Подвиг Овечкина и Щербины за Кавказом, Бестужев-Марлинский Александр Александрович, Год: 1837

Время на прочтение: 5 минут(ы)

А. А. Бестужев-Марлинский

Подвиг Овечкина и Щербины за Кавказом

Опальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология: В 3 т.
Ставрополь: Изд-во СГУ, 2010. — Т. 1.
За непрестанные набеги и разбой Сурхай-хана Казикумыкского русские, чтобы положить сему преграды, завладели частью подвластных ему гор в 1820 году, в январе, когда г. Ермолов громил возмутившихся акушинцев. Сурхай-хан скликал к себе своих воинственных кумыков, аварскую вольницу и с десятитысячным полчищем хлынул к крепостце Чирахской {Она отстоит от Кубы и Дербента верст около ста двадцати к западу. (Прим. автора.)}, охраняемой ротою Апшеронского пехотного полка, не сомневаясь, что он возьмет ее, уничтожит другие и очистит от русских ханства Куринское и Казикумыкское.
Штабс-капитан Овечкин, которому вверено было это передовое укрепление, наступившее пятой на громады Кавказа от востока, видел мятежное волнение в самом селении, сведал о восстании окрестных и собрал роту свою в крепостцу, грозящую с утеса Чираху. Надобно сказать, что селение Чирах сгромождено по скатам гор, на берегах двух буйных, ревучих речек, которые, сливаясь в средине оного, образуют поток Чирах-чай. Вблизи крутыми валами летают холмы, кругом уходят за облака нагие хребты, изрытые ущелиями.
Чуть зимняя заря облила своей воздушной кровью снежные темена гор, будто вестника крови, готовой пролиться, — толпы лезгин с диким воплем со всех сторон окружили крепость… Сажен пятьдесят ниже ее, на обрыве скалы, облепленной домами, стояла мечеть с минаретом, обращенная в хлебный магазин, и тридцать человек апшеронцев, защищавшие этот магазин, первые приняли на себя огонь врагов и первые пали от их безумной злости, отстреливаясь до последней минуты, защищаясь штыками до последнего вздоха. Мечеть была взята приступом, и с вершины минарета посыпался убийственный град пуль — внутрь крепостцы. Но кара была уже готова. Поручик Щербина, посланный на вылазку, по трупам открыл себе дорогу сквозь толпы врагов, ворвался в мечеть и вырезал засевших там лезгин до одного. Завладев снова минаретом, стрелки Щербины били сверху его любого, но зато десятки пуль проникали в малейшие скважины, и число храбрых редело, а толпы лезгин густели с каждым часом. Видя неминуемую гибель товарищей, бесстрашный Овечкин сделал две вылазки, чтоб выручить их из засады. Но Щербина кричал ему:
— Возвратись! Береги людей для охраны крепости: они нужнее меня отечеству. Я обрек себя на смерть, но умру недаром, и если не станет свинцу, то своим падением задавлю неприятеля!
Наконец рассвирепевшие горцы отбили двери, ворвались внутрь, резались там кинжалами и, растерзав всех, по узкой лестнице устремились кверху, но там ждал их Щербина, человека за человеком, и каждая голова, которая показывалась из-под пола, слетала на окровавленную площадку от удара его сабли. Потеряв лучших игидов, лезгины отказались от приступа — а не от мщенья. Два дня держался Щербина, не сдаваясь, без капли воды, посреди умирающих и убитых, но на третий минарет, разжигаемый сухим хворостом, обратился в печь, Щербина задыхался от дыма и жара, и ожесточенные горцы стащили его, полумертвого, полуизжаренного, сверху, подрезали ему пятки, вытянули жилы и, в глазах осажденных, замучили до смерти. Так кончил жизнь свою образец и жертва храбрости Щербина, юноша, своим образованием, умом и твердостью духа подававший блестящие надежды! Но кровь его пролилась за отечество — недаром, она вписала красную строку в летопись военной славы народа русского.
Осажденная крепостца Чирах состояла из небольшого квадрата, с круглыми по углам бастионами, с высоким бруствером над амбразурами, от нечаянного нападения. Под убийственным картечным огнем приблизились, однако же, горцы к крепости и залегли под самыми ее стенами. Завязалась стрельба из ружей, но, чтобы убивать неприятелей, должно было стрелять стоя, с гребня бруствера, и храбрые воины наши посылали и принимали верную смерть. Не раз пытались лезгины на приступ, но всегда были опрокидываемы с большим уроном себе, с значительным для осажденных. Бесстрашные, но напрасные вылазки, где неимоверная отвага уступала верной силе, уменьшали число их еще более. Остался жив только заслуженный штабс-капитан Овечкин, при нем человек сто, из коих более половины раненых, а он сам с пробитою ногою. Положение гарнизона становилось час от часу ужаснее. Осада длилась уже три дня, а у них ни капли воды, чтобы омыть раны, чтобы отмочить жаждою запекшиеся уста! Снег был истоптан в грязь и залит кровью. Правда, несколько удальцов, спускаясь ночью со стен, прокрадывались до источника, но не многим удавалось воротиться, и великодушные воины платили кровью за воду, почерпнутую для спасения братии. Солдаты грызли пули, глотали порох, думая освежить себя, напрасно — усталость и бессонница множили их страдания, они уже последними пулями посылали месть за павших. Между тем лезгины снова кричали о сдаче, сколько раз предложенной, столько же раз отвергнутой с презрением, и изнеможенные солдаты стали уже переглядываться между собою.
— Товарищи! — сказал тогда им Овечкин: — Я делил с вами труды и славу, заслужил с вами все раны, не однажды водил вас вперед и никогда не видал в побеге… Не дайте же при конце жизни моей увидеть вас, как трусов, без оружия, а себя в постыдном плену. Уж коли решились вы опозорить имя русское, то прежде пристрелите меня, и тогда делайте, что хотите, если не можете делать, что должно. Вы не слушаетесь приказа, убейте начальника, когда не хотите бить врагов!
Говорил русский и русским, сказанное с жаром было принято с восторгом. Забыто все — и одушевленные солдаты, поклявшись на сабле умереть, не сдаваясь, снова кинулись на стены и снова загремел ружейный и пушечный огонь.
Прошло еще несколько часов четвертого дня, и герой Овечкин, исходя кровью, изнемогая от судорог, впал в смертное оцепенение. Тогда фельдфебель одной из рот обратился к солдатам с предложением сдаться.
— Надежды на помощь никакой нет, — говорил он им, — подумайте, где мы и где наши! Помощи ждать невозможно, порох на исходе, а мы сами, как тени, от жажды, от ран, от истомы! Если не сдадимся теперь, то через час лезгины без выстрела возьмут крепость и нас переберут, как мерзлых мух, — руками. Слышите ли, как обещают они честный плен или участь Щербины! Сдадимся, братцы! Нас никто не укорит, что не сделали своего дела перед богом и государем!
При этих словах жизнь вспыхнула негодованием в сердце Овечкина. Он вспрянул неожиданно, подозвал фельдфебеля к себе и ударом руки поверг его на землю.
— Свяжите, бросьте этого бездельника! — вскричал он. — Я застрелю первого, кто помянет о сдаче. Поднимите, принесите меня к пушке!
Надобно знать, что амбразуры орудий заслонялись там досками, чтобы при заряжении не било артиллеристов. Дрожащею рукою схватил он фитиль, скомандовал: ‘Отнимай доску!’ — и пушка грянула. Но сотни пуль влетели в открытое отверстие, и он, простреленный двумя, в бок и в ухо, покатился долой с платформы. Воспламененные солдаты дрались с ожесточением и умирали без ропота.
Упал вечор, тяжкая, роковая, безнадежная ночь протянулась за ним как вечность. Лезгины готовились на приступ, гибель храбрых защитников крепости была неизбежна. Не много осталось вживе русских, и те, израненные, ждали с первым лучом солнца неизбежной мучительной гибели.
Крики угроз и шум всю ночь раздавались в стане лезгин, — они готовились на последний приступ.
К рассвету все стихло, густой туман клубился кругом, и, наконец, медленно снялся он с окрестности, — все было пусто… Неприятель бежал… Куда? От кого? Никто не знал, никто не угадывал.
Слезы, молитвы избавленных чудом русских пролились безмолвно на кровь собратий. Скоро загадка объяснилась: Ермолов одним ударом сокрушил полчища акушинцев, и гром его отгрянул в сердцах мятежных воинов Сурхай-хана, они рассеялись этой вестью как ураганом, страшась мести, спеша защитить домы свои, но неизбежная месть достигла их…
Пусть живет сей высокий подвиг Овечкина в памяти русских, в благодарности отечества, в пример грядущим его защитникам. Государь император наградил штабс-капитана Овечкина чином капитана и орденом св. равноапостольного князя Владимира с бантом. Георгиевские кресты, присланные в батальон, немногих застали в жилых! Мир праху, слава их имени!
Через четыре месяца Овечкин был уже в строю и в деле. Главнокомандующий Кавказскою армией, генерал Ермолов, назначил его, в награду, в передовые на приступ Хойзрека. Крепость была взята, и капитан Овечкин доказал, что награда была ему по сердцу и что он стоил доверия главнокомандующего.

Текст печатается по источнику:

Бестужев-Марлинский А. А. Подвиг Овечкина и Щербины за Кавказом // Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения в двух томах. — М.: ГИХЛ, 1958. — Том 1. — С. 93-97.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека