Поэзия и жизнь
Поэзия и жизнь
Примечания
Примечания
Поэзия и жизнь, Павленко Петр Андреевич, Год: 1945
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Петр Павленко
Собрание сочинений в шести томах
Том шестой
Поэт Эффенди Капиев написал книгу о живом поэте, не назвав имени своего героя. Читатель, однако, сразу угадывает его, и предисловие автора, являющееся, как всякое предисловие, попыткой оправдать задуманное, нисколько не обманывает читательского чутья.
‘Автор ставил перед собой дерзкую задачу — показать через поэта прозу жизни, ее течение и будничный колорит’, — говорит Капиев, а читатель находит в его книге как раз противоположное — показ через прозу жизни, ее течение и будничный колорит личности поэта, и именно это-то он и признает за своевольную и дерзкую задачу, и именно под этим углом зрения с живою благодарностью прочтет повествование, чувствуя, что прав был автор, сказав: ‘Бывает довольно и капли, чтобы ощутить в ней соленый привкус моря’.
Эффенди Капиев был фигурой чрезвычайно своеобразной в русской советской литературе. Горец, он писал по-русски. Русский по своей культуре, он был весь во власти древней горской поэзии, и его литературный вкус, не пренебрегавший Байроном и Стендалем, не чуждавшийся старой иранской поэзии, но выросший и окрепший на русском стихе от Пушкина до наших дней, всегда склонялся к волшебной чистоте устной народной песни — горской песни.
Он шел на поиски куда-то вдаль, к фольклору, к тому, что многим казалось доживающим последние сроки, и уж во всяком случае не выходящим из границ, быть может и чудесной, но все же на забвение обреченной экзотики.
На этом своем поэтическом пути он встретил живого поэта огромной силы. Эго был Сулейман Стальский. Таким, вероятно, мечтал стать сам Капиев или такого мечтал он создать своим воображением художника. Жизнь опередила Капиева. Воображаемый поэт существовал реально. Стих могучей силы в теле упрямца-подвижника уже многие годы властвовал в горах.
Честолюбец примкнул бы к Стальскому, как принято говорить в авиации, ведомым, стал бы вторым продолжателем не им начатого и, быть может, поэтическим наследником всего того, что могло определиться в результате двойных усилий.
Как иногда случается в поэзии, тем более в берущей начало от устной, ведомый мог опередить ведущего — из них двоих младший обладал тем, что отсутствовало у старшего, — уменьем владеть русским стихом, и оттого был ближе к печатному станку. Имя же Стальского в те годы почти не пересекало границ Дагестана. Стихи его за пределами родины знавали лишь редкие сотни профессионалов.
Эффенди Капиев был сам поэтом. В поисках самого себя он нашел другого, уже сформировавшегося и властного поэта с большой жизнью. И Капиев с самоотверженностью истинного поэта склонился перед находкой. Он стал первым переводчиком Стальского на русский язык. Голос мудреца из аула Ашага-Сталь, в котором не бывали в то время многие из дагестанских литераторов, воображавших себя новаторами и чуть ли не зачинателями литературы, пронесся над всей страной и покорил всех. Оказалось, что в глубине Дагестана живет великий поэт, которого недоставало всем нам. Человеком, который осчастливил нас Стальским, был Капиев. Мне и по сю пору его переводы кажутся лучшими, но даже не в этом дело. Нет смысла утверждать, что уже никогда и никто не сумеет нам передать стихи великого Сулеймана с большей силою и поэтическим тактом, чем это сделал Капиев. Важно не забывать другого обстоятельства, что Капиев был первым и что в те годы, когда он знакомил нас со Стальским, не было никого сильнее, чем он, да и не могло быть. Капиев переводил Стальского, как он переводил бы самого себя. Он вносил в перевод дух той поэтической и культурной широты, которая была свойственна ему самому, но сохранил и ту своеобычность поэзии, которая была присуща одному Стальскому, хотя оказывалась не чуждой и поэтической натуре Капиева. Будь Стальский счастливой, но случайной встречей, — Капиев ограничился бы ролью его переводчика.
Так Бунин, переведя ‘Гайавату’, продолжал свой, далекий от Лонгфелло, путь исканий, никогда впоследствии не испытав на себе влияния со стороны этого столь сильного, но в общем случайного ‘попутчика’.
Поэзия Капиева впадала в море, которое сначала не имело имени. Потом он узнал, что это море — Стальский, и этому морю, в котором растворилась его собственная судьба, он отдал всю жизнь.
Так определилась его проза, и книга ‘Поэт’ тоже родом из аула Ашага-Сталь, и кажется, что она — не произведение одного, а запись, летопись, сказание многих, лишь бережно собранное одним.
Герой книги не назван, но мы не будем делать вид, что мы не узнаем его. Это — Стальский. Наличие имени свело бы книгу к мемуарам, и она едва ли выиграла бы от этого.
Книга Э. Капиева ‘Поэт’ выросла из записей о Сулеймане Стальском, но так как старец этот давно жил в душе автора записей в качестве поэтического образа, то, оставив в стороне строго очерченные границы биографии, Капиев попробовал написать, каким он мыслит себе образ поэта нашего времени.
И в этом-то заключается своевольность дерзкой попытки его. Описывая очаровательного сельского старика, устно сочиняющего стихи, припоминая, довоображая и по-своему многое транспонируя из того, что он знал из реальной жизни Стальского, Капиев создал вдохновенный портрет поэта эпохи.
Разве это не Стальский, не Джамбул, даже не Маяковский, не Горький? Здесь что-то от всех и больше всего — от времени.
За поэтическими новеллами, из которых, однако, не все, надо признать, одинаково хороши и законченны, встает сложная, умно и остро поставленная проблема единства жизни и поэзии и органической слиянности поэта с жизнью.
На буколических примерах колхозной действительности, в строках, как бы нарочито наивных, рисуется поэт-работник, поэт-труженик, участник общего дела, его певец, его ходатай и защитник, поэт-организатор жизни, поэт-вождь, стихами строящий человеческие души.
Композиционная сторона книги чрезвычайно своеобразна. Это собрание маленьких жанровых этюдов, коротких притчей, беллетризованных диалогов, так любимых на Востоке и представляющих из себя мозаичную основу любого прозаического произведения, будь то философский трактат или ‘Шехерезада’.
Капиев не изменил фольклору даже в выборе композиции своей книги. Он выбрал именно ту манеру, которая сложилась в итоге многовекового устного рассказывания, когда рассказчик и является подлинным автором материала, может быть созданного не им самим, но это не имеет значения. Рассказчик раскладывает мозаику темы не всегда одинаково, но каждый раз исходя из учета своей аудитории и той идеи, которая в данный момент объединяет его с аудиторией.
Притчи связаны с идеей не внешне, не сюжетно, а внутренне, порядок их можно менять, общее впечатление создается не последовательностью, а его внутренним, эмоциональным рисунком.
Огромное значение будет иметь книга Эффенди Капиева при изучении личности Сулеймана Стальского, хотя, повторяем, сам автор не настаивал в предисловии, чтобы его работа воспринималась биографически точно.
Это не биография, а легенды о Сулеймане, но легенды, очень близкие к правде даже и в том возможном случае, когда они выдуманы. Это — поэтическое пособие для понимания поэта, и таким оно надолго останется в читательской памяти.
Книга притчей ‘Поэт’ являлась той смелой заявкой на собственный голос в искусстве, которая открывала молотому поэту Эффенди Капиеву многообещающую дорогу.
Поэт-горец, прославленный переводчик Стальского, сформировался и как интересный русский прозаик, пишущий о своем исконном на языке, чужом по крови, но единственно родном по культуре.
Это явление ново и богато возможностями. Оно — порождение советского строя и той ленинско-сталинской дружбы народов, которая создает нам новые реальные возможности выражения нашего единства и глубочайшего духовного братства.
Эффенди Капиев был пионером в этой новой для всех нас области. Его поэтические средства только приобретали зрелую силу. В дни Отечественной войны Капиев, даже будучи больным, работает в красноармейской газете на Северном Кавказе. Ему суждено было создать отличные книги. Он был еще весь впереди.
И не только по-человечески, но и — более того — профессионально жаль, что так рано ушел от нас талантливый и энергичный писатель, на долю которого выпало раскрыть нам тот неизвестный мир устных литератур, из недр которых встали такие гиганты, как Стальский и Джамбул.
1945
Поэзия и жизнь. — Впервые опубликовано в ‘Литературной газете’, No 10 от 3 марта 1945 года. Статья написана на книгу Эффенди Капиева ‘Поэт’ о Сулеймане Стальском (‘Советский писатель’, М. 1945).
Печатается по тексту ‘Литературной газеты’.