Под Крещенье
Под Крещенье
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Под Крещенье, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Утро. Еще приятели мои спят. Поздно легли. Спорили. Мой слуга Ленька затопил камин и сказал мне, что снегу за ночь навалило столько, что пройти в деревню невозможно. По пояс проваливаешься. На лыжах тоже трудно. Лыжи тонут.
Одевшись, я вышел на крыльцо. Белым-бело. Все в инее: березы, сад, даже сарай побелел. Тишина. Ворона села на крышу сарая и заорала во все горло.
Так пахнет снегом, зимой, деревней. В душу входит мир и покой.
Русская зима. Россия…
Вижу, от ворот идет Дарья, несет две крынки сливок. Подходит к крыльцу, говорит, смеясь:
— Насилу пришла. Ишь за валенки набилось снегу. Сливки-то хороши. Мерзлые.
Доктор Иван Иванович умывается в коридоре у умывальника и покрикивает:
— Ух ты, вода холодна… Так и щиплет.
Самовар на столе поет. Деревенские ржаные лепешки, оладьи, просфоры большие из Ростова, за здравие и упокой. Все так просто и ясно. Лица у приятелей такие красные, спокойные. Все собрались к чаю в моей деревенской мастерской. Пьют чай молча, едят оладьи и смотрят на камин, где трещит хворост.
Ленька наливает чай и медленно говорит:
— Вот Дарья сказывала — вчера в ночь, в самую метель, ехал Горохов со станции лесом. Вот, говорит, разбойники по лесу шли и орали песни. Горохов напугался и стал за елку. Прошли поодаль, не видали, а то бы наверняка зарезали его. Вона, Герасим идет,— сказал Ленька, посмотрев в окно.
Герасим шел на лыжах. В руках тащил двух застреленных зайцев.
— Ну, чего еще!— сказал Герасим, раздеваясь в передней. — Вот у камина погреюсь. Сто раз падал. Обындевел весь. Внутри-то вроде ледышка засела — иззяб…
— Ну вот, пей чай скорей, Герасим.
— Коньяку ему,— вскинулся Юрий Сергеевич. И, наливая коньяку Герасиму, выпил и сам.
— А ты что ж пьешь с утра?— спросил Василий Сергеевич.
— Что-то лихорадит,— ответил мрачно Юрий Сергеевич.
— Охоты никакой?— спросил охотник Караулов.
— Какая охота. Нешто пройдешь куда. Замело все дороги, все пути — негде к милому пройти. Правильно песню поют.
— А вот Горохов,— сказал Василий Сергеевич,— вчера, ночью, в метель самую, в лесу разбойников видел…
— Ерунда,— сказал я,— какие разбойники. Тут их и нет, просто пьяные шли.
— Ведь это так говорят,— разбойники в лесу завсегда,— сказал Герасим. — Пустое. Где же им в лесу прожить в такую пору! Да и что взять? Разбойники в городах или по тюрьмам прячутся до весны. Допрежь были здесь разбойники. Жили они под кручей, у заводины, что у мельницы Поповки. Там у них в земле и дом был. Давно еще, когда машины не было. Пастушонок, подпасок, подглядел, как они женщину голую закапывали у свово жилища… Ну и рассказал. Их ночью и окружили солдаты. Они отбивались — их всех и кончили. А атамана взяли живым. А атаман-то — не атаман, а девка была, одета парнем. Волосы стрижены в скобку. Красавица. Так начальник ее себе в полюбовницы взял… А Горохов-то видал ночью не разбойников, а парней молодых и девок. Они в полночь из деревни шли туда, в Поповку, в дом-то разбойничий,— гадать. Женщина-то, которая зарыта была там разбойниками, из земли шепчет — что кому. Гадать ходят туда, значит, под Крещенье. Ну, парни, девки станут на горе, а вниз-то туда ходят поодиночке. Ну, и слухают, что нашепчет…
— Верно,— сказал Феоктист. — Моя Афросинья, когда сватался я, тоже туда ходила слушать. Куда там — зрящее дело, мало ль, что скажет. Да и врут — сами выдумывают.
— А знаете что, пойдемте-ка, послушаем сами,— предложил доктор Иван Иванович.
Все приятели собрались идти. В деревне достали лыжи, захватили длинную веревку. Была светлая лунная ночь.
Впереди шел Герасим. Мы медленно брели за ним по снежной пустыне, опираясь на шесты. Шли лесом и подошли к Поповке, к самому обрыву, который спускался к реке. Но спуститься под обрыв, где было когда-то гнездо разбойников, не было возможности.
Решили привязать веревку к сосне и по веревке спускаться вниз.
— Ну, Вася, иди,— сказал Караулов.
— Благодарю вас,— ответил Вася. — Пускай доктор идет. Он выдумал, пусть первый и лезет.
— Что ж, дай-ка мне, Герасим, рукавицы, а то еще руки об веревку обрежешь.
Взявшись за веревку, Иван Иванович тихонько спускался вниз. Потом быстро покатился под гору и закричал:
— Ух ты, черт!
И пропал внизу за частыми высокими елями. Была тишина. Мы ждали долго.
— Ванька,— крикнул Василий Сергеевич. Иван Иванович молчал.
— Что же он молчит?— удивились мы. — Не провалился ли в снег?
— Чудно,— сказал Герасим.
— Полезай-ка, Вася,— сказал я.
— Благодарю вас, попробуйте сами.
— Постой,— сказал Герасим.
— Дайте-ка ваши рукавицы,— обратился он ко мне. — Надо поглядеть, не убился ли.
И Герасим, взяв у корня сосны веревку, медленно стал опускаться в овраг. Опять тишина, молчание.
— Герасим!— крикнул Василий Сергеевич. Никакого ответа.
Мы глядели друг на друга, не понимая, в чем дело. Смотрели вниз, где пропали Герасим и доктор.
Вдруг видим — внизу зажглась спичка.
— Видите, они там закуривают и молчат,— негодовал Василий Сергеевич. — В чем же дело?..
И Василий Сергеевич опять крикнул:
— Что вы, онемели, что ли? Вылезайте!
— Ты чего орешь-то, леший! Помолчи!— послышался снизу голос доктора. — Все испортил. Только стала шептать — и замолчала…
Мы все сели в снег на краю обрыва.
Снег был мягкий, и таинственно освещала луна соседний лес под обрывом. Веревка натянулась, и слышно было, как кто-то лез кверху.
И вдруг веревка у сосны развязалась, и Иван Иванович благим матом заорал:
— Держи!
Веревка исчезла внизу…
— Что делается… — захохотал Караулов. Слышно было, как Иван Иванович ругался.
— Пойдем понизу,— говорил внизу Герасим.
— Пойдемте и мы,— предложил Юрий Сергеевич.
Когда мы вернулись домой, то увидели, что Герасим и Иван Иванович сидели раздетые у камина и грелись.
— Ну что,— спросили мы,— слышали, как шептала?
— Вы же не давали слушать. Орете зря. Что она стала шептать — я слышал, а вот что — не понял. Слышал — ‘предаешься’… а чему предаешься — неизвестно,— вздохнул доктор.
— Ну конечно, пьянству,— сказал Василий Сергеевич.
— Она этого не сказала, ты не выдумывай.
— Ну что, наслушались,— спросила, входя, тетушка Афросинья,— на Кусковке-то, в разбойном гнезде? Надо туда одному ходить, а то не услышишь. Я-то одна в полночь ходила под самое Крещенье. Так явственно слышала: ‘За козла замуж выйдешь…’ Ух, напужалась я. Вся тряслась — домой шла. Вот и вышла за него замуж,— показала она на Феоктиста,— хорошо жили и посейчас живем хорошо. И что же — неча греха таить: маленько на козла-то он смахивает…
Феоктист, опустив голову, тряся бородой, смеялся.
И, посмотрев на него, мы вдруг увидели, что он действительно на козла похож.
Под Крещенье — Впервые: Возрождение. 1939. 27 января. Печатается по газетному тексту.