Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Поэзия действия
Поэзия действия
Примечания
Примечания
———————————————————————
Поэзия действия, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1923
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Спрашивают: Маяковский хороший поэт или плохой? Не знаю. По-моему, он вообще не поэт, а полководец. Родился ‘здоровенным, с шагом саженным’, ‘жилистой громадой’, ‘глыбой’. Неизвестно ‘каким Голиафом зачат, такой большой’, так сила по жилочкам и переливается, кажется, встань он на ноги, земля не выдержит. Ему бы порасправить плечи молодецкие, поразмять спину, потешить свое богатырское сердце. Ему бы рубить наотмашь, воевать, драться. А вместо кольчуг и шлема надели на него нелепый пиджак и дали в руки перо. И вот он ‘громадный горбится в окне’ — обезоруженный витязь, полководец без войска. Не легко писать стихи, когда яростно презираешь все, что похоже на поэтов и поэзию.
Сегодня надо кастетом
Кроиться миру в черепе.
Вообще надо действовать, делать, что то создавать, над чем то работать, а не рифмовать слезы и грезы и стряпать варево из соловьев и роз.
Если не позволено выстроить все человечество в ряд и зашвырять его камнями, если уж суждено действовать не мускулами, а словами, что же, остается чудо. Требуется слова сделать такими же плотными и тяжелыми, как камни и запускать ими в толпу так, чтобы результат был немедленный и решительный. Завыли, разбежались с проломленными головами, значит работа правильная: рука верная и удар без промаха А рассеяв врагов, забрав их крепости и одержав ставные пооеды, петь себе гимны: ‘Великому воеводе и победителю’. Это вот одна сторона творчества: воина и победа, а другая — постройка. Из оставшихся камней можно что нибудь строить, например великое будущее Р. С. Ф. С. Р. или грядущий земной рай коммунизма. Тут воинственный азарт сменяется пафосом мастера-каменщика. Ведь этот подвиг ‘труднее божеского втрое’. Бог создавал из ничего,
А нам
Не только новое строя
Фантазировать
А еще издинамитить старое.
Маяковский принимает звание поэта только при условии, что оно будет отнято у всех, писавших до него. По армиям искусств отдается лаконический приказ: ‘упразднить’…
‘Это вам / прикрывшимся листиками мистики, / лбы морщинами изрыв — / футуристики, / имажинистики. / акмеистики, / запутавшиеся в паутине рифм.
Бросьте! / Забудьте, / плюньте / и на рифмы / и на прочие мерехлюндии / из арсеналов искусств… Мастера, а не длинноволосые проповедники / нужны сейчас нам!’
Искусство должно быть делом, поэт — рабочим. Маяковский уверяет, что он тоже — фабрика, ‘а если без труб / то может / мне/ без труб труднее’.
Довольно поэты пели, как птицы: теперь они зарегистрированы, внесены в армию трудящихся, отныне искусство становится полезным: его цель ‘выволочь Республику из грязи’. Разве поэты не древообделочннки — они ‘голов людских обделывают дубы’. Они — слесари, так как ‘мозги шлифуют рашпилем языка’. Когда Маяковский утверждает, что песнь громит вокзалы’, что ‘все совдепы не сдвинут армий, если марш не дадут музыканты’, это не поэтическая фигура, а реальность. Словарь становится арсеналом, ритм пулей, рифма — ‘огнем из здания в здание’. Без истовой веры в материальность слова, в его взрывчатую силу — не было бы всей поэзии Маяковского. Звуком можно хлестать, как плетью, ревом долбить и громить. Что же остается Делать связанному, как не кричать?
Я вот тоже ору, а доказать ничего не могу.
Наплевать на доказательства, — важно, что от этого рыка 0 то сотрясается, что то рушится.
Выреву голос огромный.
Его стихи для улицы, площадей, миллионных митингов его голос рассчитан на далекие раскаты, на многоязыкое эхо. Ему нужно ‘мир огромить мощью голоса’.
‘О-го-го могу / зальется высоко, высоко. / О-го-го могу / и охоты поэта сокол / голос / мягко сойдет на низы’.
Это нутряное, звериное о-го-го, это ржание и мычание звучит под всеми его словами. Думается, что тембр голоса, низкий горловой тон порождает и образы, и темы его стихов. Только для широкого раската, для оуйного разбега звуковой стихии использованы чувства и образы. Маяковский не потому рычит, что негодует, обличает или проклинает, он подыскивает объекты своего аффекта для того, чтобы рычать. Вот отчего он, ‘нежный’, почти не знает лирики, вот откуда эти марши, оды, гимны, эта поэма ‘150.000.000’, посвященная ‘всем, всем, всем’. Для резонанса нужно пространство — и поэт — воздвигается над землей ‘Маяковской радиостанцией’, взлетает на небо, покоряет вместе с ‘красным Иваном’ весь мир, проповедует всему человечеству, вмешивается в дела мироздания. Ему, огромному, нужен простор: масштабы его космические, цифры — девятизначные. Ему тесно в настоящем — он творит для будущего.
‘Будущее наступило. / Будущее победитель. / Эй, века на поклон идите’.
И между ‘было’ и ‘будет’ сломана перегородка. Столетия мелькают мигами. Утопия врезывается в действительность, и трубы будущих побед оглашают сегодняшние битвы. Долой старые сказанья, когда на глазах наших творится миф, когда
Стоит будущих былин Святогор
Богатырь.
Чтоб поэт перерос веков сроки,
Чтоб поэт
Человечеством полководить мог
Со всей вселенной впитывать соки.
Стать живым мифом — это почти то же, что быть взятым живым на небо. Готовясь к своей карьере полубога (а впоследствии, вероятно, и бога) Маяковский дает материалы для своей иконографии и жития. Лик его необъятен, прием — сравнения, вроде следующих: ‘Если б был я / маленький / как великий океан’. ‘О если б был я / тихий, как гром’, ‘тусклый, / как солнце’, ‘косноязычный, / как Дант иль Петрарка’.
Житие написано обстоятельно, тут есть: ‘Рождество Маяковского’ (‘небывалое чудо ХХ-го века!’), ‘Страсти Маяковского’, ‘Маяковский в небе’, ‘Маяковский векам’. Наиболее чистый вид ‘mania grandiosa’ в современной поэзии-Но вернемся к действительности — Святогор совсем уж не так громаден. В истории русской литературы с ним будет связано воспоминание о смелой реакции на романтическисимволическую традицию нашей поэзии. В его лице футуризм возвращается к некрасовской оде и сатире, к балагурному слогу раешников, к формам фольклора. Маяковский резко поставил вопрос о ‘конструктивной’ поэзии, не описывающей, а творящей вещи, но до сих пор этот вопрос остается без ответа.
Впервые: ‘Звено’, No 13 от 30 апреля 1923.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.