика. Бубенчиковъ накинулъ на себя лтнюю шинель, слъ на извощика и веллъ ему хать къ губернатору.

Когда Бубенчиковъ очутился въ тсныхъ губернаторскихъ сняхъ, жандармъ снялъ съ него молча шинель и отперъ ему дверь, Бубенчиковъ вошелъ въ нее и очутился лицомъ къ лицу съ начальникомъ.

— Честь имю явиться вашему превосходительству: штабсъ-капитанъ лейбъ-гвардіи ** полка Бубенчиковъ…

— А!… вы къ намъ… васъ прислали исправить насъ?… Не такъ ли? Молоды, сударь… очень молоды… Чей вы протеже?

— Я сюда пріхалъ не по протекціи, а по желанію господина министра…

— Ха! ха! ха! Повторите снова… это очень оригинально… Не правда ли, Архипъ Петровичъ?…

Онъ обратился къ господину, стоявшему у окна и барабанившему пальцами по стеклу, тотъ промычалъ: ‘гм!’ Тутъ только Бубенчиковъ замтилъ его и узналъ въ немъ того господина, котораго Искринъ рекомендовалъ ему подъ названіемъ: об руки Ольги едоровны.

— Я люблю такія басни, любезнйшій, продолжайте… продолжайте.

У Бубенчикова вся кровь бросилась въ голову, сердце его сильно сжалось, но онъ удержался и довольно холодно сказалъ:

— Прикажете вступить сегодня въ должность, ваше превосходительство?

— Когда угодно…. только у меня смотрите! начнете брать взятки да притснять народъ… я васъ подъ судъ отдамъ безъ сожалнія… Ступайте, вы мн не нужны.

Бшенство снова закипло въ груди Бубенчикова, но онъ вторично удержался и, поклонившись сухо губернатору, вышелъ. Отсюда похалъ онъ къ исправлявшему должность генералъ-губернатора. Въ его передней засталъ онъ унтеръ офицера ординарца, тотъ доложилъ о немъ.

— Проси, раздался рзкій голосъ изъ сосдней комнаты. Ординарецъ, растворивъ дверь настежь, пригласилъ Бубенчикова войти въ кабинетъ генералъ-губернатора Иванова.

ГЛАВА V.
ИВАНОВЪ БЕСДУЕТЪ СЪ БУбЕНЧИКОВЫМЪ.

….Передъ олицетвореннымъ благодушіемъ стоялъ теперь Бубенчиковъ.

— Честь имю явиться… началъ было Бубенчиковъ, но Ивановъ прервалъ его весьма милостивыми и благосклонными словами:

— Очень радъ васъ видть. Я получилъ отъ министра письмо: онъ весьма лестно объ васъ отзывается, онъ, кажется, рекомендовалъ васъ также и губернатору?

— Никакъ нтъ-съ. При прощальной моей аудіенціи, г. министръ, отдавая мн письмо къ вамъ, о господин губернатор упомянулъ только вскользь, какъ о человк,.близкомъ къ графу…

— А!… да… Не намекалъ ли вамъ министръ насчетъ моего предложенія о здшнихъ злоупотребленіяхъ по мощенію улицъ? Это дло извстно въ министерств подъ заглавіемъ ‘О противозаконныхъ дйствіяхъ такого-то строительнаго комитета и градской думы въ мощеніи улицъ въ город Приморск’.

— Ничего не слышалъ… Г. министръ по этому предмету ничего не сообщалъ мн.

— А! воскликнулъ вновь Ивановъ, надулъ губы и захватилъ въ зубы коротенькіе свои усы.

Нсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Итакъ, продолжалъ Ивановъ, какъ бы договаривая свою мысль:— васъ, врно, губернаторъ дурно принялъ. Вы назначены вопреуи его желанію: онъ представилъ на наше мсто полковника Кулакова. Онъ будетъ къ вамъ придираться, будетъ преслдовать васъ, но вы не уступайте ему ни на шагъ: я — за васъ.

— Очень благодаренъ, ваше превосходительство!

— Но, продолжалъ съ разстановкой Ивановъ:— объ одномъ прошу васъ. Вы, можетъ быть, слышали уже, каковъ онъ… вы въ город узнаете много кое-какихъ проказъ… Какъ у полиціймейстера, у васъ будутъ средства и возможность собрать мн нкоторые факты… Понимаете?

— Употреблю вс силы и старанія.

— Я иначе и не полагалъ. Министръ пишетъ объ васъ много лестнаго… Вы на меня полагайтесь, какъ на каменную гору: я въ обиду васъ не дамъ… будьте спокойвы. Теперь можете отправиться въ полицію и вступить въ должность… Будьте осторожны: тамъ мошенникъ-на-мошенник. До свиданія.

Ивановъ благосклонно кивнулъ Бубенчикову своею гладко остриженною, сдою головою и еще благосклонне сдлалъ какую-то гримасу въ вид улыбки.

Съ восторгомъ вышелъ Бубенчиковъ отъ Иванова.

‘Ну’, думалъ онъ, ‘я собью спсь тому… онъ принялъ меня, какъ привыкли у насъ, принимать юнкеровъ. Этотъ штафирка и забылъ, что я армейскій штабъ-офицеръ… Погоди, голубчикъ, поставлю я теб скамеечку: достану я Иванову документы противъ тебя — пусть эти собаки грызутся.’

А того неопытный Бубенчиковъ не зналъ, что, по малороссійской пословиц, когда паны дерутся, то у мужиковъ зубы болятъ…

ГЛАВА VI.
ВСТУПЛЕНЕ БУБЕНЧИКОВА ВЪ ДОЛЖНОСТЬ.

Отъ Иванова Бубенчиковъ отправился въ полицію. Здсь у подъзда встртили его вс власти полицейскія, подъ предсдательствомъ его предшественника, Шлагенштока.

Бубенчиковъ вжливо раскланялся со всми подчиненными, при чемъ сказалъ маленькую рчь, въ которой высказалъ, что онъ пріхалъ честно служить и что будетъ преслдовать всякія противозаконности и злоупотребленія. Вс чины полиціи слушали его благоговйно и съ такимъ смиреніемъ и кротостію, что наблюдатель подумалъ бы, что это — сборище святыхъ, слушающихъ проповдь праведнаго пустынника. Окончивъ рчь, Бубенчиковъ направилъ шаги свои въ канцелярію полиціи. Въ дежурной комнат онъ увидлъ сденькаго чиновника въ зеленыхъ очкахъ и истасканномъ вицмундир, сидящаго за кипою бумагъ.

— Это кто? спросилъ Бубенчиковъ.

— Журналистъ, отвчалъ Шлагенштокъ.

Бубенчиковъ подошелъ къ столу и заглянулъ въ книгу: было 20 іюня, а туда записывались бумаги отъ 5 іюня.

— Это что? спросилъ Бубенчиковъ.

— Изволите видть, сказалъ Шлагенштокъ, медленно понюхавъ табаку: — журналистъ не успваетъ записывать ни въ исходящій, ни во входящій журналы всхъ бумагъ, при ихъ вступленіи: вотъ онъ и записываетъ въ книгу ежедневно столько бумагъ, сколько успетъ, и на записанныхъ въ книги бумагахъ и выставляется то число, въ которое они успли попасть въ книгу.

— Но это страшный безпорядокъ! воскликнулъ Бубенчиковъ.— Дла полиціи требуютъ поспшности, преслдованія преступленія по горячимъ слдамъ, а тутъ бумаги вступающія я исходящія лежатъ въ регистратур дв недли.

— Текъ-съ! сказалъ Шлагенштокъ.— Но что прикажете длать! Штаты сокращены: мало рабочихъ рукъ.

Бубенчиковъ былъ нсколько лтъ полковымъ адъютантомъ и зналъ отлично весь канцелярскій порядокъ, поэтому онъ и началъ съ регистратуръ разныхъ наименованій. Безпорядокъ канцелярій полиціи былъ страшный: многіе столы вовсе не имли настольныхъ журналовъ, другіе имли — кто за два, кто за три года. Бубенчиковъ увидлъ, что самое учрежденіе, этой тни порядка было не столько дломъ закона или правила, а прихотью разновременныхъ начальниковъ отдленія и столоначальниковъ. Обойдя всю канцелярію, длая въ каждомъ стол замчанія, что порядокъ въ немъ заведенный незаконный, Бубенчиковъ отъ всхъ чиновниковъ слышалъ одинъ и тотъ же отвтъ: у насъ такъ принято.

— Какими же правилами вы руководствуетесь? воскликнулъ наконецъ выведенный изъ терпнія Бубенчиковъ.

— Общимъ уставомъ объ устройств присутствій, отвчалъ помощникъ полиціймейстера.

— Но вдь должны же быть какія нибудь правила относительно правъ и обязанностей членовъ полиціи?

— Нечего нтъ. Принято у насъ, что полиціймейстеръ есть предсдатель, а мы — члены общаго присутствія полиціи… Мы немножко придерживаемся порядка с.-петербургскихъ управъ благочинія…

Бубенчиковъ пожалъ только плечами.

Осмотрвъ канцелярію полиціи, Бубенчиковъ объявилъ своему предшественнику, что посл обда онъ намренъ осмотрть пожарную команду, и поэтому отдалъ брантъ-майору приказъ собрать на площади тюремнаго замка всю эту команду съ брантсъ-боями. Сдлавъ эти распоряженія, онъ сухо поклонился всмъ чинамъ полиціи и ухалъ домой, съ твердымъ намреніемъ преобразовать полицію и поставить ее на ногу.

Но послушаемъ, какъ думала объ немъ полиція. По отъзд Бубенчикова, два столоначальника гражданскаго отдленія, вексельнаго стола — Проценщиковъ, и контрактоваго — Неустойкинъ, такъ разсуждали въ архив, куря папироски:

Проценщиковъ. А вдь молодецъ нашъ полиціймейсторъ! саблю за храбрость иметъ… лично министру извстенъ… Важная, стало быть особа!… Да и ростъ-то какой! а усы-то, усы!…

Неустойкинъ. Побей Богъ мою душу! Чтобъ у меня покрышки не было, если ты что нибудь смыслишь въ длахъ. На какой чортъ намъ его сабля, ростъ и усы!… Вотъ если бы у него была девятая клепка въ голов — дло другое.

Проценщиковъ. Оно такъ! Но ростъ важная вещь… А усы?… (Поетъ)

Усы гусара украшаютъ,

Усы гусару даютъ видъ,

Они сердца двицъ плняютъ,

Усы для двушки магнитъ…

(Покручиваетъ дв волосинки, носящія у него названіе усовъ.)

Неустойкинъ. Чтобъ у меня покрышки не было, если я не побью тебя когда нибудь, фанфаронъ, прощалыга ты атакой!… (Плюетъ и уходитъ.)

ГЛАВА VII.
СЕРМЯЖНОЕ РЫЦАРСТВО ВЫЗЫВАЕТЪ НА ПЛОЩАДЬ ПУБЛИКУ.

Посл обда, въ день вступленія въ должность Бубенчикова, по улицамъ Приморска была картина самая очаровательная для удачныхъ мальчишекъ: длинною вереницею тянулись другъ за дружкой брантсъ-бои, запряженные въ тройки и пары. Гордый видъ откормленныхъ на убой лошадей и блескъ ихъ глазъ, происходившій отъ данной имъ порціи водки, горвшія на солнц мдныя каски пожарной команды, свтлосрые мундиры и веселый ея видъ, наконецъ величавая фигура толстаго брантъ-майора, желтые эполеты котораго горли еще жарче касокъ команды,— все это имло невыразимо прелестный видъ. Мальчики со всхъ частей города устремились за этой процессіей и запыхавшись слдили за нею по тротуарамъ съ любопытствомъ и завистью. Команда, размщавшаяся на брантсъ-бояхъ, окидывала эту толпу саркастическимъ взглядомъ, а иногда и комплиментами въ слдующемъ род:

— Экъ ихъ бсенковъ нанесло! Шарлатаны этакіе!

Съ такою торжественностью команда собралась изъ разныхъ частей города въ сборное мсто, на площадь тюремнаго замка, по мр ея приближенія туда, къ толпамъ мальчиковъ присоединялись и взрослые зваки, такъ что вся площадь вскор покрылась народомъ. Каждый хотлъ занять мсто поближе къ команд и поэтому давка сдлалась порядочная.

— Эка-ты! не толкайся!… Вишь какъ руки-то распустилъ, говорила кухарка молодому парню-водовозу.

— А ты куда лзешь?… Теб бы въ кухн сидть да пироги печь…

— А теб шарлатану какое дло… сидлъ бы да лапти плелъ… Мн здсь дло… Мой баринъ фартальнымъ служитъ…

— Ужо погоди… будетъ пожаръ, скажу фартальному: онъ тебя шарлатана перваго на пожаръ за шиворотъ потащитъ.

— Ну, молчи баба, злющая ты этакая! Боюсь я твово фартальнаго! Велика птица!… Года два тому, возилъ, возилъ ему воду, а онъ хоть бы копечку далъ… Такой, Господи прости. скаредный, шаромыжный… Ваше благородіе, говорю, удовольствуйте молъ жалованьемъ, наше дло крестьянское: оброкъ, пачпортъ… деньги потребны… А онъ какъ взвизгнетъ на меня: безпашпортный, этакой-сякой, бродяга… подъ ршотку посажу. Вотъ каковъ твой фартальный!…

— Сволочь! проговорила въ отвтъ на его монологъ кухарка и начала всею силою работать руками, такъ что чрезъ нсколько минутъ была впереди всхъ.

Но вотъ пожарная команда начала пыхтть и сморкаться, брантъ-майоръ крикнулъ: ‘смирно!’ толпы народа зашевелились и послышались голоса: ‘палицмстеръ детъ’.

Подъхавъ къ команд, Бубенчиковъ поздоровался съ нею и началъ осматривать инструменты и лошадей. Ревизіи и пріемъ были самые строгіе: лошади были выпрягаемы и осматриваны сначала безъ упряжи, потомъ испытывались он запряженныя въ инструментахъ.

Шлагенштокъ былъ какъ въ угар. Вс пороки и недостатки не только каждой лошади, но и брантсъ-боевъ были отмчаемы Бубенчиковымъ на особомъ пути. Этотъ осмотръ продолжался нсколько часовъ. Публика, наскучивъ такимъ скучнымъ представленіемъ, начала рдть, на площади оставались только мальчишки и отчаянные зваки: усвшись по протяженію бульвара, надъ рвомъ, подъ тнью деревъ, они подвергало критик каждую лошадь, каждаго полицейскаго чиновника и солдата.

— Вотъ эвто, примрича сказать, былъ палицмстеръ…

Съ такими словами обратился одинъ изъ звакъ, толстый купецъ, высокаго роста, въ запыленной чуйк, съ срою бородою, къ другому купцу, съ рыжею козлиною бородкой.

— Василевскій-то? Неча сказать, голова былъ… я въ т поры…

— Нтъ, ужь ты не говори: не то, что голова, а извергъ былъ. Приступу никакого къ себ не давалъ: какъ бсъ какой взъстся… Дочка моя, Матренка, вотъ что замужемъ теперича, была, двка задорная, вишь на фортоплясахъ играла да по басурмански балякаіа,— какъ говоритъ: ‘за мужика али за прикащика замужъ не пойду, мн подай судьбу не эвтакую: хочу за офицера, чтобъ у него вексельбанты были…’ Я ей и говорю: ‘дурище ты безмозглая, куда намъ! эвтакой за тебя не выйдетъ!’ А она хнычетъ да заливается, будто за покойника… Я махнулъ рукой да плюнулъ: пускай, думаю, сидитъ въ двкахъ — не стерпится… ужь такая, вишь, бабья причуда… Думалъ я такъ, а вышло инако: принесла нелегкая ко мн фартиранта, гусарскаго, аль кирасирскаго офицера… говорятъ, въ кавалеріи служилъ…

— То-ись не въ кавалеріи, а въ конниц, сказала, съ вмдомъ знатока, рыжая бородка.

— Да, вишь, въ конниц… Вотъ ужь эвто не знаю, пускалъ ли онъ Матренк балясы, аль что другое, но извелась двка, подъ глазами точно радуга какая, а сама какъ щавель зеленая…

— Да ты бы ее, Пантелеичъ, до знахарки да ладаномъ обкурилъ аль волосками изъ хвоста чернаго кота. Сердечная, видно, исхудала.

— Куда-ты! Сама точно щепка, худая, худая, а животикъ-то… понимаешь?

— Вотъ эвто штука!… Срамница такая!

— Я и смекнулъ, кумъ, что эвто дло хошь плюнь. Надлъ я новую чуйку, навсилъ, знаешь, свою кавалерію, что на анненской имю, да и пошелъ съ челобитной къ эвтому Василевскому… знамо дло, съ гостинцемъ сахарцу головъ съ шесть: да чаю московскаго — не то, что аглицкій — хунтовъ съ пять…Какъ завидлъ онъ мою бакалію, ‘эвто что? говоритъ. Ты, бородатая свинья, не знаешь что ли, что эвтого не люблю? Смотри впервой прощаю, а тамъ, пожалуй, и подъ судъ отдамъ. Посулы твоей мн не надо. Ну, говори, чего хочешь?…’ Я ему въ ноги. ‘Ваше высокоблагородіе, помилуйте, вчно Бога буду молить… такъ и сякъ, извелъ карасейръ двку мою, сама какъ щепка, а животикъ того…’ ‘Ну’, ‘говоритъ его высокоблагородіе’, дло-то дрянь, да ты самъ виноватъ: зачмъ на фортоплясахъ училъ, да по басурмански, да познакомилъ ее съ романами… ‘Никакъ нтъ-съ, говорю, карасейръ не Романомъ, а Степаномъ зовется…’ ‘Ну, молъ, говоритъ, Романомъ аль Степаномъ, все едино. Коли бъ она не того, то и карасейръ былъ бы того…’ Я было того. Но вдь онъ шутить-то не любилъ: какъ разъ попалъ бы на съзжую.

Купецъ задумался. Рыжая бородка сильно втянула въ себя носомъ воздухъ, плюнула, погладила бородку и оперла глубокомысленно объ ладонь правой руки голову.

Нсколько минутъ они молчали. Послдній перервалъ паузу.

— А что, Пантелеичъ, новый-то палицмстеръ не будетъ назжать?

— Ктожь его знаетъ! чужая душа — потемки… Извстно дло, безъ гостинца и не суйся.

— Насъ раскольниками кличутъ. Пускай такъ. Церковь-то нашу, что близъ кладбища, молитвеннымъ домомъ прозвали, будто школа жидовская. Пускай такъ! Мы, то-ись, единственно для проформы одной въ Успенскую церковь ходимъ, да ты и титоромъ туда выбранъ, а вдь служба-то шла у насъ въ молитвенномъ-то дом.

— Спасибо прежнему палицъместеру. Тотъ нмецъ: по мн хоть, говоритъ, сатан молитесь, но эвто, говоритъ, по закону запрещено: такъ, говоритъ, давай по 25 рублевъ за каждую службу, а тамъ хоть двадцать разъ служи. Эвтакой, право! А таперешный изъ россйскихъ…

Рыжая бородка сильно обезпокоилась, она начинаетъ фыркать, будто носъ ея набитъ биткомъ пылью.

— Россійскій? произнесъ онъ плачевнымъ голосомъ и щупая свой носъ, какъ будто ршеніе этого вопроса зависло отъ необходимаго члена его лица.

— Видали мы виды, продолжаетъ его кумъ: — не съ эвтакими справлялись… Дашь ему сотеньку, ‘не хочу’, говоритъ. Дашь дв сотеньки — ‘не хочу’… Тьфу пропасть! Высыпишь пятьсотъ, тысячу — все не хочу… Плюнешь да скажешь сосдямъ-собратамъ: не хочетъ, окаянный: говоритъ, самому дороже стоитъ. И дв, и три тысячи не жалютъ рабята… Право-слово!

— Ну, эвто иное дло. Таперь знамо…

— Обнакновенно! Хошь новый палицмстеръ россійскій, но сердце — не камень… Однако, мы тутъ закалякались. Глядь-ко: уже смотръ кончился!… А, кумъ!

— Чаго?

— Кушать хочешь чаю?

— Могмъ.

— Идемъ въ трактеръ, что на Успенской… А вывска тамъ какая, точно въ матушк Москв: ‘Неаполитано-африкано, новотроицко-московской, новоткрытной трахтеръ’… Вришь ли, право-слово, два мсяца учился произнести, какъ онъ зовется… Видно, ученый сочинилъ… прафесоръ какой.

— Ой-ли?

ГЛАВА VIII.
САТАНА ИСКУСИТЕЛЬ ИЛИ ОТКУПНОЙ ФАКТОРЪ АБРАМКА РАБИНОВЪ, ОНЪ ЖЕ ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИНЪ.

Измученный тревогами и впечатлніями, предвидя ссору съ своимъ предшественникомъ, разгорчеввый дурнымъ пріемомъ губернатора, Бубенчиковъ вечеромъ того же дня, какъ вступилъ въ должность полиціймейстера, сидлъ у себя въ кабинет и пилъ чай.

‘Ну’, думалъ онъ, ‘на мн осуществилась малороссійская пословица: ‘не мала баба хлопотъ, тай купила порося’. Дернула меня нелегкая сюда пріхать! Служилъ бы себ смирно въ полку, днемъ ходилъ бы на ученье, а вечеромъ — ералашъ, театръ, балы… Вс товарищи и начальники меня любили, начальство вжливо, привтливо, товарищи радушны… Такъ нтъ! натура человка ужь такова!… Славно Лермантовъ выразилъ такое стремленіе наше чортъ знаетъ къ чему въ своемъ стихотвореніи ‘Парусъ’:

А онъ мятежный проситъ бури,

Какъ будто въ бур есть покой!…

‘Да я самъ искалъ бури…’

Онъ всталъ, въ задумчивости началъ ходить по комнат и, тяжело вздыхая, шепталъ стихи Огарева:

Я его любила,

Я ему сказала…

‘Нтъ! я не могъ на ней жениться… У меня нтъ никакого состоянія… Разводить нищихъ я не намренъ… Я посовтовалъ ей выйти замужъ за богатаго генерала. Она бы могла быть его дочерью!… Какъ она умоляла меня пощадить ее! Но я выше обстоятельствъ: я почти принудилъ ее согласиться на бракъ… Когда она вышла замужъ, я тогда увидлъ, какъ я ее люблю… Но было уже поздно, и я потерялъ ее невозвратно… Что жь оставалось мн тогда длать?

Блетъ парусъ одинокій

Въ туман моря голубомъ.

Что ищетъ онъ въ стран далекой,

Что кинулъ онъ въ краю родномъ?…

Нашъ герой (если только герои существуютъ въ настоящее время), изволите видть, не чуждъ немного романтизма: онъ любитъ декламировать стихи, подводя подъ ихъ мрку свои ощущенія и стремленія къ нмецкому (dahin), а изъ его нсколькихъ думъ вы можете заключить, что въ сущности онъ живетъ сердцемъ и что идеализмъ приватъ къ нему точно такъ, какъ прививаютъ человку оспу: болзнь есть, но она дйствуетъ въ организм человка чисто отрицательно, предохраняя его отъ нашествія натуральной оспы. Я убжденъ, что за это тривіальное сравненіе поэты страшно на меня возстанутъ и не пустятъ меня на Парнасъ, но Богъ съ ними! мн весело живется и на земл, я счастливъ я тмъ, что хотя (моды и важности ради) ношу очки, но на жизнь гляжу простыми глазами. Я не вижу въ кудряхъ — шелковаго каскада, у рыбокъ — лукаваго взгляда, а на темно-синемъ неб, безъ оптическихъ снарядовъ, звзды мн не кажутся голубыми, а просто свтлыми, мерцающими огоньками… Впрочемъ, мы, обыкновенные смертные, безъ дара вдохновенія, безъ пророческаго огня въ сердц, можемъ вовсе иначе глядть на свтъ Божій, чмъ люди съ печатью высшаго стремленія на чел. Итакъ, я съ своимъ прозаическимъ взглядомъ на жизнь видлъ въ Бубенчиков добраго человка, немного избалованнаго дамами, хотвшаго разъиграть роль Печорина, но во время своего дебюта увидвшаго, что онъ сильно промахнулся, но было ужь поздно. Его Соничка, тихое, доброе, умное и покорное его деспотизму и эгоизму дитя, вышла, по его требованію, замужъ за стараго генерала,— и вс радости для него погибли. Кажется, такой ударъ былъ достаточенъ для того, чтобы образумить Бубенчикова, такъ нтъ: онъ ужасно любилъ въ своихъ мечтахъ и думахъ видть себя Печоринымъ. Жаль, что покойникъ Гамлетъ не подслушалъ его мысли, онъ бы врно сказалъ, что Бубенчиковъ такъ похожъ на Печорина, какъ онъ, Гамлетъ, на Геркулеса. Ясне всего это выразилось въ положеніи Бубенчикова на двухъ его аудіенціяхъ у сильныхъ міра сего. Дерзости перваго не отразилъ Бубенчиковъ ни единымъ словомъ, а нахальное желаніе втораго, чтобы онъ сдлался доносчикомъ, было имъ принято даже съ нкоторымъ энтузіазмомъ. Но не судите слишкомъ строго моего героя. Предупреждаю васъ снова, мой герой вовсе не идеалъ, и если онъ въ поэтическомъ озлобленіи на дерзости важнаго лица не вызвалъ его на дуэль или, по крайней мр, не вышибъ у него послдняго старческаго зуба, то на это онъ имлъ такія же ясныя и законныя причины, какъ на то, чтобы примятъ съ энтузіазмомъ немного щекотливыя для поэтическаго сердца предложенія другаго важнаго лица. Мой герой, съ самаго ранняго возраста, поступилъ въ кадетскій корпусъ, прямо изъ-подъ фартука своей мамаши, которая вскор потомъ отдала Богу душу, оставивъ своему драгоцнному сыну въ наслдіе одно только материнское благословеніе и ни гроша за душой. Отецъ же Бубенчикова скончался за нсколько лтъ предъ поступленіемъ его въ корпусъ. Получивъ первоначальное воспитаніе отъ матери, женщины кроткаго нрава, религіозной и умной. Бубенчиковъ позаимствовалъ отъ нея покорность судьб, разсудительность, мягкость и чисто женскую терпливость и кротость. Съ такимъ направленіемъ вступивъ въ военно-учебное заведеніе, Бубенчиковъ довольно долго подвергался большимъ непріятностямъ со стороны своихъ товарищей, которые въ разныя времена надавали ему слдующія имена: плакса, Катенька, подлиза. Первое изъ этихъ названій они основали на томъ, что Бубенчиковъ, при поступленіи своемъ въ корпусъ, въ отвтъ на ихъ нахлобучки и тумаки, бывало, сядетъ въ уголокъ и втихомолку поплачетъ. Второе названіе Бубенчиковъ получилъ за свжее, румяное какъ персикъ личико и особенно двственную миловидность лица. Третье названіе товарищи дали ему за то, что онъ внимательно и старательно исполнялъ требованія учителей и начальства, за что и былъ отличаемъ послдними. Эти три качества въ первые учебные годы были причиною того, что Бубенчикова не слишкомъ товарищи жаловали: при каждомъ удобномъ случа, они ему, какъ говорится, подставляли ножку. Но когда Бубенчиковъ достигъ высшаго класса, глаза его товарищей раскрылись: они увидли въ немъ добраго, искренняго, добродушнаго сотрудника, который помогалъ всмъ и каждому съ любовью и терпніемъ, что его мнимое подлизыванье было не что иное, какъ добросовстное исполненіе имъ своихъ обязанностей и что въ тхъ случаяхъ, гд его наставники переходили границы вжливости, онъ первый возвышалъ голосъ за правду и истицу. Но это возвышеніе голоса обходилось ему очень дорого: два раза его за это порядочно отодрали розгами, при чмъ ему говорили:

— Старшаго слушать, не разсуждать, ваше дло — слушать, повиноваться и исполнять.

Сдлавшись чрезъ эти дв операціи идоломъ своихъ товарищей, которые глядли на него, какъ на героя и мученика, Бубенчиковъ много отъ этихъ операцій потерялъ въ нравственномъ отношеніи: мягкая его натура подчинилась розочному направленію, и онъ въ самомъ дл думалъ, что разсуждать о дйствіяхъ старшихъ — преступленіе, за которое должны слдовать розги. Не этого мало: за разсужденіе Бубенчиковъ чуть-чуть не попалъ въ гарнизонъ, къ счастью, его спасъ одинъ изъ высшихъ его начальниковъ, которому онъ понравился за то, что въ псенникахъ всегда былъ отличнымъ запвалой и при этомъ выплясывалъ съ разными тлодвиженіями и жестами самымъ уморительнымъ образомъ. ‘Коли не плетью, такъ обухомъ’, говоритъ пословица, такъ и Бубенчиковъ: коли не чрезъ умъ и познанія, такъ чрезъ пляску попалъ въ гвардію. Вамъ-то до этого нтъ дла, во изъ псни словъ не выкидываютъ. Вы должны слдовать исторической врности: иначе, читатель имлъ бы полное право упрекнуть насъ въ пристрастіи, да и самъ Бубенчиковъ, какъ человкъ правдивый, прочтя настоящую мою хронику, озлился бы на меня еще хуже, нежели губернаторъ на него за занятіе имъ мста, которое было назначено его супругою господину Кулакову…. Но я удалился отъ предмета…. О чемъ бишь я хотлъ говорить? Странно! вдь я, когда началъ писать настоящую главу, имлъ намреніе познакомить моего читателя съ сатаною, а, между тмъ, герой мой сбилъ меня съ надлежащаго пути, съ законнаго порядка, какъ сказалъ бы наврно мой другъ, красноносый засдатель узднаго суда. Но сами посудите, виноватъ ли я, что Бубенчиковъ размечтался о своей петербургской жизни. Надвъ эполеты и поступивъ въ гвардейскій полкъ, Бубенчиковъ на практик убдился, что субалтерному офицеру нечего разсуждать: знай хорошо ружистику и шагистику да ротное и батальйонное ученье, являйся исправно въ манежъ, ходи аккуратно въ караулъ, не отлучайся съ гауптвахты, не выпускай арестантовъ домой, не пьянствуй и не играй съ ними въ азартныя игры, носи мундиръ и принадлежности его по форм, стриги низко волосы,— и будетъ теб благо. Къ чему разсужденія?… Но Бубенчиковъ не отучился отъ своей дурной привычки разсуждать. Однажды во фронт его полковой командиръ подошелъ къ нему и отдалъ ему какое-то, приказаніе. Бубенчиковъ, взявшись подъ козырекъ, чрезвычайно вжливо замтилъ ему, что по правиламъ слдуетъ сдлать вотъ такъ.

— Какъ вы смете меня учить, поручикъ? закричалъ гнвно полковой командиръ:— разсуждать вздумали…. Я вамъ дамъ такое разсужденіе, что вы своихъ не узнаете… Отдайте вашу саблю… ступайте на гауптвахту.

Двухнедльный арестъ на гауптвахт окончательно убдилъ Бубенчикова, что голова дана ему только для того, чтобы носить остриженные по форм волосы и украшать ее каской съ султаномъ.

Выйдя съ гауптвахты, онъ переродился: разсуждать онъ пересталъ, и ему такъ легко сдлалось на сердц, какъ будто съ него гора свалилась. Тутъ только онъ понялъ, почему вс его товарищи такъ беззаботны и веселы, почему они отличаются такъ рзко отъ ненавистныхъ имъ штафирокъ. Бубенчиковъ убдился тогда, что все суета суетъ и всяческая суета, и поэтому, закинувъ подъ постель вс ученые трактаты о тактик, стратегіи, фортификаціи и другія тому подобныя глупости, которыя онъ до того времени изучалъ, и, предавъ ауто-да-фе вс обличительныя, противъ этой глупой его страсти, улика, т. е. вс свои замтки и выписки, мой герой принялся практиковаться въ высокихъ чувствахъ. На этомъ новомъ поприщ высокій станъ, красивое и выразительное лицо, огненные темно-каріе глаза, шелковистые темные волосы и усы длали его истиннымъ героемъ, такъ что, подобно Цезарю, онъ могъ смло сказать: пришелъ, увидлъ, побдилъ. Отъ послдней гризетки и камелія самаго высокаго полета до величественной, добродтельной во всхъ отношеніяхъ барыни,— все заискивало его. Сначала Бубенчиковъ, по неопытности своей (вдь и Фридрихъ Великій обратился въ бгство въ первомъ своемъ сраженіи), довольствовался вещественными знаками невещественныхъ отношеній, потомъ, усовершенствовавшись, онъ началъ искать невещественные знаки вещественныхъ отношеній, т. е. посредствомъ связей составить себ карьеру. На этомъ поприщ онъ дебютировалъ очень успшно, пока не встртился съ одною гувернанткою, Соничкою. Избалованному, какъ я выше сказалъ, дамами, Бубенчикову хотлось съ Соничкою разъиграть роль Печорина, на личность котораго онъ имлъ большую претензію, но Соничка не была ни гризеткою, ни роскошною камеліею, ни породистою барыней, и поэтому онъ плохо разыгралъ роль свою… Когда Соничка вышла замужъ, ему Петербургъ опротивлъ, и онъ, чрезъ свои прошедшія вещественныя отношенія, попалъ въ Приморскъ начальникомъ полиціи, гд я и имлъ честь рекомендовать его моимъ читателямъ…. Но довольно! Чувствую и знаю, что вы горите неимоврнымъ желаніемъ познакомиться съ сатаною. Но вы длаете гримасу, вы не хотите признаться, что желаете, или, какъ поэты выражаются, жаждете познакомиться съ этимъ падшимъ ангеломъ… Полноте, не лукавьте…. Съ жадностью мы съ вами слушали въ дтств отъ мамокъ и нянекъ похожденія его на земл и его продлки съ разными личностями, потомъ, въ возмужаломъ возраст, мы съ наслажденіемъ читали съ вами: ‘Потерянный Рай’, ‘Фауста’, ‘Демона’, ‘Хромоногаго Бса’ и тьму записокъ, хроникъ, романовъ и повстей, излагавшихъ судьбу этого древняго героя… Но успокойтесь, любезный читатель: я не имю намренія познакомить васъ съ сатаною въ такомъ вид, какъ вы о немъ читали во всхъ указанныхъ мною сочиненіяхъ: мой бсъ не хромоногъ, онъ не иметъ также такого величія и красоты, какъ соблазнительный демонъ, онъ вовсе не по бсовски уменъ, какъ Мефистофель, онъ также не въ состояніи писать записки на какомъ бы то ни было язык, потому что ни одного достаточно не знаетъ и въ грамот не крпокъ. За то у него съ Мефистофелемъ большое сходство: подобно этому бсу, онъ по части женскаго пола мастеръ улаживать дла своихъ патроновъ, усердіе его въ этомъ случа превосходитъ Мефистофелево: онъ даже жену свою жертвуетъ. Сходство его съ нашимъ простонароднымъ чортомъ то, что оба рогоносцы.

Еще съ хромоногимъ бсомъ мой сатана иметъ сходство и сродство (выражаюсь языкомъ химіи, потому что, по реторик Кошанскаго, слогъ долженъ быть приличенъ случаю и мсту, а извстно, хромоногій бсъ былъ въ затворничеств у химика): это сходство состояло въ томъ, что первый сидлъ въ стклянк полгода, пока случайно не былъ изъ нея освобожденъ, мой же бсъ всю жизнь свою просидлъ за стклянками чарочнаго откупа и такъ былъ къ нимъ приколдованъ, что, разбогатвъ посредствомъ профессіи друзей своихъ Мефистофеля и Асмодея, не переставалъ быть сткляночнымъ. Какое магическое слово ‘чарочный повренный’! Вы, любезный мой читатель, если только принадлежите къ какимъ нибудь губернскимъ, или узднымъ, или городскимъ властямъ, можетъ быть, и сами испытали его волшебное дйствіе, когда приходилъ къ концу какой нибудь мсяцъ….

— Вотъ, говорили вы своей супруг, раздваясь и ложась на брачное ложе {Чиновникъ говоритъ съ женою только за обдомъ и въ постели.},— завтра первое число и повренный, врно, завезетъ мн жалованье: онъ, бестія, всегда, аккуратенъ… Я теб, мой пупырчикъ, закажу завтра шляпку изъ этихъ денегъ.

— О! откупъ исправенъ, возражаетъ супруга, отталкивая руку мужа.— А какую шляпку ты мн купишь?

А инфузоріи губернскихъ, уздныхъ и городскихъ присутственныхъ мстъ, удостоиваемыя только полученіемъ отъ откупа, вмсто жалованья, къ новому году водки, начиная съ 5 до 1 штофа полугара, или пнной, или очищенной,— съ какимъ нетерпніемъ они въ декабр мсяц ждутъ твоего появленія, г. повренный, чтобы предъявить теб списокъ всхъ смертныхъ, пользовавшихся щедротами откупа! А какой шумъ поднимаетъ какая нибудь канцелярская крыса, какъ напримръ архиваріусъ, когда въ числ счастливцевъ онъ обойденъ откупомъ!

— Я убжденъ, говоритъ онъ блобрысому журналисту, съ азартомъ выбивая пыль изъ стараго дла:— это все штуки секретаря: о! онъ политиканъ, интриганъ…. знаемъ мы его…. Но чтобъ мн до завтрашняго дня не дожить, если я ему не отплачу. Придетъ онъ ко мн за справочкой, чтобы подлизаться къ предсдателю: цлый годъ буду его водить…. вдь у меня-то описей дламъ нтъ: хорошо, что я умю отыскивать….

— Послушай, дружище, возражаетъ ему журналистъ:— какъ разъ выгонятъ тебя. Смотри не пузырься.

— Меня! возражаетъ горячо архиваріусъ: — еще не родился тотъ человкъ, который бы меня выгналъ въ отставку, захочу — самъ подамъ…. но вотъ я теб докажу: пусть секретарь придетъ за справкой, цлый годъ будетъ ходить.

Въ это время вбгаетъ въ архивъ впопыхахъ секретарь.

— Господинъ архиваріусъ, отыщите сейчасъ же, безъ всякаго отлагательства, дло, начавшееся въ 1801 году и переданное въ архивъ за неполученіемъ, втеченіе 15 лтъ, отъ губернскаго правленія отзыва. Теперь поступило отъ сына истца прошеніе, и предсдатель требуетъ къ себ дло.

— Подъ какимъ же оно заглавіемъ?

— О немедленномъ отысканіи пропавшей у колониста Гельмана коровы на ярмарк въ город Балт,

— Помилуйте, Леонардъ Паглычъ! пропищалъ архиваріусъ:— я думаю, косточки этой коровы давно погнили: вдь корова-то пропала 57 лтъ тому назадъ.

— Молчать! заревлъ секретарь, Леонардъ Павлычъ.— Не разсуждать! Когда господинъ предсдатель находитъ возможность отыскивать эту корову и хочетъ начать немедленно, не теряя минуты, дятельную переписку по этому длу, то не вамъ, г. архиваріусъ, разсуждать о предмет, ршенномъ резолюціею его превосходительства.

Для вящшаго убжденія архиваріуса, Леонардъ Павлычъ ткнулъ ему подъ носъ резолюцію, на которую ссылался. Архиваріусъ бросился со всхъ ногъ отыскивать не терпящее отлагательства дло, секретарь ушелъ, а журналистъ, ударявъ по плечу горячившагося архиваріуса, сказалъ ему:

— Ты слышалъ разсказъ горячаго нмца?

— Нтъ, отвчалъ мрачно архиваріусъ, уткнувъ носъ въ какое-то дло.

— Коли не слышалъ, то я теб передамъ его буквально. Нмецъ разсказывалъ мн такъ:

— ‘О! я горейчій шеловкъ! Биль я на Вольфя ресторанъ, на Нефска проспектъ… Пришелъ и сказалъ: гарсонъ, подай мн одинъ кафе. Гарсонъ подалъ. А я фсялъ газетъ и политикъ шитай. Тутъ пришелъ матросскій офицеръ и финиль мой кафе… О! я горейчій шеловкъ!’

— Что жь вы ему сказали? спросилъ я его.

— Я? я ему сказалъ: какъ ты смешь! а онъ далъ мн одинъ оплеухъ…. О!… я горейчій шеловкъ….

— Что жь вы ему сдлали?

— Я?… я феллъ себ подать другой кафе…. онъ фипиль и другой…. я горейчій шеловкъ….

— О! я увренъ, вы въ этомъ случа не смолчали….

— Гм!… смолчать!… я сказалъ ему: затмъ пьешь мой кафе?… А онъ далъ мн другой оплеухъ…. О! я горейчій шеловкъ — побжалъ на графъ Бенкендорфъ.

— Что жь теб графъ сказалъ?

— Графъ сказаль: фи, горейчій человкъ, когда матросскій офицеръ таетъ фамъ еще одинъ оплеухъ, придить и скажить мн. Я ему скажу: такъ негодится тлать.

Съ этими словами журналистъ, презрительно улыбаясь, вышелъ, а архиваріусъ горячо началъ рыться въ длахъ, для отысканія 57-лтняго дла — о немедленномъ отысканіи коровы колониста Гельмана, между тмъ, какъ мысли его были заняты откупнымъ повреннымъ. Бдные чиновники! какъ жалко ваше положеніе, когда какой нибудь откупной повренный можетъ бросить тнь на ваше сердце. Благо, если бы это былъ откупной адвокатъ, а то повренный!… Да знаете ли вы, что такое повренный откупа? Это тотъ же факторъ, у него даже довренности нтъ отъ имени откупщика, титулуется же онъ повреннымъ, чтобы имть доступъ во вс присутственныя мста и ко всмъ властямъ. Въ большихъ городахъ прямыя, существенныя обязанности этихъ повренныхъ заключаются: въ разноск всмъ чиновнымъ ежемсячнаго жалованья, въ подкуп властей, по процессамъ откупа, въ развозк предъ новымъ годомъ чиновникамъ опредленнаго количества водки, а, между тмъ, несмотря на эту факторскую роль, какъ любезно встрчаетъ этого повреннаго весь чиновный миръ, даже гордый пріятель нашъ Леонардъ Павлычъ {Леонардъ Павлычъ считаетъ себя потомкомъ Пяста.}, забывая свое польское шляхетство, готовъ, ему ручку поцаловать, лишь бы къ праздникамъ получить лишній штофъ допелькюмеля. Такимъ-то повреннымъ или факторомъ былъ въ Приморск Абрамка Рабиновъ, онъ же почетный гражданинъ.

Слышалъ я (нужно вамъ сказать, что я, какъ истинный порядочный человкъ, ничего ученаго не читаю, разв на сонъ грядущій прейс-курантъ книгопродавца Исакова, поэтому объ ученыхъ предметахъ сужу по наслышк), что въ Европ званіе почетнаго гражданина даннаго города не дается легко: тутъ нужны дйствительныя заслуги, истинная честность и талантъ, признанный цлою націею, У насъ же стоитъ вамъ состоять въ 1-й гильдіи 10, а во 2-й 12 лтъ и вы получаете дипломъ на это званіе {Я не говорю объ ученыхъ, которые по всей справедливости получаютъ почетное гражданство.}. Согласенъ съ тмъ, что записанныя въ первыхъ двухъ гильдіяхъ лица приносятъ городу большую пользу, платя ему ежегодно, первые 800 руб. сер., вторые — 280 рублей, но эта польза никакъ не можетъ быть основаніемъ къ предоставленію такимъ лицамъ права на почетное званіе. Законъ, установивъ это правило, не имлъ вовсе въ виду одной только пользы: въ доказательство мы можемъ сказать, что если бы онъ имлъ только это одно своимъ началомъ, то дипломы на почетное гражданство прямо продашь лись бы, какъ это длалось во Франціи, Австріи и даже Польш. Смыслъ же нашего закона тотъ, что если кто пробылъ извстное число лтъ записаннымъ въ гильдію и велъ свои дла честно и благородно, то онъ достоинъ почетнаго названія гражданина.

Но какъ вы узнаете, что данное лицо вело себя честно и благородно? Гласности у насъ нтъ не только въ судахъ, но и въ газетахъ, остается только одно средство къ дознанію истины, а именно забрать справки, не состоитъ ли данное лицо подъ слдствіемъ и судомъ. Но это юридическое основаніе очень недостаточно: можно быть ловкимъ плутомъ, производить вс возможныя беззаконія и не состоять ни подъ слдствіемъ, ни подъ судомъ. Не лучше ли было бы въ этомъ случа установить баллотировку? большинство голосовъ купечества было бы здсь нкоторымъ образомъ выраженіемъ общественнаго мнніи противъ лица, причисляющагося къ почетному гражданству.

Но его мрачность господинъ Абрамка Рабиновъ знать не хочетъ не только никакихъ общественныхъ мнній, но и общественной пользы, чтобъ достигнуть почетнаго гражданства, онъ не платилъ гильдейскихъ ни по 1-й, ни по 2-й гильдіи, притомъ, какъ еврею, эта плата ему ни къ чему не служила бы, такъ какъ дти Израиля искючаются изъ числа людей, могущихъ за деньги быть почетными гражданами. Поэтому его мрачность прибгъ къ уловк, длающей честь его уму: онъ сдлался факторомъ одного важнаго лица, о которомъ замтилъ одинъ нашъ остроумный аристократъ, что онъ держитъ на мизинц пуду. Абрамка овладлъ совершенно этимъ сильнымъ міра сего: вс блага сыпались на тхъ, кого Абрамка принималъ подъ свое покровительство. Самъ же Абрамка принялъ громкое оффиціяльное названіе главнаго коммиссіонера *** пхотнаго корпуса, хотя на это названіе у него не было диплома, но всхъ встрчныхъ на улиц онъ останавливалъ и показывалъ ввою подорожную, въ которой ясно значилось: ‘главному комиссіонеру ***, Абраму Израилевичу Рабинову, по весьма экстренной военной надобности, давать изъ курьерскихъ по три лошади, съ проводникомъ, подъ собственный экипажъ.’ Имя въ рукахъ такой важный документъ, Рабиновъ до того возгордился, что иначе не говорилъ:

— Мы съ Александромъ Ивановичемъ (такъ назывался важный человкъ) это дло уладили… Мы разбили венгерцевъ… мы побили турокъ, англичанъ, французовъ.

Говорятъ, чмъ дальше въ лсъ, тмъ больше дровъ. Такъ случилось и съ Абрамкой: чмъ больше онъ пріобрталъ довріе генерала, тмъ боле становился онъ дерзокъ, такъ что въ описываемое мною время объ, вмсто мы, началъ употреблять мстоимніе я. Въ этомъ однажды я убдился въ суд. Я зашелъ туда по длу и засталъ Рабинова въ страшныхъ хлопотахъ.

— Что вы такъ хлопочете? спросилъ я.

— Пишу рядную запись.

— Разв вы выдаете замужъ дочь свою?

— Нтъ. Я выдаю замужъ дочь Александра Ивановича.

— Съ чмъ васъ и ее поздравляю, отвчалъ я.

— Покорно благодарю, отвчалъ онъ серьзно, не понявъ моего сарказма.

Согласитесь, при такихъ подвигахъ, человкъ, разъзжавшій на курьерскихъ по весьма экстренной военной надобности, не могъ не сдлаться почетнымъ гражданиномъ, о потомкахъ же Суворова кто-то сказалъ, что потомки того, который въ церкви православной воспвается побдителемъ, не могутъ не быть русскими князьями. И Абрамка на этомъ основаніи попалъ за особенныя услуги въ почетное гражданство. Хроника города Приморска утверждаетъ, что Абрамка получилъ извстіе объ этомъ въ два часа ночью, когда уже спалъ: его разбудили и вручили ему бумагу. Рабиновъ выскочилъ изъ постели и, прочтя бумагу, на скорую руку одлся, выбжалъ на улицу и давай стучаться къ сосдямъ.

— Кто тамъ? раздавался говоръ бабы или мужика.

— Скажи господамъ, что я — почетный гражданинъ…

— ‘Убирайтесь къ чорту’… ‘Пьяница’… ‘Шарлатанъ!’.

Такіе отвты получалъ отъ всхъ этихъ безчувственныхъ тварей Абрашка.

Эта страница хроники немного преувеличена и, я, признаться, ей не врю, знаю только то, что съ этого времени Абрамка иначе не вызжалъ, какъ съ ливрейнымъ лакеемъ. Но, несмотря на свое возвышеніе, Абрамка оставался вренъ своей натур — отъ откупныхъ стклянокъ онъ никакъ не отставалъ, былъ покорнымъ слугою и вчно неизмннымъ повреннымъ откупа. Такое пристрастіе Абрамки къ чарочному откупу удивляло меня, и я, однажды, встртивъ его въ уздномъ суд, ршился его спросить:

— Скажите, г. Рабиновъ, что за охота вамъ быть повреннымъ откупа?

— Видите ли, возразилъ онъ:— у каждаго человка есть своя заноза, своя страстишка: я къ откупу чувствую природное влеченіе… Говорятъ, маменька моя жила противъ виннаго откупа и, видно, когда меня носила, какъ нибудь засмотрлась на откупъ.

Но его семейная геральдика и метрика гласитъ, что маменька его имла маленькую страстишку къ одному цаловальнику и къ ерофеичу и эту страсть передала по родовому закону природы сыну своему Абрамк.

Этотъ-то Абрамка, въ то время, какъ Бубенчиковъ мечталъ о Соничк, въ день вступленія своего въ должность полиціймейстера, прервалъ его думы своимъ появленіемъ у дверей его кабинета.

— Честь имю рекомендоваться: повренный здшняго откупа, почетный гражданинъ Рабиновъ.

— Очень пріятно, отвчалъ вжливо Бубенчиковъ.— Прошу ссть. Вы врно ко мн по какому нибудь длу?

— Когда же откупу не имть дла до полиціймейстера и обратно: вдь рука руку моетъ. Отъ имени откупщика я пришелъ поговорить съ вами о томъ, въ какое время угодно вамъ получать откупное жалованье.

Сердце Бубенчикова сильно сжалось, но, собравшись съ духомъ, онъ сказалъ:

— Очень благодаренъ господину откупщику за его вниманіе… Разв здшній полиціймейстеръ на жалованьи у откупа?

— Какже. Онъ получаетъ 3,000 р. въ годъ… здсь вс получаютъ жалованье: правитель губернаторской канцеляріи — 1,500 р., помощникъ вашъ — 580 р., члены полиціи — по 400, пристава частей — 300, окружные и смотрителя колоній по 500, секретарь полиціи — 300.

— Очень благодаренъ вамъ за доставленіе мн этихъ статистическихъ свдній. Передайте также мою благодарность вашему откупщику, но скажете ему, какъ бывшему военному, слдовательно товарищу моему по оружію, что я отказываюсь отъ его жалованья и прошу его прекратить производство жалованья моимъ подчиненнымъ.

— Какъ можно! воскликнулъ Абрамка съ непритворнымъ удавленіемъ:— отъ такого куша, какъ я вамъ предлагаю, не отказываются.

— Имйте въ виду, что у каждаго свои убжденія и каждый живетъ своимъ умомъ.

— Я не могу допустить, чтобы вы, небогатый и незнатный человкъ, отказались отъ 3,000 р. сер., когда за такую же сумму одинъ большой человкъ, въ 1800 году, выхлопоталъ, чтобы его корпусъ былъ въ полаемъ состав собранъ въ городъ Е… на смотръ, для того, чтобы поднять тамъ откупъ. Поймите: за 3,000 р. тащился 500 верстъ, въ лтній зной, цлый корпусъ, израсходовали казенныхъ сотни тысячъ для того, чтобы мой откупщикъ, Михаилъ Васильевичъ, не былъ въ убытк на откуп. Да и сыну его, теперешнему откупщику, онъ навсилъ видимо-невидимо всхъ возможныхъ русскихъ и иностранныхъ орденовъ. Вотъ что значитъ 3,000! а вы еще отказываетесь. Помилуйте! мн совстно передать даже вашъ отвтъ откупщику. Онъ не повритъ.

— Чтобы откупщикъ не имлъ и тни сомннія въ моей ршимости, я напишу къ нему письмо.

Бубенчиковъ прислъ къ столу.

— Прошу васъ, не длайте этого. Губернаторъ узнаетъ и будетъ вами очень не доволенъ…

— Я служу не губернатору, а царю и отечеству.

— Но позвольте, что вы хотите этимъ выразить?

— То, милостивый государь, что я не позволю шинкамъ торчать у собора, рядомъ съ полиціею, на углу улицъ Преображенской и Почтовой. Не позволю, чтобы шинки, въ праздничные дни, отворялись до заутрени и чтобы тамъ продавалась водка, не имющая и 12, не дозволю, чтобы солдаты пьянствовали въ кабакахъ, чтобы цаловальники грабили несчастный рабочій классъ, котораго положеніе и такъ неблистательно.

— Очень, очень жаль. А откупщикъ будетъ очень огорченъ этимъ…

— Душевно сожалю объ огорченіи вашего откупщика, но передайте ему мой отвтъ.

— Можетъ быть, для васъ надо трехъ тысячъ…

— Послушайте, милостивый государь, если бы мой предшественникъ не унизился до того, что былъ подлымъ откупнымъ орудіемъ, я бы за дерзкое оскорбленіе ваше вытолкалъ васъ въ шею… Какъ вы смете считать меня такимъ безчестнымъ человкомъ, что стану торговать совстью? Если вашъ откупщикъ не стыдится, то это нисколько не даетъ вамъ повода считать такими всхъ людей…

— Я ничего такого оскорбительнаго не сказалъ, я хлопочу о вашемъ интерес…

— Позвольте мн самому хлопотать о своемъ интерес, вамъ же повторю: прекратите выдачу жалованья моимъ чиновникамъ, не развращайте, не растлвайте общества… Если въ человк есть искра совсти, не заглушайте ея своимъ золотомъ. Передайте это вашему откупщику, какъ мою убдительнйшую просьбу. Если же моя просьба не будетъ уважена, пеняйте тогда на самого себя.

— Послднее ваше слово?

— Послднее.

— До свиданія, сказалъ Абрамка, подымаясь съ мста.— я было полагалъ, что мы будемъ друзьями.

— Лучше будемъ ни врагами, ни друзьями.

Сдлавъ кислую гримасу, Абрамка вышелъ не въ дух отъ новаго полиціймейстера.

ГЛАВА IX.
ГЕРОИЧЕСКАЯ РШИМОСТЬ БУБЕНЧИКОВА.

Когда Абрамка ушелъ, Бубенчикову такъ скверно сдлалось на сердц, онъ такъ возненавидлъ міръ, людей и въ особенности свою должность, что готовъ былъ сейчасъ же ссть въ экипажъ и ускакать далеко, далеко. Но куда ухать? Въ Петербург его ожидало горе. ‘Въ другое какое мсто?’ подумалъ Бубенчиковъ. ‘Но нужно отыскать новую должность, и будетъ ли она лучше настоящей? Везд люди, везд т же страсти, та же пошлость, та же безнравственная язва обществъ, отъ которой мы страждемъ… И я… что я такое? птухъ, который птушится предъ какимъ нибудь повреннымъ откупа, который высказываетъ своя благородные порывы предъ шинкаремъ, факторомъ и которому можетъ зажать ротъ каждый превосходительный невжда!’

‘Отчего мы, герои, идущіе на пушку,— отчего мы такъ безсильны, такъ ничтожны при выраженіи нашихъ мнній, нашихъ сужденій?’

Мысли его были прерваны приходомъ Искрина.

— Что это ты, Бубенчиковъ, нахохлился? видно, солоно хлебается на новой твоей должности.

— Твое выраженіе, что я нахохлился, очень кстати въ настоящую минуту. Я только что думалъ, что я и ты, и вс мы такъ называемые порядочные люди ни больше, ни меньше, какъ птухи. Мы съ тобою очень краснорчиво въ своемъ кабинет разглагольствуемъ о чести, громимъ лицемріе въ кругу своихъ товарищей, высказываемъ прочувствованныя общественныя идеи предъ какой нибудь человческой букашкой, а явись предъ вами мало-мальски значительное лицо, ты теряешься, робешь, говоришь капитальныя глупости, защищаешь противъ своихъ убжденій такія вещи, что намъ позавидовали бы герои фонъ-Визина, Грибодова, Гоголя.

— Э-э! сказалъ Искринъ: — ты врно получилъ нахлобучку отъ губернатора. Я этого ожидалъ: ты сюда назначенъ безъ его представленія.

— Да, другъ мой, нахлобучка была пренепріятная: онъ принялъ меня такъ, какъ не принимаютъ послдняго лакея, и я, представь себ, стоялъ, какъ болванъ, даже не разинулъ рта, чтобы ему дать хоть вжливый отпоръ. А всему виною проклятое наше воспитаніе: оно убиваетъ въ насъ все наше внутреннее достоинство, все, что облагороживаетъ человка! Изъ насъ длаютъ палку, болвана, на который можно надть и каску, и чепчикъ, и дурацкій колпакъ… Въ дтств — наши наставники, а въ возмужалый возрастъ — наше начальство употребляютъ вс старанія, вс усилія, чтобы убить нашу самостоятельность, чтобы извратить нашу натуру, вселяютъ намъ притворство, лицемріе и зависть… Вся мерзость нашего растлнія видна изъ того, что мы удивляемся и считаемъ героизмомъ прямодушіе Якова Долгорукова, говорившаго правду царю своему. Можетъ ли быть что нибудь пошле этого: говорить правду — у насъ подвигъ, достойный подвиговъ Александра Македонскаго, Юлія Цезаря и Аннибала,

— Послушай, Бубенчиковъ, съ такими идеями напрасно ты пріхалъ сюда. Я теб разъ ужь сказалъ, лучше бы ты сдлалъ, еслибъ, не являясь къ начальнику, слъ въ экипажъ и халъ въ полкъ.

— Вотъ въ томъ-то и сила, что мы вс похожи другъ на друга: мы мастера итти по ровной, гладкой дорог, укатанной протекціею бабушекъ, тетушекъ или метрессъ… признаюсь въ этомъ откровенно… малйшая шереховатость нашего пути, кочки, бугорки, рытвины лишаютъ васъ энергіи, силъ и заглушаютъ наши способности… Одни изъ насъ длаются — Гамлетами Щигровскаго узда, другіе — Печориными, третьи — циниками, мизантропами… иные предаются игр и пьянству. Знаешь, Искринъ, до сегодняшняго дня во мн дремало все, кром эгоизма, но я проснулся, оглянулся въ свое прошедшее, и мн противно сдлалось за себя и за другихъ, кого я считалъ людьми порядочными… Я потерялъ подругу, потерялъ навки ангела, потому что во мн недоставало столько мужества, терпнія, энергіи и силы воли жениться на бдной… Я заставилъ ее выйти замужъ за хвораго, больнаго старика и при этомъ утшалъ себя мыслью, что я исполнилъ свой долгъ! Великолпно я исполнилъ обязанности человка! живою зарылъ молодую, цвтущую женщину въ могилу, для спасенія себя отъ маленькихъ усилій трудиться для нея и семейства… Еще часъ предъ этимъ я оправдывалъ себя тмъ, что я бденъ и что гршно разводить нищихъ. Посмотри на мою безцвтность, а вдь такіе — мы вс, по большей части: наши страстишки мелочны, въ насъ нтъ ни характера, ни убжденій… О! я чувствую, что во мн совершился переворотъ, а всему причиной откупной факторъ: онъ столько гадостей поразсказалъ мн, что я невольно заглянулъ въ свою душу и увидлъ всю пошлость, все ничтожество моей собственной натуры.

— Счастливъ тотъ, возразилъ Искринъ: — кто, познакомившись съ гноемъ нашего общества, можетъ перемниться къ лучшему. Но много ли такихъ? Большая часть людей, мой другъ, въ этомъ случа похожи на обезьяну ддушки Крылова: они, въ зеркал увидвъ свою образину, толкаютъ подъ бокъ кума и говорятъ: ‘гляди, какая противная рожа! если бы мы были на нее похожи, мы бы удавились’. Мы вс считаемъ себя боле или мене совершенными и, открывая спицу въ глаз нашего друга или брата, не видимъ бревна въ нашемъ собственномъ. Это старыя истины, и ты не исправишь общества, мой другъ! Каждый правъ по своему: одинъ великъ на малыя дла, другой — на большія, и оба считаютъ себя равными. Если бы этого не было, или вс были бы совершенны, или у большей части людей была бы потеряна вра въ самого себя, одна изъ самыхъ сильныхъ двигательницъ ума и воли человка… Пусть же мы заблуждаемся насчетъ нашихъ совершенствъ: боле пользы принесемъ мы, нежели живя съ горькимъ сознаніемъ нашего ничтожества. Нужно побольше хладнокровія и больше практической философіи, мой другъ!

— Ты ошибаешься, Искринъ, если предполагаешь, что мое самосознаніе поведетъ меня къ бездйствію, ипохондріи. Напротивъ, сознавъ свое ничтожество, я хочу дятельности, хочу приносить пользу,— словомъ, я хочу быть человкомъ и добросовстнымъ гражданиномъ.

Искринъ улыбнулся.

— Ты, Бубенчиковъ, добрый и благородный человкъ, но ты фантазръ-энтузіастъ… Ты думаешь, что, создавъ себ теорію, положимъ даже очень прекрасную, можно ее осуществить? Ты полагаешь, что нашъ ддушка Крыловъ даромъ ломалъ себ голову надъ басней ‘Щука, ракъ и лебедь’: щука тянетъ въ воду, ракъ пятится назадъ, а лебедь подымается къ небесамъ… Когда нтъ единства, когда есть разладица въ обществ, тогда можно ли чего нибудь достигнуть?… Смотри: въ губернатор ты найдешь рака, а въ полиціи — щуку, послдняя, какъ щука, хищна и непремнно юркнетъ въ мутную воду, чтобы ловить рыбокъ, а губернаторъ будетъ пятиться, по старости, назадъ, а, между тмъ, клещами больно щипаться. Ты думаешь, что въ твоемъ положеніи, въ твоей должности достаточны честный трудъ, образованность и умъ?

— Такъ думаю я, да это и всеобщее мнніе.

— Мнніе, другъ мой, совершенно ошибочное: полиція есть не только мсто исполнительное, но и слдственное и, по дламъ безспорнымъ, судебное. Здсь нуженъ не только огромный запасъ теоретическихъ, но и практическихъ знаній гражданскаго я уголовнаго судопроизводства… Въ томъ-то и несчастіе наше, что въ нашемъ обществ вовсе другой взглядъ на полицію: умющій командовать ротой или эскадрономъ считается способнымъ быть начальникомъ полиціи.

— Хорошо, Искринъ, согласенъ съ тобою: мн нужно многому поучиться. Даю теб слово заняться серьзно своимъ дломъ, научу основательно гражданское и уголовное судопроизводство. Надюсь посл итого, что я тогда въ силахъ буду исполнить добросовстно своя обязанности.

Искринъ вздохнулъ.

— Едва ли, отвчалъ онъ.— Не думай, Бубенчикомъ, что я принадлежу къ etpriu centrtdieteirtt и что я хочу разочаровать тебя. Врь мн, я говорю теб сущую правду. Знай ты въ совершенств все уголовное и гражданское судонронаводство, будь ты хоть о девяти пядей во лбу, ты ничего не сдлаешь. Причины тому слдующія: во-первыхъ, полиція обременена разными административными и судебными мстами такою громадною перепискою, что у тебя едва станетъ времени для подписи бумагъ, не только для разсмотрнія и ршенія длъ, во-вторыхъ, слдствія уголовныя и гражданскія тысячами вступаютъ ежегодно въ полицію, такъ что ты едва ли будешь даже знать одни ихъ названія, притомъ вс эти дла всегда обращаются для производства по частямъ, въ-третьихъ — если бы ты обратилъ свое вниманіе на какое нибудь изъ нихъ и хотлъ датъ ему законное направленіе, то т лица, противъ которыхъ ты захочешь итти, вырвутъ изъ рукъ твоихъ дло, по ихъ ходатайству, оно перейдетъ или въ судъ, или къ губернаторскому чиновнику особыхъ порученій, въ-четвертыхъ, по вексельнымъ и контрактнымъ дламъ, если бы ты хотлъ правильно ршить дло, то не забудь, что у тебя, какъ у предсдателя, только два голоса, а у остальныхъ членовъ полиціи 3, значитъ, если они захотятъ, твой голосъ останется пустымъ звукомъ, называемымъ въ ршеніяхъ мнніемъ. Но допустимъ даже, что твои сочлены ршили бы дло согласно съ твоимъ мнніемъ: такъ ты думаешь, что ты уже принесъ пользу обществу? Врь мн, ни одно твое ршеніе не будетъ имть дйствительной силы: вс они перершатся или магистратомъ, или узднымъ судомъ. Вотъ почему я теб и говорилъ, что только тогда можно достигнуть чего нибудь, когда въ длахъ и отношеніяхъ правительственныхъ лицъ и присутственныхъ мстъ существуетъ единство.

— Такъ, по твоему мннію, Искринъ, администраторъ или чиновникъ, находя въ обществ разладицу и неурядицу, долженъ опустить руки, долженъ сдлаться лицемромъ и низкакъ взяточникомъ, для того, чтобы походитъ на своихъ собратовъ и не быть исключеніемъ изъ общаго правила?

— Нтъ, Бубенчиковъ, я представилъ теб картину твоей дятельности вовсе не для того, чтобы изъ тебя сдлать обыкновеннаго рутиннаго полиціймейстера, я только предупредилъ тебя, что ты долженъ имть въ виду страшную борьбу со всми начальствующими, судебными и подчиненными теб властями. Будь честенъ и добросовстенъ,— это святой долгъ каждаго патріота, дйствуй по мр силъ и способностей своихъ. Но, повторяю теб снова, кто бы ни былъ на твоемъ мст, если бы даже Ришль или Кольберъ возстали изъ гроба и сли на твое мсто, едва ли они сдлали бы что нибудь путное… Чтобы у насъ дла шли какъ слдуетъ, нужно: 1) дать чиновникамъ образованіе и хорошее содержаніе, 2) сократить переписку всхъ присутственныхъ мстъ съ полиціями, 3) чтобы вс или, по крайней мр, большая часть чиновниковъ исполняли добросовстно свои обязанности, 4) чтобы полиціи были преобразованы по образцу французскихъ и англійскихъ полицій. Согласись, мой другъ, что все это зависитъ не отъ твоей добросовстности, не отъ твоихъ познаній.

— Что жь мн остается длать? сказалъ, посл нкотораго молчанія, почти съ отчаяніемъ, Бубенчиковъ.

— Быть честнымъ, справедливымъ и при всякомъ случа преслдовать зло, не обращая вниманія ни на какое лицо. Плетью обуха не перешибешь. Работай и длай по мр силъ и возможности, а все остальное предоставь времени и Богу. Заря наша занялась, подожди — взойдетъ и солнце… Однако, мой другъ, я и забылъ, что у меня билетъ на благородный спектакль любителей въ пользу однаго бдного семейства. Эти благородные спектакли уморительны: деньги идутъ на любовницъ самыхъ любителей. Да и способъ сбыта билетовъ самый оригинальный: большая часть изъ нихъ отдаются частнымъ приставамъ, которые въ вид контрибуціи разсылаютъ ихъ кому слдуетъ. Какъ это нравственно!… До свиданія, другъ мой. Зазжай иногда и ко мн. Вотъ теб мой адресъ….

Когда Бубенчиковъ остался одинъ, въ его ушахъ зловщно звучали слова Искрина:

‘Если бы Ришль или Кольберъ возстали изъ гроба и сли на твое мсто, едва ли и они сдлали бы что нибудь путное!’

Но, песмотря на то, походивъ нсколько минутъ въ размышленіи, Бубенчиковъ слъ къ письменному столу и написалъ слдующія дв бумаги:

1.
КЪ ГУБЕРНАТОРУ.

Сего числа я имлъ честь, при вступленіи мною въ должность здшняго полиціймейстера, осмотрть канцелярію полиціи и нашелъ, что наибольшая часть длъ полиціи не имютъ описей, по столамъ и отдленіямъ нтъ настольныхъ реестровъ. Поэтому неизвстно, находятся ли дла полиціи въ порядк и существуютъ ли въ нихъ вс документы, по которымъ они производятся, тмъ боле, что ни одинъ изъ чиновниковъ полиціи при своемъ увольненіи не сдаетъ, а при вступленіи не принимаетъ отъ своего предшественника длъ. Въ силу этого и я, по вдомости, представленной мн господиномъ Шлагенштокомъ, квитанціи о пріем мною длъ полиціи ему выдать не могу, впредь до назначенія вашимъ превосходительствомъ коммиссіи для обревизовки этихъ длъ. Пожарная же команда находится въ совершенномъ безпорядк, какъ подробно мною обозначено въ особо прилагаемой при семъ вдомости, поэтому она принята мною не можетъ быть, на законномъ основаніи. О чемъ имю честь донести вашему превосходительству, для зависящаго съ вашей стороны распоряженія по означеннымъ предметамъ.

2.
ВЪ ПОЛИЦЮ.

До свднія моего дошло, что здшній откупъ, вопреки существующимъ постановленіямъ, устроиваетъ шинки на церковныхъ площадяхъ, открываетъ ихъ за полночь, продаетъ въ нихъ низкодобротную, злокачественную водку по высокимъ цнамъ, допускаетъ нижнихъ воинскихъ чиновъ къ пьянству и безпутству въ кабакахъ, гд постоянно господствуютъ развратъ и оргіи. Вслдствіе этого предлагаю полиціи, немедленно по полученіи настоящаго предписанія, распорядиться о прекращеніи вышеизложенныхъ мною злоупотребленій, возлагая всю отвтственность на части, съ тмъ, что если я замчу одинъ изъ этихъ безпорядковъ, то виновные будутъ предаваемы суду, по всей строгости законовъ.

Начертивъ эти дв бумаги, Бубенчиковъ переписалъ ихъ, запечаталъ и подумалъ.

‘Перчатка брошена. Борьба начинается.’

Съ этими мыслями онъ раздлся, набожно перекрестился и бросился на постель.

ГЛАВА X.
ПОЖАРЪ.

На другой день, посл вступленія Бубенчикова въ должность полиціймейстера, онъ былъ разбуженъ въ два часа ночи своимъ Иваномъ.

— Что? пожаръ? крикнулъ онъ, по своему обыкновенію.

— Пожаръ, отвчалъ изъ-подъ кровати Иванъ.— Извольте, ваше высокоблагородіе, вставать. Во второй части горитъ.

Хотя пожаръ былъ верстахъ въ двухъ отъ квартиры Бубенчикова, но зарево было такъ сильно, что въ его комнату, сквозь не закрытыя ставнями окна, проходило столько свта, какъ будто горло въ сосдств.

— Гд пожаръ? повторилъ Бубенчиковъ.

— Говорятъ, во второй части.

Бубенчиковъ вскочилъ съ постели и въ нсколько минутъ одлся. Между тмъ, извощикъ Бубенчикова, у котораго лошади были наготов, быстро запрегъ, съ помощью казака, дрожки и подалъ ихъ.

Въ четверть часа Бубенчиковъ усплъ одться и прикатить на пожаръ: горлъ питейный откупъ и его водочные склады.

Вслдъ за Бубенчиковымъ прискакала пожарная команда первыхъ двухъ частей, а за нею и остальная часть. Солдаты дйствовали молодецки: они не боялись ни пламени, ни разрушенія. Какъ духи, они появлялись у самаго пламени и направляли на него брантсъ-бои. Пожаръ былъ ужасный: бочки со спиртомъ и водкой, загораясь, лопались, взрывали крыши магазиновъ и подваловъ, и огненный потокъ наполнилъ весь дворъ откупа. Бубенчиковъ потребовалъ цлую роту саперъ съ заступами и въ тхъ мстахъ двора, гд это огненное озеро могло прорваться и потечь по улицамъ города, началъ рыть канавы и длать насыпи. Бубенчиковъ своею распорядительностію спасъ городъ отъ угрожавшей ему опасности, но пламя было такъ сильно, что его жертвою сдлались вс магазины откупа и его флигеля. Поднявшійся сильный втеръ грозилъ не только главному корпусу откупнаго зданія, но и всмъ домамъ, стоявшимъ съ нимъ на одной улиц. Но Бубенчиковъ дйствовалъ энергически и ршительно. Склады откупа были отданы въ жертву пожара, а отстаивались только т дома, которые были въ сосдств, вслдствіе этого, чтобы не дать распространиться пламени, Бубенчиковъ началъ ломать и разрушать флигель и службы, соединявшіе главный корпусъ со складами.

Въ это время къ нему подошелъ Абрамка.

— Господинъ полиціймейстеръ, сказалъ онъ, — вы все преслдуете откупъ.

Бубенчиковъ посмотрлъ на него презрительно и хотлъ отъ него отойти.

— Вотъ письмо къ вамъ откупщика, продолжалъ Абрамка.

— Чего хочетъ отъ меня вашъ хозяинъ? съ нетерпніемъ спросилъ Бубенчиковъ, не принимая пакета.

— Прочтите и узнаете…. Мн только остается сказать вамъ отъ имени его, что вс склады и вс постройки откупа застрахованы… Напрасно вы рискуете жизнію своею и солдатъ… За усердіе васъ откупщикъ благодаритъ…

Съ этими словами Абрамка сунулъ Бубенчикову въ руку пакетъ и исчезъ въ толп. Бубенчиковъ распечаталъ его — и пукъ ассигнацій очутился у него въ рук. Отъ изумленія и бшенства Бубенчиковъ стоялъ нсколько минутъ въ оцпененіи, но, прійдя въ себя, онъ увидлъ, что неловко въ такомъ мст, гд глаза всей публики на него устремлены, стоять со сверткомъ ассигнацій въ рук. Онъ быстро положилъ деньги въ карманъ и, подозвавъ частнаго пристава, веллъ поискать Абрамку въ толп, но тотъ какъ будто канулъ въ воду.

‘А!’ думалъ Бубенчиковъ, ‘откупъ желаетъ, чтобы вс его постройки сгорли: видно, главный корпусъ оцненъ втридорога. Нтъ, извини, голубчикъ, хотя очень трудно, но я отстою главныя постройки.’

Мысли его были прерваны одною толстою даною, съ растрепанной головой.

— Благодтель ной! кормилецъ родной! вопила она: — спаси, Христа ради спаси….

— Что съ вами, сударыня? успокойтесь….

— Домишка одинъ у меня…. весь хлбъ мой…. я сирота безродная…. сгоритъ — по міру пойду….

— Гд вашъ домъ?

— Въ другомъ квартал стоитъ, а искры такъ и летаютъ…. вдь домъ не застрахованный.

— Сударыня, отвчалъ Бубенчиковъ:— искры разносятся теперь втромъ гораздо дальше вашего дома…. я не имю столько людей, чтобы дйствовать везд, куда только искры долетаютъ. Поставьте на крышу вашего дома одного человка съ ведромъ воды и ложитесь спокойно спать.

— Спать! А если пожаръ дойдетъ до меня?

— Я надюсь его не допустить…. Конечно, все отъ Бога.

— Спать, проворчала вновь дама и, отойдя въ толпу, завопила: — знаемъ мы эти штуки! Отъ страховой конторы взялъ взятку, такъ и согналъ на пожарище всю полицію, а мой домъ — хоть сгори….

— Въ этомъ нтъ-съ, судя по моей комплекціи, никаково сумленія, замтилъ многозначительно русскій купчикъ, почесывая себ носъ.

Въ это время пріхалъ губернаторъ. Увидвъ, что Бубенчиковъ отстаиваетъ главный корпусъ горвшихъ строеній, онъ обратился къ нему съ слдующими словами:

— Что вы возитесь, г. полиціймейстеръ, близъ этого дома? Разв вы не видите, что вокругъ него море огня? Едва ли вы въ силахъ будете спасти его, между тмъ, сосдніе дома іъ опасности.

— Ваше превосходительство! отвчалъ Бубенчиковъ: — я принялъ вс мры, чтобы дома, боле другихъ подверженные опасности, отстаивались пожарной командой, для этой цли я командировалъ брантъ майора съ однимъ брантсъ-боемъ и нсколькими солдатами.

— Слушайте, что вамъ приказываютъ и исполняйте безъ всякихъ разсужденій, возразилъ губернаторъ.

— Я дйствую какъ мн долгъ велитъ и по крайнему моему разумнію…. Впрочемъ, если вамъ благоугодно, чтобы я бросилъ строеніе, могущее быть спасеннымъ, и обратилъ вс свои силы и средства на мста безопасныя, то неблагоугодно ли будетъ вамъ дать мн форменное предписаніе….

— Предупреждаю васъ, возразилъ со сдержаннымъ бшенствомъ губернаторъ:— если только одинъ домъ займется отъ этого пожара, я предамъ васъ суду, какъ дерзкаго ослушника и взбалмошнаго человка.

— Хладнокровіе и распорядительность — не взбалмошность: судъ разберетъ эти понятія. За пожаръ я отвчаю, а не вы…. О главнокомандующемъ судятъ не въ начал сраженія, а по его окончаніи, конецъ внчаетъ дло….

Получивъ отпоръ, губернаторъ смягчился, но все-таки сказалъ строго и сурово:

— Дйствуйте какъ знаете, но вы мн смотрите….

И съ этими словами, повернувшись спиною къ Бубенчикову, онъ быстро пошелъ къ своему экипажу и ухалъ домой.

Между тмъ, пожарная команда дйствовала энергически: посл нсколькихъ часовъ работы, она успла отдлить главный корпусъ откупнаго зданія отъ пожара и обратила вс свои средства къ уменьшенію пламени. Эти работы продолжались во всю ночь и до обда другаго дня. Пожаръ утихъ, только развалины магазиновъ курились. Бубенчиковъ торжествовалъ: онъ доказалъ губернатору, что дйствовалъ не какъ взбалмошный, а какъ опытный, дятельный и распорядительный полиціймейстеръ. Къ обду, передавъ начальство надъ пожарной командой своему помощнику, Бубенчиковъ отправился домой. Здсь на порог его встртилъ Иванъ съ мрачнымъ выраженіемъ лица, усы его, какъ у моржа, подымались, по движенію его стиснутыхъ челюстей, то вверхъ, то внизъ. Бубенчиковъ зналъ хорошо своего Ивана и, взглянувъ на его лицо, тотчасъ узналъ, что онъ чмъ-то озабоченъ и недоволенъ.

— Иванъ! сказалъ онъ, сбрасывая съ себя Сюртукъ и надвая халатъ: — ты что-то сердитъ….

— Сердитъ, ваше высокоблагородіе!

— На кого жь ты сердишься?

— На васъ, ваше высокоблагородіе!

— На меня? Ахъ ты, бездльникъ! Ну, говори, за что я у тебя въ опал?

— Немножко на васъ, а наибольше на себя. Такая оказія, что хошь плюнь.

— И на себя? Ахъ, ты шутникъі Ну, говори же.

— И дернулъ же меня чортъ привезти васъ сюда, въ этотъ дрянной городъ…. Тфу, Господи прости!…

— Врно ты, бестія, забжалъ въ кабачокъ, да теб тамъ морду набили?…

— Набили? Эвось не родился еще тотъ человкъ, кто бы мн морду набилъ.

— А предъ отъздомъ изъ Петербурга? а въ Курск? Ты, какъ выпьешь, любишь рукамъ волю давать….

— Въ Питер и въ Курск — тамъ дло другое: я насуслился, какъ зюзя….

— Отчего жь ты такъ сердитъ на Приморскъ?

— Ужь что ни говорите, ваше высокоблагородіе, а городъ, просто, съ позволенія вашего, дрянь… Ну, статочное ли дло! обгалъ вс рынки — нтъ ни ряпушки, ни корюшки, ни тетеревъ, ни рябчиковъ…

— Шутъ ты гороховый! ряпушка и корюшка ловятся только въ Нев, а рябчики и тетерки водятся только на свер, за то ты найдешь здсь скумбрія и глосы, а изъ дичи — перепелки, куропатки, кулики, бекасы…

— Ну, этого не зналъ… Вы изволили мн приказать сдлать уху, а на жаркое — дичь… Въ Питер я длалъ уху изъ корюшки или изъ ряпушки, а жаркое — тетерька или ряпчикъ… Не нашелъ у окаянныхъ… Вотъ, выше высокоблагородіе, мы и безъ обда.

— Какъ безъ обда! заревлъ Бубенчиковъ, проголодавшійся порядкомъ.

— То есть хлбецъ есть… да и самоваръ можно поставить.

— Пойми, разбойникъ, и со вчерашняго дня ничего не лъ!

— Какъ не знать, ваше высокоблагородіе! да не моя вина и не ваша. Городъ окаянный: хошь тресни, ничего не достанешь… Вдь еще въ Питер говорилъ…

Зная по опыту, что съ Иваномъ толковать-то нечего, что, пожалуй, въ конц преній окажется онъ во всемъ правымъ, а баринъ его — главнымъ виновникомъ несчастія, Бубенчиковъ, доставь изъ портъ-монне деньги, послалъ его въ трактиръ за обдомъ.

Хотя Бубенчиковъ титуловалъ своего Ивана не слишкомъ вжливыми словами, какъ, напримръ, бездльникъ, бестія, шутъ гороховый, но за то, нужно отдать ему справедливость, онъ не любилъ употреблять крпкихъ словъ, которыми такъ обогатился нашъ языкъ во время монгольскаго ига и до которыхъ такіе охотники наши военные. О подобныхъ господахъ Бубенчиковъ отзывался всегда съ презрніемъ и даже разсказывалъ скандальный анекдотъ объ одномъ полковомъ командир, который на жалобу одной дамы, что его офицеры употребляютъ при дамахъ неприличныя слова, далъ ей совтъ вывести ихъ изъ компанства за… что попало.

Что же касается до Ивана, то онъ о комплиментахъ Бубенчикова такъ разсуждалъ:

— Баринъ мой добрющій — хошь языкомъ любитъ помолоть, но рукамъ воли не даетъ, такого въ цлой гвардіи не сыщешь. Одна бда, что къ постели, какъ дрыхнетъ, не подступай: какъ собака злой.

Этотъ отзывъ Ивана хотя не вполн опредлителенъ, но онъ самъ того не сознавалъ, что на барина онъ имлъ огромное вліяніе. Бубенчиковъ ничего не предпринималъ безъ предварительнаго совщанія съ Иваномъ: такъ, напримръ, когда ему захотлось разыграть съ Соничкой роль Печорина, онъ, придя домой, разлегся на диван и, закуривъ папироску, обратился къ Ивану съ слдующими словами:

— Иванъ! ты, братъ, болванъ?

— Болванъ, ваше высокоблагородіе.

— Отчего ты не женишься?

— Куда намъ, бурлакамъ, этимъ забавляться! Ни за грошъ пропадешь. Жена, сказано, не то, что ранецъ аль ружье: ей въ поход и фатеру давай и подводу… А коли на зубастую нападешь, такъ той и платки шелковые покупай и сарафаны шей, а не сдлаешь, житья не будетъ: захнычетъ баба, ажно тошно станетъ… Теперь я самъ-другъ, куда хошь, туда ступай, съ сусдомъ, съ кумомъ въ кабакъ зайдешь, а коли женюсь, стой! шалишь! тутъ ужь непригоже забавляться. Ну, ее нелегкая возьми!

Иванъ энергически махнулъ рукой, плюнулъ и утеръ фартукомъ губы.

— Дуралей ты, безмозглый! отвчалъ ему Бубенчиковъ.— Теб бы только по кабакамъ таскаться…

И съ этими словами началъ размышлять о героическомъ своемъ подвиг не жениться за Соничк, потому что она, дескать, стснитъ его свободу, и т. д.

Но интересне всего былъ разговоръ Бубенчикова съ Иваномъ предъ выздомъ ихъ изъ Петербурга. Бубенчикову общаютъ мсто полиційместера въ Приморск, онъ возвращается домой въ нершительности — принять или не принять этой должности. Иванъ копошится въ своей комнат, приготовляя барину обдъ.

— Иванъ! зоветъ его Бубенчиковъ.

— Чаво изволите, ваше высокоблагородіе? отвчаетъ Иванъ и входитъ къ нему въ кабинетъ, съ кострюлей въ одной рук и съ ложкой въ другой.

— Собирайся, Иванъ, въ дорогу.

— Коли хать, такъ хать.

— Меня хотятъ назначить полиціймейстеромъ въ Приморскъ.

— Полицмстеромъ?… Вотъ такъ хорошо!… Что хорошо, то хорошо.

— Почему же хорошо?

— Полицмстеръ самъ себ господинъ… сказано командръ… Здсь что?… Гляди и ротный, и батальйонный, и полковой, и бригадный, и корпусный, кажиной на обахту посадитъ: вишь, командры… Да и что день, то смотры, а тамъ гляди: у робятъ пугвицы нтъ, аль ранецъ не блеститъ, ступай на абахту.

— Ступай, Иванъ, говоритъ Бубенчиковъ, вполн соглашаясь съ мнніемъ Ивана, но этотъ послдній не уходитъ.— Что жь ты еще хочешь сказать? спрашиваетъ его Бубенчиковъ.

— Ваше высокоблагородіе, окажите божескую милость: коли будете полицмстеромъ, не берите горластаго кучера.

— Почему же не брать?

— Севодни, ваше высокоблагородіе, иду изъ лавки и несу вашей милости къ столу бутылку вина да и задумался, а тутъ какъ крикнетъ горластый кучеръ полицмстера, я съ перепугу и тряхъ бутылку о земь…

— Хорошо, Иванъ, только или да поскорй подай обдать.

Изъ этихъ двухъ разговоровъ вы можете видть, что Иванъ не былъ въ черномъ тл у своего барина, и хотя этотъ послдній, по общей барской мягкости языка, придавалъ своему слуг разные эпитеты, но въ сущности прибгалъ къ его авторитету въ крайнихъ и затруднительныхъ случаяхъ.

Этотъ-то достойный слуга, оставившій барина своего безъ обда, потому что въ Приморск не было ни корюшки, ни ряпушки, ни рябчиковъ, ни тетерекъ, въ настоящую минуту возвратился изъ трактира съ обдомъ и, въ сердцахъ разставляя кушанье на столъ, ворчалъ:

— Окаянный городъ: ус бусурманы. Вдь и по ихнему говоришь, ничего не понимаютъ…

— Что ты тамъ ворчишь?

— Да вотъ, ваше высокоблагородіе, пришелъ въ трахтръ, а тамъ хозяинъ грекъ, а я къ нему: мусью, да почухонски и говорю: вотъ, молъ, баринъ мой безъ обда остался — давай супъ, жаркое, да пирожное… А онъ вытаращилъ свои буркулы и говоритъ: ‘не понимай!’ Ужь такой, право, народъ! по своему не понимаетъ…

Эта выходка Ивана разсмшила Бубенчикова, но онъ ничего ему не сказалъ, зная по опыту, что его врный слуга твердъ въ своихъ убжденіяхъ и на вс разсужденія и доводы его Бубенчикова отвтятъ: слушаю-съ, ваше высокоблагородіе, а, между тмъ, про себя подумаетъ: толкуй себ что хочешь, а я лучше понимаю. Подъ вліяніемъ этихъ мыслей, Бубенчиковъ съ гомерическимъ аппетитомъ уложилъ въ свой чемоданъ, по выраженію одного моего пріятеля, весь трактирный обдъ и, развалившись на кушетк, затягивался съ наслажденіемъ изъ длиннаго чубука.

ГЛАВА XI.
ДОНОСЪ.

Кейфъ Бубенчикова былъ прерванъ приходомъ одного грека, о которомъ доложилъ ему Иванъ. Бубенчиковъ веллъ его принять.

Когда грекъ вошелъ, Бубенчиковъ узналъ въ немъ того погребщика, котораго рекомендовалъ ему бывшій секретарь земскаго суда, титулярный совтникъ Коробейниковъ, подъ названіемъ Барбы, но этотъ послдній не узналъ въ полиціймейстер бывшаго своего ностителя.

— Что скажете? спросилъ его полиціймейстеръ.

Грекъ оглянулся во вс стороны, какъ бы высматривая, нтъ ли кого изъ постороннихъ, потомъ, притворивъ за собою плотно дверь, подошелъ къ Бубенчикову съ таинственнымъ видомъ и спросилъ его:

— Вы слышали, что въ ныншнюю зиму обокрали брильянтщика тысячъ на десять и ограбили почту на большую сумму?

— Слышалъ. Что жь изъ этого?

— Я могу васъ навести на преступниковъ, но подъ условіемъ, чтобы меня не тягали по разнымъ присутственнымъ мстамъ… Нужно вамъ сказать, что здшняя полиція дйствуетъ такъ, что нтъ никакой возможности имть съ нею дло…. Былъ случай: обокрали нашего богача М…. Посреди благо дня къ нему забрался воръ и съ накрытаго къ обду стола стащилъ у него все столовое серебро. Черезъ нсколько мсяцевъ полиція поймала одного мошенника, и въ числ воровскихъ вещей были найдены ложки, вилки и ножи съ вензелемъ М…. Полиціймейстеръ отправился къ нему съ этимъ серебромъ и спрашиваетъ его, узнаетъ ли онъ свои вещи.

— Я узнаю ихъ: это мои. Но прошу васъ, какъ особенной милости, не вмшивайте въ дло моего имени. Я знаю, вещей я никогда не получу, а, между тмъ, вы будете только безпокоить меня своими запросами и людей моихъ будете отрывать отъ ихъ занятій.

— Изъ этого вы можете судить, господинъ полиціймейстеръ, какъ пріятно имть дло съ полиціею сильному человку, а я, маленькій человкъ, занятъ своею торговлею…

— Даю вамъ слово, отвчалъ Бубенчиковъ: — употребить вс старанія не вводить вашего имени въ дло.

— Вашему слову я врю, и если ршился явиться къ вамъ, то только потому, что вы здсь новый человкъ, съ здшними же старыми чиновниками нельзя имть никакого дла…

— Какже вы укажете мн преступниковъ и какъ вы напали на ихъ слдъ?

— Мы, погребщики, поневол знаемся со всякою сволочью: погребъ открытъ, я кто хочетъ, тотъ и входя въ него… Извстно, и бродяга, и воръ, и мошенникъ,— все туда лзетъ. Вотъ вчера я ужь хотлъ запирать погребъ, какъ появились у дверей два нмца-колониста: одинъ — Букой, другой — Гансомъ прозываются.

— Постой, Барба, закричалъ Бука: — не запирай: мы хотимъ съ Гансомъ у тебя кварту сантуринскаго выпить.

— Поздно, говорю я: — нельзя ли на завтра отложить?

— Нельзя, говоритъ Бука.— Сегодня — не завтра, пусти, а не то въ другой разъ не будемъ.

А эти колонисты — горчайшіе пьяницы, да и постоянно у меня пьютъ: нельзя, думаю, отказать. Вотъ и впустилъ ихъ, а самъ заперъ погребъ на всякій случай. Далъ я Бук и Гансу кварту сантуринскаго, да самъ прилегъ близъ бочки и думаю, пока они выпьютъ, засну. Только что прилегъ, сонъ меня одоллъ, и ничего больше не помню… А я, извините, имю привычку во сн драться: то черти, то разбойники снятся… Вотъ мн и снится, что чортъ меня за горло давитъ, я и давай съ нимъ драться, да, видно, руками, со сна, какъ началъ колотить во вс стороны, и задлъ крантъ отъ бочки, а вино такъ и полилось мн прямо въ лицо, я и проснулся. Гляжу: Бука и Гансъ сильно пьяны, обнялись и говорятъ межъ собой:

— Нтъ, Гансъ, ужь что ни говори, а приставъ Пшковъ честный человкъ, взялъ съ меня тысячу рублей да нсколько брильянтовъ и выпустилъ изъ части. Вдь мы бы съ тобою пропали, какъ собаки.

— Да, возразилъ Гансъ:— теб-то дешево обошлось, а мн-то пришлось не такъ поплатиться, чрезъ нашего ремесленнаго маклера Мунштучкова… онъ, ты знаешь, знакомъ съ губернаторшей… Вотъ онъ и пришелъ ко мн и говоритъ: ‘Гансъ, ты пропадешь, какъ каналья. Дай мн пять тысячъ рублей, да брильянты для губернаторши, да тысячу рублей для полиціймейстера: я и тебя и Буку освобожу, да и полиція больше васъ трогать не будетъ, казну не грхъ обворовывать, да и брильянтщикъ богатъ — чортъ его не возьметъ, коли меньше у него 10 тысячами будетъ.’ Вотъ оно какъ, Бука, не то, что тысячу рублей: вдь я далъ съ брильянтами тысячъ десять. А знаешь, вамъ нужно достать наши деньги, что закопаны близъ крпости, въ канав: тамъ, я думаю, будетъ тысячъ шесть…

— А я все это какъ услышалъ, продолжалъ грекъ: — лежу, какъ мертвый и храплю, будто сплю…

— Послушай, Гансъ, говорить Бука: — а найдемъ ли мы то мсто, гд закопали?

— Какъ не найти! противъ переулка, который идетъ между казармой и садомъ Сикара.

— Ну, Гансъ, такъ завтра ночью войдемъ туда и выкопаемъ деньги…

Этими словами окончилъ грекъ свой доносъ.

— Послушайте, сказалъ ему Бубенчиковъ, вы можете быть совершенно спокойны, идите домой. Я имени вашего не введу въ дло, а преступниковъ постараюсь арестовать.

Грекъ низко поклонился и вышелъ.

‘Ну’, думалъ Бубенчиковъ, ‘хорошія вещи здсь длаются, и я попалъ въ этотъ омутъ!… Вотъ Ивановъ хотлъ, чтобы я сдлался доносчикомъ, но дло, кажется, идетъ само къ раскрытію истины…’

Эти мысли Бубенчикова были прерваны появленіемъ Ивана: онъ доложилъ барину, что пріхалъ его помощникъ. Бубенчиковъ радъ былъ прізду послдняго: онъ желалъ съ нимъ поближе познакомиться.

Помощникъ его, Зосимъ Юрьевичъ Пуло, былъ средняго роста, съ черными волосами, смуглымъ лицомъ и плутовскими карими глазами, человкъ онъ былъ въ высшей степени способный, съ необыкновенной памятью и знаніемъ дла. Любо было посмотрть на него въ полиціи: каждому изъ постителей умлъ онъ дать отвтъ — кому по-французски, кому по-итальянски, кому по-гречески. Несмотря на обширность и многолюдство города, онъ всхъ зналъ. Зосимъ Юрьевичъ былъ грекъ, и какъ большая часть торговавшаго въ этомъ город сословія состояла изъ грековъ, то онъ и былъ въ большомъ почет. Этотъ авторитетъ у его соотечественниковъ не мшалъ, однакожь, ходить темнымъ слухамъ, которые его обвиняли, во первыхъ, въ томъ, что онъ переходящія суммы, частныя и казенныя, держалъ у себя по нскольку мсяцевъ и отдавалъ ихъ на проценты, такъ какъ онъ въ полиція исполнялъ обязанность казначея, во вторыхъ, что по контрактовымъ дламъ тотъ былъ правъ, кто больше давалъ, въ третьихъ, что гербовыя пошлины взыскивались съ частныхъ лицъ по нскольку разъ, такъ что, говорятъ, одинъ господинъ, явившись къ нему въ присутствіе, формально укорялъ его въ этомъ и даже грозился представить генералъ-губернатору выданныя ему дв квитанціи о томъ, что съ него два раза взыскивали одну и ту же сумму, но это дло заблагоразсудилъ Зосимъ Юрьевичъ затереть, поговоривъ съ сердитымъ господиномъ въ архив полиціи глазъ-на-глазъ. Еще много другихъ разныхъ обвиненій было противъ Зосима Юрьевича, но это по большей части клевета, потому что въ формулярномъ его списк ясно значилось, что онъ подъ слдствіемъ и судомъ не состоялъ и къ производству въ слдующій чинъ аттестуется.

Въ это свидтельство формулярнаго списка не врилъ только одинъ его соотечественникъ, г. Скумбрія. Этотъ господинъ разсказывалъ, что будто въ 1846 г. онъ купилъ отъ казны спирту 10 тысячъ ведеръ, въ полной надежд взять откупъ Приморска, но другой откупщикъ, едотовъ, набилъ цну и Скумбрія оставилъ за нимъ этотъ городъ. Между тмъ, у едотова не было денегъ открыть откупъ, а Скумбрія не хотлъ ему въ кредитъ отдать заготовленный имъ спиртъ. Но тутъ едотову помогъ Зосимъ Юрьевичъ: онъ посовтовалъ ему послать къ Смумбрі двухъ факторовъ, въ извстный часъ и день, съ тмъ, чтобы они наторговали у него спиртъ и просили дозволенія посмотрть товаръ лицомъ. ‘Больше, присовокупилъ Засимъ Юрьевичъ, мн ничего ненужно.’ Фактора, въ назначенный день и часъ, явились къ Скумбрі, сошлись съ нимъ отъ имени откупа въ цн и просили его показать имъ самый спиртъ.

— Я не могу, отвчалъ Скумбрія: — бочки запечатаны чарочнымъ откупомъ.

— Да вдь мы сами отъ чарочнаго откупа, отвчали т: — вы смло можете распечатать одну бочку.

Скумбрія убдился этимъ доводомъ и, отправившись вмст съ факторами въ магазинъ, гд былъ сложенъ спиртъ, сорвалъ съ одной бочки печать и нацдилъ въ рюмку немного спирту, въ это самое время въ магазинъ явился чарочный ревизоръ, съ помощникомъ полиціймейстера и съ приставомъ корчемныхъ длъ, и объявилъ, что г. Скумбрія торгуетъ водкой, вслдствіе чего магазинъ былъ запечатанъ и спиртъ конфискованъ въ пользу откупа, несмотря на вс протесты и вопли Скумбріи. Само собою разумется, что это дло пошло процеснымъ порядкомъ, и чрезъ 10 лтъ Правительствующій Сенатъ ршилъ, что полиція неправильно секвестровала весь спиртъ, а что она обязана была конфисковать только ту бочку, которая была распечатана, въ силу чего предписано одно изъ двухъ: или откупу заплатить Скумбрію за 10 тысячъ ведеръ спирта по той цн, которая существовала во время конфискаціи, или возвратить ему спиртъ такого качества и доброты, какой былъ конфискованъ. Откупъ — такъ какъ откупщикъ въ Приморск былъ прежній — согласился на послднее условіе, потому что спиртъ былъ въ это время дешевъ, притомъ, онъ затвалъ съ Скумбрію сыграть штуку еще почище и поврне первой. Сдавши Скумбрію около 10 тысячъ ведеръ спирта, откупъ ровно чрезъ недлю подкупилъ его магазинера съ тмъ, чтобы онъ 1) поставилъ нсколько штофовъ водки въ разныхъ мстахъ магазина, 2) просверлилъ во всхъ бочкахъ дыры и замазалъ ихъ смолою, 3) изъ нкоторыхъ бочекъ выпустилъ понемногу спирта.

Магазинеръ буквально исполнилъ приказъ откупа, и въ одно прекрасное утро явился въ магазинъ Скумбріи откупъ и конфисковалъ снова весь спиртъ. Скумбрія, говорятъ, протестовалъ снова, но, врно, внуки его будутъ читать ршеніе по этому длу. Руководителемъ откупа въ этихъ длахъ былъ Зосимъ Юрьевичъ, а, между тмъ, если бы вы съ нимъ поговорили, вы бы подумали, что это одинъ изъ самыхъ нравственныхъ и честнйшихъ людей въ мір: такъ мягокъ былъ его голосъ, такъ кротка улыбка, такъ сладко глядли на просителя его глазки, ну точь-въ-точь котъ, глядящій на своего друга мышонка. Съ такимъ же выраженіемъ глазъ и улыбки Зосимъ Юрьевичъ вошелъ теперь въ кабинетъ полиціймейстера.

— Вы съ пожара? Что, развалины перестали куриться? спросилъ его послдній.

— Все, слава Богу, окончилось, только, для безопасности, я оставилъ на пожарищ часовыхъ и одинъ брантсъ-бой. Я ужъ усплъ и домой захать, да и съ дльцемъ къ вамъ…

— Съ дломъ! Въ чемъ же ваше дло?

— Полиція составила опредленіе по одному уголовному длу. Вс члены и я подписали, остается только вамъ подписать.

Зосимъ Юрьевичъ вынулъ изъ портфеля набло переписанную тетрадь и подалъ ее полиціймейстеру. Бубенчиковъ, хотя былъ неопытенъ въ длопроизводств, но былъ дипломатъ: онъ бгло осмотрлъ рукопись, прислъ къ столу и взялъ перо въ руки, будто въ намреніи подписать опредленіе. Глаза Зосимы Юрьевича запрыгали отъ удовольствія. Бубенчиковъ, замтивъ это, прехладнокровно началъ съ конца перелистывать тетрадь а, добравшись до начала, положилъ перо и началъ со вниманіемъ читать дло. Содержаніе его заключалось въ слдующемъ:

1 іюня 185.. года, биржевой маклеръ Віолинскій представилъ въ градскую полицію заемное письмо на 6 тыс. руб. сер. и объяснилъ, что въ ма мсяц (котораго числа — не помнитъ) явились къ нему какихъ то два господина и принесли прилагаемое заемное письмо, писанное отъ купца Великанова на имя купца Россола, въ найм первымъ у втораго 6 тыс. рублей сер., срокомъ на одинъ годъ, за указанные проценты. Вмсто купца Великанова, по его слпот, расписался чиновникъ первой съзжей части Гаскетъ, а дйствительность рукоданной просьбы Великанова о подписи за него Гаскетомъ засвидтельствовала первая часть. Но, присовокупляетъ маклеръ, два неизвстныхъ мн лица, оставивши мн означенное заемное письмо (которое я въ тотъ же день внесъ въ маклерскія книги и засвидтельствовалъ), больше не являлись, вслдствіе чего, усомнившись въ дйствительности подписи и займа г. Великанова, равно въ засвидтельствованіе его подписи первою частью, имю честь при семь представить это заемное письмо, для зависящаго со стороны полиціи распоряженія къ производству по сему предмету формальныхъ слдствій.

Въ тотъ же день потребованы въ полицію приставъ первой части и Гаскетъ.

Первый далъ отзывъ, что онъ никакого заемнаго письма въ глаза не видлъ и что подпись на немъ не его, а подложная.

Гаскетъ же отозвался:

Что въ двадцатыхъ числахъ мая пришелъ въ канцелярію части слпой мужчина, немолодой, котораго привели какія-то два человка. Они объявили ему Гаскету, что этотъ слпой — купецъ Великановъ и что онъ хочетъ занять у купца Россола 6 тысячъ руб. сер., а потому просятъ его, Гаскета, подписаться вмсто слпца и на самомъ акт изготовить засвидтельствованіе части. Гаскетъ все это сдлалъ и отдалъ, документъ слпому просителю, который сказалъ, ‘что теперь пристава нтъ дома и что онъ посл обда задетъ къ нему для подписи засвидтельствованія и приложенія печати’.

На основаніи этихъ двухъ отзывовъ, полиція немедленно подвергла Гаскета тюремному заключенію и, продолжая дале слдствіе, отобрала отъ жены и сына маклера Віолинскаго слдующіе два отзыва: отъ первой, ‘что въ конц мая явились къ ея мужу два неизвстныхъ ей человка, которые принесли заемное письмо Великанова и просили ввести его въ маклерскую книгу, поручая ея мужу изготовить это дло до другаго дня, а такъ какъ они не явились на другой день, то мужъ ея усомнился въ дйствительности подписи и представилъ въ полицію фальшивое заемное письмо’. Сынъ же Віолинскаго показалъ, ‘что онъ не видлъ тхъ лицъ, которыя принесли заемное письмо, потому что ходилъ въ коммерческій судъ за маклерскими книгами, но такъ какъ он не были готовы, то онъ три два за ними ходилъ туда и потому ничего не знаетъ’.

По этимъ отзывамъ, полиція опредлила, что Гаскетъ — составитель фальшиваго заемнаго письма, вслдствіе чего — предать его уголовному суду.

Прочитавъ это дло, Бубенчиковъ поднялся съ мста и, пройдясь нсколько разъ по комнат, остановился противъ своего помощника и спросилъ его,

— А вы считаете это опредленіе совершенно правильнымъ и добросовстнымъ?

— Вся полиція единогласно ршила такъ дло, Гаскетъ пьяница, негодяй…

— Пусть будетъ онъ пьяница, негодяй, не я спрашиваю васъ, не касаясь личности Гаскета, правильно ли ршено дло?

— Совершенно правильно и добросовстно.

Бубенчиковъ вспыхнулъ.

— А я вамъ скажу, такъ ршать дла гршно предъ Богомъ и совстно предъ людьми: 1) по моему мннію, первый виновникъ въ этомъ дл купецъ Россола, въ пользу котораго писано заемное письмо, но онъ не только не арестовавъ, но даже не спрошенъ, 2) не спрошенъ купецъ Великановъ, можетъ быть, онъ дйствительно просилъ Гаскета подписаться за него, 3) маклеръ Віолинскій не совсмъ чистъ въ этомъ дл: во первыхъ, его показаніе, что онъ не помнить, котораго числа къ нему пришли т лица, которыя принесли ему заемное письмо, слишкомъ неопредлительно и доказываетъ уклоненіе отъ истины, во вторыхъ, если онъ усомнился въ дйствительности подписи Великанова, то почему онъ не обратился къ нему съ вопросомъ по этому предмету, а также къ приставу первой части, въ третьихъ, онъ показываетъ, что не помнитъ, котораго числа ему принесено заемное письмо, а, между тмъ, присовокупляетъ, что онъ того же числа внесъ документъ въ маклерскую книгу, изъ засвидтельствованія же находящагося на немъ открывается, что это происходило за 10 дней до подачи маклеромъ объявленія въ полицію: почему же онъ молчалъ впродолженіе этого времени? Въ четвертыхъ, сынъ Віолинскаго показываетъ, что онъ ходилъ въ судъ за книгами и втеченіе трехъ дней не получалъ ихъ изъ суда: какимъ же образомъ его отецъ въ первый же день могъ внести заемное письмо въ книгу? Эти противорчія ясно доказываютъ, что не совсмъ чистъ и биржевой маклеръ, къ тому же, для полноты дла, недостаетъ показанія чиновниковъ первой части о томъ, дйствительно ли приходилъ Великановъ въ полицію…. Я понимаю дло тамъ, что Россола — главное лицо, имющее сообщниковъ, въ томъ числ и Віолинскаго, что, вроятно, первые съ послднимъ не сошлись и онъ сдлалъ доносъ, иначе онъ и сдлать не могъ, такъ какъ нужно было очистить свою маклерскую книгу…. Изъ всхъ мене всего виновенъ Гаскетъ: если бы этого не было, онъ бы запирался, а то онъ чистосердечно признается во всемъ. Впрочемъ, покажите подлинный подложный актъ.

Помощникъ его сдлалъ, кислую гримасу и, отыскавъ въ своемъ портфел заемное письмо, показалъ его Бубенчикову.

— Видите ли, я и правъ: подпись пристава сдлана твердымъ, превосходнымъ почеркомъ, между тмъ, подпись Великанова и засвидтельствованіе, сдланное рукою Гаскета, обнаруживаютъ дурной почеркъ. Да и то и другое писано различными чернилами: Гаскетъ писалъ водянистыми, а надпись пристава тушевая.

При этомъ анализ Бубенчиковымъ дла, его помощникъ кусалъ со злости губы: въ неопытномъ длопроизводител онъ не надялся найти столько юридическаго такта.

— Что же вы предполагаете по этому длу? сказалъ онъ, посл нкотораго молчанія.

— Я думаю подать особое мнніе по этому длу и буду просить дополненія и разъясненія всхъ его обстоятельствъ…. Однако, пора въ театръ… Прошу васъ взять нсколько казаковъ и пріхать часовъ въ десять въ театръ: мн нужно устроить одно дло….

— А дло о Гаскет оставить у васъ?

— То есть, вы хотите сказать о Россол…. Оставьте у меня. По закону, я имю право держать у себя дло три дня….

Помощникъ его сълъ грибъ, раскланялся съ нимъ и вышелъ отъ него злйшимъ его врагомъ.

ГЛАВА XII.
БУБЕНЧИКОВЪ ЛОВИТЪ ВОРОВЪ.

Посл спектакля, Бубенчиковъ, верхомъ, вмст съ помощникомъ своимъ и пятью казаками, похалъ къ крпости. На вопросъ Зосима Юрьевича, куда и зачмъ они дутъ, онъ отвчалъ уклончиво, что ему хотлось бы осмотрть крпостной ровъ, нтъ ли въ немъ подозрительныхъ лицъ. Ночь была темная, хотя небо было чисто и ясно, шагахъ въ десяти трудно было различать предметы. Когда они подъхали къ концу крпости, къ самымъ дачамъ, Бубенчиковъ веллъ всмъ спшиться и самъ, слзши съ коня, оставилъ всхъ лошадей при одномъ казак, а съ остальными и съ своимъ помощникомъ опустился въ ровъ и тихо началъ пробираться къ тому мсту, гд, по указанію грека, колонисты Бука и Гансъ должны были копать. Дойдя до предполагаемаго имъ мста, онъ шопотомъ приказалъ всмъ лечь на землю въ глубин рва. Около часу они лежали не шевелясь, все было тихо, только прыжки жабъ нарушали иногда тишину. Казаки и помощникъ Бубенчикова, не зная и не понимая причины этой засады, въ душ проклинали своего начальника за это скучное препровожденіе времени. Но вотъ по бульвару раздались шаги, быстро приближающіеся къ нимъ, и слышны два голоса.

— Гансъ, я теб говорю, мы здсь копали… я помню, противъ этого дерева… Зажигай свой фонарь и опустимся въ ровъ.

— А… можетъ быть, Бука!… Вотъ я и фонарь зажегъ. Ну, ползай въ ровъ… вотъ теб заступъ… спустился?… бери фонарь поскорй: во рву его не видно будетъ…

— Я думаю, Гансъ, ассигнаціи не промокли въ послдній дождь: он лежатъ въ почтовомъ чемодан, а онъ изъ хорошей кожи.

— О, нтъ! Лишь бы намъ найти мсто… Видишь: тутъ мягка земля, значитъ, раскопанная… бери, Бука, заступъ… видишь, я правъ… а вотъ я теб помогу… но прежде потуши фонарь… а то обходъ продетъ и замтитъ… ну, вотъ и потушилъ… у! у!… тащи…

Но вдругъ Бука и Гансъ чувствуютъ, что сильныя руки схватили ихъ. Они хотятъ вырваться и бжать, но градъ ударовъ отъ нагаекъ заставляетъ ихъ смириться.

— Если кто нибудь изъ васъ осмлится шевельнуться, произносятъ чей-то твердый голосъ: — я его проколю саблей. Казаки! ведите ихъ въ крпостную гауптвахту, оставьте ихъ тамъ подъ карауломъ и возвращайтесь сюда съ лошадью за чемоданомъ.

— Пустите, господинъ офицеръ! Какъ вы смете насъ арестовать? сказалъ Бука.

— Я полиціймейстеръ и беру тебя, вора и грабителя, подъ стражу.

При слов: ‘полиціймейстеръ’, Бука присмирть и пошелъ съ казаками къ Гауптвахт, которая находилась шагахъ жъ двухстахъ отъ этого мста. Минутъ черезъ двадцать казаки вернулись, чемоданъ былъ взваленъ на одну казачью лошадь, и Бубенчиковъ направилъ поздъ къ гауптвахт, гд находились арестанты. Здсь онъ взялъ себ въ помощь пхотный караулъ и, вмст съ арестантами, отправился въ полицію.

Зосимъ Юрьевичъ во всю дорогу былъ нмъ, какъ рыба: видно, что арестъ Бубенчиковымъ такихъ важныхъ преступниковъ, разграбителей почты, легъ тяжелымъ камнемъ на его сердце. Причинъ такой печали не беремся описывать, можетъ быть, Зрсимъ Юрьевичъ страдалъ оттого, что ему не удалось самому, безъ всякой, посторонней помощи, отыскать почтовый чемоданчикъ. о! по мягкости своего сердца, по великодушнымъ порывамъ своей полицейской души, онъ бы, врно, пріютилъ на своемъ чердак этотъ чемоданъ, а денежки, находившіяся въ немъ, нашли бы самое выгодное и общеполезное мсто: он попали бы въ коммерческія конторы, откуда, мняясь на пшеницу, сало и шерсть, приносили бы цлому краю несомннную пользу… И все этотъ Бубенчиковъ, этотъ врагъ общественнаго благосостоянія, онъ имлъ у себя въ рукахъ вс эти суммы, которыя пойдутъ въ разные концы Россіи для разныхъ самыхъ безнравственныхъ цлей!

Тутъ чадолюбивая маменька посылаетъ, сынку въ полкъ денегъ, которыхъ давно ждутъ или факторы-жидки за мертвый и живой товаръ, или кредиторъ-шуллеръ, ежедневно посщавшій его и, вмсто спроса: ‘какъ ваше здоровье?’ восклицающій: ‘повстку съ почты получили!’

Тутъ вы найдете письмо отъ какого нибудь артельнаго парня-поденщика, въ которомъ онъ пишетъ своей супруг: ‘слюбзная мая жена Аграна Пантелновна, отписываю сі пысмо всовршееномъ здравія, съ приложеніемъ однако рубля, чаво и вамъ желаю и поклонъ вамъ посылаю. Дтй цалую и съ наступающимъ праздникомъ и съ прошедшимъ постомъ проздравляю. Мой низкій поклонъ также тятеньк Касьяну Онуфріевичу и матушк Исидор Артемоновн. Кланяюсь также сусдамъ Архипу Прохоровичу съ законной во супругой. Скажи усмъ, што въ здравіи ихъ молитвами поживаемъ да деншки наживаемъ…’

Тутъ вы найдете посланіе строгаго родителя къ своему сыну, студенту, котораго онъ упрекаетъ за то, что много тратитъ и что въ старину 10 р. сер. составляли на ассигнаціи 35 р., были приличнымъ мсячнымъ содержаніемъ, что теперь нравы развращены и молокососы, вмсто того, чтобы сидть за книжкой, таскаются по баланъ и театрам. Предавая анаем вс эти соблазны, нжный родитель обращаетъ вниманіе юноши на книгу подъ заглавіемъ: ‘О соблазнахъ и способахъ умерщвленія плоти и страстей и достиженія духовнаго совершенства’. Къ этому роскошному блюду, въ вид приправы, родитель совтуетъ сыну длать моціонъ, вставать на разсвт, такъ какъ утро вечера мудрене и утромъ мысли свжей и память яснй. Въ заключеніе прилагается 40 руб. сер., съ примчаніемъ, что больше ему не вышлютъ впредь до будущаго мсяца…

Тутъ, какъ благоухающая весенняя роза, ласкаетъ вашъ взоръ письмо невсты, въ которомъ, застнчиво извиняясь, она умоляетъ своего жениха занять у нея ея трудовую копйку, которую она накопила втеченіе года….

Рядомъ съ этимъ письмомъ лежитъ другое, въ которомъ одинъ господинъ посылаетъ своей возлюбленной камеліи тысячу рублей, вырученныхъ ямъ отъ продажи жениныхъ наслдственныхъ брильянтовъ, послдняго ея достоянія… Но всего не перечтешь тутъ: и горе, и радость, и нравственность, и развратъ… И все это Зосимъ Юрьевичъ могъ бы уничтожить, стереть съ лица земли, но Бубенчиковъ предупредилъ его. Поглядите, онъ сидитъ теперь въ присутствіи полиціи, на предсдательскомъ мст, Бука и Гансъ стоитъ близъ него въ кандалахъ, Зосимъ Юрьевичъ, вмст съ дежурнымъ квартальнымъ, вынимаетъ изъ чемодана пакеты и раскладываетъ ихъ по столу. Дв сальныя, на канцелярскомъ язык называемыя, макаемыя свчи горятъ на стол и, разливая блдный свтъ на окружающіе предметы, придаютъ этой картин какое-то мрачное выраженіе. Лицо Бубенчикова горитъ какимъ-то лихорадочнымъ жаромъ, щеки его блдны, глаза блестятъ. Бука нахально глядитъ на представителей правосудія, а Гансъ хнычетъ и постоянно сморкается въ полу своего сюртука. Двое часовыхъ, охраняющихъ преступниковъ, мало интересуются этой сценой и дремлютъ, стоя. Немного въ сторон, за особымъ столомъ, сидитъ дежурный полицейскій чиновникъ, съ перомъ въ рук, ожидая начатія допроса, глаза его заспаны, и онъ часто позвываетъ въ свою лвую руку.

Полиціймейстеръ обращается къ Бук.

— Ты теперь попался съ наличнымъ: запираться нечего, признавайся откровенно во всемъ, и, можетъ быть, теб смягчатъ наказаніе.

— Чего тутъ скрывать и запираться, ваше высокоблагородіе: — ломался, такъ попался.

— Говори же всю правду и не щадя никого, открой всхъ своихъ сообщниковъ и товарищей.

— Всю правду скажу, ваше высокоблагородіе! Я у Гансъ, да еще два колониста давно думали, какъ бы разбогатть: думали, думали и ршили, что овладть почтой — не грхъ: казна богата и заплатить тмъ, которые посылаютъ деньги по почт. Но какъ это сдлать? съ почтой иногда дв тройки, да на нихъ почтальйонъ, у котораго пистолеты да два ямщика. Вотъ я и сказалъ: нужно выбрать такую почту, когда будетъ одна тройка: съ двумя легче справиться, чмъ съ тремя, только, чуръ, никого не убивать. Черезъ нашу колонію проходить почтовая дорога, и въ колоніи находится почтовая станція. Я съ смотрителемъ станціи — пріятели: вотъ и узналъ отъ него, въ какіе дни проходятъ почта. Въ эти дни я и захаживалъ къ нему: сижу, разговариваю и жду почту. Такъ прошло полгода, и мы ничего не могли сдлать: то почта пройдетъ днемъ, то въ дв, три тройки. Случилось это въ прошлую осень. Грязь была ужасная, дождь лилъ нсколько дней, и смотритель сказывалъ мн, что почта запоздала и что, врно, она будетъ не раньше ночи. Вотъ я и зашелъ къ нему, сидимъ да разсказываемъ про то, про с. Я и говорю ему, не послать ли за лодкой, выпить бы, а то такое ненастье, что морозъ по кож подираетъ. Смотритель сейчасъ и послалъ за водкой. Мы съ нимъ, какъ пріятели, выпили ужь полштофа, а тутъ слышимъ колокольчикъ…. У меня сердце замерло: ну, думаю, почта… Она и была… Входить почтальйонъ, маленькій, мизерный такой — не на что и плюнуть.

— Что, одна тройка? спрашиваетъ смотритель.

— Одна, отвчаетъ онъ,

— Вы озябли, говорю я: — хотите согрться?

Подношу ему стаканчикъ, да такой, что четверть штофа въ него вошло. Онъ туда-сюда, говоритъ: не годится, много будетъ, охмлею. Вздоръ, говорю я:— почтальйонъ долженъ нить, да вдь ваша братья вс пьяницы горьчайшіе — не стать намъ учить васъ — а отказомъ вашимъ вы только обиждаете насъ. Онъ и хвать весь стаканчикъ. Тутъ я и присталъ къ смотрителю: пей да ней, онъ съ дуру и выпей. Не выпей онъ, самъ бы, врно, похалъ провожать почту: темень была ужасная, а почтальйонъ и ямщики неблагонадежные. Но водка его отуманила, и онъ не въ силахъ былъ шевельнуть языкомъ. Тогда со станціи побжалъ я къ Гансу. Тамъ ужь были наши товарищи… Мы взяли топоры, сли верхомъ и поскакали по почтовой дорог. Верстъ пять отъхали, стали и ждемъ. Слышимъ колокольчикъ гудитъ…. все ближе…. ближе…. вотъ мы и стали поперекъ дороги и кричимъ: ‘стой!’ Тройка остановилась. Почтальйонъ спрашиваетъ, что мы за люди и что намъ нужно.

— Слзай, кричу я ему: — и отдай намъ почту.

А онъ какъ закричитъ: ‘разбойники, грабители! поворачивай, ямщикъ, да скачи назадъ!’ Ямщикъ и оовернулъ назадъ лошадей да и погналъ ихъ, а мы въ догонку, да какъ нагнали ихъ, въ азарт перваго почтальйона зашибли, а потомъ и ямщика. Вс сумки мы сейчасъ же забрали съ собою по домамъ, потомъ вернулись, съ повозкой, да остальные чемоданы перетащили къ себ. На другой день вся колонія зашумла, сосдъ къ сосду бжитъ и шопотомъ говорить: вотъ бда приключилась — почту разграбили…. А мы ни гу-гу, охаемъ и стонемъ съ другими: что вотъ начальство слдствіе нарядитъ и будутъ насъ невинныхъ таскать, а сами мы поговорили межь собой, что нужно чемоданы въ городъ перевезти, что у насъ могутъ ихъ найти…. Въ тотъ же вечеръ я и Гансъ повезли ихъ въ городъ, будто овесъ веземъ на продажу. Какъ пріхали въ городъ, мы на Молдаванк наняли квартиру, стащили туда чемоданы ночью, но думаемъ себ, и здсь ихъ неловко держать: вотъ, по ночамъ, мы чемоданы и закопали въ разныхъ мстахъ, за городомъ… Каждую ночь ходили туда, разбирали пакеты, деньги отбирали, а конверты закапывали. Такъ мы вс чемоданы и сумки перебрали, кром того, что теперь у васъ.

— Сколько денегъ у васъ было? спросилъ Бубенчиковъ.

— Тысячъ сто.

— Кто жь ваши сообщники?

— Кауфманъ и Ландесбомъ. Мы вс подлились поровну.

— Гд деньги?

— Мои деньги дома, а прочихъ не знаю.

— На твою долю пришлось 25 тысячъ. Вс деньги цлы?

— Не вс: я много истратилъ.

— На что ты ихъ истратилъ?

— Тысячу рублей взялъ у меня приставъ 1-й части, чтобы освободить меня.

— Ты покажешь ему это въ глаза?

— Какъ не показать! Вы у него можете найти и два брильянтовыя кольца одно съ голубою эмалью, другое съ червою. Кольца важныя, отъ брильянтщика Пигати.

— Откуда вы взяли эти кольца и за что вы были арестованы.

— Я и Гансъ, какъ поразбогатли, то и думаемъ, какъ попадемся и начнемъ откупаться у полиціи и суда, то у самихъ ничего не остается: не изъ чего было я хлопотать. Додумали, подумали и ршались обокрасть брильятщика Пигати. Чрезъ дв недли посл того, какъ мы ограбили почту, мы, въ темную, ненастную ночь, часа въ два, взломали стнку въ лавк брильянтщика и забрали у него вс брильянты, золото и серебро. На другой день везд, въ цломъ город, объ этомъ говорили, а мы съ Гансомъ сммся и попиваемъ сантуринское. Но не все же коту масляница, чрезъ недлю съ нами случилась бда. Дло было вотъ какъ. Чиновникъ съ колоніи производилъ слдствіе о разграбленіи почты — взялъ за бока смотрителя и спрашиваетъ его, не былъ ли почтальйонъ или онъ, смотритель, пьяны. Тотъ отпираться, а чиновникъ давай распрашивать ямщиковъ, а одинъ и разскажи, что вотъ Бука въ тотъ вечеръ потчевалъ водкой и смотрителя, и почтальйона. Чиновникъ послалъ за мной, а ему говорятъ: ужъ нсколько недль съ Гансомъ ухалъ въ городъ продавать овесъ, да не возвращается. Это и навело на насъ сумленіе. Онъ пріхалъ въ городъ и чрезъ полицію началъ разыскивать насъ. Полиція нашла васъ, меня арестовала 1-я частъ, а Ганса — квартальный, который отправить его въ полицію. Ганса обыскали и нашли у него брильянтовыя серги…. Дло было плохо… Мы ужъ сидли цлую недлю, на восьмой день, вечеромъ, зоветъ меня къ себ приставъ Пшковъ, ‘Хочешь, говоритъ онъ, я тебя освобожу? Я знаю, ты мошенникъ и съ Гансомъ ограбили почту и Пигати. За тебя и Ганса хлопочутъ сильные люди. Вотъ и полиціймейстеръ пошетъ мн записку. ‘Онъ началъ читать: ‘Прошу васъ освободить колониста Буку, арестованнаго по извстному вамъ длу: это дло нужно затереть.’ ‘Но, продолжалъ приставъ, они съ Ганса содрали, а я-то что: за козла у нихъ что ли?… Дай пять тысячъ — освобожду тебя…. ‘Нтъ у меня столько, закричалъ я, да въ ноги къ нему: не губите, говорю, дамъ 500 рублей.’ Торговались, торговались и кончили — на тысячу рублей да на два кольца…. На честное слово онъ отпустилъ меня, чтобы я ему на другой день, утромъ, доставилъ общанныя деньги и вещи. Когда я вышелъ изъ части, я взялъ дрожки и, какъ сумасшедшій, похалъ домой. Тамъ я засталъ Ганса: онъ сидлъ я плакалъ. ‘Чего плачешь?’ справилъ я’ ‘Плачу’, отвчалъ онъ, ‘оттого’ что меня ограбили: забрали у меня вс брильянты да еще пять тысячъ въ придачу.’ ‘Кто жь у тебя взялъ?’ Тутъ онъ разсказалъ какъ къ нему пришелъ Мунштучковъ — нашъ ремесленный маклеръ — какъ онъ ему грозился, какъ онъ съ нимъ торговался и взадъ деньги и вещи. На другой день онъ и я были освобождены.

Это показаніе Буки, отъ слова до слова, было передано дежурнымъ писцомъ, прочтено ему и имъ подписано.

Но, когда Бубенчиковъ началъ снимать показаніе съ Ганса, тотъ хныкалъ, и отъ него онъ не могъ добиться толку: Гансъ путался въ отвтахъ и противорчилъ себя на каждомъ шагу. Между тмъ, Зосимъ Юрьевичъ выложилъ на столъ вс почтовые пакеты. Бубенчиковъ пересчиталъ съ нимъ письма и веллъ ихъ положить въ кассовый ящикъ, для того, чтобы на другой день составить имъ подробную опись.

— Теперь, сказалъ онъ:— мы подемъ къ приставу Пшкову и арестуемъ его.

— Какъ можно! воскликнулъ съ ужасомъ Зосимъ Юревмчъд — Вдь онъ приставъ, не мщанинъ какой нибудь. Мы можемъ за это пострадать.

— Для меня сообщники воровъ и грабителей вс равны, дворяне ли они, или мщане: не мы ихъ арестуемъ, а законъ….

— Какъ хотите, я не могу на это согласиться. Здсь нужно разршеніе высшаго начальства. Сдлать обыскъ у пристава — это нешуточное дло: если мы ничего не откроемъ, насъ предадутъ суду, отршатъ отъ должности.

— Я буду слдователемъ, господинъ помощникъ мой, а вы будете только депутатомъ. Напишите предписаніе на ваше имя, я его подпишу.

— Но здсь нужны понятые.

— Въ полночь негд достать понятыхъ. Полицейскіе служители и казаки будутъ нашими свидтелями.

Зосимъ Юрьевичъ хотлъ еще возражать, но, взглянувъ на Бубенчикова и встртивъ его сердитый взглядъ, онъ закусилъ губы, взялъ листъ бумаги и написалъ себ предписаніе — о присутствованіи имъ въ качеств депутата со стороны полиціи, при арест и обыск пристава Пшкова.

Когда эта бумага была изготовлена и подписана Бубенчаковымъ, онъ запечаталъ кассовый ящикъ печатями — своею и его помощника, и отправился съ Зосимомъ Юрьевичемъ въ первую часть.

Когда они явились въ квартиру Пшкова, они застали его въ постели, онъ только что легъ спать. Увидвъ полиціймейстера и Зосима Юрьевича, Пшковъ выскочилъ изъ постели и надвъ халатъ, началъ извиняться въ томъ, что они его застали въ такомъ неглиже. Въ отвтъ на это, Бубенчиковъ сказалъ ему сурово: ‘Одньтесь: вы намъ нужны по очень важному длу’, Пшковъ хотлъ было выйти въ другую комнату, чтобы совершить свой туалетъ, но Бубенчиковъ просилъ его не безпокоиться.

Серьзность и рзкость полиціймейстера бросала Пшкова то въ жаръ, то въ холодъ. Сознавая свою совсть не слишкомъ чистою, онъ предчувствовалъ что-то недоброе.

Когда онъ одлся, Бубенчиковъ сказалъ ему холодно:

— Вы арестованы.

— За что? воскликнулъ приставъ блдня.

— Въ полиціи я сообщу вамъ причины. Вамъ остается только отдать намъ ключи отъ вашего комода, письменнаго стола и шкафа. Мы должны забрать и запечатать ваши бумаги.

— Помилуйте, я не воръ…. Со мною нельзя поступать какъ съ мщаниномъ…. я дворянинъ и чиновникъ….

— Это судъ разберетъ…. Не угодно да будетъ вамъ отдать мн ключи?… Если вы будете упорствовать, мы взломаемъ и перепортимъ вашу мебель.

При этомъ ршительномъ отвт Бубенчикова, Пшковъ отдалъ ему ключи. Тотъ замкнулъ вс ящики комода и письменнаго стола и запечаталъ ихъ, а портфель, лежавшій на стол, онъ взялъ съ собою.

— Теперь, сказалъ онъ: — демъ въ полицію.

Во всю дорогу Пшковъ нахально утверждалъ, что на свт истинные злоди торжествуютъ, а невинность страждетъ, что не онъ первый, не онъ и послдній, что слдствіе и судъ докажутъ и покажутъ его полицейскія добродтели, добросовстность, знаніе дла. Когда же они пріхали въ полицію и Бубенчиковъ, Объявивъ Пшкову причину ареста, далъ ему очную ставку съ Букой, тотъ сильно растерялся, но упорно запирался и даже отвергалъ то, что Бука былъ подъ арестомъ.

— И какъ можно, воскликнулъ онъ: — унизить такъ чиновника — ставить его на одну доску съ разграбителемъ почты и давать ему съ такимъ мошенникомъ очную ставку!

Но тутъ онъ запнулся: Бубенчиковъ, перебирая бумаги его портфля, нашелъ записку къ нему Шлагенштока, въ которой этотъ ясно писалъ, ‘чтобы Пшковъ освободилъ Буку’, тогда Пшковъ заблагоразсудилъ закричать, что ему дурно, и упалъ въ обморокъ. Запечатавъ его бумаги въ портфл, Бубенчиковъ приказалъ Зосиму Юрьевичу отвесть его въ городовую больницу, въ вид&#1123, арестанта. Самъ же полиціймейстеръ, утомленный тревогами того дня, отправился на отдыхъ домой.

ГЛАВА XIII.
НОВАЯ БЕСДА СЪ ИСКРИНЫМЪ.

Арестъ грабителей почты и брильянтщика Пигати, оговоръ Буки и арестъ пристава Пшкова надлали страшнаго шуму въ город Приморск, много было толковъ и прикрасъ по этому длу, и о Бубенчиков стали говорить какъ о сказочномъ геро, Жаль, что о немъ не дошла молва до Суздаля, а то вроятно провинціальные трактиры и чайныя заведенія, также станціонные дома и купеческія гостиныя украсились бы замчательными художественными произведеніями, въ род сожженія какимъ нибудь героемъ-прапорщикомъ одной пушкой всего англо-французскаго флота. Само собою разумется, что, вмсто англо-французскаго флота, Бубенчиковъ былъ бы изображенъ человкомъ, созидающимъ новую полицію и сажающимъ старую въ новую. Это было бы очень трогательно и назидательно, въ особенности для русскаго человка, съ удовольствіемъ слушающаго и похожденія Соловья-разбойника, и казнь Пугачева. Снова повторяю, очень жаль, что популярность Бубенчикова ограничилась однимъ Приморскомъ. Здсь и полиція, и бродяги, и мошенники на-время присмирли. Первая расторопно исполняла вс приказанія своего начальника, лзла изъ кожи, стояла предъ нимъ на вытяжк, вторые попрятались по разнымъ каменоломнямъ, откуда изгонялись отважными набгами Бубенчикова. По этому обстоятельству господинъ, исправляющій должность генералъ-губернатора, благодушный Ивановъ, изволилъ ему даже замтить, что въ той области, гд онъ состоитъ губернаторомъ, такое нашествіе бродягъ изъ Приморска, что полиція съ ума сходитъ. При этомъ онъ даже забылъ, что самъ состоялъ въ этой области владльцемъ одного узднаго городка, населеніе котораго увеличилось этими бродягами….

Вообще жители этого города отдавали преимущество Иванову предъ кровопролитнымъ Румянцевымъ, покоящимся теперь въ Печерской Лавр. Румянцевъ взялъ этотъ городъ посл рзни турокъ и татаръ, которые падали мертвые отъ одного дыханія этого героя, Ивановъ же взялъ этотъ самый городъ безъ рзни, а просто вмшавшись въ тяжбу двухъ помщиковъ, которые сражались на бумаг за право владнія этимъ городомъ и многими деревнями. Ивановъ принялъ сторону того, кто имлъ меньше правъ на эти владнія, подъ условіемъ получить одинъ городъ, уступая ему многія деревни. Тотъ согласился, и такимъ образомъ Ивановъ, безъ боя, овладлъ тмъ городомъ, за который было когда-то пролито столько басурманской крови. Итакъ, городъ этотъ быстро населился бродягами, чему споспшествовалъ много Бубенчиковъ, открывши тяжкое гоненіе на этихъ дикихъ зврей, постоянныхъ жертвъ полицейской кровожадности и сребролюбія. Вышло въ сущности, что Бубенчиковъ принесъ только пользу Иванову. Правда, полиція страшно суетилась при его появленіи въ канцелярію, и дла, на которыя онъ обращалъ вниманіе, ршались тотчасъ же, но до преобразованія полиціи было далеко. Тотъ же застой въ длахъ съ хроническими недугами, та же парализація его дйствій — то губернаторомъ, то судебными мстами, то же обремененіе полиціи разными административными присутственными мстами безчисленнымъ множествомъ порученій объ объявленіи ршеній на прошенія, въ род слдующаго: ‘дозволить — пустить брандеръ, подъ названіемъ бурлотъ, на англо-французскій флотъ, который безъ людей, паровъ, втра, парусовъ и веселъ сожжетъ вс непріятельскія суда…’ А по уголовнымъ дламъ пристава и квартальные, обремененные тысячами слдственныхъ длъ, производили ихъ нерадиво, свидтели, безъ дйствительной присяги, подписывали такъ называемое клятвенное общаніе, при повальномъ обыск о поведеніи даннаго лица или о какомъ нибудь событіи — сгонялся разный сборъ уличный. Все длалось при Бубенчиков, какъ и въ старину: тотъ же антагонизмъ правосудія. Онъ ясно это видлъ, чувствовалъ все безсиліе свое, про громадности переписки съ разными присутственными мстами, но какъ помочь горю? Однихъ паспортовъ, разныхъ отсрочекъ по нимъ, статейныхъ и другихъ списковъ, также резолюцій на докладныхъ регистрахъ ему доводилось иногда подписать по 200 и по 300 втеченіе дня. А между тмъ къ генералъ-губернатору и губернатору являйся каждое утро съ рапортомъ, что отнимаетъ по крайней мр два часа, уздное казначейство свидтельствуй ежемсячно, въ попечительств о тюрьмахъ засдай, на всхъ выборахъ и гуляньяхъ присутствуй, въ театр ежедневно бывай, туши пожары, которыхъ въ годъ можно насчитать до ста, арестантовъ ежедневно осматривай, просителей у себя дома и въ полиціи принимай. У Бубенчикова кружилась голова, и онъ ходилъ какъ угорлый. Вслдствіе этого, то только исполнялось какъ должно, на что онъ обращалъ особенное вниманіе, страдали одни бродяги, воры же въ усъ не дули: онъ арестуетъ ихъ, а городовой стряпчій или судъ ихъ освободитъ: то мало уликъ, то полиція, арестуя вора съ поличнымъ, не имла въ это время понятыхъ, какъ свидтелей. А при этомъ блюстители правосудія забывали, что въ полночь, когда воры выходятъ на охоту, весь городъ спитъ и полиція не можетъ съ обходомъ таскать понятыхъ. Стучаться же при поимк вора во вс окна въ томъ мст, гд онъ пойманъ, и будить всхъ жителей, не идетъ полиціи, какъ блюстительниц общественнаго спокойствія. Несмотря, однакожъ, на это, энергическія дйствія Бубенчикова такъ рзко бросались въ глаза, что воры присмирли на-время, въ особенности, когда были арестованы грабители почты и приставъ первой части и когда исправляющій должность генералъ-губернатора назначилъ надъ ними слдственную коммиссію. Впослдствіи же времени, увидвъ, что не вс воры одинаково преслдуются, разныя воровскія шайки снова подняли головы.

Въ то время, когда дла находились въ такомъ положеніи, на бульвар Приморска играла военная музыка и толпы гуляющихъ ходили взадъ и впередъ по ровнымъ его аллеямъ. Ночь была тиха и прекрасна, море чуть-чуть шевелилось въ берегахъ, луна показалась на морскомъ горизонт, какъ красный фонарь, потомъ, поднявшись на значительную высоту, бросила сребристую полосу свта на зеркальную поверхность воды, блескъ и игра свта еще боле увеличились въ этой полос отъ тихаго движенія поверхности моря. Отъ судовъ явились длинныя, причудливыя тни, огоньки, горвшіе на нихъ, мерцали въ отдаленности, какъ звздочки.

Въ воздух было душно, и запахъ цвтшей оливки располагалъ къ какой-то нг и дремот, къ такому настроенію гулявшихъ много располагала и музыка, игравшая монотонно, а также и движущіяся взадъ и впередъ по аллеямъ толпы.

Усвшись на скамь, въ конц бульвара, Бубенчиковъ безсознательно глядлъ на проходившія мимо его лица, мысли его были далеко. Какъ жаль, что онъ не былъ наблюдателемъ, чего бы онъ тутъ не увидлъ! Вотъ идетъ пятидесятилтняя княгиня, маленькаго роста, съ высокимъ своимъ любовникомъ, негоціантомъ, который, ради ея княжеской короны, бросаетъ сотни тысячъ. Вслдъ за ними, подъ руку, идутъ перезрлыя три дочери княгини и, подъ защитой той же короны, бросаютъ фланирующей молоджи не совсмъ скромные взгляды.

Но кто это появился? Присматриваюсь: бывшая моя горничная, разряженная по послдней парижской модной картинк, плавно и граціозно выступаетъ подъ руку съ какою-то салопницей, близъ нея увивается гусаръ и до слуха моего долетаютъ слова: ‘графиня, лучше и образованне васъ я не встрчалъ женщины’. Ихъ смняетъ новая пара: молодой человкъ съ бородой и дама лтъ пятидесяти у него подъ руку. Узнаю васъ! молодой человкъ, цвтъ Приморска — уменъ, образованъ, хорошъ и милліонеръ. Полюбился ему сатана, лучше яснаго сокола, онъ даже просилъ руки у той барыни, у которой дти старше его 15 годами. Они прошли. Появилась новая пара: кавказскій артиллеристъ съ хорошенькой дамой, она виситъ у него на рук и умильно глядитъ ему въ глаза. А! это наши — Ловласъ и герцогиня Шеврзъ. Ловласъ — высокій, стройный мужчина, съ чрезвычайно пріятнымъ и красивымъ лицомъ, черкесскій костюмъ придаетъ его физіономіи оригинальность. Герцогиня — низенькаго роста, граціозное, милое созданіе, пренебрегающее своею репутаціею и именемъ. Сегодня она виситъ на рук Ловласа, завтра вы увидите ее висящую на рук какого нибудь трехъ-аршиннаго генерала. Сзади ихъ идутъ подъ руку дв дамы, видимо ихъ преслдующія: одна изъ нихъ лтъ сорока, высокая полная женщина, одта въ бломъ платьи, съ открытой таліею и руками, другая одта бдне, первая — эмансипированная русская помщица, вторая — эмансипированная ея компаньйонка. Счастливецъ этотъ Ловласъ! женщины бгаютъ за нимъ, грызутся, царапаютъ другъ другу глаза, а онъ кутитъ на ихъ общій счетъ, улучшаетъ жалкіе остатки своего родоваго наслдія и пользуется всми возможными физическими и нравственными благами. А куда ты длъ благоуханную нашу южную розу, которая услаждала сердце добрыхъ жителей Приморска своимъ мелодическимъ контръ-альто? Исчезла она съ театральной сцены: ты сорвалъ этотъ цвтокъ, выжалъ изъ него вс соки и потомъ, какъ безполезный, бросилъ, съ кучей ребятишекъ, гд-то за границей. Счастливъ ты, Ловласъ, что нтъ ни гласности, ни публичнаго суда — грозныхъ бичей разврата и порока.

А ты, герцогиня ты, могла бы быть украшеніемъ общества и человчества. Красота, умъ, таланты — неужели могутъ гармонировать съ развратомъ и цинизмомъ?

Прошли, слава Богу! И се, какъ восклицалъ безсмертный профессоръ элоквенціи. Мерзляковъ, грядетъ мужъ, знаменитый изслдованіемъ русской древности и доказавшій, какъ дважды два четыре, что русскіе происходятъ отъ Ахиллеса. Ученый міръ, въ особенности славянофилы, восхищенные тмъ, что Гомеръ воспвалъ цивилизацію русскихъ, сдлали его шефомъ просвщенія въ Приморск. Тяжелыми шагами, надутый спсью учености, влача на плечахъ своихъ громоздкихъ 9 классныхъ гражданскихъ чиновъ, сей мужъ прошелъ мимо Бубенчикова. Тутъ только послдній показалъ жизнь: онъ сдлалъ такое движеніе, какое обыкновенно длаетъ пшеходъ, услышавъ за собою топотъ копытъ.

Посл этого движенія, Бубенчиковъ вновь впалъ въ задумчивость, въ воображеніи его мелькали туманно разныя лица.

‘Чортъ знаетъ, что длать!’ думалъ онъ ‘Здсь просто пропадешь. Скука смертельная: куда ни пойдешь — везд холодная оффиціальность заставляетъ звать. И понесла же меня не легкая принять на себя роль обличителя! Просто, хоть съ ума сойди: везд мошенники, воры, бездйствіе закона и властей…’

Онъ преусердно звнулъ, при чемъ меланхолически закрылъ глаза.

Но вотъ кто-то взялъ его за руку.

Бубенчиковъ открылъ глаза, предъ нимъ стоялъ Искринъ.

— Садись, сказалъ Бубенчиковъ, пожавъ его руку.— Радъ тебя видть. Гд ты пропадалъ?

— Былъ занятъ, все дла и дла.

— Дла. Скучно, братъ, жить на свт.

Бубенчиковъ усердно звнулъ.

— Что, ужь усталъ? Вы храбры на словахъ, попробуйте на дл, сказалъ безсмертный Пушкинъ. То-то, мы вс на словахъ страшные герои:

Ступитъ на горы — горы трещатъ.

Ляжетъ на воды — воды кипятъ,

Граду коснется — градъ упадаетъ,

Башни рукою за облакъ бросаетъ…

Удаль чисто русская, напоминающая не Суворова, а Соловья-разбойника! Этими словами Державинъ выразилъ прекрасно нашу прыть. Ты, кажется, хотлъ изъ полиціи сдлать храмъ правосудія, кротости и тому подобное: ‘я не пожалю ни трудовъ, ни времени, я… я…’ такъ кажется, ты говорилъ, а теперь ты позвываешь, подобно намъ, гршнымъ людямъ, скука, апатія овладваютъ? а?… Что жь ты молчишь?… Нтъ, голубчикъ, коли корни гнилые, сколько ни очищай втвей, дерева не оживишь…

Бубенчиковъ молча стучалъ своей саблей по носку сапога и грустно насупился.

— Слышалъ я, продолжалъ Искринъ:— что ты усерденъ и дятеленъ, не стыдишься учиться и въ каждую свободную миуту сидишь надъ уголовными и гражданскими законами. Слышалъ я, что у тебя отличный юридическій тактъ и что ты понимаешь дло. Меня это очень, очень радуетъ. Но почему ты разочаровался, опустилъ вдругъ руки, сдлался мраченъ, страждешь сплиномъ?

— Почему?… Гм!… Почему взоръ и вкусъ человка ласкаются какою нибудь неизвстною ему красивою ягодою? Съ наслажденіемъ онъ раскусываетъ ее, но при этомъ вкусъ его поражается горечью и онъ съ кислою гримасою ее выплевываетъ. Думалъ я честно, добросовстно исполнить свой долгъ, но труды мои приносятъ такую же пользу, какъ капля воды морю. ду я ночью и ловлію вора, вылзающаго изъ окна магазина съ разными украденными вещами — судъ освобождаетъ его, на томъ основаніи, что мало уликъ. Поймалъ я на застав нмца съ уворованными волами, стряпчій освободилъ его — на основаніи его отзыва, что онъ этихъ воловъ нашелъ и хотлъ ихъ доставить въ пятую часть. Зачмъ, спрашиваю я, ему было доставлять воловъ за 15 верстъ, когда онъ могъ ихъ доставить въ ближайшую часть? Мн возражаютъ на это, что такая пришла ему фантазія, и дло съ концомъ!… Является ко мн одинъ, выгнанный изъ службы, чиновникъ, Дымаревъ, и объявляетъ мн, что онъ можетъ открыть длателей фальшивой монеты и на этотъ предметъ требуетъ 25 р. Я не жалю денегъ, даю ему — и что же? Чрезъ недлю онъ доставляетъ мн фальшивый полуимперіялъ и объявляетъ, что если я ему дамъ еще сто рублей, то онъ откроетъ преступниковъ. Я не соглашаюсь ему дать больше денегъ, такъ какъ на этотъ предметъ у меня нтъ казенныхъ суммъ, и онъ уходитъ. Я представляю губернатору монету и требую слдствія, губернаторъ, чрезъ нсколько мсяцевъ, даетъ предписаніе своему чиновнику, произвести о монет формальное слдствіе. При слдствіи, Дымаревъ подтверждаетъ мои слова, но присовокупляетъ, что полиціймейстеръ неисполненіемъ его требованія споспшествовалъ къ сокрытію преступниковъ. Слдствіе тутъ принимаетъ другой оборотъ: перестаютъ тснить Дымарева, оставляютъ его даже на свобод, а надо мною начинаютъ производить слдствіе — почему, дескать, сдлалъ упущеніе. Обворовали жандармскаго офицера и уворованный его синій сюртукъ былъ найденъ на базар — что жь ты думаешь? отъ него потребовали доказательства, что сюртукъ дйствительно его. У плацъ-адъютанта украли шкатулку съ бумагами и вещами, шкатулка съ бумагами была подброшена, а вещи украдены, полиція не хотла возвратить плацъ-адъютанту шкатулки, пока онъ не представилъ двухъ свидтелей, несмотря на то, что въ ней были найдены два его диплома на полученіе имъ чиновъ. Съ такими порядками просто съ ума сойдешь! Разв можетъ воля обнаруживать дятельность безъ головы, туловища, рукъ и ногъ? предлагаю теб въ свою очередь вопросъ…

— Ты правъ. Намъ нужны коренныя преобразованія.

— Да еще какія! Нужны гласность, публичный судъ, судъ присяжныхъ, а тамъ требуй энергіи, дятельности, добросовстности. Нтъ, голубчикъ, тогда губернаторъ не поступилъ бы со мною, какъ это онъ сдлалъ съ пожарной командой, съ длами полиціи и откупомъ.

— Я что-то слышалъ въ город… Разскажи…

— Теб извстно, что я не хотлъ принять ни длъ полиціи, ни пожарной команды и по этому предмету вошелъ даже съ рапортомъ къ губернатору. На другой день вечеромъ я былъ въ театр, онъ потребовалъ меня къ себ въ ложу и очень убдительно и краснорчиво упрашивалъ меня, чтобы я взялъ назадъ мой рапортъ, но я остался твердъ въ своихъ убжденіяхъ. Что жь, ты думаешь, онъ сдлалъ? заднимъ числомъ вошелъ къ министру съ представленіемъ слдующаго содержанія: ‘что средства и объемъ пожарной команды въ Приморск незначительны въ сравненіи съ количествомъ пожаровъ, поэтому инструменты недолго служатъ и приходятъ скоро въ совершенную негодность, несмотря на ревностное содйствіе бывшаго полиціймейстера Шлагенштока, употреблявшаго изъ своего жалованья значительныя суммы на ремонтъ. Вслдствіе этого онъ ходатайствуетъ у министра объ ассигновк, изъ городовыхъ суммъ, капитала, для покупки новыхъ инструментовъ и лошадей, а старыхъ проситъ разршить продать’. Согласно этому представленію, я получилъ на свой рапортъ слдующій отвтъ, что плохое состояніе пожарной команды ему давно извстно и что онъ еще до полученія моего рапорта за No… такимъ-то писалъ министру о томъ-то. Что же касается до безпорядковъ, найденныхъ мною въ полиціи, то слово ‘безпорядокъ’ слишкомъ неопредленно, поэтому если я сомнваюсь въ исправности веденія длъ, то онъ рекомендуетъ мн обревизовать вс дла полиціи и скрпить ихъ по листамъ… Каковъ гусь!’ Предложилъ мн выпить море однимъ глоткомъ?… Вотъ теб администрація, централизація власти въ лиц его превосходительства…. Вообще я ломалъ себ голову о томъ, куда дваются вс городскія суммы, которыхъ Приморскъ получаетъ свыше милліона рублей серебромъ? И почему въ город нтъ никакихъ улучшеній? Чтожь ты думаешь? эти деньги поглощаются на содержаніе городскихъ присутственныхъ мстъ и учрежденій, которыя вс, начиная отъ губернатора, не стоять мдной полушки!.. Другой важный предметъ городскаго бюджета — это выдача войскамъ квартирныхъ денегъ, отопленія и освщенія. На какой чортъ городу столько дармодовъ?— Для охраненія внутренняго порядка разв городъ не могъ устроить милицію? Это не стоило бы ему ни гроша. Если же необходимо содержаніе въ город большаго количества войска, то разв городъ не можетъ выстроить для него единовременно казармы, съ квартирами для офицеровъ?— Если разсчитать сколько потрачивается въ годъ квартирныхъ денегъ, то изъ нихъ въ нсколько лтъ можно бы было построить полный комплектъ казармъ.

— Но на это нужна единовременно большая сумма,— возразилъ Искринъ.

— Разв городъ не можетъ сдлать займа, положимъ, въ государственномъ банк? А если онъ этого не захочетъ, пусть онъ выпуститъ на эту сумму облигаціи на 5% и врь, мн — он пойдутъ на разхватъ, въ одинъ день. Эти 5% будутъ сотой долей того, что платитъ теперь городъ войскамъ. Я не говорю ужь о томъ, что вс городскія земли, лавки, и разные сборы,— коробочные и гильдейскіе,— должны бы были идти на общественныя учрежденія. Оставимъ ужь эти суммы въ сторон. По крайней мр, двухъ-процентный сборъ съ оцночной суммы домовъ, уплачиваемый домохозяевами, долженъ бы былъ цликомъ отойти на освщеніе города и мостовыя. У насъ, мой другъ, нтъ какъ слдуетъ муниципальнаго устройства, въ думу избираются люди безъ образованія, безъ яснаго сознанія общественныхъ интересовъ, городскія суммы получаютъ чортъ знаетъ какое направленіе, и распредленіе ихъ зависитъ не отъ дйствительныхъ нуждъ города, а отъ усмотрнія начальства. Такъ мы далеко не уйдемъ. Во время войны въ Приморскъ съхалось нсколько сотъ офицерскихъ семействъ, которымъ начальство разршило получать квартирныя деньги изъ городскихъ суммъ. Кажется мн, городъ нисколько не виноватъ, что имъ было угодно въ него съхаться?.. Если бы, напримръ, они оставались въ тхъ мстахъ, гд засталъ ихъ походъ, они бы получили квартирныя деньги въ тхъ городахъ, гд они прежде находились, а то квартирная повинность половины Россіи пала на одинъ городъ… Я много думалъ по этому предмету, до тхъ поръ не будетъ толку, пока распредленіе городскихъ суммъ не будетъ предоставлено городскому депутатскому собранію, пренія и отчетность объ этихъ суммахъ должны быть публичны и только одна ихъ ревизія должна подлежать отчетности Министерства Внутреннихъ Длъ. Отчего колонисты свои общественныя суммы, по мірскимъ приговорамъ, имютъ право употреблять на общественныя нужды? почему городскія сословія лишены этого права? Разв вс сословія не одинаковы въ своихъ правахъ?… Почту такое преимущество однимъ предъ другими?… Да и при ныншнемъ порядк можно ли ожидать раскрытія злоупотребленій по дламъ думы? Она ничего не длаетъ сама собою: все разршается или губернаторомъ или генералъ-губернаторомъ или министромъ, и, если сдланъ промахъ,— ктожь потащитъ этихъ лицъ къ суду и отвтственности? Кто приметъ на себя эту обязанность?… И болитъ ли сердце губернатора при израсходованіи сотенъ тысячъ изъ городскихъ суммъ? Онъ сегодня здсь, а завтра можетъ ухать къ чорту…. Вотъ ужь боле двадцати лтъ слышны вопли жителей Приморска на мостовыя, освщеніе и воду…. И чтоже? городъ мостятъ отвратительнымъ щебнемъ, на 50 или 60 верстномъ разстояніи назначено около 500 фонарей, а воду городъ не имлъ средствъ самъ провести и передалъ это дло частному лицу, которое теперь зарабатываетъ рубль-на-рубль, угощая городъ прескверною водою, отъ несовершенства трубъ…. просто противно говорить.

— Эге! любезный другъ, возразилъ Искринъ: — у тебя начинаетъ развиваться желчь! добрый знакъ, теперь есть надежда, что ты сдлаешься порядочнымъ человкомъ. Видно теб хорошо допекли эти порядки…. Но ты заговорился о городскомъ хозяйств и забылъ разсказать какъ кончилось дло твое съ откупомъ.

— Прескверная, брать, исторія: нестоитъ и разсказывать… Мн наклеили носъ и довольно съ тебя.

— Какъ же это было? я большой охотникъ слушать разсказы про откупныя продлки…. Признаться, я къ откупнымъ лицамъ имю даже маленькую симпатію, потому что считаю ихъ утонченнйшими плутами и грабителями.

— Коли есть охота, слушай. При вступленіи мною въ должность полиціймейстера, я объявивъ себя отъявленнымъ врагомъ откупа, т. е. отказался отъ откупнаго жалованья и сдлалъ распоряженіе, чтобы нижніе чины не пьянствовали въ кабакахъ, чтобы шинки не торчали близъ церквей и не отворялись до литургіи….

— Итакъ, продолжалъ Бубенчиковъ: — сдлавъ распоряженіе относительно откупа, я твердо ршился наблюдать за тмъ, чтобы мое приказаніе было исполнено: я не люблю дйствовать полумрами. Каждую ночь я началъ объзжать городъ, и вс шинки, которые были открыты позже 9 часовъ, запечатывалъ, тоже самое я длалъ и съ тми шинками, которые открывались до окончаніи литургіи… Боже мой! какъ взбленились… наряжена была слдственная коммисія о моихъ противузаконныхъ дйствіяхъ: откупщикъ доказывалъ, что я запечаталъ шинки неправильно, что они закрываются въ положенное время, и объявилъ на меня претензію тысячъ на сто. Но я такъ же не промахъ, каждый день я ловилъ въ шинкахъ солдатъ и собралъ столько фактовъ, что едва ли откупщикъ выиграетъ дло.— Такъ я сражался съ мсяцъ, но, признаюсь теб откровенно, такая неровная борьба мн надола….

— Что? малйшее препятствіе и сейчасъ назадъ?!

— Вовсе не то, какую пользу я принесу моею борьбой? Что испишутъ нсколько тысячъ листовъ бумаги?… Нтъ, братъ, такой дятельности я не люблю, когда мои силы не могутъ приносить пользы, пусть лучше он погибнутъ, завянутъ въ самомъ своемъ зародыш. Переливать изъ пустаго въ порожнее могутъ только ребятишки, теперь не тотъ вкъ, не тотъ духъ. Я жизни хочу и жажду, а не канцелярской мертвой буквы…. А тутъ вдь все основано на одной отписк: отписали бумагу и воображаемъ себ, что мы служимъ отечеству. Мы бумажнымъ и чернильнымъ фабрикамъ служимъ, а не государству….

Въ это время прошелъ мимо ихъ халатникъ, т. е., подмастерье. Искринъ не обратилъ на него никакого вниманія, но Бубенчиковъ, по своему полицейскому настроенію, началъ слдить за нимъ глазами, подмастерье направился къ площадк, гд стояла встовая пушка, онъ смотрлъ ее, при чемъ нсколько разъ оглянулся, какъ будто боясь, чтобы кто нибудь не подмтилъ его осмотра.

— Послушай, Искринъ, сказалъ Бубенчиковъ:— ты видишь вонъ того человка, который вертится близъ пушки?

— Вижу, чтожь такое?

— Онъ теб не кажется подозрительнымъ?

— Насколько, вышелъ человкъ, посл дневныхъ трудовъ, подышать воздухомъ и дло съ концомъ.

— Нтъ, другъ мой, подмастерье въ такую позднюю пору не выйдетъ гулять.

— Чтожь въ немъ подозрительнаго? Неужели ты полагаешь, что онъ въ карманъ запрячетъ пушку?

Искринъ расхохотался.

— То-то и бда въ васъ полицейскихъ, что вы на все глядите подозрительно, поэтому и впадаете въ крайности.

— Экой нравоучитель нашелся! Полно нотаціи читать. Пойдемъ-ка лучше поужинаемъ и выпьемъ бутылку шампанскаго.

— Люблю умныя рчи. Идемъ.

Пріятели поднялись съ мста и направили шаги свои къ аристократическому ресторану.

ГЛАВА XIV.
КАКЪ ИНОГДА МОЖНО БЕЗЪ БОЮ ОВЛАДТЬ ПУШКОЙ.

На другой день, Приморскъ былъ въ странномъ недоумніи: встовая пушка, даръ, принесенный городу графомъ Сорокинымъ, въ полдень не возвстила жителямъ выстрломъ, что хронометръ показываетъ 12 часовъ. Пошли по городу равные толки. Дипломаты стали уврять, что иностранныя держаны, по трактату, обязали насъ не стрлять въ Приморск, такъ какъ это намекаетъ на то, что и этотъ мирный городъ можетъ быть обращенъ въ крпость и угрожать независимости Турціи. Другіе утверждали, что будто жители бульвара подали формальное прошеніе объ уничтоженіи варварскаго обычая стрлять, изъясняя при этомъ слдующія причины: 1) что въ домахъ стекла лопаются и штукатурка портится, 2) что слабонервные и больные бгутъ съ бульвара, 3) что со многими дтьми длаются конвульсіи и т. п. Всхъ пунктовъ насчитывали до ста…

Въ обжорномъ же ряду на толкучемъ рынк бабы разсказывали, что собственными глазами видли, какъ пушка по цлому городу прошла, никмъ нетащимая, и что на ней верхомъ сидла та бронзовая статуя, которая стоитъ на бульвар.

Бубенчиковъ сидлъ въ присутствіи полиціи, когда явились туда пристава всхъ частей и, разсказавъ ему вс городскіе толки о пушк, присовокупили:

— Врне всего, что пушка украдена.

Первая мысль, явившаяся при этомъ въ голов Бубенчикова, была та, что недаромъ халатникъ, котораго онъ видлъ наканун близъ пушки, такъ увивался вокругъ нея. Не будь этотъ Искринъ, подумалъ онъ, я бы поймалъ воровъ: пусть теперь смется надъ моею подозрительностью.

Эту мысль онъ никому не сообщилъ, и приказалъ приставамъ употребить вс силы къ розысканію преступниковъ. Я же, присовокупилъ онъ, хотя былъ сегодня у губернатора, но онъ не принялъ меня, теперь же нужно къ нему хать, дло скандалезное, да и графъ будетъ недоволенъ.

Сказавъ это, Бубенчиковъ взялъ каску и похалъ къ губернатору.

Губернаторъ не повернулъ къ нему даже головы. Нсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Все благополучно въ город? спросилъ сквозь зубы губернаторъ.

— Я пріхалъ доложить вашему превосходительству, что встовая пушка исчезла съ бульвара.

— Встовая пушка?…

— Точно такъ!

Губернаторъ вскочилъ со стула.

— Какъ вы смли явиться ко мн съ докладомъ о такомъ скандальномъ событіи? Знаете ли вы, городъ получилъ этотъ подарокъ отъ графа?… Ваша полиція ни зачмъ не смотритъ…. Отчего близь пушки не было часоваго?

— Оттого, что двадцать лтъ до моего прибытія никто объ этомъ не подумалъ, притомъ назначеніе часовыхъ не зависитъ отъ меня.

— Вы еще смете оправдываться? Чтобы пушка была…. слышите ли? или вы будете подъ судомъ.

— Ваше превосходительство, возразилъ гордо Бубенчиковъ: — никто не страдаетъ за чужіе грхи. По суду я докажу, что употреблялъ вс силы и старанія для поимки воровъ и мошенниковъ, но полиція освобождала ихъ на другой или третій день, по распоряженію разныхъ мстъ и лицъ. Ничего не будетъ удивительнаго, если начнутъ въ Приморск обдирать людей посреди благо дня….

— Вы очень краснорчивы, г. Бубенчиковъ…. Что же говорятъ въ город о пропаж пушки?

— Дипломаты увряютъ, что европейскія державы запретили намъ стрлять, такъ какъ это намекъ на то, что мы можемъ покуситься на цлость Оттоманской имперіи, и какъ изъ этого факта дипломаты приходятъ къ заключенію, что будетъ переписка между европейскими державами, поэтому пшеница успла ужъ подняться на 1 ¹/₂ рубля.

— Экой вздоръ!— Я обязанъ доложить вашему превосходительству обо всемъ, что только говорятъ въ город…. Еще толкуютъ, что будто жители бульвара требовали прекращенія нелпой пальбы, отъ которой нервы и здоровье жителей страдаетъ.

— Какъ вы смете говорить ‘нелпой пальбы’, когда это учредилъ его сіятельство?

— Я передаю народные толки: изъ псни словъ не выбрасываютъ.

— Вы любите разсуждать…. продолжайте….

— Еще бабы толкуютъ, что бронзовая статуя, стоящая на бульвар, верхомъ на пушк разъзжала по городу.

— Что за вздоръ вы мн мелете. Вы скажите мн съ толкомъ, куда длась пушка?

— Я за этимъ самъ пріхалъ къ вашему превосходительству.

— Такъ она ршительно пропала?

— Должно быть такъ, и я ужь сдлалъ распоряженіе, чтобы ее отыскивали.

— Ступайте и смотрите, чтобъ мн пушка была….

Бубенчиковъ разкланялся съ губернаторомъ и похалъ обратно въ полицію, на полицейской улиц онъ увидлъ идущаго по тротуару того халатника, котораго онъ наканун видлъ близъ пушки. Бубенчиковъ остановилъ, свои дрожки и сдлавъ бывшему у него въ ординарцахъ и хавшему за нимъ казаку знакъ рукою. Казакъ пригнулся къ лук сдла, пришпорилъ коня и подскакалъ къ нему.

— Ты видишь вонъ того человка, который идетъ по тротуару?

— Вижу, ваше высокоблагородіе.

— Доставь его сейчасъ въ полицію.

Казакъ помчался исполнить приказаніе полиціймейстера, а послдній похалъ въ полицію.

Когда Бубенчиковъ вошелъ въ присутствіе въ полиціи, онъ увидлъ предъ Зосимомъ Юрьевичемъ монаха.

— Что это за человкъ? спросилъ онъ своего помощника.

— Это изволите видть, возразилъ съ сладкою улыбкой Зосимъ Юрьевичъ, монахъ, выдающій себя за монаха съ Аонской горы, родомъ онъ — болгаринъ, и такъ какъ жилъ нкоторое время въ Россіи, то довольно порядочно говоритъ по-русски.

— У него должны быть документы, возразилъ Бубенчиковъ.

— Онъ-то представилъ паспортъ турецкаго правительства, да дло въ томъ, что въ немъ, во-первыхъ, не значится онъ монахомъ съ Аонской горы, во-вторыхъ — у него нтъ разршенія собирать пожертвованія въ пользу Аонскаго монастыря. Между тмъ онъ два года собираетъ здсь милостыню и усплъ ужь набрать, кром дорогихъ вещей, тысячу полуимперьяловъ. Вотъ вещи и деньги.

Зосимъ Юрьевичъ указалъ на огромный кошелекъ, набитый полуимперьялами, и на множество драгоцнныхъ вещей.

Бубенчиковъ обратился къ монаху.

— Чмъ вы можете доказать, что вы дйствительно монахъ, и что сборы ваши законные?

— Ваше высокоблагородіе, отвчалъ низко кланяясь монахъ,— извольте спросить здшнюю консисторію, она знаетъ для кого я собираю деньги….

— О! въ такомъ случа мы можемъ сдлать слдующее, пусть сейчасъ изготовятъ бумагу въ консисторію, вещи же и деньги могутъ остаться въ касс полиціи. Зосимъ Юрьевичъ, потрудитесь составить актъ, въ которомъ сдлайте опись вещамъ и деньгамъ. Вы же, св. отецъ, ужь извините, до полученія отвта консисторіи, останетесь у насъ въ полиціи.

Монахъ сдлалъ кислую мину и хотлъ что-то возразить, но въ это время казакъ, ординарецъ полиціймейстера, ввелъ подмастерье.

— Пойди-ка сюда, любезный, сказалъ ему Бубенчиковъ.

Подмастерье подошелъ къ нему и дерзко смотрлъ ему въ глаза.

— Ты кто такой?

— Здшній мщанинъ.

— Какъ твоя фамилія?

— Кочетовъ.

— Въ чемъ твое ремесло?

— Я и кузнецъ и мдныхъ длъ мастеръ.

— У кого служишь?

— Ни у кого, я поденщикъ.

— Есть у тебя отецъ и мать?

— Какъ же, мать прачкой, отецъ кучеромъ, служатъ у купца Подсвчникова, на старомъ базар.

— Гд же ты теперь работаешь?

— Нигд.

— Куда ты сегодня шелъ?

— Никуда.

— Какъ никуда? за такіе отвты, я велю тебя подъ ршетку посадить.

— Не за что, ваше высокоблагородіе.

— Не упорствуй въ отвтахъ, я тебя спрашиваю снова, куда ты ходилъ сегодня?

— Хозяинъ посылалъ.

— Кто-жь теперь твой хозяинъ?

— Лудильщикъ Степановъ.

— Давно ты у него?

— Три дня.

— Гд жь его мастерская?

— На Молдаванк, близъ Михайловской церкви.

Бубенчиковъ позвонилъ, вошелъ встовой солдатъ.

— Отведи этого мщанина подъ ршетку, да пришли мн дежурнаго квартальнаго.

Мщанина Кочетова вывели изъ присутствія. Въ это время Зосимъ Юрьевичъ составилъ актъ и написалъ бумагу въ консисторію, Бубенчиковъ прочелъ об бумаги и подписалъ ихъ. Вошелъ дежурный квартальный.

— Позжайте въ 4 и 2 часть, и велите отъ моего имени арестовать мщанъ Кочетовыхъ, проживающихъ у купца Подсвчникова во 2 части, и лудильщика Степанова, живущаго на Молдаванк. Пусть сдлаютъ у нихъ обыскъ, не отыщутся ли слды пушки. Отдавъ это приказаніе, Бубенчиковъ вышелъ изъ полиціи.

ГЛАВА XV.
БУБЕНЧИКОВЪ ПРОМАХНУЛСЯ.

Вечеромъ того же дня, Бубенчикову доложилъ его Иванъ, что приставъ 2 части пріхалъ. Полиціймейстеръ веллъ его принять.

— Что, арестовали отца и мать мщанина Кочетова?

— Арестовалъ. Я ихъ привезъ съ собою…. Они кажется не замшаны въ воровств пушки, купецъ, у котораго они служатъ, отзывался объ нихъ съ похвалою.

— Велите ихъ ввести сюда.

Приставъ подошолъ къ дверямъ, отворилъ ихъ и крикнулъ: гей, вы! войдите.

Въ кабинетъ Бубенчикова вошолъ высокаго росту мужикъ, съ окладистой, съ просдью, бородою и бабенка лтъ за сорокъ. Отецъ Кочетова невольно вселялъ къ себ довріе: лицо его было кротко и пріятно, срые глаза его были добры, а на губахъ играла улыбка добродушія. Жена его очень хорошо сохранилась и имла несомннные признаки отцвтшей красоты. Оба вошли робко, но смотрли Бубенчикову смло въ глаза.

— Вы изъ какихъ? спросилъ Бубенчиковъ.

— Изъ тутошнихъ, ваше высокоблагородіе, отвчалъ Кочетовъ-старшій.

— Я знаю, что вы здшніе мщане, но ты родомъ изъ Россіи?

— Мы россійскіе, ваше высокоблагородіе, отвчала жена Кочетова.

— А давно прибыли сюда?

Кочетовъ съ женой значительно переглянулись.

— Мы, то-ись, какъ бы сказать…. Наврное не помню, возразилъ Кочетовъ.

— Не бойся,— говори откровенно, я догадываюсь, ты врно изъ бглыхъ крестьянъ, это дло прошлое…. Не за этимъ я призвалъ тебя.

— Виноватъ, ваше благородіе….

— Что же побудило тебя бжать?

— Барыня наша была этакая злющая…. Да и барину бывало достается, изволите видть, баринъ нашъ былъ изъ духовнаго званія, да изъ бурсаковъ, учился онъ разнымъ наукамъ въ семипаріи. А у стараго нашего барина,— помяни его Господи въ своемъ царствіи! добрый былъ баринъ,— имлись сынъ и дочь. Вотъ къ молодому барину и приставили бурсу, стало быть учить его грамот и цыфири…. А онъ давай балясы отпускать барышн, да въ одинъ вечеръ они и улизнули вдвоемъ и отписываютъ старому барину: ‘такъ не такъ, дескать, прости, да благослови, мы молъ обвнчались, въ законномъ брак сожительствуемъ’. А старый баринъ ни гу-гу: ни отвта, ни благословенія родительскаго не послалъ, только сталъ угрюмъ старикъ, точно изъ могилы возсталъ, ажно сердце болитъ, глядя на сердечнаго. На бду и барченокъ къ Спасу захворалъ, а къ Филиповк Богу душу отдалъ. Ни слезки единой старый баринъ не проронилъ, а все вздыхаетъ, да вздыхаетъ. Посл погребенія, батюшка, отецъ Иванъ начали говорить старику барину: ‘такъ и такъ, Степанъ Трофимычь, не вкъ дочьк твоей быть въ опал: мужъ-то ея честный, богобояненный, ужь ты прости ихъ, вдь она у тебя теперь единая’. Подумалъ, подумалъ баринъ да и послалъ дочк родительское благословеніе, да отписываетъ ей: прізжай молъ, все твое будетъ, закрой отцу глаза, больно старъ сталъ, силенки околваютъ. Дочка его пріхала съ мужемъ и всмъ завладла, а старый баринъ кажинный день все хуже и хуже хвораетъ, да къ велико-дню Богу душу отдалъ. Ужь что мы опосля наплакались — не приведи Господи вторично такого испытанія! И отъ куда у барыни бралась злость! какъ разсердится, все что ни есть въ дом швыряетъ, ломаетъ…. Двкамъ ротъ завяжетъ, да щиплетъ…. А жена моя Агофья въ горничныхъ у нея пребывала: вс волосы барыня у нея повырвала…. Сжалился надъ нами бурса, баринъ-то нашъ, и давай за насъ стоять, а она его и такимъ и сякимъ чортовымъ отродьемъ назвала, бурсой попрекала, да говоритъ: я тутъ старшія, коли еще разъ дерзость скажешь, я велю тебя на конюшн…. Баринъ видитъ дло это дрянь, да въ ту же ночь зашелъ ко мн въ конюшню. Васька, говоритъ баринъ, я тебя осчастливлю, бжи со мною сегодня ночью. Могмъ, говорю я, да Агафьи жаль. Ну, говоритъ, и Агафью бери. Въ ту же ночьку мы дали тягу, да недли чрезъ дв пріхали сюда въ Приморскъ. Лтъ десять мы были при барын.

— Гд же теперь вашъ баринъ?

— Служилъ баринъ здсь въ секлетаряхъ — и мы были при немъ, въ послднюю ревизію записалъ онъ насъ въ здшніе мщане, да года два тому назадъ отдалъ Богу душу. Вчная ему намять: добрйшій баринъ былъ…. Теперь, ваше высокоблагородіе, къ вашей милости мы представлены, говорятъ, что мы дескать пушку украли — гд намъ эвтимъ дломъ забавляться, и съ молоду не крали, а на старост не станемъ грха на душу класть….

— Но отчего ты сына распустилъ, возразилъ Бубенчиковъ. Видишь, онъ теперь въ подозрніи, таскается по городу.

— Ваше высокоблагородіе, перебила его жена Кочетова: — вотъ-те крестъ Христовъ, учили мы его уму-разуму, наказывали мы ему быть христіаниномъ, трудящимся, не охочь онъ да работы, посидитъ два-три дня у хозяина, а потомъ гляди цлый мсяцъ опосля по шинкамъ кабакамъ шляется, съ развою сволочью и озорниками знается.

— Ужь сдлайте вашу божескую милость, ваше высокоблагородіе, сказалъ Кочетовъ старшій:— ослободите насъ отъ сумленія, сынка-то нашего хорошо поските, чтобы страму не длалъ родителямъ, да чтобъ на старости не быть намъ въ отвт за него. Говорилъ я не разъ женк моей: одинъ битый стоитъ десять не битыхъ, а она толкуетъ: онъ еще малъ, выростетъ и остепенится. Таперь гляди и насъ тащутъ за него.

— Ступайте съ Богомъ, сказалъ Бубенчиковъ, я вижу вы не виноваты, а съ сыномъ вашимъ я расправлюсь.

Кочетовъ старшій съ женою поклонились ему низко и вышли.

— Ишь ты, ворчала старуха, толкая по дорог подъ бокъ своего мужа,—оно сказано, дитя любитъ и поболоваться и пображничать…. Однъ битый стоитъ десяти не битыхъ — ишь ты какой!… Злющій ты этакой!

— Эхъ, жена, жена, погубила ты ни за что, ни про что сына….

Между тмъ, какъ такъ ворчали другъ на друга эти самородные представители двухъ русскихъ системъ воспитанія,— резонной и пряничной,— приставъ четвертой части привелъ къ Бубенчикову-арестованнаго имъ, хозяина Кочетова младшаго, у этого по обыску оказался кусокъ металла, очень похожаго на отпиленный конецъ пушки. Бубенчиковъ началъ допрашивать арестанта, но тотъ утверждалъ, что найденый у него кусокъ металла не что иное, какъ металлическая ступка, распиленная имъ года два тому назадъ, что эту ступку онъ купилъ отъ неизвстнаго имъ лица и что найденный у него полиціею кусокъ — остатокъ, который у него валялся между хламомъ.

Осмотрвъ найденный металлъ, Бубенчиковъ видлъ ясно, что это не мдь, а артиллерійская смсь, къ тому же толщина и объемъ окружности этого металла вовсе не соотвтствовали величин той ступки, на которую ссылался арестантъ. Бубенчиковъ уличалъ и убждалъ его говорить правду. Но онъ имлъ дло съ старымъ воробьемъ, мастеровой упорно стоялъ на своемъ. Видя безъуспшность своего допроса, Бубенчиковъ веллъ арестанта отвести въ полицію и въ замнъ его доставить къ нему на квартиру Кочетова-младшаго.

Когда послдняго привели къ Бубенчикову, онъ дерзко спросилъ полиціймейстера:

— За что меня содержатъ въ полиціи, безъ всякой причины, я жаловаться буду.

Бубенчиковъ началъ его усовщивать, попрекать въ дурному поведеніи и убждать — открыть истинну.

— Ты молодъ, говорилъ онъ, теб за раскаянье простямъ твое преступленіе, ты можешь еще быть порядочнымъ человкомъ.

На эти слова Кочетовъ отвчалъ дерзко и нагло. Бубенчиковъ разсердился и, вспомнивъ просьбу Кочетова-старшаго о наказаніи его сына, распорядился по военному: веллъ приставу четвертой части вывести его на дворъ и дать ему десять розогъ.

Приставъ съ видимою радостью исполнилъ приказаніе полиціймейстера и чрезъ нсколько минутъ дворъ Бубенчикова огласился ударами ногайки.

Посл этого наказанія, Бубенчиковъ отослалъ Кочетова въ полицію, а самъ одлся и пошелъ пройтись по городу.

Долго бродилъ онъ по городу безъ цли, тоска душила его и въ его ушахъ раздавались какъ-то зловще удары козачьей нагайки. Вспомнилъ онъ нжное и кроткое воспитаніе своей матери, несправедливое и жестокое наказаніе, которому онъ подвергся въ корпус — и ему сдлалось совстно за опрометчивый свой поступокъ съ Кочетовымъ.

Кто знаетъ, думалъ онъ, можетъ быть дурное воспитаніе было причиною его испорченности, можетъ быть, если бы на него обращено было вниманіе, и изъ него вышелъ бы порядочный человкъ.

Эти мысли заставили его машинально направиться къ полиціи, подойдя къ ней, онъ увидлъ въ присутствіи свтъ.

Кто бы тамъ былъ, подумалъ онъ и зашелъ въ полицію. Когда онъ отворилъ дверь, ведущую въ присутствіе, съ изумленіемъ онъ остановился: надъ кассою стоялъ Зосимъ Юрьевичъ и перебиралъ въ ней деньги. Тихо притворилъ Бубенчиковъ дверь присутствія и быстро вышелъ изъ полиціи.

— Не крадетъ ли онъ ужь деньги? подумалъ Бубенчиковъ.— Что ему длать въ касс вечеромъ?

Съ этими мыслями онъ направилъ свои шаги къ Искрину.

Я убжденъ, что читатель давно желаетъ познакомиться поближе съ этою личностью.

Мать Искрина рано овдовла и осталась при небольшомъ состояніи и единственномъ сын. Пет. Получивъ отличное образованіе, она приготовила сына въ первые классы гимназіи, куда онъ и поступилъ на 12 году своей жизни. Тихо и мирно прошли годы его воспитанія въ гимназіи, но когда онъ окончилъ въ этомъ заведеніи курсъ ученія, онъ затялъ перехать въ петербургскій университетъ. Долго стовала мать о предстоящей ей разлук съ сыномъ, наконецъ ршила, что для его будущности ему нужно получить прочное и основательное образованіе. Петю снарядила она вскор въ дорогу и общалась ему высылать половину получаемыхъ ею съ маленькаго ея домика доходовъ, т. е. 300 руб. въ годъ. Небольшой же капиталъ, заключавшійся въ банковыхъ билетахъ, оставшихся посл ея мужа, она оставила неприкосновеннымъ въ банк. Слезамъ и наставленіямъ не было конца. Но вотъ Петя вырвался изъ ея объятій, быстро слъ въ экипажъ своего попутчика, лошади тронулись съ мста и помчали его туда, гд ему рисовалась жизнь студенческая, со всми ея прелестями и соблазнами, какія только изображались когда-либо въ романахъ и повстяхъ. Университетъ и Петербургъ охладили, въ первый же годъ, Искрина, серьезное направленіе университета и трудолюбіе его товарищей показали ему, что наслажденіе студенческой жизни не заключается въ канканированіи съ гризетками la chaumi&egrave,re, а въ основательномъ изъученіи науки, которой онъ посвятилъ себя. Выбравъ наобумъ юридическій факультетъ, не понимая и не сознавая ни значенія, ни пользы права, онъ вскор страстно предался изученію этого предмета, когда, въ первомъ курс, энциклопедія законовденія начала вводить его въ храмъ этой науки. Онъ тогда понялъ, что его факультетъ объемлетъ жизнь русскаго народа, что въ немъ онъ знакомится со всмъ историческимъ и настоящимъ жизненнымъ отправленіемъ нашего общества. Сознавъ это, онъ предался всею душою юриспруденціи. Но еще боле побудилъ его къ дятельности Петербургъ, здсь онъ увидлъ, что каждый занятъ своимъ дломъ и трудится для пользы общей и своей, что слава, почесть и богатство не легко даются.

Золотыя, провинціальныя его мечты, о томъ, какъ онъ обратитъ на себя всеобщее вниманіе столицы, какъ въ него влюбится какая нибудь знатная дама, какъ онъ попадетъ въ придворіны и сдлается русскимъ Ришелье или Мазарини — разлетлись въ прахъ, онъ увидлъ, что онъ ни больше ни меньше, какъ Петръ Искринъ, студентъ юридическаго отдленія, который получаетъ отъ матери 300 р. сер. содержанія, едва достающихъ ему на квартиру и столъ. Такое раззочарованіе имло на Искрина благодтельное вліяніе: онъ принялся усердно трудиться по своему факультету и жадно слдилъ за всми тогдашними политическими событіями. Какъ-то не ловко примнялись въ это время въ Европ политико-экономическія и юридическія идеи ученыхъ и философовъ прошлаго и настоящаго вка, такъ что, съ окоачаніемъ курса наукъ, Искринъ впалъ въ какую-то умственную апатію, пересталъ врить въ науку, въ ея высокое значеніе и практическую пользу. Съ такимъ настроеніемъ прибылъ онъ въ Приморскъ, и здсь его врованія получили окончательный ударъ. Опредлился онъ по просьб матери въ канцелярію губернатора я увидлъ, что даромъ просидлъ четыре года въ университет. У губернатора дла раздлялись на дв категоріи, одн были передаточныя, т. е. такія, которыя передавались имъ на исполненіе въ другія присутственныя мста, втораго рода дла отписывались по резолюціи губернатора. Слдовательно Искринъ сдлался чистою машиною, голова его кодила кругомъ и онъ съ каждымъ днемъ чувствовалъ, что онъ глупетъ и глупетъ. Къ этому присоединились еще канцелярскія взятки, интриги, сплетни, кляузы и высокомріе тогдашняго правителя канцеляріи, который обращался съ чиновниками, какъ турецкій паша. Искрину служба при губернатор сдлалась невыносимою и онъ перешелъ въ канцелярію одного изъ судовъ города Приморска. Здсь, думалъ онъ, по крайней мр будетъ пища для ума: дла обсуживаются, примняются законы къ даннымъ случаямъ, встрчаются казусы, словамъ — въ судакъ можно найти полную юридическую практику.

Но — увы!— еще горьче было его разочарованіе въ суд, еще мелочне были тамъ интриги, еще ниже было вымогательство взятки, еще безцвтне были дла, законы примнялись на выдержку и иногда въ гражданскомъ дл ссылались на какую… нибудь шести тыс. статью X тома, которой вовсе не существуетъ. А адвокаты, адвокаты! Безграмотный жидокъ по фамиліи Серебряковъ, который пишетъ обимъ сторонамъ — истцу и отвтчику, за что, какъ гласитъ преданіе, его даже поскли, по жалоб одного коммерческаго дома…. Ему подъ стать идетъ адвокатъ Собакинъ, который, вмсто исковыхъ прошеній пишетъ высокоторжественные оды, могущія поспорить съ одами Третьяковскаго и переводами Авчинникова, наслдника и преемника перваго. Противна сдлалась и административная и судебная служба Искрину, и, онъ подавъ въ отставку, началъ заниматься коммиссіонерствомъ и адвокатствомъ.

Добросовстность и пониманіе дла вскор пріобрли ему извстность и онъ получилъ возможность самостоятельно, безбдно существовать. Но въ его характер и образ мыслей сдлалась большая перемна: его кротость, любовь къ человчеству, прежде выражавшіяся въ немъ тмъ, что онъ прощалъ людямъ ихъ слабости и недостатки, теперь измнилась въ желчность. Когда онъ брался за какое нибудь дло, онъ былъ похожъ на рыцаря, идущаго въ крестовой походъ. Вс исходившія отъ него бумаги — прошенія, жалобы и отзывы дышали озлобленіемъ, безпощадно хлесталъ онъ присутственныя мста, администраторовъ и общество. Весь чиновный міръ поднялся на дыбы: ‘что онъ за указчикъ намъ, кричали они, вотъ нашелся выскочка! На каждомъ шагу попрекаетъ насъ тмъ, что мы закона не смыслимъ, что мы не правосудны! Надо его проучить!’ Однако, несмотря на вс эти озлобленные, энергическіе возгласы, они стали побаиваться Искрина, и въ душ своей такъ разсуждали объ немъ: ‘чортъ его побери! ему нужно сдлать то, что онъ проситъ, у него, пожалуй, рука не дрогнетъ написать на насъ доносъ’. А подъ словомъ ‘доносъ’, они подразумвали, что онъ ихъ шашни выведетъ на чистую воду. Въ свою очередь Искринъ думалъ такъ: ‘нтъ, милостивые государи, не исполните моихъ законныхъ требованій, я выведу на чистую воду вс ваши противозаконія, называйте это кляузой, ябедой, доносомъ, чортъ съ вами! кумиться и крестить не стану съ вами, а съ мста спихну’. Вслдствіе такихъ отношеній къ чиновному міру, Искринъ жилъ чрезвычайно уединенно, кром Бубенчикова и кліентовъ своихъ онъ никого не принималъ и ни у кого не бывалъ. Вечера Искринъ проводилъ у себя дома, за книгами. Изученіе европейскихъ законодательствъ и литературы сдлалось главнымъ его предметомъ.

И теперь, когда Бубенчиковъ зашелъ къ Искрину, послдній сидлъ надъ провинціальными письмами Паскаля.

— Вотъ неожиданный гость, сказалъ Искринъ:— откуда тебя Богъ несетъ.

— Вышелъ пройтись и зашелъ къ теб. Что длаешь?

— Читаю обличенія Паскалемъ іезуитовъ…. знаешь, мой другъ, я думаю, эти обличенія приходились бы во многихъ отношеніяхъ и на долю ныншняго вка…. Мы, теперешніе герои, похожи на лермонтовскаго гладіатора, махающаго мечемъ картоннымъ, но истинный человкъ говоритъ истину прямо, безъ обиняковъ, не боясь суда людскаго. Паскаля не пугали ни вопли противниковъ, ни осужденіе духовной и свтской власти, ни позорное сожженіе его книги палачемъ…. Смена, посянныя Паскалемъ черезъ девять лтъ взошли: въ 1666 были осуждены т правила, за обличія которыя былъ въ 1657 году осужденъ Паскаль. Правда беретъ свое, рано или поздно она приноситъ плоды…. Но я пустился въ философію, а ты, какъ кажется, ничего не слушалъ….

— Прегадкая исторія, сказалъ Бубенчиковъ:— слышалъ ты о покраж пушки? Все ты виноватъ, если бы ты не осмялъ мои подозрнія, этого бы не случилось….

— Разв халатникъ, котораго ты мн показывалъ, замшанъ въ этомъ дл?

Бубенчиковъ разсказалъ ему все дло.

— Ну, братъ, началъ Искринъ, вы съ тобою еще очень, очень молоды, чтобы занять общественное мсто, мы еще до розогъ падки.

— Да намъ безъ нихъ нельзя обойтись.

— Обойтись не только возможно, но должно. Ты думаешь, мой другъ, розга исправляетъ простаго человка? Онъ только озлобляется противъ твоей власти и больше ничего.

— Сознаю свою ошибку! Всему виновато проклятое мое воспитаніе, разв меня не скли до крови и за что?…

— Вотъ видишь, ты спрашиваешь, за что? А т, которые тебя наказывали, по своимъ идеямъ, считали тебя, вроятно, достойнымъ наказанія. Разв въ нкоторыхъ семинаріяхъ не существовали субботки, т. е. обычай поголовно счь всхъ бурсаковъ — и хорошихъ и дурныхъ. И на это имлись у тогдашнихъ мудрыхъ педагоговъ слдующія основанія: 1) хорошаго слдуетъ счь, чтобы не сдлался дурнымъ и потому, что за одного битаго даютъ десять не битыхъ, 2) дурнаго слдуетъ счь, чтобы онъ сдлался хорошимъ, 3) начальство могло упустить изъ виду какія нибудь дурныя дла воспитанниковъ, поэтому субботки исправляли упущенія начальства, 4) наконецъ въ воскресенье воспитанники, идя домой, могли напроказить или нашалить, въ силу чего начальство давало имъ задатки впередъ. Эти основанія, несмотря на свою нелпость, были когда-то базисомъ воспитанія. Въ настоящее же время нашли, что человкъ можетъ воспитываться и безъ розогъ. И почему у насъ введена розочная система наказанія для простолюдиновъ? Мн кажется, денежныя штрафы и арестъ посущественне этого.

— Знаешь, мн сильно опротивла служба, но подать въ отставку я не могу, у меня нтъ состоянія, чтобы существовать, образованіе же мое, какъ военное, такъ неполно, что я гожусь только во фронтъ, верховую зду, выправку, маршировку, я знаю, но больше ни бильмеса, какъ говорятъ татары. Поэтому мн приходится снова перейти въ полкъ.

— Вотъ этого я теперь не совтую теб сдлать…. Враги твои не дремлютъ и едва ли теб сойдетъ съ рукъ наказаніе мальчика, хотя бы по просьб его отца. Помнишь ты въ басн Крылова — ‘моръ зврей’, — вола возвели на костеръ за то, что онъ въ голодъ стащилъ клокъ сна съ поповскаго воза?… Чтобы эта басня на теб не осуществилась… Да и оставлять битву такъ сильно тобою начатую значитъ: сдлаться картонномъ героемъ. Нтъ, Бубенчиковъ, ты славно началъ: продолжай свою борьбу, только пожалуйста безъ розогъ! Уважай въ другихъ личность, потому что она представительница твоей же собственной. Когда ты мн разсказалъ исторію съ Кочетовымъ, ты потерялъ въ глазахъ моихъ по крайней мр 10%, теперь я вижу: ты погорячился, еще не отставъ отъ прежней своей колеи…. Повторяю теб снова — борись, или впередъ, неоглядывайся назадъ, и будешь человкомъ….

Бубенчиковъ поднялся съ мста.

— Спасибо, Искринъ, за дружбу, сказалъ онъ: — прощай, не забывай меня.

Онъ пожалъ съ чувствомъ руку Искри на и вышелъ.

— Прекрасная, свтлая душа, подумалъ Искринъ: — жаль его! пропадетъ ни за что, чиновники задятъ его. Получи онъ лучшее образованіе и воспитаніе, сколько бы пользы эта благородная душа принесла теб, матушка Россія.

Искринъ глубоко вздохнулъ, закрылъ Паскаля, поднялся съ мста, прошелся нсколько разъ по комнат, потомъ бросился на постель и, закинувъ подъ голову об руки, онъ долго, долго лежалъ неподвижно.

ГЛАВА XVI.
БУБЕНЧИКОВЪ УБЖДАЕТСЯ, ЧТО ИЗЪ ОМУТА НЕЛЕГКО ВЫЛЗТЬ, РАЗЪ ПОПАВШИ ВЪ НЕГО.

Наказаніе Кочетова непрошло даромъ Бубенчикову. Обрадовавшись, что наконецъ нашелся случай къ нему придраться, придали этому длу огромные размры, назначили слдствіе. Въ то время, когда противъ Бубенчикова готовилось это слдствіе, онъ, ничего не подозрвая, сидлъ въ присутствіи полиція и просматривалъ поднесенные ему доклады.

Зосимъ Юрьевичъ сидитъ по правую его руку и часто бросаетъ на него косвенные взгляды, ясно, онъ готовится о чемъ-то доложить полиціймейстеру и по выраженію лица своего начальника ищетъ удобной минуты.

Около часу Зосимъ Юрьевичъ видлъ лицо Бубенчикова серьзнымъ, но вотъ при чтеніи одной докладной записки онъ улыбнулся, тутъ Зосимъ Юрьевичъ улучилъ счастливую минуту и обратился, чрезвычайно мягкимъ и нжнымъ голосомъ, къ своему начальнику.

— Помните ли того монаха, котораго арестовала полиція за собираніе имъ подаянія для Аонской горы?

— Помню, возразилъ Бубенчиковъ: — мы, кажется, писали о немъ въ консисторію.

— Сегодня полученъ оттуда отвтъ: консисторія увдомляетъ насъ, что арестованный монахъ дйствительно съ Аонской горы и собираетъ подаяніе для своего монастыря.

— О! въ такомъ случа его слдуетъ освободить и возвратить ему деньги и вещи.

— Я объ этомъ же хотлъ вамъ доложить… онъ, бдный, совсмъ истомился… онъ такъ перепуганъ.

Зосимъ Юрьевичъ позвонилъ, и явившемуся на его зовъ дежурному солдату веллъ привести въ присутствіе монаха.

Чрезъ нсколько минутъ вошелъ робко въ присутствіе монахъ, подозрительно осмотрлъ всхъ присутствующихъ и, едва переводя дыханіе и низко кланяясь полиціймейстеру, остановился посреди комнаты.

— Вотъ о нихъ бумага, сказалъ Зосимъ Юрьевичъ, подавая полиціймейстеру форменную бумагу съ бланкомъ консисторіи.

Бубенчиковъ прочиталъ ее вслухъ и обратился къ своему помощнику съ слдующими словами:

— Потрудитесь возвратить вещи и деньги отцу-монаху, да пусть распишется на акт въ полученіи ихъ.

Зосимъ Юрьевичъ быстро изъ своего портфеля досталъ актъ и подалъ его,вмст съ перомъ, монаху, тотъ торопливо подписалъ бумагу и отошелъ въ сторону. Тогда Зосимъ Юрьевичъ всталъ съ мста и, отворяя кассу, мигнулъ монаху, тотъ подошелъ къ нему.

Бубенчиковъ въ это время читалъ какую-то бумагу, но движеніе монаха къ касс заставило его бросить туда взглядъ, и удивленнымъ его глазамъ представилась слдующая картина: Зосимъ Юрьевичъ вынималъ изъ кассы вещи, а монахъ за пазуху пряталъ совсмъ пустой кошелекъ, въ которомъ должно было быть 1,000 полуимперіаловъ. У Бубенчикова застыла кровь въ жилахъ, тутъ вспомнилъ онъ, какъ наканун онъ засталъ Зосина Юрьевича надъ кассой, ему пришло въ голову, не укралъ ли его помощникъ этихъ денегъ. Когда монахъ, забравъ вещи, хотть удалиться изъ присутствія, Бубенчиковъ не утерплъ и обратился къ нему.

— Отецъ, сказалъ онъ: — напрасно вы не пересчитаете денегъ: деньги счетъ любятъ.

— Не извольте безпокоиться…. возразилъ монахъ, торопливо отперъ дверь и исчезъ изъ присутствія.

Тутъ что-то нечисто, подумалъ Бубенчиковъ, притянувъ къ себ лежавшій на стол отзывъ консисторіи, онъ теперь только замтилъ свой промахъ, вопросъ полиціи заключался въ томъ, дйствительно ли отецъ Агаангелъ собираетъ, съ разршенія Сунода, подаяніе для своего монастыря, на это консисторія отвчала утвердительно. Но дло въ томъ, тожественъ ли арестованный монахъ съ Агаангеломъ, или нтъ?… Этотъ вопросъ такъ озадачилъ Бубенчикова, что онъ, не сказавъ своему помощнику ни слова, похалъ въ консисторію. Когда онъ вошелъ въ ея присутствіе, секретарь канцеляріи спросилъ его: ‘Скажите, пожалуйста, на что вамъ понадобились свднія насчетъ отца Агаангела? ‘

— Такъ, возразилъ Бубенчиковъ: — онъ производитъ здсь сборы, и полиція должна знать, законны ли они или нтъ.

— Да вотъ онъ только-что самъ былъ здсь, можетъ быть, вы даже съ нимъ встртились на улиц: низенькій, совсмъ сдой, согбенный старикъ.

— А!… воскликнулъ Бубенчиковъ:— больше мн ничего ненужно….

Сердито вышелъ онъ изъ консисторіи и похалъ въ полицію, войдя въ присутствіе, онъ обратился къ своему помощнику и пригласилъ его на пару словъ въ архивъ.

Когда они вошли туда, Бубенчиковъ заперъ дверь на ключь и, пройдясь нсколько разъ по комнат, остановился противъ Зосима Юрьевича, устремилъ на него пытливый взоръ и спросилъ:

— Долго ли вы намрены издваться надъ закономъ, совстью и людьми? Долго ли вы думаете потворствовать всмъ предосудительнымъ дламъ, освобождать преступниковъ, тснить невинныхъ?…

— Я васъ не понимаю, возразилъ нахально Зосимъ Юрьевичъ.

— Неправда! воскликнулъ горячо Бубенчиковъ: — вы меня хорошо понимаете…. Скиньте, пожалуйста, личину чистоты и добросовстности. Вс ваши дла мн извстны: вы отдаете на проценты вс переходящія суммы, вы ихъ задерживаете по два почти года, гербовыя пошлины взыскиваются по нскольку разъ….

— Это меня оклеветали мои враги, никто этого не докажетъ.

— То-то и ваше счастье, что вы такъ обдлываете ваши длишки, что трудно противъ васъ дйствовать! я это хорошо понимаю, я бы давно предалъ васъ суду.

— Напрасно изволите на меня сердиться…. Моя честность….

— Можетъ быть вы скажете, что и поступокъ вашъ съ сегодняшнимъ монахомъ также честенъ?…

— Разумется честенъ, мы не имли права задерживать его дольше…. да и безъ доклада вамъ я его не освобождалъ…. вы сами нзволили приказать…. это дло ясное….

— Ясно мн только то, что этотъ монахъ самозванецъ, я видлъ отца Агаангела: онъ вовсе не похожъ на этого монаха…. А вчерашняя исторія съ полуимперіалами?… Словомъ, съ подобнымъ человкомъ, какъ вы, я служить не могу….

— Какъ вамъ угодно.

— Подайте въ отставку…. Я вамъ приказываю.

— Я не вамъ служу….

— Чорту, хотли вы сказать…. Не подадите въ отставку, я васъ предамъ суду.

Бубенчиковъ вышелъ съ бшенствомъ изъ архива и ухалъ домой.

Прехладнокровно вышелъ въ свою очередь Зосимъ Юрьевичъ изъ архива и, встртивъ архиваріуса, сказалъ ему:

— А нтъ ли у васъ, любезнйшій, табачку?…

Архиваріусъ досталъ изъ кармана роговую табакерку, щелкнулъ въ нее нсколько разъ двумя пальцами правой руки и поднесъ ее Зосиму Юрьевичу, тотъ захватилъ большую щепоть табаку, въ два пріема втянулъ ее въ ноздри и, щелкнувъ пальцами, сказалъ:

— Благодарствую, Прокопъ Аонасьевичъ….

При чемъ онъ чихнулъ. Архиваріусъ не преминулъ пожелать здравія, на что Зосимъ Юрьевичъ отвчалъ: ‘лучше пожелайте мн новаго полиціймейстера’. Съ этими словами онъ отправился въ присутствіе, какъ будто ни въ чемъ не бывало.

Между тмъ весь тотъ день Бубенчиковъ былъ сильно не въ дух, пріхавъ домой изъ полиція, онъ приказалъ Ивану никого не принимать. За обдомъ Иванъ было заговаривалъ съ своимъ бариномъ, но тотъ былъ глухъ, какъ тетерька, и нмъ, какъ рыба.

— Эвти жиды народъ бдовый, ваше высокоблагородіе, имъ говоришь толкомъ: полицмстеръ принимать не веллъ…. А онъ суетъ въ руку гривну…. Ужь такой право народъ! А плодющій, плодющій какой, у кажинаго, чай, десятка два ребятъ… Сказываютъ, они эвтакую штуку смастерили: значитъ, пришелъ обозъ молдованъ съ угольемъ, ну, извстно дло, распродали товаръ, да домой собираются, ходятъ по базару да платки и рожки покупаютъ…. Извольте, ваше высокоблагородіе, супъ кушать — простынетъ…. Вотъ, значитъ, въ дорогу собираются, стало быть у города дловъ больше нту…. До поросенка хрнъ, или горчицу прикажете?… Кола хрнъ, такъ хрнъ: матушка моя иначе не ла,— царство ей небесное…. Вотъ, ваше высокоблагородіе, жиды какъ запримтили, что мужики, стало быть, въ дорогу собираются, да къ нимъ: дескать, добрые люди, зачмъ даромъ съ пустыми возами ворочаться вамъ домой? ужь по дорог, завезли бы въ Тирашполь тумбу, то есть катокъ, что улицу укатываютъ. Мужики того…. и жиды того… потолковали, почесали затылки и сошлись…. Ваше высокоблагородіе, свиная голова очень вкусна…. Жиды, значитъ, говорятъ: стало быть, коли кончено, магарыча нужно, а что тумба будетъ исправно доставлена, взяли съ мужиковъ 100 рублевъ… Выпили магарычъ, запрягли въ тумбу 18 паръ воловъ, наложили полныя шапки рожковъ, дятъ и погоняютъ воловъ…. А на таможн ихъ цапъ-царапъ: куда, молъ, тумбу везете? а мужики, значитъ, говорятъ въ Тирашполь…. а ихъ, сердечныхъ, назадъ погнали, въ части продержали…. Этакіе, право….

Несмотря на эту болтовню, Бубенчиковъ не прикоснулся къ поданному обду и, вставъ отъ стола, закурилъ сигару и легъ на кушетку.

До самаго вечера онъ такъ прохандрилъ, много думъ, много плановъ вертлось у него въ голов, но самый важный вопросъ, занимавшій его, былъ тотъ: перейти ли ему снова въ полкъ, гд онъ прежде служилъ, или нтъ? къ вечеру онъ ршилъ продолжать начатую имъ борьбу и даже началъ насвистывать какую-то итальянскую арію, что означало хорошее расположеніе его духа. Вдругъ вошелъ къ нему въ кабинетъ Иванъ и подалъ ему письмо, принесенное почталіономъ съ почты.

Сердце Бубенчикова сильно забилось, руки его дрожали, почеркъ былъ ему знакомъ, письмо было отъ Сонички. Быстро разпечаталъ онъ письмо, оно было все въ-желтыхъ пятнахъ — слды слезъ. Въ первый разъ въ жизни Бубенчиковъ пришелъ въ невыразимый восторгъ отъ женскаго письма, на нсколько минутъ припалъ онъ къ нему губами и цаловалъ его. Потомъ онъ бережно его разкрылъ, какъ святыню, и началъ читать:

‘Драгоцнный другъ, чувствую и сознаю, что я нарушаю свой долгъ, долгъ жены — священнйшей обязанности женщины, повторяю снова: чувствую и сознаю это, но тмъ не мене сердце мое такъ полно горечью, въ глазахъ моихъ столько, столько слезъ, что я должна предъ тобою высказаться…. Мн тяжело, Сержъ, очень, очень тяжело, мысль о теб преслдуетъ меня день и ночь: то ты мн представляешься блднымъ, худымъ, больнымъ, то вижу я тебя въ объятіяхъ какой нибудь красавицы. О! эти мысли невыносимо тяжелы, я по цлымъ ночамъ не сплю и все плачу…. Прости меня, за мое грустное письмо, ты не знаешь, какъ безгранично я теб предалась, какъ безъусловно я люблю тебя…. Какъ ни тяжело было для меня мое замужество, но ты былъ близъ меня, чего мн еще недоставало? я тебя видла, слышала твой мягкій голосъ, глядла въ твои умные, каріе глаза. А теперь? я одна, одна въ цломъ мір, окружающія меня лица такъ холодны, такъ бездушны, мужъ постоянно болнъ и капризенъ…. Я не жалуюсь теб, ты зааешь, какъ я терплива, какъ я ухаживаю, какъ угождаю ему, но скажу теб откровенно, я опасаюсь за его жизнь — едва ли онъ перенесетъ осень. Боже мой, какая скука, какая тоска! Когда я увижусь съ тобой? Быть можетъ никогда, быть можетъ…. Но что я длаю, безумная? вмсто того, чтобы своимъ письмомъ развеселить тебя, я хнычу и плачу. Прости меня, мой ненаглядный, порадуй и ты меня всточкой о себ, ты оживишь, воскресишь меня.

По гробъ врная теб Sophie.’

Прочитавъ это письмо, Бубенчиковъ съ полчаса сидлъ, задумавшись, но вотъ онъ всталъ, прислъ къ столу и написалъ слдующую бумагу, на имя губернатора.

‘По домашнимъ обстоятельствамъ я вынужденнымъ нахожусь — перейти въ лейбъ-гвардіи Преображенскій полкъ, въ мсто моего прежняго служенія, вслдствіе сего честь имю покорнйше просить ваше превосходительство сдлать зависящее распоряженіе о моемъ перевод.’

Переписавъ набло эту бумагу, Бубенчиковъ съ какимъ-то радостнымъ чувствомъ одлся, положилъ свой рапортъ въ каску и отправился къ губернатору. Войдя въ кабинетъ его превосходительства, Бубенчиковъ засталъ въ немъ только одного Мунштучкова.

— Генералъ дома? спросилъ его Бубенчиковъ.

— Дома. Сейчасъ выйдетъ.

Бубенчиковъ слъ. Молчаніе.

— А не правда ли, сегодня хорошая погода? заговорилъ Мунштучковъ.

— Жарко и пыльно.

— Да, немножко жарко, но…

Эту милую бесду прервалъ губернаторъ, когда онъ вошелъ въ кабинетъ, Бубенчиковъ всталъ съ мста и, подойдя къ нему, подалъ ему свой рапортъ.

— Что это такое? спросилъ губернаторъ, нахмуривъ брови.

— Я прошу перевода въ прежній полкъ.

— Нельзя.

Губернаторъ возвратилъ Бубенчикову бумагу и повернулся къ нему спиною, въ намреніи выйти изъ кабинета, Бубенчиковъ вспыхнулъ.

— Нтъ, ваше превосходительство, сказалъ онъ, возвысивъ голосъ: — словомъ я не могу ограничиться…. По закону и имю полное право располагать моею особою….

— Но…. состоящіе подъ слдствіемъ могутъ быть только удалены отъ занимаемыхъ ими должностей, въ особенности, если они во зло употребляютъ дарованную имъ власть…. сквозь зубы проговорилъ губернаторъ, силясь удержаться въ приличныхъ границахъ.

— Я не понимаю вашихъ словъ, возразилъ Бубенчиковъ.

— Они очень ясны: надъ вами я назначилъ произвести два слдствія: — о превышеніи вами своей власти, по аресту члена полиціи, и о пытаніи мщанина Кочетова при допрос….

У Бубенчикова опустились руки, въ первый разъ въ жизни онъ поблднлъ, молча, отвернулся онъ отъ губернатора, взялъ свою каску и быстро вышелъ изъ губернаторскаго кабинета.

Вслдъ за нимъ раздался хохотъ.

Спустя нсколько времяни, Бубенчиковъ сидлъ у себя на квартир съ Искринымъ, бесда ихъ какъ-то не клеилась, какое-то тяжелое предчувствіе лежало у обоихъ на сердц. Уныло шумлъ предъ ними самоваръ, свчи тускло горли, втеръ завывалъ въ печк, дождь стучалъ въ окна.

Вошелъ Иванъ и подалъ пакетъ Бубенчикову, машинально началъ онъ читать эту бумагу, но вдругъ поблднлъ, судорожно сжалъ ее въ рук, скомкалъ и бросилъ на полъ.

— Что съ тобою? спросилъ перепуганный Искринъ.

— Ничего, возразилъ Бубенчиковъ:— я только отршенъ отъ должности….

— Отршенъ….

Настало мертвое молчаніе. Стнные часы, какъ будто сочувствуя присутствующимъ, ускорили свой стукъ…. Но вотъ вновь вошелъ Иванъ и подалъ письмо.

Письмо это было отъ Сонечки, она увдомляла о смерти своего мужа

— Еще не все погибло! воскликнулъ Бубенчиковъ и протянулъ Искрину руку, тотъ пожалъ ее съ чувствомъ.

М. ФИЛИППОВЪ

‘Современникъ’, No 10, 1859

ПОЛИЦЙМЕЙСТЕРЪ БУБЕНЧКОВЪ.

ГЛАВА I.ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ВЪЗДЪ ПОЛИЦЙМЕЙСТЕРА БУБЕНЧИКОВА ВЪ ГОРОДЪ ПРИМОРСКЪ.

ГЛАВА II.БЕСДА ДВУХЪ ДРУЗЕЙ.

ГЛАВА III.НОЧНЫЯ ПОХОЖДЕНЯ БУБЕНЧИКОВА.

ГЛАВА IV.ПЕРВОЕ ИСКУШЕНЕ БУБЕНЧИКОВА, И КАКЪ ИНОГДА ВАЖНЫЯ ОСОБЫ БЫВАЮТЪ НЕВЖЛИВЫ.

ГЛАВА V.ИВАНОВЪ БЕСДУЕТЪ СЪ БУбЕНЧИКОВЫМЪ.

ГЛАВА VI.ВСТУПЛЕНЕ БУБЕНЧИКОВА ВЪ ДОЛЖНОСТЬ.

ГЛАВА VII.СЕРМЯЖНОЕ РЫЦАРСТВО ВЫЗЫВАЕТЪ НА ПЛОЩАДЬ ПУБЛИКУ.

ГЛАВА VIII.САТАНА ИСКУСИТЕЛЬ ИЛИ ОТКУПНОЙ ФАКТОРЪ АБРАМКА РАБИНОВЪ, ОНЪ ЖЕ ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИНЪ.

ГЛАВА IX.ГЕРОИЧЕСКАЯ РШИМОСТЬ БУБЕНЧИКОВА.

ГЛАВА X.ПОЖАРЪ.

ГЛАВА XI.ДОНОСЪ.

ГЛАВА XII.БУБЕНЧИКОВЪ ЛОВИТЪ ВОРОВЪ.

ГЛАВА XIII.НОВАЯ БЕСДА СЪ ИСКРИНЫМЪ.

ГЛАВА XIV.КАКЪ ИНОГДА МОЖНО БЕЗЪ БОЮ ОВЛАДТЬ ПУШКОЙ.

ГЛАВА XV.БУБЕНЧИКОВЪ ПРОМАХНУЛСЯ.

ГЛАВА XVI.БУБЕНЧИКОВЪ УБЖДАЕТСЯ, ЧТО ИЗЪ ОМУТА НЕЛЕГКО ВЫЛЗТЬ, РАЗЪ ПОПАВШИ ВЪ НЕГО.

Читайте также: