Председатель. Я предлагаю вам, в виду того, что вы не отвергаете вовсе участия вашего в заговоре, изложить все те обстоятельства, которые сопровождали ваше участие.
Подсудимый Прыжов. Мне в высшей степени было бы выгодно объяснить эти обстоятельства с величайшей подробностью, но я не в силах сделать этого, потому что был болен во время моего ареста и болезнь отняла от меня всю память о том, что было, так что история с Нечаевым вся пропала и как будто провалилась сквозь землю. Затем я испытал допрос, и только с помощью допроса и чтения дела я и имел возможность восстановить в памяти некоторые обстоятельства дела, но я не могу изложить их со всею подробностью, а передам только общее понятие о том участии, которое я принимал в обществе, но не в заговоре.
Я вступил в общество с определенной целью, чисто социальной, понимая вещи в чисто-научном смысле, именно потому, что в продолжение долгого времени, около 15-ти лет, я не имел возможности воспользоваться священным правом, предоставленным всякому человеку на труд, поэтому специальностью моею было составить историю русского народа. Я занимался этой историей не так, как привыкли заниматься наши записные русские ученые, но имел предметом живое изложение, и потому эта история является не перепиской одних архивных документов, а живым рассказом.
Далее Прыжов объяснил, что, когда он 494 познакомился с Нечаевым, последний на него произвел благоприятное впечатление, потому что он сам вышел из народа, сам себя образовал, и притом до такой степени, что мог цитировать целые длинные места из ‘Критики чистого разума’ Канта. Споров о политических убеждениях у Прыжова с Нечаевым никогда не было. Прыжов никогда не говорил ему о своих убеждениях и планах. Прыжов был нужен Нечаеву по совершенно другой причине. В кружках Прыжов никогда не бывал: его целью была только социальная агитация и народе, и он думал, что именно к этой цели стремится общество. Затем отношения к обществу его, Прыжова, ограничивались тем, что он исполнял различные поручения, которые давал ему Нечаев, но он далеко не делал всего того, что Нечаев ему предлагал и что он должен бы был делать как член общества. Так, первая его обязанность как члена общества была — составить около себя кружок. Но он этого не исполнил, а те лица, которые числились членами его кружка, были завербованы самим Нечаевым. Так, в числе членов его кружка значился Николаев, который, в сущности, был непосредственным помощником Нечаева. Он, Прыжов, даже не знал, когда собирается этот кружок, какие он имеет разветвления и чем он занимается. Далее, членам общества было поручено собирание денег, но хотя Прыжову знакома почти половина Москвы, он этого, однако, не исполнил и собрал самую малость. Сверх того, Нечаев поручал Прыжову агитировать в народе, но хотя Прыжов имел очень обширное знакомство в московском народе, почти на 100 верст вокруг Москвы, хотя ему была известна вся подноготная подмосковного края, чуть не каждая фабрика, так как его специальностью было изучение питейного дела, столь близкого к народу, но никаких следов распространения им, Прыжовым, тайного общества в народе дело не представляет. И действительно, он не хотел волновать народ, он слишком любил народ, чтоб отдавать его в руки Нечаева. Наконец Нечаев требовал от него вербовки кучеров, лакеев, цирюльников, дворников, но и это требование его не было исполнено.Другие действия, совершенные им, Прыжовым, имеют случайный характер и большею частью были им самим указаны. Так, например, говорят, что он агитировал в среде студентов Московского университета, но он не был у них на сходках, а у него они были раз или два. Они были присланы к нему его старыми знакомыми для приискания им занятий, в делании бланок, он принимал такое незначительное участие, притом только один раз, когда он застал в квартире Успенского Нечаева за этим занятием, и сделал всего пять штук бланок. Целые две или три недели Нечаев приставал к нему, чтоб он написал прокламацию, зная, что у него, Прыжова, много данных о печальной стороне народной жизни, Прыжов долго отказывался. Однажды Нечаев нашел на столе у Прыжова заметку о влиянии железных дорог на Южную Россию и южно-русских женщин и еще две другие заметки о вольных женщинах и о чиновниках. Из первой заметки Нечаев сделал прокламацию ‘До громады’, по безграмотности, эта прокламация не могла быть написана Прыжовым, который знает малороссийский язык и южно-русскую грамматику: середина прокламации — его, начало переделано, конец прибавлен.
Последнее время Прыжов был болен. Ссор с Нечаевым у него не было, потому что не было даже споров до самого убийства. Относительно убийства и предшествовавших ему совещаний Прыжов, подтверждая показания Кузнецова, прибавил, что он оставил совещание в самом его начале. Против убийства он громко протестовал, но не мог ничего сделать. В питейном доме, против острога, Прыжов прежде имел много знакомых, потому что там можно было получить драгоценные сведения о беглых и преступниках. В Петровской академии Прыжов думал кого-нибудь найти из знакомых для посылок к Нечаеву, а Иванова хотел оставить с собою, но из знакомых никого не нашлось. Николаев, постоянно следивший за Прыжовым, был вооружен револьвером. Теперь мысли Николаева ему известны, но тогда он не мог знать, на что Николаев может решиться. О самом убийстве Прыжов ничего не может показать, потому что в гроте было темно и Прыжов ничего не видел…
После убийства, когда Нечаев занят был лечением своих ран, не знаю, как это сделалось, он взял револьвер и, не удержав будто бы курка, выстрелил в меня в упор. По моему объяснению, это была плата за усердное содействие убийству, т. е. смысл тут совершенно обратный. Усердие мое к убийству было плохое. Такое усердие, что он не мог простить мне его.
Вот в общих чертах моя история. 3 декабря я был арестован. Как арестован, где, — я не помню ничего. Я был болен [в тюрьме], был болен долго в крепости, и еще через 6 месяцев очнулся, следы останутся надолго. Болезнь была слишком трудна, — это была горячка и нервный удар. Я переживал в течение нескольких дней страшные минуты.
Затем Прыжов рассказал о голосах и видениях, которые слышались и представлялись ему во время горячки, прибавив, что с величайшими подробностями все. Это помнит, и кончил свое показание словами: ‘Вот все, что я могу сказать’ (Подсудимый Прыжов говорил скоро и невнятно, а потому его объяснения представляются иногда малопонятными). 495
——
‘Голос’ 1871, No 183. Стенографический отчет.
494. Прыжов, как и в ‘Исповеди’, говорит о себе то в первом, то в третьем лице.