Похороны Н.М. Медведевой, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1899

Время на прочтение: 13 минут(ы)

В. Дорошевич

Похороны Н.М. Медведевой

Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
OCR Бычков М. Н.

‘Не таё…’.

Аким из ‘Власти тьмы’

Жалко, что умер старичок, кладбищенский дьякон, перехоронивший на Ваганьковском всех великих артистов.
Каждый раз, как, хоронили славного артиста Малого театра, старичок-дьякон обращался к живым всегда с одной и той же остротой:
— А, ведь, у нас, на Ваганьковском-то, труппа будет посильнее, чем у вас!
‘Труппа Ваганьковского кладбища’ увеличилась еще одной великой артисткой.
14-го октября, в день 75-летия Малого театра, опустили в могилу Надежду Михайловну Медведеву.
Расскажем, однако, об этом вдвойне печальном событии по порядку.
13-е октября. Отправляясь на Курский вокзал, встречать тело Н.М. Медведевой, я думаю:
— Ну, и толкотня же, наверное, будет.
Москва всегда умела не только при жизни, но и по смерти чтить своих выдающихся деятелей. Эта благородная черта была у нее в характере.
Приезжаю, — по платформе бродят несколько артистов.
— Должно быть, все в залах.
Но и в залах тесноты что-то не замечается. Там-сям два-три человека.
И среди них с недоумевающим видом ходит очень известный в Москве ‘специалист по описанию похорон’. Есть такой тип. О покойниках говорит ‘со смаком’. Он ‘покойника любит’. И когда умирает кто-нибудь из крупных деятелей, — у покойницкого писателя на лице торжество. Словно радуется добрый человек:
— Слава Богу! Случай попрактиковаться вышел!
Обращаюсь к нему:
— Я от Москвы поотвык. Скажите, как вы находите встречу? Для Москвы прилично?
Покойницкий писатель делает ‘высокоспециальное’ лицо:
— Судя по значительности покойника, публики неосновательно. Был, например, такой покойник Родон…
— Был такой упокойник.
— Так тогда, при встрече тела, публики было куда основательнее. В неустойке Москва. Не говоря уже о других значительных покойниках. Например, когда хоронили Ивана Васильевича Самарина…
Судя по всему, ничего похожего на Самаринские похороны не предвидится.
Что тогда было! Один теперь известный товарищ прокурора, тогда занимавшийся адвокатурой и репортерством, — в редакцию своей газеты даже отчет о похоронах доставить не мог: был задержан полицией за то, что ‘лез’, — до того была ошеломлена полиция наплывом публики на похороны ‘не генерала’.
Теперь, наверное, ни одного репортера по такому поводу не арестуют, — что жаль.
Встречаюсь с артистами Малого театра.
— Завтра, в день похорон, у вас спектакля, конечно, не будет?
— Нет, не беспокойтесь, будет!
Странно как-то.
Из 75-ти лет, две трети этого срока Н.М. Медведева служила украшением Малого театра. И в такой день ‘осиротевшую семью артистов’ заставлять играть!
Со стороны театрального начальства большая, большая странность.
— Да сами-то вы, господа артисты, просили, ходатайствовали, чтобы отменили спектакль в этот день?
— Нет. Не просили, неудобно… Как начальство посмотрит…
Гм… Если бы гг. артистам Малого театра стали выдавать чины за выслугу, они бы скоро дослужились до статских советников. Большие обнаруживаются способности!
— Кстати. У вас, ведь, завтра 75-летие театра. ‘Первого русского драматического театра’! Чем же ознаменовывается это событие? Спектакль какой-нибудь особенный?
— Н-нет… Ничем не ознаменовывается… Спектакль как спектакль…
— Что же ставится?
— ‘Идиот’.
В день 75-летия лучшего русского драматического театра поставить не Островского, не Гоголя, не Грибоедова, а безграмотную, бессовестную переделку господина Крылова! Поставить ‘Идиота’, которому бы и ни в какой день на образцовой сцене не место, потому что не дело образцовой сцены поощрять, — не скажем, по деликатности, кражу, а самоуправство над чужой собственностью, — а в такой день, в день 75-летнего юбилея…
— Да кто ж у вас репертуар-то составляет?
— Казначей скакового общества.
Казначей скакового общества участвует обыкновенно в составлении программы скачек. Но при чем же спортсменство в составлении репертуара?
— Таково уж новое теченье!
— Послушайте, однако, я тут не вижу даже всей труппы Малого театра?
— Все и не могли приехать встретить тело. Сегодня в Новом театре даже репетиция не отменена.
Тут уж я, каюсь, не поверил. Заехал потом сам в Новый театр:
— Была репетиция?
— Была-с.
Не отменить репетиции для драматической труппы в тот день, когда эта труппа должна встречать тело великой артистки!
Это уже даже и для спортсменов непростительно.
Будем с интересом ждать смерти Гальтимора. Может быть, тогда в Малом театре отменят хоть репетицию.
10 минут второго. Поезд пришел, пассажиры расходятся. К платформе подают траурный вагон, обитый внутри черной материей, артисты Малого театра и родственники покойной на руках выносят гроб Н.М. Медведевой и ставят на катафалк. Духовенство служит литию.
Если из толпы, окружающей катафалк, исключить любопытных, случайно попавших на зрелище, — останется очень небольшая кучка родственников, артистов Малого театра и три-четыре литератора.
Около меня стоит М.Н. Ермолова. Никогда еще я не видал у нашей знаменитой трагической артистки такого трагического лица. На нем написано глубокое, сильное, могучее горе. Великая ученица оплакивает великую учительницу.
Ермолова с трагическим, полным безутешной скорби лицом, — у гроба Медведевой, — это самое потрясающее, что было в этих похоронах. Единственное потрясающее. Единственное глубокое, единственно, что оставляло впечатление.
— Ну, что ж вы? Идите, возлагайте венок от ‘России’! — говорил мне коллега, московский журналист.
— А я возложу после венков от московской прессы.
— Вам придется, в таком случае, или не ждать ни минуты, или ждать очень долго. Ни одного венка от московской печати на гроб Медведевой нет.
— Не может быть?!
Во время похорон Самарина я сотрудничал в одной нищей, умиравшей московской газете. И то мы наскребли на дне кассы на маленький венок. Нельзя было литераторам не почтить памяти великого артиста.
Правда, мы не отличались в то время такой почтительностью: теперь московские газеты сообщают даже о проездах и отъездах, кажется, письмоводителей из участков.
Но, впрочем, может быть, московские газеты возложат свои венки завтра, в день похорон. Отложим их на завтра.
— А где же председатель Общества драматических писателей? Уж им-то, кажется, была и была полезна покойная?
Ах, председатель ужасно занят приготовлениями к завтраку в ‘Славянском базаре’, по случаю юбилея общества.
— Где же хоть секретарь?
И секретарь очень занят. Может быть, он как раз в настоящее время получает свои 17, — или сколько он там их получает, — тысяч!
— Ну, хоть казначей?
И казначей занят. Получает свои семь тысяч.
— Значит, от драматических писателей никого?
— Никого.
— А где же хоть венок ‘из приличия’?
— И венка нет.
Отложим и драматических писателей на завтра.
— А где артисты, директора частных сцен?
— И их никого нет.
И идя за гробом Н.М. Медведевой, который несут сослуживцы, я с удивлением спрашиваю соседа:
— В Москве я или не в Москве?
— В самой настоящей теперешней Москве.

* * *

14-е октября. День похорон.
Церковь Благовещения, на Тверской, конечно, полна. Не уместившиеся в церкви толкутся на паперти на церковном дворе.
— А был такой покойник Градов-Соколов, — бормочет мне ‘покойницкий писатель’, — так когда его хоронили, — куда больше тогда оживления было…
Ах, смолкните вы, г. покойницкий писатель! И без вас воспоминания о ‘прежней Москве’ и сравнения лезут в голову.
Пока идет служба в переполненной церкви, — на церковном дворе разговорился с одним старым театралом.
— Что это, скажите, тон у артистов Малого театра такой тихонький? Прежде, что-то помнится, ‘олимпийцы’ эти таким тоном не говорили.
— Как бы вам сказать! Немножко их Художественный театр ‘убивает’: уж очень московская публика тому театру поклоняться начала. А с другой стороны, — и это ‘слушайтесь начальства’ уж очень в ушах, словно похоронный колокол, гудит. Тут, знаете ли, притихнешь, когда только и говорят: ‘слушайтесь начальства, и ничего более’. Уж очень от театра ‘службой’ пахнуло. Ну, и призавял артист…
— Сегодня-то можно бы и оправиться. На их улице праздник, — 75-летие их славного театра. На их улице и скорбь: Н.М. Медведеву хоронят.
— В этот-то день и призавяли сильные. Тяжело служащим на похоронах артиста… Но много ли нам артистов хоронить осталось? Если так пойдет, мы, с Божьей помощью, больше исправным служащим, считающимся на хорошем счету, аплодировать будем.
Несут.
Поклониться артистке, для которой театр был храм, а не канцелярия.
Народ повалил из церкви. Понесли венки. Как-то отнеслись к памяти артистки, которую ‘боготворила вся Москва’?
Изо всей московской печати возложить на гроб великой артистки венок догадалась только одна газета — ‘Московский Листок’.
От Общества русских драматических писателей ни депутации, ни венка.
Можно же драматургам так предстоящей кормежкой увлечься, чтобы даже смерти Н.М. Медведевой не заметить.
От частных театров и венки есть, и кое-кто из актеров.
— А где же Корш? Он всегда на всех похоронах, бывало, больше всех вертелся, прыгал, — и вообще такое впечатление производил, словно он-то и есть ‘виновник торжества’.
— И Корша, представьте, нет. Да что Корша самого! Венка от его театра нет!
Игнорирует.
Тут уж я, прямо, с сожалением посмотрел на артистов Малого театра.
Если уж даже бывший содержатель вешалки до такой смелости дошел, — дело совсем в Москве плохо. Не обратить никакого внимания на похороны старейшей артистки Малого театра, — на такую дерзость г. Корш прежде бы не отважился.
Конечно, памяти почившей артистки это решительно все равно. Вот уж именно: ‘что он Гекубе’?
Да и публике тоже решительно все равно: ‘Театра-фарса’ нет, ‘Театр-водевиль’ есть. Не все ли равно?
Но как показатель того, насколько подупал в Москве ‘решпект’ Малого театра, — это характерно. Прежде, повторяю, г. Коршу такого ‘игнорирования’ Малого театра не пришло бы в голову.
Родственники и артист петербургской оперы г. Фигнер выносят гроб из церкви. Ставят на катафалк, печальное шествие трогается, — и, чем ближе к кладбищу, тем вереница провожатых становится все меньше и меньше, и на кладбище является уж так обидно мало, — что, если бы был жив старичок ваганьковский дьякон, перехоронивший всех великих артистов и повторявший всегда одну и ту же остроту, — он бы, наверное, удивился.
— Позвольте! Ту ли Медведеву хоронят? Ужели Надежду Михайловну?
На похоронах купца второй гильдии бывает в Москве народу не меньше, не говоря уже о купцах первой гильдии!
Гордость и украшение русской сцены, руководительницу и наставницу двух поколений артистов, носительницу лучших заветов великого прошлого, последнюю из ‘стаи славных’, — опускают в могилу, рядом с могилой ее мужа, артиста Охотина, для памятника которого сама Н.М. Медведева избрала горькие стихи Соймонова:
‘Он сердцем жил, и сердце это билось
Любовью чистой и святой,
Он в жизни шел тернистою тропой,
Так мудрено ль, что сердце то разбилось?’
Горькие стихи, которые звучат горьким упреком многим и многим закулисным терниям, которыми была усеяна дорога покойного артиста…
Зарычала земля, посыпавшаяся на гроб, — и у края могилы стал присяжный поверенный Шубинский.
Г-н Шубинский вызывал пред собравшимися, — увы! — малочисленными, — дорогой образ незабвенной артистки:
— Это было поистине редкое человеческое сердце, сохранившее неувядаемую молодость до последних мгновений жизни. Всем памятно ее прекрасное лицо, поражавшее своей моложавостью, ее речь, в минуту увлечения, так и звучавшая серебром молодости.
От этого описания, г. Шубинский перешел к определению того места, которое занимает покойная в истории театра:
— Говорят, бессмертие несвойственно сценическим деятелям. Я думаю иначе. Разве имена великих артистов, как символ бессмертия, не живут посреди нас? Разве имя Щепкина, к которому ближе всех по свойствам своего таланта стояла покойная, не близко нам? Разве, стоя среди двух исполинов непосредственности, великого гения трагедии — Мочалова и великого гения комедии — Садовского, Щепкин не оставил нам своих неувядаемых художественных заветов, великого художественного светоча, озаряющего до сих пор путь не только сцены, но и драматургии! Нет, все истинно художественное переживает своих творцов! Так и Надежда Михайловна, подобно незабвенному Щепкину, оставила нам великие заветы художественного реализма, воплощенные в ее несравненной игре, в целой плеяде прекрасных служительниц сценического искусства.
Упомянув о том, что все, кто обращался к покойной за помощью, советом, с сомнением, за указанием, — ‘уходили от нее утешенные, ободренные и просвещенные’, оратор закончил речь очерком общественной деятельности покойной:
— Свою полувековую деятельность покойная начала в эпоху, чуждую тому, что представляют собою театры в настоящие дни: жизненный прогресс еще не коснулся их. Тогда господствовали лишь казенные театры. Но время двигалось вперед, частные театры, составлявшие лишь достояние провинции, народились и в столицах, образовалось многолюдное сословие артистов частных сцен, а это, в свою очередь, выдвинуло и столь свойственную нашему времени идею коллективизма, постепенно стало ослабевать различие между служителями казенных и частных сцен, и вот в недавние дни преграда, разделявшая их, как бы разрушилась совсем, и все они собрались в братском союзе отпраздновать день общего единения. Кто же явился выразителем их чувств, надежд, заветов и ожиданий? Чей голос с искренностью и глубиною зазвучал в ответ на общие запросы сценической жизни? Это был голос Надежды Михайловны. Молодость, присущая ее сердцу, явила и здесь прекрасный отклик всеобщим надеждам и пожеланиям. Это была последняя ступень к великой памяти о ней. Ее прекрасное сердце надолго переживет ее. Я не говорю над ее могилой ‘вечная память’, а скажу ‘вечная слава’ знаменитой артистке, великой учительнице, прекрасной носительнице лучших сценических заветов.
И эти горячие, прекрасные слова звучали такой иронией при взгляде на маленькую кучку людей, окружавшую могилу.
— Надежда умерла! — прозвучал громкий, растроганный голос.
Это говорил старый товарищ покойной, М.А. Дурново, бывший артист Малого театра, удалившийся от дел.
Он сказал несколько слов о том, что ‘жив Малый театр’:
— Мы хороним трупы, но жива труппа.
Жива ли?
По крайней мере, не подает никаких признаков жизни.
Новая речь.
— Кто-нибудь из Малого театра?
— Нет. Один помощник присяжного поверенного.
Не надо вовсе быть Медведевой, чтобы на могиле произнес речь помощник присяжного поверенного! На чьих похоронах не произносят речей помощники присяжных поверенных? Они говорят для практики.
И всё.
Все с недоумением поглядывают на премьеров Малого театра.
Хоть бы одно слово!
Одно простое ‘спасибо’ от имени труппы великой учительнице.
Одно товарищеское ‘прости’.
Ни звука.
Да и говорят ли когда-нибудь эти господа, если даже у могилы Медведевой, в день 75-летия Малого театра, у них не рождается ни одной мысли, которую стоило бы высказать вслух.
Это производит тягостное впечатление…
Молчат премьеры, за ними молчат и второстепенные.
— Да неужели так-таки и нельзя ничего найти сказать о Медведевой?
— Как ничего? О такой артистке? О таком товарище? О таком человеке?
— Чего ж вы молчите?
— Неловко. Премьеры молчат, — а нам неудобно начинать первым!
О, господа, господа! Сколько превосходных чиновников потеряли в вашем лице наши департаменты!
И только один образ остается в памяти на этих похоронах ‘сослуживицы’, образ величественный, скорбный, прекрасный.
Это трагическое, полное скорби, горя лицо М.Н. Ермоловой, стоящей у могилы великой учительницы.
На могильном холме вырастает груда венков, — все расходятся.
Так кончаются эти скромные похороны, очень скромные для Медведевой, чересчур скромные для Москвы.
— Москва, однако…
— Чего там ‘однако’. Прямо — осрамилась Москва. Срамота-с. Не та Москва! Купец да вицмундир, — вот перед чем только и кланяется теперешняя Москва. Теперь в Москве и Аксаков умри, таких бы похорон не было. В Москве и жить тяжело, и умирать скверно.
Действительно… не таё…

КОММЕНТАРИИ

Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том ‘Сцена’ девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве ‘Петроград’ небольшую книжечку ‘Старая театральная Москва’ (Пг.—М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания (‘Рассказы и очерки’, М., ‘Московский рабочий’, 1962, 2-е изд., М., 1966, Избранные страницы. М., ‘Московский рабочий’, 1986, Рассказы и очерки. М., ‘Современник’, 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти ‘возвраты’ вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется ‘история с полтавским помещиком’. Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, ‘швов’ не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: ‘Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми, все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор’.
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран ‘средний вариант’ — сохранен и кугелевский ‘монтаж’, и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и ‘кугелевского’ издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник ‘Старая театральная Москва’, целиком включен восьмой том собрания сочинений ‘Сцена’. Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — ‘Одесского листка’, ‘Петербургской газеты’, ‘России’, ‘Русского слова’.
Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, ‘неправильного’ синтаксиса Дорошевича, его знаменитой ‘короткой строки’, разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Старая театральная Москва. — В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.—М., ‘Петроград’, 1923.
Литераторы и общественные деятели. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).

ПОХОРОНЫ Н.М. МЕДВЕДЕВОЙ

Впервые — ‘Россия’, 1899, No 171 (под заголовком ‘В Москве’).
Эпиграф из пьесы Л.Н. Толстого ‘Власть тьмы’.
Медведева (по мужу — Гайдукова) Надежда Михайловна (1832—1899) — русская актриса, ученица М.С. Щепкина, с 1849 г. выступала на сцене Малого театра. Ее талант в особенности проявил себя в ролях пожилых светских женщин, главным образом в пьесах А.Н. Островского.
Отправляясь на Курский вокзал встречать тело Н.М. Медведевой… — Актриса умерла 24 сентября 1899 г. на острове Корфу (Греция).
14-го октября, в день 75-летия Малого театра… — Формирование труппы Малого театра началось в середине XVIII века. С 14 октября 1824 г. драматические спектакли были перенесены в здание, перестроенное по проекту архитектора О.И. Бове (дом Варгана на Петровской площади) и получившее название Малого театра. С этой датой и связан был его 75-летний юбилей в 1899 г.
Родон — см. ‘М.В. Лентовский’.
‘Идиот’… безграмотную, бессовестную переделку господина Крылова!— 14 октября 1899 г. на сцене Малого театра шла драма ‘Идиот’ В.А. Крылова и С. Сутугина (О.Г. Этингера) по роману Ф.М. Достоевского. См. также ‘Маленькое письмо’.
Да кто ж у вас репертуар-то составляет? Казначей скакового общества. — Имеется в виду Владимир Александрович Нелидов (1869—1926) — чиновник особых поручений при Московской конторе императорских театров с 1893 по 1900 гг., затем до 1907 г. заведующий репертуаром Малого театра и с 1907 по 1909 гг. управляющий его труппой. Был казначеем Московского скакового общества. Выступал как театральный критик (под псевдонимом Архелай) в газете ‘Русское слово’. В воспоминаниях называет Дорошевича своим ‘руководителем в газетных писаниях’ (В.А. Нелидов. Театральная Москва. Сорок лет московских театров. М., 2002, с. 320).
Новый театр — филиал Малого и Большого театров, работал в Москве в 1898—1907 гг., состоял из драматической и оперной трупп.
Не отменить репетиции для драматической труппы в тот день … — В.А. Нелидов, отмечая придирчивость прессы по отношению к театральным чиновникам, пишет в своих воспоминаниях: ‘Умирает осенью 1899 года в Крыму Медведева. Умирает сравнительно неожиданно, ее прах везут в Москву, и он должен прибыть в 12 часов дня, а за день до ее кончины выходит ‘журнал распоряжений’, где отпечатаны репетиции на неделю вперед. По положению Императорских театров ‘спектакли и репетиции в Императорских театрах отменяются только в случае кончины высочайших особ’ (статья закона, том 10). В 11 часов у нас в Малом в день прибытия тела назначена репетиция и если отменить ее официально, усердствующие субъекты донесут ‘куда надо’ и… пошла писать.
Придумали так: начали формально репетицию в 11 часов утра, через пять минут ее кончили (продолжительность в законе не указана), и все задолго до срока на вокзале. А наутро заметка самого Дорошевича, руководителя моих первых шагов журналистики и личного большого друга, заметка такая: ‘…А репетиция в Малом театре отменена не была. Не стоило. Умерла только Медведева. Подождем смерти Гальтимора (этот знаменитый жеребец всегда пускался в ход), тогда господин управляющий труппою, большой любитель спорта, даст Бог, отменит и спектакль’ (В.А. Нелидов. Театральная Москва. Сорок лет московских театров, с. 206—207).
Гальтимор — ‘был знаменитый конь, английский дербист, купленный Московским скаковым обществом для России’ (В.А. Нелидов. Театральная Москва. Сорок лет московских театров, с. 168).
Великомученица оплакивает великую учительницу. — Медведева открыла талант Ермоловой, поручив ей в свой бенефис (1870 г.) исполнение роли Эмилии Галотти в одноименной драме Г. Лессинга (вместо заболевшей Г.Н. Федотовой). Спектакль имел большой успех, и с того времени Медведева стала руководителем и другом Ермоловой.
…возлагайте венок от ‘России’! — Дорошевич в то время работал в петербургской газете ‘Россия’.
Во время похорон Самарина я работал в одной нищей, умиравшей московской газете. — И.В. Самарин (см. комм. к очерку ‘М.В. Лентовский’) умер 13 августа 1885 г. Дорошевич работал тогда в газете ‘Голос Москвы’ (см. комм, к очерку ‘Дмитрий Савватеевич Дмитриев’).
‘Московский листок’ — см. комм. к очерку ‘М.В. Лентовский’.
что он Гекубе? — слова Гамлета из одноименной трагедии В. Шекспира.
‘Решпект’, респект — почет, уважение. Здесь: авторитет.
Охотин Василий Алексеевич (1850—1892) — артист Малого театра
стихи Соймонова: ‘Он сердцем жил, и сердце это билось…’ Соймонов Михаил Николаевич (1851—1888) — русский поэт. ‘Он сердцем жил…’ — цитата из стихотворения, опубликованного в его сборнике ‘Недопетые песни’. СПб., 1891.
Дурново Михаил Александрович (1837—1914) — актер Малого театра с 1870 по 1891 г.
Вицмундир — здесь: чиновник.
и Аксаков умри… — Имеется в виду публицист И.С. Аксаков, умерший 27 января 1886 г. См. ‘М.В. Лентовский’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека