Подводное жилище, Пембертон Макс, Год: 1904

Переводы
Время на прочтение: 194 минут(ы)
Скачать в PDF
Макс Пембертон

Подводное жилище

Scan Mobb Deep, OCR&Readcheck by Zavalery http://www.pocketlib.ru
‘Пембертон Макс. Подводное жилище/романы’: АОЗТ ‘Принт-Ателье’, Москва, 1995
ISBN 5-88763-070-1

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В которой Джэспер Бэгг сообщает о своем намерении совершить путешествие по Тихому океану и зафрахтовать пароход ‘Южный Крест’ через посредство конторы ‘Филиппс Вестбюри и компания’.

Немало друзей и знакомых советовали мне писать историю моих приключений, и я решился, наконец, приняться за этот труд, несмотря на недостаток способностей и подготовки. Моряку по профессии, получившему образование в простой школе родного городишки, мне, капитану Джэсперу Бэггу, нелегко объяснить публике необычные происшествия, свидетелем которых довелось мне быть, и сделать правдоподобными для недоверчивых читателей вещи, выходящие из ряда обыкновенных явлений будничной жизни современного человека. Постараюсь справиться с этой трудной задачей по возможности, предоставляя господам журналистам, равно как и ученым специалистам, право критиковать, доказывать или отрицать причины, результаты или даже возможность явлений, о которых мне придется рассказывать.
3-го мая 1899 года, в 3 часа пополудни, наш старший боцман Гарри Доэс первый заметил землю на горизонте. Наше путешествие приближалось к концу. 53 дня тому назад выехали мы из Сусемптона, и за все это время никто из экипажа не мог догадаться, для чего предпринято наше путешествие в Тихий океан.
Большинство предполагало нечто вроде морской прогулки, вызванной страстью к дальним плаваниям… Они припоминали, что их капитан еще мальчиком бежал из школы на яхту лорда Кэнтона, которой командовал в то время старый товарищ моего отца… Другие удивлялись тому, что наш ‘Южный Крест’ прошел через Суэцкий канал, чего обыкновенно не делают суда путешественников ради собственного удовольствия, и не понимали, откуда у бедного морского офицера, каким меня все знали, нашлись не только 500 фунтов стерлингов для уплаты комиссионной конторе ‘Филиппс Вестбюри’, но и еще большая сумма, необходимая для содержания команды, которой я платил лучше многих знатных любителей мореплавания, собственников роскошных паровых яхт. я предполагал разрешить недоумение моего экипажа своевременно, намекая лишь изредка на то, что материальные интересы моих подчиненных гарантированы одной богатой леди, по желанию которой предпринято путешествие, но что именно поэтому я и не могу немедленно удовлетворить общее любопытство. Мистер Джэкоб, мой старший офицер, и Питер Блэй, старый приятель, поехавший со мной специально потому, что я умел удерживать его от несчастной страсти к вину, догадывались кое о чем, хотя и не знали ничего положительного. Оба служили уже под моим начальством на яхте мисс Руфь Белленден и помнили, что муж молодой леди увез ее в свадебное путешествие куда-то на дальний восток. Они не раз намекали на то, что наша прежняя молодая хозяйка не осталась без влияния на направление пути ‘Южного Креста’ и, в сущности, я не сердился за такое предположение, хотя и должен был держать язык за зубами и не объяснять цели моего путешествия в интересах самой молодой леди…
Итак, 3-го мая, в четвертом часу пополудни, старший боцман Гарри Доэс, первым разглядевший землю на горизонте, сошел вниз в сопровождении кое-кого из экипажа, чтобы узнать мои приказания. Мистер Джэкоб только что окончил свою вахту, и Питер Блэй, сменивший его, уже собирался посылать за мной, когда я сам поднялся на командирский мостик и навел подзорную трубу на едва виднеющиеся очертания берега… Так как мы находились в это время на 150-ом градусе восточной долготы, то я и предположил вначале, что вижу один из островов, давно известных всем судам, крейсирующим между Сан-Франциско и Японией. Но, приглядевшись внимательнее к быстро приближающимся берегам и специально к скалистой возвышенности на северо-западе, я понял, что мы находимся в виду того самого Кеннского острова, который был целью нашего путешествия.
— Поздравляю, ребята, — обратился я к собравшейся команде, — вот мы и у места назначения. Погода прекрасная, у нас на судне все, слава Богу, благополучно, денька через три-четыре, пожалуй, и в обратный путь можно будет пуститься! — Слова мои были приняты громкими криками радости, а Питер Блэй, ходивший последние две недели нахмурившись, вздохнул, как человек, сбросивший с плеч давящую его тяжесть.
— Спасибо за добрую весть, капитан, — проговорил он, улыбаясь всем своим круглым, потемневшим от морского ветра лицом. — Хотя, надеюсь, вы и не сомневаетесь в том, что я готов в точности исполнять свои обязанности во всякую погоду, но, правду сказать, проклятое солнце печет здесь так невыносимо, что способно изжарить самого терпеливого человека, а потому перспектива близкого возвращения на родину особенно приятна моему сердцу… Прикажете уменьшить пары или приготовить якорь?
— Не отдавайте якоря, пока не подойдем поближе! — ответил я довольно нерешительно. — Мы находимся еще очень далеко от берегов, и. судя по карте, на должной глубине… Этим надо пользоваться… остановиться всегда успеем… Надеюсь, вы со мной согласны, Питер?
— Конечно, капитан. — Хотя в данном случае он, очевидно, желал продолжить разговор.
Но мне было не до того. Я принялся изучать далекую землю с помощью сильного морского бинокля, спеша воспользоваться лучами заходящего солнца. Перед нами расстилалась береговая линия со смутной неопределенностью полустушевавшейся тени. Однако, я мог различать пространство низменностей на юге, тогда как к северу явственно поднималась скалистая возвышенность, уже раньше замеченная мною. Заходящее солнце окрашивало пурпурно-золотистым Цветом легкие волнистые облака, утопающие в темной синеве неба, и переливалось огненными полосами на безбрежных волнах изумрудного моря, тогда как прибрежные скалы как бы расплывались мягкими, бархатистыми тенями всех оттенков лилового цвета. Тихо плескались волны о корму судна, огненными змейками разбегаясь от ударов винта и сверкая, как брильянтовые искры, в отдалении.
Не раз приходилось мне первому разглядывать пустынные берега, сгорая от любопытства, смешанного естественным беспокойством, но никогда еще мое сердце не билось так мучительно сильно, как при виде этого неизвестного берега, на котором находилось супружеское жилище мисс Руфь Белленден. Что-то найду я в ее доме? Как встретит меня молодая хозяйка? Счастлива ли она? Сожалеет ли о своем так быстро устроившемся браке? Ответ на все эти вопросы получу я там, где темная линия берега начинает сливаться с темнеющими волнами океана, получу через несколько коротких часов, как только заходящее солнце вновь озарит своими золотистыми лучами вечно голубое небо юга… Но как невыносимо долго тянутся даже короткие часы человека, приехавшего из далекой Англии ради разрешения мучительных вопросов.
Старший офицер вышел на палубу, желая лично присмотреть за приготовлением якорей. Осторожный по природе, мистер Джэкоб советовал мне отложить исполнение моего намерения, каково бы оно ни было, до завтра.
— Полная темнота наступит через какие-нибудь полчаса, капитан! — убеждал он меня. — Не лучше ли нам будет дождаться утра в открытом море? Встречаться с подводными камнями, особенно ночью, право же, не стоит в угоду прекраснейшей из всех женщин!
— Мистер Джэкоб, — ответил я, улыбаясь, маленькому человеку, одаренному большим остроумием (обратно пропорциональным его росту, как говорил про него Питер Блэй). — Мистер Джэкоб, я совершенно согласен с вами в принципе и вполне уверен, что всякая молодая леди предпочтет и вовсе не встречаться с подводными камнями ни днем, ни ночью… Но вот Питер Блэй мечтает о береге, как школьник о вакациях. Остановись мы немедленно, он от нетерпения не заснет всю ночь. Подите сюда, Питер! Вы слышали, что говорит мистер Джэкоб? Ну-с, а ваше мнение каково?
Питер Блэй досадливым жестом сдвинул свой бинокль.
— Черт меня побери, капитан, если я не разделяю мнения мистера Джэкоба. Добрый лот, свежая голова и свежий утренний ветер — прекрасные веши. Ради них хороший моряк откажется от созерцания всякой леди, будь она белая, черная или желтая… особенно, когда к ней надо пробираться мимо треклятых бурунов, которые начинают напевать свою песню. Слышите, капитан, как ревет море, наверно, здесь близко целый рой подводных скал. Только темнота мешает их видеть!
Джэкоб прищурил свои маленькие глазки, не смея слишком резко противоречить желанию капитана, но все же пробурчал для собственного успокоения вариант на известную поговорку: ночью все кошки серы. Никто не успел еще вдуматься в смысл его замечания я сообразить, какую роль играло слово ‘буруны’ в поговорке о ‘кошках’, как широкая полоса электрического света яркой скатертью раскинулась на темной воде, внезапно осветив необозримое пространство грозно пенящихся бурунов в страшной близости от нашего судна. Мы все впились глазами в ужасающее, величественное зрелище. При ярком освещении электричества картина представлялась настолько фантастической, что я не удивился силе впечатления, произведенного ею на мою команду.
— Странная благосклонность зажигала этот фонарь! Оригинальная помощь бедным морякам, являющаяся ‘после ужина горчицей’, предупреждая их об опасности, когда они уже сидят в ней по самые уши! — проговорил, покачивая головой, мистер Джэкоб. — Надеюсь, капитан, вы позволите обратить ваше внимание на то, что мы не более, как в полумиле от подводных скал?
— Пройди мы еще только 10 минут по этому направлению, никакое чудо не спасло бы нас от знакомства с этими милыми камушками! — проворчал Питер. — У нас в Ирландии выставляют надписи для велосипедистов: ‘берегись опасного спуска’, здесь же поступают как раз наоборот: предупредительную надпись помещают в глубине оврага, вероятно, для утешения переломавших кости!
Матросы, стоявшие поближе, засмеялись остроте своего начальника, но большинство тихо переговаривалось, смущенно покачивая головами. Выражение их лиц обеспокоило меня. Моряк — самое суеверное существо на белом свете и смущается при виде всего непонятного. К счастью, любопытство моряков почти так же сильно, как и суеверие. Я решился воспользоваться этим свойством для успокоения моей команды.
— Ребята, — заговорил я быстро, — мистер Блэй справедливо удивляется странной постройке здешних маяков, но познакомиться с ними основательно мы поспеем и завтра утром. Теперь же сообщу вам приятное известие: я уполномочен раздать команде сто стерлингов в день счастливого прибытия на этот остров, и та же сумма ожидает вас при благополучном возвращении. Благодарю вас, ребята, за хорошее поведение во время всего пути и предлагаю от себя особенный праздничный грог, как только мы уйдем подальше от этого чертова котла с кипятком!
Радостное ‘ура’ отвечало на мою речь. Команда сразу забыла свое беспокойство, недоумение и бодро принялась за дело. Мы повернули в открытое море и, уменьшив пары, стали лавировать возле берега. Успокоившись относительно вверенного мне судна, я решился открыть мои дальнейшие намерения своим офицерам и пригласить их для этого в нашу небольшую, но удобно обставленную столовую. Вошедший прежде меня мистер Джэкоб немедленно налил себе стаканчик рому — с аккуратностью морского журнала он регулярно выпивал свою скромную порцию перед каждым обедом или ужином, — но Питер Блэй не решался последовать его примеру и сидел неподвижно, теребя свою шапку с уморительнейшим выражением на загорелом лице.
— Господа, — обратился я к своим товарищам, — не знаю, как вы, а я всегда находил неудобным говорить о делах, не промочив предварительно горла… Поэтому позвольте просить вас осушить по стаканчику, прежде чем приступить к серьезным объяснениям. Надеюсь, Питер, что вы не будете возражать против моего предложения?
— Я никогда не возражаю своему начальству! Стаканчик перед началом беседы всегда полезен. А затем и повторить прием! — отвечал ухмыляясь почтенный ирландец, протягивая руку к графинчику.
— Питер, Питер, пора бы вам забыть о повторениях! Немало добрых старых кораблей довели они до преждевременной могилы! — напомнил я доброму старику.
Джэкоб же опорожнил свой стакан с лукавой улыбкой.
— Плохое сравнение, капитан! Наш Питер — честное морское судно, он не может окончить свое существование в могиле, как какая-нибудь сухопутная крыса. Для моряка единственно приличная могила: море!
— Не стану отстаивать правильность моего сравнения, товарищ. Не для пустой болтовни пригласил вас, а для того, чтобы сообщить вам цель нашего путешествия и условия, при которых мы можем надеяться на скорое возвращение на родину.
Глаза моих слушателей загорелись любопытством. Питер Блэй начал теребить свою фуражку с еще большим ожесточением, чем прежде, а Джэкоб принялся тщательно протирать свои золотые очки, что у него всегда было признаком сдерживаемого волнения. Не желая томить их дальше, я немедленно продолжал.
— Я должен отдать полную справедливость вашей деликатности, товарищи. Вы поступили как настоящие джентльмены, воздерживаясь от нескромных вопросов, догадок и комментариев. Теперь за мной очередь доказать вам доверие полной откровенностью. Итак, знайте, что я зафрахтовал ‘Южный Крест’ и предпринял путешествие на Кеннский остров по желанию мисс Руфь Белленден, являющейся таким образом нашим арматором!
Хотя мои офицеры, очевидно, ожидали этого сообщения, однако сочли долгом вежливости выразить приличное случаю удивление, причем Питер не преминул воспользоваться удобным предлогом и быстро осушил стаканчик ‘за здоровье молодой хозяйки судна’.
— Я обещал мисс Руфь исполнить ее желание еще до ее свадьбы! — быстро пояснил я обстоятельства дела. — Она оставила тысячу фунтов стерлингов для снаряжения судна у нотариуса, который и передал их мне своевременно, согласно ее письменному распоряжению. ‘У моего жениха бывают иногда странные прихоти, — так объяснила мне мисс Руфь свое желание. — Он может случайно отлучиться, оставя меня одну на пустынном острове. Поэтому я и желала бы иметь возможность прокатиться в Европу, когда будет угодно. Вам я доверяю, Джэспер Бэгг, а потому и прошу вас разыскать меня на Кеннском острове через год после моего отъезда. Вы будете капитаном моей яхты, как прежде, и подождете моих распоряжений. Быть может, я отошлю вас обратно, быть может, порошу остаться на более или менее продолжительное время. Как знать, что может случиться за целый год времени. Хотя я и сирота, — продолжала она, улыбаясь, — но все же не совсем одинока. Мой брат жив еще, слава Богу, и остается моим верным другом. мне тяжело было бы расстаться с ним надолго… А между тем Лондон так далеко от Тихого океана…’ Тут она замолчала, не докончив фразы, и тяжело задумалась.
Питер потянулся за третьим стаканчиком.
— Н-да, — проговорил он многозначительно, — расстояние между Лондоном и Тихим океаном неблизкое, и я прекрасно понимаю, о чем задумалась ваша молодая хозяйка, рассчитывая, что будет отделена целыми 12.000 миль от преданного друга, сопровождавшего ее во всех путешествиях чуть не десять лет подряд!
— Советую вам прикусить язык, Питер, и не выражать нескромных предложений, особенно при команде! То, что я говорю вам обоим, должно остаться между нами. Надеюсь, вы понимаете это? Завтра утром я поеду на берег и постараюсь переговорить с мистрисс Кчерни, как называется теперь наша милая, маленькая мисс Белленден. Если она скажет ‘уезжайте с Богом’, — то мы завтра же подымем якорь и уплывем домой с изрядной суммой в кармане, но если она скомандует: ‘стоп, машина’, то, я думаю, ни один из нас не откажется повиноваться. Для нас она хозяйка, единственный командир нашего судна. И хоть она и замужем, но мы все знаем, что супружество с иностранцем еще не делает англичанку его рабой… Это не то, что брак с соотечественником, англичанином!
— Или с прирожденным ирландцем, капитан! — поправил Питер, наливая себе четвертый стаканчик. — А этот господин с невозможным именем, — черт его знает, откуда он взялся?
— Эдмунд Кчерни — венгр по происхождению и скрипач по профессии. Он гениальный артист, в этом всякий должен сознаться… но… что побудило его избрать Кеннский остров целью своего свадебного путешествия? Это одному Богу известно! О его прошлом я почти ничего не знаю. Кажется, что он прожил несколько лет в Северной Америке, а потом странствовал по всему свету… Но я должен признаться, что у него прекрасные манеры и поэтическая наружность, которыми легко очаровать двадцатидвухлетнюю девушку, какой была тогда мисс Белленден.
Джэкоб сурово сморщил брови.
— Двадцать два года — лета немалые, особенно для такой умной и образованной девушки, как нынешняя мистрисс Кчерни. Она могла бы быть осмотрительнее, капитан Бэгг, — гораздо осмотрительней в своем выборе. Я говорю это не в осуждение нашей молодой хозяйки, вы знаете, я любил ее, когда она была еще малюткой, а я глубоко сожалею о том, что она не подумала подольше, прежде чем решиться на такой важный шаг, как супружество. Что говорить о том, что сделано и непоправимо. Как бы то ни было, мы, все здесь присутствующие, останемся верными друзьями молодой леди!
— Ну, да утро вечера мудренее, друзья мои. На рассвете съедем на берег и разузнаем подробно обо всем, что нас интересует, а пока пойдем наверх и посмотрим, как ведет себя команда!
Мои собеседники согласились со мной тем охотнее, что их самих интересовало настроение духа матросов, подробные сведения о котором лучше всех мог сообщить нам общий любимец, Долли Вендт. Ночь стемнела, пока мы сидели в каюте, и очертания острова почти совершенно скрылись от наших взоров. Яркий свет невидимого маяка особенно резко выделялся среди темноты, и странное направление его все еще приводило в недоумение наших людей. Я пробовал успокоить их предположением, что свет этот был только случайным, каким-либо условным сигналом между гаванью и судном, но мне отвечали, что ни одно судно не показывалось на горизонте и что на берегу нигде не видно ничего похожего на рейд с его оживленными берегами, всегда горящими сотнями гостеприимных огоньков.
— Ну, какую-нибудь пристань да разыщем, братцы! Нечего ночью головы ломать. Взойдет солнце и осветит все, что нам кажется непонятным в этой темноте!
Когда мои спутники разбрелись по койкам, я остался один на капитанском мостике, не сводя глаз с таинственной полосы света, переливающейся каскадами золотых звездочек в белой пене бурунов, и чувство болезненного нетерпения сжимало мое сердце, то самое чувство, с каким влюбленный наблюдает за ярко освещенным окном в спальне своей возлюбленной.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

В которой Джэспер Бэгг высаживается на берег и узнает странные вещи.

Еще не было шести часов утра, когда капитанская гичка отчалила от правого борта ‘Южного Креста’, направляясь к неведомому берегу. Кроме необходимых двух гребцов, со мной отправился наш общий любимец Долли Вендт, исполняющий обязанности четвертого офицера, и старший боцман Гарри Доэс, занявший место на руле.
Мы быстро приближались к берегу, но, несмотря на все наше внимание и на помощь сильнейшего бинокля, не могли открыть ничего похожего на сколько-нибудь сносное место высадки. Достигнув линии бурунов, опоясывающей весь остров, по-видимому, непреодолимой преградой, я замедлил движение шлюпки и принялся давать сигналы криками, свистками и даже выстрелами из карманного револьвера, но никто не отвечал нам, никто не показывался на пустынном берегу, и даже те темные пятна, которые мы было приняли вчера вечером за избушки береговых жителей, превратились при солнечном свете в причудливые группы кустарников.
Мы повернули на юг и поплыли параллельно берегу, осторожно избегая всюду разбросанных подводных скал. Мои матросы гребли с очевидным неудовольствием причины которого я не мог угадать, хотя оно невольно стало переходить и на меня. Безуспешные поиски пристани раздражали нас всех. Один Долли Вендт забавлялся препятствиями, благодаря счастливой беззаботности своих семнадцати лет. Он болтал без умолку на ту же тему.
— Да, хорошенький бережок, нечего сказать. Приятная стоянка, капитан! В миленьком положении очутилось бы подъезжающее судно темной ночью, доверившись любезной помощи вчерашнего маяка!
— Как бы то ни было, Долли, но я все же должен пробраться за эти проклятые скалы никак не позже полудня, а для этого надо приналечь, на весла, ребята! Но . постойте-ка, братцы… Долли, посмотрите туда, направо, У вас глаза молодые. Кажется, там виднеются люди?
Юноша быстро схватился за бинокль, но не смог сказать ничего достоверного. Только что взошедшее тропическое солнце заливало нас таким ослепительным светом, что в глазах темнело. Жгучие отблески голубоватых волн прыгали огненными искрами перед глазами, не позволяя разглядеть подробностей береговой линии, еще покрытой тенью высоких скал. Однако мне удалось наметить одну из этих скал, особенно высоко вздымающуюся на юго-западе, и я направил к ней гичку, надеясь отыскать устье какой-нибудь речки или ручейка, впадающего в море. С осторожностью приблизились мы к линии бурунов, не переставая измерять глубину захваченным лотом. К счастью, одном месте, между подводными камнями, оказался достаточно широкий проход, в который наша шлюпка и проскользнула благополучно. Минут через 10 мы уже настолько приблизились к берегу, что я смог разглядеть небольшую бухту, довольно глубоко врезывающуюся в песчаный берег. Удобная естественная пристань была найдена. Без сомнения, здесь пристала год назад и та яхта, которая привезла мисс Руфь с ее молодым мужем.
Берег казался совершенно необитаемым и поражал мрачной красотой пейзажа. Повсюду скалы всевозможных оттенков: от темно-зеленого, почти черного и до светло-серого, сверкающего яркими отблесками хрусталя. Высокими громадами обрисовывались они на безоблачном небе, сбегая к морю быстрыми, непроходимыми крутизнами. Вдали, к северу, в просветах между скалами, мелькала темная зелень лесов, среди которых гордо высились раскидистые вершины стройных пальм. В узких долинах, кажущихся издали небольшими прогалинами, блестели ярко-изумрудные, пышные пастбища. Белый береговой песок сверкал брильянтовыми блестками. Бледно-голубые волны океана с тихим ропотом разбивались о берега. А там дальше — к северу, чернела узкая полоса земли, казавшаяся длинным скалистым мысом, далеко вдающимся в море. Все вместе составляло картину, полную дикого величия и какой-то таинственной прелести. Я начинал понимать, что Эдмунд Кчерни поступил не вполне нелепо, предлагая своей молодой жене провести медовый месяц на этом берегу. Любитель красоты девственной природы, венгерский артист должен был плениться никому неведомым тропическим островом. Но каково-то жилось здесь прелестной молодой аристократке, воспитанной в громадных городах Соединенных Штатов и прожившей всю первую молодость среди роскоши и комфорта столицы Великобритании? Как-то может обходиться без цивилизации, быть может, даже без материальных удобств изнеженная наследница миллионов? Сердце мое болезненно сжалось в ожидании решения всех этих вопросов, решения, теперь уже близкого. Между тем шлюпка вошла в бухту и приблизилась к берегу. Тут только заметил я, что вершина почти отвесных скал, окружающих бухту, соединялась с берегом узкой деревянной лестницей, не отличающейся ни удобством, ни солидностью. Эта лестница являлась, впрочем, единственным признаком человеческого присутствия. Нигде не видно было домашнего скота, нигде не слышался звук топора или пилы. Перед нами лежала пустынная отмель самого неприветливого вида. Тем не менее, я заметил на сыром песке свежие следы мужской ноги. Человек, оставивший их, прошел здесь немногим раньше нашего прихода, так как иначе след его был бы смыт приливом. На минуту я призадумался. Таинственный остров принимал нас чересчур странно. Глядя на этот след человека, неизвестно откуда появившегося и неизвестно куда скрывшегося, невольно зарождалась мысль о засадах, нападениях и опасностях. Однако, на этот раз присущая каждому опытному моряку осторожность совершенно покинула меня. Страстное желание узнать судьбу нашей молодой хозяйки овладело моей душой, и без дальних рассуждений я выпрыгнул на берег.
— Пойдем искать хозяев этого прекрасного места, Долли! — решительно проговорил я. — Вы же, ребята, отправляйтесь домой на корабль. Как раз поспеете к обеду, только смотрите не опоздайте приехать за нами к солнечному закату. Я ни в коем случае не намерен ночевать на берегу и потому прошу вас быть аккуратными!
Взобравшись по крутой лестнице футов на восемь, мы достигли вершины скалистого гребня и поспешили оглядеться, надеясь с этой высоты обозреть значительную часть материка. Увы, нам пришлось разочароваться! Правда, удаляющаяся шлюпка, равно как и наш пароход, спокойно качающийся на бирюзовых волнах, были видны, как на ладони, и почти так же ясно могли мы разглядеть восточные скалы и гористый мыс на северной стороне острова, но зато по другую сторону скалистого гребня, на котором мы стояли, все пространство оказалось покрытым густым лесом тиковых, красных и эбеновых деревьев, закрывающих горизонт сплошной зеленой стеной. Кругом царила глубокая тишина. Изредка только слышался шелест высоких тростников, откуда-то из чащи, да звонко трещали какие-то птицы в одном месте, вокруг ярко-изумрудного пятна очевидно поросшего травой болота, от которого доносились зловонные испарения, вдвойне невыносимые для легких моряка, привыкшего к чистому морскому воздуху. И с этой стороны остров встречал нас не особенно гостеприимно.
Быстро миновав опасное болото, мы углубились в лес, стараясь добраться до какого-нибудь жилья, как вдруг Долли вскрикнул и начал уверять меня, что заметил каких-то людей, неопределенные очертания которых мелькнули ему где-то в тени непроглядного тропического леса.
— Какого вида люди почудились вам, Долли? — спросил я.
— Один из них казался стариком с большой седой бородой, одетым во что-то вроде матросской блузы темного цвета. Он промелькнул между деревьями в то время, когда мы обходили болото. Другой следовал за ним на расстоянии в несколько сот шагов, осторожно прячась среди кустов. Оба показались мне вооруженными, хотя я не мог с точностью решить, несли они ружья или просто толстые дубинки. Слишком велико было расстояние между ними, и слишком быстро скрылись они среди деревьев.
— Успокойтесь, Долли, — перебил я рассказ юноши. — Допуская даже, что вы действительно видели этих людей, бояться их нам все же нет причины, будь они немцы, американцы или даже китайцы. Мошенниками они ни в каком случае быть не могут, честные же люди не нападут на безоружных моряков, прогуливающихся по своим делам и обладающих, благодаря Богу, вполне приличной наружностью. Вы только сообразите, Долли: может ли молодая леди жить в соседстве с разбойниками? Не такова Руфь Белленден, чтобы терпеть вблизи себя нечестного человека. Вы не знаете, что это за светлая личность, Долли. И притом как умна, как энергична! Попадись ей по дороге кто-нибудь не по вкусу, она сумела бы сплавить его в двадцать четыре часа. Она привыкла распоряжаться на своей паровой яхте, которой я командовал столько лет подряд. Что за прелестное судно был этот ‘Мангатан’, птица по быстроте хода, игрушка по роскоши отделки! Счастливейшее время жизни провел я на этом судне…
Я замолчал, припомнив это счастливое время, и невольно вздохнул при мысли о его невозвратности.
Мой спутник прервал мое молчание откровенным выражением своего любопытства.
— Скажите, капитан, если мой вопрос не покажется вам чересчур нескромным, правду ли болтают некоторые из наших матросов, служившие под вашим начальством на яхте молодой леди? Они прямо обожают ее и вспоминают о ней чуть не со слезами на глазах.
— Да, она и заслуживала обожания, Долли. В этом порукой мое честное слово! Мисс Руфь Белленден действительно редкое создание… Она дочь известного миллионера, нажившего громадное состояние в Северной Америке на акциях Тихоокеанской железной дороги! Исаак Белленден утонул, возвращаясь на родину, в Англию, во время знаменитого крушения Эльбы. Его единственный сын, Руперт, живет в Лондоне, продолжая банкирское дело, начатое его отцом. Дочь же, наша мисс Руфь, была выделена еще при жизни старика и с 15 лет распоряжалась почти совершенно самостоятельно своим состоянием и своей судьбой. Да она и была достойна подобного доверия. В этой девушке больше ума и энергии, чем в ином старике-дельце. Доброта же ее прямо безгранична. А как она любила море, как храбро выдерживала неудобства и опасности, неразлучные с жизнью моряка! На своей яхте она два раза ходила кругом света, не боясь ни усталости, ни жары, ни холода. На этой же яхте застало ее известие о смерти любимого отца. Надо было видеть отчаяние бедной девушки. Не без труда удалось брату, привезшему сестре печальную новость, уговорить ее проехаться по Средиземному морю, чтобы хоть немного развеяться. Увы, это было мое последнее путешествие на нашем милом ‘Мангатане’. В Ливорно, где мы остановились починить какую-то незначительную аварию, мисс Руфь встретилась с венгерским виртуозом, ставшим ее мужем. Он носил графский титул, сорил деньгами по-княжески и до тонкости изучил женское сердце. Прибавьте к этому жгучие черные глаза, интересную бледность красивого лица и музыкальный гений, — и вы поймете, что ни одна женщина не устояла бы против его настойчивого ухаживания. — Он же казался без ума от мисс Белленден. Знал ли он о ее миллионах? Желал ли он выгодной женитьбой поправить свои дела? Или действительно увлекся красотой своей невесты? Об этом я судить не берусь. Сердце человека — потемки. Сердце же этого венгерского виртуоза оставалось загадкой даже для людей, знавших его ближе, чем я. Kaким образом попал скрипач-виртуоз на необитаемый Кеннский остров, этого никто не знает. Всего вероятнее, он побывал здесь как-нибудь случайно, на пути из Сан-Франциско в Японию во время одного из своих артистических турне. Тропическая красота девственной природы могла, конечно, пленить фантазию артиста, но все же это была странная мысль: привезти молодую жену в эту пустыню… Вряд ли другой жених решился бы предложить подобное свадебное путешествие. Как бы то ни было, а мисс Руфь согласилась на его предложение, и та же яхта, которую я привез в Ливорно, увезла молодых супругов в глубь Тихого океана! — Все эти подробности почти невольно сообщались мною скорее потому, что меня мучила потребность передать кому-нибудь свои мысли, чем для того, чтобы удовлетворить любопытство Долли Вендта. В сущности, юноша слушал даже не особенно внимательно.
Вдруг я услышал грубый человеческий окрик.
— Какие черти там шляются? И откуда они взялись?
С этими любезными словами нам навстречу выбежал коренастый мужчина лет 45, с желтым, изрытым оспой лицом, китайского типа, с небольшими косыми глазами и далеко не симпатичной физиономией. Одет он был в морскую куртку и широкую соломенную шляпу, но видимого оружия у него не было. Место его занимала длинная подзорная трубка, которую он нес на плече, как солдаты носят ружья. Я сразу узнал этого человека и решился отвечать ему в тон.
— Черт побери, приятель, а вам какое дело до того, кто мы и откуда взялись?
Желтое, рябое лицо глядело на нас, вытараща глаза, точно перед ним появилось привидение. Хоть я и видел его всего два раза на яхте Эдмунда Кчерни, но запомнил эту противную физиономию. Раз этот человек был здесь, то становилось очевидным, что мы находились вблизи жилища супруга мисс Руфь. И точно, сделав еще несколько десятков шагов по направлению к столь неожиданно появившемуся матросу мистера Кчерни, я заметил внизу пригорка, покрытого лесом, крышу красивой бамбуковой постройки, окруженной роскошным садом… Еще пять, десять минут, и я увижу свою молодую хозяйку. Я быстро зашагал по просеке, ведущей вниз, в долину, где виднелась постройка, но наш непрошенный спутник решительно преградил мне дорогу.
— Потише, господа, —заговорил он еще более грубо, чем в первый раз. — Не забывайте, что здесь частное владение, и убирайтесь подобру-поздорову! На здешнем берегу не любят праздношатающегося народа!
— Потише вы сами, голубчики! — отвечал я ему в тон. — Не забудьте, что я прекрасно знаю, что вы не хозяин этого острова! Да и не ради вашей красивой физиономии привел я сюда мой пароход! Мне надо увидеться с вашей молодой хозяйкой, которую я знал, когда она была еще мисс Белленден и когда ваш почтенный братец еще не дослужился до почетного ордена веревки, полученного им при мне в Сан-Франциско!
Не стану пересказывать ругательств, которыми желторожий страж острова отвечал на мое замечание. Очень уж обидел я его неприятным напоминанием о некрасивой смерти его родного брата, повешенного за грабеж и убийство. Казалось, верный матрос мистера Кчерни собирался отвечать мне не только ругательствами, но и кулаками, но в эту минуту внизу, у ограды сада, мелькнуло белое платье, и на темном фоне зелени ярко вырисовалась грациозная женская фигура, заметив которую, наш милый собеседник внезапно переменил тон и стал необычайно любезен.
— Я и не думал оскорблять вас, джентльмены, — заговорил он притворно-ласково, пытаясь изобразить нечто вроде улыбки на своей противной роже. — Я только хотел узнать, какой счастливый случай забросил вас в нашу пустыню и о ком мне следует доложить нашей молодой леди?
— Мы моряки, как видишь, друг мой, — отвечал я также любезно, — вышли из Сусемптона 53 дня тому назад и остановились в виду вашего берега, что ты, наверно, уже успел разглядеть в свою подзорную трубу. Или, может быть, ты наблюдал прекрасных обитательниц острова с помощью этого оптического инструмента? Что же касается до наших имен, то уж, извини, брат, мы предпочитаем войти без доклада к мистрисс Кчерни. Проводи нас к ней, и ты узнаешь за пять минут больше, чем мы успеем рассказать тебе за пять часов. А потому советую тебе не задерживать нас дольше, а отправляться скорее к черту или к прекрасным дикаркам, населяющим этот райский остров. Они, наверно, ждут, не дождутся такого красавца, как ты!
Желторожий скорчил кислую гримасу, которая ясно выдавала непреодолимое желание узнать побольше о наших личностях и о цели нашего приезда, однако удерживать нас долее он все же не решался и только пошел вслед за нами по узкой и извилистой тропинке, соединяющей невысокий, покрытый лесом пригорок с долиной, среди которой возвышались строения.
В окружающем их саду все еще белелась стройная женская фигура. Сердце мое сильно забилось при приближении к этому саду, но я старательно подавил охватившее меня волнение, так как сопровождающий нас желторожий шпион не переставал закидывать нас вопросами. Я отвечал как можно осторожнее, стараясь в то же время воспользоваться его болтливостью, свойственной всем необразованным морякам, для того, чтобы узнать кое-что о мистере Кчерни, не выдавая причин нашего появления, могущих быть тайной его молодой жены. Моя уловка удалась как нельзя лучше. Матрос мистера Кчерни разговорился.
— Сам губернатор в отъезде, — объявил он нам между прочим. — Он отправился на яхте в Сан-Франциско, и это большое счастье для вас, товарищи. Мистер Кчерни недолюбливает посторонних. Он прекрасный человек, настоящий джентльмен, но все-таки лучше не попадаться ему на дороге, особенно когда он не в духе. Ну да вы, вероятно, исполните ваше поручение до захода солнца и отправитесь ночевать к себе на пароход. Если же вы простоите здесь еще дня два-три, то непременно дождетесь возвращения хозяина, ‘губернатора’ — как его называют здесь, на острове. Впрочем, я бы вообще не советовал вам оставаться вблизи этого берега, и здешний климат очень нездоров!
— Даю вам слово поступить так, как мне заблагорассудится, приятель, и советую тебе не приставать ко мне больше, шафранная рожа, если не хочешь познакомиться с настоящим английским боксом! — отвечал я нетерпеливо и, быстро столкнув с дороги шпиона, отворил решетчатую дверь в сад. Еще минута, и я стоял лицом к лицу с той, которая год назад называлась Руфь Белленден.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В которой Джэспер Бэгг узнает кое-что, но не знает, на что решиться.

Она сидела в тени цветущей магнолии с какой-то вышивкой в руке рядом с почтенной старушкой, сопровождавшей ее и прежде в ее морских экскурсиях и которую мы все знали только под именем ‘тетушки Рэчель’…
Ни одна из дам не заметила нашего приближения, пока работавший невдалеке китаец-садовник не окрикнул нашего желтолицего спутника, что и заставило мисс Руфь — для меня она оставалась все той же дорогой и милой мисс Белленден — поднять голову. Наши взоры встретились. Никогда я не забуду этой минуты. Яркий румянец вспыхнул на ее прелестном личике и в ту же секунду сменился смертельной бледностью. Порывистым движением поднялась она со стула, сделала шаг вперед и замерла неподвижно, как статуя. Я, с своей стороны, чувствовал полную невозможность заговорить, хотя бы для спасения собственной жизни! Минуты две продолжалось тяжелое, неловкое молчание, которое надо было прекратить во что бы то ни стало. Собрав всю силу воли, я, наконец, проговорил прерывающимся от волнения голосом:
— Вот и я, мисс Руфь… И судно со мной… и вся команда тоже… Мы все ждем, не дождемся чести видеть вас, мисс Руфь!.. Надеюсь, вы соблаговолите… — тут я окончательно сбился и замолчал, не кончив фразы.
Она все еще глядела на меня с видом человека, не знающего, живое ли существо стоит перед ним или призрак, созданный его больным воображением. Ее правая рука крепко прижималась к груди, точно желая сдержать болезненное биение сердца, а побледневшие губы беззвучно шевелились, очевидно, не находя слов.
Зато ‘тетушка Рэчель’ разразилась целым потоком разнообразных выражений недоумения. Ее красноречие дало время побороть охватившее нас волнение и собраться с мыслями.
Наконец, мисс Руфь заговорила своим голоском, которому легкий американский акцент придавал какую-то особенную прелесть.
— Вы, капитан Бэгг, вы? Вы сдержали слово?.. Не забыли!.. О, капитан Бэгг, я глазам своим не верю!.. Вы здесь!.. — проговорила она, видимо, задыхаясь от волнения, и остановилась. Ее глаза скользнули в сторону шпиона, и она замолчала, опустив голову.
Я понял причину ее смущения и поспешил отвечать со всей осторожностью, очевидно, необходимой в данном случае.
— Да, как видите, мисс Руфь, это я — собственной персоной и в сопровождении сотни добрых товарищей. В данное время я командую прекрасным пароходом ‘Южный Крест’, зафрахтованным одной молодой американской леди. По пути из Сан-Франциско в Японию я решил заехать сюда, чтобы узнать о здоровье моей хозяйки и предложить ей свои услуги, если она в них нуждается. Со мной на судне многие из служивших на нашей яхте, миледи. Вы помните, быть может, мистера Джэкоба, старшего офицера ‘Мангатана’? Он занимает ту же должность и на ‘Южном Кресте’. Мистер Питер Блэй также с нами, и вот этот молодой человек. Миледи, наверно, не узнает своего бывшего юнгу. Долли Вендт у нас четвертым офицером и отлично справляется, несмотря на свою молодость!
Толкнув вперед смущенного юношу, я невольно улыбнулся, видя, как он вспыхнул, когда маленькая белая ручка мисс Руфь крепко пожала его загорелую руку. Зато он так усердно пожимал руку ‘тетушке Рэчель’, когда очередь представления дошла до нее, что чуть не оторвал ее от худенького плеча почтенной старушки. Впрочем, тетушка Рэчель, видимо, осталась довольна искренностью этого рукопожатия и не преминула вторично разразиться потоком восклицаний, на этот раз сочувственно-соболезнующих по адресу ‘бедных моряков’, жизнь которых, по ее словам, являлась непрерывной цепью ужаснейших лишений и страшнейших опасностей.
— Надеюсь, вы останетесь у нас к обеду, капитан Бэгг? — нерешительно спросила мисс Руфь. — Пожалуйста, не отказывайтесь! Неужели вы хотите заставить меня нарушить основные законы гостеприимства? Прошу вас, мистер Вендт, без церемонии, по-деревенски! Дентон, — обратилась она к желторожему шпиону, — пожалуйста, распорядитесь на кухне, чтобы все было готово, да поторопите повара, Дентон! — прибавила она нетерпеливо, видя колебание старого моряка.
Хотя она слегка отвернулась, говоря с Дентоном, я все же мог уловить взгляды, которыми они обменялись. Ее чудные глаза были полны слез, несмотря на повелительный тон приказания, они ясно говорили: ‘прошу вас, не прекословьте на этот раз!’ В его маленьких китайских глазках также ясно было написано колебание и что-то похожее на жалость. Казалось, они хотели предупредить, хотели сказать: берегитесь, вам придется дорого поплатиться. Как бы то ни было, но приказание мисс Руфь было исполнено с кажущимся рвением. Дентон быстро побежал к красивой веранде, сплошь обвитой ползучими цветами, и исчез за углом дорожки, ведущей, по-видимому, в людские. Теперь только я решился обратиться к мисс Руфь с откровенным и прямым вопросом:
— Приказывайте, мисс. Я в вашем распоряжении. Я сам, мой экипаж и мое судно. Скажите одно слово: оставаться нам, ожидать ли вас, или же уезжать отсюда?
Я надеялся, что она поймет мою искреннюю готовность служить ей и ответит мне так же искренне, хотя бы одним словом: ‘Да, ты мне нужен’ или ‘Уезжай, мне ничего не надо!’ Каково же было мое удивление, когда мисс Руфь проговорила так тихо, что я едва мог расслышать ее слова:
— Уезжайте, Джэспер… Уезжайте немедленно! Но, ради всего святого, не забывайте меня. Возвращайтесь!
Она не договорила и боязливо оглянулась. Я почтительно наклонил голову, как бы в ответ на пустую любезность, и взглянул по направлению взгляда мисс Руфь. Косые глаза ‘желтого Дена’, так называли главного шпиона мистера Кчерни все обитатели острова, злобно глядели мне в лицо. Он так спешил вернуться, что едва переводил дух, отирая со лба крупные капли пота. Слышал ли он последние слова мисс Руфь? К счастью, тетушка Рэчель заговорила о печальной участи моряков, давая нам время овладеть собой и принять равнодушный вид случайно встретившихся знакомых.
Я рассказал старушке несколько невероятнейших морских приключений, к величайшему удовольствию Долли Вендта, едва удерживавшегося от смеха, но он только потому не разразился хохотом, что мисс Руфь принялась расспрашивать его о старых знакомых из экипажа ‘Мангатана’, приехавших вместе с нами на ‘Южном Кресте’. Бедный мальчик млел от восторга, смотря в ясные синие глаза молодой леди. Да и кто бы мог глядеть на нее без восхищения, — хоть она и переменилась… ах, как страшно переменилась за короткое время своего супружества! Точно не 12 месяцев, а столько же лет прошло с того дня, когда я провожал в церковь прелестнейшую невесту, буквально ослепляющую свежестью своей юной красоты. Увы, от этой свежести и следа не осталось. Теперь матовая бледность покрывала похудевшие щечки, ярко-голубые глаза уже не блестели веселым огнем. Они казались больше и глубже от широкой тени, окружающей их, а маленький, розовый ротик не раздвигался постоянной улыбкой над жемчужными зубками, а был крепко сжат, придавая всему грустному личику выражение какого-то горького недоумения. Даже роскошные золотые косы, все еще пышным ореолом окружавшие беломраморный лоб, казалось потускнели в эти короткие 12 месяцев. И все же, несмотря на печальную перемену, молодая женщина оставалась очаровательна по-прежнему, и я вполне понимал восхищение, с которым мой Долли слушал ее милую болтовню. ‘Желтый Ден’ прислушивался к разговору с видом цепной собаки, которая и хотела бы укусить, да цепь не пускает. Его косые глаза не переставали пытливо оглядывать нас, отравляя мне все удовольствие свидания с мисс Руфь. Оставаться обедать при таких условиях казалось мне весьма сомнительным удовольствием, и я решился лучше удалиться, извиняясь невозможностью принять любезное предложение хозяек из-за неотложных дел на судне.
— И рад бы остаться, многоуважаемая миссис Рэчель, — обратился я к почтенной старушке, пытавшейся нас удержать, — да служба не позволяет. Мой арматор недаром дама, он любит аккуратность, и я поручился за то, что ‘Южный Крест’ не опоздает более двух суток. Поэтому я мог заехать к вам только на самое короткое время, по пути из Йокагамы в Сан-Франциско. Если у вас есть поручения в Англию, миссис Кчерни, я буду очень рад услужить вам. Письмо или посылка к вашему брату дойдут с ‘Южным Крестом’, пожалуй, даже скорей, чем по почте!
Я говорил все это с целью уничтожить подозрение о действительной цели моего приезда, если бы таковое зародилось в голове противного желторожего шпиона. Мне было уже вполне ясно, что мисс Руфь больше всего боялась, как бы он не догадался о том, что я приехал по ее приказанию и что ‘Южный Крест’ и его команда, не говоря уже о капитане, готовом рисковать жизнью по первому ее слову, находятся в ее распоряжении. Поняв мое намеренье, мисс Руфь заметно успокоилась и, улыбаясь, согласилась не удерживать долее ‘столь ревностных исполнителей приказаний своей арматорши’.
Поблагодарив меня еще раз за то, что я ‘не побоялся свернуть в сторону, чтобы узнать о здоровье старой знакомой’, и пожелав мне ‘быстрого возвращения и счастливого пути’, молодая хозяйка сама проводила нас до садовой калитки. Очаровательный мистер Дентон, конечно, ни на шаг не отставал от своей ‘миледи’. Рядом с ее грациозной, воздушной фигурой он казался неуклюжим бульдогом, стоящим на задних лапах и злобно рычащим на всякого прохожего.
Еще пожатие руки, еще последний поклон, — и мы пошли в гору, по узкой, извилистой тропинке, ведущей в уже знакомый нам лес.
Три раза оглядывался я, посылая привет оставшимся дамам. Три раза махнул по воздуху белый платок мисс Руфи, и затем еще поворот. Волшебный сад окончательно скрылся из виду, и с ним вместе скрылись и глубокие, синие глаза прелестной женщины, наполняющей мои мысли. Мы снова были в тени вековых деревьев, среди роскошной тропической природы. Надломленный пережитым волнением, я остановился под гигантским платаном у самой опушки.
— Постойте на минуту, Долли. Мы должны кое о чем условиться, прежде чем вернуться на борт. Скажите мне откровенно, друг мой, что вы предпочтете: оставаться ли на судне или сопровождать меня на берег? И там, и тут вы будете одинаково полезны, но я не хочу навязывать вам приключений, не предупредив вас об опасностях, которые могут ожидать нас!
Веселое лицо юноши вспыхнуло. Он гордо выпрямился, но не успел еще договорить и первого слова, как вдруг умолк, широко раскрыв удивленные глаза. Над самым моим ухом пролетело что-то с жужжанием и свистом. Кто хоть раз в жизни слышал этот характерный звук, этот мягкий и равномерный полет, тот уже не мог смешать его ни с чем другим. Это пролетела пуля! Пролетела так близко, что мы ясно почувствовали колебание воздуха, произведенное ею. В ту же секунду до нас долетел и громкий звук выстрела. Не было сомнения, стреляли по нас, и стреляли из дома мистера Кчерни. Мы переглянулись, побледнев той бледностью, которая покрывает лицо человека, которого минует неожиданная смертельная опасность.
— Скорей в кусты, Долли, и быстрым шагом к берегу! От подобных приветствий честным людям приходится убегать, раз они не захватили с собой подобающего оружия, чтобы посчитаться с негодяями, стреляющими в беззащитных людей, как в рябчиков или зайцев. Ну, да что отложено, то не потеряно. Только бы наша шлюпка не опоздала сегодня!
— Неужели вы хотите вернуться на борт, не проучив подлых убийц? — с негодованием воскликнул юноша, гневно сжимая кулаки.
Я крепко сжал ему руку.
— Не беспокойтесь, дитя мое! Мы уйдем сегодня но вернемся завтра утром, при более благоприятных условиях, и тогда посмотрим еще, чья возьмет!
Осторожно укрываясь за деревьями, мы поспешили обратно к месту высадки. С каждым шагом мысли мои становились все мрачней и мрачней. Мне было страшно, не за себя, конечно. Мне было страшно за прелестную молодую женщину, которая, очевидно, подвергалась тысяче неведомых опасностей на этом неведомом берегу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В которой Джэспер Бэгг решается действовать.

Вернувшись на борт, я пригласил господ офицеров к себе в каюту, поспешил рассказать моим слушателям все случившееся и услышал от них, в свою очередь, известие о том, что команда немало беспокоилась об участи своего капитана. Матросы, вернувшиеся на пароход, слышали выстрел на берегу и сообразили, что нам, не захватившим с собой оружия, могла грозить немалая опасность. Понадобилось все влияние мистера Джэкоба для того, чтобы помешать немедленному отправлению целой экспедиции нам на помощь. Поблагодарив товарищей за участие, я открыто высказал свои дальнейшие намерения.
— Ни за что на свете не уеду я отсюда, не разузнав тайны этого берега. Для этого нам, очевидно, придется прибегнуть к хитрости. Нас не впустили в парадную дверь, попробуем войти по черной лестнице. Днем не удалось, — попытаем счастья ночью. Ручаюсь вам за одно: так или иначе, но я проберусь в таинственное жилище этого венгерца, хотя бы оно охранялось сотней желторожих чертей, вроде его китайского шпиона!
Глубокое сочувствие отразилось на лицах моих слушателей. Они придвинулись ко мне поближе.
— Видите ли, друзья мои, — заговорил я снова, объясняя причины своих подозрений, — мисс Руфь разговаривала со мной так равнодушно и о таких обыденных вещах, как будто мы только вчера расстались на углу одной из улиц Лондона. Согласитесь, что это довольно странно при встрече с людьми, проехавшими 12000 миль для того, чтобы исполнить ее желание!
— Да это не похоже на мисс Белленден! — прибавил мистер Джэкоб. — Она говорила со всяким так ласково, так приветливо, что сердце радовалось! Вероятно, она не смела говорить откровеннее! — задумчиво проговорил Джэкоб.
— Вероятно, вы угадали, Джэкоб! Мне достаточно было пяти минут, чтобы вполне оценить положение бедняжки. Она не смеет раскрыть рта, не оглянувшись три раза на того же желторожего шпиона, о котором я вам рассказывал. Он же ни на шаг не отходил от молодой леди, добросовестно исполняя свои благородные обязанности. На одну только минуту удалось мисс Руфь услать этого соглядатая, под предлогом передачи приказания повару. И что же сказала она мне в эту единственную свободную минуту? ‘Уезжайте, Джэспер Бэгг, но ради всего святого не оставляйте меня, — возвращайтесь’. Надеюсь, это понятно, господа? И я решился буквально исполнить приказание, т.е. уехать сегодня и вернуться завтра!
— Для того, чтобы привезти ее к нам на судно! — быстро добавил мистер Джэкоб. — Здесь она может спокойно говорить все, что ей угодно, и на свободе распорядиться собой и нами!
— Не знаю, удастся ли мне уговорить мисс Руфь последовать за мной, на судно, но мы должны быть готовы ко всякой случайности. Поэтому прошу вас внимательно выслушать меня и аккуратно выполнить мои распоряжения. Вас, мистер Джэкоб, я оставляю вместо себя на время моего отсутствия. Я знаю, в чьи руки поручаю участь судна и команды, и отлучаюсь со спокойным сердцем. Сегодня мы уйдем в море и скроемся от береговых наблюдений. Вечером же судно опять приблизиться к берегу и будет держаться до рассвета под парами, на возможно близком расстоянии в ожидании нашего возвращения. Дай Бог, чтобы нам удалось добраться до мисс Руфь в ту же ночь, тогда мы можем спокойно удалиться к утру. В противном случае судно вернется завтра еще раз, повторяя те же маневры ежедневно, впредь до возвращения нашей шлюпки. Мы же, высадившиеся на берегу, останемся там до тех пор, пока мне удастся повидаться и переговорить с мисс Руфь. В этом последнем случае, Джэкоб, дожидайтесь нашего возвращения или новых распоряжений не долее недели. Если на восьмой день после моего отъезда не получите известий, — надо и это предвидеть, товарищ, — тогда не теряйте времени напрасно и спешите на всех парах в Сан-Франциско, откуда пошлете депешу Руперту Белленден, подробно сообщая ему о печальном положении его сестры. Пусть он примет энергичные меры для ее освобождения!
— В чем я немало помогу ему, капитан, вернувшись сюда в сопровождении первого встретившегося военного корабля. Я уверен, что каждая нация охотно придет на помощь порядочным людям против разбойников.
— Пожалуй, что и так, Джэкоб! Поступайте, как знаете! В Сан-Франциско наверно найдется хоть какая-нибудь канонерская лодка, американская, английская или русская, в данном случае безразлично, готовая пожертвовать несколькими днями для спасения женщины и уничтожения гнезда пиратов. Но вернемся к вопросу моей береговой экспедиции. Я возьму с собой Питера и Долли, да плотника Баркера, малого на все руки. Для гички вполне достаточно этих двух гребцов. На берегу же большее число людей может только помешать, привлекая внимание и затрудняя возможность укрыться. Само собой разумеется, мы уже не высадимся безоружные, как сегодня утром.
Джэкоб и Питер принялись за ужин, к которому присоединился и Долли, гордый своим участием в опасной экспедиции. Вскоре я остался один на палубе, не сводя глаз с быстро удаляющегося берега. Наш ‘Южный Крест’, вышедший в открытое море с убранными парусами и под малыми парами, должен был совершенно исчезнуть из вида жителей острова. Перед нами же все еще довольно ясно обрисовывались уже знакомые нам береговые скалы, приближение к которым не могло быть затруднительным даже в темноте. Перед сумерками на горизонте показался дымок. Первую минуту я думал, что это возвращается яхта ‘губернатора’, но проходящий вдали пароход выкинул испанский флаг и сигнал ‘все благополучно’. Это было торговое судно ‘Санта-Крус’, идущее в Японию. Оно быстро скрылось в наступающей темноте.
Перед наступлением сумерек мы принялись снаряжать гичку. Мистер Джэкоб позаботился о запасе сухарей и воды, а Питер Блэй принял на себя ревизию орудия, хотя каждый из нас имел при себе револьвер и охотничий нож, но мы все же брали с собой три прекрасных карабина с изрядным количеством патронов.
Начинало темнеть, когда мы надели кожаные плащи и приготовились спуститься в шлюпку, но в эту минуту мистер Джэкоб обратил мое внимание на явление, которое быть может, ускользнуло бы от меня среди хлопот, связанных с отъездом. Взглянув по направлению его протянутой руки, я чуть не вскрикнул от удивления. Вчерашний электрический свет вновь появился. Широкий луч его ослепительно блестел на потемневших волнах… Не было уже сомнения в том, что свет этот не случайный сигнал, а постоянное и обдуманное явление. Мы же знали по опыту, какое гибельное направление указывал этот сигнал несчастным суднам, заманивая их прямо на подводные скалы.
— Плохо дело, мистер Джэкоб, — сказал я задумчиво. — Этот маяк зажег либо сумасшедший, либо отъявленный негодяй!
— Быть может, и то, и другое вместе, капитан! — отвечал мой старый товарищ с дрожью в голосе. — Но, неужели мы допустим проходящие суда до гибели, не предупредив их об этой подлой ловушке?
— Полно, приятель, — вмешался Питер. — Что же мы можем поделать? Не стоять же нам здесь, поджидая проходящие суда! Да, кроме того, у нас своих забот полон рот. Своя рубашка ближе к телу, как говорил мой покойный отец!
Питер Блэй внезапно замолчал, пораженный видом ракеты, взлетевшей, как казалось, в довольно близком расстоянии от нас. Яркой дугой прорезала она темный воздух и сейчас же рассыпалась тысячью разноцветных огненных звездочек. Вслед за ракетой раздался пушечный выстрел, последняя отчаянная мольба гибнущего судна, — мольба о помощи, сжимающая сердце каждого моряка, особенно когда она раздается темной ночью, среди бушующих волн неведомого моря.
В ту же минуту раздался с кормы голос плотника Баркера: — Э-гой! Корабль в бурунах!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Странные явления на берегу и на море.

При этих словах, весь страшный смысл которых сразу понятен каждому опытному моряку, вся команда, как один человек, столпилась вокруг меня, ожидая распоряжений. Каждый был уверен в том, что мы как честные христиане, не могли оставить гибнуть без помощи несчастных товарищей. Я не успел еще договорить распоряжения о спуске всех шлюпок, как мои люди уже принялись за дело, сознавая важность каждой потерянной минуты. Не надо было уговаривать их или побуждать торопиться, каждый делал свое дело быстро и спокойно, зная, что в подобном случае для него сделала бы то же самое команда судна, гибнущего в тех ужасных бурунах… С сильно бьющимися сердцами обменивались мы наблюдениями. Первым высказал свое мнение мистер Джэкоб, тщательно рассматривавший судно, налетевшее на подводные камни.
— Это тот самый испанский пароход, с которым мы обменялись сигналами всего два часа назад. Плохое он выбрал место для стоянки!
— Да, берег не хорош, а жители и того хуже, — внезапно заговорил Питер Блэй, наводя бинокль на северный мыс острова. — Уж не знаю как и назвать людей, стреляющих в экипаж судна, потерпевшего крушение у их берегов!
— Вы с ума сошли, Питер! — воскликнул я недоверчиво. — Подобная жестокость была бы неслыханным делом!
Но тут я услыхал неслыханное, так как мои слова заглушили звуки выстрелов. Это уже не сигнальная пушка просила о помощи погибающим, это был залп нескольких десятков ружей, яркая вспышка которых огненно-красной лентой сверкнула на вершине северной скалы, далеко вдавшейся в море.
Проклятые разбойники! Они стреляли в несчастных моряков, потерпевших крушение благодаря их же дьявольскому маяку. Бешеное негодование овладело всеми нами.
— Ребята! — закричал я громким голосом. — Неужели мы не поможем несчастным товарищам попавшим между двух смертей? Неужели не отомстим подлым убийцам, нарушающим священнейшие законы человеколюбия?
Единодушный крик одобрения вырвался из груди всех присутствовавших. Вся команда, как один человек, изъявила желание спешить на помощь несчастным и истребить негодяев, засевших на острове, хотя бы для этого пришлось вести правильную осаду их проклятого логовища. Пришлось умерять негодование матросов, чтобы слишком громкими криками не выдать нашего присутствия преждевременно.
Тем временем спустили шлюпки. Вооруженная команда дожидалась только моего приказания, чтобы занять свои места, как вдруг Джэкоб положил мне руку на плечо:
— Простите, капитан, — нерешительно проговорил он, — но я должен высказать вам свое мнение. Мне кажется, что несчастному испанскому пароходу никто уже не сможет помочь!
— Почему?! — вскрикнул я нетерпеливо.
— Да потому, что его уже не видно, капитан! — с грустью договорил мой старший офицер.
С ужасом схватился я за бинокль. Действительно, там, где пять минут назад еще чернел остов погибающего судна, уже не было видно ничего, кроме яростно бушующих волн. Наша помощь опоздала!
— Все равно, поедем! — горячо заговорил Питер. — По крайней мере отомстим негодяям, стреляющим по безоружным, а, может быть, и подберем кого-либо из несчастных, спасающихся на шлюпках!
Спокойный и рассудительный мистер Джэкоб только печально покачал головой.
— Нет, Питер, мы не достигнем ни того, ни другого и только рискуем погубить своих людей понапрасну. Посмотрите на море, капитан. Погода начинает разыгрываться не на шутку. При таком волнении наши шлюпки не дойдут до места крушения раньше, чем через полтора или два часа. Ведь до северных рифов не меньше двух миль расстояния. Сами посудите, какая лодка сможет выдержать двухчасовую трепку между этими проклятыми бурунами? Несчастные, спасающиеся на шлюпках, утонут, не дождавшись нашего прибытия. Но, даже допуская, что им удалось бы каким-нибудь чудом проскользнуть между подводными камнями и высадиться, мы видели, какая встреча ожидает их на этом гостеприимном берегу. Чем же мы можем помочь им? Лезть в открытое сражение с разбойниками, не зная ни их числа, ни условий их жизни, было бы с нашей стороны бесполезным безумием, даже, простите мою откровенность капитан, безумием преступным!
— Мы не должны забывать о цели нашего путешествия. Мы обязались оставаться в распоряжении мисс Белленден и можем понадобиться ей, быть может, тоже для спасения ее жизни. Какое же мы имеем право оставить без помощи женщину, вверившуюся нашей чести, женщину, которую мы еще можем спасти, ради неизвестных, которым мы уже не можем помочь ничем, кроме молитвы?
Мы молча слушали спокойные слова опытного моряка и не могли не согласиться с его доводами. Сочувственный шепот команды окончательно убедил меня в невозможности спешить на помощь потерпевшим крушение.
— Что делать, ребята! Из двух обязанностей приходится выбирать важнейшую. Мы действительно обязаны всем жертвовать ради спасения женщины, вверившейся нашей чести… Оставляю мистера Джэкоба командиром на время моего отсутствия, друзья мои! Надеюсь, вы будете повиноваться ему так же, как повиновались мне, и исполните наш долг, как подобает честным морякам. До свидания, дети! До скорого, и надеюсь, благополучного свидания! Пожелайте успеха отплывающим и берегите наш ‘Южный Крест’! — Поручаю его вам, ребята. Я уверен, что вы не обманете моего доверия!
Сдержанным, но задушевным ‘ура’ отвечала мне команда, и пять искателей приключений оттолкнулись от правого трапа. Еще несколько минут, — и маленькая гичка потонула во мраке.
Потемневшее море высоко вздымало волны, на гребне которых мгновенными искрами вспыхивала белоснежная пена. ‘Южный Крест’ еще виднелся вдали, покачиваясь, подобно громадной черной рыбе.
Все огни на судне были потушены, все люки прикрыты черными занавесями. Только два-три ‘дежурных’ фонаря слабо мерцали на палубе и казались блуждающими огоньками, вспыхивающими из темной бесконечности моря. Задумчивым взглядом глядел я на быстро удаляющееся судно, не подозревая, что вижу его в последний раз. А между тем — неопределенное тяжелое предчувствие закрадывалось в мою душу… Но обстоятельства были не таковы, чтобы предаваться бездеятельной меланхолии. Нам предстояла нелегкая задача: отыскать пристань, положение которой было нам почти неизвестно, и эта задача усложнялась темнотой и необходимостью проскользнуть мимо грозно бушующих бурунов. Нужно было неусыпное внимание, чтобы счастливо миновать опасную линию подводных скал. К счастью, почти полная луна освобождалась иногда от покрова гонимых ветром туч и помогала нам ориентироваться. Вот уже вдали заблестел прибрежный песок. Еще четверть часа усилий, и мы вошли в уже знакомую нам бухту. Никто не помешал нам высадиться и спрятать шлюпку в небольшом заливчике между двумя скалами, совершенно скрывающими ее от взглядов береговых обитателей. Я оставил нашего шкипера при гичке, снабдив его оружием и припасами.
— Если заметите что-нибудь опасное, Гарри Доэс, то предупредите нас ружейным выстрелом. Впрочем, я надеюсь вернуться благополучно и найти вас спокойно покуривающим вашу вечную трубку!
— Дай-то Бог, капитан! — прошептал старый боцман таким голосом, который заглушил бы любой рупор, провожая нас до подножия уже знакомой лестницы. Здесь мы расстались…
Гарри Доэс вернулся к гичке, мы же начали карабкаться по головоломным ступенькам на вершину скалы.
Человеку, дожившему до 35 лет, не зная чувства страха, бояться, конечно, не приходилось, но все же сердце мое усиленно билось. Да иначе и быть не могло. Все, что мы видели и слышали, давало нам право предполагать вещи, далеко не утешительные. Сомневаться в том, что наша жизнь подвергалась серьезной опасности, было уже невозможно. Мы шли по земле, населенной безжалостными разбойниками, без проводника, темной ночью, окруженные лесом и болотом, могущими поглотить нас при первом неверном шаге. Как тут было не прислушиваться ко всякому шороху, не хвататься за револьвер при каждом подозрительном движении кустов!
Я шел впереди, стараясь разглядеть дорогу, по которой мы с Долли пробирались вчера утром. В темноте это было не так легко. Поминутно приходилось наталкиваться на трясины и пробираться сквозь чащу колючего кустарника чуть не на четвереньках. Но мне все же удалось отыскать последний висячий мост через широкий ручей, невдалеке от которого начинался спуск в долину, где находилось жилище мисс Руфь. Радостным шепотом сообщил я своим спутникам о близости цели нашего опасного пути и ускорил шаги, пользуясь временным проблеском луны, пробивающимся сквозь начинающие редеть деревья леса.
Вот и начало извилистой дорожки, ведущей к ограде сада, окружающего постройки. Оставалось только незаметно проскользнуть через закрытую лужайку между лесом и садом, деревья которого укрыли бы нас своей тенью. Мы уже собирались ложиться на землю, чтобы, пользуясь прикрытием высокой травы пробраться ползком через освещенное луной пространство, как вдруг Питер Блэй насторожил уши:
— Что это значит, капитан? Послушайте! Никак женские голоса? Поют что-то. Уж не феи ли это или русалки, собравшиеся для того, чтобы своими дьявольскими песнями погубить наши христианские души!.. Их целых три, капитан!.. И каких еще!.. Вы присмотритесь только! Право же, это феи здешнего леса, встреча с которыми не предвещает ничего доброго. Мой покойный отец всегда говорил…
— Да оставьте вы вашего покойного отца в покое, Питер, и не болтайте вздора. Какие там феи! Просто молодые девушки, обитательницы этого острова!
Успокаивая суеверного ирландца, я и сам находил нечто волшебное в зрелище, представившемся нашим взорам.
В двух или трех шагах от нас кружились и порхали три воздушные фигурки очаровательнейших созданий в мире! Никакая фантазия художника не могла бы придумать более нежных и прелестных девушек. Высоко поднимая зажженные факелы своими белыми ручками, они то прятались в темной глубине чащи, мелькая, как волшебные видения среди колеблющегося отблеска пламени, то выбегали на лужайку и как будто тонули в голубых лучах месяца, изредка выплывающего из-за собирающихся темных облаков. Все три были одинаково прекрасны, одинаково молоды, одинаково беззаботны. Подобно молодым ланям, резвились они на зеленом склоне холма, то бегая взапуски, то сплетаясь руками в одну неподражаемо грациозную группу, то разбегались и скрывались за выступами скал или под тенью какой-нибудь гигантской пальмы. При этом они не переставали напевать своими нежными голосками, звонкими и чистыми, как соловьиное пение, мелодичными, как журчание прозрачного ручья! В этой песне мне чудились то французские, то немецкие слова, перемешанные с каким-то третьим, совершенно неизвестным языком.
— Вот так история, — шептал Питер, не переставая креститься. — Воля ваша, капитан, а без нечистого тут не обошлось! Ну, виданное ли дело, чтобы христианские девицы бегали ночью по лесам и болотам, да еще в подобных костюмах!
— Да что же дурного в этих костюмах, Питер? — отвечал я шепотом. — Меня удивляют не костюмы, а присутствие этих очаровательных детей на этом проклятом острове. Что это не дикарки, а европейки, и притом девушки благовоспитанные, за это я готов поручиться головой!
И, действительно, достаточно было одного внимательного взгляда для того, чтобы убедиться в истине моего предположения. В каждом движении, в каждой позе таинственных красавиц отражалось то девственное изящество, та благородная грация, которые даются только рождением, расой. Одеты они были в довольно фантастические костюмы из какой-то светлой материи, мягкими складками облегающей стройные формы их девственного тела, оставляя открытыми прелестные ручки, шею и маленькие ножки в светлых туфельках. Гирлянды живых цветов окаймляли подолы платья, обвивались вокруг белых шеек и украшали роскошными коронами очаровательные головки, спускаясь на плечи вместе с длинными, развивающимися локонами. При этом волшебном освещении, в этом фантастическом наряде три юных очаровательных создания напоминали балетных артисток не только красотой и костюмом, но и легкостью и плавностью своих грациозных движений. Глядеть на них было чистым наслаждением. Но, пока мои глаза любовались прелестной картиной, мысли мои неотвязно работали, стараясь решить вопрос: как, откуда и зачем очутились эти нежные создания в этом ужасном месте?
— Как вы думаете, Питер, на каком языке болтают эти райские птички?
— А черт их знает, капитан! Не то по-французски, не то по-немецки, а, может, и по-китайски! Во всяком случае, разговор их ни за что не понять христианину. Мой покойный отец говорил мне не раз, что у русалок свой особенный язык: русалочий!
— Да забудьте вы хоть сегодня вашего отца, Питер, — перебил я нетерпеливо суеверного ирландца. — Прислушайтесь лучше повнимательней! Может, поймем что-нибудь из их слов!
К сожалению, как раз в эту минуту лесные нимфы отбежали довольно далеко вниз, к ограде сада мисс Руфь, в тени которого они бы совершенно скрылись если бы красный свет факелов в их руках не освещал их стройных маленьких фигурок. При всем внимании мы могли уловить только одно постоянно повторяемое слово: ‘Розамунда’, которое, произносимое нараспев, звучало точно щебетанье весенних ласточек.
Грациозная группа этих девушек после ужасных видений на море не могла не поразить моих спутников. Слишком велико было противоречие между этими девушками из леса и теми кровожадными разбойниками, которые стреляли по несчастной команде погибающего судна. Мысль о волшебстве невольно появлялась в головах суеверных моряков, и с ней вместе жуткое чувство пробуждалось в их храбрых сердцах. Беспокойство товарищей еще усиливалось от окружающей нас таинственной обстановки и от колеблющихся, поминутно скрывающихся за набегающими тучами лучей луны. Я не мог не заметить этого опасного настроения и поспешил рассеять его шуткой, всегда помогающей в подобных случаях.
С недоумением наблюдали мы новое явление, не понимая его значения. Наши очаровательные нимфы стояли в полном освещении, окружая какую-то странную фигуру, которую, действительно, так же легко можно было принять за громадного орангутанга, как и за старика неопределенных лет. Длиннейшая седая грива (волосами нельзя было назвать густую растительность, покрывающую голову этого существа) спускалась на его спину почти до пояса, а громадная седая же борода закрывала почти всю его грудь. Полумужская-полуженская одежда придавала еще более фантастический вид таинственному обитателю лесов. На нем было надето нечто вроде юбки, доходящей до щиколоток, поверх которой падала длинная матросская блуза, прикрытая на спине старой женской шалью, накинутой вроде плаща. Босые ноги cтpaнного человека обуты были в род лаптей из древесной коры, а седую обнаженную голову обвивал роскошный венок из роз и лилий, надетый маленькой ручкой одной из трех красавиц. Все три девушки осыпали его ласками и поцелуями, болтая наперебой на своем таинственном языке, звуки которого доносились до нас, нежные и непонятные, как щебетание весенних ласточек. Минуты две или три могли мы наблюдать за удивительной группой, потом таинственный старик и его прелестные спутницы повернули куда-то вправо и скрылись так же внезапно, как и появились.
Раза два еще донеслось до нас нежное слово: ‘Розамунда’. Потом и оно замолкло. Мы были одни по-прежнему на опушке темного леса, перед внезапно потемневшей поляной. Казалось, даже луна сожалела об исчезновении прекрасного видения и поспешила скрыться за облака, чтобы не освещать прозаические фигуры английских моряков.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В которой Джэспер Бэгг, наконец, добивается свидания с мистрисс Кчерни.

Решившись не пренебрегать никакой предосторожностью, я оставил плотника Баркера караулить у опушки леса, спрятал Питера в тени у садового забора и отрядил Долли Вендта в обход вдоль усадьбы для наблюдения за проклятой скалой, с которой стреляли по гибнущему судну. При первом подозрительном шорохе каждый из них должен был подать сигнал и бежать обратно к месту, где мы расставались. Распорядившись таким образом, я попробовал отворить дверь сада. К моему удивлению, она оказалась незапертой и беззвучно распахнулась при первом толчке. Полная тишина царила в темных аллеях. Ни звука не слышно было в окрестностях. Нигде не залаяла собака, нигде не шелохнулась спугнутая птица.
Кое-как выбравшись на более открытое место Цветника, разбитого перед верандой главного дома, я с радостью заметил две полосы света, прорезывающих темноту и ложащихся яркими пятнами на спящие Цветы роскошных клумб. Свет выходил из окон в нижнем этаже, — прямо над террасой, утонувшей в тени вьющихся растений. Различные цвета шелковых портьер на обоих окнах указывали на то, что они принадлежали двум различным комнатам. В которую же из них должен был я пробраться для того, чтобы увидеть мисс Руфь, или, правильнее, мистрисс Кчерни? Пришлось действовать наугад. Подняв маленький камешек, я бросил им в ближайшее окошко, отступив в то же время в глубокую тень ближайших деревьев. В ответ на слабый стук в комнате раздался отчаянный лай маленькой собачки, которая, казалось, поставил себе задачей перебудить весь дом и донести всем и каждому о посещении непрошенного гостя. Я уже готовился дорого продать свою жизнь, в случае нападения кого-либо из разбойников… но, к моему крайнему удивлению, никакого нападения не последовало. Бешеный лай прекратился так же внезапно, как и начался. Опять воцарилось молчание, только свет погас в одном из окон. Не успел я еще сообразить, что бы это могло значить, как дверь на веранду отворилась и на пороге ее показалась она сама, мисс Руфь, во всей своей победоносной прелести. Освещенная ярким лучом луны, выплывшей в эту минуту из-за туч прекрасная молодая женщина медленно сошла с террасы в сад и направилась прямо ко мне, точно влекомая неведомой силой, говорившей ей о моем присутствии. Убедившись в том, что мы одни, я молча выступил из своей засады. Мисс Руфь не вскрикнула, не удивилась. Она так же молча повернула обратно, вошла в дом и затворила за собой двери, сделав мне знак приблизиться. Через минуту окно в темной комнате отворилось, как бы приглашая меня войти. Я быстро пробежал несколько шагов, отделяющих меня от веранды, перепрыгнул через ее высокие перила, и, спустя минуту, очутился около мисс Руфь… Наконец-то моя рука сжимала ее руку крепким, горячим пожатием, которое, казалось мне, никогда не должно было кончиться.
— Джэспер Бэгг, — заговорила она тихим шепотом, и голос ее звучал в моем сердце, как шелест весеннего ветерка в кустах цветущих роз, — Джэспер Бэгг, это вы! Я знала, я была уверена, что вы вернетесь, — не забудете, — не оставите меня! Но я держу вас в темноте!.. Дайте мне зажечь свечи, капитан!..
Нежная маленькая ручка попробовала освободиться из моих рук, но я решительно удержал ее.
— О, мисс Белленден, не все ли равно?.. Днем ли, ночью ли, я всегда в вашем распоряжении!.. Сегодня, как вчера, как завтра, я могу только повторить вам то, что сказал, пользуясь минутным отсутствием желтого шпиона, — я здесь, с добрым судном и с преданной командой, и мы все: судно, команда и я — в полно распоряжении нашей молодой хозяйки! Мы все ждем не дождемся ее появления на палубе ‘Южно Креста’!
Она слегка отвернула голову, по-видимому, того, чтобы сделать вид, что озабочена тем, что надо спустить портьеры на окне и зажечь огонь, на самом же деле, чтобы скрыть свое смущение.
— Не называйте меня мисс Белленден, Джэспер! — заговорила молодая женщина дрожащим голосом. — Вы знаете, что я не имею больше права на это дорогое имя! Вы присутствовали на моей свадьбе с… О, Джэспер, неужели это было всего год назад?!
Ее бледное личико побледнело еще больше. В глубоко впавших глазах промелькнуло то выражение безграничного ужаса, которое вызвал шепот желтого шпиона вчера утром. Этот взгляд, эта бледность сказали мне больше о несчастной судьбе мисс Руфь, чем могли бы сделать длинные патетические рассказы модных героинь. Печально потупил я голову при воспоминании об этом злосчастном дне. Сегодня минуло ровно тринадцать месяцев со дня, когда мисс Белленден стояла под венцом в старинном соборе Ливорно.
— Время идет быстро, мистрисс Кчерни! Особенно для молодых супругов! Признаюсь, я боялся, чтобы новая жизнь не заставила вас забыть ваших старых, преданных друзей!
Я не думал ни единого слова из того, что говорил, и она прекрасно понимала это. Тем не менее, она не стала противоречить мне, с деликатностью леди, не желая никого посвящать в печальную тайну своих супружеских несчастий. Только легкий вздох обнаружил ее настоящие мысли, да невнятно произнесенные слова:
— Время летит быстро для счастливых! Здесь же!.. Здесь бывают бесконечные дни и ужасные, одинокие ночи!.. Мой супруг часто отлучается, слишком часто, мистер Бэгг!
Я молча поклонился, опускаясь в мягкое кресло, предложенное мне ласковым движением маленькой белой ручки. Ее взор скользнул по роскошным часам старинного севрского фарфора, поставленных в углу, на одном из мозаичных столиков. Я понял ее беспокойство. Очевидно, времени у нас оставалось немного, поэтому я заговорил без дальнейших предисловий.
— Мисс Руфь! — Простите мне, миледи, но я не могу называть вас иначе! Для меня вы всегда останетесь мисс Белленден, той дорогой маленькой Руфью, я привык… любить… уважать с детства, как… как свою дорогую хозяйку! — Еще раз простите бесцеремонную, может быть, слишком бесцеремонную откровенность безусловно преданного вам моряка, обстоятельства так сложились, что нам некогда тратить время на вежливые фразы. То, что я видел сегодня ночью, на северной скале острова… Вы слышали, конечно, выстрелы погибавшего судна, мисс Руфь?’
Она вздрогнула, и ее опущенная головка склонилась еще ниже под непосильной тяжестью мрачных мыслей. Сердце мое заныло от болезненной жалости но надо было убедиться во что бы то ни стало, надо было говорить с отчаянным спокойствием хирурга решившегося на жестокую, но спасительную операцию.
— Ни один честный человек не решится добровольно оставаться на этом острове, зная то, что я предполагаю, что должен предполагать, мисс Руфь. Вот почему я умоляю вас довериться мне и поскорей покинуть этот берег. Вспомните тот день накануне вашей свадьбы, когда вы сказали мне: ‘Джэспер Бэгг, вы нужны мне, друг мой’. Теперь я понимаю, что сам Бог внушил вам, неопытной молодой девушке, мысль, показавшуюся мне тогда необъяснимой прихотью. Вы назвали меня тогда вашим другом, мисс Руфь. Теперь ваш друг умоляет вас последовать его совету и бежать немедля, если уж не ради спасения вашей жизни, то хоть ради спасения вашей чести!
Опять появилось уже знакомое мне выражение ужаса на прелестном бледном личике. Маленькие прозрачные ручки отчаянным жестом прижались к бессильно опущенной головке, точно желая не слышать мучительных слов. Но я уже не мог остановиться. Я должен был договорить и настойчиво продолжал:
— Да, мисс Руфь, вы не должны отказываться от помощи преданных друзей. Сам Бог привел нас сюда в отсутствие вашего тирана. Не возражайте, дорогая леди. Я знаю, что говорю! Не стану расспрашивать вас о подробностях вашей супружеской жизни, да это и не нужно… У меня здоровые глаза, мисс Руфь, а надо быть слепым, чтобы не видеть, как вы несчастны. Любящий муж не оставил бы вас одну в этой пустыне, не окружил бы вас грязными шпионами, не принудил бы видеть то, о чем я не хочу даже говорить, чтобы не оскорблять вашу чистую душу. Вы молчите, вы страдаете с терпением святой мученицы, но вы не можете скрыть ваших страданий. Достаточно вас угнетают, быть может, прямо мучают, мисс Руфь!
Я замолчал, испугавшись ее возрастающего волнения. Она уже не могла побледнеть более, но ее измученное личико приняло выражение такой ужасной муки, что у меня сердце сжалось от боли. Крупные капли слез выступили на ее синих глазах и покатились по нежным щечкам неудержимо, как бегут жемчужины с оборванной нитки. Белая, нежная, прекрасная, как надломленная лилия, глядела она на меня минуту, другую и третью и вдруг зарыдала, припав лицом к столу, зарыдала громко, неудержимо, как плачет женщина, пораженная непосильным горем.
— О, Джэспер, что я выстрадала! Что я выстрадала! Если бы вы знали, Джэспер! Если бы вы только знали! — повторяла она среди судорожных рыданий, вздрагивая всем телом, не успевая отирать жгучих слез.
Увы, я ничего не знал, и это было, пожалуй, худшим из моих мучений, но я догадывался… догадывался о слишком многом! Страстное чувство нежной жалости заглушало в моей душе все остальные чувства. С каким восторгом привлек бы я это бедное, истерзанное создание к себе на грудь, с какой радостью постарался бы утешить ее горькое горе! Боже мой, да я бы жизнь свою отдал, чтобы только осушить слезы!
Я бы рад был целовать следы ее маленьких ножек, если бы имел на это право! Теперь же что мог я сделать, чем успокоить такое горе? Сердце мое разрывалось от боли, душа была переполнена горячим сочувствием, а язык не нашел ничего лучшего глупой вчерашней фразы: Я здесь… И судно здесь!.. И команда!.. Мы все в вашем распоряжении, мисс Руфь!
Она поняла и оценила искренность моего волнения и улыбнулась сквозь слезы.
— Какой вы добрый, мистер Бэгг! Спасибо вам!.. От всей души спасибо! Но не огорчайтесь так сильно за меня. Я расплакалась, как дитя. Это глупо и бесполезно!.. Теперь только вижу я, как слаба и наивна была я в то счастливое время, когда считала себя такой умной, опытной и энергичной. Я ошибалась, как ребенок. Но, Боже мой, как давно это было! Теперь же поздно исправлять ошибку, друг мой! Жизнь не начинают снова. Я не могу уехать вместе с вами, Джэспер!.. Не могу покинуть этого берега, где меня ждет могила, как стольких других раньше меня… —договорила она чуть слышно.
В свою очередь я взглянул на часы и поднялся. -Послушайте вашего верного, старого друга, дорогая мисс Руфь! Накиньте плащ или шаль потемнее и следуйте за мной! Ручаюсь вам головой за то, что вас в какие-нибудь 20 минут до нашей лодки, а через час и до нашего судна. К утру вы будете уже в открытом море, далеко от этого проклятого берега!
Отчаянным жестом мисс Руфь заломила руки.
— О, друг мой, вы не знаете, что говорите! Да разве я могу уйти из этого дома, окруженного шпионами? Я и то удивляюсь чуду, дозволившему вам обмануть соглядатаев, расставленных повсюду, и пробраться ко мне. Но, даже допуская второе чудо, вы не могли бы добраться со мной до вашей лодки, — не могли бы поручиться за благополучное возвращение на борт вашего судна! Благодарите Бога, спасшего ваш ‘Южный Крест’ от участи стольких других кораблей — и возвращайтесь домой без меня, друг мой… Меня же ждет могила на этом проклятом берегу!
Пугливо оглянувшись, она быстро вынула из кармана небольшую тетрадь в мягком сафьяновом переплете и протянула ее мне:
— Прочтите эти строки, Джэспер! Я писала их для себя одной! Прочтите это описание моего ужасного существования, когда будете в открытом море, вдали от опасностей этого адского берега. Тогда только вы поймете всю безнадежность, весь ужас моего положения. И если после этого вы все еще захотите помочь мне, если память о друге вашей молодости не угаснет под гнетом презрения, тогда… тогда возвращайтесь, Джэспер, и вырвите меня из рук моих тюремщиков!
Я заботливо спрятал тетрадку на своей груди, но отвечал решительно:
— Я исполню ваше желание, мисс Руфь, и прочту историю ваших несчастий прежде, чем вернуться сюда. Но напрасно вы считаете честного английского моряка способным отказаться от спасения дорогой ему женщины. Никакие силы и опасности не смогут заставить меня уехать отсюда, не сделав всего возможного для вашего освобождения!
Она улыбнулась своей прежней милой улыбкой, осветившей ее похудевшее личико, как солнечным лучом, но увы! Этот луч так же быстро погас, как и появился, и она заговорила с прежней горькой серьезностью:
— Вы не поняли меня, Джэспер! Говоря об опасностях, я думала о себе больше, чем о вас! Господь Бог, сохранивший ваше судно от подводных скал и обманчивого маяка, — прибавила она с ударением, — сохранит вас и дальше, если вы не будете безумно рисковать, дожидаясь возвращения того, чьи слуги стреляли в потерпевших крушение. Он же возвращается завтра утром. Я погибла, если он увидит вас не только в доме, но даже на берегу. И вы все погибнете со мной вместе… Он никого не пощадит, а ему повинуются многие десятки людей, не знающих жалости. Вот почему прошу вас выйти в море. Там, на свободе, вы обдумаете мое положение и, быть может, найдете способ помочь мне! До тех же пор… Верьте, Джэспер, я никогда не забуду вашего самоотвержения, никогда не забуду вас, друг мой!
Она протянула мне руки с ангельской улыбкой. Я покрыл долгими, горячими поцелуями ее дрожащие пальчики. Сердце мое трепетно билось. Сладкое предчувствие неземного блаженства заставило меня забыть всякую опасность. Резкий свист разбил мое счастье.
— Это сигнал Питера, мисс Руфь! Что-нибудь случилось! Простите и прощайте… Нет, не прощайте… до свидания… до скорого, счастливого свидания, дорогая мисс Руфь!
Она медленно поднялась, молча отворила окошко и, обернувшись, замерла со сдавленном криком ужаса. И не мудрено было испугаться бедняжке. Прикрытая шелковой драпировкой дверь бесшумно отворилась, и на ее пороге появилась коренастая фигура Дентона, глядевшего на меня с видом злой собаки, готовой броситься на непрошеного гостя.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В которой неожиданная помощь является в решительную минуту.

При виде противной желтой рожи я не растерялся. Я понял, что в подобном случае малейшее колебание может оказаться гибельным, а потому решительно подошел к ехидно улыбающемуся шпиону.
— Мое почтение, многоуважаемый друг. Пожалуйста, улыбнитесь полюбезнее… Ваша злобная гримаса совсем не подходит к очаровательному цвету вашего лица! Кроме того, позвольте предупредить вас о том, что вы попались, как крыса в ловушку. Вот что значит неуместное рвение, мистер Дентон. Не в добрый час задумали вы подслушать мой разговор с миледи. Надеюсь, что вы предполагали, что я мог повторить вчерашнюю глупость и явился сюда безоружный? Нет, приятель, нас здесь много, а ты один! При малейшей попытке помешать мне десяток добрых товарищей расправятся с тобой по-морскому. Поэтому стой смирно, у своей двери, пока я буду прощаться с твоей хозяйкой!
Моя смелость так ошеломила мерзавца, что он не нашел ответа и смотрел злобно, вытараща свои косые глазки, пока я наскоро обменивался последними словами с мисс Руфь.
— До свидания, дорогая мистрисс Кчерни!.. Мне очень жаль, что вы отказались от прогулок и на моем ‘Южном Кресте’, но ваша воля мне закон! Исполняя ее, мы снимемся с якоря через два часа и отправимся прямым путем в Сан-Франциско! Там я дождусь известий от мистера Руперта Белленден, вашего брата, а затем, что Бог даст!.. Во всяком случае, не пройдет месяца, как получите известие о вашем преданнейшем слуге, капитане Джэспере Бэгге. А до тех пор будьте мужественны и терпеливы, и да хранит вас Бог, дорогая миледи!
Я протянул руку. Мисс Руфь положила в нее свою дрожащую ручку с видом человека, не вполне сознающего, что происходит вокруг нее, и я решительно шагнул к двери, у которой все еще стоял почтенный соглядатай. Тут только он опомнился и, быстро загородив мне дорогу, нахально положил свою лапу на мое плечо. Признаюсь, я разозлился не на шутку, схватил его руку вывернул ее по всем правилам искусства, в котором я немало упражнялся в Японии, где знание всех уловок ‘бокса’ сделалось необходимым для каждого европейца. Физиономия ‘желтого Дена’ искривилась от боли, и почтенный джентльмен заорал таким голосом, который мог разбудить даже мертвого.
— Замолчишь ли ты, проклятый шпион? — крикнул я, еще сильнее стискивая руку негодяя. — Не принуждай меня сжать тебе глотку так, что ты навсегда лишишься возможности участвовать в пении церковных гимнов, для которых создан твой прелестный голос!
Перепуганный не на шутку, желторожий шпион замолчал, растирая свою моментально вспухшую руку. Пользуясь этим мгновением, я моментально распахнул окно и выпрыгнул в темный сад, избегая ловушки, очевидно, приготовленной им на веранде. Однако не успел я добежать до спасительной тени первых деревьев, как увидел около себя проклятого шпиона, последовавшего за мной по пятам. В ту же минуту в трех концах сада мелькнули огоньки, и мимо моей головы пролетели, жужжа и свистя, три ружейные пули, врезавшиеся в ствол ближайшей пальмы.
— Так-то, почтеннейший? Вы опять за старое! Опять стреляете в людей, как в куропаток. Ну, так попробуйте же на себе, как приятно ближайшее знакомство с огнестрельным оружием!
С этими словами я схватил револьвер и ударил Дентона им по голове с такой силой, что он без звука упал на траву у моих ног.
— Одним меньше! Первый задаток мучителям моей бедной мисс Руфь! — подумал я, быстро отбегая в ту сторону, где должны были ожидать меня товарищи.
— Вы ли это, капитан? — раздалось у моего уха. — Живы и невредимы? Ну, слава Богу! Но вы одни? Молодая леди не захотела следовать за вами? Я так и думал, хотя оставаться здесь грустная участь для каждого, а тем более для…
Опять не удалось договорить нашему словоохотливому ирландцу. Появление Долли Вендта прервало его речь. Юноша еле переводил дух от быстрого бега.
— Спешите, капитан! Лес полон разбойниками. Я видел вооруженные фигуры, по-видимому, немцев, — хотя, конечно, ручаться не могу!
— Да это и безразлично, — перебил я юношу. — Будь — то немцы, испанцы или гориллы, нам все равно не остается ничего, кроме бегства. Сколько их, Долли?
— Я видел человек десять, капитан, но их, наверно, гораздо больше. Они прячутся в лесу!
— В лесу! — воскликнул Питер. — Ах, Боже мой, а наш-то бедный плотник? Ведь он остался у последнего мостика. Надо предупредить его, если еще не поздно!
— Чего там поздно! — отозвался сам Баркер, внезапно появляясь возле нас. Он так же запыхался, как и Долли, но был гораздо спокойнее и даже улыбался своей обычной добродушно-глуповатой улыбкой.
— Плотник никогда не пропадает среди деревьев, — проговорил он, не обращаясь ни к кому в частности. — Правда, из кустов выскочило с полдюжины каких-то стервецов, — прощенья просим, капитан, — но я не дал им опомниться и уложил первого его же собственной дубинкой. Второй свалился на третьего а остальные разбежались. Вот она, дубинка-то! Славное оружие. Я захватил ее с собой, пригодится еще голубушка!
И силач грозно размахнулся дубинкой толщиной в добрую оглоблю.
— Молодец, Баркер, — похвалил я добродушного шотландца. — Я был уверен, что ты постоишь за честь нашего флага. Но довольно разговоров, друзья мои. Надо бежать к морю. На море наше спасение. Постараемся пробраться через лес раньше, чем заметят, в какую сторону мы бросились… Добравшись до берега предупредим Гарри, которому наверно удалось укрыть лодку. Или, в крайнем случае, окликнем пароход, — он ведь недалеко! Ну, а раз на море, — мы спасены. Через какую-нибудь неделю мы будем в Сан-Франциско, где я попрошу у американского правительства защиты для мисс Руфь и возмездия для мистера Кчерни!
Я говорил со спокойствием человека, уверенного в успехе, но душа моя была полна сомнений. Я слишком хорошо понимал опасность нашего положения. Четыре человека против доброй сотни разбойников! Как бы храбро мы ни защищались, надежды на спасение оставалось весьма немного. Темнота леса не могла успокоить нашего понятного волнения. Хотя мы были люди не трусливого десятка и с радостью рисковали своей жизнью для спасения женщины, но никакая храбрость не могла помешать жуткому чувству, невольно развивающемуся в темной западне, полной убийц, охотящихся за нами, как за перепелками. Неясные фигуры разбойников мелькали издали между деревьями и опять скрывались в абсолютной темноте. Тяжелые тучи заволокли небо, и ни малейший луч света не пробивался сквозь густую листву. Пришлось наугад отыскивать едва знакомую тропинку. Минут пять безуспешного блуждания убедили меня в том, что мы сбились с дороги. Перед нами внезапно оказалась какая-то загородка, охраняемая целой группой вооруженных людей.
— Боб. Вильямс, ты? — крикнул нам навстречу чей-то грубый голос.
— А вот я покажу тебе Боба Вильямса! — отвечал я, быстро сообразив, что мы должны были, во что бы то ни стало, пробиться сквозь отряд врагов, загораживающий нам дорогу. Мои товарищи также быстро поняли эту необходимость и с отчаянной храбростью бросились вперед. Двумя выстрелами револьвера уложил я двух ближайших негодяев, пока Питер Блэй необыкновенно удачно отбивался охотничьим ножом от полудесятка врагов, а Сэт Баркер молотил своей дубинкой налево и направо, разбивая головы, точно спелые орехи. Долли Вендт нервно хохотал, размахивая своим револьвером и не решаясь стрелять в тесно сплоченную кучу людей, чтобы не поранить кого-нибудь из нас. Все это продолжалось не более двух-трех минут. Кругом нас непрерывно свистели пули, по счастью, никого не ранившие. В рукопашной свалке трудно целить, да и темнота нам много помогла. Озадаченные внезапным нападением, враги не могли сообразить ни числа нападающих, ни их цели. Благодаря этому, нам удалось прорваться сквозь цепь разбойников, охраняющих лесную тропинку, и скрыться в густой тени деревьев. Не переводя духа, мы бежали вперед, слыша за собой многочисленные грубые голоса погони, перекликавшиеся в различных направлениях на самых разнообразных наречиях. Даже ‘йодлер’ швейцарских горцев раздавался среди оглушительного концерта свистков, криков, ругани и проклятий. Очевидно, наши преследователи задались целью окружить нас со всех сторон, отрезав от моря. Но мы еще не теряли надежды пробраться к берегу, проскользнув между ними благодаря темноте, и ускоряли шаги, насколько можно.
— Товарищи, а где же тропинка? Куда она делась? — спросил я, внезапно останавливаясь.
— Какая там тропинка! — пробурчал Питер, с трудом переводя дух. — В этой проклятой темноте собственный нос потерять можно, не только тропинку. Сам черт не разглядит здесь и большой дороги, капитан!
— Ну, а мы, с Божьей помощью, и тропинку разглядим, Питер! Да еще смеяться будем над вашим отчаянием, когда вернемся на судно!
— Хорошо бы вашими устами грог пить, капитан, только вряд ли нам удастся добраться до моря сегодня! — заметил Сэт Баркер со спокойствием истинного Философа. — Мне сдается, что нас собираются угостить добрым стаканчиком дроби. Слышите, как она зашуршала по листьям?
— Точно песок пересыпают! — заметил Долли наивно. Мы кинулись в ту сторону, в чашу кустарника, куда не долетали выстрелы, направленные наугад, и сделали еще несколько сот шагов, с трудом пробираясь сквозь колючие ветки, как вдруг я остановился как вкопанный.
— Осторожней, товарищи! Перед нами какая-то вода. Не то пруд, не то болото. Во всяком случае вперед идти невозможно!
Внимательно оглядевшись, я узнал тот самый ручей, через который проложен был высокий висячий мостик, черная линия которого виднелась немного правее. В том месте, на котором мы стояли, ручей разливался в широкий пруд или, вернее, болото с топкими берегами, грозящими засосать нас при первом неосторожном шаге. Черная стоячая вода казалась глубокой и имела мрачный и унылый вид. Почти вся поверхность ее была покрыта водяными растениями, между которыми блестели яркие фосфорические полосы, выдающие изобилие гниющих органических веществ. Ядовитые испарения неслись нам навстречу, стесняя дыхание и вызывая своим зловонием тошноту. И это-то ужасное болото должны мы были переплыть, несмотря на очевидное изобилие ядовитых гадов, которыми кишит каждая стоячая вода в тропиках… Другой дороги не было. Направо и налево подымались какие-то загородки из колючих кустарников, перебраться через которые темной ночью было совершенно невозможно. Приходилось либо пускаться вплавь, рискуя сто раз погибнуть от укусов ядовитых гадов, или утонуть в болотной тине, отыскивая брод, или же возвращаться обратно мимо наших преследователей и выбиться на настоящую дорогу. Между тем крики разбойников все приближались. Их круг постепенно сужался.
Наступала решительная минута. Нам оставалось одно — возможно дороже продать свою жизнь… и только.
Вдруг Сэт Баркер, шедший впереди, раздвигая своей дубинкой колючие кусты, внезапно остановился.
— Что это там, справа, капитан? Не то блуждающие огоньки, не то факелы или фонари?
Мы быстро обернулись и увидели в указанном направлении несколько светящихся точек, быстро переменяющих свое положение.
По-моему, это блуждающие огни, — прошептал Долли, — они всегда являются на болотах!
— А по-моему, это факелы проклятых русалок, явившихся на помощь разбойникам, чтобы окончательно погубить христианские души! — с дрожью в голосе прошептал суеверный ирландец.
— Как вам не стыдно болтать пустяки! — резко перебил я. — Вероятно ли, чтобы молодые и прелестные девушки были сообщницами кровожадных убийц? По моему мнению, появление этих красавиц может принести нам только пользу. Притаитесь здесь, за кустами, товарищи, пока я постараюсь узнать от них, нет ли здесь где-нибудь другой, более безопасной дороги к морю!
Не обращая внимания на возражения, я быстро направился к мелькающим вдали огонькам, оказавшимся действительно факелами в руках прелестных девушек, уже виденных нами раньше…
Заметив меня, они быстро скрылись между деревьев, но вместо них мне навстречу вынырнуло из чащи то странное существо, которое Сэт Баркер назвал морским львом или орангутангом.
Быстрым и ласковым движением схватил он меня за руку.
— Следуйте за мной, капитан Бэгг! Доверьтесь старому Оклеру. Он ваш друг. Он прислан вам на помощь!
Не дожидаясь ответа, странный человек юркнул в кусты, кажущиеся совершенно непроходимыми, но среди которых внезапно замелькали факелы очаровательных русалок.
Недолго думая, я последовал за ним, а подбежавшие товарищи за мною.
Ползком пробрались мы сквозь нечто в виде туннеля, образовавшегося среди густосплетенных лиан и колючих кустарников, и через десять минут очутились на противоположном склоне холма, оставив далеко в стороне своих преследователей, голоса которых теперь уже едва доносились до нас.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В которой Джэспер Бэгг знакомится с ‘гнездом’ в скалах.

Глубокая тишина охватила нас, едва мы оставили за собой последние кустарники. Вместо диких криков ‘держи! лови! не выпускай!’, которыми весь лес казался наполненным, вокруг нас слышалось только случайное падение оторвавшегося камня, плеск ручья, сбегающего со скалы, да отдаленный ропот моря. Несмотря на свою женскую юбку, наш проводник скользил с какой-то фантастической быстротой, сначала под гору, потом опять в гору, вверх по скалистой тропинке, непроходимой ни для кого, кроме диких коз да моряков, убегающих от смертельной опасности. Сознание опасности делает всякую дорогу удобной. Нам она буквально придавала крылья. Мы карабкались на почти отвесные скалы, не замечая глубоких обрывов справа и слева. Звуки прибоя, казавшиеся близкими, стали постепенно удаляться, хотя все еще доносились с ясностью, доказывающей, что лежащее где-то под нами море не отделялось от нас ни лесом, ни постройками. Судя по страшной крутизне тропинки, по которой мы поднимались, и по времени, прошедшему от начала подъема, мы должны были находиться уже на весьма значительной высоте, а между тем наш проводник продолжал карабкаться все выше и выше.
Страшные трудности горной дороги, однако, давали себя почувствовать.
Собравшись с силами, я все-таки добрался до вершины, оканчивающейся небольшой площадкой, и тут только остановился, чтобы перевести дух и помочь по возможности моим бедным товарищам. Сэт Баркер не нуждался в помощи. Со своим обычным хладнокровием взбирался он на скалу — прямо на четвереньках, осторожно и уверенно, как хорошая охотничья собака, избегающая напрасной траты сил. Долли Вендт довольно удачно играл роль дикой козы, очевидно, не забыв еще того времени, когда он, будучи юнгой, получил от матросов лестное прозвание ‘морской обезьяны’. Только бедному Питеру плохо приходилось. Он еле двигался, распластавшись на брюхе, как черепаха. Пришлось нашему проводнику спускаться ему на помощь и втаскивать несчастного толстяка под руки. При этом старик продолжал добродушно ободрять нас на своем ломаном языке: ‘Не бойтесь, товарищи, вы здесь в безопасности. Я люблю моряков я сам был матросом. Здесь переждете день или два, пока преследовавшие вас собаки не устанут. Теперь они потеряли ваш след и не найдут его больше, за это ручается вам старый Оклер. А там можно будет и к морю спуститься. Ваше судно подождет вас, конечно. А раз будете на палубе, уезжайте поскорее, товарищи! Уезжайте, благо это вам возможно. Бедный Оклер не может уехать, и бедные девочки тоже не могут. Мы должны умереть здесь все вместе. Вам же, дай Бог вернуться на родину, товарищи. Старик Оклер желает вам этого от всей души!’.
Без малейшего колебания последовал я за стариком, приглашавшим нас в темную пещеру, вход в которую скрывался за грудой громадных камней. Узкая деревянная лестница вела вглубь большой круглой впадины, футов двадцать в глубину. Добравшись ощупью до конца этой лестницы, мы остановились, не смея пошевельнуться в темноте, пока наш хозяин не зажег довольно светлый фонарь, свет которого позволил нам оглядеться. Пещера оказалась довольно объемистой, и ее убранство доказывало, что в ней жили люди, не чуждые цивилизации. В одном углу стоял весьма приличный очаг, с дымовой трубой и особым навесом, не пропускающим дождя. Около него, на прибитых к стене досках, помещались: кастрюли, горшки, кружки, миски и т.п. хозяйственная утварь, блестящая чистотой. В противоположном углу было устроено нечто вроде постели, с подстилкой из сухих листьев и трав, покрытых мягкими шкурами, поверх которых лежали подушки и пара теплых фланелевых одеял. Пол был обмазан глиной и чисто выметен. Посередине стоял деревянный, грубо сколоченный стол, покрытый чистым куском толстого полотна, и две деревянных же скамейки. Ясно было, что хозяин этого странного дома, напоминавшего собою скорее недоступное гнездо горного орла, чем человеческое жилище, постарался устроиться возможно удобнее в пещере, скрытой от нескромных взоров. Ясно было и то, что хозяин этот не кто иной, как старик, приведший спасенных им моряков в свое собственное жилище.
Глубокое чувство благодарности наполнило мое сердце. Со слезами на глазах протянул я обе руки странному, но великодушному созданию.
— Спасибо вам, товарищ. Никто из моих спутников никогда не забудет того, что вы сделали для нас сегодня! Дай нам Бог возможность отплатить вам тем же. Честное слово моряка, я с радостью буду рисковать жизнью за вас, как вы сегодня рисковали ею для спасения неизвестных вам людей. И если вы захотите оставить этот ужасный остров, клянусь вам: капитан Джэспер Бэгг и весь экипаж ‘Южного Креста’ будет счастлив оказать вам и вашим молодым барышням гостеприимство и отвезти вас, куда вам будет угодно!
Мы пожали друг другу руки так искренно и дружески, как будто мы были старыми приятелями. Затем наш хозяин поставил фонарь на стол и стал хлопотать по хозяйству, не выказывая ни малейших признаков усталости. Казалось, будто он только что встал с кровати, а не карабкался более двух часов подряд на головоломные крутизны и отвесные скалы. Зато гости его все еще не могли придти в себя. Питер Блэй бросился ничком на постель, пыхтя и хрипя, точно запыхавшийся паровоз, призывая в промежутках между припадками удушливого кашля всех бесчисленных святых католического календаря. Сэт Баркер припал с разгоревшимся лицом к ведру с водой и пил не отрываясь, точно лошадь, пробежавшая десяток верст по жаре, да и я все еще не мог отдышаться, чувствуя удушье и колотье в левом боку. Один Долли Вендт встряхнулся, как молодая собака, вышедшая из воды, и, взобравшись на верхние ступеньки приставной лестницы, принялся рассматривать окрестности, хотя разглядеть что-либо в окружающей темноте было совершенно невозможно. Но такова молодость. Напоминание о ‘молодых барышнях’, очевидно, возбудило в сердце юноши надежду увидеть одну из прелестных нимф леса, и эта надежда освежила юношу лучше трехчасового отдыха.
Между тем наш хозяин продолжал болтать без умолку на своем странном языке, понимать который было нелегко.
— Сюда никто не придет, товарищи! Это безопасное место. От всего безопасное, даже от сонного времени. Здесь вы отдохнете хорошенько, а завтра к вечеру дадите вашему судну сигнал, чтобы оно прислало за вами лодку, которую я проведу к пристани, известной мне и никому больше. Туда вы можете безопасно пробраться горными ущельями невидимо для всех. А там уезжайте с Богом. Поскорее уезжайте, благо у вас есть родина, есть родные. У меня никого нет. Старый Оклер стал всем чужим на своей родине. Никто не вспомнит о нем после двенадцати лет отсутствия. Зачем же я стану уезжать отсюда, где прожил так долго? Двенадцать лет — время немалое, товарищи. Первые пять лет я жил здесь круглый год, даже тогда, когда все остальные умирали во время ‘сонного сезона’. Где же мне уезжать отсюда. Но вы торопитесь уехать отсюда до появления смертельного сна!
Мы все насторожили уши при этих странных словах. Долли Вендт не смог сдержать своего любопытства и поспешил заговорить со стариком на его родном языке. — Юноша прекрасно знал по-французски, так как его отец женился на девушке, служившей долгое время гувернанткой в Париже и передавшей сыну свои познания. Трудно передать радость, с которой старик услышал родной говор. Он чуть не расцеловал юношу, и оба заговорили наперебой, точно побившись об заклад — кто произнесет в возможно меньшее время возможно большее количество слов.
— Спросите, Долли, что это за чертовщину болтал наш старик о каком-то ‘сонном времени’? Послушать, так выходит, будто мы здесь должны бояться сна больше всего на свете! Неужели же порядочный человек не должен никогда спать на этом острове? Что значит эта бессмыслица, Долли?
Обращаясь к Долли, я совершенно упустил из виду, что гостеприимный хозяин понимал английский язык. Услышав мои слова, он повернул голову в мою сторону и быстро проговорил:
— Не бессмыслица, а истинная правда! — Два-три раза в году наступает страшное время. Никто о нем ничего не знает — когда и отчего и надолго ли. Знают только, что всякий, кто остается на острове, засыпает, чтобы уже никогда не проснуться… Заснете и вы, если не успеете уехать раньше! Оттого и надо торопиться, чтобы не дождаться ужасного сонного времени!
Старик, видимо, старался выражаться по возможности яснее, но мы все же поняли не больше, чем если бы он говорил по-китайски. Долли сделал отчаянную попытку узнать что-либо более определенное, расспрашивая старика на родном языке, но французский рассказ оказался не понятнее английского объяснения.
— Он говорит, что японцы называют этот остров ‘сонным берегом’, — переводил Долли слова старика, — и уверяет, что ежегодно, раза два-три, здесь подымаются от болот какие-то особенно ядовитые туманы! Вот от этих-то туманов, так я понял, по крайней мере, — непривычные люди болеют какой-то странной болезнью, по-видимому, неизлечимой.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В которой ‘Южный Крест’ исчезает в неведомой дали.

К середине ночи ветер превратился в настоящую бурю. Рев бушующего моря в глубине под нами смешивался с величественными раскатами неумолкающего грома, с грозным воем урагана и с грохотом камней, скатывающихся в невидимые пропасти. Ежеминутно вспыхивающий огненный зигзаг молнии на мгновение прорезывал черные тучи и освещал мертвенным светом весь безотрадный скалистый пейзаж. После каждой подобной вспышки черная ночь казалась еще чернее, плеск дождя о голые скалы еще унылее. Мрачные думы одолевали нас. Забота об участи судна одолевала заботы о собственной судьбе. Что сталось с нашим ‘Южным Крестом’? Удалось ли бедному Гарри одному, на легкой гичке, выйти в море, несмотря на волнение, и, благополучно добравшись до судна, предупредить мистера Джэкоба о случившемся на берегу? И если удалось, то что предпринял мой верный помощник? На его опытность и осторожность я мог вполне рассчитывать. Не было моряка искуснее старого Джэкоба, — но, как преданный друг, решится ли он оставить своего капитана на произвол судьбы и выйти в открытое море, не попытавшись спасти товарищей? Между тем наше судно могло только в открытом море выдержать подобную бурю.
Наш добрый, старый хозяин понимал наше угнетенное настроение и не мешал нам неуместными разговорами. Он скоро улегся где-то в уголке, предоставив нам всю ширину своей мягкой постели, и заснул так спокойно, как ребенок спит в своей люльке, убаюканный нежной песней любящей матери.
Зато он же первый и открыл глаза, едва показался слабый луч рассвета, и закричал нам:
— Вставайте, товарищи! Солнце встало. Спешите подать сигнал вашему судну. Ветер ревет, но моряки не боятся ветра. Они радуются, когда поселяне дрожат. С корабля пришлют лодку, — и все окончится благополучно. Только бы лодка не опрокинулась. Волнение больно велико. Скверная погода на море, ох, какая скверная погода!
Мы выползли, в свою очередь, на воздух и пробрались между беспорядочно нагроможденными скалами до небольшой площадки, с которой открывалась обширная панорама. Ветер свирепствовал, точно желая оторвать нас от скалы, за которую мы цеплялись, и сбросить в бездну под нашими ногами. Но мы храбро боролись с ураганом и достигли, наконец, места, защищенного выступом скалы настолько, что можно было безопасно глядеть по всем направлениям. Восходящее солнце уже золотило последние обрывки туч, разогнанных ночным ураганом. Ярко-голубое небо высоким куполом синело над нашими головами. Яркое голубое море безбрежной далью расстилалось перед нами. Страшное волнение не уничтожило голубого цвета его волн, но отметило поверхность моря яркими полосами белоснежной пены, вспыхивающей ослепительным блеском в косых лучах утреннего солнца. Взор уходил далеко-далеко, в эту голубую бесконечность, и, увы, нигде не виднелось темного пятна тени, падающей от корабельного корпуса, — нигде не подымалось тонкой линии мачт, так резко вырисовывавшихся на горизонте, нигде не белелось легкого облачка белых парусов, нигде не вздымался вьющийся дымок пароходной трубы. Всюду вода! Всюду пустыня! ‘Южный Крест’ исчез, ушел, покинул нас! Страшная истина, как громом, поразила нас. Первая минута была поистине ужасна. Сознание беспомощности и одиночества охватило нас с такой силой, что мы тщетно пытались заговорить, — тщетно искали слова для взаимного ободрения. Питер Блэй опомнился первый. Старый опытный моряк скорее всех нашел объяснение, могущее хоть отчасти успокоить обескураженных.
— Что же мы так перепугались, капитан? В сущности, отсутствие судна — вещь вполне естественная. Мистер Джэкоб и не должен был поступить иначе, чем поступил. Он был бы глупее всякого осла, если бы остался возле берега при этой адской погоде. Это было бы не только идиотство, это было бы настоящее преступление — прямое самоубийство, не правда ли, капитан? Ни одно честное христианское судно не могло оставаться из-за бурунов в такую ночь, как прошлая. ‘Южный Крест’ ушел в открытое море для спасения собственной шкуры, но он вернется, как только успокоится эта дьявольская буря! Не правда ли, капитан?
Я должен был отвечать на это второе воззвание ему в тон, уверенно и спокойно.
— Само собой разумеется, Питер, вы вполне правы! Мистер Джэкоб не может не вернуться. Не такой он человек, чтобы оставить товарищей без помощи. Очевидно, Гарри Доэс добрался до судна и сообщил о нашем положении. Джэкоб понял, что нам удалось где-нибудь скрыться до ночи, и, наверно, пришлет за нами лодку. Оставаясь в пределах берега вчера ночью, он нарушил бы первый свой долг: заботиться о безопасности судна, от которого, в сущности, зависит и наша безопасность. В открытом море ‘Южный Крест’ может спокойно переждать, пока уляжется волнение, и затем подойти, как только стемнеет, то есть буквально исполнить мои распоряжения!
— Ну, конечно, капитан, — уже совсем весело заговорил Долли Вендт. — Иначе и быть не могло! Только нам надо не прозевать возвращения судна и дать ему знать о нашем местопребывании. Вот вам приятная задача, мистер Блэй: сидеть спокойно в тени куда приятнее, чем лазить по обрывам!
Во время этого разговора к нам подошел наш хозяин, куда-то исчезнувший несколько минут назад.
— Вы, надеюсь, не прочь покушать, товарищи? Отлично! Теперь самое подходящее время для завтрака. Очень рад, что отсутствие вашего судна не лишило вас аппетита. Да, впрочем, оно, конечно, вернется. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Дай Бог, чтобы поскорее, чтобы вам удалось уехать отсюда до наступления ‘сонного времени’. Ну, а до тех пор есть все-таки надо. Милости просим за мной, товарищи! Завтрак сейчас будет готов!
Питер даже подпрыгнул от радости.
— О, благородный старец, — патетически воскликнул он, обнимая добродушного старика, — вы вторично спасаете нам жизнь! Надеюсь, за завтраком будет что-нибудь мясное? Хорошенький бифштекс фунтика по три на брата, небольшая свинка, или годовалый козленок, или что-либо иное в этом же роде?
Питер Блэй даже облизнулся, заранее предвкушая прелести хорошо изжаренного ростбифа. Он уже начал совещаться с Долли Вендтом о большей или меньшей вероятности найти в хозяйстве нашего спасителя хоть немного перцу, без которого, по его уверению, ‘никакое жаркое порядочному человеку в рот не полезет’. Каково же было наше удивление, при виде прекрасно накрытого стола с простой, но чистой посудой и букетом роскошных цветов посередине. На грубоватой, но белоснежной скатерти стоял большой дымящийся кофейник, нежное желтое масло, прекрасный сыр, холодное мясо (в изобилии, могущем удовлетворить даже проголодавшегося моряка) и целая корзинка аппетитнейших, очевидно, свежеиспеченных хлебцев. Перед столом стояли три очаровательные девушки, уже знакомые нам со вчерашнего вечера, держа в руках деревянную тарелку янтарного меда и тростниковые корзиночки полные свежих орехов, миндаля, апельсинов, персиков и других фруктов благословенного юга.
Одна за другой подходили к нам сестры.
Видя их вблизи, нельзя было усомниться в родственном сходстве прелестных созданий, — просто и естественно, как настоящие дети природы, по очереди, они называли нам свои имена:
— Я — Розамунда! — весело заявила первая.
— А я — Сильвия! — сказала вторая, протягивая мне свою маленькую ручку.
— А меня зовут Целеста! Это я пекла вам булочки! — наивно проговорила третья, улыбаясь такой очаровательной улыбкой, что Долли Вендт весь вспыхнул.
Прелестные молодые хозяйки наперебой хлопотали о нашем удобстве. Они усадили нас вокруг стола, разлили душистый кофе в большие фарфоровые кружки и не переставали угощать нас, болтая наперебой, перемешивая французские слова с английскими, так же, как и старый Оклер, только это оригинальное наречие, уморительное в устах странного старика, звучало, как райская музыка, на розовых губках хорошеньких девушек.
Старик Оклер, очевидно, гордящийся красотой прелестных девушек, вкратце рассказал нам свою историю:
— Я был артистом у себя на родине, оттого и дал артистические имена этим детям — дочерям моего старого друга и директора. Надо вам сказать, что я был актером. Играл в театрах драму, комедию и трагедию. А эти молодые леди — дочери доброго старого антрепренера, который взял меня на сцену. Я служил у него много лет. Раньше же я был моряком — в молодости, в те же годы, как вот ваш юный товарищ!.. Я же посоветовал моему директору поехать путешествовать, когда дела на родине стали плохи. В дороге мать этих малюток умерла от желтой лихорадки, — и я остался при них вместо няньки. А тут и второе несчастье случилось: наше судно разбилось, когда мы возвращались из Сан-Франциско! Весь экипаж погиб… Погиб и мой старый директор… Мне одному удалось спастись вместе с малютками… С тех пор прошло уже двенадцать лет… Мы остались здесь поневоле!.. Как видите, никто нам не мешает жить, как нам угодно, и я устроился здесь недурно! Увы, у этих берегов разбивается столько судов!.. Боже меня сохрани взять что-нибудь от разбойников, которые грабят погибающих, но море выбрасывает на берег разную разность, а нужда научает из малого делать многое… К счастью для нас, никто не обращает на нас внимания. Когда губернатор в духе или в отъезде я спускаюсь вниз, в долины. Когда он сердит, мы скрываемся в нашем ‘гнезде’. Когда наступает ‘сонное время’, приходится всем поневоле уходить в подводный замок. Я должен был решиться на это ради девочек, которые страдали, проводя целые недели на этой высоте. Для девочек я все готов перенести. Их отец поручил их мне, умирая, а просьба умирающего священна. Не так ли, товарищи?
Я редко слышал что-либо более трогательное, чем простая история этого старика и этих очаровательных детей. Надо было слышать, как они рассказывали о самоотвержении своего ‘дедушки’ на своем наречии, похожем на щебетанье чужеземных птичек. Надо было видеть их блестящие глазки, с безграничной любовью глядящие на старика, заменившего отца, мать, няньку, и общество, и родину осиротелым девочкам, чтобы понять, что даже черствые сердца разбойников не могли устоять против прелести этих невинных существ, что касается туземцев (если на острове существовали дикари малайского племени), то они, наверно, должны были принять эти прелестные, воздушные фигурки за неземные создания, а их старого пестуна — за волшебника и колдуна. Цивилизованных же подданных ‘губернатора’ (если эти разбойники заслуживали это название), конечно, не могли пугать беззащитные девочки. Остров был достаточно велик для того, чтобы они могли по целым месяцам не попадаться на глаза тем, с кем не желали встретиться.
Во всем, что рассказывал нам почтенный старик, мне непонятным оставался один пункт: упоминание о каком-то ‘подводном замке’, в который, якобы, укрывались обитатели острова во время таинственного ‘сонного времени’. Признаюсь, это название немало заинтриговало меня. Я никак не мог понять, что хотел выразить Оклер. Возможность действительного существования какого-нибудь подводного жилища я, понятно, не мог допустить и предполагал, что старик просто-напросто не умел найти слов для объяснения своей настоящей мысли.
Во время завтрака, к которому прибавилась прекрасно зажаренная с перцем и пряностями задняя нога дикой козы, я пробовал расспросить молодых девушек, но как ни мило болтали они, все же их знание английских выражений было так невелико, что нам нелегко было объясняться без переводчика!.. Тем не менее я заговорил со старшей сестрой, которая присела около меня, очищая маленькими ручками великолепный ананас.
— Нравится ли вам этот остров, мисс Розамунда? Довольны ли вы вашей здешней жизнью?
Она ответила без всякого жеманства, просто и естественно.
— В солнечные месяцы очень довольна… Но уж конечно, не в ‘сонное время’. Ах, это ужасное время. Надеюсь, вы уедете отсюда раньше его наступления? — спросила она.
— Право, не знаю, как вам ответить, мисс Розамунда. Наш отъезд зависит не от нас самих, а от возвращения нашего судна. Мой старший помощник увел его в открытое море, чтобы не быть выброшенным бурей на береговые скалы, — и я не знаю, когда он найдет возможным вернуться за нами. Но предположим даже, что это возвращение замедлится, и что так называемое ‘сонное время’ наступит раньше нашего отъезда… Объясните мне, мисс Розамунда, чем оно может повредить нам?
— Ради Бога, не предполагайте этого, капитан!.. Вы должны покинуть остров раньше наступления ‘сонного времени’. Иначе вы погибли! Мы — другое дело… Мы проводим это время в ‘подводном замке’, но туда не пускают никого чужого! Губернатор никогда не потерпел бы этого. Здесь же, на острове, все засыпает смертельным сном, и вам не избегнуть этой участи, если вы не уедете вовремя. Ради Бога, уезжайте, мистер Бэгг, уезжайте поскорей!
Молодая девушка повторяла ту же нелепицу, которой угощал нас ее старый воспитатель. Как мог поверить ей моряк, знакомый с климатическими условиями большинства островов Тихого океана? Времена, когда путешественники пугали таинственными опасностями невежественную публику, давно миновали. Мне невольно захотелось улыбнуться, видя ужас, разившийся на лицах всех трех девушек при упоминании о каком-то ‘сонном времени’.
— Я надеюсь, мисс Розамунда, что успею уехать благополучно до наступления этого странного времени, которого вы так боитесь, хотя, признаюсь, сам не очень-то беспокоюсь о том, солнечные ли месяцы будут царить на берегу, или так называемое ‘сонное время’ если меня призовет обратно долг — священная обязанность. Скажите мне, знакомы ли вы с мистрисс Кчерни? — спросил я после короткого колебания.
Она утвердительно кивнула своей хорошенькой головкой.
— О да, я ее видела много раз! В солнечные месяцы она живет на берегу, а в ‘сонное время’ в подводном замке, только никто не знает, в которой его части. Она — жена губернатора, но я давно замечаю, что она должно быть, очень несчастна. Если вы ее друг, то должны помочь ей. Это было бы очень благородно с вашей стороны, мистер Бэгг. Ведь вы знаете, что она несчастна. Не правда ли?
О, увы, я слишком хорошо знал не только несчастья моей бедной мисс Руфь, но и их причину. Желая, однако, выпытать мнение малютки, я не высказал своих предположений.
— Как может быть несчастна леди, живущая в роскоши, с молодым и любимым мужем? — проговорил я, стараясь казаться равнодушным. Но мисс Розамунду не так легко было обмануть, как я думал. Ее детское личико приняло выражение очаровательного лукавства, и она шутливо погрозила мне пальчиком:
— О, как нехорошо говорить неправду, капитан Бэгг! Какой это большой грех. Вы прекрасно знаете, что мистрисс Кчерни очень несчастна. Оттого-то вы и приехали сюда. Вы хотите помочь ей. Я прекрасно все это знаю. Я многое знаю, капитан, и вы напрасно притворяетесь передо мной!
— Быть может, вы и правы, мисс Розамунда, — отвечал я, слегка сконфуженный. — И уж, конечно, не из недоверия к вам я умолчал о своих намерениях. Быть может, я расскажу их вам очень скоро и даже попрошу вашей помощи. Но покуда расскажите вы мне о губернаторе. Что он за человек? Я уверен, что можете рассказать мне о нем много интересного!
Она отрицательно покачала головой.
— Опять вы шутите, мистер Бэгг! Вы прекрасно знаете, что я не могу вам рассказать ничего, чего вы сами бы не знали. Какой человек губернатор? Да кто же может это знать наверное? И не все ли это равно для нас, обитателей его острова, добр ли он или жесток? Любим ли мы его, или ненавидим, не все ли равно? Он ‘губернатор’ — сила на его стороне, — мы должны ему повиноваться. Когда он возвращается сюда, — на своей яхте, — никто не смеет ослушаться его приказаний. А уж особенно в ‘сонное время’ — которое продолжается 10-15, а иногда 20 дней подряд. Тогда уж, наверно, никто не посмеет возражать ему, даже в мелочах, чтобы не поплатиться очень жестоко. Все это вам, конечно, уже рассказала мистрисс Кчерни. Я знаю, вы ее друг, а от друга нельзя иметь никаких тайн! Вы же расспрашиваете меня только для того, чтобы посмеяться… Все моряки любят смеяться над маленькими девочками. Дедушка Оклер часто предупреждает нас об этом. И теперь я вижу, что вы такой же, как и все, недобрый!
Маленькая кокетка потупила глазки с очаровательной гримаской обиды, так что поневоле пришлось извиниться и прекратить расспросы, а между тем мое любопытство разыгрывалось не на шутку. Из всего слышанного я понял только то, что губернатора ненавидели и боялись, что несчастная супружеская жизнь его бедной жены не была ни для кого тайной и что шпионы мистера Кчерни, очевидно, догадывались о цели моего прибытия, так же, как догадалась об этом эта милая девочка. Затем начинался ряд загадок. Таинственной опасности какого-то ‘сонного времени’ я, впрочем, не придавал особого значения, всецело поглощенный мыслью о том, как бы выручить мисс Руфь из рук ее тюремщиков.
Мои размышления были прерваны пушечным выстрелом. — Старик Оклер быстро вскочил из-за стола и кинулся к лестнице.
— Какого черта они стреляют в такую рань? Неужто опять какой-нибудь дурак умудрился налезть на буруны среди белого дня? — пробурчал Питер Блэй, спокойно доедая апельсин, предложенный ему мисс Сильвией.
— Это салют в вашу честь, мистер Блэй, — смеясь, ответил Долли Вендт, на минуту отрываясь от особенно интересного разговора с мисс Целестой. — Вам следовало бы бежать вниз и поблагодарить жителей за любезность!
— Сам беги, глупый мальчишка, у тебя ноги помоложе моих! — проворчал Питер, закурив трубку.
Появление старика Оклера прервало наши шутки. Его лицо было бледнее обыкновенного. Нагнувшись лам, он закричал дрожащим от волнения голосом:
— Беда, товарищи!.. Губернатор вернулся!.. Скорей за мной!.. Спасайтесь, пока не поздно!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В которой друзья мисс Руфь находятся в сравнительной безопасности.

Расстроенный вид старика пояснил нам больше, чем его испуганное восклицание, всю опасность нашего положения.
Не дожидаясь дальнейших объяснений, молодые девушки схватили свои корзиночки, обменялись несколькими французскими словами с ‘милым дедушкой’, — наскоро шепнули нам: ‘до свидания’, на бегу чмокнули седую голову доброго старика и исчезли среди скал прежде, чем мы успели добраться до верха лестницы, хотя мы карабкались с поспешностью людей, сознающих, что их жизнь зависит от быстроты их ног. Затем началась бешеная скачка через камни, рвы и овраги. Мы взбирались на крутые скалы, ползли по краю отвесных обрывов, перескакивали через дико ревущие потоки и, в конце концов, очутились на высочайшей точке всего горного кряжа. Размытые дождями скалы образовали здесь нечто вроде площадки, с трех сторон окруженной как бы естественным парапетом из беспорядочно нагроможденных гранитных глыб. Только одна узкая расщелина открывала доступ в эту природную крепость, совершенно скрытую от нескромных взоров обитателей острова. Здесь остановился наш старый проводник.
— Товарищи, — заговорил он, окинув беглым взглядом безбрежное море и окружающие нас горные вершины. — Здесь вы в безопасности. Оставайтесь здесь и не выходите из-за стен этой площадки, существование которой известно только мне и моим девочкам. Здесь вас никто не отыщет, даже если бы кому-нибудь пришло в голову искать вас среди скал, окружающих мое ‘гнездо’. Поэтому оставайтесь здесь и ожидайте моего возвращения. Я должен показаться губернатору, чтобы не возбудить его подозрений. Но беспокойтесь, я вернусь завтра утром с запасом провизии. А до тех пор: терпение и осторожность друзья мои!
Мы молча пожали руку доброму старику, быстро удалившемуся в направлении своего ‘гнезда’. Не до разговоров нам было! Место, в котором мы находились, могло сделать молчаливым даже моряка, не знакомого с головокружениями. Представьте себе балкон на страшной высоте, повисший над морской бездной без какого-либо рода перил со стороны этой бездны, и четырех человек на этом балконе, не знающих, какая будущность ожидает их завтра, не знающих удастся ли им когда-либо увидеть что-либо, кроме бесконечной синевы моря под ногами да бесконечной синевы неба над головой.
Шесть суток прожили мы в этой воздушной темнице. Как проводили мы медленные скучные часы дня, мучительно долгие часы ночи? Какие мысли родились и умирали в наших головах?.. Какие планы строили мы? Какие надежды угасали медленно, но неудержимо? Не все ли равно! Мы избегали лишних разговоров, боясь каким-либо неосторожным словом разбередить болезненную рану чужой души. Мы молились и проклинали судьбу, надеялись и отчаивались втихомолку, по целым дням не спуская взглядов с синей бесконечности океана. Нас поддерживала надежда на появление спасательного судна. Но увы! ‘Южный Крест’ не возвращался! Товарищи либо забыли нас, либо сами погибли во время последней бури. Правда, провидение не совсем оставило нас своими милостями, послав нам преданных и великодушных друзей. Два раза в день, ранним утром и поздним вечером, старик Оклер или какая-нибудь из его прекрасных ‘девочек’, с опасностью для собственной жизни, пробирались по ужасной тропинке к нашей воздушной темнице, принося нам воду, хлеб, мясо, фрукты и новости, которых мы ожидали едва ли не с большим нетерпением, чем пищи. Таким образом мы знали все, что делалось на острове и даже в доме мисс Руфь. Увы, знали и то, что нигде не было следа нашего судна, и, значит, не было возможности покинуть ужасный остров.
На седьмой день утром мы тщетно ждали появления кого-нибудь из наших милых гостей. Солнце поднялось из-за моря. Обычный час посещения давно прошел, а мы еще ждали, все еще надеялись. Прошел и полдень, солнце начало опускаться, и надежда превратилась в отчаяние. Очевидно, никто уже не придет к нам сегодня.
Каждый из товарищей, очевидно, ломал себе голову подыскивая объяснения печальным фактам. Долли Вендт решился заговорить первым.
— Вчера ночью была моя очередь дежурить. Сменяв Баркера в десять часов вечера, я часа полтора не видел и не слышал ничего особенного, признаться надо, слегка задремал от скуки, как вдруг до меня донесся колокольный звон. Сначала я подумал, что ошибся… Море страшно шумело, разбиваясь о камни, и ветер выл и свистел на этой высоте так сильно, что ничего ясно разобрать нельзя было. Однако звон колокола скоро повторился… Этот необычайный звук так сильно заинтересовал меня, что я решился дойти до ‘орлиного гнезда’, откуда видна большая часть острова. Зная, что никакая опасность не грозит нам в нашем каменном ящике, я не счел нужным будить кого-либо из товарищей, отлучаясь на какой-нибудь час, и пробрался потихоньку до расщелины, а оттуда на тропинку, ведущую к убежищу старого француза. Благодаря лунному свету, я довольно легко нашел дорогу к его пещере, и тот же лунный свет позволил мне видеть все подробности красивого берегового пейзажа. Не успел я полюбоваться чудной картиной, как услышал в третий раз, и на этот раз совершенно явственно, тот же колокольный звон. В то же время началось какое-то необычное движение вокруг белых домиков, принадлежащих, очевидно, европейским обитателям острова. Казалось, что все население внезапно проснулось, разбуженное звуком колокола. Многочисленные факелы двигались в разных местах, поспешно собираясь в группы, которые быстро удалялись все в одном и том же направлении: на север, в сторону того мыса со скалистой оконечностью, с которого падал луч света фальшивого маяка в ночь гибели несчастного судна. Я ясно видел лодки, снующие около берега и направляющиеся к той же скале, и многочисленные человеческие фигуры на гребне северного горного кряжа. Вся вершина длинной скалы, далеко вдающейся в море, была покрыта этими темными фигурами, которые как-то внезапно исчезли, дойдя до одного места, точно сквозь землю провалились, именно в то мгновение, когда набежавшее облако закрыло полную луну. В эти короткие мгновения человек не мог уйти далеко, да скрыться на голой скале большому количеству людей было физически невозможно. А между тем, когда луна выплыла из-за облака, — я едва успел бы просчитать до двадцати за это время — вершина скалы была совершенно пуста. И что всего страннее, капитан, в продолжение этих коротких минут темноты мне показалось, — да ведь так ясно показалось, что я сам себя ущипнул за руку, чтобы увериться в том, что не сплю, — мне показалось, что громадное пространство около северного мыса ярко осветилось не тем фосфорическим блеском, который знаком каждому моряку, а каким-то особенным — ярко-золотым светом, ну точь-в-точь как светится вода в лондонском аквариуме, когда на дне бассейна зажгут большой электрический фонарь. Только море осветилось на очень большом пространстве, на котором ясно видно было, как переливались зеленые волны и блестела белая пена на их гребнях. Все это показалось мне так необыкновенно, что я до сих пор не решился рассказать вам о своем видении, боясь, чтобы товарищи не сказали, что я принял сон за действительность!.. Но если до вечера никто не придет к нам, капитан, то, быть может, мое открытие и пригодится на что-нибудь. Я сведу вас к тому месту, откуда видел освещенную часть моря, и вы сами проверите, ошибался ли я!
Как ни невероятен казался рассказ Долли Вендта, но товарищи слушали его с полным доверием. Моряки недаром суевернейшие создания на свете. Все чудесное привлекает их и кажется им вполне возможным. Что касается меня, то, выслушай я подобный рассказ три недели тому назад, я бы, конечно, рассмеялся и спросил Долли, с которых пор он прогуливается во сне. Но теперь… теперь у меня в кармане лежала тетрадь, объясняющая мне не только невероятное видение нашего молодого товарища, но и многое другое, еще более невероятное. Прочтя дневник мисс Руфь во время нашего шестидневного невольного затворничества, я понял многое и уже не считал себя вправе скрывать страшную истину от верных друзей, добровольно разделивших со мной опасности экспедиции, предпринятой для спасения женщины, написавшей эти строки, — строки, наполнившие ужасом мое сердце за нее еще больше, чем за нас.
— Друзья мои, — заговорил я решительно, — Долли Вендт рассказывает нам странные вещи, но как ни невероятны они на первый взгляд, не надо считать их противоестественными. В природе все еще осталось много неисследованного, несмотря на все усилия ученых изучить и объяснить тайны земли и неба. ‘Кеннский’ остров одна из таких, еще не разгаданных загадок природы. Когда старый француз говорил нам о солнечных месяцах и о ‘сонном времени’, — мы предполагали, что он не умеет выразить своей мысли, и только смеялись над его рассказами… А между тем он был прав. Неделю тому назад я получил от мисс Руфь вот эту тетрадку. Это дневник ее пребывания на острове, здесь я нашел объяснение всего, что до сих пор мне казалось непонятным. Если хотите, я сообщу вам все то, что может интересовать вас, друзья мои!
Я вынул драгоценную тетрадку из кармана и начал задумчиво перелистывать ее страницы. Увы, это были первые строки, написанные рукой дорогой женщины, попавшие в мое владение, и как ни печально было содержание этих строк, все же они мне были безгранично милы и дороги. Развернув заветную тетрадь, которую я уже успел не раз перечитать во время бесконечных дней, проведенных нами на этой бесплодной высоте, я вкратце объяснил моим товарищам причину возникновения этих заметок.
— Десять месяцев тому назад мисс Руфь, или, вернее, мистрисс Кчерни, высадилась на этот ужасный берег в сопровождении своего мужа. Что произошло между супругами в первые три месяца после свадьбы, где и как провели они это время, мне неизвестно.
— Мисс Руфь не принадлежит к числу тех женщин, которые вечно жалуются на свою судьбу и поверяют печальные тайны своего несчастного супружества всем и каждому. Я знаю только то, что она несчастна, как только может быть несчастна честная девушка, отдавшая свою руку негодяю. В этом дневнике молодая женщина не жалуется, она только объясняет, каким образом ужасные тайны этого берега дошли до ее сведения, навеки убив ее счастье и спокойствие. Причины ее несчастия можно объяснить в двух словах, назвав род занятий мистера Кчерни. Знаете ли, друзья мои, почему этот венгерский граф избрал своим местопребыванием далекий и пустынный остров? Потому что он собирает здесь обильную дань не с диких жителей острова, не с его тучных нив и роскошных лесов, а с кораблей, обманутых предательскими сигналами и разбивающихся среди подводных скал, окружающих этот ужасный берег! — Не забудьте, друзья мои, что эта тетрадка отдает в наши руки венгерского разбойника. С Божьей помощью, мы выберемся когда-нибудь из его разбой ничьего гнезда и достигнем берегов, на которых признаются общечеловеческие законы. Там доведем мы до сведения правосудия любой цивилизованной страны ужасы, совершаемые здесь целой шайкой негодяев, повинующихся самозваному губернатору. Тогда припомните и подтвердите присягой все, что мы здесь видели и слышали, и нашего показания будет достаточно для того, чтобы довести до заслуженной виселицы красавца-скрипача и его сообщников. Теперь же, товарищи, забудем о нем на время и подумаем о самой важной и самой близкой опасности, угрожающей нам. Увы, друзья мои, я должен сказать вам что все, что старый француз говорил о смертельном ‘сонном времени’, истинная правда!
— Да, друзья мои, Руфь Белленден верит в существование ‘сонного времени’, а раз она в него верит, то и нам не приходится больше сомневаться!
Я открыл тетрадку, нашел одну из давно намеченных страниц и начал читать, выбрасывая некоторые, слишком интимные или неинтересные для посторонних, места из дневника мисс Руфь, — т.е. мистрисс Кчерни.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дневник мистрисс Кчерни.

’14 августа, через три недели после моего прибытия сюда, я проснулась, разбуженная еще никогда не слышанным мной звуком большого колокола. Не успела я еще сообразить, откуда доносились эти странные звуки, напоминающие жалобный стон набата, как в мою спальню, запыхавшись, вбежала доверенная экономка, заведовавшая хозяйством в доме мистера Кчерни до его свадьбы и называемая всеми, начиная с него самого, ‘бабушкой Маргаритой’. Дрожащим от волнения голосом старуха просила меня торопиться и сама помогала мне одеваться, не давая мне ни докончить прически, ни выбрать подходящее платье. Я была еще не совсем готова, как в спальню вошел мистер Кчерни и так же торопливо, хотя все же улыбаясь, пригласил меня немедленно перейти на яхту. Признаюсь, я была несколько удивлена крайнею поспешностью этого неожиданного переселения, удивление мое еще усилилось, когда я увидела все население острова, за исключением немногих местных уроженцев малайского племени, усаживающимся на лодки и направляющимся к северному мысу, около которого на якоре стояла и наша яхта. Эдмунд объяснил мне, что на нашем прелестном острове наступает опасный сезон, во время которого ни один европеец не может безнаказанно оставаться на берегу, и что этот сезон продолжается от одной недели до месяца’.
Здесь я перевернул несколько листков и прибавил несколько объяснительных слов:
— Как видите, товарищи, 14 августа мисс Руфь еще не знала истины о характере мужа и его образе жизни на острове. Несколькими неделями позже она пишет уже гораздо ясней. — Найдя нужную страницу, я продолжал читать:
’21 сентября, с удивлением узнаю о существовании необыкновенного ‘подводного замка’, в котором спасаются обитатели острова во время опасного сезона. В этом замке останусь и я на время отсутствия моего мужа, собирающегося на днях в Сан-Франциско или Японию… не знаю точно, так как он не сообщил мне подробностей о предполагаемом путешествии’.
‘На мою просьбу сопровождать его я получила отказ. Муж объясняет его необходимостью проводить все время в скучнейших деловых разговорах и спешных переездах, при которых общество дамы может быть только стеснительным. Он обещает мне, что отсутствие его продолжится очень недолго и что он постарается возвратиться не долее, как через четыре, самое многое шесть недель. Не стану спорить и настаивать, зная, как мужчины дорожат своей свободой и как боятся они так называемой ‘тирании’ молодых жен’.
‘Ноября 13-го. Мистер Кчерни опять собирается уезжать, на этот раз в Лондон, хотя он вернулся несколько дней назад из Сан-Франциско. Опять просила я его взять меня с собой. Мне так хочется повидаться с братом, и опять получила отказ. На этот раз мне было отказано в таких выражениях, каких мужья-джентльмены должны избегать в разговоре с своими женами. На мой вопрос о причине отказа мистер Кчерни коротко ответил, что не привык давать отчет в своих поступках кому бы то ни было! — Подобные ответы никогда не изглаживаются из сердца женщины, оскорбленной в своих священнейших чувствах’.
‘Декабря 12-го. — О, Боже, помоги мне. Я знаю! И он знает, что его тайна мне известна. Не все ли ему равно? Кому я могу доверить страшную истину? Разве волнам океана или ветрам, проносящимся над этим ужасным берегом… тучам, летящим на запад, к далекой, дорогой родине. Никто другой не может меня услышать в этой пустыне. О, Боже, помоги мне, несчастной!.. Дай мне силы забыть или, по крайней мере, не вспоминать о страшной тайне с чувством ужаса, наполняющего мою душу мучительным гневом’.
‘Декабря 25-го. Вчера был канун Рождества. Величайший праздник моей дорогой родины. Там все радуются, все молятся. Вся семья в сборе. Я же здесь одна, одна в своей подводной тюрьме. С тоской вспоминаю я о том, что было год назад. Только год назад а сколько перемен, сколько разочарований, сколько горя! Но к чему сравнивать светлое прошлое с ужасным настоящим? К чему вспоминать невозвратное? Сердитые волны бьются об окна моей тюрьмы. Их однообразный плеск наполняет бесконечной тоской мою больную душу. Мне кажется, что сердитое море шепчет вечно одну и ту же фразу: ‘никогда, никогда больше’. Ночью, во время отлива, я открыла верхнее окно, с громким рыданием взывая о помощи. К кому?.. К чему?..
Кто услышит мои рыдания?.. Кто поможет моему горю? Я больше ни на что не надеюсь, ни на что, кроме, как на милосердного Отца небесного!’.
‘Января 1-го. Мистер Кчерни вернулся из своего путешествия. Он ездил в Европу ‘по моим делам’. Каким? Мне становится страшно. Иногда мне кажется, что он уверил брата в моей смерти. Недаром же он вытребовал от меня полную доверенность. Воспоминание об ужасной сцене, после которой я должна была подписать нужные бумаги, не выходит у меня ни из головы… ни из сердца!’.
‘Января 8-го. Вот уже восьмая неделя, как продолжается ‘сонное время’. Из разговоров старожилов я узнала некоторые подробности об этом удивительном явлении природы. По их рассказам, в это время остров окутывается, как туманом, какими-то особенными ядовитыми испарениями, смертельными для всякого, кроме немногих туземцев малайского племени. Одни объясняют эти испарения разложением каких-то особенных растений, встречающихся только в здешних лесах, другие считают ядовитый туман естественным последствием скопления болотных газов после сильных дождей. Достоверно известна только безусловная ядовитость этих газов, или испарении. В продолжение опасного времени все живущие на острове погружаются в смертельный сон — последствие отравления ядовитыми газами. Отсюда и название ‘сонного’, под которым этот остров известен японцам. Ядовитый туман так же внезапно исчезает, как и появляется. Особый колокол извещает жителей о наступлении опасности и сзывает их к берегу, откуда лодки перевозят их в подводный замок’.
‘Января 15-го. Мы возвращаемся на остров. Слава Богу!.. Береговая тюрьма все же обширнее подводной! Как жалки и мелочны женщины! Тетушка Рэчель в полном восторге от роскошной обстановки, найденной нами в этой пустыне. Она не перестает восхищаться моим мужем, называя подводный дом ‘романической прихотью истинно артистической души’. Даже отказы мистера Кчерни взять меня с собою в Европу она извиняет, находя для него десятки оправданий. ‘Здесь, по крайней мере, ты не растратишь своего состояния!’ — вот ее главный аргумент. Неужели деньги — самое важное в жизни? С каким наслаждением отдала бы я все свое богатство за взаимную любовь, за тихое семейное счастье! Увы, увы! Все это для меня недоступно. Боже, дай мне терпения!’.
‘Февраля 2-го. Сегодня муж мой пришел ко мне ‘объясниться’ по поводу ‘наших недоразумений’. Передаю его выражения буквально. Он был так ласков, так нежен. Я вспомнила незабвенные дни Ливорно, о, если бы он только захотел, как мы могли бы быть счастливы! Как прекрасна могла бы быть наша жизнь, если бы он захотел тогда. Теперь слишком поздно! Я уже не могу ему верить после всего, что узнала. Невольно подыскиваю я причину для неожиданного возвращения его нежности. Уж не боится ли он, что я выдам то, что знаю, что поняла? Но если он боится, то, значит, и моя жизнь в опасности. Что ж, этого надо было ожидать. Да будет воля Господня. Быстрая смерть легче иной жизни’.
‘Февраля 9-го. Я опять живу на берегу. Солнце светит так ярко. Природа так прекрасна! А у меня на сердце тяжело и мрачно, как в глухую зимнюю ночь. О, что я вынесла за эти последние дни! Любовь мистера Кчерни ужаснее его ненависти. И теперь только мы поняли вполне друг друга. Чем кончится наше последнее объяснение?’.
‘Февраля 21-го. Письмо, брошенное мною в море, осталось без ответа. Смешно было надеяться! Как мало было шансов для того, чтобы эта бутылка попала в руки человека, способного поспешить на помощь несчастной женщине. Вернее всего она разбилась о подводные скалы или занесена течением в недосягаемую глубь океана. Теперь у меня осталась одна надежда. Последняя. На него, на Джэспера!..’
‘Марта 3-го. День и ночь спрашиваю я себя, как встретимся мы с капитаном ‘Мангатана’, если он сдержит свое слово и приедет сюда? В нем я не сомневаюсь. Джэспер Бэгг не забудет своего обещания Он приедет. Но сможет ли он помочь мне? Возможна ли какая бы то ни была помощь в моем положении? Я чувствую, что его приезд только растравит рану моего сердца напоминанием незабвенного прошлого когда я была счастлива и свободна. Если так, то ведь я должна была бы желать, чтобы он не приехал, а между тем мое бедное измученное сердце жаждет увидеть дорогое, честное лицо верного друга. ‘Я должна желать его отсутствия. А тем не менее, невольно повторяю день и ночь: приезжай! Я жду тебя! Жду! О, как жду я тебя, мой единственный верный друг!’.
‘Апрель 4-го. Опять ужасное ‘сонное время’! Какое-то несчастное судно разбилось о подводные камни. Команда спаслась в лодках на берег, не подозревая его опасности. Бедные моряки высадились вблизи северного мыса так, что я могла видеть их из окна ‘подводного замка’. И я видела! Я видела все подробности их бесконечной агонии. Один за другим падали они на берегу, освещенные ярким светом луны, и засыпали, засыпали навеки! Я уткнулась головой в подушку, чтобы не глядеть на коченеющие трупы, но они преследовали меня всю ночь, мешая спать, мешая молиться!’
‘Мая 3-го. Еще раз кинула я письмо в море. О, детская наивность неумирающей надежды! Но я так одинока! Мне не с кем поделиться своим горем, не у кого попросить совета, помощи… О, Боже, Ты один слышишь мои стоны, видишь мое отчаяние, Боже милосердный, помоги несчастной’…
Я замолчал, задыхаясь от волнения, и вопросительно взглянул на своих товарищей. Питер Блэй совсем забыл о своей потухшей трубке. Долли Вендт украдкой отирал глаза, а круглые щеки Баркера лоснились от крупных слез, которых он даже и не замечал, увлеченный слушанием рассказа, бывшего, в сущности, как бы историей нашей собственной печальной будущности.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свет под водой.

День выдался особенно жаркий. Солнце невыносимо пекло, как и подобает тропическому солнцу. Отражение его лучей в ярко-голубых волнах утомляло наши глаза до того, что мы, чуть не в первый раз за эту неделю, укрылись в тени небольшой пещеры, в самом дальнем углу нашей воздушной темницы. Кое-как разместившись в этом узком пространстве, мы все же не находили покоя. Поминутно кто-либо из нас подползал к самому краю обрыва, чтобы окинуть испытующим взглядом голубую безбрежность Тихого океана или же поглядеть вниз на скалистую тропинку, ведущую к ‘гнезду’ старого француза. Но увы, нигде не виднелся белый парус или темный столб дыма из трубы приближающегося парохода, нигде не мелькала седая грива Оклера или развевающиеся темные локоны одной из прелестных сестер. Изредка только обменивались мы несколькими словами, все об одном и том же. ‘Что задержало наших друзей? Почему мистер Джэкоб не возвращался? Что могло приключиться с нашим судном?’ Никто из нас, понятно, не мог подыскать удовлетворительного ответа на эти три вечно повторяющихся вопроса, и поэтому разговор каждый раз быстро обрывался. Грозный призрак неминуемой гибели леденил наши сердца, как ни старались мы скрывать друг от друга нашу тревогу.
В конце концов Питер не выдержал и начал посылать ко всем чертям треклятого губернатора, заманившего честных христиан в свою мерзкую ловушку.
Наконец, решено было дождаться вечера и затем спуститься в долину для разведки и поисков пищи…
Томительно долго тянулся бесконечный жаркий День. Около пяти часов пополудни Долли Вендт заметил на горизонте легкий черный дымок, могущий быть признаком приближающего парохода, но через час темная линия дыма исчезла на горизонте, и снова потянулись однообразные минуты, из которых каждая казалась нам целой вечностью. Наконец, солнце стало клониться к западу. Последние багровые лучи его облили пурпурным светом вершины противоположных скал и затем начали быстро гаснуть. Мы все сразу вскочили на ноги, движимые одним и тем же желанием, поскорей узнать об уготованной нам участи.
Мы после короткой, но горячей молитвы двинулись вниз по головоломной тропинке к ‘гнезду’ старого француза. Наверно, никогда группа горных туристов, любителей опасных экспедиций, не карабкалась так храбро, как четверо моряков, подстрекаемых самым могущественным из человеческих потребностей: чувством голода. Самые опасные места казались пустяками. Нас, точно на крыльях, несло желание поскорее добраться до места, где нас ожидало освобождение или смерть, т.е. в сущности, тоже свобода, но уже окончательная.
Добравшись до ‘орлиного гнезда’, мы осторожно спустились по оставленной лестнице, предварительно убедившись, что никто не подстерегает нашего приближения. К сожалению, в пещере не нашлось ничего, кроме большой кадки со свежей водой. С невыразимым наслаждением утолили мы жажду, от которой нам приходилось страдать больше, чем от голода, и вымыли разгоревшиеся лица и руки. Освеженные, с новой силой двинулись мы в путь, не без труда ориентируясь между беспорядочно нагроможденными скалами. Вспоминая впоследствии это путешествие, я всегда удивлялся его благополучному окончанию. Спокойные люди вряд ли нашли бы дорогу среди лабиринта скал и пропастей, мы же скользили, точно тени, каким-то чудом избегая опасных мест и двигаясь так быстро, как будто перед нами лежала удобная шоссейная дорога. Видно, голод и любопытство такие чувства, которые побеждают всякие препятствия.
Спустившись до первых, покрытых зеленью холмов, возвышающихся примерно на 800 или 900 футов над общим уровнем долины, мы остановились и с любопытством начали вглядываться в развернувшуюся перед нами картину. Хотя солнце уже закатилось, но последние отблески сумерек позволяли нам еще довольно ясно различать предметы.
Первое, что поразило нас, это полное отсутствие какого бы то ни было тумана. Воздух над лесом и лугами был чист и прозрачен, и взгляд беспрепятственно уходил в далекую глубину перспективы. Правда, воздух имел какой-то странный зеленоватый оттенок. Казалось, что смотришь вдаль сквозь слабо окрашенное зеленое стекло. Над наиболее низкими частями долины этот зеленый оттенок сгущался настолько, что превращался как бы в сеть тонких, колеблющихся теней, вполне прозрачных, но постоянно меняющих оттенки. Но все это так мало походило на туман, что мы посчитали рассказы старого француза, как и дневник мисс Руфь, просто ошибкой. Быть может, ‘губернатор’ умышленно пугал мисс Руфь и других жителей острова, чтобы удерживать их в своей полной зависимости. Отсутствие тумана почти совершенно успокоило нас, тем более, что никакого зловония до нас не долетало, хотя мы находились почти на одной высоте с крайними деревьями леса. Правда, у меня в ушах как-то странно звенело, и мысли слегка путались. Но это было очевидным следствием усталости после быстрого спуска с гор, а, может быть, и после непредвиденного поста последних полутора суток. По крайней мере, мои товарищи объясняли подобным образом свои ощущения.
— Ну, что капитан? — воскликнул Питер Блэй, улыбаясь во весь рот. — Говорил я вам, что вся эта туманная история сущие пустяки! Никакого тумана и в помине нет! Стоило пугаться, нечего сказать. Хорошо еще, что мы вовремя спохватились, капитан. Авось, Бог даст, проберемся благополучно к одной из хижин и найдем добрую душу, не принадлежащую к шайке губернаторских разбойников, которая уступит нам хорошенького козленка или пару куриц за приличное вознаграждение, — не уступит, что ж, делать нечего, и так возьмем. Наше дело военное! Да и голодный желудок церемониться не станет!
Пока Питер громко мечтал о будущем ужине, Долли Вендт пытливо вглядывался своими молодыми глазами в подробности красивой картины, расстилавшейся у наших ног, и голос его зазвучал довольно неуверенно, когда он обратил мое внимание на гробовое молчание, окружающее нас.
— Посмотрите, капитан, нигде не слышно ни звука, не видно души человеческой. Ни в одном из домиков не блестит огонь, ниоткуда не доносится стук топора, или песня пастуха, или выстрел охотника. Точно весь остров внезапно вымер. Куда же могли деваться все его довольно многочисленные обитатели?
Я не успел еще собраться с мыслями и придумать какое-либо объяснение действительно странному отсутствию жителей, как Сэт Баркер закричал во все горло, не будучи в силах удержать своего удивления:
— Смотрите, капитан! Ведь правду говорил мистер Вендт. Поглядите туда, к северу, видите огонь под водой. Ей-Богу же, море горит, точно освещенное снизу электричеством.
Питер Блэй даже присел от изумления.
— Вот так история, капитан! Вот уж ни за что бы не поверил, если бы не видал собственными глазами Огонь под водой! Слыханное ли дело? Ведь это чудо, капитан! ‘
Зрелище было, действительно, до того поразительное и невероятное, что возглас почтенного ирландца казался естественным. Вся оконечность далеко вдавшегося в море северного мыса была окружена ярко светящейся полосой воды. Не только пенящаяся линия прибрежных бурунов, но и более отдаленная часть спокойного моря казалась огненной тканью поминутно меняющей оттенки, переливаясь от ярко-золотистого до изумрудно-зеленого цвета. На этом сверкающем фоне высокие волны разбивались миллионами сверкающих бриллиантов, то медленно вздымаясь сплошной массой темно-зеленого огня, то быстро разбегаясь тысячью лент, как бы сотканных из расплавленного серебра. Несмотря на довольно значительное расстояние, отделяющее нас от ярко освещенной водяной поверхности, мы довольно ясно могли разглядеть, очертания человеческих фигур под водой! Они двигались на неведомой глубине, то ясно вырисовываясь темными контурами на сверкающем фоне воды, то скрываясь под набегающими волнами, кажущимися массой расплавленных изумрудов. Поразительное зрелище было так прекрасно, что заставило нас позабыть все на свете, даже то, что мы были предупреждены дневником мисс Руфь о существовании этого подводного света.
Увы, напоминание об этом дневнике напомнило мне в ту же минуту и другое его предупреждение: о смертельной опасности, грозящей каждому европейцу, остающемуся на острове во время сонного сезона. В его существовании я уже не сомневался больше, получив доказательство справедливости рассказа мисс Руфь о ‘подводном замке’. Если это удивительное жилище оказалось не сказкой, то и существование ядовитых газов не могло быть отрицаемым. Почти незаметные зеленоватые пары были ядовиты. В этом нельзя уж было сомневаться, вглядевшись в лица моих товарищей. С широко раскрытыми глазами, с пылающими лицами глазели они на ярко освещенное море, перебрасываясь замечаниями, сопровождаемыми громким смехом, неестественность которого сразу поразила меня. Долли Вендт заливался хохотом, как ребенок, чуть не подпрыгивая на месте.
Желая привлечь внимание товарищей, я заговорил о том, что должно было интересовать нас еще больше, чем необычайное зрелище освещенного моря и прогуливающихся под водой людей.
— А не пора ли нам подумать об ужине. Питер? Вы, кажется, совсем забыли, что мы не только не обедали, но и даже не завтракали сегодня!
Старый товарищ провел рукой по своему влажному лбу, точно просыпаясь от сна.
— И в самом деле, капитан, я и забыл о голоде! — проговорил он умиленным голосом.
— Да и как не забыть всего на свете, видя подобное зрелище! — перебил со смехом Долли. — Мне даже есть расхотелось, капитан!
С беспокойством поглядел я на разгоревшееся лицо юноши, на его как-то странно мигающие глаза, и предложил поскорей спуститься вниз, чтобы попытаться добраться до жилища мисс Руфь, где мы могли скорей всего найти помощь и сочувствие.
Мы довольно скоро нашли уже знакомую нам тропинку через лес, у опушки которого находился бамбуковый дом мистера Кчерни. Темнота сумерек, позволившая нам любоваться зрелищем подводного света, уступила место блестящему лунному освещению. Никогда не видал я ничего подобного этой прелести бледного света, ложащегося необыкновенно нежными лиловыми тенями на ярко-зеленые ковры лугов и на темно-малахитовую листву спящего леса. Никакой художник не смог бы передать таинственное очарование тишины, в волшебном соединении голубых лучей месяца с зеленоватым паром, как бы витающим в воздухе. Что-то непонятное происходило у меня на душе. Меня манила эта ласкающая природа, мне бы хотелось никогда не расставаться с этим мягким светом, хотелось забыться под этими благоухающими кустами, забыться и заснуть… заснуть среди этих роскошных зеленых лугов. Какие чудные грезы должны сниться под этим синим небом! Какие видения должны витать под сенью этих обвитых розами пальм! Мы все молчали, быть может, опасаясь высказать свои ощущения, быть может, сами не сознавая их.
Внезапно громкий голос Питера прозвучал болезненным диссонансом среди торжественной тишины волшебной ночи.
— Капитан! Товарищи, постойте!.. Глядите-ка в эту сторону!.. Что это: живые люди или трупы? — проговорил он, останавливаясь, каким-то странным, точно надтреснутым голосом.
Я остановился при этих словах, и все остановились вслед за мною. Направо от нас высокие кусты махрового жасмина и каких-то незнакомых розовых цветов образовали полуоткрытую беседку. Зеленый газон мягким бархатным ковром покрывал землю. Яркий лунный свет широкой струей врывался в промежуток между ветвями и заливал небольшую поляну тихо колышущейся сетью ярко-лиловых лучей. Он осветил мне бледные лица моих товарищей, глядящих странно горящими глазами на человеческие фигуры раскинувшиеся в тени цветущих кустов. Головы лежащих мужчин можно было прекрасно разглядеть при таинственном освещении лунных лучей. Один из них был уже мертв. Его стройная фигура лежала спокойно вытянувшись, и только синеватая бледность красивого лица да стеклянный блеск черных глаз говорили о смерти. Другие два еще дышали. Все трое были одинаково одеты в морские куртки, все трое казались уроженцами юга. Лежащий ближе к нам глядел широко открытыми глазами перед собой, в каком-то экстазе упоения любуясь невидимым волшебным видением. Другой, видимо, уже находился в агонии и, запустив руку в густые черные волосы, шептал прерывающимся голосом непонятные мне испанские слова. Помочь мы ничем не могли. Нам впору было думать о собственном спасении, если оно было возможно. С тяжелым вздохом отвернулся я от бедных умирающих.
— Помилуй, Господи, неизвестных товарищей. Мы не можем им помочь, друзья мои, и не должны терять времени в бесплодных сетованиях. Эти несчастные — лучшее доказательство того, что мисс Руфь права… Нам грозит смертельная опасность. Поспешим к берегу! Быть может, нам еще удастся уйти в море!
Питер Блэй быстро зашагал по дороге, бормоча что-то непонятное. Никто не обращал внимания на его несвязные речи, в которых молитва и проклятья смешивались с восторженными восклицаниями и с описаниями различных лакомых блюд.
Долли Вендт заметно шатался, так что мне пришлось поддерживать бедного мальчика, совершенно обессилевшего и только изредка улыбающегося бессмысленной и болезненной улыбкой. Сэт Баркер казался менее чувствительным к влиянию ядовитого газа. Он грузно шагал передо мной, ломая все на своем пути, точно буйвол среди тростника, изредка только запевая какую-то дикую шотландскую песню. Что касается меня, то я еще не чувствовал себя вполне обезумевшим и довольно ясно сознавал все окружающее. Только голова у меня кружилась, да болезненное желание спокойствия, отдыха и забвения все более овладевало мной.
Долго ли мы шли среди леса и каким образом очутились в саду, окружающем жилище мисс Руфь, я никогда потом не мог объяснить себе… Только здесь, в саду полное сознание на минуту вернулось ко мне при виде группы спящих молодых девушек. Казалось, они принадлежали к какому-то желтому племени, но при фантастическом лунном освещении, в прозрачных белых одеждах, с цветами на роскошных распушенных волосах они показались мне прекрасными, как феи. Спали ли они или были мертвы? Решить это мы уже были не в состоянии. Но даже если их сон был смертельным сном, то все же он казался легок и спокоен. Ни малейшего следа страдания не видно было на их нежных личиках, а их чуть побледневшие губы улыбались по-детски счастливой улыбкой. Смутно помню, что это обстоятельство послужило мне утешением. — Наша агония не будет мучительна! — произнес я вслух, и сам удивился звуку своего голоса, и еще более тому, что громко произнес фразу, о которой не хотелось бы даже думать, не только что выговорить.
— Смотри, Долли, какая прелестная, группа девушек. Пять красавиц для четырех моряков. Какова удача! — заорал Питер, придерживаясь рукой за пальму.
Долли попробовал что-то сказать, но только молча шевелил губами… Я понял, что бедный мальчик не стоит уже на ногах, и обхватил его за талию.
— Не робей, дитя мое! Мы у пристани! Сейчас сядем в лодку и поедем обратно! Там ждет нас Руфь Белленден!
Юноша попробовал сделать несколько шагов, но ноги под ним подломились, и он упал на колени.
— Бросьте меня, капитан, — пробормотал он. — Торопитесь в лодку. ‘Южный Крест’ ждет вас! А я хочу заснуть. Иначе я опоздаю к матушке на Пасху!.. Не держите меня, капитан! Я спешу на свадьбу сестры!
Но я упорно держал его под руки. Последний проблеск угасающего рассудка подсказывал мне необходимость укрыться куда-нибудь от влияния ядовитого воздуха.
— Идем, дитя мое, — говорил я, сознавая, что язык уже не вполне повинуется мне. — Идем в дом мисс Руфь. Она так прекрасна и добра. Она даст тебе жареную курицу с рисом, и твоя матушка не скажет что я не уберег ее мальчика! ‘
Он уже не отвечал, очевидно, потеряв сознание. Питер свалился на ступени террасы, и только Баркер еще боролся с отравой, дико размахивая своей дубинкой.
— Выломай дверь, Баркер! — крикнул я отчаянно.
Баркер налег плечом на дверь. Она широко распахнулась, и я вошел, вернее, ввалился в темный коридор, увлекая за собой совершенно бесчувственного Долли и громко крикнув Баркеру приказание помочь войти полубесчувственному Питеру. Я смутно сознавал, что никого не найду в доме, сознавал и то, что отравленный воздух не пощадит нас и в комнатах, но все это как-то исчезло в моей памяти, как бы утонув в инстинктивном животном стремлении укрыться где-нибудь хоть на минуту.
— Двери!… Двери! Тащи мистера Блэя и запирай двери, Баркер! — крикнул я в последнем проблеске сознания. — Не давай ядовитому туману войти вместе с нами! Слышишь, Баркер?
— Затворяйте двери, если вам жизнь дорога! — крикнул сзади меня другой, не знакомый мне голос.
В то же время луч света прорезал темноту, и тот же незнакомый голос дружески, но убедительно повторил свое приказание.
— Ради Бога, не оставляйте двери открытыми, иначе мы все погибли!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Танец смерти.

Никакие слова не в силах передать моего удивления при виде человека, осмелившегося остаться на острове, несмотря на несомненную смертельность ‘сонного времени’. Кто был этот неожиданный обитатель жилища мисс Руфь? Сообщник ли ‘губернатора’ или такая же жертва, как и мы все? Могли ли мы довериться ему, или не лучше ли было бы нам оставаться умирать в саду, где, по крайней мере, нам нечего было бояться долгих мучений? Все эти вопросы вихрем пронеслись в моей больной голове, в короткие мгновения, пока Сэт Баркер втаскивал обессилевшего Питера в освещенный коридор и заботливо затворял наружные двери. Но таинственный незнакомец прервал мои колебания несколькими дружелюбными словами:
— Входите скорее, господа! — быстро проговорил он, открывая дверь из коридора в комнату, которую я еще не видал во время моего посещения мисс Руфь. — Входите, не теряя времени. Я вижу, вы прогуливались, пока здешний милый воздух не обессилил вас в достаточной степени, но, благодаря Богу, вы еще вовремя добрались до спасительного порта!
Он первым вошел в ярко освещенную комнату, помогая мне нести бесчувственного Долли. Мое недоверие как-то сразу исчезло. Ласковый голос незнакомца, его симпатичное, умное и открытое лицо и более всего какое-то непреодолимое внутреннее чувство убедило меня в том, что Провидение во второй раз чудесно спасло нас, послало нам в последнюю, отчаянную минуту помощь преданного друга. С любопытством оглядел я небольшую, но прекрасно убранную комнату, с плотно занавешенными окнами и дверями. Добрую треть ее занимали какие-то странные машины, напоминающие отчасти электрические, отчасти гидравлические аппараты…
Длинные стеклянные цилиндры, соединенные каучуковыми трубками, проведены были по стенам и потолку. На небольшом очаге горел яркий газовый огонь, распространяя не теплоту, как следовало бы ожидать, а какую-то особенную свежесть, показавшуюся моему больному мозгу райским блаженством. С чувством невыразимой признательности протянул я руку нашему неизвестному спасителю.
— Мы не верили в ядовитость здешнего воздуха и неосторожно спустились с гор в лесную долину! — проговорил я слабым голосом. — Почувствовав отраву, мы инстинктивно искали спасения под кровлей этого дома. К несчастью, этот бедный мальчик оказался чувствительней нас всех. Если вы знаете причину и свойство его болезни, в чем я не сомневаюсь после ваших слов, то помогите ему, ради Бога, если это еще возможно. Докончите спасение, начатое вами!
Незнакомец внимательно осмотрел неподвижного юношу, с закрытыми глазами лежащего на софе, затем взор его скользнул по осунувшемуся лицу Питера, бессильно опустившегося на первый попавшийся стул, и по ярко-красной роже великана шотландца Баркера, пострадавшего менее всех нас, хотя и в его глазах виднелся тот мутный блеск, который замечается в безумных взглядах горячечных больных. Улыбка удовольствия скользнула по тонким губам нашего гостеприимного хозяина, и он проговорил успокоительным тоном:
— Юноша придет в себя через четверть часа, вы же, остальные, и того раньше. Минут через пять вы все уже будете здоровее прежнего. Благодарите Бога приведшего вас благополучно до этой комнаты. Здесь вы в безопасности пока. Как видите, я заранее предпринял нужные предосторожности, закупорив двери и окна. При помощи этих машин, изобретенных мной, воздуха хватит здесь на всех нас. Правда, я не рассчитывал на такое значительное прибавление потребителей кислорода, но все же рад неожиданным гостям. Нас пятеро, значит, воздуха хватит на три дня. А потом… Ну, да потом увидим! — докончил доктор с добродушной улыбкой, очевидно, не сознавая даже своего великодушного геройства.
Я же не находил слов для выражения своей благодарности и своего удивления. Откуда взялся этот ученый? Цель его пребывания в этом доме была очевидна: он остался на берегу для того, чтобы исследовать ядовитые газы ‘сонного времени’ и, быть может, найти для них противоядие, но каким образом допустил мистер Кчерни этого, несомненно порядочного и дальновидного, человека поселиться в своем доме? Этого я не мог себе объяснить в том состоянии нервного возбуждения, которое все еще наполняло меня лихорадочным беспокойством, очевидным последствием отравления. Товарищи мои молчали, понемногу приходя в себя. Долли Вендт открыл глаза и слегка шевельнулся. Доктор, — я не ошибся, считая нашего спасителя ученым врачом, — доктор поспешил придвинуть к юноше одну из банок, через воронкообразное горлышко которой вылетала непрерывная струя свежего, живительного воздуха. Затем он слегка уменьшил огонь газового очага и принялся протирать различные стеклянные трубки, в то же время обращаясь ко мне с короткими вопросами.
— Каким образом остались вы на берегу, господа, а не последовали за вашими товарищами? — внезапно спросил он, очевидно, считая нас принадлежащими к ‘команде’ мистера Кчерни.
С минуту я не знал, что ответить. Осторожнее было бы выдать себя за друзей хозяина, особенно перед, очевидно, близким к нему человеком, но, с другой стороны, мне казалось невыносимым прослыть за участника в грабежах и убийствах, да, кроме того, было бы неблагодарностью обманывать человека, спасающего нам жизнь, жертвуя собственной безопасностью. Поэтому я решил отвечать вполне откровенно.
Сообщив наши имена, я наскоро объяснил, что хотя мы и знакомы с мистером Кчерни, но уже никак не можем быть причислены к его друзьям, упомянув при этом, что я приехал на остров не ради его самого, а ради его жены, мистрисс Руфь Кчерни.
— Да разве здесь существует какая-нибудь мистрисс Кчерни? — недоверчиво проговорил доктор. — Уверены ли вы в том, что дама, о которой вы говорите, действительно законная жена князя, владетеля Кеннского острова?
Несмотря на свою слабость, я вскочил от негодования, услыша подобное сомнение.
— Уверен ли я? Да как я могу быть не уверенным, когда я сам был шафером мисс Руфь Белленден, теперешней Кчерни! А вот почему вы называете этого господина ‘князем’, я не могу понять! Я достоверно знаю, что он просто венгерский скрипач-виртуоз, называющий себя графом только на афишах, на самом же деле не имеющий никаких серьезных прав на какой бы то ни было титул. Жена его добрейшее и совершеннейшее создание, заслуживающее лучшей участи, чем быть жертвой такого мужа!
Доктор задумчиво покачал головой и как-то загадочно улыбнулся.
— Вот так открытие! Признаюсь, я не ожидал ничего подобного, высаживаясь три дня тому назад. Я приехал сюда из Сан-Франциско вместе с князем, или графом, или просто мистером Кчерни на его яхте и в первый раз слышу о существовании здесь законной княгини. Это преинтересная новость! Чрезвычайно интересная новость — особенно для дам. Я знаю нескольких прекрасных леди, которые крайне огорчились бы, услышав ваше невероятное сообщение!
С досадой перебил я словоохотливого ученого.
— Ради Бога объясните ясней, доктор! Ваши слова, и еще больше ваши улыбки и недомолвки возбуждают во мне самые печальные подозрения. Умоляю вас, скажите мне всю правду! Если хотите, я вам подам пример откровенности, сообщив, что я давнишний друг мистрисс Кчерни. Я знал ее еще ребенком, будучи капитаном яхты ‘Мангатан’, принадлежащей ей тогда еще мисс Руфь Белленден!
В первый раз с начала нашего разговора спокойное и слегка насмешливое лицо доктора заметно оживилось неподдельным участием.
— Белленден! — воскликнул он. — Это имя мне знакомо. Оно пользуется большой известностью у нас в Америке! Вы говорите, что здешняя супруга князя Кчерни — мисс Белленден?
— Да, она дочь миллионера, который погиб во время знаменитого крушения ‘Эльбы’. Теперь она круглая сирота. Ее единственный брат Руперт Белленден живет частью в Лондоне, частью в Нью-Йорке. Она же вышла замуж немного больше года тому назад в Ливорно. Ради нее-то я и приехал сюда на специально зафрахтованном пароходе. Стечение несчастных обстоятельств задержало нас четверых на берегу. Судно же наше принуждено было искать спасения от бури в открытом океане, но, вероятно, оно и там не могло выдержать страшного урагана, так как вот уже больше недели, как мы не имеем о нем известий!
Вкратце рассказал я дальнейшую историю наших злоключений. Американский ученый выслушал мой рассказ с величайшим вниманием.
— Понимаю! — задумчиво проговорил он. — Вы приехали на собственном пароходе и надеялись уехать на нем же, быть может, даже в обществе мистрисс Кчерни… Но скажите, она знала о том, что вы должны были приехать?
— Конечно, знала! Я исполнял ее специальную просьбу, зафрахтовывая пароход. Но, прося меня приехать через год после ее свадьбы, бедная невеста, конечно, не могла предполагать всего, что ожидало ее здесь. Ах, доктор, если бы вы знали, как ужасна судьба этой несчастной молодой женщины!
Громкий стон Питера прервал меня. Доктор с беспокойством оглянулся и увидел нашего почтенного ирландца раскачивающимся на своем стуле и издающим жалобные звуки.
— Что с вами, мистер Блэй? — заботливо спросил доктор, уже знавшие наши имена. — Болит у вас что-нибудь?
— Желудок, — простонал Питер. — Еще бы не болеть, когда он пустует со вчерашнего утра. Чуть не двое суток не евши. Шутка ли! Такой марки никакая собака не выдержит!
Доктор весело рассмеялся и поспешил открыть большой резной буфет, стоящий между двумя окнами.
— Простите рассеянность ученого, господа! Забота о доставлении здорового воздуха заставила меня позабыть об ужине. Пожалуйста, помогите мне хозяйничать, мистер Блэй. Здесь, в буфете, вы найдете различные консервы, хлеб, яйца и т.п. Остальные запасы внизу, на кухне, куда вы можете спуститься через эту маленькую дверь, ведущую на лестницу, приняв предосторожность надеть вот этот респиратор. Благодаря ему вы можете провести около часу в кухне, где успеете развести огонь и изжарить пару бифштексов. Мы же здесь, тем временем, накроем на стол и будем ожидать вас с нетерпением!
Действительно, через полчаса мы уже сидели за существенным ужином, веселые и беззаботные, забыв на некоторое время не только о перенесенных, но и об ожидающих нас опасностях.
Не раз вспоминал я впоследствии этот ужин и предшествующую ему сцену. Не раз рисовались мне все подробности этого неправдоподобного вечера. Так невероятны были наши приключения, что, казалось, ничто уже не могло удивить нас более. Мои товарищи, по-видимому, так и решили и ничему не удивлялись более. Самым спокойным образом поедали они прекрасные бифштексы, как будто бы мы сидели не в единственной комнате, гарантированной от смертельного тумана, а в столовой нашего собственного судна. Питер Блэй совсем развеселился после третьего стакана виски и не переставал уверять нашего гостеприимного хозяина в своей безграничной признательности.
— Мы, ирландцы, умеем чувствовать благодарность, потому что у нас нежное сердце. Вы, как док-тор, должны знать это. Извините, благородный друг, но я не имел удовольствия расслышать имя знаменитого ученого, которому мы обязаны не только жизнью, но и этим превосходным ужином!
Наш амфитрион скромно улыбнулся.
— Слово ‘знаменитый’, пожалуй, излишнее, мистер Блэй. Хотя, надо правду сказать, если вы назовете доктора Дункана Грэя в Соединенных Штатах, то шесть человек из десяти наверно скажут вам, что это имя им небезызвестно. В Бостоне же, пожалуй, и каждый грамотный объяснит вам, что профессор Грэй посвятил свою жизнь изучению токсикологии и специально ядовитых газов. Ради этих-то милых газов я попал на Кеннский остров, и они же доставили мне честь и удовольствие познакомиться с вами, джентльмены!
— Признаюсь, мне было бы приятнее познакомиться с вами в другом месте, доктор! Как ни прекрасна природа этого острова, но он мне далеко не симпатичен. Удивляюсь только, как мало знают в Европе о его милых особенностях. Правда, лет 15 тому назад Кеннский остров был занесен на морские карты, но о его убийственном ‘сонном времени’ я никогда и ни от кого не слышал. Вы, доктор, знали, конечно, больше моего, это доказывает уже ваше присутствие здесь, и эти, очевидно, специально изготовленные удивительные машины. Я всегда жалею, что учился на медные деньги. Химия и естественные науки ужасно интересовали меня, но когда же было учиться бедному моряку, содержащему старую мать и маленькую сестру?! А как бы я желал быть знаменитым ученым, подобно вам, мистер Грэй…
Худощавое лицо американского профессора осветилось необыкновенно симпатичной, слегка юмористической улыбкой, придающей его умной и энергичной физиономии особенно приятное выражение. В ответ на мой комплимент он только скромно улыбнулся.
— Я начинаю понимать, что ничего не знаю. И это уже очень много, капитан. Венгерский князь, граф или виртуоз, хозяин этого острова, привез меня в своего рода природный университет для дальнейшего образования. Надеюсь, что мне удастся выйти из этой школы с некоторым запасом новых знаний. Я вижу, вас интересует, почему мистер Кчерни решился допустить меня сюда? Мне кажется, я догадываюсь о причинах любезности. Недаром же я знаю того, кто раньше мистера Кчерни посетил этот берег, знаю также и то, как и когда он встретился с теперешним владельцем Кеннского острова!
При этих словах доктор как-то загадочно улыбнулся и замолчал, очевидно, не желая продолжать разговора на эту тему. Я не настаивал из чувства понятной деликатности, и через минуту наш хозяин предложил нам прилечь, так как часы показывали уже полночь. Никто не возражал против этого предложения, и четверть часа спустя мы все уже расположились по возможности удобно. Долли на диване, Питер в большой качалке, к которой он пододвинул мягкий пуф, Сэт Баркер прямо на ковре у окошка, а сам хозяин в гамаке, приспособленном в одном из углов комнаты. Я остался сидеть в своем удобном кресле, пожелав ‘доброй ночи’ товарищам. Беспокойные мысли долго не давали мне уснуть. Мне то чудились стоны и крики, вой ветра и свист пуль, то слышался милый голос мисс Руфь, зовущий меня на помощь, то громкая команда мистера Джэкоба, торопящего матросов. Словом, целый рой бессвязных, но мучительных видений преследовал меня даже тогда, когда усталость осилила меня и заставила задремать… Сколько времени продолжался мой сон, но он был внезапно прерван громким криком отчаяния. Никогда не слыхал я такого ужасного, душераздирающего крика. Казалось, где-то, в двух шагах от нас, кричала несчастная жертва кровавого насилия, и так ужасен был этот крик, что мы все разом вскочили на ноги и замерли, не смея шевельнуться, не зная, что делать, куда бежать, что предпринять для спасения призывающих на помощь. Доктор первым пришел в себя. Подбежав к окну, он откинул двойные портьеры и отшатнулся. Мы кинулись к нему и, припав к прозрачным зеркальным стеклам, так и замерли при виде фантастически ужасного зрелища.
Перед нами расстилался роскошный цветник, весь залитый тем чудесным золотисто-лиловым светом, которым окрашивал лунные лучи таинственный туман Кеннского острова. В этом волшебном освещении плясала целая толпа людей — мужчин и женщин… европейцев и туземцев. Одни — одетые в матросские куртки, другие — едва прикрытые какой-нибудь тряпкой. Увлекаемые безумием, они прыгали, вертелись и кривлялись с дикими судорожными жестами. Адский хоровод кружился с бешеной быстротой, недостижимой даже фанатическим дервишам и факирам. Часть несчастных безумцев подымала руки к небу то с злобной угрозой, то с отчаянной мольбой. Другие рвали на себе волосы и одежды или размахивали ножами, не замечая, что кровь лилась уже из их порезанных членов. Третьи катались по траве, бешено взрывая землю ногтями, или впивались зубами в кисти собственных рук. Все это сопровождалось дикими криками, отчаянными стонами, истерическим хохотом, бешеными проклятиями и безумными рыданиями! Ужасная картина, дающая понятие об адских мучениях преисподней. Ежеминутно один из несчастных падал, чтобы более не подниматься. Другие судорожно катались по земле в муках бесконечной агонии, третьи, бессильно скорчившись, замирали где-нибудь под кустом и оставались неподвижными в самых неестественных позах, с вывернутыми руками и ногами, с искаженными лицами. Минут пять продолжалась эта адская пляска смерти, пять минут, показавшихся нам целой вечностью. Затем судорожные движения распростертых на земле тел прекратились. Последний жалобный стон умолк. Наступила торжественная тишина, которой равнодушная природа отвечала на отчаянные крики несчастных. А над их обезображенными трупами по-прежнему переливался волшебно прекрасный золотисто-лиловый свет, и пестрые группы роскошных тропических цветов качали своими душистыми головками, нежно перешептываясь с ночным ветерком. Какое дело вечной природе до мучительной смерти нескольких жалких человеческих созданий!
Мы долго стояли, как прикованные, у окошка, не будучи в силах отвести глаз от ужасной картины. Наконец доктор Грэй медленно опустил портьеру своими дрожащими руками и молча принялся поправлять свою машину.
Никто из нас не решался заговорить, но он понял наш немой вопрос и отвечал глухим голосом:
— Своего рода белая горячка. Токсикология давно знает отравления подобного рода, хотя до сих пор признавали спирт — единственной причиной, производящей столь ужасное расстройство. Это нечто вроде так называемой пляски святого Витта со всеми ее мучениями!
Доктор замолчал и, еще раз поправив газовый огонь, проговорил задумчиво:
— На три дня нам воздуха хватит. А дальше?.. Ну что ж, теперь мы знаем, что ожидает нас дальше, если Бог не сделает для нас третьего чуда: не пошлет скорого окончания ‘сонного времени’!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Между бурей и пламенем.

Профессор Грэй обещал нам трое суток безопасности, но человек предполагает, а Бог располагает! Не прошло и одного дня со времени нашего знакомства с американским ученым, как нам пришлось покинуть его спасительную комнату. Крепко заснули мои товарищи после ужасных волнений, перенесенных нами. Не спал только сам ученый, каждые полчаса поднимавшийся с места, чтобы посмотреть, все ли в порядке в его машинах. Несколько раз видел я его умное, задумчивое лицо, наклоненное над пламенем газового очага, и когда, наконец, усталость взяла свое и сон осилил меня, то это же энергичное, слегка насмешливое лицо продолжало грезиться мне, принимая какое-то фантастическое участие в беспорядочно сменяющихся картинах моей прошлой жизни.
Очнувшись, я оглядел незнакомую комнату, на этот раз освещенную дневным светом. Огонь в газовом очаге горел по-вчерашнему, но шелковые портьеры на окнах были отдернуты, и утренний свет беспрепятственно проникал сквозь высокие стекла. Только свет этот был как-то непохож на яркие золотые лучи тропического солнца. Какой-то он бледный, точно безжизненный, точно проникающий сквозь молочное стекло. Что это: рассвет или сумерки? Но вот сверкнул ослепительный зигзаг молнии, на секунду залив синим светом роскошный цветник и старые деревья сада, и нашу маленькую комнату, и бледные лица спящих товарищей. Сверкнул и погас в то самое мгновение, когда сильный удар грома до основания потряс стены легкого бамбукового здания.
— Да, погода разыгралась не на шутку! Кстати, пора переменить элементы в моей батарее, не то нам кислорода не хватит! — сказал мне доктор Грэй, продолжая хлопотать около своих машин.
И точно, воздух в комнате был значительно тяжелее, чем вчера вечером, и к нему примешивался легкий сернистый запах, очевидно, просочившийся снаружи. Я подошел к окну и сразу понял причину страшной белой окраски света, удивившего меня в первую минуту. Густой туман скрывал не только горизонт, но и ближайшие деревья. Его молочно-белые волны колебались, точно палевые облака на летнем небе, изредка принимая ярко-золотой оттенок от случайно прорвавшегося солнечного луча или же превращаясь в синие огненные горы при мгновенном освещении молнии. Сплошная молочная полоса тумана резко оканчивалась на неизвестной вышине, там, где начинались голые вершины скал, ясно вырисовывающихся на темно-сером фоне неба… Быстро мелькающие тучи сплошь покрывали его, и сквозь темную пелену изредка только сквозил золотистый край невидимого солнца. Ветра не было слышно, хотя быстрый полет облаков доказывал его стремительность. Очевидно, сплошная масса тумана не пропускала его низменные части берега. Гробовая тишина нарушалась только постоянными раскатами грома, которые усиливались по мере приближения грозы. Облегченно вздохнул я полной грудью.
— Слава Богу, гроза очистит воздух, а буря унесет проклятый туман и покончит с ‘сонным временем’!
— Дай-то Бог, капитан! Это было бы большое счастье! — задумчиво отвечал мне доктор Грэй, принимаясь растапливать камин.
С особым удовольствием глядел я на веселый огонек, затеплившийся под заботливой рукой ученого Наш милый хозяин принялся приготовлять завтрак. Он заварил кофе, расставил чашки, нарезал сыр, хлеб, холодное мясо. Я так любовался его быстротой и ловкостью, что совсем позабыл предложить ему свою помощь. Но доктор даже не заметил моей невежливости, поглощенный какой-то неотвязчивой мыслью. Внезапно он подошел ко мне, положил руку на плечо и проговорил, вопросительно подчеркивая каждое слово:
— Что же вы намерены предпринять в будущем, капитан Бэгг? Знаете ли вы, что у этого Кчерни более ста человек в распоряжении? Нас же всего пять! Как ни считай, больше пяти не выйдет!
Растроганный, схватил я лежащую на моем плече руку храброго, честного и великодушного человека. В этом уже нельзя было сомневаться после его последних слов. Мы заговорили откровенно, как старые друзья. Тут только я узнал, что доктор Грэй прекрасно знал Руперта Беллендена еще с того времени, когда тот учился в Бостоне. Видел он и его отца, и сестру, тогда еще маленькую девочку. От всей души желал бы он помочь ей и избавить от гнусного тиранства ее ужасного мужа. Это я сразу понял, несмотря на то, что доктор многословием не отличался и лишних слов не любил. С глубочайшей признательностью пожал я его руку, от всей души благодаря Бога за то, что он послал бедной женщине такого умного, знающего и энергичного друга.
Доктор Грэй отвечал мне таким же дружеским рукопожатием и затем продолжил заниматься утренним хозяйством. Только закончив приготовление завтрака, он опять подошел ко мне и спросил так же отрывисто, без дальнейших предисловий:
— А как вы думаете, капитан, зачем я приехал сюда?
— Вероятно для того, чтобы проверить рассказы об отравляющих газах ‘сонного времени’, доктор? Вы сами нам говорили вчера об этом, и я полагал…
Насмешливая улыбка доктора помешала мне окончить мою фразу.
— Нет, дорогой капитан, проверять мне было нечего. Я прекрасно знал ядовитые свойства здешнего тумана и не они — не они одни, по крайней мере, — привлекли меня сюда, хотя все американские газеты прославляют храброго ученого, ‘рискующего своей жизнью ради науки’. То же думает и мистер Кчерни, то же сказал я и вам вчера, не зная наверно, принадлежите ли вы к числу его сообщников или нет. На саже деле…
Доктор Грэй остановился и окинул глазами комнату. Мои товарищи все еще крепко спали. Питер Блэй громко храпел, а на губах Долли Вендта мелькала блаженная улыбка, и он чуть слышно шептал во сне: Розамунда! Доктор тоже улыбнулся доброй улыбкой старика, радующегося молодому счастью, и продолжал, слегка понизив голос, как человек, сообщающий важную тайну.
— На самом деле меня сюда привлекла иная причина, капитан! Надо вам сказать, что я как-то вылечил старшего боцмана яхты, ожидавшей мистера Кчерни в Сан-Франциско. Случайно находясь в этом городе, я так же случайно, как живший вблизи пристани врач, был призван к моряку, упавшему с мачты и переломавшему себе несколько ребер. Надежды на его спасение уже не было, и врачи морского госпиталя единогласно отказались от несчастного пациента. Меня заинтересовал интересный случай, да и захотелось мне показать коллегам, что они ничего не смыслят в хирургии. И вот я принялся ухаживать за чужим матросом, как за родным братом, так усердно, что в конце концов мне удалось спасти его. Конечно, мой пациент воспылал ко мне безграничной благодарностью и таким же доверием. А так как он вообще отличался словоохотливостью, то и выболтал мне целую массу сведений о своем патроне ‘князе Кчерни’, как называл ‘губернатора’ Кеннского острова, и о его тихоокеанских владениях. Я думаю, не поблагодарил бы его господин ‘губернатор’, если бы знал то, что я все знаю от его главного поверенного. К счастью бедного боцмана, да и для нас с вами, капитан, мистер Кчерни этого не знает. Но не в этом дело, а в том, что этот самый боцман сообщил мне наверное, что он и мистер Кчерни — первые европейцы, открывшие Кеннский остров. Собственно, первым был мой пациент. Его как-то море выбросило едва живого на неизвестный берег после бури, разбившей его судно о подводные скалы. Спасенный прожил несколько недель на берегу и был возвращен в Европу на случайно зашедшем туда китоловном судне. Поступив на яхту мистера Кчерни и заслужив его доверие, боцман впоследствии сообщил ему о своем открытии, — и уж конечно, не даром. Но опять-таки не в этом дело… Оба молодца уверены в том, что раньше их никто не знал о существовании Кеннского острова, и оба ошибаются. Более ста лет тому назад один немецкий путешественник был также заброшен кораблекрушением на пустынный берег, и, вернувшись в Америку, описал свое путешествие. Путешествие это долго считалось вымыслом и было давно всеми забыто, когда рассказ моего пациента напомнил мне о его существовании. Не без труда нашел я экземпляр старой книги в Вашингтонской публичной библиотеке и прочел ее весьма внимательно! — Доктор Грэй помолчал еще раз с видом человека, сообщавшего другому нечто чрезвычайно важное. Признаюсь, я все еще не понимал, к чему он клонит, но он не объяснил мне своей мысли до конца, круто переменив разговор.
— Этот венгерский виртуоз чертовски хитер, спору нет! Но все же мы посмотрим, перехитрит ли он американского профессора. Особенно, если ему будет помогать опытный английский моряк. Как вы думаете, капитан Бэгг, не предпринять ли нам что-нибудь на пользу мисс Белленден? Авось Бог даст, буря разыграется и разгонит проклятый туман, что вернет нам свободу действий. Должна же гроза в самом деле очистить воздух!
Страшный удар грома раздался над нашими головами, точно гроза хотела подкрепить слова американского ученого, разыгравшись с тою страшной силой, которая присуща только тропическому климату. Оглушительный треск и яркий блеск молнии, заливший всю комнату ослепительным светом, разбудили крепко спящего Питера. Он вскочил, как ужаленный.
— Что за черт, во сне я или наяву? Мне снилось, что я тону, а теперь кажется, что дом разваливается. Вот так удар!.. От него оглохнуть впору!
Питер весело улыбался, не предполагая, что его шутки превратятся слишком скоро в печальную действительность. Проснулись и Долли, и Баркер, с недоумением прислушиваясь к громовым ударам. Буря усиливалась ежеминутно. Густой слой тумана уже не мог сдержать бешеных порывов дико завывающего ветра, он только колебался и рвался на клочья под его свирепым дуновением. Мертвая тишина, нарушаемая только громовыми раскатами, внезапно сменилась свистом и ревом урагана, который с грохотом пролетал между скалами, с треском выворачивал столетние деревья и до основания свирепо потрясал стены нашего жилища. Не было никакого сомнения в том, что легкая бамбуковая постройка не сможет долго выдержать бешеного натиска бури. Ничего подобного я ни разу еще не видал за все время моих странствований по южным морям. Темнота наступила такая, что полдень можно было бы принять за глухую ночь. Только беспрерывно вспыхивающая молния кровавым заревом освещала гнущиеся до земли деревья сада, сорванные ураганом и носящиеся по воздуху доски и балки да бешено мчащиеся на север черные облака. Неумолкаемый гром смешивался с диким воем бури и буквально оглушал нас. Молча глядели мы на грозную и прекрасную картину бушующих стихий, не находя слов для выражения наших ощущений, подавленные величием божественных явлений природы. Даже Питер забыл о завтраке, даже Долли не улыбался больше, и только Сэт Баркер довольно равнодушно глядел в окно через наши спины, не понимая, отчего это ‘господа офицеры не садятся за давно накрытый стол’.
Увы, бедняге так и не пришлось дождаться желанного завтрака. Внезапно послышался звон разбитых стекол, и в комнату ворвался громадный клубок ослепительно яркого лилового огня. Шипя и свистя пролетел он между нами, ударился о противоположную стену и разлился кровавым морем пламени по всей комнате, засыпав нас целым каскадом огненных искр. В то же время удушливый серный запах наполнил комнату, и оглушительный удар грома раздался так близко над нами, что я невольно схватился за голову, которая казалась мне разбитой ужасным грохотом. Все огни в комнате сразу потухли… Настала страшная темнота, и только в одном углу сквозь щели полуоткрытой двери виднелось пламя, живое, яркое пламя горящего дерева. Это горели стены нашего дома, зажженные молнией!
— Горим! Пожар! Горим! — крикнул Питер, обезумев от ужаса. — Скорей в сад, пока огонь не окружил нас!
Мы все бросились к окну, забывая, что там, в саду, нас ожидала смерть столь же верная, столь же ужасная, как и здесь, в пылающем здании.
К счастью, доктор Грей не растерялся.
— Стойте, кому жизнь дорога! — крикнул он громовым голосом. — Выскочить из окна всегда успеем. Прежде всего надо принять некоторые предосторожности. Вспомните о ‘сонном тумане’ и о вчерашней пляске смерти, друзья мои!
Слегка дрожащими руками схватил он какую-то большую склянку и вылил находящуюся в ней жидкость на первую попавшуюся связку салфеток. Затем он заботливо завязал этими салфетками нижнюю часть лица каждого из нас, причем мне бросился в голову сильный запах эфира и камфары, и только тогда махнул рукой по направлению к окну. Выйти в двери было уже невозможно, так быстро пламя охватило весь коридор. Еще минута, и оно прорвалось сквозь наскоро запертые двери в нашу комнату, зажигая развевающиеся волосы доктора, остававшегося последним.
Описать то, что было с нами дальше, я не в состоянии. Как во сне, помню я море пламени, в которое пришлось нам прыгать из окна горящего дома. Казалось, весь сад горел, как огромный сплошной костер!.. Густой туман, насквозь пронизанный электрическим огнем молний, душил нас резким запахом серы, ураган кидал нас из стороны в сторону, громадные деревья, за стволы которых мы пробовали удержаться, ломались, как щепки, тяжелые пылающие головни носились по воздуху, ежеминутно угрожая нам смертью, и над всем этим стоял непрерывным гулом грохот, гром, свист урагана и грозный рев пламени!.. Ужасный кошмар! Адская музыка, способная свести с ума самого хладнокровного человека…
Сколько времени боролись мы с разъяренными стихиями, прежде чем успели выбраться за ограду сада из страшной близости пылающих строений, и каким чудом удалось нам не потерять друг друга в ужасном хаосе бури и пожара, я до сих пор не понимаю. Помню только, что мы внезапно очутились в глубине леса, среди вековых деревьев и беспорядочно нагроможденных камней, отчасти защищающих нас от урагана. Здесь в первый раз сосчитал я товарищей. Все были налицо, истомленные, растерянные, перепуганные почти до потери сознания.
— Помоги, Господи! — шептал Питер Блэй побледневшими губами. — Помоги, Господи, дойти до моря. Клянусь, никогда больше не поставлю ноги ни на один берег! — Бедняга, очевидно, сам не понимал того, что говорит.
Долли Вендт бессильно упал на землю, повторяя со слезами на глазах:
— Я так устал, капитан! Так ужасно устал! Я не могу больше ходить! Я домой хочу, капитан!
Сэт Баркер добродушно утешал его, приговаривая, как малому ребенку:
— Ничего, мистер Вендт, отдохните здесь маленько, здесь мы в безопасности! Я, впрочем, всегда в безопасности между деревьями, на то я и плотник!
Признаюсь, я и сам плохо понимал, что происходит вокруг нас. Один доктор Грэй казался необыкновенно спокоен, хотя лицо его было бледно и измучено. Он поминутно отирал пот с высокого лба, на который спутанными прядями падали обгорелые, седеющие волосы.
— Есть еще средство к спасению, — медленно проговорил он, улучив минуту между двумя раскатами грома, — последнее средство! Я могу указать вам дорогу в безопасное убежище, если только вы захотите воспользоваться этой дорогой, капитан!
— Излишний вопрос, доктор! Людям в нашем положении выбирать не приходится. Куда бы ни вела ваша дорога, мы должны ею воспользоваться! — отвечал я решительно. — Не так ли, товарищи?
Американец взглянул испытующим взором мне в глаза.
— А если эта дорога ведет к подводному жилищу мистера Кчерни? — прошептал он мне на ухо. — Что вы тогда скажете, капитан Бэгг?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

К лесному болоту и дальше.

Мы находились приблизительно на расстоянии одной мили от берега моря и около трехсот шагов от того пруда, или болота, возле которого мы чуть не погибли в ночь моего свидания с мистрисс Кчерни. В глухой чаще векового леса вой ветра был менее слышен. Здесь мы были в безопасности от пожара и урагана. Но зато нам грозила другая опасность. Гроза не очистила воздух, как мы ни надеялись, а только разорвала на клочья сплошную массу тумана. Молочно-белыми массами носились эти клочья вокруг нас, подобно облакам на высоких горах, то отдаляясь и открывая вид на довольно значительное пространство, то окружая нас так плотно, что мы с трудом могли видеть друг друга. В такие минуты моя голова начинала кружиться, а сердце болезненно биться по-вчерашнему. Становилось ясно, что, при свирепствующем урагане, мы не успеем добраться до высоты, недоступной тяжелому туману. Ядовитые газы неминуемо убьют нас раньше. Надо было искать спасения где бы то ни было, только бы оно явилось немедленно. Поэтому я опять ответил за своих товарищей:
— Ведите нас куда угодно, доктор! Все лучше, чем ужасная агония отравления ‘сонным’ туманом!
Товарищи поддержали меня и, не теряя времени на дальнейшие объяснения, американский ученый быстро повернул в сторону, заботливо рассматривая какие-то заметки на деревьях, и повел нас прямиком через лес. Чуть не бегом следовали мы за ним, не обращая внимания на препятствия. Густые ветки колючих кустарников, точно цепкие руки, впивались в нашу одежду и царапали нам лица. Свалившиеся деревья преграждали нам путь, но мы ни на что не обращали внимания, сознавая, что каждая минута промедления может быть гибельна.
Но вот перед нами блеснула блестящая поверхность воды. Не без удивления узнал я тот самый пруд, или болото, которое мы не решались переплыть темной ночью. Днем его поверхность имела менее страшный вид. Роскошные водяные цветы отражались в темной, но прозрачной воде, и целые стаи птиц летали в воздухе над его поверхностью и покрывали прибрежные деревья, спасаясь от бури и пожара. Тем не менее, перспектива искать брод через болото, очевидно, кишащее ядовитыми пресмыкающимися, была не особенно приятна, и я вздохнул свободно только тогда, когда наш проводник начал огибать берег около самой широкой части пруда. Берег этот с каждым шагом становился выше и каменистее. Кустарники, цветы и трава совершенно исчезли в скалистой местности, и только старые деревья еще высились кое-где, не без труда пробив своими могучими столетними корнями беспорядочно нагроможденные камни и закрывая своими густыми ветвями длинную, темную расщелину между высокими, почти отвесными скалами.
— Сюда, друзья мои, — проговорил доктор, останавливаясь, чтобы перевести дух. — Здесь мы можем спокойно передохнуть, не опасаясь проклятого тумана. Сейчас я разыщу лампу и освещу вам дальнейшую дорогу!
С удивлением оглядели мы мрачный пейзаж вокруг нас. Перед нами угрюмые черные скалы спускались неправильными уступами к черной воде болота. За нами полутемный коридор, оканчивающийся совершенно темным отверстием, очевидно, входом в какую-нибудь пещеру. Трудно придумать что-либо безотраднее этой пустынной, дикой и бесплодной местности.
Удивленно оглядывался я во все стороны, не понимая, каким образом доктор Грэй брался провести нас к подводному жилищу мистера Кчерни. Я знал, что оно находится возле северного мыса и отделено от этой части острова широкой полосой морской воды. Лодки у ученого, очевидно, не было, иначе он упомянул бы о ней. Да и кроме того, допуская даже, что пруд, вблизи которого мы находились, соединялся каким-нибудь образом с морем, мы успели бы три раза умереть от отравленного тумана, прежде чем достигли бы цели. Предположив же, что туннель, у входа в который мы стояли, доходит до самого берега моря, то все же без лодки мы не могли достигнуть северного мыса. Пускаться вплавь даже на небольшое расстояние, среди бурунов и при сегодняшней буре, было бы настоящим безумием. Я только что собрался попросить у доктора объяснения его намерений, как он сам обратился ко мне, крикнув из глубины темного туннеля:
— Пожалуйста сюда, капитан! Давайте друг другу руки господа! Вот так! Сюда, направо! Еще два шага! Ну, слава Богу, вот и моя лампа, цела и невредима. Не удивляйтесь, капитан! Я ведь недаром читал мемуары немецкого путешественника. На другой же день после моего приезда я отправился в лес ‘ботанизировать’ и разыскал это интересное место, где и спрятал кое-что на всякий случай! Никогда не лишнее иметь запасное жилище в чужом месте… Мало ли, что может случиться! Вот оно пригодилось нам сегодня. А вот и свет готов, друзья мои! — С этими словами доктор Грэй зажег небольшую рудокопную лампу, ярко осветившую темные гранитные стены туннеля, напоминающего подземные шахты, прорытые терпеливыми руками человека.
Медленно продвигались мы вслед за нашим проводником, осторожно переступая через обвалившиеся камни, местами почти совершенно Загораживающие дорогу. Через несколько сот шагов эти трудности подземного пути прекратились, и своды подземной галереи начали заметно расширяться, становясь в то же время все выше. Еще несколько минут — и перед нами открылось невиданное волшебное зрелище.
Высокий подземный зал казался выточенным из куска цельного хрусталя. Тонкие колонны причудливых форм переливались разноцветными огнями, отражая свет нашей лампы. С высокого потолка изящными фестонами спускались прозрачные сталактиты, точно оборки из тончайшего кружева. По блестящим стенам из белого кварца, гладко отполированные водой, когда-то наполнявшей эти гроты, желтыми нитями змеились яркие жилки чистого золота. На полу мягким ковром расстилался красивый желтый песок. Воздух был чист и прохладен, проходя по невидимым скважинам горной породы. И целый ряд таких подземных залов открывался перед нашими удивленными взорами. Одни — громадные и величественные, как готические соборы, другие — маленькие и уютные, как будуар хорошенькой женщины. Одни — сверкая яркой белизной прозрачных сталактитов, другие — блестя гладко полированными стенами черного гранита, третьи — отливая пурпуром Стен из красного порфира, точно облитых свежей кровью. Какой волшебник создал этот подземный дворец для пленной им водяной феи!?
Доктор Грэй решительно поднял свою умную седую голову.
— Не стану долее от вас скрывать истины, друзья мои. Этот подземный дворец был найден немецким путешественником, о котором я уже говорил вам. Он долго укрывался в нем от туманов ‘сонного времени’ и пользовался только одним ходом в лес, охота в котором давала ему средства к существованию. К счастью для нас, мистер Кчерни не знает книги немецкого путешественника, следовательно, не подозревает и о существовании этих подземных залов, вход в которые, как вы сами видели, скрыт массой обвалившихся камней и защищен близостью к болоту, главному источнику ядовитых испарений. Я сам никогда не нашел бы этого входа, если бы не видел подробного плана всех подземелий этого острова в той же книге. Поэтому-то я и могу с уверенностью сказать вам, что если мы пойдем далее этой дорогой, то, несомненно, наткнемся на вход в так называемый ‘подводный замок’ мистера Кчерни. Предоставляю вам самим решать, желаете ли вы рисковать встречей с господином губернатором или же предпочитаете оставаться здесь и погибнуть от сонной болезни и голода? Говорите, друзья мои! Я подчинюсь общему мнению!
Спокойная речь доктора Грэя произвела сильное впечатление на моих товарищей, сразу убедив их в том, что нам оставалось одно: из трех зол выбирать меньшее. Вопросительно глядели они на меня, как бы передавая мне право окончательного решения, и я отвечал за всех, не колеблясь далее:
— Вы правы, доктор, теперь, как и всегда. Назад нам нет дороги, впереди же имеются некоторые шансы на спасение. Лучше рискнуть сражением с врагами, чем издыхать от голода, как лисица в западне. Трусами английские моряки никогда не были и не будут, а потому вперед. Не так ли, товарищи?
— Вперед! — отвечали они в один голос, решительно следуя за доктором, быстро поднявшимся со своего камня.
Наверно, ни один живой человек не совершал более странного путешествия по более невероятной и причудливой дороге…
Роскошные подземные дворцы мало-помалу превратились в узкую галерею, род естественной шахты, как бы выдолбленной в гранитных скалах и постепенно поднимающейся неровными уступами. Прихотливые извилины этого подземного коридора доказывали, что не расчетливая рука человека проводила его, а непобедимая сила природы, не заботящаяся об излишнем труде и о бесполезной потере времени. Местами с трудом карабкаясь через груды наваленных камней, местами едва пробираясь сквозь узкие расщелины, мы незаметно поднимались все выше и выше и, наконец, достигли высочайшего пункта подземелья, отделенного от поверхности земли сравнительно незначительной массой гранита. Это предположение подтверждалось тем, что в нескольких местах виднелись узкие скважины, сквозь которые слабо доходил до нас дневной свет и виднелось голубое небо. Свежий воздух раза два пахнул нам в лицо, и дикое завывание бури донеслось до нашего слуха. Но все-таки дышалось легко, и воздух оставался чист и безвреден. Очевидно, подземная галерея достигла уже высоты, недоступной для тяжелых газов ядовитого тумана. Внезапно узкая шахта повернула к северу и стала так круто спускаться, что в какие-то двадцать минут мы, наверно, достигли уровня моря. Невероятно быстро скользили мы по наклонной плоскости, едва удерживаясь от падения на гладком гранитном полу. Тяжелый гранитный потолок так низко висел над нашими головами, что местами приходилось пробираться чуть не ползком. Воздух становился теплый и тяжелый, а галерея все спускалась, как бы желая привести нас к самому центру земли. Рудокопная лампа в руке нашего проводника слабо освещала черные стены, черную землю, черные глыбы, нависшие над нашими головами. Масса черного камня давила нас своей тяжестью, порождая странные галлюцинации. Нам чудился шум морских волн где-то далеко над нашими головами. Неприятное ощущение сырости прокрадывалось сквозь наши одежды. Воздух казался насыщенным соленой влагой. Какой-то фантастический ужас овладевал мыслями. Невольно думалось о том, что будет, если море, плещущееся над нами, прорвет скалистую преграду и хлынет всесильной массой в эту узкую подземную галерею. А узкая галерея все извивается бесконечными причудливыми зигзагами… Свет лампы временами совершенно исчезает за углом какого-нибудь внезапного поворота, и тогда идущий впереди сдавленным голосом спрашивает следующего: ‘все ли здесь?’.
‘Все ли здесь?’ — пробегает боязливый вопрос от первого до последнего, и только после пятого ответа осторожный проводник вновь пускается в бесконечный путь.
Но вот новая остановка!.. Что такое? Голос доктора кричит издали: ‘Подходите осторожно. Держитесь ближе к свету, товарищи!’
Мы прибавляем шагу, заворачиваем за последний угол узкого коридора и через минуту стоим все пятеро в ряд, на берегу громадного подземного озера! Насколько можно судить, озеро это имеет добрую треть мили в окружности. Прозрачная вода его наполняет бассейн из блестящего белого кварца, отражение которого усиливает свет нашей лампы. О глубине этого подземного моря мы не можем составить себе никакого понятия, так как неизмеримо большая часть его поверхности скрывается в темноте. Подземная галерея, из которой мы вышли, оканчивается у самой воды, но находится несколькими аршинами выше ее поверхности. Идти дальше, по-видимому, невозможно. Высоко над нами, вокруг всего озера, поднимаются неровные гранитные стены, уступы которых теряются в темноте.
Недоумевая, стояли мы на берегу этого подземного моря, волны которого со слабым плеском разбивались у наших ног. Доктор Грэй внимательно вглядывался в скалистые стены позади нас, заботливо освещая своей лампой каждый их выступ. Я также внимательно следил за его движениями, как вдруг Сэт Баркер, забавлявшийся сталкиванием камней в спокойную воду, крикнул испуганным голосом:
— Смотрите, капитан, что это за чудовище? Вот там, в воде, у самого берега!
С криком ужаса отпрыгнули мы при виде громадной головы, вооруженной двумя длинными мясистыми и гибкими лапами, или хоботами, аршин по шести каждая. Голова эта высунулась на поверхность помутившейся воды и уставила на нас небольшие свирепые глаза, сверкавшие фосфорическим зеленым блеском.
Не обвиняй нас в трусости, читатель! Вспомни, сколько томительных дней пришлось нам пережить в ежеминутном ожидании гибели, сколько отчаянных часов непрестанной борьбы принесли нам последние сутки! Прими во внимание ослабляющее действие ядовитого тумана, все еще отзывавшегося на нашей нервной системе, вспомни, наконец, наше положение на узком гребне почти отвесной скалы, на страшной глубине под землей, в темноте, едва рассеиваемой слабым светом лампы, и в нескольких аршинах от нас неведомое чудовище, могущее одним взмахом своего хобота стащить нас в громадную пасть, свободно перекусывающую взрослого человека, вспомни все это и сообрази, могли ли человеческие нервы выдержать подобный ужас, могло ли человеческое сердце не сжаться от страха в подобном положении? Но и этот естественный страх продолжался недолго. Через две-три минуты мы уже настолько оправились от первого испуга, увидав неожиданно вынырнувшего врага, и сообразили, что ему не достать нас на высоте, занимаемой нами. Затем еще две-три минуты, и мы уже с любопытством разглядывали чудовищную фигуру ‘морского черта’, в то время как профессор Грэй сообщал нам любопытные подробности об этом еще малоизвестном жителе южных морей, существование которого и до сих пор отвергается некоторыми учеными, в то время как другие спорят, не зная, причислять ли его к рыбам, или к млекопитающим. Находящийся перед нами экземпляр был одним из самых громадных. Форма его тела напоминала всем известную рыбу ‘тюрбо’, конечно, в соответственно увеличенном масштабе. Для определения громадности ‘морского черта’, глядящего на нас из подземного озера, достаточно сказать, что щупальца, или хоботы в форме бычьих рогов, растущие по обеим сторонам его пасти, имели не менее шести аршин в длину, толщиной же в ляжку ноги взрослого человека. Помещавшаяся между этими щупальцами пасть открывалась аршина на два в ширину, показывая ярко-кровавую внутренность чудовищной глотки, усаженной многочисленными рядами громадных зубов, острых и блестящих, как у акулы. Маленькие зеленые немигающие глаза, помещающиеся, как у камбалы, по одной линии, на верхней стороне головы, светились чисто дьявольской злобой. Огромное плоское тело чудовища скрывалось во мраке, и только длинный мясистый хвост с широким плавником в форме лопаты на конце, не переставая, бил по воде с шумом, напоминающим плеск небольшого водопада. Брызги долетали до нашей высоты и ярко сверкали, отражая свет лампы. Освоившись с видом чудовища, мы даже начали подтрунивать над его бесплодными попытками схватить нас своими щупальцами.
— Друзья мои, — проговорил американец, улыбаясь своей милой полуулыбкой, — надо избегнуть этого соседства. Что это возможно, я знаю из записок немецкого ученого, хотя, кажется, и не особенно легко. Но после всего вынесенного нами мне сдается, что нам уже ничто не может показаться чересчур трудным. А потому следуйте за мной, товарищи! Пока вы разглядывали ‘морского черта’, я разыскал дорогу, означенную на плане. Это нечто вроде ступеней в прибрежных скалах. С Божьей помощью мы ухитримся благополучно обойти по ним проклятое озеро с его дьявольским обитателем, — добраться до начала подземной галереи на противоположном берегу. Держитесь только ближе друг к другу, чтобы свет от лампы освещал путь каждому, и не делайте ни одного необдуманного движения!
Началось путешествие по скалам, свешивающимися над неподвижной черной водой, в которой ясно виднелась освещенная лучами лампы чудовищная голова ‘морского черта’, плывущего вслед за нами, поминутно выставляя свою кровавую пасть и пытаясь схватить кого-либо из нас своими длинными гибкими щупальцами, высовывающимися из воды аршин на пять с половиной. Правда, мы шли, или верней, ползли на высоте нескольких саженей, оставаясь, таким образом, недосягаемыми для чудовища, злобно провожающего нас своими сверкающими зелеными глазами. Но мысль о том, что при первом неверном шаге ожидало нас, леденило наши сердца. Не будь этой мысли, дорога казалась бы нам не такой затруднительной. Припоминая прошлое, я должен признаться, что мы проходили не раз по гораздо более опасным местам и при худших условиях темноты, бури и дождя. Но нас как бы гипнотизировала черная поверхность воды и злобно горящие жадные глаза морского чудовища. Ни на мгновенье не выходила у меня из головы мысль о возможности споткнуться, упасть и скатиться вниз, в эту страшную черную воду, к этим ужасным, жадным глазам.
Что это? Тяжелый камень внезапно скатился передо мной и с грохотом хлюпнулся в воду. Холодные брызги плеснули мне в лицо. Затем раздался слабый крик: ‘Господи спаси и помилуй!’ и шорох мягкого тела, скользящего вниз. Затем что-то ужасное гибкое, скользкое и холодное мелькнуло в двух шагах от моих ног, и молния дьявольской радости блеснула в жадных глазах там, внизу, в черной воде! Инстинктивно выхватил я револьвер и выстрелил пять раз подряд в адские жадные глаза чудовища, успевшего таки схватить ногу бедного доктора одним из своих хоботов-щупальцев.
Что произошло дальше, в короткие мгновения, показавшиеся нам вечностью, не поддается описанию!
Мы все точно замерли в леденящем ужасе!..
Высоко подняв лампу в неподвижной, точно окаменелой руке, стоял около меня Сэт Баркер, громко крича какие-то бессмысленные слова. Питер рыдал, как дитя, закрыв лицо руками, чтобы не видеть ужасной картины, а перепуганный до полусмерти Долли Вендт припал лицом к скалам в состоянии полного бесчувствия. Со мной происходило нечто невообразимое. Я глядел широко раскрытыми глазами на ужасную картину под моими ногами, глядел, продолжая держать в руке бесполезный, разряженный револьвер, глядел, не будучи в силах шевельнуться, чтобы поспешить на помощь несчастному другу. Да и возможна ли была какая-либо помощь? Правда, доктор еще держался за скалу с силой отчаяния, уцепившись руками и ногами за выступающие камни, но ужасный хобот не выпускал его ноги, а второе щупальце уже поднималось чтоб окончательно оторвать несчастного от берега. Никто из нас не успел еще сообразить, возможно ли придти ему на помощь, как эта помощь уже оказалась лишней. Еще дым от моих выстрелов не рассеялся, еще не умолкло раскатистое эхо, ими вызванное, как уже спасенный доктор стоял возле меня. Разумная воля человека, его сознательная храбрость сделали чудо и одолели адскую неразумную силу бессознательного чудовища. Там, где помощь была невозможна, разум и воля человека помогли сами себе. Правда, много ли таких людей, как доктор Грэй? Я видел, как его мертвенно-бледное, исказившееся от страшной боли лицо внезапно оживилось, видел, как он, мгновенно решившись, отдернул правую руку от скалы и выхватил из-за пояса большой охотничий нож, видел, как сверкнуло острое лезвие и скрылось в желтом мясе громадного щупальца. Ярко-красная струя крови хлынула на темный камень и обагрила дрожащую руку доктора, но рука эта не выпустила спасительного оружия. Еще и еще раз сверкнула окровавленная сталь, и вдруг… на моих глазах чудовищный кусок желтой кожи и красного рыбьего мяса бессильно хлестнул по воздуху и скрылся в мгновенно покрасневшей воде. Еще минута — и адские зеленые глаза потухли. Темная тень гигантского тела скользнула вниз и исчезла. Доктор же стоял возле меня, бледный, с судорожно подергивающимися губами, и машинально, дрожащей рукой вытирал окровавленный нож о землю.
— Вы живы, спасены! Господи, благодарю тебя! — закричал я, бросаясь ему на шею.
— Как видите, жив покуда! — отвечал доктор глухим голосом и, нервно дрожа, присел на скалу. В одну минуту мы все столпились около него, пожимая ему руки, смеясь и плача в одно и то же время. И пусть тот, кто никогда не рисковал потерять близкого человека, посмеется над нашими слезами! Расспросам и комментариям конца не было. Всякий строил свои предположения о судьбе ‘морского черта’, исчезнувшего бесследно. Тщетно Сэт Баркер, первый пришедший в более нормальное состояние, пытался рассмотреть что-либо, освещая своей лампой возможно большее пространство озера. Мы убедились только в том, что вода у берега приняла розоватый оттенок и что, следовательно, чудовище не осталось безнаказанным. Убили ли его мои выстрелы, или же оно обессилело от потери крови из перерубленного доктором хобота — это решить невозможно. Да, в сущности, это было безразлично.
— Нам некогда заниматься такими пустяками, друзья мои, — решительно произнес доктор, не без труда ступая ногой, которую он наскоро перевязал своим носовым платком. — По моим соображениям, мы всего в нескольких сотнях шагов от входа в жилище Эдмунда Кчерни. Не многие домовладельцы охраняют свои двери подобными собаками! Под стражей этого ‘морского черта’ никакие воры не опасны. Как вы думаете, капитан, знал ли мистер Кчерни о его существовании? Пожалуй, еще придется нам извиниться перед ним за повреждение домашнего животного!
Доктор Грэй мог шутить и смеяться после всего случившегося! Поистине, железная натура была у этого человека, на которого мы начинали смотреть с невольным почтением, как на существо высшего разряда. Тщетно просил я его позволить мне осмотреть его пораненную ногу.
В глубоком молчании прошли мы еще несколько сот шагов. Изредка только опираясь на мое плечо, доктор спокойно шел вперед, ни звуком, ни жестом не выдавая своего страдания. Но вот он остановился у входа в громадную пещеру, лежащую значительно выше уровня подземного озера. Несколько темных галерей примыкали к этой подземной зале, разбегаясь по различным направлениям. В глубине залы тонкая полоска света, пробиваясь откуда-то сверху, падала на высокую, узкую лестницу, оканчивающуюся у квадратной железной опускной двери. Мы были у ‘подводного замка’ мистера Кчерни.
— Прислушайтесь, капитан! — прошептал доктор Грэй, указывая на эту лестницу. — Что это за звуки — там, наверху? — До моего слуха ясно долетал шум морских волн, разбивающихся над нашими головами, но, вместе с тем, мне послышались и другие звуки, не узнать которые было невозможно. Там, за опускной железной дверью, слышались человеческие голоса! Я вопросительно взглянул на доктора Грэя. Он утвердительно кивнул мне головой.
— Да, друг мой! С Божьей помощью, мы благополучно дошли до ‘подводного замка’. Дай нам Бог так же благополучно выбраться из него! — прошептал он с тихим стоном, бессильно опускаясь мне на руки.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Еще раз дневник мистрисс Кчерни [1].

[1] — Издатель поместил здесь отрывки из дневника мисс Руфь, сообщенного капитану Джэсперу Бэггу, гораздо позже, но касающегося событий, о которых говорится в прошлых главах. (Примечание переводчика).
Мая 5-го. Мои молитвы услышаны. Джэспер Бэгг здесь! Что он думает обо мне? Что я чувствую? Не знаю, да и не хочу знать! Я ни о чем не хочу думать кроме того, что я уже не одна. Возле меня преданный, великодушный друг. Точно камень свалился с души при этой мысли.
Мая 6-го. Сегодня ночью я видела его. Он ушел, исполняя мое желание. Дай Бог, чтобы он благополучно добрался до своего судна. Он все тот же. Этот год, так страшно переменивший меня, ни в чем не переменил честного, храброго и благородного моряка. Теперь так же, как и прежде, он все тот же стройный красавец с откровенными голубыми глазами, с роскошными каштановыми волосами, с манерами настоящего джентльмена. Сколько раз удивлялись мои аристократические знакомые его изяществу в то счастливое время, когда он был командиром моей яхты. Я же так привыкла к его вниманию, к его дружбе, что почти не замечала их. Теперь только я узнала, как необходимы были мне это внимание и дружба, как тяжело мне было без них. Джэспер Бэгг сдержал свое обещание и приехал в условленный срок. Его пароход счастливо избежал всех опасностей этого ужасного берега и ждет моих распоряжений. Джэспер Бэгг уговаривает меня уехать с ним вместе. О Боже, как бы я желала последовать его совету! Какое счастье очутиться вновь в Европе, увидеть брата, жить между честными людьми, не дрожать ежеминутно за жизнь десятков несчастных. Увы! Все это невозможно! Мой бедный друг не имеет понятия о моем ужасном существовании. Как может уйти женщина, которую караулят десятки шпионов?
Мая 7-го. Старый француз Оклер прибежал ко мне потихоньку на рассвете. Все еще спали, и он успел рассказать мне все нужное. Не знаю, плакать или радоваться тому, что я узнала? Джэспер Бэгг здесь, на берегу. Ему удалось укрыться в скалах, при помощи Оклера и его милых девочек. Он цел и невредим, так же, как и его храбрые спутники, но его судно принуждено было спасаться от бури и ушло в открытое море. Что дальше?.. Один Бог знает! Но все же сердце мое радостно бьется. Отчего? Я знаю, он не может помочь мне. Но все же он здесь, близ меня. Я уже не одна, всеми брошенная и всеми забытая. Вчера еще я была несчастна, как только может быть несчастна женщина в полном душевном одиночестве. Сегодня же возле меня друг, верный, честный и преданный друг. Бог даст, его судно вернется. Оно должно вернуться. И тогда? Увы, я не смею предаваться слишком радостным мечтам, боясь разочарования!
Мая 10-го. Я прожила самые ужасные дни моей ужасной жизни. ‘Южный Крест’ все еще не вернулся, и Джэспер Бэгг с товарищами продолжают скрываться в скалах. Не без труда умудряемся мы доставлять им пищу, но может ли это долго продолжаться. А между тем мои враги не спят. Я боюсь худшего и не смею ни на что решиться. Ужаснее всего сознание полной невозможности помочь друзьям, подвергающимся страшной опасности ради меня.
Мая 10-го (вечером). Мистер Кчерни вернулся одной из своих таинственных поездок. Он уже уведомлен о посещении Джэспера. За обедом он заговорил о нем в необыкновенно любезном тоне. Тетушка Рэчель присутствовала при этом разговоре, так что не могла отвечать откровенно. С очаровательной улыбкой мой супруг и повелитель изволил шутить над моим ‘невидимым другом’.
— Не понимаю, отчего он не дождался моего возвращения! Я был бы чрезвычайно рад увидеть капитала Бэгга и показать ему, что мы не хуже его заботимся о нашем милом ‘Мангатане’. Удивляюсь, милая Руфь, как тебе не пришло в голову предложить ему гостеприимство у себя в доме? Ты знаешь, я не ревнив! Право, я не проглотил бы вашего старого друга!
Тетушка Рэчель восторженно улыбалась, слушая эти любезные шутки. Я же внутри себя дрожала от негодования. Мне кажется, бывают дни, когда мистер Кчерни хочет сам себя уверить в том, что он, в сущности, прекраснейший и добрейший человек в мире. О, как я боюсь таких дней. Горький опыт научил меня, что они всегда предшествуют бешеным вспышкам, во время которых он забывает не только человеческие, но и Божеские законы.
Мая 11-го. Мой муж сообщил мне с насмешливой улыбкой, что старого Оклера видели на скалах западного берега. У меня сердце так и упало. Что если его начнут подкарауливать, если узнают, что он приносит пищу несчастным, укрывающимся в этих скалах? Страшно подумать, что может случиться! Сегодня ночью ужасные сны преследовали меня. Я видела Джэспера окровавленного, израненного, умирающего, подобно стольким несчастным. О Господи, если Ты допустишь подобное несчастье, что станется со мной? Он — последний путь бедной Руфь Белленден! Если он погибнет, никто уже никогда не вспомнит о несчастной женщине, умирающей на этом проклятом берегу.
Мая 13-го. Сегодня ночью раздался знакомый звук набата, означающий наступление ужасного ‘сонного времени’. С обычной быстротой собрались все в путь. Сильный южный ветер, всегда сопровождающий появление ядовитого тумана, окутывал своей тяжелой влажностью бегущих к северному мысу. Дорога запружена, по обыкновению, массой спасающихся от неизбежной смерти. Всего три месяца назад провели мы две недели под водой, и опять то же. Сердце мое сжимается мучительной болью. Не за себя боюсь, я на этот раз, а за тех, кто остается на берегу. Кто поможет им? Кто предупредит их? О, бедный друг, бедный Джэспер! Сердце мое обливается кровью за всех несчастных, остающихся на берегу, но больше всех за тебя, мой дорогой, любимый друг.
Мая 13-го ночью. ‘Подводный замок’ находится в северной стороне, среди широкой полосы рифов, окружающих скалистый мыс узкого полуострова почти на целую милю. Удивительнее этого жилища ничего представить себе невозможно. По всей вероятности, весь этот клочок земли в доисторические времена был выдвинут из глубины океана подземным огнем, причем северный мыс был, очевидно, главным кратером ныне угасшего вулкана. В настоящее время дорога, служившая когда-то выходом для кипящей лавы, служит входом в жилище мистера Кчерни. Вся внутренность скалистого полуострова изрыта наподобие громадного пчелиного улья. Бесчисленные галереи и подземные залы, большие и малые, высокие и низкие, длинные и круглые, тянутся бесконечными рядами и этажами на неведомую глубину. Не знаю, мой ли муж или кто-либо из его команды открыл этот удивительный подземный лабиринт, но приспособил его к своим целям мистер Кчерни сравнительно недавно. Он проделал в верхних этажах отверстия разнообразнейшей формы, заделанные толстыми корабельными стеклами. В этом подводном мире живешь какой-то особенной нечеловеческой жизнью. Подземные залы так многочисленны, что могли бы вместить народонаселение целого города, и еще осталось бы места достаточно. Мои личные апартаменты величиной и вышиной скорее похожи на готический собор, чем на комнату современной квартиры. Однако они убраны со всей роскошью моды и с удивительным комфортом. Там собрано все, чего может пожелать самая избалованная кокетка двадцатого века.
Май 14-го. Сегодня уже третий день нашего переселения в подводный замок, но только сегодня утром удалось старому французу тайком пробраться в мою комнату. Он принес мне ужасное известие. Джэспер остался на острове. ‘Они в безопасности на высотах, — говорил мне дрожащим голосом старик. — Если бы я успел запасти достаточное количество съестных припасов, то был бы за них спокоен. Но ‘сонное время’ наступило так внезапно и за мной стали так усердно наблюдать, что я не смог даже предупредить их’.
Май 16-го. С величайшим удивлением узнаю я, что на даче оставался европеец: гость моего мужа, какой-то американский ученый, профессор доктор Грэй. Он приехал на остров ради исследования ядовитого тумана. Мистер Кчерни говорил о нем с плохо скрытым недоверием. А между тем он сам пригласил его на свою яхту. Сегодня за завтраком он сообщил мне о вероятной гибели американца, либо сгоревшего в доме, зажженном молнией, либо отравленного ‘сонным туманом’, подобно стольким другим. Злорадная улыбка, сопровождающая этот рассказ, объяснила мне многое. Одним преступлением больше! Приглашая бедного ученого с собой, мистер Кчерни, очевидно, рассчитывал на какой-нибудь счастливый случай, который помог бы избавиться от человека, ставшего почему-либо неудобным. О, какой ужас и какое лицемерие! Но, впрочем, чему я удивляюсь? Ведь я уже давно поняла характер моего мужа. И в его руках жизнь моего бедного друга. Джэспер, что с ним сталось? Ужасная неизвестность терзала меня больше всего остального.
Май 16-го (поздней ночью). Проходя из столовой через большую гостиную к себе в спальню, я услыхала шорох за одной из портьер. Кто-то осторожно дотронулся до моего платья. Я вся похолодела от испуга, но сообразив, что это мог быть кто-нибудь из прислуги, желающий попросить моего заступничества, к счастью, не вскрикнула, а только спросила дрожащим голосом: — Кто там, что надо? Никто не ответил мне, только чья-то горячая рука схватила меня за руку. Я быстро оглянулась. Передо мной стоял он — Джэспер! Он пришел спасти меня!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В которой Джэспер Бэгг продолжает свой рассказ.

Не подозревая, что доктор Грэй мог быть опасно ранен, мы все страшно перепугались, когда он упал мне на руки и остался без движения, как мертвый. Долли Вендт скорее всех сообразил, в чем дело, и начал распоряжаться с уверенностью профессионального фельдшера.
Приложил ухо к груди доктора и, убедившись прежде всего в том, что сердце его бьется, хотя слабо, но правильно, он, видимо, успокоился.
— Нечего тревожиться, капитан! Простой обморок, вызванный болью и потерей крови. Должно быть, проклятый ‘морской черт’ сильно-таки повредил ему ногу. Перелома нет, иначе он бы не мог дойти сюда, а что именно с ним случилось, сейчас рассмотрим. Посветите-ка мне, Баркер! Поднимите фонарь повыше, вот так! Ага, теперь я понимаю, в чем дело. Перерубая хобот проклятого чудовища, доктор сам поранил себя ножом. Посмотрите, платок, которым он наскоро обмотал рану, насквозь вымок в крови, да и теперь еще кровь сочится из глубокого пореза. Ну, да это не опасно. Только бы прикосновение кожи ‘морского черта’ не было ядовитым! Верхняя часть проклятого щупальца все еще обвивается вокруг ноги, у самого пореза. Это-то и раздражает рану. У кого из вас есть перочинный ножик, господа? Дайте-ка его поскорей, да добавьте мне полотна. Платков мало будет, мне надо бинты подлиннее. Разорвите кто-нибудь рубашку, нам тут не перед кем стесняться!
В одну минуту мы все стали раздеваться и, конечно, оказались бы скоро в костюмах Адама, если бы Долли не умерил нашего рвения. С удивительной ловкостью юноша отделил, с помощью перочинного ножика, закоченевший обрубок громадного щупальца, впившегося в ногу доктора, и с отвращением швырнул в сторону этот окровавленный кусок зловонного рыбьего мяса. Затем он нежно и осторожно промыл рану водой из моей походной фляжки, которую я, к счастью, догадался наполнить еще в пещере старого Оклера, соединил края глубокого пореза и крепко забинтовал их полосами из рубашки Питера Блэя, успевшего первым приготовить нужные куски полотна. Все это заняло не более десяти минут, в продолжение которых мы обменялись только несколькими негромкими словами. Немедленно по окончании перевязки доктор Грэй слегка вздохнул.
— Помогите ему приподняться, капитан! — распорядился наш доморощенный хирург. — Я уверен, что через пять минут он придет в полное сознание!
Долли Вендт осторожно зажег лампу и осветил бледное лицо американского ученого, все еще недвижимо сидящего, прислонившись к стене пещеры…
Его глаза были открыты, но сознание еще не вполне к нему возвратилось. Осторожно приподнял Долли бессильно наклоненную голову ученого и, приложив к его губам мою фляжку с водой, прошептал едва слышно:
— Постарайтесь проглотить глоток воды, доктор! Это сразу оживит вас!
Понял ли больной справедливость этого совета или последовал ему машинально, но только он сделал два-три глотка, как взор его начал терять свою мутную неподвижность, а лицо — принимать выражение удивления.
— Что за странное место? — прошептал он, очевидно, не соображая, где находится. — Скажите, как мы сюда попали, капитан Бэгг?
Обрадованный тем, что наш больной узнал меня, я горячо пожал его бессильную руку.
— Слава Богу, что вы очнулись, доктор! Если бы вы знали, как напугали нас своим обмороком! Мы все до того растерялись, что, не будь Долли опытнее и благоразумнее нас, старых моряков, вы и до сих пор, пожалуй, лежали бы без чувств!
Наш раненый начал припоминать все случившееся. Не без труда вытянул он перевязанную ногу и, морщась от боли, но все же довольно бодро, проговорил:
— Помню, все помню! Скалы, и ‘морского черта’, и мое падение. А теперь мы на другом берегу подземного озера и у дверей дома мистера Кчерни, не так ли, капитан?
— Так, дорогой друг! — отвечал я осторожным шепотом.
Разделив скудные съестные припасы по-братски, мы уселись в глубокой темноте и принялись закусывать, запивая скромную пищу из моей фляжки, сдобренной коньяком доктора.
Положение наше было далеко не завидно. Это мы понимали без дальнейших размышлений. Лишенные не только пищи, но и питья, так как подземное озеро было наполнено морской водой, мы не могли долго оставаться в этой пещере, даже если бы нас и не нашли здесь разбойники. Оставалось идти напролом и смело просить гостеприимства у хозяина подводного замка.
— Я бы сам отправился к нему, — объявил мистер Грэй, после подробного обсуждения нашего положения, — если бы раненая нога не мешала свободе моих движений. Кто знает, что ожидает нас за этим железным трапом? Быть может, придется скрываться более или менее продолжительное время, а для этого хромой калека не годится!
— Да мы и не позволим вам рисковать собой! — решительно объявил я. — Вы единственный человек, знающий подробности о подземной дороге, как и о многом другом. Вы один можете спасти моих товарищей, в случае, если со мной что-нибудь случится. Я же никому не уступлю обязанности первому подвергаться опасности. Быть может, мне удастся мирно объясниться с мистером Кчерни, тогда я сообщу ему о вашем местопребывании. Но если бы я не явился к вам по прошествии 24 часов, то тогда вам придется самим позаботиться о своем, а, может быть, и о моем спасении. В таком случае я вполне рассчитываю на вас, дорогой доктор!
— Ладно! — просто и спокойно отвечал мне ученый. — К чему лишние слова между нами? Делайте свое дело, а я сделаю свое. Можете быть спокойны капитан. Даст Бог, еще все устроится к лучшему. Но, конечно, вы должны отложить попытку пробраться наверх, пока сторожащие там разбойники не разойдутся или не напьются до бесчувствия!
В каком-то тупом оцепенении провели мы несколько часов в глубокой темноте, то засыпая, то просыпаясь и только изредка обмениваясь несколькими осторожными словами. Над нами слышались голоса, иногда превращаясь в грубые крики, иногда перемешиваясь со звуками нестройного и дикого пения. Настало время расставания с товарищами моих приключений.
Осторожно поднявшись по ступенькам железной лестницы, я ощупал трап руками, боясь встретить замок или запоры. К счастью, ничего подобного не оказалось. Опускная дверь поднялась легко и без шума, я очутился наверху, на кухне или в людской подземного жилища, как я предполагал сначала. Однако мое предположение оказалось ошибочным. Освещенная большим электрическим фонарем, пещера, очевидно, не служила жилым помещением, так как была совершенно пуста. Несколько отверстий, завешенных толстыми коврами, вели в другие подземные комнаты. Изобилие этих выходов поставило меня в немалое затруднение. Я остановился, раздумывая, куда идти, как вдруг услышал голоса где-то вблизи, хотя и не мог разобрать, за какой именно занавеской. Простояв несколько минут в нерешительности, я осторожно приподнял ближайшую портьеру и тотчас же снова опустил ее, оставив только крошечную скважину для наблюдения. Сквозь нее я увидел, что в соседней, очень большой пещере работало несколько человек около ярко пылающего огня, отражение которого придавало их мрачным фигурам вид каких-то окровавленных демонов. Широкие приводные ремни и толстые резиновые рукава какой-то большой машины, стоящей посреди пещеры, ровно как своеобразные рычаги, которыми она приводилась в движение, позволили мне угадать род занятий этих полуобнаженных людей. Они накачивали воздух в глубокое подземное помещение.
Я так быстро отскочил от занавеса и так осторожно опустил его, что никто из работающих у воздушного насоса не заметил моего внезапного появления и не прекратил своего занятия. Еще раз на цыпочках обошел я вокруг пустой подземной залы, заглядывая за все занавесы и не находя ничего, кроме совершенно темных или слабо освещенных пещер, очевидно, необитаемых. Я уже начинал отчаиваться, как вдруг заметил узкую щель, не прикрытую ковром. Осторожно заглянув в нее, я увидел рот темного коридора, круто поднимающегося кверху. Вдали слабо мерцал свет. Во мне родилось подозрение: не этот ли коридор ведет в верхние этажи подводного жилища, занимаемого мистером Кчерни и его приближенными? Быстро решившись, я смело пошел длинным и извилистым ходом, не обращая внимания на бесконечное количество отверстий в его стенах, постоянно встречаемых мной то справа, то слева. Сквозь полуопущенные занавесы или ковры, закрывавшие эти отверстия, взор мой беспрепятственно проникал в подземные залы различных форм и убранств, то совершенно пустые и темные, то освещенные и наполненные людьми в разнообразнейших костюмах, среди которых, впрочем, преобладали морские блузы. Одни крепко спали на подвешенных к потолку койках, другие играли в карты или в кости, третьи громко кричали, сидя за столами, покрытыми бутылками и стаканами. Никто не обращал на меня внимания даже тогда, когда я не успевал укрыться в каком-нибудь темном углу от идущих мне навстречу. Я понял, что нахожусь в безопасности, благодаря моему костюму, ничем не отличающемуся от одежды большинства подчиненных мистера Кчерни. Понятно, что среди сотни моряков нелегко было знать каждого в лицо в отдельности. Мне стало ясно, что я мог сравнительно спокойно разыскать самого губернатора или старого француза, который, наверно, находится в этом подземном лабиринте и укажет мне, как добраться до его таинственного хозяина.
Так как самый длинный коридор когда-нибудь да кончается, то и я дошел до конца своего коридора и остановился с новым недоумением на площадке, на которую выходило несколько тяжелых, старательно запертых железных дверей. Взломать подобные двери даже обладая всеми нужными инструментами, не было бы возможности, не наделав страшного шума. Стучаться было более чем рискованно. Звать же кого-либо из пьющих внизу матросов я не решался, возвращаться ни с чем я тоже ни за что не хотел, а между тем и ждать до бесконечности было небезопасно. В раздумье стоял я, не зная, на что решиться, как вдруг, — представьте себе мою радость, — одна из железных дверей отворилась, и на пороге ее показалась одна из трех хорошеньких ‘внучек’ нашего доброго старика Оклера. Узнав меня, что было нетрудно, так как висящая за дверью электрическая лампочка светила мне прямо в лицо, прелестная мисс Розамунда ахнула, по счастью, не так громко, для того, чтобы привлечь чье-либо внимание, и прошептала, боязливо озираясь:
— Капитан Бэгг, вы здесь? Какими судьбами? Зачем?
Обрадованный счастливой встречей, я без церемоний сжал маленькую ручку девушки.
— Сам Бог привел вас сюда, мисс Розамунда! Скорее скажите мне, куда ведут эти двери, и где я могу увидеть мистера Кчерни? Этим вы окажете неоценимую услугу всем нам!
— Я знаю, что Бенно Ренато, специально прислуживающий губернатору, ушел на кухню за своим ужином и что он не скоро вернется оттуда, потому что любит разговаривать с сестрой Целестой, — проговорила она задумчиво, — и я, конечно, успела бы сбегать вниз и была бы очень рада услужить, капитан, но, право, я боюсь!
Нежный голос девушки стал дрожать неподдельным участием, и мне стало искренне жаль ее перепуганного личика. Я попробовал успокоить ее, насколько мог, рассказом о моем прошлом знакомстве с мистером Кчерни.
— Если вы сами боитесь спускаться, мисс Розамунда, — сказал я в заключение, — то укажите мне помещение доброго старика Оклера, и я попрошу его об этой услуге!
Я не договорил, заметя слезы на глазах молодой девушки.
— Ах, мистер Бэгг, — заговорила она, бледнея, — бедный дедушка прогневал губернатора и жестоко наказан за то, что осмелился помогать вам. Его увезли с собой в ‘подводный замок’, в этом я уверена. Но куда его заперли, никому не известно, и я боюсь худшего. Теперь вы сами видите, что за человек мистер Кчерни, — наверно, вы понимаете, почему я боюсь указывать вам дорогу к его комнатам?
— Не отчаивайтесь преждевременно, милая мисс Розамунда. Даст Бог, все еще устроится. Я надеюсь, что мне удастся сговориться с вашим ‘губернатором’, и, поверьте, я не забуду долга признательности к мистеру Оклеру и сделаю все возможное для его пользы. Повторяю вам, проводите меня только к мистеру Кчерни, а за остальное я ручаюсь! Он, конечно, здесь? — спросил я, видя что девушка продолжает колебаться.
— Здесь или у себя на яхте! Никто не знает наверно, где находится губернатор, так как он всегда может оставить подводный замок другим ходом, с моря. Но если он у себя, то вот в этой стороне! — докончила она, робко отворяя вынутым из кармана ключом вторую дверь, противоположную той, из которой она вышла. — Здесь комнаты его и молодой леди. Идите все время прямо. Там всегда освещено, и вы не собьетесь с дороги. Но помните, я предупреждала вас, и не обвиняйте меня, если с вами случится что-нибудь дурное!
Я решительно отдернул занавес, закрывающий вход в следующее помещение.
Передо мной была огромная круглая комната со стенами, совершенно закрытыми драгоценными гобеленами, с громадным органом в одной стороне и несколькими роскошными электрическими люстрами, спускавшимися на серебряных цепях со сводов, расписанных великолепной живописью. Очевидно, это была гостиная или музыкальная зала венгерского виртуоза.
Быть может, я еще долго любовался бы роскошным помещением, если бы слабый говор не привлек моего внимания. Беззвучно скользя по мягкому ковру, я перешел через залу и, слегка приподняв тяжелую плюшевую портьеру, заглянул в следующую комнату очевидно, столовую.
Обед или ужин только что кончился. На роскошно накрытом столе еще виднелись остатки десерта. Прямо передо мною стояла та, ради которой я перенес столько опасностей.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

В которой Джэспер Бэгг пробирается в подводный замок.

Мисс Руфь, очевидно, только что встала из-за стола с намерением удалиться. С кем говорила она минутой раньше, кто остался в столовой, — я не разглядел, потеряв способность видеть что-либо, кроме нее. Медленно направлялась она к двери. Еще несколько шагов, и она могла столкнуться со мною. Поняв опасность встречи в этом ярко освещенном зале, вблизи от лиц, могущих услышать самый легкий крик удивления, сорвавшийся с ее уст, я быстро решился спрятаться куда бы то ни было. На цыпочках перебежав роскошную гостиную, скользнул я в первую попавшуюся боковую дверь и очутился в первой полутемной комнате, около какой-то драпировки, прикрывшей меня своими мягкими складками. В ту же минуту мисс Руфь появилась на пороге она была одна и шла медленно, понурив свою прелестную головку. Еще десять, еще пять шагов, и она поравнялась с драпировкой, за которой я стоял, дрожа всем телом от невыразимого волнения. Убедившись последним быстрым взглядом в том, что мы одни, я осторожно протянул руку из-за портьеры и слегка дотронулся до ее руки.
— Мисс Руфь, — проговорил я так тихо, что сам удивился, как могла она расслышать мои слова, — мисс Руфь, это я, Джэспер Бэгг, не пугайтесь, ради Бога!
Она не вскрикнула, не зашаталась, даже не протянула мне руки. Быстрее мысли кинулась она к дверям, потом к другим, и, только убедившись, что нас никто не видит и не слышит, заговорила дрожащим голосом с непередаваемым выражением радости в блестящих слезами глазах.
— Джэспер, вы? Вы живы? Вы здесь, со мной?.. О, Боже, благодарю Тебя!..
Она упала на колени и подняла руку к небу. Затем она быстро вскочила, крепко сжала мне руку и еще раз подошла к дверям. Осторожно заперла она обе двери на ключ и на задвижку и тогда только зажгла электричество и, взяв меня за руку, усадила возле себя на мягкую оттоманку, закидывая вопросами и не дожидаясь ответа, смеясь и плача в одно и то же время.
Мы были одни, в первый раз одни, не боясь шпионов, не имея тайн друг от друга, одни на глубине нескольких десятков саженей под водой, в волшебно прекрасном помещении, подобного которому невозможно было бы найти в целом мире!
Глубокая радость и искреннее участие, звучащее в голосе прекрасной хозяйки волшебного дворца, скоро ободрили меня. Мисс Руфь все еще не выпускала моей руки из своих нежных, сверкающих перстнями пальчиков и повторяла почти бессознательно.
— Вы здесь, Джэспер? Вы со мной?.. Какое чудо привело вас сюда, друг мой?
— Не чудо, мисс Руфь, а неотложная необходимость, — отвечал я, оправившись от первого волнения. — Мы не могли существовать на острове и умирали с голоду в скалах. Случай позволил нам найти подземную дорогу сюда. Какова была эта дорога и что перенесли мы, пока добрались до вас, об этом после. Теперь скажу только одно: я решил откровенно переговорить с мистером Кчерни, так как без его помощи мы все неминуемо должны погибнуть!
Мисс Руфь молча выслушала меня, молча встала и раза два прошлась по комнате. Ее оживленное радостным волнением личико как-то сразу побледнело и осунулось, точно потухло. Глубокая горесть и мучительный страх явно отпечатлелись в ее чудных синих глазах.
— Нет! — вскрикнула она, наконец, решительно подходя ко мне. — Нет, друг мой! Мой муж не должен видеть вас. Я не допущу этого!
Она подняла глаза с умоляющим выражением и не договорила начатой фразы. Слезы покатились по ее бледным щекам.
— О, Джэспер, — воскликнула она испуганно, — как вы изменились, бедный друг мой! Боже мой, на кого вы похожи! Теперь только я поняла, что вы перестрадали за это время!
— Не беспокойтесь обо мне, дорогая мисс Руфь. Я не красная девушка и могу кое-что вытерпеть, хотя не хочу скрывать от вас, что положение наше очень тяжелое. Наше судно исчезло. Почему, не знаю наверно, но предполагаю, что с ним случилось несчастье, иначе мой помощник, вы знаете исполнительность мистера Джэкоба, конечно, не ушел бы раньше назначенного времени или вернулся бы за мною. В отсутствие же ‘Южного Креста’ нам нет иного спасения, как просить гостеприимства у мистера Кчерни. Не может же он отказать в нем честным морякам, не сделавшим ему никакого зла!
Опять она ничего не отвечала и только испуганно подбежала к одной из запертых дверей. Успокоенная глубоким молчанием, нарушаемым только отдаленным шумом морских волн, слабо плескавшихся о толстое стекло окна, мисс Руфь осторожно приотворила другую дверь, ту, в которую она вошла, скрылась на несколько мгновений за парчовой портьерой и вернулась, держа в руках большой серебряный поднос с бутылкой, стаканом и наскоро собранной закуской.
— Мистер Кчерни крепко спит. Он всегда засыпает после… после коньяку! — прошептала она, вся вспыхнув. — Я здесь одна… Он куда-то услал тетушку Рэчель сегодня утром, всего на несколько дней, как он объяснил мне, но, я думаю, навсегда. Та начинала мешать ему. Единственный слуга, допускаемый в наши комнаты, всегда уходит после обеда, да его задержит маленькая француженка Целеста. Итак, мы здесь в безопасности. Но, прежде всего, покушайте, дорогой друг! Не отказывайтесь, прошу вас! А потом мы попробуем отыскать выход из этого ужасного положения!
С очаровательной живостью, напомнившей мне более счастливые времена, налила мне мисс Руфь стакан старого портвейна и своими руками положила ломтик холодного мяса на тарелку. Чтобы не огорчать ее отказом, я проглотил несколько кусков, старое вино согрело и оживило меня. Она же продолжала говорить, будучи, видимо, не в силах сдерживать своего мучительного волнения.
— Если бы вы знали, как я измучилась за вас, друг мой! Представьте себе, ведь я знала, что вы остались на острове. Знала и то, что старый француз не смог ни предупредить вас, ни оставить вам пищи. Знать все это и не сметь — не иметь возможности придти на помощь, это такая пытка, Джэспер! Как ни тяжело было вам, но вы, наверно, страдали не больше моего, друг мой! Такова наша женская участь! Болеть душой за дорогих нам людей и бессильно глядеть на их страдания. И теперь, теперь, когда вы здесь, когда я так счастлива, видя вас возле себя, я все-таки терзаюсь и дрожу, умирая от страха, не зная, на что решиться!
— Попросите сюда вашего мужа, мисс Руфь, и сообщите ему о моем присутствии и о моем желании. Это единственный приличный выход из нашего положения! — проговорил я грустно, но твердо.
Она взглянула на меня и, заломив руки с немым отчаянием, опустилась в кресло по другую сторону камина, у которого я пытался согреть свои дрожащие, холодные руки.
— Джэспер, — сказала она с видимым усилием, — скажите мне, прочли ли вы мой дневник?
— От строчки до строчки, мисс Руфь!
— И, несмотря на это, вы хотите отдаться в руки мистера Кчерни? — вскрикнула она с каким-то болезненным недоумением.
— Мисс Руфь, будем говорить спокойно, — отвечал я, стараясь не поддаваться волнению. — Я прочел ваши записки и глубоко скорбел душой, читая их. Но, скажите мне, не слишком ли строго судите вы вашего мужа? Все, что здесь случилось несчастного, могло случиться и без его прямого участия. Вы сами знаете, что он был в отсутствии, когда фальшивый маяк заманил несчастное испанское судно на подводные скалы. Быть может, и большинство ужасных происшествий, свидетельницей которых вы были, совершились без его ведома или, по крайней мере, без его приказания. Наконец, как бы он ни был жесток в своем гневе, но в спокойном состоянии не захочет же он осудить на гибель пять человек, ничем не повредивших ему и явившихся добровольно просить помощи в отчаянную минуту? На такую ужасную жестокость, на такое издевательство над священнейшими законами человеколюбия не способен ни один христианин!
С нервным хохотом вскочила она с места.
— Вы знаете его христианином, Джэспер? Вы обвиняете меня в том, что я слишком строго сужу его? Так поглядите, сами поглядите, что он сделал со мной, с женщиной, которой он клялся перед алтарем быть защитником и покровителем!
Отчаянным жестом она сорвала со своих плеч кружевную накидку, закрывавшую их до сих пор, и я вскрикнул от ужаса, увидя кровавые рубцы на белоснежной коже! Да, да! Еще свежие следы недавних ударов, почти одного цвета с ярко-красными рубинами, обвивающими двойной ниткой ее нежную шею! С проклятием схватился я за ручку револьвера и, не помня себя от негодования, кинулся к двери, чтобы потребовать к ответу злодея, решившегося терзать это прелестное, беззащитное создание, но мисс Руфь решительно преградила мне дорогу.
— Постойте, Джэспер, выслушайте меня сначала! Вы видите следы нагайки на моих плечах и приходите в ужас. Я же говорю вам, что это малейшее из преступлений этого ужасного человека. То ли еще заставил он меня вытерпеть!
С тяжелым стоном, обессиленная волнением, упала она на диван, дрожащими руками кутаясь в свою мантилью, как бы испуганная собственными словами. Я стоял, как громом пораженный. Ничего подобного я не ожидал, несмотря на записки мисс Руфь. Бедная женщина, какая ужасная судьба выпала на ее долю! И чем я мог помочь ей, я, бедный, бесприютный моряк, не могущий ручаться даже за собственную жизнь. И все-таки я должен был успокоить ее, должен был указать ей луч надежды, хотя бы на всемогущего Бога, никогда не оставляющего истинно верующих в Его милосердие.
— Мисс Руфь, — произнес я торжественно, взяв ее за руку, — будущее в руках Божьих! Его воля привела меня к вам, она же укажет нам путь к спасению. Только слепой или неблагодарный может сомневаться в этом после всех опасностей, от которых нас уже спасало милосердие Божие в эти последние дни. Как и когда удастся мне покинуть этот ужасный остров, я не знаю, но, клянусь вам всем, что только священно для человека, когда бы это ни случилось, я уйду не один! Мисс Руфь, надеюсь, вы поняли меня и поможете мне сдержать свою клятву?
Она только крепко сжала мне руку, и в ее заплаканных глазах блеснул луч невыразимой радости.
— Джэспер, — прошептала она, — вы помните день моей свадьбы?
Признаюсь, я был удивлен этим вопросом и отвечал с горькой усмешкой:
— Да разве мужчина может забыть день, отдающий другому сокровище, на которое он сам глаз поднять не смел?
Она не остановила смелых слов на моих губах, а только еще ниже опустила свою прелестную головку, вспыхнувшую ярким румянцем стыдливости.
— Не обвиняйте меня в легкомыслии, Джэспер, за то, что я поверила ему! Вы знаете, каким счастливым, балованным ребенком росла я. Никто не сдерживал порывов моей фантазии, увлекающей меня в волшебную, романтическую даль, сулящую какое-то неведомое, неземное блаженство. Вокруг меня были только родные, обожающие меня, или ухаживатели, слишком явно интересующиеся моими миллионами. О, проклятое золото! Оно губит даже тех, у кого нет в нем недостатка. Их, пожалуй, скорее всех. Вы не знаете, как недоверчивы становятся так называемые богатые невесты, если только они не тщеславные дуры, не корыстолюбивые куклы. Среди всех мужчин, окружающих меня, я верила только одному…
— Одному? — перебил я невольно. — Кому же? Кому?
Она не отвечала на мой вопрос, а только взглянула на меня своими синими глазами с таким выражением, что я невольно закрыл глаза, ослепленный внезапно сверкнувшим лучом блаженства…
Она же продолжала говорить едва слышно, как бы оправдываясь:
— Да, был один, которому я верила, вполне и безусловно! Но он не знал… не понял. Он глядел на меня, как на ребенка, да я и в самом деле была еще ребенком, несмотря на свои 22 года. Я увлеклась красавцем виртуозом, который, казалось, так беззаветно, так искренно полюбил меня. Да и как было не увлечься им? Вы его видели в Ливорно, Джэспер. Весь город сходил от него с ума. Он же видел одну меня. Подозревать его в расчете было невозможно. Он передал моему брату для меня сумму, вдвое большую всего моего состояния. Как он говорил о своем волшебном королевстве среди синих волн Тихого океана! Как чудно описывал он райскую жизнь вдвоем, вдали от пошлого и фальшивого света, среди чудес тропической природы! О, Джэспер, как могла я не увлечься красноречием человека, который все знал, все видел, все испытал, человека, который говорил так же художественно, как играл на скрипке?! А его игрой восхищался весь цивилизованный мир!
Она остановилась и посмотрела на меня робкими, смущенными глазами, как бы ожидая от меня слова сочувствия.
Увы, я не мог ей отказать в этом утешении. Я слишком хорошо помню увлекательную личность гениального музыканта, слишком хорошо помнил, что ни одна женщина не могла устоять перед его любовью, и я имел мужество откровенно высказать ей свое мнение. Ее благодарная улыбка была моей наградой. После минутного молчания она продолжала с заметным колебанием:
— Мы поехали сначала в Сан-Франциско. И, правду надо сказать, первые недели моего супружества пролетели, как волшебный сон! Я жила в каком-то очарованном мире, опьяненная сладким благоуханием роз и лилий, опьяненная его любовью. Увы, это опьянение продолжалось недолго!
— Первые три недели нашей жизни на Кеннском острове прошли счастливо, в блаженном неведении. Но в конце месяца у берегов разбилось большое купеческое судно. Мой муж поспешил на помощь погибающим, подумала я и бросилась с биноклем в руках на бельведер, откуда виднелось море, чтобы полюбоваться на подвиги моего героя. Увы! Я увидела!.. Но, Джэспер, вы знаете все, что я должна была увидеть. Не заставляйте же меня рассказывать вам возмутительные подробности всех пережитых мной ужасов. Вернувшись домой, мистер Кчерни вышел из себя, узнав, что меня допустили видеть то, о чем я не должна была знать. По его приказанию вся прислуга, не удержавшая меня хотя бы силой, как он выразился, была тут же повешена, несмотря на мои слезы и мольбы об этих несчастных. С этой минуты я поняла, какому человеку отдалась я в руки. Понял и он, что я никогда не соглашусь быть его сообщницей. Никогда не примирюсь с его разбойничьей жизнью. С этой минуты начались мои мучения!
Она замолчала, закрыв руками бледное личико. Молчал и я, понимая весь ужас нашего положения. Такой человек, очевидно, не пощадит людей, которым известны его постыдные тайны, людей, одного слова которых в первом цивилизованном городе будет достаточно для того, чтобы привести его на виселицу.
— Боже мой, как мог дойти до таких преступлений такой богато одаренный человек? — прошептал я. — Ведь он должен быть богат! Зачем же ему новые убийства, новые грабежи?
— Ах, Джэспер, я уже сказала вам, что золото губит каждого, кто только допустит это чудовище завладеть своим сердцем. Эдмунд Кчерни страшно, невероятно богат. Богаче многих монархов. Но он ненасытен в своей жажде золота. Мое, сравнительно небольшое, состояние также понадобилось ему. Недавно он заставил меня подписать духовное завещание в свою пользу. Следы этого ‘супружеского объяснения’ вы видели на моих плечах, Джэспер! И теперь я уверена, что скоро, очень скоро это завещание будет представлено моему брату вместе с известием о моей смерти. О том же, чтобы это известие оказалось справедливым, мистер Кчерни сумеет позаботиться: верьте мне, Джэспер, недолго уж осталось мне жить. Отослав сегодня тетушку Рэчель, он сделал первый шаг к моему убийству!
Она закрыла лицо руками, дрожа от ужаса. И признаюсь, я, мужчина, дрожал не меньше ее, дрожал за жизнь дорогого существа, спасение которого представлялось мне столь же невозможным, как и наше собственное. Нелегко было выбраться из пасти кровожадного тигра, устроившего свое логово в этом подводном жилище, в котором я чувствовал себя, как в ловушке. Но я не успел еще вполне обдумать весь ужас нашего положения, как над нашими головами раздался пушечный выстрел. Мы быстро вскочили на ноги.
— Что это? — прошептал я, сжимая руки мисс Руфь.
— Корабль в бурунах! — ответила она мне так же тихо, замирая в боязливом ожидании.
В ту же минуту в глубине подводного жилища зазвучал большой колокол. Громкие голоса доносились к нам издали. Торопливые тяжелые шаги раздавались во всех направлениях. Мне стало ясно, что команда мистера Кчерни собиралась на свою обычную экспедицию.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В которой Джэспер Бэгг спешит воспользоваться счастливой случайностью.

Наши враги проснулись. Страшный шум, внезапно наполнивший подземные залы, скоро убедил нас в этом. Громкие слова команды смешивались со звуками призывного колокола и шумом оружия. Суматоха все усиливалась в продолжение двух или трех минут, пока, наконец, не послышался голос начальника. Я сразу узнал красивый, мелодичный голос, не раз слышанный мною на яхте мисс Белленден, тот самый голос, который отвечал на роковой вопрос священника в старом соборе в Ливорно: ‘Обещаешь ли любить эту женщину и быть ей верным другом и покровителем?’ — громким и внятным: ‘Да, обещаю!’
— Торопитесь, ребята! — грозно кричал голос мистера Кчерни. — В южных рифах застряло купеческое судно. Скорей по местам, чтобы оно не освободилось прежде чем мы подойдем к нему ‘на помощь’! ‘
Грубый хохот нескольких десятков разбойников приветствовал остроумную шутку начальника, голос которого мне показался неестественно дрожащим, как у пьяного или горячечного. Еще две-три минуты продолжался шум, гам и крики. Десятки тяжелых ног бежали по невидимым лестницам, десятки грубых голосов перекликались на всевозможных наречиях. Затем так же внезапно, наступила полная тишина, точно сразу все вымерло в таинственном подводном жилище.
— Уехали, — прошептал я на ухо мисс Руфь. — Это счастливая случайность, посланная нам Божественным милосердием!
Она не сразу поняла смысл моих слов. При первом звуке голоса мужа страшное волнение охватило ее. Дрожа, как в лихорадке, она бессильно упала на колени, шепча побелевшими губами:
— О, Господи, спаси и помоги!
Я понял, что она молилась о тех несчастных, смерть которых была решена ужасным сборищем демонов, хохотавших в двадцати шагах от нас.
— Как вы думаете, мисс Руфь, уехал он вместе с другими? — проговорил я громче.
— Да, — ответила она, — мистер Кчерни всегда участвует в подобных экспедициях. С ним уезжает почти вся команда. Мы с вами теперь одни, Джэспер, на этом этаже, по крайней мере!
Я быстро открыл дверь и, перейдя в столовую, вошел в роскошную гостиную. Обе комнаты были пусты. Мисс Руфь покорно следовала за мной, очевидно, все еще не понимая моих намерений.
— Скажите мне, мисс Руфь, мне кажется, что в машинном зале должны оставаться люди? Ведь воздушный насос нельзя оставлять надолго без присмотра. Да и часовых, наверно, всегда ставят у входа. Словом, как вы думаете, сколько людей остается здесь, когда команда уезжает в экспедицию, подобную сегодняшней?
Она страшно побледнела, поняв, наконец, мою
— О, Джэспер, берегитесь. Не подвергайтесь новым опасностям, друг мой! — вскрикнула она, ломая
— Моя жизнь в руках Божьих, мисс Руфь! Не задерживайте меня. Вспомните, с каким беспокойством ждут известий мои несчастные товарищи, и помогите мне спасти их и вас, мисс Руфь! Скажите мне, сколько караульных и рабочих может оставаться в нижних залах? — серьезно повторил я мой вопрос.
Она решительно встряхнула своей прекрасной головкой и начала соображать:
— Сколько помню, внизу должно оставаться человек пять или шесть на различных сторожевых постах и, пожалуй, столько же в машинном зале. Вот эта дверь ведет в главный коридор, оканчивающийся у трапа к необитаемой пещере около подземного озера, где ждут ваши товарищи. Железная лестница никогда не снимается, но около трапа должны быть караульные. О, Джэспер, неужели вы решились на такой ужасный риск? — внезапно вскрикнула она, обессиленная волнением.
— Я хочу исполнить святую обязанность, дорогая мисс Руфь, и надеюсь на помощь Божью! Дайте мне только привести сюда товарищей, а там мы запрем оба входа. Ведь здесь два входа, мисс Руфь?
— Да, — прошептала она, задыхаясь от сдерживаемых слез, — через знакомое вам подземелье для комнаты и через площадку северного мыса, на скале, недоступной даже самому сильному приливу. Это специальный ход мистера Кчерни. О, Джэспер, если бы вы могли в самом деле укрепиться здесь!
— Мы сделаем все возможное, мисс Руфь, как честные и храбрые моряки, за это могу вам поручиться, а остальное в руках Божьих. Но, что бы ни случилось, вы должны оставаться в стороне. Прошу вас, дорогая моя, запритесь в своей комнате и молитесь за нас! Ваша молитва будет полезнее вашего присутствия, могущего только смутить нас в минуту опасности!
Она поняла, что я прав, что Господь указал нам единственную дорогу к спасению, и, шатаясь, удалилась в свою комнату. Я остался один, готовый на все, чтобы только спасти дорогую женщину. Осторожно отворил я первую дверь из красивого розового дерева инкрустациями из бронзы и перламутра, и, распахнув ее, очутился лицом к лицу с первым караульным, дремлющим, прислонившись к тяжелым засовам железных ворот, ведущих в уже знакомый мне коридор. Этот человек стоял между мной и товарищами, загораживая мне путь к освобождению. Мне некогда было долго думать. Одним прыжком очутился я возле него и, схватив его левой рукой за горло, правой приставил дуло моего револьвера к его виску.
— Отворяй, Бенно Ренато, — проговорил я, машинально повторяя имя, слышанное мною от маленькой француженки.
Внезапно разбуженный караульный совершенно растерялся. Дрожа всем телом, глядел он бессмысленными глазами мне в лицо, очевидно, не понимая, откуда взялся этот незнакомый человек и что ему надо. Я тоже пытливо взглянул на своего врага. Это был еще совсем молодой человек, по-видимому, итальянец или испанец, красивый и стройный, с незлым и неглупым лицом, внушающим скорее симпатию и доверие, чем страх или отвращение.
— Отворяй скорее, Бенно Ренато, — повторил я, — если тебе жизнь дорога. Одна минута промедления, — и ничто уже не спасет тебя от смерти!
— О, сударь, пощадите меня, я готов повиноваться! — пролепетал он, послушно отворяя железные двери
Я понял, что верно угадал его имя, и решительно толкнул его вперед.
— Веди меня кратчайшим путем к железной лестнице в подземелье, но предупреждаю тебя, Бенно Ренато, при первом подозрительном движении моя пуля отправит тебя туда, откуда нет возврата!
Бедняга дрожал всем телом и покорно прошептал:
— Не бойтесь, сударь, я всей душой предан мистрисс Кчерни! Я не обману вас!
— Ладно, там увидим! Марш вперед! — сурово скомандовал я, не опуская револьвера.
Мы быстро продвигались по длинному, спускающемуся вглубь коридору, по которому я час назад добрался до мисс Руфь. Уходя, я накрепко запер железную дверь в ее помещение… Она должна была быть ограждена от всякой опасности. Никто не задержу нас, и мы скоро и спокойно добрались до большой подземной залы, которая еще так недавно была полна народу. На этот раз в ней находилось всего пять или шесть человек, частью лежащих на койках, частью сидящих за большим столом, спиной к коридору. Я мог проскользнуть незамеченным, но в таком случае за мной оставалось бы значительное число врагов, могущих оказать нам отчаянное сопротивление, в несравненно более выгодной позиции, посреди незнакомого нам лабиринта подземных ходов. Не знаю, на что решиться, я колебался, как вдруг мне пришла спасительная мысль, навеянная словами моего несколько оправившегося от страха проводника.
— В этой комнате такая же железная дверь, как и наверху! — прошептал он мне на ухо. — Только она редко запирается!
Я сразу понял важность этого сообщения. Осторожно подкравшись, я быстро захлопнул тяжелую дверь, стараясь не шевельнуть спущенной занавеси и не встревожить спящих или дремлющих разбойников. Когда массивный ключ повернулся в громадном замке, я вздохнул несколько свободнее.
— Спасибо, Бенно! Я начинаю думать, что ты менее испорчен, чем я думал. Слава Богу, мы избавились от шести человек. Ты седьмой. Сколько же теперь осталось, как ты думаешь?
Он стал считать по пальцам:
— В машинном зале трое. Наверху два часовых — у входа в подземелье, да столько же у лестницы на скале. Всего семь человек, сударь. Надеюсь, у вас больше людей?
Я усмехнулся, но не успел ответить, так как запертые в большом зале разбойники, очевидно, услышали наши голоса, хотя мы говорили шепотом. Они подошли к двери и, найдя ее запертой, почуяли что-то неладное. Мы еще и трех шагов не успели отойти, как услыхали громкие крики и стук. Пойманные в западню разбойники ломились в дверь с дикими проклятиями. Хотя я был уверен в прочности замка и железных засовов, но все же беспокоился, так как страшный шум мог привлечь кого-либо из часовых раньше, чем я успею впустить своих товарищей. К моему радостному удивлению, я нашел дорогу к подземной лестнице свободной. Быстро подняв железный трап, я наклонился и громко крикнул!
— Скорей, товарищи! Баркер, полезай первый! Долли, помоги доктору. Спешите, друзья мои! Каждая минута может стоить нам жизни!
Могу себе представить удивление моих бедных товарищей, ослепленных внезапным светом и пораженных моим отчаянным голосом.
Однако они не растерялись и с криками радости кинулись к лестнице.
— Ура! Капитан жив и здоров! — вопил зычный голос Питера. — Ура! На приступ! Не робей, ребята, вперед!
Через пять минут мы все пятеро стояли в первом подземелье у накрепко запертого железного трапа, и доктор Грэй спрашивал меня голосом, слегка дрожащим от жестокой боли в раненой ноге:
— Что дальше, капитан?
— Прежде всего надо овладеть вторым выходом! — быстро ответил я и сейчас же обратился с вопросом к итальянцу. — Скажите мне, Бенно Ренато, да только говорите правду ради мисс Целесты! — С радостью заметив, как вспыхнуло лицо молодого человека при этом имени, я поспешил прибавить. — Мы — друзья молодых француженок и хотим спасти их, так же как и мистрисс Кчерни. Помогите же нам ради них и ради себя самого, Бенно Ренато!
— Я все готов сделать для вас и для миледи! — отвечал итальянец с очевидной искренностью.
— Так скажите нам, какой вход важнее? Этот или тот другой — верхний?
— Главный вход на площади важнее, — не колеблясь, отвечал Ренато, — он укреплен особенно старательно, через него губернатор постарается пробраться сюда!
— Ладно, мы сами с зубами! Попробуем защищаться! На то и щука в море, чтоб карась не дремал, как говорил мой покойный отец! — пробурчал Питер Блэй, с удивительной быстротой задвигая запасные засовы опускной двери.
Только выйдя из первой подземной залы в длинный извилистый коридор с бесчисленными дверями по обеим его сторонам, услышали товарищи отчаянные крики запертых негодяев и поняли, в какое опасное положение, в какое удивительное жилище забросила нас судьба. Несмотря на отчаянные обстоятельства, они не могли удержаться от восклицаний удивления и от любопытных взглядов, пока я наскоро спрашивал у доктора Грэя о состоянии его ноги.
Он отвечал, весело улыбаясь, хотя я и заметил, что каждый шаг причинял ему страдание.
— Не обращайте на это внимание, капитан, — решительно заявил он. — Я вижу и понимаю, что нам некогда нежничать. Укажите мне, куда идти, и, поверьте, я не отстану от вас и, в случае нужды, сумею отбиться от разбойников не хуже, чем от ‘морского черта’!
— С Божьей помощью мы победим их, доктор! — отвечал я, указывая товарищам дорогу. — Этот коридор ведет в комнаты мисс Руфь, которую надо оградить прежде всего. Поручаю это вам, доктор, и вам, Долли! Мы же, остальные, постараемся овладеть главной лестницей. Ее защищают 4 часовых. Нас трое: как видите, партия почти равная!
Партия оказалась даже совершенно равной, но только не у главного входа, а в том же полутемном коридоре. Увлеченный и ошеломленный необычайностью обстановки, а отчасти и первым успехом, я совершенно забыл о разбойниках, оставленных в машинном зале. Как ни громко шумели рычаги воздушного насоса, как ни звучно стонало море над нашими головами, но крики и стук негодяев, запертых в большом зале, все-таки привлекли внимание их товарищей. Внезапно выскочив из своего логовища, они появились перед нами, полуобнаженные, растрепанные, покрытые грязью и копотью, вдвойне ужасные своей отвратительной наружностью. Впереди всех шел гигантский немец, очевидно, пьяный, окликнувший нас хриплым голосом:
— Какой тут черт шумит? — Что вы за люди? Как сюда попали?
— А вот сейчас увидишь! — отвечал я, быстрым движением подымая руку, вооруженную заранее приготовленным кастетом. Разбойник понял мое намерение и кинулся на меня. Но я успел схватить его правую руку и свернуть ее тем самым приемом, который так не понравился желтому Дену. Он еще не опомнился от боли, как мой кастет уже ударил о его висок. С диким криком свалился гигант, давая мне возможность поспешить на помощь кому-либо из товарищей, защищающихся от других разбойников. Я оглянулся. Питер Блэй уже справился со своим противником, старавшимся раздробить ему голову большим топором. Ловко увернувшись от удара, наш ирландец всадил свой охотничий нож в грудь негодяя, который испустил дух, не успев даже вскрикнуть. Одному Долли Вендту приходилось худо, так как он имел дело с ловким и сильным разбойником, вооруженным тяжелой полосой железа, которая удерживала в почтительном отдалении короткий нож бедного юноши.
— Держись, Долли, я сейчас помогу тебе! — крикнул я смелому юноше, ловко увертывающемуся от страшных ударов противника. Но не успел я еще сделать шага ему в помощь, как Сэт Баркер как-то умудрился проскользнуть между врагами и, внезапно очутившись сзади разбойника, схватить его за горло так крепко, что тот выронил свое оружие, захрипел и свалился на неподвижные тела своих товарищей. Мы вышли победителями из первой битвы.
— Семь да три — десять! — с торжеством считал я выбывших из строя врагов. Разгоряченный сражением, побуждаемый страшной опасностью,, я не мог чувствовать жалости к убитым.
— Осталось всего четыре, друзья мои. Наши шансы уравновешены. Скорей к главному выходу, там решится наша судьба!
— О, сударь, — воскликнул молодой итальянец, глядевший неподвижно на короткое, но страшное побоище, — не ходите туда! Верхний вход оберегают вооруженные. У вас же нет ружей. Без ружей вам ни за что не справиться с караульными!
— Никто, как Бог, голубчик Ренато! — отвечал я. — Ты видишь, Он за нас покуда. Веди же нас к верхнему входу, а там что Бог даст!
— Вот эта дверь ведет к галерее, кончающейся такой же лестницей, как и нижняя, — объяснял нам дорогой итальянец, — но, ради Бога, капитан, подумайте! Ведь там двое часовых, да двое на другом посту, недалеко оттуда. И у всех есть ружья!
— Поздно думать, друг мой! — сказал я решительно, отворяя железную дверь и делая знак Питеру и Баркеру следовать за мной. Доктор Грэй и Долли Вендт остались на площадке перед железной дверью, ведущей в комнаты мисс Руфь, с приказанием наблюдать за итальянцем и убить его при малейшей попытке к измене.
Передо мной открылась небольшая круглая пещера, освещенная только слабым отблеском какого-то тусклого света, мелькающего где-то вдали. Я сообразил, что это виднелся свет в конце коридора, примыкающего к пещере, и смело пошел вперед, оставив Питера и Баркера дожидаться меня на месте. С револьвером в руке, осторожно продвигался я по темному и узкому проходу, круто подымающемуся кверху. И тут только стало мне ясно, почему шум нашей борьбы с разбойниками и дикие крики их запертых товарищей не привлекли внимания часовых. Рев моря над моей головой усиливался ежеминутно и мог о заглушить, пожалуй, даже целый ружейный залп. Было ясно, что темный ход вел к поверхности моря, т. е. к той площадке, о которой говорила мне мисс Руфь. слабый свет приближался, не делаясь ярче. Я понял, что видел клочок ночного неба. И точно, вскоре я наткнулся на узкую и высокую железную лестницу, оканчивающуюся такой же подъемной дверью, как и та, сквозь которую мы вошли в подводный замок. Этот трап был откинут, и сквозь его четырехугольное отверстие я ясно мог видеть свод неба из-под мрачного покрова свинцовых туч, ярко горящую одинокую звездочку. Вид этой блестящей точки наполнил мою душу новой надеждой и горячей благодарностью к Создателю, сохранившему нас среди стольких опасностей. Не для того же спасал Он меня до сих пор, чтобы в последнюю минуту позволить погибнуть защитникам правого дела! С удвоенным мужеством начал я подыматься по ступеням железной лестницы, сообразив, что караульные должны были стоять снаружи, на скале, оберегая вход от нападения внешних, а не внутренних врагов. И я не ошибся, так как скоро расслышал звук шагов, гулко отдающихся от скалистого фунта. Еще осторожнее стал я подвигаться вверх по узкой лестнице, держась левой рукой за перила, правой же сжимая рукоятку револьвера. Еще 20 ступеней, — и свежий ночной воздух пахнул мне в лицо. Голова моя уже находилась на уровне поверхности земли. Едва дыша, поднялся я еще на одну ступеньку и остановился без движения. Прямо передо мной, к счастью, лицом к морю, медленно прогуливались двое часовых, с ружьями на плечах. Внимательно глядели они вдаль, на южную сторону острова, где должно было находиться погибающее судно. Насколько я мог судить, площадка была невелика и, должно быть, возвышалась крутым обрывом над бешено шумевшими волнами. Быстро решившись, я начал подкрадываться к ближайшему караульному. Нас отделяло шагов пять, не более, когда он внезапно обернулся.
— Кто это? Что надо? — удивленно проговорил он на ломаном английском языке и не успел докончить вопроса. Выстрел из револьвера ответил ему. Он закатался, сделал несколько шагов назад и вдруг оборвался и исчез. Громкий всплеск воды показал мне, его бездыханное тело упало в море. Второй часовой услышал звук выстрела. В два прыжка очутился он возле меня, и, очевидно, принимая меня за одного из шайки, начал быстро говорить что-то на непонятном мне языке. Видя его оружие, я понял невозможность терять время на объяснения и попробовал вырвать его у него из рук. Тут и он понял, что имеет дело не с сообщником, и, выпустив из рук оружие выхватил из-за пояса громадный нож и кинулся на меня. Боясь привлечь внимание других часовых, которые, по словам Бенно Ренато, должны были находиться где-нибудь поблизости, я не посмел вторым выстрелом покончить с негодяем, не смел также и вступить в рукопашную, не зная места, на котором находился, но опасность которого доказало мне падение моего первого врага. Поэтому я отступил к входу в подземелье и, упершись ногой в железную дверь твердо ожидал нападения. С диким криком подскочил ко мне разбойник, высоко взмахнув ножом, но я избежал удара, быстро пригнувшись к земле… Затем я, в свою очередь, замахнулся ружьем, оставшимся у меня в руке. Раздался глухой неприятный треск пробитой кости, слабый стон и вторичный всплеск воды. Второй часовой исчез в волнах, как и первый. Бог сберег меня еще раз. Не решаясь ступить ни шагу вперед, в опасной темноте, я спустился вниз и захлопнул за собою железную дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Которая доказывает, что злодеи предвидят все, кроме того, что должно погубить их впоследствии.

Через пять минут мы все, в том числе и молодой итальянец, очевидно, искренно желающий услужить друзьям хорошенькой француженки, покорившей его сердце, стояли на площадке, на которой так недавно еще мерно прохаживались часовые мистера Кчерни. Не без опасения вышли мы на поверхность, предупрежденные Бенно Ренато о существовании двух караульных у другого входа, предназначенного специально для подчиненных губернатора.
— Они также вооружены ружьями, — боязливо говорил Бенно Ренато, — дальнобойными ружьями, капитан, которые бьют на тысячу шагов, и даже больше. Они легко могут перестрелять вас всех поодиночке, когда вы будете выходить из подземелья. Позвольте мне, по крайней мере, выйти первому. Меня они знают, и, быть может, мне удастся отвлечь их внимание. Я же буду рад доказать свою преданность добрым хорошим людям, пришедшим освободить невинных женщин, и заслужить ваше доверие, капитан Бэгг!
Осторожно вышли мы на площадку вслед за ним и принялись внимательно оглядываться.
— О, капитан! — воскликнул вдруг Бенно Ренато в безумном восторге. — Пресвятая Дева сделала для вас истинное чудо! Оба часовых исчезли. Они, наверно, уплыли в своей лодке, чтобы принять участие в грабеже бедного погибающего судна. Теперь мы можем быть спокойны, капитан, совершенно спокойны! — повторил итальянец нараспев, смешивая английские слова с итальянскими и прыгая от радости на одном месте.
Мы скоро поняли справедливость его слов, ознакомившись с местностью. На расстоянии нескольких десятков шагов от скалистого утеса, на котором мы стояли, начинались группы подводных камней, из которых некоторые выступали наружу во время отлива. Эти-то подводные камни и были причиной тех гибельных бурунов, в которых разбилось уже столько несчастных судов. К счастью, крутой выступ юго-западного берега отчасти закрывал то место, где в данную минуту находилась шайка мистера Кчерни, так что она не могла бы заметить нас даже в менее темную ночь. По другую сторону нашей высокой площадки, но значительно ниже ее, тянулся темный горный кряж, соединяющий скалистую оконечность мыса с материком. Этот горный кряж почти сплошь покрывался водой сильных приливов. Только, в одном месте, на расстоянии приблизительно тысячи шагов от нас, находилась небольшая возвышенность почти на такой же высоте, как и наша площадка. Здесь-то и находился второй вход в ‘подводный замок’. Существование третьего хода, по которому провел нас доктор Грэй, не было никому известно, в этом я уже успел убедиться. По объяснению Бенно Ренато, у второго входа всегда стояли двое часовых, так же как и на нашей площадке. Куда они исчезли, нетрудно было догадаться. Услышав сигнал боевого колокола и увидев гибнущее большое судно, жадные разбойники пожелали принять участие в выгодном грабеже и, воспользовавшись лодкой, оставленной в их распоряжении, Уплыли вслед за товарищами. Это спасло нас истинно чудесным образом.
— Скажите мне, Бенно Ренато, — обратился я к итальянцу, — здесь, наверно, должно оставаться оружие. Не могли же они забрать с собой все ружья!
Он не сразу понял мой вопрос и не сразу смог ответить мне. Не без труда разобрал я, наконец, значение его восторженных жестов и восклицаний.
— О да, капитан Бэгг, здесь ружей куча! Два! Три! Сорок! Сто и более! — говорил он на своем ломаном языке. — И все хорошие ружья, бьют далеко-далеко. Да что ружья! Здесь есть оружие лучше этого. Я сам слышал, как ‘губернатор’ говорил своему любимцу боцману, что сам черт, — суеверный итальянец набожно перекрестился, произнося это слово, — сам черт не сможет пробраться в замок, пока это оружие стоит у этого входа. Я мирный человек и не понимаю толк в ружьях, но вы — моряки, значит, военные люди, вы, наверно, сумеете управиться с этим оружием Вот оно здесь, осмотрите сами, капитан Бэгг!
Молодой итальянец отвернул кнопку электрического фонаря. Моментально загоревшаяся лампа осветила часть площадки и на ней небольшую стальную пушку, укрепленную на подвижном лафете, по всем правилам артиллерийского искусства.
— Ура, капитан! Пушка! Настоящая скорострельная крупповская пушка! — в восторге закричал Долли Вендт, чуть не обнимая блестящее дуло заботливо вычищенного орудия.
— Дайте мне теперь десятка два картечных зарядов, капитан, и я справлюсь с целым полком чертей! — весело крикнул Питер Блэй, и даже Баркер радостно прибавил, высоко подбрасывая свою изодранную фуражку:
— Недаром служили мы в артиллеристах, капитан! Мы пушечное дело до тонкости понимаем!
Отсутствие снарядов несколько умерило общий восторг.
— Друзья мои, — решительно объявил я, — попробуем поискать оружия и снарядов. Я пойду вниз пошарить, а вы, Питер, оставайтесь здесь с вашим ружьем. К счастью, оно заряжено. В случае появления кого-либо из часовых у второго входа стреляйте. Я знаю верность вашего глаза и надеюсь, что вы не промахнетесь даже на таком расстоянии!
— Будьте спокойны, капитан, — отвечал Питер со спокойной уверенностью хорошего стрелка. — Я понимаю, что если мы допустим этих мерзавцев поднять переполох и привлечь сюда всю шайку раньше, че мы успеем укрепиться, то нам плохо придется. Идите с Богом и приносите пищи для нашей молодой девицы, а за остальное я отвечаю!
— Пойдем со мной, Бенно, — обратился я к молодому итальянцу, спускаясь с железной лестницы. — Я уверен, что здесь должны быть оружейный и пороховой склады. Вы, как близкий человек, специально прислуживающий хозяевам, должны знать, где они находятся!
Он отвечал мне, ни минуты не колеблясь:
— Я знаю только то, что оружейный склад находится где-то в комнатах самого губернатора. Но где именно, не знаю. Когда надо было доставать снаряды, мистер Кчерни никогда не брал с собой, кроме боцмана, желтого Дена и еще двух особенно преданных людей, одного из них вы только что отправили на дно морское, капитан! Знаю я еще то, что ключи от ружейного склада губернатор всегда берет с собой. Наверно, и теперь взял. Клянусь всеми святыми, я говорю правду, капитан Бэгг!
Почти бегом направились мы к верхнему этажу. Роскошная большая гостиная была теперь ярко освещена, и я заметил в ней несколько женских фигур, среди которых узнал и прелестную маленькую француженку Целесту, обменявшуюся быстрым, но многозначительным взглядом и улыбкой с моим проводником. Мисс Розамунда, видимо, собиралась заговорить со мной, но мне некогда было останавливаться. Каждая минута промедления увеличивала опасность, приближая время возвращения губернатора и его шайки.
— Вот это кабинет хозяина, — проговорил Бенно, подымая тяжелую малиновую атласную, всю обшитую золотом портьеру, закрывающую солидную железную дверь. — Сюда я никогда не входил, капитан Бэгг. Мистер Кчерни никого не впускал в свои комнаты. В них убирал его главный доверенный слуга, желторожий Дентон, а на ночь или в отсутствие хозяина эта дверь накрепко запиралась!
По счастью, на этот раз железная дверь оказалась не запертой. Очевидно, мистер Кчерни не успел или забыл принять обычную предосторожность, внезапно Разбуженный звуками боевого колокола. Даже электрическое освещение не было потушено в громадной, роскошно убранной комнате, стены которой были уставлены великолепными шкафами из резного черного дерева, наполненными книгами в изящных дорогих переплетах. С любопытством оглядел я красивое помещение, в котором было собрано больше редкостей и чудных произведений искусства, чем в музее иной столицы.
В другое время я, может быть, долго любовался бы оригинальной красотой окружающей обстановки, но теперь мне было не до художественных наслаждений. Одна мысль наполняла все мое существо, мысль о том, где бы могла находиться оружейная? Конечно, где-нибудь в нижнем этаже. Не мог же осторожный человек устроить пороховой погреб рядом с жилыми комнатами, где случайно брошенный окурок сигары причинил бы страшное несчастье. Внимательно оглядевшись, я отворил одну за другой три двери, ведущие в другие, столь же роскошно меблированные, комнаты и затем принялся осматривать пол кабинета, бывшего, очевидно, любимым помещением губернатора. Недаром же он отличался блиндированными дверями от остальных комнат. Довольно скоро заметил я, что роскошный бархатный ковер, сплошь затягивающий пол громадного кабинета, в одном месте не доходил до его стены. Наклонясь поближе и отодвинув в сторону два тяжелых мягких кресла, я увидел скрытую под ними опускную дверь. Не было более сомнения — это был вход в оружейную. Оставалось только открыть эту железную дверь. Схватив первый попавшийся кинжал из богатой коллекции, украшающей одну из стен кабинета, я попробовал было сломать замок, но все усилия оказались тщетными. Дверь не поддавалась. Замок не открывался. Холодный пот выступил у меня на лбу… Неужели же мы должны потерпеть неудачу в самую последнюю минуту? Утонуть у берега вдвойне обидно! Я злобно оглянулся. Бенно стоял, бледный и дрожащий, в углу у двери, повторяя едва слышно:
— Наверно, он взял ключи с собой!.. Всегда так было!.. Его сам нечистый защищает!
С внезапным приливом бешенства принялся я искать проклятый ключ.
Радостный голос Бенно Ренато образумил меня.
— Капитан Бэгг, касса не заперта! — кричал итальянец. — Ключ в замке, посмотрите сами! Наверно, и тот ключ остался в этом железном шкафу!
Дрожащими руками схватил я небольшой стальной ключик, торчащий в замке несгораемого шкафа. Зная устройство подобных касс, я понимал, что присутствие этого ключа еще не много значило. Человек, не знающий слова, на которое заперт замок, и с ключом в руках не сможет отворить его. Представьте же мою радость, когда я увидел, что небольшая железная дверца кассы поддалась при первом прикосновении. Она была не заперта! С понятным волнением отворил я верхнее отделение кассы. Яркий блеск золота и брильянтов на мгновение ослепил меня, но я не обратил внимания на все это богатство. В данную минуту я отдал бы все миллионы Ротшильда за два десятка картечных зарядов для нашей пушки. Мимо груд золота, мимо сверкающих драгоценностей, наполняющих оба верхние отделения кассы, взгляд мой впился в большой стальной ключ, лежавший на нижней полке, на груде каких-то процентных бумаг.
Это должен был быть ключ от оружейной. Дрожа, как в лихорадке, схватил я его и, захлопнув кассу перед глазами ослепленного блеском золота Бенно, кинулся к опускной двери. О радость, ключ сразу вошел в замок и легко повернулся. Стальная дверь медленно опустилась на невидимых шарнирах, и взор мой проник в большой, довольно глубокий погреб, слабо освещенный одной электрической лампочкой в потолке, окруженной сеткой из толстой металлической проволоки. Я находился в пороховом погребе, среди массы ружей и всевозможных боевых снарядов, достаточной для вооружения целого батальона и целой батареи.
О, справедливость Провидения! Собирая это оружие, Эдмунд Кчерни, конечно, не подозревал, что приготовляет его для своих врагов, на свою погибель.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Первое нападение на подводный замок.

С лихорадочной поспешностью принялись мы переносить ружья и боевые снаряды на верхнюю площадку. Не только Бенно Ренато, но даже хорошенькие француженки усердно помогали нам своими маленькими ручками. Покончив с этим делом, я сошел вниз, вполне полагаясь на распорядительность Питера Блэя, оставленного в качестве главного военачальника на площадке.
В большой гостиной я нашел доктора Грэя полулежащим на диване. Одна из женщин, помогавших нам, доканчивала перевязку его раненой ноги, под заботливым наблюдением мисс Руфь, уже возобновившей знакомство со старым приятелем своего брата.
— Надеюсь, вы позволите мне распорядиться по хозяйству, дорогой доктор? — заметила мисс Руфь с улыбкой. — Я вижу, что вы, господа полководцы, в пылу стратегических соображений совершенно забываете об одном довольно важном предмете: об интендантской части. Позвольте мне поправить вашу ошибку и заранее накормить наших храбрых воинов!
С очаровательной живостью, напомнившей мне счастливые дни нашей первой молодости, мисс Руфь придавила пуговицу электрического звонка и отдала несколько приказаний маленьким француженкам, поспешно прибежавшим из столовой. И не успел я еще приказать принести доктору Грэю на всякий случай несколько ружей и разложить на столе, вблизи железной двери, полсотни патронов, как прелестная молодая хозяйка уже пригласила нас к столу, с нежной улыбкой прося ‘нашего милого раненого’ опереться на ее руку. В то же время хорошенькие француженки проскользнули мимо нас в сопровождении двух женщин и Бенно Ренато, нагруженных подносами, заставленными самыми изысканными яствами и напитками в количестве, достаточном для двух десятков голодных моряков, Питер Блэй не мог пожаловаться на недостаток провианта.
Наскоро подкрепившись, я встал из-за стола, еще раз поручил мисс Руфь заботливости доктора, еще раз прижал к губам маленькую дрожащую ручку дорогой женщины. Тяжелая железная дверь щелкнула, послышался лязг задвигаемых изнутри засовов, — и я быстро побежал по узкому коридору наверх, к своим товарищам. Они стояли на самом краю площадки вместе с Бенно Ренато и с особенным волнением глядели по направлению юго-западных рифов. Я скоро понял причину этого волнения. Сильный ветер успел разогнать темные тучи, и всплывшая полная луна залила своим серебряным светом безбрежное пространство успокоившегося океана. В ее лучах ярко блестела белая полоса бурунов, а за ней виднелся огненный силуэт горящего судна, вынесенного ветром из-за скрывавшего его берега настолько, что мы могли ясно видеть все подробности пожара, зажженного разбойниками.
— Каковы негодяи! — с негодованием крикнул Питер Блэй мне навстречу. — Они зажгли бедное погибающее судно. Смотрите, вот там виднеются их лодки, вправо от несчастного парохода, а там, немного подальше, видите черный силуэт судна: это яхта Кчерни, наш старый дорогой ‘Мангатан’. Мое сердце обливается кровью, видя превращение честной яхты мисс Белленден в разбойничий притон!
— Успокойтесь, Питер, надеюсь, нам удастся освободить яхту вместе с ее хозяйкой! — отвечал я, внимательно рассматривая подробности печальной, но величественной картины.
На ярко-пурпурном фоне зарева отчетливо вырисовывались темные лодки, наполненные вооруженными людьми. Огненные языки пламени отражались красными блестками на блестящей стали ружейных стволов. Над нами виднелось темно-синее небо тропической ночи, насквозь пронизанное серебряным светом луны, под нами тихо струились бледно-зеленые волны, усыпанные миллионами брильянтовых искорок. Только у юго-западного берега серебристое море внезапно окрашивалось кровавым отблеском пожара, так что волны казались тяжело переливающейся раскаленной лавой. На этом ярком, пурпурном фоне очертания пылающего судна казались вылитыми из золота. Пламя пожирало мачты, снасти и паруса, превращая каждую веревку в яркую огненную линию. Отблеск пожара долетал до берега, окрашивая зеленоватый туман, все еще окутывающий остров, в красновато-лиловый цвет. А над всем этим, широкой воронкой, подымался иссиня-черный столб дыма и расстилался мрачной пеленой над зловещей картиной, точно желая скрыть ее от взоров Того, кто царит над этой грешной землей.
Молча смотрели мы на это поразительное зрелище, с чувством невольного ужаса думая о людях, решившихся на подобное злодеяние.
— Капитан! — объявил Питер. — Лодки отчалили от погибшего парохода. Задние, кажется, направляются к яхте, но передние две, идут, несомненно, сюда!
— За дело, друзья мои! По местам! Станьте сюда, Питер, под прикрытием этой скалы, и окрикните первую лодку, как только она приблизится. Если она остановится и повернет назад, тем лучше!
— О, капитан, — жалобно перебил Долли, — неужели мы отпустим негодяев без выстрела? У меня руки так и чешутся, да и наша красавица ждет не дождется начала бала!
Настала томительная тишина. Стоя около пушки, я не мог видеть ближайшей поверхности моря, но ровный плеск весел донесся до моего слуха, выдавая приближение враждебной шлюпки.
— Капитан! — громко доложил Питер. — Первой идет гичка с четырьмя гребцами. За ней следует большой катер, в котором десяток вооруженных людей!..
— Не подпускайте их слишком близко, Питер!
— Внимание, Долли!
Но юношу надо было скорее сдерживать, чем возбуждать. Весь бледный от нервного нетерпения, он стоял наготове у заряженного картечью оружия, ожидая только моего приказания.
— Эгой! — раздался внезапно громкий вопрос Питера. — Кто гребет?
— Свои! — крикнул с моря чей-то грубый голос.
— Кто свои? Под каким флагом? За какой надобностью?
Ровный плеск весел прекратился. Очевидно, гичка остановилась, не понимая случившегося. Видя свет и человеческие фигуры у входа, подплывающие разбойники были уверены, что встретят здесь своих товарищей, и недоумевали, услыша незнакомый голос, очевидно, недружелюбно окликающий их… После короткого совещания человек, уже отвечавший нам, закричал вторично:
— Боб Вильямс, ты, что ли? Чего ты дурачишься, старый черт?
— Боб Вильяме был одним из поверенных губернатора. Вы сбросили его в море капитан! — быстрым шепотом пояснил нам Бенно Ренато.
— Ладно, — крикнул Питер. — Я за него сегодня! Эгой, гичка, слушай: Боб Вильямс отправился на завтрак к морским чертям и завещал вам убираться подобру-поздорову, если не хотите очутиться там же с доброй порцией свинца в желудке для возбуждения аппетита!
Недоумение в лодке, очевидно, усилилось, так как до нас долетели громкие восклицания удивления. Но пристать гичка все же не решалась и остановилась вдали, поджидая вторую шлюпку, приближение которой скоро было мне сигнализировано Питером. Между новоприбывшим катером и гичкой начался такой громкий разговор, что отдельные фразы его слышны были даже нам. Из них я скоро понял намерения разбойников и, признаюсь, смертельно испугался.
— Направо! Греби! Навались, ребята! К первому входу! — раздалась команда внизу, и весла мерно ударились о воду.
— Плохо дело, Долли, — прошептал я. — Их второе больше нашего, и они вооружены не хуже нас. Если им удастся ворваться в подземный ход, они могут выломать нижнюю дверь и освободить заключенных внизу товарищей. Тогда нам придется сражаться одному против четырех!
Но храбрый юноша только головой покачал, не выказывая ни малейшего беспокойства.
— Не бойтесь, капитан, мы не допустим их до галереи! Ведь наша пушка установлена на подвижном турникете!
— Знаю, но что ж из этого? — отвечал я.
Долли снисходительно улыбнулся.
— Видно, что вы не служили в артиллерии, капитан. Благодаря этому турникету, мы можем поворачивать орудие во все стороны и обстреливать не только море, но и берег!
Я чуть не расцеловал смелого юношу за его сообщение и принялся с жаром исполнять его распоряжения, помогая изо всех сил спасительному повороту тяжелого орудия.
— Капитан, они высаживаются! — закричал Бенно испуганно.
— Ну, Долли, с Богом! Показывай свое искусство! — крикнул я решительно, увидя, четырех человек, появившихся на площадке у второго входа, почти на одной высоте с нами.
Раздался выстрел. Яркая вспышка огня сверкнула перед моими глазами. Маленький клубок белого дыма оторвался от стального жерла и медленно расплылся в воздухе, прежде чем я пришел в себя и решился взглянуть вслед смертельному снаряду. На скале, где только что стояли четыре живых и здоровых человека, виднелась только лужа крови. Два исковерканных трупа валялись на берегу, свалившись с крутизны. Остальные два разбойника медленно ползли по скалистому спуску, отчаянно цепляясь окровавленными руками за скользящие вместе с ними камни. Громкими криками призывали они на помощь товарищей, подплывающих на катере.
— Браво, Долли! — восторженно кричал Питер. — Молодец, мальчик! Ну-ка, еще раз! Не зевай, голубчик! Видишь, второй транспорт выгружается. Не пускай мерзавцев наверх. Жарь их хорошенько. Отплати за сожженное судно!
Высадившиеся из катера разбойники быстро карабкались на вершину скалы, торопясь достигнуть внутреннего входа, недоступного нашим выстрелам, Не обращая внимания на жалобные крики раненых товарищей, умоляющих взять их в лодку и поскорей уходить от проклятой пушки. Мы ясно слышали их дикие проклятия и громкие стоны, и сердца наши невольно сжимались. Но, увы, необходимость заставляла нас быть жестокими. Они или мы! Другого выбора нам не было. Вот уже головы первых разбойников показались на площадке. Вот один из них поднял ружье, прицеливаясь в Питера, неосторожно высунувшегося из-за прикрывающей его скалы.
— Пли! — скомандовал в эту минуту звонкий голос Долли. Раздался выстрел. Точно широким веником, хлестнул невидимый богатырь по противоположным скалам. Это картечь зашуршала по камням обнаженной вершины. Раздались крики, стоны, проклятия.
— Пли! — вторично крикнул свежий молодой голос. Опять тяжелый рев стального орудия, опять треск, свист и шуршанье картечи, опять проклятия и стоны. С ужасом глядел я на залитую кровью площадку. О, какая страшная, душу леденящая картина!.. Оторванные руки и ноги, изломанные и изорванные тела, искаженные ужасом и болью лица, и кровь… всюду кровь! Возмутительное и отвратительное зрелище! Не дай Бог никому видеть его. Совесть моя была спокойна, хотя сердце болезненно сжималось. Мы должны были защищаться, и защищались один против двадцати.
Опустевшая гичка, пробитая нашими снарядами, несколько минут еще держалась на волнах. Затем она медленно наполнилась водой и скрылась навсегда в той же глубине, в которой скрылись люди, управлявшие ею.
Первая атака подводного замка была отбита. Мы остались победителями.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Что принес осажденным следующий день.

Ночь приближалась к концу, когда я решился отправить товарищей вниз, отдохнуть. Близкой опасности не предвиделось. Даже если кому-либо из атаковавших нас разбойников и удалось спастись в уцелевшей лодке, то пока они, раненые и обессиленные, добрались бы до далекой яхты, и пока мистер Кчерни принял бы какое-нибудь решение, мои утомленные товарищи успели бы, во всяком случае, уснуть хоть на несколько часов. Не без труда уговорил я их оставить меня одного наверху, обещая разбудить следующего караульного не более, чем через два часа, при первых лучах рассвета. В конце концов, мои убеждения подействовали, и храбрые моряки спустились вниз, в гостиную, где уже спокойно отдыхал мистер Грэй, и, расположившись на мягких диванах, скоро позабыли все на свете, уснув здоровым, крепким сном.
Недолго оставался я один на своем посту. Только еще начинало светать, как за мной послышались легкие шаги, шелест шелкового платья, и вслед за тем маленькая ручка дотронулась до моего плеча. Мисс Руфь стояла у входа в простом темном платье, в теплой накидке из какой-то белой мягкой материи на роскошных золотистых волосах. Ее прелестное личико было бледно и утомлено, и чудные синие глаза казались еще больше от широких темных полос, окружающих их. Весь ее вид ясно говорил о тревожной ночи, проведенной без сна и покоя.
— Я не могла заснуть, Джэспер, — нерешительно заговорила она, — не могла забыться, несмотря на все старания. Не сердитесь, если я помешала, но мне так хотелось поговорить с вами, друг мой!
Я нежно поднес ее белую, исхудалую ручку к своим губам.
— Неужели вы сомневаетесь в том, что видеть вас всегда было для меня величайшим счастьем, мисс Руфь? Я искренне признателен вам за ваше появление. Мне самому хотелось поговорить с вами, а между тем у нас нет возможности терять время на разговоры!
— Скажите мне, — внезапно заговорила она другим тоном, очевидно, побуждаемая новою мыслью. — Скажите мне, какая судьба постигла вчерашнее судно?
Я молча указал рукой на юго-запад, где еще виднелся дымящийся остов обгорелого парохода в нескольких ста шагах от яхты мистера Кчерни, окруженной десятком лодок различных форм и размеров.
— Оно сгорело, мисс Руфь, как видите!
— А его команда? — спросила она дрожащим голосом. Я только печально махнул рукой.
— Большая часть экипажа должна была высадиться на берег, к которому умышленно оттеснили их шлюпки разбойников. Несчастные матросы, конечно, не могли предвидеть опасности смертельного тумана и теперь уже, наверно, погибли. Перед рассветом я слышал на берегу отчаянные крики, и сердце мое разрывалось от боли, но чем я мог помочь, не имея даже лодки в своем распоряжении?!
Она всплеснула руками.
— Господи, помилуй бедных мучеников! Неужели все погибли, мужчины и женщины? Ведь судно было торговое, насколько я слышала. Наверно, там были и женщины, и дети? — с тоской допытывалась она.
— Вероятно, мисс Руфь! Но не думайте о погибших. Лучше поглядите вот туда, в море, видите там, вдали, черную точку. Это одна из шлюпок сгоревшего судна. Счастливый случай уберег ее от ужасной участи остальных. Насколько я мог рассмотреть в бинокль, на ней должно находиться около десяти человек, и между ними, кажется, есть женщина. Они ушли в море, спасаясь от пиратов, и теперь, очевидно, не знают, на что решиться!
— О, Джэспер, если бы вы могли спасти их! — вскрикнула мисс Руфь с увлечением, забывая собственную опасность из-за чужого горя. — Подумайте, Джэспер, безоружные, измученные и напуганные бедняги, они не в силах будут спастись, если вы не поможете им!
— Я и сам об этом думал, дорогая моя! Взгляните вверх. Видите белый флаг над нашими головами? Это мой сигнал. Я вывесил его, как только начало светать, и, кажется, он уже был замечен несчастными беглецами!
— Отчего же они не спешат сюда, под вашу защиту?
— Ах, милая поставьте себя на их место. Разве могут несчастные сразу поверить честности наших намерений? Напуганные неожиданным нападением, они легко могли принять наш сигнал за новую хитрость, пиратов. Хотя, впрочем, мне кажется… Да, я не ошибаюсь! Они решились приблизиться и плывут сюда. Ну, слава Богу, теперь есть надежда на их спасение!
Мисс Руфь взяла из моих рук большой бинокль и принялась внимательно рассматривать далекую черную точку.
— Ах, Боже мой, Джэспер! — внезапно вскрикнула она испуганным голосом, переводя бинокль в сторону, где стояла яхта мистера Кчерни. — Ах, Боже мой, посмотрите скорей. Мне кажется, что от яхты отделились две лодки. Как бы они не погнались за теми несчастными! .
Увы, она верно поняла намерения разбойников. После минутного наблюдения я уже не мог сомневаться в этом. Два катера отделились от флотилии мистера Кчерни и направились навстречу лодке спасенных от кораблекрушения, очевидно, желая не допустить беглецов до соединения с нами. Негодяи, конечно, предвидели, что подобное соединение увеличит силы их противников.
— Мисс Руфь, — быстро проговорил я, — сойдите скорее вниз! Я не смею покинуть своего поста и потому должен беспокоить вас поручением разбудить товарищей и прислать мне сюда поскорей Долли и Баркера. Авось, наши артиллеристы помогут мне спасти этих несчастных!
Она молча крепко сжала мне руку, еще раз полными слез глазами взглянула на далекую лодку и быстро скрылась в подземелье.
Через пять минут Долли Вендт стоял около меня, и мы внимательно следили за тремя шлюпками, напрягающими все усилия своих гребцов для того, чтобы обогнать друг друга.
— Приготовим на всякий случай орудие, капитан! — проговорил Долли озабоченно. — Авось, несчастным беглецам удастся подойти к нам поближе. Тогда они спасены. Но, надо признаться, я очень боюсь, что им помешают!.. — храбрый юноша не договорил, заботливо принимаясь поворачивать и наводить орудие и приготовлять заряды.
— Ох, капитан, плохо дело! — крикнул Сэт Баркер, продолжавший в бинокль наблюдать за лодками. — Разбойники здорово нагоняют. Задний катер гребет наперерез, чтобы закрыть дорогу в открытое море, но передний заметно приблизился. Посмотрите сами, капитан Бэгг!
Добрый шотландец был прав. Усталые и измученные, пассажиры сгоревшего парохода не могли соперничать с опытными и сильными гребцами разбойничьих шлюпок. В бинокль можно было уже совершенно ясно видеть как спасающиеся жертвы, так и их противников. Беглецов было восемь человек мужчин и одна женщина, бессильно лежащая на середине скамейки. Погоня состояла из 12 человек, по счастью, вооруженных не ружьями, а только револьверами и ножами. Они поочередно сменялись на веслах, ради усиления быстроты хода, и, вероятно, именно необходимость этой быстроты и была причиной отсутствия ружей, стесняющих движение гребцов. Вторая лодка разбойников оставалась в отдалении, очевидно, не считая нужным помогать товарищам, в полной уверенности, что они и без них справятся с безоружными.
— Ну, Долли, пора! — проговорил я, задыхаясь от волнения. — Без нашей помощи беднягам не уйти. Смотрите, как быстро настигают их враги. Несчастные жертвы, видимо, выбились из сил!
— Капитан, — крикнул Сэт Баркер, — разбойники приготовляют револьверы. Ах, Господи, они перестреляют несчастных, как уток, на наших глазах!
— Да стреляй же, ради Бога, Долли! — отчаянно закричал я.
У бедного юноши слезы стояли в глазах.
— Не могу, капитан, — почти простонал он. — Бесполезно будет! Они держатся вне выстрелов. Мерзавцы осторожны и умеют рассчитывать дистанции. Наши снаряды не долетят на несколько сот шагов до их лодки. Мы ничем не можем помочь беднягам, капитан!
Я невольно закрыл лицо руками, чтобы не видеть ужасного зрелища резни беззащитных людей. Для меня было ясно, что бедным жертвам уже не уйти от преследователей, которые спокойно начали приготовлять оружие для своего кровавого дела. Одно чудо могло спасти несчастных. — И это чудо совершилось. По чьей чистой молитве? Про то знает милосердный отец небесный! Я же знаю только то, что меня заставил опомниться радостный крик Сэта Баркера, не отрывающего бинокля от глаз.
— Капитан, смотрите, какая история! Лодка разбойников остановилась. Они перестали грести. Что-то у них случилось? Вишь как они переполошились и оружие побросали. Постойте, да никак они воду выкачивать принялись? Верно, капитан! Смотрите сами, у них в лодке течь. А вот и молодцы поняли свое счастье. Ишь, как навалились на весла. Теперь они успеют удрать. Второму катеру их не догнать, далеко больно! — весело кричал Сэт Баркер, сообщая подробности мучительной драмы, разыгрывающейся на море. Одним прыжком очутился Долли около него, и оба принялись с восторгом размахивать платками для ободрения спасающихся. Я уже хотел последовать за ними, как вдруг меня остановил голос Питера, зовущий меня снизу:
— Капитан Бэгг, подите на минуту сюда. Я не хочу кричать. Меня послал доктор Грэй предупредить вас!
В одно мгновение очутился я внизу.
— Что случилось, Питер? С мисс Руфь что-нибудь?
— Нет, не с ней. Хуже! Доктор Грэй разбудил меня, послал к вам. Женщины, ходившие за провизией куда-то вниз, слышали чужие голоса. Не в том зале, где были заперты негодяи, а в каких-то других помещениях. Их ведь здесь черт знает сколько!
— Боже мой, они разбили двери и ворвались туда, где женщины!
— Об этом не беспокойтесь, капитан. Доктор Грэй приказал сказать вам, что он принял все предосторожности. Между верхними комнатами и .машинным этажом чуть не полдюжины железных дверей, которые не так легко выломать. Мы их все крепко позапирали. Доктор Грэй боится другого!
— Чего же? Не томите, Питер, говорите скорей!
Но Питер, видимо, медлил и колебался.
— Доктор Грэй боится, как бы негодяи не испортили машин, а главное, воздушного насоса. Мисс Руфь объяснила нам, что он должен действовать регулярно в известные часы, иначе мы все погибнем от недостатка воздуха, которого хватает не более, как на сутки!
— Ну, значит, еще есть время, Питер! Успеем прогнать негодяев, хотя бы их оказалась целая дюжина! — отвечал я, стараясь казаться спокойным, хотя в душе моей начинала зарождаться мысль о невозможности спасения. Каждый новый день открывал новые опасности. Не об этой ли говорила мисс Руфь сегодня утром? Или, может быть, завтра найдется другая неведомая опасность? Тяжело было у меня на душе, пока я поднимался обратно на лестницу, сопровождаемый верным ирландцем. К счастью, наверху меня ждало утешительное известие.
За короткие минуты нашего разговора с Питером катер разбойников уже настолько наполнился водой, что безвыходность их положения стала вполне очевидной. Откуда взялась течь, спасшая несчастных беглецов, усиленно гребущих, спеша подплыть к нашей скале, я не берусь решать. Долли уверял нас, что узнает катер, который пробовал атаковать нас сегодня ночью и в котором, вероятно, спасся кто-либо из раненых разбойников.
Если юноша не ошибался, то один из наших выстрелов легко мог повредить лодку недостаточно сильно для того, чтобы повреждение сразу бросилось в глаза, особенно ночью, но достаточно для того, чтобы оказаться опасным, когда наполненная людьми шлюпка глубже опустилась в воду. Как бы то ни было, но вода так быстро наполняла катер, что разбойники даже не пытались вычерпывать ее. Они только отчаянно кричали, размахивая руками и призывая товарищей, слишком отдаленных для того, чтобы поспеть помочь вовремя. Как прикованный, следил я в бинокль за ужасной картиной отчаянной борьбы со смертью. Исказившиеся, обезображенные страхом лица разбойников выражали ужас и озлобление. Ни одного проблеска человеческой мысли, ни одной искры раскаяния или христианского умиления не видно было на зверских лицах, выражающих только скотский ужас и злобное отчаяние. Больно было смотреть на эти исковерканные страхом, озверелые физиономии. Больно и противно было слушать их проклятия и богохульства. Вода в катере все подымается. Она уже омывает ноги разбойникам, отчаянно ругающих изменников. Еще минута, — и он покачнулся, зачерпнув бортом, и еще раз выпрямился. Последний бешенный взрыв безобразных проклятий донесся до нас. Еще раз зачерпнула лодка носом, затем погрузилась в воду кормой, и вдруг сразу исчезла. На поверхности моря показались искаженные, мертвенно бледные лица. В воздухе мелькнули судорожно сжатые руки… еще и еще раз поднялись к небу сжатые кулаки, точно угрожая самому Богу. Синее море навсегда сомкнулось над погибшими. Они нашли могилу в тех самых волнах, в которых утопили столько несчастных, невинно погибших ради их обогащения. Да, грозен гнев Божий! И если иногда кажется медленной Его высшая справедливость, то тем ужаснее поражает она преступников! Мы не имели права жалеть этих погибших. Их смерть спасала девять человеческих жизней!
Четверть часа спустя лодка с несчастными беглецами причалила к нашей скале. Быстро сбежали мы на помощь истомленным пассажирам сгоревшего судна. Сэт Баркер бережно вынул из лодки бесчувственную женщину своими сильными руками и, как ребенка, снес ее в нижний этаж, где уже ждал доктор Грэй, готовый оказать помощь пострадавшим. Мы же, растроганные и счастливые, крепко обнимали спасенных мужчин и благодарили Бога за неожиданное чудесное увеличение маленького гарнизона, защищающего подводный замок от армии мистера Кчерни.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В которой передаются записки Джэспера Бэгга о шестидесятичасовом ожидании нападения.

Около полудня, в субботу, мы спасли несчастных беглецов, а в понедельник после полуночи окончилось наше заключение в подводном замке. Это короткое время наполнено было столькими событиями и ощущениями, что никогда бы я не смог рассказать их, если бы, по счастью, не сохранил старой записной книжки, в которую заносил час за часом все случившееся в продолжение этих шестидесяти часов. Передавая эти записки в той самой бесхитростной форме, в какой они были набросаны под влиянием минуты, я лучше всего передам и впечатление пережитого.
Марта 27-го. Суббота, после полудня. Спасенные уже сообщили нам некоторые подробности о себе и о своем судне. Все они родом американцы. Между ними старший механик ‘Колокола’ (так называлось погибшее судно), Джон Питер, капитан несчастного парохода, мистер Нипен, и 5 человек матросов. Двадцатитрехлетняя дочь капитана, мисс Изабелла, сопровождавшая отца в Иокогаму, спаслась вместе с ним, но бедная девушка до того напугана и измучена всем пережитым, что все еще находится в бесчувственном состоянии. Доктор Грэй уверяет, что это только глубокий обморок, и ручается за ее жизнь. Я вполне доверяю его словам, хотя мне легче было бы принять бедняжку за мертвую, чем за живую. Спасенные мужчины оправились довольно скоро, после солидного завтрака, но все еще не могут придти в себя от удивления при виде ‘подводного замка’. Капитан Нипен выслушал короткий рассказ о наших приключениях, как какую-то волшебную сказку. Мне кажется, он принял бы нас за помешанных, если бы окружающая фантастическая обстановка и обгорелый остов несчастного ‘Колокола’ не подтверждали истины моих слов.
Тогда же. Четвертый час. Я крепко заснул, предоставив мисс Руфь и доктору Грэю позаботиться о размещении спасенных нами. Необходимость подкрепиться несколькими часами сна после двух бессонных ночей давала себя чувствовать. Едва держась на ногах, добрел я до первой попавшейся комнаты, упал на какой-то диван и проспал мертвым сном часа четыре. Спал бы, конечно, и гораздо дольше, если бы меня не разбудил незнакомый голос. Быстро приподнявшись, я увидел спасенного нами капитана американского судна, наклонившегося надо мной.
Он принес неприятное известие о том, что какие-то люди пытались прорваться из нижнего помещения в верхние этажи, подкараулив минуту, когда женщины открыли железные двери, ведущие в кухню и кладовые. По счастью, их план не удался. Женщины были не одни, и спутники их, вооруженные револьверами и ножами, довольно легко отбили нападение, причем некоторые из нападающих были ранены. К. сожалению, все это произошло так быстро, что никто из женщин не мог узнать лиц врагов и решить, те ли это негодяи, которые были заперты в общей зале, или другие, пробравшиеся в подземелье снаружи.
Тогда же, несколькими часами позже.
Мы только что вернулись из подземной экспедиции. Это было странное, чисто фантастическое путешествие, полное таинственного ужаса и неведомых опасностей. Не без волнения открыли мы железную дверь, у которой часа два тому назад происходила короткая, но кровавая стычка. Следы крови и до сих пор видны на скалистом полу. В длинном коридоре по-прежнему горели редкие, очевидно, постоянные лампы, но боковые помещения оставались неосвещенными. Между тем их-то и надо было исследовать, так как в них скорее всего могли укрываться разбойники и напасть на нас внезапно, с тылу. Добравшись до первого перекрестка, я радостно вскрикнул, услыша отдаленный, равномерный стук воздушного насоса. Очевидно, предсказание доктора Грэя сбылось. Разбойники должны были позаботиться о свежем воздухе для самих себя, если не ради нас. Да и пора было позаботиться об этом. Это стало всем ясно, когда мы почувствовали, насколько легче становилось дышать по мере приближения к машинному отделению. Струя свежего воздуха неслась нам навстречу, вызывая вздох облегчения из груди каждого. Отправив большую половину нашего гарнизона наверх, с разрешением отдыхать всем, исключая караульных, я взял с собой пять человек, вооруженных ружьями и револьверами, и решительно направился далее по одной из боковых галерей, которая, согласно объяснению Бенно Ренато, должна была привести нас к машинному отделению, так же как и главный коридор. Осторожно пройдя несколько сот шагов в совершенной темноте, мы вышли, наконец, в длинную галерею, освещенную прорубленными в скале окнами, только окна эти, расположенные на еще большей глубине, пропускали лишь слабый зеленый полусвет и открывали поразительные картины подводной жизни.
Беспрепятственно прошли мы целый ряд пещер и вышли в уже знакомый нам главный коридор, как раз напротив железной двери в общую залу, в которой были заперты шесть негодяев. Теперь дверь эта была выломана, но электрические лампы все еще горели, ярко освещая громадную подземную комнату, вмещающую в себя около тридцати коек. Очевидно, здесь была одна из главных спален команды мистера Кчерни. В ней царил невообразимый беспорядок. Из железных кроватей были выломаны ножки, которые, очевидно, употребили вместо ломов, отбивая засовы и замки запертой двери. Холодное и огнестрельное оружие валялось на полу и на постелях, вперемешку с различной одеждой. На столах и на земле возле них валялись разбитые стаканы и бутылки. Словом, ясно было, что обитатели этой комнаты убегали с крайней поспешностью. Молча, медленно и осторожно подвигались мы по направлению к машинному залу, из которого все еще доносился стук работающего насоса. Очевидно, там оставались люди, боявшиеся прекратить работу ради собственной безопасности. Равномерный шум рычагов постепенно усиливался, доказывая приближение машинного зала, находящегося в нижнем этаже, рядом с пещерой, через которую мы пробрались в подводный замок.
— Вот мы и у цели, мистер Нипен. Получив в свои руки воздушный насос, мы обеспечиваем себе самое необходимое: здоровый воздух, недостаток которого уже начинал чувствоваться сегодня!
Я еще не успел договорить, как вдруг в темном углублении перед нами сверкнул быстрый огонек, и пуля просвистела мимо моих ушей. Как ни мгновенная была вспышка этого выстрела, все же она позволила мне узнать злобно искривленное отвратительное лицо желторожего Дена. Его голова была повязана окровавленным платком, и на щеке явно виднелись следы удара, которым я оглушил его в ночь нашего первого дружеского объяснения. Злобным хохотом сопровождал главный шпион мистера Кчерни свист пули, прожужжавшей у моего уха и глухо ударившейся во что-то мягкое позади меня. Послышался слабый крик, и один из матросов, как сноп, свалился на обагренную кровью землю.
Первая жертва сложила свою голову ради спасения Руфь Белленден. Не дожидаясь команды мы схватились за оружие, и целый залп ответил на смертельный выстрел проклятого убийцы… Темный коридор наполнился пороховым дымом, из которого послышались болезненные крики, проклятия и стоны и затем шаги быстро убегающих людей. Но над всем этим звучал насмешливый хохот желтого дьявола, очевидно, пощаженного нашими пулями. Затем настало полное молчание, прерываемое только медленным и равномерным стуком все еще работающего воздушного насоса.
Внезапно мне пришла в голову странная мысль. Очевидно, разбойники скрылись через подземный ход, и также очевидно, их было несколько человек Ведь мы ясно слышали многочисленные голоса и шаги. Кто же оставался в машинном зале? Кто продолжал работать для сохранения необходимого воздуха? Неужели враг мог с таким самоотвержением заботиться о безопасности людей, стреляющих в его товарищей? Не вернее ли было предположить существование друга?
— Мистер Нипен, — решительно проговорил я. — Сделайте одолжение, вернитесь до первого перекрестка темных галерей. Я боюсь, как бы убежавшие мерзавцы не воспользовались каким-нибудь боковым проходом и не прорвались бы за нашей спиной на верхний этаж. Будьте настороже и подождите там, пока я вернусь из машинного зала. Мне необходимо увидеть, кто там работает, не обращая внимания на выстрелы и крики!
Почтенный американец с видимым неудовольствием выслушал мое распоряжение. Я редко встречал более смелого человека, чем этот спокойный и серьезный старик американец. Мысль о том, что он должен будет оставаться бездеятельным часовым на сравнительно безопасном посту в то время, как я иду навстречу новым приключениям и опасностям, не на шутку огорчала его. На его лице так и написано страстное желание преследовать убежавших разбойников хоть до самого центра земли, и я не улыбнулся, когда он заговорил участливо:
— Право, вы неосторожны, капитан Бэгг. Стоит ли идти одному навстречу, Бог знает, скольким разбойникам?
— Успокойтесь мистер Нипен. Я оставлю при себе двух товарищей. Да, кроме того я почти уверен в том, что не встречу никаких врагов в машинном зале.
Почтенный американец удивленно взглянул мне в глаза.
— Как так? Ведь мы слышим шум воздушного наcoca. Не может же машина работать без помощи рук человеческих!
— Конечно, нет, но, может быть, руки эти принадлежат не врагам, а другу. Позвольте мне расследовать это дело. Я, конечно, могу ошибаться, но, если я не ошибаюсь, то найду честнейшего человека и вернейшего друга там, где ожидал найти негодяев и врагов. Это длинная история, капитан Нипен, и я расскажу вам на свободе, когда мы вернемся из этой подземной экспедиции. А пока очень прошу вас вернуться на перекресток и подождать меня там!
Медленно удалился старый американец, поминутно оглядываясь, я же быстро направился к машинному залу, близость которого доказывал заметно усиливающийся стук воздушного насоса. Вот, наконец, показался красный свет большого очага. Вот мелькнули длинные тени рычагов и приводных ремней, и среди них вырисовывалась темная фигура человека. Еще несколько шагов, и мы стояли посреди зала, вблизи самого очага. Работающий человек оглянулся, услышав наши шаги, и я вскрикнул от радости, узнав тонкое и умное лицо старика Оклера. Но, Боже мой, что сделалось с моим добрым ‘морским львом’. Бедный француз казался собственной тенью… Он страшно исхудал и едва держался на ногах, очевидно, из последних сил.
— Старый друг, наконец-то я нашел вас! — закричал я, с восторгом обнимая нашего доброго спасителя.
Он громко плакал от радости.
— О, капитан Бэгг, я давно жду вас! Я узнал ваш голос в тот самый день, когда вы пробрались сюда и сражались с теми тремя негодяями. Я все слышал… и, Боже, как я измучился душою за вас! Но я не мог помочь вам, так как был заперт, по приказанию губернатора, в темной пещере за машинным залом, называемой ‘голодным карцером’. Когда вы ушли наверх, один из нападавших на вас очнулся и дополз до меня. Он и теперь еще жив и убежал вместе с желтым Дентоном. Он освободил меня, так как был не в состоянии справиться с воздушным насосом, а работать было необходимо, чтобы самим не задохнуться. Вдвоем мы кое-как доставляли нужный воздух, хотя в конце концов усталость и голод страшно измучили нас. Подумайте только, я трое суток не видел ни куска хлеба, ни глотка воды. Вчера ночью удалось, наконец, вырваться шести разбойникам, запертым в общем зале. Они помогли нам сначала накачать воздуху, а затем решили прорваться наверх и перебить вас всех!.. Дентон знал, что вас всего четверо, и уверял, что легко овладеть замком. Слава Богу, он ошибся в расчете! Видя, что его попытка не удалась, остальные, вероятно, охотно сдались бы, так как между ними есть трое добрых малых, остающихся у губернатора только страха ради, чтобы не погубить своих жен, служащих заложницами!
— Но желтый Ден не хотел и слышать о покорности и грозил застрелить первого, кто заговорит об этом. Заслышав ваше приближение, он решил спрятаться в темноте, чтобы подкараулить и перестрелять вас. Но Бог справедлив. Он оберегает добрых и честных людей. И вас Он уберег, дорогой капитан, что касается меня, то я наотрез отказался следовать за Дентоном, хоть он и грозил мне своим ножом. Очень уж он зол на вас, капитан Бэгг, за рану, нанесенную ему в ночь вашего бегства. Он поклялся отомстить вам во что бы то ни стало. Вот почему я и предупреждаю вас: пока он на свободе, мы не можем быть спокойны. Меня он оставил здесь только потому, что за меня заступились остальные и убедили его в том, что я принесу им большую пользу у воздушного насоса. Я и старался работать, сколько мог, но, к несчастью, силы меня совсем оставили. Я изнемогаю от голода и жажды, капитан! Ради Бога, дайте мне стакан воды и кусок хлеба!
Бедный старик едва мог говорить, до того обессилел он от голода и усталости. Мы заботливо подняли его на руки и вынесли наверх, где его прелестные девочки с безумной радостью кинулись на шею доброму старику. Как горячо благодарил я Бога, позволившего мне уплатить священный долг благодарности и спасти жизнь человеку, рисковавшему своей жизнью ради моего спасения. Благодарность маленьких француженок, не помнящих себя от радости, наполнила мне сердце новой надеждой и новым мужеством.
Тогда же, восьмой нас вечера.
Начинаю верить справедливости указаний Бенно Ренато. Действительно, кажется, что в подводном замке оставалось не более 12 человек, из которых пятеро уже не опасны. Оставленные в машинном зале американцы спокойно проработали указанное время и сменились беспрепятственно. Часовые на обоих перекрестках подземных галерей также тщетно ждали какого-либо нападения. Только полчаса тому назад к ним приблизились двое совершенно истомленных голодом и усталостью людей. Робкие, безоружные и окровавленные, покорно и униженно просили они пищи и воды, Оклер ручался за этих двух несчастных, утверждая, что только страх удерживал их на ужасной службе. Жаль было смотреть, с какой жадностью бедняги набросились на пишу и особенно на воду после мучительных трех суток голода и жажды. Оба перебежчика божатся и клянутся, что во всем подземелье осталось всего 5 человек, из которых двое ранены, и что они с радостью побросали бы оружие и пришли просить у нас пощады, если бы не боялись желтого Дентона, грозящего застрелить каждого уходящего. Самим рассказчикам едва удалось ускользнуть от этого озлобленного негодяя, пославшего вдогонку беглецам несколько выстрелов. Одна из его пуль попала в плечо убегавшему, другая оторвала ухо его товарищу. Доктор Грэй немедленно занялся перевязкой их не особенно опасных ран. Я остался в обществе мисс Руфь и капитана Нипена, мистер Джон Питер ушел к мисс Изабелле, своей обрученной невесте, как сообщил мне ее отец. Спокойно провели мы около двух часов в дружеском разговоре и затем с аппетитом пообедали все вместе за роскошно сервированным столом. Мисс Руфь улыбалась, утешая бедного отца, беспокоящегося о здоровье своей дочери. К счастью, мисс Изабелла уже настолько оправилась, что могла, опираясь на руку жениха, выйти к десерту и выпить с нами чашку кофе. Надо было видеть радость старого капитана! Как горячо благодарил он нашего искусного доктора и нашу очаровательную хозяйку, переодевшую бедную девушку, промокшую до костей в ужасную ночь бегства, в один из своих изящных парижских костюмов. Как короток показался мне этот счастливый промежуток спокойствия и отдыха среди стольких опасностей.
Часом позже.
Мы решили поехать на берег, чтобы разузнать о судьбе пассажиров сгоревшего судна. Это опасное предприятие, могущее нам самим стоить жизни, но я не имею права уговаривать капитана Нипена отказаться от попыток спасти людей от мучительной смерти, которой я сам избежал только благодаря милосердию Божию. Надежды найти кого-либо из высадившихся еще живым, конечно, мало. По всей вероятности, они давно уже уснули смертельным сном. Я говорил об этом с доктором, и он разделяет мое мнение, хотя все же допускает возможность исключений.
Тогда же. После 10 часов.
Немного раньше 9 часов вечера уселись мы в лодку. Кроме меня и капитана Нипена, с нами отправился Питер Блэй, занявший место рулевого, Сэт Баркер и один из американских матросов взялись за весла. Все мы были вооружены ружьями и револьверами. Осторожно отчалила наша лодка от северного мыса и направилась к острову, оставаясь, по возможности дольше, под прикрытием нашей пушки. Понятно, что мы выбрали направление, наблюдая за тем, чтобы шлюпки разбойников не могли перерезать нам дорогу к подводному замку. Ночь была таинственно прекрасна в своей молчаливой торжественности. Поверхность моря искрилась от ярких лунных лучей, и наша лодка как бы скользила по серебристой тропинке, оставляя за собой светящуюся полосу пены, рассыпающейся миллиардами бриллиантовых искр. Все молчало на земле, как и на море. Изредка только доносился к нам болезненный крик, последний отчаянный вопль умирающего, либо отдаленный пушечный выстрел с яхты, все еще стоящей на якоре, позади белой линии юго-западных бурунов.
— Чего они стреляют? — с недоумением спросил Питер Блэй. — Не по нам же, в самом деле! Мы закрыты береговыми скалами, а в виду яхты нет никого, кроме собственных шлюпок господина губернатора!
— По ним-то он и стреляет, должно быть! — отвечал опытный старый американец. — Это надо было предвидеть. Между подобными негодяями согласие продолжается только до первого неуспеха. Принимая в соображение более чем вероятный недостаток пищи на яхте Кчерни, почтенный губернатор не сможет прокормить всех своих подчиненных. Этим и объясняется присутствие лодок, наполненных людьми, вокруг его яхты. Очевидно, мистер Кчерни не желает пустить их к себе на борт. Усталым же разбойникам, понятно, надоело сидеть на маленьких лодках, и требования их легко могли принять размеры настоящего бунта, принудившего начальника успокаивать своих достойных слуг неопровержимыми аргументами — огнестрельным оружием!
— А, пожалуй, вы и правы, капитан Нипен! Похоже на то! Смотрите, вот две лодки повернули по направлению к берегу! Ну, не поздоровится им, если они высадятся на берег! — проговорил Питер Блэй, внимательно наблюдающий за всем происходящим около яхты.
— Только бы нам не наткнуться на них! — ответил с беспокойством американский матрос, еще не забывший ужасного впечатления при встрече с разбойниками.
— Пустяки, приятель! — весело ответил ему наш ирландец. — Они направились к юго-западной бухте, мы же постараемся высадиться где-нибудь поближе к нашему северному мысу!
Окутанный туманом берег был всего в нескольких ста шагах.
— Надевайте респиратор, мистер Нипен! — обратился я к капитану, который должен был вместе со мной сойти на землю для розысков.
Остальные должны были оставаться в лодке и крейсировать в безопасном отдалении от смертельного берега. Через пять минут корма нашей шлюпки врезалась в белый песок, и мы стояли на берегу… Перед нами расстилалась длинная полоса роскошного пастбища, покрытого мягкой и высокой травой и спускающегося пологим наклоном к морю, от которого отделял его только белый пояс прибрежного песку да узкая цепь гранитных скал, окружающих весь остров каменным кольцом различной высоты.
— Не видите ли вы, не слышите ли чего-нибудь? — спросил я капитана Нипена.
— Слышу! — внезапно отвечал он. — Слышу женский голос и даже узнаю его. Это кричит сестра одного из наших пассажиров, мисс Дрипер. Она была в первой лодке, вместе с двумя маленькими сыновьями своего брата. Наверно, она блуждает здесь поблизости!
Сначала я принял слова капитана Нипена за галлюцинацию, но в эту минуту и до моего слуха донесся жалобный крик. Женский голос звал на помощь раздирающим душу, отчаянным криком. Сомнения не было, это кричало живое существо, а не создание нашей больной фантазии.
Мы кинулись бегом, перепрыгивая через спящих коров и лошадей, даже не шевелящихся при нашем приближении. Должно быть, на них ‘сонный туман’ действовал одуряюще, хотя я и знал от мисс Руфь, что животные не умирали от него, подобно людям. В несколько минут очутились мы у опушки леса, там, где между роскошными высокими кустами каких-то необыкновенно красивых и до одурения душистых цветов змеился прозрачный ручеек, окутанный зеленой дымкой особенно густого смертельного тумана. На самом берегу этого ручья стояла женщина, ноги которой почти касались воды. Ее изящное белое кружевное платье и модная шляпка с перьями странно противоречили с фантастической обстановкой. Она была молода и красива, но смертельная бледность покрывала ее нежное личико, а большие, широко открытые глаза глядели безумным, бессмысленным взглядом. К ее юбке прижимались два маленьких мальчика, трех и пяти лет, в богатых костюмчиках, с длинными золотистыми локонами, развевающимися по плечам. Они робко озирались, потихоньку призывая: ‘Милую Дайси. Дорогую маленькую тетю’. Но несчастная ничего не слыхала, ничего не понимала. Очевидно, страшная отрава поразила ее мозг, отняв память и сознание. Она не обратила ни малейшего внимания на наш окрик и не заметила даже, как моя рука дотронулась до ее плеча. Жалобным, дрожащим голосом продолжала она петь какую-то монотонную песенку, машинально удерживая в своей судорожно сжатой руке маленькие ручки испуганных племянников.
— Ее надо поскорей донести до моря, на свежий воздух!.. — закричал я. — Берите обоих детей на руки, капитан Нипен, а я возьму девушку, и бежим поскорее, не то они погибли, да и мы вместе с ними!
Один из мальчиков доверчиво обхватил шею старика, другой лепетал ему что-то непонятное, в чем, однако, ясно выражалась радость. Очевидно, дети узнали старого капитана, но девушка не так легко дала совладать с собой. Внезапно какая-то страшная галлюцинация овладела ею. Она дико закричала и с ужасом бросилась от меня. Хотя я скоро догнал истомленную женщину, но она начала отчаянно отбиваться, умоляя о пощаде. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы, к счастью, слабость, граничащая с обмороком, не сломила сил бедной девушки… Быстро подняв полубесчувственную на руки, я кинулся по направлению к берегу, вслед за капитаном, понимая, что усиливающееся сердцебиение предупреждало меня о том, что каждая минута промедления может быть смертельна.
Не оглядываясь, пробежали мы весь луг. Перед нами уже темнели гранитные скалы, отделяющие нас от моря, от свежего воздуха, от спасения. Я вздохнул облегченно и вдруг остановился, как окаменелый. Нам навстречу неслись дикие крики, бешеные вопли, угрозы и проклятия. Еще минута, и на гребне скал показалась целая группа людей, — нет, не людей, а каких-то чудовищ, озверелых, обрызганных кровью, со свирепо сверкающими, безумными глазами и с ружьями в руках.
— Это разбойники! — с каким-то неестественным хладнокровием проговорил капитан Нипен.
Мое предположение, очевидно, оказалось справедливым. Почтенный мистер Кчерни нашел нужным отослать часть своей команды на берег, должно быть, для сохранения своего пороха. ‘Сонный туман’ покончил с ними вернее всякой картечи!
Старый американец засмеялся. Он мог смеяться в такую минуту! Признаюсь, я взглянул на него с удивлением. Много видел я храбрых людей, да и сам, благодаря Бога, не трус, но никогда во всю свою жизнь не встречал я человека, с большим наслаждением глядящего в глаза опасности, как этот старый морской волк Соединенных Штатов!
Не торопясь, посадил он на землю обоих мальчуганов, заслонил их своей могучей, широкоплечей фигурой и крикнул мне чуть повышенным голосом: — Сюда, ко мне, капитан Бэгг, этих мерзавцев всего двенадцать, как раз по числу зарядов наших револьверов! Нам же не могут быть страшны пули полупьяных зверей… Бог за правое дело!
Почти не целясь, выстрелил я раз и два вслед за храбрым товарищем. Раздался дикий рев, — и четыре негодяя свалились с каменного гребня. В ответ на наши выстрелы раздался целый залп. Одно мгновение стояли мы, ослепленные, окутанные пламенем, дымом, но, видно, Бог, действительно стоял за правое дело: пули разбойников пронеслись над нашими головами.
— Ура, капитан Бэгг! — кричал старый американец, торжествуя, — 4 из 12, осталось 8, да и то полупьяных мерзавцев, вооруженных только ножами, не опасными в дрожащих руках. Вперед! Мы пробьемся между этими злобными животными!
Я бросился вперед, побуждаемый необходимостью, быть может, даже поддерживаемый нервной экзальтацией отравы. Что произошло дальше, я и сам не знаю. Не знаю хорошенько и того, как нам удалось пройти мимо врагов. Знаю только то, что мы очутились по другую сторону скал прежде, чем кто-либо из разбойников смог удержать нас. Затем смутно помню отчаянную погоню, дикие крики и громкую ругань негодяев. Помню какие-то трупы у берега, о которые мы чуть не споткнулись. Помню страшную усталость, исчезающие силы, настигающую погоню и вдруг мягкий свист чего-то тяжелого, промчавшегося над нашими головами и с треском рассыпавшегося по камням… Это была картечь. Но стреляли не с нашей батареи, закрытой скалами, стреляли с яхты мистера Кчерни… Еще раз спас он своих врагов, не желая и не подозревая этого. Есть Бог на небе! И пути его недостижимы слабому разуму человеческому!
Перепуганные разбойники остановились на мгновение. Затем быстро повернули, оставив жалобно стонущих раненых, и кинулись в лес, осыпая адскими проклятиями своего начальника.
Мы были спасены! Я чувствовал, как дрожат мои ноги, как руки отказываются нести тяжелое тело бесчувственной девушки. Но уже к нам навстречу бежали Питер Блэй и Сэт Баркер, привлеченные криками разбойников и звуками выстрелов. Спустя минуту мы уже сидели в лодке и с восторгом вдыхали живительный морской воздух, медленно приводивший нас в нормальное состояние.
От Питера мы узнали, что к тому месту, где мы вышли на берег, не приставала ни одна лодка. Очевидно, разбойники, числом около 20, высадились где-нибудь выше и, идя по берегу, нечаянно наткнулись на нас. Их более продолжительное пребывание на земле объясняло и то, что 8 человек свалились еще раньше нашей встречи с их товарищами. На эти-то бесчувственные тела мы и наткнулись, спускаясь к морю… Остальных разбойников ожидала не лучшая участь! Не успели мы отплыть несколько сот футов от берега, как на яхте мистера Кчерни опять вспыхнуло пламя, и тяжелое ядро грузно шлепнулось в воду, не долетев до нас.
— Ого! Он не унимается. Уж не принимает ли он нас за милых подчиненных? За такое оскорбление его следовало бы на дуэль вызвать! — шутливо заметил Питер Блэй, направляя лодку под тень береговых скал, где она уже не могла служить целью для выстрелов неприятеля.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Окончание шестидесяти часов.

У берегов Кеннского острова. Тогда же, после полуночи.
Мы не решались вернуться домой до тех пор, пока существовала хоть какая-нибудь надежда спасти еще кого-либо из несчастных пассажиров погибшего судна. Медленно продвигалась наша шлюпка на возможно близком расстоянии от берега, и с напряженным вниманием прислушивались мы все к каждому звуку, ежеминутно ожидая, не долетит ли до нас призывный крик просящего о помощи. Но скоро до нашего слуха перестали доноситься даже дикие завывания и отвратительные проклятия подчиненных мистера Кчерни, очевидно, уже засыпавших под влиянием ужасного тумана.
Окинув последним пытливым взглядом остров смерти, как бы застывший в очарованном молчании теплой южной ночи под покровом своего ужасного золотисто-зеленого тумана, я скомандовал: ‘назад!’ Шлюпка наша, как птица, понеслась по волнам, и все облегченно вздохнули, когда свежий морской воздух унес последние испарения ядовитого берега, оставшегося за нами грозной призрачной массой, точно таинственный маяк, остерегающий неосторожного плавателя от приближения к гибели. Не успели мы выехать из тени прибрежных скал в ярко освещенную луной полосу моря, как выстрелы стали чаще и опаснее. Ядра начали падать ближе, и одно из них упало в воду в двух шагах от нас, окатив сидевшего на корме Питера целым фонтаном брызг. К счастью, эта опасность уменьшалась по мере приближения к нашей крепости. Уже я мог разглядеть в бинокль стоящего на верхней площадке старого француза, седая грива которого развевалась на ветру и казалась серебряной в волшебных лучах луны. Рядом со стариком стояла стройная молодая фигура Долли Вендта, небрежно опиравшегося на свою любимую пушку, а еще дальше виднелась грациозная темная тень, в которой мое сердце сразу узнало мисс Руфь. О, дорогое прелестное создание! Она не сводила своих чудных синих глаз с того места, где скрылась наша шлюпка и где, по ее мнению, она должна была вновь появиться, возвращаясь домой.
Увы, ее молитва не могла предотвратить последней опасности. Принужденные поисками на берегу, мы неосторожно приблизились к яхте Кчерни настолько, что передовые лодки разбойников могли заметить нас. Подобно стае голодных волков, мимо которых пробегает раненый олень, пустились они за нами в погоню. Погоня эта не особенно смутила нас, так как мы были уверены в том, что им никогда не удастся догнать нас раньше, чем мы очутимся под прикрытием нашей пушки. Питер Блэй даже громко расхохотался, видя отчаянное старание разбойников, гребущих изо всех сил! Он не переставал сыпать ирландскими прибаутками, называя их ершами, затеявшими ловить щуку в море. Он забыл, что у ерша есть щетина, как у щуки зубы. На нашей батарее уже наводили орудие на передовую лодку разбойников. Я ясно видел, как Долли Вендт поспешно распоряжался, как вдруг один из негодяев, преследующих нас, поднял ружье. Раздался выстрел, и наш правый гребец громко вскрикнул, схватившись за грудь. Пуля попала ему прямо в сердце. Несчастный судорожным движением вскочил на ноги, зашатался и свалился в море, прежде чем кто-либо успел удержать его. Мы все ахнули, но было уже поздно! Труп бедного американца, как ключ, пошел ко дну. Вторая жертва сложила свою голову в защиту справедливого дела… Однако этим и окончилось дело, — мы без дальнейших приключений возвратились домой.
Понедельник. Шесть часов утра.
Я не мог заснуть и опять сменил часового на площадке. Только на этот раз на часах стоял старик Оклер, не захотевший уходить отдыхать.
— Я не устал, капитан Бэгг, — спокойно сказал он, — и если позволите, предпочитаю остаться с вами. Какое-то смутное предчувствие подсказывает мне, что сегодня надо ожидать чего-то нового, и это не дает мне покоя!
— И мне тоже, добрый друг! Я сам не знаю чего, но с минуты на минуту я жду чего-то. Быть может, окончания сонного времени! — отвечал я, вопросительно оглядывая берега острова.
— Пожалуй, что ждать придется уже недолго! — с внезапной торжественностью перебил меня старик, быстро наводя бинокль на чернеющее вдали судно. — Если я не ошибаюсь, на яхте и на лодках начинается какое-то необычайное движение. Посмотрите сами, капитан Бэгг, у вас глаза помоложе моих!
С понятным волнением схватил я сильный морской бинокль. Действительно, среди шлюпок, окружающих яхту, заметно было волнение. Они, видимо, приготовлялись к нападению. Я даже мог разглядеть, как через борт судна передавали в лодки съестные припасы и оружие. Косые лучи утреннего солнца ярко отражались на блестящих стволах ружей и на широких лезвиях кинжалов. Команда мистера Кчерни приготовлялась к решительной атаке на подводный замок.
Понедельник. Три часа пополудни.
После завтрака собрался военный совет в большой гостиной, на котором все оказались одного мнения. Никто не сомневался в том, что мистер Кчерни должен атаковать нас сегодня и, конечно, не раньше наступления полной темноты.
Измученный несколькими бессонными ночами, я немного заснул после нашего военного совета и был разбужен приятной новостью. Четверо из оставшихся в подземелье разбойников явились с повинной, прося пощады и пищи. Их, конечно, напоили и накормили и заперли, вместе с повинившимися раньше товарищами, в одну из комнат верхнего этажа. Наши пленные пожелали переговорить с Бенно Ренато и просили его передать нам свое желание сражаться с нами заодно. Я послал Оклера узнать действительное настроение этих людей. Он скоро вернулся, уверяя нас в том, что бедняги искренне раскаиваются и желают заслужить свое прощение, защищая подводный замок. Тогда мы решили простить всех шестерых.
Нечего и говорить, что перебежчики рассыпались в выражениях благодарности и клятвах верности. Я немедленно отправил их в машинный зал, а для надзора отрядил двух американцев, которые должны были сменяться каждые два часа, чтобы храбрым морякам не слишком обидно было проводить время в безопасном подземелье, когда товарищи будут сражаться под открытым небом.
Капитан Нипен с тремя товарищами должен был занять важный пост у второго входа и оставаться там как бы в засаде, спрятавшись между скалами и ожидая удобной минуты для того, чтобы появиться в тылу неприятеля в случае, если бы он атаковал исключительно главную площадку, или же не допустить его до вылазки в случае, если мистер Кчерни вздумает разделить свои силы и появиться сразу у обоих входов. Доктор Грэй, в качестве раненого, во-первых, и врача, во-вторых, оставался внизу, вместе с Бенно Ренато, для специальной защиты мисс Руфь и других женщин, из которых часть тоже вооружилась револьверами, ‘на всякий случай’, как весело объяснила мне хорошенькая маленькая мисс Розамунда, блестящими глазками поглядывая на внезапно побледневшего Долли.
Питер Блэй, Сэт Баркер и молодой американский механик должны были оставаться под начальством нашего главного артиллериста, я же не имел определенного поста, чтобы кидаться туда, где понадобилась бы поддержка.
Тогда же. 11 часов ночи.
Вот уже два часа, как мы ждем нападения, два часа, как каждый из нас занял свой пост.
Тогда же. Около полуночи.
Все та же тишина, та же темнота, та же неизвестность!..
Американец матрос улегся на землю подле меня, подложив под голову камень, и спокойно заснул. Долли Вендт тихо перешептывается с маленькой стройной тенью, нежный голосок которой выдает мне мисс Розамунду. Сэт Баркер пристально вглядывается в темноту, неподвижный, как гранитная глыба, с которой сливается его гигантская фигура. Мистер Пинкер, механик погибшего судна, о чем-то мечтает или молится. Один Оклер беспокойно бегает взад и вперед, старясь проникнуть взглядом в непроницаемую темноту. Неужели вся ночь пройдет в этом лихорадочном ожидании? Неужели мистер Кчерни отложил нападение до завтрашнего утра?
Но нет! Слава Богу, конец мучительной неизвестности!.. Полоса пламени внезапно осветила темноту кровавым светом, и десятки пуль затрещали о каменные глыбы. Шестидесятичасовое ожидание окончилось. Теперь судьба наша скоро решится.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Второе нападение на подводный замок.

Первые выстрелы были направлены не на нашу площадку у главного входа. Хотели ли враги отвлечь наше внимание? Думали ли они не найти часовых у входа в нижнюю галерею, — решать не берусь! Но каковы бы ни были их предположения, они не оправдались. Капитан Нипен сторожил не менее внимательно, чем мы, и его предупреждающий окрик долетел до нас вместе с первыми выстрелами.
— За дело, Долли! Десяток добрых картечей разгонит эту сволочь! — исступленно кричал Питер Блэй, помогая поворачивать пушку.
Долли радостно улыбался, приготовляя свое орудие. Храбрый юноша как будто забавлялся опасностью, сопровождая каждый новый заряд веселыми прибаутками. Остальные товарищи молчали в мучительном нервном напряжении. Ужасная темнота страшно затрудняла наше положение. Казалось, все звезды небесные погасли навсегда, так черно было небо, низко нависшее над нашими головами. Шум невидимого моря доносился откуда-то из черной глубины, и когда выстрелы на мгновение освещали мрак, нам казалось, что перед нами открывалась чудовищная черная пасть, готовая поглотить наш крошечный утес.
Первая атака продолжалась недолго. Очевидно, неудачная попытка овладеть неожиданно вторым ходом изменила план разбойников. Их выстрелы прекратились так же внезапно, как и начались. Глубокая тишина снова воцарилась вокруг нас. Только издалека донесся до нас спокойный голос предупреждающего нас капитана Нипена:
— Слушай! Все целы! Берегись! За вами очередь!
И опять тишина, томительная, убийственная тишина среди полной, удручающей душу темноты.
— И в самом деле теперь ваша очередь, Долли! — прошептал я. — Скорей поворачивай орудие к морю. Я чувствую, что главная атака близко!
— У меня все готово! — бодро отвечал наш юный артиллерист. — Не беспокойтесь, капитан, не допустим!
Мистер Кчерни разделил свою флотилию на несколько частей, пытаясь высадиться сразу в различных пунктах. Тогда, конечно, я не знал этого наверно, но инстинкт моряка подсказал мне план разбойников, и я так же, как и все товарищи, догадывался, что первое нападение было сделано только для отвода глаз, и что нам, у главного входа, придется выдержать главную атаку.
Прошло десять-двадцать минут томительного ожидания. Мы стояли наготове, с оружием в руках, и с отчаянным напряжением вглядывались в непроницаемую темноту, окружающую нас. Наконец, до слуха моего долетел слабый звук весел. Страшная близость этого слабого звука удивила бы меня, если бы молодой механик, стоящий рядом со мною, не прошептал мне на ухо:
— Разбойники обернули весла мягкими тряпками. У наших краснокожих научились, должно быть! — Спустя минуту раздалось трение дерева о камень. Очевидно, лодки были уже у самого берега.
— Пора, Долли, не допускай высадки, — громко крикнул я. — Стреляй наугад в темноту! Картечь своих найдет!
Дикие крики нападающих почти покрыли звук первых пушечных выстрелов.
— Вперед, ребята!.. Бей их! Не давай пощады! — ревели хриплые голоса откуда-то снизу, из неведомой глубины. Как будто легион демонов вырвался из преисподней, чтобы наброситься на нас.
Что произошло дальше, рассказывать невозможно! Не забудь, читатель, что мы стояли у самой пушки, как бы в центре огненного круга, буквально оглушенные ревом нашего орудия и непрерывной трескотней ружейных выстрелов. Пули поминутно свистели вокруг нас, сливаясь с дикими воплями нападающих разбойников. В меня стреляли, и я стрелял не соображая, не целясь и не рассуждая, стрелял, повинуясь чисто инстинктивному желанию отвечать выстрелом на выстрел. Из ужасающей темноты, окружающей нас своим непроницаемым покровом, доносились до нас озлобленные завывания и отчаянные стоны. И надо всем этим, заглушая даже металлический гул пушки, звучали последние вопли смертельно раненых, неизменно оканчивающиеся всплеском невидимого моря. Сколько времени продолжалась эта адская перестрелка? Час или минуту?.. Никто из нас не мог решить!.. Мы как бы опьянели от порохового дыма, от грома выстрелов, от криков, стонов и проклятий!..
Разбудила меня ужасная неожиданность. Внезапно, при вспышке выстрела, я увидел врагов на площадке, в непосредственной близости. Надежда мистера Кчерни оправдалась. Разделив свою флотилию, он совершенно верно рассчитывал на то, что мы не сможем помешать высадке на нескольких пунктах сразу и что хоть одной из лодок удастся выкинуть свой экипаж на берег. Так и случилось. Пока мы отстреливались от главных сил и сосредоточили все внимание на одном пункте, с другой стороны к нашей скале тихо подплывала большая лодка. Экипаж ее, вероятно, не без труда вскарабкался по крутому спуску, но разбойникам нечего было бояться опасных встреч. Гул выстрелов и крики сражающихся заглушили бы и более сильный шум, чем приближение осторожных шагов. Я заметил присутствие новых врагов только тогда, когда они уже стояли на площадке, в каких-нибудь 50 шагах от нашей батареи. Кровавый свет выстрелов поминутно освещал своими зловещими вспышками зверские лица, блестящие злобой глаза, судорожно сжатые руки, вооруженные громадными ножами. Разбойников было не менее 12 человек. Нас всех — семеро возле пушки, бессильной на столь близком расстоянии. У меня сердце замерло при виде неожиданной опасности. Сможем ли мы выдержать натиск этих демонов? Всего несколько шагов отделяло их от входа в подземную галерею, где молились о нашем спасении слабые женщины, где спали беззащитные дети. С отчаянною решимостью обратился я к товарищам, стоящим возле меня,
— Долли, голубчик, сбереги орудие во что бы то ни стало и продолжай стрелять по лодкам. Я же попытаюсь сбросить этих негодяев в море. Иначе мы все погибли. Питер, Баркер, товарищи, вы поможете мне, не правда ли?
— За честь сочтем, капитан, — отвечал Питер. — За честь и удовольствие! — Сэт Баркер ничего не отвечал и только приложил руку к голове, на которой уже давно не было фуражки, унесенной вражескою пулей.
— И я с вами, капитан, — решительно крикнул молодой механик. — Я поклялся умереть за мисс Изабеллу!
Мы кинулись на нападающих с безумной отвагой. Я умышленно пишу это слово, сознавая, что только безумные, возбужденные до полной бессознательности люди могли броситься в рукопашный бой четверо против двенадцати на узком пространстве земли, окруженном обрывами, в темноте, не позволяющей разглядеть собственную протянутую руку. Но в эту отчаянную минуту никто из нас не думал о безумии нашего поступка. Мы помнили только то, что появившихся наверху разбойников необходимо было столкнуть в море, иначе они ворвутся на нашу батарею, задавят нас своим числом и доберутся до подземных галерей, где были женщины, где была Руфь. Эта мысль наполняла мою душу какой-то нечеловеческой отвагой. О ком думали мои храбрые спутники, не знаю, но сражались они, как герои, как львы. Сэт Баркер даже не вынул своего револьвера. Схватив за дуло первое попавшееся разряженное ружье, он молотил им, как цепом, кружа тяжелое оружие над головой. И куда опускалась эта тяжесть, там раздавался зловещий треск переломанных костей, там слышались стоны и проклятия. Питер хладнокровно продвигался вперед с револьвером в каждой руке, и каждый выстрел освещал исказившееся лицо падающего человека. Молодой американец бешено размахивал большим охотничьим ножом, сверкающая сталь которого покраснела до самой рукоятки. Что я делал, не помню. Я сражался совершенно бессознательно. В моем мозгу, как маятником, отбивала одна мысль: — ‘Надо очистить площадку, надо спасти мисс Руфь!’ — и четыре честных человека восторжествовали над 12-ю разбойниками.
И мы очистили площадку! С поражающей быстротой, точно во сне, куда-то исчезли наши противники. Непрерывно раздавалось громкое шуршание человеческих тел, обрывающихся и ползущих вниз, вместе с камнями, за которые тщетно пытались ухватиться коченеющие руки. Вслед за тем слышался громкий всплеск волн над свалившимся трупом, и на площадке оставалось одним врагом меньше. А пушка продолжала стонать, осыпая картечью лодки пытающихся пристать, пользуясь диверсией и произведенной счастливой высадкой товарищей. Металлический рев выстрелов покрывал крики и проклятия наших врагов и, казалось, заглушал своим могучим голосом всякий страх, всякую мысль, кроме одной, гвоздем засевшей в мозгу.
Надо очистить площадку. Надо спасти мисс Руфь!
Страшная боль в плече заставила меня вторично очнуться от опьянения битвой. Передо мной стояла высокая, темная фигура с высоко поднятым топором. Злобное смуглое лицо мелькнуло и исчезло, освещенное мгновенно потухшей вспышкой выстрела. Воспользовавшись тем, что внезапная боль заставила меня выронить оружие, высокий разбойник обхватил меня своими длинными, мускулистыми руками. Ноги мои поскользнулись в луже крови, и мы оба упали на землю. Но, к счастью, присутствие духа не оставило меня. Я вцепился здоровой рукой в горло разбойника, и мы долго, как змеи, катались по мокрой от крови земле, как вдруг мой враг начал ослабевать. Его руки разжались. Он дико вскрикнул и покатился вниз, все еще пытаясь увлечь меня с собой. Но я успел зацепиться за скалу и повис над бездной. Как во сне, слышал я, как где-то далеко внизу невидимое море плеснуло, закрываясь над упавшим трупом, и на секунду потерял сознание. Дружеская рука помогла мне встать на ноги.
— Победа, капитан Бэгг! Площадка очищена! — кричал чей-то хриплый голос. Не сразу узнал я знакомый ирландский говор Питера. С трудом переводя дыхание, поднялся я на ноги, прошел, шатаясь, несколько шагов и с недоумением оглянулся.
Глубокая тишина заменила страшный шум сражения. Глубокая темнота опять окружала нас. Ни звука на море. Ни звука на земле. Только издалека, со сторожевого поста у первого входа, слабо доносится голос капитана Нипена, охрипший и изменившийся, как и у всех нас.
— Слушай! Все ли целы? У нас все благополучно!
— У нас тоже! Гляди в оба! — прозвучал ответный успокоительный крик Питера.
Медленно, поминутно оглядываясь с каким-то недоверчивым недоумением, вернулись мы на нашу ‘батарею’, так называл Долли Вендт место около пушки, защищенное по возможности скалами.
Глубокая тишина продолжалась. Слабо освещал нас фонарь, горящий около орудия, при свете которого я посмотрел на часы. Было 2 часа ночи. Ужасная битва продолжалась не более полутора часов. Нам они показались вечностью. Молча, не переставая прислушиваться, уселись мы и принялись оглядывать друг друга, все еще не веря тишине, все еще ежеминутно ожидая нового нападения, все еще сомневаясь в том, что мы все здесь, все целы и невредимы. Да, впрочем, целы ли мы? В сущности, совершенно невредимым остался один Долли. Все остальные получили более или менее тяжелые повреждения. Мое плечо страшно болело. Из-под фуражки Питера, надвинутой на самые брови, медленно просачивалась алая кровь и бежала тонкими струйками по его смуглым щекам. Сэт Баркер засунул левую руку между двумя пуговицами куртки, повторяя на все вопросы: — ‘Это пустяки, не помешает еще раз померяться с негодяями!’ Бедный американский матросик сидел, прислонившись к стене, не будучи в силах стоять на простреленной ноге, а шея молодого механика была обвязана окровавленным платком. Старика Оклера вовсе не видно было. Неужели бедняга свалился в море? Сердце мое больно сжалось.
— Собрание инвалидов! — печально проговорил я. — Простите, братцы, я виноват перед вами. Нам не надо было выходить из-под прикрытия, теперь я сознаю это. Тогда же…
— Полно, капитан Бэгг, — отвечал мне из глубины темного угла добродушный голос старого француза. — Вот мы с Бенно и не выходили, а посмотрите на нас! У одного рука прострелена, а другой лежит с пулей в груди. Только мистер Вендт каким-то чудом не получил ни царапины, хотя уж он, конечно, щадил себя не больше остальных!
А кругом все та же тишина. Все то же черное небо над нами, все та же бездна внизу, где шумит невидимое море.
— Неладно это, капитан! — ворчит Питер Блэй. — Ох, неладно! Затевают что-то разбойники. Придумывают какую ни на есть пакость, черт их раздери!
— И я так думаю, Питер. Не станут они откладывать нападение до завтра. Темнота им лучшая помощь. Благодаря темноте, они чуть не ворвались сюда. Они должны возобновить атаку до рассвета. И тогда… Как знать, выдержим ли мы, Питер? Мы все ранены, все устали!
Молча переглядываются храбрые товарищи, молча опускают головы. Наскоро, кое-как перевязанные платками, а то и вовсе не перевязанные раны дают себя чувствовать. Страшная тишина режет нервы после адского шума прошлых минут. Страшная темнота наполняет душу невольным ужасом.
Один Долли Вендт продолжает улыбаться. Его молодая отвага играет со смертельной опасностью, как ребенок с заряженным оружием.
— Мисс Розамунда! — вдруг радостно вскрикивает он.
— Она собственной персоной! — отвечает маленькая француженка, улыбаясь своими розовыми губками. — Я хотела лично убедиться, все ли здесь благополучно, да и молодая леди послала меня просить капитана Джэспера сойти к ней на минутку! — говорит она, с кокетливой скромностью опуская глазки, но нежный взгляд этих блестящих глазок исподтишка направляется на красивое лицо нашего молодого товарища и выдает тайную цель ее появления среди грязных, закопченных и окровавленных моряков.
— Идите, капитан! — упрашивает меня Питер. — Ваше плечо опаснее моей расцарапанной морды. Да и ваше присутствие здесь будет нужнее моего, на случай внезапной атаки!
— Идите скорей, капитан! — повторяет хорошенькая француженка, как-то незаметно очутившаяся около пушки, внушающей ей, по-видимому, необыкновенный интерес. — Молодая леди очень беспокоится и запретила мне возвращаться без вас!
Как было не повиноваться такому приказанию? Я быстро спускаюсь с лестницы, не обращая внимания на то, что мисс Розамунда замешкалась наверху, занятая разговором с Долли, который объясняет ей что-то необыкновенно интересное.
Внизу большой гостиной наскоро устроено нечто вроде перевязочного пункта. Все окна наглухо закрыты ставнями, чтобы не пропускать света, могущего послужить маяком нашим врагам. На одном из столов разложены хирургические инструменты, бинты, корпия, стоят скляночки, пузырьки и банки с лекарствами.
— Запасливый человек этот Кчерни! Чего только нет в его подводном замке! Разве птичьего молока здесь не найдешь! Лаборатория и аптека такая, что хоть госпиталь открывай! — весело встречает меня доктор Грэй, наряженный в большой белый фартук и окруженный женскими фигурами, в таких же белых фельдшерских передниках.
Но я ничего не вижу, кроме прелестной, стройной женщины с золотыми косами, кинувшейся мне навстречу и замершей на моей груди.
— О, Джэспер, вы ранены! — шепчет нежный голос, и ясные синие глаза роняют слезу за слезой на мои окровавленные, закопченные порохом руки.
— Успокойтесь, мисс Руфь! — говорит доктор Грэй. — Рана капитана не может быть опасна, раз он на своих ногах спустился вниз. Сейчас мы приведем все это в известность и порядок. Уйдите-ка на минутку, мисс Руфь! Нам придется раздеваться, это во-первых, а во-вторых, не дамское дело смотреть на кровь и раны!
— Ради Бога, доктор, оставьте меня здесь! Я не испугаюсь и не помешаю вам. Подумайте, ведь он за меня сражается, за меня страдает! — упрашивает любимый нежный голос.
Но доктор неумолим, и мисс Руфь печально повинуется, заставив его поклясться, что он позовет ее немедленно после перевязки. Благодаря Бога, рана моя в самом деле не особенно опасна, хотя кость руки и перебита немного ниже плеча, но перелом самый простой, да и рука, по счастью, левая. Искусно забинтованная, она не помешает мне защищаться. На душе у меня весело. Мучительная боль почти исчезла после перевязки. Выпитый стакан вина подбодрил меня, а мысль о том, что мисс Руфь здесь близко, что она страдает за меня, наполняет мою душу счастьем. Я даже удивляюсь, видя, как лицо доктора омрачается.
— Питер Блэй тоже ранен? — спрашивает он меня с видимым беспокойством.
— Да, и американский механик тоже, но, кажется, не опасно! — отвечаю я. Доктор недоверчиво покачивает своей умной седой головой, и его энергичное лицо становится задумчиво.
— Опасно или не опасно, почти безразлично в данном случае, капитан Бэгг! Всякая, даже самая неопасная рана неминуемо ослабляет человека. Теперь вы еще не замечаете этого, но когда пройдет нервное возбуждение, вы сами почувствуете печальную истину моих слов, а с вами и все остальные. Ведь, кроме Долли, у нас нет ни одного человека не раненного. Старик Оклер не может шевельнуть правой рукой, я уже перевязал его, а у бедняги Бенно Ренато пуля засела в груди, около плеча, и как он ни храбрится, но к утру начнется лихорадка. Я уложил его в соседней комнате, под присмотром мисс Целесты. Баркера и американца вы сами видели, а какова рана механика, еще неизвестно. Как же вы будете сражаться в случае нового нападения? Ну, положим, я уже распорядился отослать двух раненых вниз, для присмотра за рабочими в машинном зале. Скажу больше, я уверен, что оставшиеся там люди Кчерни честно помогут нам защищаться. За четырех, по крайней мере, отвечают их жены, оставшиеся с нами. Бедняги искренно раскаиваются, да они и не принимали прямого участия в грабежах, а были частью механиками, частью прислужниками, заманенными на службу к мистеру Кчерни, не зная, какова эта служба. Все это мне объяснили маленькие француженки, прекрасно знающие всех женщин острова. Но все же, даже считая этих людей, число наше слишком незначительно сравнительно с массой разбойников. Плохо придется нам, если они возобновят нападение сегодня ночью!
— Вас ли я слышу, доктор? — раздался знакомый милый голос на пороге гостиной. — Вы ли приходите в уныние преждевременно? Вы, мужчина! Мне ли, слабой женщине, успокаивать вас! Я не боюсь больше ничего. Господь, помогавший нам до сих пор, не захочет оставить нас в последнюю минуту. Верьте этому, и вы будете непобедимы. Не правда ли, Джэспер?
Мисс Руфь говорила с ласковым упреком, со спокойной уверенностью. Что мог я отвечать обожаемой женщине, кроме уверения в готовности отдать свою жизнь ради нее?
Еще час прошел в том же безмолвии. Мы все еще сидим с оружием в руках, все еще прислушиваемся к каждому шороху, все еще с болезненным напряжением вглядываемся в непроницаемую темноту. Пробило три!.. Через два часа наступит рассвет. Доживем ли мы до него? Увидим ли мы еще раз золотые лучи восходящего солнца? Храбрая маленькая француженка уговорила нас съесть по куску холодного мяса и выпить по стакану старого портвейна. Это заметно подбодрило нас всех. Никто из раненых еще не чувствует слабости, предсказанной доктором. Но зато нервное возбуждение достигло высшего предела. Нас бьет лихорадка нетерпения. Скорей бы появились разбойники. Скорей бы решалась наша участь. Все шире открываем мы глаза, стараясь проникнуть сквозь непроницаемую завесу темноты.
И вдруг сзади нас раздается женский крик. Испуганно поворачиваю я голову. Какая-то темная тень скользит вдоль слабо освещенного коридора. Мы не успеваем разобрать, кто это, не успеваем вскочить, как она уже среди нас. Я чувствую скорее инстинктом, чем действительно вижу, как подымается чья-то дрожащая рука, протягивая револьвер в мою сторону. Раздается глухой выстрел, и яркая вспышка освещает окровавленное, истомленное желтое лицо. Злобные косые глаза светятся адским торжеством, широкий рот раскрывается над оскаленными, как у волка, зубами, и раздается дикий насмешливый хохот. Так должны смеяться демоны в аду при виде отданных в их власть грешников. Шипящий голос хрипло кричит ужасные слова, которые я слышу, как во сне, — слышу, не понимая их смысла.
— Желтый шпион отомстил красивому англичанину! — шипит противный змеиный голос с адской насмешкой. — Вы все погибнете! Все потонете, как крысы в море! Вспомните тогда желтого Дентона!
Длинная крючковатая рука опять вытягивается, но я уже не слышу свиста пули. Между мной и Дентоном вырастает маленькая стройная фигурка. С неожиданной силой отклоняет белая женская ручка грубую желтую руку, вооруженную револьвером.
— Берегитесь, капитан Бэгг! Это главный поверенный губернатора! — кричит смелая маленькая француженка, не выпуская руки негодяя, изо всех сил старающегося вырваться.
Но где же нежной, маленькой ручкой удержать мужчину, силы которого удесятеряются отчаянием? Злобно скрежеща зубами, Дентон откидывает бедную девушку в сторону, так что она со стоном падает на землю. Желторожий шпион одним прыжком перепрыгивает через пушку и кидается к обрыву.
— Держи, держи! — кричат испуганные голоса. Питер и Баркер со всех ног кидаются за убегающим. Но уже поздно. Дентона уже нет на площадке. Только камни шуршат под его ногами. Все ниже и ниже раздается этот шум.
— Стреляйте вдогонку негодяю! — кричит кто-то около меня.
Но для этого уже слишком поздно. Желтый шпион уже скрылся в темноте. Он, должно быть, уже у берега невидимого моря. Снизу доносится еще раз его адский хохот и хриплый, злобный, насмешливый голос:
— До свиданья, друзья мои! Плыву к губернатору сообщить ему, что подводный замок сделался жилищем рыб и крабов!
Не успели мы еще оправиться от оцепенения, вызванного этой сценой, не успели сообразить, что значат таинственные угрозы негодяя, как внизу уже раздаются громкие крики женщин.
— Капитан Бэгг! Капитан Бэгг, скорей бегите к доктору! Вода заливает нижние галереи. Желтый Дентон открыл подводный трап и впустил море в наше убежище.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Последний день подводного замка и шайки мистера Кчерни.

Трудно описать впечатление, произведенное этими ужасными словами на наши и без того напряженные нервы. Однако никто не поддался отчаянию, все остались на местах, продолжая сжимать оружие в дрожащих руках.
— Пройдите вниз, капитан Бэгг! — хладнокровно заметил старый американец матрос, боцман погибшего парохода, только что сменившийся с поста в машинном зале. — Узнайте толком, в чем дело, и постарайтесь спасти людей, оставшихся внизу. Очевидно, гибель не так еще близка, если доктор Грэй зовет вас вниз, вместо того, чтобы присылать всех сюда наверх!
— Вы правы, друг мой, — отвечал я, приходя в себя. — Оставайтесь здесь, товарищи, и сторожите внимательнее! Вероятно, уведомленные Дентоном, разбойники не преминут воспользоваться его сообщением и нападут на нас немедленно!
— А я думаю, что негодяю вряд ли удастся доплыть до них, — возразил Питер. — Я сильно сомневаюсь в этом, так как, при всем внимании, я не мог расслышать ни малейшего звука, выдающего присутствие лодок поблизости. По-моему, нападающие удалились, так что желтому шпиону придется проплыть немалое расстояние, прежде чем до них добраться. Ну, а на это у истомленного и раненого мерзавца вряд ли сил хватит!
Я быстро добрался до большой гостиной, по дороге успокаивая бедных женщин, принесших нам известие об угрожающей опасности. Доктор Грэй уже распоряжался со своей обычной спокойной храбростью и осторожной осмотрительностью опытного полководца. Рядом с ним стояла мисс Руфь, бледная, но спокойная и улыбающаяся. И эта улыбка всеми обожаемой молодой женщины имела какое-то магическое влияние на каждого приближающегося к ней, внушая новое мужество и пробуждая новые надежды.
— Доктор, неужели это правда? — спросил я, пока он наскоро отдавал какие-то приказания женщинам. — Неужели нет спасения? Неужели нельзя остановить воду и исправить повреждение?
Он отвечал ровным и твердым голосом:
— Исправить повреждение невозможно, потому что никто не знает, где оно находится. Я спрашивал Оклера, Ренато и людей, работающих в машинном зале. Все они знали о существовании какого-то таинственного механизма, с помощью которого мистер Кчерни мог, в случае желания, затопить все этажи, но где находится этот механизм, никто не знает. По всей вероятности, в одной из глубочайших галерей, в каком-либо из нежилых помещений!
— Но, Боже мой, доктор, тогда мы все погибли! И прежде всего погибли люди в машинном зале. А наш сторожевой пост у второго входа? Ведь подземное сообщение прервано, раз нижний этаж затоплен. Бедный капитан Нипен! Что же с ним станется?
— Не отчаивайтесь, дорогой друг, дело еще не так плохо! — перебила меня мисс Руфь со своей героической улыбкой. — Иначе мы с доктором не были бы так спокойны. К счастью, один из работавших в машинном зале заметил Дентона, пробегавшего по главному коридору, и расслышал его угрозу. Поняв его ужасное намерение и не имея возможности остановить негодяя, быстро скрывшегося в темном лабиринте нижних, почти не исследованных этажей, этот человек все таки успел предупредить своих товарищей и сообщить нам об угрожающей беде. Таким образом, мы можем принять некоторые меры предосторожности и сохранить надежду. В настоящее время все мужчины, работавшие в машинном зале, так же как и женщины, под руководством старого Оклера заняты переноской необходимейших запасов из нижних галерей. Все железные двери, разделяющие этажи почти непроницаемыми перегородками, накрепко заперты, что должно сильно задержать наводнение. Судя по тому, что вода еще не вполне затопила даже машинный зал, можно быть уверенным, что она будет подыматься очень медленно и, во всяком случае, не дойдет до верхнего этажа раньше суток. А в сутки мало ли что может случиться!
Доктор одобрительно кивнул головой, продолжая речь мисс Руфь своим спокойным голосом: — Кроме того, мы можем продержаться довольно долго на нашей площадке, недоступной самым сильным приливам, раз у нас останутся запасы воды и пищи. За нашими же друзьями, к нижнему входу, можно будет проехать на лодке, когда рассветет. Только бы негодяи не воспользовались темнотой и не повторили нападения!
— Не бойтесь этого, — решительно перебила мисс Руфь. — Мне говорит внутреннее чувство, что нападение не повторится и что все наши приключения окончатся скорее, чем мы думаем!
И опять потянулись бесконечные, томительные минуты. Опять сидим мы близ заряженной пушки, сжимая оружие усталыми руками, опять напряженно вглядываемся в темноту, ставшую еще непроницаемее при приближении рассвета. Опять кругом нас мертвящая тишина. Господи, неужели эта ужасная ночь огласилась звуками выстрелов. Мы встрепенулись, вскочив на ноги и остановившись в недоумении, не понимая, откуда доносились эти далекие выстрелы.
— Стреляют где-то около западного берега! — заметил Долли.
— Там, где разбилось наше бедное судно! — прибавил американец-механик.
— Что бы это значило? — удивленно спрашиваю я, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Мне кажется, что я догадываюсь! — отвечает мне на ухо знакомый голос старика-француза. — Мне кажется, что эти далекие выстрелы возвещают нам спасение. Но я не смею громко говорить об этом, чтобы не возбудить надежды, может быть, ошибочной!
Отдаленные выстрелы скоро прекратились. Опять мертвая тишина… опять непроглядный мрак… опять томительное ожидание… О, Господи, неужели эта ночь никогда не окончится?.. Неужели спасительное солнце никогда не разгонит этого наводящего ужас мрака? Слабость, предсказанная доктором, начинала овладевать ранеными. Мучительная жажда не давала нам покоя. Лихорадочные видения заставляли нас поминутно вздрагивать… Нам чудилось, что непроглядная тьма наполнена разбойниками, чудились таинственные ужасы там, внизу, в невидимой клокочущей воде. А минуты тянутся бесконечной чередой. Усталую голову невыносимо ломит… Раны болят… Страшные видения мелькают перед воспаленными глазами… И вдруг… яркий свет, и прелестное кроткое лицо обожаемой женщины…
— Не бойтесь, друзья мои, — говорит нежный голос, кажущийся больной душе голосом ангела небесного. — Нападения не будет больше! Сейчас 4 часа. Уже светает, ужасная ночь кончилась! Разбойники оставили нас в покое!
Нежные, ловкие руки заботливо подносят что-то прохладное, кислое и вкусное к запекшимся губам, заботливо укладывают раненых на мягкие подушки, заботливо покрывают теплыми одеялами.
— Спите, друзья мои, — ласково говорит спокойный, твердый голос доктора Грэя. — Скоро светает. Ночь кончилась. Опасность миновала. Засните часок-другой, бедные раненые. Мы, здоровые, покараулим за вас. Не бойтесь, оружие у вас под рукой. При первом выстреле вы будете на ногах!
Никто из нас не в силах сопротивляться ласковым, дружеским рукам. С наслаждением вытягиваемся мы на импровизированных постелях, здесь же, около заряженной пушки, и последний взгляд наших закрывающихся глаз падает на светлую полоску на востоке. Ночь окончилась. Мы в самом деле отбили нападение разбойников.
С радостным сознанием засыпаю я крепким и укрепляющим сном.
Проснулся я от веселых восклицаний… Мои раненые товарищи еще спали, и только доктор Грэй стоял на площадке, опираясь на плечо Долли Вендта и внимательно рассматривая в бинокль поверхность моря. Солнце стояло уже довольно высоко, и его косые лучи золотили далекую синеву моря, освещая умное и энергичное лицо доктора каким-то особенно мягким светом. Долли Вендт чуть не прыгал от радости, громко повторяя:
— Нигде нет! Яхта исчезла!.. Разбойники в самом деле бросили осаду и ушли искать счастья в другое место!
Я вскочил на ноги и бросился к обрывистому берегу. В ту же минуту к нам донесся голос капитана Нипена со сторожевого поста у первого входа.
— Слушай! Яхта исчезла! Все ли благополучно?
Дрожащими руками схватил я бинокль и навел на то место, откуда вчера еще разбойничье судно посылало нам свои убийственные выстрелы. Обгорелые остатки несчастного парохода еще виднелись между подводными скалами, но от яхты Кчерни не осталось и следа. Очевидно, разбойники воспользовались темнотой ночи, чтобы удрать незаметно.
— Скатертью дорога, — философски заметил Питер Блэй, протирая заспанные глаза. — От одного врага избавились, теперь можно и о морском нашествии подумать на свободе!
Эти слова старого ирландца напомнили мне об угрожающей нам опасности наводнения. С беспокойством принялся я расспрашивать доктора о положении дел в нижних галереях.
— Не волнуйтесь преждевременно, капитан, — успокаивал меня почтенный ученый. — Мистер Кчерни недаром был великим механиком. Его железные двери настолько задерживают воду, что наши женщины могут еще спокойно оставаться в верхних комнатах, по крайней мере, до завтра, — до полуденного прилива!
— А что дальше? — безнадежно спросил я, печально опуская голову.
— Дальше что Бог даст, — спокойно отвечал ученый. — Отчаиваться преждевременно, во всяком случае, не следует. Мы с вами и из худших положений выходили невредимыми капитан Бэгг! Не забудьте того, что мы успели спасти некоторое количество припасов и пресной воды и, следовательно, можем спокойно прожить несколько дней на этой скале. Там, Бог даст, окончится сонное время или какое-нибудь проходящее судно подберет нас! Мало ли что может случиться за несколько дней!
— А что капитан Нипен? Знает ли он о неминуемой гибели подводного замка?
— Ожидая нападения разбойников, мы не считали нужным, да и не имели возможности предупредить его. Теперь же, когда до наших товарищей можно добраться на лодке, не рискуя натолкнуться на врага, я уже распорядился отправить за ними нашу шлюпку. Вот она уже около их скалы. Через десять минут капитан Нипен будет здесь, с нами!
— И вы думаете, что разбойники в самом деле ушли? — все еще недоверчиво допытывался Питер. — Неужели они были так глупы, что ушли, не воспользовавшись сообщением желторожего негодяя? Ведь это было бы сущим идиотизмом с их стороны!
— Их уход доказывает мне только, что вы были правы, предполагая, что Дентон пойдет ко дну раньше, чем успеет доплыть до своих товарищей. Очевидно, мистер Кчерни никогда не узнает об услуге, оказанной ему его верным слугой!
Через полчаса мы все опять сидели за столом, в большой столовой, за последним завтраком в подводном замке. Не без грусти глядел я на роскошное убранство комнаты, на картины и зеркала, на дорогую мебель и на бесчисленные произведения искусства, обреченные на неминуемую гибель… Вода уже затопила машинный зал и дошла до первого перекрестка… Через шесть, много десять часов она дойдет до верхнего этажа, и ничто уже не сможет остановить ее победоносного напора… Несмотря на это, мы не поддавались отчаянию.
Вдруг сверху прибежал старик Оклер, остававшийся в качестве часового вместе с бывшим боцманом погибшего ‘Колокола’.
— Капитан Бэгг, капитан Нипен! — кричал он, запыхавшись. — Скорее пожалуйте наверх! К нам приближается лодка разбойников!
— Опять разбойники! — вскрикнули женщины бледнея, но старый француз поспешил успокоить их:
— Не волнуйтесь, mesdames. Разбойников не много. Всего одна лодка, и, кажется, без враждебных намерений!
— Во всяком случае, пусть дамы остаются внизу! — решил доктор Грэй тем спокойным и уверенным голосом, которому никто не решается противоречить. — Мы же пойдем посмотрим, в чем дело, и пришлем вам немедленно известие!
Выйдя на площадку, я скоро убедился в истине предположения старого француза. Подплывавшие к нам разбойники, очевидно, не имели неприязненных намерений, несмотря на то, что были вооружены. Истомленные, окровавленные, бледные, они жалобно кричали, прося пощады и умоляя дать им пищи и воды — прежде всего воды. Несчастные умирали от жажды. От них мы узнали, что яхта Кчерни исчезла совершенно внезапно, умышленно или нечаянно забыв их лодку, не успевшую подплыть вовремя. Всех оставшихся было человек восемнадцать и почти все раненые. Тут только мы увидели, с каким страшным успехом работала наша картечь прошлого ночью. Положение этих брошенных было действительно жалкое, и сердце у меня сжималось, видя их измученные лица и слыша их отчаянные просьбы.
Но как помочь им? Впустить 18 вооруженных разбойников к себе на площадку было более чем рискованно. Они могли осилить нас для того, чтобы завладеть нашими запасами. Поделиться с ними водой и пищей — казалось проще, но сообщение доктора Грэя удержало меня и от этого великодушного решения.
— Не забывайте, капитан Бэгг, — серьезно прошептал мне ученый, — что резервуары с водой и опреснитель в машинном зале были затоплены прежде всего, так что мы успели сохранить весьма незначительное количество воды. Ее хватит на два, много на три дня! Отдавая часть этого запаса, мы рискуем жизнью наших женщин и детей!
Он был прав, конечно, но, Боже мой, как ужасны были крики и мольбы несчастных, изнемогающих от жажды, вдвойне мучительной для раненых. А солнце, как нарочно, пекло невыносимо, несмотря на легкие облака, поминутно пробегающие по небу. От моря подымался какой-то легкий туман, насыщая воздух теплой влажностью, расслабляюще действовавшей на нервы. Нам, заботливо перевязанным, сытым и отдохнувшим, тяжело становилось в этой удушливой атмосфере. Каково же было этим несчастным, раны которых, кое-как завязанные платками и разорванными рубашками, должны были невыносимо болеть, этим несчастным, не пившим и не евшим со вчерашнего утра?
Молодое сердце Долли первое не выдержало ужасного зрелища. Со слезами на глазах подошел он ко мне с просьбой позволить ему передать беднягам хоть маленький бочонок воды.
— Я от своей порции лучше откажусь, капитан, благо меня Бог уберег от малейшей царапины. Но я не могу вынести стонов и криков этих бедных раненых!
Мы не могли отказать доброму мальчику — и только молча кивнули головой в знак согласия.
— Не высаживайтесь! — поспешно крикнул Долли вниз, в лодку, стоящую на расстоянии всего нескольких десятков шагов от берега. — Впустить вас наверх мы не можем. А водой и пищей поделимся, насколько сможем. У нас самих немного осталось, к несчастью, мы находимся в положении, немногим лучше вашего, бедные люди!
В ответ на эти ласковые слова на лодке совершенно неожиданно раздались ругательства.
— Проклятые лжецы, сами катаются, как сыр в масле, а нас оставляют издыхать, как собак, — грубо крикнул один из разбойников, разряжая свое ружье, почти не целясь. Результат этого выстрела на столь близком расстоянии был ужасен. Пуля пробила грудь одному из сдавшихся прислужников мистера Кчерни и застряла в плече стоящего за ним американского механика
— Проклятые душегубы! — с негодованием крикнул капитан Нипен. — Картечью их, мистер Вендт! Потопите анафемскую шайку!
Но ошеломленный юноша не успел исполнить жестокого приказания озлобленного старика, как наказание уже постигло убийцу. Его собственные товарищи накинулись на него с негодованием. В то время как одни с ругательствами столкнули его в море, другие быстро выкинули за борт свое оружие, не переставая уверять нас в своей невинности и упрашивать не вымещать на невинных преступление одного негодяя.
Мучительное недоумение опять овладело нами. Жалость боролась с осторожностью. Мы буквально не знали, на что решиться!.. Но сама судьба разрешила наше сомнение. Нетерпение несчастных не позволило им дожидаться окончания нашего совещания. Кому-то из них пришла в голову смелая мысль добраться до нашей площадки сзади, по скалам, верхушки которых начали появляться из воды благодаря наступающему отливу.
С лихорадочной поспешностью обогнула лодка разбойников оконечность мыса и направилась к линии подводных скал, соединяющих нашу площадку с возвышенностью, на которой находился второй вход подземной галереи. Скалы эти не представляли сплошной линии, а выступали из воды отдельными вершинами, разделенными более или менее глубокими и широкими пространствами воды. С некоторою ловкостью, перепрыгивая с одного камня на другой, можно было добраться до нашей площадки. Мы не сомневались в том, что отчаянным людям, предпринявшим это опасное путешествие, их план удастся, но все же не решались помешать им.
Но, видно, сам Бог осудил людей, всю жизнь проживших среди убийств и грабежей, осудил на смерть, ужаснее которой не могла бы придумать фантазия самого жестокого человека. И теперь еще я содрогаюсь, вспоминая о последних минутах последних членов шайки мистера Кчерни.
С понятным волнением следили мы за их движениями. Довольно легко выскочили они из лодки на широкую, плоскую вершину ближайшего подводного камня и еще легче перескочили на следующий, отделенный всего пятью или шестью шагами от первого. Но дальше надо было пройти чуть не по пояс в воде, так как выдающаяся вершина следующей подводной скалы отделялась уже большим пространством воды — шириной в несколько сажен. Перепрыгнуть через такую ширину было совершенно невозможно, но можно было пройти вброд через неглубокую воду. И разбойники, не задумываясь, так и решили. В бинокли мы видели, что они ничем не рискуют, так как под прозрачной водой чернелась сплошная каменная глыба. Шага два-три сделали передовые по этой черной глыбе почти по пояс в воде. Остальные кинулись за ними с разбега, спеша добраться до сухого места. Как вдруг случилось нечто невероятное. Черная каменная глыба внезапно шевельнулась под ногами бегущих людей, шевельнулась и исчезла в воде. Вместо нее появилась на поверхности моря громадная голова чудовища с кроваво-красной пастью и с жадными немигающими зелеными глазами. Адской злобой сверкали эти ужасные глаза перед испуганными, попадавшими в воду разбойниками. Раздались крики ужаса. Мы все невольно ахнули, узнав отвратительную морду морского черта. Но что же мы могли сделать? Еще не умолк наш крик, как из воды высунулся громадный хобот и обвился вокруг плеч одного из несчастных. Остальные пробовали спастись, карабкаясь на скалы, цепляясь один за другого, скользя на мокрых камнях и сталкивая друг друга в бездну. А в этой бездне ждала их ужасная гибель. Казалось, океан прислал сюда всех мрачных обитателей своих. Все пространство между скалами как в котле кипело! Перед нашими испуганными глазами мелькали ужасные щупальца и раскрывались чудовищные пасти, в которых один за другим исчезали несчастные, обезумевшие от ужаса люди. Кровь из перекушенных человеческих членов быстро окрасила воду, но из этого кровавого моря продолжали высовываться страшные лапы морского черта, отвратительные щупальца гигантских осьминогов, бездонные пасти зловещих акул. Ни один из несчастных не спасся. От шайки мистера Кчерни никого не осталось. Страшные стражи ‘подводного замка’ поглотили последних верных слуг его хозяина. Бледные, дрожащие, едва дыша, глядели мы на страшную казнь разбойников, и волосы шевелились от ужаса на наших головах. Громкие рыдания заставили меня придти в себя. Упав на колени, молились оставшиеся в живых прислужники мистера Кчерни, благодаря Бога за свое спасение и проклиная свою прошлую жизнь. В искренности их клятвы оставаться честными людьми трудно было сомневаться после ужасного урока, полученного ими.
Около 4 часов пополудни тяжелые серые облака заволокли все небо. Жара становилась все невыносимее, хотя лучи солнца уже не могли пробиться сквозь серую пелену туч.
Еще через час начался дождик. Сначала редкими, крупными каплями, потом все быстрее и быстрее, вскоре целыми потоками зашумела небесная вода по каменному грунту нашей скалы.
Старый Оклер. весело прибежал к мисс Руфь с этим известием.
— Конец сонному времени, миледи. Оно всегда дождем кончается!
Мисс Руфь набожно подняла глаза к небу. — Пора было, Джэспер! Доктор Грэй только что объявил нам, что вода прорвалась во второй этаж. К завтрашнему приливу здесь уже дышать будет нечем!
— К утру мы уже будем на берегу, дорогая моя! Господь сжалился над нами. Наши испытания окончились! — радостно отвечал я, прижимая к губам маленькую ручку любимой женщины. Еще раз мы были спасены, и на этот раз окончательно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

В которой кончается ‘сонное время’ и наши приключения.

К рассвету мы были уже на острове, совершенно очистившемся от смертельных паров. Опять все сияло и смеялось в золотых лучах тропического солнца. Опять кругом благоухали роскошные цветы и щебетали пестрые птички. Из всей шайки мистера Кчерни в живых осталось всего 7 человек, бывших с нами в подводном замке, да Бенно Ренато. С ними вместе съехал и я первым на берег, чтобы разыскать и похоронить многочисленные трупы, вид которых не должен был омрачать женщин, ожидавших нас в полузатопленном подводном замке. По счастью, оказалось, что эту тяжелую задачу еще ночью исполнили немногочисленные туземцы, которых мистер Кчерни нашел и молча терпел на своем острове, зная, что бедные и робкие маори не могут никому рассказать подробностей его ужасной жизни. Странно действует ядовитый туман на этих медно-желтых людей. Он не убивает их, как европейцев, а только погружает в летаргический сон, совершенно так же, как и животных. С наступлением ‘сонного времени’ туземцы — мужчины, женщины и дети — засыпают где попало и как попало и спят непробудным, крепким сном по две-три недели и даже более, не чувствуя ни голода, ни жажды.
С прекращением ‘сонного времени’ все спящие люди, животные и птицы просыпались голодные и ослабшие, но совершенно здоровые и принимались за прерванные занятия как ни в чем не бывало.
Только одного человека не посмели эти робкие туземцы выбросить в море без дальних церемоний, как других, в пищу акулам. Дрожа от страха, привели они всем известного и всеми любимого Оклера к тому месту, где лежало недвижимое и холодное тело страшного ‘губернатора’. Взволнованный старый француз прибежал за мною. Молча стояли мы с доктором над безжизненным телом, молча глядел я на красивое, бледное лицо гениального человека, сумевшего завладеть сердцем мисс Руфь. Мучительная ревность, терзавшая меня, пока он был жив, угасла при виде мертвого, и искренняя жалость к погибшему таланту наполнила мое сердце. Как мог дойти столь богато одаренный человек до таких преступлений?
— Мисс Руфь не должна видеть его! — прошептал мне старый француз на ухо. — Но эта смерть для нее большое счастье, и для вас также, капитан Бэгг. Теперь уже никто не помешает вам любить друг друга!
Добрый старик прочел в наших сердцах раньше нас самих. После краткой, но горячей молитвы мы зарыли труп Эдмунда Кчерни под тенью стройной пальмы в его любимом лесу. Но скрыть его смерть от мисс Руфь нам все-таки не удалось. Она скоро заметила мою задумчивость, волнение доктора и смущение старика-француза и сразу догадалась, в чем дело. Ни слова не сказала она о покойном и только вопросительно взглянула на меня. Я молча опустил голову… Она глубоко вздохнула и набожно подняла глаза к небу. Губы ее шевелились в беззвучной молитве. Затем она отерла слезы с прекрасных глаз и с внезапной решимостью протянула мне обе руки.
— Теперь я свободна, Джэспер. Я могу быть твоей, если ты захочешь назвать своей женой вдову Эдмунда Кчерни!
Хотел ли я? Да я десять жизней отдал бы за это счастье. Должно быть, она прочла этот ответ в моих глазах, так как вся вспыхнула и спрятала свое прелестное зардевшееся личико на моей груди.
Весело проходили дни в обществе очаровательных молодых женщин, скоро позабывших прошедшие волнения. Молодость и любовь все поглотили своим всесильным блеском. Мисс Розамунда и Долли, молодой американский механик и дочь капитана Нипена, Бенно Ренато и мисс Целеста были так счастливы, что всех заражали своею веселостью. Даже печальная мисс Дайси, потерявшая брата и невестку, начинала оправляться от перенесенных страданий и находить утешение в ласках хорошеньких мальчиков, спасенных ее самоотвержением.
На четвертый день нашего возвращения на берег мисс Руфь внезапно взяла меня под руку и увлекла подальше от других, на самый берег моря.
— Джэспер, — заговорила она решительно, — я хочу переговорить с тобою об очень важных вещах. Ты знаешь, я была богата. Надеюсь, что и теперь еще мое состояние не вполне растрачено покойным. Нет, нет, не перебивай меня! Я знаю, что ты хочешь сказать. Знаю, что, останься я нищей, ты бы все-таки любил меня. Знаю и то, что ты никогда не пожелал бы воспользоваться миллионами, добытыми грабежами и убийствами!
Я молча поцеловал руку любимой женщины, не отвечая на слова, которые для каждого честного человека сами собой были ясны.
Моя дорогая невеста продолжала говорить своим нежным, мелодичным голоском:
— Если бы было возможно возвратить награбленные миллионы тем, у кого они отняты, то дело уладилось бы очень просто. Но, увы, Джэспер, почти все ограбленные уснули навсегда на этом ужасном берегу!
— Да ведь и богатства Эдмунда Кчерни покоятся также на дне океана! — перебил я.
Но мисс Руфь лукаво улыбнулась в ответ.
— Не все, Джэспер! Я ведь недаром практическая полуамериканка! Я слишком уважаю деньги, или, вернее, ту пользу, которую они могут принести, чтобы позволить бесследно погибнуть громадным капиталам. Пока вы спасали нас от врагов, я занялась спасением миллионов мистера Кчерни, и это отчасти удалось мне. Конечно, мы с тобой не воспользуемся никогда ни одним шиллингом из этих денег, но мне кажется, что я облегчу участь погибшего, если употреблю награбленное им золото на добрые и полезные дела, и прежде всего на вознаграждение потерпевших и увлеченных им жертв!
Я мог ответить на это великодушное предложение только восторженным поцелуем.
На десятый день нашего возвращения на берег нас принял на борт проходивший мимо американский военный корабль ‘Гаттерас’.
От офицеров ‘Гаттераса’ узнали мы, что несколько дней тому назад судно их встретило на море обломки какого-то, очевидно, сгоревшего парохода и даже подобрало опасно раненного матроса, уцепившегося за большую доску. Несчастный умер через несколько часов, но все же успел рассказать о гибели яхты ‘Мангатан’ капитана Эдмунда Кчерни, загоревшейся по неосторожности перепившейся команды. В журнал военного корабля была занесена со всеми обычными формальностями смерть мужа мисс Руфь Белленден. Ничто уже не препятствовало его молодой вдове переменить имя и сделаться женой капитана Джэспера Бэгга, автора этого правдивого и бесхитростного рассказа.
Пембертон Макс
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Бриллиантовый корабль, Пембертон Макс, Год: 1902
  2. Железный пират, Пембертон Макс, Год: 1902
  3. Морские волки, Пембертон Макс, Год: 1902
  4. Беатриса в Венеции, Пембертон Макс, Год: 1907
  5. Соленое озеро, Бенуа Пьер, Год: 1921
  6. Дитя из слоновой кости, Хаггард Генри Райдер, Год: 1916
  7. Пожиратели огня, Жаколио Луи, Год: 1887
  8. Грабители морей, Жаколио Луи, Год: 1890
Электронная библиотека