Почему Арно Фальк влюбился?
Почему Арно Фальк влюбился?
Пер. З. Львовского
Сборник ‘Иностранный юмор’ Издание М.Г. Корнфельда, 1913 г.
Почему Арно Фальк влюбился?, Эверс Ганс Гейнц, Год: 1902
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Арно Фальк, обладатель прекрасного имени, фиолетового галстука, канарейки, бинта для усов, цитры и многих других полезных и хороших вещей, — Арно Фальк, приказчик торгового дома ‘Микфет и С-я’ (лесная торговля), 24 лет от роду, светловолосый, голубоглазый, — Арно Фальк, в паспорте которого значилось: нос, рот, подбородок — обыкновенные, особых примет нет, —
Арно Фальк — безбедный человек, безупречно честный, смышленый, преданный своему делу, солидный, домовитый, добрый, лишь чересчур застенчивый, —
Арно Фальк, холостяк, не отбывавший воинской повинности, не привлекавшийся к судебной ответственности, не имеющий ни орденов, ни других знаков отличия…
Арно Фальк сегодня является героем, о котором не перестаёт говорить весь Обернгейм.
И не без основания. Этот достойный молодой человек обручился, — обручился с Христиной Потгарт, старшей дочерью Филиппа Потгарта.
Как?! Обручился Арно Фальк, самый скромный и застенчивый из молодых и бракоспособных обернгеймцев? Он, кто не отваживался пригласить девушку на танец? Кто двадцать раз на день густо краснел без всякой видимой причины и стеснялся всех и каждого?
Никто не мог понять, что приключилось с этим примерным юношей, а факт оставался фактом. Стало известно, что в субботу вечером Арно Фальк сделал любовное признание фрейлейн Христине Потгарт. В воскресенье, в 12 часов дня, он говорил с её родителями, а во вторник помолвка получила публичное оглашение.
После всего того не оставалось места сомнениям. Но…
Обернгеймцы всегда были большими поклонниками этого маленького союза ‘но’. Теперь они вопрошали:
— Но… Но каким образом всё произошло?
В то время Обернгейм насчитывал 9730 душ населения, что обеспечивало наличность 9730 мнений, — различных мнений. Правда, я несколько увлёкся. Обернгеймские молокососы (младенцы) не имели собственного мнения, а в виду того, что обернгеймцы очень долго оставались на положении молокососов, мнений было меньше, чем жителей. При всём том было великое множество всевозможных мнений насчет того, что именно заставило Арно Фалька сделать предложение Христине Потгарт.
Смущало следующее: Христина недавно праздновала тридцатилетие со дня рождения и, значит, была на шесть лет старше своего жениха. Она была на хорошем счету в городе, и юнцы вроде Арно Фалька относились к ней с большим почтением.
Безобразной, — нет, безобразной она не была. Но зато и хорошенькой при всём добром желании её нельзя было назвать. Она носила пенсне, — т.е. по воскресеньям, будучи в церкви, она вооружалась пенсне, и злые языки утверждали, что при этом она оглядывалась по сторонам, желая показать всем, какая она важная и серьёзная…
Подруги очень любили Христину, — когда она бывала с ними. В противном случае, т.е. на расстоянии, они любили её гораздо меньше. Одно можно утверждать: все обернгеймцы сходились на мнении, что эта почтенная во всех отношениях девушка никогда не выйдет замуж.
— Потому что, — говорили они, — надо сперва с ума сойти для того, чтобы сделать предложение этой облезлой кошке.
Правду сказать, два-три таких сумасшедших нашлось, но в последнюю минуту ими овладевал такой ужас, что, рискуя неприятностями, они отказывались от своего намерения.
В этом-то и заключалась вся загадка. Подумайте только: юный, начинающий свою жизнь, Арно Фальк сделал предложение Христине Потгарт! У ягнёнка хватило львиной силы сказать про свою любовь, а дикая гиена с ангельским смиренномудрием приняла эту любовь и дала своё согласие на брак!
‘Пойми, кто может!’ — сказал городской судья после того, как аптекарь в продолжение получаса излагал ему свои взгляды на этот замечательный брак.
В сущности, судья так же мало понимал во всём этом деле, как и раньше.
— А как вам понравится моя гипотеза? — воскликнул доктор, и все с вниманием и терпением стали выслушивать мнение доктора.
— Гм… — сделал помещик Клингенберг, — пожалуй это было бы вполне возможно, но…
И снова начались бесконечные возражения.
В продолжение трёх недель не переставали говорить об Арно Фальке в связи с Христиной Потгарт. Неизвестно, сколько времени это служило бы ещё темой для разговоров, но как раз подоспело банкротство купца Ролова, и сплетники получили свежую пищу. Кто знает: не случись банкротства, быть может, любознательные обернгеймцы до сих пор не оставили бы в покое несчастного, трижды несчастного юношу.
Но, к счастью, Ролов обанкротился, вполне естественно, что каждый порядочный обернгеймец думал и рассуждал только об этом событии.
Я, право, не знаю, интересует-ли обернгеймцев в настоящее время история любви Арно Фалька.
— Ведь это случилось так давно… Целых два года назад! — могу я услышать, — и нахожу, что, по-своему, мои оппоненты правы.
Но меня лично такое возражение нисколько не смущает. Я передаю эту историю вовсе не для того, чтобы потешить моих милых сограждан, — я рассказываю её для себя и для некоторых добрых друзей. Уж я таков!
Но прежде всего считаю своим нравственным долгом рассказать, каким образом я открыл истинную подкладку этого дела.
Всё произошло следующим образом. В то незабвенное время я работал в качестве секретаря у нашего городского судьи, и все слухи, волновавшие обернгеймцев, одинаково волновали меня, — возможно даже, что в большей мере. Подобно всем остальным, и я горел желанием узнать историю и внутреннюю сторону этой любви. Я решил про себя так: надо думать, что и Арно Франк, и Христина Потгарь одинаково знают про события и про обстоятельства, предшествовавшие критической минуте. Знают только они, — и никто больше! И, значит, только у них я могу добиться истины.
Обратиться за разъяснениями к Христине, — такой шаг был, пожалуй, слишком рискованным. И я решил обратиться к Фальку. Я познакомился с ним, довольно близко сошёлся, даже подружился, и наша дружба продолжалась целых три недели, вплоть до того дня, когда он открыл мне свою тайну. Только тогда остыла наша дружба, — уж слишком я грубый и непосредственный человек! Очень жаль! По-моему, страшно неделикатно то, что я во всеуслышание передаю эту историю. Ведь я страшно компрометирую этого доброго милого Арно!
Это просто возмутительно с моей стороны, — но что же мне делать? Уж я так создан, что ничего не могу таить про себя. Необыкновенно открытая натура!
Я убедительно прошу Арно Фалька извинить меня. Я тем более достоин извинения, что сам сознаюсь в своем поступке. Нехорошо и то, что я не счел нужным передать рассказ под вымышленными именами, но вряд ли какие-либо другие имена, кроме ‘Арно’ и ‘Христины’ так характерны для этого происшествия. Для того, чтобы хоть несколько загладить свою огромную вину, я позволю себе дать вам благой совет: не водите знакомства с писателем, с писателями вообще. Я лично воздерживаюсь. Препоганый, доложу я вам, народец!
Ну, а теперь я могу приступить к рассказу.
Надо вам знать, что мне стоило не малых трудов и терпения добиться откровенности Фалька. Как я ни старался, как ни хитрил, — Фальк не поддавался. И это вовсе не потому, что он догадался, куда я, собственно говоря, гну. Ничего подобного! Он вообще так мало говорил, так волновался в моём присутствии, что я ничего не мог от него добиться.
С таким субъектом можно было устроиться только в том случае, когда он выпивал. Но заставить его выпить!!
Как я узнал, он позволял себе такую непристойность только один раз в году: в день рождения императора. Пришлось ждать этого дня. Господи, на что только ни пойдёт охотник, гонящийся за дичью! По такому поводу я сам решил напиться.
Наступил давножданный день, и я выпил во имя кайзера и отечества. Выпил вместе с Арно Фальком. Мы сидели рядом, как самые закадычные друзья.
— Прозит, Арно!
— Прозит, доктор!
— Арно, нам до зарезу необходимо выпить ещё бутылочку. Позвольте мне, милый друг, поставить ещё одну бутылочку! Прошу вас.
Конечно, этому скромному человеку очень льстило, что такой влиятельный в городе и в окрестностях чиновник, как я, — доктор обоих прав, секретарь городского судьи, известный дон-жуан и т.д., — держится с ним так просто и добивается его дружбы.
Арно почувствовал себя другим человеком. Мы выпили ещё одну бутылочку, выпили на брудершафт, и я на радостях заказал бутылку шампанского. Я пользовался у хозяина погребка неограниченным кредитом.
Арно пил, Арно пьянел. И я пил, и я пьянел, но в отличие от моего нового друга ничем не проявлял своего состояния. Привычка — вторая натура!
— Ну, а теперь, Арно, мы выпьем за здоровье твоей невесты! — сказал я. — За здоровье прекрасной дамы твоего сердца!
— За здоровье… — меланхолично произнёс Арно и выпил.
— А известно-ли тебе, Арно, что я сам очень и очень долго носился с мыслью сделать любовное признание твоей нынешней невесте?
— Нет, милый, об этом мне ничего не известно!
— Как же! — и я стал врать…
Я стал говорить о том беспримерном впечатлении, которое всегда производила на меня Христина, — об единственной прогулке с ней в тёмную, страшную ночь, — о своих страданиях, — и о многом другом, известном лишь одному Богу…
— Все было бы хорошо, да вот силы воли не хватило… И, признаться, я до сих пор не могу постичь, как это у тебя хватило мужества… Пусть обернгеймцы говорят всё, что им угодно, но на мой взгляд ты — отважный и храбрый мужчина! Да!
— Вы думаете… ты думаешь?
— Ну, конечно! Не только я — все удивляются твоей силе духа. Мало того, все голову ломают себе над вопросом: как это случилось? Я тоже ничего не понимаю.
— Собственно говоря… тут не было ничего странного…
— Знаешь, что: давай выпьем ещё одну бутылочку! Как-никак день рождения кайзера всего раз в году! Кельнер! Ну и пока мы ждём, расскажи же мне!
— Ты, ты очень хо-хороший человек! Я хочу тебя всё рассказать. Но ты должен пообещать, что больше никому об этом не расскажешь.
— Да чтобы я?.. Это просто оскорбительно с твой стороны говорить такое! Само собой разумеется, я сохраню твою тайну!
— Прошу простите… прости, я не хотел тебя оскорбить!
— Хорошо, Арно. Я клянусь тебе, что буду держать свой рот на замке. Я клянусь тебе… Погоди-ка, а чем я могу поклясться?
— Это совсем необязательно!
— И всё же я клянусь тебе бренными костями своей прабабки. Для это достаточно священно?
— Да, — сказал Арно. Он прокашлялся, сделал ещё один глоток, после чего откинулся на стуле и, уставившись на меня, прошептал:
— На самом деле, это было не моё решение.
Я об этом догадывался, но всё же изобразил удивление:
— Нет? Тогда чьё же?
Арно задумался, а затем возразил:
— Нет, конечно, сделать предложение я решил сам.
Вот теперь я по-настоящему удивился. Я спросил:
— Так как же это понимать?
— Ну, я бы не принял такое решение, если бы не обстоятельства.
— Хм? То есть, что-то очень сильно повлияло на твоё решение?
— Да, — ответил Арно. — Я бы не принял такое решение, если бы не выпил так много.
— Что, Арно, в момент признания ты был пьян?
— Да нет же, я никогда не бываю пьян, разве что по праздникам.
— Значит, ты просто зарядился храбростью?
— Храбростью? Нет, храбрости не было совсем, скорее наоборот.
— Страх? Значит ты сделал предложение из страха?
— И страха не было! Я сделал предложение… по нужде.
— Ничего не понимаю, Арно. Ты ведь совсем не нуждаешься. Ты очень недурно зарабатываешь, имеешь кой-какие средства. Долгов у тебя никаких, место верное и положительное…
— Я сделал предложение не по внешней необходимости, а по внутренней.
Загадочный тон Арно сбивал меня с толку. Его толкнула на этот шаг необходимость? Но какого рода необходимость? Что именно?
Я очутился перед самой настоящей психологической загадкой.
— Но я тебе всё расскажу. Случилось это так:
Да, господа, случилось это так:
Христине для каких-то домашних работ понадобилась особого рода доска и с этой целью она отправилась в лесную торговлю ‘Микфета и С-ей’. Арно Фальк обещал ей приготовить доску нужных размеров и вида и вызвался лично доставить заказ в ближайшее воскресенье. Так как Христина готовила родителям сюрприз, то она попросила Фалька доставить ей доску в послеобеденное время, когда никого, кроме неё, дома не будет. Никто не должен был знать про готовящийся подарок.
— Придите часа в три, — даже немного раньше, — сказала Христина. — Я очень прошу вас некоторое время гулять около нашего дома и ждать до тех пор, пока наши не уйдут. Как только они дойдут до ближайшего угла, вы — скорей к нам! Это будет вернее всего. Обещайте мне сделать так!
Нечего говорить о том, что добросердечный Арно дал на всё своё согласие.
На следующий день, в половине третьего часа, он был уже на Якобштрассе. Он ждал, ждал, ждал, но никто не выходил из дома Филиппа Потгарта. Тогда Арно отправился в ресторанчик, находящийся на противоположной стороне, сел у окна, заказал чашку кофе и стал следить за всем происходящим на другой стороне улицы.
Дом Филиппа Потгарта словно вымер, и, наскучив ожиданием, Арно заказал вторую чашку кофе. Вокруг него никого не было, и он невольно задумался над тем ответственным положением, в котором он нежданно-негаданно очутился. Он только теперь вспомнил, что вчера обещал Христине придумать какое-нибудь оригинальное выражение для поздравления. Совершенно испарилось из головы!
Необходимо что-нибудь изобрести, — ведь девушка, надеясь на него, сама, наверняка, ничего не придумала. Он вынул из кармана записную книжку и задумался над подходящим выражением:
‘Счастье и стекло — одинаково легко, но столь же и не прочно!’
В первую минуту ему понравился этот афоризм, но тотчас же показался неподходящим для радостного, высокоторжественного дня. Зачем огорчать стариков, которым, быть может, и без того несладко жилось?
‘Счастье придёт, радость принесёт!’
Это было лучше, но всё же не подходило, потому что Христина хотела выжечь на дереве что-то очень оригинальное. А такие надписи можно прочесть в каждом доме, на всех полотенцах, подстаканниках и т.д.
Арно напрягал свои мыслительные способности, но всё было напрасно. Фантазия окончательно отказывалась работать, и, в волнении наш герой заказал бокал пива, который залпом выпил. Тогда он заказал второй бокал, в надежде, что это возбудит его творчество. Однако, он не забыл своё главное дело и время от времени поглядывал наружу, выжидая момент, когда семья Подгартов отправиться на гулянье.
Пробило три часа — половина четвертого — четыре. Фалько всё ещё сидел на том же месте и пришпоривал свою упрямую фантазию. Выражения с каждой минутой становились всё избитее и ординарнее и это не на шутку раздражало Арно. Для того, чтобы успокоиться, он выпивал бокал за бокалом. Но всё было напрасно. И волнение не проходило, и фантазия не работала.
Наконец в половине пятого распахнулась заветная дверь напротив, и на пороге появился господин Филипп Потгарт в сопровождении супруги, фрау Фредерики Потгарт, урождённой Дакерль, и пяти малолетних Потгартиков обоего пола.
Филипп Потгарт очень галантно предложил своей супруге руку, и вся почтенная семейка, не спеша, тронулась в путь.
— Кельнер! — крикнул Арно Фальк. — Сколько?
— Два кофе — 50 пфеннингов, восемь пива — марка двадцать, — всего: марка семьдесят!
Арно с растерянным видом усмехнулся, расплатился, взял свою дощечку под мышку и вышел на улицу. Он несколько раз прошёлся по улице с целью подышать свежим воздухом и набраться духа, затем перешёл на другую сторону и вошёл в дом, где жила Христина. Он позвонил, и девушка открыла ему дверь. Он отдал свой пакет, а вместе с ним — и листки, вырванные из записной книжки, испещрённые подходящими выражениями для поздравления.
— Пожалуйста, передайте это фрейлейн Христине, и… также мой поклон. Я — Арно Фальк, так и скажите.
Но судьба решила иначе и не допустила, чтобы он подобным образом ушёл из дома Христины Потгарт. Христина выбежала из комнаты, перегнулась через перила и крикнула:
— Пожалуйста, господин Фальк, поднимитесь наверх ко мне! Мы выпьем чай и, кстати, поговорим о подходящем выражении. Не заставляйте себя просить, пожалуйте сюда.
Арно пытался что-то произнести и отклонить лестное предложение, но его тотчас оставило самообладание, и он стал покорно подыматься вверх по лестнице. В эту минуту он был похож на провинившегося школьника, который с поникшей головой направлялся к строгому учителю.
— Господин Фальк, позвольте ещё чашечку? Не могу же я допустить, что вы пьёте одну чашку! Пожалуйста! А теперь скажите мне, на каком выражении вы остановились?
Арно Фальк произнёс несколько подходящих выражений, но тотчас же по виду Христины понял, что они далеко не подходящи. Он с удовольствием поднялся бы и ушёл, да не знал, как приличнее устроить это.
Наконец судьба решила прийти к нему на помощь.
Явилась потребность, — потребность интимнейшего и ‘внутреннейшего’ свойства. Для того, чтобы всё уразуметь, необходимо припомнить, что за обедом он выпил два стакана воды. Затем — две чашки кофе. Восемь бокалов пива. И теперь четыре, нет, пять чашек чаю…
Ведь Арно Фальк был не больше как человек!
Создалось очень критическое положение. Снова Арно Фальк призвал на помощь всю свою фантазию, но не мог придумать под каким удобным предлогом отретироваться. Ничего не мог придумать, — ровно ничего! К тому же, на него плохо действовала насмешливая улыбка Христины.
— Господин Фальк, почему вы не можете усидеть на одном месте? Почему вы торопитесь? Нет, я не отпущу вас до тех пор, пока вы не поможете мне найти подходящее выражение. Ведь вы — мужчина!
Ах, Господи, если бы только он мог придумать хоть какое-нибудь выражение!
Он понял, что при создавшемся положении вещей он не придумает ничего оригинального. Он напрягал мозг, напрягал память, процитировал все знакомые стишки, но всё это нисколько не удовлетворяло Христины. То было слишком коротко, а то — слишком длинно. Одно казалось чересчур избитым, а другое — чересчур модерн.
Ах, бедный, бедный Арно!
Есть анекдот о том, как маршал Макдональд, один из величайших полководцев всех времён и эпох, в подобном состоянии дошёл до гениального стратегического манёвра. Наполеон I, вместе со своими сподвижниками, провёл несколько дней над выработкой наступательного плана действий. Все предлагаемые проекты он отвергал, и настроение его ухудшалось с каждым новым и никуда негодным предложением. Во время одного слишком долго затянувшегося заседания маршал Макдональд почувствовал настоятельную потребность в том, чтобы отлучиться на пару минут. Однако, это нелегко было сделать. Император и без того почему-то гневался на него и за такое непочтительное отношение к важному вопросу, наверное, прогнал бы его из действующей армии. И вот тут-то внутренняя потребность породила гениальную идею. В продолжение каких-нибудь пяти минут Макдональд развил такой план военных действий против Австрии, что Наполеон I от изумления раскрыл рот. После того заседание было немедленно закрыто, и несчастный маршал мог отправиться по своим личным делам.
— Оказывается, что я до сих пор ошибался в этом плуте! — воскликнул император.
Итак, Австрия многими политическим конъюнктурами обязана исключительно тому факту, что некий французский генерал выпил пару лишних бутылок вина. Точно так же Арно Фальк своей любовью обязан только тому, на первый взгляд незначительному обстоятельству, что он выпил слишком много кофе, пива и чаю.
Все его помыслы и чувства, — фантазии и творческие способности, — всё встрепенулось и стало лихорадочно работать в одном направлении: ‘Каким образом мне отсюда выбраться!’
Вот, когда случилось то, чего никто и никак не мог ожидать: Арно Фальк признался в любви фрейлейн Христине Потгарт.
Предложение было сделано без всяких подготовок, в полном смысле экспромтом. Он поставил пустую чашку на стол и бросил последний, безнадёжный взгляд на дверь.
Христина спросила его:
— Но почему вы так торопитесь? Странно, господин Фальк, что вы всё ёрзаете на стуле… Вы, может быть, не здоровы? Что с вами?
И тогда ответил Арно Фальк:
— Фрейлен… всё потому, что… что… я люблю вас, фрейлейн… Да, я безумно люблю вас.
— Что таааакое? — воскликнула Христина. — Что такое?
Всё это случилось так неожиданно, так внезапно, что она растерялась и не знала, что ответить несчастному юноше. В правдивости признания молодого человека у неё не было основания сомневаться. Ибо в глазах Арно Фалька светилась такая мольба, и он был так беспомощен, что великодушная девушка тут же на месте прониклась к нему сочувствием. К тому же, она в одно мгновение оценила Арно, как жениха, и решила, для неё он — блестящая партия, о которой и мечтать нельзя было…
— Господин Фальк… — тихо начала она.
— Я могу надеяться? — полон отчаяния, вопросил Арно Фальк. Вопросил и вскочил со стула.
— Поговорите…
— Да, да, завтра же я переговорю с вашими родителями, — сказал он. — До свидания, фрейлейн Христина.
Точно сорвавшись с цепи, он ринулся к двери, мячом скатился со ступенек и вышел на улицу… Слава Богу, на землю уже опустилась благодетельная ночь. Было темно. Дул нежный бриз…
Арно Фальк был человек слова. Не позже следующего дня он явился в дом своей избранницы и переговорил с г. Филлипом Потгартом и его супругой, фрау Фредерикой Потгарт, урожденной Дакерль. Спустя несколько дней была оглашена помолвка.
Вот почему и как влюбился Арно Фальк.