По воле судьбы, Фонбланк Олбани, Год: 1871

Переводы
Время на прочтение: 613 минут(ы)
Скачать в PDF

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ.

ПО ВОЛ СУДЬБЫ

РОМАНЪ
АЛБАНИ ФОНБЛАНКА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи (Катковъ и Ко), на Страстномъ бульвар.
1871.

ГЛАВА I.
У мистера Эйльварда дла въ Лондон.

— Разъ, два, три, четыре, пять! Всего только пять часовъ! Какой ужасъ! О, Мери, наврное, теперь уже боле пяти!
Сцена происходитъ въ спальн, находящейся въ задней половин втораго этажа меблированной квартиры, въ Меддоксъ-Стрит, особа говорящая эти слова хорошенькая двушка, разгорвшіяся щеки и спутанные волосы которой, не говоря уже о положеніи ея подушекъ и простынь, доказываютъ что она не очень покойно провела ночь, особа же къ которой относятся эти слова ея старшая сестра, спавшая съ ней рядомъ, пока вышеупомянутое нетерпливое замчаніе о медленномъ теченіи времени не разбудило ее. Что же касается до времени дня, то безъ всякаго сомннія, ибо часы только что подтвердили это своимъ боемъ, было всего только пять часовъ утра.
Несмотря на это, нетерпливая красавица повторила обиженнымъ голосомъ:
— О, Мери, наврное теперь боле пяти!
— Ты очень добра, Милли, что будишь меня, для того чтобы сообщить мн это, прозвучалъ сонный отвтъ, — но я легла спать съ твердымъ намреніемъ проспать до семи.
— Кажется довольно несносно, сказала Милли, такъ быстро повернувшись что стащила до половины одяло съ своей сестры,— пролежать всю ночь въ этомъ гадкомъ мст, не заснувъ ни на минутку, да еще ты тутъ изволишь храпть.
— Ты знаешь, Милли, что я никогда не храплю.
— Ну, все равно, спишь. Какъ это кто-нибудь можетъ заснуть въ этомъ ужас, при этомъ стук дрожекъ и телгъ, я никакъ ужь не могу понять. Но мн кажется, ты заснула бы и на водяной мельниц.
— Во всякомъ случа, я бы постаралась по крайней мр заснуть и тамъ, спокойно возразила Мери.— Я бы не стала метаться и кидаться во вс стороны, путать себ волосы и этимъ еще боле горячить и тревожить себя.
— О, разумется нтъ! Ты вдь все длаешь лучше чмъ другіе, ты вдь, совершенство во всемъ, мы знаемъ это!
— Нтъ, этого мы вовсе не знаемъ. Я по крайней мр не знаю. Но я думаю что мн предстоитъ много дла на завтра, и потому я хочу выспаться хорошенько чтобы не пострадала моя красота.
— Твоя красота?
Едва примтная тнь огорченія пробжала по лицу старшей сестры, при этихъ презрительныхъ словахъ. Но тнь эта исчезла въ ту же минуту, и Мери снова улеглась, съ намреніемъ заснуть. Едва успла она, однако, вступить въ область сновъ, какъ опять послышалось:— ‘Мери!’
— Что милая, что теб еще нужно?
— Милая, голубушка Мери, прости меня! Съ моей стороны это такъ гадко было!
— Что ты опять разбудила меня, да?
— Нтъ, нтъ, совсмъ не то. То что я сказала объ…
— Объ моей красот. Полно, душа моя, не думай объ этомъ. Очень глупо было съ моей стороны употребить такое выраженіе, и за него стоило дать мн щелчокъ.
— Нтъ не стоило, не стоило, не стоило. Ты моя милйшая изъ милйшихъ старушенокъ, воскликнула Милли, заливаясь слезами, и обвивая руками шею сестры.— Я просто чудовище что могла сказать это. Но я такъ была зла! Я и теперь еще зла. Я поневол говорю грубости. Это не моя вина. Какъ не стыдно было папа привезти насъ въ такое мсто.
— Бдный папа! Я думаю, ему здсь такъ же нспокойно какъ и теб. Онъ вовсе не виноватъ въ выбор этой квартиры, а еслибъ и былъ….
— Ну да, хорошо, только не брани меня. Пожалуста, не брани меня. Я очень хорошо знаю заране все что ты хочешь сказать мн, говорилъ этотъ баловень, такимъ убдительнымъ тономъ и голосомъ что строгое выраженіе упрека слетло съ лица Мери, и она поцловала своевольное, необдуманное дитя, прислонившее, въ настоящую минуту, такъ нжно свою щечку къ ея щек.
Такъ Милли и не побранили на этотъ разъ. Никто не могъ быть строгимъ къ хорошенькой Милли. Тмъ хуже было для нея.
Природа обошлась несправедливо съ двумя сестрами. Милли была хороша, насколько могли сдлать ее хорошенькою большіе голубые глаза, черные какъ смоль волосы, правильныя черты и великолпный цвтъ лица. Еслибъ еще можно было придать немножко выраженія ума ея гладкому лобику, да небольшую черту твердости ея розовымъ, пухлымъ губкамъ — то она была бы красавица. Въ лиц ея сестры было достаточно ума и твердости, для того чтобы превратить цлую дюжину подобныхъ хорошенькихъ куколокъ въ прекрасныхъ женщинъ, но кром этого, Мери не обладала ничмъ что бы могло привлечь на нее вниманіе. Когда ея черты находились въ спокойномъ состояніи, вы бы ни одну изъ нихъ не нашли красивою. Но еслибы вы взглянули на нее въ ту минуту какъ глупенькая Милли просила у нея прощенія за свое невеликодушное замчаніе, и увидали бы весь избытокъ умиленія, любви и покровительственной нжности, сіявшій въ темныхъ глазахъ ея, то вамъ трудно было бы ршить которая изъ двухъ сестеръ миле, въ лучшемъ смысл этого слова.
Бдная Мери Эйльвардъ! Не удивительно что она могла крпко заснуть и въ этой грязной лондонской квартир, несмотря на стукъ экипажей и на мене шумную возню безъименныхъ наскомыхъ, доставившихъ такую тревожную ночь ея сестр. Она заработала себ сонъ, да уже и не въ первый разъ въ жизни. Она лишилась матери въ очень раннемъ возраст, и съ той поры, все бремя хозяйственныхъ хлопотъ по дому ея болзненнаго отца обрушилось на ея дтскія плечи: а вести въ это время хозяйство въ этомъ дом значило взять на себя обязанность требующую тревогъ, мелочныхъ уловокъ, а не рдко и униженій.
Часто по воскресеньямъ, въ то время какъ богослуженіе и проповдь гласили объ обманчивости богатствъ, мысли бдной двочки были заняты сердитыми мясниками, сборщиками податей и общаніями платежа, данными на слдующій день, общаніями которыхъ она не могла исполнить. Нердко удивлялась она отчего этотъ добрый священникъ все нападаетъ на богатство, отчего онъ никогда не говоритъ объ обманахъ свойственныхъ бдности. Вс тяжелые труды, вс тяжелыя слова, доставались ей на долю, а когда, наконецъ, всми осуждаемая фортуна улыбнулась имъ немного, когда вс торговцы стали милостивы къ нимъ, и внезапный стукъ въ дверь не нагонялъ боле ужаса на весь домъ, то мистеръ Эйльвардъ такъ уже привыкъ все сваливать на свою дочь, что самъ не сознавая своей несправедливости, обращался съ ней едва ли лучше чмъ съ главною служанкой въ дом. Не мудрено, посл этого, что глупенькая, маленькая Милли воспользовалась предоставленнымъ ей преимуществомъ. Она была любимицей отца, его гордостью, дочерью его лучшихъ дней. Онъ никогда не видалъ ея въ полиняломъ ситцевомъ платьиц, выметающую соръ изъ его комнаты. Съ тхъ поръ какъ онъ сталъ обращать на нее вниманіе, она представлялась ему смющимся, кудрявымъ существомъ, въ свжей, прозрачной кисе или въ блестящемъ шелковомъ наряд. Она никогда не напоминала ему о незаплаченныхъ мелочныхъ счетахъ. Ему казалось весьма естественнымъ что Мери продолжала работать и хлопотать о нихъ обоихъ, такъ же какъ работала и хлопотала она и прежде. Вс приготовленія къ ихъ лондонской поздк и вс хлопоты во время дороги были предоставлены этой терпливой, услужливой, никогда не жалующейся ни на что двочк. Милли не могла или не хотла уложить даже свои собственныя вещи. Разумется, Мери должна была взять на себя это дло, а когда все было уже уложено, то ей пришлось еще разъ разобрать и потомъ опять убрать весь чемоданъ, потому что сія непостоянная молодая двица измнила свои планы касательно тарлатановой юбки.
Итакъ, принявъ въ соображеніе какъ много дла должна была устроить Мери вчера вечеромъ, въ ихъ хорошенькомъ дом въ Вентнор, посл того какъ Милли давно уже спала, а также и то сколько вещей оказалось перезабыто (другими), вслдстіе чего Мери не имла даже времени перемнить на себ платье въ которомъ хлопотала до самаго утра, принявъ въ соображеніе все это, надо согласиться что не по недостатку вкуса одна изъ сестеръ спала, между тмъ какъ другая металась на постели и жаловалась что только еще пять часовъ.
Однако, посл вторичнаго пробужденія, Мери увидала что ей врядъ ли удастся заснуть еще разъ, а она была не изъ тхъ которые любятъ праздно нжиться на постели. Она встала, зажгла свчку и начала одваться.
— Что ты длаешь, Мери? спросила капризнымъ голосомъ Милли.
Она только-что было задремала, но опять проснулась въ ту минуту какъ сестра ея, взявъ со стола свчку, собиралась выдти изъ комнаты.
— Я иду посмотрть не нужно ли чего-нибудь папа.
— И оставляешь меня одну. О, Мери!
— Дитя мое, чего же ты боишься?
— Чего боюсь? Да я ничего не боюсь. Но — но я не люблю оставаться одна въ чужомъ мст. Не ходи, Мери. Папа врно ничего не нужно. Ты только его разбудишь и разсердишь. Не уходи, Мери.
И Милли слзла съ постели и ухватила сестру за блузу.
— Милли, у твоего отца врно будетъ лихорадка завтра — то-есть сегодня, хочу я сказать. Очень можетъ-быть что она уже и наступила, и ему нужно принять лкарство. Я должна пойти къ нему и пойду. Если ты боишься оставаться здсь, то пойдемъ со мной.
— Но тамъ на лстниц тараканы, громко сказала Милли,— я видла какъ цлыхъ два ползли по ней.
— Какой вздоръ! Пойдемъ со мной, или оставайся здсь, какъ хочешь.— Я ухожу.
Хорошенькая Милли взглянула сестр въ глаза и вполн поняла выраженіе ихъ. Вслдствіе этого она снова вскочила на постель и спрятала лицо въ подушкахъ, между тмъ какъ сестра ея отправилась по лстниц въ комнату ихъ отца. Еслибы на пути ея ползали скорпіоны, не только тараканы, то и это не могло бы ее остановить!
Въ жизни Бертрама Эйльварда были обстоятельства пустившія глубокіе корни въ почву на которой вращается эта исторія. Въ свое время читатель увидитъ въ какомъ направленіи дали они ростки, и какого рода плоды они принесли. Пока мы отправимся вслдъ за его старшею дочерью и посмотримъ какъ онъ провелъ первую ночь въ Лондон, въ которомъ не былъ предъ тмъ уже цлыхъ двнадцать лтъ.
Онъ занималъ отдленіе которое мистрисъ Граутсъ, его настоящая хозяйка, заблагоразсудила называть ‘своими гостиными’. Въ сущности же, одна изъ двухъ комнатъ (раздленныхъ складными ширмами) была убрана въ вид спальни, и въ этой-то комнат спалъ, или скоре, старался заснуть мистеръ Эйльвардъ. Кровать его, покрытая занавсью, того зеленовато-желтаго цвта который всегда невольно напоминаетъ какъ зрнію, такъ и обонянію нашему о крайнихъ мрахъ предпринятыхъ недавно красильщикомъ и пятновыводчикомъ — занимала около половины всей комнаты, имвшей всего одно окно, открывавшее видъ на четыре задніе двора, и заносившее оттуда запахъ сосднихъ конюшенъ. Какимъ бы узоромъ ни обладалъ нкогда Киддерминстерскій коверъ, въ настоящую минуту трудно было судить о его достоинств, ибо онъ давно весь вылинялъ и истерся. Обои на стнахъ были грязные, потолокъ тоже грязноватый, глиняная посуда на умывальник была вся разнокалиберная, а зеркало никакъ не могло держаться прямо между двумя столбиками и уныло повсило голову, несмотря на многочисленные свертки бумажекъ подсунутые подъ него съ цлью его поддержки. Единственная вещь во всей комнат не имвшая жалкаго и обветшалаго вида было поясное изображеніе мистрисъ Граутсъ, которая, разряженная въ пунцовый бархатъ и перебирая пальцемъ толстую золотую цпочку, одобрительно улыбалась, глядя со стны почти у подножія кровати, и казалось, сторожила, подобно среднихъ лтъ херувиму, сонъ своихъ жильцовъ.
Первая комната обладала всми прелестями какія могли только сообщить ей коричневыя занавски, набитая конскимъ волосомъ мебель и похороннаго вида шкафъ (очевидно близкій родственникъ мавзолея изъ чернаго дерева, исполнявшаго роль кровати въ сосдней комнат). Но за то вы могли видть большую часть Риджентъ-Стрита изъ окна выходившаго на эту знаменитую улицу. Видть изъ окна Риджентъ-стритъ весьма пріятно днемъ, но когда трескъ и стукотня ея находятся надъ самымъ ухомъ ночью, то это обстоятельство не особенно способствуетъ къ успокоенію человка страдающаго хроническою лихорадкой и подагрой и привыкшаго къ деревенской тишин на остров Вайт.
Въ этой-то ‘собачьей канур’ (мы употребляемъ его собственное сильное выраженіе) очутился вчера вечеромъ, въ половин девятаго, только-что прибывшій въ Лондонъ разборчивый мистеръ Эйльвардъ, было уже поздно искать другую квартиру, а путешествіе такъ утомило его что онъ не былъ въ состояніи перехать въ гостиницу. И тутъ-то — старинные враги его, лихорадка и подагра, завладвшіе имъ много лтъ тому назадъ въ Аравійскихъ степяхъ и съ тхъ поръ съ жестокою точностью заявлявшіе свои права надъ нимъ каждую недлю, снова напали на него и уложили его, дрожащаго и пылающаго въ жару, на вышеупомянутый мавзолей чернаго дерева, между тмъ какъ намалеванная мистрисъ Граутсъ смотрла на него, играя своею цпочкой и одобрительно улыбаясь.
Впрочемъ нашему страдальцу оставалось большое утшеніе. Онъ имлъ, наконецъ, дйствительную, законную, основательную причину быть недовольнымъ своимъ другомъ и повреннымъ по дламъ, Джорджемъ Чампіономъ старшимъ, членомъ извстной фирмы, Чампіонъ съ сыномъ и Дэй въ Линкольнъ-Инн. Говорю, наконецъ, потому что въ продолженіи десяти лтъ онъ все старался провертть какую-нибудь дирочку въ плать этого острожнаго джентльмена, и постоянно приходилъ къ убжденію что такъ же легко было бы пробуравить панцырный корабль. Такому тщеславному и раздражительному человку какъ Бертрамъ Эйльвардъ страшно досаждало сознаніе что онъ обязанъ избавленіемъ отъ непріятныхъ послдствій всхъ своихъ глупостей такту и искуснымъ дйствіямъ своего повреннаго. Еще боле бсило его то что онъ никогда не могъ ни въ чемъ обвинить его самъ. Я думаю всякій изъ насъ помнитъ восторгъ испытанный имъ при вид своего учителя, попавшагося въ (дйствительный или воображаемый) просакъ. Не очень пріятно бываетъ, когда при игр въ крикетъ чей-нибудь мячъ убиваетъ на повалъ находящагося отъ него въ тридцати саженяхъ фазана, того самаго по которому мы дали промахъ въ десяти саженяхъ, или когда мы вдругъ узнаемъ о помолвк какого-нибудь неизвстнаго господина съ богатою наслдницей, на которую мы сами имли виды, но за то весьма утшительно для насъ, если мы можемъ приписать весь успхъ другаго гнуснйшей случайности, или же доказать что намъ ничего бы не стоило одержать верхъ надъ счастливцемъ, если мы бы только захотли этого.
Мистеръ Эйльвардъ былъ наконецъ въ прав сердиться на вчно безукоризненнаго Чампіона. Онъ писалъ ему что детъ въ городъ и просилъ его нанять ему квартиру, потому что ему придется, вроятно, прожить довольно долго въ Лондон, а гостиницъ онъ терпть не могъ. Адвокатъ зналъ насколько онъ былъ взыскателенъ и все-таки принудилъ его поселиться въ этой ‘собачьей канур’. О, это было черезчуръ дурно со стороны Чампіона. Это было просто-на-просто непростительно, безсердечно, неблагородно, оскорбительно и пр. и пр. Онъ не разсудилъ при этомъ что адвокатъ вовсе не обязанъ пріискивать квартиры своимъ кліентамъ, что въ настоящее время парламентскихъ и законодательныхъ собраній, каждый часъ стоилъ его другу около пяти фунтовъ, и что къ тому же онъ предупредилъ о своемъ порученіи ровно за полдня до своего прізда. Вслдствіе всего этого, Чампіонъ старшій перебросилъ письмо Чампіону младшему, говоря чтобы тотъ ‘устроилъ какъ-нибудь это дло’. Чампіонъ младшій передалъ это порученіе старшему конторщику, сказавъ чтобы кто-нибудь ‘позаботился объ этомъ’. Главный же конторщикъ сказалъ разсыльному конторщику чтобы тотъ ‘не забылъ этого порученія’, окончивъ свои дла въ Темпл, въ Англійскомъ Банк и въ Вестминстер, и сдавъ вс нужныя бумаги въ Ислингтоунъ и въ Фиглей-рид. Разсыльный конторщикъ, хотя чуть было не потерялъ совсмъ головы, при мысли обо всемъ что предстояло ему передлать въ теченіи этого дня — вспомнилъ однако о нкоемъ юнош служившемъ у ихъ поставщика конторскихъ принадлежностей, звали этого юношу Берриджеромъ и — но дло не требуетъ дальнйшихъ объясненій. Мамаша мистера Берриджера была мистрисъ Граутсъ, (родитель мистера Берриджера уже давно переселился къ своимъ предкамъ), та самая дама, въ пунцовомъ бархат и съ золотою цпочкой, что улыбалась мистеру Эйльварду въ то время какъ тотъ лежалъ, пылая лихорадочнымъ жаромъ и гнвомъ на коварнаго Чампіона.
— Есть тамъ кто-нибудь? Кто тамъ такое? закричалъ онъ, разслышавъ въ сосдней комнат легкіе шаги своей дочери,
— Это я, Мери, я хотла узнать не нужно ли вамъ чего-нибудь. О, папа, неужели я разбудила васъ. Мн такъ….
— Разбудила меня! воскликнулъ отецъ.— Да я думаю свинья и та бы не заснула въ такомъ мстечк. Чампіонъ постыдился бы хоть самого себя, но я увренъ что онъ и тутъ найдетъ какое-нибудь извиненіе. Онъ всегда на все находитъ извиненіе. Чортъ его побери совсмъ!
— Папа милый, не тревожьтесь, мы найдемъ квартиру получше завтра. Я пойду поищу, какъ скоро отопрутъ лавки.
— Не смй и думать объ этомъ! Неужели ты воображаешь что я позволю моей дочери таскаться по городу, пріискивая квартиру. Это на тебя похоже, Мери, ты, мн кажется, все готова длать!
— Для васъ, папа, я, кажется, все готова сдлать.
— Такъ изъ-за какого же діавола ты не приготовила мн ячменной воды? Ты, кажется, знаешь что она у меня всегда есть въ дом, и теб стоило только капельку подумать, чтобы догадаться что у меня наврно будетъ лихорадка въ ночь.
Мери, не сказавъ ни слова, спокойно отодвинула въ сторону бумаги, разбросанныя имъ по столику около кровати, и открыла глазамъ его кружку и рюмку, стоявшія у него прямо подъ рукой.
— Почемъ я зналъ что она тутъ стоитъ, ворчалъ онъ, въ то время какъ она налила въ рюмку этой воды и подала ее ему.— Что длаетъ Милли? Бдное дитя! Я думаю она тоже не могла заснуть всю ночь.
— Милли была очень безпокойна, отвчала сестра ея, поправляя его подушки.— Не нужно ли вамъ еще чего-нибудь, папа? Не принять ли вамъ хинина?
— Ты знаешь что мн надо принять его и, ради Бога, Мери, изорви эту дрянь, стащи ее отсюда, или по крайней мр поверни ее лицомъ къ стн, закричалъ больной, грозя кулакомъ уже упомянутому нами произведенію искусства.— Вчная противная усмшка этой бабы меня просто съ ума сводитъ.
Онъ принялъ лекарство, а дочь его, посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ, вскарабкалась, наконецъ, на коммодъ и сняла со стны виновную Граутсъ.
— Я думаю, ты бы могла и поменьше стучать, замтилъ ей отецъ,— зная какъ у меня болитъ голова.
— Простите, милый папа. Это не моя вина, стулъ выскользнулъ изъ-подъ меня и….
— Ну хорошо, ничего, ничего. Ты ушибла себ ногу?
— Нтъ, папа, только немножко придавила ее, это ничего, пройдетъ.
— Который теперь часъ?
— Около половины шестаго.
— Не боле? Газетъ еще не приносили?
— О нтъ еще, папа. Еще никого нтъ. Еще не разсвтало!
— Когда принесутъ газеты, то доставь мн ихъ сейчасъ же сюда. Он мн очень нужны. Слышишь Мери?
— Хорошо, ппа. Не нужно ли вамъ еще чего-нибудь?
— Нтъ, нтъ, дитя, ничего. Я только хочу остаться одинъ. Погоди, подай мн Чампіоново письмо. Да не то — не то, какъ ты глупа, Мери. Ну да, вотъ это. Ты доброе дитя, Мери, благодарю тебя! Поцлуй меня, ступай спать, да позаботься о бдной Милли. Да еще, Мери, Мери! не забудь про газеты.
Бертрамъ Эйльвардъ прочелъ въ десятый разъ письмо поданное ему его дочерью, и скоро посл того задремалъ. Проснувшись, онъ нашелъ газеты, о которыхъ такъ безпокоился, лежащими около себя. Онъ быстро отыскалъ въ нихъ столбецъ посвященный объявленіямъ о пропавшихъ вещахъ и потерянныхъ изъ виду особахъ, и прочелъ тамъ слдующее:

Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ.

Если вышеупомянутый пожалуетъ къ гг. Чампіону съ сыномъ и Дэю, въ квартиру Терлье, въ Линкольнъ-Иннъ, то услышитъ тамъ о весьма благопріятномъ для него обстоятельств. Если же кто-либо можетъ доставить его адресъ, или удостовреніе въ его кончин, то получитъ за это вознагражденіе.

ГЛАВА II.
Цыганское житье.

Еслибы въ годъ прізда Бертрама Эйльварда въ Лондонъ, вы отправились на востокъ отъ Темпль-Бара и шли бы, придерживаясь правой стороны Странда, вы бы скоро дошли до Клементсъ-Инна, входъ въ который составляла арка, занятая членомъ ‘бригады’ чистильщиковъ сапогъ, двумя торговцами какой-то маринованной дряни и группой юныхъ разнощиковъ безъ работы, вс они стоятъ, прислонившись къ столбамъ, заложивъ руки въ карманы и глазютъ, нахмурясь на каменныя трубы противъ нихъ, ни о чемъ не думая. Если дорога туда утомила васъ, то вамъ нечего разчитывать ни на какое подкрпленіе вашихъ силъ, исключая вышеупомянутаго лакомства. Клементсъ-Иннъ не есть благодатное мстопребываніе ни для людей, ни для животныхъ и не есть также одно изъ тхъ почтенныхъ учрежденій въ которыхъ зародыши будущихъ лордовъ-канцлеровъ и главныхъ судей продаютъ себ дорогу къ театру будущихъ почестей чрезъ груды жареной баранины. Нтъ, Клементсъ-Иннъ не что иное какъ ‘канцелярское мсто’, а отчего оно такъ называется, любознательные читатели могутъ узнать изъ сочиненій мистера Тимбса и другихъ пріятныхъ разкащиковъ о лондонскихъ достопримчательностяхъ, я же, не замышляя никакихъ неправыхъ посягательствъ на эти страницы, ограничиваюсь описаніемъ этого мста въ томъ вид въ которомъ я знавалъ его (Богъ знаетъ на что оно похоже теперь) прежде нежели нашъ будущій Дворецъ Правосудія поглотилъ собою всю эту мстность. Когда вы пройдете чрезъ арку, откажетесь отъ услугъ чистильщика сапогъ, вздрогнете при вид маринованной дряни, проберетесь сквозь толпу погруженныхъ въ созерцаніе разнощиковъ (которые, будьте уврены, не дадутъ вамъ дороги) и выдете изъ чугунныхъ воротъ, отдляющихъ Клементсъ отъ остальнаго міра, то очутитесь въ одномъ изъ тхъ опрятныхъ, старомодныхъ закоулковъ изъ которыхъ иные еще уцлли въ Лондон, по которымъ не гремятъ кабріолеты и телжки, гд не раздается голосъ уличнаго мальчишки (по той причин что уличнымъ мальчишкамъ не дозволяется заражать эту мстность своимъ присутствіемъ) и куда гулъ шумнаго города доносится лишь смутнымъ и отдаленнымъ отголоскомъ. Тутъ вы увидите гладко выложенныя кремнями прозжія дороги, чисто выметенные тротуары и мстечки на которыхъ стараются изо всхъ силъ произрастать зеленые кустики и деревца два, заботливо обведенные чугунными ршетками. Тутъ иногда можно узнать время дня по солнечнымъ часамъ, составляющимъ блестящее украшеніе этой мстности. Какъ слышно, рука разрушенія не коснулась еще этихъ краевъ, и потому я могу говорить о нихъ какъ о существующихъ по сію пору. Воробьи обитающіе подъ снію этихъ отдаленныхъ садовъ не такъ ручны и не настолько обкурены дымомъ какъ ихъ родственники и друзья населяющіе кровли сосднихъ домовъ. Ряды процвтающихъ съ виду домовъ изъ краснаго кирпича, изъ которыхъ многіе обладаютъ свтлыми окнами, уставленными цвтами, окаймляютъ область Сентъ-Клементса, а на двери каждаго изъ этимъ домовъ выписано имя его обитателя. Мстность эта странно поражаетъ своею тишиной и опрятностію посл только-что покинутой нами суеты. Но пройдите еще немного дале чрезъ родъ туннеля, окаймленнаго маленькими лавочками, и не успете вы оглянуться, какъ трескъ и блескъ громаднаго города снова окружатъ васъ, потому что вы очутитесь въ Клеръ-Маркет, въ одной изъ самыхъ суетливыхъ частей во всемъ Лондон.
Пробираясь отъ Клементсъ-Инна къ Клеръ-Маркету, на утро посл прізда мистера Эйльварда въ Лондонъ, шла видная женщина, бывшая, вроятно, очень красивою нсколько лтъ тому назадъ. Ея блый фартукъ, развязанные концы лентъ, связка ключей въ лвой рук и кружка въ правой свидтельствовали о ея занятіи. Она была одной изъ ‘прачекъ’ Инна. До сихъ поръ еще неизвстно почему женщина перестилающая постели холостяковъ, убирающая ихъ комнаты гі подающая имъ завтракъ называется прачкой. Мистрисъ Джоуерсъ исполняла все это, но и только это, прислуживая нкоторымъ изъ джентльменовъ имена которыхъ красовались на дверяхъ вышеупомянутыхъ домовъ. Она была ихъ прачкой и притомъ отличною прачкой.
Пока мы произносили это краткое разсужденіе касательно ея достоинствъ, она взошла въ лавочку гд продавались молоко и яйца, гд стояли запасы дровъ, въ которой можно было получать угли ‘на заказъ’, и вы могли купить обыкновенныхъ овощей всякаго рода, такъ же какъ и маринованной рыбы. Это была лавочка въ которой вамъ бы размняли шиллингъ на фартинги, но которая, судя по виду своего хозяина и уютной комнатк позади ея, вполн процвтала, несмотря на свои небольшіе барыши.
Мистрисъ Джоуерсъ вошла въ этотъ торговый домъ съ своимъ обычнымъ, горделивымъ и привтливымъ видомъ, но въ первыхъ же словахъ обращенныхъ къ ней лавочникомъ было нчто заставившее ее измнить свое обращеніе.
— Я такъ думала что вы имете побольше доврія ко мн, мистеръ Бетсъ, право, сказала она, покачавъ головой.
— Кабы это было для васъ, мистрисъ Джоуерсъ, то я сейчасъ бы отпустилъ вамъ хоть цлое ведро, если вамъ угодно. Который уже годъ я вотъ знаю васъ и вашего добраго супруга и знаю какіе вы честные, прямые люди, вы не остаетесь ни у кого въ долгу, какъ и я же.
— Вамъ за все будетъ заплачено, мистеръ Бетсъ, насчетъ этого не безпокойтесь, сказала мистрисъ Джоуерсъ.
— Хорошо-съ, но когда же-съ, мистрисъ Джоуерсъ, когда же-съ? Я еще не видалъ пока ни одной копейки отъ вашего молодаго дженльмена, а онъ мн долженъ два фунта двнадцать шиллинговъ. Два фунта двнадцать шиллинговъ вдь деньги хорошія для человка который все что ни продаетъ самъ покупаетъ на чистую монету.
— Еслибы вамъ были должны цлыхъ двадцать фунтовъ двнадцать шиллинговъ, и то въ моемъ мистер Гилл вы могли бы быть уврены. Онъ джентльменъ, да-съ, возразила прачка, такъ махнувъ при этомъ головой что шляпка ея сдвинулась на сторону.
— О, насчетъ этого я не спорю, отвчалъ Бетсъ, стараясь выразиться самымъ саркастическимъ образомъ.— Для такого барина какъ онъ вдь и молоко не годится. Ему подавай сливокъ. На четыре пенса каждое утро, какже! Джентльменъ-то онъ джентльменъ, только я желалъ бы посмотрть на его денежки, вотъ что-съ.
— Ну счастіе его что не вс такіе какъ вы, мистеръ Бетсъ, возразила она,— знаете, мн-то онъ вдвое больше долженъ.
— Такъ я вамъ скажу что бы я сдлалъ, воскликнулъ лавочникъ, начиная выходить изъ себя и торжественно стукнувъ кулакомъ по прилавку.— Будь я Джоуерсъ, я бы подалъ на него въ судъ.
— Будь вы Джоуерсъ! повторила дама, упершись руками въ бока и качая взадъ и впередъ головой, по обычаю людей своего класса сомнвающихся въ чемъ-либо.— Посмотрла бы я какъ бы вы это сдлали!
— Ну, будетъ вамъ, будетъ! Что намъ изъ этого спорить, прервалъ ее нсколько смягчившійся Бетсъ, ибо мистрисъ Джоуерсъ была хорошею покупательницей, несмотря на незаплаченные счеты преступнаго Билля.— Вдь я торгую не на кредитъ, вы это знаете: маленькіе барыши, да скорые платежи, вотъ что мн нужно. Я долженъ зарабатывать свой хлбъ. Коли онъ джентльменъ, то можетъ заплатить мн два фунта двнадцать шиллинговъ.
— Ему теперь нельзя, мистеръ Бетсъ, право нельзя.
— Такъ если у него денегъ нтъ, зачмъ не заработаетъ ихъ себ чмъ-нибудь, какъ это длаютъ люди и почище его? Что бы ему бросить пить сливки, да приняться за молоко. О! Я слышалъ-таки какъ онъ поживаетъ. Въ полдень онъ встаетъ и выпиваетъ за завтракомъ мои сливки, потомъ отправляется къ Блеку играть на билліард и курить до самаго вечера, а тамъ къ нему сходятся на квартиру такіе же кутилы какъ онъ, играютъ съ нимъ въ карты и пьютъ джинъ съ водой до трехъ часовъ утра. Вотъ какъ онъ поживаетъ-то. Онъ и пальцемъ не шевельнетъ чтобы нажить деньгу.
— Неправда, мистеръ Бетсъ! Онъ пишетъ книги и рисуетъ картины, просто чудо какія. Онъ написалъ портретъ съ моего Билли, такъ онъ на немъ какъ есть живой стоитъ въ своемъ грязномъ передничк, какъ дв капли воды похоже. Я бы этотъ портретъ да за пятифунтовую бумажку не отдала бы.
— Да, а ну дастъ ли кто-нибудь пятифунтовую бумажку за другія-то картины что онъ малюетъ, возразилъ практичный Бетсъ, привыкшій смотрть на всхъ писателей и художниковъ какъ на природныхъ враговъ людей ‘добывающихъ свой хлбъ’.
— Ему нтъ нужды работать за деньги, гордо отвтила мистрисъ Джоуерсъ,— онъ джентльменъ съ состояніемъ, ему акуратно выплачиваютъ его деньги.
— А когда срокъ ему получать ихъ? быстро спросилъ практичный Бетсъ.
— Ахъ, право не знаю, но должно-быть что скоро.
— Не знаете ли вы откуда идутъ ему эти деньги, мистрисъ Джоуерсъ?
Бетсъ сталъ вдругъ любопытенъ и вкрадчивъ.
— Какъ не знать, онъ получаетъ ихъ отъ Стендринга изъ Аустинъ-Фрейрга, вотъ что!
— О, вотъ какъ! А мистеръ Стендрингъ родня ему что ли?
— Кажется что нтъ. По крайней мр онъ не какъ съ родней съ нимъ обходится.
— Такъ зачмъ же онъ деньги ему выплачиваетъ?
— Потому что это его дло. У отца мистера Билля было имніе за границей, и умирая, онъ оставилъ и имніе, и сына своего на попеченіе мистера Стендринга. По крайней мр я такъ слышала. Но если онъ такъ же печется объ имніи какъ и о бдномъ маломъ, то оно должно-быть въ славномъ вид.
— Гм! А мать жива?
— Нтъ.
— Есть еще братья или сестры?
— Мистеръ Бетсъ, я пришла сюда не затмъ чтобъ отвчать на ваши разспросы о длахъ которыя до меня не касаются, возразила прачка, которой надоли эти допытыванія.— Я пришла лишь затмъ чтобы купить сливокъ на четыре пенса, дадите вы мн ихъ или нтъ?
— Вамъ нельзя ни въ чемъ отказать, мистрисъ Джоуерсъ, сказалъ лавочникъ, уступая авторитету мистера Стендринга и заграничнаго имнія,— но я буду ждать денегъ въ конц этой недли.
Добрая мистрисъ Джоуерсъ удовольствовалась его словами, взяла съ торжествующимъ видомъ сливокъ на четыре пенса и пошла дальше по улиц въ булочную. Къ сожалнію, я долженъ сказать что тамъ кредитъ мистера Билля имлъ не боле значенія, чмъ и у мистера Бетса, и булочникъ, проведшій половину ночи за печью, былъ въ гораздо мене сговорчивомъ настроеніи духа, нежели товарищъ его, лавочникъ. Онъ прямо отказался поставлять въ кредитъ горячія булки, пока ему не заплатятъ по счету, итакъ, прачка, знавшая его хорошо, прекратила вс дальнйшіе толки объ этомъ предмет, заплативъ за желаемый товаръ чистыми деньгами изъ своего собственнаго, просторнаго кармана.
— Кабы онъ далъ мн лишь какихъ-нибудь десять фунтовъ, чтобъ я могла раздлаться со всми этими несносными маленькими счетами, вздыхала прачка, взбираясь по витой лстниц въ квартиру безденежнаго Билля. Она взошла въ его пріемную и что за видъ поразилъ ея взоры!
На полу валялось съ полдюжины пустыхъ бутылокъ, разбитый графинъ, обломки глиняныхъ трубокъ, безчисленные окурки сигаръ и большая часть карточной колоды. Столовая скатерть была до половины сдернута съ круглаго стола, стоявшаго посреди комнаты, и на конц еще покрытомъ ею находились глиняный кувшинъ, до половины опорожненная и перекувырнутая жестянка съ сардинками, средняя часть большаго хлба и нсколько ножей. На ненакрытомъ конц стола красовались стулъ, ящикъ съ табакомъ и лопатка для угля. Занавсы были содраны съ одного окна и лежали около камина. Вообще, трудно было найти хотя бы что-нибудь изъ движимой мебели, что бы стояло на своемъ мст. Газъ пылалъ полнымъ блескомъ, хотя было уже около полудня и воздухъ былъ такъ пропитанъ запахомъ табака, дыма и мозжевельника что добрая мистрисъ Джоуерсъ, хотя и была довольно привычна къ подобнаго рода атмосфер, не могла однако удержаться чтобы не чихнуть, стоя подобно негодующему Марію женскаго пола среди этихъ развалинъ и вспоминая обо всхъ сгараніяхъ употребленныхъ ею наканун для того чтобы хорошенько вычистить и убрать эту сцену хаоса.
Чиханіе ея, повидимому, разбудило Духъ Разрушенія, дло рукъ котораго она созерцала съ такимъ отчаяніемъ.
— Эй, кто тамъ! Полли Secunda, это вы? раздался голосъ изъ внутренней комнаты.
— Да, сударь, это я, отвчала обиженнымъ тономъ прачка,— и да будетъ вамъ извстно, мистеръ Гиллъ, что фамилія моя Джоуерсъ, что я честная замужняя женщина и въ крещеніи была названа Маргаритой. Уже не въ первый разъ вы изволили называть меня какими-то чужими именами, и я не желаю боле терпть этого.
— Убирайтесь вы съ вашими Джоуерсъ, снова произнесъ голосъ.— Вы Полли Secunda, хоть бы васъ окрестили Вельзевуломъ. Лучше моей старухи кормилицы нтъ женщины въ мір, а ее зовутъ Полли. Слдовательно она Полли Prima или Полли первая. Посл нея, самая лучшая женщина въ мір — вы, а васъ зовутъ Маргаритой. Слдовательно, вы Полли Secunda или Полли вторая. Что и требовалось доказать. Ну, а теперь объяснивъ все это, я попрошу васъ, Полли Secunda, сходить за двумя бутылочками содовой воды, ибо я, кажется, выкурилъ лишнюю трубку вчера вечеромъ.
Очевидно было что либо Духъ Разрушенія былъ привилегированной личностью, либо же гнвъ ‘Полли второй’ легко смирялся, ибо повторивъ нсколько разъ: ‘нтъ, какъ вамъ это покажется!’ при вид свжихъ слдовъ разрушенія, бросавшихся ей на глаза, она поставила на мсто кружку и булки и стала просить ‘денегъ,’ какъ необходимаго средства для пріобртенія желаемаго освжительнаго напитка.
— О! Тамъ на камин, въ соусник, цлая куча денегъ, воскликнулъ голосъ.
— Извините, мистеръ Гилль, на камин ровно ничего нтъ, и вс украшенія сброшены внизъ, за ршетку.
— Это все Баркеръ, чортъ бы его побралъ! Онъ непремнно хотлъ посадить туда свою собаку, прокричалъ снова голосъ.— Поищите-ка хорошенько, Полли Secunda, поищите-ка. Гд-то тутъ должна быть цлая куча денегъ. О! Теперь я вспомнилъ. Я бросилъ ими въ Тедди Прейса, за то что онъ не хотлъ играть. Они тамъ, подъ книжною горкой. Клянусь Юпитеромъ! Тамъ подъ горкой лежитъ цлый кладъ, Полли Secunda: Посмотрите-ка подъ ней, и берите оттуда злато и серебро. Я, къ моему удивленію, выигралъ полный горшокъ деньжищъ, и они меня вознесли со стуломъ на столъ.
Прачка заохала и слдуя его показанію, подняла съ полу четыре или пять фунтовъ, шилингами и пенсами, затмъ снабженная этимъ капиталомъ, она скоро воротилась съ содовою водой и (о предупредительность женщины!) съ парой отличныхъ красныхъ сельдей.
Во время ея отсутствія, во внутренней комнат поднялась страшная брызготня, и при ея возвращеніи, Духъ Разрушенія вышелъ къ ней полуодтый, весь свжій и блестящій посл купанья и нисколько не обезображенный ночнымъ кутежомъ.
— Полли Secunda, спросилъ онъ,— что это тамъ трещитъ въ печк?
— Сельди, сударь.
— Хорошо! А что сельди будутъ вести себя хорошо безъ надзора и не сгорятъ въ пять минутъ?
— Я полагаю что нтъ.
— Хорошо! Ну такъ добгите до мистера Ванъ-Вейна и скажите ему что если ему не нуженъ боле воротничокъ что я далъ ему взаймы, то чтобъ онъ былъ такъ добръ, возвратилъ мн его, у меня не осталось ни одного чистаго.
— Боже мой, сударь! Онъ вамъ возвратилъ этотъ воротничокъ чистымъ вотъ уже три недли тому назадъ, а вы съ тхъ поръ у него ужь цлыхъ пять перебрали.
— Ну такъ если я возьму еще одинъ, то и выйдетъ ровно полдюжины. Ступайте, Полли, и скажите смиренному Вану что если онъ мн не пришлетъ воротничокъ, то я пойду скажу полицейскому надзирателю, и что иначе я не могу тогда поступить.
Жаловаться надзирателю не оказалось надобности. Воротничокъ скоро прибылъ, сопровождаемый ‘дружескимъ поклономъ’ отъ мистера Ванъ-Вейна, что доказывало что учтивость этого джентльмена была такъ же неистощима какъ и его запасъ блья.
Духъ Разрушенія былъ человкъ лтъ двадцати трехъ или четырехъ, съ темными волосами, густыя вьющіяся кудри которыхъ не уступали никакому купанью и никакой мокрой щетк, съ блестящими карими глазами, вчно свтящимися игривостію и плутовствомъ, съ рукой легко бросающей мячъ крикета за пятьдесятъ саженъ и съ соотвтственными этому остальными членами. Безпечный, лнивый, всми любимый повса, имвшій, сколько ему было извстно, лишь одного врага во всемъ свт, и этотъ врагъ былъ онъ самъ. Весьма снисходительный повса, ибо онъ любилъ этого врага и старался всячески угождать ему.
Духъ Разрушенія слъ завтракать, а ‘Полли вторая’ прислуживала ему, пользуясь этимъ случаемъ для очень ясныхъ намековъ насчетъ того что мистеръ Бетсъ былъ очень сердитъ, а мистеръ Макфенъ, булочникъ, просто ее и слушать не хотлъ, и что мистрисъ Шлоушеръ, прачка, должна теперь оставить работу, вслдствіе того что одинъ изъ ея дтей упалъ въ котелъ въ которомъ парилось грязное блье — вс эти намеки имли похвальную цль внушить ему что слдовало бы заплатить всмъ этимъ особамъ то что онъ имъ оставался долженъ, съ помощью кучи денегъ, найденной подъ книжною горкой, но все это оказалось тщетнымъ. Духъ Разрушенія пилъ Бетсовы сливки, влитыя въ неоплаченный чай, подслащенный непозолоченымъ сахаромъ, жевалъ Макфеновы горячія булки, намазанныя неоплаченнымъ свжимъ масломъ, по 20 пенсовъ за фунтъ, и весело сыпалъ крошки ихъ на блоснжную скатерть, которая, какъ было ему извстно, кипятилась вмст съ младенцемъ Шлоушеромъ.
Вы не должны придти къ тому заключенію что Джекъ Гилль былъ безсердечнымъ негодяемъ, но надо сознаться, хотя онъ и герой мой, что подобнаго лниваго, безпечнаго малаго нельзя было найти во всемъ околотк.
Наконецъ мистрисъ Джоуерсъ собралась съ духомъ. Она видла что намеками ничего не подлаешь, и ршившись сдлать прямое нападеніе, положила предъ нимъ самые нужные счеты. Гилль удивился ихъ громадности.
— О! Чортъ возьми, Полли Secunda! Не можетъ быть чтобы я столько былъ долженъ!
— Извините, сударь, но все это врно и справедливо.
— Да вдь это выйдетъ около двадцати фунтовъ?
— Точно такъ, сударь, а если прибавить семь фунтовъ десять шиллинговъ что вы мн должны.
— Долженъ вамъ, Полли?
— Да, сударь. Вотъ моя книжка, я сколько разъ приносила ее вамъ и чуть не на колняхъ просила васъ поглядть ее — не то чтобы мн деньги отъ васъ нужны были, а чтобы вы не забыли все что получили отъ меня и не подумали бы что я на васъ насчитываю. Вотъ за іюнь мсяцъ тутъ стоитъ четыре фунта девять пенсовъ, продолжала прачка, указывая на книжку въ красномъ переплет — да три полкроны что вы взяли 2го іюля для мистера Баркера, да за дв дюжины горькаго пива, за 4е число, да шестнадцать шиллинговъ для Габлера, которому мальчикъ безъ того не оставлялъ сапоги, его числа.
— О! чортъ бы побралъ эти сапоги! Полли, я никакъ не могу оставлять васъ безъ денегъ! воскликнулъ Гилль, вскакивая и открывая свою конторку.— Я заплачу вамъ сію же минуту. Кажется у меня еще станетъ на это денегъ, и онъ отсчиталъ ей одиннадцать золотыхъ.
— Вотъ возьмите! Возьмите что вамъ слдуетъ, а что останется, отдайте бдной старух Шлоушеръ.
— А какъ же насчетъ Бетса и Макфена, сударь?
— Пускай ихъ уйдутъ — провались они совсмъ! На той недл у меня будетъ куча денегъ. Возьмите поскоре деньги съ глазъ моихъ долой, Полли Secunda, не то я ихъ возьму назадъ и вс издержу.
Мистрисъ Джоуерсъ взяла деньги, ршивъ въ душ что Бетсу и Макфену будетъ заплачено, и что она потерпитъ. Она не забыла того дня въ который мужъ ея, бывшій плотникомъ при одномъ изъ большихъ театровъ, попалъ въ машину долженствовавшую представлять ‘царство ослпительнаго свта’ въ блестящей пантомим, она помнила какъ его бросало тамъ взадъ и впередъ, пока какой-то молодой повса, находившійся за кулисами, не бросился среди крутящихся колесъ и не вытащилъ его оттуда, какъ потомъ повса этотъ привелъ къ нимъ своего друга, другаго такого же повсу, бывшаго хирургомъ и лчившаго израненнаго бдняка во все время его долгой болзни, а когда онъ наконецъ выздоровлъ, но не могъ боле работать, то повса упросилъ директора театра назначить его кассиромъ при вход. Нтъ! Маргарита Джоуерсъ была не такая женщина которая бы могла забыть все это, и если находятъ что она выказывала черезчуръ много заботливости касательно интересовъ вышеупомянутаго повсы, то пусть вспомнятъ что она была женщина настолько отсталыхъ правилъ что считала благодарность своимъ долгомъ, а себя — обязанною этому человку, какой бы онъ ни былъ.
Окончивъ свой завтракъ, Джекъ закурилъ весьма черную трубку и слъ съ ней у окна, опершись руками на подоконникъ и задумчиво глядя на кирпичную стну напротивъ.
— Какой я оселъ! бормоталъ онъ про себя.— Трачу кучу денегъ на людей которые ни капли во мн не нуждаются, и слыву за Богъ знаетъ кого, въ глазахъ Бетса и Макфена, изъ-за какихъ-нибудь двухъ пенсовъ съ полпени.
— Ну, какъ бы то ни было, а я въ порядочныхъ тискахъ теперь. Полли Secunda очистила мн кассу, а заплативъ Скареру то что я проигралъ ему вчера на билліард, у меня останется въ карман ровно четыре шиллинга да шесть пенсовъ на слдующія дв недли! Ба! Отъ заботъ околла разъ кошка, а я отправлюсь въ Саутэртонъ, да погощу у Полли Prima. Я давно тамъ не былъ, а тутъ все равно длать мн нечего. Я воображаю какъ старушонка обрадуется мн! Возвратясь же сюда, я расплачусь со всми ими и примусь рисовать или писать, или вообще что-нибудь длать.
Десяти минутъ достаточно было ему для того чтобы всунуть въ маленькій дорожный мшокъ немногочисленные предметы необходимые для его путешествія, и наступающій вечеръ уже засталъ его шагающаго съ разболвшимися ногами, но веселаго какъ птица, по привтливой дорог, ведущей въ Кентскую деревню въ которой жила его старая кормилица.

ГЛАВА III.
Причина почему.

Утро такъ долго не занимавшееся, по мннію хорошенькой Милли Эйльвардъ, застало мистрисъ Граутсъ, какъ она выражалась, въ ‘страшномъ разстройств’. Вопервыхъ, жилецъ ея ‘чуть не выцарапалъ ей глаза’ за завтракомъ, изъ-за дурно приготовленныхъ котлетъ. Вовторыхъ, онъ обозвалъ ея ‘гостиныя’ собачьей конурой, автретьихъ (что было ужасне всего), онъ стащилъ со стны ея портретъ. Но она сумла отомстить за все.
Убирая его комнату, она нашла письмо мистера Чампіона къ своему ненавистному жильцу, и прочла его. Затмъ она унесла его съ собой въ кухню и дала его прочесть своему сыну — юному джентльмену служившему у поставщика конторскихъ принадлежностей, по имени Берриджеру, и тотъ прочелъ его, длая изъ него многочисленныя выписки.
Такъ какъ подобнымъ образомъ письмо мистера Чампіона сдлалось общимъ достояніемъ, то взглянемъ черезъ плечо мистера Боба Берриджера и прочтемъ его содержаніе. Оно гласило такъ:

Терлай Чамберзъ, іюля 17го 1866.

‘Дорогой сэръ!

‘Я получилъ письмо ваше отъ 13го числа (прибывшее впрочемъ 12го) и долженъ выразить вамъ свое удивленіе касательно тона съ которымъ вы сочли нужнымъ обратиться въ немъ ко мн. Вы говорите что я ‘былъ обязанъ’ отвтить наконецъ и ‘со всей точностью’ на вопросъ предложенный вами въ письм отъ 1го числа, и что вы желаете ‘вполн уяснить мн’ что вы не ребенокъ, котораго можно убдить ‘пустыми доводами,’ что вы въ прав ‘поступать такъ или иначе,’ не нуждаясь ‘въ ясно изложенныхъ предъ вами причинахъ на это.’
‘Въ ожиданіи извиненія, которое я безъ сомннія получу отъ васъ за этотъ необдуманный и, позвольте мн прибавить, неприличный выговоръ, я буду продолжать свои объясненія.
‘Въ приписк письма, касающагося исключительно предметовъ частной жизни, адресованнаго на мой частный адресъ и подписаннаго: частное, вы пишете: ‘Я надюсь достать хорошую сумму денегъ, подъ залогъ моего будущаго имнія, Чапелъ-Гильтонъ, и посредствомъ ея раздлаюсь со всми этими дрянными залогами и заемными письмами.’ Тутъ нтъ никакого ‘вопроса’. Вы просто говорили съ другомъ, только что приглашеннымъ вами провести у васъ въ дом лтніе каникулы, а не съ вашимъ повреннымъ по дламъ, и въ качеств вашего друга, изъ опасенія что вашъ черезчуръ впечатлительный характеръ заставитъ васъ предпринять какой-либо шагъ въ которомъ вы будете потомъ раскаиваться, я отвчалъ вамъ: Бросьте всякую мысль насчетъ полученія денегъ подъ обезпеченіе Чапель-Гильтона, потому что э то вещь невозможная. Если это вы считаете ‘пустымъ доводомъ,’ то мн весьма жаль, но мн кажется, отвтъ этотъ настолько же имлъ значеніе дловаго, какъ и все сообщенное вами, въ вашемъ письм. Высказавъ вамъ все это, въ оправданіе себя, я съ величайшимъ удовольствіемъ исполняю ваше желаніе и постараюсь объяснить вамъ, въ качеств вашего повреннаго по дламъ, почему, согласно моему мннію, вы не можете поступить желаемымъ образомъ съ Чапель-Гильтонскимъ имніемъ, считаемымъ вами вашимъ будущимъ достояніемъ.
‘Оставивъ въ сторон вс техническія выраженія, мы объяснимъ себ ваше настоящее положеніе такъ: предокъ вашъ, первый графъ Гильтонъ, желая лишить наслдства своего старшаго сына, женившагося противъ его воли и котораго онъ лишилъ также и права наслдовать его титулъ, въ документ дающемъ это право, устроилъ вс свои имнія такимъ образомъ который (по его мннію) долженъ былъ упрочить все состояніе его за будущимъ наслдникомъ его графскаго достоинства, кто бы ни былъ послднимъ. Онъ былъ человкъ честолюбивый и желалъ придать побольше блеску пріобртенной имъ графской корон. Но подобно многимъ желающимъ заявлять свои права на свое имущество даже изъ-за могилы, онъ зашелъ слишкомъ далеко въ подробностяхъ своего извстнаго завщанія, послдствія котораго столько способствовали обогащенію людей моей профессіи и, къ сожалнію, доставили столько непріятностей вашему семейству. Еслибъ онъ просто ршилъ что имніе должно слдовать за титуломъ, то объ этомъ дл не было бы никакой рчи, но желая предупредить всякую случайность, онъ употребилъ слова въ смысл которыхъ судъ канцлера и палата лордовъ ршили что право наслдства остается и за женскою линіей въ данномъ случа. Такъ какъ женщина не можетъ наслдовать графскій титулъ, а съ другой стороны, судьба страннымъ образомъ преслдовала его прямыхъ наслдниковъ мужескаго пола, то случилось такъ что имніе пошло въ одну сторону, а титулъ въ другую. Потомокъ его младшаго брага сдлался графомъ Гильтономъ Чапель-Гильтонскимъ, а Чапель-Гильтонское имніе, ставшее вдвое цнне всхъ его прочихъ владній взятыхъ вмст, досталось мистрисъ Игльтонъ, считающей теперь, кажется, своимъ наслдникомъ васъ, на что, долженъ вамъ сказать, вс данныя на вашей сторон. Но когда мы желаемъ получить денегъ подъ залогъ будущаго имнія, повренные противной стороны обращаютъ вниманіе на всякую возможную случайность, а есть возможность что какой-нибудь членъ семейства Плесморъ, имющаго посл мистрисъ Игльтонъ первое право на наслдство, находится еще въ живыхъ и можетъ предъявить это право.
‘Я не имлъ пока случая хорошенько вникнуть въ это дло, ради васъ, и въ этомъ вы должны извинить меня, ибо мсяцъ тому назадъ, когда мы еще не получали извстія объ ужасномъ кораблекрушеніи, въ которомъ погибъ полковникъ, сынъ мистрисъ Игльтонъ и съ нимъ все его семейство, вы не имли никакой надежды на наслдство это. Но однако я узналъ что сэръ-Генри Плесморъ былъ женатъ на женщин о которой чмъ меньше говорить тмъ лучше, и что онъ имлъ отъ нея сына, пошедшаго не въ отца своего. Говорятъ что причиной несчастной смерти сэра-Генри (вы помните скандалъ причиненный ею) былъ ударъ, нанесенный ему безчестнымъ, а иные полагаютъ даже преступнымъ поступкомъ его единственнаго сына. Послдній, если онъ еще живъ, долженъ быть теперь человкомъ лтъ тридцати шести, ибо онъ родился въ 1831 году, томъ самомъ въ которомъ сдлано несчастное завщаніе лорда Гильтона, и пока не будетъ доказано что онъ умеръ, не оставивъ посл себя законныхъ наслдниковъ, никто не дастъ вамъ и шести пенсовъ подъ залогъ Гильтонскаго имнія, исключая разв за какіе-нибудь ужасаіощіе проценты, съ цлью оградить себя ими отъ случайности.
‘Но все это не касается титула. Послдній достанется вамъ безъ всякаго сомннія, и если Плесморъ этотъ (имя котораго, говорю вамъ кстати, Аугустусъ де-Баркгемъ) умеръ бездтнымъ, чего я отъ души желаю, то титулъ и имніе снова будутъ принадлежать одной и той же особ, и дай Богъ ей долго пользоваться тмъ и другимъ.
‘Если что-нибудь случится съ мистрисъ Игльтонъ (а взявъ въ сображеніе преклонныя лта ея, мы должны къ тому готовиться), то вы вступите во владніе ея имніемъ, если же кто-либо заявитъ свои права на него, именемъ Плесмора, то мы должны будемъ бороться со своимъ противникомъ, на сколько можно.
‘Я полагаю что еслибы какой-нибудь Плесморъ существовалъ еще, то онъ заявилъ бы о себ, обратясь съ какою-нибудь просьбой къ мистрисъ Игльтонъ. Я видлся съ ея повреннымъ и старался кое-что выпытать отъ него (не объясняя ему, разумется, причины), но онъ ничего не знаетъ. Итакъ, будемъ надяться на лучшій исходъ дла, но (извините за повтореніе словъ, которыя теперь, надюсь, не покажутся вамъ ‘пустыми’ или ‘поучительными’), бросьте всякую мысль о полученіи денегъ подъ залогъ Чапель-Гильтона.

‘Остаюсь, дорогой сэръ,
‘Вашимъ врнымъ слугой
‘Г. Ст. Дуганомъ Чампіономъ.’

Природа, которая, какъ говорятъ, не любитъ оставлять пробловъ, назначила вроятно мистера Роберта Берриджера, на мсто покойнаго Джоржа Эди, для того чтобы меръ Баули могъ узнавать съ каждою почтой ‘о чемъ-либо благопріятномъ.’ Онъ началъ свое поприще въ контор ловкаго стряпчаго, сдлался писцомъ полицейскаго суда и въ настоящее время разнообразилъ однообразіе своихъ занятій въ дл гг. Потаса и Сакерби, посщая сверный окружный судъ и длая тамъ стенографическія выписки изъ замчательныхъ длопроизводствъ, для особъ интересующихся оными. Онъ былъ еще молодъ, но ловокъ, весьма ловокъ и съ нетерпніемъ ожидалъ дня въ который, съ помощью накопленныхъ для этой цли средствъ, онъ надялся купить себ ‘право’ примнять свою ловкость къ состязанію съ представителями ея величества, въ качеств законнаго (и привилигированнаго) стряпчаго. Ему уже удавалось не разъ разрывать старыя, солидныя тяжбы и притягивать насильно къ суду людей никогда и не замышлявшихъ до того судиться. И когда его восхищенная имъ родительница прочла до половины посланіе мистера Чампіона, то самымъ естественнымъ движеніемъ ея было отнести его своему первенцу, въ вид неоцненнаго дара.
Что еслибъ ему удалось найти исчезнувшаго Аугустуса де-Баркгема, и этимъ разрушить вс планы человка осмлившагося обратить ея изображеніе лицомъ къ стн?
Милый Бобъ скоро созналъ все значеніе этого дла, и я боюсь ужь не мелькнула ли въ его дятельномъ мозгу мысль что въ случа если настоящій Плесморъ не отыщется, вещь не невозможная подыскать взамнъ его подложнаго.
Окончивъ свои выписки, составившія почти цлую копію Чампіонова письма, онъ попросилъ свою маменьку еще разъ осмотрть хорошенько комнату своего безпечнаго жильца, въ надежд найти еще какой-нибудь документикъ и (о блестящая мысль!) вызвался самъ проводить ее туда, подъ предлогомъ снова повсить на мсто оскорбленный портретъ.
Поиски сей добродтельной четы были вознаграждены найденною ими коротенькою запиской, полученною въ это самое утро отъ мистера Чампіона, въ которой онъ увдомлялъ что навститъ своего доврителя, часовъ около четырехъ, какъ скоро суды закроются.
— Хорошо, матушка, шепнулъ онъ ей, — онъ не придетъ прежде вечера, потому что, я увренъ, они долго просидятъ сегодня въ суд (мистеръ Эйльвардъ уже предупредилъ хозяевъ что оставитъ ‘собачью конуру’ сегодня же). Я побгу сейчасъ же къ Паупсу и буду опять здсь, въ одно время со старикомъ Чампіономъ.
‘Старикъ Чампіонъ’ явился въ свое время, съ лицомъ боле обыкновеннаго серіознымъ. Посл первыхъ привтствій, онъ произнесъ тономъ упрека:
— О Эйльвардъ, Эйльвардъ! Что вы надлали?
— А что такое?
— Да какже, послушайте-ка. Въ контору нашу вдругъ является какой-то человкъ, вслдствіе объявленія напечатаннаго въ сегодняшнемъ нумер Times, и разспрашиваетъ объ этомъ Плесмор о которомъ я писалъ вамъ.
— Ну и что жь изъ этого?
— Неужели вы дйствительно помстили это объявленіе?
— Да-съ, помстилъ, отвчалъ мистеръ Эйльвардъ, приходя въ гнвъ, что случалось съ нимъ всегда какъ скоро въ немъ пробуждалось сознаніе что онъ сдлалъ глупость.— Вы врно принимаете меня за деревяшку или за камень, воображая что я въ состояніи выносить эту мучительную тревогу и неизвстность, которую вы доставили мн.
— Я доставилъ вамъ? прервалъ его адвокатъ, поднимая брови.
— Сдлайте одолженіе не повторяйте моихъ словъ. Да-съ, мистеръ Чампіонъ, которую вы доставили мн вашимъ спутаннымъ, безконечнымъ письмомъ насчетъ Чапель-Гильтона. А теперь позвольте васъ спросить какъ могли вы подумать что я могу провести ночь въ этой,— въ этой собачьей конур?
Мысли Эйльварда не были особенно многочисленны, и потому онъ снова воротился къ своимъ первоначальнымъ впечатлніямъ.
— Очень жалю если вамъ было неудобно здсь, но скажите что заставило васъ помстить это крайне неполитичное объявленіе? Еслибы вы только спросили моего совта, то….
— Неужели вы воображаете въ самомъ дл что… что я такой ребенокъ, такой дуракъ что не могу… Это нестерпимо право! Я не хочу чтобы меня водили за носъ. Я хочу поступать въ собственныхъ длахъ моихъ какъ мн вздумается.
— Разумется, мистеръ Эйльвардъ, разумется, возразилъ адвокатъ,— но такъ какъ вы возложили на меня отвтственность, законную и нравственную отвтственность касательно правильнаго веденія этихъ длъ, то я долженъ отказаться отъ всякаго дальнйшаго вмшательства въ оныя, потому что для меня невозможно привести ихъ къ какому-либо удовлетворительному исходу, если я буду встрчать на каждомъ шагу,— я говорю откровенно,— безумства подобныя тому которое вы только-что совершили! Ваши бумаги будутъ вамъ возвращены завтра же. Прощайте-съ.
И взявъ шляпу, онъ направился къ двери.
Эйльвардъ притихъ въ ту же минуту. Люди хвастающіеся тмъ что не терпятъ надъ собой никакого вліянія и безпрестанно говорящіе вамъ что они сами лучшіе судьи своихъ длъ, обыкновенно вчно цпляются за кого-нибудь, прося совта и помощи. Безпокойный Чампіоновъ кліентъ, разъ находясь въ тискахъ,— а онъ почти не выходилъ изъ нихъ,— хватался за всякій даваемый ему совтъ, какъ утопающій хватается за спасительный канатъ, съ тою разницей, однако, что утопающій прямо хватается, а мистеръ Эйльвардъ всегда выпускалъ изъ рукъ канатъ, съ цлью ухватиться за первую соломинку плывущую мимо его.
Послдній совтникъ былъ всегда въ глазахъ его непреложнымъ оракуломъ, а послднимъ гласившимъ ему оракуломъ былъ на этотъ разъ нкто капитанъ Линне, здоровенный старый джентльменъ, служившій консуломъ при Левантской компаніи въ то время, когда это, нын покойное, учрежденіе царствовало надъ азіятскими берегами Средиземнаго моря, господинъ этотъ, хотя находился съ давнихъ поръ въ отставк, никакъ не могъ однако понять что нельзя управлять всмъ свтомъ la Turque. Онъ-то и приказалъ,— онъ никогда не просилъ и не совтовалъ,— другу своему помстить объявленіе насчетъ Плесмора и затмъ хать самому въ городъ слдить за результатомъ его, вслдствіе всего этого, онъ сдлался въ глазахъ его несокрушимымъ укрпленіемъ, пока роковыя слова ‘ваши бумаги будутъ возвращены вамъ завтра же’ не разрушили укрпленіе это, не перевернули его вверхъ дномъ и не развяли его развалинъ, такъ что его и слда не осталось на мст на которомъ оно досел красовалось.
— Нтъ, нтъ, подите сюда, Чампіонъ, пожалуста подите сюда, говорилъ Эйльвардъ.— Я совсмъ не то хотлъ сказать. Извините меня, прошу васъ. Не горячитесь такъ, другъ мой. Я вдь боленъ и встревоженъ, и… и только сію минуту выползъ изъ постели чтобы повидаться съ вами. Вы ничего не берете въ разчетъ.
— Уже не въ первый разъ вы обращаетесь ко мн съ подобными словами, мистеръ Эйльвардъ, сурово отвчалъ мистеръ Чампіонъ.
Адвокатъ, хотя ему уже и пошелъ пятый десятокъ, былъ все еще красивый мущина, съ свтлыми, ясными глазами и съ осанкой внушающею почтеніе людямъ и посильне этого жалкаго, хвораго, слабаго бдняка.
— Хорошо, все это можетъ быть, умолялъ послдній, — но и не въ первый уже разъ я извиняюсь въ этомъ предъ вами. Право, Чампіонъ, вы никогда не берете въ разчетъ состоянія моего здоровья.
— Еслибъ я не бралъ въ разчетъ этого, мистеръ Эйльвардъ, возразилъ адвокатъ, снова садясь,— я не былъ бы боле здсь посл вашего письма отъ 18го числа.
— Ну, вы все еще не покончили съ этимъ предметомъ? Ну да, я былъ виноватъ, вотъ вамъ и все! Я человкъ не дловой. Я не оставляю копій съ моихъ писемъ. Съ меня достаточно труда написать ихъ разъ. Мн показалось что я вовсе не то писалъ. А теперь разкажите мн подробне о человк явившемся вслдствіе объявленія.
— Меня не было тамъ когда онъ приходилъ. Онъ видлъ моего сына.
— Но тотъ врно сообщилъ вамъ что онъ говорилъ?
— Онъ желалъ разузнать пропасть разныхъ вещей, а главное, для какой цли требуютъ присутствія Плесмора и какое вознагражденіе предлагаютъ за открытіе этой личности.
— А что отвтилъ ему сынъ вашъ?
— Ничего, по той причин что онъ самъ ничего не зналъ объ этомъ. Вы указали на насъ, не предупредивъ насъ. Я ничего не зналъ объ этомъ объявленіи, пока сынъ мой не спросилъ меня что все это означаетъ.
— О, Боже мой! Боже мой! Онъ бы сказалъ что я готовъ дать пятьдесятъ или даже сто фунтовъ. Онъ долженъ былъ бы знать что я готовъ дать сто фунтовъ чтобъ избавиться отъ этой ужасной неизвстности.
— Сынъ мой ничего не знаетъ о длахъ вашихъ, мистеръ Эйльвардъ, холодно отвтилъ Чампіонъ.— Ни онъ, ни я ничего не знали о вашемъ объявленіи, пока не явился человкъ этотъ. И до сихъ поръ сынъ мой не знаетъ что объявленіе это исходило отъ васъ. Вы упомянули въ немъ имя наше, не спросясь нашего согласія, и указали на насъ, не предупредивъ насъ ни единымъ словомъ.
— Я забылъ, я совсмъ забылъ. Я хотлъ это потомъ сдлать. Я никакъ не думалъ что на него такъ скоро отзовутся, сказалъ Эйльвардъ.— Ну, а этотъ человкъ, это былъ пожалуй самъ Плесморъ, онъ можетъ-быть не придетъ больше. Я помню что разъ я тоже явился вслдствіе объявленія, общавшаго мн нчто благопріятное, а когда я пришелъ туда и назвалъ себя, то на меня подали жалобу.
— Я полагаю что человкъ этотъ снова явится, возразилъ Чампіонъ, не могшій не улыбнуться жалобному тону которымъ довритель его разказывалъ о своей ошибк.— На него не подали жалобы и онъ условился встртиться со мной завтра въ полдень.
— Вы позволите мн быть при этомъ, Чампіонъ? О! Я долженъ видть его! воскликнулъ Эйльвардъ, схвативъ въ волненіи руку адвоката.
— Если вамъ угодно.
— А какъ вы полагаете, это самъ Плесморъ?
— Едва ли. Онъ назвалъ себя Блиссетомъ и сказалъ что служитъ конторщикомъ у одного купца изъ Сити.
Эйльвардъ вздохнулъ свободне, а во внутренней комнат послышался легкій шумъ. Быстрый взглядъ Чампіона обратился къ перегородк, и онъ сказалъ, ошибаясь въ происхожденіи шума:
— Я боюсь не испугалъ ли я барышень. Он здоровы, надюсь.
— Совершенно. Милли немного утомилась путешествіемъ. Тетушка ихъ, Виллертонъ, захала за ними съ часъ тому назадъ и он отправились за покупками.
— Я слышалъ что Виллертонъ получитъ, вроятно, мсто младшаго секретаря при министерств внутреннихъ длъ.
— Въ самомъ дл! Надюсь что это удастся ему, но не о немъ рчь теперь, мистеръ Чампіонъ, скажите мн почему я не долженъ былъ длать этого объявленія?
— Вы вдь игрокъ въ вистъ, мистеръ Эйльвардъ?
— Да, и льщу себя мыслію, весьма порядочный.
— Вообразите себ что вы открыли изъ игры вашего товарища что у него нтъ козырнаго туза, обратились ли бы вы въ такомъ случа къ своимъ противникамъ со словами: господа, я желаю сообщить вамъ что лучшій козырь мой валетъ?
— О, разумется нтъ! съ нетерпніемъ произнесъ Эйльвардъ.
— И, однако, вы сдлали совершенно подобную вещь, но вы поступили въ данномъ случа еще хуже. Въ игр въ вистъ кто-нибудь да долженъ же, по всей справедливости, имть туза, но въ этой игр можно хитростію и обманомъ обыграть васъ.
— Что хотите вы сказать этимъ?
— Я объясню вамъ это завтра, посл нашего разговора съ мистеромъ Блиссетомъ. Что разъ сдлано, того нельзя передлать, намъ остается выпутаться получше изъ бды. Прощайте, Эйльвардъ. Кстати, куда вы думаете перебраться отсюда?
— Въ Чарингъ-Кросскую гостиницу. Я терпть не могу гостиницъ, но мистрисъ Виллертонъ увряетъ что новыя вовсе не похожи на т которыя я знавалъ прежде, и что намъ будетъ очень хорошо тамъ.
— Надюсь что да.
И Чампіонъ простился.
— Я забылъ высказать ему свое мнніе насчетъ этой ‘собачьей конуры’, бормоталъ про себя Эйльвардъ,— но это было бы напрасно. Онъ бы опять вышелъ правымъ, онъ всегда такъ длаетъ. Что за оселъ этотъ старикъ Линне! И самъ къ тому же еще игрокъ въ вистъ!
Между тмъ какъ мистеръ Чампіонъ сходилъ съ лстницы, дверь Эйльвардовой спальни тихонько отворилась, и изъ нея вышелъ Бобъ Берриджеръ съ довольною усмшкой на лиц.
Я боюсь ужь не подслушалъ ли онъ чего?

ГЛАВА IV.
Джекъ навщаетъ старыхъ знакомыхъ.

‘Старушонка’, какъ Джекъ непростительно назвалъ свою старую кормилицу, была дйствительно рада ему. Она и плакала надъ нимъ, и обнимала его, и снова обнимала, и снова плакала.
— О, мистеръ Джекъ! воскликнула она.— Кто бы могъ подумать что я вижу васъ! И, Боже, Твоя воля! Какъ вы выросли-то!
Джекъ разсмялся своимъ свтлымъ, веселымъ смхомъ.
— Ну что касается до этого, Полли, сказалъ онъ,— то я не думаю чтобъ я надлалъ еще большихъ успховъ въ этомъ отношеніи за послдніе три года, но вы всегда говорили мн что лучше всего на свт быть добрымъ и вы не знаете еще какой я сталъ добрый.
— И какой вы красивый стали, мистеръ Джекъ, какой красивый! говорила старушка,— вотъ ужь не думала-то я. А какъ поживаютъ мистеръ Блоксетъ съ своею доброю барыней и съ молодыми барышнями, мистеръ Джекъ?
— Отлично, сколько я знаю, Полли.
— Какъ, разв вы не у нихъ гостите?
— Гощу ли я у нихъ? Нтъ. Я пришелъ гостить къ вамъ, Полли, и намренъ все время пробыть у васъ.
— Боже ты мой! воскликнула изумленная старушка,— а комната-то ваша, то-есть та что была-то вашею….
— Полна яблоковъ. Я знаю, Полли, я сейчасъ влзъ сюда чрезъ окно ея.
Дйствительно, повса этотъ явился въ коттеджъ подобнымъ разбойничьимъ способомъ, затмъ онъ подкрался къ своей старой кормилиц, дремавшей на своемъ стул, схватилъ ее сзади и закрылъ ей рукой глаза, пока крики ея: ‘Воры! Разбойники!’ не доказали ему что она дйствительно испугалась.
— Насчетъ яблоковъ не безпокойтесь, Полли, продолжалъ онъ.— Яблоки отличные товарищи на ночь. Они никогда не будятъ васъ, а если вамъ не спится, то можно ихъ състь. А гд Проссеръ?
— Онъ въ Рог, мистеръ Джекъ. Онъ почти всякій вечеръ ходитъ туда выкурить трубку съ мистеромъ Килликомъ и съ прочими. Вы вдь помните мистера Киллика, Джекъ? Такъ вотъ если вамъ угодно будетъ переночевать въ Рог, такъ къ завтраму….
— Пусть Рогъ улетаетъ куда ему угодно, Полли, я переночую здсь и буду спать какъ сурокъ гд бы то ни было, ибо я пришелъ сюда пшкомъ изъ Лондона.
— Пришли пшкомъ изъ Лондона! О Господи! О Господи!
— Да, Полли, а теперь пройдусь еще немножко. Я пойду въ Рогъ и вытащу оттуда Проссера. Итакъ, прощайте покамсть. Черезъ полчаса я приду назадъ, Полли, и повса перескочилъ черезъ садовый заборъ и пошелъ по лугу ведущему къ трактиру.
Онъ пошелъ съ двоякимъ намреніемъ. Вопервыхъ, онъ хотлъ предоставить своей кормилиц приняться за приготовленія къ достойному пріему его, приготовленія, которыя, онъ зналъ, она горла нетерпніемъ начать, вовторыхъ, ему хотлось взглянуть на мста среди которыхъ прошла его первая юность. Онъ раздлялъ со мною и со многими, можетъ-быть, страсть бродить по знакомымъ, давно не виданнымъ мстамъ и замчать перемны происшедшія въ нихъ. Но тутъ было замтно мало перемнъ. Соутертонъ принадлежалъ къ тмъ немногимъ старомоднымъ городкамъ которые желзная дорога пощадила въ ихъ разстояніи часа ходьбы изъ Лондона, и хотя люди родились и умирали въ немъ, онъ оставался почти все такимъ же какимъ былъ за пятьдесятъ лтъ предъ тмъ. Джекъ же оставилъ его лишь всего три года тому назадъ.
Въ главной комнат Рога собралось обычное общество. Мистеръ Поссеръ, мистеръ Килликъ, самъ хозяинъ, мистеръ Стеддольфъ, клеркъ, мистеръ Бриджеръ, школьный учитель, мистеръ Соутбороу, мясникъ (онъ же содержалъ почтовую контору), мистеръ Спрюсъ, аптекарь и мистеръ Грейсъ, главный лсной сторожъ сэра-Томаса Врей, или какъ его обыкновенно называли, сквайра, вс они съ важностью покуривали свои трубки, говоря между собой очень мало, а думая про себя пожалуй еще меньше. Среди сего-то торжественнаго конклава явился вдругъ нашъ Духъ Разрушенія съ громкимъ: ‘Да спасетъ васъ всхъ Богъ!’ Конклавъ вскочилъ на вс свои четырнадцать ногъ и….
— Что такое! Никакъ это мастеръ Джекъ! Кто бы подумалъ! Вдь это мастеръ Джекъ! Боже Твоя воля! Мастеръ Джекъ! Вотъ не воображалъ-то я! Мастеръ Джекъ! Мастеръ Джекъ! Ей Богу! Честное слово! Мастеръ Джекъ! Что за чудо! Мастеръ Джекъ! раздалось хоромъ изо всхъ семи устъ.
— Ну ужь какъ я-то радъ что вы опять къ намъ пожаловали, мистеръ Гилль! почти единогласно повторилъ весь кружокъ. Повса нашъ былъ общимъ любимцемъ въ Соутертон. Стакановъ сюда! раздалось повелніе, съ цлью выпить хорошенько за его здоровье, и онъ сейчасъ же сдлался львомъ всего общества.
— Ну-съ, мистеръ Гилль, что новенькаго въ Лондон?
— Что новенькаго въ Лондон? повторилъ Джекъ, набивая свою длинную глиняную трубку изъ стоявшей на стол мдной машины такого искуснаго устройства что если положить въ щелку на одномъ конц ея полпенни, то верхушка на другомъ конц отскакивала и обнаруживала цлый запасъ табаку, изъ котораго вы, однако, по чести могли взять лишь на одну трубку:— новости-то не большія, но важныя: королева Анна умерла, а Голландцы взяли Голландію.
— Каково! а я и не зналъ что было изъ-за этого сраженіе, замтилъ мясникъ.
— То-то и есть, продолжалъ клеркъ,— теперь такое время что ничего нельзя знать заране. Вы ляжете себ спать какъ ни въ чемъ не бывало, а на другое утро васъ вдругъ разбудитъ какой-нибудь телеграмеръ (мистеръ Стеддольфъ подразумевалъ вроятно ‘телеграмму’), въ которомъ говорятъ что весь свтъ вверхъ дномъ перевернулся!
— Да, но за то на другой же день вы получите другой телеграмеръ, въ которомъ вамъ скажутъ что свтъ опять сталъ на свое мсто, какъ ни въ чемъ не бывало, возразилъ Джекъ.
— Можетъ-быть, все можетъ быть, продолжалъ Стеддольфъ, утвердительно махнувъ рукой,— но все-таки вамъ покоя совсмъ не даютъ, васъ вчно будятъ да тревожатъ этими телеграмерами.
— Совершенію справедливо, сказалъ Джекъ, — вы правы. Въ дом въ которомъ я живу, надъ самою кровлей проведенъ телеграфъ, и когда по немъ летаютъ эти телеграмеры, то шумъ отъ нихъ подымается просто страсть какой.
— Я самъ видлъ какъ проволока проведена надъ всми домовыми кровлями въ Лондон, замтилъ въ подтвержденіе этого факта школьный учитель.
— Ну ужь надъ моею кровлей не посмли бы провести ее, ршительно сказалъ хозяинъ.
— Но вдь это иметъ свои выгоды, продолжалъ негодный Джекъ,— за то вамъ напримръ никогда не надодятъ кошки.
— Какъ! Разв шумъ ихъ пугаетъ что ли, сударь? спросилъ лсной сторожъ.
— Нтъ, не совсмъ потому. Видите ли, кошки полны электричества.
— Да какъ же, прервалъ его аптекарь, какъ человкъ науки, считавшій своимъ долгомъ заявить свои свднія,— стоитъ лишь погладить ее въ темнот противъ шерсти и вы сами увидите.
— Истинно такъ, продолжалъ Джекъ.— Ну а въ проволок тоже много электричества, еще больше чмъ въ кошк. Слдовательно если кошка бродитъ около проволоки, то послдняя привлекаетъ ее къ себ, и она такъ и повиснетъ на ней, пока не издохнетъ тамъ отъ голода.
— Каково! Вотъ ужь не думалъ-то! воскликнулъ лсной сторожъ.
— Я вполн увренъ что вамъ это и въ голову никогда не приходило, возразилъ Джекъ.— Но скажите-ка, Грейсъ, какъ поживаетъ маленькая Мели?
— Маленькая Мели стала теперь взрослою двушкой, сударь, съ гордостью произнесъ лсной сторожъ,— и такой красавицы какъ она во всей нашей сторон не найдется.
— И я увренъ что она настолько же добра какъ и хороша, возразилъ Джекъ, желая польстить своему старому пріятелю.
Онъ не замтилъ взглядовъ которыми обмнялись остальные гости, въ ту минуту какъ Грейсъ горячо подтвердилъ его слова.
Стефенъ Грейсъ былъ третьимъ сыномъ перваго мельника во всемъ узд, пользовавшагося репутаціей и между мельниками человка весьма зажиточнаго. Старшій сынъ посвятилъ себя, разумется, мельниц, на которую смотрлъ, по праву, какъ на свое будущее наслдіе. Второй сынъ сдлался мызникомъ, а младшему, Стефену, оставалось лишь забавляться для препровожденія времени стрльбой въ цль, ловлей рыбы и игрой въ крикетъ. Это былъ безпечный, красивый парень, съ постоянною улыбкой на лиц и съ карманами всегда полными денегъ, предполагали къ тому же что онъ какъ любимый сынъ своего отца, будетъ не обойденъ въ завщаніи послдняго, и немного было людей изъ его класса встрчавшихъ его не привтливо. Къ несчастію для него, онъ затялъ романическую привязанность вн своего класса.
Въ теченіе двухъ лтъ, предметъ его обожанія — дочь сосдняго священника, то поражала его въ самое сердце своими насмшками, то восхищала его до небесъ своими улыбками, играла съ нимъ въ кошку и мышку, и мучила его насколько можетъ мучить ловкая кокетка честнаго деревенскаго парня, одареннаго большимъ запасомъ чувства, нежели мозга. Затмъ священникъ умеръ и оказалось что большая часть небольшой суммы за которую онъ застраховалъ свою жизнь, пошла на уплату разныхъ долговъ, такъ что вдова его осталась въ такой крайности что старшая дочь ея была очень довольна найти пріютъ въ дотол презираемой ею мельниц. Старикъ Грейсъ былъ въ восторг отъ своей невстки и нкоторое время все шло прекрасно, но наступили наконецъ и тяжелыя времена, и когда мельникъ умеръ, то оказалось что онъ не оставилъ посл себя и половины богатства приписываемаго ему. Но хуже всего было то что старшіе сыновья его поссорились изъ-за завщанія и затяли тяжбу. Завщаніе, по милости ошибки пьянаго судейскаго писца, было затеряно, и какъ мельница, такъ и мыза достались старшему сыну, но такъ какъ судебныя издержки должны были быть выплачены ‘изъ имнія’, то ему пришлось продать то и другое и покинуть страну. Такимъ образомъ Стефенъ и его молодая жена остались безъ всякихъ средствъ къ жизни. Что было ему длать? Онъ только и годился въ лсные сторожа и таковымъ онъ и сдлался, къ глубокому отчаянію своей тщеславной, взбалмошной жены.
Я боюсь, ужь не потому ли онъ сдлался такимъ отличнымъ сторожемъ что лса и поля стали его домомъ. Онъ не зналъ ни привта, ни покоя, въ четырехъ стнахъ обитаемыхъ его барыней-женой и его дочерью, а когда послдняя подросла, то стала ясно намекать въ его присутствіи объ оскорбленіи нанесенномъ ея отцомъ ей и матери ея, тмъ что онъ довелъ ихъ до такого низкаго положенія. Не удивительно что сдлавшись взрослою двушкой она стала презирать обоихъ родителей, одного за то что онъ былъ презираемъ, а другую за то что она презирала перваго.
Ея право на славу первой красавицы во всемъ графств могло еще быть подвержено сомннію, но еслибы былъ назначенъ призъ самой тщеславной и своевольной двушк, то она наврное выиграла бы его. Вс деньги честнаго сторожа уходили на наряды избалованной дочк, и напрасно возставалъ онъ противъ того что ея воспитывали въ правилахъ не свойственныхъ ея положенію.
— Ея положенію, какъ бы не такъ! восклицала при этомъ мистрисъ Грейсъ, — а какое такое ея положеніе, позвольте васъ спросить? Такое же какъ и всякой благородной женщины — по крайней мр со стороны ея матери. Судьба поставила меня на одну ступень съ какою-нибудь служанкой, но я не вижу почему ей не удастся подняться такъ же легко какъ мн пришлось пасть.
Итакъ, дочь лснаго сторожа отправлялась въ церковь въ шелковыхъ платьяхъ и свтлыхъ лайковыхъ перчаткахъ, и сначала никто не удивлялся этому особенно. Стефенъ Грейсъ, вс знали это, получалъ хорошее жалованье и былъ самъ человкомъ солиднымъ, къ тому же, поговаривали что жен его помогаетъ младшая сестра ея, хорошо вышедшая замужъ. Но когда, къ шелковымъ платьямъ и свтлымъ перчаткамъ присоединились сережки изъ кристалла и золотые часы съ цлою связкой бездлушекъ висящихъ у цпочки ихъ, то люди начали смотрть во вс глаза.
Самое худшее что говорили при этомъ объ этой двушк было совершенно несправедливо. Я сказалъ уже что она была тщеславна и своевольна, но дале этого пока еще не залетали самыя острыя стрлы сплетенъ.
— Вы гостите у мистера Блаксема, конечно, сударь? сказалъ хозяинъ Рога прерывая молчаніе, послдовавшее за вопросомъ Джека о миссъ Грейсъ.
— Нтъ. Я гощу у Проссера, не правда ли Проссеръ?
— Въ первый разъ слышу это, сударь, отвчало лицо къ которому онъ обратился.— Но милости просимъ отъ всей души, мистеръ Гилль, только старуха-то моя…
— Готовитъ мн теперь постель среди яблоковъ, въ моей старой комнат, итакъ, насчетъ этого не безпокойтесь. Глядите! Тамъ, по черепицамъ на крыш крадется кошка. Еслибъ у насъ былъ здсь электрическій телеграфъ-то!
— А что трупы ихъ не безпокоятъ потомъ, сударь? спросилъ мясникъ, все время вертвшій въ ум своемъ Джекову утку.
— О! ихъ увозятъ каждое утро въ телжкахъ отъ компаніи, возразилъ нашъ повса.— Человкъ нанятый для этого долженъ длать это даромъ, но открыли что онъ продаетъ ихъ въ кухмистерскія, и его прогнали за это.
— Но я надюсь его преслдовали за это закономъ, въ негодованіи замтилъ мясникъ.— Каковъ подлецъ!
— Ужь право не знаю что съ нимъ сдлали, отвчалъ Джекъ, говоря на этотъ разъ совершенную правду,— но, господа, я сдлалъ сегодня большую прогулку пшкомъ и усталъ таки. Итакъ, желаю вамъ покойной ночи. Пойдемте Проссеръ.
Черезъ полчаса, Джекъ очутился въ скромной маленькой комнат, въ которой онъ спалъ бывало ребенкомъ и мальчикомъ. Всякій слдъ яблоковъ, исключая запаха ихъ, былъ удаленъ изъ нея, вся знакомая ему мебель, вс прежнія украшенія снова внесены въ нее, съ доброю помощью сосдей. Странное ощущеніе не то радости, не то скорби, сжало сердце человка безполезно тратившаго свои молодые годы въ праздности и кутеж, когда онъ остался одинъ въ этой комнатк, и вскор, внезапное чувство, навянное вдругъ нахлынувшими на него воспоминаніями, смягчило сердце его, покорило его тревожный, буйный духъ и заставило его приклонить колна въ тихомъ уголк, гд дтскія молитвы, которымъ учила его, много лтъ тому назадъ, его старая кормилица, снова появились, не забытыя еще, на устахъ его.
И однако, ни тни сожалнія о жизни которую онъ велъ съ тхъ поръ какъ въ послдній разъ молился здсь, со всмъ ея безконечнымъ рядомъ утраченныхъ дней, неисполненныхъ обязанностей и сомнительныхъ дйствій, не помрачило его мыслей и не смутило его покоя. И все это, вслдствіе той уважительной причины что въ душ его не было благотворнаго свта, безъ котораго не можетъ быть и никакой подобной тни. Брошенный на произволъ судьбы, почти съ дтства, онъ не имлъ никого кто бы удержалъ его совтомъ или примромъ отъ пути который онъ, по природ упрямый и снисходительный къ себ, самъ избралъ. На школьныхъ учителей и наставниковъ онъ привыкъ смотрть какъ на тупоголовыхъ враговъ всего пріятнаго. Немного поздне, онъ сталъ смотрть на прокуроровъ и вице-канцлеровъ какъ на боле напыщенный разрядъ школьныхъ учителей безъ палки въ рукахъ. Еще въ очень раннемъ возраст, его помстили въ одну извстную общественную школу, въ которой прилежный мальчикъ могъ получить основаніе отличнаго образованія, но гд лнивый (въ то время о которомъ я говорю) могъ учиться или нтъ, какъ ему было угодно. Джекъ Гилль скоро выбрался изъ заднихъ скамеекъ, потому что ему казалось скучнымъ быть подъ началомъ у другихъ учениковъ, но затмъ сталъ поступать по собственному произволу. Его способность попадаться въ бду могла лишь сравниться съ удачей, съ которою онъ обыкновенно избгалъ послдствій ея. Еслибъ онъ былъ настолько же ловокъ и находчивъ въ другихъ отношеніяхъ, то онъ бы вдвое боле усплъ во всемъ. Онъ скоро ршилъ что нсколькими часами усидчивой работы онъ можетъ наверстать цлую недлю проведенную въ праздности, но въ послдствіи, когда это мнніе утвердилось въ немъ, онъ проживалъ одну веселую недлю за другою, откладывая скучные трудовые часы въ дальній ящикъ.
Во время своего университетскаго поприща, онъ слдовалъ по тому же пути. Полный жизни и игриваго ума, сильный и ловкій во всхъ мужественныхъ упражненіяхъ, щедрый и красивый, онъ былъ любимъ всми, и едва-едва окончивъ наконецъ курсъ (онъ бы могъ окончить его блистательно, касательно игры на билліард и въ крикетъ), онъ все таки еще очутился въ положеніи которому могли бы позавидовать мноrie изъ юношей. Правда многіе изъ его знакомыхъ и не изъ числа худшихъ, сознавъ что они сами должны пробивать себ дорогу въ свт, пришли къ тому заключенію что этотъ привлекательный повса былъ не очень выгоднымъ товарищемъ для нихъ, и принуждены были освободиться отъ его пріятнаго, но опаснаго вліянія. Другіе были вынуждены къ этой мр приказаніями разсерженныхъ родителей и негодующихъ опекуновъ, соглашавшихся лишь подъ этимъ условіемъ уплатить университетскіе долги ихъ. Несмотря на это, осталось еще довольно личностей, не принадлежавшихъ ни къ одному изъ вышеупомянутыхъ разрядовъ, сохранившихъ прежнюю привязанность къ любимому герою своихъ студенческихъ дней, черезъ котораго они могли бы получить доступъ въ лучшее общество въ город и въ деревн, не будь онъ слишкомъ лнивъ для преслдованія своихъ собственныхъ выгодъ.
Вспомните, прошу васъ, что онъ никогда не зналъ преимуществъ роднаго дома, что онъ былъ лишенъ, пока не пришло время на это, смягчающаго вліянія, которое производитъ даже на самыхъ худшихъ общество хорошихъ женщинъ. Кроткій материнскій совтъ никогда не касался слуха его. Извиненія доброй сестры никогда не слдовали за тысячами прегршеній противъ салонныхъ правилъ, въ которыя вводилъ его буйный духъ его. Онъ могъ постоять за себя въ билліардной или на скачк, но чувствовалъ себя совершенно не въ своей стихіи при дамской игр въ крикетъ, или на балу.
Къ тому же, лнивецъ этотъ пренебрегалъ всми маленькими стараніями необходимыми для того чтобъ оставаться на глазахъ у большаго свга, какъ-то, дланіемъ визитовъ, оставленіемъ въ домахъ своихъ карточекъ, присутствіемъ на людныхъ собраніяхъ и услугами пожилымъ дамамъ, стараніями требуемыми большимъ свтомъ отъ молодыхъ людей за которыми самому свту не стоитъ гоняться. Люди подобные Джеку должны усердно бить въ барабанъ съ обоихъ концовъ, не то они будутъ забыты въ толп. Или вы думаете что счастливцы порхающіе по бальнымъ заламъ съ избранными красавицами, улыбающіеся около нихъ на гуляньяхъ и ухмыляющіеся надъ плечами ихъ, въ оперныхъ ложахъ, только и дла длаютъ для достиженія этихъ безцнныхъ преимуществъ? Нтъ, послднія не что иное какъ награда за тяжкіе труды, на которые большой свтъ обрекаетъ младшихъ сыновей и другихъ нежеланныхъ особъ. Еслибы Джекъ обладалъ титуломъ и десятью тысячами годоваго дохода, то большой свтъ самъ бы сталъ навязываться ему, но такъ какъ Джекъ не обладалъ ничмъ подобнымъ, и съ своей стороны, не навязывался большому свту, то большой свтъ шелъ своимъ путемъ, обходясь и безъ него.
Джеку до этого и горя было мало. Онъ избралъ себ общество совершенно подходящее къ его вкусамъ, общество боле распущеннаго разряда литераторовъ, художниковъ и актеровъ и людей подобно ему умющихъ постоять за себя въ клубахъ Цыганскаго квартала, хотя и не принадлежавшихъ собственно вполн къ гильдіи составлявшей этотъ кварталъ. Это была свободная, бурная, безцльная, но не преступная жизнь, какъ можетъ-быть многіе готовы предполагать. ‘Demimonde’, которому, къ несчастію, дозволено за послдніе годы считать сцену первою ступенью къ себ, не имлъ врага зле Джека Билля. Нкоторая миссъ Салли Спритъ, пользовавшаяся порядочною славой какъ актриса въ роляхъ ‘burlesques’ и умвшая держать красивую виллу въ Бейсвотер и карету за два фунта десять шиллинговъ, получаемыхъ ею въ недлю, была, какъ говорятъ, ужасно зла на Джека, за то что онъ отказывался отъ приглашеній на ея избранные маленькіе ужины, доступа къ которымъ добивалась всми неправдами половина Пелль-Мелля и Ст. Джемсъ-Стрита. Онъ же не нуждался въ нихъ и былъ вслдствіе этого провозглашенъ ‘безчувственнымъ животнымъ’, но не одна честная трудящаяся маленькая танцовщица встрчала постоянно добрымъ словомъ и улыбкой нашего повсу.
Но на какія средства велъ онъ эту праздную жизнь? Откуда получалъ онъ военныя подкрпленія? Они доставлялись ему каждую четверть года Абелемъ Блиссетомъ, иностраннымъ корреспондентомъ его повреннаго и бывшаго опекуна, Джебеза Стандринга, и состояли изъ двухъ сотъ фунтовъ въ годъ. Университетскіе долги его, превышавшіе его доходы за три года, взятые вмст, были уплачены немедленно, но почему человкъ подобный Джебезу Стандрингу довольствовался лишь отправленіемъ къ своему опекаемому длинныхъ поучительныхъ посланій, избавляя его отъ своего личнаго надзора, который онъ имлъ обыкновенно привычку держать надъ всми сколько-нибудь зависящими отъ него людьми, это осталось бы тайной для всхъ друзей его, знакомыхъ съ этими обстоятельствами. Но обстоятельства эти были неизвстны никому, ни даже Абелю Блиссету.
— ‘Лучше бы взяться за какое-нибудь дло или занятіе, не то мн же будетъ хуже’, бормоталъ Джекъ, всякій разъ какъ ему попадались въ руки посланія и проповди, необходимые спутники получаемыхъ имъ денегъ. ‘Какое-нибудь дло или занятіе. На что мн дло или занятіе? Я не свтскій щеголь. Я могу жить и двумя стами въ годъ, не утруждая напрасно своего мозга.’ И дйствительно, онъ могъ жить ими, разумется исключая тхъ случаевъ когда ему приходилось платить чистыми деньгами за сливки и за булки, употребляемыя имъ за завтракомъ, за сапоги изнашиваемые имъ и за платье покрывавшее его. Онъ могъ жить и жилъ очень хорошо, но читатель знаетъ что мы нашли его, за дв недли до срока полученія денегъ, съ четырьмя шиллингами и шестью пенсами въ карман и состоящаго должнымъ, однимъ словомъ, онъ былъ долженъ гораздо боле чмъ это было извстно мистрисъ Джоуерсъ.
Увщанія его опекуна являлись всегда въ одно время съ пятидесятые фунтами, обогащавшими его карманъ и потому бросались въ сторону безо всякаго вниманія. Послдній разъ они были боле обыкновеннаго строги и грозны, но онъ даже и не распечатывалъ этого письма,— Джеку до всего этого и горя было мало. И кром того разв онъ не намревался нарисовать или сочинить что-нибудь такое что должно было совершенно уладить дла его? Онъ учился живописи въ продолженіи цлаго мсяца и написалъ нсколько театральныхъ обозрній и мелкихъ статеекъ для журналовъ. Старая исторія его школьныхъ и университетскихъ дней повторилась снова. Онъ все хотлъ нагнать утраченное время, но время бжало еще быстре его, несмотря на всю его быстроту.
Итакъ, мы находимъ его какимъ онъ есть, брошеннымъ на произволъ судьбы,— лучшими, чтобы не сказать единственными истинными друзьями его были лишь бдная прачка, да добрая старушка вскормившая его.

ГЛАВА V.
Бобъ Берриджеръ обдлываетъ свое ‘дльце’.

Быстрйшіе лондонскіе часы едва успли пробить двнадцать, въ день назначенный мистеромъ Блиссетомъ для вторичнаго посщенія мистера Чампіона, какъ уже мистеръ Бобъ Берриджеръ, слонявшійся въ продолженіе нкотораго времени по сосдству, явился въ контору адвоката и смло потребовалъ видть мистера Чампіона.
— Можете сказать ему, громко произнесъ онъ,— что я пришелъ поговорить насчетъ мистера Плесмора.
Къ счастію для успха его предпріятія, конторщикъ къ которому онъ обратился не видалъ наканун Блиссета, а Чампіонъ, услыхавъ слова его сказанныя съ этою цлію, приказалъ ввести его тотчасъ же въ свое святилище, предполагая въ немъ своего ожидаемаго постителя.
— Будьте такъ добры приссть на нсколько минутъ, сказалъ онъ съ видомъ горделивой вжливости, ободрявшей обыкновенно благовоспитанныхъ незнакомцевъ, но чрезвычайно раздражавшей выскочекъ, въ род Берриджера.— Я ожидаю одного кліента заинтересованнаго въ дл, ради котораго вы сдлали мн одолженіе явиться сюда. Онъ сейчасъ будетъ здсь. Вотъ неугодно ли вамъ Times. Вы, надюсь, извините меня, если я пока займусь выпиской одного дла, мы, юристы, нсколько стснены временемъ въ настоящую минуту. Мистеръ Блиссетъ?
— Извините, имя мое не Блиссетъ, отвчалъ Бобъ.
— Въ самомъ дл!— Адвокатъ быстре обыкновеннаго надлъ свои оправленные въ золото очки, и повернулъ свой стулъ прямо противъ мста гд сидлъ его поститель, тревожно играя своею шляпой и тростью.
— Въ самомъ дл! Если такъ, то позвольте спросить чему обязанъ я удовольствіемъ видть васъ?
— Имя мое Берриджеръ, и я другъ Боса Плесмора, т.-е. не то чтобы другъ, но знаю много кой чего о немъ, возразилъ прямо и смло Бобъ, считая способъ этотъ весьма дйствительнымъ.
— Вы пришли сюда ради него?
— Смотря по тому, мистеръ Чампіонъ, возразилъ, значительно мигнувъ, Бобъ.— Мы съ вами люди дловые (Чампіонъ поморщился) и можемъ говорить не стсняясь. Вы желаете купить нкоторыя свднія. Я же могу продать ихъ вамъ. Что дадите вы мн за нихъ?
— А вотъ и онъ!
— Это обстоятельство вы должны ршить-съ…
Въ эту минуту къ двери подкатилъ экипажъ и изъ него вышелъ мистеръ Эйльвардъ. Чампіонъ пошелъ ему навстрчу и шепнулъ ему нсколько словъ на ухо.
— Какъ, еще другой? воскликнулъ онъ,
— Да и все насчетъ того же предмета: желаетъ знать сумму назначенную въ награду. Я совтую вамъ посмотрть на обоихъ вмст.
— Кто тамъ такое, Картеръ?
— Въ переднюю контору пришелъ какой-то джентльменъ желающій васъ видть, отвчалъ конторщикъ, — зовутъ его Блиссетомъ. Я говорилъ что вы заняты, но…
— Попросите его взойти, Картеръ, я ждалъ его. Теперь мистеръ Эйльвардъ потрудитесь пойти въ мою комнату. А! Мистеръ Блиссетъ, пожалуйте за мною. Это и былъ мистеръ Блиссетъ: высокій, худощавый мущина, съ широкимъ, смуглымъ, гладко выбритымъ лицомъ, съ глазами черезчуръ близко сходившимися у переносицы и съ крупнымъ чувственнымъ ртомъ. Увидавъ его на противоположной сторон улицы со шляпой на голов, вы бы могли дать ему отъ двадцати восьми до пятидесяти лтъ. Вблизи, съ непокрытою головой, его можно было принять за человка лтъ сорока. Онъ представлялъ собою развалину когда-то могучаго человка, носившаго по всей вроятности въ себ развалину нкогда могучаго здоровья. Движенія его были мягки и вкрадчивы, вся наружность носила слегка иностранный отпечатокъ. Фалды его застегнутаго на вс пуговицы фрака были слишкомъ коротки, а поля его шляпы слишкомъ загнуты кверху, по мннію обитателей Британскаго острова. Онъ говорилъ по-англійски съ легкимъ акцентомъ, а по-испански, по-португальски, по-италіянски и по-французски какъ на своихъ природныхъ языкахъ. Обращеніе его съ адвокатомъ и съ мистеромъ Эйльвардомъ было совершенно свободно, но при вход въ кабинетъ перваго и при вид сидящаго тамъ Боба Берриджера, онъ вдругъ остановился и измнился въ лиц, однако онъ не сдлалъ послднему никакого знака.
— Джентльмены знакомы, кажется, замтилъ мистеръ Чампіонъ, отъ взора котораго ничего не ускользнуло.
— Я кажется имлъ удовольствіе обдать разъ или два съ мистеромъ Девисомъ въ Сити. Я не ошибаюсь кажется что имя ваше Девисъ?
— Имя мое Берриджеръ.
— О! Въ самомъ дл. А я такъ думалъ что Девисъ. Вы вроятно имете какое-нибудь дло до мистера Чампіона. Если такъ, то я могу воспользоваться какимъ-нибудь другимъ днемъ, сказалъ онъ вставая.
— Пожалуста садитесь, сказалъ адвокатъ.— Мистеръ Берриджеръ явился касательно того же самаго дла, и я постараюсь въ присутствіи моего друга и доврителя, мистера Эйльварда (Блиссетъ поклонился) заинтересованнаго въ этомъ дл, удовлетворить васъ обоихъ. Желаете ли вы, мистеръ Эйльвардъ, чтобъ я сообщилъ этимъ джентльменамъ ваши намренія или же… а, хорошо, я буду продолжать. Вы были такъ добры, мистеръ Блиссетъ, явиться сюда вчера въ отвтъ на объявленіе помщенное въ Times и касающееся нкоего Чеземора.
— Плесемора, перебилъ его Эйльвардъ.
— Да, Плесмора,— я забылъ, и вы желали, какъ я слышалъ отъ моего сына, говорившаго съ вами, прежде чмъ вы сообщите все извстное вамъ насчетъ этой личности, узнать, вопервыхъ, почему желаютъ найти личность эту, а вовторыхъ, какого рода вознагражденіе назначаетъ кліентъ мой за открытіе настоящаго мстопребыванія этой личности, или же, въ случа если ее къ сожалнію нтъ боле въ живыхъ, за доставленіе свидтельствъ объ ея смерти. Такъ ли я понялъ дло, мистеръ Блиссетъ?
— Совершенно такъ.
— Хорошо-съ, вы же, мистеръ Берриджеръ, продолжалъ Чампіонъ, такъ внезапно повернувшись къ Бобу, что тотъ уронилъ на полъ свою шляпу и въ смущеніи наступилъ на нее,— вы, если не ошибаюсь, интересуетесь лишь вторымъ обстоятельствомъ, т.-е. назначеннымъ за это вознагражденіемъ?
— Время вдь т же деньги, мистеръ Чампіонъ, возразилъ собравшись съ духомъ Бобъ,— и не можетъ же человкъ бгать повсюду, разыскивая пропавшихъ людей, не…
— Не входя при этомъ въ издержки, разумется, прервалъ его мягчайшимъ тономъ адвокатъ,— и вслдствіе этого мистеръ Эйльвардъ уполномочилъ меня сообщить вамъ что онъ готовъ заплатить за вс законныя издержки понесенныя особой взявшеюся доставить ему желаемыя свднія, и что кром того, онъ готовъ дать ему въ подарокъ двадцать гиней.
— Желаю вамъ добраго дня, сказалъ Бобъ, вскакивая съ мста и хватаясь за свою пострадавшую шляпу,— время мое обходится мн гораздо дороже.
Эйльвардъ стиснулъ руку адвоката, и хотлъ было ввернуть свое слово, но послдній знакомъ приказалъ ему молчать.
— Не угодно ли вамъ хорошенько выслушать меня. Не присадите ли вы опять, мистеръ Берриджеръ? Да, о чемъ я говорилъ? Ахъ, да, о томъ что мистеръ Эйльвардъ готовъ дать двадцать гиней тому кто доставитъ ему свднія о мстопребываніи мистера Плесмора за послднія пять лтъ. Мистеръ Плесморъ дальній родственникъ мистера Эйльварда и вслдствіе этого онъ желалъ бы избавить его отъ преслдованія въ собственномъ смысл этого слова. Но въ случа если кліенту моему не удастся напасть на слдъ его инымъ путетъ въ продолженіе извстнаго періода времени, въ теченіе мсяца напримръ, то онъ готовъ заплатить сто фунтовъ боле счастливому сыщику.
— За уплатой всхъ расходовъ? спросилъ Бобъ.
— За уплатой всхъ законныхъ расходовъ.
— Ну это скоре похоже на дло, сказалъ Бобъ.
— Я радъ что мн удалось уяснить вамъ дло, отвчалъ Чампіонъ.
— Итакъ теперь, мистеръ Блиссетъ, что касается до вашего перваго вопроса, то мистеръ Эйльвардъ поручилъ мн уврить васъ, въ качеств честнаго человка, что приступая къ розыскамъ симъ, онъ не иметъ никакихъ дурныхъ замысловъ противъ Плесмора, но боле я не могу ничего сказать вамъ. Есть семейныя дла которыя избгаютъ поврять постороннимъ, мистеръ Блиссетъ.
Блиссетъ казался погруженнымъ въ мысли и не отвчалъ. Эйльвардъ взялъ клочокъ бумаги и началъ что-то царапать на немъ.
— Вотъ все что я имлъ сообщить вамъ пока, сказалъ адвокатъ вставая, въ знакъ того что засданіе кончилось.— Кажется я врно передалъ ваши намренія, мистеръ Эйльвардъ?
— О! да, совершенно врно, только еслибы господа эти теперь же сообщили мн что-нибудь, я бы….
Чампіонъ бросилъ на него грозный взглядъ.
— Конечно, если мистеръ Блиссетъ или мистеръ Берриджеръ желаютъ дать какое-либо показаніе, продолжалъ адвокатъ, взявъ въ руку перо.
— Я не могу дать никакихъ показаній и я долженъ еще подумать объ вашемъ предложеніи, сказалъ Блиссетъ,— прошло много лтъ съ моей встрчи съ Плесморомъ,— могутъ быть затрудненія.
— Не стоющія хлопотъ для разршенія ихъ.— Совершенно справедливо, отвчалъ Чампіонъ.— А вы, мистеръ Берриджеръ?
— Я тоже еще долженъ подумать объ этомъ, отвчалъ Бобъ,— время мое….
— Очень дорого вамъ, безъ сомннія. Итакъ, пока прощайте, господа,— съ этими словами Чампіонъ отворилъ дверь. Къ великому удивленію его, разборчивый мистеръ Эйльвардъ пожелалъ, во что бы то ни стало, пожать руку Боба Берриджера, Бобъ внутренно присвистнулъ отъ удивленія, почувствовавъ при этомъ, въ своей ладони, смятый клочекъ бумаги.
— Маленькій человчекъ этотъ кажется порядочный проныра, замтилъ Эйльвардъ, когда т оба удалились.
— Гм! А я такъ желалъ бы знать что таится въ душ большаго, возразилъ адвокатъ.
Большой и маленькій вышли оба вмст въ Линкольнъ-Иннъ, и не успли они очутиться на улиц, какъ первый схватилъ послдняго за воротъ и началъ трясти его.
— Ты, бродяга! сказалъ онъ, — ты что замышляешь?
Вкрадчивый видъ и сдержанныя движенія, принятыя имъ во время его пребыванія въ Чампіоновой контор, вдругъ спали съ него подобно плащу, и онъ смотрлъ отчаяннйшимъ rou, когда-либо видннымъ въ лтній вечеръ въ Ст. Джемсъ-Стрит.
— Оставьте меня въ поко! кричалъ Бобъ, стараясь освободиться.— Чортъ возьми! Блиссетъ, вы съ ума сошли, вокругъ насъ соберется сію минуту цлая толпа по вашей милости.
— А мн что за дло! Ты, дрянь этакая, съ чего ты взялъ вмшиваться въ мои дла?
— Я не вмшиваюсь въ ваши дла, оставьте меня въ поко.
— Нтъ вмшиваешься, дрянь ты этакая! возразилъ Блиссетъ, тряхнувъ его еще разъ вмсто отвта на его просьбу.
— Я кликну полицію, шиплъ Бобъ, чуть не задыхаясь.
— Попробуй только, ты червякъ, и я задушу тебя. Что ты знаешь о Плесмор?
— Вамъ что за дло?
Бобъ все не сдавался.
— Робертъ, дитя мое, сказалъ Блиссетъ, выпуская его изъ рукъ и перемняя тонъ, — вы дуракъ.
— Ditto, смло отвтилъ Бобъ.
— Не грубите. Ахъ вы, осленокъ, не понимаете шутокъ! Куда вы идете?
— Иду обдать.
— Хорошо, я отобдаю съ вами.
— Подождите пока васъ пригласятъ.
— Бобъ, къ сожалнію, я вижу что манеры ваши не улучшаются. Я надюсь, что, находясь въ свободной стран, я могу обдать гд хочу.
— Такъ ступайте обдайте.
— Ну такъ пойдемте вмст.
Читатель знаетъ все что было извстно Бобу касательно Плесмора, но намъ остается еще пояснить причину побудившую сію достойную личность постить мистера Чампіона. Ему просто хотлось встртиться съ Блиссетомъ (котораго онъ отлично зналъ), и внушивъ ему убжденіе что онъ знаетъ все касающееся до пропавшаго безъ всти, выпытать изъ него кое-что могущее пригодиться ему для разршенія тайны, или по крайней мр дающее ему право на долю вознагражденія. Въ душ онъ былъ въ восторг отъ предложенія обдать вмст, но длалъ видъ что отказывается, съ цлію отвратить подозрніе. Блиссетъ вполовину попался въ западню и бсился въ душ — хотя никто бы не замтилъ этого — во все время своего пребыванія въ Тернье-Чамберсъ, при мысли что Бобъ добивается вознагражденія, но мистеръ Бобъ ошибался, полагая что можно выпытать что-либо изъ человка подобнаго Абелю Блиссету.
Они отправились вмст, Бобъ притворяясь что дуется, Блиссетъ въ неестественно веселомъ расположеніи духа. Угрозами, видлъ онъ, ничего не подлаешь, и онъ сталъ пробовать другой способъ.
— Есть у васъ какое-нибудь особенное дло сегодня, Бобъ? спросилъ онъ, входя въ Чансери-ленъ.
— Кажется что нтъ. Поупсъ взялъ на себя работу на субботу. Ему это ничего не стоитъ, такъ оно ничего и не значитъ ему.
— Итакъ, вы не возвращаетесь сегодня въ лавку?
— Нтъ.
— Такъ вотъ что мы сдлаемъ. Отправимся-ка въ Креморнъ и пообдаемъ тамъ. Намъ съ вами не часто удается покутить вмст, а я, Бобъ, готовъ угостить васъ на свой счетъ. Итакъ ршено!
Надежда получить даромъ хорошій обдъ была далеко не непріятна мистеру Берриджеру, и приглашеніе было принято съ условіемъ чтобъ ему можно было сбгать до того домой принарядиться.
— Не могу же я явиться тамъ такъ какъ есть со щеголемъ подобнымъ вамъ, говорилъ онъ,— черезъ часъ мы опять встртимся съ вами на Генгерфордской пристани. Еще нтъ двухъ часовъ, и времени у насъ пропасть.
Низкій и скаредный человчекъ этотъ былъ одтъ уже въ лучшее платье которымъ онъ обладалъ, но ему хотлось избавиться отъ своего спутника для того чтобы прочесть на свобод содержаніе бумажки которую онъ все еще держалъ смятою въ рук.
Блиссетъ согласился, хорошо зная что даровое угощеніе было приманкой которой не могъ противустоять пріятель его, къ тому же у него было еще свое собственное дло.
Итакъ они разстались. Бобъ пошелъ быстрыми шагами по направленію къ западу, пока не дошелъ до Ковентъ-Бардена, тамъ же, бросивъ вокругъ себя рысій взглядъ, чтобъ удостовриться что его не преслдуютъ, онъ взобрался на ступени ведущія къ Бедфордской консерваторіи и прочелъ, стоя на нихъ, царапаніе Эйльварда.
Бдный, взбалмошный, нетерпливый Эйльвардъ! Ему стоило неимоврныхъ усилій одерживать себя (согласно своему общанію) во все время пока осторожный адвокатъ излагалъ его ‘намренія’ касательно вознагражденія, но когда Берриджеръ вскочилъ съ мста въ хорошо разыгранномъ негодованіи отъ ничтожной суммы въ двадцать гиней, онъ не выдержалъ, забылъ вс добрые совты Чампіона, написалъ:
‘Не обращайте на него вниманія, приходите ко мн въ Чарингъ-Кросскую гостинницу.

‘Б. Эйльвардъ.’

и всунулъ, какъ мы видли, записку эту въ руку своего новаго оракула.
Надо сказать что мысль имть дло со строгою фирмой въ Тернье-Чамберсъ не разъ омрачала душу новаго оракула, и вы можете себ представить съ какимъ восторгомъ онъ прочелъ вышеприведенныя строки. Въ первый разъ въ своей жизни онъ нанялъ (на собственныя деньги) кабріолетъ, похалъ въ гостинницу, видлся съ Эйльвардомъ, выпыталъ изъ него все до капли, выбранилъ Чампіона такъ, что кліентъ его сталъ считать его еще глупе старика Линне, обмнялся съ нимъ общаніями держать дло втайн (особенно въ отношеніи адвоката), и въ назначенный часъ стоялъ, какъ ни въ чемъ не бывало, заложивъ руки въ карманы, на пристани, поджидая Блиссета. Впрочемъ нтъ, погодите! Онъ сдлалъ еще кое-что, онъ выпросилъ взаймы золотой у на все согласнаго Эйльварда, купилъ на него пару перчатокъ и бумажные воротнички и далъ вычистить свэю шляпу въ лавочк противъ гостиницы. Такимъ образомъ онъ пожертвовалъ тремя шиллингами для соблюденія свтскаго вида, а остальное припряталъ, съ цлію присоединенія къ сумм долженствовавшей доставить ему высшую степень блаженства — дипломъ стряпчаго.
Пароходъ пустился вверхъ по рк, а наши путники отправились на немъ въ т прелестные, но опасные сады въ которыхъ вс мы только разъ и побывали, знаете, лишь на полчасика, чтобы только имть понятіе что это за мсто. Блиссетъ заказалъ тамъ обдъ слуг, повидимому хорошо знавшему его, упомянулъ при этомъ о лакомыхъ вещахъ, при одномъ названіи которыхъ у Боба слюнки потекли, и кончилъ свои распоряженія приказаніемъ поставить на ледъ бутылку шампанскаго.
— Да вы настоящій свтскій щеголь, замтилъ Бобъ, взявъ своего покровителя подъ руку и идя съ нимъ къ клумбамъ кустарниковъ.— Вы это часто такъ кутите?
— Я люблю иногда пость и попить какъ слдуетъ джентльмену, дорогой мой. Было время когда я постоянно такъ жилъ.
— Но вдь это должно стоить кучу денегъ? спросилъ практичный Бобъ.
— Что такое деньги? Не что иное какъ средство добыть то чего намъ хочется. Вы ихъ не можете ни състь, ни выпить, ни укрыться ими отъ дождя. Вы ихъ не можете обвязать себ вокругъ шеи и воткнуть въ нихъ булавку, но вы можете издержать ихъ на что хотите, не то какая въ нихъ была бы польза?
— Деньга приноситъ деньгу, произнесъ Бобъ, думая о полукронахъ даваемыхъ имъ взаймы своимъ товарищамъ по длу, за которыя онъ требовалъ по фунту процентовъ въ недлю.
— Въ моихъ рукахъ он никогда не размножались и не разростались, гордо отвчалъ Блиссетъ.— Я никогда и не давалъ имъ возможности на это. Caramba! Еслибъ у меня былъ гусь несущій золотыя яйца, а мн понадобилось бы жаркое, то я бы изжарилъ его.
— Но я полагаю, вы бы не пожелали изжарить другаго рода гуся набитаго благороднымъ металломъ, сказалъ, значительно подмигивая, Бобъ.
— Что вы хотите сказать? воскликнулъ, весь вспыхнувъ, Блиссетъ.
— Ну, не сердитесь. Я и не думаю обижать васъ. Я полагаю только что напади вы на дурака, вы бы….
— Оставилъ бы его въ поко. Вотъ что бы я сдлалъ, дорогой мой Бобъ. Вы и не знаете сколько людей попадались въ бду изъ-за дураковъ. Съ подлецомъ я еще сумю справиться, но всегда молилъ судьбу избавить меня отъ дураковъ. Дуракъ еще погубитъ меня когда-нибудь, я убжденъ въ этомъ.
Такимъ образомъ они бродили среди цвтовъ,— все такихъ же чистыхъ и прелестныхъ, несмотря на грязное общество среди котораго цвли,— болтая о всемъ возможномъ, исключая того что боле всего занимало обоихъ, пока не наступило время обда.
Прозрачный, весенній супъ, sole au gratin, котлеты la rforme, утка съ зеленымъ горошкомъ и сочная omelette, вотъ изъ чего состоялъ menu обда заказаннаго Блиссетомъ. Бобъ лъ все, отрзая себ еще, въ промежуткахъ между блюдами, отъ большаго куска жаркаго, стоявшаго на стол, онъ любилъ ‘солидное,’ какъ онъ говорилъ. Обычный обдъ его состоялъ изъ куска колбасы, булки въ пенни и воды изъ общественныхъ фонтановъ. Но сегодня онъ порицалъ приготовленіе кушаній (въ сущности превосходныхъ) и съ видомъ знатока щурилъ свои маленькіе глаза, поглядывая на вино. Хересъ, сотернъ, шампанское, снова хересъ и бутылка бургундскаго, слдовали своимъ чередомъ. Блиссетъ, какъ видно, зналъ какъ жить, и когда они поли земляники, онъ спросилъ Боба не хочетъ ли онъ еще чего-нибудь, тотъ отвчалъ нсколько сиплымъ голосомъ что не отказался бы отъ джина съ водой.
Когда онъ осушилъ уже до половины стакана, а Блиссетъ постарался сдлать стаканъ этотъ довольно крпкимъ, послдній перегнулся черезъ столъ и произнесъ очень спокойно: — На что нуженъ имъ Плесморъ, Бобъ?
— А гд онъ, Абель?
Хитрые маленькіе глазки, такъ тускло смотрвшіе за минуту предъ тмъ, сверкнули при неожиданномъ вопрос спутника. Бобъ былъ насторож.
— Почемъ я знаю? безпечно отвчалъ Блиссетъ.— Но не оставаться же намъ цлый день здсь. Пойдемъ покуримъ немножко.
Скаредныя привычки Боба не позволяли ему курить, но онъ ничего не имлъ противъ сигары выкуренной gratis. Блиссетъ, курилъ сигаретки, но имлъ всегда при себ сигару для пріятелей, и курнувъ ее разъ съ дюжину, Бобъ ршилъ что она страшно крпка.
— Кофе мы можемъ пить на террас у рки, сказалъ Блиссетъ, взявъ его подъ руку. Тамъ будетъ хорошо и прохладно. На танцовальной площадк никого не будетъ прежде девяти, десяти часовъ.
Они отправились на террасу у рки, распивая тамъ кофе и ‘chasse caf’ изъ мараскина, Бобъ молча прихлебывалъ — Чортъ бы побралъ эту маленькую скотину! ворчалъ про себя Блиссетъ, расхаживая съ нимъ взадъ и впередъ, при лунномъ свт, — чмъ больше онъ пьетъ, тмъ меньше говоритъ. Неужели такъ ничто и не развяжетъ его проклятый языкъ?
Въ эту минуту ‘маленькая скотина’ должна была перейти черезъ ступеньку террасы. Сигара и ликеръ доканали его. Онъ скатился внизъ на дорожку, и въ то же мгновеніе что-то черное выскочило изъ его лваго кармана? Блиссетъ быстро швырнулъ предметъ этотъ въ сторону, въ кусты, поднялъ распростертаго Боба и дотащилъ его кое-какъ до скамейки, тотъ все время уврялъ ‘что онъ ничего’, что ему хотлось бы только еще хлебнуть питьица, подразумвая, вроятно, мараскинъ.
Блиссетъ постоялъ около него, пока онъ не впалъ въ глубокій, пьяный сонъ и затмъ нсколько разъ быстро прошелся по дорожк. Вдругъ онъ вспомнилъ ‘о чемъ-то черномъ’ выпавшемъ изъ кармана растянувшагося Боба, и поискавъ немножко, нашелъ бумажникъ, весьма сальный и наполненный бумагами.
Тамъ были векселя и заемныя письма, разчегы процентовъ слдуемыхъ за нихъ, письма касающіяся неуплаты нкоторыхъ изъ нихъ, во всхъ тонахъ — вызывающія, льстивыя, шутливыя, грозныя, объявленія о пропавшихъ безъ всти людяхъ, счеты и росписки въ полученіи денегъ, клочекъ бумаги, когда-то смятый, но теперь тщательно расправленный, и два мелко исписанные листа, вырванные изъ счетной книги.
— Гмъ! Не найдется ли тутъ чего-нибудь что бы заплатило за обдъ этой маленькой скотины, размышлялъ Блиссетъ, перебирая бумаги.— Онъ теперь не скоро, я думаю, проснется, да если и проснется, что за бда.
Абель Блиссетъ закрылъ бумажникъ и возвратился къ тому мсту гд почивалъ Бобъ, дйствительно сонъ его казался довольно крпкимъ. Байронъ воспвалъ восторженныя чувства человка любующагося на сонъ возлюбленной особы. Понадобилось бы боле дкое перо для описанія презрнія съ которымъ Блиссетъ смотрлъ на распростертаго Боба.
— Pucreo! ворчалъ онъ,— маринованныя овощи съ молодой уткой и джинъ съ водой посл chambertin! По дломъ ему. Съ этими словами онъ быстро повернулъ на боковую дорожку, по который зажгли уже фонари.
Полчаса спустя, онъ стоялъ у буфета, вливая себ въ горло полстакана водки, а возвратясь къ скамейк на которой все еще спалъ Бобъ, онъ вдругъ какъ бы на десять лтъ постарлъ на видъ, съ тхъ поръ какъ отошелъ отъ этого мста, рука его дрожала такъ сильно что ему съ трудомъ удалось положить бумажникъ снова туда откуда онъ выпалъ.
— Боже мой! воскликнулъ онъ.— Какая ужасная случайность! Чепель-Гильтонское имніе — сорокъ тысячъ годоваго дохода! О безумецъ, безумецъ, безумецъ! Однако, за сорокъ тысячъ фунтовъ, продолжалъ онъ, нсколько покойне, садясь на другой конецъ скамейки и опираясь пылающею головой на руки,— за сорокъ тысячъ, я могъ бы…. Нтъ, невозможно! Тутъ никакимъ подкупомъ ничего не подлаешь, а что если, когда я буду богатъ, всми уважаемъ, можетъ-быть счастливъ — вдругъ откроется!— Ахъ! И при мысли мелькнувшей въ голов его, дрожь пробжала по всмъ его жиламъ!— Рискнуть — sacristi! Теперь знаю что длать! Въ одно мгновеніе глаза его заблистали, станъ выпрямился, и онъ, въ своемъ волненіи, съ такою силой стукнулъ кулакомъ по скамейк что Бобъ вздрогнулъ, проснулся и пожелалъ узнать гд онъ находится.— Ничего, пріятель, весело сказалъ Блиссетъ,— вы таки славно выспались. Теперь вы какъ ни въ чемъ не бывало.
— Чертовски холодно, замтилъ Бобъ застегиваясь.
— Пойдемте, выпьемте содовой воды.
— Мн не хочется больше пить, кажется, возразилъ Бобъ.— Мн бы хотлось домой.
— Вздоръ! Вы теперь какъ ни въ чемъ не бывало. Пойдемте. Котлеты эти были немножко жирны, Бобъ. Мн тоже было не по себ, но глотнувъ водки….
Бобъ вздрогнулъ, но еще въ половину отуманенный сномъ и виномъ, позволилъ дотащить себя до буфета, гд другъ его приготовилъ ему питье изъ соды, горькихъ травъ и льду, отвдавъ котораго, Бобъ, по собственному признанію своему, ‘встрепенулся какъ птица.’
Къ этому времени садъ наполнился народомъ, музыка играла, а танцуюшіе весело толкались на площадк. И настолько была дйствительна сила отвданнаго имъ напитка что нашъ Берриджеръ взялъ себ даму и присоединился ‘къ ликующей праздничной толп’, припрыгивая, съ воткнутою въ карманъ тростью и содвинутою на бекрень шляпой, какъ истый маленькой ‘снобъ.’
— Ну, а гд же ваша дама? спросилъ его товарищъ, когда онъ возвратился къ нему посл принесеннаго имъ поклоненія Терпсихор.
— О, я бросилъ ее, оставилъ ее тамъ, около музыкантовъ. Съ ними нельзя протанцовать весь танецъ, он вчно просятъ то лимонаду, то хересу, то еще чего-нибудь, надо заплатить шесть пенсовъ за питье, да шесть пенсовъ слуг что принесетъ его, если не хотите чтобы на васъ смотрли какъ на скрягу.
— Ахъ, Бобъ, вы далеко пойдете.
— Да, я таки надюсь пробить себ дорогу — будьте уврены, другъ, возражалъ Бобъ, принявшій насмшку эту за лестное мнніе о себ.
— Особенно если для начала схватите сто фунтовъ съ Эйльварда?
— Вы, надюсь, не захотите тоже запустить пальцы въ этотъ пирогъ! сказалъ, пристально взглядывая на него, Бобъ.
— Я то? возразилъ Блиссетъ.— Я не намренъ ломать себ голову надъ этимъ. У меня есть дла поважне, и я не желаю тратить время, разыгрывая роль сыщика.
— И вы бы напрасно потратили его, Абель, ибо я убжденъ что вы ничего не знаете о Плесмор.
— Вотъ что, Бобъ! сказалъ Блиссетъ, взявъ его за плечи,— дайте мн двадцать фунтовъ, и я скажу вамъ гд я въ послдній разъ видлъ его, какимъ именемъ онъ назывался — онъ не носилъ своего настоящаго, и укажу вамъ гд найти двухъ особъ которыя знаютъ гд онъ теперь находится, если онъ только живъ еще.
— Тише! Не говорите такъ громко — пойдемте въ одну изъ бесдокъ, проговорилъ Бобъ.
— Хорошо, весело отвчалъ Блиссетъ,’— человкъ, сюда! Принесите намъ бутылку шампанскаго. Чортъ возьми! Повеселимся.
— Онъ кутитъ словно лордъ какой, внутренно радовался Бобъ,— онъ все мн выскажетъ. Вотъ счатіе-то! О! Я таки славно обдлалъ дльце.
— Очень мн нужно возиться съ Эйльвардами, да съ Плесморами! воскликнулъ Блиссетъ, прихлебывая искристое вино.— У меня есть на что пожить, да еще на что покутить иногда, и безъ нихъ. Кром того, у меня есть дла поважне, а на подобную работу у меня и терпнія не хватитъ. Давайте мн двадцать фунтовъ, Бобъ, и берите за это сто.
— А вы пожалуй потребуете свою долю, когдая получу деньги? возразилъ предусмотрительный Бобъ.
— Нтъ, даю вамъ честное слово.
— Дайте мн росписку.
— Въ чемъ?
— Въ томъ что я получу одинъ вс деньги отъ старика Эйльварда.
— Извольте.
— Хорошо, тогда я дамъ вамъ десять фунтовъ.
— Двадцать.
— Какой вы скряга, Абель. Ну хотите еще въ придачу отличные часы?
— Нтъ, я хочу двадцать фунтовъ.
— У меня ихъ нтъ, Абель, право нтъ, пищалъ Бобъ, — я вамъ отдамъ десять теперь, а еще десять черезъ мсяцъ.
— У васъ есть вдвое больше, лгунишка. Говорю вамъ что люблю чистыя деньги.
— Ну, я какъ-нибудь устрою это дло — хорошо. А теперь, разкажите все что знаете о Плесмор, и онъ вынулъ бумажникъ и карандашъ, собираясь записывать слышанное.
— Нтъ, приходите ко мн на квартиру завтра вечеромъ и услышите все, отвчалъ Блиссетъ.
— Мн бы лучше хотлось теперь, Абель, умолялъ самымъ вкрадчивымъ голосомъ Бобъ. Его поразила ужасная мысль что пожалуй пріятель его передумаетъ завтра.
— А двадцать фунтовъ гд?
— Провались они! Ихъ со мной нтъ теперь.
— Ну, а со мной нтъ никакихъ свдній для васъ. Да я и нерасположенъ теперь. Пейте, пріятель, пейте! сказалъ Блиссетъ, наполняя его стаканъ.
— Какой онъ дуракъ однако, бормоталъ Бобъ, направляя свои шаги къ материнскому жилищу.— Еслибъ онъ зналъ что Эйльвардъ общалъ мн вдвое больше! Двсти фунтовъ съ Эйльварда, за то что я найду Плесмора, да круглая тысченка съ Плесмора, за то что возращу ему его права. Ужь выдешь ты въ люди, Бобъ Берриджеръ — выдешь въ люди!

ГЛАВА VI.
Домъ безъ пріюта.

Ни одинъ сколько-нибудь одаренный наблюдательностью человкъ не могъ пройти мимо дома мистера Джебеза Стендринга, не убдившись что владлецъ сего дома долженъ быть чрезвычайно почтеннымъ господиномъ. Крпко, твердо, горделиво стоялъ домъ этотъ, выстроенъ онъ былъ изъ кирпичей, первоначальный красный цвтъ которыхъ перешелъ въ строгій темно-коричневый, находился онъ въ настолько небольшомъ разстояніи отъ дороги, что его можно было видть съ нея, но въ то же время, разстояніе это было достаточно для того чтобы домъ, съ окруженнымъ высокой оградой садомъ, могъ вполн удержать свою независимость и свое превосходство надъ другими. Чрезъ садъ, расположенный въ до-Пекстоніанскомъ вкус, вели отлично убитыя песчаныя дорожки, извивающіяся чрезъ лужайки, на которыхъ не осмливалась цвсти ни одна незабудка, и доходившія до оконъ, блиставшихъ такъ, что когда солнце и не ударяло въ нихъ, все-таки нельзя было смотрть на нихъ не прищурясь. Около ршетки, росъ предметъ которому природа назначила собственно быть деревомъ, но изъ котораго искусство того времени ухитрилось устроить подобіе павлина. Съ появленіемъ каждой весны, жизненные соки бдняжки возмущались противъ этого обезображенія, стремились заявлять права его какъ дерева, пуская ростки въ направленія уклонявшіяся отъ формы приданной ему тираномъ его, садовникомъ, но безжалостныя ножницы послдняго снова преображали его въ павлина. Это было впрочемъ единственною вещью во всемъ дом возмущавшеюся противъ правила по которому все принадлежащее къ этому дому должно было быть жестко, натянуто и холодно. Даже дымъ вылетавшій изъ кухоннаго камина не извивался по воздуху, подобно всякому другому дыму, но шелъ прямо кверху.
Отъ Лондонскаго моста, вы можете дойти до этого дома въ полчаса, не разгорячившись на ходьб, но знавшіе его лишь въ 1842 году едва ли бы узнали теперь мстность окружающую его. Тогда онъ стоялъ еще за городомъ, на поляхъ вокругъ него косили сно и паслись стада. Золотые колосья нивъ виднлись изъ оконъ дома, а въ большихъ вязахъ около коннаго двора распвали соловьи. Теперь же вы должны пройти нсколько миль дальше, если желаете увидать живую изгородь. Ряды лавочекъ и маленькихъ домиковъ окружаютъ со всхъ сторонъ этотъ домъ. Трактиръ прикасается справа къ садовому забору его, а лавка закладчика слва. Трескучіе омнибусы прозжаютъ мимо, а недалеко стоятъ дрожки извощиковъ. Съ высокомрнымъ величіемъ взираетъ домъ этотъ на перемны вокругъ него, но самому существованію его угрожаетъ опасность, ибо главное общество діагональной линіи желзной дороги уже подало прошеніе въ парламентъ о дозволеніи провести въ этой сторон втвь городской желзной дороги, долженствующую доходить до Лондонской башни, и желаетъ сдлать станцію изъ дома мистера Стендринга. Имъ не легко будетъ сойтись въ условіяхъ съ мистеромъ Джебезомъ Стендрингомъ, о которомъ мы сейчасъ лишь выразились какъ о чрезвычайно почтенномъ господин. Въ то время въ которое мы должны перенестись теперь, онъ былъ членомъ старой фирмы Годда, Стендринга и Мастерса, въ Аустинъ-Фрейрсъ, но бдный старикъ Годдъ давно уже переселился къ своимъ предкамъ, а Мастерсъ былъ почти безгласнымъ товарищемъ фирмы. Съ мистеромъ Джебезомъ Стендрингомъ не легко было ладить, и онъ хорошо длалъ, управляя длами одинъ. Управлялъ онъ ими отлично, противъ этого ничего нельзя было сказать. Кредитъ его былъ въ почет на бирж. Его пожертвованія благотворительнымъ учрежденіямъ были щедры и многочисленны. Онъ бы могъ сдлаться давно старостой своего прихода, еслибъ ему пришло желаніе пріобрсть эту почесть. Но у него не было желаній — были лишь правила, такія же жесткія, холодныя и строгія, какъ и домъ въ которомъ онъ проводилъ часть своего дня.
Проводилъ онъ время это слдующимъ образомъ. Въ шесть часовъ онъ вставалъ, а какъ скоро большіе старомодные часы въ зал, никогда не портившіеся и не отстававшіе, били семь, раздавался колокольчикъ сзывающій на молитву. При первомъ звук его входилъ буфетчикъ и ставилъ въ рядъ пять стульевъ на отдаленномъ конц комнаты. При послднемъ звук его входили вереницей пятеро слугъ, а затмъ являлась мистрисъ Стендрингъ, опираясь на свою компаніонку, Джулію Дунканъ — ибо она была слпа, бдняжка, и сопровождаемая своимъ единственнымъ сыномъ, серіознымъ дловымъ человкомъ, двадцати лтъ отъ роду, и вс они садились на другомъ конц мрачной комнаты. Тогда мистеръ Джебезъ Стендрингъ читалъ глухимъ, однообразнымъ голосомъ собравшимся домочадцамъ своимъ главу изъ Библіи, выбирая преимущественно мста гласившія объ истребленіи язычниковъ избраннымъ народомъ, или псалмы въ которыхъ Пвецъ ихъ молилъ усерднйшимъ образомъ объ отмщеніи врагамъ своимъ. Затмъ онъ завтракалъ и уходилъ вмст съ сыномъ заниматься длами.
Въ шесть часовъ онъ возвращался домой обдать. Посл обда онъ отдыхалъ съ часъ, и затмъ читалъ. Джулія Дунканъ могла также читать, если ей было угодно, но не вслухъ, такъ какъ это мшало ему. Разговаривать никому не позволялось, такъ какъ и это мшало ему. Вслдствіе этого, слпая жена его, сидла тихонько и думала. Бдная женщина! не веселыя думы приходили на умъ въ этомъ дом.— Потомъ снова наступала пора молитвы, посл которой вс удалялись на покой.
Не веселе становилось въ дом и во время отсутствія его хозяина. Въ теченіи утра, Джулія занималась хозяйственными распоряженіями, въ которыхъ требовалась величайшая точность. Ни одинъ кочанъ капусты не брался изъ огорода, ни одна бутылка вина не выпивалась изъ погреба безъ того чтобы это не вносилось въ огромную книгу, родную сестру книгамъ хранившимся въ контор, а вс счеты и расходы поврялись каждую субботу самимъ Джебезомъ Стендрингомъ. Горе злополучной Джуліи, если по книг этой оказывался недочетъ одной копйки или одного кочна капусты. Посл завтрака она выходила или вызжала съ грустною, порученною ея заботамъ хозяйкой дома, и такъ проходили ихъ дни — одинъ какъ другой. Нсколько церемонныхъ визитовъ принималось и отдавалось отъ времени до времени, и имъ велся правильный счетъ. У себя въ дом Джебезъ Стендрингъ не допускалъ никакихъ развлеченій. Книги, исключая согласовавшихся съ его мрачными религіозными воззрніями, не терплись подъ его кровлей. Газеты онъ читалъ въ своей контор, и не приносилъ ихъ домой. Домой? У него не было собственно домашняго пріюта. Онъ обладалъ жилищемъ съ многочисленными, хорошо, даже богато убранными комнатами, но это было унылое жилище. Это былъ домъ безъ пріюта.
И несмотря на то, Джебезъ Стендрингъ не былъ дурнымъ человкомъ, не былъ даже себялюбцемъ. Онъ воспитывалъ свое семейство въ правилахъ въ которыхъ былъ воспитанъ самъ, и обращался съ зависящими отъ него людьми точно такъ же какъ обращался съ ними бывало его отецъ. Безусловное повиновеніе родительской власти и полное удаленіе отъ свта и его преступныхъ соблазновъ, было символомъ вры цлыхъ поколній Стендринговъ. Ибо угрюмые купцы эти не были выскочками со вчерашняго дня. Происходя изъ пуританскаго рода, они вс слпо придерживались мрачнаго фанатизма, называемаго ими ‘врой’, и по мр того какъ свтъ, по ихъ мннію, становился все развращенне, они старались всми силами защитить своихъ дтей отъ его пагубнаго вліянія, удерживая ихъ отъ всякаго сообщенія съ нимъ. Но несмотря на это заботливое пастырское попеченіе, а нкоторые говорили именно вслдствіе его, многіе изъ агнцевъ пріобртали шкурки очень подозрительнаго темнаго цвта, убгали изъ паствы и радостно прыгали на запрещенныхъ пастбищахъ. У Джебеза Стендринга была сестра, имени которой не позволялось произносить ни одному члену семейства. Съ двумя его двоюродными братьями случилась исторія, замять которую не малаго стоило фирм Годда, Стендринга и Мастерса. Племянникъ его, мальчикъ находившійся подъ его опекой и воспитанный имъ у себя на глазахъ, вдругъ возмутился противъ него, пренебрегъ занятіемъ избраннымъ имъ для него и женился безъ его согласія. Но онъ былъ наказанъ за это, какъ мы увидимъ въ послдствіи. Если подобныя смятенія выпадали на долю семьи, бывшей въ сущности ‘твердыхъ правилъ ‘, каковы должны были быть испытанія ожидавшія ее, въ случа отпаденія ея къ тщеславію и безумствамъ міра сего. Такъ разсуждалъ Джебезъ Стендрингъ.
Измна сына его сестры случилась въ то время когда собственный сынъ его былъ еще слишкомъ молодъ для того чтобы заразиться дурнымъ примромъ. Онъ счелъ это обстоятельство предостереженіемъ небесъ, повелвавшихъ ему ограждать всми силами своихъ возлюбленныхъ отъ стей преступнаго міра. Сообразно этому онъ и поступалъ всегда и не имлъ повода сомнваться въ успх своей системы. Жена его была его тнью, мысли ея — лишь отголосками его мыслей. Сынъ его шелъ по его стопамъ. Даже Джулію Дунканъ, воспитанную совсмъ въ иной школ, удалось ему было переломить по своему. Взявъ ее въ домъ свой посл разоренія и послдовавшей затмъ смерти отца ея, въ качеств компаніонки къ жен, тогда только-что начинавшей слпнуть, онъ льстилъ себя надеждой что въ какихъ-нибудь восемнадцать мсяцевъ онъ вполн заставитъ ее забыть легкомысленныхъ друзей и свтскія привязанности ея юности, а теперь она, съ полнаго согласія его, была помолвлена за его сына. Она была бдною невстой, но въ виды ея будущаго свекра входило не только воспитать по-своему своего сына, но и выбрать ему такую жену вліяніе которой никогда бы не шло въ разрзъ съ его собственнымъ вліяніемъ.
Джулія Дунканъ была въ то время хорошенькою, двадцатидвухлтнею двушкой. Родной домъ ея былъ полонъ веселья и счастія до тхъ поръ пока ударъ,— не вызванный никакою виной съ его стороны,— не разразился надъ ея отцомъ и не принудилъ ее, сироту безъ копейки денегъ, жить въ зависимости отъ Джебеза. Одаренная быстрымъ умомъ, довольно хорошо воспитанная и обладавшая тмъ знаніемъ свта которое можетъ пріобрсти молодая двушка въ три лондонскіе сезона и въ обществ молодыхъ людей одинаковаго съ ней свтскаго положенія и одинаковыхъ вкусовъ, она вообще стояла выше каждаго обыкновеннаго двадцатилтняго юноши. Но между нею и Андрью Стендрингомъ лежала бездна которую не могли уничтожить и пятьдесятъ лтъ воспитанія подобнаго полученному имъ. Она была женщина, а онъ — ребенокъ,— ребенокъ имвшій точныя понятія относительно удачнаго и выгоднаго обмна денегъ при покупк и продаж, но несмотря на это, все-таки настоящій ребенокъ. Ему внушили,— не прямо словами, но достаточно убдительнымъ образомъ, что онъ угодитъ отцу согласившись сдлаться мужемъ Джуліи Дунканъ, а ей сказали что она можетъ быль покойна насчелъ своей будущности, сдавшись на семейную сдлку эту. Такимъ образомъ они оба молча заключили обоюдное общаніе сдлаться мужемъ и женой, какъ скоро Джебезъ Стендрингъ соизволитъ назначить день свадьбы и приготовить приданое. Дйствительно, когда-то живая, веселая Джулія Дунканъ была переломана. Разъ кто-то изящно выразился, говоря что знакомство съ очаровательною, совершенною во всхъ отношеніяхъ женщиной достаточно для утонченнаго воспитанія мущины. Джулія Дунканъ не была очаровательна и совершенна, но чувства къ ней, возникшія сначала въ груди Андрью Стендринга, вслдствіе повиновенія сыновнему долгу, скоро преобразились въ боле теплую привязанность и открыли бдному робкому юнош тайну, глубоко огорчившую его. Чмъ сильне любилъ онъ ее, тмъ ясне становилось ему что она не любитъ его, и тмъ боле страшился онъ что она его полюбить не можетъ.
Къ числу обязанностей Джуліи принадлежало чтеніе вслухъ всхъ писемъ получаемыхъ ея теткой и писаніе на нихъ отвтовъ, въ одно ясное, прохладное угро, за двадцать три года предъ тмъ какъ началась исторія эта, когда еще домъ безъ пріюта стоялъ среди привтливыхъ Серрейскихъ полей, пришло письмо, сильно растревожившее слпую.
Джулія не успла прочесть и трехъ строкъ, какъ мистрисъ Стендрингъ начала волноваться и просить Джулію передать ей въ руки письмо.
Джулія отдала его, а слпая смяла его и спрятала на груди.
— Когда распечатали вы его? въ безпокойств спросила она.
— Лишь сію минуту.
— Лишь сію минуту, вы уврены въ этомъ, Джулія?
— Да, тетушка.
— Прочли вы его сами, прежде чмъ стали читать мн?
— Нтъ, тетушка.
— Даже и не пробжали его глазами?
— О нтъ, тетушка, скучливымъ тономъ отвчала Джулія,— какъ могло оно интересовать меня?
— Но иногда вы смотрите на подпись, прежде нежели начнете читать. Не правда ли, Джулія?
— Да, иногда, по вашей же просьб, но на этотъ разъ я этого не сдлала.
— Ну, хорошо, конечно если вы сами говорите, то вы этого не сдлали. О Боже, Боже, что значитъ быть слпою. Было бы очень жестоко съ вашей стороны, Джулія, обманывать бдную слпую женщину.
Джулія закусила губы.
— Особенно, если она была добра къ вамъ, вдь я всегда была добра къ вамъ, Джулія?
— Да.
— Вы хорошая двушка, Джулія. Поцлуйте меня, милая моя. Не говорите объ этомъ мистеру Стендрингу.
— Мн нечего говорить ему.
— Хорошо.
Письмо это она днемъ держала смятымъ у себя на груди, а ночью подъ подушкой, въ теченіи цлой недли, прежде нежели собралась съ духомъ переговорить о немъ со своимъ угрюмымъ супругомъ. Хотя онъ рдко говорилъ ей какое-либо рзкое слово, рдко сердито обращался съ ней, тмъ не мене безграничная власть Джебеза Стендринга надъ всмъ его домомъ основывалась боле на страх нежели на любви. Онъ собирался идти въ контору, когда жена подозвала его къ себ. Онъ сейчасъ подошелъ къ ней и взялъ ее за руку въ знакъ того что онъ былъ тутъ и слушалъ ее.
— Было бы вдь дурно съ моей стороны хранить отъ тебя тайну, Джебезъ, дорогой мой, не такъ ли? пролепетала она.
— Разумется. Очень дурно.
— Даже, еслибы высказавъ теб все, я разстроила бы тебя. Я не люблю разстраивать тебя, Джебезъ, ты это знаешь.
— Долгъ каждаго христіанина, Елизабетъ, подвергаться тому что ты называешь разстройствомъ. Мы не безъ цли подвергаемся испытаніямъ свыше. Пожалуста говори скоре, я уже опоздалъ на три минуты.
— Видишь ли, милый, онъ въ отчаяніи, у нихъ еще ребенокъ, и онъ самъ боленъ и,— и они ужасно бдны, умоляла слпая.
— Онъ! О комъ говоришь ты?
— О, я еще не сказала теб этого, о Мартин,— Мартин Блексем.
— Ты видла… я хочу сказать ты была у него? почти свирпо воскликнулъ ея мужъ.
— Нтъ, нтъ, нтъ! Какъ могъ ты это подумать, Джебезъ. О, Боже мой! Боже мой! Какъ могъ ты подумать что я ршусь сдлать что-нибудь подобное посл всего что ты говорилъ.
— Скажи лучше посл всего что онъ сдлалъ, произнесъ мистеръ Стендрингъ нсколько спокойне.
— Да, милый, посл всего что онъ сдлалъ, повторила его жена.
— Такъ почемъ же ты знаешь? Кто сказалъ теб, разв онъ писалъ?
Послднія слова онъ произнесъ живе обыкновеннаго, и нчто похожее на удовольствіе показалось при этомъ на лиц его.
— Не онъ, милый, а жена его.
— Покажи мн письмо.
Онъ расправилъ смятый листокъ и прочелъ его. Затмъ онъ позвонилъ и веллъ слуг попросить сюда сейчасъ же мистера Андрью и миссъ Дунканъ.
— Что хочешь ты длать, милый? воскликнула мистрисъ Стендрингъ.— Неужели ты….
— Молчи!
Какъ скоро сынъ его и Джулія явились по его приказанію, онъ сказалъ, стоя возл жены и держа ея руку:
— Я позвалъ васъ, Андрью и Джулія, съ цлію дать вамъ урокъ, который пригодится вамъ и который, я надюсь, вы оба не забудете во всю жизнь вашу. Онъ заключается въ письм которое я,— погодите, вы читали письмо это, моя милая? обратился онъ къ Джуліи.
— Нтъ.
— Нтъ, она не читала его, Джебезъ, прервала мистрисъ Стендрингъ, какъ бы желая оправдать ее отъ всякаго сношенія съ посланіемъ одинъ видъ котораго придалъ столько строгости и холода голосу ея мужа.— Мн не хотлось чтобъ она знала, я просила мистера Доуласа, я думала что какъ священникъ, я….
— Ты отлично поступила, возразилъ ея мужъ.— Мистеръ Доуласъ далъ теб хорошій совтъ. Я считаю своимъ долгомъ воспользоваться этимъ случаемъ. Будьте такъ добры, Джулія, прочесть письмо это вслухъ.
Онъ передалъ ей письмо, и она прочла его, стоя на мст, тмъ тихимъ однообразнымъ голосомъ который и она начала съ нкоторыхъ поръ усвоивать себ.
Письмо подобное этому могло бы быть вынуждено у самаго гордаго изъ насъ еслибы мы видли какъ наши дти гибнутъ отъ недостатка того чего мы никогда не пріобртемъ гордостью, еслибы мы видли что глава и опора семьи разбитъ тревогой и болзнью, и еслибы, что тяжеле и ужасне всего, мы сознавали что всми этими несчастіями мы въ нкоторой степени обязаны сами себ. Нечего повторять письма этого слово въ слово. Письмо это было просительское, по счету шестнадцатое написанное женой Мартина Блексема къ слпой, но первое посланное ею. Въ немъ она говорила что они умираютъ съ голоду въ Лондон, что мужъ ея только что получилъ мсто клерка у стряпчаго около Кента, что онъ нанялъ тамъ за очень дешевую плату маленькій домикъ, что послдній оказался гнздомъ лихорадки, что она заболла, что затмъ заболли дти, что наконецъ лихорадка завладла и отцомъ семейства, и лишила его возможности работать, что онъ потеряетъ мсто если скоро не выздороветъ, что для лченія его предписаны вещи которыхъ они не въ состояніи купить, и она просила мистрисъ Стендрингъ прислать ей, ради Бога, десять фунтовъ, возвратить которые она общала изъ перваго заработка мужа, если только онъ выздороветъ, въ случа же если онъ умретъ, то трудами его вдовы.
Джебезъ Стендрингъ назвалъ письмо это ‘нищенскимъ’, да и что же оно было иное? Голосъ Ддуліи ни разу не дрогнулъ и не измнился во время чтенія, но разъ или два она бросила бглый взглядъ на Джебеза Стендринга, чтобы видть впечатлніе произведенное этимъ чтеніемъ. Она могла бы точно такъ же взглянуть на мраморный каминъ, прислонившись къ которому онъ стоялъ, ждать какое это произведетъ впечатлніе.
Когда она кончила, Джебезъ Стендрингъ взялъ у нея письмо, спокойно сложилъ его и сказалъ:
— Человкъ о которомъ пишетъ женщина эта — сынъ моей сестры и находился когда-то на моемъ попеченіи. Я врнымъ и выгоднымъ образомъ устроилъ его состояніе. Я воспиталъ его такъ же какъ былъ самъ воспитанъ и какъ воспиталъ и роднаго сына своего. Я ему готовилъ почтенную, но трудолюбивую будущность. Совсть не можетъ упрекнуть меня чтобъ я упустилъ изъ виду какой-либо шагъ или бы пренебрегъ какимъ-либо увщаніемъ, могущимъ сдлать его честнымъ человкомъ и добрымъ христіаниномъ. Но онъ возмутился противъ меня. Не усплъ онъ достичь возраста избавлявшаго его, въ глазахъ закона, отъ моей опеки, какъ сейчасъ же покинулъ мой домъ, бросилъ дло избранное мною для него, пустилъ въ безразсудныя предпріятія состояніе такъ заботливо сбереженное мною и женился,— женился даже не спросивъ моего совта. Теперь замтьте что было слдствіемъ всего этого. Черезъ четыре года, онъ и жена его, доведенные до нищеты, обращаются за подаяніемъ ко мн, замтьте, ко мн! Просятъ у меня денегъ чтобы помочь ему наживать хлбъ на самой низшей ступени той самой дятельности которую я когда-то избралъ для него и которою онъ тогда пренебрегъ. Оставайся онъ подъ моимъ надзоромъ, онъ бы былъ въ настоящее время извстнымъ адвокатомъ, теперь же онъ принужденъ просить взаймы десять фунтовъ чтобъ удержать за собой мсто клерка у стряпчаго! Неисповдимы пути Провиднія! набожно заключилъ онъ рчь свою.— Безъ сомннія, безъ сомннія, горе наслдіе преступныхъ! Пойдемъ, Андрью, мы запоздали, карета ждетъ у дверей.
Съ этими словами онъ презрительно отбросилъ въ сторону ‘нищенское письмо’ и пошелъ своею дорогой.
Случилось такъ что въ боле счастливые дни своей жизни, Джулія Дунканъ знавала молодаго и красиваго хирурга при арміи, по имени Бертрама Эйльварда, часто говорившаго ей въ самыхъ любящихъ выраженіяхъ о непокорномъ Блексем. Эйльвардъ долженъ былъ отправиться за полкомъ своимъ въ Джерсей, а скоро затмъ разразился надъ нею ударъ, причиненный разореніемъ ея отца. Вы можете назвать это, если угодно, недостаткомъ двической скромности, но прелестною двушкой этою овладло вдругъ непреодолимое желаніе пойти навстить человка бывшаго другомъ того кого она любила, замтьте, навстить его, не бросить ему лишь въ лицо, чрезъ почту, десять фунтовъ, но взглянуть на него, ободрить его, если нужно, походить за нимъ, совершить, однимъ словомъ, въ отношеніи къ нему доброе, женское дло, ради Бертрама Эйльварда.
Она отправилась, объяснивъ свое отсутствіе вымышленною причиной, къ тому самому домику гд мы оставили спящаго Джека Гилля, и тамъ у постели друга нашла самого Бертрама Эйльварда.
Бдный Андрью Стендрингъ! Слдующіе затмъ два или три дня вполн убдили его въ предположеніи зародившемся въ его сердц. Посланный по длу въ Шотландію, онъ написалъ оттуда мужественное и благородное письмо, говоря въ немъ Джуліи что онъ ясно видитъ что она не можетъ любить его и прибавляя что ей нечего бояться никакихъ докучливыхъ поступковъ съ его стороны. Отдленіе торговаго дома ихъ въ Смирн нуждается въ управител. Онъ покинетъ свою родину и ее…. И опять скажу я: бдный Андрью Стендрингъ! Она никогда не получала этого письма. Прежде еще нежели оно было написано, она покинула кровлю Джебеза Стендринга и была въ открытомъ мор, на пути въ Мальту, вмст съ мужемъ своимъ, Бертрамомъ Эйльвардомъ, младшимъ хирургомъ полка ея величества.
И тамъ бы и остался вроятно храбрый полкъ, еслибы нкоторые авганистанскіе предводители держали себя смирно, но въ Индіи появились смятенія, войска двинулись туда, и полкъ былъ отправленъ въ Аденъ. Джулія готова была слдовать за своимъ мужемъ во всякое мсто, будь оно даже еще жарче Адена, но онъ весьма благоразумно запретилъ ей это. Онъ хотлъ найти тамъ кого-нибудь кто бы заступилъ его мсто, и думалъ тогда возвратиться къ ней. Она должна была оставаться въ Мальт. Какъ покорная жена, она повиновалась и была вознаграждаема длинными, любящими письмами посылаемыми ей отсутствующимъ съ каждою почтой, но вдругъ посланія эти прекратились, а нсколько строкъ въ газет сообщили ей что отрядъ офицеровъ оставилъ, противно всмъ правиламъ и предостереженіямъ, аденскую линію и отправился на охоту въ степи, что на нихъ напали тамъ Арабы, и затмъ можно себ было представить неизбжныя послдствія этого. Отрядъ состоялъ изъ капитана Соундерса, лейтенантовъ Блека и Гея и младшаго хирурга Эйльварда.
Въ это самое время кто бы прозжалъ чрезъ Мальту какъ не Андрью Стендрингъ, отправлявшійся въ Смирну. Онъ слышалъ разумется о замужеств любимой женщины, но не зналъ гд она находилась. Передвиженія полковъ ея величества не представляли для него интереса. Онъ нашелъ ее съ разбитымъ сердцемъ, въ совершенной крайности. Честнымъ и безкорыстнымъ образомъ онъ взялъ ее на свое попеченіе, проводилъ ее назадъ въ Англію, поселилъ ее въ тихомъ провинціальномъ городк, въ которомъ, съ содйствіемъ пенсіи, немногихъ уроковъ и небольшаго вспомоществованія, которое ему удалось, косвеннымъ образомъ, всучить ей, она могла жить прилично. Затмъ онъ пошелъ своею дорогой, какъ разбитый горемъ человкъ, но хорошо было для него что онъ любилъ Джулію Дунканъ. Спасеніемъ было для Джуліи Эйльвардъ что она была любима имъ.
Она, бдная вдова, недолго пользовалась его помощью. Черезъ годъ посл своего прізда въ Смирну, онъ получилъ извстіе объ ея смерти, а чрезъ нсколько мсяцевъ спустя, нкоторый младшій хирургъ полка явился въ пріемной главнокомандующаго, съ просьбой снова внести его имя въ армейскій списокъ. Его считали убитымъ Арабами въ степи около Адена, и на его мсто былъ выписанъ къ храброму полку другой врачъ. Исторія случившаяся съ нимъ была удивительна, но не безпримрна. Онъ имлъ случай оказать нкоторыя услуги Бедуинамъ, прізжавшимъ въ Аденъ для продажи състныхъ припасовъ или для покупки чего-нибудь, у одного шейха онъ вынулъ изъ затылка пулю, у другаго вылчилъ ребенка, не браня ихъ при этомъ ‘нигерами’ и не проклиная ихъ на чемъ свтъ стоитъ. Капитанъ и лейтенанты были разстрлены безъ жалости, но молодой хирургъ былъ узнанъ ими и помилованъ. Тамъ-то, во время своего долгаго плна въ степяхъ, онъ и пріобрлъ лихорадку и подагру, отдававшія ему, какъ мы знаемъ, одинъ изъ своихъ визитовъ много лтъ посл того, въ квартир мистрисъ Гроутсъ.
Итакъ, онъ былъ снова водворенъ въ своихъ правахъ и нашелъ добрыхъ друзей, потрудившихся разказать ему все что произошло между его покойною женой и Андрью Стендрингомъ, и еще много кое-чего лишняго, на этотъ счетъ. Въ бшенств онъ отправился къ отцу мнимаго похитителя своей чести и требовалъ видть Андрью, убдившись же что не можетъ наложить руки на него самого и обезумвъ отъ бшеной страсти, онъ нанесъ купцу тяжелый ударъ. Онъ сталъ сожалть объ этомъ необдуманномъ и неправомъ поступк черезъ минуту же посл того. Онъ пожаллъ объ этомъ еще боле когда Джебезъ Стендрингъ всталъ и отирая кровь съ лица произнесъ съ ужасающимъ спокойствіемъ:
— Въ моей власти заставить васъ раскаиваться до конца вашей жизни въ этомъ оскорбленіи, и вы будете раскаиваться въ немъ.
Мы знаемъ уже немножко Бертрама Эйльварда и можемъ быть уврены что ни горе объ утрат жены, утраченной имъ, по его мннію, во всхъ отношеніяхъ, ни страхъ предъ угрозой Джебеза Стендринга не могли долго смущать его втреную натуру. Онъ опять женился, и опять бракъ былъ совершенъ втайн, онъ долженъ былъ оставить армію и велъ жалкое существованіе изо дня въ день, пока наконецъ не смиловались родные его жены и не назначили ему хорошую сумму, долженствовавшую оставаться за нимъ и посл ея смерти. Она родила ему двухъ дочерей, Мери и Милли, которымъ читатель былъ представленъ въ первой глав этой исторіи, и умерла.
Если нетерпливый читатель пропустилъ безъ вниманія этотъ разказъ прошлаго, то я совтую ему возвратиться назадъ и прочесть его, не то ему будетъ невозможно слдовать за ходомъ моего разказа. Онъ можетъ быть мн благодаренъ еще за то что я избавилъ его отъ описанія всхъ происшествій случившихся въ теченіи двнадцати лтъ, прошедшихъ между смертью второй мистрисъ Эйльвардъ и пріздомъ вдовца въ квартиру мистрисъ Гроутсъ.
Я совершенно покончу съ прошлымъ моихъ героевъ, упомянувъ еще о дальнйшей судьб непокорнаго Блексема. Онъ выздоровлъ и настолько пріобрлъ расположеніе своего патрона что посл смерти послдняго (стараго холостяка, не имвшаго ни души родныхъ) получилъ отъ него въ наслдство все его дло, домъ его, Соутертонское Аббатство и хорошую, круглую сумму чистыми деньгами. Дло это настолько отличалось отъ дла друга нашего Чемпіона, насколько могутъ отличаться одно отъ другаго адвокатскія дла. Блексемъ готовъ былъ убжать за цлую милю отъ каждаго кліента, желающаго представить какое-либо дло въ судъ. Нтъ, нтъ, но онъ былъ клеркомъ у судей, клеркомъ у попечителей о бдныхъ, клеркомъ въ Обществ благотворительности, по примру добраго старика Петра Гривса, своего покойнаго патрона. Кром того онъ былъ агентомъ полдюжины сквайровъ графства, получалъ за нихъ аренды, писалъ ихъ дловыя бумаги и обдлывалъ большею частію ихъ дла спокойно сидя въ своемъ кресл.
Для человка ненавидящаго законовдніе именно потому что Джебезъ Стендрингъ постоянно точилъ его имъ, какъ мы точимъ ножъ, не могло найтись лучшаго положенія. Онъ любилъ пострлять дичь, и поля Сквайровъ дла которыхъ онъ велъ были всегда открыты ему, онъ любилъ поздить верхомъ, и хорошая лошадь была всегда къ его услугамъ, онъ любилъ бутылку хорошаго вина, и она всегда имлась въ его погреб. Онъ не питалъ никакой злобы на Джебеза Стендринга, но когда дти его стали подростать и выказывать свои своеобразныя наклонности, онъ говорилъ своей жен:
— Дадимъ имъ волю, душа моя, пока въ нихъ нтъ никакихъ дурныхъ наклонностей. Я знаю что значитъ когда васъ доводятъ до того что вы ненавидите то что любили сперва и начинаете любить что сперва ненавидли, все изъ-за укрощенія плоти. Богъ не создаетъ насъ всхъ на одинъ ладъ, старушка моя, дадимъ дтямъ волю.
Съ семействомъ этимъ Джекъ Билль былъ очень близокъ съ дтства, и такъ какъ въ правилахъ Блексемова дома было давать всмъ волю слдовать своимъ наклонностямъ, то тамъ и не строго судились провинности нашего повсы.

ГЛАВА VII.
Счастливое семейство.

Джекъ Гилль не перевезъ съ собой въ деревню свои лнивыя клементсъ-иннскія привычки. Хотя онъ проснулся и не совсмъ въ одно время съ жаворонкомъ, но все-таки усплъ окунуться въ рчк, протекавшей среди полей, въ конц Проссерова сада, и одться, имлъ при этомъ видъ гораздо боле свжій, нежели за все послднее время, прежде нежели хозяева его сли за завтракъ.
— Послушайте-ка что я скажу вамъ, Проссеръ, закричалъ онъ вслдъ клерку мистера Блексема, когда тотъ собрался идти въ должность, — не говорите имъ что я здсь. Мн хочется немножко подурачиться при этомъ случа.
— Мистеръ Блексемъ будетъ очень занятъ сегодня утромъ, мистеръ Джекъ, возразилъ Проссеръ, — сегодня у насъ это скучное засданіе, но я увренъ что дамы….
— Не будьте никогда ни въ чемъ уврены, когда дло касается дамъ, Проссеръ. Для молодаго человка, въ вашемъ возраст (Проссеру было пятьдесятъ лтъ), подобный совтъ дороже перловъ и золота. Шепните только словечко кому-нибудь о томъ что я здсь, и я брошу кошк вс ваши удильные снаряды.
Проссеръ былъ старый Вальтонецъ, и этой ужасной угрозы достаточно было для него, хотя онъ собрался нарочно идти на службу четвертью часа раньше, чтобы сообщить семейству въ ‘Аббатств’ о прибытіи Джека.
Въ Соутертон не было городской думы или какого-либо другаго общественнаго зданія, въ которомъ можно было бы держать ‘скучныя’ засданія, и потому судьи собирались въ контор своего клерка и тамъ ршали судьбу мелкихъ преступниковъ и устраивали вс дла графства. По дорог въ ‘Аббатство’ шелъ около полудня нашъ повса, съ своею черною трубкой во рту, и взойдя на дворъ его, чрезъ боковую калитку, или скоре перескочивъ черезъ нее, такъ какъ она была заперта, онъ подошелъ къ двери конторы, у которой онъ нашелъ весьма толстаго полисмена, чего-то выжидающаго тамъ.
— Эй Ваткинсъ! закричалъ Джекъ.
— Что это? Господи, никакъ вы, мастеръ Джекъ! Вотъ не думалъ-то видть васъ? воскликнулъ Ваткинсъ, весь просіявъ огромною радостною улыбкой, вершковъ въ шестнадцать ширины.
— Ну, что подлываютъ таблицы преступленій? спросилъ Джекъ,— процвтаютъ какъ должно, что?
— Нтъ, сударь, нельзя сказать, мы живемъ себ потихоньку теперь, слава Богу.
— Такъ что же привело васъ сюда, зловщая птица?
— О, я пришелъ къ сэру Томасу, насчетъ своего собственнаго дльца.
— Вы еще не входили туда? живо спросилъ Джекъ, между тмъ какъ все лицо его засіяло мыслью о какой-то продлк.
— Нтъ, сударь, не мое дло мшать господамъ. Я подожду пока за мной пошлютъ.
— Такъ я вамъ сейчасъ скажу что мы устроимъ съ вами, юный Ваткинсъ, гд ваши кандалы?
— Въ моемъ карман.
— Сейчасъ давайте ихъ сюда и надвайте на меня — и Джекъ протянулъ руки.
— Ахъ! Вы ни капельки не измнились, мастеръ Джекъ, сказалъ полисменъ, снова просіявъ широчайшею улыбкой. Ваткинсъ улыбался не однимъ лицомъ, вся особа его ухмылялась.
— Нтъ-съ, я измнился, мистеръ полисменъ, я сталъ отчаяннымъ злодемъ. Посмотрите-ка на меня. Въ одно мгновеніе Джекъ поднялъ вверхъ воротникъ своего сюртука, набросилъ себ волосы на глаза и придалъ лицу своему выраженіе сдлавшее бы честь самому закоснлому театральному злодю. Я совершилъ убійство, разбой, поджогъ и присвоилъ себ фальшивые зубы своего черезчуръ доврчиваго хозяина. Я бросилъ жену и девять человкъ дтей, я пьянствую и веду безпутную жизнь, я провелъ прошлую ночь подъ стогомъ сна, я не хочу сворачивать съ дороги своей, и вообще со мной никакого ладу нтъ. Чего вы еще хотите? Налагай на меня свои оковы, служитель жестокаго закона, и веди меня въ судилище.
— Но, мистеръ Джекъ, возразилъ полисменъ,— вдь это можетъ стоить мн мста.
— Провалитесь вы съ вашимъ мстомъ! Я ужь не введу васъ въ бду. Я хочу только немножко подурачиться. Надвайте на меня браслеты и пойдемъ.
Со вздохомъ, потрясшимъ его до самыхъ сапогъ, толстый полисменъ согласился. Онъ зналъ что Джекъ поставитъ-таки на своемъ и зналъ также что онъ былъ слишкомъ любимъ всми для того чтобы попасть въ бду.
— Вы, толстякъ! шепнулъ ему Джекъ въ ту минуту какъ они готовились предстать предъ магистратомъ,— разв такъ приводятъ отчаяннаго злодя предъ лицо оскорбленнаго правосудія? Схватите меня за воротъ и держите себя какъ подобаетъ дятельному и умному исполнителю своей обязанности.
Члены магистрата уже окончили вс дла свои, въ ту минуту какъ Ваткинсъ взошелъ со своимъ плнникомъ, но они еще сидли на своихъ мстахъ, разсматривая отчеты представленные ихъ клеркомъ. Блексемъ, стоявшій у стола ихъ, обернулся, и веселое лицо его покрылось смертною блдностью при вид нашего повсы въ рукахъ полиціи. Это такъ поразило его что посл мгновеннаго восклицанія, онъ лишился употребленія языка и упалъ въ свое кресло, представляя изъ себя картину нмаго ужаса. Сэръ-Томасъ Врей, человкъ бывалый и привычный къ этимъ засданіямъ, былъ занятъ отчетами, и появленіе лишняго преступника не могло отвлечь его вниманія отъ дла, но другой судья, Фараонъ воцарившійся во время отсутствія нашего Іосифа, въ качеств новичка, жаждалъ вести собственноручно какое-либо дло и раскрывъ свою записную книжку, сказалъ:
— Въ чемъ дло, полисменъ,— что имете вы сообщить?
Ваткинсъ засунулъ себ въ ротъ свой красный бумажный платокъ и отвернулся въ сторону, между тмъ какъ Джекъ приблизился къ временному судилищу и произнесъ плаксивымъ голосомъ:
— Увряю васъ, господа, лишь крайняя нужда принудила меня прибгнуть къ отчаянному поступку, я чувствую въ глубин души унизительное положеніе въ которое я приведенъ, но возьмите лишь въ разчетъ….
Въ эту минуту сэръ-Томасъ Врей поднялъ голову, бросилъ быстрый взглядъ на Джека и затмъ на завладвшаго имъ полисмена, совершенно посинвшаго въ лиц отъ всунутаго имъ самимъ себ въ ротъ средства удушенія.
— Да вдь это Джекъ, мистеръ Гилль, мистеръ Гилль, произнесъ онъ,— прервавъ себя на первомъ восклицаніи, вырвавшемся изъ устъ его и строго качая головой на преступника.— Что это значитъ?
— Это-то я и самъ желаю знать, закричалъ Джекъ, вдругъ перемнивъ свой униженный тонъ на дерзкій, обыкновенно принимаемый юными жуликами, застигнутыми на мст преступленія.— Я это и самъ желаю знать. Я ни въ чемъ не виноватъ и ничего не длалъ. Что прикажете длать бдняку, котораго схватили вдругъ ни за что ни про что. Я ужь сверну шею этому полисмену. О, бдная мать моя! И Джекъ заревлъ.
— Молчите! Довольно съ насъ этого вздора, сказалъ предсдатель.— Вы заходите слишкомъ далеко, мистеръ Гилль, а что до васъ, Ваткинсъ.
— О не обвиняйте Ваткинса, сказалъ Джекъ, откидывая воротникъ и становясь снова самимъ собой,— я одинъ виноватъ я заставилъ его. Еслибы Ваткинсъ не согласился, я бы страшнымъ образомъ отдлалъ его, и тогда произошло бы настоящее преступленіе, сэръ-Томасъ.
— Но я не понимаю, началъ было другой членъ суда.— Сэръ-Томасъ шепнулъ ему что-то на ухо.
— Все это можетъ быть, холодно отвчалъ тотъ,— но подобное презрніе къ суду….
— Можетъ быть оказано лишь во время судейскаго засданія, сказалъ сэръ-Томасъ.— Вы помните что мы уже закончили его. Нтъ, нтъ, не будемъ относиться слишкомъ строго къ шутк, настоящіе виновники всего этого, я да вотъ мои сосди, мы такъ часто хохотали надъ продлками этого шалуна что заслужили чтобъ онъ и надъ нами сыгралъ штуку. Снимите эти вещи, Ваткинсъ, а вы, подсудимый, будучи приговорены къ наказанію, должны получить его, продолжалъ сэръ-Томасъ, подходя къ нему и пожимая ему руку, — а приговоръ суда гласитъ что вы должны исполнять тяжелую работу въ теченіи двухъ дней въ Гильдербури-Парк. Мой мальчикъ пригласилъ одиннадцать Оксфордцевъ на крикетъ и они будутъ въ восторг отъ вашего содйствія. Пойдемте отсюда, Джекъ, не обращайте теперь вниманія на Блексема, уйдемте ради Бога, я слышу какъ товарищъ мой все еще ворчитъ о презрніи къ суду. И добродушный баронетъ вытащилъ Джека изъ конторы, чрезъ боковую дверь ведущую въ ‘Аббатство’.
— Увряю васъ, Джекъ, воскликнулъ присоединившійся къ нимъ Блексемъ, — вы страшно напугали меня, и что за сумашедшую штуку вы затяли. Мистеръ Дебберъ страшно взбшенъ, говоритъ что онъ оскорбленъ и не хочетъ оставаться завтракать, мы еще услышимъ объ этомъ на общихъ собраніяхъ, помяните мое слово.
— О нтъ, предоставьте Деббера мн, сказалъ сэръ-Томасъ,— я ужь успокою его. Онъ малый вовсе не дурной, но только ужь очень горячится, по случаю своего новаго достоинства.
Они нашли всю семью, собравшуюся вокругъ стола накрытаго для завтрака и представлявшую собой весьма пріятную картину. Хозяйка дома, несмотря на то что была матерью шести дочерей возвышавшихся отъ пяти-лтняго до двадцати трехъ-лтняго возраста, могла назваться еще красивой женщиной, хотя лицо ея и носило слды заботъ, слды лишеній, подобныхъ тмъ что вынудили ее написать извстное намъ письмо къ Джебезу Стендрингу, не легко изглаживаются. А съ тхъ поръ какъ тяжелыя времена миновались для нихъ, она не была избавлена отъ мелочныхъ тревогъ, происходившихъ частію вслдствіе правила ея добродушнаго супруга ‘давать дтямъ волю’, и дйствительно, не соблюдай и сами дти этого правила въ отношеніи другъ друга, и не давай также они волю одинъ другому, ей было бы трудненько справляться съ ними, настолько различны и противоположны были ихъ склонности.
Старшая дочь ея, Алиса, высокая, темноволосая и одаренная горделивою осанкой, подобно своей матери, была, надо признаться, немножко бойка. Лошадь, по ея мннію, была благороднйшимъ твореніемъ вселенной, а затмъ первое мсто занималъ человкъ умющій хорошо здить верхомъ и готовый доставить ей случай прокатиться на охоту съ гончими. Она не пренебрегала и прочими мужественными забавами, любила расхаживать съ отцомъ по конюшнямъ, могла при случа доставить корзину наловленной ею самой форели, побивала въ крикет самого Джека Билля, и тайкомъ, какъ было слышно, покуривала сигаретки. Она должна была бы быть въ своей семь мальчикомъ, и непремнно бы и явилась на свтъ таковымъ, еслибы спросили въ этомъ случа ея совта.
Ея примру во всхъ отношеніяхъ слдовала годъ или два тому назадъ сестра ея Катерина, бывшая лишь годомъ моложе ея, но одинъ красивый младшій священникъ, имвшій въ виду весьма блестящую будущность, появился вдругъ въ Соутертон, и она стала вдругъ чрезвычайно набожна, бросила вс свтскія развлеченія, стала одваться подобно смиренной сестр милосердія, проводила большую часть своего времени посщая больныхъ и бдныхъ, и уставивъ одинъ изъ шкаповъ въ своей комнат крестами и свчами, преобразила ее въ свою ‘молельню’. Поговаривали что красивый священникъ не очень-то хорошо поступилъ съ ней, извстно по крайней мр то что онъ внезапно оставилъ Соутертонъ, не сказавъ того что половина деревни ршила будто бы онъ сказалъ и что, по убжденію всхъ, онъ долженъ былъ сказать. Въ досвященническіе дни ея жизни она называлась ‘Кетъ’: теперь объ ней иначе не говорили какъ о ‘бдной Катерин’. Мабель, слдующая за ней сестра, была художница, то-есть она коротко подстригала себ волосы, подобно мальчику, носила бархатныя косточки, пренебрегала кринолиномъ la Роза Бонръ и обладала маленькою комнаткой около прачешной, которую она всю перемазала красками и сырою глиной.
Слдующій затмъ членъ семьи, Аделаида, была д’йствительно отличная естествоиспытательница. Ея акваріумы изъ соленой и прсной воды, ея собранія бабочекъ, жуковъ и мошекъ, и звринецъ составленный изъ прирученныхъ ею дикихъ тварей были предметы достойные вниманія. Слава ея не оставалась лишь мстною, она открыла трехъ новыхъ жуковъ, до тхъ поръ еще не зачисленныхъ ни въ какой энтомологіи, и пристыдила одного ученаго профессора Британскаго музея, ршившаго было что два изъ этихъ жуковъ принадлежатъ къ роду coleoptera.
Беатриса, девятнадцати лтъ, была красавица, и ничего не длала особеннаго, принимая лишь поклоненія своихъ сестеръ и маленькаго кружка въ которомъ он вращались.
За ней существовалъ проблъ въ семейномъ кружк, занятый когда-то двумя мальчиками, умершими въ дтств, а затмъ слдовали Сюзанна и Мери Анна, двнадцати и пяти лтъ. Он составляли малолтнее отдленіе и назывались не иначе какъ ‘малютками’. Время еще не успло развить отличительныхъ свойствъ лежавшихъ пока въ зародыш въ этой парочк, но Сюзанна была большая охотница до книгъ, а маленькая Мери Анна проявляла чрезвычайную склонность и прилежаніе къ музык, просто удивительныя въ такой крошк.
Отличительною чертой этихъ двушекъ было то что ни одна изъ нихъ никогда не надодала вамъ своимъ собственнымъ конькомъ, но всегда лишь коньками своихъ сестеръ. Такъ смлая Алиса увряла васъ что миссъ Найтингель ничто предъ ‘бдною Катериной’, а ‘бдная Катерина’ спрашивала васъ видали ли вы когда-нибудь ‘сестру Алису на лошади’, а если вы отвчали отрицательно, то взглядывала на васъ такъ какъ будто ей становилось очень жаль васъ. Мабель питала чрезвычайное уваженіе къ наскомымъ и анемонамъ Аделаиды, охотно бралась показывать ихъ несвдущимъ людямъ, расточая при этомъ хвалы прекрасной обладательниц ихъ. Гость забывшій попросить разршенія ‘хоть глазкомъ взглянуть’ на ‘мастерскую’ оскорбилъ бы этимъ всхъ, исключая самой художницы, а предметомъ разговора посл каждаго бала была Беатриса, какъ она была прелестна, какъ она привлекала на себя всеобщее вниманіе, милочка!
Даже ‘бдная Катерина’, смотрвшая на балы какъ на спеціальное изобртеніе нечистаго, готова была отложить въ сторону шитье фланелевыхъ юбокъ и вязаніе чулокъ для ‘Доркасскаго благотворительнаго общества’ и заняться составленіемъ цвтущихъ яркихъ внковъ и букетовъ для для розы семейства ихъ, бывшей, несмотря на всю эту лесть и обожаніе, вовсе не непріятною двочкой.
Добросовстный Мартинъ Блексемъ былъ безъ ума отъ различныхъ совершенствъ и вкусовъ своихъ дтей.
— Замтьте-ка только, говаривалъ онъ,— что бываетъ слдствіемъ того что мы поощряемъ вкусы молодежи, вмсто того чтобъ убивать ихъ! Будь двочки мои мальчиками, о нихъ бы заговорилъ весь свтъ. Какъ женщины, он не имютъ себ подобныхъ. Гд найдете вы семью обладающую столькими геніями? И все оттого что я поощрялъ ихъ вкусы. Алиса любила разъзжать, будучи еще крошечнымъ ребенкомъ, на рабочихъ лошадяхъ, я купилъ ей пони, и теперь посмотрите-ка:— она лучшая наздница во всемъ графств! Мабель выковыряла разъ замазку изъ только-что вставленной рамы и вылпила изъ нея куклу. Видите ли, дуракъ выскъ бы ее за это, а я купилъ ей еще замазки. Видли вы сдланный ею бюстъ сестры ея Беатрисы? Да-съ, вотъ что изъ этого вышло! Теперь возьмите, Аделаида, она то-и-дло бгала за бабочками и рвала на себ платье, влзала въ прудъ, ловя молюсковъ и разныхъ гадовъ, и возвращалась домой безъ одного башмака и съ запачканными въ грязи чулками. Мать начинала бранить ее: Оставь дитя въ поко, душа моя, говорилъ я тогда, и купи ей лучше книгу объ этихъ предметахъ! Она начала съ книжки въ шесть пенсовъ, а кончила тмъ что поучаетъ теперь, да-съ, сударь, да-съ, поучаетъ извстнйшихъ профессоровъ науки! Даже и бдная Катерина, съ которой я не всегда бываю согласенъ, бдная Катерина заходитъ слишкомъ далеко въ иныхъ вещахъ, но что бы сталось изъ нашихъ бдныхъ безъ нея? Что бы было изо всхъ нашихъ баловъ, собраній и партій въ крикетъ, не присутствуй на нихъ любимица моя, Беатриса, а? Мы еще не знаемъ хорошенько что можетъ выдти изъ малютокъ, но помяните мое слово, если Мери Анна не будетъ современемъ второю Арабеллой Годдардъ въ частной жизни.
Такъ болталъ старый, ослпленный гусь этотъ, вс гусенята котораго были въ глазахъ его лебедями.
Затмъ онъ переходилъ обыкновенно къ разказу о воспитаніи полученномъ имъ самимъ въ дом Джебеза Стендринга.— Да-съ, еслибы мн давали волю, изъ меня можетъ-быть и вышло бы что-нибудь: но стоило мн лишь сказать что я люблю то или другое, для того чтобы мн сейчасъ же запретили это, между тмъ мн насильно навязывали все то что я терпть не могъ. Если я оставлялъ за обдомъ на своей тарелк кусокъ жира, мн въ продолженіе двухъ недль ничего кром жира не давали, если какая-либо книга занимала меня, у меня отнимали ее и т. д. все для того чтобъ я научился ‘порабощать свою плоть’ и учился бы ‘самообладанію’. Учился самообладанію! Я выучился вмсто того быть лгунишкой, когда мн хотлось чего-нибудь, я уврялъ что терпть этого не могу и достигалъ своей цли. Жаль что я не догадался сказать старику Джебезу что ужасно люблю законовдніе: онъ бы наврное назначилъ мн какое-нибудь другое занятіе.
Когда ему напоминали что законовдніе было ему добрымъ кормильцемъ, онъ отвчалъ:— Да, это правда. Оно даетъ мн возможность доставлять моимъ дтямъ молодость посчастливе, нежели была моя, и за это я благодаренъ ему. Но ради него самого, я ненавижу его! Я началъ ненавидть его потому что мн насильно навязали его, а разъ начавъ, продолжаю ненавидть его.
Мартинъ Блексемъ могъ жить хорошо, но онъ далеко не былъ богатымъ человкомъ, и въ большой семь его находилось много дла къ которому могли бы приложить руки дочери его, не будь он настолько поглощены каждая своею цлію. Вслдствіе этого, вс домашнія заботы и хлопоты выпадали на долю жены его, и нердко желала она въ душ чтобы ‘бдная Катерина’ взялась за шитье платьицъ маленькимъ сестрамъ, вмсто того чтобы вязать шарфы престарлымъ нищимъ, или чтобъ Аделаида была такъ же искусна въ приготовленіи вареній и соленій, какъ была въ дланіи птичьихъ чучелъ. И потому-то истомленное заботами выраженіе прежнихъ, мене радостныхъ дней все не сходило съ лица ея.
Конечно не малая причина для гордости быть матерью шести геніевъ, но когда приходится чинить имъ чулки, то и это счастіе иметъ свои тневыя стороны.
Въ даровитой семь этой Джекъ Гилль былъ общимъ любимцемъ. Онъ готовъ былъ на вс послуги для каждаго изъ членовъ ея, здилъ верхомъ съ Алисой, таскалъ по деревн огромные свертки фланелевыхъ юбокъ по порученію Кетъ (какъ онъ продолжалъ называть ее) и мялъ сырую глину Мабели, придавая ей надлежащую форму. Аделаида заставляла его ловить колючихъ и кусающихъ твореній всякаго рода, а Беатриса уже почти выучила его танцовать. За то онъ позволялъ себ дразнить ихъ всхъ безъ исключенія.
Мы нашли ихъ всхъ за завтракомъ, и при этомъ случа рзко выступали особенности вкусовъ каждой изъ нихъ. Алиса обдаетъ во время завтрака, не любя позднихъ обдовъ. Бдная Катерина постится, ибо сегодня память какого-то святаго. Мабель не можетъ ничего сть что не переварено, и потому блюдо чего-то развареннаго въ кашу приготовлено для нея. Аделаида строго придерживается растительной пищи, а Беатрис длается дурно при одномъ запах пива, напитка къ которому питаетъ нкоторое пристрастіе мужественная сестра ея, и вслдствіе этого ихъ раздляютъ ‘малютки’. У каждой изъ нихъ есть своя особенная ложка или вилка или стаканъ, къ которымъ остальные не смютъ ни подъ какимъ видомъ прикасаться. Дйствительно, большое счастіе для нихъ было что он жили въ ладу другъ съ другомъ, да и со всми прочими.
— А что, Мабель, спросилъ Джекъ, какъ скоро вс услись по мстамъ,— что подлываетъ ваяніе ваше, кто былъ послднею жертвой, а?
— О, Джекъ, пожалусга не дразните Мабель, прервала его Аделаида, — съ ней безъ того такое несчастіе случилось. Какой-то чужой котъ забрался прошлою ночью въ мастерскую и уронилъ на полъ ея Геркулеса, только-что великолпно отдланнаго ею. Такая гадкая тварь, право! Онъ упалъ прямо на лицо, и оно все расплюснулось у него.
— У кого, у кота-то?
— Да нтъ же, какой вы безтолковый, у Геркулеса милой Мабели.
— По дломъ ему. Но вотъ что я вамъ скажу, Аделаида, я долженъ сообщить вамъ новость.
Все общество настроило уши, ожидая какого-нибудь новаго лестнаго замчанія сдланнаго насчетъ прекрасной ученой.
— Въ Вайтчепел есть одинъ человкъ который говоритъ что его мальчишка готовъ за пятьдесятъ фунтовъ закладу помряться въ драк съ кмъ угодно изъ вашихъ, бой долженъ происходить около Лондона, и издатель Bell’s Life будетъ держать закладъ, съ важностью проговорилъ Джекъ.
— Охота вамъ говорить такой вздоръ, возразила мистрисъ Блексемъ.
— Не знаю желала бы я видть такой бой, замтила нершительнымъ тономъ Алиса.— Это должно-быть довольно страшно.
— Подобныя вещи позорятъ нашъ вкъ, произнесъ сэръ-Томасъ, говоря какъ бы съ предсдательскаго стула.
— Это правда, сказалъ Джекъ, — вы вдь директоръ Западной и Боковой-Восточной линіи желзной дороги, не такъ ли, сэръ-Томасъ? обратился онъ къ баронету.
— Точно такъ, повса.
— Какому госпиталю намрены вы пожертвовать т триста пятьдесятъ фунтовъ?
— Какіе триста пятьдесятъ фунтовъ?
— А т что вы выручили за экстренный поздъ вывезшій всхъ лондонскихъ негодяевъ, отвчалъ повса.
— Чувствительный намекъ, Джекъ, надо сознаться, сказалъ добродушный сквайръ.— Компаніи наши таки длаютъ иногда странныя вещи. Спасеніе душъ не ихъ дло, но…. вы сами знаете. Я попрошу васъ, мистрисъ Блексемъ, позволить мн взять еще кусочекъ этой маринованной форели, она превосходна.
— Алиса сама наловила ихъ сегодня утромъ еще до перваго завтрака, сэръ-Томасъ, закричала маленькая Сюзанна, — не правда ли, какая она умница?
— Бдныя рыбки не могли противустоять такой прелестной рыбачк, возразилъ любезный сквайръ, кланяясь вышеупомянутой двиц.
— Он не могли противустоять удочк, раздался прямой отвтъ.
— Проссеръ увряетъ что съ ‘кучеромъ’ ничего не подлаешь на нашей рчк. А я съ нимъ наловила четыре пары мене чмъ въ часъ, я ужь налплю носъ Проссеру.
— Я бы желала, Алиса, чтобы ты оставила привычку звать всхъ просто по фамиліи. Это такъ не женственно, замтила ея мать.
— Милая мама, Проссеръ былъ Проссеромъ всю свою жизнь. Мн кажется просто невозможнымъ называть его мистеромъ.
— Я право не вижу почему, моя милая, а теперь, кстати, я должна сказать теб что я вовсе недовольна тмъ что ты отрываешь Вильяма отъ работы и берешь съ собой удить рыбу.
— Я беру съ собой Вильяма, мама! Да мн бы скоре пришло въ голову взять съ собой нашего теленка.
— Но какъ же ты сейчасъ говорила что онъ помогъ теб наловить форели? сказала мистрисъ Блоксемъ, начиная сердиться.
— Что съ вами, мама?
— И ты еще сказала что Прос…. что мистеръ Проссеръ говоритъ что съ нимъ ничего не подлаешь, но что….
— Ахъ вы, милая иньйорантка, я говорила о ‘кучер’.
— Да вдь Вильямъ и есть кучеръ.
— Но мой ‘кучеръ’…. такая муха….
— Искусственная муха, душечка, прервала ее Аделаида.
— Съ красною головкой, съ срыми крыльями и длиннымъ хвостомъ. Рыба отлично клюетъ на нее, особенно когда утро туманное, объяснила Алиса.
Mater familias присоединилась къ общему смху къ которому сама дала поводъ.
— Тоже фантазія назвать муху ‘кучеромъ’, сказала она.
Скоро затмъ вс встали изъ-за стола, и сквайръ, взявъ со всей семьи общаніе пріхать къ нему на партію въ крикетъ, ухалъ. Молодыя двушки разошлись по своимъ различнымъ занятіямъ, и Джекъ остался вдвоемъ съ Мартиномъ Блексемомъ, они закурили трубки, сидя подъ тнью развсистыхъ вязовъ окаймлявшихъ дворъ.
— Ну, теперь разкажите что-нибудь путное о себ, мастеръ Джекъ, сказалъ хозяинъ дома, — что подлывали вы все это время?
— О, пропасть разныхъ разностей.
— Гм! Это значитъ вроятно ничего, собственно говоря.
Джекъ засмялся.
— Будь я молодымъ малымъ, на мст вашемъ, Джекъ, продолжалъ Блексемъ, — я бы принялся за какое-нибудь дло, хоть бы для того только чтобъ удержать себя отъ бды.
— Да и я думалъ уже…. я дйствительно хочу приняться за дло, возразилъ Джекъ, внезапно присмирвъ при воспоминаніи объ обиженныхъ Бетс и Макфел и другихъ кредиторахъ, терпніе которыхъ должно было, какъ ему было извстно, скоро лопнуть.— Я долженъ сдлать это, объ этомъ и говорить нечего.
— У васъ есть долги, Джекъ?
— Есть таки.
— Мн очень жаль слышать это, Джекъ, очень, очень жаль. Вы много должны?
— О, нтъ, меньше нежели получаю доходовъ за четверть года. Я раздлаюсь съ ними какъ слдуетъ.
— Но вы должно-быть безтолково обращаетесь съ деньгами, Джекъ. У васъ нтъ никакихъ разорительныхъ привычекъ. Вы не задаете пирушекъ, не играете въ высокую игру, по крайней мр надюсь что нтъ. Вы могли бы жить двумя сотнями въ годъ и не входя въ долги.
— Я тоже думаю что безъ толку трачу ихъ, возразилъ онъ.— Деньги у меня все куда-то уходятъ….
— Что меня боле всего удивляетъ, это поведеніе относительно васъ Стендринга. Я не могу понять его. Я думалъ что онъ выроститъ васъ какъ бывало меня, въ могил этой, въ своемъ дом, и затмъ принудитъ васъ къ какому-нибудь такому занятію которое вы терпть не можете.
— Я очень радъ что онъ этого не сдлалъ.
— Онъ никогда не приглашаетъ васъ къ себ?
— Никогда.
— И никогда самъ не навщаетъ васъ?
— Нтъ, онъ присылаетъ ко мн одного изъ своихъ клерковъ съ деньгами, съ длиннымъ письмомъ полнымъ поученій, которое я не читаю.
— Можетъ-быть онъ думаетъ что иметъ право мучить лишь свою собственную плоть и кровь, замтилъ Блексемъ, вспомнивъ вроятно о холодномъ жир который его заставляли сть мальчикомъ и о строгой дисциплин — позднйшихъ годовъ,— и такимъ образомъ переходитъ изъ одной крайности въ другую, но онъ не исполнилъ своего долга въ отношеніи къ вамъ, Джекъ. Девять изъ десяти молодыхъ малыхъ на вашемъ мст, предоставленныхъ, подобно вамъ, самимъ себ, давно бы отправились по дурной дорог.
— Благодарю васъ, но вы еще не знаете насколько далеко зашелъ я по этой дорог.
— Вы бы не пришли къ намъ сюда и не заняли бы мсто среди дтей моихъ, Джекъ Гилль, разъ сдлавшись негодяемъ, торжественно произнесъ Блексемъ.
— Еще разъ благодарю васъ, я….
Джекъ хотлъ еще что-то сказать, но это не удалось ему. Онъ былъ мягкосердечный малый, нашъ повса.
— Вамъ никогда не приходило въ голову, Джекъ, спросилъ его хозяинъ дома, посл продолжительнаго молчанія, — разыскать кого-нибудь изъ вашихъ родныхъ или близкихъ вашей семь людей?
— Нтъ, да и къ чему? Когда умерла моя бдная мать, и я остался посл нея крошечнымъ ребенкомъ на попеченіи моего опекуна, разв кто-либо изъ нихъ явился, говоря: ‘я возьму дитя это на мое попеченіе’? никто и не подумалъ. Меня отдали на вскормленіе, по газетной публикаціи, какъ какое-нибудь отродье изъ рабочаго дома, и имъ было мало дла что я могу легко попасть въ руки какой-нибудь мистрисъ Бредъ или Джегерсъ, только къ счастію я не къ нимъ попалъ. А потомъ, когда я сталъ подростать, разв кто-нибудь изъ нихъ приглашалъ меня когда-нибудь на праздники къ себ. Никто и не подумалъ. А когда я вышелъ изъ Оксфорда, разв кто-либо изъ нихъ протянулъ мн руку помощи? Ба! Я бы не захотлъ пройтись отсюда до пруда, еслибъ и зналъ что найду ихъ тамъ цлую кучу.
— И вроятно вы никогда и не полюбопытствовали узнать гд и какъ помщены ваши деньги?
— Боже мой, нтъ! Это все въ рукахъ у старика Стендринга.
— Но теперь вы бы могли сами взяться за свои дла.
— Дорогой мой мистеръ Блексемъ, попробуй я сдлать это, черезъ мсяцъ они оказались бы въ ужасномъ вид. Нтъ, такъ оно право лучше. Стендрингъ человкъ честный и….
— Я ничего не говорю противъ его честности. Онъ слишкомъ сухъ и точенъ для того чтобы не быть честнымъ. Пожалуста не думайте что я хотлъ сказать что-нибудь противъ него какъ противъ честнаго человка, Джекъ, мн казалось лишь страннымъ что вы такъ мало знаете касательно вашихъ обстоятельствъ, вотъ и все.
Тутъ послышался топотъ почтальйоновой лошади, и мистеръ Блексемъ отправился въ свою контору читать письма, остановись однако на пути туда съ тмъ чтобы пригласить Джека остановиться у нихъ въ ‘Аббатств’, но Джекъ поблагодаривъ за приглашеніе, не принялъ его. Онъ былъ гостемъ старой Полли Проссеръ. Онъ отказался также отъ приглашенія провести вечеръ съ геніями, такъ какъ общалъ (самъ себ) играть въ крибеджъ съ Полли.
— Надюсь, Джекъ, сказала мистрисъ Блексемъ, когда они пришли въ гостиную,— что вы часто будете навщать насъ. Вы знаете, мы обдаемъ всегда въ шесть, и вы у насъ всегда желанный гость. Я бы желала предложить вамъ и постель въ нашемъ дом, но вы не поврите, мы такъ стеснны мстомъ, что я просто не знаю какъ повернуться. Адди взяла лишнюю комнату для своихъ акваріумовъ и разныхъ разностей, а такъ какъ Мабель не позволяетъ держать лишнюю посуду въ своей мастерской, то я должна была ужь обратить въ кладовую для посуды комнату съ ванной мистера Блексема. Что мы станемъ длать когда подростутъ малютки, я ужь право и не знаю, разв будемъ перестраиваться.
— Будьте уврены, дорогая моя мистрисъ Блексемъ, сказалъ Джекъ,— что прежде нежели малютка оперятся, старшія птички вылетятъ изъ гнздышка.
— Ужь право не знаю, грустно отвчала Mater familias.— Алин двадцать три года, а за нее еще никто не сватался. Бдная Катерина никогда не пойдетъ замужъ, а молодые люди боятся Адди и Мабели, считая ихъ синими чулками.
— Каковы негодяи! воскликнулъ прямой Джекъ.— Попадись мн только кто-нибудь, да назови ихъ синими чулками, я ему задамъ синяковъ.
— Но вы часто будете навщать насъ, Джекъ?
— Разумется, но теперь мн нужно пойти домой и написать чтобы мн прислали изъ Лондона кое-что изъ вещей которыя мн нужно будетъ взять съ собой въ Гельдербери-паркъ.
Джекъ отправился въ палаццо Полли Prima и написалъ оттуда Полли Secunda насчетъ ‘вещей’ которыя она должна была немедленно прислать ему съ курьеромъ или какъ-нибудь еще поскоре. Доброй мистрисъ Джоуерсъ даны были точныя предписанія. Вопервыхъ, она должна была послать въ ‘Овальный залъ’ за Джековыми снарядами для крикета, затмъ должна была разыскать гд бы то ни было Баркста и заставить его возвратить взятыя имъ взаймы запонки, потомъ уложить и прислать ему нсколько чистыхъ сорочекъ, парадный фракъ и забытый имъ ключикъ отъ часовъ, онъ находится вроятно на полу подъ кроватью, а можетъ-быть и завалился какъ-нибудь подъ комодъ. Пусть Полли поищетъ его, и онъ наврное гд-нибудь да найдется. Затмъ она должна была купить ему черныхъ шоколатныхъ жуковъ и игрушечную лягушку, которая бы прыгала (что назначалось, безъ сомннія, въ пользу Адди Блексемъ) и взять ему табаку отъ Блека. Наконецъ она должна была взять для него взаймы отъ Ванъ-Вейна пять фунтовъ деньгами, ибо, писалъ Джекъ, ‘я собираюсь гостить въ ужасно модномъ дом, и мн необходимо имть при себ кое-что изъ благороднаго металла.’
Злополучный Ванъ-Вейнъ! Однажды, когда вроятно неблагосклонная ему звзда стояла надъ его головой, у него, исправнйшаго и точнйшаго изъ людей, вдругъ оказалась недостача въ чистомъ воротничк, и въ эту то злополучную минуту онъ взялъ взаймы воротничокъ у Джека Билля. Съ этого дня онъ не зналъ покоя отъ требованій, которыя Джекъ, въ полной увренности что одолженія тутъ были обоюдныя, налагалъ на него. Мы уже видли что онъ перебралъ у него шесть воротничковъ, все въ силу того одного который былъ разъ взятъ у него несчастнымъ сосдомъ. Но этимъ не ограничивались его налоги. Бдный Ванъ-Вейнъ долженъ былъ давать взаймы свои стулья, свое зеркало, свои ножи и вилки, свои сапоги, бритвы, и даже, какъ случилось разъ, свою постель. Теперь же онъ долженъ былъ дать ему взаймы денегъ, на что онъ, впрочемъ, охотно согласился, потому что Джекъ ему былъ тоже полезенъ во многихъ отношеніяхъ, какъ мы увидимъ въ послдствіи.

ГЛАВА VIII.
Тернія въ изголовь.

Достопочтенный мистеръ Спенсеръ Виллертонъ сидлъ съ женой своей за завтракомъ, въ отличномъ расположеніи духа. Онъ только-что получилъ записку отъ министра, приглашавшую его сегодня посл полудня въ Доунингъ-стритъ и хорошо зналъ что общаетъ ему это приглашеніе. Года полтора тому назадъ въ министерств произошли перемны, потребовавшія выхода въ отставку одного изъ младшихъ статсъ-секретарей нижней палаты. Виллертонъ пожертвовалъ собой, иные говорили, потому что его благородный характеръ и желаніе общей пользы не дозволяли ему допускать говорить о себ что-либо подобное тому что говорили недоброжелатели о нкоторыхъ изъ его товарищей. Другіе же лукаво улыбались и увряли что онъ знаетъ что длаетъ и что онъ не останется въ потер. И они были правы. Первый министръ былъ человкъ не скоро забывающій услугу, и вслдствіе этого и происходилъ хорошій аппетитъ Спенсера Виллертона во время завтрака. Весь свтъ зналъ что младшій секретарь министерства внутреннихъ длъ занялъ въ палат перовъ мсто своего умершаго отца, но лишь немногимъ были извстны разногласія происшедшія въ кабинет и заставившія лицо гораздо боле важное подать въ отставку. Виллертонъ уже былъ посвященъ въ закулисныя тайны политической жизни, и прочтя въ утренней газет о своемъ назначеніи на упраздненное мсто въ министерств внутреннихъ длъ, онъ улыбнулся, но промолчалъ.
Онъ былъ честолюбивъ съ юношества, и одаренный прекраснымъ состояніемъ и хорошимъ запасомъ здраваго смысла, онъ спокойно выжидалъ свое время, пріобрлъ постепенно уваженіе въ парламент и сдлался тамъ властью, между тмъ какъ никто не могъ себ объяснить чмъ онъ пріобрлъ себ это положеніе. Но замтьте, нижнюю палату нельзя взять приступомъ, какъ бы неустрашимъ ни былъ осаждающій ее. Она склонна скоре оказывать пренебреженіе почтеннымъ джентльменамъ вступающимъ въ нее съ громкимъ именемъ, пріобртеннымъ ими вн дверей ея. Во многихъ отношеніяхъ она походитъ на общественную школу, въ которой новичекъ придающій себ гордый видъ бываетъ непремнно побитъ. Это-то, полагаю я, и есть причина тому что такое небольшое число законниковъ пріобртаютъ всъ въ нашемъ законодательств. Въ Вестмистеръ-Галл сквайры и модные члены парламента дрожатъ предъ ними, но разъ переступивъ границы Ст.-Стефенса, сквайры и модные члены парламента одерживаютъ надъ ними верхъ.
Спенсеръ Виллертонъ осторожно подвигался впередъ. Онъ не держалъ длинныхъ рчей, но тмъ не мене пришло время когда главы партій обихъ палатъ съ нетерпніемъ ждали что скажетъ онъ, всякій разъ какъ поднимался какой-либо важный вопросъ. Это-то и было причиной его повышенія.
Когда онъ женился на сестр Бертрама Эйльварда, то вс друзья его ршили что онъ пожертвовалъ собой, но вскор убдились что и въ этомъ случа онъ поступилъ умно, какъ всегда. У дамы этой не было состоянія. Но что жь изъ этого? У мужа ея было за то достаточно на двоихъ. Она не принадлежала къ самому верхнему слою общества, но вскор избранный кругъ этотъ принялъ ее въ свою среду. Подобно своему супругу, она умла потихоньку подвигаться впередъ. Она была именно такая женщина какую ему было нужно для того чтобы разъзжать въ его карет, сидть хозяйкой за его столомъ и работать вмст съ нимъ надъ его возвышеніемъ, потому что, несмотря на то что онъ былъ богатъ и хорошо воспитанъ, происходилъ онъ далеко не изъ рода патриціевъ. Не могу сказать чтобы бракъ ихъ былъ особенно счастливъ, но они хорошо ладили другъ съ другомъ, во всхъ смыслахъ этого слова. У нихъ былъ всего лишь одинъ ребенокъ — сынъ, которому было въ настоящее время девятнадцать лтъ и который не явился къ завтраку по случаю сильной головной боли, причиненной, долженъ я къ сожалнію сказать, усильнымъ употребленіемъ питья изъ джина, вкушеннаго имъ наканун въ квартир одного повсы, съ которымъ онъ познакомился въ театр и который жилъ въ цыганскомъ квартал. Фредъ Виллертонъ былъ любимцемъ и тираномъ своей матери и источникомъ серіозныхъ заботъ для своего боле строгаго родителя:
Молодаго джентльмена этого назначали въ военную службу, но такъ какъ онъ употребилъ не съ особенною пользой время проведенное имъ въ школ и былъ немного тупъ относительно книгъ, хотя, что касается до другихъ вещей, то соображеніе его было весьма быстро, то его и поручили попеченіямъ одной изъ тхъ ловкихъ личностей которыя съ успхомъ набиваютъ головы юношей познаніями необходимыми для выдержки научныхъ испытаній — педагогу, чрезвычайно веселаго и общительнаго характера, одаренному, повидимому, способностью ясновиднія, ибо курсъ проходимый имъ съ учениками его всегда ограничивался тмъ что имъ нужно было знать для того чтобъ отвчать именно на т вопросы которые предлагались имъ на билетахъ при экзамен, билетахъ, какъ извстно, незримыхъ никакимъ смертнымъ окомъ, исключая учителя составляющаго ихъ. Наставникъ Фреда Виллертона славился тмъ что умлъ провести какого бы то ни было гуся чрезъ испытанія въ Чельзейскомъ училищ, и вслдствіе этого домъ его сдлался родомъ больницы для неизлчимыхъ больныхъ, которыхъ онъ подлчивалъ настолько что въ продолженіи одного дня они казались какъ бы здоровыми. Тутъ-то молодой Виллертонъ попалъ въ общество будущихъ прапорщиковъ, воображавшихъ что лучшимъ приготовленіемъ къ званію офицера и джентльмена служитъ наибыстрйшее пріобртеніе всхъ пороковъ, которые обыкновенно джентльменами не признаются, а офицерами большею частью избгаются. Слдствіемъ этого было то что два часа въ день посвященные ‘приготовленію’ такъ часто смнялись ночными кутежами, что экзаменаторы ршили что ему слдуетъ воротиться еще мсяцевъ на шесть къ своему наставнику и научиться у него что четвертая доля шестнадцати не есть десять и что существуетъ на свт правописаніе. Вс эти неудачи и причины ихъ сильно отзывалися на его отц, а матери его, которую въ этомъ случа можно было винить боле всхъ, было не легко уладить между ними дло. Вслдствіе этого, когда въ то утро въ которое мы познакомились съ ними, она замтила что мужъ ея быстро окинулъ взглядомъ комнату, ища глазами сына, она поспшила дать его мыслямъ иное направленіе.
— Я пригласила Бертрамовыхъ двочекъ погостить у насъ, сказала она, разливая чай.— Надюсь, ты не имешь ничего противъ этого?
— Напротивъ того, ты врно помнишь, моя милая, что еще въ прошлый сезонъ, я совтовалъ теб обойтись съ нимъ по привтливе.
— Да, съ твоимъ, извини меня — съ твоимъ обычнымъ недостаткомъ соображенія. Почемъ могла я знать что он за двушки, прежде чмъ я увидла ихъ. Он были еще дтьми, когда онъ былъ въ послдній разъ въ город.
— Слдовательно, теперь он оказались вполн приличными особами?
— Дочери моего брата не могли оказаться иными, мистеръ Виллертонъ.
— Мн послышалось что ты питала на этотъ счетъ сомннія, моя милая, сухо возразилъ мужъ ея.
— Я требую чтобы т кого я принимаю въ свой домъ были немного боле нежели только приличны, раздался гордый отвтъ.
— А наши племянницы подходятъ, значитъ, къ твоему мрилу, сказалъ Виллертонъ, разбивая яйцо, — очень радъ. Когда он прідутъ?
— Какъ скоро madame Le Guy докончитъ нкоторыя необходимыя для нихъ вещи, можетъ-быть уже посл завтра, и он останутся насъ до прізда Матильды.
— Какъ, эта женщина опять будетъ здсь?
— Мистрисъ Конвей была настолько добра что устроила такъ что мы выдемъ изъ города вмст съ ней. Я полагаю что ты вроятно отправишься на яхт, какъ скоро парламентъ закроется, а мн кажется что твоей жен неприлично путешествовать по водамъ совсмъ одной.
— Я полагалъ что ты могла бы выбрать себ изъ числа твоихъ знакомыхъ боле подходящую спутницу. Женщина разведенная съ мужемъ….
— Всегда подвергается самому несправедливому осужденію, горячо прервала его мистрисъ Виллертонъ.— Свтъ всегда ршаетъ что виновата она, но въ этомъ случа, я знаю что дло было наоборотъ. Матильда была очень несчастна. Она мой другъ, и никто не сметъ сказать противъ нея ни слова — по крайней мр въ этомъ дом. Еслибъ я бросила ее, другіе послдовали бы моему примру, и это было бы въ высшей степени несправедливо. Я не хочу быть несправедливой въ отношеніи къ Матильд, мистеръ Виллертонъ, и кром того, общество ея мн нравится.
Послднее замчаніе поршило, повидимому, вопросъ, ибо государственный человкъ лишь пожалъ плечами и молча продолжалъ завтракать. Окончивъ это дло, онъ сидлъ еще нсколько времени, съ темной тнью на лиц, тревожно перебирая пальцами вещи на стол, какъ бы имя на душ нчто, о чемъ онъ не зналъ какъ начать разговоръ.
— Гд Фредерикъ? тихо проговорилъ онъ наконецъ.
— О, онъ не совсмъ здоровъ сегодня утромъ, мой милый, возразила жена его, стараясь принять самый безпечный тонъ, между тмъ какъ сердце ея громко застучало.
— Знаешь ли ты что я былъ въ его комнат сегодня въ четыре часа утра, и нашелъ его въ отвратительномъ состояніи опьяненія, сказалъ мужъ ея.
— Виллертонъ, ты слишкомъ строгъ къ этому мальчику. Онъ вроятно отвдалъ чего-нибудь что ему вредно и….
Улыбка презрительнаго сомннія, искривившая губы государственнаго человка, прервала это слабое извиненіе. Гд онъ былъ?
— Я не знаю — нтъ право, Виллертонъ, право я не знаю. Онъ похалъ со мной на балъ къ леди Фицджемсъ, и….
— Оставилъ его для боле подходящаго ему общества, безъ сомннія, прервалъ сквозь зубы отецъ его.— Джертруда, всему этому долженъ быть положенъ конецъ. Сынъ мой, всми способами избгаетъ меня. Онъ никогда не сходитъ внизъ къ завтраку, а гд онъ находится остальную часть дня, я не знаю.
— Ты такъ рдко обдаешь дома, милый, заступилась мать.
— Я всегда обдаю дома, какъ скоро мн позволяютъ мои обязанности. Но не будемъ говорить объ этомъ. Сынъ мой избгаетъ меня, повторяю я, и потому прошу тебя сказать ему, отъ моего имени, что если я узнаю еще разъ что онъ довелъ себя до состоянія подобнаго тому въ которомъ я засталъ его прошлую ночь, то я вычеркну его имя изъ списка конной гвардіи. Еще скажи ему что слдующій экзаменъ будетъ и послднимъ. Я не желаю чтобы говорили что мой сынъ провалился три раза.
— Другъ мой, они тамъ такъ строги.
— Вовсе нтъ. Я видлъ билеты на которые онъ не могъ отвчать, вопросы на нихъ были такого рода что надъ ними посмялся бы всякій школьникъ средней руки изъ четвертаго класса.
— Но кажется теперь Фредъ усердно занимается.
— Хорошо длаетъ, это для него единственное средство теперь, сказалъ Виллертонъ вставая.— Такъ и скажи ему, и не смягчай дла, но теперь перейдемъ къ боле пріятнымъ предметамъ для разговора. Лордъ посылалъ за мной.
— Я слышала вчера вечеромъ что ты получишь вакантное мсто младшаго секретаря,
— О, можетъ-быть кое-что и повыше. Сэръ-Джемсъ подалъ въ отставку.
— Какъ я рада! Какъ я рада! воскликнула жена его, поспшно подходя къ нему и положивъ ему руку на плечо, съ движеніемъ напоминавшимъ прежнюю прелесть ея молодости.
Онъ привлекъ ее къ себ и поцловалъ. Есть вещи вслдствіе которыхъ даже государственные люди и свтскія женщины длаются естественными, и къ числу ихъ принадлежитъ и удовлетворенное честолюбіе.
Спенсеръ Виллертонъ отправился въ свой кабинетъ, писать письмо до своего отправленія въ парламентскій комитетъ, въ которомъ онъ былъ предсдателемъ, а какъ скоро дверь его святилища закрылась за нимъ, дверь столовой осторожно отворилась, и въ ней показалось блдное лицо.
— Что ма, мсто свободно теперь?
— Да, взойди Фредъ, взойди скоре. О Фредъ, отецъ такъ сердитъ на тебя.
— Въ самомъ дл, за что?
— Онъ былъ сегодня ночью у тебя въ комнат.
— Чортъ возьми!
— О, Фредъ, какъ можешь ты такъ вести себя? Гд ты былъ?
— Игралъ въ веселой кампаніи презабавныхъ малыхъ, въ Климентсъ-Инн — тамъ были актеры и разные сочинители и тому подобный народъ. Все такія умницы, знаете, мастера на вс руки. Мы играли и пили джинъ до трехъ часовъ, а потомъ выбрали въ предсдатели Гилля — того самаго что пригласилъ меня къ себ, славнаго веселаго малаго. Мы его посадили на столъ, дали ему въ руку мшалку для угля, вмсто скипетра, надли на него занавску съ окна, вмсто мантіи, и стали бросать ему на голову все что ни было въ комнат. О! Мы таки славно повеселились!
— И для этого-то общества, печально возразила его мать,— ты оставилъ меня одну у леди Фицджемсъ, посл того какъ я подарила теб медальйонъ съ цпочкой, за то что ты общалъ похать туда.
— Да, но я не общалъ оставаться тамъ, отвчалъ много общающій юноша, закладывая языкъ за щеку.— Дайте ка мн чаю — или нтъ, провались онъ совсмъ! Я лучше выпью содовой воды. Позвоните ка, будьте доброй старушкой мамашей и не сердитесь.
Содовая вода была принесена и выпита, и затмъ мистрисъ Виллертонъ повторила ему, насколько могла строго, увщанія высказанныя его отцемъ. Это нсколько смутило мистера Фреда. За нсколько лишь часовъ предъ тмъ, онъ бранилъ всхъ экзаменаторовъ проклятыми старыми дураками и хвасталъ, говоря что старикъ его задастъ имъ славную гонку, если они опять отошлютъ его ни съ чмъ назадъ.
— Итакъ, дорогой мой Фредъ, продолжала она — ты долженъ въ самомъ дл вести жизнь потише и хорошенько приняться за учебныя занятія. Общай мн сдлать это.
— Ну, хорошо.
— А теперь, ступай къ своему учителю.
— О, провались онъ совсмъ! Я не пойду сегодня. У меня страшно болитъ голова.
— Бдный мой мальчикъ, да, это правда, сказала мать его, приложивъ свою нжную, свжую руку къ его бьющимся вискамъ.— Я сейчасъ дамъ теб немного одеколону.
— Подите вы съ вашимъ одеколономъ, раздался благодарный отвтъ,— я пойду въ аптеку и возьму тамъ что-нибудь освжающее, сказалъ онъ, собираясь уходить изъ комнаты.
— А если теб будетъ лучше, ты пойдешь къ мистеру Кноусу? (Кноусъ былъ вышеупомянутый наставникъ).
— Хорошо, можетъ-быть. Вотъ что, ма, дайте мн два фунта.
Мать передала ему свой кошелекъ, и онъ взялъ три фунта.
— Послушайте, ма, я хочу пригласить на вашъ балъ Джека Билля.
Нжная мать въ одно мгновеніе превратилась въ свтскую женщину.
— Кто это такой, мистеръ Гилль, Фредъ?
— А я почемъ знаю, знаю только что онъ презабавный малый.
— Но изъ какого онъ семейства?
— Я вдь сказалъ вамъ что онъ живетъ на квартир. Почемъ я знаю его семейство.
— Фредъ, я не приглашу его. Мн кажется, это вовсе не порядочный молодой человкъ.
— Нтъ, не правда. Онъ общалъ мн взять меня за кулисы въ ‘Ленъ.’
— Какой Ленъ?
— Друри-Ленъ, разумется. Вчера вечеромъ онъ въ первый разъ въ жизни слышалъ какъ называли ‘Леномъ’ — національный театръ, и хотлъ показать свое знаніе театральнаго языка.
— И ты хочешь попасть въ милость у подобнаго рода людей, приглашая ихъ въ мой домъ? Нтъ, Фредъ, я требую чтобы ты бросилъ это знакомство, сказала мистрисъ Виллертонъ.
— А я не брошу, отвчалъ ея сынъ.
— Ну такъ я пожалуюсь отцу.
— Подумайте сами, началъ обиженнымъ тономъ Фредъ, — какъ вы обращаетесь съ человкомъ. Вы съ отцомъ все приставали ко мн чтобъ я не видлся съ Тейтомъ и Джефреемъ, потому что они дураки, и я отъ нихъ ничему хорошему не научусь. А теперь, когда я сошелся съ умнйшими малыми, съ настоящими писателями и тому подобное, вы говорите чтобъ я бросилъ это знакомство. Вы сами не знаете чего хотите, ма, да вотъ что-съ.
— Я не приглашу къ себ мистера Гилля, Фредъ, сказала его мать, возвращаясь къ первому доводу, казавшемуся ей самымъ основательнымъ, потому что ничего объ немъ не знаю.
— Ну, и Богъ съ нимъ, если такъ, да онъ и самъ не придетъ, если вы и попросите его. Онъ слишкомъ уменъ для того чтобы нуждаться въ вашихъ балахъ.
— Ахъ, Фредъ! Еслибы ты только немножко боле являлся въ порядочномъ обществ.
— О, вздоръ какой! Я скоре проведу ночь у Джека Лангема, нежели на балу у самой королевы.
Свтская женщина испустила глубокій вздохъ, и затмъ разговоръ прекратился. Фредъ отправился за ‘освжительнымъ’ и не возвращался домой до полуночи.
Я сказалъ что мать его была боле всего виновата во всемъ, и долженъ объяснить почему именно. Она начала съ того что давала ему волю во всемъ, а когда пришло время что избалованное дитя принуждено было длать то что не нравилось ему, его уговаривали длать это не потому что это было хорошо и полезно для него, а потому что ршившись сдлать непріятную ему вещь, онъ получитъ въ награду что-нибудь пріятное. Такимъ образомъ установилась правильная система подкупа, и въ ум мистера Фреда вкоренилось убжденіе что нтъ ничего глупе, какъ трудиться надъ чмъ-либо что не доставляетъ ему сейчасъ же вслдъ затмъ награды. Ребенкомъ онъ не позволялъ умывать себя, если ему не общали за это пирога, а сейчасъ мы видли что его нужно было подкупить медальйономъ съ цпочкой для того чтобъ онъ согласился сопровождать на балъ мать свою. Мы видли также и то что онъ не умлъ держать своего общанія и не умлъ даже честно заслужить подкупъ.
Мальчикомъ онъ былъ слабаго здоровья, то-есть часто объдался и былъ постоянно на рукахъ у доктора — слдовательно его нельля было посылать въ школу. Ему не позволяли сходиться съ другими мальчиками, потому что они были суровы и грубы, да онъ и не нуждался въ ихъ обществ. Онъ предпочиталъ дразнить дома слугъ и мучить несчастныхъ созданій бывшихъ еіго наставниками. Онъ не имлъ ни одного мужественнаго занятія или вкуса, но отлично вышивалъ шерстями и игралъ на фортепіано. Въ восемнадцать лтъ, явившись въ первый разъ въ больницу для неизлечимыхъ мистера Кноуса, онъ былъ ребенкомъ. Двнадцать мсяцевъ спустя, онъ все еще былъ ребенкомъ, но ребенкомъ умвшимъ браниться, пить и курить, подобно испорченному мущин, ребенкомъ знавшимъ внутренность каждаго ночнаго трактира въ Гей-Маркет, и знакомымъ со всми средствами добывать денегъ у военныхъ портныхъ и у жидовъ, ребенкомъ на воспитаніе котораго были потрачены тысячи, и плодомъ этого воспитанія было то что въ девятнадцать лтъ онъ не умлъ писать правильно и не зналъ что четырежды четыре составляютъ боле десяти.
Въ исторіи этой мы познакомились съ двумя повсами, какъ вы видите, но разница между ними была слдующая. Нумеръ первый былъ бросаемъ судьбой изъ угла въ уголъ и подверженъ тому что называется ‘грубымъ вліяніемъ общественной школы’. Выросшій безъ чьего бы то ни было надзора, онъ сдлался повсой, но честнымъ повсой. Нумеръ второй былъ избавленъ отъ этого суроваго воспитанія. Дорога чести широко и свтло лежала предъ нимъ. Имя его было ключомъ, могущимъ отворить ему двери лучшихъ домовъ въ Лондон, и однако мы слышали какъ онъ объявилъ что предпочитаетъ провести ночь въ таверн негодяевъ и кулачныхъ бойцовъ, скоре нежели быть гостемъ первой дамы своей страны.
— Но нжная мать его задумала еще средство для его исправленія. Ужь не думаете ли вы что лишь доброжелательство къ ея племянницамъ и то что он были ‘боле нежели приличны’ заставляло ее разъзжать съ ‘Бертрамовыми двочками’ по магазинамъ и приглашать ихъ въ Гайдъ-Паркъ-Гарденъ? Мистрисъ Виллертонъ не была особенно добродушна, но была разчетлива. Эмилія Эйльвардъ была почти однихъ лтъ съ Фредомъ, она была хороша собой, жива, привлекательна. Что если она окажется приманкой, способной удержать въ клтк эту безпокойную ночную птицу? А что если вслдствіе этого разнжится и ея маленькое сердечко и получитъ рану? Ахъ это предположеніе вовсе не безпокоило мистриссъ Виллертонъ. Пока лишь Милли удерживала дома ея мальчика, онъ могъ играть ея привязанностью сколько угодно. Молодымъ двушкамъ нечего заводить привязанности — таково, по крайней мр, убжденіе свтскихъ женщинъ.
Итакъ ‘Бертрамовы двочки’ явились, а съ ними и самъ Бертрамъ, и первыя были вскор посвящены во вс удовольствія Лондонской жизни, къ немалому восторгу Милли, но отецъ ихъ проводилъ большую часть своего времени въ своемъ клуб, въ обществ нсколькихъ продувныхъ стряпчихъ, которыхъ онъ отыскалъ гд-то.
Когда онъ въ первый разъ вступилъ въ ‘Карльтонскій клубъ’, привратникъ остановилъ его и спросилъ его членъ ли онъ? ‘Habitus’ этого великолпнаго заведенія за послднія десять лтъ, пожелали узнать кто этотъ новичекъ, но вышеупомянутые стряпчіе уяснили имъ это.— ‘Новичекъ, говорите вы,— вовсе нтъ, милостивый государь, одинъ изъ членовъ-основателей, извстный въ свое время человкъ, ложившій таки, чортовски сильно ложившій на своемъ вку! Увезъ разъ чужую жену или невсту или что-то въ этомъ род, и какъ вы думаете, не прошло и году, какъ она снова убжала назадъ къ своему первому другу. Бойкій малый нашъ Эйльвардъ. Былъ взятъ въ плнъ нигерами и скальпированъ. Странствовалъ по всему свту, будетъ современемъ Лордомъ Гильтономъ и наслдникомъ Чепелъ-Гильтонскаго имнія. Человкъ съ которымъ стоитъ познакомиться, позвольте мн представить васъ другъ другу’.
Хорошенькая Милли привлекала тоже довольно вниманія на себя, вы можете быть уврены въ этомъ. ‘Кто же эта прелестная двушка рядомъ съ милой мистрисъ Виллертонъ?’ спрашивала не одна маменька взрослыхъ сынковъ. ‘О, разв вы не знаете, это миссъ Эмилія Эйльвардъ, будетъ скоро леди Эмиліей, и страшно богатой вмст съ тмъ’. ‘Единственное дитя?’ ‘Нтъ, вонъ та тихая двушка что разговариваетъ съ-лордомъ Бленкстономъ, сестра ея, но у нея и вполовину нтъ того ton. Итакъ Милли изнашивала по четыре пары атласныхъ ботинокъ въ недлю, но къ сожалнію, я долженъ сказать что имя кузена ея Фреда рдко красовалось въ списк ея кавалеровъ. Были, правда, балы на которыхъ и онъ танцовалъ въ обществ хорошо знакомомъ многимъ изъ любезныхъ молодыхъ кавалеровъ Милли, но въ которомъ сама Милли была (слава Богу) неизвстна.
День или два спустя посл прізда его кузинъ, мистеръ Фредъ пришелъ домой въ великой радости.
— Вотъ, ма, вы все обижали друга моего Билля, а онъ таки, несмотря на то, оказался моднымъ щеголемъ. Я былъ сегодня утромъ у него за квартир и узналъ что онъ ухалъ за городъ, въ Гильдербюри-Паркъ. А вдь сэръ Томасъ Врей, кажется, знатный человкъ, что?
— Если другъ твой живетъ у сэра Томаса какъ гость, то онъ должно-быть порядочный человкъ, Фредъ, и ты получишь для него приглашеніе, возразила его мать, — но кто поручится мн что это правда.
— Да мн сказала его прачка.
— Отличный авторитетъ! Я уврена что онъ тамъ въ гостяхъ у буфетчика, или его наняли составлять каталогъ картинной галлереи. Впрочемъ я могу узнать въ этомъ случа всю правду. Съ этими словами мистрисъ Виллертонъ величественно поплыла къ своему письменному столу и написала слдующее:

‘Дорогая моя Матильда.

‘Фредъ познакомился съ нкоторымъ мистеромъ Гиллемъ, который, какъ я слышу, гоститъ вмст съ вами въ Гильдербюри-Парк. Пожалуста сообщите мн объ немъ вс подробности съ слдующею почтой.
‘Племянницы мои, об миссъ Эйльвордъ, гостятъ у меня. Он нсколько лтъ жили на остров Вайт и съ такимъ восторгомъ описываютъ мн эту мстность, и пр. и пр. что я почти готова измнить наши планы и отправиться туда. Если я поду въ Рейдъ, то буду имть преимущество видть иногда Виллертона, такъ какъ я еще могу выносить его Зелу, когда она стоитъ на якор.

‘Искренне преданная вамъ
‘Джертруда.’

На посланіе это, почти имвшее видъ дловаго, пришелъ слдующій отвтъ:

Гильдербюри-Паркъ.

‘Моя безцнная Джертруда.

‘Я въ такомъ была восторг отъ вашего милаго письма. Много разъ благодарю за него, милая моя. Мистеръ Гилль здсь, и я спшу сообщить вамъ свднія которыя вы желаете имть объ немъ. Онъ хорошъ собой, порядоченъ и очень уменъ, чудесный мимикъ, милая моя, и я нахожу его очаровательнымъ, но такъ какъ есть люди которые не любятъ чтобъ ихъ затмвали, то мннія на этотъ счетъ разныя. Я не могу вамъ сказать ничего врнаго о его семейств, родители его оба умерли, но такъ какъ онъ учился въ Итон и въ Оксфорд и иметъ собственное маленькое состояніе, то я полагаю что они были люди почтенные. Онъ, какъ видно, большой любимецъ милаго сэра-Томаса, который очень обидлся вчера поведеніемъ относительно его Альджернона. Альджи очень миленькій мальчикъ, но ужъ слишкомъ важничаетъ, даже для единственнаго сына.
‘Нечего говорить, милйшая моя, что всякое измненіе вашихъ плановъ нравящееся вамъ, понравится и мн. Я буду очень рада хать въ Рейдъ.

‘Вчно васъ любящая
‘Матильда.

‘Р. S. Я нашла что мистеръ Гилль этотъ не выигрываетъ при боле близкомъ знакомств. Я слышала и видла вещи доказавшія мн что онъ не джентльменъ. Къ счастію, я могу сказать что онъ узжаетъ отсюда завтра.’
Улыбка пробжала по лицу мистрисъ Виллертонъ при чтеніи этого постскриптума. Джекъ, ‘чудесный мимикъ’, выказалъ искусство свое надъ самимъ судьей своимъ, и потому-то мнніе выраженное въ письм опровергалось въ P. S. Бдный Джекъ! Онъ еще не зналъ что искусство мимики быстро пріобртаетъ намъ враговъ, и что самое острое когда-либо сказанное слово никогда еще никому не пріобрло друга.
Несмотря на это, желаніе Фреда было исполнено, и пригласительный билетъ на балъ его матери былъ посланъ на имя друга его, повсы.

ГЛАВА IX.
Бобъ Берриджеръ заключаетъ торгъ.

Клеркъ завдывавшій иностранною корреспонденціей гг. Годда, Стендринга и Мастерса, иначе говоря, Джебеза Стендринга, занималъ просторную комнату въ конц старомоднаго дома, стоявшаго надъ Темзой, недалеко отъ Адельфи. Маленькая желзная походная кровать, съ полдюжины странныхъ стульевъ и деревянный столъ покрытый яркою и богатою салфеткой, очень старый шкафъ, подъ грязною поверхностью котораго скрывалось можетъ-быть черное дерево, составляли убранство этой комнаты по отношенію къ необходимой мебели, но на стнахъ висли три или четыре акварельныя картины, которыя могли бы по цнности своей украсить кабинетъ какого-нибудь герцога, а открывъ грязный старый шкафъ, вы бы нашли тамъ около дюжины бутылокъ такого вина котораго бы хлебнулъ съ удовольствіемъ манчестерскій милліонеръ, тамъ же находился хрусталь, красота и блескъ котораго придали бы еще боле вкуса этому вину. Въ углу лежали въ безпорядочномъ изобиліи газеты, журналы, французскіе романы и афиши съ густою примсью пыли и паутины. Нсколько рдкихъ цвтущихъ растеній красовались на балкон, а посреди комнаты качалась перувіанская соломенная висячая циновка. Простыни простой маленькой кровати были изъ тончайшаго полотна, подушки изъ мягчайшаго пуха, а на хромой скамейк, служившей ему уборнымъ столикомъ, виднлись духи и эссенціи, головныя щетки съ ручками изъ слоновой кости и тому подобные предметы, способные привести въ восторгъ обитателя великолпнйшей квартиры въ Ст.-Джемс. Все что служило необходимымъ требованіямъ жизни было ветхо и бдно, все что говорило чувствамъ было, — хотлъ было сказать хорошо, но врне будетъ сказать — чувственно-красиво. Картины, несмотря на всю красоту свою, не могли бы найти мста въ дамской гостиной, то же можно было сказать и про девять изъ десяти книгъ въ желтой обертк, валявшихся въ углу. Одинъ видъ висячей циновки напоминалъ о праздной и роскошной нг, а оборванный коверъ, незавшанныя окна, грязный каминъ, общій видъ нежилаго безпорядка свидтельствовали что обитатель этой комнаты мало заботился обо всемъ остальномъ. Когда человкъ живетъ въ одной комнат, вы легко можете опредлить характеръ его по тому что окружаетъ его.
Какъ иностранному корреспонденту Джебеза Стендринга, Абелю Блиссету было не трудно справляться съ длами. Въ продолженіе трехъ, четырехъ дней, въ средин и въ конц каждаго мсяца, когда отходила и приходила вестъ-индская почта (Стендрингъ имлъ преимущественно дло съ республиками Южной Америки), у него было много дла, и онъ дйствительно усидчиво работалъ. Въ остальное время онъ являлся въ контору въ полдень и оставлялъ ее въ два часа. Жалованье онъ получалъ хорошее и вполн заслуживалъ каждую копйку его. Онъ жилъ самъ нкоторое время въ этихъ южно-американскихъ республикахъ, зналъ языкъ ихъ, изучалъ ихъ образъ жизни и запасся свдніями насчетъ ихъ общественной и коммерческой нравственности. Онъ избавилъ не разъ своего патрона отъ потери и долговъ. Не одну спекуляцію, оказавшуюся тысячнымъ дломъ, предложилъ онъ ему. Не одинъ нмецкій жидъ скрежеталъ по его милости зубами въ Лим, не одинъ изъ властительныхъ гражданъ Колумбіи разражался тщетными и страшными проклятіями, когда приходила почта, и онъ убждался что и въ лондонскомъ торговомъ дом есть люди не хуже его знающіе какъ надо плутовать и надувать на бирж, и представляющіе ему вс его промахи, на кастильскомъ нарчіи, почище его собственнаго.
Абель Блиссетъ вполн заслуживалъ свое жалованье, но онъ не покупалъ драгоцнныхъ картинъ и не пилъ бургундскаго вина изъ ослерскаго хрусталя на деньги получаемыя имъ отъ Джебеза Стендринга. Онъ обладалъ еще иными средствами. Подобно Улиссу, онъ видлъ много городовъ, и хотя перекатный камень не порастаетъ обыкновенно мхомъ, но онъ сумлъ пріобрсти себ обширное знакомство въ такъ-называемыхъ артистическихъ кругахъ,— кругахъ имющихъ большую притягательную силу для всхъ праздныхъ и страстныхъ натуръ. Плохое товарищество не было въ числ недостатковъ Абеля Блиссета, и онъ такъ великодушно расплачивался въ Лондон за гостепріимство оказанное ему въ чужихъ городахъ, что одно время не было представителя искусства, начиная съ джентльмена умющаго расхаживать по потолку и кончая примадонной готовящейся взять штурмомъ весь театръ и выдти замужъ за принца, который бы явился въ нашъ великій Вавилонъ безъ ‘рекомендаціи’ къ ce cher Abel, el bono ragazzo Blisset, este perfitо caballerо Ingles el Senor Eblisit.
Теперь надо сказать что нтъ въ мір созданій безпомощне этихъ даровитыхъ существъ, являющихся въ нашъ туманный Лондонъ за нашими аплодисментами, нашими шиллингами и тысячами. Правда что они загребаютъ хорошія деньги отъ оперныхъ и другихъ театральныхъ директоровъ, но за то они должны длить свою добычу съ каждою гарпіей и съ каждымъ негодяемъ которому только вздумается надуть ихъ, и со всей ватагой прихвостниковъ, безъ которыхъ, кажется, ни одинъ артистъ, какъ мужскаго, такъ и женскаго пола, не можетъ перехать черезъ море. Абель Блиссетъ становился между многими изъ этихъ знаменитыхъ иностранцевъ и людьми смотрвшими на нихъ какъ на свою прямую добычу, онъ писалъ ихъ контракты, вступалъ въ переговоры касательно ихъ приглашеній въ провинціи, нанималъ имъ квартиры, карегы и лошадей за сходныя цны, уговаривалъ, по ихъ порученію, сердитыхъ директоровъ и уговаривалъ въ свою очередь ихъ самихъ, по порученію сердитыхъ директоровъ, однимъ словомъ, былъ имъ полезенъ всевозможными способами за должное вознагражденіе. Должное вознагражденіе это не всегда принимало форму фунтовъ и шиллинговъ. Онъ любилъ деньги только за то что можно было купить на нихъ, и хотя мало на свт достойныхъ вниманія вещей которыхъ нельзя добыть посредствомъ денегъ, есть тмъ не мене вещи которыя вы не найдете готовыми на выставк въ магазинныхъ окнахъ, а Блиссетъ былъ слишкомъ лнивъ для того чтобъ идти разыскивать ихъ по всмъ рынкамъ. Онъ любилъ жить хорошо или, лучше сказать, жить широко и любилъ общество тхъ кто жилъ широко. Волненіе было для него жизнью и воздухомъ, хотя онъ никогда не позволялъ себ черезчуръ увлекаться имъ. Онъ былъ тщеславенъ и любилъ быть на виду. Будь онъ богатымъ человкомъ, онъ бы могъ пріобрсти все чего ему хотлось силой своего богатства, но будучи лишь торговымъ клеркомъ, онъ долженъ былъ добывать все это собственнымъ мозгомъ.
Итакъ, ce cher Блиссетъ имлъ свободный входъ во вс оперные и въ большинство другихъ театровъ, былъ желаннымъ гостемъ главныхъ пвицъ и танцовщицъ, и въ немъ сильно заискивали молодые аристократы и другіе вздыхавшіе по тмъ волшебнымъ кружкамъ къ которымъ онъ имлъ доступъ. Нердко эти избранники рода человческаго думали: ‘кто собственно, чортъ его возьми, малый этотъ, пьющій ихъ вино, берущій у нихъ взаймы деньги, курящій ихъ сигары и ведущій себя притомъ такъ какъ будто онъ оказываетъ имъ всмъ этимъ большую честь?’ Они знали что онъ былъ въ душ холоденъ, жестокъ и неразборчивъ, что они могли подкупить его на услуги на которыя ни за что не согласился бы человкъ одаренный хоть тнью самоуваженія, что не было такой проклятой норы въ Лондон которая бы не была ему знакома, что онъ былъ развращенъ до мозга костей и потерялъ всякое сознаніе чести, имъ до этого не было дла. Онъ былъ полезенъ имъ, а они ему. Еслибъ они узнали что онъ проводитъ часть своего времени служа клеркомъ въ купеческой контор, они бы бгали отъ него какъ отъ чумы.
Бобъ Берриджеръ проснулся съ сильною головною болью и съ такимъ чувствомъ какъ будто весь ротъ и все горло были у него выложены кроличьими шкурами, на утро посл обда въ Креморн, но это не помшало ему отправиться сейчасъ же посл завтрака въ квартиру Блиссета, съ двадцатью фунтами въ карман, долженствовавшими купить у него ‘тайну’, которая составитъ его счастіе. Онъ нашелъ наружную дверь запертой, и сколько не стучалъ, не могъ добиться отвта. Другъ его читалъ въ постели французскій романъ и не желалъ чтобъ его безпокоили. Не смущенный этимъ, Бобъ воротился еще разъ въ пять часовъ и нашелъ своего вчерашняго покровителя одвающагося съ цлію хать въ Ричмондъ съ нсколькими свтскими щеголями, и дйствительно почтовый фаэтонъ ожидалъ его на улиц. Пусть Бобъ явится въ другой разъ. Неужели онъ хочетъ приставать къ нему съ длами и въ воскресенье. Нтъ, онъ просто удивляется Бобу.
Бобъ же, въ свою очередь, удивился ему, видя какъ онъ слъ на главное мсто, взялъ возжи изъ рукъ грума и похалъ въ щегольскомъ экипаж по направленію къ Пикадилли, совершенно какъ будто настоящій лордъ.
Сердце Боба упало нсколько при этомъ вид. Теперь, въ трезвомъ состояніи, онъ не возьметъ двадцати фунтовъ, размышлялъ онъ, вторично возвращаясь домой. Онъ потребуетъ пятьдесятъ или оставитъ тайну за собой. А пожалуй, онъ самъ ничего не знаетъ, и только прихвастнулъ мн, но ему меня не перехитрить. Утшенный этою мыслію, Бобъ провелъ конецъ дня за письмами къ нкоторымъ несчастнымъ, которыхъ онъ ‘одолжилъ’ небольшими займами за умренные проценты, отъ двадцати на сто и до сотни на сотню, проценты должны были уплачиваться еженедльно, и онъ сообщалъ имъ въ этихъ письмахъ что долженъ будетъ прибгнуть къ ршительнымъ мрамъ, если они не ‘устроютъ свое дло’ къ слдующей суббот. Сочиненіе этихъ посланій доставляло большое наслажденіе Бобу, и онъ писалъ ихъ наклонивъ голову немного на бокъ и съ лукавымъ блескомъ въ своихъ злыхъ маленькихъ глазкахъ.
Слдующій день былъ хлопотливымъ днемъ для Поунса и Сакебри. Лтнія засданія должны были скоро начаться, и въ конторахъ нотаріусовъ было много дла, вслдствіе этого нашъ Бобъ былъ безпощадно прикованъ къ своему трехногому табурету почти до шести часовъ. Для Абеля Блиссета день этотъ былъ не труденъ, что касается до длъ Джебеза Стендринга, ибо вестъ-индская почта была отправлена лишь на прошлой недл, но несмотря на это, онъ не оставался празднымъ. Онъ пробылъ долгое время въ ‘Докторсъ Коммонсъ’ и все перечитывалъ тамъ завщаніе лорда Гильтона, пока не выучилъ его почти наизусть. Закончивъ это дло, онъ возвратился домой и пообдалъ хлбомъ съ сыромъ и бургундскимъ. Наличный капиталъ его былъ доведенъ Креморнскимъ гостепріимствомъ до нсколькихъ полупенсовъ, но въ старомъ шкафу находился еще порядочный запасъ вина. Не разъ приходилось ему тратить выручку цлой недли для того чтобы доставить себ удовольствіе пожить одинъ день какъ подобало ‘джентльмену.’
Вечеръ былъ жаркій и душный, и потому онъ скинулъ сюртукъ и жилетъ, бросился на цыновку, и только-что усплъ хорошенько раскурить прекрасный, серебряный ‘наргиле’, какъ предъ нимъ явился Бобъ со шляпой на голов и съ руками заложенными въ карманы, насвистывая желаніе быть птичкой и стараясь придать себ видъ какъ будто бы онъ зашелъ сюда совершенно случайно.
— Эіі, старый дружище! Наконецъ я засталъ васъ!— сказалъ Бобъ.
— А какого дьявола нужно вамъ отъ меня? возразилъ Блиссетъ, поворачиваясь на спину и пропуская сквозь ноздри длинную струю дыма.
— Чего мн нужно? Да я такъ зашелъ поболтать съ вами, старый пріятель, вотъ и все.
— Не смйте называть меня ‘старымъ пріятелемъ’ и снимите вашу шляпу! произнесъ Блиссетъ.— Разв кто входитъ такимъ образомъ въ комнату джентльмена.
— Нечего такъ важничать, мистеръ Блиссетъ! сказалъ Бобъ, немного смущенный этимъ пріемомъ, но тмъ не мене исполняя приказаніе.— Гд у васъ вшалка для шляпъ? Гд крюкъ чтобы повсить ее? Вы видно не всегда разъзжаете въ фаэтонахъ.
Блиссетъ заскриплъ зубами, но промолчалъ.
— Какъ бы то ни было, я пришелъ сюда не за тмъ чтобы ссориться съ вами, продолжалъ Бобъ.— Я пришелъ покончить дло задуманное нами въ Креморн.
— Какое это дло?
— Подите, подите, пріятель! Вы хотя таки и подпили тогда, но должны, однако, помнить что говорили.
— Если я подпилъ, то мало ли что я говорилъ.
— Такъ вы хотите отступиться отъ вашихъ словъ, сказалъ Бобъ, едва сдержиная свое бшенство.
— Отступиться отъ чего, маленькая жаба?— воскликнулъ приподнимаясь Блиссетъ.
— Говорите поучтиве, не то я уйду.
— Такъ убирайтесь, и чтобъ васъ… Ну садитесь и говорите въ чемъ дло, сказалъ Блиссетъ, снова опускаясь на свое ложе и выпуская цлое облако душистаго дыму.
— Вы говорили что если я дамъ вамъ двадцать фунтовъ, то вы мн укажите гд я могу разыскать того Плесмора о которомъ объявлялъ Чемпіонъ, сказалъ Бобъ, придвигая стулъ къ изголовью цыновки и садясь.
— Разв я это говорилъ?
— Да, говорили. Вы сказали что не желаете сами хлопотать разыскивать его, и что готовы лучше взять сейчасъ двадцать фунтовъ, нежели играть роль сыщика за сто фунтовъ.
— Какой же я былъ дуракъ.
— Дуракъ ли, нтъ ли, вы такъ сказали и общали подписать бумагу въ которой будетъ стоять что вы отказываетесь отъ всякой доли вознагражденія, заслуженаго мною.
— Бобъ, Бобъ, съ упрекомъ произнесъ Блиссетъ,— разв это хорошо съ вашей стороны? Я обращаюсь съ вами какъ съ джентльменомъ. Угощаю васъ обдомъ отъ котораго не отказался бы герцогъ, а вы подпаиваете меня и заставляете меня жертвовать собой, о, Бобъ!
— Т которые говорятъ что поступаютъ какъ джентльмены должны также держать свое слово. Общаніе общаніемъ, а торгъ торгомъ, важно возразилъ Бобъ.
— Ну, если вы настаиваете.
— О, я и не думаю настаивать, прервалъ его Бобъ,— для меня это дло вовсе не такое выгодное. Я долженъ на рискъ бросить двадцать фунтовъ, вотъ и все. Почемъ я знаю, пожалуй то что вы скажете мн не стоитъ и двадцати полупенсовъ? Но я сдержалъ мое слово. Я принесъ деньги.
— И бумагу?
— И бумагу.
— Покажите-ка ее?
Бобъ проворно вытащилъ ее изъ кармана и въ то же время разложилъ предъ нимъ четыре пяти-фунтовыхъ билета. Онъ полагалъ что видъ ихъ произведетъ свое дйствіе.
— И я долженъ подписать это? спросилъ Блиссетъ, прочитавъ предложенный ему контрактъ.
— Вы сказали что подпишете.
— И сдержу свое слово, хотя вы и перехитрили меня, Бобъ.
— Вы еще останетесь въ выгод, возразилъ Бобъ, значительно успокоенный и польщенный комплиментомъ сдланнымъ его мудрости.— Что если мн такъ и не удастся отыскать Плесмора?
— А, это будетъ очень жаль, задумчиво отвчалъ Блиссетъ. Ну хорошо, я подпишу. Дайте мн перо и чернилъ. Вы найдете ихъ гд-нибудь тутъ на стол, также и что-нибудь на чемъ писать, Бобъ, хоть книгу напримръ. Мн самому лнь вставать.
Бобъ пошелъ за письменными принадлежностями, а Блиссетъ между тмъ перечелъ еще разъ ‘бумагу’ ожидавшую его подписи. Она гласила такъ:
‘За сумму въ двадцать фунтовъ, выплаченную мн сегодня Робертомъ Берриджеромъ, о полученіи которой я свидтельствую при этомъ, я общаю ему сообщить вс свднія которыми обладаю касательно нкоего Аугустуса де-Баркемъ Плесмора, и отказываюсь отъ всякаго права на какую-либо долю вознагражденія, пріобртенную въ послдствіи вышеупомянутымъ Робертомъ Берриджеромъ, за открытіе пребыванія онаго Аугустуса де-Баркемъ Плесмора. Сіе свидтельствую моею подписью, сего 15го іюля 1865 года.’
Документъ этотъ имлъ печать. Блиссетъ подписалъ его своимъ широкимъ, размашистымъ почеркомъ, съ прибавленіемъ разныхъ точекъ и украшеній и передавъ его строгому автору его, снова опустился на свою возлюбленную цыновку, и сказалъ:
— Ну, теперь смотрите, слушайте хорошенько что я буду говорить вамъ, ибо я не намренъ повторять вамъ это два раза и прошу васъ не прерывать меня, не то вы меня только спутаете. Дайте мн разказать всю исторію по своему.
— Хорошо, весело возразилъ Бобъ, вынимая бумажникъ, уже игравшій роль въ этой исторіи.— Можете разказывать насколько вамъ угодно быстро, я умю писать стенографически.
— Неужели въ самомъ дл умете? произнесъ Блиссетъ, и по лицу его пробжала лукавая улыбка.— Какой вы ловкій малый, Бобъ.
— Я сейчасъ былъ кажется жабой.
— И жабой вы и останетесь до конца, Бобъ Берриджеръ, но если вы желаете заработать сто фунтовъ, то не звайте, ибо Мурска поетъ сегодня вечеромъ, и я не намренъ не слыхать ее изъ-за васъ. Готовы вы?
— Да.
— Поймите что я не намренъ разказывать вамъ длинной исторіи. Я хочу лишь сообщить вамъ гд и какъ вы можете напасть на слдъ Плесмора.
— Именно такъ.
— И я не подумаю говорить вамъ почему я знаю то или другое — довольно съ васъ и того что я знаю это.
— Хорошо, хорошо, продолжайте. Бобъ начиналъ терять терпніе.
— Плесморъ былъ малый разбитной, какой только когда либо встрчался во всемъ город.
— Это я все знаю, прервалъ Бобъ,— онъ разбилъ сердце своего отца.
— Не говорилъ ли я вамъ, не смть прерывать меня, свирпо закричалъ Блиссетъ.— Скажите еще словечко, и я вышвырну васъ и грязныя деньги ваши за окно. Кто говоритъ объ его отц, вы жаба?
— Ну хорошо, хорошо, извините, продолжайте, сказалъ Бобъ, немного присмирвшій отъ этой вспышки.
— Отецъ его умеръ, также какъ и вашъ отецъ и мой, и отецъ каждаго умираетъ въ свое время, и были негодяи, ханжи, говорившіе что — ну вотъ видите какъ вы меня спутали вашими проклятыми замчаніями, продолжалъ Блиссетъ тихимъ голосомъ.— Теперь я укажу вамъ лишь слдъ его, вотъ и все. Отправляйтесь въ Манчестеръ и разузнайте въ таверн за Королевскимъ Театромъ о нкоей Мери Спенсеръ, бывшей тамъ прислужницей за стойкой или горничной при нумерахъ, или чмъ-то въ этомъ род въ 1852 и въ 1853 годахъ. Плесморъ былъ въ это время на сцен, за неимніемъ другаго занятія, и подобно ослу женился на ней. Она умерла, но семейство ея должно знать что-нибудь о немъ. Если жители тамъ теперь ужь не т, что очень можетъ быть, то отыщите нкоего мистера Френча, главнаго агента и размнщика векселей, жившаго тогда въ Чепель-Стритъ. Плесморъ посылалъ чрезъ него деньги своей жен, посл того какъ съ ней разошелся. Вина была не ея что они разошлись, но до этого намъ нтъ дла. Френчъ наврное кое-что знаетъ о немъ, но въ случа если онъ потерялъ вашу добычу изъ виду, то ступайте въ Гулль и отнеситесь къ гг. Блеку и Венрайту, балтійскимъ купцамъ, и если они вамъ не смогутъ оказать помощь, то и я не могу. Имя принятое Плесморомъ на сцен было Галламъ. Въ 1854 году онъ былъ въ Баден, подъ именемъ графа де-Баркема, а возвратясь въ Англію, жилъ въ Лиссонъ-Гров, No 21 или 23, ужь не помню наврное. Тамъ то я и видлъ его въ послдній разъ, прямо предъ его отъздомъ въ Гулль. Теперь давайте мн двадцать фунтовъ.
— Но все это было боле десяти лтъ тому назадъ, произнесъ нсколько разочарованнымъ голосомъ Бобъ,— не можете ли вы сказать мн гд онъ находился въ боле недавнее время?
— Я сказалъ вамъ все что знаю. Ба! Если вы посл этого не можете напасть на его слдъ, то вы ничего не стоите. Почемъ мы знаемъ, очень можетъ статься что онъ и въ настоящую минуту находится съ Блекомъ и Венрайтомъ.
— Не лучше ли будетъ прямо отправиться къ нимъ? спросилъ Бобъ, держа во рту карандашъ.
— Нтъ, не лучше. Длайте какъ я вамъ говорилъ, не то, предупреждаю васъ заране, я заторможу вамъ колеса.
— Это будетъ не хорошо съ вашей стороны, чортъ возьми. А что, Блиссетъ, если вы возьмете мои деньги, да потомъ вдругъ продадите меня! воскликнулъ Бобъ, позеленвъ отъ страха и протягивая свою костлявую руку къ билетамъ.
Быстрый взглядъ его друга не пропустилъ этого движенія и предупредилъ его.
— А что если вы воспользуетесь всмъ сообщеннымъ мною вамъ и компрометируете меня, возразилъ послдній, сжимая въ рук билеты и швыряя ихъ подъ циновку.— Разв вы думаете мн пріятно будетъ, если онъ узнаетъ что я нагналъ на его слдъ подлеца подобнаго вамъ, а онъ узнаетъ это, если вы прямо вслдъ за нимъ отправитесь въ Гулль. Нтъ, отправляйтесь-ка въ Манчестеръ, разыщите родныхъ его жены, повидайтесь съ Френчемъ, и по всей вроятности кто-нибудь изъ нихъ скажетъ вамъ чтобы вы отнеслись къ Блеку и Венрайту. Кром того вдь вамъ будетъ заплачено за вс издержки. На вашемъ мст я бы славно покутилъ при этомъ случа.
— Я не подумалъ объ этомъ, сказалъ Бобъ, просіявъ при мысли о выгодахъ которыя онъ можетъ получить путешествуя въ третьемъ класс, а ставя въ счетъ первый, останавливаясь гд-нибудь въ дешевыхъ нумерахъ, а подавая въ отчет что онъ платитъ въ гостиниц по гине въ сутки, и другія подобнаго рода экономическія предположенія мелькнули въ его ум.
— Теперь возьмите также, продолжалъ Блиссетъ,— велика будетъ ваша заслуга если вы найдете кого нужно въ первомъ же мст въ которое вы отправитесь за нимъ? Да это всякій дуракъ сдлаетъ!
— Вы правы, старый дружище, правы! воскликнулъ Бобъ, радостно потирая себ руки.— Я славно обдлаю это дльце. Ужь положитесь на меня. Я разрою касательно его всю подноготную и выведу цлую исторію изъ всего этого, будьте уврены.
— А устроивъ дло, приходите и разкажите мн объ исход его, сказалъ Блиссетъ, пристально смотря ему въ лицо.
— Ну ужь не знаю, возразилъ Бобъ, вдругъ становясь осторожнымъ.— На что вамъ это знать?
— Да такъ. Я любопытенъ, вотъ и все, отвчалъ тотъ, лниво потягиваясь и подкачнувъ свою цыновку.— Я вовсе не желаю выслушивать полный отчетъ о вашихъ розыскахъ, но мн любопытно будетъ знать получили ли вы вознагражденіе или нтъ?
— О! Это вы скоро узнаете, не безпокойтесь.
— Отлично. Теперь выпьемъ за его здоровье. Отворите вонъ тотъ шкафъ и возьмите съ правой стороны нижней полки бутылку, сказалъ Блиссетъ.
Бобъ исполнилъ приказаніе, и скоро вся комната наполнилась запахомъ изящнаго букета любимаго вина нашего сибарита.
— Стойте! заревлъ онъ, видя что Бобъ подноситъ стаканъ къ губамъ,— дайте мн провозгласить тостъ, вы безтолковая маленькая скотина! Здоровье Аугустуса де-Баркгемъ Плесмора. Пожелаемъ ему всякаго благополучія, живому или мертвому! кричалъ онъ въ сильномъ волненіи.
— Я не вижу пользы желать ему благополучія, если онъ мертвъ, замтилъ Бобъ, опуская руку со стаканомъ.
— Выпивайте тостъ такъ какъ я провозгласилъ его, вы, дьяволъ, или я вышибу изъ васъ мозги! почти взвизгнулъ Блиссетъ, непріятнымъ образомъ размахивая пустою бутылкой надъ головой своего собесдника.
— Да не бситесь такъ изъ этихъ пустяковъ! пищалъ Бобъ.— Я вдь не отказываюсь отъ вашего тоста. Здоровье Плесмора! повторилъ онъ, вставая и отступая на шагъ или два назадъ.
— Живаго или мертваго? настаивалъ Блиссетъ, замахиваясь бутылкой и какъ бы собираясь пустить ею куда-то.
— Живаго или мертваго, если такъ, проревлъ Бобъ.
— Хорошо. Теперь выпивайте вино и отправляйтесь! сказалъ Блиссетъ, снова ложась на цыновку.— Я хочу сейчасъ встать и одться.
— Чтобъ идти въ оперу? спросилъ Бобъ, довольный случаемъ перемнить разговоръ.
— Да.
— Какой вы свтскій баринъ! Какъ это вы все устраиваете, Абель?
— Это ужь мое дло.
— Да, вы малый ловкій, нечего сказать! Вдругъ не узнали меня намедни, у Чемпіона. ‘Кажется я имлъ удовольствіе обдать разъ или два съ мистеромъ Девисомъ въ Сити’, повторилъ Берриджеръ, стараясь подражать тону коимъ были произнесены эти слова. Я вдругъ мистеръ Девисъ, скажите пожалуйста? О, вы малый продувной!
— Неужели вы могли вообразить что я признаюсь въ знакомств съ маленькимъ негодяемъ, подобнымъ вамъ, въ присутствіи двухъ джентльменовъ, презрительно усмхнулся тотъ.
— Вы таки не очень учтивы, Блиссетъ.
— Да и не намренъ быть, въ отношеніи къ вамъ.
— Можетъ-быть когда-нибудь вы измните мнніе на этотъ счетъ.
— Это когда вы получите вознагражденіе-то? спросилъ тотъ.
— Когда вы узнаете какого рода вознагражденіе это, то понизите немного тонъ, важный баринъ мой! брякнулъ Бобъ, теряя вмст съ терпніемъ всякую осторожность.
— Я долженъ бы ужь очень унизиться чтобы согласиться сдлаться шпіономъ за какое бы то ни было вознагражденіе!
— Я не шпіонъ, мистеръ Блиссетъ.
— Пока еще нтъ, но скоро сдлаетесь таковымъ за какую-нибудь жалкую сотню фунтовъ.
Эти слова задли Боба за живое. Онъ не очень принималъ къ сердцу обвиненіе въ низкомъ поступк, но быть обвиненнымъ въ совершеніи его за низкую цну, казалось ему уже черезчуръ обидно. Да, я думаю что есть люди стоящіе неизмримо выше этого жалкаго, грязненькаго человка, и раздляющіе его мнніе насчетъ того что унизительно длать что-либо дурное за ничтожную плату. Разв исторія не доказываетъ намъ что дамъ оказывавшихъ расположеніе королямъ и принцамъ, и въ половину настолько не осуждали какъ презрнныхъ созданій гршившихъ изъ-за мене блестящаго положенія? Существуетъ ли какой-либо епископъ въ нашей церкви который бы ршился стащить съ блюда съ церковными деньгами бумажку въ пять фунтовъ, съ цлію отдать ее своему зятю? А между тмъ разв не случается что зятья почтенныхъ прелатовъ загребаютъ въ свои лапы вещи гораздо подороже пяти-фунтовой бумажки и которыя, по всмъ правамъ, должны бы были принадлежать другимъ? Добудьте-ка три шиллинга подъ мнимымъ предлогомъ что вы джентльменъ съ хорошими средствами, но въ настоящую минуту не можете расплатиться съ извощикомъ, такъ какъ вс банковыя конторы закрыты и при васъ нтъ мелкихъ денегъ, и сейчасъ же, девять изъ десяти человкъ непріятнымъ образомъ напомнятъ вамъ объ этомъ на первомъ мировомъ създ. Но заставьте лопнуть коммерческое общество въ Отаити, разорите цлую дюжину семействъ и сдайте въ свое время дло съ двадцатью тысячами фунтовъ барыша, и посмотрите, броситъ ли кто-либо въ васъ камнемъ? Обанкрутьтесь на нсколько сотенъ, и на васъ набросятся со всхъ сторонъ негодующіе кредиторы. Но соберитесь съ духомъ, продолжайте ваше дло, предложите сдлки, пуститесь на разныя коммерческія плутни, преувеличьте несостоятельность вашего дла, обанкрутьтесь благороднымъ образомъ на четверть милліона, и вы только и будете слышать о предложеніяхъ разныхъ соглашеній, и отлично устроите ваши дла, взявъ себ въ помощники ловкость, плутовство и обманъ. Одинъ мой родственникъ, лицо духовное, путешествуя много лтъ тому назадъ по Италіи, отказался разъ отъ щепотки табаку, предложенной ему однимъ извстнымъ кардиналомъ, который отвтилъ ему на это: ‘Я радъ видть что молодой человкъ, подобный вамъ, находитъ что не стоитъ быть проклятымъ за ничтожное прегршеніе!’ Мудрый кардиналъ! живи онъ въ наши дни, какія поучительныя проповди произносилъ бы онъ! Бобъ Берриджеръ былъ мудръ въ своемъ род, и его жестоко оскорбило предположеніе что онъ готовъ предать Плесмора за одну сотню фунтовъ.
— Я за все это дло не возьму и тысячи двухъ-сотъ фунтовъ! воскликнулъ онъ.
— Какъ, и все съ одного Эйльварда? спросилъ Блиссетъ съ своею презрительною усмшкой.
— Это ужь мое дло, а не ваше, возразилъ Бобъ, беря шляпу.— Вы свою долю получили и пользуйтесь ею какъ знаете.
Съ этими словами онъ положилъ свой бумажникъ на его обычное мсто и вышелъ изъ комнаты.
Онъ былъ обозванъ ‘жабой’, ‘подлецомъ’, ‘шпіономъ’, ‘негодяемъ’, маленькою скотиной’ и ‘дьяволомъ’. Что за важность, за то онъ открылъ слдъ, долженствовавшій ‘сдлать его человкомъ’, и былъ чрезвычайно доволенъ собой. Блиссетъ лишилъ себя всякой надежды на вознагражденіе, но тмъ не мене былъ тоже доволенъ результатомъ этого дня.
‘Если ужъ эта бестія не нападетъ на настоящій слдъ’, размышлялъ онъ, ‘то ужь конечно никто не нападетъ на него, и тогда я могу быть покоенъ. Если онъ нападетъ на слдъ, то я по крайней мр получу вознагражденіе’. Мрачная улыбка пробжала по лицу его при этой мысли. Тысяча двсти фунтовъ! Эйльвардъ не такой же дуракъ чтобъ общать ему подобную сумму. Ха, ха, я понимаю васъ, мистеръ Бобъ! Вы, безъ сомннія, надетесь получить остальное съ Плесмора. Бдный Плесморъ! Съ него потребуютъ круглую тысячу, я увренъ, а вдь онъ могъ бы прочесть завщаніе старика Гильтона за шиллингъ въ ‘Doctors Commons’, знай онъ только свои права. Права его! Боже мой, Боже мой! воскликнулъ Абель Блиссетъ, вскакивая съ своего ложа и шагая по комнат съ прижатыми ко лбу руками, это наказаніе еще хуже того! И цлый потокъ проклятій, отечественныхъ и чужеземныхъ, исчисленіе которыхъ не должно марать эти страницы, сорвался съ его блдныхъ губъ, и духъ этого страннаго существа бился о преграды, водворенныя его прошлымъ между нимъ и желаніями его, такъ же бшено и такъ же тщетно какъ бьется дикій зврь о желзные прутья своей клтки.
Въ этотъ вечеръ онъ не отправился въ оперу.

ГЛАВА X.
Партія въ крикетъ.

Мы видли изъ письма мистрисъ Конвей къ ея ‘безцнной Джертруд’ что Джекъ Гилль былъ не для всхъ въ Гильдербюри-Парк желаннымъ гостемъ. Альджернонъ Врей, единственный сынъ хозяина, былъ, по выраженію этой дамы, ‘очень милымъ мальчикомъ’, да и разв наслдникъ титула баронета и одного изъ лучшихъ имній въ графств можетъ быть чмъ-либо инымъ, если онъ слишкомъ не нестерпимъ, а юный джентльменъ о которомъ идетъ рчь далеко не былъ таковымъ. Но онъ достигъ той поры жизни когда юноши въ его положеніи начинаютъ чувствовать свое значеніе и желаютъ навязать людямъ постарше себя, да и вообще всему роду человческому свои собственные взгляды на жизнь. Однимъ словомъ, онъ лишь только достигъ совершеннолтія и любилъ быть везд гд могъ считаться нумеромъ первымъ. Набранные имъ одиннадцать Оскфордцевъ, долженствовавшіе состязаться съ игроками городскаго клуба, принадлежали вс къ молокососамъ, которымъ онъ желалъ выказать все свое величіе и великолпіе дома господиномъ котораго онъ долженъ былъ быть въ послдствіи. Но даже молокососы бываютъ не всегда врны своимъ общаніямъ, особенно въ начал лтнихъ вакацій, и потому даже когда отецъ его и домашній учитель приняли участіе въ игр, оставалось все-таки еще одно не занятое мсто. Ахъ, Боже мой! Этотъ одиннадцатый членъ въ партіи крикетъ, что это за дикое и несносное существо? Какъ трудно поймать его, а разъ онъ пойманъ, какимъ непригоднымъ къ длу оказывается онъ девять разъ изъ десяти случаевъ! Онъ-то именно и сшибаетъ васъ всегда съ ногъ, пропускаетъ мимо мячъ вашего противника, успвшаго поймать вашъ мячъ уже дважды, не слышитъ когда ему кричатъ, становится вчно не на свое мсто, беретъ у васъ перчатки и теряетъ одну изъ нихъ, болтаетъ или зваетъ когда ему нужно дйствовать, и считаетъ очень милою шуткой когда на его списк является ‘пара очковъ’, то-есть два нуля. Таковъ бываетъ обыкновенно одиннадцатый членъ, но Джекъ Гилль, бывшій въ университет коноводомъ и лучшимъ игрокомъ своей партіи, былъ человкъ не такого рода. Добродушный сэръ-Томасъ Врей былъ въ восторг что могъ пріобрсти драгоцнныя услуги Джека для своей стороны, но сыну его не улыбалась мысль играть вторую скрипку, и онъ объявилъ что ни въ какомъ случа не согласится на это. Кром того онъ давно былъ золъ на нашего Джека, ибо разъ, нсколько лтъ тому назадъ, тотъ, не обращая вниманія на почтеніе подобающее будущему наслднику, поколотилъ его за то что онъ столкнулъ маленькую двочку со ступеней ведущихъ въ тотъ самый ручей въ который Алиса Блоксемъ съ такимъ успхомъ закидывала своего ‘кучера’.
Альджернонъ Врей хорошо умлъ, когда хотлъ, выказать себя въ высшей степени несноснымъ, а рзкія манеры и прямодушное обращеніе Джека ставили его въ невыгодное положеніе относительно его боле налощеннаго и сдержаннаго противника. Слдствіемъ этого было то что оба они дошли до столкновенія въ билліардной, наканун игры въ крикетъ, и Джекъ вышелъ изъ себя и проигрался, потерявъ три изъ пяти червонцевъ взятыхъ имъ у многострадальнаго Ванъ-Вейна, введенный въ рискъ и проигрышъ насмшками надъ его игрой одного изъ сподвижниковъ своего молодаго хозяина. Бдный Джекъ, привыкшій къ общественной билліардной у ‘Блека’ и къ обществу встрчаемому имъ тамъ, игралъ нсколько свободне нежели это принято въ загородномъ дом джентльмена, и грхи его конечно не были прощены ему мастеромъ Альджи.
— Какъ вы видите, дорогой мой Блектерстъ, замтилъ ‘милый мальчикъ’ главному изъ молокососовъ,— малый этотъ не привыкъ къ обществу джентльменовъ. Онъ совершенно опустился съ тхъ поръ какъ оставилъ Мертонъ. Удивляюсь, какъ отецъ могъ пригласить его.
Несмотря на это, ‘малый этотъ’ очаровалъ прочихъ гостей. Въ какіе-нибудь полчаса онъ покорилъ сердце каждаго ребенка въ дом.
— О, мама, посмотрите какъ отлично мистеръ Гилль починилъ мой змй!
— О, папа, мистеръ Гилль общалъ мн сдлать лодку которая будетъ плыть!
— О, тетя, какъ мы сейчасъ хорошо играли съ мистеромъ Гиллемъ!
— О, няня, я сейчасъ бгалъ въ запуски съ мистеромъ Гиллемъ и обогналъ его! раздавалось безпрестанно въ гостиной и въ дтской.
Будь Джекъ общественнымъ дипломатомъ и знай онъ, какъ мы вс знаемъ, что легче всего заслужить благосклонность матери чрезъ ея дтей, онъ не могъ бы поступить искусне, но онъ поступалъ такъ чисто по доброт сердечной, и былъ вознагражденъ за это.
Гильдербюри-Паркъ былъ полонъ гостей, съхавшихся по случаю состязанія въ крикетъ и сопровождающихъ его празднествъ. Пятеро изъ ‘одиннадцати’ жили въ дом. Для остальныхъ, долженствовавшихъ еще пріхать, было приготовлено помщеніе въ трактир. Остальными постителями были молодая племянница сэръ-Томаса, мужъ ея и ихъ мальчикъ, тотъ самый что желалъ имть лодку могущую плавать, мистрисъ Конвей и дочь ея, блдная, прекрасная семнадцатилтняя двочка, которую дама эта всми силами старалась выдавать за ребенка, лордъ и леди Викгемъ и почтенный Перси Блеръ, надежда ихъ рода, тотъ самый что безутшно-горестно ревлъ надъ своимъ сломаннымъ змемъ, пока искусный Джекъ не добылъ веревокъ и клею и не возстановилъ весь былой блескъ его, капитанъ Франклендъ и его молодая жена, и наконецъ старшая и единственная сестра ‘милаго мальчика’, бывшая замужемъ за быстро возвышающимся законовдомъ, членомъ Разъзднаго Суда, со своими четырьмя отпрысками.
Дама эта взяла на себя роль хозяйки въ дом своего отца, овдоввшаго вскор посл рожденія Альджернона, и на миломъ лиц ея сіяло милое выраженіе въ то время какъ она говорила Джеку что маленькій Томъ ея ни за какія блага не соглашается идти спать безъ того чтобы Джекъ, ‘малый непривыкшій къ обществу джентльменовъ’, не подошелъ къ нему и не поцловалъ бы его на прощаніе. Итакъ, нашъ повса могъ разчитывать на сильныхъ союзниковъ въ случа какихъ-либо непріятностей вслдствіе маленькой стычки происшедшей въ билліардной.
И непріятности эти не замедлили явиться на другое же утро за завтракомъ. Джекъ былъ не малымъ свтиломъ среди ‘Птицъ Евы’, общества сочинителей, артистовъ, актеровъ и прочихъ особъ съ цыганскими наклонностями, встрчавшихся каждый вечеръ не за тысячу верстъ отъ Ковентъ-Гардена, въ одной таверн, и составлявшихъ тамъ нчто въ род свободнаго, легкаго и разговорнаго клуба. На собраніяхъ этихъ не обсуждались заране обдуманные, отвлеченные вопросы, но за то каждый поститель стоялъ на томъ чтобъ относиться безъ пощады ко всему написанному, высказанному или сдланному прочими.
Совтъ ирландскаго Честерфильда своему сыну отправлявшемуся на ярмарку: ‘гд только увидишь какую-либо голову — мть въ нее’, былъ девизомъ ‘Птицъ Евы’. Такимъ образомъ между ними установилось настоящее умственное состязаніе, и горе было бдняку потерявшему самообладаніе. Природное остроуміе Джека пріобрло еще боле мткости, если и не утонченности, въ этихъ стычкахъ, и потому когда Альджернонъ Врей попробовалъ, слдуя совту одного изъ своихъ сподвижниковъ, ‘хорошенько отдлать малаго’, то языкъ этого малаго выскочилъ изъ ноженъ и сталъ такъ рзать и метать во вс стороны, что наврное повергъ бы въ прахъ противную сторону, еслибы столкновеніе это происходило среди ‘Птицъ Евы’.
Но теперь ареной была столовая загороднаго дома, гд присутствовали дамы, не привыкшія къ подобнымъ сценамъ и боявшіяся что всякое лишнее слово поведетъ къ ссор, гд считалось недостаткомъ вкуса вести какой либо споръ, даже и о боле пріятныхъ предметахъ, и гд, что важне всего, наслдникъ Гильдербюри Парка стоялъ на своей собственной навозной куч (извините за неизящное сравненіе), окруженный существами предпочитавшими его карканье музык небесныхъ сферъ и считавшими его маленькія выходки верхомъ остроумія. Бдный Джекъ, взволнованный споромъ и успхомъ которымъ онъ, какъ ему казалось, пользовался, не замчалъ что именно самая сила и колкость его замчаній вредила ему, что дамы разсматривали узоръ своихъ тарелокъ съ необыкновеннымъ вниманіемъ, что добросердечный хозяинъ его безпокойно вертлся на кресл, и что Альджернонъ (самообольщеніе котораго не дало бы ему почувствовать сарказма самого Джеррольда) сидлъ, ухмыляясь, среди своихъ сподвижниковъ, съ видомъ человка говорящаго: ‘Смотрите пожалуста, господа, какъ я заставляю плясать этого медвженка ради вашей забавы.’
Къ довершенію несчастія, сэръ-Томасъ получилъ письма принудившія его хать въ Медстонъ, по случаю важнаго дла въ графств.
— Я постараюсь воротиться во-время къ нашей игр, сказалъ онъ, когда тильбюри его подкатило по усыпанной щебнемъ дорожк къ окнамъ.— Пока найдите кого-нибудь на мое мсто, и вотъ что, Альджернонъ, прибавилъ онъ, вызывая сына своего на подъздъ, — будь поучтиве съ Гиллемъ, прошу тебя.
— Мистеръ Гилль вашъ гость, а не мой, отвчалъ его сынъ, — не полагаете ли вы что посл его послднихъ словъ не мшало бы дать ему совтъ обращаться поучтиве со мной.
— Ты самъ виноватъ въ этомъ, Альджернонъ, и твои глупости заслужили такое обращеніе.
— Позвольте мн имть свое мнніе на этотъ счетъ, гордо возразилъ ‘милый мальчикъ’.
— Разумется. Если твоя кожа такъ толста что не чувствуетъ бича, то ты можешь надуваться и подъ его ударами, но мн тяжело видть это, продолжалъ его отецъ, забирая вожжи и собираясь хать.— Послушай моего совта, Альджернонъ, и оставь его въ поко. Вспомни что онъ и руками уметъ такъ же хорошо справляться какъ головой.
Этотъ намекъ на исторію у ручья, уже упомянутую нами, не способствовалъ смягченію настроенія ‘милаго мальчика’ касательно Джека.
‘Еслибъ у моего мальчика была половина Джекова ума, а у Джека десятая доля его самообладанія, какое счастіе это было бы для обоихъ,’ думалъ баронетъ, узжая изъ дома, ‘но теперь ужь быть между ними стычк.’
Между тмъ повса нашъ, въ полномъ невдніи что онъ провинился какимъ-либо образомъ и увренный напротивъ что выказалъ себя очень умнымъ, и что Альджернонъ приметъ наказаніе подобно одной изъ ‘Птицъ Евы’, отправился одваться къ игр, и выйдя изъ своей комнаты, узналъ что остальные члены ‘одиннадцати’ прибыли, и что все общество отправилось на поле битвы.
‘Могли бы мн тоже крикнуть что идутъ туда,’ подумалъ онъ, готовясь слдовать за ними. ‘Врядъ ли я и знаю кого-нибудь изъ нихъ.’
Проходя по парку, онъ встртилъ нарядно одтую двицу, кринолинъ которой лишь съ большимъ затрудненіемъ перебирался черезъ садовый плетень.
— Никакъ это Мегги Грейсъ? сказалъ Джекъ, помогая ей перелзть.
— Дйствительно меня зовутъ Грейсъ, сказала красавица, махнувъ головкой, — но я не знаю почемъ вы это можете знать?
— Неужели вы хотите уврить меня что не узнаете меня, Мегги? Вы вдь Мегги, хотя и стали взрослою двушкой?
— Вы вроятно одинъ изъ джентльменовъ пріхавшихъ къ крикету? возразила она, смотря на биту и колья которые онъ несъ съ собой.
— Это не трудно отгадать, отвчалъ Джекъ,— а что, вы теперь переходите когда-нибудь черезъ ручей у Мартиновыхъ кустовъ, Мегги?
Яркая краска залила все лицо двушки. Она пробормотала въ отвтъ нсколько невнятныхъ словъ и кончила тмъ что насмшливо спросила его какое ему дло до того куда она идетъ?
— Ровно никакого, возразилъ Джекъ, — но скажите что вы теперь длаете, Мегги?
— Иду въ гости къ мистрисъ Стеддольфъ.
— Я хочу сказать — какое у васъ теперь занятіе? Чмъ вы живете?
— Скажите пожалуста! Вы ужь что-то очень любопытны!
— Всегда былъ такимъ, Мегги. Когда-нибудь ужь простужусь я и умру отъ этого.
— Пожалуста пустите меня, я не хочу чтобы видли что я разговариваю съ джентльменами, это не годится, сказала двушка.
— Значитъ, говорить съ джентльменами когда никто не видитъ можно, Мегги?
— Пожалуста пустите меня, сударь.
— Извольте, проходите куда вамъ угодно. Я желалъ бы чтобы вы узнали меня, Мегги, проговорилъ Джекъ, когда она ушла,— и чтобы вы не были такъ разряжены, прибавилъ онъ, глядя въ слдъ ея удаляющейся фигур.— Шесть лтъ тому назадъ я отколотилъ молодаго Врея за то что онъ столкнулъ васъ въ ручей. На васъ было тогда изорванное ситцевое платьице, и вы были порядочною замарашкой. Купанье это вамъ бы и не очень повредило тогда, правду сказать. Съ какихъ поръ стали лсные сторожа наряжать своихъ дочерей въ шелковыя платья, въ шляпки въ род пироговъ съ новыми перьями и въ щегольскія ботинки? Это удивительно, право! Эй, да это что-такое?
Прямо на той дранк заборика за которую зацпился Меггинъ кринолинъ лежала надписью вверхъ тонкая розовая обертка отъ письма, а на ней стояло: ‘моей дорогой Марго‘.
— ‘Марго’, скажите пожалуста! воскликнулъ Джекъ, поднимая конвертъ и видя что записка была уже вынута изъ него.— Мегги Грейсъ величаютъ ‘моя дорогая Марго’! Эта любовная записка была врно не отъ какого-нибудь простаго парня. Ты врно изобртеніе какого-нибудь благовоспитаннаго негодяя, прелестный, раздушенный, розовый, подлый лоскутокъ бумаги, и Богъ знаетъ какую дьявольщину содержалъ ты въ себ! Бдная двушка! Бдная двушка!
Онъ обернулся, и взглядъ его уловилъ еще промелькнувшій между деревьевъ клочокъ палеваго платья Мегги. Какое-то тоскливое чувство овладло нашимъ повсой уже въ ту минуту когда онъ узналъ прежнюю грязную двчоночку столкнутую когда-то въ ручей, въ разряженной по мод молодой двиц, и замтилъ какая она стала красивая. Онъ только-что подивился тому какимъ образомъ двушка въ ея положеніи можетъ пріобртать себ такіе наряды, какъ уже разгадка этой тайны сама попалась ему въ руки: ‘моей дорогой Марго’! Правъ онъ былъ говоря: ‘бдная двушка! бдная двушка!’, но ему не слдовало говорить такъ громко, ибо младшій буфетчикъ возвращавшійся съ лужайки крикета, откуда его послали за горькимъ элемъ, содовою водой и другими угощеніями, слышалъ, проходя мимо, это восклицаніе, видлъ какъ Джекъ сунулъ обертку въ карманъ, и объяснилъ себ все это совершенно иначе нежели какъ было дло.
— Извините, сударь, сказалъ, ухмыляясь, человкъ этотъ,— но вы опоздаете если не пожалуете туда сейчасъ. Они ужь хотли начинать игру когда я пошелъ.
Они уже начали ее, когда Джекъ пришелъ на лужайку. Набранные со всхъ сторонъ Оксфордцы проиграли свою партію и стояли вн воротъ.
— О! Наконецъ-то и вы пришли! закричалъ Альджернонъ, хватая мячъ и готовясь пустить его во второй разъ.— Довольно, Грейсъ, пустите теперь. Грейсъ сталъ за васъ, мистеръ Гилль, будьте такъ добры занять теперь его мсто, вонъ у того колышка. Вотъ здсь. Благодарю васъ. Ну, вс готовы? Начнемъ!
Джекъ вообще мало думалъ объ этой игр, но онъ полагалъ однако что какъ бывшаго университетскаго коновода, его вроятно попросятъ завдывать одиннадцатью игроками, между которыми не было ни одного имени извстнаго въ спискахъ крикета. Онъ обманулся. Мистеръ Врей взялся самъ вести игру и занялъ здсь, какъ и повсюду, первое мсто, раздавая приказанія съ важнымъ и повелительнымъ видомъ, противостоять которому не было никакой возможности. Первыми двумя противниками ихъ, со стороны городскаго клуба, были: одинъ высокій худощавый человкъ съ острымъ лицомъ и молодой джентльменъ въ очень нарядной блуз и съ пунцовыми шнурами доходившими до блыхъ башмаковъ его.
Джентльменъ съ пунцовыми шнурами отбросилъ своей битой мячъ назадъ къ коноводу (Альджервону), а за нимъ послдовалъ толстый фермеръ, игравшій по старомодному. Онъ не смогъ отразить битой мячъ, отлично пущенный лордомъ Гденмеромъ, стоявшимъ на другомъ конц ихъ ряда, противъ мистера Врея, и былъ побитъ въ слдующемъ ходу этимъ джентльменомъ. Альджернонъ былъ въ восторг. Двое воротъ были пройдены въ девять ходовъ, и все благодаря его ловкости. Слдующимъ противникомъ ихъ былъ веселый, краснолицый человкъ во фланелевыхъ панталонахъ, которыя были ему слишкомъ коротки, очень неуклюже владвшій битой, совершенно дикимъ и неправильнымъ образомъ. ‘Милому мальчику’ было досадно что пришлось длать два хода противъ остролицаго (отражавшаго каждый мячъ), потому что ему (Альджернону) казался не опаснымъ противникомъ товарищъ его. Но человкъ въ короткихъ штанахъ сталъ вдругъ бить вызывающимъ и нестерпимымъ образомъ, бить самымъ не подабающимъ образомъ, отражать вс мячи, которые такъ и летали надъ головой Альджернона, воображавшаго что они выбьютъ вотъ сейчасъ средній конъ у противной стороны — бить, бить до тхъ поръ, пока ипровизованный телеграфъ не помтилъ 54. Между тмъ остролицый господинъ методично огражалъ мячи съ своей стороны, такъ что бита его усталымъ товарищамъ, казалась неутомимой. Лордъ Бленмеръ (воспитывавшійся въ Гарроу и бывшій игрокомъ въ крикетъ до конца ногтей) ловко и твердо пускалъ мячъ и былъ отражаемъ лишь рдко. Альджернонъ былъ поспшливъ, вспыльчивъ, необдуманъ, и оба, какъ остролицый такъ и товарищъ его, длали изъ него что хотли. Несмотря на это, ‘милый мальчикъ’ былъ слишкомъ доволенъ собой, чтобы подумать о какомъ-либо измненіи.
Итакъ игра продолжалась, и когда въ половин втораго пріхала карета Блексемовъ, то на столб стояло 67, и лишь двое воротъ были пройдены.
Алиса Блексемъ, страстная любительница всхъ игръ, пришла въ сильное негодованіе услыхавъ о положеніи длъ и о томъ что Джекъ не былъ выбранъ коноводомъ.— Знай я что Альджернонъ Врей выставитъ себя такимъ дуракомъ, сказала эта прямодушная двица, — я бы не пріхала. Досадно видть какъ игра ни за что ни про что пропадаетъ.
Досаду ея раздляли, разумется, ея сестрицы.
— Мы, знаете, только затмъ и пріхали, говорили он,— чтобы быть съ милой Алисой. Она такъ любитъ смотрть на игру въ крикетъ и понимаетъ все что до нея касается. Какая жалость что мистеръ Врей такъ плохо ведетъ дло. Затмъ Аделаида отправилась по изгородямъ искать жуковъ и пр., а Мабель начала срисовывать страшнаго остролицаго человка, лицевые мускулы котораго она нашла превосходными.
Часы пробили два, телеграфъ показывалъ 80. Лужайка была полна гостей изъ парка и окрестностей его. Прибыла музыка и заиграла ‘Мабелевы вальсы’. День не могъ бы быть прекрасне, и дамы (которыхъ было не мало) увряли что все шло восхитительно и что игроки въ крикетъ чрезвычайно мило играютъ.
Все это просто точило Алису.— Посмотрите-ка, сказала она мистрисъ Конвей, лепетавшей восторженныя похвалы всмъ и всему,— видите ли вы человка этого, въ срой блуз, около того камышка?
— Если не ошибаюсь, это тотъ умный мистеръ Гилль, возразила эта дама, приставляя къ глазу золотой лорнетъ.— Какъ онъ милъ.
— Бьюсь объ закладъ, продолжала Алиса, начиная волноваться, — что за исключеніемъ лорда Гленмера, онъ побьетъ ихъ всхъ, а его не выбрали коноводомъ.
— Но я уврена что милый мистеръ Врей отлично ведетъ дло, отвчала та.— Посмотрите-ка. Прекрасно, прекрасно! Я уврена что онъ выиграетъ.
Восторгъ мистрисъ Конвей былъ вызванъ тмъ что человкъ въ короткихъ штанахъ отразилъ высоко подпрыгнувшій мячъ, пущенный ея героемъ.
Нарядно и изящно одтая, и еще очень красивая, дама эта обладала искусствомъ сосредоточивать на себ если и не восхищеніе, то вниманіе всего того общества среди котораго она находилась. Этого она достигала тмъ что постоянно публично признавала себя самою безпомощною, неразумною особой въ мір. Не будетъ ли капитанъ А. настолько добръ подвинуть немножко напередъ ея стулъ: она такъ страшно неповоротлива. Не потрудится ли мистеръ Б. раскрыть за нее зонтикъ ея: она такъ ужасно неловка. Не позволитъ ли мистрисъ С. своему милому маленькому мальчику подойти къ ней и объяснить ей игру: она такъ страшно глупа что никакъ не можетъ понять ее. Еслибы преподобный мистеръ Д. былъ такъ добръ загородить ее чмъ-нибудь, для того чтобы въ нее не попалъ какъ-нибудь мячъ: она такая ужасная трусиха, и т. д., и каждая просьба сопровождалась такою сладкою улыбкой, и такія благодарности слдовали за каждою маленькою услугой оказанною ей, что становилось просто наслажденіемъ быть ея рабомъ.
Само собою разумется что вс женщины ненавидли ее и считали ее нестерпимою притворщицей, опаснымъ и лукавымъ созданіемъ, но до этого мистрисъ Конвей не было никакого дла. Она не обращала вниманія на женщинъ и на то что он думали о ней, но въ то же время она никогда не давала имъ повода взводить на нее какое-нибудь серіозное обвиненіе. Добрые мущины считали ее пустою, но безвредною особой. Недобрые мущины имли насчетъ ея свое особенное мнніе, основанное на безпрерывной игр ея прекрасныхъ глазъ и выразительной улыбк. Какъ добрые такъ и недобрые мущины одинаково ошибались. Въ характер мистрисъ Конвей было боле зминаго нежели голубинаго элемента. Женщины были правы на ея счетъ, какъ он всегда бываютъ правы въ обсужденіи особъ своего пола.
Мы уже знаемъ что она жила врозь съ мужемъ, и мы слышали увреніе мистрисъ Виллертонъ что въ этомъ случа вина была никакъ не на ея сторон. Дйствительно, если врить половин всего того что говорили о проступкахъ ея мужа, ей ничего не оставалось боле какъ разойтись съ нимъ. Касательно его поведенія мннія всхъ были одинаковы, и онъ самъ добровольно подтвердилъ вс обвиненія поднявшіяся противъ него, оставивъ страну безъ малйшей попытки опровергнуть ихъ. Оттнокъ грусти лежалъ съ тхъ поръ на лиц пострадавшей женщины, лиц которому вышеупомянутая улыбка придавала большую привлекательность. живи она въ давно минувшіе дни, сотни рыцарей готовы были бы идти разыскивать по свту ея коварнаго и жестокаго повелителя и вызвать его не смертельный бой. При настоящемъ же положеніи длъ, многіе изъ друзей ея совтовали ей привлечь его въ пещеру того всемогущаго волшебника который однимъ розмахомъ пера въ силахъ расторгнуть брачныя узы, будь он даже скрплены архіепископомъ съ помощью декана, и будь нкогда самъ Гименей приглашенъ на это торжество. Но нтъ, она никогда не ршится на это, ради своего дорогаго дитяти, и ршеніе это, неоднократно сопровождаемое слезами, заставило ее не мало выиграть во мнніи ея боле строгихъ знакомыхъ.
Мистрисъ Конвей длала большую ошибку, въ которую ее вовлекъ вчный совтникъ ея пола — тщеславіе. Она не хотла видть что ея дочь ‘ея дорогое дитя’ перестала уже быть ребенкомъ, и продолжала одвать ее и обращаться съ ней какъ съ ребенкомъ, хотя ей и минуло уже семнадцать лтъ и она на цлый вершокъ переросла свою мать. Это служило поводомъ къ разспросамъ о ея собственныхъ лтахъ и предметомъ не благосклонныхъ толковъ.
Констанція Конвей сидла рядомъ съ матерью, одтая, среди этого блестящаго собранія, въ простенькое темное полотняное платьице, пристально слдя за игрой и громко длая замчанія насчетъ ея сосдк своей Алис Блексемъ, заставившія наконецъ въ удивленіи воскликнуть эту молодую двицу:— Да почемъ вы столько знаете о крикет?
Констанція бросила испуганный взглядъ на мать свою и поспшно шепнула:
— Молчите! Пожалуйста не спрашивайте меня.
— Ахъ вы, странное дитя!
Дйствительно, это было очень странное дитя. Дитя? именно это выраженіе не шло къ ней! Не было ничего дтскаго въ этихъ большихъ, грустныхъ карихъ глазахъ, въ этомъ безцвтномъ и тревожномъ лиц, съ такимъ умоляющимъ видомъ смотрвшемъ на Алису, прося ее молчать.
Честная, простосердечная Алиса готова была брякнуть еще какое-нибудь замчаніе, могущее придтись очень некстати, но вниманіе ея было отвлечено внезапною остановкой въ игр, причиненной событіемъ не боле и не мене важнымъ, какъ пріздъ сэръ-Томаса.
— Какъ я рада! воскликнула Алиса,— теперь наконецъ будетъ перемна.
И дйствительно произошла перемна. Первыя слова добродушнаго сквайра были обращены къ Джеку, которому онъ указалъ на тройное число помченное теперь на телеграф. Джекъ избгалъ очевидно отвта, тогда сквайръ обратился къ своему сыну, и веселое выраженіе исчезло на минуту съ лица его, въ то время какъ онъ отвелъ юнаго джентльмена въ сторону и сказалъ ему на ухо нсколько словъ. Затмъ они воротились, игроки были созваны, и собранъ совтъ, слдствіемъ котораго было то что мячъ былъ переданъ Джеку, занявшему мсто Альджернона и ставшему коноводомъ.
— Пойдемте къ палаткамъ, сказала Алиса, беря Констанцію Конвей за руку,— тамъ мы будемъ ближе къ воротцамъ, а теперь начнется настоящій крикетъ.
— Можно мн идти, мама? спросила Констанція.
— Разумется, милочка. Какъ добра милая миссъ Блексемъ что беретъ тебя съ собой. И пожалуйста, скажите мн, милая моя, вдь вы такая умная, кто выигралъ?
— Никто еще пока не выигралъ, коротко возразила. Алиса (мистрисъ Конвей не принадлежала къ числу ея любимицъ),— но теперь городскіе не долго оставятъ поле за собой.
И она отошла отъ нея.
Джекъ размрилъ глазами пространство предъ собой, ловко замахнулся и въ первый разъ въ сегодняшней игр пустилъ мячъ. Мимо! Второй мячъ — мимо! Третій — мимо! настолько мимо что далеко надо было бжать чтобы поймать его наконецъ, и три хода пропали. Алис становилось жарко и немного совстно за себя, какъ всегда бываетъ и со мной и съ вами, дорогой читатель, когда мы видимъ что тотъ который, по нашему мннію, долженъ былъ отличиться, вдругъ проваливается. Альджернонъ пожалъ плечами и отвернулся, какъ бы потому что на игру эту не стоило и смотрть. Пятый мячъ, пущенный уже гораздо тише, былъ отброшенъ, а остальные три (необходимые для окончанія партіи) были пущены далеко не прямо.
Новый коноводъ на другомъ конц попробовалъ тогда пускать очень медленно изъ-подъ руки своей мячи и сдлалъ это до такой степени медленно и плохо что даже отражавшіе его противники смутились повидимому, затмъ Джекъ снова пошелъ. Первый мячъ — мимо, по обыкновенію, слдующіе четыре были пущены прямо, два послдніе попали въ остролицаго, такъ что тотъ снова отскочилъ къ своимъ воротцамъ и принужденъ былъ потереть свои щиколки.
— Отлично! въ восторг вскричала Алиса.— Наконецъ-то онъ даетъ себя знать.
— Хотите биться объ закладъ, мистеръ Дейкъ, обратилась взволнованная двушка къ молодому фермеру, готовившемуся въ свою очередь вступить въ ряды,— что вамъ не остается сдлать еще и тридцати партій!
— Извольте, на что вамъ угодно, миссъ Блексемъ.
— Хорошо, на дюжину перчатокъ.
— Извольте, съ удовольствіемъ.
— По-рукамъ.
Первый мячъ, пущенный въ свою очередь медленнымъ коноводомъ, былъ отраженъ сильно, но немного черезчуръ быстро, человкомъ въ короткихъ штанахъ. Онъ полетлъ по воздуху, и Джекъ очутился прямо подъ нимъ. Солнце ударяло прямо ему въ глаза, и когда увидали что онъ, повернулся спиной къ тому мсту, куда полетлъ мячъ, то вс подумали что онъ потерялъ его изъ виду. Но прежде нежели кто-либо замтилъ что мячъ достигъ его рукъ, онъ уже снова былъ пущенъ имъ на воздухъ среди громкихъ криковъ:
— Славно поймалъ!
Игра приняла новый оборотъ. Въ слдующую очередь свою, Джекъ побилъ остролицаго. Въ слдующую затмъ, осталось лишь двое воротъ: одни были сбиты медленнымъ коноводомъ, а Джекъ взялъ послднія. Въ послднія десять партій, лишь пять мячей были отброшены битой, и городскіе были ‘вн воротъ’ посл 119 ходовъ! Алиса выиграла свои перчатки,
— О Джекъ! воскликнула она, — еслибы съ самаго начала васъ поставили на конъ!
Подобныя замчанія были сдланы и мистеру Врей, соизволившему возразить на это, въ вид извиненія, что хуже всего при набранныхъ со всхъ концовъ одиннадцати игрокахъ, то что не знаешь никогда ихъ силы, и въ этомъ общій голосъ подтвердилъ его мнніе.
Sic transit gloria mundi! Два года тому назадъ имя Джека Голля было въ устахъ каждаго Оксфордца. Онъ былъ предводителемъ одиннадцати, первымъ игрокомъ на билліард во всемъ университет и могъ бы попасть въ число восьми, не будь онъ слишкомъ лнивъ для этого. Прошло двадцать четыре мсяца, и онъ былъ позабытъ до тхъ поръ пока мячи не пошли опять выбивать колья, и люди принуждены были спросить кто онъ такой? Sic transit!
— Вотъ что Джекъ, сказала ему Алиса, въ промежутк наступившемъ въ игр.— Мы имемъ въ виду большую игру. Я буду сражаться съ Констанціей Конвей, а вамъ достанется работы съ обихъ сторонъ.
— Хорошо, отвчалъ Джекъ, и обратясь къ Констанціи прибавилъ, чтобы сказать что-нибудь:— Вы видали много такихъ игръ?
— О, да, я часто ходила смотрть какъ игралъ папа. Онъ превосходный игрокъ въ крикетъ.
— Ужь не тотъ-ли это Конвей — Джорджъ Конвей? спросилъ Джекъ.
— О, да, а вы его знаете?
— Какъ же, знаю, но я не думаю чтобъ онъ помнилъ меня. Я былъ еще мальчуганомъ въ Итон, когда онъ разъ явился играть противъ нашихъ съ Меринсбонскимъ клубомъ. Я долженъ былъ помогать, и онъ долго училъ меня прежде чмъ началась игра. Я старался изо всхъ силъ, а когда раздался колокольчикъ, то слышалъ какъ онъ сказалъ нашему коноводу что ‘изъ этого мальчугана выйдетъ славный игрокъ въ крикетъ.’ Я ужасно возгордился этимъ. На другой день я прошелъ мимо него въ то время какъ онъ стоялъ около рестораціи Кристофера. Онъ позвалъ меня туда, угостилъ стаканомъ вина и подарилъ мн полуимперіалъ. Со мной обошлись такимъ образомъ въ первый разъ въ моей жизни, миссъ Конвей, продолжалъ нсколько печально нашъ повса, — потому что у меня нтъ въ Англіи ни родныхъ, ни друзей и…. и въ глазахъ моихъ Джорджъ Конвей сталъ чмъ-то въ род полубога. Что касается до игръ, то онъ былъ полубогомъ, нтъ въ Англіи человка который бы одоллъ его въ крикетъ, на билліард и въ другихъ играхъ, а судя по его доброт къ бдному маленькому мальчишк, какимъ я былъ тогда, я увренъ что онъ славный, добрый малый!
Джекъ болталъ не замчая телеграфическихъ знаковъ длаемыхъ ему Алисой, а переставъ говорить и взглянувъ на Констанцію, онъ увидалъ что большіе каріе глаза ея были пристально устремлены на него и полны слезъ.
— Я думаю теперь ужь онъ бросилъ играть въ крикетъ? прибавилъ Джекъ, видя что Констанція не отвчаетъ.
— Да, я думаю, то-есть я полагаю что да, отвчала она, отворачиваясь и тревожно дергая шнуры палатки.
Снова телеграфическіе знаки начались, но Джекъ былъ такъ полонъ воспоминаній о своемъ прежнемъ полубог что и не замчалъ ихъ.
— Вы полагаете? Да кому же знать это лучше васъ?
Горючія слезы заструились по блдному лицу, отвернувшемуся окончательно отъ настойчиваго разспрощика.
— Вотъ уже шесть лтъ какъ я не видала папа, рыдала она.— Онъ боле не бываетъ у насъ. Онъ…. О! мистеръ Гилль, я не должна говорить о немъ! Я очень дурно сдлала что начала о немъ, но пожалуста, пожалуста не говорите мама!
— Какой вы безтолковый, Джекъ! сказала прямодушная Алиса, какъ скоро они остались вдвоемъ.— Разв вы не видали какъ я длала вамъ знаки молчать?
— Нтъ, не видалъ, а въ чемъ дло?
— О! Я не могу сказать вамъ, спросите папа.
Джекъ спросилъ папа въ тотъ же день и узналъ отъ него исторію разлуки мистера и мистрисъ Конвей.
— Ну ужь этого не знаю, сказалъ онъ.— Все это можетъ быть такъ, не спорю, но я сужу о человк по тому что вижу. Джорджъ Конвей былъ добръ ко мн, а судя по тому какъ дочь его глядла на меня въ то время какъ я расхваливалъ его, я даю голову на отсченіе что онъ не былъ жестокъ съ нею.
— Ну, по этому можно видть, милый другъ мой, возразилъ мистеръ Блексемъ,— до какой степени можетъ обмануть васъ впечатлительная натура ваша. Именно вслдствіе того что эта самая молодая двушка говорила о своемъ отц, свтъ и составилъ себ настоящее мнніе о немъ.
— Если такъ, то она маленькое животное! воскликнулъ Джекъ, и я никогда ни въ чемъ не поврю больше какой бы то ни было двчонк.
Съ этими словами онъ отправился въ палатку служившую уборною, чтобы посмотрть когда наступитъ его чередъ ‘выходить’, такъ какъ его сторона начала свои дйствія противъ остролицаго человка и толстаго фермера, быстро пускавшаго мячъ изъ-подъ руки и готоваго, казалось, полетть самъ вслдъ за нимъ. Списокъ игроковъ былъ написанъ на полулист почтовой бумаги и пришпиленъ булавкой къ стн. Джеку было пріятно видть что его искусство было признано наконецъ, и что имя его красовалось на почетномъ мст — у третьихъ воротъ. Но пробжавъ глазами списокъ, онъ почувствовалъ что его точно что-то кольнуло въ сердце. Гд видлъ онъ прежде этотъ самый почеркъ? Въ одинъ мигъ найденный имъ въ парк конвертъ очутился въ его рукахъ, и угрюмая тнь омрачила лицо его, когда онъ сталъ сравнивать почеркъ. Имя одного изъ игроковъ стоявшее около его имени было Мартинъ. Мар. на списк и Мар. въ слов Марго, красовавшемся на конверт, были совершенно одинаковы. Не мене разительное сходство было и во всхъ прочихъ буквахъ встрчавшихся какъ въ списк, такъ и на обертк письма. Кто же писалъ все это?
Въ палатк не было никого кром одного изъ домашнихъ слугъ сторожившаго платье, часы и другія вещи игроковъ. Джекъ обратился къ нему.
— Не знаете ли вы кто писалъ этотъ списокъ?
— Какже, сударь, его писалъ мистеръ Врей.
— Почемъ вы это знаете?
— Да я самъ видлъ, сударь. Онъ написалъ его на своей бит и потомъ самъ, своею рукой, прикололъ къ стн.
Холодная дрожь пробжала по тлу Джека когда онъ вторично сравнилъ оба почерка. Почеркъ этотъ былъ размашистый, немного уходившій вкось, свойственный почти всмъ молодымъ студентамъ, но было что-то особенное, своеобразное въ росчерк и перекрещиваніи нкоторыхъ буквъ.
— Да проститъ мн Богъ, думалъ Джекъ, выходя изъ палатки,— если какое-нибудь гадкое, мелкое личное недоброжелательство заставляетъ меня напрасно осуждать его, но….
Ахъ, это покажется слово это такое маленькое, а между тмъ мысли возбужденныя имъ тяжело лежали на сердц Джека Билля во все продолженіе этого свтлаго дня. Громче и внятне нежели когда-либо произносили губы, звучалъ въ его душ отголосокъ словъ: ‘бдная двочка, бдная Merrit’.
Это и было можетъ-быть причиной того что онъ не отличился боле въ игр. Онъ ужь не могъ предаться ей всею душой. Мысли его все носились вокругъ бдной, хорошенькой дурочки, въ палевомъ шелковомъ плать, бывшей чьею-то ‘дорогою Марго’. Благоразумный или по крайней мр хладнокровный человкъ сталъ бы въ этомъ случа разсуждать слдующимъ образомъ:— Какое мн дло до этой двочки? Двочки которую молодой сквайръ столкнулъ въ ручей лтъ восемь тому назадъ, и которая стала теперь ‘его дорогою Марго’? Какое мн дло до того, если онъ повергнетъ ее теперь и въ боле темныя и безпощадныя волны? Разв она не довольно велика уже и самостоятельна чтобы самой заботиться о себ? Или, разв у нея нтъ отца и матери, или братьевъ и сестеръ, или родныхъ и друзей, которыхъ дло заботиться о ней? Изъ-за чего стану я поднимать тревогу изъ-за нея въ дом въ которомъ мн и безъ того не очень по себ?
Но Джекъ не былъ ни благоразумнымъ, ни хладнокровнымъ, а лишь мягкосердечнымъ малымъ, хорошо знавшимъ какъ кончаютъ обыкновенно деревенскія двушки къ которымъ пишутъ на тончайшей розовой бумаг, называя ихъ ‘дорогими Марго’, и онъ находился въ сильномъ волненіи какъ ему надлежало вести себя.
Наконецъ въ немъ мелькнула мысль что лучше всего будетъ переговорить обо всемъ этомъ со старою Полли. Полли приходилась чмъ-то въ род родственницы Брейсамъ и могла высказать имъ многое, чего онъ (Джекъ) не могъ сообщить имъ. Онъ устроитъ все это вдвоемъ съ Полли, и успокоенный этимъ ршеніемъ, онъ думалъ что покончитъ съ этою мыслью, но нтъ. Онъ такъ боле и не отличился въ крикет и былъ необыкновенно задумчивъ и разсянъ въ теченіе всего вечера, послдняго вечера проведеннаго имъ въ Парк.
Добросердечная мистрисъ Клеръ, женское чутье которой подсказало ей что дло не ладно, подошла къ нему въ то время какъ онъ мрачный сидлъ въ углу и предложила купить у него вс его мысли.
— Он не стоятъ ни одного пенни, возразилъ Джекъ, просвтлвъ немного,— он касаются меня самого.
— Тмъ стыдне для васъ, сказала прекрасная молодая женщина, садясь рядомъ съ нимъ, но шутки въ сторону, — я боюсь что ваше посщеніе здсь было не особенно пріятно.
— Дйствительно оно не было пріятно, отвчалъ Джекъ съ своимъ обычнымъ прямодушіемъ.
— Мн это очень жаль.
— О! Объ этомъ не стоитъ говорить. Братъ вашъ и я, мы теперь не очень-то ладимъ другъ съ другомъ. Онъ сталъ слишкомъ важенъ для меня. Я человкъ ему не подходящій, да и онъ мн тоже, поэтому чмъ меньше мы будемъ вмст, тмъ лучше.
— Вы часто бываете въ гостяхъ въ Лондон, Джекъ? спросила мистрисъ Клеръ посл далеко не пріятнаго молчанія.
— Въ гостяхъ? Нтъ, т.-е. что вы подразумваете подъ гостями?
— Да вамъ бы слдовало бывать, право слдовало бы, Джекъ. Не хорошо для такого молодаго человка какъ вы быть все одному.
— Но я не все бываю одинъ, у меня пропасть друзей, славныхъ малыхъ, получше тхъ что вертятся вокругъ Альджернона, возразилъ нсколько обиженный Джекъ.
— Я уврена въ этомъ, уврена, но милый мой Джекъ, придерживаетесь ли вы общества женщинъ? Славные малые, какъ вы называете ихъ, очень хороши въ своемъ род, но избгая общества женщинъ, молодой человкъ становится…. становится….
— Невжливымъ, грубымъ и неотесаннымъ, не такъ ли? прервалъ ее нашъ повса.
— Именно такъ.
— То-есть такимъ какъ я.
— Какимъ вы можете стать, если не будете слдить за собой.
— Вы жестоки ко мн, Джерти.
— Ну вотъ, какъ я рада что вы назвали меня попрежнему! воскликнула она.— Теперь мн кажется точно прежнія времена воротились снова, и я могу говорить съ вами не стсняясь ничмъ. Ахъ, Джекъ, вдь я знала васъ еще такимъ же маленькимъ какъ мой Томъ, который теперь такъ любитъ васъ. Если я посл того не могу говорить съ вами откровенно, такъ кто же еще можетъ? Не моя вина, Джекъ, если мы такъ рдко видлись въ послднее время. Отчего вы ни разу не навстили насъ?
— Я не знаю гд вы живете.
— О! Джекъ, какъ будто каждый адресный списокъ не могъ сообщить вамъ этого!
— Я не вожусь со знатью подобною вамъ. Я невжливъ, грубъ и неотесанъ.
— Да, когда вы говорите подобнымъ образомъ. Стыдно вамъ, Джекъ!
Дйствительно, на добромъ лиц его старой пріятельницы появилось нчто заставившее его устыдиться самого себя.
— Простите меня, пробормоталъ онъ,— я…. я….
— Вы устали отъ сегодняшней игры, а я пристаю къ вамъ.
— О, нтъ, нтъ! Пожалуйста не уходите, заговорилъ онъ, видя что она хочетъ вставать.— Вы вполн правы и столько же добры, какъ и правы, я знаю что даромъ трачу время и пренебрегаю случаемъ сдлаться чмъ-нибудь порядочнымъ, что я веду скверную жизнь, что бы ни говорили.
— Я не знаю какую жизнь вы ведете, Джекъ, возразила мистрисъ Клеръ,— да и не мое дло разспрашивать васъ. Я только вижу что вы не привыкли къ тому обществу въ которомъ имете право вращаться. Я говорю вамъ это какъ старый другъ вашъ, Джекъ, а не съ цлію огорчить васъ. Мн это очень жаль, другъ мой, очень жаль, право.
— Но что же такое я сдлалъ, чортъ возьми!
— Тише! Не волнуйтесь такъ, и не говорите такъ громко.
— Я желалъ бы никогда не прізжать сюда!
— А я, напротивъ, такъ очень рада что вы пріхали. Вы будете здсь всегда желаннымъ гостемъ, Джекъ.
— Да, въ особенности для вашего брата.
— Альджернонъ еще пока не хозяинъ Гильдербюри-Парка, и надюсь, еще долго, долго не будетъ имъ.
— Аминь.
— А вы всегда будете желаннымъ гостемъ и въ Глочестеръ-Гарденъ, Джекъ. Мужъ мой будетъ очень радъ познакомиться съ вами, а мой домъ слыветъ не скучнымъ домомъ.
— Иначе и быть не можетъ, такъ какъ вы хозяйка.
— Благодарю за комплиментъ. Вы начинаете исправляться. Итакъ, вы вдь часто будете навщать насъ, Джекъ?
— Буду, буду и благодарю васъ. Джерти, будь у меня сестра подобная вамъ, будь у меня кто-нибудь, кто бы говорилъ со мной такъ какъ вы…. я бы….
— Ну, хорошо, хорошо, оставимте это, сказала мистрисъ Клеръ, вставая и заканчивая разговоръ, потому что въ голос повсы нашего зазвучало, а въ глазахъ его заблистало нчто чего не слдовало видть и слышать другимъ.— Пойдемте и развеселите немножко общество. Вс что-то поглупли какъ будто, пойдемте.
Джекъ повиновался, и мало-по-малу его обычное веселое настроеніе воротилось. Онъ устроилъ шараду въ дйствіи и представилъ въ лицахъ нкоторыхъ изъ извстныхъ актеровъ, чмъ заслужилъ общія рукоплесканія, а когда дамы удалились, то прибавилъ еще представленіе того какъ мило пугается мистрисъ Конвей когда при ней откупориваютъ бутылку содовой воды, вслдствіе чего вся комната залилась громкимъ хохотомъ. Но къ несчастію, дама эта незамтно воротилась за своимъ платкомъ или веромъ, или чмъ-то позабытымъ ею, и была тоже зрительницей этой сцены. Вслдствіе этого-то и воспослдовалъ неблагосклонный приговоръ выраженный ею въ приписк ея письма къ мистрисъ Виллертонъ.
Несмотря на утомленіе, Джекъ мало спалъ въ эту ночь. Добрыя слова Джертруды Клеръ преслдовали его, и онъ все боле и боле сознавалъ ихъ справедливость. Онъ становился невжливъ, грубъ и неотесанъ, и кончитъ тмъ что совсмъ пропадетъ, если будетъ еще доле продолжать вести эту цыганскую жизнь. Надо наконецъ твердо ршиться работать и сдлаться уважаемымъ членомъ общества. Представьте себ только каково имть домъ въ Глочестеръ-Гарденъ и женщину подобную Джертруд Клеръ хозяйкой и красой этого дома.
Блексемскія двочки, со всми ихъ странностями, были все-таки собесдницы не въ примръ лучше Баркера, Тедди Прейса и подобныхъ имъ личностей. Да, да, онъ непремнно начнетъ въ своей жизни новую, чистую страницу, броситъ вс эти негодныя знакомства и вступитъ въ порядочное общество. Чрезъ нсколько дней онъ долженъ получить деньги за четверть года. Онъ заплатитъ вс долги свои и тогда долженъ будетъ писать или рисовать, или что-нибудь длать. Помня свои прежніе промахи и не сдержанныя намренія, онъ ршился расплатиться со всми долгами и этимъ принудить себя загладить вс свои проступки. Затмъ большіе, выразительные глаза дочери Джорджа Конвея какъ бы устремились на него среди мрака, и онъ ломалъ себ голову надъ тмъ что видлъ самъ въ ея лиц и надъ тмъ что говорилъ ему о ней мистеръ Блексемъ, и все думалъ объ этомъ, пока наконецъ не заснулъ.

ГЛАВА XI.
‘Мгла’ на Констанціи Конвей.

Джекъ Гилль воротился на старую квартиру свою, на слдующій день посл крикета, полный благихъ намреній и сейчасъ же отвелъ душу съ ‘Полли Prima’, касательно своихъ опасеній насчетъ бдной Мегги, скрывъ однако отъ нея открытіе конверта адресованнаго къ ‘дорогой Марго‘ и возникшія вслдствіе этого въ душ его подозрнія. Не было пока надобности точно опредлять опасность, довольно было лишь намекнуть на нее.
— Сохрани меня Богъ, Полли, сказалъ онъ, докончивъ свою рчь,— отъ какой-либо клеветы на эту двушку. Я и врить не могу чтобъ она пошла на дурное дло, но вы сами знаете что палевыя шелковыя платья, лайковыя перчатки, да шляпки съ перьями — именно все такія приманки какія обыкновенно ставитъ злой духъ хорошенькимъ дурочкамъ въ род Мегги, и въ подобныхъ случаяхъ право лучше дйствовать быстро нежели медленно, не такъ ли, Полли?
Старая кормилица его выслушала его рчь, прерывая ее частыми воздыханіями и безпрестанно покачивая своею доброю сдою головой, и ршила наконецъ что теперь двушки такъ стали вести себя что просто ужасъ, такъ что…. тутъ краснорчіе измнило ей, и такъ какъ рядъ окороковъ, развшенныхъ подъ потолкомъ, къ которому она обратилась, взывая противъ возрастающей испорченности своего пола, не оказалъ ей никакой помощи, для достойнаго обличенія его порочности, то она сняла свои очки, протерла ихъ старательно и спросила Джека: кто же онъ такой?
— Не знаю, Полли, возразилъ Джекъ, нсколько смущенный такимъ прямымъ вопросомъ, — да еслибъ и зналъ, то вроятно не сказалъ бы вамъ. Двушк отъ этого не было бы легче, сами знаете, а между тмъ это подняло бы исторію. Я терпть не могу исторій. Уговорите старика Грейса услать ее куда-нибудь. Все равно куда, только бы подальше отсюда. Чортъ возьми, Полли, давно пора ей поступить куда-нибудь въ услуженіе или вообще взяться за какое-нибудь дло. Вдь вс другія двушки, въ ея положеніи, оставляютъ же свои дома и сами зарабатываютъ себ хлбъ. Устройте это такимъ образомъ, Полли, и все обойдется благополучно. Васъ они охотно послушаются, но если я вздумаю пойти къ Грейсу и сказать ему: ‘Дочь ваша ведетъ себя не какъ слдуетъ, принимай подарки отъ такого-то или отъ такого-то, отъ людей съ которыми ей нечего и знаться’, то онъ прошибетъ мн голову, да и подломъ.
Итакъ, посл многихъ возраженій со стороны Полли, насчетъ того что она не любитъ мшаться въ чужія дла, ршено было что она подастъ дружескій совтъ старому лсничему, и такъ какъ пышные наряды Марго служили предметомъ толковъ всей деревни, то она (мистрисъ Проссеръ), какъ одна изъ старйшихъ и почтеннйшихъ жительницъ ея, сочла де долгомъ открыть ему глаза.
Вслдъ за этимъ ршеніемъ самъ Проссеръ воротился къ обду домой, съ порученіемъ отъ миссъ Блексемъ къ Джеку, она сообщала ему что большое состязаніе въ крикетъ, предполагаемое между ею и Констанціей, иметъ быть сегодня, и что он ждутъ Джека къ завтраку сейчасъ же, или если можно, еще скоре.
Во время вчерашней игры было ршено что Констанція проведетъ слдующій день у Блексемовъ, или собственно говоря, у Алисы, почувствовавшей сильное расположеніе къ блдной, молчаливой двушк. То что каждый членъ этого независимаго семейства могъ принимать у себя своихъ собственныхъ знакомыхъ и могъ приглашать ихъ когда ему вздумается, было вполн согласно съ правилами Блексемовъ, но когда сама мистрисъ Конвей явилась вмст со своею дочерью въ одиннадцать часовъ утра, разряженная какъ бы для празднества цвточной выставки, то нкотораго рода смущеніе овладло всмъ домомъ. Чьей гостьей была она? Кто долженъ былъ занять ее? Она была слишкомъ умна для того чтобы не замтить этого смущенія и поршила разомъ вс колебанія насчетъ того кто долженъ былъ посвятить себя ей, привязавшись къ бдному мистеру Блексему.
Какъ они добры, что обращаютъ вниманіе на ея двочку. Бдное дитя, у нея вовсе не было до сихъ поръ подругъ, и маленькое развлеченіе будетъ ей очень полезно, особенно же въ обществ такихъ умныхъ молодыхъ двицъ какими признавало всхъ миссъ Блексемъ общее мнніе. Он вс такъ добры что она, мистрисъ Конвей, ршается позволить себ большую смлость. Можетъ она попросить совта мистера Блексема по важному длу?
Блексемъ пробормоталъ что-то объ ея собственномъ адвокат, тревожно заигралъ своею часовою цпочкой и попробовалъ было проскользнуть въ дверь своей конторы, но прелестная гостья его не была намрена допустить чтобъ онъ раздлался съ ней такъ скоро.
— О, дорогой мой мистеръ Блексемъ, сказала она,— еслибы вы знали какое мученіе для меня говорить съ моими повренными по дламъ. Они вс люди страшно холодные и разчетливые, дловые люди и больше ничего, понимаете. Мн нуженъ полный сочувствія совтъ добраго друга (она видла Блексема всего три раза въ жизни), друга въ одно и то же время умнаго и проницательнаго, какъ вы. Не могу ли я довриться вамъ?
— Не будете ли вы такъ добры придти ко мн въ контору, начала было ея жертва.
Онъ видлъ что попался и думалъ что будетъ боле защищенъ и будетъ въ состояніи относиться сурове къ своей плнительной, но нежеланной кліентк, находясь съ ней въ въ своемъ святилищ. Но онъ ошибся въ разчет.
— О, пожалуста, пожалуста не водите меня туда! умоляла она, складывая свои руки, покрытыя изящными перчатками.— На меня находитъ такой страхъ при вид всхъ этихъ ужасныхъ черныхъ ящиковъ и полокъ съ огромными книгами, которые, я уврена, находятся у васъ тамъ. Да и кром того я хочу вообразить себ что вы вовсе не юристъ, и въ то же время хочу воспользоваться вашею великою опытностью. Дорогая мистрисъ Блексемъ, пожалуста, упросите вашего мужа чтобъ онъ позволилъ мн посовтоваться съ нимъ здсь, въ вашей прелестной гостиной!
Длать было нечего. Дорогая мистрисъ Блексемъ отправилась хлопотать по хозяйству, а мужъ ея остался беззащитною жертвой, полузадушенною между складками изящнаго платья изъ французской кисеи своей гостьи, готовясь выслушивать ея печальную исторію. Съ большою точностью, но, какъ показалось ему, съ недостаточною скромностью она начала описывать ему вс прегршенія своего мужа. Въ исторіи этой встрчались подробности до которыхъ всякая женщина одаренная хотя бы нкоторою долей самоуваженія коснулась бы по возможности въ общихъ чертахъ, или же предоставила бы ихъ вполн воображенію своего слушателя, но мистрисъ Конвей доставляло, повидимому, большое наслажденіе останавливаться на этихъ подробностяхъ, и она описывала ихъ такимъ краснорчивымъ и нецеремоннымъ образомъ что невольно наводила этимъ на мысль что она успла пріобрсть порядочный навыкъ въ подобныхъ длахъ. Блексемъ смотрлъ на ея изящный нарядъ, на ея все еще нжное и прекрасное лицо, вспоминалъ о робкомъ и беззащитномъ вид принимаемомъ ею при другихъ случаяхъ, и не зналъ что подумать.
— Ну, а теперь, дорогой другъ мой, продолжала она, кладя на его локоть свою нжную, блую, блиставшую каменьями руку,— теперь я дошла до того что вроятно вы, адвокаты, называете практическою стороной дла. Негодяй мой (это было постоянное названіе Джоржа Конвея) человкъ со значительнымъ состояніемъ. Онъ всегда былъ очень хитеръ и несообщителенъ касательно своихъ средствъ, но я знаю что дла его идутъ хотя и не такъ хорошо какъ бывало, но тмъ не мене онъ иметъ отъ трехъ до четырехъ тысячъ въ годъ. Изо всего этого онъ удляетъ мн всего лишь одну тысячу на мое содержаніе и на воспитаніе моей милой двочки. Она подростаетъ, и хотя съ одной стороны, я чувствую что должна защитить ее отъ ненавистной тни, которую публичное обличеніе пороковъ ея отца неизбжно броситъ и на бдное невинное дитя, но съ другой стороны, мой долгъ доставить ей хорошее воспитаніе.
— Я полагалъ бы, замтилъ Блексемъ, — что имя тысячу фунтовъ въ годъ….
— Я могу удовлетворить всмъ требованіямъ? Это вс вы мущины такъ судите. Я и дитя мое должны подвергаться мелочнымъ и унизительнымъ лишеніямъ, пользуясь лишь четвертою долей его дохода, тогда какъ онъ спокойно тратитъ все остальное на себя и на… на удовлетвореніе своихъ пороковъ!
— Но разв онъ дйствительно такъ поступаетъ?
— Разумется! Или вы думаете что теперь на свобод онъ ведетъ мене безпутную жизнь, нежели бывало? Я уврена что онъ тратитъ свое состояніе на гадкихъ созданій всякаго рода!
Въ послднихъ словахъ этихъ звучала дкость вовсе не совмстная съ ея обычнымъ сладостнымъ выраженіемъ голоса.
— О, надюсь что нтъ, возразилъ Блексемъ, боле съ цлью сказать что-нибудь нежели дйствительно выразить свое мнніе.— Становясь старше….
— Я не надюсь. Онъ становится все хуже. Я знаю его. Въ одно прекрасное утро, я проснусь нищей, вздохнула мистрисъ Конвей.
— Но разв вашъ доходъ не упроченъ за вами?
— Нтъ! Въ этомъ-то и дло! Въ этомъ-то и состоитъ дло касательно котораго я желаю попросить вашего совта. Мн говорили что если я подамъ просьбу о законномъ развод, то доходъ мой будетъ упроченъ, какъ вы говорите, да, упроченъ за мной.
— Это можно и безъ того сдлать, сказалъ Блексемъ, — и ради вашей дочери, какъ вы сами справедливо замтили, вамъ слдуетъ избгать публичнаго обличенія. Не имете ли вы какого-нибудь общаго друга, могущаго сообщить ваше желаніе мистеру Конвею?
— О, дорогой мой мистеръ Блексемъ, еслибы вы были настолько добры!
— Гмъ! Я говорилъ объ общемъ друг, мистрисъ Конвей. Я не имю удовольствія знать вашего супруга. Впрочемъ, если я могу вамъ быть въ чемъ-либо полезенъ — гд онъ живетъ?
— Везд и нигд. Онъ то катается на яхт по Средиземному морю, то охотится въ Шотландіи, то ловитъ рыбу въ Норвегіи, то разъзжаетъ по Нилу, онъ забавляется и бросаетъ деньги по всему свту, между тмъ какъ я….
Тутъ появился кружевной платокъ, и покинутая дама заплакала.
— Итакъ, вы не знаете гд онъ находится въ настоящее время?
— Нтъ.
— Если такъ, сударыня, сказалъ Блексемъ, вставая, — то я право не знаю какъ помочь вамъ.
Да и сама мистрисъ Конвей не могла придумать надлежащаго способа. Вы можетъ-быть думаете что она дйствительно нуждалась въ совт и желала послдовать ему, будь онъ данъ ей? Вовсе нтъ! Это былъ лишь ея способъ разглашать повсюду о ея несчастіяхъ. Жалуйся она просто каждому встрчному, она бы всмъ наскучила этимъ, но быть избраннымъ хорошенькою женщиной въ повренные и совтники, при затруднительныхъ обстоятельствахъ, чрезвычайно пріятно и лестно, а такъ какъ необходимо было сообщить предварительно въ чемъ заключались эти обстоятельства, для того чтобы дать возможность найти средство помочь имъ, то цль этой дамы и достигалась при этомъ. Еслибы житейская мудрость пріобрталась наибольшимъ числомъ совтниковъ, то мистрисъ Конвей была бы очень мудрою женщиной, ибо лишь немногіе избгали этихъ консультацій. Она и была мудрою женщиной, и самымъ врнымъ совтникомъ ея былъ тихій тайный голосъ слышимый лишь ею самой.
Само собою разумется что ее пригласили остаться къ завтраку, и само собою разумется что она приняла приглашеніе, и само собою разумется также что вслдствіе одной изъ тхъ счастливыхъ случайностей, такъ часто сопровождающихъ неожиданное гостепріимство, ее усадили за столомъ именно около той особы для которой сосдство это изо всхъ другихъ было самымъ неудобнымъ. Бдный Джекъ всми силами старался избгнуть навязанной ему чести, но тщетно. У каждой изъ молодыхъ двушекъ было свое особенное мсто. Беатриса не могла сидть рядомъ съ Алисой изъ-за пива, бдная Катерина не могла сидть противъ свта, Аделаида и Мабель никакъ не могли перемниться мстами, иначе слуги могли бы поставить какое-нибудь мясное кушанье предъ тою которая придерживалась лишь растительной пищи, или подать ея сестр тарелку съ какимъ-нибудь соусомъ. Кром того разв не было у каждой изъ нихъ своей особенной вилки, или ложки, или стакана, употребить которые другому было бы святотатствомъ?
Но прежде нежели Джекъ усплъ сообразить что бы такое ему сказать для того чтобы помирить съ собой оскорбленную мистрисъ Конвей, дама эта уже вывела его изъ затрудненія. Она была любезна и разговорчива до нельзя, для каждаго у ней находилась улыбка, для каждаго какое-нибудь лестное слово. Что за прелестная комната, какъ она уютна какъ идетъ для семейнаго кружка! Какъ хорошо жить въ такомъ согласіи! Итакъ, милая миссъ Алиса обдаетъ вмст со своими младшими сестрицами? Какъ это мило! Она (мистрисъ Конвей) терпть не можетъ позднихъ обдовъ, но бдная странница, подобная ей, должна согласоваться съ привычками другихъ. Отчего это милая миссъ Аделаида ничего не кушаетъ? А, она ждетъ овощей? Итакъ она дйствительно придерживается лишь растительной пищи? Какъ это хорошо съ ея стороны! Право, ужасно подумать что бдныхъ твореній убиваютъ для нашей пищи, разсуждала разговорчивая дама, подливая соусу къ жареному ягненку. Она должна быть настолько неучтива чтобы полюбоваться кружкой дорогаго мистера Блексема (металлическою кружкой со стекляннымъ дномъ, стоющею четыре шиллинга шесть пенсовъ въ любой лавк). Не позволитъ ли онъ ей разсмотрть ее поближе? Она намрена просить у нихъ великой милости, не позволятъ ли ей взглянуть на мастерскую милой миссъ Мабели? Она такъ много слышала о ея талант какъ скульптора, но права ли она, называя двицу скульпторомъ? Она уврена что умный мистеръ Гилль смется надъ ней — да, онъ наврное смется — она такъ глупа!
Такимъ образомъ болтала она, жужжа въ ухо, то одному, то другому, какъ шмель, играла въ то же время кушаньемъ на своей тарелк долго посл того какъ вс уже перестали сть, и потомъ вдругъ бросила ножикъ и вилку съ премилымъ движеніемъ испуга, извиняясь въ своей неучтивости.
Простодушная мистрисъ Блексемъ кидала на своего супруга взоры настолько похожіе на кинжалы, насколько могутъ походить на смертоносное оружіе взоры такой доброй жены, узнавъ въ самую послднюю минуту что мистрисъ Конвей такъ добра что соглашается позавтракать съ ними. Дйствительно, низко было со стороны Блексема отдлаться отъ своей обузы, пригласивъ такую изящную даму отвдать ихъ холоднаго мяса. Мущины, знаете, всегда ничего не берутъ въ соображеніе и разумется, какъ нарочно, именно этотъ завтракъ былъ не такъ хорошъ какъ обыкновенно. Разв это не всегда такъ случается? Но мистрисъ Конвей была такъ любезна, казалась такъ довольна угощеніемъ что всмъ стало скоро легко на душ, не исключая и провинившагося Джека. Нежеланная гостья съумла сдлаться всмъ настолько пріятной что ей было бы наврно предоставлено право гулять по всему дому, начиная съ мастерской въ задней прачечной и кончая спальней, еслибъ она могла остаться еще доле, но она ‘безъ того непростительно долго, задержала лошадей дорогаго сэра Томаса, и должна скоре бжать домой, когда-нибудь въ другой разъ ей будетъ такъ пріятно’ и пр., и пр., и пр., и она легкими шагами побжала къ карет, простясь очень нжно съ Констанціей и выразивъ надежду что она будетъ очень добра къ своимъ милымъ, маленькимъ подружкамъ. Она никакъ не хотла понять что дочь ея была гостьей Алисы.
— Дорогой мистеръ Блексемъ, прошептала она, когда онъ подсаживалъ ее въ карету, вы не забудете вашего общанія, не правда ли?
— Я право не знаю, началъ было онъ.
— Да, да, знаю, но если я какимъ-нибудь образомъ узнаю гд находится мой негодяй, вы повидаетесь съ нимъ, напишете ему? Дорогой мистеръ Блексемъ, вы вдь сдлаете что-нибудь для меня! Письмо на имя Спенсера Виллертона, новаго статсъ-секретаря, знаете, всегда дойдетъ до меня. Пожалуста, напишите.
— Я готовъ съ удовольствіемъ, но….
— Ахъ, благодарю васъ, премного благодарю васъ. Какъ вы добры, право. Домой, кучеръ. Прощайте! И она ухала.
Между тмъ молодежь отправилась въ садъ, гд Джекъ узналъ что ‘большая игра’ не можетъ состояться сегодня, потому что Констанція повредила себ кисть руки.
— Это штука плохая, сказалъ онъ, беря ея маленькую, худенькую ручку въ свою.— Это все вы, большой мальчишка, Алиса, какъ могли вы такъ ушибить ее?
Въ одно мгновеніе больная и распухшая ручка была съ силой вырвана изъ его руки, горячая кровь залила алымъ блескомъ все лицо двушки, она топнула ногой о дорожку и воскликнула съ запылавшими глазами:— Какъ смете вы только! О! какъ смете вы лишь подумать что она ушибла меня: она, которая такъ…. такъ…. но тутъ сердитыя губки задрожали, блестящіе глаза затуманились слезами и она рыдая упала на грудь своей подруги.
Джека совершенно сбила съ толку эта, какъ ему показалось, ничмъ не вызванная вспышка.— Обидчивая маленькая дурочка, подумалъ онъ,— нечего и говорить съ ней, и онъ отвернулся, бормоча что-то о томъ что этихъ двченокъ не разберешь, но не прошло и минуты какъ джентльменъ, жившій внутри этого заброшеннаго судьбой малаго, заговорилъ въ немъ и заставилъ его воротиться назадъ.
— Я дурачился, миссъ Конвей, сказалъ онъ,— и мн очень жаль, если вы подумали что я говорю серіозно. Пожалуста, простите меня. Конечно я зналъ что вы ушиблись случайно и что нтъ на свт такого человка который бы ршился нарочно причинить вамъ боль.
Ни въ эту минуту, ни гораздо поздне, когда послдовавшія затмъ событія бросили новый свтъ на этотъ маленькій случай, онъ такъ и не замтилъ трепета пробжавшаго по всему стану Констанціи Конвей при словахъ его и не понялъ взгляда полнаго страданія и въ то же время благодарности поднятаго ею къ нему.
Онъ видлъ лишь то что она улыбнулась при этомъ, и слышалъ какъ она сказала что была очень глупа. Конечно, онъ не хотлъ никого винить и пр. и пр., и такъ дло покончилось къ большому удовольствію Алисы, вовсе не сочувствовавшей, какъ намъ извстно, ‘привычкамъ’ молодыхъ двицъ, въ род рыданій на чьей-нибудь ше. Она подружилась съ Констанціей, считая ее (ошибочно) выше подобныхъ привычекъ, и я боюсь что маленькая, блдная двочка нсколько упала въ ея мнніи по случаю выказанной ею слабости. Всякая другая побжала бы на ея мст за ароматическою солью, за краснымъ лавендеромъ или другими тому подобными таинственными средствами, но мужественной Алис были незнакомы вс средства эти и она молча стояла, повидимому, весьма изумленная и нсколько раздасадованная, между тмъ какъ Джекъ бормоталъ свои извиненія, а Констанція рыдая лепетала свои.
Свтлая мысль внезапно озарила Джека.
— Знаете что, Алиса, она вдь страдаетъ отъ боли:— вотъ въ чемъ дло. Посмотрите-ка, рука у ней вся распухла и горитъ какъ… пощупайте какъ она горитъ, прибавилъ онъ, подавляя сравненіе чуть не сорвавшееся съ его негоднаго, цыганскаго языка. И дйствительно, бдная Констанція сильно страдала.
— Посидите-ка пока здсь на крыльц, продолжалъ Джекъ,— а я сбгаю поскоре къ старику Спенсеру и посмотрю нтъ ли у него арники. Арника чудесная вещь отъ вывиха: въ одну минуту утоляетъ боль.
Вся хирургическая коллегія не могла бы предписать лучшаго средства. Повса нашъ очень нжно прикладывалъ примочку къ бдной, маленькой ручк и вскор былъ вознагражденъ увреніемъ что боль совсмъ прошла. Разъ Джекъ принимался за дло, онъ исполнялъ его ревностно. Онъ бгомъ отправился къ аптекарю и бгомъ же воротился назадъ, и съ такимъ рвеніемъ и заботливостью прикладывалъ примочку и потомъ повязку къ больной рук какъ будто дло шло о жизни, или смерти. Еслибъ онъ видлъ выраженіе отвернутаго отъ него лица Констанціи, то былъ бы вознагражденъ за труды свои.
Но онъ и не думалъ ни о какомъ вознагражденіи. Онъ такъ же бы скоро сбгалъ за примочкой и точно такъ же сталъ бы стараться еслибы дло шло объ какой-нибудь птиц или собак, пострадавшей отъ чего-либо. Констанція не умла разсыпаться въ благодарностяхъ, да Джекъ едва ли обратилъ вниманіе и на короткія признательныя слова ея, толкуя о чудесныхъ исцленіяхъ произведенныхъ его любимымъ средствомъ при ушибахъ въ игр въ мячъ и несчастіяхъ при крикет, претерпваемыхъ итонскими и оксфордскими паладинами, увренный что блдная паціентка его чрезвычайно интересуется ихъ ушибенными щиколками.
Алиса, посланная домой за однимъ изъ платковъ своего отца, изъ котораго должны были сдлать повязку, воротилась среди одного изъ этихъ повствованій и была очень довольна, найдя свою гостью настолько оправившейся. Мысль имть на рукахъ болящую двочку вовсе не улыбалась этой смлой двиц, кром того день этотъ былъ послдній проводимый Констанціей въ деревн и потому онъ долженствовалъ ознаменоваться какимъ-нибудь замчательнымъ событіемъ.
— Какъ я рада что вы ушибли себ не ногу, а то съ вами ничего нельзя было бы сдлать, сказала она, поправляя ея повязку.— Согласны вы на четырехъ-мильную прогулку, Констанція? Да, хорошо, такъ я скажу вамъ что мы сдлаемъ. Проссеръ говоритъ что въ нижнемъ пруду, у Кингторнской мельницы, завелись дв большія щуки, которыя подаютъ всю икру форели, плывущую внизъ по теченію, такія обжоры! На будущій годъ у насъ не будетъ ни одной рыбки въ рк, если мы не выловимъ этихъ разбойниковъ: итакъ, я предлагаю пойти туда и поймать ихъ стью. Мы легко можемъ сами прикрпить къ ней свинецъ и пробки, а въ четыре часа Проссеръ общается придти къ намъ на помощь. До тхъ поръ онъ нуженъ папа. Теперь ровно половина третьяго, и пока Джекъ ступайте къ Мабели, она хочетъ сдлать съ вашей головы снимокъ для своего Геркулеса, котораго попортила кошка. Она ужь ждетъ васъ у себя въ мастерской, итакъ отправляйтесь, а когда покончите съ нею, то найдете насъ или подъ черемухой или въ теплиц, или внизу у рки, или гд-нибудь. Пойдемте, Констанція.
‘Предложенія’ Алисы имли, казалось, полную силу закона, ибо никто не осмлился возразить что-либо противъ нихъ. Джекъ пошелъ своею дорогой ‘на казнь’, какъ онъ потомъ выразился, а Алиса и подруга ея отправились странствовать и подъ черемуху, и въ теплицу, и внизъ къ рк, и повсюду.
Наконецъ он услись подъ черемухой, поджидая Джека. День былъ знойный, черемуха бросала отрадную тнь, а журчаніе рчки, струившейся среди сада, недалеко отъ нихъ, звучало чмъ-то успокоительнымъ. Время и мсто располагали къ думамъ, и вскор разговоръ умолкъ, и он об незамтно перенеслись въ страну мечтаній.
— Я боюсь что вамъ-таки скучненько здсь, Констанція? сказала Алиса, вдругъ встрепенувшись отъ дремоты, ибо она перенеслась даже въ царство сновъ и проснулась стукнувшись головой объ дерево.
— О, нтъ, нтъ, воскликнула ея подруга съ большимъ жаромъ нежели того требовали обстоятельства.— О, нтъ. Мн такъ хорошо здсь съ вами. Я не знаю что бы сталось со мной еслибъ я не пріхала къ вамъ.
— Это вы вздоръ говорите, Констанція.
— Право нтъ, возразила она тише, но тревожно, срывая траву вокругъ себя.— Я никогда еще не была такъ рада никакому развлеченію.
— Но почему же такъ, вы удивительное, странное дитя?
— Вы живете здсь уже давно, не правда ли?
— Съ тхъ поръ какъ родилась Мабель.
— И вы выросли тутъ и знаете съ дтства каждое дерево, каждый холмикъ, почти каждый камешекъ.
— Да, и люблю ихъ всею душой.
— Ну, вообразите себ что вдругъ какая-то мгла поднялась предъ вашими глазами, и вы видите вс эти предметы лишь въ неясномъ и обезображенномъ вид. А потомъ мгла эта, наконецъ, разсялась, и придя сюда, напримръ, вы вдругъ находите что то что вы всю жизнь считали за рку оказалось стной или изгородью, или чмъ-то что никогда не было и не могло быть ркой — что бы вы тогда подумали?
— То, что я, вроятно, выпила черезчуръ много горькаго пива за обдомъ, вотъ что, гусенокъ вы этакій! отвчала практичная Алиса.
— Или, вообразите себ, продолжала Констанція, не обращая вниманія на это возраженіе, а можетъ-быть и не слыша его,— что кто-нибудь казался вамъ очень хорошимъ, очень, очень добрымъ и благороднымъ, и что вы должны были любить и уважать его, но что мало-по-малу вы открыли такія вещи вслдствіе которыхъ человкъ этотъ сталъ казаться вамъ совершенной противоположностью прежняго, хотя другіе все продолжали бы уважать и любить его, и требовали бы и отъ васъ чтобъ и вы уважали и любили его попрежнему — что бы вы тогда подумали — или нтъ, не то — что бы вы тогда сдлали?
Повторяемъ снова, всякая другая молодая двушка на мст Алисы, слыша дрожащій голосъ которымъ былъ произнесенъ этотъ послдній вопросъ, и замтивъ выраженіе глубокаго страданія на лиц говорившей, сейчасъ бы обратилась къ ароматической соли и къ красному лавендеру, посовтывала бы пойти домой и прилечь, или нчто подобное, но Алиса, несмотря на собственную силу характера и на малую опытность касательно ‘привычекъ’ молодыхъ двицъ, поняла что волненіе Констанціи было не истерическаго и не сентиментальнаго свойства. Она взяла ее дрожащую руку въ об свои, и лаская ее непреодолимо успокоительнымъ образомъ, сказала ей:
— Вотъ что я скажу вамъ, маленькая Конъ, насчетъ этого. Не будемъ говорить о рк преобразившейся въ стну. Это все вздоръ. Я отвчу вамъ на второй вопросъ вашъ, вопросомъ съ моей стороны. Какъ можетъ такая молоденькая двочка, какъ вы, брать на себя осуждать кого бы то ни было? Никто не можетъ заставить насъ уважать кого-нибудь противъ нашей воли, но, мн кажется, было бы очень глупо съ нашей стороны лишать уваженія лицо считаемое людьми поопытне насъ достойнымъ уваженія, только потому что мы имемъ на то какія-то свои особенныя причины.
— Но если мы правы, Алиса, если мы правы.
— Доказательства будутъ противъ насъ во всякомъ случа, но какая польза толковать объ этомъ? Что такое съ вами? Нтъ, мн жаль что я спросила объ этомъ. Я вовсе не желаю чтобы вы высказали боле нежели нужно. Не тревожьтесь, маленькая Конъ, о томъ что вамъ слдуетъ думать и длать. Пропустите это мимо, какъ говорятъ Янки. никто не проситъ васъ создавать героевъ или уличать злодевъ. Занимайтесь тмъ что до васъ касается!
— И такимъ образомъ я должна допускать распространеніе несправедливости и имть всю жизнь на совсти сознаніе ложнаго свидтельства?
— Я не вижу почему вы должны вообще давать какое-либо свидтельство, разв отъ васъ потребуютъ его? Въ такомъ случа вы имете право высказать свое собственное мнніе, тогда смло выступайте съ нимъ впередъ. Но пока держите языкъ за зубами и не безпокойтесь понапрасну.
— О, Алиса, еслибъ я могла сказать вамъ!
— Я не хочу чтобы вы мн что-либо говорили, впрочемъ, нтъ хочу, прибавила она, какъ бы пораженная внезапной мыслію, — я не думаю чтобы вы желали обличить какого-нибудь дурнаго человка. Что можетъ дитя, подобное вамъ, знать касательно дурныхъ людей? Я думаю что дло тутъ наоборотъ, и что вы желаете, опровергнуть дурные отзывы о комъ-нибудь кого вы любите.
Констанція задрожала и закрыла лицо руками.
— А, я была права, я вижу, продолжала Алиса,— а теперь я могу легко отгадать остальное. Врно въ Гильдербюри Парк нападали на Джека?
— Нтъ, да, то-есть, да, мистеръ Альджернонъ длалъ насчетъ его очень недобрыя замчанія, но….
— Змя онъ этакая! Вся голова его не стоитъ Джекова мизинчика! Но это похоже на него, сказала Алиса, вспыхивая, и вдругъ чрезвычайно похорошвъ при этомъ. Негодованіе шло къ ней, какъ и ко всмъ честнымъ личностямъ.
— Итакъ, еслибъ о мистер Гилл говорили что-нибудь дурное и вы бы знали что это неправда, вы бы заступились за него?
— Еще бы!
— Еслибы даже и не требовали вашего свидтельства? спросила Констанція, улыбаясь.
Алиса закусила губы.
— Случаи бываютъ разные, отвчала она.— Тутъ доказательства будутъ вс въ мою пользу, или скоре въ пользу Джека, тогда какъ вы соглашаетесь сами, что въ случа о которомъ вы говорите, они будутъ противъ васъ.
— Это правда, возразила тихо и грустно Констанція.
— Значитъ, вы не о Джек думали?
— Нтъ.
— Ну, такъ возьмите въ примръ это обстоятельство. Подите-ка по всей деревн и разспросите-ка людей знающихъ его, какого они мннія о Джек. Папа любитъ его, сэръ Томасъ любитъ его, также и бдная Катерина и викарій. Альджернонъ Врей не любитъ его, но что же слдуетъ изъ этого? Неужели мелкая, грязненькая ревность и недоброжелательство его могутъ опровергнуть хорошее мнніе о немъ боле достойныхъ людей? Ни капли. Не подумайте, пожалуста, милочка, чтобъ я считала васъ Альджернономъ Врей въ юбк. Я хочу лишь сказать что какъ тутъ вс доказательства противъ него, такъ они могутъ быть и противъ васъ. Одинъ человкъ можетъ ошибиться легче, нежели цлая дюжина людей, вы сами знаете, а теперь я вспомнила что минуты за дв вы говорили о ‘мгл’ и о предметахъ представляющихся вамъ въ неясномъ и обезображенномъ вид. Вы попали въ туманъ, маленькая Конъ, и лучше подождите когда онъ разсется, не то вы непремнно стукнетесь своею глупенькою головкой объ какую-нибудь стну.
— Мн все равно что будетъ со мной, воскликнула Констанція, снова приходя въ волненіе, — еслибы только я могла убдиться наврное, права ли я или неправа. Иногда мн кажется что я вижу такъ же ясно какъ солнце въ полдень что я неправа, а затмъ сомннія начинаютъ ползти и ползти въ мою голову, пока снова все не станетъ казаться мн темнымъ и смутнымъ. Я не знаю что подумать, не знаю что мн длать!
— Что вамъ длать? А вотъ что, пойдемте вмст ловить большихъ щукъ. Вы мечтательница, маленькая Конъ, и васъ надо хорошенько растрясти. Джекъ сейчасъ будетъ здсь.
— Вы давно знаете мистера Гилля, Алиса?
— Съ тхъ поръ какъ мы играли вмст дтьми.
— Въ самомъ дл! и вы — тутъ блестящіе глаза Констанціи лукаво подмигнули, объяснивъ этимъ дальнйшій смыслъ недосказаннаго ею изреченія.
— О, вотъ ужь нтъ-то, прервала ее, смясь, Алиса,— пожалуста не вздумайте чего-нибудь подобнаго. Мы съ Джекомъ слишкомъ большіе друзья, для того чтобы думать о подобныхъ глупостяхъ. Но пріостановите свой язычекъ, вотъ онъ идетъ.
Рыбная ловля у Кингторнской мельницы увнчалась значительнымъ, хотя и не полнымъ успхомъ. Одна щука была поймана, но другой преступникъ, немного поменьше ростомъ, замченный въ пруду всезнающимъ Проссеромъ, или прорвалъ себ дорогу изъ импровизованной сти, или вовсе не попался въ ея нити. На суш дло происходитъ обыкновенно иначе. Большой мистеръ Щука, членъ общеполезнаго и филантропическаго банка, пожираетъ вдовъ и сиротъ безъ устали, а если какой-либо бдительный Проссеръ и замтитъ его, кто будетъ имть смлость вытащить его изъ его логовища, кто суметъ опутать его стью изъ нитей которой ему не удастся вывернуться какъ онъ ни жиренъ? Маленькій мистеръ Щучка, членъ новаго общества, не успетъ разъ глотнуть чего-либо не принадлежащаго ему, какъ уже — эй, presto! Онъ уже и пойманъ, лежитъ тяжело дыша на кухонной скамь, а кухарка спшитъ длать къ нему соусъ.
Итакъ, они поймали большую щуку, да и еще порядочное количество другой рыбы: серебристыхъ линей, блиставшихъ въ вытащенной на берегъ сти, подобно живой пн, окуней, съ глазами вытаращенными какъ бы отъ изумленія, дико метавшихся во вс стороны, доставляя этимъ своимъ товарищамъ по плну много лишнихъ и напрасныхъ тревогъ, безмятежныхъ карпій, тяжело, но мирно дышавшихъ, какъ бы желая сказать при этомъ: — Намъ некуда спшить. Мы знаемъ, вы насъ опять бросите въ воду. Мы не хороши на вкусъ. Мы полны костей и отзываемся тиной, да, тиной. Мы никого не безпокоимъ. Добрые люди, если можно, бросьте насъ пожалуста назадъ.
Въ сти попались тоже, запутавшійся въ нее черный, ни на что не нужный репейникъ, старый крюкъ для надванія сапоговъ, половинка разбитаго блюда, дв бутылки отъ ваксы и жестяная кружка безъ донышка. Въ ручку жестяной бездонной кружки крпко впились челюсти щуки, вроятно предполагавшей въ оной своего злйшаго врага, долженствовавшаго наконецъ сдаться.
— Съ этими стями, всегда грязи не оберешься, Джекъ, говорила Алиса, нагнувшись съ засученными рукавами надъ стью.— Оставьте только щуку-злодйку, а остальное бросьте назадъ въ воду.
Но знатокъ Проссеръ объявилъ окуней заклятыми врагами молодой форели, и они были тоже принесены въ жертву. Можетъ быть онъ говорилъ и по опыту, а можетъ быть лишь въ видахъ ужина. Кто его знаетъ? Какъ бы то ни было, окуни отправились въ корзину. Джекъ взялъ разбитое блюдо и съ обычными шутками поднесъ его Констанціи, какъ слабое доказательство признательности за искусное, безпристрастное и благосклонное исполненіе ею роли зрительницы, во время всего происходившаго. Къ удивленію его, она взяла это блюдо и унесла его съ собою домой.
— Что это за странное дитя, шепнулъ онъ Алис, идя домой по привтливой Кентской дорог.— Я никакъ не могу разобрать ее хорошенько.
— Да никто васъ и не проситъ объ этомъ, былъ отвтъ практичной молодой двицы.

ГЛАВА XII.
За кулисами.

Возвратясь въ свое жилище, въ Цыганскомъ квартал, Джекъ Гилль нашелъ его въ необычайномъ порядк и чистот, а въ немъ Полли Secunda привтствовала его при прізд.
— Ну, Полли, сказалъ онъ, бросая мшокъ свой на столъ и разбрасывая по немъ кучу писемъ, прибывшихъ во время его отсутствія.
— Вотъ мы и опять дома. Что новенькаго? Былъ безъ меня лордъ-мэръ?
— Должно-быть что нтъ сударь.
— А принцъ Вельсскій не былъ?
— Подите вы, мистеръ Гилль.
— Ну, такъ кто же былъ?
— Вотъ кто-съ. Былъ мистеръ Клемпъ, сапожникъ, возразила Полли, пристально разсматривая кончикъ своего фартука, — онъ заходилъ раза два, три, все насчетъ своего маленькаго счетца.
— Такъ пусть смиренный Клемпъ зайдетъ еще разъ, и я раздлаюсь съ нимъ и съ его маленькимъ счетцемъ завтра, въ пять часовъ. Полли, я взгляну на свтъ Божій, подобно кузнецу Лонгфеллову. Вы знаете Лонгфеллова кузнеца, Полли?
— Не могу сказать вамъ наврное, сударь. Не жилъ ли онъ въ Маркет?
— Нтъ, Полли, онъ жилъ гд-то, подъ каштановымъ деревомъ, и не зналъ маленькихъ счетцевъ, какъ и подобаетъ умному малому. Онъ смотрлъ всему свту прямо въ глаза, ибо не былъ никому на свт долженъ. Завтра и я такъ же буду смотрть всмъ въ глаза. Съ завтрашняго дня, нтъ боле долговъ, Полли. Платить за все наличными деньгами, вотъ мое правило съ этого дня. Ну, а еще кто-нибудь былъ?
— Молодой джентльменъ, Виллертонъ по фамиліи, былъ нсколько разъ и всякій разъ оставлялъ свою карточку. Онъ, казалось, очень жаллъ что все не заставалъ васъ.
— Надолъ онъ мн, сказалъ Джекъ, распечатывая письма, — но не смотрите на меня такъ, Полли, у меня съ нимъ нтъ никакихъ счетцевъ. Это что? прибавилъ онъ, вынимая изъ конверта большую печатную карточку: ‘Мистрисъ Виллертонъ, принимаетъ у себя, въ среду 26го. Будутъ танцовать.’ — Клянусь честью, Полли, я начинаю идти въ ходъ. Я разъзжаю по баронетамъ, а жены статсъ-секретарей приглашаютъ меня къ себ на балы. То-есть я гостилъ въ дом одного баронета и радъ-радехонекъ что выбрался оттуда, а какая-то дама, которую я никогда и въ глаза не видывалъ, прислала мн по городской почт кусокъ картона.
— Не маменька ли это молодаго джентльмена что все заходилъ сюда къ вамъ, сударь.
— Теперь, когда вы напомнили мн объ этомъ, Полли, я думаю что это пожалуй она и есть. Да, вдь сегодня 26е, значитъ балъ-то сегодня.
— Прикажете вынуть ваше хорошее платье и почистить его? спросила готовая на услугу Полли, направляясь къ его спальн.
— О, Боже! Я не хожу на модные балы, на которыхъ не знаю ни души, возразилъ Джекъ, распечатывая еще другое письмо, — впрочемъ, когда былъ въ послдній разъ здсь юный шелопай сей?
— Вчера въ полдень, онъ хотлъ опять какъ-нибудь зайти.
— Я встртилъ тамъ, въ деревн одну свою старинную пріятельницу, Полли, и она посовтовала мн бывать почаще въ обществ.
— Оно такъ и слдуетъ вамъ, мистеръ Билль, сказала самымъ ршительнымъ тономъ его прачка, — джентльменъ, подобный вамъ, долженъ водиться съ хорошими господами, а не съ таками какъ Прейсы да Баркеры, да какъ ихъ тамъ всхъ зовутъ. Прейсы да Баркеры, да какъ ихъ всхъ тамъ зовутъ, не очень бы порадовались, видя какъ честная женщина качала головой, говоря объ нихъ. Вотъ, посмотрите хоть на мистера Ванъ-Вейна. Онъ и вполовину не такой красивый какъ вы, а зеркало у него на камин все утыкано вотъ такими карточками, отъ разныхъ господъ и дамъ, да разной знати. Дама та правду говорила вамъ, мистеръ Гилль, а кто знаетъ, пожалуй вы тамъ встртите какую-нибудь богатую наслдницу, которая….
— Убжитъ со мной въ Гретна-Гринъ и сдлаетъ изъ меня человка? Ура! Полли Secunda. Хорошо, я объ этомъ подумаю. Это кто тамъ еще?
Тутъ раздался стукъ въ дверь, и Полли пошла отворять ее.
— Вотъ что, Полли, закричалъ ей Джекъ,— если это Кленпъ, или кто-либо ему подобный, то скажите чтобъ онъ приходилъ завтра съ пять часовъ. Блиссетъ врно уже до того будетъ здсь. Скажите чтобъ онъ принесъ счетъ и росписку.
Но это былъ не Клемпъ и не кто-либо ему подобный. Это былъ опять молодой Виллертонъ, казавшійся очень довольнымъ что ему удалось наконецъ застать дома своего пріятеля. Полли оставила ихъ вдвоемъ.
— Отлично что вы воротились сегодня. Вы вдь будете на балу моей mater, не правда ли?
Джекъ принялъ видъ человка до крайности поглощеннаго подобными празднествами и возразилъ что можетъ-быть онъ и заглянетъ туда на часокъ.
— А скажите-ка, продолжалъ Фредъ,— вы вдь хорошо знакомы съ разными театрами, не такъ ли?
— Порядкомъ-таки.
— Ходите и за кулисы, да?
— Иногда случается.
— Отлично быть за кулисами.
— Я тоже такъ думалъ сперва, но мн надоло.
— О, мн бы никогда не надоло. Скажите-ка, вы знаете миссъ Салли Спрингъ, актрису?
— Кого?
— Извстную актрису Салли Спрингъ?
— Я знаю двушку которую такъ зовутъ и которая играетъ въ ‘Буффахъ’, въ ‘Редженси’. Вы про эту что ли говорите?
— Не правда ли какая она прелесть?
— У нея хорошія нога и смазливая рожица, сказалъ Джекъ, зажигая свою трубку, — если вы это называете ‘прелестью.’
— Я бы все на свт готовъ дать, только бы познакомиться съ ней.
— Ахъ вы юный гршникъ! Сегодня на балу вашей матери будетъ цлая дюжина хорошенькихъ двушекъ, которыхъ гршно и называть вмст съ Салли Спрингъ.
— О да, все это очень хорошо, но такъ пріятно быть знакомымъ съ актрисой, умолялъ его единственный сынъ важнаго сановника.
— Ради Бога не называйте вы созданіе подобнаго рода актрисой! въ негодованіи воскликнулъ Джекъ.
— Да вдь она играетъ же, не правда ли? возразилъ Фредъ, нсколько разсерженный презрительнымъ отзывомъ о своемъ кумир.
— Она появляется на сцен въ нарядномъ плать, по возможности короткомъ и открытомъ. Она обращаетъ большое вниманіе на то чтобы ботинки и трико ея сидли на ней какъ можно лучше. Она зубритъ свои роли какъ попугай и велитъ объяснять себ вс встрчающіяся въ нихъ шутки на репетиціяхъ. Она знакомится съ каждымъ франтикомъ, называя себя своимъ уменьшительнымъ именемъ. Она пожираетъ глазами ложи и отчаянно размахиваетъ ногами во вс стороны. Она получаетъ два фунта десять шиллинговъ въ недлю, а проживаетъ тысячу восемьсотъ фунтовъ въ годъ. Она отнимаетъ хлбъ у честныхъ, трудящихся двушекъ, старающихся добывать себ на сцен средства къ жизни. Она актриса? Какъ бы не такъ! и Джекъ при этой мысли презрительно смахнулъ пепелъ со своей трубки,
— Я знаю что она не какая-нибудь знаменитость, вотъ какъ…. какъ мистрисъ Сиддонсъ или тому подобныя, сказалъ Фредъ какъ бы извиняясь,— но она чудо какъ забавна. А вы въ самомъ дл такъ знакомы съ ней что и разговариваете съ ней? спросилъ онъ съ нкоторымъ трепетомъ.
— Да, иногда, сухо отвчалъ Джекъ.— Она играла роль въ моей піес.
— Неужели? воскликнулъ Фредъ, придвигаясь къ. нему поближе.
— Да еще я написалъ для нея дв псенки въ ‘бурлеск’, которая идетъ теперь въ ‘Редженси’. Если вы желаете попасть туда сегодня вечеромъ, то я….
— О, неужели вы возьмете меня съ собой, воскликнулъ Фредъ,— охъ, какъ вы добры, право. Но вдь сегодня, какъ нарочно, балъ у mater, вотъ тоска-то! прибавилъ почтительный сынокъ, вдругъ насупившись.
— Въ какое время онъ начнется?
— Не прежде одиннадцати.
— Если такъ, то пойдемте вмст въ театръ, мы можемъ не оставаться тамъ до конца. Мн нужно видться съ директоромъ по длу. Спрингъ будетъ тамъ около половины восьмаго, и если вамъ ужь очень хочется, то я пожалуй представлю васъ ей.
— Вотъ будетъ славно-то! сказалъ Фредъ, а пока вотъ что: пойдемте пообдаемте вмст къ Симпсону, предъ тмъ какъ идти туда, хотите?
Надо сказать что посл ‘чаевъ’ слугамъ въ Гильдербюри-Парк, подарка купленнаго для Полли Prima, поздки по желзной дорог домой (разумется онъ халъ въ вагон перваго класса и взялъ со станціи извощика) и другихъ необходимыхъ издержекъ, изъ пяти фунтовъ услужливаго Ванъ-Вейна, осталось лишь ровно на покупку пары перчатокъ къ балу, что же касается до Джекова обда, то въ этотъ день, послдній предъ полученіемъ слдуемыхъ ему денегъ, обдъ заказать было не на что. Вслдствіе этого, онъ принялъ предложенное ему угощеніе, и посл обда, Телемакъ сей и его менторъ отправились на извощик въ ‘Редженси’.
Театры, подобно другимъ предметамъ въ нашей подлунной, подвержены измненіямъ, и подъ однимъ управленіемъ бываютъ вовсе не похожи на то чмъ длаются подъ другимъ, слдовательно весьма можетъ быть что ‘Редженси’ сталъ теперь очень почтеннымъ учрежденіемъ. Въ то же время когда его постили Гилль и Виллертонъ, онъ находился въ переходномъ состояніи между практическою школой для будущихъ актеровъ и актрисъ, и настоящимъ общественнымъ театромъ. Его можно было назвать общественнымъ театромъ, въ томъ отношеніи что каждый заплатившій у входа могъ занять въ немъ мсто, а школой въ томъ смысл что большая часть игравшей въ немъ труппы сама платила директору за право восхищать своими талантами публику, въ надежд что настанетъ наконецъ день когда достоинства ихъ будутъ признаны, и они будутъ восхищать публику уже на боле выгодныхъ условіяхъ. Были и другія причины заставлявшія дамъ разряда Салли Спрингъ находить выгоду играть тамъ, даже платя за это и заботясь сами о своихъ костюмахъ. Салли Спрингъ съ успхомъ прошла чрезъ это испытаніе и считалась теперь признанною любимицей публики, получая за это два фунта десять шиллинговъ въ недлю. Костюмъ ея въ сегодняшней ‘бурлеск’ стоилъ ей ея жалованія за пять мсяцевъ, но что же изъ этого? Истинная артистка всегда готова на всякія жертвы во имя искусства, а хорошенькія женщины, говорятъ, никогда не бываютъ равнодушны къ прелести наряда.
Джекъ постучался въ дверь около театра, похожую на дверь частнаго дома, и его впустили. Взявъ Фреда Виллертона подъ руку, онъ провелъ его чрезъ темныя сни, ведущія въ темный корридоръ, который въ свою очередь велъ къ мсту похожему на подвалъ для склада угля, а это мсто вело къ подобію виннаго погреба, освщенному тремя или четырьмя газовыми рожками безъ колпаковъ. Затмъ они поднялись по небольшой узкой лстниц, и Телемакъ очутился среди атмосферы пропитанной пылью, газомъ, запахомъ клея и апельсинныхъ корокъ, придавленный къ голой, сырой стн плотниками и ругаемый ‘фигурантами’, которымъ онъ наступалъ на ноги, ослпленный внезапнымъ свтомъ. Онъ взглянулъ на верхъ и увидалъ огромную балку, готовую, какъ ему показалось, упасть ему прямо на голову, онъ отшатнулся въ сторону, избгая удара, и попалъ въ отверстіе для вставленія кулисъ, въ которомъ ссадилъ себ всю ногу отъ щиколки до колна. Онъ отступилъ дале, потирая пострадавшій членъ и думалъ что достигъ наконецъ безопаснаго пристанища, какъ вдругъ его схватили за фалды и оттащили назадъ. ‘Входитъ молодой джентльменъ во фрак, потирая себ ногу’ — не стояло въ программ представленія даваемаго въ этотъ вечеръ. Онъ находился, безъ сомннія, ‘за кулисами’ и чуть-чуть не появился изъ-за нихъ на сцену, но онъ не видалъ еще пока и тни волшебныхъ созданій, населяющихъ, по его мннію, этотъ міръ, которыя, какъ онъ думалъ, будутъ только и дла длать что кокетничать съ нимъ. Салли Спрингъ не являлась. Ему пришла въ голову смутная мысль что быть за кулисами, собственно говоря, вовсе не такъ забавно.
— Ступайте за мной, юноша, сказалъ ему Джекъ,— вы теперь на дорог туда. Будьте же поживе.
И снова схвативъ изумленнаго юношу подъ руку, онъ провелъ его чрезъ открытую арку, сошелъ съ нимъ по ступенькамъ внизъ и обогнувъ за уголъ, ввелъ его въ маленькую комнатку, роскошно убранную двумя пыльными на видъ диванами и большимъ трюмо. Это была такъ-называемая ‘зеленая комната’. Предъ каминомъ, предъ которымъ всегда вс становятся, есть ли въ немъ огонь или нтъ, стоялъ плотный джентльменъ, несомннно еврейскаго происхожденія, мирно ковыряя въ зубахъ зубочисткой и любуясь своимъ отраженіемъ въ зеркал.
— Моссъ, закричалъ ему Джекъ,— надюсь что не заставилъ васъ ждать сегодня.
— Не доле обыкновеннаго, мистеръ Гилль, не боле получаса, возразилъ плотный джентльменъ, вынимая массивные золотые часы, казалось боле съ цлью полюбоваться на нихъ, нежели узнать который часъ.
— Я вижу вы любовались между тмъ вашею благородною особой, и сами знаете, лучше вы не могли употребить ваше время. Но вы пополнли, мистеръ Моссъ. Отъ блестящихъ успховъ раздался замтно жилетъ вашъ.
— Я бы лучше желалъ чтобъ отъ нихъ раздался кошелекъ мой.
— И онъ-таки раздается, старый шутникъ вы эдакій, но вотъ что, Моссъ, я привелъ къ вамъ юношу, желающаго взглянуть что такой у васъ за театръ. Вы ничего не имете противъ этого, что? Онъ…. тутъ Джекъ шепнулъ что-то на ухо директору.
— Очень радъ познакомиться съ другомъ мистера Билля, сказалъ плотный джентльменъ, кланяясь Фреду, стоявшему около него и не знавшему что сказать или что начать съ собой и не особенно довольному даннымъ ему названіемъ ‘юноши’.
Что если легкомысленный менторъ его назоветъ его ‘юношей’ въ присутствіи Салли Спрингъ, что станется тогда съ нимъ? Взволнованный этою тайною мыслію, онъ не могъ найти надлежащаго отвта на привтствіе мистера Мосса.
— Но можетъ-быть, обратился директоръ къ Джеку,— другъ вашъ желаетъ имть переднее мсто? Въ такомъ случа моя ложа….
— О, нтъ, благодарю васъ. Я имю особенную причину, я…. то-есть, мистеръ Гилль общался…. лепеталъ Фредъ въ страшной тоск что вотъ сейчасъ его отправятъ на ‘переднее мсто’.
Джекъ разразился смхомъ.
— Старая псня, Моссъ. Онъ желаетъ представиться Спрингъ, но намъ съ вами надо сперва уладить одно дльце. Вы получили мое письмо?
— Какже-съ, получилъ.
— И согласны на вс условія?
— Ну-съ, мн кажется что вы многонько-таки требуете отъ меня, сказалъ директоръ, потирая свой гладко выбритый подбородокъ жирною, блою рукой, на которой блестли три большіе брилліанта, — подумайте, вдь я пустилъ васъ въ ходъ.
— Вздоръ! Я пустилъ васъ въ ходъ. У васъ не было ничего что бы привлекало публику Жемчужнаго принца, а я его вамъ задаромъ отдалъ.
— Ну, хорошо, возьмите сорокъ пять фунтовъ.
— Пятьдесятъ гиней, Моссъ, или нечего и говорить объ этомъ. Видите ли, я теперь хочу настоящимъ образомъ взяться за это дло и хочу брать настоящую цну.
— Ужь видно придется сдлать по вашему. Когда будетъ готова штука эта?
— Ровно черезъ дв недли.
— Хорошо-съ, но вы должны помстить въ ней т вещи что я привезъ изъ Парижа, чертовски славныя штучки, стоили мн кучу денегъ.
— Что это такое?
— Дерево превращающееся въ медвдя, фонтанъ выбрасывающій дтей, одтыхъ водяными духами, и цлая куча двуличневыхъ балетныхъ костюмовъ. Двочки являются предъ публикой феями, взззъ! он поворачиваются и длаются карликами. Чертовски умно!
— Очень можетъ-быть, возразилъ Джекъ,— но въ моей піес нтъ ни карликовъ, ни медвдей, а она уже до половины написана.
— Какія тамъ у васъ сцены?
— Вопервыхъ, пещера Мерлина въ средин Снодоуна.
— Это хорошо, сказалъ директоръ.— Горы Гарца, что были у насъ на Рождеств, стоитъ только подрисовать немножко, и он пойдутъ въ дло какъ нельзя лучше. Ну-съ, слдующая сцена между передними кулисами конечно?
— Внутренность дворца короля Артура?
— И это не дурно, ну, а третья?
— Проска въ лсу.
— Вотъ тутъ-то мы и помстимъ ихъ! воскликнулъ директоръ.— Шутъ является усталый, зваетъ, садится подъ дерево, дерево превращается въ медвдя — великолпный комическій эффектъ! Принцъ заблудился въ лсу, жалуется на жажду, является добрая фея, и фонтанъ начинаетъ играть.
— Но, милый другъ, у меня нтъ ни принца заблудившагося въ лсу, ни доброй феи, сказалъ нетерпливый Джекъ.
— Ну такъ, чортъ возьми, сдлайте ихъ! Двченокъ на эти роли у насъ довольно, возразилъ практичный мистеръ Моссъ.— Господи помилуй! я не платилъ за трехъ-актныя піесы того что мн стоилъ этотъ медвдь и эти двойные костюмы. Умный малый, подобный вамъ, ужь суметъ все это употребить въ дло. Однако! ужь девять часовъ! Я долженъ идти. Принесите какъ можно скоре расписаніе сценъ и костюмовъ, мистеръ Гилль: декораціи и костюмы, сами знаете, тутъ главное. Добраго вечера, мистеръ Виллертонъ, пожалуста, будьте какъ дома. Очень буду радъ видть васъ, если какъ-нибудь опять окажете намъ честь постить насъ. Не забудьте медвдя, мистеръ Гилль, его и фонтанъ мн непремнно нужно. Та, та! и директоръ выскочилъ изъ комнаты, произнеся послднія слова, какъ бы уходя со сцены за кулисы.
— Декораціи и костюмы главное тутъ! ворчалъ Джекъ.— Очень лестно для автора, нечего сказать. Кабы я не долженъ былъ ладить съ лукавымъ Мамономъ, я бы швырнулъ ему въ лицо всхъ его карликовъ, медвдей и фонтаны, но теперь придется какъ-нибудь всучить ихъ.
Въ это время ‘бурлеска’ уже началась, и зеленая комната стала наполняться второстепенными актерами и актрисами, но Салли Спрингъ все еще не радовала своимъ появленіемъ трепетное сердце Фреда Виллертона. Дло въ томъ что вслдствіе размахиваній ногами и другихъ сильныхъ упражненій требуемыхъ вкусомъ нашего времени, прелестныя дамы отъ которыхъ зависитъ успшное выполненіе этихъ высокихъ степеней искусства принуждены часто удаляться въ свои уборныя, съ цлію подкраситься и оправиться посл этихъ упражненій, и имъ мало остается времени для того чтобы перевести духъ и пококетничать въ зеленой комнат.
Наконецъ счастливый мигъ насталъ. Молодая особа, одтая воиномъ неизвстной страны и невдомаго періода, съ хорошенькимъ, глупенькимъ, кругленькимъ личикомъ и огромнымъ количествомъ кудряшекъ, каштановый цвтъ которыхъ ей удалось измнить въ грязновато-соломенный, съ помощью разныхъ дкихъ составовъ и съ цлію служенія современной мод, появилась въ дверяхъ, и увидавъ Джека, вошла въ комнату съ восклицаніемъ:
— Боже! вы ли это, мистеръ Гилль?
Джекъ уврилъ ее что не иметъ причины сомнваться въ этомъ, и вслдъ затмъ тутъ же совершилъ таинственный обрядъ доставившій Фреду честь знакомства съ миссъ Спрингъ. Дама эта, не обращая вниманія на свое воинственное одяніе, низко присла, лепеча что-то о томъ какъ она право рада, и затмъ отвела Джека въ сторону.
— Кто вашъ пріятель такой?
— Разв вы не разслыхали его имени — Виллертонъ.
— Это-то я слышала, но кто онъ такой?
— Сынъ Спенсера Виллертона.
— А онъ кто, скажите пожалуста?
— Лишь статсъ-секретарь, Салли, не боле.
— Я не нуждаюсь въ конторщикахъ, замтила прелестная Салли, махнувъ головкой.— Но послушайте-ка, прибавила она вполголоса,— миссъ Крри говоритъ что вы толковали съ Моссомъ о новой бурлеск, и что вы хотите писать ее, правда это?
— Если миссъ Крри говоритъ, то значитъ правда.
— Она вчно хочетъ знать все лучше другихъ. Я не вижу надобности измнять репертуаръ. Эта піеса всегда привлекаетъ публику, хотя и ужасно падаетъ въ послднихъ двухъ сценахъ.
— Когда вы имете возможность восхищать насъ своимъ появленіемъ въ зеленой комнат, замтилъ Джекъ съ одною изъ своихъ лукавыхъ улыбокъ, — однако кажется я слышу что кому-то аплодируютъ.
— Да, псн этой Крри, возразила миссъ Спрингъ, — это конечно нравится. Она только это и уметъ. Но скажите мн, будьте милы и любезны, что это такая за новая піеса? какъ она называется? въ чемъ въ ней дло? какая будетъ у меня роль? разспрашивала она, начиная любезничать и награждая безсердечнаго Джека такими улыбками, что бдный Фредъ, любовавшійся въ нмомъ восторг своимъ кумиромъ, поблднлъ отъ зависти.
— Раздавать роли не мое дло, довольно рзко отвчалъ Джекъ.
‘Каковъ грубіянъ!’ подумалъ Фредъ.
— Кажется, если не…. если не ошибаюсь, тамъ будетъ фонтанъ и медвдь, началъ было нашъ новичокъ, горя нетерпніемъ сообщить свои свднія и вмшаться въ разговоръ.
Салли посмотрла на него. Джекъ засмялся. Бдный Фредъ примолкъ.
— Вы знаете вдь какая будетъ лучшая роль, продолжала Салли, возвращаясь къ тому же предмету,— и конечно, ее-то мн и дадутъ.
— Ну, такъ подождите пока прочтутъ піесу, и тогда выбирайте себ роль сами.
— Какой вы несносный! Ну, скажите хоть вотъ что: классическая это піеса что ли? Нтъ тутъ боговъ и богинь и тому подобнаго?
— Собственно говоря, нтъ.
— Очень рада, терпть не могу этихъ классическихъ вещей, въ нихъ нтъ никакого склада, никакой красы, сказала Спрингъ, поправляя свои доспхи.
— Если подъ классическими вещами вы разумете классическій костюмъ, возразилъ Джекъ, — то есть поврье что на граціозной женщин….
— О, знаю, знаю все это, но при нихъ нельзя ни надть брилліантовъ, ни танцовать, ни….
Тутъ чья-то ухмыляющаяся рожа просунулась въ дверь и гаркнула:— Миссъ Спрингъ.
— Мн опять выходить. Подождите пока я назадъ приду, и прелестная Салли снова полетла восхищать публику.
Между тмъ зеленая комната начала наполняться людьми, и счастливый Фредъ имлъ честь быть представленнымъ одному комедіанту, бенефисъ котораго предстоялъ вскор и который вслдствіе этого былъ олицетворенная любезность.
Оставивъ его среди разговора съ новымъ знакомымъ, Джекъ вышелъ изъ комнаты, направляя свои шаги къ будк суфлера, какъ вдругъ высокая особа, съ нсколько лисьимъ выраженіемъ лица, появилась съ противоположной стороны и поравнявшись съ нашимъ повсой, собрала вокругъ себя свое разввающееся пышное платье и почтила его взглядомъ подобнымъ тому какой бы она обратила, вроятно, на трубочиста или на телжку съ соромъ попавшуюся ей на дорог.
— Что съ вами, миссъ Крри? спросилъ Джекъ самымъ веселымъ голосомъ.
— Все что вамъ угодно, мистеръ Гилль, возразила двица эта съ горделивымъ пренебреженіемъ. Однако она остановилась, длая видъ что поправляетъ свое платье.
— Разв васъ не просили повторить вашу псенку? спросилъ Джекъ.
— Разумется, просили.
— Такъ что же могло смутить безмятежное спокойствіе души вашей?
— Нечего длать глупыхъ вопросовъ.
— Ну-съ?
— Ну-съ.
— Продолжайте-съ, сказалъ Джекъ.
— Я ничего и не говорила.
— Нтъ, но вы хотли что-то сказать.
— И не думала.
— Такъ зачмъ же вы остановились?
— Я удивлялась, отчего это мы такъ долго не имли чести видть здсь мистера Гилля. Теперь я знаю почему. Онъ учился учтивости, мрно отчеканила миссъ Крри.
— А вы, видно, ничему подобному не учились, возразилъ Джекъ со своею обычной прямотой,— вамъ до смерти хочется знать какая у васъ будетъ роль въ новой бурлеск, но вы слишкомъ горды чтобы спросить у меня.
Миссъ Крри закусила губы.
— Еще весьма сомнительно, останусь ли я здсь чтобъ играть въ ней, отвчала она. Но вы впрочемъ правы, полагая что я слишкомъ горда для того чтобы заискивать въ авторахъ, какъ это длаютъ иныя, но если я возьмусь за какую-нибудь роль въ вашей піес, то совтую вамъ вспомнить, для вашей же пользы, что хотя воспитаніемъ моимъ, какъ танцовщицы, и пренебрегли немного, но что за то я могу пть. А есть люди, мистеръ Гилль, предпочитающіе псню пляск, съ этими словами миссъ Крри поплыла въ свою уборную.
— Будь я человкъ мудрый, размышлялъ Джекъ, я бы долженъ былъ угождать и той и другой, по крайней мр не идти имъ на перекоръ. Но, провались он совсмъ! Я этого не могу. Он славную жизнь заставятъ меня вести на репетиціяхъ. Гинна! маленькая Нанъ, вы гд прятались?
Минутъ двадцать предъ тмъ маленькая Нанъ была феей въ серебристыхъ лучахъ, всемогущія чары которой помогли воину Спрингъ похитить принцессу Крри изъ когтей злаго волшебника разговаривавшаго съ Фредомъ въ зеленой комнат. Теперь же это была очень простенькая двченочка въ темномъ альпаковомъ платьиц и въ клтчатой тали. Милое личико ея засіяло радостью когда она, въ отвтъ на привтствіе Джека, подбжала къ нему, протягивая ему об руки, не блиставшія брилліантами, но погрубвшія отъ честнаго труда.
— Ну-съ, что новенькаго, какъ поживаютъ Тедъ и Полли?
— О, Тедъ сталъ совсмъ большой мальчикъ, ходитъ ужь въ школу, и Полли тоже совсмъ здорова, благодарю васъ, мистеръ Гилль.
— Вы что-то блдны, маленькая Нанъ, врно работаете черезъ силу?
Въ свт улыбки съ которой она увряла его что онъ ошибается, тнь, положенная нуждой и заботами на молодое лицо, исчезла на минуту.
Въ зрлую пору четырнадцатилтняго возраста ‘маленькая Нанъ’ очутилась главой семейства, состоявшаго изъ слабенькаго братишки девяти лтъ и чрезвычайно прожорливаго младенца. Часто могли бы вы найти дитя, кормилицу семьи, изнеможенную и блдную, и чуть не ослпшую отъ вчныхъ ‘стежковъ’, посредствомъ которыхъ она зарабатывала хлбъ, но въ какой бы часъ вы ни взошли въ ихъ бдную комнатку, вы бы непремнно застали младшую малютку съ огромнымъ кускомъ хлба съ масломъ въ пухлой рученк. Да будетъ благословенно Провидніе, лишающее насъ способности помнить въ позднйшіе годы вс мученія претерпнныя нами въ младенчеств, иначе какъ бы жестоко было наше мученіе! Мы устали, насъ оцарапала какая-нибудь гадкая булавка, насъ ржетъ какой-нибудь гадкій шнурокъ, насъ мучитъ зубъ или боль въ…. ну все равно гд…. на все это является одно средство: насъ качаютъ на рукахъ и цлуютъ. Цлуютъ! тогда какъ мы ревемъ! Вообразите себ, сударыня, что у васъ нервная головная боль, а что вашъ возлюбленный супругъ непремнно хочетъ носить васъ по комнат и цловать. Представьте себ, дорогой читатель, что въ то самое время какъ съ устъ вашихъ сорвалось одно изъ тхъ сильныхъ выраженій, нердко вынуждаемыхъ приступомъ подагры, дочка ваша вдругъ обхватываетъ и цлуетъ васъ? Я часто удивлялся, почему маленькія дти, какъ скоро имъ дадутъ кусокъ хлба съ масломъ или еще лучше пряника, сейчасъ же размазываютъ себ все это по всему лицу. Въ счастливую минуту я открылъ настоящую причину. Это инстинктъ, нмой указатель природы, учитъ ихъ защищать себя отъ поцлуевъ.
— Но, ахъ, мистеръ Гилль, сказала посл нкотораго молчанія маленькая Нанъ.— Я и не сказала вамъ главную новость. Съ тхъ поръ какъ вы выхлопотали мн разговорныя роли, мистеръ Моссъ прибавилъ мн жалованья, семь шиллинговъ въ недлю!
— Какова у насъ маленькая Нанъ! воскликнулъ Джекъ, отлично разыгрывая удивленнаго, тогда какъ онъ самъ склонилъ директора на этотъ щедрый поступокъ.
— А миссъ Спрингъ общалась заказать мн вс свои костюмы для новой бурлески, такъ что у меня будетъ пропасть работы.
— Господь да благословитъ васъ, дитя, и да поможетъ Онъ вамъ! сказалъ повса тихимъ, внезапно измнившимся голосомъ, придерживайтесь всегда крпко труда и…. а теперь бгите домой, если вамъ больше тутъ длать нечего сегодня вечеромъ. Мы постараемся найти вамъ дло въ провинціи, гд у васъ будетъ пропасть практики во всевозможныхъ роляхъ. Вамъ тутъ нечего оставаться.
— О, но какъ же я оставлю дтей! горестно воскликнула маленькая Нанъ.
— Кто васъ объ этомъ проситъ? Прощайте. Не пріучайтесь болтать за кулисами съ кмъ бы то ни было, даже и со мной. Ну, бгите скоре!
Возвратясь въ зеленую комнату, Джекъ увидалъ что Телемакъ его воспользовался благопріятнымъ часомъ или же часъ оказался ему благопріятнымъ,— кумиръ его открылъ что статсъ-секретарь не совсмъ то же самое что писарь въ общественной контор, какъ она это сперва предполагала. Теперь она расточала улыбки молодому джентльмену, котораго Джекъ засталъ отцпляющимъ отъ часовой цпочки своей прекрасный медальйонъ (послдній подарокъ его матери) пришедшійся совершенно случайно по вкусу кумиру его.
— Какъ ужь я обязанъ вамъ за это знакомство, сказалъ Фредъ, когда они черезъ полчаса оставили театръ, — вообразите, она пригласила меня въ субботу къ себ на ужинъ, она и васъ тоже пригласила?
— Нтъ,— да еслибъ и пригласила, то я не пошелъ бы, отвчалъ Джекъ своимъ рзкимъ тономъ.— А вамъ вотъ что скажу я, юноша, продолжалъ онъ, сильно пуская дымъ изъ своей сигары,— имете вы дв тысячи въ годъ?
— Да, собственно говоря, то-есть пока еще нтъ, возразилъ Фредъ, нсколько озадаченный этимъ вопросомъ,— но когда я поступлю на службу, то старикъ мой….
— Какъ умный человкъ, онъ спроситъ тогда полковника вашего, сколько долженъ получать, кром жалованья, прапорщикъ для того чтобъ имть возможность жить джентльменомъ и не попадаться въ бду, и полковникъ скажетъ ему что двухъ, трехъ сотенъ въ годъ совершенно достаточно. Но для того чтобы вести знакомство съ Салли Спрингъ и ей подобными, вамъ придется тратить все это въ одинъ мсяцъ, да кром того еще вы пропадете ни за что.
— О, я знаю какъ держать себя, возразилъ, Фредъ, принимая видъ человка опытнаго.
— Ну, такъ длайте какъ знаете, сказалъ Джекъ.— Вотъ что, подождете вы меня, пока я переоднусь?
— Извольте, но ужасная тоска идти теперь домой на балъ, не правда ли?
— Я вообще не охотникъ до баловъ,— сказалъ Джекъ, отпирая свою дверь, — но, самъ не знаю почему, на этомъ бал мн что-то хочется побывать.
И онъ хорошо сдлалъ что побывалъ на немъ.

ГЛАВА XIII.
Посл долгихъ лтъ.

Я имю твердое намреніе навязать когда-нибудь многотерпливой публик статейку о поздахъ желзныхъ дорогъ.
Поймите что я не намренъ говорить о паровикахъ и вагонахъ, о рельсахъ и сигналахъ, также и не о сообщеніяхъ между пассажирами и кондукторами, ибо теперь пришли къ убжденію что первые должны спокойно готовиться быть убитыми, задавленными или сожженными заживо, и что простйшіе способы для огражденія ихъ отъ подобныхъ опасностей находятся въ высочайшемъ презрніи, въ глазахъ равнодушныхъ директоровъ желзныхъ дорогъ. Нтъ, я хочу лишь потолковать о характеристик этихъ поздовъ, потому что бываютъ также и позды достигающіе въ цлости и во время мста своего назначенія. Позды бываютъ разные. ‘Дикій Ирландецъ’, ‘Шотландскій экстренный поздъ’, ‘Парламентскій поздъ’, обыкновенный ‘пассажирскій’ поздъ, доставляющій въ Лондонъ дловыхъ людей, поздъ, привозящій съ моря пассажировъ изъ Индіи, и тотъ что сопровождаетъ вестъ-индскую почту, вс они имютъ свои отличительныя черты, хорошо знакомыя носильщикамъ, извощикамъ и слугамъ гостиницъ, отчего же должны он оставаться безызвстными цариц-публик?
Париц-публик некогда самой замчать ихъ, не то, что бы сталось съ сочинителями ‘статеекъ’? Извстно что всякій предметъ брошенный, какъ бы то ни было легко, какимъ-либо, находящимся въ быстромъ движеніи, тломъ пріобртаетъ долю этой быстроты и бываетъ способенъ нанести тяжелый ударъ. Я полагаю что вслдствіе того что люди такъ быстро катятся во время путешествія по желзной дорог, они и выскакиваютъ съ такой поспшностью изъ вагоновъ, разъ достигнувъ цли своего странствія. Въ былые дни почтовыхъ каретъ, мы не спша вставали съ мста, расправляли себ ноги, осматривались кругомъ, мнялись словомъ и шиллингомъ или двумя съ кондукторомъ, а иногда и позволяли себ какое-нибудь невинное подкрпленіе силъ, прежде нежели снова пускались въ путь. Но на желзной дорог, вы никогда, ни за что не позволите джентльмену сидящему прямо около двери выдти первому изъ вагона. Вы протираетесь мимо его, наступая ему на ноги, тыча ему прямо въ лицо вашимъ дорожнымъ мшкомъ, вашей палкой и вашимъ зонтикомъ. Нагруженные своимъ багажемъ, вы застряваете въ дверяхъ, возмущаясь даже противъ благонамренныхъ усилій носильщика желающаго облегчить васъ отъ ноши. Вы нанимаете извощика, когда поздъ еще находится въ быстромъ движеніи. Вы требуете выдачи своего багажа, какъ будто вы единственный человкъ обладающій багажемъ, и хотя вамъ ршительно не предстоитъ никакого дла на весь слдующій часъ, вы ведете себя какъ будто вы посолъ, несущій съ собой не терпящую отлагательства всть, или какъ будто вы лишь сейчасъ вырвались изъ дома сумашедшихъ. Вы вроятно скажете что вы никогда не длаете ничего подобнаго, что вы-то именно тотъ джентльменъ который сидитъ прямо около двери, но вы согласитесь что другіе длаютъ все это, и этого съ меня вполн довольно, потому что каждый скажетъ мн то же самое.
Отдлъ индйской почты благополучно прибылъ въ субботу вечеромъ, наканун бала мистрисъ Виллертонъ, а на позд отправившемся отъ моря пріхало на этотъ разъ необычайное множество пассажировъ. По телеграфу прилетло предъ тмъ много встей, добрыхъ и худыхъ, изъ Марселя, изъ Парижа и изъ Дувра, и на платформ толпились жены и дочери, отцы и матери, братья, сестры и друзья, жаждавшіе встртить тхъ что возвращались домой, посл долгихъ лтъ, или желавшіе взглянуть на чужое лицо, принявшее послдній взглядъ того кому не суждено уже боле озарить своимъ присутствіемъ родной домъ.
Поздъ остановился и поднялось обычное смятеніе и Вавилонское смшеніе языковъ. Кого находили, кого нтъ. Волна путешественниковъ бросилась вонъ изъ вагоновъ, волна привтствующихъ ихъ друзей стремительно кинулась имъ на встрчу. Об волны слились, забушевали, хлынули вмст впередъ, а черезъ нсколько времени разлились и исчезли, оставивъ на платформ одинокаго, какъ бы выброшеннаго бурей путника. Это былъ человкъ лтъ сорока, но казавшійся старе на видъ, благодаря почти муміеобразному виду, сообщаемому людямъ долгимъ пребываніемъ въ жаркомъ климат. Онъ лишь только воротился изъ Смирны, посл двадцати-двухъ-лтняго отсутствія, и звали его Андрью Стендрингомъ. Это былъ тотъ самый Андрью Стендрингъ что родился и выросъ въ неуютномъ дом, что любилъ Джулію Дунканъ, похищенную у него Бертрамомъ Эйльвардомъ, что встртилъ потомъ предметъ свой любви на Мальт, въ предполагаемомъ вдовств и крайней нужд, и привезъ ее назадъ въ Англію, безъ единой порочной мысли, тотъ самый Андрью Стендрингъ котораго родной отецъ считалъ обольстителемъ ея, и ради котораго, отецъ этотъ сохранитъ до гроба страшный рубецъ, вспыхивавшій и разгоравшійся на щек его, при малйшемъ волненіи.
Прибывъ въ Смирну для управленія длами отрасли торговаго дома Гедда, Стендринга и Мастерса, онъ увидалъ что ему придется много кое-чего передлать и много кое-чего устроить тамъ вновь. Прикованной къ бюро съ дтства, онъ пріобрлъ огромный навыкъ дловой рутины. Можетъ-быть, онъ относился не довольно снисходительно къ лни и медленности восточной жизни и слишкомъ придерживался формальности и дисциплины. Эти послднія свойства глубоко, путемъ тяжелой школы, вкоренились въ немъ. Онъ считалъ своимъ долгомъ внушать ихъ и другимъ и возстановилъ противъ себя цлую толпу, исполненную зависти, ненависти и лукавства. Но съ теченіемъ времени, вліяніе неуютнаго дома стало мало-по-малу изглаживаться, природныя свойства его стали обозначаться ясне, и онъ выказалъ себя наконецъ достойнымъ любви, тихимъ и кроткимъ человкомъ, и боле нежели съ лихвой пріобрлъ себ общее расположеніе, потерянное было имъ въ начал опрометчивостью поведенія. Онъ принялся за изученіе страны, ея языка, ея образа жизни и ея нуждъ, и скоро убдился что длопроизводство считавшееся весьма успшнымъ въ былые дни монополіи Левантской компаніи, когда корабль являлся туда лишь разъ въ два мсяца, было несвоевременно въ наши дни, когда каждую недлю приходили пароходы и почта, и право торговли стало свободнымъ. Въ виду измнившихся обстоятельствъ, онъ дйствовалъ съ осторожностью и съ умренностью, но къ несчастію, въ своихъ прежнихъ операціяхъ, основанныхъ на правилахъ формальности и устарлыхъ преданій, онъ предоставилъ врагамъ своимъ оружіе, обратившееся теперь прямо противъ него. Хуже всего было то что довряя своей боле зрлой опытности, онъ осмлился пренебрегать указами лондонскаго дома и относиться если и не съ презрніемъ, то съ небрежностью къ жалобамъ и обвиненіямъ, поднявшимся тамъ противъ него. Длинная переписка, тонъ которой становился все мене и мене почтителенъ съ одной стороны, и все боле и боле повелителенъ съ другой — завязалась между сыномъ и отцомъ и кончилась отставкой перваго отъ дла и приказаніемъ воротиться назадъ.
Отставку онъ принялъ, но назадъ не воротился. Онъ уже усплъ въ то время пріобрсть репутацію проницательнаго и основательнаго человка и ему не трудно было начать самостоятельное дло. На его долю выпадали удачи и неудачи, но вообще дло его процвтало, а черезъ двадцать лтъ устойчиваго самостоятельнаго труда, когда вс готовы были поклясться что онъ на всю жизнь пустилъ корни въ этой стран, имъ вдругъ овладло внезапное стремленіе бросить и сдать другому свое дло, продать свой торговый домъ и возвратиться, какъ онъ говорилъ, домой.
Онъ положилъ за правило объяснять всегда законными причинами вс свои дйствія себ и всякому имвшему право требовать у него отчета. Въ теченіи многихъ лтъ онъ ни разу не предпринималъ никакого важнаго шага не убдившись предварительно что онъ имлъ основаніе предпринять его. Въ жилахъ его было слишкомъ много крови старика Джебеза, не дозволявшей ему допускать въ его лта какихъ-либо фантазій и капризовъ, и однако онъ также не былъ въ состояніи объяснить себ силу потянувшую перепеловъ летть къ востоку, какъ и то безумное желаніе что влекло его на западъ. Онъ и не пытался разршить себ вопросъ этотъ, когда онъ думалъ объ этомъ, то лишь удивлялся, какъ это онъ до сихъ поръ не убжалъ отсюда въ теченіи послднихъ десяти лтъ. Планы его были составлены съ большой точностью. Ему нужно было устроить еще окончательно нкоторыя дла въ Александріи, въ Константинопол, въ Тріест. Это должно было уже составить порядочное путешествіе. Изъ Тріеста онъ хотлъ прохать чрезъ Италію, Германію и Францію — домой. Ему хотлось взглянуть на вчный городъ, на Рейнъ, на Парижъ и еще на другія мста, которыя, какъ ему показалось, ему пришло время постить. Онъ хотлъ путешествовать не торопясь, пользуясь всми удобствами. Дйствительно, онъ похалъ въ Александрію и тамъ встртился съ пассажирами изъ Индіи, выжидавшими парохода идущаго въ Марсель, случайно запоздавшаго на нсколько дней. Уже цлые годы не слыхалъ онъ столько звуковъ своего роднаго языка. Сдые старики генералы, положительные граждане, мелкіе чиновники, воспользовавшіеся первымъ отпускомъ, зажиточные купцы, проживавшіеся искатели приключеній, капитаны морской службы, лишившіеся своихъ судовъ, инженеры составившіе себ блестящую будущность, больные мужья, возвращавшіеся на родину къ своимъ женамъ, люди съ блестящими надеждами на будущее и люди безо всякихъ опредленныхъ надеждъ, вс они вели себя какъ толпа школьниковъ спшившихъ домой на каникулы, въ былые дни, когда мальчики были мальчиками и не стыдились признаваться въ этомъ. Среди всхъ этихъ разговоровъ о родин и о близкихъ друзьяхъ, Андрью Стендрингомъ овладла смутная мысль что и его ожидаетъ чей-то привтъ въ родной земл, и онъ пришелъ къ убжденію что дла его въ Константинопол и Тріест какъ-нибудь и сами собой усгроятся, и что впрочемъ провались они совсмъ, что Римъ и Парижъ не убгутъ, и Рейнъ останется на своемъ мст, если только Бисмарку не вздумается поджечь ихъ. Онъ взялъ билетъ на родину, и благополучно прибылъ туда въ одно время съ индйскою почтой, и только лишь когда онъ очутился на Черингъ-Кросской платформ, то чувство полнаго одиночества овладло имъ, и онъ спросилъ себя зачмъ онъ здсь и что предстоитъ ему длать.
Во время своего мореплаванія изъ Александріи онъ сошелся въ первый разъ въ жизни съ тми бодрыми, мужественными личностями которыхъ мы обыкновенно, не обращая вниманія на ихъ настоящій возрастъ, чествуемъ ‘молодцами.’ Лучшимъ молодцемъ изо всего экипажа былъ старый рубака полковникъ, отправлявшійся на родину праздновать свадьбу своей внучки. Андрью Стендрингъ никогда не бывалъ молодъ. Едва переставъ быть ребенкомъ, онъ преобразился уже въ счетную машину. Въ двадцать три года онъ возслъ на колесницу Молоха, придавившую въ немъ всю силу молодой жизни, и отправился на ней давить эту силу въ другихъ. Въ сорокъ два года онъ скитался подобно безпріютному духу около счастливаго кружка, среди котораго десятка два бдныхъ офицеровъ и джентльменовъ развлекались отъ скуки морскаго плаванія, открывая глазамъ его новый міръ своими веселыми бесдами. Міръ этотъ былъ, можетъ-быть, не особенно прекрасенъ или мудръ, но все-таки это былъ новый міръ для человка никогда не знавшаго молодости — для изгнанника, привыкшаго смотрть на свтъ Божій какъ на огромный торговый домъ, а на человчество лишь какъ на должниковъ и заимодавцевъ, на торговцевъ и покупщиковъ.
Онъ все вертлся около этого веселаго кружка и черезъ нсколько времени былъ допущенъ въ среду его. ‘Старый медвдь,’ говорили они ‘малый вовсе не дурной, но только ужь черезчуръ безотвтный.’ Безотвтный! Встрться они съ нимъ на его собственной почв, онъ бы сумлъ перепродать и перекупить ихъ всхъ сколько ни есть, три раза въ день. Какъ всегда бываетъ между людьми находящимися вмст на корабл, несущемъ ихъ на родину, разныя приглашенія сыпались на него со всхъ сторонъ. Одни приглашали его въ Гудвудъ, говоря что поспютъ въ Гудвудъ въ одно время еще кое съ кмъ, другіе общались показать ему разныя знаменитыя представленія, о которыхъ онъ еще и не слыхалъ никогда, тамъ, его звали на охоту, тутъ, хотли познакомить его съ своими родственниками, отличными малыми, и т. д. Разумется, изо всхъ этихъ плановъ ничего не вышло, какъ всегда бываетъ, и веселый кружокъ разсялся по вагонамъ желзныхъ дорогъ, по каретамъ и по наемнымъ дрожкамъ, разъ коснувшись британской почвы, ни разу и не вспомнивъ объ остальныхъ членахъ своихъ, не говоря уже объ бдномъ ‘медвд’, очутившимся, какъ я уже говорилъ, на Черингъ-Кросской платформ.
— Jevash, Jevash, то-есть, стойте, хочу я сказать, закричалъ онъ, очнувшись наконецъ отъ раздумья, при вид чемодановъ носившихъ его имя и уносимыхъ куда-то носильщикомъ,— это мои вещи.
— Что жъ вы ихъ не потребовали? сказалъ человкъ этотъ, останавливаясь и отирая себ лобъ.— Я вотъ битую четверть часа хожу по платформ, ищу имъ хозяина.
— Мн очень жаль, но я право….
— Позвать вамъ извощика, сударь?
— Извощика? да, да пожалуста, позовите извощика, возразилъ Стендрингъ,— но погодите, не лучше ли будетъ отнести это, куда-нибудь въ гостиницу?
Человкъ, лишь за мсяцъ предъ тмъ, бывшій оракуломъ, совта котораго испрашивали паши, котораго дловые люди старались склонить на свою сторону разными интригами, добраго слова котораго добивались министры и консулы, смиренно обращался за совтомъ и помощью къ бдняку въ истасканной куртк, вырабатывающему тридцать шиллинговъ въ недлю.
— Какъ вамъ угодно, вотъ тутъ сейчасъ есть гостиница, сказалъ носильщикъ,— должно-быть въ ней есть еще мсто.
Стендрингъ отправился въ гостиницу, въ роскошное громадное зданіе, появившееся уже гораздо посл него. Не безъ затрудненій добрался онъ до кассы, гд сначала совсмъ было ороблъ отъ пристально устремленныхъ на него взглядовъ трехъ молодыхъ дамъ, которыхъ онъ принялъ съ перваго взгляда за герцогинь, постившихъ это заведеніе, и наконецъ удостоился получить отъ нихъ билетъ съ означеніемъ слдуемой ему комнаты. Затмъ багажъ былъ принятъ отъ него самого, его ввели въ маленькую комнатку, которая, къ великому удивленію его, начала подниматься вмст съ нимъ вверхъ. Почемъ могъ онъ знать во время своего двадцатмтрехлтняго отсутствія изъ Англіи что-либо касательно большихъ гостиницъ, ихъ обыкновеній и подъемныхъ аппаратовъ? Онъ былъ слишкомъ ослпленъ и ошеломленъ всмъ этимъ, для того чтобы выразить свое удивленіе, не то, его вроятно почтили бы еще большею противъ обычнаго долей презрнія, расточаемаго всмъ путникамъ ищущимъ пріюта въ этихъ, подобныхъ дворцамъ, каравансараяхъ.
Онъ достигъ наконецъ своей комнаты, и оставшись въ ней одинъ, началъ снова раздумывать о томъ зачмъ онъ сюда пріхалъ и что ему длать? Разумется, вопервыхъ, повидаться съ отцомъ своимъ, повидаться съ нимъ еще прежде нежели взяться за кусокъ хлба. Это было конечно первымъ дломъ предстоявшимъ ему. Онъ похалъ черезъ мостъ, черезъ который еще никогда не перезжалъ прежде, мимо громадной башни, съ которой раздался густой и чистый бой часовъ, въ то время какъ кебъ его съ трескомъ поровнялся съ ней, по незнакомымъ улицамъ, мимо рядовъ и магазиновъ, стоявшихъ тамъ гд, онъ помнилъ, стояли бывало дома, окруженные садами, мимо домовъ стоявшихъ тамъ гд на его памяти красовались живыя изгороди, прохалъ подъ мостомъ желзной дороги, появившейся на мст на которомъ не было прежде никакихъ желзныхъ дорогъ, халъ все дале, среди чуждыхъ ему зрлищъ и звуковъ, среди народа казавшагося ему тоже чуждымъ, по наружности, халъ прямо къ неуютному дому. Когда онъ приблизился къ нему, смутный, тоскливый страхъ сжалъ его сердце.
Что если вслдъ за всми этими перемнами его и тутъ ожидаетъ перемна! Что если отца его нтъ боле въ живыхъ?
Извощикъ остановился. ‘Этотъ что ли домъ сударь?’ спросилъ извощикъ. Одного взгляда на него было достаточно. Этотъ ли домъ? Да. Въ немъ не было перемны. Все тотъ же строгій незатйливый фасадъ, все т же блестящія окна, та же желзная ршетка, т же выметенныя дорожки въ саду, даже у дерева-павлина не выросло въ хвост ни одного лишняго перышка. Въ ту минуту какъ онъ дернулъ за колокольчикъ, часы пробили восемь, и ему показалось что онъ все еще находится подъ былымъ гнетомъ и что онъ провинился, возвращался домой такъ поздно.
Онъ хотлъ было взойти не говоря ни слова, но старикъ буфетчикъ остановилъ его.
— Извините сударь, но мистеръ Стендрингъ….
— Вильсонъ, вы не узнаете меня?
— Голосъ вашъ мн знакомъ таки, но — о Господи, сударь, неужели вы мистеръ Андрью?
— Да, онъ самый, Вильсонъ. Вы не очень измнились.
— Господи помилуй! Господи помилуй, бормоталъ, задыхаясь, старикъ,— но что же вы ничего не написали, мистеръ Андрью?
— Я писалъ два мсяца тому назадъ что думаю воротиться домой. Я собрался вдругъ и не писалъ съ послднею почтой, потому что самъ пріхалъ бы въ одно время съ письмомъ. Гд батюшка?
— Въ библіотек, мастеръ Андрью. Доложить ему что вы здсь?
— Нтъ, пожалуста дайте мн самому доложить о себ. Онъ одинъ?
— Онъ всегда теперь одинъ, сказалъ старый слуга, грустно качая головой.— Съ тхъ поръ какъ скончалась ваша бдная маменька, онъ все былъ одинъ.
— Онъ вдь здоровъ, Вильсонъ? внезапно спросилъ Андрью, подходя къ двери библіотеки.
— Да-съ, для своихъ годовъ, мастеръ Андрью, въ ихъ годы, какъ уже пошло за семьдесятъ, нельзя многаго ожидать, знаете.
Рука Андрью задрожала когда онъ коснулся ею до ручки двери ведшей въ библіотеку, а спокойный, ясный голосъ произнесъ оттуда: ‘Войдите.’
Яркій кругъ свта, бросаемый лампой съ колпакомъ, озарялъ старика Джебеза Стендринга, столъ за которымъ онъ сидлъ и книгу, — книгу которую онъ читалъ, оставляя въ темнот вс прочіе предметы въ комнат. При приближеніи сына, онъ сдвинулъ очки на лобъ и протянулъ ему руку.
— Наконецъ-то, Андрью, произнесъ онъ такъ же спокойно какъ еслибъ они разстались лишь недлю тому назадъ.
— Вы меня ждали значитъ, вы не удивлены, батюшка, вы, вы были къ этому приготовлены?
— Я всегда бываю приготовленъ ко всему, Андрью, посл всхъ изумительныхъ и нежданныхъ событій выпадавшихъ въ жизни на мою долю, кром того я слышалъ твой голосъ въ корридор.
— Но вы вдь рады мн, батюшка, скажите что вы рады видть меня, говорилъ его сынъ.
— Я радъ видть тебя, когда ты пріхалъ?
— Мене часа тому назадъ. Я прибылъ прямо изъ Марселя. Я сейчасъ же поспшилъ къ вамъ.
Онъ ждалъ всмъ своимъ жаждавшимъ сердцемъ привта, котораго не суждено было ему дождаться.
— Я радъ что ты былъ избавленъ отъ необходимости путешествовать въ день субботній, сказалъ отецъ его, — ты находишь меня, Андрью, старающимся по обыкновенію приготовить духъ мой къ празднованію дня субботняго.
— Вильсонъ сказалъ мн что вы были здоровы и потому я не спрашиваю о вашемъ здоровь, да и дйствительно вопросъ этотъ лишній. Волосы ваши изъ сдыхъ стали блыми, батюшка, но это единственная перемна въ васъ, исключая… исключая….
— Ты смотришь вотъ на это, сказалъ Джебезъ Стендрингъ, касаясь пальцемъ шрама, вдругъ вспыхнувшаго и поалвшаго на блдной щек его.
— Мн очень жаль, вроятно паденіе, какой-нибудь случай?
— Ударъ нанесенный мн въ гнв, незаслуженное оскорбленіе, прощенное мною, какъ подобаетъ христіанину прощать обиды, но не забытое мною, нтъ, не забытое. Но поговоримъ лучше о другомъ. Садись, Андрью, и раскажи мн о своихъ планахъ. Ты вдь, я полагаю, составилъ себ какіе-нибудь планы?
— Видите ли, я… я не составилъ еще, собственно говоря, никакихъ плановъ, желая сперва испросить вашего согласія.
— Прошло много лтъ, Андрью, съ тхъ поръ какъ теб приходило на умъ испрашивать моего согласія въ чемъ-либо предпринимаемомъ тобою.
— Лучше поздно нежели никогда, батюшка, весело возразилъ сынъ его.— Слава Богу, я вижу васъ здоровымъ и бодрымъ, дай Богъ вамъ еще долго оставаться такимъ, но не время ли вамъ удалиться на покой посл жизни исполненной долгаго и почтеннаго труда? Не время ли избавить васъ наконецъ отъ всхъ тревогъ и тяжелыхъ заботъ?
— Тревоги и тяжелыя заботы не покидали меня во всю мою жизнь, Андрью, и не покинутъ меня до самой могилы. Он удлъ каждаго смертнаго въ мір семъ, сказалъ отецъ.
— Это правда, но нкоторыхъ изъ нихъ можно избгнуть.
— Будемте говорить, батюшка, какъ одинъ дловой человкъ съ другимъ. Домъ Годда, Стендринга и Мастерса сталъ теперь не то что былъ.
— Сколько мн извстно, нашъ кредитъ все тотъ же что и прежде.
— Я говорю не о кредит, возразилъ Андрью,— я говорю о самомъ дл. Ваше дло считалось сперва однимъ изъ трехъ первыхъ фирмъ въ Левант, теперь фирмъ этихъ двадцать, и вс он съ помощію новой методы и нововведеній опередили вашу.
— Въ числ фирмъ этихъ находится и дло мистера Андрью Стендринга?
— Нтъ, могу васъ уврить что нтъ. Когда вы удалили меня отъ вашего дла такимъ образомъ что…. но къ чему тревожить-старыя раны. Батюшка, взявшись за самостоятельную торговлю, я слдовалъ по путямъ вполн неодобряемымъ вами, по которымъ вы никогда бы не пошли сами и на которые никогда не вступали и т что замнили мое мсто въ вашемъ довріи. Сначала до конца я старался изо всхъ силъ не вмшиваться никакимъ образомъ въ ваши дла и не соперничать съ ними. Было довольно мста для насъ обоихъ. Отдайте мн эту справедливость, батюшка, отдайте мн хоть эту справедливость! Вы не могли не замтить этого.
— Предметъ этотъ не очень пріятенъ для разговора, Андрью, и я не понимаю къ чему онъ ведетъ, отвчалъ Джебезъ посл нкотораго молчанія.
— Лишь вотъ къ чему. Я могу сказать, не хвастаясь, что знаю левантскую торговлю вдоль и поперегъ. Огромныя выгоды, полученныя тамъ съ годъ или два тому назадъ, наводнили страну эту спекулянтами. Плохія времена должны скоро настать, поврьте мн, они настанутъ, батюшка. Отчего вамъ не удалиться отъ длъ и не насладиться покоемъ, который вы такъ честно заслужили, а если старому дому непремнно придется сразиться съ грозой, то предоставьте мн выдержать и отразить ея удары.
Джебезъ нахмурился. Онъ не привыкъ къ такимъ прямымъ словамъ.
— Позвольте мн спросить васъ, мистеръ Андрью Стендрингъ, настолько ли успшно устроили вы ваши собственныя дла, что это даетъ вамъ право вмшиваться въ мои? спросилъ онъ холоднымъ, мрнымъ голосомъ.
— Я долженъ сказать что и я длалъ промахи и упускалъ изъ рукъ нкоторыя выгоды, какъ и вс люди, возразилъ Андрью,— но вообще….
Тутъ кровь бросилась ему въ лицо алымъ потокомъ при внезапно поразившей его мысли.
— Батюшка, продолжалъ онъ, и въ голос его слышалось внутреннее страданіе,— вдь не могли же вы подумать что я длаю вамъ предложеніе это съ цлію собственной выгоды?
— Я ничего не знаю о твоихъ обстоятельствахъ, Андрью. Прошло много лтъ съ тхъ поръ какъ мы имли другъ о друг какія-либо свднія. Я ничего не знаю касательно твоихъ длъ. Ты вдругъ бросаешь свое дло, не бывшее никогда по моему вкусу, и предлагаешь мн избавить меня отъ моего дла, которое, по твоему мннію, я не умю вести какъ слдуетъ. Не имю ли я, посл всего этого, право спросить тебя о причинахъ такихъ странныхъ поступковъ?
— Меня побуждаетъ къ тому лишь мысль о вашемъ спокойствіи и благ, батюшка. Мое положеніе независимое. Ради себя самого я бы никогда боле не открылъ счетной книги.
— И вслдствіе того что ты чувствуешь самъ влеченіе къ праздной, безполезной жизни, ты желаешь чтобъ и я послдовалъ твоему примру?
— Я надюсь что моя жизнь не будетъ ни праздной, ни безполезной.
— Довольно объ этомъ, я врю что намренія твои хороши, Андрью, но не будемъ боле говорить объ этомъ, ршительнымъ тономъ проговорилъ Джебезъ.— Я не желаю оставлять свое дло и не позволю никому, пойми меня, Андрью, никому вмшиваться въ него. Еслибы ты остался вренъ своему долгу и послушенъ мн, дло могло бы быть иначе. Ты покинулъ меня, а не я тебя. Я желалъ идти своею дорогой. На это я имю двоякую причину: вопервыхъ, думаю принести этимъ пользу моимъ собратіямъ по грхамъ, какимъ образомъ — будетъ вполн объяснено въ послдствіи, вовторыхъ, я долженъ уничтожить нчто злое и безстыдное.
Тутъ рубецъ вспыхнулъ подобно красному, зловщему огню, и до тхъ поръ холодный и безстрастный старикъ весь задрожалъ отъ сдержаннаго волненія.
— Возставшее противъ меня и до сихъ поръ, повидимому, преуспвавшее.
Съ этими словами, онъ положилъ руку на Библію и случайно рука его упала прямо на слова:
‘И Іисусъ Навинъ повергъ въ прахъ всю страну холмовъ, и на юг, и въ долин, и у ручьевъ, и истребилъ всхъ царей ихъ, никого не пощадилъ онъ, и истребилъ все живое, какъ повеллъ ему Господь Богъ Израилевъ.’
— Ты вроятно остановился гд-нибудь въ гостиниц, пока?— спросилъ, посл минутнаго молчанія, Джебезъ Стендрингъ.
— Въ Черингъ-Кросской гостиниц.
— Я весьма несвдущъ касательно подобныхъ мстъ, но я полагаю ты найдешь тамъ вс нужныя удобства, пока не устроишься гд-нибудь окончательно.
Мысль поселиться въ неуютномъ дом никогда и не приходила на умъ Андрью Стендрингу. Привыкнувъ быть своимъ собственнымъ хозяиномъ, въ теченіи цлой половины своей жизни, онъ ршилъ и всегда оставаться таковымъ, но быть такъ спокойно отправленнымъ въ гостиницу въ тотъ самый вечеръ въ который онъ снова постилъ, посл двадцатидвухлтняго отсутствія, кровлю подъ которой онъ родился, показалось ему тяжело и больно.
— Навести меня когда-нибудь, Андрью, когда теб больше длать будетъ нечего, продолжалъ Джебезъ Стендрингъ,— ты можетъ-быть еще помнишь мой образъ жизни и знаешь какъ я всегда провожу субботніе вечера, я долженъ признаться что твой пріздъ отвлекъ духъ мой отъ подобающихъ ему размышленій и молитвъ.
— Ну, такъ покойной ночи, батюшка, и Господь да благословитъ васъ, возразилъ Андрью вставая,— вы подумаете о томъ о чемъ я говорилъ вамъ?
— Только не сегодня, Андрью.
— Ну такъ завтра.
— Завтра, Андрью?
— Извините меня. Я забылъ что завтра воскресенье, но вы какъ-нибудь подумаете о моемъ предложеніи.
— О томъ чтобы посадить тебя на мое мсто?
— Нтъ, сдлать меня правою рукой вашей, для того чтобъ я могъ помочь вамъ, защитить васъ.
— Я не требую ни помощи, ни защиты ни отъ кого, лишь отъ одного Господа.
— Батюшка, не есть ли почти святотатство упоминать о Немъ, говоря о длахъ о которыхъ мы сейчасъ говорили?
— Онъ правитъ всми длами нашими, Андрью.
— Хорошо, не будемъ больше толковать объ этомъ предмет. Вы ршились?
— Окончательно.
— Мн очень жаль. Мн жаль что я пріхалъ до…. то-есть въ Англію.
— Разв я когда-либо давалъ теб поводъ бросать твои дла ради меня? спросилъ отецъ.
— Нтъ, батюшка, нтъ, но я думалъ, я думалъ.
Онъ остановился въ тщетномъ ожиданіи слова, взгляда, движенія которое бы доказало ему что добрыя намренія его были если и не приняты, то по крайней мр оцнены. Этого онъ не дождался. Джебезъ Стендрингъ придвинулъ къ себ книгу, раскрытую не на страницахъ дышащихъ любовью, милосердіемъ и прощеніемъ, но на тхъ что дышатъ местію, кровопролитіемъ и разрушеніемъ.
Андрью видлъ это и понялъ намекъ.
— Скажите мн еще лишь одно, батюшка, прежде чмъ я уйду отсюда, произнесъ онъ тихимъ и грустнымъ голосомъ,— гд ее похоронили?
Снова рубецъ вспыхнулъ на щек старика.
— Если ты говоришь о женщин которую я когда-то звалъ Джуліей Дунканъ, то она похоронена на Маргетскомъ кладбищ.
— Въ Маргет! Почему же тамъ?
— Она умерла тамъ. Да проститъ ей Господь!
— И тмъ что обезславили ее! сурово прибавилъ Андрью.— Аминь!
— Аминь, повторилъ Джебезъ Стендрингъ.
— А дитя ея, батюшка, дитя ея?
— Разв я не говорилъ теб что оно пережило ее лишь нсколькими мсяцами.
— Оно похоронено вмст съ нею, надюсь.
— Андрью, ты знаешь что мн весьма тяжело говорить объ этомъ. Я не желаю продолжать этого разговора. Женщина эта умерла, ребенокъ ея умеръ, отецъ его снова женился. Онъ забылъ ихъ мене нежели черезъ годъ. Что теб до нихъ, и зачмъ ты снова напоминаешь мн о нихъ?
— Я любилъ ее, отецъ. Вы видите меня теперь предъ собой, человка уже простившагося съ молодостію, одинокимъ и бездтнымъ ради ея, сказалъ Андрью.
— А она бросила тебя.
— О, батюшка, вспомните о жизни какую она вела въ своемъ родномъ дом и о той что она вела здсь. Я не говорю которая жизнь была лучше, я говорю лишь подумайте о разниц между ними. Что могла она найти въ скучномъ, тихомъ мальчик, какимъ я былъ тогда? Она общала быть моею женой по той же причин по которой согласилась бы на всякое другое приказаніе или желаніе ваше, но она не могла любить меня. Богъ знаетъ что я употребилъ бы вс старанія, лежащія въ человческой власти, для того чтобы сдлать ее счастливой, но несмотря на это я и теперь, хотя и остался одинъ на свт, благодарю Бога за то что она не была принесена въ жертву мн.
— Другими словами, ты радуешься что одно изъ завтнйшихъ желаній твоего отца было разрушено безстыдною женщиной.
— Даже и отъ васъ, батюшка, не могу я слышать подобнаго слова, относящагося къ ней! воскликнулъ Андрью, выпрямляясь и вскакивая.— Она не была безстыдною женщиной. Не мн было суждено завладть ея сердцемъ. Она была доброю, врною, любящею женой тому кто завладлъ имъ.
— Отчего же не прибавить къ этому — правдивой, честной и скромной, презрительно усмхнулся Джебезъ.— Она обманывала меня, лгала твоей матери, измнила теб. Она подкупила слугъ моихъ, оставила домъ мой ночью, подобно вору, бросилась въ объятія какаго-то искателя приключеній, отчего же не прибавить еще что она была правдива, честна и скромна.
— Она была тмъ чмъ ее сдлали, горячо вступился Андрью.— Обратите вниманіе на ваши собственные поступки прежде нежели станете осуждать ее. Она не первая нашла, почти тюремную жизнь въ этомъ дом и вашу строгость невыносимыми.
Едва успли слова эти сорваться съ устъ его, какъ онъ уже готовъ былъ отдать все что имлъ, для того чтобы воротитъ ихъ назадъ. Джебезъ Стендрингъ упалъ на свое кресло, какъ будто слова эти были ударами сыпавшимися на него. Лицо его страшно поблднло отъ бшенства, и никогда еще рубецъ на немъ не пылалъ такимъ зловщимъ огнемъ.
— Это-это-это я слышу отъ тебя, отъ моего роднаго сына! задыхаясь говорилъ онъ.— Старая, злая, безстыдная ложь снова возбуждена противъ меня тобою! Моя вина! Я, который…. Разв ради бдительности пастыря врывается въ овчарню волкъ? По-твоему да? Примръ самоотверженія и набожности учитъ себялюбію и безнравственности! О, да. Моя вина! Да проститъ теб Богъ, Андрью, за обиду нанесенную мн тобой сегодня! прибавилъ онъ, немного погодя, нсколько спокойне. Нтъ, нтъ, нтъ, ни слова боле. Оставь меня, прошу тебя, оставь меня. Моя вина!
— Батюшка, простите меня, я….
— Разв я не просилъ тебя оставить меня?
— Но вамъ дурно, вы дрожите, вы больны.
— Пошли ко мн Вильсона.
— Не могу ли я сдлать для васъ чего-нибудь, батюшка?
— Ты уже и такъ достаточно сдлалъ. Пошли сюда Вильсона.
И такимъ образомъ они разсталась. Есть на свт люди для которыхъ слуги ихъ дороже родныхъ сыновей, друзья дороже родныхъ. Говорятъ что кровь не вода. Но я не знаю какъ сказать. Часто частая вода дружбы струится не хуже теплой крови, а источникъ родной крови не рдко становится мутнымъ и сорнымъ. Слдуетъ ли возмущаться противъ Джебеза за то что онъ отвергъ сына, покинувшаго его на двадцать два года, и привязался къ наемнику, врному и преданному ему всею душой, и не измнявшему ему ни на двадцать дв минуты?
Андрью Стендрингъ пошелъ своей дорогой, и много думъ тревожили душу его, но одна мысль преобладала надъ ними всми. Въ чемъ состояла эта ‘злая и безстыдная’ вещь о которой съ такой горечью говорилъ отецъ его? Въ тихіе часы ночи, въ продолженіе которой онъ, не находя сна, метался на своей постели, выраженіе лица его отца, при словахъ этихъ, живо припомнилось ему и преслдовало его, пока онъ невольно не воскликнулъ: ‘Да поможетъ Богъ каждому кто станетъ ему поперегъ дороги!’

ГЛАВА XIV.
Джекъ попадаетъ въ хорошее общество.

Балъ мистрисъ Виллертонъ былъ похожъ на вс большіе лондонскіе балы. Я полагаю что даже сама королева, хотя она и не приглашаетъ гостей своихъ, а просто приказываетъ имъ явиться, не можетъ однако собрать у себя лишь тхъ людей которые ей пріятны, исключивъ изъ своего общества всхъ кого она не желала бы видть. Хорошо Джемсу писать въ Morning Post объ избранныхъ кругахъ, изысканныхъ собраніяхъ и подобныхъ тому вещахъ. Есть ли на свт кто либо, кто, устраивая въ своемъ дом большое сборище — большое, большое сборище, хочу я сказать — не слышитъ прошеній въ пользу какого-либо нежеланнаго гостя. Но вдь это человкъ моей партіи, душа моя, вдь онъ изъ моихъ прихожанъ, моя милая, это мои паціенты, это мои кліенты и такъ дале. Изящная мистрисъ Виллертонъ принуждена была улыбаться многимъ гостямъ приходившимся ей не по вкусу еще гораздо боле безпутнаго Джека, но гости эти настолько исчезали въ масс людей ея круга, что присутствіе ихъ было едва замтно.
Джекъ отвсилъ вс должные поклоны, былъ представленъ хозяйк и былъ окруженъ всевозможнымъ вниманіемъ со стороны ея подающаго блестящія надежды сынка. Для послдняго нашъ повса былъ львомъ всего общества. Тамъ были министры и сенаторы, епископы и деканы, заслуженные военные и моряки, и много людей отличившихся въ различныхъ отрасляхъ науки и искусства. Но кто изъ нихъ имлъ entre въ театръ Редженси, и могъ произнесть мистическія слова доставившія ему знакомство съ Салли-Спрингъ, героиней этого учрежденія?
Итакъ мистеръ Фредъ торжественно повелъ Джека по всмъ комнатамъ, представляя его юнымъ шелопаямъ изъ знатныхъ семействъ, которыхъ хитрому набивателю мозговъ изъ Мерилебонъ-Рода, удалось протащить сквозь Челзейское судилище, или которые лишь готовились еще къ этому испытанію, также какъ и многимъ другимъ одареннымъ подобными наклонностями и способностями юношамъ. Удивительно умный малый, и необыкновенно забавный, шепталъ имъ Телемакъ сей о своемъ новомъ Ментор — пишетъ комедіи, знакомъ со всми хорошенькими актрисами, знатокъ во всхъ этихъ вещахъ. Молодые джентльмены къ которымъ обращались эти рчи толпились, тсня другъ друга, въ дверяхъ и на площадкахъ лстницъ, какъ будто въ залахъ и гостиныхъ шелъ проливной дождь, а они старались укрыться отъ него здсь. Они, казалось, были очень озабочены пуговками своихъ перчатокъ и находились, повидимому, въ великомъ страх что маленькимъ кончикамъ ихъ галстуковъ вдругъ вздумается распустить крылья и улетть, если они не будутъ ихъ постоянно придерживать руками.
Когда нкоторые изъ самыхъ отважныхъ членовъ этого кружка попросили представить ихъ какой-нибудь дам, то къ удивленію Джека ‘сынъ дома’ извинялся. Видите ли, я самъ не танцую, сказалъ онъ съ видомъ превосходства надъ другими,— но я отведу васъ къ моей mater, и пусть она васъ представитъ. Я здсь никого не знаю изъ двицъ, кром моихъ кузинъ, а вамъ конечно не придетъ въ голову танцевать съ ними.
Другіе не раздляли, повидимому, этого мннія, доказательствомъ чего могла служить карточка со спискомъ кавалеровъ Милли Эйльвардъ. Сестра ея, какъ и всегда, охотно оставалась на заднемъ план. Представленія Джека окончились и онъ намревался взойти въ главную большую залу, какъ вдругъ почувствовалъ чье-то прикосновеніе къ рук своей и чей-то веселый голосъ воскликнулъ надъ его ухомъ:
— О, мистеръ Гилль, какой сюрпризъ! Кто могъ себ представить что я увижу васъ здсь?
Онъ обернулся и увидлъ молодую двушку въ бломъ плать изъ какой-то мягкой матеріи, убранномъ мхомъ и длинными стеблями травы, и съ такимъ же внкомъ на блестящихъ, темныхъ волосахъ. Лицо хотя и носило на себ боле счастливое выраженіе нежели когда-либо, было безъ сомннія лицо Констанціи Конвей и голосъ былъ тоже ея, но куда двалось изношенное, короткое платьице и гадкіе башмаки, безобразившіе хорошенькія ножки. Какая добрая фея произвела это превращеніе?
— О, я знаю отчего вы такъ на меня смотрите, сказала маленькая Конъ.— Не правда ли это похоже на сказку о Сандрильойн? Мы ухали вчера изъ Гильдербюри-Нарка и гостимъ теперь здсь. Мама сначала и слышать не хотла о томъ чтобъ я была на балу. Мы — то-есть она — нарочно пріхали сюда къ балу. Не правда ли какъ тутъ хорошо? Это все мистеръ Виллертонъ и милая Мери Эйльвардъ устроили. Он сговорились между собой, и заказали это потихоньку отъ всхъ, и намъ прислали лишь въ девять часовъ, когда я уже собиралась идти спать. Но я вамъ не сказала еще въ чемъ дло. Вс просили чтобы мн позволили сойти внизъ на балъ, наконецъ затащили мама въ уголъ и она сказала что я могу пожалуй сойти, но что у меня нтъ платья. Я очень огорчилась, потому что посл этого о бал и говорить было нечего, но между тмъ они…. то-есть мистеръ Виллертонъ, веллъ Мери заказать эту прелесть: не правда ли, какъ они добры, мистеръ Гилль? ‘Эта прелесть,’ присланная ей лишь въ девять часовъ, были ея первое бальное платье.
Если вамъ покажется что маленькая Конъ была слишкомъ болтлива и недостаточно pose, для молодой двицы въ длинномъ плать, то будьте такъ добры припомните какъ она была всегда запугана и забита, и что она была теперь въ первый разъ въ жизни на балу и въ первый разъ видла себя предметомъ вниманія. Волненіе и удовольствіе придали непривычный цвтъ лицу ея, и въ то время какъ Джекъ наблюдалъ за оживленною игрой ея чертъ, онъ удивился, какъ это онъ не замчалъ прежде какая она хорошенькая.
— Я совсмъ было не узналъ васъ, сказалъ онъ.— Вы смотрите совсмъ взрослой, сегодня.
— Это потому что платье на мн выросло внизъ?
— Вроятно потому. Что, вы танцовали?
— О, такъ много!
— Есть у васъ еще какой-нибудь танецъ для меня?
— Разумется есть, и она протянула ему свою карточку.
— Въ галопахъ и вальсахъ, я таки не большой мастеръ, сказалъ, извиняясь, Джекъ,— могу я васъ просить на вторую кадриль?
— Да, но запишите вотъ здсь ваше имя, возразила она, вынимая карточку изъ-за кушака.— Вы думаете я могу запомнить всхъ моихъ кавалеровъ? прибавила она, премило махнувъ головкой,— но Боже мой, гд же мистеръ — мистеръ — джентльменъ съ которымъ я сейчасъ танцовала?
Эхо тутъ вблизи не случилось и потому оно и не могло дать своего обычнаго отвта. Можетъ быть, джентльменъ обидлся ея невниманіемъ къ нему, въ пользу Джека, а можетъ-быть онъ опасался что по окончаніи танца, отъ него потребуютъ, чего добраго, разговора, и сомнвался въ своихъ способностяхъ на этотъ счетъ. Какъ бы то ни было, онъ исчезъ, и Констанція попросила Джека проводить ее къ матери, на что онъ и согласился. Въ то время какъ они шли туда, маленькіе пальчики вдругъ соскользнули съ его локтя къ его рук и повлекли его въ сторону, къ мсту гд сидла высокая, изящная двушка въ легкомъ черномъ плать, съ блой камеліей въ волосахъ.
— О Мери, милая, воскликнула она,— какъ я рада что нашла васъ. Вотъ это другъ мой, мистеръ Гилль, тотъ самый что игралъ въ крикетъ — помните, я вамъ говорила, мн такъ хочется чтобы вы оба — чтобы вы познакомились.
Представленіе было совершенно оригинальое, но Мери Эйльвардъ приняла его, какъ оно ни было странно.
— Это нашъ первый балъ, надо вамъ сказать, мистеръ Гилль, сказала она, кладя съ ласковой улыбкой свою руку на плечо Констанціи. Въ немногихъ словахъ этихъ и въ тон какимъ они были сказаны играла какая-то чарующая сила. Они какъ бы желали поисправить смыслъ того что было сказано предъ тмъ, не выражая однако этимъ упрека, извиняли не допуская въ то же время никакой вины. Джекъ, послонявшись таки довольно уже по свту, былъ хорошій знатокъ людей, но какъ ни быстро было въ подобныхъ случаяяхъ сужденіе его, нчто еще быстре мгновеннаго сужденія, назовите если хотите инстинктомъ, сказало ему что если есть на свт личность способная быть другомъ, въ лучшемъ и полнйшемъ смысл этого слова, такъ часто всуе употребляемаго, другомъ всегда взволнованной, тревожной маленькой Конъ, то личность эта стояла теперь предъ нимъ.
Онъ не предчувствовалъ пока что ей суждено было играть настолько же важную роль и въ его собственной жизни.
Мистрисъ Конвей не оказалось налицо на диван, служившемъ ей на этотъ вечеръ трономъ. Она отправилась кушать мороженое, и Мери Эйльвардъ заняла ея мсто. Музыка снова раздалась и Констанція отправилась вальсировать. Джекъ слъ рядомъ съ Мери и разговорился съ ней. Ея милый голосъ, ея спокойное, вполн утонченное обращеніе, простота и здравый смыслъ всхъ ея словъ очаровали его. Онъ съ трепетомъ вспомнилъ о созданіяхъ покинутыхъ имъ лишь часъ тому назадъ, въ зеленой комнат ‘Редженси’ и удивлялся какъ это Фредъ Виллертонъ могъ искать общества такого рода, имя возможность проводить время съ такой кузиной. Дйствительно, въ ней было какое-то очарованіе. Задолго еще предъ тмъ какъ ея разговоръ выказалъ ему ея развитый вкусъ и ея правильное сужденіе, прежде чмъ великій Спенсеръ Виллертонъ присоединился къ нимъ, ясно выказывая своимъ обращеніемъ съ нею что она пріобрла не только расположеніе его, но и уваженіе — прежде всего этого, повса нашъ уже чувствовалъ къ ней непреодолимое влеченіе, чувствовалъ что голосъ его какъ будто смягчился и онъ весь затихъ, присмирлъ и въ то же время былъ счастливъ, въ присутствіи ея, такъ что когда какой-то изящный господинъ съ роскошными бакенбардами приблизился къ ней, объявляя что, кажется, онъ иметъ удовольствіе танцовать галопъ этотъ съ миссъ Эйльвардъ, и что галопъ начинается, то Джекъ ршилъ что задушить этого изящнаго господина его собственными великими бакенбардами и за тмъ проплясать галопъ на его бездыханномъ труп, было бы лишь слабымъ и недостаточнымъ отмщеніемъ за его неумстное вмшательство.
Знаменитый государственный сановникъ остался разговаривать съ Джекомъ. Оказалось что они учились въ одной и той же коллегіи, и они разумется начали сравнивать обычаи и свойства различныхъ эпохъ, проведенныхъ ими въ университет. Джекъ, нисколько не стсняясь обществомъ своего собесдника, пустился толковать, своимъ обычнымъ свободнымъ языкомъ, о томъ что онъ не одобрялъ, восторженно распространяясь въ то же время о своихъ любимыхъ конькахъ. Статсъ-секретарь слушалъ его съ тихою улыбкой, и незамтно для самого Джека, выпытывалъ его. Онъ очень любилъ общество одушевленной молодежи, и находясь на самомъ зенит своей славы, признавался что въ незрлыхъ и пылкихъ изліяніяхъ неопытныхъ умовъ, онъ нердко находилъ намеки, заставлявшіе его измнять свои мннія о весьма важныхъ предметахъ. ‘Опытность’ — сказалъ онъ разъ, въ знаменитой рчи, произнесенной имъ въ отвтъ на вызывающія замчанія, сдланныя предводителемъ противной стороны, насчетъ одного молодаго члена нижней палаты — ‘опытность есть оселокъ на которомъ мы пробуемъ новыя идеи, а не метла которой мы выметаемъ ихъ вонъ, не обсудивъ ихъ порядкомъ. Каждое зеркало — какъ ни свтдо было оно когда то, становится мутнымъ, когда пыль времени ложится на него. Мы должны быть благодарны рук стирающей пыль эту, хотя прикосновеніе ея и кажется намъ суровымъ. Гд тотъ человкъ который осмлится сказать что среди безконечныхъ политическихъ и соціальныхъ измненій нашего времени, силы ума его остались не помутившимися, и что алхимическій процессъ мышленія не въ состояніи добыть драгоцннаго продукта изъ самыхъ незрлыхъ матеріаловъ, кажущихся не размышляющему уму недостойными вниманія?’ Политическіе противники Спенсера Виллертона называли его необдуманнымъ и безразсуднымъ новаторомъ и старались доказать полное и быстрое разрушеніе угрожающее его политической систем, но въ то же время, наша злополучная, безпорядочно управляемая страна становилась богаче и счастливе подъ его вліяніемъ. Главнымъ преступленіемъ его было то что, горячо принимая къ сердцу благосостояніе своихъ согражданъ, онъ принимался всегда за все серіозно и не щадилъ своихъ противниковъ. Въ глазахъ его, лопата всегда была лопатой, а подлецъ подлецомъ. Говорили что онъ былъ дерзокъ и властолюбивъ и жаловались на его недостатокъ такта. Такта! Народъ нуждался въ дешевомъ продовольствіи, въ облегченіи налоговъ въ прав голоса въ своихъ собственныхъ длахъ, а не въ гладкихъ словахъ и въ политичныхъ, ловкихъ плутняхъ.
Немного поздне, въ этотъ же вечеръ, онъ отвелъ Джека въ сторону и сказалъ ему:— Я слышу, мистеръ Гилль, что вы имете вліяніе на моего сына, и судя по нкоторымъ вещамъ слышаннымъ мною отъ васъ, во время нашего разговора съ вами, я полагаю что вліяніе это можетъ быть для него благотворнымъ. Будь я даже гораздо богаче, чмъ на самомъ дл, я бы тмъ не мене желалъ чтобы сынъ мой самъ проложилъ себ дорогу въ свт. Вы понимаете меня? Я вижу что да. Я боюсь что въ настоящую минуту сынъ мой ведетъ безпутную, пожалуй даже порочную жизнь. Вы бы сдлали мн величайшее одолженіе, вы бы сдлали доброе дло, мистеръ Гилль, удержавъ его отъ подобной жизни. Молодежь охотне слушается молодежи, пренебрегая обыкновенно совтами людей постаре себя.
Бдный Джекъ вспомнилъ, съ угрызеніемъ совсти, объ устроенномъ имъ знакомств съ Салли Спрингъ изъ Редженси, и не могъ произнести въ отвтъ ни одного слова.
— Я радъ, за всхъ насъ, что мы имли удовольствіе познакомиться съ вами, продолжалъ сановникъ, скопляя этими словами цлую кучу горячихъ углей на глав нашего повсы, и я надюсь мы будемъ почаще видться съ вами. О! вотъ и мистрисъ Конвей.
Мистрисъ Конвей появилась, влача за собой свой шлейфъ, шея и руки блистали бриліантами, а облечена она была въ великолпное платье изъ голубаго атласа, которое, казалось, попало въ бурное облако изъ блыхъ кружевъ и перьевъ, не малое количество этихъ дорогихъ предметовъ досталось также и на долю головы ея.
Она съ милостивою улыбкой протянула Джеку кончики своихъ пальцевъ и спросила его отчего онъ не танцуетъ?
— Я сейчасъ иду танцовать съ дочкой вашей, мистрисъ Конвей. Сущее наслажденіе танцовать съ двушкой которую такъ радуютъ танцы. Посмотрите-ка на нее, прибавилъ онъ, въ то мгновеніе какъ она, вальсируя, пролтла мимо нихъ,— вотъ это я называю танцовать какъ слдуетъ: въ ней все танцуетъ, начиная съ подошвъ башмаковъ, до корней волосъ.
— О, мистеръ Гилль, тихимъ и грустнымъ голосомъ замтила ея маменька,— вы, джентльмены, слишкомъ балуете милое дитя, право, право, балуете.
— Она кажется вполн счастлива вслдствіе этого баловства, возразилъ Джекъ.
— Это такъ — это такъ, но, ахъ, мистеръ Гилль, что значитъ счастіе испытываемое при обстановк подобной этой, въ сравненіи съ тихимъ довольствомъ скромной и мирной души, произнесла нжная родительница, падая на диванъ и поправляя свой роскошный нарядъ.
— Это не повредитъ ей, сказалъ Джекъ.
— Я надюсь что нтъ — ахъ, я надюсь, молила мистрисъ Конвей,— но какъ бы то ни было, мистеръ Гилль, она еще ребенокъ, а невинность и простодушіе дтскихъ лтъ — вещь слишкомъ драгоцнная для того чтобы рисковать ею.
— Я не очень то врю невинности и простодушію дтскаго возраста.
— О! Мистеръ Гилль!
— Я очень хорошо знаю что считается святотатствомъ думать что-либо подобное, но у меня на этотъ счетъ свое собственное мнніе. Я полагаю — поймите что я говорю вообще, а не и какой-либо отдльной личности — я полагаю что дти, по природ, вс порядочные плутишки.
— Какъ это ужасно!
— Да-съ. Вы вроятно сейчасъ скажете что я самъ былъ пресквернымъ мальчишкой и что былъ очень несчастливъ въ выбор товарищей. Я готовъ на вс подобныя возраженія. Ихъ всегда длаютъ, но это не измняетъ моего убжденія. Взгляните-ка на таблицы нашихъ судовъ, и вы всегда увидите какіе ужасные заговоры были замышляемы сущими ребятами и какія игривыя показанія они часто давали, упорно запираясь.
— Да, но вдь это все дти изъ низкаго сословія, вдь только дти изъ этихъ ужасныхъ низкихъ классовъ и являются въ судъ. Дти порядочныхъ людей никогда ничего подобнаго не длаютъ, возразила мистрисъ Конвей.
— Я согласенъ, отвчалъ ей Джекъ,— что молодые мистеры и миссъ что прогуливаются по Вестъ-Эндскимъ скверамъ не такіе притворщики и плутишки какъ грязные мальчишки и двчонки бгающіе по ‘Нью-Котъ,’ не только потому что они дти порядочныхъ людей, а потому что они рже нуждаются въ притворств и во лжи, и что прилагается больше старанія для того чтобы внушить имъ честныя понятія.
— Ахъ, мистеръ Гилль, какъ это ужасно! а мы считаемъ нашихъ милыхъ малютокъ чистыми и невинными по природ.
— Они такіе же какъ и мы — или по крайней мр какъ я — право не знаю, продолжалъ неумолимый Джекъ, окончательно взобравшись на одного изъ своихъ коньковъ.— Неправдивость какъ въ словахъ, такъ и въ дйствіяхъ, есть не что иное какъ отсутствіе того что мы называемъ честью, а чувство послдней можетъ быть пріобртено, какъ мн кажется, лишь когда мы замтимъ сами, или когда намъ внушатъ другіе, какими глазами общество смотритъ на недостатокъ ея. Въ естественномъ состояніи, честь, въ нашемъ смысл этого слова, неизвстна людямъ. Дикарь не ршающійся сдлать какой-либо ущербъ другому дикарю, ради своей пользы, будетъ считаться въ глазахъ дикарей за дурака. Первое инстинктивное чувство ребенка, подобнаго въ этомъ случа дикарю, будетъ всегда самосохраненіе и себялюбіе, пока его не научатъ лучшимъ движеніямъ.
— Я право никакъ не могу отвчать на такіе, страшноученые доводы, вступилась мистрисъ Конвей,— но….
— А дло въ томъ, прервалъ ее Джекъ,— что мы обыкновенно еще портимъ все дло, ожидая отъ ребенка мнній и доводовъ, которыхъ не имемъ права ждать отъ него. Дти достаточно умны для того чтобы понять чего отъ нихъ ожидаютъ. ‘Вы вдь никогда не видали чтобъ я била малютку, миссъ Фани, вдь никогда не видали?’ спрашиваетъ нянька, мигая при этомъ, ‘нтъ нянюшка’ слышится въ отвтъ. Мама вполн удовлетворена, и миссъ Фанни получаетъ за чаемъ сахарную булочку. ‘Будь хорошей, доброй двочкой,’ говоритъ мама улыбаясь и цлуя ее и ‘скажи мн, видла ты какъ злая няня бьетъ бднаго малютку?’ Въ отвтъ на это раздается ‘да’, и няньку прогоняютъ безъ аттестата. Ребенку нтъ дла до того что было въ дйствительности, маленькая Фанни понимаетъ лишь какого рода отвта ждутъ отъ нея, и даетъ его. Разъ мысль эта зародилась въ ней, она крпко держится за нее. ‘Хочешь положить свой новенькій шиллингъ на блюдо въ церкви, въ воскреснье?’ спрашиваетъ мистеръ Гудчайльдъ у мистера Тома. Мистеръ Томъ тоже не дуракъ. Онъ смутно предвидитъ въ будущемъ нсколько другихъ шиллинговъ, въ награду за одинъ, принесенный имъ въ жертву, и вслдствіе этого, лжетъ, награждается за это общимъ одобреніемъ и длается притворщикомъ. Однимъ словомъ, многіе благонамренные люди длаютъ своихъ дтей неправдивыми, тмъ что ставятъ не должнымъ образомъ свои вопросы и выражаютъ свое удовольствіе или недовольство, вслдствіе даваемыхъ дтьми ихъ отвтовъ, а какъ я уже говорилъ, разъ произнесенная ложь сейчасъ же пускаетъ корни и длается родоначальницей цлой семьи.
Съ этими словами Джекъ обернулся въ другую сторону, полагая что сказалъ довольно, что и было правда, и обернувшись увидалъ что Констанція подошла къ нимъ и что блестящіе глаза ея были устремлены на него съ выраженіемъ глубокаго вниманія. Онъ убдился что она слушала его.
— Разговоръ этотъ не очень кстати въ бальной зал, миссъ Констанція, не такъ ли? сказалъ онъ,— ваша матушка заставила меня взобраться на одного изъ моихъ коньковъ, и я чуть не до смерти загналъ его. Когда настанетъ наша кадриль съ вами?
— Это слдующая теперь, возразила Констанція, уже безъ признака своей прежней веселости.
— Я забылъ спросить что подлываетъ ваша бдная ручка? сказалъ Джекъ, ведя ее въ танцовальную залу.
— О, не говорите объ этомъ пожалуста.
— Разв дло оказалось такъ плохо? Я думалъ что посл арники….
— Я не о боли говорю, съ недовольствомъ возразила Констанція, — но пожалуста, бросимте этотъ разговоръ.
Джекъ сдлалъ затмъ нсколько общихъ замчаній, въ отвтъ на которыя получалъ лишь короткіе ‘да’ и ‘нтъ’, но вдругъ дама его спросила:
— Какъ вы думаете, дти которыя говорятъ неправду въ угоду другимъ — очень, очень виновны?
— Нтъ. Я думаю что вина вся на другой сторон.
— Вы говорили сейчасъ что когда мысль разъ запала въ голову ребенка, то онъ ужь всегда будетъ придерживаться ея.
— И кончитъ тмъ что будетъ считать ее врною.
— Но не думаете ли вы что когда дитя это выростетъ и станетъ понимать что хорошо и честно, то оно увидитъ что было обмануто? спросила Констанція, съ прежнимъ тревожнымъ и печальнымъ выраженіемъ въ большихъ глазахъ своихъ.
— Статься-можетъ. Но лишь люди одаренные необыкновенною утонченностью чувства возьмутъ на себя трудъ оглянуться назадъ и разобрать свои прежніе поступки. Въ этомъ-то и заключается бда. Мущины или женщины съ утонченнымъ чувствомъ, размысливъ подобнымъ образомъ и убдившись что они были совращены съ пути тми самыми которыхъ они считали своими путеводителями, начнутъ сомнваться во всхъ и во всемъ. Я не могу себ представить боле тяжелаго состоянія духа. Такіе люди достойны сожалнія.
— Да поможетъ имъ Богъ! съ глубокимъ вздохомъ произнесла Констанція Конвей, — да поможетъ имъ Богъ!
— Но провались они совсмъ! Извините, я не то хотлъ сказать, но право, это разговоръ вовсе не бальный. Вы врно считаете, меня страшнымъ педантомъ, миссъ Конвей?
— Почему же?
— Потому что я некстати распространяюсь о важныхъ предметахъ и съ вами и съ матушкой вашей. Кто эта хорошенькая двушка, въ розовомъ?
— Миссъ Эйльвардъ.
— Добрая фея Сандрильйоны?
— Нтъ, Мери мой другъ, а это Эмилія.
— Какъ она хороша!
— Это вс говорятъ. Мн Мери больше нравится.
— Что вы переписываетесь съ Блексемовыми двочками?
— Нтъ. Алиса сказала что я могу писать къ ней, но чтобъ отъ нея отвта не ждала. Она терпть не можетъ писать письма.
— Это похоже на нее. Странный она человкъ.
Они продолжали болтать подобнымъ образомъ до конца кадрили, еще прежде чмъ она кончилась, веселый разговоръ Джека возвратилъ радостный свтъ лицу его дамы. Но однако свтъ этотъ былъ все не тотъ что прежде, и когда, немного погодя, онъ передалъ ее на слдующій танецъ другому, то печальная тнь снова легла на лицо ея, и стала еще печальне когда онъ удалился. Джекъ воротился къ Мери Эйльвардъ, говорилъ съ ней, танцовалъ съ ней, повелъ ее къ ужину, былъ представленъ ея отцу и ея сестр, слдилъ за разввающимися складками ея чернаго платья, когда она проходила по комнат или танцовала съ другими, и во всей этой толп гораздо боле красивыхъ лицъ, не видалъ ни одного подобнаго ея лицу. И, однако, онъ не чувствовалъ ни тни какого-либо сентиментальнаго настроенія. Имъ овладло лишь смутное сознаніе что онъ знавалъ ее уже въ теченіе всей своей жизни, что ему лишь снилось до сихъ поръ что она ему чужая, пока онъ не очнулся сегодня вечеромъ отъ этого сна. Идя домой, среди яснаго весенняго утра, ему казалось что они уже старые друзья съ ней, и что дни въ которые онъ еще не знавалъ ея лежали далеко за нимъ.
Между тмъ какъ онъ стоялъ, глядя на нее глазами, Фредъ Виллертонъ подошелъ къ нему, настаивая чтобъ онъ сошелъ внизъ къ ужину, и заманивая его туда увреніемъ что вс двицы убрались оттуда и что въ столовой остались лишь нкоторые, удивительно забавные малые. Джекъ пошелъ туда и подслушалъ тамъ любопытный разговоръ происходившій между удивительно забавными малыми.
— Да, она двочка хорошенькая, говорилъ плотный, пожилой джентльменъ,въ синемъ фрак съ золотыми пуговицами, оказавшійся въ послдствіи заслуженнымъ адмираломъ,— но ей никогда не быть такою красавицей какой была ея мать въ ея лта, это была, чортъ возьми, красавица, милостивые государи. Вышла замужъ за негодяя, чтобъ его!… Онъ билъ ее, да-съ. Билъ ея малютку въ колыбели!
— Потому что та ревла, вроятно, сказалъ одинъ изъ удивительно забавныхъ малыхъ.— Страшная тоска слышать какъ ревутъ ребятишки!
— Я бы его самого заставилъ заревть, продолжалъ адмиралъ, съ сильно побагроввшимъ лицомъ.— Чортъ его побери, будь я помоложе, я вызвалъ бы его на дуэль и сдлалъ бы ее вдовой. Ея здоровье! Здоровье прелестной Матильды Боскоденъ и горе подлецу сдлавшему ее мистрисъ Конвей!
— Отлично, ха, ха, отлично! орали удивительно забавные малые.
— Ну, какъ вамъ тамъ угодно, сказалъ одинъ изъ нихъ,— а я не врю чтобъ онъ билъ ребенка. Извините меня, адмиралъ. Я полагаю вамъ это не врно сообщили.
— Да-съ, какъ же, чортъ возьми. Когда дитя подросло, то стало разказывать о немъ такія вещи что у васъ бы волосы стали дыбомъ. Между нами говоря, жена его была порядочная втреница и на ея слова люди не очень полагались, но когда дитя заговорило,— бдняжка,— и поразказало все что видло, кто посл этого, чортъ возьми, могъ усомниться во всемъ этомъ?
— Но если малютка лежала еще въ колыбели, замтилъ забавный малый,— какъ могла знать она что говоритъ. Ребята въ колыбели только и знаютъ что ревутъ.
Старый морякъ былъ раненъ въ голову при Акр, и нсколько бокаловъ шампанскаго были въ состояніи взволновать его. Удивительно забавные малые находили удивительно забавнымъ поддразнивать его съ помощію врага помрачившаго его умъ.
— Чортъ побери, милостивый государь! кричалъ адмиралъ.— Дти ростутъ, я думаю. Разв вашъ отецъ купилъ васъ совсмъ готовымъ что ли въ лавк старьевщика? Когда малютка выросла, то разказала все что знала, и это-то и послало ея отца къ дьяволу.
Дйствительно, въ столовой не было двицъ, когда Джекъ вошелъ туда, но несмотря на это онъ невольно оглянулся вокругъ, когда былъ провозглашенъ вышеупомянутый тостъ. Одна или дв заблудившіяся парочки намревались было войти, но отшатнулись, услыхавъ громкій голосъ и сильныя выраженія стараго моряка. Между прочимъ повс нашему почудилось что въ дверяхъ мелькнуло и блое платье убранное мхомъ.
— Дай Богъ чтобъ она не слыхала этого стараго дурака, пробормоталъ онъ.
— Что съ вами? спросилъ Фредъ.— Не хотите ли еще шампанскаго?
— Я уже довольно пилъ, благодарю васъ, возразилъ Джекъ съ безпокойствомъ глядя на дверь.
— А скажите-ка, продолжалъ тотъ, наливая себ еще стаканъ,— когда зададите вы намъ еще такую же вечеринку съ игрой? Вы вдь пригласите меня тогда, что?
— Да, когда вздумаю опять задать что-либо подобное, мрачно отвчалъ Джекъ, беря кусокъ пирога съ дичью.
— Мы-таки славно позабавились на той послдней. Хотите еще шампанскаго?
— Гмъ! Вы-таки порядкомъ пошумли тогда. Жилецъ надо мной жаловался потомъ.
— Что жь вы ему за это голову не проломили?
— Онъ шести футовъ ростомъ и соотвтствующей ширины, отвчалъ Джекъ.— Когда мн вздумается проломить ему голову, то я ужь лучше васъ позову, мой милый.
— Выпейте-ка еще шампанскаго. Скажите-ка о чемъ вы это толковали съ моимъ старикомъ? Съ нимъ вдь скука смертная, со старикомъ-то моимъ, не правда ли?
— Я этого не нашелъ.
— А, да вдь вы за то удивительно умный малый. Вы знаете все насчетъ политики и насчетъ всего этого. Выпейте-ка еще шампанскаго. Я такъ вотъ никакъ не могу справиться со старикомъ своимъ.
Эти послднія слова многообщающій сынокъ произнесъ такимъ тономъ, какъ будто они длали ему величайшую честь.
Джекъ видлъ что онъ находится въ состояніи не допускающемъ никакихъ разсужденій и потому промолчалъ на этотъ разъ.
— Скажите-ка, снова началъ Фредъ,— вдь удивительно забавно было бы, еслибы здсь съ нами была маленькая Салли?
Джекъ въ негодованіи положилъ ножикъ и вилку, и всталъ.
— О, пожалуста не уходите. Выпей-ка еще шампанскаго!
— Нтъ, не хочу, и коли вы не сумашедшій, то не пейте и вы больше. Пойдемте отсюда.
— Нтъ, я-то ужь не пойду, извините. Я не намренъ идти на верхъ, говорилъ Фредъ хриплымъ голосомъ.— Мы хотимъ идти курить въ сарай вотъ съ этими господами. Тамъ мы выпьемъ еще шампанскаго. Это будетъ удивительно забавно, пойдемте и вы съ нами.
Джекъ оттолкнулъ его и пошелъ наверхъ въ бальную залу.
‘И это пьяное животное можетъ разговаривать, когда ему лишь вздумается, съ Мери Эйльвардъ и съ нашею маленькою Конъ, размышлялъ онъ самъ съ собой.— Ну, да и я самъ былъ немногимъ лучше его. Хорошъ и я, что проповдую.’
Но Джекъ не видалъ боле въ этотъ вечеръ ни Мери, ни маленькой Конъ. Мистрисъ Конвей никакъ не могла себ представить куда двалась ея милая Констанція, но не взяла на себя труда разыскивать ее. Мистеръ Эйльвардъ думалъ что старшая дочь его ушла къ себ, она была не большая охотница до баловъ. Джекъ немного обидился исчезновеніемъ своихъ обихъ любимицъ, но ушелъ изъ дома не прежде какъ общество стало расходиться. Когда у подъзда къ нему подбжали факельщики, спрашивая его, по своему обыкновенію, какую карету прикажетъ онъ позвать, ему показалось вдругъ очень страннымъ что онъ выходитъ изъ такого важнаго дома, съ такого великолпнаго бала, не имя въ карман, да правду сказать, и нигд въ своемъ распоряженіи, ни единаго шиллинга чтобы нанять извощика. ‘Какой я оселъ, подумалъ онъ, что могъ вообразить себ что он станутъ сидть тамъ чтобы поговорить еще со мной.’ Однако онъ былъ весьма доволенъ своимъ появленіемъ въ хорошемъ обществ. Черезъ день или черезъ два, уладивъ вс дла съ своими кредиторами, онъ непремнно навститъ мистрисъ Клеръ и разкажетъ ей о сдланныхъ имъ успхахъ.
Джекъ былъ не единственнымъ человкомъ замтившимъ отсутствіе маленькой Конъ. Мери Эйльвардъ, искавшая ее напрасно по всмъ заламъ, побжала наконецъ на верхъ въ ея комнату. Большая перемна произошла съ ея новою пріятельницей, съ тхъ поръ какъ она видла ее въ послдній разъ. Она нашла ее, въ ея комнат, лежащую на колняхъ у кровати, съ лицомъ спрятаннымъ въ подушкахъ, хорошенькій внокъ ея былъ до половины сдернутъ съ головы, волосы ея, вс въ безпорядк, были смочены слезами, весь ея тонкій станъ судорожно трепеталъ отъ рыданій. Напрасны были старанія Мери узнать причину ея горя. Въ отвтъ на вс ея успокоительныя слова, на вс ея нжныя ласки, слышался лишь одинъ глухой, отчаянный вопль: ‘Отецъ мой, отецъ мой! О, отецъ мой!’
— Надюсь, вы веселились сегодня на балу, миссъ Милли, говорила горничная ея, когда молодая двица эта стала наконецъ укладываться въ постель.
— Не извольте называть меня боле миссъ Милли, гордо возразила балованная красавица,— будьте такъ добры, Прейсъ, помните что отнын я называюсь леди Эмилія.
— О, Милли, воскликнула сестра ея, входившая въ эту минуту въ комнату,— неужели ты хочешь сказать….
— Да, глупый старикашка этотъ отправился наконецъ на тотъ свтъ. Я леди Эмилія, а ты — леди Мери, а папа — его сіятельство графъ Гильтонъ, вотъ что-съ! Онъ получилъ телеграмму сегодня вечеромъ и сейчасъ позвалъ меня въ свою комнату, для того чтобы сказать мн это. Я жалю что не знала этого прежде. Я бы не позволила и половин всхъ тхъ съ которыми танцовала сегодня быть мн представленными.
— Разв они танцовали хуже, считая тебя простою миссъ Милли, милая моя? спросила ее Мери, со своею тихою улыбкой.
— Надо же положить всему какія-либо границы, сказала леди Эмилія,— но ты какъ будто вовсе и не рада этому. Это похоже на тебя, Мери, обдавать всхъ холодною водой.
Мери не казалась обрадованною. Она думала о веселомъ праздник, лишь только оставленномъ ими и о томъ холодномъ и безмолвномъ существ лежавшемъ теперь въ парадной комнат замка Гильтона. Она думала также и объ отц своемъ, объ его безразсудной и неумстной расточительности, о томъ какъ трудно было ему сводить концы съ концами, будучи частнымъ человкомъ. Что же будетъ теперь когда онъ сдлался перомъ,— перомъ, представителемъ знатнаго дома, но не имющимъ въ карман, противъ прежняго, ни одного лишняго шиллинга на поддержаніе своего величія.
— Послушай-ка, Мери, сказала сестра ея, черезъ полчаса посл того какъ он улеглись.
— Что, милочка?
— Что если тамъ есть фамильные брилліанты, то они достанутся теб, какъ старшей дочери, или ихъ раздлятъ поровну между нами?
— Право не знаю, милая, но во всякомъ случа я съ радостью готова уступить теб свою долю, возразила Мери.
Успокоенная этимъ увреніемъ, хорошенькая Милли,— ахъ нтъ, прошу у нея извиненія,— прелестная леди Эмилія Эйльвардъ заснула и видла во сн нкотораго молодаго маркиза, не находившагося въ числ тхъ о которыхъ она говорила что напрасно ей представляли ихъ.

ГЛАВА XV.
Новый графъ Гильтонъ.

Уже было объяснено какимъ образомъ Гильтонскій титулъ пошелъ врозь съ имніемъ. Покойный графъ не оставилъ никакого завщанія, по той простой причин что ему нечего было завщать. Онъ доживалъ послдніе дни свои въ двухъ комнатахъ замка Гильтона, остальная часть величаваго стараго зданія была достояніемъ кошекъ и летучихъ мышей, совъ и крысъ. Оно было слишкомъ велико для того чтобъ его отдать внаймы, не то его бы отдали. За то все могущее приносить доходъ было пущено въ дло. Конюшни находились въ рукахъ трактирщика изъ сосдняго города, державшаго въ нихъ лошадей во время охотничьяго сезона. Огороды снимались оптовымъ торговцемъ овощами. Графъ могъ гулять по саду, но не смлъ сорвать въ немъ ни однаго розана, ибо цвты были заране скуплены торговцемъ изъ Ковентъ-Гардена. Съ помощію денегъ, выручаемыхъ всми этими экономическими сдлками, да еще небольшой дипломатической пенсіи, прекратившейся съ его смертью, онъ жилъ кое-какъ, а капитала находившагося у его банкира едва стало на уплату издержекъ при похоронахъ его, какъ ни мало пышности въ нихъ было.
Бертрамъ, четвертый графъ Гильтонъ, проводилъ тло своего родственника до могилы, и сердце его сжалось когда онъ проходилъ по покрытымъ пылью пустыннымъ комнатамъ своего замка, думая о таинственномъ скитальц по свту, могущемъ явиться каждую минуту и встать между имъ и богатствомъ, съ помощію котораго онъ могъ бы возвратить стнамъ этимъ ихъ прежнее величіе. Бобъ Берриджеръ, слдуя вполн совту друга своего мистера Блиссета, дйствительно не отправился прямо къ цли. Корреспонденція достойнаго лица сего съ его доврителемъ могла бы доставить цлую коллекцію различныхъ почтовыхъ марокъ. Изъ Корнуэля, изъ Кента, изъ Йорка, изъ Дублина, изъ Шотландіи, съ острововъ Канала, изъ Брюсселя, изъ Спа и Амстердама, изъ промышленныхъ селеній на юг Англіи, изъ мануфактурныхъ городовъ на свер ея, отовсюду являлись врные отчеты Боба, принося различныя всти, но всегда подавая надежду на успхъ. Лукавый Бобъ старался внушить Эйльварду убжденіе что онъ, Бобъ, полагалъ главною цлью своего патрона найти пропавшаго Плесмора и возвратить его огорченнымъ друзьямъ его, и онъ сильно напиралъ на опасенія что пожалуй пропавшаго нтъ боле на свт, стараясь, впрочемъ, опровергать отъ времени до времени эти опасенія, торжествующею телеграммой, гласившею что наконецъ ему удалось напасть на слдъ, и что онъ надется найти искомаго черезъ день или черезъ два. Эти извщенія неизбжно сопровождались полнымъ извиненій посланіемъ, выражавшимъ глубокое сожалніе о причиняемомъ имъ разочарованіи и просившемъ небольшаго вознагражденія за понесенныя при этомъ издержки. Бдный, безразсудный Эйльвардъ или, какъ теперь слдуетъ называть его, лордъ Гильтонъ, съ радостью посылалъ ему векселя, будучи слишкомъ безпеченъ для того чтобы замтить до какой суммы они наконецъ дошли.
Это вчное колебаніе между страхомъ и надеждой не могло быть пріятно человку его характера, а къ тому же еще до похоронъ случилось нчто раздосадовавшее его. Въ самый день бала у мистрисъ Виллертонъ, онъ сопровождалъ дочерей своихъ на публичное чтеніе одного извстнаго литератора, и стулъ его очутился рядомъ со стуломъ какого-то господина лицо котораго ему было знакомо, но имени котораго онъ никакъ не могъ припомнить. Это волновало безпокойный духъ его, и въ промежутк между чтеніемъ, онъ спросилъ своего сосда не имлъ ли онъ гд-либо удовольствія видть его?
— Я видлъ васъ нсколько дней тому назадъ въ контор мистера Чемпіона, возразилъ сосдъ его.— Имя мое Блиссетъ.
— Теперь я помню васъ, сказалъ нсколько раздосадованный Эйльвардъ,— вы были тамъ вмст съ одною личностью, которая…. которая….
— Которая занята теперь, по порученію мистера Эйльварда, разыскиваніемъ нкотораго Аугустуса де-Беркгемъ Плесмора, со значительнымъ взглядомъ сказалъ Блиссетъ.
— Кто вамъ сказалъ это?
— Онъ самъ.
— Ему вовсе не слдовало говорить вамъ о моихъ длахъ.
— Ваши дла не много бы подвинулись впередъ, еслибъ онъ не говорилъ мн о нихъ, спокойно возразилъ Блиссетъ.
— Что вы хотите сказать этимъ?
— Лишь то что я имлъ возможность указать мистеру Берриджеру на слдъ или лучше сказать на слды по которымъ онъ ищетъ его теперь.
— Такъ почему же, скажите пожалуста, вы сами не воспользовались этими данными?
— Я не сыщикъ, мистеръ Эйльвардъ, гордо произнесъ Блиссетъ,— и не имю желанія сдлаться любителемъ этого искусства.
— Если такъ, то позвольте спросить съ какою цлью вы отозвались на мое объявленіе?
— Главною цлью моею было любопытство узнать для чего спрашивается Плесморъ. Если изъ памяти вашей не изгладилось все происшедшее въ контор мистера Чемпіона, то вы можетъ-быть помните что я не разспрашивалъ о вознагражденіи.
Обращеніе говорившаго съ нимъ было настолько порядочно, тонъ его такъ сдержанъ, что Эйльвардъ, начинавшій было обращаться съ нимъ свысока, созналъ неловкость своего положенія.
— Извините меня, сказалъ онъ.— И вы дйствительно сообщили мистеру Берриджеру все что вамъ извстно о Плесмор?
— Нтъ не все.
— Тутъ не время и не мсто говорить объ этомъ, возразилъ Эйльвардъ, тревожно озираясь вокругъ.— Не постите ли вы меня въ моемъ клуб, въ Junior, знаете въ Чарльсъ-Стрит, часовъ около четырехъ. Я былъ бы чрезвычайно обязанъ вамъ, я…. я…. принимаю большое участіе въ Плесмор, но я гощу у моихъ родныхъ, не то я былъ бы очень радъ попросить васъ къ…. къ….
— Я вполн понимаю васъ. Я увижусь съ вами въ вашемъ клуб, отвчалъ Блиссетъ.
Но, какъ намъ извстно, въ этотъ же вечеръ пришла всть о кончин графа Гильтона, и новому лорду невозможно было появиться въ общественномъ мст такъ скоро посл омерти своего родственника, и потому онъ не могъ быть на условленномъ свиданіи.
‘Бда не велика’, думалъ онъ, ‘Чемпіонъ врно знаетъ гд можно отыскать этого человка. Берриджеръ малый ловкій, но не мшаетъ имть двухъ гончихъ по одному слду.’
Какъ скоро возвышеніе его стало извстнымъ, цлая толпа кредиторовъ, слдуемые которымъ платежи были раздлены на сроки стараніями Чемпіона, накинулись на него посредствомъ почты, требуя отъ него полнаго удовлетворенія ихъ требованій. Какъ могъ весь свтъ знать что титулъ не принесъ ему даже чмъ заплатить за графскую корону въ герб.
Въ своемъ стснительномъ положеніи онъ вспомнилъ о своей богатой тетк мистрисъ Игльтонъ, пожизненной владтельниц Чепель-Гильтонскаго имнія. Безъ сомннія, она сдлаетъ для него что-нибудь хоть ради фамильной чести? Онъ написалъ старушк чрезвычайно дипломатическое, по его мннію, письмо и въ свою очередь получилъ отъ нея слдующій отвтъ:

Бекстонъ, пятница.

Дорогой племянникъ Бертрамъ!

‘Съ сожалніемъ услыхала я что Ричардъ умеръ и что вы стали теперь графомъ Гильтономъ. Ричардъ старался всми силами лишить меня законныхъ правъ моихъ, и я переплатила изъ-за него пропасть денегъ судамъ и адвокатамъ, но я не злопамятна.
‘Теперь обратимся къ длу. Я намрена объясниться съ вами гораздо чистосердечне, нежели вы объяснились со мной. Для чего настрочили вы мн цлую кучу вздора насчетъ обязанностей и отвтственности возлагаемыхъ на васъ вашимъ новымъ положеніемъ? Зачмъ вы просто не сказали: ‘Ты, скучная старуха, сколько времени я жду и не дождусь чтобы ты да Ричардъ отправились на тотъ свтъ, только мн все хотлось чтобы ты отправилась первая, для того чтобы мн было на что поддержать мой титулъ. Теперь онъ умеръ, а ты все живешь и выкажешь себя безсовстною скрягой если не назначишь мн пяти тысячъ въ годъ, недолго придется теб выплачивать ихъ’. Еслибы вы прямо, безъ обиняковъ, попросили у меня денегъ, то я бы все-таки отвтила вамъ то же самое что отвчу и теперь, но я имла бы объ васъ лучшее мнніе. Когда я заплатила долги ваши, я и вспомнить не могу какъ давно это было, я сказала вамъ что больше никогда не дамъ вамъ ничего, и намрена сдержать свое слово. Когда я умру, имніе будетъ ваше. Ступайте жить за границу. Въ Германіи есть, говорятъ, дешевыя мста въ которыхъ графъ Гильтонъ можетъ жить на большую ногу, на доходы мистера Эйльварда.
‘Здшнія воды принесли мн огромную пользу. Д-ръ Шлошеръ говоритъ что они прибавили мн цлый десятокъ годовъ жизни. Вроятно вы подете на похороны. Очень жалю что домъ мой запертъ, не то я предложила бы вамъ остановиться въ немъ, но въ Чепель-Гильтон есть отличный постоялый дворъ.

‘Ваша любящая тетка
‘Софія Игльтонъ.’

‘Противная старая скряга!’ воскликнулъ новый перъ, комкая это оригинальное посланіе. ‘О, Господи! Е.слибъ я только могъ доказать смерть Плесмора, я бы могъ добыть пятьдесятъ тысячъ подъ залогъ будущаго наслдства и насмялся бы въ лицо старой кошк.’
Съ той же почтой пришло письмо отъ Боба Берриджера, которое мы приведемъ здсь вполн.

Соутгамптонъ, іюля 29го.

Милордъ графъ Гильтонъ!

‘Покорнйше прошу извинить смлость съ которою я позволяю себ пожелагь вамъ здоровья и всякаго благополучія въ высокопочетномъ и вполн заслуженномъ званіи выпавшемъ вамъ на долю. Надюсь вы не отвергнете пожеланій сихъ.
‘Я лишь только воротился съ Джерсея, и убдился что былъ жертвой обмана. Человка завдывающаго маякомъ зовутъ Чесморомъ, а не Плесморомъ, какъ мн говорили, и онъ ходитъ съ деревяшкой вмсто одной ноги, чего нельзя сказать о вашемъ друг. Я возвратился сюда, ваше сіятельство, въ полномъ разочарованіи, и совершенно случайнымъ образомъ услыхалъ чрезвычайно важную новость, которая впрочемъ, какъ я опасаюсь, глубоко огорчитъ васъ.
‘Ваше сіятельство, мн сказали что мистеръ Плесморъ отправился нсколько лтъ тому назадъ изъ Соутгамптона въ Антверпенъ, на небольшомъ бриг, вмст съ особой выдаваемой имъ за свою супругу. Буйная стихія не благопріятствовала имъ, и пятеро изъ шести пассажировъ, также какъ и часть экипажа, были выброшены за бортъ, и ужасно сказать — потонули. Личность сообщавшая мн это не могла сказать мн наврное нашелъ ли бдный джентльменъ влажную могилу въ волнахъ, но будучи самъ морякомъ и принимая глубокое участіе въ друг вашего сіятельства,— и кто могъ-бы не принять?— онъ сказалъ мн что консулъ въ Антверпен долженъ вносить всхъ умершихъ въ списокъ, и что, вроятно, имя покойнаго находится въ книг этого джентльмена. Милордъ графъ Гильтонъ, я немедленно написалъ ему, но вотъ уже прошло четыре дня, а отвта все нтъ. Если вашему сіятельству угодно чтобъ я самъ похалъ и потребовалъ отвта именемъ вашего сіятельства и если вамъ угодно будетъ прислать мн одиннадцать фунтовъ, ибо мои скромныя средства совершенно истощились, то я сейчасъ же пущусь въ мореплаваніе и привезу съ собою смертную всть! Въ ожиданіи вашего милостиваго отвта, остаюсь

‘врнымъ слугой вашимъ
‘Робертомъ Берриджеромъ.’

Я боюсь что лордъ Гильтонъ пожелалъ въ душ чтобы вс пассажиры злополучнаго брига свалились черезъ бортъ, но во всякомъ случа было весьма вроятно что Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ попался таки наконецъ въ когти нечистому, и одиннадцать фунтовъ были отосланы кому слдуетъ.
Благородный перъ собрался на похороны своего родственника, съ сердцемъ переполненнымъ надеждъ, и только-что хотлъ ссть въ вагонъ позда долженствовавшаго доставить его въ Чепель-Гильтонъ, какъ къ нему подбжалъ запыхавшійся слуга въ виллертонской ливре, съ телеграммой въ рук:
‘Берриджеръ графу Гильтону и проч. и проч. Добрыя всти! Плесморъ спасся, но потерялъ вс свои вещи! Воротился въ Бристоль и сдлался тамъ маркеромъ при билліард. ду туда. Пожалуйста пришлите денегъ въ почтовую контору.’
Еслибы покровитель ловкаго Боба взялъ на себя трудъ взглянуть на число помченное на этомъ посланіи и спросить себя притомъ какимъ образомъ могъ авторъ его създить въ Антверпенъ, воротиться въ Соутгамптонъ и получить извстіе изъ Бристоля, въ продолженіе такого короткаго времени, то ‘дльце’ Боба потерпло бы окончательное пораженіе. Не воображаете ли вы что онъ дйствительно перебывалъ самъ хоть въ половин всхъ тхъ мстъ откуда приходили его письма? Онъ не такъ былъ глупъ. Посредствомъ должнаго помщенія нсколькихъ полу-кронъ между кондукторами при желзныхъ дорогахъ и пароходахъ, онъ достигалъ того что письма его сдавались на почту въ различныхъ мстахъ, между тмъ какъ онъ самъ спокойно оставался въ какой-нибудь гавани или на станціи желзной дороги, ставя путевыя издержки на счетъ жертвы своего обмана. Такимъ же способомъ получалъ онъ и отвты графа и векселя изъ различныхъ почтовыхъ конторъ. Въ исторіи антверпенской поздки онъ чуть было не перехитрилъ самого себя. Его понятія о географіи были довольно смутны, но доврчивость его покровителя была безгранична, и все обошлось благополучно. Счастіемъ было для Боба что посланія его держались въ тайн отъ другихъ.
Лордъ Гильтонъ возвратился въ городъ, видлся по различнымъ дламъ со своимъ повреннымъ, и когда свиданіе ихъ пришло почти къ концу, спросилъ его самымъ безпечнымъ тономъ:
— Кстати, Чемпіонъ, помните вы тхъ двухъ личностей что явились тогда въ отвтъ на мое объявленіе о Плесмор?
— Помню, милордъ.
— Одинъ изъ нихъ былъ еще такой ловкій маленькій человкъ.
— Клеркъ одного нотаріуса. Я его знаю.
— А другой — тотъ что былъ повыше и постарше?
— Имя его Блиссетъ. Онъ иностранный корреспондентъ одной фирмы въ Сити — Гедда, Стендринга и Мастерса.
— Милосердый Боже! воскликнулъ лордъ Гильтонъ, поблднвъ какъ смерть и падая въ кресло.
— Дорогой мой лордъ, вы больны, позвольте мн….
— Нтъ, нтъ, нтъ, не зовите никого, оставьте меня. Я не боленъ, но…. но…. Чемпіонъ, мой злйшій врагъ въ мір, Джебезъ Стендрингъ, хозяинъ этого человка, продолжалъ кліентъ его, отирая себ потъ со лба.
— О, почему вы такъ думаете?
— Да, въ этомъ нгъ сомннія. Сынъ его погубилъ мою несчастную жену, я говорю о моей первой жен. Они были помолвлены прежде нежели я посватался за нее. Когда я возвратился изъ этого проклятаго плна въ Аденъ, и сталъ искать мою жену, то…. но вы знаете эту исторію. Я пошелъ къ Джебезу Стендрингу, а онъ, онъ сталъ говорить мн дерзости и оскорбилъ бдную женщину, а я…. я ударилъ его. Чемпіонъ…. я нанесъ ему ударъ, какъ я слышу, обезобразившій его, и когда онъ стоялъ предо мной, дрожа отъ бшенства и весь въ крови, то сказалъ мн что въ его власти заставить меня до конца моей жизни каяться въ моемъ поступк и, вотъ оно что, Чемпіонъ, вотъ оно что — онъ знаетъ гд найти Плесмора и погубитъ меня!
— Прошу васъ, успокойтесь, подобное волненіе право…. подумайте лишь хладнокровно обо всемъ этомъ, уговаривалъ его адвокатъ.— Если даже Стендрингъ и замышляетъ что-нибудь противъ васъ, хотя по всмъ даннымъ, этотъ человкъ не изъ такахъ что способны мстить, то неужели вы думаете что онъ нанесетъ вамъ ударъ чрезъ своего клерка. Мщеніе — наслажденіе, которое люди способные къ нему любятъ вполн вкусить сами.
— Вы говорили объ этомъ Блиссет, что, какъ вамъ кажется, онъ знаетъ кое-что, сказалъ лордъ Гильтонъ, опираясь головой на руку и представляя собою полное олицетвореніе безсилія и отчаянія.
— Извините милордъ, сколько мн помнится, я сказалъ лишь, въ отвтъ на вашу похвалу уму. другой личности, что мн кажется что изъ нихъ двухъ, мистеръ Блиссетъ пожалуй что больше знаетъ. Въ настоящее время я вообще сомнваюсь знаетъ ли кто-нибудь изъ нихъ что-либо.
— А я, напротивъ, увренъ что они знаютъ.
— Ужь не видлись ли вы съ ними еще посл этого? спросилъ Чемпіонъ.
— Я случайно встртился на дняхъ съ мистеромъ Блиссетомъ, возразилъ лордъ Гильтонъ, немного стыдясь своего уклончиваго отвта.
— Послушайтесь моего совта, милордъ и не говорите боле ничего ни тому, ни другому. Постарайтесь забыть все касающееся до того несчастнаго объявленія и предоставьте все будущему, не то намъ непремнно навяжутъ мнимаго Плесмора, нарочно изобртеннаго про этотъ случай.
Лордъ Гильтонъ общался слушаться этого совта, и придя домой, сейчасъ же написалъ письмо Блиссету, адресованное въ фирму Гедда, Стендринга и Мастерса, извиняясь въ томъ что не могъ явиться на назначенное имъ свиданіе и назначая ему новое.
— Хорошо Чемпіону говорить такъ хладнокровно, разсуждалъ онъ самъ съ собой.— У него нтъ ни знатнаго имени, которое нужно поддержать, ни двухъ двочекъ, которыхъ надо пристроить. Имъ овладло сомнніе касательно того что онъ пожалуй выбралъ себ въ агенты не того кого слдовало. Онъ сопоставлялъ вкрадчивое, униженное обращеніе Боба, съ вполн порядочнымъ, свтскимъ обращеніемъ Блиссета, и страшась что послдній дйствуетъ за Джебеза Стендринга, чувствовалъ въ то же время что довріе его къ первому поколебалось.
Сдержанность Блиссета только подтвердила предположенія пера и увеличила его опасенія.
— Вы право должны извинить меня, если я избгаю касаться этого предмета, говорилъ онъ, — я въ нкоторомъ род обязался мистеру Берриджеру не ускорять исхода его настоящихъ разъясненій. Еслибы вашему сіятельству угодно было обратиться съ самаго начала ко мн, то дло могло бы пойти иначе, но теперь, вы не можете имть лучшаго агента нежели этотъ молодой человкъ. Онъ ловокъ, дятеленъ и, говоря между нами, не слишкомъ разборчивъ. Онъ привыкъ къ розыскамъ подобнаго рода. Вы не могли довриться, лучшимъ рукамъ.
— Но вдь вы не сказали ему всего что знаете объ этомъ, вы говорили мн когда мы встртились съ вами въ Египетской зал, что не все сообщили ему, умолялъ его лордъ Гильтонъ.
Блиссетъ улыбнулся.
— Охотникъ разв говоритъ своимъ гончимъ съ начала тревоги что имъ слдуетъ длать, въ случа если он упустятъ лисицу изъ виду, сказалъ онъ.— Онъ ждетъ пока он упустятъ ее и тогда лишь принимаетъ свои мры. Можетъ-быть гончая, которую мы назовемъ Берриджеромъ, и потерпитъ неудачу, а можетъ-быть и нтъ. Въ первомъ случа….
— Охотникъ, котораго мы назовемъ Блиссетомъ, самъ возьмется за дло и отыщетъ настоящій слдъ? прервалъ его перъ, которому понравилась эта метафора.
— Можетъ-быть.
— Слдовательно, вы полагаете что онъ потерпитъ неудачу?
— Нтъ, милордъ. Охотникъ и гончія, оба охотятся съ помощью средствъ дарованныхъ имъ природой. Охотникъ не можетъ напасть посредствомъ чутья на слдъ лисицы, гончая не можетъ путемъ разума добиться того какъ снова отыскать разъ потерянный слдъ. Первый берется за дло тогда лишь когда послднія бросаютъ его. Берриджеръ хорошая собака, но все-таки не боле какъ собака.
— Но, почему не хотите вы довриться мн, я бы готовъ былъ….
— Извините меня, ваше сіятельство, прервалъ Блиссетъ съ отрицательнымъ движеніемъ руки,— еслибъ я былъ настолько счастливъ, оказать услугу вашему сіятельству въ этомъ дл, то ваше доброе мнніе обо мн было бы лучшей и единственной наградой, ожидаемой мною, и поврьте мн, лишь въ вашемъ интерес храню я пока въ тайн предположенія,— замтьте, я имю лишь предположенія на этотъ счетъ,— составленныя мною. Теперь еще не время заняться ими. Исходъ Берриджеровыхъ розысковъ докажетъ намъ имли ли они какое-либо основаніе. Надо подождать, милордъ, надо подождать. Что бы вы сказали объ охотник который отогналъ бы гончихъ отъ погони за лисицей, находящейся уже близко, и погналъ бы ихъ въ другую сторону за какимъ-нибудь жалкимъ зайцемъ.
Лордъ Гильтонъ видлъ что продолжать разговоръ этотъ было бы безполезно и вслдствіе этого прекратилъ его.
— Вы имете занятіе въ дл мистера Джебеза Стендринга, если не ошибаюсь? спросилъ онъ, посл продолжительнаго молчанія.
— Въ настоящее время, да.
— Онъ никогда не упоминалъ при васъ обо мн?
— Никогда.
— Вы уврены въ этомъ, мистеръ Блиссетъ?
— Вполн. Мои отношенія къ мистеру Стендрингу далеко не соотвтствуютъ моимъ вкусамъ, и наши разговоры съ нимъ ограничиваются лишь толками о длахъ. Вы знакомы съ нимъ, милордъ?
— Нтъ, то-есть собственно говоря не знакомъ, мы лишь встртились съ нимъ разъ, много лтъ тому назадъ при…. ro не въ томъ дло. Знаетъ ли онъ что-нибудь о Плесмор, мистеръ Блиссетъ?
— Сколько мн извстно, нтъ, беззаботно отвчалъ тотъ.— По всему что я знаю о Плесмор, невроятно чтобъ они имли какія либо сношенія другъ съ другомъ.
— Стендрингъ человкъ строгій.
— Онъ холоденъ какъ камень и настолько же жестокъ.
— Не очень пріятный хозяинъ, какъ вы полагаете?
— Онъ мн платитъ, а я оказываюсь ему пригоднымъ, возразилъ Блиссетъ, пожимая плечами.
— Итакъ, мистеръ Блиссетъ, сказалъ графъ, чрезвычайно успокоенный всмъ слышаннымъ, если въ моей власти быть вамъ въ чемъ-либо полезнымъ, то я…. Ему хотлось разыграть grand seigneur’а, и онъ пытался сдлать это очень неопредленнымъ образомъ, лишь намекая на то что покровительству его не будетъ конца, но въ то же время не общая ничего положительнаго.
— Есть одно одолженіе, о которомъ я намревался просить ваше сіятельство, началъ Блиссетъ задумчивымъ и неспшнымъ голосомъ,— если вы дозволите мн познакомиться поближе съ вами, но право….
Перу стало неловко. У него дйствительно собирались просить чего-то. Ну что жь, Блиссетъ могъ попросить, въ этомъ еще не было бды.
— Пожалуста, продолжайте, важно проговорилъ онъ, — все что въ моей власти….
— О, это находится вполн въ вашей власти, возразилъ съ улыбкой Блиссетъ.— Что меня нсколько смущаетъ въ эту минуту, такъ это то что я пожалуй предложу вамъ нчто чего не могу еще доставить вамъ сейчасъ же.
— Предложите мн доставить! Я не понимаю васъ, мистеръ Блиссетъ.
— Дло это очень просто, возразилъ Блиссетъ самымъ безпечнымъ образомъ.— Я имю порученіе изъ Экуадора, касательно снабженія страны водой, и я уже имю, или почти имю въ виду одну компанію въ Сити, готовую взять это дло на себя. Но надо вамъ сказать, милордъ, что я не охотникъ ни до Сити, ни до людей оттуда, ни до ихъ образа дйствія. Будучи лнивъ отъ природы и желая занять мсто въ томъ общественномъ класс къ которому я принадлежу по рожденію, я ршилъ что это предпріятіе не будетъ лишь чисто денежной сдлкой. Поэтому я заключилъ условіе съ людьми дйствующими вмст со мной, состоящее въ томъ что по крайней мр половина директоровъ этого дла должны быть джентльменами, въ моемъ смысл этого слова, и что предсдателемъ нашего общества долженъ быть человкъ званіе и репутація котораго должны придать нашему длу значеніе, котораго не могутъ придать ему простые денежные мшки, къ сожалнію, въ свою очередь, необходимые намъ. Все это уже устроено теперь, и если не ошибаюсь, многія знатныя особы, желающія быть нашими акціонерами, изъявили согласіе занять это мсто.
— Въ самомъ дл! замтилъ графъ Гильтонъ, начинавшій интересоваться этимъ дломъ.
— Я настолько мало вмшиваюсь въ предварительныя распоряженія, продолжалъ Блиссетъ,— что и не знаю что до сихъ поръ тамъ сдлано. Находись все въ моихъ рукахъ, я бы, конечно, зналъ къ кому обратиться, заключилъ онъ, значительно взглянувъ на своего собесдника.
— Я не могу притворяться что не понимаю что происходитъ въ ум вашемъ, мистеръ Блиссетъ, сказалъ графъ,— но я давно отказался отъ всякаго рода предпріятій. Я пострадалъ уже отъ нкоторыхъ предпріятій въ Сити. Въ качеств предсдателя я долженъ буду обязаться, взявъ акціи, а….
— Все это будетъ устроено, прервалъ его Блиссетъ, — мы не можемъ требовать драгоцнныхъ услугъ такого предсдателя какого я желаю имть, безъ вознагражденія. И дйствительно: жалованье предлагаемое ему….
— Значитъ, ему назначается жалованье?
— Да, бездлица, какихъ-нибудь шесть или восемь сотенъ въ годъ. Это не можетъ служить приманкой. Нтъ, предсдателю предложится столько уже оплаченныхъ акцій сколько нужно для того чтобъ онъ ничмъ не рискуя могъ быть дйствительно заинтересованъ въ дл.
— А вы…. а они еще не ршили кого избрать?
— Я еще пока не принялъ никого изъ предложенныхъ кандидатовъ, милордъ, отвчалъ Блиссетъ.— Завтра у насъ будетъ общее собраніе, и еслибъ я могъ разчитывать на то что ваше сіятельство не отвергнетъ подобнаго предложенія, то что касается до меня, дло это можно считать ршеннымъ.
— Я долженъ подумать, я долженъ подумать объ этомъ, сказалъ перъ.
Онъ чуть не привскочилъ отъ восторга, при упоминаніи шести или восьми сотенъ въ годъ, но счелъ нужнымъ выказать хладнокровіе. Блиссетъ сейчасъ же увидалъ что рыба клюнула и зналъ что они поймаютъ ее на эту удочку. Ему предлагали въ то же утро въ Сити двсти фунтовъ чистыми деньгами, если онъ добудетъ на мсто предсдателя какого-нибудь лорда, какого бы то ни было, только лорда.
Какъ ни страннымъ можетъ это показаться въ наши дни, но спекуляція эта принадлежала къ числу предпріятій bona fide. Водопроводная и Сельско-хозяйственная Экуадорская компанія не надувала общества. Правда что концессія, на которой было основано это предпріятіе, долго находилась въ плачевномъ состояніи, пока нуждающіеся учредители не заключили условій съ мистеромъ Блиссетомъ, условій, весьма выгодныхъ для него. Въ Сити не было тайной что многими изъ своихъ ‘удачныхъ сдлокъ’ съ далекимъ Западомъ Джебезъ Стендрингъ былъ обязанъ клерку завдующему его иностранной корреспонденціей, хорошо знавшему, какъ намъ извстно, страны эти, по личному опыту. Было также извстно что совты этого лниваго, но дльнаго джентльмена удержали Стендринга отъ многихъ, повидимому, ‘удачныхъ сдлокъ’, при которыхъ многіе другіе порядкомъ-таки обожгли себ пальцы. Блиссетъ былъ извстенъ за человка ненавидящаго трудъ, не любившаго тревожиться изъ-за бездлицы и, однако, онъ работалъ какъ лошадь, въ пользу Водопроводнаго и Агрикультурнаго Экуадорскаго Общества. Такъ много, какъ видите, зависитъ отъ того при какихъ обстоятельствахъ представляются глазамъ нашимъ извстныя вещи. Дайте тотъ же самый билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ въ руки бдной швеи и затмъ въ руки милорда епископа, кто ршится размнять его для первой и кто откажется сдлать это для послдняго?
Въ то же время Блиссетъ умлъ такъ славно устроить это дло. Немногіе могли настолько удовлетворять требованіямъ всхъ, какъ онъ. Въ Сити онъ былъ всей душой за Сити, несмотря на свои презрительные отзывы въ присутствіи графа Гильтона, тамъ онъ былъ практичнымъ, точнымъ, вполн дловымъ человкомъ.— Мы должны имть и частицу вестъ-эндскаго элемента, говорилъ онъ. Это съ нашей стороны уступка отсталымъ понятіямъ, но для публики это необходимо. Еслибы мы только могли обдлать все это въ избранномъ кружк джентльменовъ, говорилъ онъ другимъ, то изъ этого вышло бы самое пріятное дло, но что будешь длать съ этимъ народомъ изъ Сити, безъ него мы не можемъ обойтись, но мы можемъ знаться съ ними лишь въ контор.
Такимъ способомъ онъ пріобрлъ довріе всхъ сторонъ. Никогда еще не было удачне составленнаго бюро, въ составъ его входили: одинъ адмиралъ, одинъ генералъ, деканъ, имя котораго притянуло за собой весь Клафемъ, удалившійся отъ длъ банкиръ, долженствовавшій сдлаться скоро перомъ, дв извстныя въ модномъ свт личности, одинъ изъ нихъ баронетъ, къ тому же Джебезъ Стендрингъ, могучая крпость въ кругу солидныхъ купцовъ, и пятеро купцовъ изъ Сити, изъ которыхъ каждый могъ написать вамъ вексель въ пять цифръ, когда ему лишь вздумается и не заглядывая даже въ книгу своего банкира. Не прошло и недли съ открытія Экуадорской компаніи, какъ уже акціи ея давали премію. Повторяю еще разъ, это было предпріятіе bona fide. Сама природа благопріятствовала ему. Тамъ нкогда была плодородная равнина, превращенная въ пустыню палящимъ зноемъ и недостаткомъ воды. Была тамъ также цпь горъ, съ которой, въ продолженіи двухъ мсяцевъ въ году, стремились разрушительные потоки водъ. Было тамъ также и ущелье, по которому струились эти потоки, и которое стоило лишь запереть его же собственными камнями, для того чтобы превратить его въ резервуаръ. Инженерамъ не представлялось тамъ никакихъ затрудненій. Съ помощью какихъ-нибудь восьмидесяти тысячъ фунтовъ, легко можно было совершить вс работы, провести каналы, проложить трубы, устроитъ дороги, сдлать, однимъ словомъ, все. Правительство гарантировало семь процентовъ на выданный капиталъ и предлагало компаніи назначитъ своихъ агентовъ во всхъ таможняхъ, для полученія каждый мсяцъ слдуемыхъ ей денегъ. Если каждый членъ, томимаго жаждой, измученнаго, умирающаго съ голода (вслдствіе засухи) населенія, давалъ бы въ годъ лишь по пяти шиллинговъ за воду, то это составило бы еще семь процентовъ, за уплатой всхъ издержекъ при работахъ. Еслибы двадцать первая часть необработанной земли, полученной по соглашенію, дала бы, по воздлываніи ея, по два шиллинга съ десятины, то это составило бы еще пять процентовъ, всего девятнадцать процентовъ, считая по меньшей мр. Что вы думаете объ этомъ, леди и джентльмены, счастливые обладатели акцій желзныхъ дорогъ, не получающіе въ годъ ни копйки за свои деньги? Я долженъ повторить это еще разъ, не то вы пожалуй не поврите мн. Это было предпріятіе bona fide.
Было время когда концессію его можно было купить за сто фунтовъ. Когда-то мистеръ Берриджеръ сказалъ что не дастъ подъ залогъ ея и пяти фунтовъ. Настало время, когда въ рукахъ Блиссета она стоила двадцать четыре тысячи фунтовъ, изъ которыхъ половина должна была быть выплачена чистыми деньгами, шесть мсяцевъ спустя посл учрежденія компаніи, а другая половина акціями въ продолженіи перваго года. Доля Блиссета составляла дв трети всего этого. Ему было выплачено сто пятьдесятъ фунтовъ изъ фонда при учрежденіи, двсти фунтовъ за доставку на мсто предсдателя лорда, какого лорда, считаю лишнимъ пояснять, и затмъ онъ былъ назначенъ секретаремъ, съ пятью стами фунтами годоваго жалованья и съ опредленіемъ къ нему помощника. Для Абеля Блиссета было очень важно имть помощника. Между тмъ какъ Бобъ Берриджеръ скрывался тамъ-и-сямъ, ломая себ голову надъ тмъ какую бы новую ложь придумать еще для того чтобы выпытать у своего покровителя какой-нибудь жалкій вексель въ пять фунтовъ, его боле ловкій другъ обдлалъ дло доставившее ему, черезъ нсколько недль, квартиру въ Ст. Джемсъ-Стрит, экипажъ и верховую лошадь, доставившее ему возможность избавиться отъ ненавистныхъ ему занятій и открывшее ему доступъ въ свтъ, котораго онъ добивался съ такимъ тоскливымъ желаніемъ и съ такимъ бшенствомъ добивался всякими уловками и путями, избгая лишь одного пути честнаго труда.
И большой свтъ такъ и принялъ его съ радостной готовностью? Молодое населеніе Пелль-Мелля Ст. Джемсъ-Стрита забыло обязательства подъ которыми оно находилось у него въ былые дни? Большой свтъ ничего не зналъ о прошломъ мистер Блиссета, а съ полусвтомъ онъ боле не знался. Общество его составляли милліонеры, вс видли какъ онъ подвозилъ домой судью, возвращавшагося изъ Гильдгалля, въ своемъ покойномъ, прекрасно устроенномъ экипаж. Молодое населеніе Пелль-Мелля могло правда поразказать объ немъ странныя вещи молодежи изъ Сентъ-Джемса. Но ни молодежь Пелль-Мелля, ни молодежь Сентъ-Джемсъ-Стрита, не сталкивались съ нимъ въ обществ въ которое ему открылъ доступъ успхъ Водопроводной и Агрикультурной Экуадорской компаніи. Онъ былъ нчто поболе обыкновеннаго секретаря акціонернаго общества, въ эти позднйшіе дни. Онъ сдлался въ Сити авторитетомъ касательно испанско-американскихъ длъ, его совта насчетъ длъ этихъ спрашивали въ иностранномъ министерств, мнній его добивались въ парламент. Къ его шестнадцати тысячамъ присоединились еще десять тысячъ, происшедшія отъ первыхъ, какъ Ева отъ Адама, и прісоединившись къ нимъ стали родоначальниками многочисленной семьи.
Итакъ, человкъ этотъ, скажете вы, превратился почти изъ нищаго безъ всякихъ правилъ, въ богатаго и почтеннаго члена общества, чуть ли не въ теченіи однаго дня. О! дайте мн придумать какое-либо новое названіе, придирчивый читатель! Дло было не такъ. Въ теченіи долгаго времени онъ тихонько работалъ надъ основой всего этого. Онъ употребилъ цлые мсяцы на совершеніе грубой работы, вспомните пожалуста что въ наше время подобныя вещи устраиваются очень быстро. Когда лордъ Гильтонъ оставилъ его въ смертельномъ страх что пожалуй не попадетъ въ предсдатели новой компаніи (для человка съ трудомъ поддерживавшаго обстановку подобающую джентльмену лишнія шесть или восемь сотъ фунтовъ въ годъ были не бездлицей), Блиссетъ былъ еще не что иное какъ бдный клеркъ. Недлю спустя, когда компанія вполн образовалась ‘была пущена въ ходъ’, какъ говорятъ, онъ имлъ уже въ карман триста пятьдесятъ фунтовъ и жалованье уплаченное ему за четверть года впередъ, какъ секретарю, а въ душ надежду получить черезъ полгода восемь тысячъ фунтовъ наличными деньгами. Это не оправдывало его въ томъ что онъ истратилъ триста фунтовъ на убранство трехъ комнатъ въ Ст. Джемсъ-Стрит и на заведеніе себ экипажа. Потерпи онъ неудачу въ своемъ предпріятіи, стали бы смотрть на это какъ на безразсудный примръ расточительности. Но онъ не потерплъ неудачи. Оставайся онъ на своемъ чердак въ Адельфи и прізжай онъ въ Сити въ омнибус, онъ вроятно испыталъ бы пораженіе. Человкъ подобный Абелю Блиссету не можетъ рисковать подобными вещами, если не знаетъ достоврно что у банкира его лежатъ нсколько десятковъ тысячъ на его имя. Чмъ боле онъ тратилъ денегъ, тмъ боле уврялъ этимъ всхъ что у него есть изъ чего тратить, и такимъ образомъ онъ и возвысился.
Свидвшись съ лордомъ Гильтономь на другой день посл вышеприведеннаго разговора, онъ порадовалъ сердце этого вельможи сообщенными имъ новостями. Мы оставили еще другую личность въ которой читатель принимаетъ, надюсь, нкоторое участіе, повсу нашего Джека Билля, тревожно ожидающаго его посщенія, съ слдуемыми ему за четверть года деньгами, на другой день посл бала у мистрисъ Виллертонъ. Посмотримъ такъ же ли удовлетворительно было это свиданіе.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I.
День платежа.

Въ числ своихъ многочисленныхъ недостатковъ, Джекъ Гилль не имлъ привычки вставать рано. Что можетъ быть несносне человка гордящагося такою привычкой. Что можетъ быть обидне самодовольнаго вида съ которымъ онъ врывается въ нашу комнату и восклицаетъ: Боже мой, еще не вставалъ! въ особенности когда знаешь что въ три часа онъ будетъ хлопать глазами какъ сова, и будетъ уже храпть когда другіе только что начнутъ жить. Когда онъ начинаетъ свое оскорбительное повствованіе о томъ что онъ усплъ сдлать съ тхъ поръ какъ всталъ, сколько миль онъ прошелъ, и т. д., я замчаю ему что куры и свиньи встали еще раньше, и такъ какъ мн обыкновенно удается осадить его такимъ аргументомъ, то я остаюсь при моемъ мнніи о цн того что онъ сдлалъ и сдлаетъ въ продолженіи дня.
Когда просыпаешься хорошо выспавшись и узнаешь что еще можно полежать, постель славное, спокойное мсто. Я положительно убжденъ что въ постел зародилось боле великодушныхъ мыслей, побждено боле эгоистическихъ побужденій, принято боле добрыхъ намреній, исправлено боле ошибочныхъ идей, чмъ на скамьяхъ, предъ какою бы каедрой он ни стояли. Какое благородное чувство покоя и безграничнаго человколюбія овладваетъ человкомъ когда проснувшись и взглянувъ на часы, въ ожиданіи что уже восемь, онъ узнаетъ что еще только шесть. Еще два часа съ тобою, о безмолвная совтница! О, пріютъ спокойнаго размышленія!! О, постель!!! Ты не нуждаешься въ эпитетахъ для объясненія твоихъ заслугъ, твоей прелести. Я преклоняюсь предъ тмъ отставнымъ офицеромъ который приказывалъ будить себя въ то время когда бьютъ первою зорю, чтобы повернуться на другой бокъ и имть удовольствіе остаться въ постели. Да будутъ прокляты вс первыя и другія зори, вс первые и другіе звонки, и вс прочія адскія изобртенія отрывающія разумное существо отъ разумнаго наслажденія ПОСТЕЛЬЮ (прописными любезный наборщикъ).
На другое утро посл бала мистрисъ Виллертонъ, Джекъ Гилль лежалъ въ постел не съ адомъ музыки въ ушахъ, какъ другіе, не съ блескомъ свта въ глазахъ, и не съ тмъ особеннымъ шумомъ въ голов который, происходитъ, по его мннію, отъ салата ихъ морскихъ раковъ (но никакъ не отъ шампанскаго), онъ лежалъ съ мыслями о величавой и кроткой мери Эйльвардъ, и о счастливой Констанціи Конвей въ ея первомъ бальномъ наряд, и былъ вполн доволенъ собою за принятое намреніе искать и впередъ ихъ общества. Онъ удивлялся что не могъ видть умственнымъ взоромъ двухъ двушекъ порознь одну отъ другой. Одна какъ бы сдлалась средой, воздухомъ, свтомъ окружавшими другую. Чрезъ Мери Эйльвардъ, очищаясь и укрпляясь на пути, его мысли стремились къ блдной двушк съ вывихнутою рукой, которая была такъ грустна и потомъ такъ развеселилась когда замтила участіе къ себ. Его преслдовали ея большіе, блестящіе глаза, то не по-дтски серіозные, то сіяющіе боле чмъ ребяческою радостью. Его удивлялъ ея странный выборъ темъ для разговора. Онъ пришелъ къ заключенію что она странная, необыкновенно странная двушка, и началъ думать о ней снова.
Итакъ наступилъ наконецъ день платежа, день въ который Джеку предстояло отдлаться отъ всхъ мелкихъ долговъ, о которыхъ онъ началъ думать съ отвращеніемъ, а было время когда возня съ кредиторами только забавляла его, день, въ который ему предстояло заплатить лучшей сторон самого себя долгъ о которомъ онъ давно не вспоминалъ.
Онъ собралъ свои счеты, разсматривалъ ихъ, съ наслажденіемъ сознавая себя за серіознымъ занятіемъ, подвелъ итогъ и узналъ что тридцатью двумя фунтами съ половиной можно удовлетворитъ вс мелочныя, но настоятельныя требованія. Портныхъ и другихъ терпливыхъ ремесленниковъ можно отложить до слдующей четверти. Такимъ образомъ отъ ожидаемыхъ пятидесяти у него останется семнадцать съ половиной фунтовъ на слдующіе три мсяца и ‘чортъ возьми!’ прибавилъ онъ вполголоса, ‘съ тмъ что я буду пріобртать своими трудами, положимъ хоть по два фунта въ недлю, можно прожить отлично, если же я буду выплачивать изъ слдующихъ двухъ четвертей по тридцати фунтовъ, то черезъ полгода я буду свободнымъ человкомъ’. Онъ уже чувствовалъ себя свободнымъ человкомъ одваясь. Молодой, умный, энергичный, вдобавокъ здоровый, съ небольшимъ, но врнымъ доходомъ,— чего же ему было бояться?
Ровно въ три часа вошелъ мистеръ Блиссетъ съ большимъ конвертомъ въ рукахъ. Вопреки своимъ благимъ намреніямъ, Джекъ взглянулъ на конвертъ съ отвращеніемъ.
‘Опять упреки и наставленія’, подумалъ онъ. Джекъ готовъ былъ слушать сколько угодно совты милой Джертруды Клеръ или своего стараго друга Блексема, но проповди Джебеза Стендринга были ему ужасно непріятны.
Джекъ не былъ другомъ Блиссета, онъ зналъ о немъ слишкомъ много, но будучи въ хорошемъ расположеніи духа, онъ раскупорилъ для гостя свою послднюю бутылку хереса, далъ ему сигару, и когда тотъ услся, спросилъ весело:
— Ну, Блиссетъ, гд же деньги?
— Мн поручили передать вамъ только это письмо, сказалъ Блиссетъ, протягивая большой конвертъ.
— Не шутите, Блиссетъ. Вы сами знаете что всегда приносите мн пятьдесятъ фунтовъ.
— Да, когда мн поручаютъ передать ихъ вамъ.
— Можетъ-быть деньги въ письм, сказалъ Джекъ, взявъ опять конвертъ, который онъ уже отложилъ было по обыкновенію въ сторону.
— Распечатайте и посмотрите, отвчалъ посланный Джебеза Стендринга. Я отдалъ его вамъ, какъ его отдали мн. Съ этими словами, онъ принялся за вино, какъ человкъ сдлавшій свое дло и вполн заслуживавшій награду.
Джекъ разорвалъ конвертъ дрожавшими пальцами, и вынулъ большой листъ синей бумаги, покрытый строчками и цифрами, написанными мелкимъ неразборчивымъ почеркомъ, и письмо отъ Джебеза Стендринга, но денегъ не было.
Болзненный ознобъ охватилъ Джека. Ему тотчасъ же пришло въ голову что его обманули, но правда была такъ же далеко отъ него какъ Норвегія отъ Тимбукту.
— Перестаньте наслаждаться, Блиссетъ, сказалъ онъ.— Я не расположенъ кутить.
— Я тоже не расположенъ, отвчалъ Блиссетъ, вставъ.— У меня есть лта поважне чмъ болтать тутъ съ вами.
— Но деньги, мои деньги, мои дивиденды или что бы то ни было, началъ Джекъ блдня.
— Если вы хотите знать о положеніи вашихъ длъ, то прочтите письмо вашего повреннаго. Я не повренный вашъ и не опекунъ! Что пользы разговаривать со мной? сказалъ Блиссетъ.
Джекъ прочелъ письмо. Прочелъ! Твердо написанныя слова рисовались предъ его глазами, насмхались надъ нимъ, строчки переплетались въ узлы! Прошло боле получаса посл ухода Блиссета прежде чмъ онъ понялъ значеніе письма.
Вотъ это письмо:

‘Аустинъ-Фрайарсъ.

‘Мистеръ Джонъ Гилль!

‘Сэръ, такъ какъ наши отношенія съ вами окончились вчера, то мы имемъ честь препроводить къ вамъ, чрезъ нашего повреннаго Блиссета, вашъ счетъ, который, надемся, вы найдете правильнымъ и удовлетворительнымъ.
‘Вы увидите что по удержанію суммы въ 58 фун. (пятьдесятъ восемь фунтовъ), для окончательнаго разчета съ Гг. Спайсомъ и Коркеджемъ въ Оксфорд, по условію заключенному за васъ 21го сентября 1862 года, долгъ вашъ равняется девятнадцати шиллингамъ, четыремъ пенсамъ, которые мы желали бы получить лишь только вы найдете возможнымъ уплатить ихъ.

‘Преданные вамъ
‘pro Годдъ, Стендрингъ и Мастерсъ, Джебезь Стендрингъ.’

Разгадка этого поразительнаго письма заключалась въ покрытомъ цифрами синемъ лист, но разобрать значеніе этихъ цифръ было для бднаго Джека то же самое что найти квадратуру круга или философскій камень. Онъ только понялъ что ничтожный долгъ въ девятнадцать шиллинговъ четыре пенса прибавился къ итогу его долговъ.
Джекъ дйствительно не расположенъ былъ шутить. Онъ положилъ письмо и счетъ въ карманъ и отправился за объясненіемъ въ Аустинъ-Фрайарсъ.
Онъ послалъ доложить о себ и услыхалъ въ отвтъ что мистеръ Стендрингъ приметъ его черезъ нсколько минутъ. Можетъ-быть Джекъ былъ несовсмъ неожиданный поститель.
Стендрингъ значительно постарлъ съ тхъ поръ какъ мы видли его въ послдній разъ, когда онъ читалъ наставленія своему семейству по поводу проступковъ тогда презрнныхъ (потому что бдныхъ), теперь процвтающихъ Блексемовъ, но измнился ли онъ? Нтъ! Волосы его посдли, лицо стало блдне, исключая ярко-краснаго рубца (вчнаго упрека лорду Гильтону, нкогда Бертраму Эйльвардъ). Стендрингъ въ двадцать лтъ былъ холодный, разчетличный, безстрастный человкъ, въ шестьдесятъ восемь онъ сталъ еще холодне, разчетливе, безстрастне и только. Рана, посл которой остался рубецъ, повредила нервы, и съ тхъ поръ его лвая щека подергивалась, въ рдкія минуты когда онъ сердился или волновался. Она сильно подергивалась, а рубецъ сверкалъ какъ кровавая полоса на снгу, когда Джекъ Гилль развернулъ предъ нимъ письмо и спросилъ нсколько высокомрно: Что это значитъ?
— Я надялся, возразилъ Стендрингъ, — что посланный вамъ счетъ, тщательно составленный, послужитъ достаточнымъ объясненіемъ. Но вы можетъ-быть не понимаете счетовъ?
— Такихъ какъ этотъ дйствительно не понимаю, мн назначено двсти фунтовъ годоваго дохода, мистеръ Стендрингъ, и допустивъ что вы имете право взять пятьдесятъ восемь фунтовъ для уплаты оксфордскаго долга, и что я дйствительно долженъ вамъ т шиллинги которые вы считаете за мной, я все же не понимаю для чего вы прислали мн вашъ счетъ, и что означаютъ слова что наши отношенія окончились.
— Наши отношенія окончились съ окончаніемъ вашего дохода.
— Моего дохода?
— Разв я объясняюсь неясно?
— Еще бы, доходъ бываетъ пожизненный.
— Да, иногда, но вашъ ограничивался извстнымъ срокомъ, который окончился вчера.
— Такъ скажите, Бога ради, почему мн этого не сказали заране, воскликнулъ пораженный Джекъ.
— Вамъ это повторяли много разъ въ продолженіи послднихъ двухъ лтъ и совтовали вамъ позаботиться о вашей будущности, избравъ себ какое-нибудь занятіе или службу, отвчалъ Стендрингъ самымъ холоднымъ и разчитаннымъ токомъ.
— Никогда, никогда! воскликнулъ Джекъ.
Стендрингъ вмсто отвта свистнулъ въ трубку, служившую сообщеніемъ съ конторой клерковъ, и получивъ знакъ что его слушаютъ, сказалъ:
— Принесите мн мои письма къ мистеру Гиллю.
Совсть кольнула Джека.
— Если вы хотите привести мн въ доказательство ваши послднія письма, сказалъ онъ смущеннымъ голосомъ,— я могу избавить васъ отъ лишняго труда. Признаюсь вамъ откровенно, я не читалъ ихъ.
— Вы не читали моихъ писемъ, повторилъ пораженный Стендрингъ, и рубецъ его вспыхнулъ опять, и щека задергалась.— Если я правильно понялъ васъ, молодой человкъ, вы не читали писемъ которыя я посылалъ вамъ каждую четверть года съ вашими деньгами?
— Я читалъ нкоторыя изъ нихъ, до тхъ поръ пока они не возбудили во мн отвращенія, отвчалъ Джекъ, глядя прямо въ лицо своему бывшему опекуну такимъ честнымъ, ршительнымъ взглядомъ, предъ которымъ холодные, срые глаза старика опустились.— Когда я былъ ребенкомъ, мистеръ Стендрингъ, вы заблагоразсудили предоставить меня моимъ наклонностямъ и предсказали что мои наклонности окажутся порочными, или по крайней мр нечестными. Кто былъ бы виноватъ еслибы ваше предсказаніе оправдалось? Я врю что вы заботились о моихъ деньгахъ, вы не могли поступитъ иначе. Но заботились ли вы обо мн? Вы бросили меня на произволъ судьбы и писали мн письма. Письма съ добрыми совтами? Нтъ! Карманный воришка въ рабочемъ дом возненавидлъ бы васъ за такія письма какія вы писали мн, джентльмену по рожденію, воспитанному по вашему распоряженію среди джентльменовъ и обладающему чувствами джентльмена, я былъ хуже чмъ вы меня считаете, еслибы не имлъ ихъ. Понятно что я зажигалъ трубки вашими письмами, не читалъ ихъ, когда познакомился съ ихъ неизмннымъ содержаніемъ.
— Имете вы сказать еще что-нибудь? спросилъ Джебезъ Стендрингъ.
— Еще что-нибудь? Я не сказалъ еще ничего въ сравненіи съ тмъ что скажу, если вы не дадите мн удовлетворительнаго объясненія на предыдущее.
И Джекъ, который, къ сожалнію, начиналъ терять терпніе, вещь необходимую въ спор съ Стендрингомъ, ударилъ кулакомъ по столу, такъ что столъ затрещалъ.
— Вы его получите, отвчалъ Стендрингъ, ни мало не смущенный.— Обязанность заботиться о вашихъ длахъ мн навязали, мистеръ Гилль, я не искалъ ея. Ваша мать была родня моему семейству, но родня очень дальняя. Вашъ отецъ былъ знакомъ со мною, но не друженъ. Насъ никакъ нельзя было назвать друзьями. Онъ презиралъ систему по которой я былъ воспитанъ и воспитывалъ моего сына, и насмхался надо мной, когда въ одномъ случа (при этихъ словахъ рубецъ вспыхнулъ) система оказалась неудовлетворительною, что можетъ случиться со всякою хорошею системой. По его теоріи, мальчику надо дать полную свободу между мальчиками, а молодому человку между молодыми людьми, чтобъ онъ могъ сдлаться, какъ выражался вашъ отецъ, порядочнымъ человкомъ. Какъ обязанъ я былъ поступить съ его сыномъ, когда мн его поручили? Воспитать его по систем которую презиралъ его отецъ? Нтъ. Посл упорной борьбы съ совстью, я пришелъ къ убжденію что какъ человкъ замнившій вамъ отца, я обязанъ дать вамъ такое воспитаніе какое далъ бы вамъ отецъ, но вмст съ тмъ, какъ христіанинъ, я считалъ своею обязанностію предупреждать васъ объ опасностяхъ сопряженныхъ съ его системой воспитанія. И я исполнилъ об обязанности, мистеръ Гилль. Теперь о вашемъ состояніи, продолжалъ онъ.— По теоріи вашего отца, молодой человкъ получившій хорошее воспитаніе, — подъ чмъ онъ разумлъ воспитаніе начатое въ общественной школ и оконченное въ университет,— получилъ все что ему нужно для дальнйшей жизни. Вы меня слушаете? Проценты съ вашего капитала, ввреннаго моему попеченію, не давали средствъ для такого дорогаго воспитанія. Потому я распорядился вашимъ капиталомъ такъ чтобы вы получали двсти фунтовъ ежегодно до извстнаго срока. Пока вы были въ школ, ежегодный расходъ на васъ не поглощалъ ежегоднаго дохода, и остатки я употреблялъ съ пользой для васъ. Еслибы вы были благоразумны, я могъ бы теперь отдать вамъ довольно значительную сумму. Въ Оксфорд вы не только тратили весь вашъ ежегодный доходъ, но еще надлали долговъ, которые превысили сумму образовавшуюся отъ остатковъ поежнихъ лтъ, и теперь вы мой должникъ, правда на ничтожную сумму, но все же итогъ противъ васъ. У меня хорошая память, мистеръ Гилль, и я не забылъ что годъ тому назадъ я писалъ вамъ и предупреждалъ васъ что, на сколько мн извстно, ровно черезъ годъ вы будете нищимъ, и упрашивалъ васъ оставить безпечную, порочную жизнь, которую вы вели, къ моему сожалнію. Вы даже не прочли моего письма. Вамъ угодно было думать что у васъ есть капиталъ приносящій двсти фунтовъ ежегоднаго дохода. Потрудились ли вы когда-нибудь сообразить какой надо имть капиталъ чтобы получать столько процентовъ въ наше время? Считали ли долгомъ вникать въ свои дла? Я не разъ просилъ васъ объ этомъ, съ тхъ поръ какъ вы сдлались совершеннолтнимъ. Вы ни разу не удостоили меня отвтомъ. А теперь, посл того какъ вы такъ долго пренебрегали собственными интересами, умышленно отвергали совты и предостереженія вашего опекуна и промотали все что могли бы имть, теперь вы приходите ко мн, возвышаете голосъ въ разговор со мной,— со мной, исполнившимъ тяжелую и неблагодарную обязанность безо всякаго вознагражденія, и требуете объясненій тономъ обиженнаго человка. Вы забываетесь, мистеръ Гилль.
Нтъ. Джекъ можетъ-быть забылся вначал, но когда Джебезъ Стендрингъ высказалъ ему свое поразительно ясное и неопровержимое объясненіе, благородный Джекъ почувствовалъ что ему винить некого кром себя. Онъ не забылся. Онъ всталъ и сказалъ:
— Простите меня, мистеръ Стендрингъ. Я былъ несправедливъ къ вамъ. Дайте руку и забудьте прошлое.
Стендрингъ поклонился, но остался недвижимъ, и только щека его задергалась, такъ что казалось рана готова открыться.
— Ну, какъ хотите, сказалъ Джекъ, огорченный отказомъ на свое дружеское предложеніе.— Я былъ грубъ въ начал нашего свиданія, но и вы не были бы хладнокровны и вжливы, еслибы вамъ внезапно объявили что вы нищій. Прощайте, мистеръ Стендрингъ. Завтра вы получите ваши девятнадцать шиллинговъ четыре пенса.
Стендрингъ возвратился къ своей конторк и началъ писать, но когда Джекъ вышелъ изъ комнаты, онъ бросилъ перо и проворчалъ сквозь зубы: ‘Вотъ теперь мы посмотримъ.’ Мужественный молодой человкъ, съ блестящими глазами, отправляющійся изъ Клементсъ-Инна въ Аустинъ-Фрайарсъ, навлекалъ на себя не совсмъ лестныя замчанія, когда прокладывалъ себ дорогу между пшеходами, какъ большой сильно брошенный шаръ прокладываетъ себ дорогу между кеглями. Отверженный молодой человкъ, возвращавшійся въ полусознательномъ состояніи изъ Аустинъ-Фрайарса въ Клементсъ-Иннъ, навлекъ на себя такія нелестныя замчанія: ‘Куда несется этотъ болванъ?’ ‘Не можетъ посторониться, неучъ!’ Джекъ, какъ человкъ посл тяжелаго паденія, чувствовалъ слабость во всемъ тл и не могъ опредлить гд у него болитъ сильне. Но поднявшись на лстницу и увидавъ предъ своею дверью толпу кредиторовъ, онъ почувствовалъ сильную боль и узналъ гд болитъ сильне.
Съ минуту онъ колебался, но острая боль заставила его опомниться. Онъ былъ человкъ ршительный, и эта черта его характера не измнила ему въ критическую минуту.
— Вы пришли раньше, чмъ я вамъ назначилъ, сказалъ онъ такъ весело, какъ только могъ.— Подождите здсь пока я схожу размнять деньги.
Онъ вошелъ въ комнату, открылъ нсколько ящиковъ и шкатулокъ, вышелъ опять и заперъ за собою дверь.
Лица кредиторовъ вытянулись, когда онъ спускался съ лстницы. Исчезновеніе отъ кредиторовъ подъ предлогомъ что деньги не размнены было не новостью въ этой части города, мистеръ Бетсъ, лавочникъ, вспомнилъ о своемъ счет за сливки и объявилъ что дло плохо.
Мрачный Макфенъ слъ на верхнюю ступеньку и объявилъ что не сойдетъ съ мста пока не получитъ денегъ.
Молодой прикащикъ мистера Клампа сообщилъ что онъ знаетъ какъ поступить.
Мистрисъ Шлоушеръ, особа лтъ тридцати, пришедшая нсколько минутъ спустя посл ухода Джека, узнавъ о положеніи длъ, воскликнула что это очень похоже на него (на Джека) и прибавила что-то о суд.
Остальные сдлали каждый свое замчаніе. Вс были согласны что ждать безполезно, вс совтовали другъ другу не терять даромъ времени, и вс продолжали ждать. Но они потеряли время не даромъ.
Джекъ вбжалъ на лстницу значительно повеселвъ, а звонъ золота и серебра въ его карман показался музыкой его долготерпливымъ кредиторамъ. Онъ началъ вызывать ихъ въ свою комнату одного за другимъ и разчитывался съ ними, шутя съ каждымъ, по своему обыкновенію. Даже мрачный Макфенъ ушелъ отъ него довольный, ворча себ подъ носъ что ‘такіе господа какъ онъ (подразумвая Джека) всегда безпечны, но зла они не замышляютъ’.
За этимъ занятіемъ застала Джека Полли Secunda, но она тотчасъ же удалилась въ спальню, гд притворилась сильно занятою.
— Ну, слава Богу что вы развязались съ ними наконецъ, мистеръ Гилль, сказала она, когда затворилась дверь за послднимъ удовлетвореннымъ кредиторомъ.— У меня словно камень съ души свалился.
— А у меня изъ кармана, Полли, засмялся Джекъ.— Я думалъ, всходя на лстницу, что онъ у меня лопнетъ отъ тяжести моего богатства. Кстати, Полли, сдлаете одолженіе, пришейте эти пуговицы къ рукавамъ сорочекъ.
— Пуговицы, мистеръ Гилль? Гд же ваши прекрасныя золотыя запонки?
— Золотыя запонки вздоръ, Полли, къ тому же од царапаютъ руки и надодаютъ ужасно. Мн полюбились пуговицы, и именно пуговицы въ дв копейки дюжина. Если вы мн ихъ не пришьете, я пришью самъ. Но дло въ томъ что я не привыкъ обращаться съ иголками и другими подобными опасными орудіями. Я могу нанести себ страшную рану въ большой палецъ, сейчасъ судорожное сжатіе челюстей, обморокъ, конвульсіи и смерть, полицейское слдствіе, статьи въ газетахъ, подозрніе падаетъ на Полли, судъ, и Полли Secunda приговорена къ смерти за предумышленное убійство, предсмертная рчь и исповдь Полли Секунды въ газетахъ. О, Полли! Неужели я доживу до того что куплю вашу предсмертную рчь и исповдь за пенни? Да, я и забылъ что я умру отъ судорожнаго сжатія челюстей и не буду знать что будетъ происходить посл моей смерти. Вотъ будетъ скука-то! Такъ пришьете вы мн пуговицы, Полли, или нтъ?
Она общала пришить, и Джекъ, набивъ трубку крпчайшимъ табакомъ, спросилъ который часъ.
Полли направилась къ двери спальни, сказавъ что пойдетъ взглянуть.
— Идите, если хотите, Полли, но вы ничего не увидите, сказалъ Джекъ.
— Разв они не идутъ, сударь?
— Идутъ? Они ушли.
— Какъ, опять въ починку! О, мистеръ Гилль, можно ли такъ ломать свои вещи.
— Я не сломаю ихъ въ другой разъ, Полли, сказалъ Джекъ грустнымъ тономъ.— Теперь ихъ будутъ беречь.
Понимаете ли вы почему Джекъ разлюбилъ золотыя запонки и принужденъ былъ спрашивать который часъ? Потому что его запонки, часы, цыпочка, кольца которыми онъ щеголялъ въ счастливые оксфордскіе дни, серебряный кубокъ, выигранный въ какой-то лотере, словомъ, вс сколько-нибудь цнныя бездлушки были обращены въ деньги для удовлетворенія Макфена и компаніи. Нкій знаменитый алхимикъ въ Странд, надъ дверью котораго красовался старинный гербъ Ломбардіи, обратилъ золото, серебро и драгоцнные камни въ прозаическіе фунты и шиллинги, сумма которыхъ равнялась пятой доли стоимости вещей. У Джека еще осталось пять фунтовъ для уплаты долга Ванъ-Вейну, и необходимость обдумать хорошенько свое положеніе.

ГЛАВА II.
Джекъ думаетъ.

Корнеліусъ Ванъ-Вейнъ былъ чинный маленькій джентльменъ, со всегда готовою чинною улыбочкой для всякаго встрчнаго, и деревянною наружностью, какой-то цивилизованный Пончъ, но вполн свободный отъ пороковъ искажающихъ личность этого безпутнаго, ro веселаго малаго. Корнеліусъ былъ воплощенное приличіе, и такъ же мало способенъ броситься на полицейскаго или сдлать скандалъ на улиц, какъ показаться безъ перчатокъ въ Гайдъ-Парк. Знаете ли вы какой видъ имютъ сапоги когда ихъ чистятъ на колодк? Точно такой видъ имлъ и Ванъ-Вейнъ съ головы до ногъ. Вы не замтили бы на немъ ни одной морщинки. Его идеи были также выполированы и вычищены на самой модной колодк.
Корнеліусъ былъ Ирландецъ, но сильнйшей обиды вы не могли ему нанести какъ назвавъ его Ирландцемъ. Литература доставляла ему хлбъ насущный, который онъ съдалъ притворяясь свтскимъ и праздношатающимся. Сынъ издателя провинціальной газеты, онъ имлъ случай ознакомиться съ техническою стороной печати, и самъ сдлался издателемъ литературнаго журнала и сотрудникомъ нсколькихъ редакцій, охотно принимавшихъ его услуги. Въ составленіи такъ-называемыхъ обозрній Ванъ-Вейнъ былъ мастеръ. Онъ былъ также мастеръ спекулировать чужими мозгами. Не мало умныхъ статей о новыхъ книгахъ и театральныхъ піесахъ выманилъ онъ у Джека, и тщательно переписалъ и выдалъ за свои. Отсюда и происходила его готовность снабжать нашего повсу воротничками и пяти-фунтовыми билетами. Человкъ трудолюбивый, но не талантливый, онъ не скоро натягивалъ свои идеи на приличную колодку и не скоро вычищалъ ихъ для печати. Не малаго труда стоило ему также убдиться что колодка вполн прилична. Онъ работалъ въ своей квартир въ Клементсъ-Инн часовъ до пяти, потомъ одвался, натягивалъ старую пару перчатокъ и проходилъ переулками въ Трафальгаръ-Скверъ, гд ему чистили сапоги за пенни и гд онъ замнялъ старыя перчатки свжими, принесенными въ карман, и являлся въ свой Пелль-Мелльскій клубъ,— не литературный,— словно только-что вышелъ изъ какой-нибудь изящной квартиры этой части города.
Онъ пробилъ брешь въ наружныхъ укрпленіяхъ большаго свта тараномъ изъ бумаги. Его общественное положеніе было основано на бумаг. Визитными карточками которыя онъ раздавалъ въ продолженіи сезона можно бы было оклеить порядочную комнату. Онъ зарекомендовалъ себя въ обществ джентльменомъ тихимъ, безупречнымъ, всегда готовымъ услужить вдовамъ и бордюрнымъ цвткамъ, то-есть ждущимъ кавалеровъ двицамъ, занять молодыхъ друзей изъ провинціи, принять по малйшему намеку приглашеніе на обдъ (на которомъ оставалось пустое мсто) или проводить кого-нибудь куда-нибудь, съ условіемъ чтобъ этотъ кто-нибудь былъ непремнно изъ числа высшихъ десяти тысячъ, а куда все равно. И большой свтъ не оставлялъ его безъ вознагражденія. Въ оперу, на балы и гулянья онъ являлся какъ нкоторые являются въ церковь, не потому чтобъ это ему нравилось, но потому что не мшаетъ иногда показываться въ такихъ мстахъ. Въ начал своего пребыванія въ Лондон онъ иногда нсколько дней сряду отказывалъ себ въ обд чтобъ имть возможность взять билетъ на цвточную выставку. Онъ велъ свои дла слишкомъ методично чтобы какой-нибудь типографщикъ могъ аттаковать его во время его великосвтскихъ экскурсій, но еслибъ одинъ изъ этихъ адскихъ созданій подошелъ къ нему въ Вестъ-Энд и потребовалъ съ него долгъ, я не поручился бы, при всей кротости и благонамренности Корнеліуса, за жизнь смльчака.
На другой день посл дня платежа, Джекъ Гиллъ, съ руками въ карманахъ, съ коротенькою трубкой въ зубахъ и въ шляп, вошелъ въ квартиру Ванъ-Вейна. Корнеліусъ встртилъ гостя какъ министръ иностранныхъ длъ встрчаетъ посланника. Джекъ, не снялъ шляпы, растянулся въ кресл и (о, ужасъ!) стряхнулъ пепелъ на тигровую шкуру разостланную предъ каминомъ.
— Ну, другъ мой, я принесъ вамъ ваши пять фунтовъ, сказалъ Джекъ.— Благодарю васъ. И онъ положилъ деньги на каминъ.
— Мой милый мистеръ Гилль, возразилъ Корнеліусъ съ своею чинною улыбкой, — я всегда радъ видть васъ, но неужели вы безпокоились изъ-за такого вздора?
— Счеты дружб не мшаютъ, отвчалъ Джекъ.
— Правда, неоспоримая правда, сказалъ Ванъ-Вейнъ тономъ человка въ первый разъ услыхавшаго умный афоризмъ.— Такъ вы были третьяго дня на бал у мистрисъ Виллертонъ?
— Почемъ вы знаете?
— Мой милый другъ, разв вы не видали что ваше имя напечатано въ Morning Post въ числ именъ другихъ гостей, отвчалъ торжественно Ванъ-Вейнъ. Онъ дорого далъ бы чтобъ увидать свое имя въ такомъ же аристократическомъ списк, хотя бы оно стояло тамъ, какъ имя Джека, въ самомъ конц, непосредственно предъ и т. д. и т. д.
— Я не читаю Morning Post, возразилъ Джекъ.
— Возможно ли это! Не читаете Morning Post? Вы меня удивляете, мистеръ Гилль. Но скажите, мой милый другъ, и будьте уврены что это останется между нами, какъ вы достигли что ваше имя попало, въ списокъ? Просили вы дворецкаго, или какъ-нибудь иначе?
— Просилъ дворецкаго? Я не видалъ дворецкаго, возразилъ пораженный Джекъ.
— Не обижайтесь, другъ мой. Это обыкновенный — я хочу сказать, это иногда длается.
— Какъ! Вы хотите сказать что джентльменъ способенъ поклоняться слуг чтобъ увидать свое емя въ газет!
— Но вдь это длается ежедневно.
— О, Боже, какое лакейство! воскликнулъ Джекъ.
Корнеліусъ усмхнулся.
— Но какъ вы угадали что этотъ счастливый мистеръ Гилль — я, а не кто-нибудь другой? спросилъ Джекъ, заглянувъ въ газету которую подалъ ему Ванъ-Вейнъ.
— Моя прачка говорила мн что вы приглашены.
— Добрйшая Полли! Она добьется того что вс будутъ считать меня свтскимъ человкомъ вопреки моему желанію. Однако я пришелъ сюда не для того чтобы болтать о балахъ, Ванъ. Я пришелъ къ вамъ съ просьбой.
— Вамъ стоитъ только сказать слово, другъ мой, чтобы ваше желаніе было исполнено.
— Благодарю васъ. Вотъ въ чемъ дло. Вы знаете что я писалъ вамъ много различныхъ статей, и вы говорили что нкоторыя изъ нихъ хороши. Мн надола моя праздная жизнь, я хочу заняться чмъ-нибудь. Я намренъ вступить на литературное поприще, Ванъ-Вейнъ, и знаю что если вы захотите, то найдете мсто для моихъ статей.
— Милый другъ мой (всякій встрчный былъ его милый другъ), вамъ стоитъ только присылать мн ваши статьи, и чмъ чаще, тмъ лучше, отвчалъ необыкновенно ласково Ванъ-Вейнъ, и вставъ положилъ свою маленькую руку на плечо Джека.— Не могу выразить вамъ какъ мн пріятно слышать о вашемъ намреніи. Было бы въ высшей степени жаль еслибы вашъ талантъ пропадалъ для публики. Зная впередъ что вы можете сдлать, я говорю вамъ прямо что напечатаю все что бы вы ни прислали, а взамнъ прошу васъ исполнить одну незначительную просьбу.
— Что такое?
— Не говорите въ Вестъ-Энд что вы знаете меня за литератора.
— Почему?
— Потому что у людей много предразсудковъ.
— Такъ вы стыдитесь своей профессіи?
— О нтъ, конечно нтъ! Какъ вы безразсудны, мой милый Гилль. Вы не хотите понять меня. Разв мы обязаны носить предъ собою вывски съ обозначеніемъ нашихъ профессій, какъ торговыя общества Сити на выход лорда-мера? Отправляясь въ Вестъ-Эндъ, я смываю типографскія чернила съ своихъ рукъ.
— Какъ вамъ угодно, отвчалъ Джекъ.— Впередъ вамъ едва ли придется видть часто мое имя въ Morning Post.
Джекъ остался при своемъ мнніи о тщеславіи Ванъ-Вейна, но зная что въ такую минуту не слдуетъ ссориться съ нимъ, онъ промолчалъ.
— Да, сезонъ подходитъ къ концу, сказалъ Ванъ-Вейнъ, не понявъ смысла отвта.— Вы вроятно намрены ухать изъ Лондона.
— Я сейчасъ сказалъ вамъ, Ванъ, что намренъ приняться за работу. Выбросьте разъ навсегда Morning Post, насколько она касается меня. Какъ добрый другъ вы общали дать мн работу, и намъ осталось только уговориться объ условіяхъ.
— Объ условіяхъ?
— Да, о фунтахъ, шиллингахъ и пенсахъ. Между нами сказать, я до сихъ поръ жилъ какъ дуракъ, и теперь нахожусь въ бдственномъ положеніи.
— Съ пятью стами ежегоднаго дохода, спросилъ удивленный Ванъ.
— У меня никогда не было боле двухъ сотъ, теперь же и этотъ доходъ прекратился,— все равно какъ и почему. Я долженъ работать, Ванъ, чтобъ имть хлбъ, усиленно работать чтобы прибавлять къ нему сыръ.
— Боже, что я слышу! Какъ жаль, о какъ жаль! воскликнулъ Корнеліусъ, не настолько впрочемъ взволнованный чтобы забыть взять съ камина и опустить въ карманъ деньги принесенныя Джекомъ.
— Итакъ, продолжалъ Джекъ, — я хочу получать плату за мою работу, и такую плату какой работа стоитъ, будто мы съ вами чужіе другъ другу.
— Милый другъ мой, еслибъ это зависло отъ меня….
— Еслибы что зависло отъ васъ?
— Что? Платить вамъ за вашу работу, какъ вы говорите.
— Разв вы не издатель Excelsior’а?
— Издатель, конечно, но у меня уже сдланы условія съ сотрудниками.
— Какъ же вы сказали что будете печатать мои статьи сколько бы я ихъ ни прислалъ?
— Милый другъ мой, я думалъ что вы будете присылать ихъ…. ну, какъ прежде.
— Изъ удовольствія видть ихъ въ печати?
— Вы никогда не спрашивали платы, отвчалъ сконфуженный Ванъ-Вейнъ.— Вы сами знаете что не спрашивали?
— Довольно, Ванъ, сказалъ Джекъ, вставая.— Я понимаю васъ. Я обманщикъ! Я зжу на великосвтскіе балы, мое имя красуется въ Morning Post, и вмст съ тмъ я прошу чтобы мн дали возможность заработать нсколько фунтовъ своею головой. Пока я не нуждался въ деньгахъ, вы давали мн работу, теперь, когда я бденъ, у васъ уже заключены условія съ сотрудниками.
— Дорогой другъ мой, пожалуста не сердитесь, упрашивалъ Ванъ-Вейнъ.— Я подумаю нельзя ли сдлать что-нибудь для васъ. Пришлите мн какую-нибудь статью, не слишкомъ длинную конечно, и….
— Нтъ, не безпокойтесь, Ванъ. Вы были добрымъ пріятелемъ когда…. ну, да все равно. Прощайте.
— Останьтесь выпить стаканъ хересу.
— Нтъ, благодарю васъ, Ванъ.
— Жаль что вы не хотите остаться и…. и…. да! вспомнилъ наконецъ что мн надо сказать вамъ, продолжалъ Ванъ-Вейнъ, обрадовавшись возможности перемнить разговоръ.— Васъ не безпокоитъ несносная собачонка мистера Беквиса?
— Конечно безпокоитъ.
— Я право хочу пожаловаться. Она не дала мн заснуть ни одной минуты прошлую ночь своимъ воемъ.
— Вы знаете Беквиса?
— Только по слухамъ. Онъ сотрудникъ Saturday Censor, очень уменъ, очень трудолюбивъ и очень скупъ. Говорятъ что онъ иногда обдаетъ жареною селедкой, прибавилъ утонченный Корнеліусъ.
— Можетъ-быть онъ бденъ.
— Бденъ! Онъ сотрудникъ Quarterly Review, сотрудникъ Цензора и помогаетъ Флуррею. Флуррей не печатаетъ статей не одобренныхъ Беквисомъ. Онъ получаетъ врныхъ шестьсотъ или восемьсотъ фунтовъ въ годъ.
— Такъ онъ скряга, ршилъ Джекъ, закуривая трубку.— Ну, прощайте, Ванъ, мы наднемъ намордникъ на его мордашку.
— Послушайте, милый другъ, сказалъ Ванъ-Вейнъ, удерживая Джека за пуговицу сюртука, — вы меня извините, не правда ли? Я человкъ практическій, и мн хотлось бы….
— Ну?
— Мн хотлось бы дать вамъ совтъ.
— Совтъ! воскликнулъ Джекъ.— У меня непочатая стопа этого матеріала, Ванъ. До сихъ поръ я извлекалъ изъ него мало пользы, но такъ и быть, давайте ватъ совтъ.
— Дло въ томъ, милый другъ мой, началъ Ванъ-Вейнъ, запинаясь,— что вы слишкомъ откровенны. Мн, какъ старому другу, вы конечно могли сообщить о горестной перемн въ вашей судьб, но надюсь, другъ мой, что вы понимаете что этого нельзя сообщать постороннимъ, въ особенности если вы дйствительно нуждаетесь въ работ.
— Почему же, чортъ возьми! Если люди не помогутъ мн, когда я въ такомъ бдственномъ положеніи….
— Какъ это похоже на васъ, мой милый другъ, прервалъ его Ванъ-Вейнъ.— Ваши понятія,— пожалуста извините меня,— ваши понятія ужасно непрактичны. Разв вы не знаете что въ обществ всегда избгаютъ людей которые признаются откровенно въ своемъ бдственномъ положеніи? Послушайтесь моего совта, не говорите никому что вы лишились своего дохода. Нтъ никакой надобности объяснять почему вы ршились воспользоваться своимъ талантомъ, если же будутъ спрашивать, притворитесь что у васъ есть долги. Въ этомъ нтъ ничего дурнаго. Половина молодыхъ людей высшаго класса по уши въ долгахъ.
Джекъ могъ сказать что у него есть долги, безъ всякаго ‘притворства’, и потому не возразилъ.
— Не падайте духомъ, продолжалъ Ванъ-Вейнъ.— Одвайтесь получше, согласитесь что вы одваетесь слишкомъ небрежно, мой милый другъ. Портные ждутъ, вы это знаете. Показывайтесь чаще въ хорошемъ обществ, и кто знаетъ, можетъ-быть получите хорошее мсто, или женитесь, или….
— Буду выгнанъ какъ обманщикъ и негодяй, чмъ я и былъ бы еслибы послдовалъ вашему совту, воскликнулъ Джекъ, вспыхнувъ.— Я просилъ у васъ работы, Ванъ, а вы дали мн совтъ. Еслибы вы дали мн работы, я вполн оцнилъ бы вашу услугу. За совтъ я даже не поблагодарю васъ. Прощайте.
— Боже, Боже, какой горячій сумасбродъ, проворчалъ ВанъБейнъ.— Теперь онъ будетъ брать у меня взаймы что ни попало. Нтъ, пора, давно пора перехать поближе къ Вестъ-Энду. Такое сосдство не поведетъ къ добру. Окажи услугу подобнымъ людямъ, и о ни непремнно сядутъ теб на шею.
Подъ услугой онъ подразумвалъ то что подписывалъ свое имя подъ статьями Джека.
Джекъ возвратился къ себ значительно упавъ духомъ.
Мы оставили его когда онъ началъ обдумывать свое положеніе, и тотъ кто знаетъ такихъ людей какъ Джекъ (Ихъ не мало) не удивится узнавъ что онъ началъ не съ начала. Джекъ помирился съ объясненіемъ Стендринга безъ вопросовъ, почти безъ ропота. Человкъ котораго внезапно сшибутъ съ ногъ на улиц не будетъ лежать въ грязи пока не сообразитъ какъ онъ очутился въ такомъ положеніи. Онъ встанетъ и поспшить домой чтобы снять грязное платье. Такъ поступилъ и Джекъ. Онъ въ полномъ смысл слова былъ брошенъ на произволъ судьбы. Онъ не оборачивался чтобы взглянуть на пристань отъ которой отчалилъ, а поверхность по которой онъ плылъ была такъ неспокойна что онъ долженъ былъ сосредоточить все свое вниманіе на настоящемъ, и не видалъ опасныхъ подводныхъ скалъ и тучъ ожидавшихъ его въ открытомъ мор.
Первымъ препятствіемъ на его пути были кредиторы. Мы знаемъ какъ онъ отдлался отъ нихъ, и посл того имъ овладло пріятное чувство самодовольства. Онъ считалъ свой поступокъ въ высшей степени благороднымъ и самоотверженнымъ, и охотно осушилъ бы въ честь его бокалъ шампанскаго еслибъ оно у него было. Онъ, никогда не встрчавшій въ жизни препятствій и не преодолвавшій ихъ, никогда не отказывавшій себ въ исполненіи своего желанія, какъ бы безразсудно онъ ни было, никогда не боровшійся съ искушеніями и только-что избавившійся отъ критическаго положенія сравнительно малымъ пожертвованіемъ,— могъ ли онъ опредлить врно свое положеніе? Нтъ! Онъ взглянулъ на него поверхностно и опредлилъ его слдующими словами:
— Ну, лнтяй, теперь волей или неволей теб придется работать.
Ему даже не пришло въ голову что имть желаніе и способность работать не одно и то же что имть работу за которую платятъ деньги. Въ своихъ рецензіяхъ на новыя книги онъ часто смялся надъ выставленными въ романахъ случаями что молодые священники за хорошую проповдь вознаграждались богатыми приходами, что молодые неизвстные адвокаты защищали важныя судебныя дла, что молодые художники пріобртали славу первыми картинами. Такіе случаи онъ называлъ противорчащими дйствительности. Но еслибы кто-нибудь сказалъ ему что его ожиданія основаны на незнаніи дйствительности, и не сбудутся такъ скоро какъ онъ предполагалъ, Джекъ не остался бы доволенъ такимъ замчаніемъ.
Свиданіе съ практическимъ Ванъ-Вейномъ открыло ему немножко глаза, и по мр того какъ онъ переходилъ отъ издателя къ издателю, глаза его отрывались все шире и шире. Вс издатели уже имли достаточное число сотрудниковъ. Они общали просмотрть все что онъ пришлетъ. Они не говорили этого прямо, но Джекъ понималъ что они хотли сказать — ‘вы намъ не нужны. Мы не выгонимъ овцу изъ стада чтобы дать вамъ мсто. Вооружитесь терпніемъ и дождитесь своей очереди, какъ длали другіе до васъ.’ Къ тому же никто не хотлъ врить что онъ серіозно принялся за работу. Когда онъ сообщилъ свое намреніе помощнику издателя популярнаго журнала, этотъ джентльменъ воскликнулъ расхохотавшись: ‘Вотъ потха то! Джекъ Гилль намренъ серіозно работать. Ей Богу посл этого дикая зебра дастъ добровольно надть на себя сбрую.’
И Джекъ не имлъ права жаловаться. Сколько разъ не исполнялъ онъ своихъ общаній. Могъ ли онъ ожидать чтобы другіе поврили что онъ сдержитъ свое намреніе, когда онъ самъ не считалъ себя способнымъ на это, нсколько дней тому назадъ? Единственная надежда теперь была въ томъ что мистеръ Моссъ возьметъ его фарсъ для ‘Регентства’. Это дало бы ему средства къ существованію въ ожиданіи лучшаго, но надежда скоро оказалась тщетною. Усердно потрудившись надъ фарсомъ и уже почти окончивъ его, Джекъ получилъ вжливое письмо отъ мистера Мосса, изъ Парижа, изъ котораго узналъ что мистеръ Моссъ, въ конц текущаго мсяца, продалъ театръ и вс его принадлежности миссъ Салли Спрингъ, по крайней мр она будетъ считаться единственною содержательницей и директрисой. Миссъ Салли, какъ намъ извстно, не одобряла ‘классическихъ вещей’, а фарсъ Джека, безъ сомннія, принадлежалъ къ этой категоріи. Еще бы! Онъ осмлился пародировать Идиллію короля, но сдлалъ это такъ что Планше и бдный Франкъ Тальфуръ одобрили бы его пародію. Онъ превратилъ превосходную поэму въ шутку, но не вульгарную, а такъ какъ онъ и слышать не хотлъ о томъ чтобы заставить короля Артура протанцовать шумный танецъ, или отдать роль Вивьена Дженеверу, то миссъ Салли Спрингъ ршила что въ его фарс толку мало.
Розовый свтъ при которомъ Джекъ началъ обдумывать свое положеніе исчезалъ быстро, и думать приходилось все серіозне и серіозне.
Мы видли что главною причиной (кром внезапной перемны въ его положеніи) побуждавшею его измнить свою лнивую, праздную жизнь, было желаніе сдлаться достойнымъ общества хорошихъ женщинъ, прелесть котораго объяснила ему поздка въ Соутертонъ и совтъ доброй мистрисъ Клеръ. Въ первые дни надеждъ, и въ послдвавшее за ними время разочарованій и упадка духа, лица Мери Эйльвардъ и Констанціи Конвей вспоминались ему вмст, какъ будто сквозя одно чрезъ другое. Иногда въ самомъ мрачномъ настроеніи духа онъ начиналъ внезапно улыбаться, вспомнивъ радость маленькой Конъ въ ея первомъ бальномъ наряд или задумывался, удивляясь почему прежній грустный взглядъ появлялся такъ часто въ ея глазахъ во время прогулки въ Соутертон въ тотъ день когда они поймали большую щуку.
Что он теперь для него? Онъ узналъ изъ газетъ что отецъ Мери Эйльвардъ сдлался графомъ Гильтономъ. Онъ зналъ какъ воспользовался Фредъ Виллертонъ тмъ что онъ представилъ его миссъ Салли Спрингъ, и былъ увренъ что этимъ лишилъ себя возможности посщать домъ его матери, и видться съ Мери и Констанціей. Съ своими ничтожными двумя стами фунтовъ, онъ могъ легко сохранять вншность джентльмена и посщать общество въ которомъ могъ встртиться съ ними. Но теперь! О, теперь объ этомъ и думать нечего! При всемъ стараніи онъ могъ быть только литературнымъ поденщикомъ или промышлять по-цыгански своими способностями. Облачко на его горизонт, вначал такое маленькое, превратилось въ грозную тучу затемнившую все небо. То чего ему хотлось не давалось вдругъ, и его непокорная воля возмутилась противъ всякаго труда, находя его безполезнымъ.
Въ припадк отчаянія, онъ постилъ опять бильярдную Блека, святилище Тодди Пресса и Баркера, и принялся опять за игру, за которую далъ себ зарокъ не приниматься. Много фунтовъ оставилъ онъ здсь въ дни юности, постигая тайны игры. Въ этотъ разъ были два или три новыхъ игрока, и онъ выигралъ въ два часа столько сколько при усиленной работ могъ бы выработать въ два дня, съ тмъ преимуществомъ человка въ его положеніи что выигранныя деньги были заплачены немедленно. Не надо было сидть пока статья будетъ прочитана, ссылки проврены и пока не выйдетъ нумеръ журнала. Разъ, два! шаръ въ луз и ставка выиграна.
Съ головой немного отуманенною возліяніями въ честь его возвращенія въ старое пристанище и съ карманами наполненными серебромъ, Джекъ возвратился домой чтобы снова ‘обдумать свое положеніе’ и въ этотъ разъ пришелъ къ слдующему заключенію:
— Что пользы быть порядочнымъ человкомъ, когда все, кром шаровъ, противъ меня? Шары не похожи на неблагодарныхъ Ванъ-Вейновъ, или недоврчивыхъ помощниковъ издателей. Съ ними я могу длать что хочу.
И дйствительно онъ могъ длать съ ними что хотлъ, до извстной степени. Но были другіе которые могли длать то же самое и, надо прибавить, съ недобросовстностью, къ которой нашъ повса былъ не способенъ. Играя съ такими людьми какъ Баркеръ, Тодди Прейсъ и другіе, которые обратили игру въ свою профессію, нельзя было выиграть много, а отыскивать птенцовъ которыхъ можно ощипать, или ощипывать ихъ когда они кружатся вокругъ бильярда, напрашиваясь на операцію, Джекъ былъ тоже неспособенъ. Онъ даже навлекъ на себя сильное неудовольствіе мистера Баркера, сказавъ Фреду Виллертону что ‘глупо играть съ такими людьми изъ которыхъ самый неспособный можетъ свернуть ему голову.’ Мистеръ Баркеръ, только-что условившійся съ юнымъ джентльменомъ сыграть партію въ пирамиду, когда комната будетъ свободна, остался очень недоволенъ Джекомъ.
Какъ игроку, счастье также не повезло Джеку. Шары перестали слушаться, и часто случалось что отказавъ себ въ обд чтобы сберечь нсколько денегъ къ вечеру, Джекъ ложился безъ ужина.
Замчательно что Стендрингъ, который не могъ имть знакомыхъ между постителями Блека, потому что считалъ бильярдную преддверіемъ къ мсту котораго мы не назовемъ, Стендрингъ зналъ однако все что тамъ происходило и. не разъ повторялъ себ подъ носъ слова которыя онъ произнесъ когда Джекъ ушелъ отъ него нищимъ: ‘Вотъ теперь мы посмотримъ.’
О, Джекъ, Джекъ! Никто не отказалъ бы ему въ физической энергіи, но еслибъ у него было поболе нравственнаго мужества. Еслибы случилось что-нибудь такое что заставило бы его опомниться, еслибы кто-нибудь завислъ отъ него, или что-нибудь тронуло его ожесточившееся сердце и вызвало наружу таившіяся въ немъ силы! Слабаго прикосновенія было бы достаточно, но кто это сдлаетъ? А полныя упрека лица, преслдующія его во сн, становятся все туманне и отдаленне.

ГЛАВА III.
Верхній жилецъ.

Плохо жилось бы одному Джеку. Фортуна, которая, какъ онъ часто говорилъ, должна же была бросить на него наконецъ благосклонный взглядъ, продолжала, какъ ему казалось, отвертываться отъ него съ удивительнымъ упрямствомъ. Но люди смотрвшіе на него со стороны видли что онъ могъ бы пользоваться значительною долей благосклонности общественной богини, еслибы не потерялъ къ ней доврія. Бдный Джекъ дйствительно очень упалъ духомъ. Въ послднее время онъ вздумалъ завтракать вн дома, и такъ простудилъ себ горло что долженъ былъ вмсто обда пить чай съ хлбомъ. Такъ по крайней мр онъ сказалъ своей врной Полли Секунда. На самомъ же дл онъ не имлъ средствъ платить за завтракъ и обды, а въ своемъ новомъ положеніи избгалъ долговъ съ совершенно новымъ для него чувствомъ страха. Въ кратковременный періодъ ‘счастія’ онъ далъ себ слово жить на чистыя деньги, и теперь не хотлъ вернуться къ старому обыкновенію.
Однажды утромъ мистрисъ Джоуеръ вошла въ его квартиру съ необыкновенно озабоченнымъ выраженіемъ лица.
— О, мистеръ Билль, сказала она,— я уврена что съ мистеромъ Беквисомъ случилось что-нибудь недоброе. Его дверь заперта вотъ уже два дня, а мистрисъ Кламберъ, которая убираетъ у него, не приходитъ.
— Тмъ лучше, сказалъ Джекъ.— Надюсь что они обвнчаются и будутъ несчастны.
— О, мистеръ Гилль! такой солидный джентльменъ. Къ тому же собака заперта въ его комнат, а онъ не оставилъ бы собаку умирать съ голоду, онъ ее такъ любитъ.
— Несносная тварь!
— У него есуь также ручной скворецъ, который прыгаетъ у него по комнат, вылетаетъ даже на крышу, садится къ нему на руку и такъ мило разговариваетъ съ нимъ. Разв онъ оставилъ бы бдную птичку умирать съ голоду? защищала Полли Секунда.
— Успокойтесь, Полли, онъ живъ и здоровъ, возразилъ Джекъ.— Я слышалъ какъ онъ разбилъ какую-то посудину, тазъ или блюдо, въ ту ночь когда его собаченка не давала намъ спать своимъ лаемъ. Онъ вроятно хотлъ разбить ей голову, и надюсь что его намреніе увнчалось успхомъ.
— Нтъ, сэръ, настаивала Полли Секунда, поврьте что тамъ что-нибудь случилось. Пойдемте-ка на верхъ, послушайте.
Джекъ послдовалъ за ней и приложился ухомъ къ двери верхняго жильца. Онъ услыхалъ вой собаки и — да, сомннія не можетъ быть,— и слабые стоны. Онъ началъ стучать въ запертую дверь, но не дождался никакого отвта.
— Полли, сказалъ онъ,— добгите до ближайшаго плотника и скажите ему чтобъ онъ пришелъ сюда съ самымъ большимъ изъ своихъ долотъ. Я выломаю эту дверь хоть бы только для того чтобъ освободить несчастную собачонку. Мы отправимъ ее въ пріютъ для бездомныхъ собакъ, Полли, и надюсь что тамъ ее полюбятъ.
Джекъ говорилъ шутя, но у него было предчувствіе что за запертой дверью есть существо еще боле чмъ собака нуждающееся въ помощи.
И предчувствіе не обмануло его. Когда сломали дверь, они увидли на полу, возл постели, тло нкогда сильнаго человка, теперь мертвое, какъ имъ показалось, и надъ нимъ маленькаго ощенившагося терьера, который бросился на нихъ съ свирпымъ лаемъ, когда они приблизились къ его хозяину. Они выгнали собаку, подняли тло, и услыхавъ слабый стонъ ‘воды, воды’, убдились что ихъ худшія ожиданія не оправдались. Горячая голова больнаго, ускоренный пульсъ, дико блуждавшіе глаза, ввалившіяся но пылавшія щеки, и безпрерывный стонъ ‘воды, воды,’ показывали ясно что его сндаетъ страшная горячка. И въ такомъ состояніи онъ пролежалъ два дня и дв ночи одинъ!
— Полли, сказалъ Джекъ, уложивъ больнаго въ постель, смочивъ его запекшіяся губы и заботливо расправивъ подушки подъ его дрожащею головой,— Полли, сбгайте за докторомъ Джемсомъ. Только скажите ему что я прошу его придти, и увидите что онъ прилетитъ какъ птица. У васъ есть мужъ и дти, Полли, мы еще не знаемъ какая у него болзнь, вы не должны рисковать.
— Извините, мистеръ Гилль, но….
— Идите за докторомъ, Полли. Кто-нибудь изъ насъ двоихъ долженъ же идти, а я хочу чтобы шли вы. (Плотникъ отворившій дверь поспшно ретировался, услыхавъ слово горячка.) Джекъ въ первый разъ въ жизни говорилъ съ Полли серіозно, и она послушалась.
Когда она, уходя, отворила дверь, собака вбжала въ комнату, вскочила на постель и улеглась подъ мышкой у своего хозяина, предварительно лизнувъ его горячее лицо и показавъ Джеку два ряда маленькихъ, блыхъ зубовъ. Джекъ былъ изъ такихъ людей которымъ и животныя довряются съ перваго взгляда, но ни ласками, ни угрозами не могъ онъ подкупить маленькаго терьера, или выманить его изъ его гнзда. Разъ, когда исполняя безпрерывную просьбу больнаго ‘воды’, Джекъ пролилъ нсколько капель на постель, собака вскочила и съ жадностью вылизала мокрое мсто. Джекъ налилъ воды на тарелку и протянулъ собак. Она выпила съ жадностью все до послдней капли, зарычала, возвратилась на свое прежнее мсто и устремила на больнаго умоляющій взглядъ, какъ бы прося прощенія за то что ршилась покинуть его хоть на одну минуту.
— Не знаю какъ твое имя, милая собачка, сказалъ Джекъ.— Я бранилъ тебя много и посылалъ теб жестокія угрозы, которыя намренъ былъ исполнить при встрч съ тобой. Вотъ мы встртились, и я прошу у тебя прощенія, милая собачка. Если твой хозяинъ выздороветъ, я надюсь что мы вс трое будемъ добрыми друзьями, если же онъ умретъ, будь мн вполовину такъ врна, какъ ты врна ему, и я никогда не буду нуждаться въ друг. О, можешь рычать сколько угодно, я потерялъ бы уваженіе къ теб еслибы мн удалось подкупить тебя тарелкой воды. Рычи, рычи, умная собака.
При этихъ словахъ, что-то пронеслось мимо уха Джека такъ неожиданно что онъ вздрогнулъ. То былъ скворецъ, о которомъ говорила ему мистрисъ Джоуерсъ. Птица, какъ и собака, не ла и не пила два дня. Услыхавъ плескъ воды, она слетла внизъ, и прыгая по постели, своимъ комически удивленнымъ взглядомъ какъ бы спрашивала что тутъ длается. Джекъ налилъ опять воды на тарелку, и птица, прыгнувъ въ нее, начала пить съ величайшею жадностью. Утоливъ жажду, она возвратилась въ свою клтку и устремила умный взглядъ на ящичекъ для корма, какъ бы говоря: вы сдлали еще не все, я голодна.
Джекъ сходилъ въ свою квартиру, принесъ кусокъ хлба и раздлилъ его на дв неравныя доли. Собака съла свою, протестуя, скворецъ же былъ повидимому очень доволенъ моченымъ хлбомъ. Насытившись, онъ спустился опять на кровать, слъ на неподвижную руку своего хозяина, долго размышлялъ, какъ бы дивясь новому порядку вещей, и наконецъ воскликнулъ: ‘я…. я…. я…. птица мистера Беквиса, а вы чья?’ и не дождавшись отвта, улетлъ къ своему моченому хлбу.
— Мы были несправедливы къ нему, называя его злымъ эгоистомъ, прошепталъ Джекъ.— Только добраго человка могутъ такъ любить безсловесныя твари какъ эти его любятъ.
Пришелъ докторъ, и Джекъ ршительно запретилъ сопровождавшей его мистрисъ Джоуерсъ войти въ комнату.
Докторъ Джемсъ имлъ громадную практику въ этой части города и пользовался репутаціей услужливаго и ршительнаго врача, и на безпокойные вопросы Джека могъ отвтить смло что ‘еще нельзя опредлить въ чемъ дло’.
— Горячка, сказалъ онъ, и сильная горячка, но я не пророкъ чтобъ угадать какого это рода горячка, пока болзнь не выяснилась. Можетъ-быть воспаленіе въ мозгу, можетъ-быть тифъ, мн кажется что это нервная горячка, но это только мое предположеніе. Самъ онъ, бдный, ничего не можетъ сказать намъ. Давно онъ боленъ?
— Не знаю, мы нашли его на полу и думали….
— Да, мистрисъ Джоуерсъ говорила мн, но разв у него нтъ друзей?
— Кром собаки и скворца кажется нтъ, отвчалъ Джекъ.— Мы…. мы не искали его дружбы, онъ тоже сторонился отъ насъ.
— Дайте мн перо и бумаги, я пропишу рецептъ. Вы пошлете его въ аптеку, и начнете давать лкарство не медля. Оно можетъ прервать горячку, а я зайду часа черезъ два. Положите ему на голову мокрое полотенце или, если можно, льду. Не безпокойте его и не давайте ему говорить ни подъ какимъ предлогомъ.
Въ связи съ комнатой больнаго былъ небольшой чуланъ, служившій кладовой, съ ршетчатымъ окномъ, выходившимъ на площадку лстницы. Чрезъ это окно нашъ ни на что не годный вызвалъ мистрисъ Джоуерсъ и отдалъ ей рецептъ и нсколько шиллинговъ, которые нашелъ на стол.
— Джемсъ говоритъ что у него можетъ-быть тифъ, сказалъ онъ своимъ прежнимъ веселымъ тономъ, слдовательно ни одна Полли не войдетъ въ наши предлы. Полли съ мужьями и дтьми не должны имть ничего общаго съ тифомъ. Итакъ, вы сходите за лкарствомъ и передадите мн его въ это окно, потомъ, Полли, вы достанете льду въ Каледонскихъ складахъ и завернете его потепле во фланелевую тряпку, чтобъ онъ не растаялъ. Ступайте.
И Джекъ поспшно скрылся.
Онъ намочилъ полотенце и положилъ его на голову больнаго, за что собака укусила ему руку.
— Ничего, добрая собачка, сказалъ онъ,— современемъ мы поймемъ другъ друга.
Онъ поставилъ стулъ къ постели и имлъ достаточно времени чтобъ осмотрться и надуматься.
Не считая чулана, квартира больнаго состояла изъ одной комнаты, бдно меблированной. Предъ окномъ стоялъ большой столъ, заваленный рукописями, новыми книгами и письменными принадлежностями. На конторк лежала неоконченная статья. Беквисъ былъ, очевидно, застигнутъ болзнью въ то время когда работалъ. Онъ не усплъ даже раздться. Мучимый жаждой, онъ всталъ и взялъ въ руки кувшинъ съ водой, но кувшинъ выскользнулъ изъ его рукъ, и самъ онъ упалъ прежде чмъ усплъ дойти до кровати. Паденіе кувшина былъ стукъ слышанный Джекомъ два дня тому назадъ. Слдовательно больной лежалъ въ такомъ положеніи два дня и дв ночи.
Джекъ мнялъ мокрыя полотенца на его голов, вливалъ лкарство въ его неподвижныя губы и ухаживалъ за нимъ съ возрастающимъ участіемъ. Человкъ котораго онъ не любилъ, котораго онъ бранилъ и однажды вздумалъ выжить изъ дома, поднявъ шумъ въ своей квартир, лежалъ теперь предъ нимъ безпомощне ребенка. Я былъ однажды свидтелемъ какъ мальчикъ для котораго утопить котенка было величайшимъ наслажденіемъ бился изо всхъ силъ чтобы возвратить къ жизни котенка брошеннаго въ воду кмъ-то другимъ. Я видлъ однажды какъ человкъ смотрвшій совершенно равнодушно на страданія людей вынулъ изъ молочника муху и слдилъ съ участіемъ какъ она ползала по столу, стараясь освободиться отъ лакомой жидкости, едва не сдлавшейся ея могилой. Можетъ-быть ни мальчикъ, ни взрослый не чувствовали ни малйшаго участія къ существамъ которыхъ спасали, имъ только нравилось слдить какъ ихъ старанія увнчивалась успхомъ. Мы можемъ смотрть равнодушно на страданія которыя сами причиняемъ, потому что всегда ненавидимъ существо которому вредимъ, но самый безчувственный человкъ почувствуетъ жалость при вид страданій существа предъ которымъ онъ чувствуетъ себя виноватымъ, но страдающаго не по его вин. Джекъ чувствовалъ себя виновнымъ предъ Беквисомъ. Онъ не могъ бы опредлить свою вину, но онъ чувствовалъ, и вс благороднйшія стороны его души побуждали его спасти больнаго. Мысль что это надо будетъ сдлать при такихъ обстоятельствахъ когда у него нтъ средствъ поддерживать собственное существованіе только разсмшила его, а вопросъ: обязанъ ли онъ это сдлать? не пришелъ ему даже въ голову. ‘Вотъ теперь я буду работъ за двоихъ’, сказалъ онъ, и при этихъ словахъ присутствіе Констанціи Конвей казалось наполнило комнату, и ея милое, грустное лицо улыбалось ему въ сгущавшихся сумеркахъ.
Часовъ въ десять вечера зашелъ опять докторъ Джемсъ и въ этотъ разъ объявилъ что его предположеніе оправдалось.
— Нервная горячка отъ усиленной работы, сказалъ докторъ.— Онъ разстроилъ свою нервную систему. Спокойствіе теперь для него главное.
— Болзнь заразительна? спросилъ Джекъ.
— Сломанная нога заразительна? спросилъ докторъ насмшливо.
— Я боюсь не за себя, отвчалъ Джекъ.— Если болзнь не заразительна, то мистрисъ Джоуерсъ поможетъ мн ходить за нимъ.
— Мистрисъ Джоуерсъ за себя не боится.
— Да я то боюсь за нее, Джемсъ.— У нея есть семейство.
— О, бояться ршительно нечего. Пусть она ходитъ за нимъ. Разв вы можете ходить за больнымъ?
— Я сдлаю что могу, отвчалъ Джекъ спокойно.— Чмъ намъ кормить его?
— Теперь микстурой, а черезъ день или два, хорошимъ желе и крпкимъ бульйономъ, и чмъ больше онъ будетъ сть, тмъ лучше, отвчалъ докторъ. Главное чтобъ онъ былъ совершенно спокоенъ. Не позволяйте ему говорить, спрячьте перья и чернила, а если онъ спроситъ какую-нибудь книгу, бросьте ее въ окно.
Лкарство доктора произвело свое дйствіе. Жаръ уменьшился, дикій блескъ въ глазахъ исчезъ, неумолкаемые сначала стоны утихли. Джекъ не хотлъ терять ни минуты и тотчасъ же принялся работать за двоихъ. Онъ окончилъ нсколько разказовъ и стихотвореній, начатыхъ когда онъ еще не утратилъ вры въ трудъ, въ лучшіе дни, если ихъ такъ можно назвать, и утромъ ушелъ изъ дома съ намреніемъ обратить работу въ хорошее желе и крпкій бульйонъ.
Его пріятели ‘Птенцы Евы’ оказались лучше тщеславнаго Ванъ-Вейна. Когда онъ чистосердечно сознался имъ въ своемъ бдственномъ положеніи, они чистосердечно отвчали ему: ‘Вамъ бы такъ и сказать съ самаго начала. Кому могло придти въ голову что такой напыщенный аристократъ какъ вы находится въ бдственномъ положеніи?’ Но это было еще небольшимъ успхомъ.
Въ дйствительной жизни существуетъ пристрастіе къ установившимся репутаціямъ. Если мы захвораемъ, мы не пошлемъ за молодымъ мистеромъ Пистелемъ, только-что окончившимъ курсъ въ коллегіи и повсившимъ свой красный фонарь въ новомъ переулк за угломъ. Если намъ придетъ охота пріобрсть хорошую картину, мы не пойдемъ искать ее въ мастерскую неизвстнаго художника. Если врагъ нашъ начнетъ искъ противъ насъ, мы не поручимъ наши дла Грингорту и Ко, и не попросимъ ихъ послать въ гражданскую палату мистера Брифлеса защищать нашу сторону противъ Столмера, королевскаго судьи, и Додмера, знаменитаго адвоката. За докторомъ мы пошлемъ въ Севиль-Ро, а картину купимъ въ королевской академіи и поручимъ наше дло генералъ-атторнею и какому-нибудь извстному адвокату, и будемъ совершенно правы. Въ мастерской неизвстнаго художника можетъ-бытъ есть картина которая прославитъ имя ея автора, молодой мистеръ Пистель упорнымъ трудомъ и умньемъ пользоваться обстоятельствами можетъ-быть достигнетъ до высоты придворнаго врача, мистеръ Брифлесъ можетъ-быть будетъ судьей, когда Стормеръ будетъ сданъ въ архивъ. Но такіе кандидаты должны трудиться упорно и терпливо и ждать своей очереди, какъ Джекъ ршился ждать своей.
Его очередь пришла скоре чмъ онъ имлъ право ожидать. Черезъ день посл того какъ онъ узналъ о болзни Беквиса, внезапно раздался стукъ въ дверь. Джекъ выглянулъ изъ окна чулана и увидалъ мальчика въ бумажномъ колпак спокойно усвшагося на верхней ступеньк лстницы.
— Что вамъ надо? крикнулъ Джекъ.
— Рукопись, отвчалъ мальчикъ.
— Вы не получите ее сегодня.
— Получу, сказалъ мальчикъ.— Мистеръ Беквисъ всегда аккуратенъ.
— Но онъ теперь такъ боленъ что не можетъ писать.
— Мн не къ спху, я подожду, отвчалъ мальчикъ, прислонившись къ периламъ съ очевиднымъ намреніемъ поспать.
Счастливая мысль озарила Джека. Онъ видлъ на стол Беквиса неоконченную статью и черновыя замтки долженствовавшія послужить матеріаломъ для конца.
— Милый юноша, сказалъ Джекъ,— если у васъ есть какое-нибудь дло, то ступайте и сдлайте его. Возвратитесь туда откуда вы пришли, или поиграйте на двор, словомъ, употребите вашъ драгоцнный досугъ какъ вамъ угодно, и черезъ часъ возвратитесь сюда.
— Нтъ, я подожду, отвчалъ мальчикъ.— Мистеръ Беквисъ всегда аккуратенъ.
— Милый юноша, возразилъ Джекъ,— если вы предпочтете ждать здсь, я сброшу васъ съ лстницы. Если вы уйдете и возвратитесь черезъ часъ, вы получите рукопись. Что вы выбираете?
— Мистеръ Беквисъ всегда….
— Если ты не перестанешь болтать какъ попугай, я выйду и побью тебя, воскикнулъ Джекъ.— Разв можно написать что-нибудь когда такой чертенокъ дожидается?
Чертенокъ былъ видимо изумленъ. Джекъ, очевидно, былъ новичокъ въ своемъ ремесл. Мальчикъ ушелъ, и возвратившись черезъ часъ, получилъ рукопись и записку къ издателю, объяснявшую почему статья окончена другою рукой.
Черезъ часъ или два пришелъ самъ издатель, серіозный джентльменъ, безъ малйшаго цыганскаго оттнка въ своей особ и манерахъ.
— Я узналъ съ сожалніемъ что мистеръ Беквисъ боленъ, сказалъ онъ.— Могу я повидаться съ нимъ?
— Нтъ, сэръ, отвчалъ Джекъ.— Притомъ это было бы безполезно, потому что онъ не говоритъ.
— Жаль, очень жаль. Позвольте спросить не вы ли окончили статью которую мы получили сегодня?
— Я только соединилъ черновыя замтки мистера Беквиса, сказалъ Джекъ.— Надюсь что статья годится?
— Годится. Но какъ быть съ нумеромъ будущей недли? Оставилъ онъ еще какія-нибудь замтки?
— Нтъ, сколько мн извстно.
Издатель былъ видимо огорченъ.
— Мн не хотлось бы прервать рядъ этихъ статей, сказалъ онъ,— и притомъ теперь, когда почти вс….
— Позвольте, сэръ, прервалъ его Джекъ.— Я не имю претензіи равняться съ Беквисомъ, но я могу писать. Позвольте мн прислать вамъ что-нибудь въ его род и что-нибудь мое собственное, вмсто него, конечно, только до тхъ поръ пока онъ не поправится.
— Вы очень добры, сказалъ издатель.— Я прочту все что бы вы ни прислали намъ, но не могу общать…
— О, конечно, я это понимаю, прервалъ обрадованный Джекъ, заране увренный въ успх.— Я попробую.
Разговоръ происходилъ на площадк лстницы, откуда была видна часть комнаты больнаго. Взглядъ брошенный туда издателемъ не остался безъ послдствій.
Джекъ написалъ дв статьи, одну въ дух Беквиса, другую въ своемъ, и получилъ въ отвтъ неразборчиво написанную записку, въ которой находилась другая, написанная очень разборчиво, и статью ‘въ дух Беквиса’. Неразборчивая записка, съ трудомъ прочитанная, объяснила ему что издатель понимаетъ какъ одному писателю трудно поддлываться подъ тонъ другаго, и принужденъ возвратить одну изъ статей. Другая будетъ напечатана. Разборчивая записка, адресованная къ гг. Твинингу и Ко, предписывала имъ заплатить Джеку Гиллю, эсквайру, сумму въ двадцать одинъ фунтъ, а неразборчивая объясняла что двнадцать фунтовъ изъ этой суммы слдовали мистеру Беквису за прежнія статьи, три мистеру Гиллю за принятую статью, а остальное дается мистеру Беквису впередъ. ‘Мн это ршительно все равно’, прибавляла неразборчивая записка, ‘а мистеру Беквису можетъ-быть нужны теперь деньги.’
— Чортъ возьми, воскликнулъ Джекъ,— эти господа не вс похожи на Ванъ-Вейновъ. Какой славный человкъ этотъ издатель!
Но какъ же существовалъ Джекъ пока не получилъ этой какъ нельзя боле своевременной помощи? У бднаго Джека все болло горло, что не мшало ему однако пить чай съ хлбомъ вмсто обда съ величайшимъ аппетитомъ. Собака и птица Беквиса питались сытне чмъ Джекъ, но вдь он были здоровы и не могли завтракать вн дома. Что же касается до верхняго жильца, у него былъ крпкій бульйонъ и хорошее желе, и Джекъ былъ въ восторг когда больной настолько поправился что сталъ сердиться на него, когда онъ кормилъ его насильно.
Когда Беквисъ въ первый разъ пришелъ въ чувство, онъ видимо удивился и встрвожился увидавъ Джека у своего стола. Къ счастію мистрисъ Джоуерсъ находилась въ ту минуту въ комнат и поспшила успокоить его. Онъ ухватился за ея платье своей исхудавшею рукой и прошепталъ:
— Это, кажется, нижній жилецъ?
— Да, сударь, но вамъ нельзя говорить, право нельзя, докторъ запретилъ.
— Что онъ здсь длаетъ?
— О, мистеръ Беквисъ, еслибы не онъ, вы можетъ-быть не могли бы говорить теперь, да вы и не должны говорить.
— Долго я былъ боленъ?
— Дней пять, но пожалуста не говорите.
— А онъ, онъ?
— Онъ ухаживалъ за вами дни и ночи.
— Мн надо встать и работать.
— Нтъ, сударь, это невозможно, вы еще слишкомъ слабы и сами это чувствуете.
— Боже мой, что будетъ со мной, прошепталъ больной, откинувшись на подушку. Въ эту минуту собака бросилась къ нему съ радостнымъ визгомъ и принялась лизать его лицо. Бдная Васпа, бдная малютка Васпа, сказалъ онъ. Кормилъ кто-нибудь собаку и птицу? жива птица?
— Не безпокойтесь, сударь. Мистеръ Гилль кормилъ ихъ.
— Нижній жилецъ? спросилъ опять больной удивленнымъ, недоврчивымъ голосомъ.
— Я буду заботиться о вашихъ любимцахъ, мистеръ Беквисъ, сказалъ Джекъ приближаясь. Не бойтесь ни за нихъ ни за себя пока я въ состояніи помочь вамъ.
Беквисъ закрылъ глаза, утомленный усиліемъ которое онъ длалъ надъ собою разговаривая, но черезъ минуту устремилъ ихъ опять на добрую старуху. Она подошла къ нему.
— Неужели это въ самомъ дл нижній жилецъ? спросилъ онъ шепотомъ.
— Да, сударь, и добрый джентльменъ какой только….
— Приходилъ кто-нибудь навстить меня?
— Мистеръ Клизероу приходилъ, отвчалъ Джекъ.
— Издатель Цензора?
— Онъ самый, и я все устроилъ съ нимъ за васъ, объявилъ Джекъ. Забудьте о работ, я работаю за васъ.
— Вы?
— Да, какъ умю. Но вы не должны говорить и не будете, мистеръ Беквисъ. Будьте покойны, дла идутъ какъ нельзя лучше. Вамъ остается только принимать лкарства, молчать и поправляться.
— И вы мистеръ Гилль который, который….
— Надодалъ вамъ своимъ идіотскимъ шумомъ, нкогда геній раздора, теперь богъ молчанія. Если вы хотите чтобы вамъ сдлалось хуже, такъ говорите сколько вамъ угодно, мистеръ Беквисъ, но чортъ возьми, если вы дождетесь отвта отъ меня или отъ Полли, а если Васпа скажетъ хоть слово, я сверну ей голову.
Когда больной заснулъ, Джекъ отправился въ свою квартиру обдать. Разборчивая записка, адресованная къ гг. Твикнингу и Ко принесла удивительное облегченіе его больному горлу. Теперь онъ могъ състь котлету и порцію соуса и выпить кружку пива, къ великой радости доброй Полли, которая еще ничего не знала о перемн въ его судьб.
— А я разузнала таки объ этой негодной миссъ Кламберъ, сударь, сказала она.
— Въ такомъ случа садитесь и облегчите свое сердце Полли.
— Боюсь вы не согласитесь, мистеръ Билль, что это ужь слишкомъ нехорошо.
— Наврное есть что-нибудь похуже Полли.
— Хуже Сусанны Кламберъ нтъ ничего, сударь, объявила Полли. Я ходила къ ней и высказала ей прямо мое мнніе, въ присутствіи мистера Фловерса, городоваго сторожа, и она безстыдница сама во всемъ созналась. Въ прошлый вторникъ ей, видите ли, вздумалось погулять, и не подумавъ даже спросить позволенія у верхняго джентльмена, она отправилась въ Гамптонъ-Куртъ, съ молодымъ человкомъ который къ своему несчастію связался съ ней. Ну-съ, сударь, вы можетъ-быть мн не поврите, но возвратясь вечеромъ домой, она пришла къ мистеру Беквису, потому что не была у него съ утра прошлаго дня, и нашла его на полу. Что же она позвала доктора или сосдей? и не подумала! Я, говоритъ, боялась что у него что-нибудь заразительное, тифъ или оспа, или что-нибудь такое. Боялась какъ бы не испортилось ея драгоцнное личико. А на другой день ей стало стыдно, и она не посмла придти сюда, и бдный джентльменъ могъ бы умереть, еслибы…
— Еслибы не вы Полли, перебилъ ее Джекъ. Подождите Полли, когда у меня будетъ нсколько минутъ свободныхъ, я непремнно выведу миссъ Кламберъ на чистую воду. На моей душ будетъ грхъ если кто-нибудь останется на ея нжномъ попеченіи. Желаю отъ всей души чтобы молодой человкъ бросилъ ее, чтобы кринолинъ ея свалился въ прудъ, когда она пойдетъ опять въ Гамптонъ-Куртъ, наконецъ чтобъ она вышла замужъ за полисмена — хуже этого нельзя ничего пожелать.
— Но она стоитъ на томъ что она права, воскликнула Полли въ негодованіи.— Я, говоритъ, нанялась убирать его комнаты, а не ухаживать за нимъ, и мн, говоритъ, дла нтъ что онъ боленъ.
— Если такъ, Полли, сказалъ Джекъ серіозно,— худшее что мы можемъ пожелать ей, это чтобъ она почувствовала что ей было дло до того что онъ боленъ.
Если читатель склоненъ думать что такое безсердечіе невозможно, авторъ по собственному опыту ручается что такое безсердечіе бываетъ.

ГЛАВА IV.
Подвиги Фреда Виллертона.

Парламентъ дотягивалъ послдніе дни. Ежегодное ‘избіеніе невинныхъ’ уже началось. Популярные члены утверждали что въ продолженіи сезона ничего не было сдлано, фешенебельные члены сторонились попрежнему отъ всякаго дла. Было очень жарко. Темза была не привлекательна. Оставалось немного до кануна Св. Гроуза, праздникъ Св. Партриджа былъ также недалеко. Блые паруса сверкали у пристани. Веселые зрители толпились у Скарборо и Брайтона. Экстренные позды наполнялись заработавшимися людьми, радовавшимися, подобно школьникамъ, вакаціи. Клубы опустли, и Ванъ-Вейнъ ни за какія блага въ мір не показался бы въ Пелль-Мелл.
Но все же въ Лондон еще оставалось милліона два порядочныхъ людей, и не оконченныя дла, какъ въ парламент, такъ и вн его. Спенсеръ Виллертонъ также еще не окончилъ всхъ своихъ длъ, что было слдствіемъ междуцарствія въ его кабинет, и семейство его не могло покинуть городъ такъ рано какъ предполагало. Фредъ Виллертонъ сдлалъ открытіе что закулисныя области театра ‘Регентства’ составляютъ центръ вселенной, новый рай, въ которомъ прекрасная Салли Спрингъ была Евой, или яблокомъ, или другой особой (только не Адамомъ) которая, по преданію, была причиной бдствія въ первомъ саду. Фредъ помышлялъ со страхомъ о томъ времени когда строгій отцовскій декретъ выгонитъ его изъ его отеля въ Итонъ Сквер и сошлетъ его на островъ Вайтъ. Я говорю изъ его отеля, потому что квартира была нужна ему только для того чтобы пость или выспаться, возвратившись на разсвт изъ другихъ мстъ. Онъ пересталъ докучать своей любящей, безумной матери выпрашиваньемъ денегъ, а она была такъ умна что поняла что это дурной знакъ. Гд проводитъ онъ время? Отпечатокъ который безпутная жизнь кладетъ на лицо молодаго человка покупается дорогою цной. Гд беретъ онъ деньги? думала бдная мать. Положеніе длъ нисколько не улучшилось, когда пришло письмо отъ мистера Кноуса, джентльмена взявшагося приготовить Фреда къ офицерскому экзамену, и съ безпокойствомъ освдомлявшагося о здоровьи своего ученика, котораго онъ уже давно не видалъ. Это письмо, адресованное къ Спенсеру Виллертону, было перехвачено его женой, которая съ нкоторыхъ поръ начала смотрть со страхомъ на конверты казавшіеся ей подозрительными, опасаясь, не касаются ли они Фреда. Одинъ чрезвычайно подозрительный уже достигъ до отца, и въ немъ оказался счетъ отъ содержателя наемныхъ лошадей и каретъ.
— Если ему понадобилась лошадь, разв онъ не могъ попросить у меня? спросилъ Виллертонъ свою жену. И кареты… Что за кареты? Онъ могъ брать нашу коляску.
— Только не на скачки, милый мой, возразила мать такъ спокойно какъ только могла, представляя единственное оправданіе какое сумла придумать.
— Такъ онъ здилъ на скачки?
— Не знаю,— я — мн такъ кажется, пробормотала мать.
— Скажи ему чтобъ онъ учился, а о скачкахъ не думалъ, возразилъ мрачно Виллертонъ. Онъ знаетъ мое ршеніе. Если онъ опять провалится на экзамен, я не хочу его знать. За этотъ счетъ я заплачу, но чтобъ это былъ послдній.
Счетъ былъ не послдній, но Виллертонъ не видалъ дальнйшихъ. О, мои втряные молодые друзья, приходитъ ли вамъ иногда въ голову къ какимъ уверткамъ, обманамъ и хитростямъ прибгаютъ изъ любви къ вамъ ваши матери? Неужели вы никогда не подумаете сколько ударовъ падаетъ на нжные щиты защищающіе ваши безумные головы?
На упреки матери у Фреда всегда одинъ отвтъ: О, я все съ Гиллемъ. Удивительный малый этотъ Гилль. Знакомъ все съ умнйшими людьми, съ литераторами и тому подобными. Бралъ меня въ Аскотъ, какъ было весело!
Но почему Фредъ не былъ у своего учителя?— О старый Кноусъ оселъ, только морочитъ людей. Фредъ не такъ глупъ чтобы довриться Кноусу. У него есть множество знакомыхъ между экзаменаторами. Они предложатъ ему заране условленные вопросы. Фредъ проситъ не безпокоиться о немъ. Все обстоитъ благополучно.
Но экзаменаторы были другаго мннія. Они пренебрегли заране условленными вопросами, къ которымъ Фредъ приготовился, а такъ какъ онъ, повидимому, былъ неспособенъ ршить математическую задачу и написать сочиненіе правильнымъ англійскимъ языкомъ, то экзаменаторы не ршились рекомендовать его ея величеству какъ достойнаго офицерскаго патента, а его отецъ сдержалъ слово.
Между учителями готовящими къ военному экзамену, военными экзаменаторами, военными портными и начальствомъ гвардіи существуетъ, повидимому, удивительная стачка, которая и была причиной что Фредъ не выдержалъ экзамена, и что вслдъ за этимъ цлый потокъ подозрительныхъ конвертовъ ворвался въ Итонъ-Скверъ.
Оказалось что мистеръ Фредерикъ Виллертонъ въ продолженіи послдняго мсяца удостоивалъ своимъ вниманіемъ трехъ портныхъ, и заказывалъ имъ среднимъ числомъ по четыре костюма еженедльно. Въ ихъ счетахъ были также намеки на деньги данныя подъ росписки, и въ одномъ было сказано прямо ‘дано денегъ пятьдесятъ фунгов.’ Фредъ взялъ также подъ свое покровительство двухъ ювелировъ, и въ ихъ маленькихъ счетахъ упоминалось о браслетахъ и серьгахъ. Одинъ театральный костюмеръ сдлалъ ему очень странный костюмъ, такой какой могъ бы понадобиться ему еслибъ онъ игралъ роль миссъ Салли Спрингъ въ новомъ фарс поставленномъ на театр Регентства. Былъ новый счетъ отъ содержателя конюшни, кром перваго, преждевременно присланнаго этимъ нетерпливымъ господиномъ. У парфюмера Фредъ забралъ такъ много что можно было подумать что онъ сакъ хочетъ открыть парфюмерный магазинъ. Словомъ, подозрительные конверты содержали счеты сумма которыхъ превосходила семьсотъ фунтовъ стерлинговъ, и большая часть долга была сдлана въ четыре недли.
Молодые люди готовящіеся къ военному экзамену пользуются большимъ снисхожденіемъ у извстнаго класса ремесленниковъ. Головы молодыхъ людей такъ заняты ученіемъ что ихъ нельзя безпокоить долгами. Они могутъ заказывать что имъ угодно, а заплатятъ черезъ годъ, черезъ два, словомъ, когда имъ будетъ угодно. Офицерское званіе есть порука, и если они получатъ его, записка къ родителямъ или къ полковнику будетъ средствомъ получить долгъ, если это даже не будетъ удобно молодымъ людямъ. Дло давно извстное. Единственный сынъ досточтимаго Спенсера Виллертона пользовался кредитомъ безъ всякихъ затрудненій, но когда исключеніе его имени изъ списка кандидатовъ въ прапорщики показало что ‘дло плохо’, кредитъ вдругъ прекратился.
Сердце мистрисъ Виллертонъ болло все сильне и сильне по мр того какъ она открывала одинъ счетъ за другимъ. Что длать? Гд Фредъ? Онъ не являлся домой посл своей постыдной неудачи. ‘О, если горе побудило его на какой-нибудь отчаянный поступокъ!’ рыдала несчастная мать. (Фредъ въ это время халъ съ миссъ Спрингъ въ Ричмондскій паркъ и намревался обдать съ ней въ лучшемъ ресторан.)
Мистриссъ Виллертонъ, не зная что длать, посовтовалась съ братомъ.
— О, Бертрамъ, все это случилось по милости негоднаго Гилля. Онъ погубилъ моего бднаго мальчика. Что скажетъ отецъ? Я убждена что онъ занималъ не для себя. Я давала ему много денегъ. Онъ занималъ для мистера Гилля, который, какъ онъ признался, страшный игрокъ. Мой бдный, бдный, обманутый мальчикъ, какъ его ограбили. Бертрамъ, ршительно нтъ возможности предположить что онъ бралъ вс эти вещи для себя.
Лордъ Гильтонъ былъ того же мннія, въ особенности когда увидалъ въ счет одного портнаго женскую амазонку, и прочелъ описаніе браслетовъ и серегъ взятыхъ у ювелировъ. Но онъ не сказалъ ни слова, и слушалъ какъ сестра срывала свой гнвъ на безпутномъ Джек. Есть вещи которыхъ мы не ршаемся высказать даже нашимъ сестрамъ.
День проходилъ за днемъ, а Фредерикъ все не являлся. ‘Тамъ теперь страшная сумятица’, думалъ онъ, ‘а чтобъ и меня не впутали, лучше скрыться во-время’. Онъ перехалъ въ Бромптонъ и скрылся во-время. Отецъ, видвшій его въ продолженіи послдняго мсяца не боле шести разъ, не замчалъ его отсутствія или не находилъ ничего страннаго въ томъ что ему стыдно показаться. Спенсеръ Виллертонъ, такой смлый и энергичный общественный дятель, всегда готовый взглянуть прямо на затрудненія своей родины и своей партіи, не имлъ достаточно нравственнаго мужества чтобъ отыскать своего заблудшагося сына. Онъ видлъ что жена страдаетъ, но не зналъ и десятой доли причинъ ея страданія. Даже слуги знали боле чмъ онъ.
Въ чужихъ длахъ лордъ Гильтонъ былъ человкъ практическій. Первымъ его совтомъ было послать объявленіе въ газеты (онъ, какъ намъ извстно, врилъ въ силу объявленій), приглашающее Фреда возвратиться, съ условіемъ что все будетъ забыто. Но мать Фреда на это не согласилась, на томъ основаніи что объявленіе можетъ попасться на глаза отцу (какъ будто онъ имлъ время читать объявленія). Вторымъ совтомъ лорда было поручить полицейскому отыскать Фреда. ‘О, нтъ, какой позоръ,’ отвчала мать. Дюжина другихъ совтовъ была встрчена подобными же возраженіями, и наконецъ бдная женщина для облегченія сердца накинулась опять на Джека Гилля, и можете быть уврены что ‘милйшая Матильда’ усердно вторила ей. Констанція сказала что-то въ защиту Джека, и была съ позоромъ выслана изъ комнаты за свое неумстное вмшательство. Мери Эйльвардъ была видимо огорчена нападками на Джека, но не сказала ни слова. Она выжидала удобнаго времени. Что же касается хорошенькой, избалованной Милли, она старалась обратить все дло въ шутку, и объявила что презираетъ человка который не былъ въ молодости кутилой. Семьсотъ фунтовъ пустяки для мистрисъ Вилертонъ. Милли еще боле полюбила Фреда съ тхъ поръ какъ онъ разорвалъ свои пеленки.
— О, Милли, я заплатила бы хоть семь тысячъ, только бы онъ возвратился, рыдала бдная мать.— Разв мн денегъ жаль? Меня страшитъ ужасное общество въ которомъ онъ вращается.
— Извините, милая тетушка, что я вмшиваюсь не въ свое дло, сказала Мери Эйльвардъ своимъ кроткимъ голосомъ — Но мн не врится что мистеръ Гилль такъ безчестенъ какъ вы предполагаете.
— Разв вы его знаете?
— Очень мало, но достаточно чтобы надяться что вы ошибаетесь. Папа, обратилась она къ отцу,— свозите меня къ нему. Если онъ иметъ такое вліяніе на кузена, я уврена что онъ уговоритъ его вернуться домой, когда узнаетъ какъ страдаетъ его бдная мать. Онъ не могъ бы отказать.
— Какъ это похоже на тебя, Мери, сказалъ рзко отецъ.— Взять сторону негодяя, хать къ нему и опозорить себя! И кто же знаетъ гд его найти, прибавилъ онъ, сообразивъ что предложеніе дочери совсмъ не такъ дурно какъ ему показалось сначала.
— Онъ живетъ въ Каеменгсъ-Инн, No 37.
— Какъ же ты узнала? спросилъ пораженный перъ.
— Когда я танцовала съ нимъ, онъ разказывалъ мн о своей старой кормилиц, которая живетъ въ Соутерном. Я написала ей, прося ее сообщить мн его адресъ, и сейчасъ получила ея отвтъ.
— Честное слово, леди Мери Эйльвардъ, вы, кажется, очень заинтересованы мистеромъ Гиллемъ, сказалъ насмшливо отецъ.
— Я думала, кротко отвчала Мери,— что мы можемъ найти съ его помощью кузена, и…. и….
— И что? Скажи вс твои причины.
— Я думаю также что слдуетъ дать ему возможность оправдаться, прибавила Мери, поднявъ свои добрые глаза и не покраснвъ нисколько. Еслибъ она хотла открыть вс причины побудившія ее написать мистрисъ Проссеръ, она сказала бы: ‘Я сдлала это, мой милый, неосторожный папа, потому что знала что еслибы вы взяли это на себя, вы непремнно сказали бы что-нибудь обидное доброй старух или заставили бы ее подумать что ея питомцу угрожаетъ опасность и не получили бы отвта’.
— Я конечно не повезу Мери въ Клементсъ. Нтъ, сказалъ подумавъ лордъ Гильтонъ сестр, — но ея мысль чтобы кто-нибудь създилъ къ Гиллю, очень не дурна. Не създить ли мн?
— О, еслибы ты създилъ.
Мери ушла въ комнату Констанціи Конвей.
— Папа детъ къ мистеру Гиллю, сказала она, — и я уврена что мистеръ Гилль разсердится и не скажетъ ничего. Вы знаете какъ папа высокомренъ. О, Конъ, что намъ длать?
— Напишемъ ему, разкажемъ ему все что они говорятъ о немъ, и попросимъ его, для его же пользы, не сердиться и оправдаться.
— Поздно, милая. Папа детъ сейчасъ. Тетушка приказала заложить для него карету, когда я выходила изъ комнаты.
— Въ такомъ случа если Джекъ разсердится на лорда Гильтона и не скажетъ ничего, мы сами създимъ къ нему, Мери. Онъ долженъ оправдаться, и оправдается.
— О, Конъ! Разв это прилично?
— Что прилично?
— Намъ хать въ квартиру молодаго человка.
— Мн все равно, прилично или неприлично, отвчала Констанція.— Если вы не подете со мной, Мери, я поду одна. Я не хочу чтобъ они смли бранить его какъ бранятъ теперь, онъ оправдается, прибавила она съ блескомъ въ глазахъ, и съ волненіемъ въ голос.
Замчательно что имя Фредерика Виллертона не было ни разу упомянуто въ предыдущемъ разговор, что вся забота молодыхъ двушекъ состояла только въ томъ чтобы нашъ ни на что негодный могъ оправдаться, и что он были вполн убждены что онъ можетъ оправдаться, если только его не разсердятъ.
Джекъ Гилль работалъ надъ статьей для Цензора, въ комнат Беквиса. Беквисъ сидлъ въ кресл у окна, съ Васпой на колняхъ. Былъ теплый, свтлый день. Скворецъ весело прыгалъ по брустверу, гоняясь за воробьями, которые, повидимому, были также нахлбниками его хозяина, и объявлялъ имъ съ жаромъ что онъ птица мистера Беквиса, настоятельно требуя чтобъ они сказали ему чьи они птицы.
Беквисъ былъ теперь вн опасности, но еще очень слабъ, такъ слабъ что не могъ переселиться въ квартиру Джека, которая была больше и лучше его квартиры. Посл многихъ стычекъ, онъ покорился предписаніямъ доктора и покинулъ мысль приняться немедленно за работу. Онъ началъ понимать нижняго жильца и помирился съ мыслію что Джекъ работалъ за него. Но онъ не зналъ что Джекъ самъ нуждается въ работ.
Входитъ Полли Secunda съ визитною карточкой, бережно обернутою концомъ фартука, между двумя сальными пальцами.
— Извините, мистеръ Гилль. Какой-то джентльменъ ждетъ васъ въ вашей комнат.
Джекъ взялъ карточку, и взглянувъ на нее, испустилъ протяжный свистъ.
— Кто это? спросилъ Беквисъ.
— О, не боле какъ лордъ, сказалъ Джекъ вставъ,— графъ Гильтонъ! Какого чорта понадобилось отъ меня графу Гильтону?
— Не лучше ли вамъ пойти и узнать.
— Мой безцнный другъ, возразилъ Джекъ,— у васъ начинаютъ появляться самыя блестящія мысли. Еслибы вы принимали аккуратне рыбій жиръ, вы удивили бы всю вселенную. Я пойду и узнаю.
И онъ пошелъ, и увидавъ постителя, воскликнулъ:
— О, мистеръ Эйльвардъ! Я думалъ, и онъ взглянулъ опять на карточку.
— Вы не знаете что ко мн перешелъ Гильтонскій титулъ, сказалъ гость высокомрно.
— Извините, милордъ, я забылъ на минуту. Садитесь пожалуста.
— Нтъ, сэръ, возразилъ новый перъ,— мое посщеніе будетъ непродолжительно. Позвольте узнать, мистеръ Гилль, считаете-ли вы честнымъ и приличнымъ отвлекать молодаго человка отъ его семейства, вовлекать его въ безпутную жизнь, поощрять его пренебрегатьученіемъ, портить его будущность, терзать сердце его матери и,— и, — словомъ учить, его чортъ знаетъ чему? Отвчайте мн, сэръ!
Перъ довелъ себя до состоянія добродтельнаго негодованія, когда всходилъ на лстницу, и ршился ошеломить негодяя Гилля.
— Я нахожу лишнимъ отвчать на двусмысленные вопросы, сказалъ Джекъ улыбаясь,— но если вамъ угодно знать мое мнніе, то человкъ который способенъ на все исчисленное вами — перворазрядный негодяй.
— Гд Фредерикъ Виллертонъ? спросилъ перъ торжественнымъ тономъ, скрестивъ руки на груди.
— А я почемъ знаю, отвчалъ Джекъ, поднявъ глаза.
— Молодой человкъ, продолжалъ лордъ Гильтонъ, и тонъ его съ минуты на минуту становился торжественне.— Фредерикъ не являлся домой около двухъ недль. До тхъ поръ онъ проводилъ вн дома гораздо боле времени нежели подобаетъ молодому человку его лтъ. Онъ пренебрегалъ ученіемъ, проводилъ безсонныя ночи и оправдывалъ свои частыя отлучки изъ дома тмъ что проводилъ время въ вашемъ обществ.
— Онъ лгалъ, сказалъ Джекъ, ни мало не смущенный торжественнымъ тономъ.— Я не видалъ его со дня бала его матери.
— Долженъ ли я понять изъ вашихъ словъ, мистеръ Гилль, что вы не были съ нимъ на балахъ, что онъ не проводитъ ночь за ночью съ вами въ кутежахъ — ужь не помню съ какихъ поръ, что….
— Вы должны понять прямой смыслъ прямыхъ словъ, милордъ, прервалъ Джекъ, смотря лорду въ глаза такъ гордо какъ самъ лордъ едва ли умлъ смотрть.— Я уже сказалъ вамъ что не видалъ Фредерика Виллертона со дня бала его матери, слдовательно боле трехъ недль.
— Можете…. можете вы доказать это, произнесъ лордъ Гильтонъ, покидая повелительный тонъ съ повелительными словами.
— Еслибы вы спросили меня хочу ли я доказать это, я отвтилъ бы вамъ что вы можете идти за доказательствами куда вамъ угодно.
— Мистеръ Гилль, сказалъ лордъ Гильтонъ, внезапно спустившись съ пьедестала,— его бдная мать страдаетъ. Она моя сестра.
— А этотъ лгунишка вамъ племянникъ.
— Да, къ стыду моему. Мы врили его словамъ и считали васъ его губителемъ. Мы были несправедливы къ вамъ, я это вижу, я въ этомъ увренъ. Будьте великодушны. Отплатите добромъ за зло, и помогите его бдной матери отыскать его.
— Что же онъ надлалъ? спросилъ Джекъ.
Лордъ Гильтонъ, теперь смиренный проситель предъ человкомъ котораго онъ пришелъ застращать, далъ полный отчетъ о томъ что ‘надлалъ’ мистеръ Фредъ, не забылъ упомянуть о браслетахъ, серьгахъ и амазонкахъ красовавшихся въ счетахъ молодаго человка.
— Но, прибавилъ онъ какъ бы извиняясь,— я теперь увренъ и уврю мистрисъ Виллертонъ, что вы не принимали въ этомъ никакого участія.
Джекъ поблднлъ и прикусилъ губы.
— Позвольте, сказалъ онъ.— Вы пришли сюда, милордъ, съ предубжденіемъ противъ меня, но почему-то вдругъ перемнили ваше мнніе.
— Я оскорбилъ бы джентльмена еслибы сказалъ что не врю ему, возразилъ перъ.— Въ васъ есть что-то такое, мистеръ Гилль, что-то такое что я боле чмъ врю вамъ, мистеръ Гилль, я, я, чортъ возьми! Еслибы вы были моимъ сыномъ, я врилъ бы вамъ не боле чмъ теперь.
— Подождите пока не узнаете всего, милордъ, возразилъ Джекъ серіозно.— Вечеромъ, въ день бала мистрисъ Виллертонъ, я представилъ Фреда, не подозрвая къ какимъ это приведетъ послдствіямъ, одной актрис, съ которою ему очень хотлось познакомиться. Боюсь что она принимала участіе въ томъ что вы мн разказывали.
— Что тутъ замшана женщина, это ясно какъ день.
— Милордъ, продолжалъ Джекъ, — осуждайте меня, если хотите, за необдуманный поступокъ, но не вините меня въ его послдствіяхъ. Могъ ли я предполагать что вашъ племянникъ позволитъ такъ одурачить себя.
— Конечно не могли.
— И разв онъ не нашелъ бы другаго средства познакомиться съ ней, еслибъ я не представилъ его. Она очень доступна.
— О, не думайте объ этомъ. Она не, причинила большаго убытка, нсколько лишнихъ сотенъ. Но скажите какъ могло понадобиться ему такое множество платьевъ?
— О, милордъ, прервалъ Джекъ,— свтъ измнился съ тхъ поръ какъ вы были молоды, если вы не знаете что есть портные которые ставятъ платье въ счетъ отцу, а сыну вмсто платья даютъ билетъ въ десять фунтовъ. Вы думаете что вашъ племянникъ видлъ или носилъ платье отпущенное ему въ долгъ, какъ написано въ счетахъ? Никогда. Онъ получилъ вмсто него деньги, и тратилъ ихъ, но дло не въ деньгахъ,— его отецъ богатъ,— а въ безчестномъ способ какимъ онъ пріобрталъ ихъ, вотъ это дйствительно ужасно, прибавилъ Джекъ съ горечью.
Лордъ Гильтонъ взглянулъ на его честное, взволнованное лицо, и подумалъ: еслибы Фредъ говорилъ правду, и дйствительно проводилъ время въ обществ этого человка, онъ не былъ бы тмъ чмъ онъ теперь.
— Можете вы помочь намъ? спросилъ онъ.
— Могу и готовъ, отвчалъ Джекъ.— Прежде всего надо узнать основательно ли мое подозрніе, и если оно основательно, я считаю себя обязаннымъ поправить зло которое я сдлалъ, и это будетъ не трудно. Если вы дадите мн вашъ адресъ, милордъ, то узнаете завтра что-нибудь положительное.
Джекъ надлъ шляпу и дошелъ съ лордомъ Гильтономъ до кареты. Лордъ Гильтонъ похалъ въ Итонъ-Скверъ, Джекъ пошелъ къ театру Регентства, гд онъ предложилъ нсколько вопросовъ швейцару, и возвратившись домой, написалъ слдующее письмо:

‘Милая Салли,

‘Я встртилъ недавно Б. возвращавшагося изъ Сити. Онъ былъ мраченъ. Боюсь что зеленоглазое чудовище грызло его подъ одеждой. Я слышалъ что онъ сдлалъ славную спекуляцію съ Индиго — одни говорятъ тысячъ на 80, другіе на 20, мы возьмемъ среднее число и скажемъ 50. Счастливецъ Б. Еслибъ я былъ женщина, я не далъ бы ему повода хмуриться.
‘Глупый мальчишка котораго я рекомендовалъ вамъ въ театр, когда мы видились въ послдній разъ, оказался ужасною дрянью и попалъ въ бду. Мама прекратила выдачу денегъ, онъ началъ брать деньги у портныхъ, его обличили и по всей вроятности выскутъ. Вообразите Б. выпрашивающимъ деньги у портныхъ!
‘Au revoir, Салли. Хорошъ ли доходъ Регентства? Я думаю убыточная игрушка. Счастливъ Б. что спекуляція была такъ удачна.
‘Пришлите мн адресъ Фредерика Виллертона.

‘Преданный вамъ
‘Джекъ Гилль.

Отвтъ прибылъ на изящнйшей бумажк съ вычурнымъ вензелемъ изъ двухъ переплетенныхъ S.

‘Милый мистеръ Гилль,

‘Не понимаю о какомъ зеленоглазомъ чудовищ подъ одеждой Б. говорите вы. Полагаю что это была изъ вашихъ безсмыслицъ. Вы знаете что у меня съ нимъ не можетъ быть ничего общаго. Что же касается до Виллертона, я о немъ ничего не знаю, но моя горничная говоритъ что онъ оставилъ карточку съ адресомъ: No 6, Ульстеръ, Брамптонъ.
‘Въ новомъ фарс миссъ Гвиндолини танцуетъ посл меня, и весь домъ трясется. Жалю что я не взяла вашего фарса. Дайте мн пожалуста просмотрть его опять.

‘Искренно ваша
‘Салли Спрингъ.

‘Р. S. Не могу вспомнить что онъ бралъ деньги у портныхъ. Каковъ! достанется же ему отъ меня. С. С.
Прочитавъ эту записку: Джекъ написалъ:

‘Милордъ,

‘Адресъ Фредерика Виллертона: No 6, Ульстеръ, Бромптонъ. Мое предположеніе оправдалось, но связь разорвана. Возьмите его домой.

‘Вашъ покорнйшій слуга
‘Джекъ Гилль.

‘Досточтимому графу Гильтону.’

ГЛАВА V.
Бобъ Берриджеръ доноситъ объ успх.

Между тмъ мистеръ Берриджеръ на свою обычную просьбу о небольшой сумм впередъ, такъ какъ онъ на пути къ великому открытію касательно все еще пропадавшаго Плесмора, получилъ въ отвтъ записку отъ своего патрона давшую ему почувствовать что пора вести игру къ развязк. Досточтимый предсдатель Общества Искусственнаго Орошенія и Земледлія въ Экуадор часто видался съ секретаремъ по дламъ не касавшимся Общества, и представилъ его своимъ дочерямъ и Виллертонамъ, какъ своего главнаго оракула, замнившаго ему Чемпіона и Берриджера. Блиссету хотлось знать результатъ изслдованій касательно давно потеряннаго изъ виду Плесмора, и мистеръ Бобъ, вмсто небольшой суммы впередъ, получилъ ршительное повелніе явиться ровно черезъ недлю къ лорду Гильтону въ Вентноръ и донести о своихъ похожденіяхъ.
Въ Вентнорскую виллу, куда возвратился теперь графъ съ дочерьми, былъ также приглашенъ Абель Блиссетъ, въ качеств секретаря и совтника его свтлости, и согласно съ его общаніемъ присутствовать когда мистеръ Берриджеръ представитъ свой отчетъ. Велико было изумленіе послдняго, когда, войдя въ кабинетъ лорда Гильтона, онъ засталъ своего креморнскаго собесдника въ дружескомъ разговор съ его свтлостью.
Этотъ день не былъ однимъ изъ лихорадочныхъ дней графа, но онъ искусственно довелъ себя до лихорадки, ожидая, отгадывая, опасаясь результата поисковъ, строя воздушные замки на предположеніи что Плесморъ умеръ, и сердясь когда страхъ, котораго онъ не могъ преодолть, бралъ верхъ и разрушалъ воздушные замки построенные надеждой. Терпливой Мери жилось плохо со времени возвращенія въ Вентноръ. Что бы она ни сдлала, все было дурно. То чмъ былъ доволенъ мистеръ Эйльвардъ, насколько онъ могъ быть доволенъ съ своимъ характеромъ, казалось лорду Гильтону отвратительнымъ, вульгарнымъ, неприличнымъ и т. д. Онъ ворчалъ даже на свою любимицу Милли. Зачмъ было давать Берриджеру цлую недлю? Достаточно было бы четырехъ дней, даже трехъ, двухъ, одного. Полагаетъ ли мистеръ Блиссетъ что онъ узналъ что-нибудь? Что это за великое открытіе о которомъ онъ говоритъ? Словомъ, лордъ Гильтонъ довелъ себя до одного изъ своихъ лихорадочныхъ припадковъ и былъ не въ дух когда Бобъ вошелъ въ его святилище, опоздавъ на полчаса.
— Разв я не приказалъ вамъ, сэръ, быть здсь ровно въ три часа, спросилъ онъ гнвно, въ отвтъ на раболпное привтствіе Боба.
— Если позволите доложить, ваша свтлость, пароходъ опоздалъ, началъ оправдываться провинившійся Бобъ.— Я сказалъ капитану что ду къ вашей свтлости по очень важному длу, а онъ сказалъ, онъ осмлился сказать…
— Ну все равно что бы онъ ни сказалъ. Теперь вы здсь и говорите что имете сказать, и скоре, приказалъ лордъ Гильтонъ, откинувшись на спинку кресла.
Но Бобъ началъ угощать своего нетерпливаго патрона подмигиваніемъ и пантомимными движеніями, которыми хотлъ указать на Блиссета.
— Онъ хочетъ меня съ ума свести! воскликнулъ лордъ Гильтонъ.— Что это за гримасы, любезный?
— О, Боже, о, милордъ, хотлъ я сказать, воскликнулъ растерявшійся Бобъ,.— я…. я.:, я хотлъ только сказать что это было частное, секретное, тайное, и при немъ… онъ мигнулъ опять на Блиссета.
— Мистеръ Блиссетъ можетъ слышать все что вы имете сказать мн, отвчалъ лордъ Гильтонъ.
— О, если мистеръ Берриджеръ желаетъ чтобъ я ушелъ, началъ Блиссетъ, лниво поднимаясь съ мста.
— Что вамъ, чортъ возьми, за дло до его желаній? Я желаю чтобы вы остались. Вы меня, право, удивляете, мистеръ Блиссетъ! воскликнулъ графъ.
Робертъ Берриджеръ между тмъ стоялъ среди комнаты, со шляпой и краснымъ бумажнымъ платкомъ въ одной рук и сверткомъ бумагъ въ другой. День былъ жаркій, а онъ прибжалъ, чтобы наверстать потерянное время. Слдствіемъ была сильная испарина, не уменьшавшаяся отъ холоднаго пріема. Запыхавшійся, тщетно пытаясь осушить мокрый лобъ вышеупомянутымъ краснымъ платкомъ, но въ замшательств употребляя вмсто него шляпу или бумаги, перекладывая вс три вещи изъ одной руки на другую, роняя ихъ, переминаясь съ ноги на ногу и повременамъ издавая звуки средніе между храпомъ и всхлипываньемъ, Бобъ не представлялъ собою зрлища способнаго успокоить нервы его раздраженнаго патрона.
— Если вы не начнете сію же минуту вашего проклятаго донесенія, заревлъ графъ,— я прикажу вытолкать васъ.
— Такъ что же вы не дадите мн ссть и разобрать бумаги! воскликнулъ Бобъ, вдругъ перемнивъ тонъ, отъ страха лишиться общаннаго вознагражденія.
— Извините, я забылъ, сказалъ лордъ Гильтонъ спокойне.— Я не совсмъ здоровъ сегодня и…. садитесь пожалуста, начинайте.
Бобъ слъ, разложилъ предъ собою бумаги и прокашлявшись началъ читать:
‘Удостоившись получить приказаніе сіятельнаго графа Гильтона произвести нсколько деликатныхъ и важныхъ справокъ, нижеподписавшійся, осчастливленный оказанною ему честью, ршился посвятить всю жизнь свою благородному доврителю, и не щадя никакихъ усилій, такъ какъ его величайшимъ желаніемъ было удовлетворить, нижеподписавшійся….’
— Боже, что за чушь! воскликнулъ графъ.— Блиссетъ, не можете ли вы, не заставите ли вы его сказать поскоре главное. Нашелъ онъ Плесмора или нтъ? Мн больше ничего не надо знать. Если онъ не оставитъ въ поко свою проклятую рукопись, я выброшу ее за окно и его съ нею.
Блиссетъ сдлалъ движеніе имвшее цлью успокоить гнвнаго графа, но Бобъ, вообразивъ что оно угрожаетъ его драгоцнной рукописи, прижалъ ее къ груди и воскликнулъ:
— Не смть трогать мои бумаги, Абель Блиссетъ! Я понимаю вашу хитрость. Руки подальше.
— Когда мн придетъ охота дотронуться ими до васъ, мистеръ Берриджеръ, ваши возраженія будутъ безполезны, до тхъ же поръ прошу васъ не забываться. Что это за рукопись? Кажется длинная? спросилъ онъ.
— Это правдивый, неполированный (Бобъ вроятно хотлъ сказать неукрашенный) разказъ о томъ что я сдлалъ и узналъ по вашему порученію, сказалъ Бобъ, обращаясь исключительно къ графу.— Мн стоило не малаго труда составить эту рукопись, и мн очень больно….
— Что вы не будете имть удовольствія прочесть вашего произведенія его свтлости, прервалъ невозмутимый Блиссетъ.— Я вполн понимаю чувства автора, мистеръ Берриджеръ, но если вы будете такъ добры, оставите вашу рукопись здсь, я увренъ что милордъ прочтетъ ее съ величайшимъ интересомъ въ свободное время. Правда что разказъ утратитъ силу и выразительность, которыя можетъ придать ему только голосъ автора, но милордъ не совсмъ здоровъ сегодня, что онъ уже самъ сообщилъ вамъ, и разказъ такой потрясающій какимъ долженъ быть вашъ можетъ слишкомъ сильно подйствовать на его нервы. Не можете ли сообщить его свтлости въ настоящую минуту краткое извлеченіе изъ этого интереснаго документа?
— У меня нтъ никакихъ извлеченій, отвчалъ Бобъ, нсколько смягчившись.— Съ начала до конца все написано моею рукой.
— Подъ извлеченіемъ я разумю сущность написаннаго вами, мистеръ Берриджеръ, возразилъ Блиссетъ.
— Вы бы такъ и сказали, что сущность, отвчалъ Бобъ, довольный случаемъ поломаться.
— Можно ли толковать съ такимъ болваномъ? воскликнулъ графъ, вставъ съ мста.— Слушайте, сэръ: если вы не отвтите мн на десять вопросовъ во столько же минутъ, я отдамъ васъ подъ судъ за вымогательство денегъ подъ вымышленными предлогами.
— Не можете вы отдать меня подъ судъ, сказалъ Бобъ, вспыхнувъ.
— Отдамъ.
— Лучше и не пробуйте, я знаю законъ.
— Я не имю притязанія знать законъ, сказалъ Блиссетъ спокойнымъ голосомъ,— но мн кажется, мистеръ Берриджеръ, что вы не совсмъ правы. Разв вы не взяли недли дв тому назадъ у его свтлости пятнадцать фунтовъ на томъ основаніи что вы будто бы нашли Аугустуса де-Баркгема Плесмора?
— Такъ что же? воскликнулъ Бобъ съ негодованіемъ.
— А такъ какъ вы не нашли его….
— Но я нашелъ его, воскликнулъ Бобъ, не выдержавъ.
— А! промолвилъ спокойно Блиссетъ, откидываясь на спинку стула.— Наконецъ-то мы услыхали отъ васъ хоть одинъ прямой отвтъ.
Еслибы взглядомъ можно было убить, Блиссетъ былъ бы убитъ на мст.
— Боже, Боже! воскликнулъ лордъ Гильтонъ, падая на стулъ — Я погибъ. Гд онъ? Скажите мн сію минуту гд онъ?
— Милордъ, возразилъ Бобъ, перелистывая свою драгоцнную рукопись, — еслибы вы только позволили мн прочесть.
— Это невыносимо, Блиссетъ! Ршительно невыносимо! Скажите ему что я дамъ ему двадцать фунтовъ сверхъ условія за его проклятую рукопись. Неизвстность убьетъ меня.
— Слышите что говоритъ милордъ? спросилъ Блиссетъ.— Что вы на это скажете?
— Что я скажу! воскликнулъ восхищенный Бобъ, закрывая рукопись.— Я готовъ отвчать вамъ какъ свидтель въ суд. Предлагайте вопросы, и увидите какъ славно я буду отвчать.
— Вы нашли Плесмора?
— Нашелъ.
— Гд онъ?
— Въ Бермуд.
— Въ какомъ положеніи?
— Въ положеніи ссыльнаго.
— Вотъ какъ! За какое же преступленіе онъ сосланъ?
— За поддлку векселей.
— На какой срокъ?
— На пятнадцать лтъ.
— Съ которыхъ поръ?
— Съ перваго дня весеннихъ ассизовъ въ Йорк въ 1852, кажется 3го марта, но въ числ я не увренъ.
— Но вы вполн уврены что онъ теперь въ Бермуд?
— Онъ былъ сосланъ туда, судя по списку Пентонвильской тюрьмы, въ 1854 году, и до сихъ поръ еще не получилъ отпускнаго билета: такъ по крайней мр сказати въ министерств внутреннихъ длъ, а гд же знать это какъ не тамъ? отвчалъ Бобъ съ досадой.
— Не желаетъ ли, милордъ, чтобъ я предложилъ ему еще какой-нибудь вопросъ? спросилъ Блиссетъ.
— Нтъ, отвчалъ графъ слабымъ голосомъ.— Впрочемъ еще одинъ: есть на все это доказательства?
— Въ этихъ бумагахъ, возразилъ Берриджеръ,— есть засвидтельствованная копія съ судебнаго слдствія и приговора, копія съ повелнія сослать его въ Пентонвиль и съ распоряженія о пересылк его моремъ въ Бермуду, и удостовренія отъ помощника секретаря министерства внутреннихъ длъ что ему еще не выданъ отпускной билетъ, и что его имя не встрчалось въ спискахъ умершихъ. Доказательства это или нтъ?
— Доказательства, неопровержимыя доказательства, простоналъ графъ.
— Еслибы вы только дали мн прочесть мое письменное изложеніе, просилъ обиженный Бобъ.
— Я прочту его завтра, сказалъ графъ слабымъ голосомъ.— Дайте мн бутылку съ водкой изъ жтой шкатулки, мистеръ Блиссетъ: мн дурно, мистеръ Блиссетъ, о, подумать только что онъ найденъ, мистеръ Блиссетъ, и ссыльный! Ужасно, ужасно! Блиссетъ, почему вы не скажете что это ужасно?
— Я глубоко сочувствую вашему горю, милордъ, сказалъ Блиссетъ вполголоса,— но можетъ-быть….
— О, теперь не время говорить о томъ что можетъ быть. Я это предчувствовалъ. Я былъ увренъ что онъ живъ, а если онъ хорошо велъ себя, то черезъ нсколько мсяцевъ будетъ свободенъ. Подумать что Чепель-Гильтонское имніе достанется ссыльному, а я, государственный перъ, останусь нищимъ. Это ужасно, Блиссетъ, ужасно, ужасно!
Блиссетъ промолчалъ.
— Онъ моложе меня, и я слышалъ что каторжники люди здоровые, благодаря регулярной жизни которую они принуждены вести, продолжалъ лордъ Гильтонъ.— Притомъ же онъ можетъ имть сына, а въ такомъ случа, если я даже переживу его, то все же не получу наслдства. Блиссетъ, что вы не скажете ни слова?
— При постороннемъ, милордъ, шепнулъ Блиссетъ, мигнувъ многозначительно въ сторону гд сидлъ Берриджеръ, навостривъ большія, красныя уши, и не пропустивъ ни слова изъ сказаннаго.— Не позволите ли вы….
— О, конечно, отвчалъ графъ на произнесенный шепотомъ совтъ.— Вы вроятно голодны посл дороги, мистеръ Берриджеръ. Потрудитесь позвонить, и позвольте предложить вамъ закусить и…. и…. вы видите какъ я слабъ. Малйшее волненіе раздражаетъ меня, а новость которую вы сообщили, дйствительно…. Хорошо, хорошо, (обращаясь къ Блиссету) я не скажу боле ни слова. Идите, мистеръ Берриджеръ, позавтракайте.
— Но счеты, милордъ, воскликнулъ Бобъ, вспомнивъ опять о своихъ бумагахъ.
— Они вс готовы.
— И двадцать фунтовъ сверхъ условія?
— Да, да, да. Вотъ вы не понимаете что я неспособенъ теперь говорить о такихъ мелочахъ. Пожалуста оставьте меня вы оба, или нтъ, останьтесь Блиссетъ, дайте мн вашу руку, доведите меня до моей комнаты. Мн необходимо отдохнуть немного, иначе, о, моя голова! моя голова!
Бобъ Берриджеръ ушелъ въ сопровожденіи буфетчика, а секретарь заботливо отвелъ своего почти безчувственнаго патрона въ спальню, умоляя его не безпокоиться, не спшить и т. д. и т. д., и уложивъ его въ постель, возвратился въ кабинетъ, гд онъ накинулся на рукопись Боба какъ голодный хищный зврь накидывается на свою добычу. Его лицо, предъ тмъ такое блдное и спокойное, побагровло, жилы на лбу налились отъ волненія, потъ буквально катился на страницы которыя онъ перелистывалъ руками дрожавшими такъ что онъ едва могъ владть ими. Почеркъ былъ самый разборчивый, но слова плясали предъ его глазами и строчки переплетались въ узлы, которыхъ не могъ распутать его разстроенный умъ. Онъ схватилъ бутылку изъ шкатулки графа, но поспшно поставилъ ее назадъ. ‘Нтъ, пробормоталъ онъ, это не поможетъ.’ Онъ поднялъ стору и началъ съ жадностью вдыхать въ себя свжій морской воздухъ. ‘Боже, воскликнулъ онъ громко, что еслибъ я пришелъ въ такое состояніе когда допрашивалъ негодяя!’
Онъ вернулся къ рукописи, и просматривая ее спокойно, увидалъ имя которое повидимому объяснило ему все что онъ хотлъ знать.— Хорошо, пусть будетъ такъ, пробормоталъ онъ, глубоко вздохнувъ.— Негодяй хорошо исполнилъ свою задачу, очень хорошо. Соблазнъ былъ силенъ, такъ силенъ что стоилъ риска. Теперь нтъ риска, теперь несомннная увренность. Уфъ! еслибъ я попробовалъ и… но надо извлечь возможную пользу изъ настоящаго положенія вещей.
Абель Блиссетъ, спокойный, вполн владющій собой, и шутливый, какимъ онъ бывалъ иногда съ подчиненными, когда находилъ это нужнымъ, присоединился къ Бобу Берриджеру, воздававшему полную справедливость завтраку.
— Ну, Бобъ, сказалъ онъ, наливая себ стаканъ воды съ хересомъ,— вы вполн заслужили двадцать фунтовъ лишнихъ.
— Еще бы, возразилъ Бобъ, откинувшись на спинку стула съ видомъ побдителя.— Мн удалось напасть на слдъ Плесмора, но вдь это еще вздоръ.— Затрудненіе состояло въ томъ чтобъ…
— Чтобъ отождествить его съ человкомъ осужденнымъ въ Йорк за поддлку векселей, подъ именемъ Уатса? Да, Бобъ?
— Такъ вы уже прочли мою рукопись? сказалъ Бобъ съ испугомъ.
— Я просмотрлъ ее, отвчалъ Блиссетъ небрежно.
— Графъ позволилъ вамъ?
— Конечно. У него нтъ секретовъ отъ меня, Бобъ.
— Такъ вы можетъ-быть знаете почему ему хотлось знать о Плесмор, спросилъ Бобъ, засунувъ большіе пальцы въ проймы жилета и устремивъ на своего собесдника взглядъ зловщей сороки.
— Можетъ-быть и знаю.
— Но во всякомъ случа, другъ любезный, условіе лучше денегъ. Это все-таки мое дло. Вы мн его продали, и я заплатилъ вамъ съ лихвой. Противъ этого вы не хотли спорить.
— Конечно нтъ. Я тоже отплачу вамъ съ лихвой, какъ вы выражаетесь, и тогда всему длу конецъ.
Бобъ захохоталъ.
— Робертъ, дитя мое, сказалъ Блиссетъ ласково,— если вы думаете что я не знаю что происходитъ въ вашей смышленой голов, вы очень ошибаетесь, право ошибаетесь. Вы взяли съ лорда Гильтона кучу денегъ за отысканіе Плесмора, а теперь думаете нельзя ли получить что-нибудь отъ самого Плесмора, представивъ его лорду Гильтону, когда неблагодарная родина утомится его услугами въ Бермуд. Мн очень пріятно видть что вы способны краснть, Бобъ, а я ужь боялся что вы утратили эту способность. Это хорошій признакъ если молодой человкъ вашихъ лтъ и вашей профессіи можетъ краснть.
— Чортъ васъ возьми совсмъ.
— Нтъ, Бобъ, нтъ. Помните что вы въ дом джентльмена. Здсь есть дамы, которымъ непріятно будетъ услыхать грубыя рчи.
— Знайте свое дло, а я буду знать свое, возразилъ Бобъ ворчливо.
— Старость пользуется привилегіей давать совты молодости, Бобъ Берриджеръ, сказалъ Блиссетъ съ возмутительнымъ хладнокровіемъ,— и мой совтъ вамъ удовольствуйтесь тмъ что получили, и оставьте въ поко Плесмора или Уатся, или кто бы онъ ни былъ. Вы узнали много, но я знаю больше и повторяю, оставьте его въ поко.
Въ глазахъ говорившаго былъ зловщій блескъ. Бобъ Берриджеръ вспоминалъ объ этомъ въ послдствіе съ содроганіемъ, но въ эту минуту онъ только подумалъ что предъ нимъ сидитъ человкъ которому поручено заплатить ему по счетамъ, и что нельзя ссориться съ нимъ.
— Оставить его въ поко? Конечно оставлю. Ха, ха, ха, вдь я шутилъ. Выпейте стаканъ кларета. И Бобъ протянулъ бутылку, съ видомъ альдермена, угощающаго бднаго родственника.— Что же касается до моихъ счетовъ, продолжалъ онъ,— вы сами побудили меня увеличить ихъ, и не можете этого отвергнуть. У васъ тутъ были свои разчеты, другъ любезный. Вы не захотите чтобъ я погубилъ васъ. Если вы меня обсчитаете посл того какъ сами побудили…
— Ну?
— Я разкажу его свтлости.
— Онъ не повритъ вамъ и позволитъ мн вытолкать васъ изъ дома, что я исполню съ величайшимъ удовольствіемъ, сказалъ Блиссетъ.— Впрочемъ на этотъ счетъ вы можете быть покойны. Мн поручено заплатить вамъ, но не торговаться съ вами.
— Я прошу совсмъ не много за вс мои хлопоты, ворчалъ Бобъ.— Я посвятилъ цлый день и цлую ночь на составленіе отчета, котораго онъ не далъ мн прочесть. Хотя я не сравниваю мое сочиненіе съ Диккенсовымъ или съ Лондонскимъ журналомъ, все же однако…. Вамъ я признаюсь, Блиссетъ, потому что вы другъ, продолжалъ онъ таинственно — Я предъ зеркаломъ учился декламировать его, потому и опоздалъ на первый пароходъ.
— Я завтра постараюсь отдать вамъ справедливость, когда буду читать ему вашъ отчетъ, сказалъ Блиссетъ.
— Разв вы живете здсь?
— Въ настоящее время здсь.
— Не думаю чтобы вамъ было пріятно сознаться какимъ способомъ вы такъ скоро подружились съ его свтлостью, спросилъ Бобъ съ своимъ злымъ смхомъ.
— Это дло мое и его свтлости, возразилъ Блиссетъ.— Но если вы такъ интересуетесь моею судьбой, я пожалуй сообщу вамъ что я оставилъ мое прежнее мсто и надюсь скоро обогатиться посредствомъ концессіи подъ залогъ которой вы не хотли дать мн пять фунтовъ.
— Чортъ возьми!
— Да, она приноситъ теперь семъ съ половиной процентовъ и повышается въ цн. Однако если вы намрены возвратиться домой сегодня, такъ пойдемте, я отдамъ вамъ вашъ ордеръ.
Они вошли въ кабинетъ графа, гд ордеръ былъ исправно дополненъ, къ невыразимому восхищенію Боба, и унесенъ Блиссетомъ въ спальню графа для подписанія. Бобъ сократилъ минуты ожиданія занявшись прощальнымъ обозрніемъ своего талантливаго произведенія.
— Очень радъ что вы пришли, Блиссетъ, сказалъ лордъ Гильтонъ слабымъ голосомъ.— Я не могъ заснуть, думая о Плесмор, и мн пришло въ голову что надежда еще не совсмъ потеряна даже теперь. По закону, человкъ провинившійся въ поддлк чужихъ подписей лишается правъ на территоріальное владніе, которое переходитъ въ казну. Такъ или нтъ?
— Кажется что такъ, милордъ.
— А казна большею частью передаетъ имніе ближайшему наслднику. Правительство не лишитъ меня Чепель-Гильтона, Блиссетъ?
— Я не знаю законовъ, возразилъ Блиссетъ,— но мн кажется что человкъ выстрадавшій свое наказаніе получаетъ опять вс свои права.
— Боюсь что вы правы, Блиссетъ, простоналъ графъ опрокинувшись на подушку.— Мы все-таки пришли къ тому что если мистрисъ Игльтонъ проживетъ до тхъ поръ когда негодяй получитъ свободу, то мн не останется никакой надежды. Это ужасно, ужасно! Неужели вы не можете сказать мн ни одного утшительнаго слова, Блиссетъ?
— Еслибъ я не боялся взволновать васъ, милордъ, я сообщилъ бы вамъ одно очень важное обстоятельство, сказалъ Блиссетъ, поставивъ стулъ къ постели графа.
— Говорите, хуже чмъ теперь я не могу себя чувствовать.
— Я сказалъ вамъ, милордъ, когда вы въ первый разъ удостоили меня откровенностью касательно Плесмора, что есть пунктъ дале котораго не пойдетъ мистеръ Берриджеръ, и гд начинается мое знакомство съ этимъ дломъ.
— Да, но вдь онъ разузналъ все.
— Не совсмъ все, милордъ.
— Какое мн дло до второстепенныхъ обстоятельствъ? Онъ прослдилъ Плесмора и указалъ намъ гд онъ находится
— Гд онъ находился, милордъ.
— Что вы хотите сказать, Блиссетъ?
— Мистеръ Берриджеръ очень хитеръ, милордъ, изъ него вышелъ бы хорошій сыщикъ. Онъ узналъ — какимъ образомъ, вы это узнаете ихъ рукописи которую онъ оставилъ — что Плесморъ былъ уличенъ въ преступленіи и сосланъ на пятнадцать лтъ, но все это я могъ бы давно сообщить вамъ.
— Боже мой, такъ почему же вы не сообщили?
— Потому что не могъ доказать. Я не могу сказать что зналъ это. У меня было только сильное подозрніе что Плесморъ былъ человкъ котораго я зналъ подъ другимъ именемъ, но я не могъ отождествить одного съ другимъ: мистеръ Берриджеръ дополнилъ мои свднія, и теперь все ясно.
— Да, ясно къ моему несчастію, вздохнулъ графъ.
— Подождите, милордъ. Мистеръ Берриджеръ очень проницательный молодой человкъ, но подобно другимъ проницательнымъ молодымъ людямъ, онъ преувеличиваетъ свою проницательность. Онъ полагаетъ что если Плесморъ или Уатсъ былъ сосланъ въ Бермудъ и не получилъ еще отпускнаго билета и не былъ внесенъ въ списки умершихъ, то онъ и теперь находится тамъ. Ему не пришло въ голову справиться о бжавшихъ преступникахъ.
— Дайте мн хлебнуть изъ этой бутылки, Блиссетъ, изъ четырехугольной, и продолжайте поскоре, продолжайте.
— Уатсъ и преступникъ по имени Емминъ бжали съ галеры въ Бермуд, лтъ семь или восемь тому назадъ, когда мистеръ Берриджеръ, по всей вроятности, былъ еще въ школ. Я удивляюсь какъ вы не помните этого происшествія, оно было напечатано во всхъ газетахъ, потому что побгъ былъ совершенъ замчательно.
— Ничего не помню, но продолжайте, продолжайте.
— Бглецовъ искали усердно и прослдили до Маракайбо, гд нашли лодку на которой они спаслись, но здсь ихъ слдъ исчезъ.
— Такъ негодяй гуляетъ теперь по свту и со дня на день можетъ вернуться?
— Успокойтесь, милордъ, сказалъ Абель Блиссетъ.— Вамъ нечего бояться. Чепель-Гильтонъ принадлежитъ вамъ. Плесморъ никогда не потревожитъ васъ. Онъ умеръ въ Панам, шесть лтъ тому назадъ.

ГЛАВА VI.
На берегу моря.

Живописцы и скульпторы изображаютъ правосудіе въ образ женщины, но принуждены завязывать ей глаза въ знакъ того что она лишена возможности судить пристрастно. Я знаю что значеніе повязки объясняютъ иначе, но это вздоръ. На все есть свои причины, и причины которыми мы объясняемъ наши дйствія не всегда т по которымъ мы дйствуемъ. Можетъ-быть одна изо ста женщинъ способна взглянуть безпристрастно на человка или поступокъ. Остальныя девяносто девять останавливаются съ изумительною быстротой на одномъ какомъ-нибудь пункт, обыкновенно не имющемъ ничего общаго съ исходною точкой подъ вліяніемъ которой он судятъ о немъ. Женщина беретъ зерно золота и, не обративъ ни малйшаго вниманія на грязный песокъ изъ котораго оно было извлечено, кричитъ: смотрите! Если же вниманіе ея обратилось въ другую сторону, безполезно показывать ей зерно за зерномъ чистйшаго металла. Она не будетъ смотрть ни на что кром грязи изъ которой его извлекаютъ. Нтъ! Правосудіе въ образ женщины даетъ живописцамъ и скульпторамъ сюжетъ для граціозныхъ формъ и живописныхъ складокъ, но я предпочитаю судью ея величества, формы котораго можетъ-быть не красивы и складки одежды ложатся не артистически, но которому нтъ надобности завязывать глаза.
Правосудіе en femme судило нашего повсу и осудило его за вроломство, измну и безпечность. Еслибы члены судилища засдавшаго въ будуар мистрисъ Виллертонъ могли приговорить его къ какому-нибудь наказанію, Джеку пришлось бы плохо. Нужды нтъ что онъ пригналъ заблудившагося агнца къ стаду. Нужды нтъ что заблудшій агнецъ былъ единственный свидтель противъ него, и что уже было доказано что свидтель лгунъ. Фактъ что Джекъ рекомендовалъ его ‘ужасному созданію’, единственное наименованіе подъ которымъ была извстна въ Итонъ-Сквер прекрасная миссъ Салли Спрингъ, былъ неоспоримъ, а изъ него слдовало само собою что они, Джекъ и Спрингъ, были въ заговор обобрать неопытнаго агнца, что они, Джекъ и ужасное созданіе, раздлили добычу пополамъ, и что онъ, Джекъ, видлъ несчастнаго агнца только тогда когда его черная шерсть была уже тщательно сбрита. Черный агнецъ возвратился съ чернымъ разказомъ о своихъ страданіяхъ, или о части своихъ страданій, и былъ очень доволенъ замтивъ что ему уже постарались пріискать оправданія и избавили его отъ труда.
— Довольно, и къ чорту все это, отвчалъ онъ на робкіе упреки которыми встртила его мать.— Отецъ долженъ былъ назначить мн приличное содержаніе, чтобъ я могъ жить какъ другіе. Не могу же я срамиться предъ другими.
Лордъ Гильтонъ защищалъ Джека и доказывалъ что онъ поступилъ какъ джентльменъ. Но это было все равно какъ еслибъ онъ сталъ доказывать своей сестр и ея отголоску, милой Матильд, что царь тьмы джентльменъ. Спенсеръ Виллертонъ взглянулъ на то что разказалъ ему своякъ и что разказывала ему жена, когда пришло время разказывать, съ своей собственной точки зрнія. Мери и Констанція молчали, довольныя тмъ что Джекъ оправдался, но хорошенькая, балованная Милли требовала чтобъ ее свозили въ Регентство и показали ей миссъ Салли Спрингъ, напрасно доказывали ей что по случаю траура по покойник лорд Гильтон ей неприлично показываться въ публичномъ мст вскор посл его смерти.
— Я даже не видала ни разу несноснаго старика, ворчала она.— Но во всякомъ случа я сниму трауръ когда мы возвратимся на морской берегъ.
Мы умолчимъ о свиданіи благороднаго государственнаго человка съ сыномъ. Древніе драматурги хорошо длали опуская занавсъ надъ агоніей героя. Когда сынъ, подготовившійся къ свиданію полубутылкой водки, вышелъ пошатываясь изъ комнаты, голова отца, всегда высоко поднятая предъ друзьями и врагами, опустилась на столъ и…. но мы опустимъ занавсъ.
Заблудившійся агнецъ объявилъ матери съ великимъ самодовольствомъ что онъ ‘переговорилъ со старикомъ и заставилъ его взглянуть на дло съ боле здравой точки зрнія’. Затмъ онъ выпросилъ пять совереновъ и ушелъ, давъ честное слово возвратиться къ обду.
Лишнее говорить что онъ отправился не къ Джеку Гиллю и слова своего не сдержалъ.
Когда Беквисъ началъ поправляться и получилъ позволеніе говорить, Джекъ съ каждымъ днемъ все боле и боле дивился на него. Что это за человкъ который чувствуетъ сильнйшую страсть къ деньгамъ какъ къ деньгамъ, который говоритъ съ жаромъ объ охот и различныхъ физическихъ упражненіяхъ, и самъ когда-то былъ страстнымъ охотникомъ, и имя средства вполн позволяющія ему пользоваться любимыми забавами, живетъ въ жалкомъ лондонскомъ чердак, отказывается отъ всякаго развлеченія и не дождется того времени когда ему позволятъ приняться опять за работу. Джекъ не могъ понять его.
Принявъ въ соображеніе его болзненное состояніе, Беквису можно было дать отъ тридцати-пяти до сорока лтъ, когда Джекъ познакомился съ нимъ. Онъ былъ высокъ и мужественъ. Черты его лица въ спокойномъ состояніи были женственно красивы и изящны, но жизнь придала имъ какое-то жесткое, холодное выраженіе, несвойственное имъ въ прежніе годы. Это выраженіе пропадало когда онъ спалъ у Джека. Глядя на его спокойное кроткое лицо, на свернувшуюся у него подъ мышкой собаку и птицу сидящую на его подушк, сжималось сердце о жестокихъ словахъ которыми онъ называлъ этого человка когда не зналъ его.
Но не подумайте что два сосда жили вмст какъ Дамонъ и Пифій. Не мало генеральныхъ сраженій произошло между ними, не мало рзкихъ замчаній было высказано съ той и другой стороны, casus belli по обыкновенію было требованіе доктора чтобы Беквисъ не прикасался къ перу и бумаг, и намреніе Джека работать за двоихъ.
— Вы знаете свое дло, былъ припвъ Джека.— Ваше дло выздоравливать, а мое заниматься вашими другими длами, которыми вы теперь не можете заниматься.
— Хорошо вамъ говорить когда у васъ нтъ своихъ длъ, сказалъ Беквисъ, опрокидываясь на подушку.
Джекъ взглянулъ на него съ улыбкой, но не сказалъ ни слова. Беквисъ все еще смотрлъ на него какъ на счастливаго лнивца съ врнымъ доходомъ.
— Не могу я понять васъ, сказалъ Джекъ, окончивъ статью и отложивъ въ сторону перо.— Почему вамъ такъ хочется приняться опять за работу. Вы сами сейчасъ сказали что терпть не можете работать.
— Я долженъ работать.
— На все есть время, но вы наврное не проживаете четверти того что получаете и…. Джекъ остановился, не ршаясь досказать свою мысль.
Были сумерки, и Джекъ не могъ замтить выраженія появившагося на лиц Беквиса при его послднихъ словахъ. Онъ досадовалъ на себя что заговорилъ о такомъ щекотливомъ предмет и хотлъ перемнить разговоръ, когда изъ темноты послышался тихій, грустный голосъ Беквиса:
— Въ ваши лта, Билль, а можетъ-быть и моложе, я повсилъ себ камень на шею. Если я не буду бороться усиленно, онъ потянетъ ко дну меня и…. и другихъ.
Джекъ вспомнилъ о своихъ оксфордскихъ долгахъ и выразилъ свои чувства протяжнымъ свистомъ.
— Да, я знаю что такое долги, сказалъ онъ помолчавъ.— Но не унывайте, Беквисъ, вы скоро избавитесь отъ нихъ, если будете дйствовать какъ дйствовали до сихъ поръ. Но въ настоящее время вамъ все-таки нельзя работать.
Жесткая, насмшливая улыбка показалась на лиц больнаго, но онъ не сказалъ ни слова.
Этотъ разговоръ произошелъ спустя нсколько дней посл посщенія лорда Гильтона, а еще черезъ нсколько дней, докторъ простился съ своимъ паціентомъ сказавъ:
— Теперь отправляйтесь недльки на три на берегъ моря, а когда возвратитесь, можете длать что вамъ угодно.
Беквисъ объявилъ ршительно что это невозможно, что онъ останется въ Лондон и будетъ работать. Джекъ не сталъ спорить, но тотчасъ же ушелъ изъ дома, а возвратившись часа черезъ два, объявилъ что все уже ршено.— Издатели Цензора превосходные люди, сказалъ онъ. Они общались телеграфировать каждую среду на какія темы имъ нужны статьи, которыя будутъ отсылаться имъ каждый четвергъ. Лучше этого нельзя ничего придумать. Полли Секунда уложитъ чемоданы и завтра можно будетъ ухать. У Беквиса захватило духъ, когда онъ услыхалъ такое неожиданное ршеніе. Онъ началъ возражать, но напрасно.
— Завтра вы отправитесь со мною на островъ Вайтъ, какъ послушный мальчикъ, сказалъ нашъ повса тономъ не допускавшимъ возраженій.— Тамъ вы будете собирать морскія раковины, съ которыми сдлаете потомъ что угодно, будете дышать морскимъ воздухомъ и подкрплять силы здоровою пищей. Ршено!
Около этого времени знакомые съ дломъ люди начали поговаривать что въ Цензор появился новый сотрудникъ, который распекаетъ министровъ, епископовъ, администраторовъ и ршаетъ вопросы смущавшіе многія поколнія государственныхъ людей, экономистовъ и духовныхъ, и ршаетъ ихъ съ хладнокровіемъ и сознаніемъ своей правоты поистин изумительными, вмст съ тмъ въ журнал исчезли серіозныя, спокойныя статьи, которыми онъ славился и въ которыхъ вопросы обсуждались основательне нежели въ рзкихъ статьяхъ новаго сотрудника. Но публика, которая любитъ горячительную пищу, нашла что журналъ улучшился. Онъ дйствительно началъ расходиться лучше, а еслибъ издатель телеграфировалъ на островъ Вайтъ что ему нужна статья о разведеніи хлопчатника на лун, онъ получилъ бы ее съ слдующею почтой. Ничто не могло привести въ затрудненіе новаго сотрудника
— Но что вы знаете о нмецкой политик? спросилъ Беквисъ нсколько сердито, когда Джекъ, получивъ телеграмму, слъ писать, нисколько не смущенный трудною задачей.
— Ршительно ничего не знаю, отвчалъ Джекъ съ своимъ веселымъ смхомъ,— и на этомъ основаніи берусь написать о ней задорную статью. Поверхностное знаніе самая опасная вещь, Беквисъ, а такъ какъ у меня нтъ никакого, то я могу писать смло. Если вамъ случится писать о Германіи и нмецкой политик, напишите такъ чтобы васъ никто не понялъ, и ваши слова сойдутъ за глубомысліе — особенно въ перевод.
Итакъ онъ поправилъ Бисмарка по всмъ пунктамъ и открылъ глаза міру.
Между тмъ Спенсеръ Виллертонъ прибылъ съ своею яхтой на островъ Вайтъ, а жена его съ сыномъ, милою Матильдой и ея дочерью поселились въ вилл нанятой для нихъ лордомъ Гильтономъ. Мистрисъ Виллертонъ терпть не могла моря, то-есть путешествія по морю, и конечно ея милая Матильда тоже терпть не могла моря. Часто пожимали он плечами и вздыхали объ эгоизм мущинъ и преимущественно объ эгоизм досточтимаго Спенсера, тратившаго почти столько же на свою яхту, сколько жена его тратила на свои наряды и развлеченія.
Мы знаемъ что поздка на островъ Вайтъ была ршена въ семейств Виллертоновъ раньше чмъ кто-либо изъ его членовъ познакомился съ мистеромъ Гиллемъ. Слдовательно никакъ нельзя предположить что они погнались сюда за нимъ. Погнался ли онъ сюда за кмъ-нибудь изъ нихъ, это другой вопросъ. Правда что докторъ Джемсъ вполн одобрилъ его намреніе свозить Беквиса для поправленія здоровья въ Коусъ. Правда также что во время болзни Беквиса, въ тяжкіе часы ночи проведенные Джекомъ у его постели, лица Мери Эйльвардъ и Констанціи Конвей, слитые какъ прежде, стояли опять предъ его умственнымъ взоромъ и смущали его душу. Онъ зналъ что Мери живетъ въ Вентнор и это можетъ объяснить почему изъ всхъ приморскихъ мстъ онъ выбралъ именно Коусъ. Когда же онъ узналъ что Констанція живетъ въ недалекомъ разстояніи отъ его квартиры, онъ даже не удивился, такъ привыкъ онъ считать этихъ двушекъ неразлучными.
Узналъ же онъ это отъ мистера Фреда, который подошелъ къ нему однажды на набережной какъ ни въ чемъ не бывало и очень удивился когда Джекъ повернулся къ нему слиной. Фредъ сказалъ матери о своей встрч съ Джекомъ, но умолчалъ о пріем который тотъ ему сдлалъ. Бдная мать, вообразивъ что обольститель преслдуетъ ея заблудшагося агнца, похала въ отчаяніи къ брату, который успокоилъ ее и пригласилъ Джека обдать. За обдомъ Джекъ встртилъ Спенсера Виллертона, который пригласилъ его прокатиться на яхт. На эту прогулку были также приглашены двицы Эйльвардъ и Констанція Конвей, не раздлявшая отвращенія своей матери къ морю, и такъ….
Такъ дошло до того что однажды за завтракомъ, недли черезъ дв посл прізда на островъ, Беквисъ ни съ того ни съ сего сказалъ:
— Джекъ, мн кажется что вы сами себя дурачите.
— На какого чорта вы намекаете?
— На что я намекаю? Я замтилъ что вы съ нкоторыхъ поръ начали носить блые жилеты и панталоны необыкновенныхъ цвтовъ. Вчера вы вернулись домой верхомъ. Ваша послдняя статья въ Цензор никуда не годится и не была бы напечатана въ другое время года.
— Я не нахожу ничего глупаго въ томъ что одваюсь какъ джентльменъ, Беквисъ, и въ томъ что провожу время съ джентльменами, возразилъ Джекъ съ досадой.— Что же касается моихъ статей, это дло издателя, а не ваше.
— О, конечно, если вы такъ поняли мои слова.
— Разв я говорилъ вамъ что вы дурачите себя, когда вы не приняли приглашенія лорда Гильтона или предпочли провести всю ночь на вонючемъ торговомъ судн нежели воспользоваться яхтой мистера Виллертона, которую онъ неоднократно предлагалъ вамъ какъ моему другу? Нтъ. Я старался убдить васъ что нтъ ничего хорошаго въ вашей несообщительности, но увидвъ что мои старанія напрасны, я оставилъ васъ въ поко. Я предпочитаю быть сообщительнымъ или, какъ вы выразились, дурачить себя. Оставьте меня въ поко, если такъ мн правится. Это до васъ не касается.
— Очень жаль что я заговорилъ объ этомъ, Джекъ. Я не зналъ что это зашло такъ далеко, возразилъ Беквисъ.
— Что такое зашло далеко? спросилъ Джекъ.
— То вслдствіе чего вы приняли такъ неблагосклонно мои слова, сказанныя въ шутку. Впередъ я буду молчать. Пожалуста перестанемъ говорить объ этомъ.
— Нтъ, вы должны сказать на что вы намекаете.
— Я сказалъ вамъ что жалю что заговорилъ объ этомъ, Гилль. Разв вамъ этого мало. Продолжать, значитъ набиваться на откровенность, къ которой вы повидимому не расположены, что меня впрочемъ не удивляетъ. Пусть будетъ по вашему. Поступайте какъ вамъ нравится, а я буду поступать какъ мн нравится.
Не въ первый разъ спорили они другъ съ другомъ, но ихъ споры никогда не принимали такого рзкаго оборота какъ въ этотъ разъ. Dove la donna? Когда мущины любящіе другъ друга какъ Гилль и Беквисъ начинаютъ обмниваться упреками и сердитыми взглядами, будьте уврены что между ними замшалась женщина. Кто же была эта женщина? Она ходила взадъ и впередъ по лугу виллы лорда Гильтона, безпрестанно взглядывая на часы, въ ожиданіи двнадцато, и еслибы часы бились вполовину такъ скоро какъ ея сердце, они ушли бы по крайней мр на полчаса впередъ. Было безъ двадцати минутъ двнадцать. Женщина, считавшаяся двочкой нсколько мсяцевъ тому назадъ, была та самая которая вывихнула себ руку, которая вступила въ недтскій разговоръ съ Алисой Блексемъ на берегу Соутертовскаго ручья, которая испустила дикій, за сердце хватающій крикъ: ‘мой отецъ, мой отецъ, о, мой отецъ!’ въ день своего перваго бала. Теперь она уже не двочка. Время сдлало невозможнымъ не видть въ ней вншнихъ проявленій женственности, а въ сердц ея случилось ачто сдлавшее ее вполн женщиной. Когда на дорог, ровно въ двнадцать, послышался стукъ копытъ, и надъ заборомъ показалась блая шляпа Джека, она убжала и спряталась.
— По моему мннію, мой милый Гильтонъ, сказала однажды мистрисъ Виллертонъ брату,— не слдуетъ поощрять такъ сильно мистера Гилля. Ты можешь думать о немъ что теб угодно, и онъ можетъ быть дйствительно такой какимъ ты его считаешь, но право начнутъ говорить, если онъ будетъ показываться такъ часто съ Мери и Амеліей.
— Что за вздоръ.!
— Ты можешь считать это вздоромъ если теб угодно. Он твои дочери, не мои. Что касается Мери, я вполн спокойна и убждена что она не сдлаетъ никакой глупости, но милая Милли, съ ея красотой, впечатлительностью и неопытностью…. нтъ, теб слдуетъ быть осторожне.
— Надо быть совсмъ слпою, Джертруда, чтобъ это сказать, возразилъ графъ.— Разв ты не замтила что за Милли ухаживалъ молодой Винторнъ въ послдній сезонъ? Онъ теперь на охот въ Шотландіи, иначе былъ бы непремнно здсь. По одному намеку который онъ мн сдлалъ, когда я еще не получалъ титула, я имю основаніе надяться что дочь моя въ ныншнемъ году сдлается маркизой.
— Винторнъ, говорятъ, ужасный сумасбродъ, замтила сестра недовольнымъ тономъ.
— Онъ получаетъ его двадцать тысячъ въ годъ и не играетъ. Онъ будетъ отличнымъ мужемъ для Милли. Гилля я очень люблю, онъ славный малый, но зять! Какъ могла придти теб въ голову такая мысль, моя милая Джертруда?
— Ты думаешь что маркизъ нравится Милли?
— Я въ этомъ увренъ.
Любящй отецъ не ошибся. Къ сожалнію въ наши будничные дни репутація ‘ужаснаго сумасброда’ приноситъ боле пользы нежели вреда молодому человку. Лишь только хорошенькая Милли узнала что молодой маркизъ Винторнъ хандритъ (я не могу постигнутъ какъ удается прослыть ипохондриками молодымъ людямъ которые живутъ единственно для удовольствій и имютъ возможность тратить около трехъ сотъ фунтовъ въ день), она тотчасъ же потребовала чтобъ ее познакомили съ нимъ, что было исполнено и привело къ вышеупомянутому результату. Счастливый молодой человкъ (будемъ надяться что его хандра прошла) принужденъ былъ отправиться въ Шотландію, потому что пригласилъ туда общество на охотничій сезонъ прежде чмъ нсколько избитыхъ фразъ и музыка дали ему право обнять стройный станъ Милли и унестись съ нею въ вихр вальса. Милли овладла лучшею партіей сезона. Опасаться Джека Гилля! Что за вздоръ!
Они и не подумали о маленькой Конъ. Они все еще смотрли на нее какъ на ребенка, вопреки ея длинному платью. Она проводила цлые дни съ своимъ другомъ Мери Эйльвардъ, къ великому облегченію ея матери. Съ нкотораго времени между мистрисъ Конвей и ея дочерью пробжала тнь, и мистрисъ Конвей, прикладывая къ глазамъ батистовый платокъ, увряла свою милую Джертруду что нельзя понять что случилось съ Констанціей. Она избгаетъ меня какъ злйшаго врага, жаловалась несчастная мать,— а вы знаете сколько жертвъ я принесла для нея. Милая Джертруда увряла свою подругу что ей только такъ кажется, что нтъ ничего страннаго въ томъ что двочка ищетъ общества ровесницъ, и что надо радоваться что она нашла такую подругу какъ Мери Эйльвардъ и т. д. и т. д. Но Матильда не принимала утшеній.
Были и другія обстоятельства нарушившія ея покой. Ея горничная изъ Девоншира, двушка всегда угрюмая, но послушная, сдлала внезапное и ничмъ не вызванное нападеніе на свою кроткую госпожу. Она бросилась на нее какъ тигръ, получивъ выговоръ за какой-то проступокъ, едва не повалила ее, ушибла ей голову о кровать, толкала ее ногами и въ то же время имла дерзость кричать: ‘помогите’ и ‘убьетъ’. Мистрисъ Виллертонъ, услыхавъ крикъ, прибжала въ комнату своей подруги и нашла ее почти безъ чувствъ, съ красными пятнами на блыхъ, нжныхъ рукахъ.
Обвиняемая не сказала ни слова въ свое оправданіе, пока мистрисъ Конвей описывала ея ужасный поступокъ. Она стояла угрюмо въ сторон, приглаживая волосы, растрепавшіеся вроятно во время борьбы. Но когда мистрисъ Виллертонъ спросила ее, неужели ей не стыдно, она отвчала:
— Пусть будетъ по вашему. Оправдываться было бы безполезно. Вы поврите скоре ей чмъ мн. Но я предупреждаю ее чтобъ она не смла говорить того что сейчасъ разказала вамъ, если кто-нибудь спроситъ у нея мой аттестатъ. Миссъ Констанція все видла, а она не солжетъ.
— Безсовстная, возразила ея барыня.— Миссъ Констанція не была здсь. Вотъ по этому вы можете судить какое это лживое созданіе, прибавила она, обращаясь къ сочувствовавшей ей Джертруд.
— Она не была здсь, возразила горничная, — но она все видла изъ своей комнаты. Дверь была отворена.
Мистрисъ Конвей побагровла и не сказала ни слова. Когда она въ этотъ день сошла къ обду, боле обыкновеннаго нжная и изящная, подруга ея узнала, къ своему величайшему изумленію, что горничная попросила прощенія и получила его.
— Она слишкомъ вспыльчива, моя милая Джертруда, но это проходитъ у нея въ одну минуту, и какъ она теперь жалетъ о своемъ поступк! Я погубила бы ее, еслибы прогнала, а она мн очень полезна. Что стала бы я длать съ новою горничной, которая не знаетъ моихъ привычекъ?
Слуги замтили что въ слдующее воскресенье провинившаяся служанка была въ церкви въ новомъ шелковомъ плать, которое ея барыня надвала только разъ, и заключили что она получила полное прощеніе.
— Вы слишкомъ балуете вашу горничную, Матильда, сказала мистрисъ Виллертонъ, узнавъ объ этомъ важномъ событіи (вроятно отъ своей горничной, позавидовавшей новому платью).— Вы сами поощряете ее къ дурному повеленію.
— О, Боже, Боже, разв я не знаю что это глупо, простонала бдная женщина.— Но чего же вы хотите отъ такого беззащитнаго существа какъ я? Со мною всякій можетъ длать что хочетъ.
Происшествіе съ горничной случилось за нсколько дней предъ тмъ какъ Констанція убжала, увидвъ блую шляпу Джека. Онъ провелъ тогда очень пріятный день и погубилъ одну изъ новыхъ паръ панталонъ, собирая папоротникъ и цвты для двушекъ во время прогулки. Сколько лтъ, казалось ему, прошло съ тхъ поръ какъ онъ игралъ съ ними въ крикетъ, водилъ Констанцію за руку какъ ребенка и говорилъ съ ней объ ея отц. Какъ она измнилась! Какъ она похорошла! Она была хороша въ день бала мистрисъ Виллертонъ, но теперь, отъ морскаго ли воздуха или отъ чего другаго, появилось какое-то особое одушевленіе въ ея лиц. Бдная маленькая Конъ! Онъ не подозрвалъ что это одушевленіе исчезаетъ, лишь только она возвратится домой. Еслибъ онъ видлъ ее въ тотъ ужасный часъ когда была прощена горничная ея матери и слышалъ ея рыданія и хватающія за сердце слова: ‘отецъ мой, отецъ мой, о мой бдный отецъ!’
А Джекъ? Случилось что-нибудь съ его сердцемъ? Кажется еще нтъ. Вс три двушки нравились ему, если же онъ отдавалъ которой-нибудь изъ нихъ предпочтеніе, такъ это Мери. Она такая благоразумная, такая добрая, такая безупречная. Онъ любилъ поспорить съ Милли, которая выказывала притворное презрніе къ его литературной дятельности, и любилъ обернувшись увидать большіе глаза Констанціи, внимательно устремленные на него, между тмъ какъ онъ поучалъ ихъ, относясь къ нимъ какъ къ двумъ глупымъ двушкамъ. Но похвала и порицаніе Мери принимались совершенно иначе.
Возвратясь домой въ отличномъ расположеніи духа, онъ засталъ у Беквиса гостя — высокаго, худощаваго джентльмена, который выкурилъ множество превосходныхъ сигаръ, говорилъ хотя и мало, но съ большимъ одушевленіемъ о различныхъ охотахъ на Восток и просидлъ до поздней ночи.
— Вы не противъ того чтобъ онъ приходилъ изрдка поболтать со мною? спросилъ Беквисъ, когда гость ушелъ.
— Конечно нтъ, что за вопросъ! Онъ, кажется, славный малый.
— Онъ такой какимъ кажется.
— Кстати, вы представили насъ другъ другу, но забыли сказать мн его имя.
— Извините, странно что я забылъ. Его имя Андрю Стендрингъ. Онъ прожилъ много лтъ въ Смирн, гд я познакомился съ нимъ тогда — нсколько лтъ тому назадъ.
— Стендрингъ, повторилъ Джекъ.— Мн знакомо это имя. Нтъ ли у него родныхъ въ Лондон?
— У него, кажется, нтъ нигд ни родныхъ, ни друзей, отвчалъ Беквисъ тмъ грустнымъ тономъ какимъ онъ говорилъ всегда о чемъ-нибудь серіозномъ.— Онъ какъ и я одинокъ въ мір.
— Послушайте, Беквисъ, сказалъ Джекъ, положивъ руку на плечо своего друга.— Я погорячился давеча, вы не сердитесь? Я не думалъ того что говорилъ. Вы не сердитесь, не правда ли?
— Я не могу сердиться на васъ, Джекъ, но….
— Что?
— Вотъ что, сказалъ Беквисъ, и лицо его оживилось.— Ради Бога, будьте осторожны. Вы теперь на хорошей дорог. Не рискуйте влзть опять въ нищету ради женщины, которая непремнно обманетъ васъ.
— О, вы несчастный старый циникъ, возразилъ Джекъ смясь.— Кто же обманетъ меня?
— Не знаю кто. Вс он на одинъ ладъ. Теперь вы влюблены въ нее, а когда она окажется обманщицей, что случится непремнно, тогда вы поймете женщинъ.
Онъ говорилъ съ такимъ одушевленіемъ что удивилъ Джека.
— Такъ вы полагаете что въ семъ мір нтъ порядочной женщины, Беквисъ?
— Отыщите ее и отправляйтесь жить съ ней на необитаемый островъ. Иначе не разчитывайте на счастіе.
— Вы не допускаете что женщина можетъ быть врна?
— Я не говорю о врности въ общепринятомъ значеніи слова, и не говорю о неврныхъ женахъ. Я говорю о женщинахъ вообще. Гд сойдутся дв женщины, тамъ готовится гибель мущин, который связанъ съ одною изъ нихъ.
— Ну, нтъ, мой милый другъ. Это мы, мущины, губимъ женщинъ въ девяносто девяти случаяхъ изо ста.
— Я съ вами совершенно несогласенъ. Едва ли одна изъ пятисотъ женщинъ гибнетъ какимъ бы то ни было образомъ безъ содйствія другой женщины.
— Вы не любите женщинъ.
— У меня есть на то причины. Выслушайте меня. Одинъ изъ моихъ лучшихъ друзей, человкъ которому даже враги не отказывали во многихъ хорошихъ качествахъ, женился на двушк которую онъ любилъ сильно и надялся сдлать счастливою женой. И она могла бы быть счастлива. Она была молода, неопытна, и онъ руководилъ ее какъ умлъ. Нсколько времени они были очень счастливы, но потомъ вокругъ нея собрался кружокъ женщинъ, которыя начали убждать ее что совты ея мужа не совты, а приказанія, что онъ вмшивается не въ свое дло, что она не должна поддаваться ему, а должна быть, какъ он выражались, полновластною хозяйкой, чмъ она и была и никогда въ этомъ не сомнвалась, пока не вмшались эти кумушки. Между ними была одна которой удалось, Богъ знаетъ какъ, выдти за знаменитаго художника. Она была холодная, разчетливая, практическая женщина, въ которой было столь же мало изящества какъ въ каракатиц, но съ виду довольно приличная и отличная хозяйка. Мужъ ея, возвращаясь изъ своей студіи, находилъ дома покой, порядокъ, чистоту и былъ счастливъ съ своею вульгарною женой, потому что только въ романахъ мужья ищутъ въ женахъ чего-то особеннаго. Она же выставляла его за образецъ мужа, и отъ моего друга требовали чтобъ онъ былъ такой же въ своемъ безпорядочномъ дом. Возвратившись домой и замчая во всемъ безпорядокъ, онъ конечно сердился. Это называли вмшательствомъ не въ свое дло. Онъ старался помочь жен, это называли самоуправствомъ. Онъ видлъ жену въ безпрерывной ссор съ прислугой, и пытался какъ умлъ успокоить об стороны. Все хуже и хуже. Онъ пересталъ вмшиваться въ домашнія дла. Жена хотла быть полновластною хозяйкой въ своемъ дом, и онъ уступилъ ей это право, чтобъ успокоить ее, но она съ своею неопытностью скоро превратила для него домъ въ сущій адъ. Тогда онъ сталъ проводить время вн дома, въ самыхъ невинныхъ занятіяхъ. Это повело къ ревности. Даже дти его,— но объ этомъ лучше не говорить… Зло было слишкомъ ужасно. Удивительно ли что человкъ въ такомъ положеніи сбился съ пути? Удивительно ли что т которые знали его веселымъ, счастливымъ и потомъ были свидтелями его паденія, негодуютъ на зло причиняемое женщинами женщинамъ?
— Но это случай исключительный.
— Исключительный! такіе исключительные случаи повторяются безпрерывно какъ удары молота по наковальн.
— Но, послушайте! воскликнулъ Джекъ,— не вс же женщины такъ глупы какъ жена вашего друга.
— Я привелъ вамъ только одинъ примръ изъ общаго правила, но есть множество другихъ. Женщины учатъ женщинъ ревности, расточительности, тщеславію, ссорятъ мужей съ ихъ родными и друзьями. На всхъ путяхъ ведущихъ къ нарушенію седьмой заповди, — врьте мн, Джекъ,— указателемъ служитъ всегда рука женщины. И когда подумаешь что наши дти, наши невинные малютки воспитываются подъ такимъ руководствомъ, о! это слишкомъ ужасно, прибавилъ онъ, стиснувъ зубы.
— Читали вы мою статью въ предпослднемъ нумер о свидтельств дтей, спросилъ Джекъ чтобы перемнить разговоръ.
— Да, и вполн согласенъ съ каждымъ вашимъ словомъ. Дтей можно убдить что они видли и слышали то чего они никогда не видали и не слыхали. Ваши доказательства очень хороши.
Статья о которой шла рчь была основана на аргументахъ которыми Джекъ оспаривалъ мистрисъ Конвей на Виллертонскомъ бал. Статья была хороша, но едва ли стоило читать ее безчисленное число разъ, какъ читала ее Констанція. Серіозная статья, свободная отъ запальчивости и рзкости свойственныхъ Джеку, но все же не такая чтобы побудить молодую двушку броситься на колни и молиться со слезами о прощеніи и руководств.

ГЛАВА VII.
Джекъ становится Джекомъ въ Вентнор.

Еслибы кто-нибудь пришелъ къ графу Гильтону и сталъ жаловаться на своего повреннаго по дламъ, который отказался достать двадцать пять тысячъ фунтовъ въ двадцать четыре часа, подъ залогъ ожидаемаго наслдства, лордъ Гильтонъ принялъ бы свой высокомрный диктаторскій тонъ и сказалъ бы:
‘Мой дорогой сэръ, двадцать пятъ тысячъ фунтовъ сумма не маленькая. Люди не даютъ двадцать пять тысячъ фунтовъ взаймы не подумавъ и не разузнавъ хорошенько. Надо посовтоваться съ адвокатами, навести справки, просмотрть документы и мало ли что еще. Къ тому же въ настоящее время года городъ пустъ. Будьте благоразумны, подождите.’ Но относительно самого себя такія соображенія не приходили въ голову лорду Гильтону. Услыхавъ что Плесморъ умеръ, онъ тотчасъ же телеграфировалъ Чемпіону, приглашая его пріхать немедленно. Адвокатъ, отдыхавшій съ своимъ семействомъ въ Скарборо, получивъ телеграмму, подумалъ что кліентъ лежитъ на смертномъ одр или попалъ въ какое-нибудь необычайное затрудненіе, и тотчасъ же исполнилъ его желаніе. Нельзя сказать чтобъ онъ остался доволенъ милордомъ, когда узналъ причину вызова, а милордъ пришелъ въ бшенство, услыхавъ отъ него что тотъ кто не даетъ двадцать пять тысячъ подъ Чепель-Гильтонъ потребуетъ боле существенныхъ доказательствъ чмъ свидтельство мистера Блиссета что ближайшій наслдникъ умеръ.
Какъ узналъ Абель Блиссетъ что Альджернонъ въ Панам? Случайно. Онъ былъ въ этомъ город (сказалъ онъ лорду Гильтону) по дламъ одной фирмы, которой онъ служилъ въ то время, и узнавъ однажды утромъ что на берегу моря найдено тло Англичанина, конечно пошелъ взглянуть на своего мертваго, нкоторые говорили убитаго, соотечественника, и нашелъ его до того обезображеннымъ морскими раками что лицо было неузнаваемо. Но по платью и по бумагамъ найденнымъ въ карман покойнаго въ немъ узнали человка который ходилъ наканун изъ трактира въ трактиръ, съ бутылкой въ одной рук и револьверомъ въ другой, принуждая всхъ встрчныхъ выпить съ нимъ и доказывая имъ въ то же время что они недостойны такой чести, такъ какъ онъ англійскій баронетъ и владлецъ большаго имнія называемаго Плесморъ-Галль. Его слова сочли за пьяную болтовню, тмъ боле что вскор доказано было справками наведенными нашимъ консуломъ что его имя Уатсъ и что онъ былъ бглый каторжникъ. Мистеръ Блиссетъ мало думалъ объ утопленник пока не прочелъ извстнаго объявленія. Тогда его подозрнія опредлились, а когда проницательный Берриджеръ доказалъ что Уатсъ и Плесморъ одно и то же лицо, вс сомннія разъяснились.
Тонъ и манеры которыми Блиссетъ хотлъ умалить значеніе своего открытія, придали ему двойное значеніе.— Не будучи адвокатомъ, прибавилъ онъ, окончивъ разказъ,— я не знаю какое значеніе можетъ имть по закону мое свидтельство. Но внутренно я такъ же твердо убжденъ въ томъ что тотъ человкъ былъ Плесморъ какъ въ томъ что сижу здсь.
Такъ какъ объявленіе принесло плоды, то присовтовавшій его оракулъ, Лилли, былъ вновь удостоенъ откровенностью своего сангвиническаго друга, и какъ бывшій консулъ, мгновенно разршилъ затрудненіе.
— Господи! воскликнулъ маленькій человкъ,— да это ясно какъ день. Отправьтесь къ генеральному регистратору и спросите у него списокъ умершихъ изъ Панамскаго консульства. Потомъ отправьтесь въ министерство иностранныхъ длъ и возьмите копію съ донесенія консула объ этомъ убійств. Разв этихъ двухъ документовъ недостаточно?
Адвокаты находили что недостаточно, чортъ бы ихъ побралъ (замчаніе лорда Гильтона). Капиталистъ готовый дать двадцать пять тысячъ нашелся, но коммиссія которой онъ поручилъ навести справки, не только удостоврилась что Плесморъ былъ Уатсъ, а Уатсъ умеръ, но еще потребовала доказательствъ что у него не было сыновей, а если были то умерли, и ршила что безъ этихъ доказательствъ нельзя дать ни копйки.
Лордъ Гильтонъ принялъ это противорчіе какъ личное оскорбленіе.— Не думаетъ ли онъ, мошенникъ (вышеупомянутый капиталистъ), что я хочу ограбить его? Какой чортъ докажетъ что негодяй (подразумвается Плесморъ) не былъ женатъ на дюжин женъ и не имлъ столько же щенковъ? Какъ не стыдно Чемпіону подчиняться такимъ вздорнымъ требованіямъ.
Но такимъ вздорнымъ требованіямъ пришлось подчиниться, и лордъ Гильтонъ, съ своими большими ожиданіями, терплъ такую нужду, какой не знавалъ Бертрамъ Эйльвардъ. Кредиторы, оставлявшіе его въ поко по безнадежности, когда онъ былъ простой джентльменъ, не хотли понять что графскій титулъ не далъ ему даже средствъ заплатить за корону, а фактъ что онъ перемнилъ свой скромный фаэтонъ на большую желтую коляску и другіе подобные признаки богатства, подкрпляемые его избраніемъ въ предсдатели Общества Искусственнаго Орошенія и Земледлія, нисколько не улучшили положенія длъ.
Онъ ужасно сердился что Блиссетъ не находилъ средствъ помочь ему въ новомъ затрудненіи. Новый оракулъ былъ очень тронутъ, узнавъ что надо доказать что у Плесмора не осталось наслдниковъ, но не далъ никакого совта и не сдлалъ попытки найти требуемыя доказательства. Его знакомство съ Плесморомъ было такъ поверхностно и т. д. Его новыя занятія отнимаютъ у него столько времени, и т. д. Можетъ-быть мистеръ Берриджеръ, который дйствовалъ до сихъ поръ такъ успшно, можетъ принести пользу и теперь. Современемъ все уладится, теперь же, такъ какъ срокъ платежа въ Общество Искусственнаго Орошенія и Земледлія наступитъ на дняхъ, то онъ будетъ считать себя счастливымъ если графъ сдлаетъ его своимъ кредиторомъ хоть на двсти фунтовъ.
— Честное слово, Блиссетъ лучшій человкъ въ мір! воскликнулъ лордъ Гильтонъ, прочитавъ письмо въ которомъ заключалось это предложеніе.
Въ семейств его свтлости была особа не раздлявшая этого мннія, и особа эта была Милли. Избалованная красавица не могла принудить себя обращаться вжливо съ Блиссетомъ, даже когда онъ былъ гостемъ ея отца, и не упускала случая побранить его.
— Стыдись, стыдись, милое дитя мое, возразилъ графъ на нкоторыя изъ ея злйшихъ насмшекъ.— Я убжденъ что Блиссетъ не заслужилъ отъ тебя такого мннія. Его обращеніе съ тобою было всегда въ высшей степени вжливо и почтительно.
— Это-то и противно, папа. Я ненавижу его кошачьи, покорныя манеры. Какъ онъ сметъ обращаться со мною вжливо, когда я груба, умышленно груба съ нимъ? Я ненавижу его!
Графъ сердился, говорилъ то чего не думалъ и длалъ угрозы, которыхъ не имлъ намренія исполнить, и Милли приходилось покориться какъ женщин предъ вспылившимъ мущиной.
Мери, всегда старавшаяся поддерживать въ дом миръ, поступала иначе.
— Я тоже не люблю мистера Блиссета, Милли, сказала она однажды,— и поэтому никогда не дамъ ему права сказать что я не умю держать себя какъ слдуетъ порядочной женщин въ дом моего отца.
— Мери, милая моя! воскликнула сестра жалобнымъ, совсмъ не свойственнымъ ей тономъ,— мн право очень жаль. Я сама не знаю что это такое. Онъ какъ-то странно смотритъ на меня, и я боюсь его.
— Какой вздоръ, Милли.
— Я не могу переломить себя, Мери, право не могу. Помнишь ты змю которую мы видли въ Зоологическомъ саду, такая большая, черная, которая, говорятъ, разъ ушла? Вотъ у нея, въ ея ужасныхъ глазахъ, такой же точно взглядъ какъ у этого человка. Почему онъ никогда не смотритъ въ глаза когда говоришь съ нимъ, и всегда смотритъ когда не говорить?
— Но, милая Милли, ты постоянно повертываешься къ нему спиной.
— Все равно. Я чувствую что онъ на меня смотритъ. Я могу закрыть глаза и видть что его глаза устремлены на меня, точно глаза зми.
— Какая ты фантазерка, Милли.
— Неправда. Джекъ его также ненавидитъ. Джекъ не приходитъ когда онъ у насъ.
— Но Джекъ медвдь, какъ ты часто говоришь, оказала сестра улыбаясь.
— Да, медвдь, но милый, честный медвдь, который можетъ смотрть въ глаза кому угодно.
Что произошло дальше между сестрами по этому поводу, не иметъ значенія, но результатъ былъ тотъ что Милли общала слдовать примру Джека и избгать мистера Блиссета, пока не пройдетъ ея черная фантазія.
Мери, всегда внимательная и нжная съ младшею сестрой, сдлалась еще внимательне и нжне, когда поняла женскимъ инстинктомъ что Милли не совсмъ счастлива. Страдающіе хандрой молодые люди и въ особенности страдающіе хандрой молодые маркизы интересны какъ бальные знакомые, но когда знакомство переходитъ въ дружбу, а дружба въ нчто другое, тогда грустно вспомнить о томъ что было первою причиной интереса. Бдная Милли не могла знать или угадать почему тетя Виллертонъ и другія почтенныя матроны покачивали головой, когда рчь заходила о маркиз Винторн. Хандра, такая какъ его хандра, была незнакомымъ чувствомъ для невинной Милли. Она видла что вс ласкаютъ его и ухаживаютъ за нимъ, и была очень довольна когда замтила что онъ расположенъ ухаживать за ней и ласкать ее. Они встрчались часто во время ея пребыванія въ Лондон, а на бал у ея тетки его рука какъ-то случайно обняла ея талію, когда оркестръ не игралъ, и въ такомъ мст гд нтъ обыкновенія танцовать, и онъ началъ шептать, ей на ухо то что она выслушала бы съ большемъ удовольствіемъ, еслибъ имъ не помшали. Потомъ пришло извстіе о смерти лорда Гильтона и пришлось удалиться отъ веселыхъ мстъ гд они встрчались. Надо отдать справедливость молодому маркизу: онъ возобновилъ бы разговоръ начатый и внезапно прерванный въ оранжере мистрисъ Виллертонъ, еслибъ имлъ къ тому случай. Но домъ ихъ былъ закрытъ для постителей до похоронъ, а потомъ маркизъ долженъ былъ хать на проклятую охоту въ Шотландію.
Лордъ Гильтонъ, который былъ такъ же малоспособенъ сохранить тайну какъ соверенъ, конечно выболталъ что маркизъ говорилъ ему о своемъ намреніи купить яхту и пріхать на островъ Вайтъ, намреніи примирившемъ Милли съ ея чернымъ платьемъ и насильственнымъ удаленіемъ въ это ‘дурацкое мсто’, такъ она теперь называла его.
Бдная Милли! проходили недли, а онъ не прізжалъ, хотя газеты посвященныя хроник событій въ высшемъ обществ уже объявили объ окончаніи его охоты, во время которой было истреблено не помню сколько тысячъ тетеревовъ. Т же интересные авторитеты вскор оповстили міру что его свтлость маркизъ Винторнъ отправится въ Баденъ-Баденъ, и тамошнія газеты объявили что свтлость играетъ, конечно не на музыкальномъ инструмент. Милли знала только что онъ не детъ на островъ Вайтъ, и этого было съ нея довольно.
— Скажите Бога ради что случилось съ вами? спросилъ однажды Джекъ, сидя съ двушками на лугу.— Не впала ли маленькая Конъ въ сентиментальность и не заразила ли она Милли, или vice vicious? Право вы об глупы сегодня какъ совы.
— Вспомните что мы провели часа полтора въ вашемъ обществ, и будьте снисходительны къ намъ, отозвалась Милли.
— Грустно подумать какъ молодыя двушки пренебрегаютъ случаями поучиться посылаемыми имъ милостивымъ провидніемъ, возразилъ Джекъ.
— Такъ вы уходите? Прощайте, сказала Милли.
Такъ началась стычка.
Позже въ тотъ же день Джекъ отвелъ въ сторону Мери Эйльвардъ и спросилъ ее серіозно: что случилось съ Констанціей?
— Надюсь что я ошибаюсь, Джекъ, отвчала она съ своимъ прямымъ, добрымъ взглядомъ, который былъ въ нея такъ привлекателенъ,— но мн кажется что она не совсмъ счастлива дома.
— Гд дома?
— Я хочу сказать что она и ея мать — право я не знаю какъ выразиться о такомъ щекотливомъ предмет, но вдь вы меня понимаете. Неправда ли?
— Кажется понимаю.
— Ее что-то мучаетъ, это ясно, а она такая милая, добрая двушка что наврное ни въ чемъ не виновата. Все свободное время она проводитъ съ нами, и все-таки тоскуетъ, какъ вы замтили. Какъ вы думаете, какой вопросъ задала она мн на дняхъ?
— Какой?
— Считаю ли я ее способной быть гувернанткой.
— Господи! Вообразите маленькую Конъ гувернанткой!
— Поврьте мн, Джекъ, что она задала этотъ вопросъ не безъ причины. Констанція все что вамъ угодно, только не ребенокъ. Вы и папа не хорошо длаете, обращаясь съ ней какъ съ милою игрушкой. Она умне многихъ двушекъ которыхъ я знаю. У ней такъ много здраваго смысла и наблюдательности что вы удивились бы еслибы знали ее такъ какъ я ее знаю.
— Она всегда точно во сн.
— Боюсь что въ тяжеломъ сн, бдная.
— Не можете ли вы разбудить ее?
— Я не считаю благоразумнымъ даже пробовать. Можетъ-быть она когда-нибудь сама откроетъ мн свое сердце. Такое робкое и нервное существо не слдуетъ вызывать на откровенность.
Замтьте что ‘Джекъ’, ‘Мери’, ‘Милли’ и ‘маленькая Конъ’ уже замнили ‘мистеръ Гилль’, ‘Леди Эйльвардъ’ и ‘миссъ Конвей’. Какъ и когда началась эта фамильярность, никто изъ нихъ не зналъ и никто не думалъ къ чему она поведетъ. Лордъ Гильтонъ, правда, выразилъ протестъ противъ того что дочери его, говоря о нашемъ повс называли его Джекомъ, и доказывалъ что это въ высшей степени неприлично, но на слдующій день замтилъ что самъ называетъ его Джекомъ въ глаза. Должно-быть въ этомъ человк было что-нибудь особенное, если благовоспитанныя двушки и надменный старикъ забыли относительно его вс правила приличія.
За нсколько дней предъ тмъ какъ Джекъ сдлался Джекомъ въ Вентнорской вилл, онъ удостоился, какъ и половина города, откровенности ея благороднаго владльца касательно великаго затрудненія. Не потому чтобы лордъ Гильтонъ считалъ Джека способнымъ разршить затрудненіе, но это давало ему случай побранить адвокатовъ вообще и Чемпіона въ особенности. Джекъ не зналъ Чемпіона, но заключивъ изъ словъ его кліента (онъ еще не подмтилъ слабую струну графа) что Чемпіонъ ужасно глупъ, думалъ оказать услугу старому другу, сообщивъ лорду Гильтону что мистеръ Блексемъ въ Соутертон способенъ разршить какое угодно затрудненіе. Нсколькихъ вопросовъ и отвтовъ было достаточно чтобъ убдиться въ тождественности ловкаго адвоката съ другомъ юности графа.
Сердце у лорда Гильтона было доброе, но онъ былъ изъ тхъ людей къ которымъ примнима пословица, ‘Долой съ глазъ, вонъ изъ сердца’.
— Мы были друзьями въ молодости, сказалъ онъ грустнымъ тономъ,— и одно время я думалъ что обязанъ ему величайшимъ счастіемъ въ жизни. Я ошибся, мистеръ Гилль, жестоко ошибся, но это не измнило моего мннія о вашемъ друг, о моемъ друг. Онъ былъ въ ужасномъ положеніи когда я видлъ его въ послдній разъ, много лтъ тому назадъ, гораздо раньше чмъ родилась моя старшая дочь. Я ухалъ за границу и потерялъ его изъ виду. жаль что я не повидался съ нимъ когда былъ въ Лондон. Передайте ему, когда увидитесь съ нимъ, что я очень радъ что онъ счастливъ и живетъ въ довольств. Есть у него семейство?
— Большое, все дочери, и онъ балуетъ ихъ ужасно, отвчалъ Джекъ.— Его опекунъ, кажется, сильно угнеталъ его, когда онъ былъ мальчикомъ. Вслдствіе этого онъ впалъ въ другую крайность и даетъ своемъ дтямъ полную свободу.
— Да, опекунъ его былъ суровый, злой человкъ.
— Жаль что онъ не былъ немного посгроже со мной, сказалъ Джекъ.
— Какъ! Что вы могли имть общаго со Стендрингомъ?
— Онъ былъ моимъ опекуномъ.
Разговоръ этотъ происходилъ когда они сидли вдвоемъ за десертомъ посл обда. Графъ страшно поблднлъ при послднихъ словахъ Джека, и стаканъ бордосскаго который онъ поднесъ къ губамъ едва не выпалъ изъ его рукъ?
— Не родня ли вы ему? спросилъ онъ подумавъ.
— Нтъ, онъ былъ только моимъ опекуномъ.
— Не родня ли вы Дунканамъ?
— Нтъ, сколько мн извстно. Почему вы это спрашиваете?
— Такъ, отвчалъ графъ задумчиво.— Странно что имя власть надъ вами, онъ не злоупотреблялъ ею, какъ злоупотреблялъ властью надъ другими имвшими несчастіе зависть отъ него. Этотъ человкъ, мастеръ Гилль, — нтъ, я лучше не буду говорить о немъ. Вы видлись съ нимъ часто въ послднее время?
— Я, кажется, видлъ его всего разъ въ жизни, и въ этотъ разъ мы разстались навсегда, мистеръ Блиссетъ былъ посредникомъ между нами.
— А, теперь я понимаю почему вы не любите Блиссета, сказалъ графъ.
— Не знаю, милордъ, чмъ я далъ вамъ поводъ думать что не люблю его. Какъ гость въ вашемъ дом….
— Я не обвиняю васъ въ невжливости, мистеръ Гилль. Напротивъ, именно потому что вы строго вжливы съ нимъ, между тмъ какъ съ нами вы просты и откровенны,— за что мы и любимъ васъ, — я заключаю что между вами и Блиссетомъ есть какое-то недоразумніе. Что можете вы сказать противъ Блиссета?
— Милордъ, началъ Джекъ, повернувъ стулъ такъ что его честные глаза встртились съ вопросительнымъ взглядомъ графа.— Я сужу о человк по его поступкамъ. Ваша свтлость, конечно, поступаете точно такъ же. Мистеръ Блиссетъ теперь не въ томъ положеніи въ какомъ я знавалъ его, и, безъ сомннія, измнился. Изъ того что мн позволено бывать здсь, я заключаю что онъ, который несравненно полезне для васъ чмъ я могъ бы когда-нибудь быть, не вооружаетъ вашу свтлость противъ меня, а онъ могъ бы разказатъ обо мн много такого вслдствіе чего двери вашего дома были бы закрыты для меня. Впрочемъ надюсь что и я измнился къ лучшему. Я не люблю мистера Блиссета, но это еще не причина чтобъ и ваша свтлость не любили его.
Лордъ Гильтонъ разгрызъ молча нсколько орховъ и потомъ сказалъ:
— Мы начали нашъ разговоръ безъ такого множества милордовъ и вашихъ свтлостей какимъ вы закончили. Я, кажется, заставилъ васъ вспомнить о формальностяхъ, заговоривъ о вжливости. Вы мн боле нравились когда вы естественны, Джекъ.
Это было взломомъ льда. Съ этихъ поръ Джекъ сдлался Джекомъ.
Между тмъ какъ визиты Джека въ виллу длались чаще и продолжительне, совсть упрекала его за одиночество Беквиса, и онъ былъ доволенъ частыми посщеніями. Стендринга, доволенъ тмъ боле что присутствіе гостя мшало Беквису возобновить непріятный разговоръ. Аргументы Беквиса противъ женщинъ были ему антипатичны.
— Надюсь что завтра вы выползете изъ своей раковины, старая улитка, и подете посмотрть на гонку лодокъ, сказалъ онъ ему однажды.— Виллертонъ, который знаетъ васъ послухамъ, просилъ меня опять пригласить васъ завтракать на его яхту. Онъ обидится если вы не пойдете.
— Мн очень не хотлось бы обидть мистера Виллертона, сказалъ Беквисъ серіозно, — но….
— Пожалуста безъ но. Пойдемте, милый другъ мой, сдлайте это хоть для меня.
— На такую просьбу я не могу отказать, Джекъ, отвчалъ Беквисъ съ грустною улыбкой на поздороввшемъ лиц.— Надюсь что тамъ будетъ мужское общество?
— Избави Богъ! Тамъ будутъ дочери Гильтона, мистрисъ Виллертонъ и ея подруга съ своею дочерью, очень милою двушкой, и еще дв или три женщины.
— Идти ли мн, Джекъ?
— Непремнно. И вы должны взять съ собою Васпу. Леди Амелія Эйльвардъ хочетъ непремнно видть Васпу. Джекъ (такъ окрестили скворца) тоже приглашенъ, но я не знаю какъ мы его возьмемъ.
— Слдовательно я нуженъ тамъ только какъ хозяинъ звринца.
— Не говорите этого, Бекъ, сказалъ Джекъ, огорченный тономъ словъ своего друга.— Воспользуйтесь случаемъ убдиться что васъ можно любить за ваши личныя качества. Чортъ возьми! Они любятъ меня, а вы можете показать имъ мое ничтожество въ сравненіи съ вами.
Въ день гонки лодокъ, семейство лорда Гильтона прибыло на набережную въ большой желтой коляск, и Беквисъ былъ представленъ графу и его дочерямъ. Мистрисъ Виллертонъ по обыкновенію опоздала, а такъ какъ Келпія была готова и могла перевезти за разъ не боле пяти или шести человкъ, то было ршено что Джекъ проводитъ первый отрядъ, состоявшій изъ Мери и Милли Эйльвардъ, эксъ-оракула Лилли, его жены и дочери. Лордъ Гильтонъ и Беквисъ остались ждать Виллертоновъ.
— Я одна во всемъ виновата, дорогой лордъ Гильтонъ, заговорила мистрисъ Конвей, когда прибыла на набережную, въ облак кисеи и шелку, минутъ двадцать спустя посл отплытія перваго отряда. Не браните милую Джертруду, это я задержала ее. Моя горничная стала такая безпечная. Констанція, душа моя, ты, кажется, сидишь на моемъ плать. Какъ вы думаете, дорогой лордъ Гильтонъ, будетъ очень страшно? Дай Богъ чтобы было не очень страшно. Я такъ боюсь воды. Это Келпія? продолжала она, указывая на американское торговое судно въ 800 тоннъ, только-что ставшее на якорь. Какъ! вонъ та съ краснымъ флагомъ? Какая маленькая! Не опасно ли будетъ, дорогой лордъ Гильтонъ?
Лордъ Гильтонъ выразилъ мнніе что какъ ни мала Келпія въ сравненіи съ американскимъ судномъ, но на ней можно будетъ позавтракать не подвергая жизнь серіозной опасности, когда она станетъ на якорь въ гавани Коусъ, и мистрисъ Конвей нсколько успокоилась.
Какого труда стоило втащить ее съ ея кисеей и шелкомъ на палубу яхты, предоставляю вообразить тмъ кому случалось страдать въ подобныхъ случаяхъ. Она объявила что умретъ если ее принудятъ взойти на такую страшную лстницу (цлыхъ три ступеньки) и вела себя такъ что ея милая Джертруда принуждена была посовтовать ей не ломаться.
— Гд же Беквисъ, спросилъ Джекъ, когда высадился второй отрядъ.
— Боже мой, мы забыли его! воскликнулъ графъ,— эта женщина такъ шумла, прибавилъ онъ sotto voce, обратившись къ Спенсеру,— что….
— Отправляйтесь опять къ пристани за джентльменомъ который тамъ дожидается, мистеръ Оксонъ, сказалъ Виллертонъ своему рулевому,— и пожалуста не проглядите его.
Яхта причалила опять къ пристани, рулевой смотрлъ долго, но дожидающагося джентльмена не оказалось.
— Каковъ! Подумалъ Джекъ.— Убжалъ таки въ послднюю минуту.
Возвратясь вечеромъ домой, съ намреніемъ прочесть строгое наставленіе своему другу, Джекъ не нашелъ никого въ темномъ дом. Мистеръ Беквисъ, сказала хозяйка, уложилъ свои вещи и ухалъ въ четыре часа пополудни, на пароход. Не оставилъ ли онъ какого-нибудь порученія или письма? Да, письмо лежитъ на стол мистера Гилля. Джекъ прочелъ:

‘Милый Джекъ,

‘Я пріхалъ сюда чтобы поправить здоровье. Теперь я здоровъ и могу приняться за работу. Мн нтъ никакого дла до гонки лодокъ.

‘Вашъ навсегда
‘Джоржъ Беквисъ.’

— Какъ жаль что онъ такъ скоро ухалъ, сказала хозяйка.— Только-что началъ было поправляться. Бдный! на немъ лица не было когда онъ пришелъ сегодня домой. Должно-быть захворалъ опять.

ГЛАВА VIII.
И о почт.

Мартинъ Блексемъ досточтимому графу Гильтону.

‘Дорогой графъ Гильтонъ,

‘Я получилъ ваше письмо отъ 14го числа, въ которомъ вы предложили мн быть вашимъ повреннымъ въ изложенномъ вами дл. На ваше предложеніе я отвтилъ бы вамъ съ первою почтой, какъ вы того желали, но въ вашемъ письм были другіе пункты, о которыхъ мн хотлось подумать. Сначала о вашемъ предложеніи. Я очень благодаренъ вамъ и моему другу Гиллю, но не могу взяться за ваше дло: вопервыхъ, потому что оно не относится къ моей спеціальности, вовторыхъ, потому что Чемпіонъ мой лондонскій агентъ и мн неприлично конкуррировать съ нимъ. Еслибъ я сдлался вашимъ адвокатомъ, вы стали бы поступать по моимъ совтамъ. Поступите и теперь по моему совту: оставьте ваше дло тамъ гд оно теперь. Оно въ хорошихъ рукахъ.
‘Дружескій тонъ вашего письма ободряетъ меня сдлать замчаніе, которое вы, надюсь, не перетолкуете въ дурную сторону. Я прочелъ съ сердечною болью и удивленіемъ то мсто вашего письма гд вы говорите о вашей первой жен. Вспомните что я обязанъ своимъ счастіемъ какъ вамъ такъ и ей. Вы конечно оказали мн боле помощи чмъ она, когда я былъ въ крайней нужд, но она пришла къ моей постел съ такими же добрыми намреніями какъ и вы, но съ гораздо большимъ рискомъ. Позвольте мн стать на минуту между бдною Джуліей и гнвомъ котораго не могли охладить многіе годы.
‘Мы не видались со дня вашей свадьбы, вы пошли своимъ путемъ, а я своимъ, я ничего не подозрвалъ, пока не узналъ о вашей ссор со Стендрингомъ, которая, по небрежносги съ вашей стороны, попала въ газеты. Вполн ли вы уврены что положеніе длъ было такъ дурно какъ казалось? Вы говорите что Джебезъ Стендрингъ подтвердилъ ‘подлость своего сына и низость воспитанницы’. Но онъ былъ золъ на обоихъ и иметъ обыкновеніе выставлять въ дурномъ свт поступка тхъ кто идетъ противъ него. Онъ отзывался очень жестоко и о васъ. Въ такомъ дл какъ то о которомъ я говорю ничего нельзя было считать несомнннымъ. Съ такимъ человкомъ какъ Джебезъ Стендрингъ надо быть всегда насторож, а вы, извините меня за откровенность, вы осудили правдивую, мужественную, любящую женщину на основаніи доказательствъ не провривъ которыхъ я не осудилъ бы послднюю уличную бродягу. Я полагаю что исчисливъ причины по которымъ вы считаете себя въ прав говорить о бдной Джуліи то что вы сказали, вы исчислили главныя причины. Въ противномъ случа я беру назадъ мои слова и прошу у васъ прощенія.
‘Какъ бы то ни было, теперь есть возможность разъяснить многое. Андрью Стендрингъ въ Англіи. Я не говорю: повидайтесь съ нимъ, потому что по тону вашего письма вижу что лордъ Гильтонъ и мой неукротимый другъ Бертрамъ Эйльвардъ одно и то же, но позвольте мн повидаться съ нимъ. Положеніе длъ не могло быть хуже чмъ вы понимаете, но могло быть лучше.
‘Я знаю что это вопросъ слишкомъ щекотливый для вмшательства третьяго лица, но посл долгаго размышленія я счелъ моею обязанностью, даже моимъ правомъ, такъ какъ вы такъ добры что просите меня считать нашу дружбу не прерванною, сказать то что я сказалъ. Если вы примете мое предложеніе, я буду очень радъ, если вы разсердитесь на меня за него, говорю вамъ прямо, я не буду раскаиваться что сдлалъ его.
‘Поблагодаривъ васъ за добрыя пожеланія мн и моему семейству, остаюсь, дорогой лордъ Гильтонъ,

‘искренно преданный вамъ
‘Мартинъ Блексемъ.’

Лордъ Гильтонъ Мартину Блексему, эсквайру.

‘Лордъ Гильтонъ свидтельствуетъ свое почтеніе мистеру Блексему и увдомляетъ его о полученіи его письма заключающаго отказъ дйствовать въ качеств повреннаго по дламъ.
‘Что же касается до другаго пункта письма мистера Блексема, лордъ Гильтонъ отвчалъ что онъ не иметъ обыкновенія дйствовать на основаніи недостаточныхъ доказательствъ.

‘Вентноръ 19го сентября.’

Миссъ Блексемъ Джону Гиллю, эсквайру.

‘Милый Джекъ.

‘Я не подумала бы писать вамъ еслибы папа не сказалъ какъ-то на дняхъ, за завтракомъ, что вы хорошій человкъ, но что онъ желалъ бы, неизвстно почему (вы знаете папа), чтобы вы не трудились отыскивать ему кліентовъ.
‘Однажды въ недобрый часъ, по просьб бдной Катерины (вы знаете что мы ни въ чемъ не отказываемъ ей), я дала мою лошадь новому помощнику священника, и умное животное сбросило его и переломило себ ногу. Я конечно сама хожу за ней и надюсь вылчить ее такъ что не останется слдствій.
‘Наша Мабель достигла блистательнаго успха. Модель которую она послала въ Ганконъ будетъ вылита изъ серебра, мы вс такъ гордимся.
‘Теперь о дурныхъ новостяхъ. Глупая Меджи Грейсъ убжала. Ее послали въ Лондонъ, чтобъ она нашла себ тамъ мсто служанки, и думали что все обстоитъ благополучно, пока ея тетка не написала спрашивая почему она не детъ. Бдный старикъ Грейсъ совсмъ убитъ.
‘Я получила вчера письмо отъ Констанціи. Она говоритъ что встртилась съ вами на остров Вайтъ. Констанція почти моя единственная корреспондентка, но она пишетъ какъ вамъ угодно, только не весело. Что съ нею сдлалось? И увдомте пожалуста нетерпливыхъ друзей кто такая Мери и почему ваше имя, мистеръ Джекъ, всегда соединено съ ея именемъ?
‘Остальное должно бы было заключаться въ постскриптум, такъ какъ это самое главное въ моемъ письм, но я этого не длаю, потому что не принадлежу къ числу благовоспитанныхъ двушекъ. Наша Беатриса выходитъ замужъ за капитана … полка. Онъ какъ-то родня Врейсамъ, и хотя не такая партія какую мы пророчили нашей красавиц, но человкъ хорошій и здитъ хорошо (для водолаза). Онъ говоритъ что у него въ Итон былъ подъ началомъ ученикъ по имени Джекъ Билль, ‘ужасно втряный чертенокъ’, и хочетъ знать вы ли это. Описаніе такъ подходитъ къ вамъ что мы вс думаемъ что это вы. Его имя Дакрсъ, и жилъ онъ въ Чертей. Если вы окажетесь его чертенкомъ, то онъ, кажется, иметъ намреніе просить васъ быть его шаферомъ.
‘День свадьбы еще не назначенъ, но будетъ въ декабр, я увдомлю васъ заблаговременно. Мы поставимъ старый домъ вверхъ дномъ и сдлаемъ балъ и еще что-то. Вы должны пріхать дня за два по крайней мр, чтобы помогать намъ. Одньтесь во что-нибудь старое, потому что работа будетъ ужасная. Надо будетъ разрисовать маркизы, убрать арки зеленью и сдлать много такого что не подъ силу однимъ безпомощнымъ женщинамъ. Потомъ намъ надо будетъ повеселиться, когда все будетъ готово. Такъ прізжайте же.

‘Искренно любящая васъ,
‘Алиса Блексемъ.’

Евгеній Лапласъ Абелю Блиссету, эсквайру.

‘Театръ. Брюссель.

‘Милостивый государь,

‘Молодая особа которую вы рекомендовали мн какъ premi&egrave,re danseuse сыграла со мной ужасную штуку. Получая 600 франковъ въ недлю, имя готовую квартиру, карету и пятъ гарантированныхъ букетовъ каждый вечеръ, кажется можно быть довольною? Увы! Есть люди которые не умютъ пользоваться счастіемъ когда оно само дается имъ въ руки.
‘Однажды, когда я назначилъ одно изъ моихъ блистательнйшихъ представленій въ театр, былъ одинъ австрійскій эрцгерцогъ. Драма прошла отлично. Балетъ готовъ былъ начаться, когда одинъ distrait увдомилъ меня что mademoiselle Ad&egrave,le еще не пріхала. Я пришелъ въ отчаяніе и бросился къ ней. Представьте мое удивленіе, мой ужасъ, когда мн объявили что она ухала куда-то на извощик, въ три часа пополудни, уложивъ въ сакъ-вояжъ нсколько вещей.
‘Я возвратился въ театръ какъ безумный и нашелъ публику разъяренною противъ меня — меня, жертвы такой неблагодарности. Въ отчаяніи, взбшенный, оскорбленный, я представился публик. Она, неблагодарная, не хотла меня выслушать. Меня ошикали — меня! Наконецъ полиція возстановила тишину, и меня выслушали.
‘На слдующій день mademoiselle соблаговолила вернуться. Она, видите ли, была не совсмъ здорова, и докторъ посовтовалъ ей прокатиться за городъ. Mon Dieu! Можно ли говорить такія вещи безнаказанно?
‘Другъ мой, даю вамъ честное слово что я сдлалъ для этой двушки все что могъ. Я досталъ ей формальное свидтельство о болзни, и напечаталъ его въ газетахъ. Нтъ болзни которой я не приписывалъ бы ей въ кофейняхъ, оправдывая ея несчастный поступокъ. Тщетно! Публика грубая, entte, подстрекаемая партіей Меланіи (высокой, толстой, пожилой женщины, которой хочется опять на сцену), публика разъярилась противъ нея какъ разъярилась сначала противъ меня. Какая сцена, какой крикъ, какое буйство! А мой театръ только-что отдланъ заново. Но признаюсь, Адель была великолпна, поразительна. Скрестивъ маленькія ручки, съ огнемъ въ глазахъ, съ поднимающеюся отъ волненія грудью, она встртила бурю и черезъ минуту укротила бы ее. Но увы! она женщина, а женщина не можетъ остаться дв минуты сряду въ одинаковомъ расположеніи духа. Она расплакалась, и все пропало.
‘Съ большимъ сожалніемъ принужденъ я былъ отказать ей и начать искъ противъ нея въ предостереженіе другимъ. Увы! Она начала блистательно, бдная, но какая неосторожность!

‘Вашъ неизмнный другъ,
‘Евгеній Далласъ.’

Абель Блиссетъ къ мадемуазель Адель Сальзаръ.

‘Ch&egrave,re mchante,

‘Всть о твоемъ новомъ приключеніи дошла до меня. Я тебя извиняю. Ты больна, а я знаю что болзнь тла отражается на дух. Позжай для поправленія здоровья въ какое-нибудь веселое мсто, въ Баденъ-Баденъ напримръ. Посылаю теб три тысячи франковъ для покупки дорожнаго мшка. Если будешь умна, то въ конц мсяца купишь себ другой. Понимаешь?
‘Въ Баден находится въ настоящее время одинъ англійскій лордъ, господинъ маркизъ де-Винторнъ. Онъ молодъ, очень богатъ и, вопреки совтамъ своихъ друзей, хочетъ жениться на двушк sans naissanc. Не такой умной особ какъ ты я указалъ бы какими средствами можно извлечь изъ сердца влюбленнаго образъ этой двушки, теб же я скажу только: познакомься съ нимъ. Остальное ты сама поймешь.

‘Весь твой
‘Абель Блиссетъ.’

Мадемуазель Адель Сальзаръ Абелю Блиссету.

‘Cher Ours,

‘Я поняла тебя вполн, но твой молодой другъ надодаетъ мн ужасно. Онъ непремнно хочетъ чтобъ я хала съ нимъ въ Италію. Такъ не трудись искать мн мста въ твоемъ печальномъ отечеств. Теперь это уже не нужно. Я знаю что ты меня поймешь.

‘Твоя ученица Адель.’

Джонъ Билль Джоржу Беквису, эсквайру.

Поусъ, 28го cентября.

‘Дорогой Беквисъ.

‘Позвольте мн поздравить васъ съ полнымъ успхомъ увнчавшимъ ваше намреніе, оставить меня въ дуракахъ предъ моими друзьями, скрывшись отъ насъ въ день гонки лодокъ. Если вы пойдете по этому пути, васъ ожидаетъ извстность, но я желалъ бы чтобы вы обратили ваши способности на что-нибудь иное. Я понимаю что человкъ можетъ не интересоваться гонкой лодокъ, но въ такомъ случа онъ не долженъ принимать приглашенія хать смотрть на гонку лодокъ. Я понимаю что глупый мальчишка можетъ не любить женское общество, я самъ не любилъ его когда былъ глупый мальчишка. Но если такой человкъ какъ вы убгаетъ, завидвъ женскую юпку, мн чуется тутъ что-то недоброе. Впрочемъ мы провели день очень весело, несмотря на отсутствіе мистера Беквиса.
‘Я узналъ что узжая вы заплатили сполна по нашему счету. Это что-то очень похоже на дерзость. Къ этому письму прилагаю квитанцію на полученіе съ почты моей доли. Въ другой разъ, одлайте одолженіе, предоставьте мн платить самому мою долю.

‘Преданный вамъ
‘Джекъ Билль.’

Джорджъ Беквисъ Джеку Гиллю, эсквайру.

30го сентября.

‘Милый Джекъ,

‘Я закурилъ трубку вашимъ письмомъ и размнялъ вашу квитанцію на деньги. Половина двнадцати фунтовъ семнадцати шиллинговъ не шесть фунтовъ, судя по ариметик, которой меня учили въ дтств. Если считаться такъ ужь считаться какъ слдуетъ.
‘Такъ какъ вы новичокъ въ Цензор, то мой совтъ вамъ: не оставайтесь доле въ отсутствіи.

‘Преданный вамъ
‘Дж. Беквисъ.’

Гг. Чемпіонъ сынъ и Дей. Досточтимому лорду Гильтону.

‘Терлей-Чамберзъ, 30го сентября.

‘Милордъ!

‘Согласно съ инструкціями вашего лордства, мы вошли въ сношенія съ мастеромъ Берриджеромъ съ тмъ чтобы воспользоваться его содйствіемъ для отысканія доказательствъ требуемыхъ повренными лица съ которымъ мы ведемъ переговоры о займ двадцати пяти тысячъ подъ обезпеченіе Чепель-Гильтонскаго имнія.
‘Мы сочли нужнымъ сообщить мистеру Берриджеру что прямой наслдникъ умеръ, для того чтобъ онъ прямо приступилъ къ изслдованію, оставилъ или нтъ этотъ наслдникъ мужское поколніе. Къ нашему удивленію, мистеръ Берриджеръ при этомъ извстіи совершенно забылся и прибгнулъ къ самымъ неприличнымъ выраженіямъ, въ особенности противъ мистера Блиссета, началъ утверждать что мистеръ Плесморъ живъ и находится въ Бермудской тюрьм и дошелъ даже до того что обвинилъ всхъ утверждающихъ противное въ заговор и обман. Невозможно было продолжать разговоръ съ мистеромъ Берриджеромъ пока онъ былъ въ такомъ расположеніи духа, уходя отъ насъ, онъ объявилъ что войдетъ въ прямыя сношенія съ вашимъ лордствомъ. Въ своемъ волненіи онъ однако проронилъ намекъ которымъ мы воспользуемся, и если наши изслдованія, которыя мы уже начали, увнчаются, какъ мы надемся, успхомъ, то не будетъ надобности тревожить вторично мистера Берриджера по тому же поводу. Во всякомъ случа мы почтительно просимъ ваше лордство не принимать вышеупомянутое лицо и не переписываться съ нимъ до полученія дальнйшихъ извстій отъ насъ.

‘Остаемся, милордъ,
‘Готовые къ услугамъ
‘Чемпіонъ, сынъ и Дей.’

Мистеръ Робертъ Берриджеръ лорду Гильтону.

‘Милордъ, графъ Гильтонъ!

‘Я только-что вернулся отъ вашего повреннаго по дламъ, который обошелся со мною оскорбительно, чего и надо было ожидать отъ человка который не сумлъ сдлать то что я сдлалъ и теперь завидуетъ мн. Мистеръ Блиссетъ можетъ говорить что ему угодно, но я совтую ему быть осторожне. Съ какою цлью передалъ онъ мн то что называлъ ключомъ къ отысканію Плесмора за 20 фунтовъ, и помшалъ пріобрсти вознагражденіе въ 220 фунтовъ, если зналъ съ самаго начала что Плесморъ умеръ? Неужели вы думаете что посл этого судьи и присяжные поврятъ ему на слово? Я знаю почему вамъ хочется доказать что Плесморъ умеръ! И вы могли бы найти во мн лучшаго союзника чмъ въ двадцати Блиссетахъ, какъ онъ ни много думаетъ о себ. Я объявляю ему и всмъ что меня опасно имть врагомъ, потому что я много трудился чтобы проложить себ дорогу, и потому что я человкъ благонамренный, чего онъ не могъ бы сказать о себ, еслибы говорилъ правду, что онъ длаетъ рдко, когда ложь можетъ принести ему пользу.
‘Если ваше лордство, пригласите меня опять въ вашу виллу, я сообщу вамъ кое-что о Блиссет, наедин и безъ предубжденія, но я не могу и не хочу позволить чтобы меня надували различные Чемпіоны и Блиссеты, и всякому полезно знать кто его другъ и кто нтъ.

‘Вашъ покорный слуга
‘Р. Берриджеръ’

‘Р. S. Я вступилъ въ товарищество съ мистеромъ Самуэлемъ Исаакомъ, почтеннымъ и талантливымъ джентльменомъ (No 31, Букингамъ-Стридъ, Страндъ), который сталъ бы обдлывать вс ваши дла дешево и хорошо, а не такъ какъ какіе-то Чемпіоны, которые вовсе не первостепенная фирма, какъ они ни важничаютъ.

‘Р. Б.’

Лордъ Гильтонъ Генри Сенъ-Джону Чемпіону, эсквайру

‘Любезный Чемпіонъ!

‘Удивляюсь какъ вы, зная насколько я терпть не могу загадочности и сомнній, ршились написать мн такое письмо какъ ваше письмо отъ 30го. Я получилъ также письмо отъ мистера Берриджера, полное гнуснйшихъ доносовъ, но я не забываю что такія твари могутъ быть полезны и не теряю съ ними терпнія, какъ, повидимому, случилось съ вами. Какой камень проронилъ онъ? Будетъ ли когда конецъ моему несносному положенію? Еслибы не благороднйшій Блиссетъ, который далъ мн дв тысячи фунтовъ безъ всякой росписки, я не зналъ бы что мн длать. Постарайтесь забыть на нсколько минутъ что вы адвокатъ и написать подробно.

‘Искренно вашъ
‘Гильтонъ.’

Генри Сенъ-Джонъ Чемпіонъ досточтимому лорду Гильтону

‘Дорогой лордъ Гильтонъ!

‘Боюсь что наше письмо отъ 30го было слишкомъ формально при настоящемъ обстоятельств, но я долженъ былъ написать вамъ что-нибудь и не хотлъ писать все что думалъ, изъ опасенія огорчить васъ. Я не потерялъ терпнія съ мистеромъ Берриджеромъ, какъ вы ошибочно полагаете, но заставилъ его потерять терпніе ее мною. Сначала, признаюсь, я былъ нсколько озадаченъ, когда онъ такъ разгорячился, но потомъ я понялъ что къ этому есть причина поважне вашего недоврія къ нему, какъ онъ говорилъ. Признаюсь также что я подстрекалъ его жестоко, и такимъ образомъ заставилъ его показать мн свою игру. Онъ имлъ намреніе отыскать Плесмора и можетъ-быть взять съ него столько же тысячъ сколько онъ взялъ сотенъ съ васъ, и извстіе что Плесморъ умеръ было для него конечно жестокимъ ударомъ. Но что ему досадне всего такъ это то что мистеръ Блиссетъ, котораго онъ ненавидитъ и длаетъ видъ что презираетъ, взялъ верхъ надъ нимъ. Воспользовавшись его ненавистью къ мистеру Блиссету, я незамтно для него самого заставилъ его высказать все то на чемъ онъ основываетъ свое предположеніе что Плесморъ живъ, и тогда обнаружился фактъ, тщательно замаскированный въ отчет который онъ подалъ вамъ, что жена Плесмора жива, и что негодяй почерпнулъ вс свои свднія у нея. Онъ не былъ ни въ Джерси, ни въ Антверпен, ни въ Гласго и вообще нигд изъ тхъ мстъ гд, по его словамъ, онъ наводилъ справки. Его разказъ о томъ какъ онъ случайно получилъ нить къ отождествленію Плесмора съ Уатсомъ отъ досточтимаго Генри Оуэна ничто иное какъ вымыселъ. Онъ видлся съ этимъ джентльменомъ, но не случайно, а съ умысломъ, и по указанію жены Плесмора. Онъ напираетъ на то что жена Плесмора знаетъ наврное что ея мужъ живъ, то-есть мистеръ Берриджеръ говорилъ что она знаетъ это наврное. Мн не удалось разозлить его настолько чтобы выпытать у него ея адресъ, но я получу его сегодня и тотчасъ же повидаюсь съ ней.
‘Для всхъ нашихъ цлей уже достаточно ясно доказано что Плесморъ умеръ, а жена его лучшій авторитетъ относительно другаго вопроса. Я полагаю — замтьте что я только полагаю — что вы можете не опасаться за результатъ моего свиданія съ ней, потому что еслибы былъ сынъ, мистеръ Берриджеръ не сталъ бы настаивать, вопреки очевидности, что отецъ живъ. Съ женщиной и мальчикомъ (если сынъ есть, то еще не совершеннолтній) легче вести дло чмъ съ такимъ человкомъ какъ Плесморъ. Ожидайте сегодня или завтра рано утромъ телеграммы отъ

‘вашего покорнйшаго слуги
‘Г. С.— Джона Чемпіона.’

Лордъ Гильтонъ Абелю Блиссету, эсквайру.

‘Мой милый мистеръ Блиссетъ!

‘Поздравьте меня. Наступилъ конецъ всмъ моимъ мученіямъ. Чемпіонъ, дйствовавшій съ удивительнымъ тактомъ и энергіей, узналъ что жена Плесмора жива и повидался съ ней. Она засвидтельствовала что у Плесмора не было сына, а такъ какъ бдная женщина вела жизнь самую скромную, въ качеств смотрительницы дтской школы, то ея свидтельству можно врить. Любопытно однако что она утверждаетъ что мужъ ея живъ, хотя не видла его и не получала отъ него извстій съ тхъ поръ какъ онъ былъ отправленъ въ ссылку изъ Мильбанка. Она говоритъ что иначе ей прислали бы увдомленіе о его смерти, но это конечно вздоръ.
‘Когда у васъ будетъ нсколько дней свободныхъ, не създите-ли вы со мной въ Чепель-Гильтонъ, чтобы потолковать намъ вмст о передлкахъ. Неправда ли что Крезъ лучшій обойщикъ какого я могъ выбрать? Для устройства цвтниковъ я пригласилъ хорошаго садовника, ученика Бакстона. Боюсь что я не буду въ состояніи предложить вамъ поохотиться въ ныншнемъ году, условія покойнаго графа на этотъ счетъ умерли вмст съ нимъ, и хотя права мои несомннны, но я считаю благоразумнымъ уступить ихъ на время моему сосду сэръ-Ричарду Плумеру.
‘Я возвращусь въ Лондонъ въ начал декабря, мн предстоитъ еще много дла. Если услышите что отдается внаймы удобный домъ, займите его для меня. Я имю слабость къ Паркъ-Лену, къ Пиккадильской сторон, конечно.
‘Врьте мн, дорогой мой Блиссетъ, что ваша быстрая и своевременная помощь никогда не будетъ забыта. Имя въ виду блестящую будущность ожидающую васъ, не смю просить васъ занять опять должность которую вы великодушно взяли на себя во время моей послдней болзни, но если я могу быть вамъ полезенъ, скажите только слово.
‘Я намренъ предложить молодому Гиллю должность моего частнаго секретаря. Онъ кажется уменъ. Какъ вы полагаете?

‘Искренно любящій васъ
‘Гильтонъ. ‘

‘Вентноръ 4го декабря.’

Лордъ Гильтонъ мистеру Роберту Берриджеру.

‘Сэръ!

‘Я получилъ ваше дерзкое письмо, и въ отвтъ объявляю вамъ что вы можете считать себя счастливымъ что боле важныя дла мшаютъ мн преслдовать васъ судебнымъ порядкомъ за вымогательство денегъ подъ вымышленными предлогами.

‘Вашъ покорнйшій слуга
‘Гильтонъ.’

‘Вентноръ 4го октября’.

ГЛАВА IX.
Мистрисъ Конвей теряетъ браслетъ.

Вечеромъ, въ день гонки лодокъ на которую не хотлъ посмотрть Джоржъ Беквисъ, Спенсеръ Виллертонъ ухалъ на своей яхт въ Шербургъ, а на другой день въ дом его жены случилось непріятное происшествіе. У ея милой Матильды пропалъ браслетъ, гладкій, золотой, съ жемчужнымъ фермуаромъ, браслетъ который она любила, о какъ любила! Онъ былъ подаренъ ей милой Джертрудой. Мистрисъ Конвей увряла что сняла его вернувшись домой и положила на туалетный столъ, и что никто не входилъ въ комнату кром Констанціи и горничной Блеръ, и что Констанція даже видла какъ она сняла его. Она всегда такъ берегла его! Она любила его больше всхъ своихъ вещей. О, какое ужасное лишеніе! Она готова отдать все что у нея есть за этотъ браслетъ. О, неужели милая Джертруда не постарается отыскать его?
Милой Джертруд было конечно очень непріятно что такое происшествіе случилось въ ея дом, а такъ какъ мы всегда склонны взять сторону нашихъ собственныхъ слугъ, то ея подозрнія естественно обратились на негодную Блеръ.
Мистрисъ Виллертонъ, привыкшая съ дтства видть вокругъ себя прислугу въ высшей степени приличную (наружно), не могла понятъ какъ милая Матильда можетъ держать горничную которая однажды прибила ее. По мннію мистрисъ Виллертонъ, не было наказанія слишкомъ жестокаго за такое преступленіе. Но если милая Матильда довольна и т. д., мистрисъ Виллертонъ не позволитъ никому вмшиваться между госпожей и ея служанкой и т. д. и т. д. Но вполн ли уврена милая Матильда въ честности своей служанки? Милая Матильда всплеснула своими блыми ручками и объявила что думать иначе было бы ужасно, но Констанція видла какъ она положила браслетъ на туалетный столъ, и никто, кром Блеръ, не входилъ въ комнату до слдующаго утра, когда браслета не оказалось, Матильда это знаетъ наврное, потому что, какъ милой Джертруд извстно, ужасныя пушки и морская качка причинили ей (милой Матильд) такую головную боль что она не могла сойти даже къ обду.
Позвали подозрваемую Блеръ, и мистрисъ Виллертонъ (по тому что милая Матильда не могла говорить строго съ несчастною) объявила ей чтобы браслетъ былъ отысканъ во что бы то ни стало, но она (несчастная) сама испортила все дло угрюмо отказавшись искать браслетъ и прибавивъ что госпожа ея ищетъ какого-нибудь предлога погубить ее, и что пропажа браслета есть ничто иное какъ такой предлогъ.
Мы, Британцы, хвалимся что любимъ справедливость ради справедливости. Но нельзя оспаривать что мы любимъ ее только издали. Иначе какъ объяснить что большинство изъ насъ считаетъ униженіемъ явиться въ судъ въ качеств свидтеля или исполнить свою обязанность относительно общества обличивъ злодя?
Въ полчаса всть о непріятномъ происшествіи разнеслась по всему дому, и слуги начали являться одинъ за другимъ къ смущеннымъ барынямъ, прося позволенія сказать нсколько словъ. Получивъ позволеніе, они начинали неизмнно заявленіемъ о своей невинности и кончили настоятельнымъ требованіемъ чтобъ ихъ подвергли обыску.
— Не послать ли за братомъ, другъ мой? сказала мистрисъ Виллертонъ.— Въ такихъ случаяхъ всегда полезно вмшательство мущины, а Фредъ дйствительно не можетъ помочь намъ.
Мистеръ Фредъ, когда къ нему обратились, объявилъ что ‘все это вздоръ’ и что ему необходимо създить къ одному пріятелю въ Портсмутъ.
Лордъ Гильтонъ, получивъ приглашеніе, явился тотчасъ же, облекшись въ диктаторскую важность. Ему разказали печальную новость и ‘о, еслибъ она созналась и отдала браслетъ’, заключила мистрисъ Конвей, ‘я простила бы ее, право простила бы!’
Но обвиняемая на вторичный допросъ отвчала попрежнему угрюмымъ молчаніемъ. Она искала браслетъ, и больше не намрена искать, она не виновата, но барыня мститъ ей,— вотъ все что она сказала.
— Вашъ отзывъ о вашей госпож, молодая двушка, сказалъ лордъ Гильтонъ, какъ бы съ судейской скамьи,— не располагаетъ насъ въ вашу пользу. Вы знаете что мистрисъ Конвей не единственная свидтельница противъ васъ. Миссъ Констанція видла какъ ея мама сняла браслетъ въ вашемъ присутствіи.
— Но разв миссъ Констанція говоритъ что я украла его?
— Что говоритъ Констанція? спросилъ графъ шепотомъ.
— Мы еще не знаемъ хорошенько что она скажетъ, отвчала ему сестра.— Она съ утра у васъ. Почему вы не привели ее съ собой?
— Да разв я зналъ что она нужна здсь? Констанція, слдовательно, ушла раньше чмъ вы узнали о пропаж вашего браслета, мистрисъ Конвей?
— Да, кажется, но, лордъ Гильтонъ, неужели вы думаете что дочь моя способна….
— Избави Богъ, сударыня, избави Богъ! воскликнулъ графъ.— Меня только удивляетъ что она говорила съ вами о браслет когда еще не было извстно что онъ пропалъ.
— Она стояла возл меня когда я сняла его и видла какъ я положила его въ футляръ.
— И она сказала вамъ это сама?
— Конечно.
— Въ такомъ случа, если вы вполн уврены что къ вамъ не входилъ никто кром вашей служанки. вы должны, по моему мннію, отдать ее подъ судъ.
— Непремнно, Матильда, прибавила мистрисъ Виллертонъ.— Ради другихъ слугъ. Кто же захочетъ жить у меня, если это дло не будетъ разъяснено?
— Но это ужасно! простонала милая Матильда.
— Это ваша обязанность, сказалъ графъ.
— Если я дамъ ей пять фунтовъ, она можетъ-быть возвратитъ мн браслетъ и попроситъ прощенія, сказала мистрисъ Конвей чуть не плача.
— Нтъ, сударыня, возразила служанка.— Еслибы вы дали пятьсотъ фунтовъ, я не могла бы возвратить вамъ браслетъ. Что же касается до прощенія, мы еще увидимъ кому придется попросить прощенія. Я не видла вашего браслета и не брала его, и все это только хитрость чтобъ….
— Довольно, довольно, вы только вредите себ такими словами, прервалъ ее лордъ Гильтонъ.— Какая вы неблагодарная! Неужели вы полагаете что такихъ великодушныхъ хозяекъ какъ ваша много! Отдайте ее подъ судъ, мистрисъ Конвей.
И ее отдали подъ судъ, а хозяйка ея умоляла полицейскаго, чмъ доставила ему не малое развлеченіе, не заковывать несчастную, не бить ее и не длать съ ней ничего ужаснаго.
Вернувшись вечеромъ домой, Констанція узнала что мать желаетъ видть ее немедленно. Она вошла въ ея комнату и была встрчена ласкове обыкновеннаго. Въ послднее время, какъ было уже замчено выше, между матерью и дочерью стояла какая-то тнь.
— Ты помнишь, милочка, мой любимый браслетъ, тотъ который подарила мн милая мистрисъ Виллертонъ? спросила мистрисъ Конвей, лаская руку Констанціи.
— Помню, мама.
— И ты знаешь что я надвала его вчера?
— Знаю, мама.
— Блеръ украла его?
— Украла! О, мама, она, кажется, не способна украсть.
— Кром нея не на кого подумать. Ты сама видла какъ я сняла его, когда вернулась вчера домой совсмъ больная. Ты слышишь что я говорю, милая? Я говорю: ты видла какъ я сняла его, когда вернулась вчера домой, и положила въ футляръ?
— Не помню, мама, я не замтила, отвчала Констанція.
— Ты не могла не замтить. Ты помогала мн раздться и сама говоришь что онъ былъ вчера на мн.
— Вы, конечно, сняли его, мама, но я не видала.
— Я сняла его у туалетнаго стола и положила въ футляръ, и ты стояла возл меня, Констанція. Почему же ты говоришь что не видала? спросила мать, начиная сердиться.
— Потому что я не видала, мама.
— Послушай, милая, я право же положила его въ футляръ, и немного подумавъ, ты непремнно вспомнила бы что ты это видла, и я уже сказала всмъ что ты видла и… и….
— Что, мама?
— Если тебя спросятъ, ты, конечно, скажешь что ты видла какъ я сняла браслетъ, потому что я сняла его, право сняла. Неужели ты считаешь меня способною солгать въ такомъ дл?
— Но вы хотите чтобъ я солгала.
— Разв это ложь, Констанція? И какъ ты смешь это говорить? Я сняла его и положила въ футляръ, какъ всегда длала, настаивала мистрисъ Конвей.
— Я не говорю что вы не сняли и не спрятали его, мама. Я говорю только что я не видала какъ вы сняли и спрятали его, возразила Констанція.
— И теб не стыдно идти противъ родной матери! воскликнула поблднвъ мистрисъ Конвей. Констанція сдлала шагъ назадъ и подняла руку какъ бы ожидая удара.
— Я не иду противъ васъ, мама, промолвила она тихо.
— Такъ почему же ты не хочешь сказать правду?
— Если меня спросятъ, мама, — но надюсь что меня не спросятъ, — я разкажу все что знаю и что видла. О, мама, не заставляйте меня лгать. Я не могу и не хочу лгать. Я начинаю припоминать что я говорила въ дтств, и я уврена что я тогда не видала многаго что мн казалось видннымъ. Вы увряли меня что я видла, и я…. о, мама, вы понимаете что я хочу сказать?
Кровь бросилась въ лицо матери и не оставила слдовъ чувствительной леди какою мы знаемъ мистрисъ Конвей. Свирпая фурія въ которую она преобразилась схватила Констанцію за плечо и трясла ее до тхъ поръ пока та не упала.
— Если ты скажешь еще что-нибудь такое, чертенокъ, я убью тебя, прошипла преображенная мистрисъ Конвей.
— Лучше было бы еслибы вы убили меня, чмъ заставлять жить такою жизнію, сказала плача Констанція.
— Гадкая обманщица! Вотъ я разкажу всмъ какая ты на самомъ дл.
— Мама! воскликнула оскорбленная двушка, вскочивъ на ноги, съ выраженіемъ лица похожимъ, но слава Богу въ очень слабой степени, на выраженіе лица матери, — мама, не выводите меня изъ терпнія. Не забывайте что у меня въ жилахъ ваша кровь. Называйте меня здсь какъ угодно, бейте меня какъ вы уже не разъ били меня, но будьте осторожны. Вы не имете права требовать чтобъ я любила и уважала васъ, но попробуйте очернить меня въ глазахъ тхъ кого я люблю и уважаю, и которые любятъ меня…. о, мама, не длайте этого, не длайте!
И бдная Констанція зарыдала.
— Перестань плакать, глупая двчонка, сказала мать, входя понемногу въ свою обычную роль.— Я не намрена чернить тебя предъ кмъ бы то ни было, а если ты скажешь лорду Гильтону что ты видла какъ я сняла браслетъ, потому что клянусь теб, я сняла его….
— Нтъ, мама, я этого не скажу, возразила Констанція, утирая слезы.— Я не скажу ничего, или скажу правду. Мама, вы часто говорите что я для васъ тяжелое бремя. Отдайте меня, пожалуста, опять въ школу. Я надюсь что меня возьмутъ тамъ въ качеств учительницы, а года черезъ два я буду въ состояніи сдлаться гувернанткой и жить независимо.
— Жить независимо гувернанткой!
— Независимо отъ васъ. Я готова работать какъ бы ни была тяжела работа, но я не могу жить такъ какъ живу теперь. Такая жизнь убьегъ меня. Вы назвали меня сейчасъ обманщицей, и я въ самомъ дл была обманщица, но по вашей вин. Когда вы въ Брайтон бросили мн въ лицо свчку, я принуждена была сказать что я обожглась читая ночью въ постели. Когда вы въ Соутертон вывихнули мн руку, я принуждена была сказать что сдлала это сама. Когда вы на дняхъ прибили Блеръ и сказали что она сама бросилась на васъ, я все равно что солгала, притворяясь что я согласна съ тмъ что вы сказали имъ. Въ другой разъ я этого не сдлаю. Отпустите меня въ школу или…. о, мама, отпустите меня къ отцу.
Мистрисъ Конвей начинала опять приходить въ бшенство пока Констанція говорила, но послднія слова ошеломили ее.
— Ты… ты… ты не знаешь что говоришь, прошептала она, поблднвъ какъ смерть.
— Нтъ, знаю, мама. Я много думала о немъ въ послднее время. Я не стала бы вредить вамъ, поймите меня пожалуста.
— И не могла бы. Весь свтъ знаетъ что твой отецъ…
— Не договаривайте, мама, онъ мой отецъ.
Въ эту минуту тяжелая сцена была, къ счастію, прервана приходомъ горничной мистрисъ Виллертонъ, которая пришла, по приказанію своей барыни, предложить свои услуги мистрисъ Конвей на время отсутствія подсудимой.
Мы видли нсколько времени тому назадъ какъ Констанція была поражена теоріей Джека Гилля о правдивости дтей, какъ у нея явилось сомнніе при воспоминаніи о прошломъ и какъ любовь къ давно исчезнувшему отцу воскресла въ ея сердц. Мы знаемъ также что общество осудило Джоржа Конвей преимущественно на основаніи показаній его дочери, а теперь мы можемъ понять какъ были подготовлены ея показанія. Еслибы происшествіе съ браслетомъ случилось десятью годами раньше, мать посадила бы Констанцію къ себ на колни, повторяла бы ей что она милая двочка и что она видла какъ браслетъ былъ положенъ въ футляръ, пока дтскій доврчивый разумъ не поддался бы чужой, боле сильной вол. Когда же потребовалось бы убдить другихъ, вопросъ былъ бы предложенъ такъ: ‘ты меня видла, неправда ли, голубчикъ?’ и отвтъ былъ бы конечно: ‘да, милая мама’.
Такимъ же образомъ были предложены вопросы: ‘разв твой папа не вернулся пьяный и не разбилъ прекрасныхъ часовъ мама?’ или: ‘разв это не папа ушибъ мн руку?’ или: ‘разв папа не сказалъ что подемъ на рыбную ловлю въ Вались и не провелъ вмсто того все время въ Лондон съ негоднымъ созданіемъ?’ И бдная двочка отвчала на нихъ какъ пріучена была отвчать.
Вы можетъ-быть осудите мою маленькую Конъ и скажете что она не должна была поддаваться такъ легко вліянію матери? Но потрудитесь взглянуть на оборотную сторону печальной картины. Вспомните какъ много дтей воспитанныхъ въ убжденіяхъ что отцы ихъ лучшіе изъ людей, между тмъ какъ отцы ихъ въ дйствительности пьяницы, негодяи и не любятъ своихъ женъ. Вспомните какъ часто такая благородная ложь какъ напримръ: ‘папа притворялся’ или ‘папа не хотлъ сдлать мн больно, милый, мн не больно,’ принимается за правду, хотя ребенокъ самъ видлъ водку въ рукахъ отца и кровь на лиц матери. Констанцію Конвей было еще легче уврить чмъ такого ребенка.
Ей можно было показать разбитые часы — она не знала что мать сама разбила ихъ, ей можно было показать синее пятно нд рук,— она не догадалась что оно произошло отъ того что отецъ удерживалъ мать отъ постыднаго насилія во время одного изъ ея припадковъ бшенства, и такъ дале. Мудрено ли что видя полуистину, слыша постоянныя жалобы матери, ребенокъ такъ хорошо подготовился къ роли которую ему пришлось исполнить? Были люди находившіе страннымъ что семилтняя двочка знала что отецъ ея проводилъ время въ Лондон съ негоднымъ созданіемъ и что общество поврило такому странному показанію. Но общество большой ребенокъ, который вритъ всему что ему говорятъ, особенно дурному, не доискиваясь правды, какъ маленькая Констанція.
Вы можетъ-быть скажете что мать не способна учить своего ребенка клеветать на отца. Я не буду обсуждать этотъ вопросъ съ отвлеченной стороны. Злые духи — злоба и ревность такъ долго отравляли сердце мистрисъ Конвей (какъ она потомъ отравляла сердце своей дочери) что она наконецъ сама стала врить тому что говорила. Она была такъ же твердо убждена въ неврности и грубости своего мужа какъ теперь въ нечестности угрюмой Блеръ. Доказательства были убдительны, по крайней мр такими они казались ей и ея друзьямъ. Пришло время когда Джоржъ Конвей не могъ опровергнуть части взводимыхъ на него обвиненій. Потрудитесь вообразить положеніе благороднаго, любящаго человка когда его, въ присутствіи слугъ и постороннихъ, обвиняютъ въ нарушеніи всхъ десяти заповдей, и когда дочь его подтверждаетъ своимъ ‘да, милая мама’ каждый параграфъ обвинительнаго акта.
Частое повтореніе такихъ происшествій какъ пропажа браслета, при которыхъ отъ Констанціи требовали чтобъ она подтверждала боле или мене того что она видла, создало туманъ въ которомъ блуждалъ ея бдный разумъ. Двухлтнее пребываніе въ школ, пока ея мать путешествовала по континенту, ослабило вліяніе длавшее ее эхомъ этой женщины, потомъ дружба съ прямою Агнесой Блексемъ и съ умною Мери Эйльвардъ объяснила ей многое. Туманъ началъ проясняться, и случай о которомъ мы упомянули, что она рыдала въ темнот повторяя: ‘отецъ мой, отецъ мой, о мой бдный отецъ!’ былъ не первый. Когда ей сказали что ея негодяй отецъ гуляетъ по свту, не отказывая себ ни въ чемъ, но лишая жену свою и дочь комфорта необходимаго при ихъ положеніи въ свт, она спросила себя: какую пользу принесли бы деньги безъ которыхъ теперь обходилась ея мать? Она помнила что у нихъ былъ свой домъ, не такой роскошный какъ Виллертоновскій, но все же приличный. Мать бросила его, подъ предлогомъ что гораздо лучше быть свободною и гостить гд угодно, такъ что потомъ ея жалобы на свою безпріютность казались неосновательными. Мать никогда не уставала разказывать всякому встрчному какихъ жертвъ стоило ей воспитаніе Констанціи, а Констанція знала что, кром двухлтняго пребыванія въ дешевой школ, ей было предоставлено заботиться самой о своемъ образованіи, и она глубоко чувствовала лишенія при которыхъ ей приходилось работать. Удивительно ли и можно ли упрекать ее за то что видя постыдную жизнь матери, и постоянно страдая отъ ея насилій, Констанція поколебалась въ своей любви и уваженіи, и что одна искра могла взорвать ихъ на воздухъ.
Эта искра была брошена въ ея душу на бал у мистрисъ Виллертонъ адмираломъ разказавшимъ Фреду и его товарчщамъ что общество осудило Джоржа Конвея преимущественно на основаніи показаній его маленькой дочери.
Но мать все же мать, и потерять къ ней уваженіе было тяжелымъ испытаніемъ для бдной двушки. Еслибъ отецъ ея умеръ, или она не знала бы о своемъ участіи въ его обвиненіи, она можетъ быть вынесла бы свою тяжелую участь до конца, но теперь… чмъ сильне становилось ея подозрніе что она повредила своему отцу, тмъ сильне она любила его. О, еслибъ ей удалось возвратить ему счастіе, сдлать опять всхъ счастливыми!
Бдная Констанція!
Въ дом Виллертоновъ чувствовалось нкоторое безпокойство, причиненное продолжительнымъ отсутствіемъ мистера Фреда и другими тревожными обстоятельствами. Приближался день създа мировыхъ судей округа къ которому принадлежитъ Коусъ, и мистрисъ Конвей узнала, къ своему величайшему удивленію, что ей придется явиться въ судъ въ качеств свидтельницы противъ своей горничной, заподозрнной въ похищеніи ея любимаго браслета.
— О, Боже, но разв это еще не совсмъ кончено? спросила она.— Я думала что полицейскій взялъ ее чтобы прямо отправить въ ссылку, или какимъ-нибудь другимъ образомъ покончить съ ней.
— Но ее еще не судили, возразилъ лордъ Гильтонъ.
— Для чего же ее судить, когда вс знаютъ что она виновата? возразила мистрисъ Конвей, съ своею милою наивностью.— Право можно подумать что вы мн не врите. И Констанція начала тоже уврять что не видала….
— Пожалуста не говорите со мной объ этомъ дл, мистрисъ Конвей, прервалъ ее лордъ Гильтонъ.— Мн можетъ-быть придется принять участіе въ судопроизводств. Я постараюсь освободиться, но боюсь что кром меня не найдется никого на мсто втораго судьи.
Наступило страшное утро, и мистрисъ Конвей, въ черномъ плать, подъ двумя густыми вуалями, долженствовавшими скрыть ея лицо отъ ‘ужаснаго народа’ въ суд, уже садилась въ карету чтобъ отправиться въ вышеупомянутое постыдное мсто, когда ея милая Джертруда, всегда такая спокойная и сдержанная, сбжала съ, лстницы въ страшномъ волненіи, держа въ рукахъ письмо отъ мужа изъ Шербурга.
— О, Матильда, что вы надлали! воскликнула она.— Прочтите.
И она указала ей на слдующій заключительный параграфъ письма Спенсера Виллертона:
‘Кстати, кто-то оставилъ браслетъ на умывальник въ моей кают: золотой съ жемчужнымъ фермуаромъ. Если это не твой, то потрудись отыскать обладательницу.’
Очередь дла Анны Блеръ пришла въ свое время, но оно конечно не разбиралось за неявкой свидтельницы. Я уже осмлился замтить что женщины не имютъ понятія о справедливости. Мистрисъ Виллертонъ и ея подруга ршили хранить увдомленіе Спенсера Виллертона въ тайн и оставить предполагать что мистрисъ Конвей не ршилась преслдовать свою служанку по доброт своего сердца. Мысль что репутація двушки пострадаетъ не могла поколебать ихъ ршенія.
— Надо быть осторожне, Матильда, сказала мистрисъ Виллертонъ.— Подумайте какъ мн было бы непріятно еслибы вы дали въ суд ложную клятву.
— Но я всегда сама клала его въ футляръ, отвчала, рыдая, милая Матильда.— Я такъ любила его и я была уврена….
— Ну, довольно. Если двушка найдетъ себ мсто, не упоминайте объ этомъ въ ея аттестат. Подите умойтесь и будемъ считать дло поконченнымъ.
Но этимъ дло не кончилось. На слдующей недл мистрисъ Конвей получила письмо отъ прокурора Самуэля Мосса, почтительно спрашивавшаго: можетъ ли ложное обвиненіе въ воровств и напрасное содержаніе въ тюрьм Анны Блеръ считаться за доказательство въ пользу мужа мистрисъ Конвей?
Когда дло приняло такой оборотъ, нельзя уже было не разказать его Спенсеру Виллертону, который конечно не остался доволенъ случившимся въ его дом во время его отсутствія.
— Она должна была попросить у нея прощенія въ суд, при всемъ народ и привезти ее домой въ карет, сказалъ онъ жен.— Я давно говорю теб, Джертруда, что мн не нравится эта женщина. Я не довряю ей и удивляюсь какъ ты можешь считать ее своимъ другомъ.
— Двушка сама отчасти виновата, Спенсеръ, защищалась мистрисъ Виллертонъ.— Она такъ упряма что не хотла ничего сказать.
— Что же она могла сказать? Разв она знала что ея барыня оставила своей браслетъ на моей яхт?
Ему однако не сказали о попытк вовлечь Констанцію въ обманъ. Но Констанція присутствовала при чтеніи письма, и это новое доказательство несправедливости матери было каплей переполнившею чашу ея терпимости.

ГЛАВА X.
Мрачный понедльникъ.

Глупъ былъ птухъ басни, который найдя въ навозной куч жемчужное зерно пожаллъ что оно не ячменное, но мн сдается что его порода не исчезла до нашихъ дней, и что у насъ не мало подобныхъ птуховъ въ національномъ курятник. Даже есть двуногіе глупе героя басни, вовсе не замчающіе сокровищъ лежащихъ у нихъ подъ носомъ. Но законъ гармоніи, которымъ держится нашъ міръ, нейтрализовалъ зло, создавъ птуха, который постоянно роется гд-ни-попало, находя иногда изумруды, чаще осколки разбитыхъ бутылокъ, и постоянно кричитъ о своихъ открытіяхъ, принуждая второстепенныхъ геніевъ смотрть на нихъ съ его собственной точки зрнія. Такой птухъ отправляется завтракать съ генераломъ, котораго курятникъ еще не призналъ за втораго Веллингтона, и возвратившись съ полнымъ зобомъ, начинаетъ кричать, и слава угостившаго его генерала упрочена. Изъ двадцати тысячъ тружениковъ курятника, которые вс бдны, вс страдаютъ ревматизмомъ и вс живутъ въ жилищахъ годныхъ только для свиней, нашъ неутомимый искатель выбираетъ одного, который совсмъ не бдне, не ревматичне и живетъ не въ худшемъ жилищ чмъ остальные девятнадцать тысячъ девятьсотъ девяносто девять, и объявляетъ о своей находк въ курятник. Тотчасъ же составляются подписки, и несчастный обезпеченъ (и испорченъ) на всю жизнь. Возьмемъ еще примръ. Многія поколнія крысъ спокойно проживали въ житниц, питаясь на чужой счетъ, но въ одно прекрасное утро нашъ птухъ отъ нечего длать захватилъ ги flagrante delicto одного изъ негодныхъ воришекъ. Никогда не было и не будетъ такого злодя, вторитъ весь курятникъ. Преступника осуждаютъ почти безъ суда, казнятъ, а товарищи его продолжаютъ жить по-прежнему.
Да, этотъ птухъ постоянно открываетъ намъ сокровища. Вдь это онъ сказалъ вамъ, мой дорогой сэръ, что молодой Блекъ, котораго вы считали за самаго пустаго малаго, на самомъ дл замчательный молодой человкъ, съ которымъ никто не откажется познакомиться, и вы немедленно пригласили молодаго Блека обдать. Вы не обратили бы вниманія на этотъ костюмъ, который такъ идетъ къ вамъ, сударыня, еслибы птухъ не написалъ въ своемъ объявленіи что такой же точно костюмъ былъ на принцесс де-ла-Туръ де-Шиньонъ на бал у туркестанскаго хана. Стормеръ, королевскій судья, ждалъ бы до сихъ поръ какого-нибудь дла сидя на задней скамь Вестминстеръ-Галля, а Дабстигъ, членъ королевской академіи, срисовывалъ бы и теперь портреты со своей хозяйки за квартирную плату, еслибы не птухъ. Намъ съ вами никогда не открыть бы ихъ. Какъ должны мы быть благодарны птуху! Иногда,— и это пріятнйшая часть изъ его открытій,— иногда онъ открываетъ насъ. Мы все считали себя осколкомъ разбитой бутылки, а онъ убждаетъ насъ что мы изумрудъ чистйшей воды. Разв Поджерсъ попалъ бы въ парламентъ еслибы не птухъ? Разв нашъ веселый другъ Джанспарту осмлился бы поднять глаза на богатую и прекрасную миссъ Плумъ, еслибы птухъ не сказалъ ему: ‘чортъ возьми! съ вашею наружностью и манерами вамъ все возможно’. Мы вс знаемъ что это неправда. Итакъ, да здравствуетъ птухъ!
Джекъ Билль былъ изъ породы птуха басни и очень нуждался въ помощи птуха, которому я сейчасъ восплъ хвалу.
Дв недли проведенныя въ обществ Мери Эйльвардъ дали ему почувствовать сначала: что было бы очень лестно заслужить уваженіе такой двушки какъ она, потомъ: что онъ въ состояніи это сдлать, постаравшись хорошенько. Ему никогда не приходило въ голову прослдить процессъ зарожденія такихъ идей и онъ не могъ бы вспомнить ни одного слова съ ея стороны которое дало бы поводъ къ такому заключенію. Тмъ не мене заключеніе составилось и сильно занимало его. Есть женщины присутствіе которыхъ вноситъ въ общество какую-то легкую, здоровую, но совершенно неуловимую атмосферу, счищающую всю грязь съ человка (если въ немъ не все грязь) и заставляющую сіять чистйшій металлъ. Такова была и Мери Эйльвардъ. Разв я не говорилъ, что Джекъ былъ счастливъ, попавъ на балъ къ мистрисъ Виллертонъ?
Другой полезный урокъ дала Мери нашему повс, сказавъ въ разговор о Констанціи:
— Констанція все что хотите только не ребенокъ. Вы и папа не хорошо длаете обращаясь съ ней какъ съ милою игрушкой. Она умне многихъ двушекъ которыхъ я знаю. У ней такъ много здраваго смысла и наблюдательности что вы удивились бы еслибы знали ее такъ хорошо какъ я ее знаю.
Эти слова, сказанныя тихимъ, ласковымъ голосомъ Мери и проникнутыя горячимъ убжденіемъ, не пропали даромъ. Джекъ самъ замтилъ что Констанція тоскуетъ и пытался развеселить ее, своею грубоватою шутливостью. Когда онъ понялъ свою ошибку, у него сжалось сердце при воспоминаніи о печальномъ, негодующемъ взгляд которымъ она отвчала на нкоторыя изъ его шутокъ. Вс, кром Мери, обращались съ ней какъ съ ребенкомъ, и у него не хватило наблюдательности чтобы замтить что Мери обращалась съ ней иначе. Ему нужна была помощь птуха.
Маленькая Конъ была не ребенокъ и (тмъ хуже для нея) никогда не была ребенкомъ. Задумчивая, робкая двушка, вполн предоставленная самой себ, когда ей приходила охота заняться своимъ образованіемъ, длала изъ него себ забаву и усердно трудилась надъ тмъ что овладвало ея фантазіей. Большая часть свдній обыкновенно украшающихъ юныхъ двицъ была ей совершенно чужда. Она не понимала значенія глобусовъ и однажды отнеслась съ пренебреженіемъ объ этомъ важномъ научномъ пособіи. Ей не придется быть капитаномъ корабля, сказала она, и она не видитъ никакой пользы въ изученіи долготы и широты. Она не умла считать, что было очень странно, и такъ плохо владла иголкой что не могла бы даже сдлать вамъ перочистку. Но она умла вырзать модель парохода перочиннымъ ножемъ, умла передать сущность Исторіи Голландской республики Мотлея на небольшомъ листк бумаги, знала ботанику лучше знаменитаго садовника лорда Гильтона и знала путь каждой звзды на неб.
Когда Джекъ впервые заговорилъ съ ней какъ съ разумнымъ существомъ, онъ былъ щедро вознагражденъ радостною, благодарною улыбкой, освтившею ея блдное, грустное лицо. Потомъ онъ скоро замтилъ что съ ней надо быть осторожне въ разговор. Тихая и уступчивая до крайности, она горячилась когда нападали на ея любимцевъ или героевъ, и однажды разорвала предъ носомъ мистера Гилля одну изъ его задорныхъ статей за то что онъ осмлился насмхаться надъ мистеромъ Питтомъ. Констанція не могла бы назвать годъ крещенія Эдуарда Исповдника, но она знала отлично все что сдлалъ и что сказалъ мистеръ Питтъ, а Джекъ не зналъ, несмотря на то что писалъ задорныя статьи.
Мраченъ, очень мраченъ былъ понедльникъ когда нашъ повса ходилъ прощаться на виллу. Мистрисъ Виллертонъ, кром одного офиціальнаго визита, онъ не обремнялъ своими посщеніями, и не видалъ мистрисъ Конвей и ея дочь въ ихъ временномъ пребываніи. Онъ не искалъ общества мистера Фреда, а въ дом его матери чувствовалъ себя нежеланнымъ гостемъ. И притомъ разв онъ не видалъ въ Вентмор всхъ кого ему хотлось видть. Уговора никакого не было чтобы Констанція была тамъ когда онъ придетъ прощаться, но она была тамъ. Она бывала тамъ такъ часто.
Мрачный день наступилъ позже чмъ ему слдовало наступить.
— Я покажу Беквису что не позволю ему командовать мною, проворчалъ Джекъ однажды вечеромъ.— Я хотлъ вернуться на ныншней недл, но будь я повшенъ, если я вернусь теперь раньше будущей.
Можетъ-быть для того чтобъ избавиться отъ предписаній Клементсъ-Инна, Джекъ такъ долго откладывалъ прощальный визитъ въ виллу что опоздалъ на пароходъ, и аккуратная хозяйка взяла съ него за недлю впередъ. А можетъ-быть потому что было очень трудно выговорить: прощайте Констанція.
Почему когда его честные глаза говорили достаточно ясно чтобъ она могла понять: ‘милая моя, которую я только научался любить, мы разстаемся и можетъ-быть навсегда,’ и его смуглая, рука дрожала держа ея руку.— Почему не сказала она: разв вы не знаете что мы скоро встртимся въ Соутертон, на свадьб Беатрисы? Почему когда онъ ушелъ, она вернулась домой, взяла осколокъ разбитаго блюда, хранившійся въ ея стол (помните день когда они поймали большую щуку?) и плакала надъ нимъ и цловала его? Почему въ эту ночь ея наболвшее сердце повторяло безпрестанно: можетъ-быть можно сказать ему, можетъ-быть онъ нашелъ бы мн моего друга, можетъ-быть онъ не сталъ бы презирать меня еслибы зналъ все.
Вотъ пара глупцовъ! Еслибы нашъ птухъ зналъ ихъ, онъ прокричалъ бы: не унывайте, Джекъ, она любитъ васъ. Не унывайте, Констанція, разкажите ему все и вы будете счастливы. Но птухъ не зналъ ихъ.
На пути въ Лондонъ Джекъ сокращалъ время репетируя то что онъ намренъ былъ сказать при неизбжной встрч съ диктаторомъ Беквисомъ. Онъ уже все обдумалъ и былъ вполн доволенъ своимъ планомъ. Онъ не заглянетъ къ сосду, пока сосдъ, дня черезъ два, не раскается и не придетъ къ нему самъ. Джекъ приметъ его съ утонченною вжливостью. Сосдъ начнетъ такъ, Джекъ возразитъ ему: нтъ, и скоро одержитъ верхъ надъ нимъ, наговоривъ много умнаго. Но такъ или иначе ссора окончится примиреніемъ, къ посрамленію сосда и къ торжеству Джека. Мы часто ршаемъ такія вещи заране, и если противникъ скажетъ что-нибудь похожее на то чего мы ожидаемъ отъ него, мы закидаемъ его отвтами и возраженіями, но стоитъ ему только сказать что-нибудь неожиданное, и весь вашъ планъ разрушенъ.
Джекъ, который, какъ мы знаемъ, опоздалъ на день, имлъ удовольствіе увидать огонь въ своихъ окнахъ, когда утомленный, прозябшій, голодный онъ прибылъ въ Клементсъ-Иннъ въ половин одинадцатаго, посл длиннаго и скучнаго пути.
— Какая славная старуха, похвалилъ онъ въ душ свою Полли Секунду.— Ручаюсь что она приготовила мн поужинать. И у него мелькнула мысль что хорошо бы, вопреки всему, позвать Беквиса и поужинать вмст.
Каково же было его удивленіе когда отворивъ дверь своей квартиры онъ увидалъ не Полли Секунду, а преступнаго Беквиса и Андрю Стендринга. Они сидли предъ пылающимъ каминомъ и уничтожали громадную коллекцію устрицъ, соблазнительно красовавшихся на стол между двумя пнящимися кружками пива и артистически нарзанными ломтями хлба съ масломъ.
— А мы уже перестали ждать васъ, сказалъ Беквисъ, слегка повернувшись на стул, на любимомъ стул Джека.— Но лучше поздно чмъ никогда. Будьте какъ дома.
Беквису слдовало начать совсмъ не такъ. По программ которую Джекъ составилъ для него въ вагон, Беквисъ долженъ былъ встртить его угрюмо, съ видомъ виноватаго, и этимъ дать ему поводъ сказать нсколько дкихъ сарказмовъ, которые были у него уже готовы. А онъ завладлъ комнатой Джека, сидитъ на любимомъ стул Джека и предлагаетъ ему, оскорбленному, быть какъ дома. Это ужь слишкомъ безсовстно со стороны Беквиса. Чмъ онъ лучше экономки Мщанина во дворянств, которая не хотла толкаться по правиламъ?
Съ минуту Джекъ злился и у него вертлись на язык такія слова что онъ сталъ бы очень раскаиваться въ послдствіи, еслибы произнесъ ихъ. Беквисъ конечно позволялъ себ слишкомъ много, но въ то же время смотрлъ такъ весело и простодушно что…. не говоря уже объ устрицахъ. Я не утверждаю что человкъ можетъ забыть справедливый гнвъ при вид устрицъ, но другое дло было когда гнвъ напускной. Притомъ Джекъ не могъ бы побраниться хорошенько съ Бэквисомъ въ присутствіи Стендринга. Со Стендрингомъ слдовало быть вжливымъ. Не отложить-ли стычку съ Беквисомъ до завтра? А устрицы-то! Трескъ дровъ въ камин, уютный видъ комнаты произвели успокоительное впечатлніе на Джека. Онъ слъ и почувствовалъ себя дома, какъ ему предлагали, а когда Беквисъ подвинулъ къ нему устрицы, его дурное расположеніе духа улетучилось окончательно.
— Кстати, Джекъ, сказалъ Беквисъ, когда блюдо скорлупы приняло угрожающіе размры, и пробки были вынуты изъ бутылокъ, — взгляните на потолокъ.
Джекъ поднялъ глаза и увидалъ что его нкогда блый какъ снгъ потолокъ превратился во что-то похожее на карту Тихаго Океана, со всми островами и коралловыми рифами, нарисованными бурою краской.
— Вчера лопнула водяная труба въ моей комнат, и вы погибли бы еслибы были здсь, продолжалъ Беквисъ.— Наверху подняли полъ чтобы найти поврежденіе, и мой чердакъ сдлался необитаемъ. Потому-то мы и завладли вашею комнагой.
— Надюсь что мистеръ Гилль, началъ Стендрингъ, но Джекъ, который былъ опять самимъ собою, прервалъ его.
— Сэръ, Беквисъ знаетъ что я всегда радъ видть его у себя, и что я считаю его друзей моими друзьями. Нельзя-ли послать кого-нибудь за пивомъ?
На его призывъ откликнулся мальчикъ, только-что пришедшій за посудой. Пустыя бутылки были замнены полными, и всякое стсненіе прошло.
— Нашъ другъ становится опять похожимъ на самого себя, мистеръ Гилль, замтилъ Стендрингъ.— Еслибы онъ не узналъ меня въ Коус, я ни за что не узналъ бы его. Морской воздухъ принесъ ему много пользы.
— И принесъ бы еще боле, началъ Джекъ ршительно, — еслибъ онъ пользовался представлявшимися ему удовольствіями. Скажите, неужели онъ былъ всегда такимъ брюзгливымъ отшельникомъ какой онъ теперь. Вообразите, продолжалъ онъ не дождавшись отвта и не замтивъ взгляда которымъ обмнялись Беквисъ и Стендрингъ, — былъ онъ приглашенъ на веселый пикникъ или морскую прогулку и убжалъ въ послднюю минуту только потому что на борт были женщины.
Лицо Беквиса омрачилось.— Я надялся, сказалъ онъ, помолчавъ, что мы не сочтемъ нужнымъ возобновлять этотъ непріятный разговоръ. Но я радъ что вы возобновили его при человк который знаетъ обо мн боле чмъ вы когда-либо узнаете, хотя я очень люблю васъ и очень обязанъ вамъ. Поврьте, Джекъ, его ручательству что я не могъ поступить иначе и покончимъ съ этимъ непріятнымъ недоразумціемъ.
— Даю вамъ слово, мистеръ Гилль, что онъ не могъ поступить иначе, сказалъ Стендрингъ. Ваша дружба съ нимъ, горячая какъ ей и слдуетъ быть (я знаю все что вы для него сдлали), началась нсколько недль тому назадъ, а я знаю его нсколько лтъ. Будьте великодушны, не упоминайте объ этомъ непріятномъ происшествіи.
Джекъ взглянулъ на Стендринга недоумвая почему онъ говоритъ такъ серіозно. Еслибъ онъ подмтилъ выраженіе промелькнувшее на лиц Беквиса, онъ былъ бы удивленъ еще боле.
— Пусть будетъ по вашему, сказалъ онъ небрежно. Я тмъ не мене провелъ тотъ день очень пріятно, и также провелъ бы его и онъ еслибы…. впрочемъ я молчу. Гд вы будете спать Бекъ?
— На вашемъ диван, если позволите.
— Нтъ, вы будете спать на моей постели. Вы еще не совсмъ здоровы. И прошу васъ, обратился онъ къ Стендрингу, — будьте здсь какъ дома. Моя квартира принадлежитъ теперь Беквису, а его мн. И если вы любите ходить въ театръ, почему вы….
— Я буду просить васъ сопутствовать мн. Я понимаю и благодарю васъ, мистеръ Гилль, отвчалъ Стендрингъ.— Въ общественныя мста грустно ходить одному, и я, признаюсь, очень люблю театръ. Меня не пускали туда когда я былъ молодъ. Вчера я видлъ піеску которая тронула меня какъ ни одна до сихъ поръ не трогала.
— Что же это было?
— Я даже не знаю названія. Я вошелъ въ какой-то театръвъ Странд среди представленія. Надо будетъ посмотрть піесу еще разъ чтобъ узнать вполн содержаніе. Знаю только что человкъ нкогда извстный и любимый въ своей деревн возвратился туда посл двадцатилтняго отсутствія, и никто, даже его родное дитя, не узнаетъ его.
— Рипъ Ванъ-Винкль?
— Да, его звали такъ. Я похожъ на Рипъ Ванъ-Винкля въ Англіи. Когда этотъ бднякъ сказалъ что когда-то не было ребенка который бы не бросался къ нему или собаки которая бы не махала хвостомъ когда онъ проходилъ, но что теперь дти бгутъ отъ него со страхомъ, а собаки лаютъ на него, я…. я расплакался какъ дуракъ, а публика смялась.
— Публика — собраніе идіотовъ! воскликнулъ Джекъ съ негодованіемъ.— Я самъ видлъ эту піесу нсколько разъ, и публика смялась всегда невпопадъ. Но надо отдать справедливость партеру и галлере. Они понимаютъ правильно, и не стыдятся выказывать свое чувство. Меня, кажется, нельзя назвать человкомъ чувствительнымъ, но я не могъ удержаться отъ слезъ смотря на нкоторыя піесы, и готовъ плакать опять если ихъ будутъ играть хорошо. Но вспомните, мистеръ Стендрингъ, продолжалъ онъ, — хорошо все то что хорошо кончится. Рипъ кончилъ тмъ что возвратилъ себ свои права, служа тмъ кого онъ любилъ и платя врагамъ добромъ за зло.
— У меня нтъ ни друзей, ни враговъ, мистеръ Гилль, возразилъ Стендрингъ, — но тмъ не мене благодарю васъ за ваше замчаніе.
За нсколько часовъ до возвращенія Джека въ Лондонъ, письмо прекрасной, но своенравной Адели, увдомлявшей что она вполн поняла мистера Блиссета, было получено послднимъ, въ его скромной квартир, которой онъ еще не перемнилъ не по недостатку средствъ, но по неподвижности. Онъ удовольствовался покупкой нсколькихъ не гармонировавшихъ между собою предметовъ роскоши. Коверъ которымъ былъ покрытъ полъ годился бы въ будуаръ герцогини, но былъ слишкомъ широкъ и недостаточно длиненъ для его комнаты. Онъ купилъ себ отдланный золотомъ туалетный ящикъ и дорогія бритвы, но мыльницей служило ему попрежнему оловянное блюдце. Его письменный столъ розоваго дерева и великолпныя письменныя принадлежности не гармонировали. съ глиняною бутылкой служившей ему чернильницей. Окружающее этого человка никогда не составляло чего-нибудь цлаго.
— Ей-Богу! воскликнулъ онъ прочитавъ письмо Адели,— судьба слишкомъ, слишкомъ милостива ко мн, и это предъ чмъ-нибудь недобрымъ. Когда я былъ въ самомъ плохомъ, почти безнадежномъ положеніи, она сжалилась надо мной, теперь же…. но зачмъ унывать заране. Мой приливъ счастія все возвышается, возвышается и возвышается. Да, моя хорошенькая насмшница Милли, я завладю вашимъ сердечкомъ. Влюблена и въ кого же! въ безсмысленнаго танцора. Я отомщу вамъ, красавица Милли, непремнно отомщу. Ваша величественная сестрица для меня недоступна, но вы? Когда вашъ болванъ отецъ получитъ и промотаетъ свои двадцать пять тысячъ фунтовъ, тогда мы посмотримъ. Родство съ графомъ и богатство что-нибудь да значитъ. Я родился джентльменомъ, одаренъ вкусами и привычками джентльмена и буду джентльменомъ во что бы то ни стало. Деньги? Да! Эти безсмысленные торгаши думаютъ что я могу удовлетвориться ихъ жизнью. Я скоре соглашусь подметать мостовую. А вы, гордые джентльмены, нуждающіеся Абля Блиссета, потому что онъ былъ бденъ и только недавно разбогатлъ, оглянитесь на себя. Еслибъ я описалъ вамъ мое положеніе, между вами не нашлось бы одного изъ десяти который не позавидовалъ бы моему положенію. Ха, ха, ха, вотъ мы посмотримъ.
Онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, съ мрачнымъ блескомъ въ глазахъ, хотя мысли его были самыя радостныя, надежды самыя блестящія. Но воздушные замки не радовали его. Мысль что что-то подкапывается подъ ихъ основаніе и взорветъ ихъ на воздухъ, не давала ему покоя, охватывала его какъ иногда въ пріятномъ сн охватываетъ мысль что это только сонъ, мысль еще боле непріятная при пробужденіи, когда снилось что какое-нибудь дйствительное горе или опасность миновали. Что-то обнаружилось раньше чмъ онъ ожидалъ и со стороны съ которой онъ не ожидалъ ничего непріятнаго. Оно обнаружилось въ письм лорда Гильтона, увдомлявшаго своего милаго Блиссета что вс тревоги пришли къ концу, ибо уже доказано несомннно что Плесморъ умеръ не оставивъ потомства.
— Я предсказывалъ теб къ чему это поведетъ, сказалъ Мартинъ Блексемъ жен.— За мое участіе мн отплатили грубостью.
Онъ только-что передалъ ей холодный отвтъ лорда Гильтона на его дружеское письмо, и сдлалъ вышеприведенное замчаніе, когда замтилъ по вспыхнувшему лицу жены что она прочла его.
— Какъ осмлился этотъ дерзкій выскочка написать теб такое письмо? начала мистрисъ Блексемъ съ негодованіемъ.
— Ну, довольно, довольно, прервалъ ее мужъ.— Словами длу не поможешь. Мы исполнили нашъ долгъ. Я ошибся предположивъ что онъ не измнился. Онъ измнился и, повидимому, не къ лучшему.
— Мартинъ, никто въ мір не убдитъ меня что Джулія виновата.
— И меня тоже, но, къ сожалнію, насъ съ тобой объ этомъ не спрашиваютъ. Увренность Бертрама Эйль…. лорда Гильтона въ ея виновности длится уже двадцать лтъ, и успла укорениться въ это время глубоко. Я не удивляюсь что онъ остался при своемъ мнніи, но онъ могъ бы…. ну, да все равно. Еслибы мн опять представился случай предложить ему мои услуги, я не поколебался бы предложить ихъ, рискуя услыхать опять грубость. Я ему многимъ обязанъ. Помнишь день когда я лежалъ больной въ коттедж Проссера, гд дождь просачивался сквозь соломенную крышу, и докторъ говорилъ что мн необходимо хорошее помщеніе, портвейнъ, бульйонъ, а у насъ было всего десять пенсовъ и никакой надежды получить еще хоть фардингъ?
— Тогда онъ былъ нашимъ спасителемъ, Мартинъ, но….
— Никакихъ но здсь не можетъ быть. Сожги его глупое письмо, и не будемъ больше говорить объ этомъ. Скажи лучше нтъ ли какого-нибудь извстія о бдной Меджи Грейсъ?
— Нтъ, исключая….
— Ну? исключая чего?
— Не хочется говорить, потому что я этому не врю.
— Я увренъ что ты права, но чему ты не вришь?
— Говорятъ что Джекъ замшанъ въ этомъ дл.
— Кто это говоритъ? спросилъ рзко адвокатъ.
— Прислуга въ Галл. Говорятъ будто Джекъ имлъ съ ней свиданіе въ пол, въ день игры въ крикетъ, и отдалъ ей письмо. Говорятъ также что это онъ уговорилъ мистрисъ Проссеръ убждать Грейсовъ отослать Меджи въ Лондонъ.
— Но кто это говоритъ? Неужели и мистрисъ Проссеръ?
— И она.
— Какъ! она говоритъ что онъ переписывался съ Меджи, воскликнулъ съ удивленіемъ Блексемъ.
— О, нтъ, только что онъ совтовалъ послать Меджи въ Лондонъ, но ты знаешь, Мартинъ, что мы вс считали нужнымъ удалить ее отсюда.
— Кто видлъ что онъ передалъ ей письмо?
— Симмондсъ, помощникъ буфетчика въ Галл.
— Такъ это уже разнеслось по всей деревн?
— Конечно. Не лучше ли теб посовтовать Чарльсу Дакрсу пригласить Альжернона Врея быть шаферомъ вмсто Джека. При настоящихъ обстоятельствахъ Джеку не слдуетъ прізжать сюда.
— При настоящихъ обстоятельствахъ ему не слдуетъ скрываться, возразилъ Блексемъ, — если только онъ…. но это не правда. Нтъ, надо предложить ему быть шаферомъ мужа нашей Беатрисы, и если онъ прідетъ, то онъ невиненъ. Не знаешь ли кто особенно настаиваетъ на этомъ обвиненіи?
— Нтъ, это, кажется, общая молва, возразила вздохнувъ мистрисъ Блексемъ.
— Тмъ хуже, общая молва опасная гостья, но мы ее выживемъ, когда Джекъ прідетъ.
— Можетъ-быть онъ не знаетъ въ чемъ его обвиняютъ. Не лучше ли предупредить его, Мартинъ?
— Ты права какъ и всегда, моя милая. Я скажу ему все что ему надо знать. Чарли уже писалъ ему?
— Нтъ. Джекъ еще не отвтилъ на письмо Алисы. Не правда ли что это странно?
Лицо Блексема омрачилось.
— Онъ узжалъ изъ Лондона на…. да, когда онъ переселился на островъ Вайтъ?
— Не знаю хорошенько. Констанція видла его тамъ въ средин сентября.
— А Меджи Грейсъ исчезла въ август?
— Да, 29го августа.
— Ну, это не можетъ послужить доказательствомъ въ нашу пользу. Пусть Чарли скажетъ мн когда будетъ писать Джеку, и я припишу нсколько словъ.
Вотъ къ чему ведетъ безпечность. Джекъ, сердце котораго пребывало безотлучно въ Вентнор, откладывалъ день за днемъ отвтъ на письмо Алисы Блексемъ пока совсмъ не забылъ о немъ. Еслибъ онъ только зналъ что Констанція будетъ одною изъ свадебныхъ подругъ, но Констанція изъ скромности молчала, а безпечность Джека была сильнымъ свидтельствомъ противъ него. Дакрсъ, что очень естественно, пригласилъ другаго шафера, а Блексемъ чувствовалъ боле чмъ показывалъ, когда день проходилъ за днемъ не принося писма отъ Джека. Онъ поговорилъ съ Проссеромъ и узналъ отъ него сплетню со всми подробностями. Трудно было заставить старыхъ друзей поврить этой сплетн, но наконецъ и они поврили. Боле всего поражало стараго адвоката что никакъ нельзя было узнать кто первый пустилъ въ ходъ скандальную исторію, но она повторялась съ подробностями, которыя сами по себ были ничтожны, но подобраны чрезвычайно искусно.
— Вотъ что, старуха, сказалъ Блексемъ однажды утромъ жен, прочитавъ свои письма,— мн надо будетъ създить по дламъ въ Лондонъ. Я повидаюсь тамъ съ Джекомъ, если хватитъ времени, и узнаю худшее.
Времени конечно хватило, потому что дла были не важныя. Онъ узналъ въ Клементсъ-Инн нумеръ Джека, и поднимаясь на лстницу встртилъ женщину въ шумящемъ шелковомъ плать. Когда онъ посторонился, уступая мсто ея шлейфу, глаза ихъ встртились, и онъ узналъ Меджи Грейсъ. Добрый старикъ возвратился домой съ тяжелымъ сердцемъ, и домашніе его узнали что есть имя котораго нельзя произносить въ ихъ дом и что имя это: Джекъ Гилль.

ГЛАВА XI.
Какъ миссъ Френчъ сдлалась вдовой.

Общество Длателей Солонокъ не принадлежитъ къ числу блестящихъ корпорацій нашего Сити. Оно не даетъ большихъ обдовъ людямъ не отплачивающимъ ему тмъ же или великолпныхъ баловъ дамамъ подающимъ руку жен и дочерямъ альдермена въ парк. Тмъ не мене это богатое, процвтающее общество, не уступающее своею благотворительностью никакому другому обществу, какъ по щедрости, такъ и по умнію распоряжаться деньгами. Лучшее изъ ихъ благотворительныхъ учрежденій это школа или скоре воспитательный домъ для сиротъ. Бдныя малютки находятъ у нихъ пріютъ не въ одной изъ тхъ красныхъ кирпичныхъ построекъ искаженной готической архитектуры изображенія которыхъ вшаются на станціяхъ желзныхъ дорогъ и гравируются въ Illustrated London News, но въ простой ферм скрывающейся въ одной исъ тнистыхъ долинъ простирающихся между Бендономъ и Гарро. Мы, Англичане, народъ благотворительный, никто не сравнится съ нами въ этомъ отношеніи, но мы слишкомъ любимъ объявлять о нашихъ добрыхъ длахъ. У насъ даже кирпичи и известь кричатъ на полмилю вокругъ: загляните сюда! Здсь благотворительное учрежденіе. Вс эти старики и старухи содержатся на счетъ частной благотворительности, вс эти мальчики и двочки воспитываются на счетъ частной благотворительности. Попробуйте нашъ благотворительный супъ. Загляните въ наши благотворительные классы. Прочтите спичи сказанные на нашемъ послднемъ благотворительномъ обд. Вотъ какова наша благотворительность! Ура!
Внимательный наблюдатель замтилъ бы что въ маленькомъ саду отдлявшемъ вышеупомянутую ферму отъ дороги играло такое число дтей какое не выпадаетъ даже на долю землевладльцевъ. Малютки не носили форменныхъ платьевъ, и въ мил разстоянія отъ фермы были люди ничего не знавшіе объ этомъ учрежденіи. Непосредственное управленіе фермой было вврено смотрительниц, ея помощниц, толстой двушк недавно выпущенной изъ рабочаго дома, и старику, который доилъ двухъ коровъ и исправлялъ различныя черныя работы. Число дтей, мальчиковъ и двочекъ, отъ году до пяти лтъ, простиралось до дюжины. Были между ними больные, были отличавшіеся завиднымъ здоровьемъ, были пріятные на видъ и въ обращеніи, были и совершенно противоположные, но о всхъ заботились одинаково.
Смотрительница была женщина лтъ тридцати, нкогда очевидно обладавшая замчательною привлекательностью. Теперь ея наружность имла какой-то полинявшій видъ. Не болзнь похитила ея красоту, потому что она была сильна и дятельна, и не внезапное горе, потому что у нея была веселая улыбка, и не нужда, потому что она не имла понятія что такое нужда. Но щеки ея были блдны, волосы рдки, и когда веселая улыбка не освщала ея лица, оно было очень грустно.
Въ маленькой ферм вечера длились не долго. Дти, какъ и слдуетъ дтямъ, ложились рано, толстая служанка, много работавшая въ продолженіи дня, охотно слдовала ихъ примру, старикъ не ночевалъ на ферм, такъ что въ одинъ темный октябрьскій вечеръ смотрительница сидла одна, читая при свт лампы съ абажуромъ, и никакіе звуки кром шума дождя не отвлекали ея вниманія отъ лежавшей предъ ней книги.
Она читала долго. Въ полночь, когда она неохотно намревалась закрыть книгу, на страницу упала тнь. Она подняла голову и, увидавъ предъ собой мущину, упала на колни и простонала:
— Боже мой, наконецъ!
Губы мущины сложились въ звукъ шшт, но замтивъ что она поражена ужасомъ, онъ нагнулся къ ней и сказалъ шепотомъ:
— Я знаю что вы думаете, Гарріета, но не бойтесь, это я, во плоти, а не ваше воображеніе.
Она взглянула на его лицо и медленно поднялась, дрожа съ головы до ногъ.
— Мн сказали что вы умерли, произнесла она съ трудомъ,— но я знала что это неправда.
— А мн сказали что вы умерли, сказалъ мущина,— и я врилъ этому до вчерашняго дня.
— Очень жаль что вамъ пришлось разочароваться.— Для чего вы здсь?
— Не для того чтобы ссориться, Гарріета. Мн надо многое сообщить вамъ, и вы должны меня выслушать. А такъ какъ вы можете пострадать если насъ увидятъ вмст, то примите нужныя мры чтобъ этого не случилось.
— Мн нечего бояться если меня увидятъ съ вами, возразила она гордо.— Вы мой мужъ.
— Гм., можетъ-быть я еще не признаю этого.
— Не смете! воскликнула она покраснвъ и вскочивъ со стула.
— Тише, тише, прошу васъ, мы не видались десять лтъ, и вамъ простительно забыть что есть мало такого на что я не ршился бы, если это нужно для моей цли.
— Отказаться отъ жены было бы безполезною подлостью.
— Горячитесь, Гарріета, горячитесь по обыкновенію. Что же вы не предложите мн снять пальто и ссть. Разв вы не видите что съ меня течетъ.
— Снимите, если хотите, произнесла она съ утомленіемъ.
Онъ снялъ пальто, повсилъ его предъ каминомъ, взялъ стулъ и слъ противъ нея.
— Нтъ ли у васъ водки, спросилъ онъ.— Я промокъ до костей.
— Зачмъ у меня будетъ водка? Конечно нтъ.
— Уврены ли вы что насъ не подслушаютъ?
— Вполн уврена, но пусть это не продлитъ вашего посщенія. Хотя теперь поздно, но вы вроятно найдете водку на станціи желзной дороги.
— Вы были вжливе съ другими постителями, Гарріета.
— Съ какими постителями?
— Съ молодымъ человкомъ котораго зовутъ Берриджеръ и съ адвокатомъ Чемпіономъ, прізжавшими сюда разузнавать обо мн.
Она сдлалась блдна какъ смерть. Насмшливость ея обратилась въ робость, въ которой проглянула слабая тнь прежней любви къ нему.
— Не повредила ли я вамъ, Аугустусъ? спросила она, положивъ руку на его плечо.— Надюсь что вы не пострадаете отъ того что я сказала имъ?
— Это будетъ зависть отъ результата нашего свиданія, возразилъ онъ.— Разказъ мой будетъ не веселъ, и я постараюсь сократить его, но вы должны слушать меня внимательно и не прерывать.
— Начинайте.
— Хорошо. Знаете вы какъ я жилъ съ тхъ поръ какъ мы разстались?
— Нтъ.
— Я поступилъ клеркомъ къ одному купцу въ Гулл. Должность была незавидная, но на меня напала страсть къ труду. Имя я конечно перемнилъ. Плесморъ на трехногомъ стул за счетными книгами былъ бы не на своемъ мст. Я назвался Джемсомъ Ятсомъ. Вскор меня послали по дламъ въ Йоркъ. Тамъ я встртилъ нкоторыхъ офицеровъ которыхъ зналъ въ лучшіе дни. Я бросилъ роль писаря и превратился въ джентльмена, и чтобъ имть средства прожить порядочно недлю, я сдлалъ то за что выдержалъ пять лтъ самой ужасной жизни.
— Я не понимаю васъ.
— Такъ я скажу прямо: я поддлалъ вексель на моихъ доврителей и былъ осужденъ на пятнадцать лтъ ссылки. Теперь я вполн отдался въ вашу власть, Гарріета, но я буду откровененъ съ вами, и надюсь что вы отплатите мн снисхожденіемъ и великодушіемъ. Не могу передать вамъ что я вынесъ въ продолженіи ужасныхъ пяти лтъ ссылки. Вообразите меня съ моими наклонностями и привычками, скованнымъ и работающимъ съ каторжниками. Черезъ пять лтъ я убжалъ съ негодяемъ который былъ скованъ со мною, безъ него я не могъ ничего сдлать. Неужели вы не читали о смломъ побг изъ Бермуда каторжниковъ Ятса и Емлина?
— Я почти не читаю газетъ.
— Дло было сдлано не дурно, и придумалъ его я. Не буду разказывать вамъ какъ мы убжали. Мы вынесли во время нашихъ странствованій боле трудовъ и страданій чмъ на галерахъ, но за то мы были свободны. Однажды въ минуту отчаянія, когда мы пристали въ открытой лодк къ необитаемому берегу Венесуэлы, и были уврены что намъ угрожаетъ неминуемая гибель, я сказалъ Емлину кто я и разказалъ ему все. Поступокъ былъ безумный, но имлъ не совсмъ дурныя послдствія. Насъ нашли и спасли отъ голодной смерти прибрежные Индйцы, и мы случайно попали въ Панаму, гд я разстался съ моимъ товарищемъ, къ моей величайшей радости. Емлинъ ухалъ на корабл (онъ былъ матросъ) въ Калифорнію, а я, начавъ безъ копейки, счастливою игрой пріобрлъ средства отправиться въ Каллао, гд я нашелъ себ опять мсто клерка, подъ тмъ именемъ которое ношу теперь. Мои занятія въ Гулл, какъ ни кратковременны они были, познакомили меня съ коммерческимъ жаргономъ, что мн очень пригодилось. Но что для меня значитъ мсто хоть бы товарища какой-нибудь фирмы южно-американской республики. Увряю васъ. Гарріета, что еслибы мн общали два безопасные года въ Лондон съ тмъ чтобы потомъ отправиться опять на галеры, я похалъ бы въ Лондонъ. Я велъ такую жизнь около года, пока меня не послали въ Панаму, навести справки о какомъ-то пропавшемъ товар. Тамъ я встртилъ негодяя Емлина, съ полными золотомъ карманами, съ золотаго пріиска, и пьянаго какъ только рудокопъ можетъ быть пьянъ. Тщетно пытался я скрыться отъ него или отвергнуть мою тождественность съ каторжникомъ Ятсомъ. Къ счастію, мы были одни во время нашего перваго и единственнаго свиданія въ гостиниц. Онъ ушелъ отъ меня пьяный какъ и пришелъ и вроятно на зло мн назвался моимъ именемъ и ходилъ изъ кабака въ кабакъ называя себя сэръ-Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ. На слдующее утро его нашли мертвымъ на морскомъ берегу. Нтъ, нтъ, Гарріетта! Не отодвигайтесь отъ меня. Клянусь вамъ предъ Богомъ что я неповиненъ въ его смерти. Онъ вроятно пьяный упалъ въ море и утонулъ. Сначала моею единственною мыслью была радость что такой опасный врагъ погибъ, но когда я услыхалъ что онъ говорилъ наканун, другая мысль какъ молнія мелькнула въ моемъ ум: если мн удастся доказать что каторжникъ Ятсъ или Плесморъ умеръ, то мн, сильно измнившемуся въ ужасныя пять лтъ каторги, можно будетъ возвратиться въ Англію, единственную страну гд можетъ жить порядочный человкъ. Я помогъ донести его тло въ городъ и усплъ положить ему въ карманъ нсколько бумагъ (между ними были два письма отъ васъ), по которымъ въ немъ признали Ятса, и мой планъ удался.
— Такъ вы не въ опасности, Аугустусъ? спросила смотрительница, слушавшая съ жаднымъ вниманіемъ его разказъ.— Вы дйствительно ужасно измнились. Я узнала васъ какъ-то инстинктивно.
— Многіе изъ знавшихъ меня уже умерли, сказалъ онъ, — другіе забыли. Я каждый день встрчаю на улиц людей которыхъ помню, а они не узнаютъ меня. Притомъ мое настоящее положеніе освобождаетъ меня отъ всякаго подозрнія. Да, мн, кажется, не угрожаетъ никакая опасность, но вы можете доставить мн полную безопасность, Гарріета.
— Какъ? Скажите мн какъ. Я не желаю вамъ зла, и еслибы вы только жили честно.
— Будьте покойны, я живу честно. Какъ вы можете доставить мн безопасность? Вотъ въ чемъ дло: одинъ старый болванъ — но я слишкомъ спшу, надо разказать вамъ всю мою исторію по порядку. Я возвратился въ Англію, оставивъ за собой доказательства что я умеръ, и здсь узналъ что я наслдникъ громаднаго состоянія.
— А я думала что вашъ отецъ умеръ бднымъ человкомъ.
— Да, но по одному старому завщанію, я теперь ближайшій изъ наслдниковъ большаго состоянія приносящаго много тысячъ въ годъ, посл смерти одной старой леди, которая можетъ умереть съ часу на часъ.
— Но если вы предъявите свои права….
— Я долженъ буду назваться бжавшимъ каторжникомъ? Да, конечно. Есть люди которые могутъ доказать что Плесморъ былъ Ятсъ, а Ятсъ Плесморъ. Я этого конечно не сдлаю. За пять Чепель-Гиль…. За пять такихъ наслдствъ я не подвергнулъ бы себя риску вернуться въ Бермудъ. Нтъ, это невозможно.
— Такъ чего же вы хотите отъ меня?
— Выслушайте меня, сказалъ онъ придвигаясь къ ней.— Одинъ глупый старый мотъ, которому достанется наслдство, если будетъ доказано что я умеръ, хочетъ занять двадцать пятъ тысячъ фунтовъ подъ залогъ своего права на наслдство. Понимаете?
— Онъ обязуется заплатить долгъ когда получитъ наслдство?
— Именно. Нсколько мудрыхъ адвокатовъ напрягали свои умственныя способности и пришли къ заключенію что Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ умеръ (потому что иначе никто не далъ бы старому джентльмену денегъ, которыя ему необходимы), и нсколько столь же мудрыхъ капиталистовъ согласились дать ему двадцать пять тысячъ подъ залогъ наслдства. Хорошо. Бобъ, тотъ негодяй котораго вы видли….
— Мистеръ Берриджеръ?
— Да, Бобъ такъ глупъ что сомнвается въ главномъ факт, и такъ хитеръ и ловокъ что на основаніи своего сомннія можетъ причинитъ мн много зла. Сомнніе въ немъ возбудили вы, высказавъ ему свою увренность въ томъ что я живъ и что иначе васъ увдомили бы о моей смерти. Согласитесь, Гарріета, что это было глупо съ вашей стороны. Но есть хорошая пословица, кажется испанская, которая говоритъ: ‘Тотъ кто сдлалъ можетъ и раздлать.’ Вы возбудили сомннія мистера Берриджера и вы же должны разсять ихъ.
— Какъ?
— Очень просто. Согласитесь съ людьми поумне и постарше васъ, и, прибавлю, боле васъ заинтересованными въ томъ что Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ, нкогда вашъ мужъ, пересталъ существовать.
— Вы хотите чтобъ я солгала.
— Нисколько. Вдь только спросятъ есть ли у насъ дти. У насъ нтъ дтей. О моей смерти уже ршили безъ васъ, и вы не должны только опровергать ихъ мнніе.
Она задумалась въ нершимости. Она любила его когда-то, но уже давно отказалась отъ его имени. Для нея онъ уже не существовалъ, потому что ничего въ мір не могло бы соединить ихъ опять. Просьбу его не. трудно было исполнить.
Онъ понялъ выгоду своего положенія.
— И вотъ еще что, Гарріета. Не думаю чтобы ваша жизнь здсь была пріятна.
— Да, не совсмъ, у меня много заботъ и горя. Еслибъ еще дти оставались при мн, я не жаловалась бы, но лишь только они подрастутъ, и всякій трудъ съ ними становится легокъ и пріятенъ, какъ ихъ берутъ у меня и помщаютъ въ большія школы, въ Нортгамптонъ, а мн приходится начинать снова съ другими.
— Удивляюсь какъ вы можете выносить такую жизнь, сказалъ онъ.— Она скоро надостъ вамъ. Скука должна быть ужасная. Будьте благоразумною женщиной, Гарріета. Теперь я уже не нуждаюсь и скоро буду богатъ. Я конечно знаю что мы уже не можемъ быть другъ для друга тмъ чмъ были когда-то, но я могу и обязанъ обезпечить васъ. Бросьте это мсто, назовитесь опять моимъ именемъ и предоставьте остальное мн.
— Невозможно! Какъ я объясню такой поступокъ?
— Нтъ ничего легче. Вы вышли замужъ за негодяя, и когда его сослали за поддлку векселя, вы отказались отъ его имена изъ опасенія чтобъ оно не помшало вамъ найти честное мсто.
— Это правда.
— Простите меня и выслушайте. Вы нашли честное мсто и занимали его пока такой авторитетъ какъ извстная фирма Чемпіона, сынъ и Дей не увдомилъ васъ что вашъ мужъ умеръ. Тогда вы узнали что вамъ достается наслдство, хранящееся въ англійскомъ банк и дающее вамъ возможность жить независимо.
— Но вдь это не правда.
— Я сдлаю что это будетъ правда. Для баронета мой отецъ былъ дйствительно бденъ, но все же посл него осталось что-нибудь, и я знаю что что-то осталось и должно перейти къ его сыну, или ко вдов сына. Къ оставшемуся можно прибавить сколько нибудь и такъ что этого никто не узнаетъ. Такимъ образомъ вы избавитесь отъ необходимости трудиться и будете жить какъ вамъ слдуетъ жить, а мн окажете неоцнимую услугу, явившись свту въ качеств моей вдовы. Гарріета, вы когда-то любили меня, сдлайте это для меня ради Бога. Неужели вамъ пріятно было бы еслибы меня сослали опять на галеры? Неужели вы лишите меня возможности идти по честной дорог, по которой я уже пошелъ? Говорю вамъ прямо что если меня найдутъ, моя кровь падетъ на вашу голову. Живымъ я не отдамся.
— Но обманъ, обманъ, Аугустусъ. Если я не солгу, то все же обману.
— Моя милая Гарріета! Вы не побоялись обмана назвавшись миссъ Френчъ.
— Я сдлала это съ хорошею цлью.
— А разв спасти мужа отъ гибели и дать ему возможность вести честную и полезную жизнь не хорошая цль, Гарріета?
— Дайте мн время подумать, сказала она колеблясь.
— И такъ уже слишкомъ много времени потеряно. Чемпіонъ былъ здсь три дня тому назадъ. Помните что вы должны дйствовать какъ бы основываясь на его словахъ. Дйствуйте не медля, и васъ никто не спроситъ о причин вашихъ поступковъ. Промедлите, и вы подвергнитесь всевозможнымъ разспросамъ. Откажитесь завтра же отъ мста, купите себ черное платье и вдовій чепчикъ — онъ будетъ идти къ вамъ, Гарріета, узжайте заграницу, гд никто не знаетъ васъ, а остальное, какъ я уже сказалъ вамъ, предоставьте мн, и помните что вы будете всегда обезпечены, не знаясь съ своимъ негоднымъ мужемъ. Чмъ вы предпочитаете быть: леди Плесморъ съ тысячью фунтовъ годоваго дохода или миссъ Френчъ, смотрительницей?
Бдная смотрительница! Ея жизнь была трудная и монотонная. Въ молодости она привыкла къ совершенно другой обстановк. Она была трактирною служанкой, когда онъ женился на ней, и воспитаніе которое она получила было не изъ лучшихъ. Удивительно еще что у нея хватило твердости поступить такъ какъ она поступала. Выходя за него она мечтала сдлаться леди, а пришлось быть смотрительницей. Теперь ей предлагали опять сдлаться леди. Могла ли она отказаться?
Она согласилась, но вдругъ мысль или подозрніе, вполн женское подозрніе, овладло ею.
— Вы не сказали мн кто вы и какъ вы живете теперь, сказала она.
— Мн кажется что для насъ обоихъ будетъ лучше если вы не будете этого знать, отвчалъ онъ.— Я понимаю что вамъ пришло въ голову, и вы совершенно правы. Возьмите пока эти билеты, тутъ пятьдесятъ фунтовъ, и прежде чмъ вашъ отказъ будетъ принятъ, я положу въ банкъ на ваше имя сумму которая обезпечитъ васъ на всю жизнь, что бы ни случилось со мной.
— Вы ошибаетесь, сказала она отодвигая деньги.— Я не объ этомъ думала. Если я исполню ваше желаніе, вы будете имть возможность жениться на другой и….
— А, такъ вотъ что! Я отвчу вамъ такъ же откровенно какъ говорилъ до сихъ поръ. Считая васъ умершею, — не забывайте что я въ этомъ не виноватъ, меня обманули,— я имлъ намреніе жениться, но теперь я покинулъ это намреніе.
— Вполн ли вы въ этомъ уврены?
— Вполн.
— Согласны ли вы что давъ общаніе поступать всегда по вашему желанію я освобожусь отъ этого общанія въ тотъ день когда вы женитесь на другой?
— Боже мой! Разв я не вполн въ вашей власти, Гарріета? Зачмъ вамъ мое согласіе? Вы можете выдать меня хоть завтра, если захотите.
— Только одно можетъ заставить меня выдать васъ, Аугустусъ, и теперь вы знаете что именно. Но знайте что я сдлаю это не для себя, а чтобы спасти другую отъ того что я вытерпла.
— Теперь когда мы поршили что я умеръ, не вспоминайте о прошломъ, Гарріета, сказалъ онъ съ угрюмою улыбкой.— Я сдержу общаніе говорить только о длахъ. Я разказалъ вамъ какъ вашъ покойный мужъ окончилъ жизнь, но вы не должны говорить что вы это знаете. Помните всегда что вы знаете только то что сказалъ или скажетъ вамъ Чемпіонъ. Отсылайте къ нему всякаго кто вздумаетъ разспрашивать васъ. Онъ призналъ васъ за леди Плесморъ и этого будетъ достаточно для многихъ. Онъ сказалъ вамъ что я умеръ, потому что мое существованіе могло бы лишить его кліента восьмидесятитысячнаго годоваго дохода. Вы руководствуетесь единственно его свидтельствомъ. Вы можете всегда ссылаться на него какъ на авторитетъ. Онъ потребуетъ чтобы вы засвидтельствовали что у насъ не было дтей. Возьмите у него копію съ того что онъ дастъ вамъ подписать и избгайте свиданій съ нимъ. Пусть онъ пишетъ вамъ, и вы сохраняйте его письма. Вотъ вамъ планъ дйствій съ Чемпіономъ. Съ Берриджеромъ надо поступать иначе. У меня есть предчувствіе, Гарріета, что если меня постигнетъ несчастіе, то причиной будетъ онъ. Изъ всхъ негодныхъ, безчестныхъ тварей, онъ самый негодный и безчестный. Я предпочелъ бы чтобы по моимъ слдамъ бжала собака ищейка нежели онъ, собака дала бы возможность бороться за жизнь, а онъ не дастъ. Не имйте съ нимъ никакихъ сношеній, это единственный безопасный образъ дйствія. Пришло ли вамъ въ голову что я могу пострадать отъ того что вы выразили сомнніе въ томъ что я умеръ? Такъ, я это знаю, а онъ воспользовался вашими словами, и я имю основаніе полагать что онъ и теперь работаетъ во вредъ мн.
— Какъ вы его знаете?
— Да онъ отыскалъ васъ при моемъ содйствіи.
— А вы упрекаете меня въ женской неосмотрительности.
— Но я сдлалъ его моимъ орудіемъ. За свднія обо мн была предложена награда, и я помогъ ему получить ее.
— Когда вы могли получить ее сами подъ вашимъ вымышленнымъ именемъ.
— Вы говорите не подумавъ, Гарріета. Неужели вы не понимаете что пустивъ этого негодяя по моимъ слдамъ я хотлъ убдиться имю ли я возможность воспользоваться наслдствомъ.
— Я, кажется, начинаю понимать васъ. Продолжайте.
— Еслибъ онъ, со всею его ловкостью, могъ бы только доказать что Аугустусъ Плесморъ убжалъ и не былъ найденъ, я могъ бы появиться когда пришло бы время, если же онъ доказалъ бы что Плесморъ обратился въ каторжника Ятса, мн предстояло остаться въ неизвстности. Берриджеръ доказалъ послднее, и мой образъ дйствій опредлился.
— О, Аугустусъ, какъ вы умны! Еслибы вы обратили ваши дарованія на что-нибудь получше…
— Ради Бога не проповдуйте. Гарріета, сказалъ онъ съ сердцемъ.— Я могу вынести все кром проповдей. Чмъ я виновне другихъ. Я поддлалъ вексель въ триста фунтовъ и былъ уличенъ. Приходите завтра въ Сити, и я покажу вамъ людей которые длали то же самое, но не были уличены и теперь катаются въ своихъ каретахъ и пользуются общимъ довріемъ и уваженіемъ. Скажите мн что я дуракъ, потому что не умлъ скрыть концы въ воду, и я соглашусь съ вами, но не проповдуйте пожалуста.
— Я ужасно утомлена, сказала смотрительница.— Имете вы сказать мн еще что-нибудь? Дождь, кажется, прошелъ, прибавила она посл долгой паузы.
— Не буду безпокоить васъ боле, сказалъ онъ вставая.— Можете думать обо мн что хотите, Гарріета, но врьте что я очень благодаренъ вамъ за то что вы общали сдлать для меня. Я дамъ вамъ адресъ повреннаго моего покойнаго отца. Онъ написалъ адресъ въ своей карманной книжк и вырвавъ листокъ отдалъ ей.— Отправьтесь къ нему при первой возможности и требуйте наслдственное имущество. Тамъ есть нсколько фамильныхъ драгоцнностей и еще что-нибудь, а ровно черезъ дв недли приходите ко мн. Куда бы вамъ придти? Приходите въ широкую аллею парка Регента, это самое уединенное мсто какое можно выбрать.
— Я должна буду прослужить компаніи по крайней мр мсяцъ.
— Да, правда, но вы имете право отлучаться по дламъ. Общайте придти.
— Приду если будетъ возможно.
— Благодарю. Вашъ огонь почти потухъ, но мое пальто уже высохло. Кстати, вы не боитесь оставлять дверь отпертою на ночь? На этой дорог въ былое время водилось много мошенниковъ.
— Я всегда запираю ее предъ тмъ какъ ложусь. Сегодня я засидлась доле обыкновеннаго. Идите пожалуста потише, вы разбудите дтей.
— Мои ноги отяжелли отъ сырости и холода. Отворите мн дверь. Хорошо. Спокойной ночи, леди Плесморъ, прибавилъ онъ съ многозначительною улыбкой.
Они разстались. Онъ пошелъ блуждать въ темнот въ ожиданіи времени когда можно будетъ показаться на станціи желзной дороги, не обративъ на себя вниманія. Она пошла въ свою комнату съ звучавшими въ ея ушахъ словами: спокойной ночи, леди Плесморъ. Она имла обыкновеніе ложась спать заходить въ дтскую чтобы взглянуть спокойно ли спятъ ея питомцы, но въ эту ночь она не зашла къ нимъ.
Все случилось такъ какъ ожидалъ Блиссетъ. Черезъ день или два смотрительница получила письмо отъ Чемпіона сына и Дея, объявившихъ ей что ихъ кліенту лорду Гильтону необходимо имть формальное удостовреніе что отъ ея брака съ покойнымъ Аугустусомъ де-Баркгемъ Плесморомъ не осталось потомства? Его лордство будетъ очень сожалть если исполненіе его просьбы затруднитъ ее. Онъ вполн понимаетъ и цнитъ причины побудившія ее перемнить имя, и позаботится чтобъ она не пострадала вслдствіе оказанной ему услуги. Она отвчала что получила отъ мистера Чемпіона извстіе о смерти своего мужа и не имя основаній сомнваться въ достоврности извстія, она ршилась предъявить свои права въ качеств вдовы сэръ-Аугустуса Плесмора, и охотно дастъ письменное удостовреніе, но только проситъ чтобъ ей прислали копію съ того что ей придется подписать. Она также проситъ мистера Чемпіона сдлать ей одолженіе, впредь обращаться къ ней не иначе какъ къ леди Плесморъ, потому что дальнйшее укрывательство подъ чужимъ именемъ можетъ повредить ей.
— Неужели она думаетъ что иметъ какія-нибудь права на Чепель-Гильтонъ, проворчалъ Чемпіонъ, прочитавъ письмо. Права вдовы Плесмора! Онъ не могъ оставить ей ничего кром титула, который только повредитъ ей въ ея положеніи. Да! Старикъ-то умеръ не сдлавъ завщанія и можетъ-быть оставилъ что-нибудь. И выдвинувъ ящикъ письменнаго стола, Чемпіонъ вынулъ печатный списокъ наслдствъ хранящихся въ англійскомъ банк и неизвстно кому принадлежащихъ. Вотъ оно! Тысяча семьсотъ восемь фунтовъ, пять шилинговъ и четыре пенса. Она однако не теряетъ времени. Желалъ бы я знать кто это научилъ ее.
Когда смотрительница начала писать письмо вызвавшее вышеприведенныя замчанія, мистеръ Берриджеръ почтилъ ее вторичнымъ посщеніемъ. Она услыхала стукъ щеколды отворенной имъ двери сада и успла дать служанк необходимыя инструкціи прежде чмъ онъ дошелъ до крыльца.
Бобъ дружески кивнулъ служанк, отворившей ему двери, и хотлъ идти дальше, но она преградила ему дорогу и съ рдкою правдивостью сказала:
— Барына велла сказать что ея нтъ дома.
— Вотъ какъ! Но я пришелъ изъ Эджевара чтобы повидаться съ ней. Скажите ей что это я, мистеръ Берриджеръ, и увидите что она тотчасъ же приметъ меня.
— А она сказала мн, когда вы шли по дорожк: вотъ, говоритъ, идетъ мистеръ Берриджеръ, скажите ему что меня нтъ дома, и пусть онъ отправляется куда ему угодно. Вотъ что!
— Есть у нея кто-нибудь?
— Никого нтъ.
— Кто же эта барыня во вдовьемъ чепчик которую я видлъ въ окно?
— Кто! Это-то и есть наша смотрительница, отвчала двушка съ насмшкой надъ его невдніемъ.
— Во вдовьемъ чепчик? воскликнулъ пораженный Бобъ.
— А разв вы не знаете что женщины носятъ вдовьи чепчики когда вдовы? спросила служанка.
— Но она…. она…. съ которыхъ поръ она носитъ вдовій чепчикъ?
— А вамъ какое дло?
— Послушайте, Мери.
— Я не Мери, а Марта.
— Ну такъ, Марта, имли ли вы когда-нибудь въ рукахъ полкрону?
— Богъ съ вами, возразила съ благороднымъ негодованіемъ служанка.— Я получаю пять фунтовъ въ годъ кром чаю и сахару.
Бобъ понялъ что двушк въ такомъ блестящемъ положеніи надо дать взятку побольше.
— Я дамъ вамъ…. ну, такъ и быть, я дамъ вамъ полъ-соверена, Марта, если вы скажете мн кто былъ здсь посл моего послдняго посщенія.
— Ничего я не скажу вамъ, отвчала служанка громко.— Подождите, прибавила она шепотомъ,— будьте черезъ полчаса на лугу, направо отъ сада.
Съ этими словами она захлопнула дверь прежде чмъ онъ усплъ отвтить и возвратилась къ смотрительниц.— Я не видывала такихъ негодяевъ, сказала она.
— Вамъ не слдовало болтатьсъ нимъ, Марта, замтила смотрительница.— Если онъ придетъ опять, не отпирайте ему двери.
— Хорошо, сударыня, не отопру.
— Развсьте дтское блье пока погода хороша.
— Я еще не совсмъ выжала его, сударыня: но у меня уже все приготовлено въ саду.
— Такъ продолжайте вашу работу и не мшайте мн. Я занята, сказала смотрительница, принимаясь опять за письмо.
— Тмъ лучше, прошептала толстая служанка.— Еслибы Джимъ пришелъ поскоре, дти побжали бы смотрть какъ онъ сталъ бы доить, а я пріобрла бы полъ соверена. Кому какое дло если я скажу джентльмену что здсь былъ кто-то? А джентльменъ можетъ-быть скажетъ мн что это за вещица. Я знаю только что она не барынина.
Вещица о которой говорила Марта и которую она вынула изъ кармана было то что Испанцы называютъ jesquero, Французы briquet, Турки chek-mek, небольшой золотой ящичекъ со стальною пластинкой, кремнемъ и длиннымъ оранжевымъ снуркомъ зажигающимся отъ малйшей искры извлеченной изъ кремня. Вещь эта очень употребительна въ климатахъ гд сырютъ спички, но въ Англіи многіе знаютъ о ея назначеніи не боле толстой служанки.
Она нашла ее, вычищая утромъ каминъ въ комнат смотрительницы, на томъ самомъ мст куда упала бы всякая вещь выпавшая изъ кармана пальто повшеннаго для просушки предъ каминомъ.
Джимъ, поденщикъ, придя по обыкновенію доить коровъ, не нашелъ ничего страннаго въ томъ что Марта поручила ему посмотрть за дтьми пока она развситъ блье въ саду.
Она получила полъ-соверена черезъ заборъ не за одни слова. Воспитаніе которое ей дали въ рабочемъ дом не пріучило ее думать что найденное не длается собственностью нашедшаго, и мистеръ Берриджеръ сдлался обладателемъ jesquero, который онъ назвалъ мднымъ, стоющимъ не боле пяти шиллинговъ.
— Что означаетъ буква Л, если эта вещица принадлежитъ Чемпіону, пробормоталъ сей достойный молодой человкъ на обратномъ пути въ Эджеваръ.— Я разспрошу Чемпіона, и если вещь не его, то здсь былъ кто-нибудь безъ вдома Марты.

ГЛАВА XII.
Джекъ въ затруднительномъ положеніи.

Въ дтств я считалъ большимъ мученіемъ владть полкроной не имя возможности истратить ее немедленно, но говорятъ что современные юные джентльмены въ этомъ отношеніи благоразумне своихъ отцовъ. Привычка ведетъ къ пренебреженію, говорятъ прописи. Какъ бы то ни было, ни одинъ ребенокъ, съ тхъ поръ какъ существуютъ дти, не спшилъ такъ истратить свою полкрону какъ лордъ Гильтонъ спшилъ истратить свои двадцать пять тысячъ фунтовъ. Исполнивъ совтъ Чемпіона, онъ отложилъ бы пять тысячъ для уплаты мелкихъ долговъ, тысячъ восемь для выкупа срочныхъ векселей и закладныхъ, тысячи дв употребилъ бы на подновленіе части Чепель-Гильтонскаго дома, а остальными добавлялъ бы свои ежегодные доходы, пока мистрисъ Игльтонъ отправилась бы къ предкамъ. Когда извстный человкъ былъ боленъ, онъ далъ извстные обты, но мы знаемъ какъ онъ исполнилъ ихъ когда выздоровлъ. Бертрамъ лордъ Гильтонъ, съ пустыми карманами, оскорбляемый своимъ дворецкимъ и портнымъ и знавшій что его векселя обращаются между Жидами, готовъ былъ заплатить вс свои долги, лишь бы ему дали денегъ. Съ какимъ наслажденіемъ отдалъ бы онъ все до послдней копйки, мечталъ онъ, чтобы только быть свободнымъ человкомъ. Но Бертрамъ лордъ Гильтонъ съ двадцатью пятью тысячами въ банк исполнилъ свои обты не лучше вышеупомянутаго больнаго. Одинъ изъ авторитетныхъ постителей ‘Регентства’ уврялъ что онъ промоталъ три состоянія собираясь платить долги. Лордъ Гильтонъ удовлетворилъ дворецкаго и портнаго, но имя деньги стоившія ему двадцать процентовъ въ годъ, не выкупилъ векселей по которымъ платилъ тридцать процентовъ, и только потому что жаль было отдать за нихъ чистыя деньги.
Онъ приступилъ къ поправк Чепель-Гильтонскаго замка съ самыми умренными планами, но планы разрослись какъ-то сами собой, какъ это всегда бываетъ, и когда пришлось заплатить Кресу и знаменитому садовнику, лордъ Гильтонъ убдился что онъ попрежнему далекъ отъ возможности сдлаться свободнымъ человкомъ. Еслибъ ему дали сто двадцать пять тысячъ, черезъ шесть мсяцевъ у его дверей толпились бы опять кредиторы.
Вентнорская вилла была покинута и нанятъ домъ по контракту на три года въ Парклен. Поправка Чепель-Гильтона должна была окончиться къ Рождеству, когда предполагалось отпраздновать новоселье. Лордъ Гильтонъ задумалъ еще въ Вентнор сдлать Джека своимъ частнымъ секретаремъ. Онъ умлъ, когда хотлъ, написать хорошее письмо, и то въ которомъ заключалось вышеупомянутое предложеніе, поставило Джека въ большое затрудненіе.
— Прочтите, Бекъ, сказалъ онъ перебросивъ письмо своему другу.
Беквисъ прочелъ и бросилъ письмо обратно.
— Ну что же? спросилъ Джекъ.
— Что? спросилъ Беквисъ.
— Прочли вы письмо?
— Прочелъ.
— Что же вы думаете о немъ?
— Я думаю что графъ хочетъ имть васъ своимъ секретаремъ, предлагаетъ вамъ триста фунтовъ въ годъ (плата сравнительно хорошая) и квартиру въ его дом и общаетъ что съ вами будутъ обращаться какъ съ джентльменомъ, хотя вы будете только секретаремъ.
— Я не прошу васъ повторять мн содержаніе его письма. Читать-то я умю и безъ васъ. Посовтуйте какъ мн поступить, что мн отвтить ему.
Беквисъ подумалъ.
— Хорошо, Джекъ, сказалъ онъ.— Я пожалуй дамъ вамъ совтъ, хотя знаю что совты безполезны. Вы исполните мой совтъ только въ томъ случа если онъ придется вамъ по вкусу.
— Я полагаюсь на ваше благоразуміе, Беквисъ.
— Благодарю. Такъ вотъ мой совтъ: откажитесь отъ предложенія по двумъ причинамъ. Вопервыхъ, потому что вы заработаете боле трехъ сотъ фунтовъ если будете продолжать такъ какъ начали….
— Но положеніе-то, Бекъ, положеніе.
— Это вторая причина. Лордъ Гильтонъ принималъ васъ до сихъ поръ какъ равнаго (потому что графъ не можетъ считать себя выше джентльмена, а онъ принималъ васъ какъ джентльмена). Вы такъ сблизились съ его семействомъ что позволяете себ называть его дочерей просто по именамъ. Я слышалъ какъ онъ назвалъ васъ Джекомъ. Неужели вы думаете что вамъ прилично будетъ, въ качеств наемнаго секретаря, называть ихъ Мери и Милли и самому называться Джекомъ?
— Я люблю его, Бекъ, несмотря на вс его недостатки, и полагаю что онъ меня тоже любитъ, замтилъ Джекъ.
— Мы любимъ нашихъ друзей, но бываемъ довольны или недовольны нашими секретарями.
— Не думаю чтобъ онъ сталъ обращаться со мной какъ съ секретаремъ.
— Тмъ хуже было бы для васъ. Я буду говорить прямо, Джекъ. Вы влюблены въ одну изъ его дочерей.
Джекъ покраснлъ.
— Это васъ не касается, Беквисъ. Мы съ вами большіе друзья, а он хорошія двушки, но… но….
— Что же, другъ мой? Договорите до конца, сказалъ Беквисъ, повернувшись съ ршительнымъ видомъ на стул.— Если вы хотите одурачить себя, то сдлайте это по крайней мр съ развязанными руками. Исполните ваше намреніе въ томъ положеніи въ какомъ вы находитесь теперь, и вамъ только покажутъ дверь, исполните его въ качеств секретаря — и васъ вытолкаютъ въ дверь.
— Желалъ бы я знать кто сметъ вытолкать меня! воскликнулъ Джекъ вспыхнувъ.
— Милый другъ мой, есть много способовъ нанести оскорбленіе, а человкъ написавшій это письмо способенъ оскорбить васъ словами такъ что вы долго не забудете оскорбленія. Секретари женятся на графскихъ дочеряхъ только въ романахъ для молодыхъ двушекъ.
— Но кто же говоритъ о женитьб на графской дочери?
— Никто не говоритъ, возразилъ Беквисъ сухо.
— Вы намекаете на меня?
— Послушайте, Джекъ, вы просили моего совта принять ли вамъ предложеніе, и я посовтовалъ вамъ не принимать. Я понимаю что вы почти ршили принять его, и еслибъ я сказалъ: вы правы, Джекъ, ничего лучшаго нельзя желать, вы сочли бы меня вторымъ Даніиломъ и ссылались бы на меня въ спор со всякимъ кто сталъ бы совтовать вамъ противное. Теперь же, еслибы дворникъ посовтовалъ вамъ принять предложеніе лорда Гильтона, вы сочли бы его и умне меня и боле преданнымъ вамъ другомъ. Идите своею дорогой, Джекъ, и да поможетъ вамъ Богъ.
Онъ вполн понималъ состояніе духа своего друга. Джеку хотлось принять предложеніе лорда Гильтона, но сомнваясь слдуетъ ли принять его, онъ добивался чтобы кто-нибудь сказалъ что слдуетъ. Намъ всегда пріятно услыхать (отъ кого бы то ни было) что намреніе наше разумно, когда тихій голосъ совсти шепчетъ противное. Мсяцъ тому назадъ Джекъ счелъ бы такою же нелпостью идти просить совта у Ванъ-Вейна какъ идти затмъ же къ дворнику, но что-то предсказывало ему что отъ этого дальновиднаго джентльмена можно услыхать желаемое. Въ этомъ онъ не хотлъ сознаться даже самому себ, и отправляясь къ Ванъ-Вейну, разсуждалъ что въ такомъ дл Ванъ-Вейнъ боле компетентный судья чмъ старый скептикъ Беквисъ.
— Поздравляю васъ, милый другъ мой! воскликнулъ Корнеліусъ, когда Джекъ объяснилъ ему въ чемъ дло.— Какое блестящее начало. Одному Богу извстно къ чему оно можетъ повести. Дайте мн вашу руку, мой милый Гилль. Соглашайтесь немедленно. Если Гильтонъ полюбилъ васъ, въ чемъ не можетъ быть сомннія, онъ проведетъ васъ въ парламентъ, и вы далеко пойдете. О, соглашайтесь, соглашайтесь не колеблясь. Можно будетъ отказаться если представится что-нибудь еще лучшее.
Это было ужь слишкомъ. Джекъ не смотрлъ дале секретарства. Безумецъ. Мысль воспользоваться покровительствомъ своего будущаго патрона не понравилась ему. Онъ слишкомъ мало вращался въ высшемъ обществ чтобъ оцнить значеніе такого покровительства. Еслибы Ванъ-Вейнъ сказалъ просто ‘соглашайтесь немедленно’, не выставляя своихъ отвратительныхъ причинъ!
Но онъ добился таки того что услыхалъ пріятный совтъ. У него была еще особа съ которою можно было посовтоваться — добрая мистрисъ Клеръ, его союзница въ Гильдербюри-Парк, совты которой уже принесли видимую пользу. Въ конц октября наступилъ мрачный понедльникъ и для Клера, королевскаго судьи, и Джекъ сдлался желаннымъ гостемъ въ его дом раньше чмъ получилъ вышеупомянутое затруднительное предложеніе лорда Гильтона.
— Еслибъ этотъ молодой человкъ былъ адвокатъ, онъ пошелъ бы далеко, сказалъ, судья жен однажды въ субботу, когда судъ былъ закрытъ, и онъ имлъ время пройтись съ ней по парку. Онъ необыкновенно скоро понимаетъ сущность дла. Я поговорилъ съ нимъ, пока курилъ сигару посл обда, о новомъ проект касательно банкротства, а сегодня уже вижу статью въ Цензор очевидно написанную Джекомъ и одну изъ лучшихъ по этому вопросу, хотя, конечно, онъ не коснулся всхъ подробностей.
— Лордъ Гильтонъ предложилъ ему мсто своего частнаго секретаря, сказала мистрисъ Клеръ съ нкоторою гордостью,— она любила слушать похвалы Джеку.
— Надюсь что онъ былъ такъ благоразуменъ что отказался?
— Ты въ самомъ дл думаешь что ему слдуетъ отказаться?
— Конечно. Ему надола бы эта должность въ одинъ мсяцъ. Сначала онъ сталъ бы писать очень хорошія рчи для лорда Гильтона и вообще работалъ бы охотно, но утомился бы очень скоро и сталъ бы пренебрегать своею обязанностью. Разв я могъ бы работать охотно еслибы плоды моего труда доставались другому? Конечно нтъ. Джекъ Гилль тщеславенъ, какъ и слдуетъ быть молодому человку, потому что тщеславіе въ конц концовъ полезно какъ возбудительное средство, и пусть Джекъ Гилль останется тмъ что онъ теперь.
— Очень жаль что я почти посовтовала ему согласиться. Я видла что ему хочется согласиться.
— Гмм! онъ, кажется, гостилъ у нихъ на остров Вайт? спросилъ Клеръ.
— Нтъ не гостилъ, но часто бывалъ у нихъ, и лордъ Гильтонъ полюбилъ его.
— Такъ пусть лордъ Гильтонъ найдетъ другое средство помочь ему. Разв ты не видишь, Джерти, что леди Брентвортъ кланяется теб?
Въ слдующее воскресенье Джекъ обдалъ у Клеровъ, и случайный вопросъ хозяйки заставилъ его забыть и о лорд Гильтон, и о его предложеніи.
— Вы, конечно, будете на свадьб, Джекъ? спросила она.
— На какой свадьб?
— Какъ на какой! На свадьб Беатрисы Блексемъ (свадьбы, какъ извстно, всегда обозначаются именами невстъ счастливыхъ жениховъ).
Джекъ вспомнилъ письмо Алисы, которое онъ оставилъ безъ отвта, и его бросило въ жаръ, какъ иногда случается когда вспомнишь о какомъ-нибудь промах.
— Алиса общала написать мн когда будетъ назначенъ день свадьбы.
— Свадьба будетъ въ среду.
— Не можетъ быть.
— Я буду завтра у папа, а такъ какъ Чарльсъ Дакрсъ гоститъ въ Парк, я узнаю отъ него наврное въ какой день сбудетъ свадьба.
Джекъ не сказалъ на это ни слова, но взглянувъ на его лицо, мистрисъ Клеръ догадалась перемнить разговоръ.
Когда они остались вдвоемъ въ гостиной (судья ушелъ работать), мистрисъ Клеръ, замчая смущеніе Джека, спросила:
— Когда отвтили вы на письмо Алисы?
— Я былъ такъ глупъ что совсмъ не отвтилъ, я…. я…. былъ занятъ. Я хочу сказать что у меня въ голов было совсмъ другое. Я терпть не могу писать письма. Она пригласила меня на свадьбу, и общала написать когда будетъ назначенъ день, и не написала, продолжалъ онъ обиженнымъ тономъ.
— И вы не написали ни строчки поздравленія Беатрис?
— Къ сожалнію, я забылъ, я….
— Можетъ-быть потому что вашъ другъ былъ очень боленъ?
— Нтъ, чортъ возьми! Извините, мистрисъ Клеръ. Совсмъ не потому. Онъ давно выздоровлъ, но я не писалъ потому…. потому что все откладывалъ. Я все ждалъ что они напишутъ опять.
— Вы обидли ихъ.
— Боюсь что вы правы. Это-то мн и больно. Я готовъ идти босикомъ чтобы бросить старый башмакъ вслдъ за милою Беатрисой. Мн не жаль что я лишился завтрака и тому подобнаго…. мн не хотлось бы чтобъ они думали что я не радъ и…. и….
— Я можетъ-быть увижу завтра мистера Блексема, сказала мистрисъ Клеръ.— Онъ теперь въ Лондон. Я скажу ему.
— Скажите ему только что я сдлалъ это по легкомыслію и больше ничего не говорите, прервалъ Джекъ. Не дайте ему подумать что я набиваюсь на приглашеніе. Понимаете, мистрисъ Блексемъ, мн…. чортъ возьми! Я не знаю что сказать.
Онъ дйствительно не зналъ что сказать, но мистрисъ Клеръ поняла женскимъ инстинктомъ недосказанное.
На слдующій день вечеромъ Джекъ получилъ чрезъ коммиссіонера слдующую записку:

‘Милый Джекъ.

‘Если вы не чувствуете за собой какой вины вслдствіе которой вашимъ друзьямъ было бы непріятно видть васъ, то возьмите немедленно извощика и прізжайте къ намъ. Вы увидите мистера Блексема.

‘Искренно преданная вамъ
‘Джертруда Клеръ.’

Съ минуту Джекъ не понималъ ничего, потомъ началъ искать причину такого страннаго приглашенія и, какъ всегда бываетъ, сначала остановился на самыхъ странныхъ предположеніяхъ. Не знаютъ ли они что онъ любитъ Констанцію Конвей? Не зашелъ ли онъ слишкомъ далеко съ Алисой Блексемъ? Сердце его было такъ переполнено любовью къ первой что онъ не могъ найти причины ея не касающейся. Немного подумавъ, онъ сообразилъ бы что такъ какъ никто, не исключая самой Констанціи, не подозрваетъ что онъ любитъ ее, что никто не можетъ обвинять его въ измн другой. Но такіе люди какъ Джекъ не думаютъ въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Мысли, конечно, мелькаютъ у нихъ въ голов, и останавливаютъ на минуту ихъ вниманіе, но потомъ они берутъ извощика или прибгаютъ къ какому-нибудь другому ршительному средству чтобы добраться до истины.
Когда Джекъ увидалъ въ столовой Мартина Блексема, и Мартинъ Блексемъ не подалъ ему руки, онъ понялъ что такъ или иначе провинился въ чемъ-нибудь очень не хорошемъ. Но когда его старый другъ объяснилъ въ присутствіи мистера Клера (хозяйка дома удалилась) почему Джекъ уже не прежній Джекъ для него и для его семейства, Джекъ расхохотался.
Это была очень странная выходка съ его стороны. Подумавъ немного, онъ не расхохотался бы, но Джекъ не подумалъ и хорошо сдлалъ. Еслибъ онъ принялъ тонъ высокомрнаго презрнія, то такіе умные люди какъ Мартинъ Блексемъ и Клеръ тотчасъ же усомнились бы въ искренности его протеста. Еслибъ онъ остановился безмолвно и возразилъ бы не вдругъ, они усомнились бы въ истин того что онъ сказалъ бы потомъ въ свою защиту. Но когда человкъ противъ котораго есть только одно обвиненіе, и такое которое, еслибъ оно было справедливо, поразило бы его до глубины души, расхохочется услыхавъ его, то умные люди объяснятъ такую неумстную веселость въ хорошую сторону. Они поймутъ что обвиняемый смется не надъ обвиненіемъ, но надъ тмъ что такое обвиненіе взвели на него. Когда Мартинъ Блексемъ пошелъ дале и объяснилъ причины на которыхъ основано обвиненіе, Джекъ слушалъ его серіозно.
— Не можете ли вы, мистеръ Блексемъ, сказать мн кто взвелъ на меня такое обвиненіе?
— Не могу.
— Не можете или не хотите?
— Не могу, потому что не знаю никого кто настаивалъ бы сильне другихъ на обвиненіи. Такъ думаетъ вся деревня.
— Тмъ хуже для меня, сказалъ Джекъ съ горечью.— Но надюсь что если я докажу вамъ и Грейсу что я невиненъ, то это оправдаетъ меня въ общемъ мнніи?
— Можетъ-быть, отвчалъ Блексемъ. Онъ былъ нсколько огорченъ что Джекъ не началъ оправдываться немедленно.
— Я полагаю что вы поврите мн если я скажу что я пришелъ сюда не съ готовыми доказательствами противъ обвиненія о которомъ я не имлъ понятія десять минутъ тому назадъ.
— Мы не считаемъ себя вашими судьями, мистеръ Гилль, сказалъ Блексемъ сухо.— Вы не обязаны давать намъ доказательства вашей невинности.
— Чортъ возьми, воскликнулъ Джекъ,— неужели вы думаете что я позволю кому бы то ни было называть меня негодяемъ, какъ вы это сейчасъ сдлали, хотя косвенно, не поколотивъ его или не доказавъ ему что онъ не правъ. Ударить васъ я не могу, мистеръ Блексемъ, потому что…. потому что (тутъ что-то подступило ему къ горлу и не дало докончить фразу). Но чортъ возьми (Джекъ опять разгорячился) я докажу вамъ….
— Я вполн согласенъ что мистеру Гиллю необходимо имть время, началъ Клеръ.
— Мн надо не боле пяти часовъ, сказалъ Джекъ вставая.— Скажите мн на что именно долженъ я отвтить. Вопервыхъ, говорятъ что я имлъ съ ней свиданіе въ Гильдербюри-Парк и далъ ей письмо. Вовторыхъ, я заставилъ мою кормилицу уговорить Грейсовъ послать ее въ Лондонъ. Втретьихъ, ее видли на моей лстниц? Кажется все?
— Есть еще второстепенные пункты, но вы назвали главные, отвчалъ Блексемъ.
— Хорошо, продолжалъ Джекъ.— Я дйствительно встртилъ ее въ Гильдербюри-Парк, но письма ей не давалъ. Я просилъ мою кормилицу уговорить Грейсовъ отослать ее куда-нибудь, но не имлъ въ виду того что мн приписываютъ. Она была на моей лстниц, гд ее видлъ мистеръ Блексемъ, но даю вамъ честное слово что она никогда не переступала за порогъ моей квартиры. Считайте это за сущность того что вы услышите завтра. Въ которомъ часу вы удете, мистеръ Блексемъ?
— Въ три.
— Такъ я буду здсь въ два. Потрудитесь передать мистрисъ Клеръ то что я сказалъ сейчасъ. Прощайте.
— Вы ошиблись, Блексемъ, сказалъ Клеръ посл долгой паузы, въ продолженіи которой они наполнили свои стаканы, и лверь заперлась за Джекомъ.
— Дай Богъ, сказалъ Блексемъ.— Онъ, бдный, кажется, очень тронутъ.
Кажется! Джекъ могъ бы отвтить словами Гамлета: ‘нтъ, не кажется, а точно есть’. Мистрисъ Клеръ сказала ему наканун что Констанція будетъ одною изъ свадебныхъ подругъ. Можете вообразить его состояніе?
Джекъ вернулся домой и занялся такимъ дломъ которое случайный наблюдатель назвалъ бы не имющимъ никакого смысла. Онъ выдвинулъ вс ящики комода, въ которыхъ господствовалъ страшный безпорядокъ, и выбросилъ все заключавшееся въ нихъ на полъ. То же самое сдлалъ онъ съ своимъ письменнымъ столомъ, шкафомъ и корзиной для бумагъ, развернулъ бумажки свернутыя заботливой мистрисъ Джоуерсъ Для зажиганія трубокъ и разсмотрлъ ихъ. Потомъ слъ, закурилъ трубку и думалъ пока не напалъ на какую-то мысль. Тогда онъ отправился въ спальню и началъ разсматривать свое платье, какъ четверть часа тому назадъ разсматривалъ свои письма и бумагу.
— Наконецъ-то, произнесъ онъ вздохнувъ, и вынулъ изъ кармана старыхъ панталонъ розовый конвертъ съ написанными на немъ неправильнымъ, но характеристическимъ почеркомъ словами: ‘моей дорогой Марго’.
Домъ въ которомъ жилъ Джекъ раздлялся на семь квартиръ. Въ нижнемъ этаж помщалась контора гг. Трайта и Слоумена, архитекторовъ. Во второмъ этаж налво жилъ Корнеліусъ Ванъ-Вейнъ, а направо мистеръ Требъ, маклеръ. Въ третьемъ квартира направо стояла пустая, а налво жилъ Джекъ. Еще выше возсдалъ Беквисъ. Мистеръ Блексемъ встртилъ миссъ Грейсъ на лстниц, слдовательно она была не у гг. Трайта и Слоумена. Джекъ отправился къ г. Требу, засталъ его за завтракомъ и къ великому изумленію стараго холостяка просилъ его, какъ о большомъ одолженіи, сказать не была ли у него 18го числа текущаго мсяца, въ четыре часа пополудни, дама въ голубомъ шелковомъ плать съ черною бархатною отдлкой, въ блой шляпк и китайскомъ креповомъ платк. Старый джентльменъ возразилъ что всему свту извстно что онъ обдалъ въ тотъ день въ Сити и возвратился домой не раньше восьми часовъ вечера. Джекъ поблагодарилъ его, извинился что побезпокоилъ и отправился къ Беквису. Само собою разумется что Беквисъ ничего не зналъ о дам въ голубомъ шелковомъ плать.
— Что если она въ самомъ дл приходила ко мн, когда меня не было дома, подумалъ Джекъ.— Не можетъ-быть чтобъ она приходила къ Ванъ-Вейну.
Тмъ не мене онъ постучался въ дверь Ванъ-Вейна, но отвта не получилъ. Черезъ часъ онъ навдался опять и опять безуспшно. Прошелъ еще часъ, и Ванъ-Вейна все нтъ. Когда пробило два, Джекъ пришелъ въ отчаяніе. Онъ уже имлъ доказательство своей невинности, но не такое какого ему хотлось, а надежда что желаемое можно получить за запертою дверью мало-по-малу усиливалась. Особы въ высшей степени методичныя страдаютъ иногда вслдствіе своей методичности. Еслибы Ванъ-Вейнъ ждалъ Джека, а Джекъ пропадалъ полдня, въ этомъ не было бы ничего страннаго. Но Ванъ-Вейнъ былъ воплощенная аккуратность и всегда находился дома до четырехъ часовъ. Я не хочу сказать что вслдствіе того что его не было дома въ опредленное время, Джекъ могъ заключить что онъ принималъ даму въ голубомъ шелковомъ плать три недли тому назадъ. Но какъ бы то ни было, его убжденіе что вышеупомянутая дама не можетъ имть ничего общаго съ Ванъ-Вейномъ ослабвало по мр того какъ день клонился къ вечеру.
Наконецъ Ванъ возвратился, и Джекъ отправился къ нему не теряя ни минуты.
— Я предложу вамъ нсколько странный вопросъ, Ванъ, сказалъ онъ.
— Мой милый другъ, вы знаете что я всегда готовъ къ вашимъ услугамъ, былъ отвтъ.
— Зачмъ приходила къ вамъ 18го числа дама въ голубомъ плать и креповомъ платк?
Спокойная осанка Ванъ-Вейна вдругъ измнилась.
— Этимъ шутить нельзя, мистеръ Гилль, сказалъ онъ величественно.
— Вы вполн правы, отвчалъ Джекъ.— Тутъ нтъ ничего забавнаго, для меня по крайней мр.
— Еслибы не мое уваженіе къ вамъ, я назвалъ бы это дерзостію.
— Зовите какъ хотите, милый мой, но выслушайте меня. Я предложилъ вамъ вопросъ не такъ какъ слдуетъ. Мн ршительно все равно зачмъ она приходила къ вамъ. Дло въ томъ что нкоторые умные люди забрали себ въ голову что она приходила ко мн и вывели изъ этого самыя печальныя для меня заключенія. Будьте добрымъ другомъ, засвидтельствуйте письменно что она приходила къ вамъ, а не ко мн.
— Я не сдлаю ничего подобнаго, мистеръ Гилль.
— О, сдлаете. Скажите, чмъ это можетъ повредить вамъ? Притомъ я могу взять такое свидтельство отъ самой двушки, и тогда, говорю вамъ впередъ, я поколочу васъ.
— Разв вы ее знаете?
— Господи, знаю ли я ее? Я знаю ее съ тхъ поръ какъ она была вотъ такая.
Холодный потъ выступилъ на лбу у Ванъ-Вейна отъ угрозы Джека. ‘О, Боже мой, проворчалъ онъ вполголоса, вотъ что значитъ мшаться въ чужія дла.’
— Чего вы отъ меня хотите? спросилъ онъ вслухъ.
— Напишите только что дама о которой идетъ рчь приходила къ вамъ, а не ко мн, и что, сколько вамъ извстно, она никогда не входила ко мн. Даю вамъ слово, Ванъ, что вашу записку увидитъ только одинъ человкъ и что онъ никому не разкажетъ ея содержанія.
— Кто этотъ человкъ?
— Мистеръ Блексемъ.
— Кто онъ?
— Мой хорошій другъ, котораго вы никогда не видали и, можетъ-быть, никогда не увидите. Я скажу вамъ откровенно въ чемъ дло, Ванъ: онъ думаете что я привезъ ее въ Лондонъ. Однажды онъ приходилъ сюда повидаться со мной и встртилъ ее на лстниц. Теперь вы все знаете.
— Даю вамъ слово что она приходила ко мн и исключительно по дламъ.
— Хорошо, пусть будетъ по вашему.
— Я не лгу.
— Хорошо. Такъ и напишите что по дламъ. Я знаю объ этихъ длахъ боле чмъ вы полагаете, Ванъ, прибавилъ онъ серіозне.— Сдлайте то что вамъ слдовало сдлать и выгородите себя изъ столкновенія которое произойдетъ неминуемо.
Фехтованіе словами продолжалось еще долго, но наконецъ окончилось согласіемъ со стороны Ванъ-Вейна написать записку что обладательница голубаго платья приходила къ нему 18го числа по дламъ. Джеку однако не удалось заставить его написать записку въ тотъ же вечеръ. Ванъ-Вейнъ общалъ прислать ее на другой день рано утромъ, а такъ какъ было уже поздно (онъ возвратился домой посл обда и клубнаго вечера), то Джекъ согласился ждать до слдующаго утра.
Если Ванъ-Вейнъ любилъ что-нибудь особенно, такъ это служить повреннымъ (высшихъ десяти тысячъ, конечно) въ ‘щекотливыхъ длахъ’, въ числ коихъ были такія которыми боле разборчивый человкъ не сталъ бы марать рукъ. Но Ванъ-Вейнъ гордился участіемъ въ длахъ обозначаемыхъ названіемъ ‘скандальная исторія’.
Онъ былъ въ высшей степени методичный человкъ и велъ свою корреспонденцію по всмъ правиламъ искусства. Онъ писалъ сначала свои записочки и клалъ ихъ по правую руку, потомъ надписывалъ адресы на конвертахъ и клалъ ихъ въ соотвтствующій письмамъ порядокъ налво. Онъ написалъ два письма, посл того какъ Джекъ ушелъ отъ него. Угроза ли Джека смутила всегда спокойное теченіе его мыслей, втеръ ли ворвавшійся въ отворенную дверь перепуталъ конверты,— ршить трудно, но случилось такъ что записка предназначавшаяся Джеку была адресована Алджернону Врею, эсквайру, въ Гильдербюри Паркъ, а Джекъ получилъ совсмъ не то чего ожидалъ. Принявъ въ соображеніе вс обстоятельства дла, я полагаю что Джекъ имлъ право прочесть полученное письмо. Вотъ что онъ прочелъ:

‘…. клубъ.

‘Дорогой Альджернонъ!

‘Считаю не лишнимъ сообщить вамъ что одинъ изъ моихъ сосдей,— взбалмошный малый съ которымъ я знакомъ очень мало,— разспрашивалъ меня объ извстной молодой особ, которая имла неосторожность постить меня, мсяцъ тому назадъ. Въ такомъ дл какъ ваше, мой милый Альжернонъ, я считаю своимъ долгомъ не только относительно васъ, но и относительно общества въ которомъ мы оба вращаемся, сдлать все возможное чтобы спасти васъ отъ западни въ которую вовлекла васъ,— извините меня,— ваша горячность. Только вчера удалось мн, посл большихъ хлопотъ, овладть за большую сумму письмами въ коихъ заключаются ваши общанія жениться. Поздравляю васъ съ такимъ счастливымъ избавленіемъ. Дочь смотрителя! О чемъ вы думали?
‘Вы должны отдать 200 фунтовъ стерлинговъ немедленно и платить такую же сумму ежегодно пока двушка не выйдетъ замужъ, а такъ какъ условіе еще не подписано, то я позволю себ включить въ него параграфъ чтобъ я впредь былъ избавленъ отъ посщеній. Они могутъ скомпрометтировать меня.
‘Пожалуста постарайтесь быть въ Лондон въ конц недли.

‘Искренно преданный вамъ
‘Корнеліусъ Ванъ-Вейнъ.

‘Альджернону Врею, эсквайру.’
Ванъ-Вейнъ имлъ обыкновеніе писать на клубной бумаг, которой имлъ всегда большой запасъ.
Въ записк предназначавшейся Джеку мистеръ Ванъ-Вейнъ свидтельствовалъ свое почтеніе и сообщалъ что миссъ Грейсъ была у него 18го числа, въ четыре часа пополудни, по дламъ, и что, сколько ему извстно, она никогда не посщала мистера Гилля.
Джекъ былъ вполн доволенъ тмъ что послала ему судьба и отправился на одномъ изъ утреннихъ поздовъ въ счастливыя окрестности Кента.

ГЛАВА XIII.
Шаферъ капитана Дакрса.

Та другая мистрисъ Конвей, которая жила въ нжной оболочк женщины извстной обществу подъ этимъ именемъ и при случа появлялась когда съ ней не было никого кром ея дочери и служанки, съ радостію отпустила Констанцію на свадьбу къ Блексемамъ. Она видла что быстро приближается время когда должна произойти какая-нибудь важная перемна въ ихъ образ жизни. Двушка ршительно отказывалась повиноваться образу правленія свойственному мистрисъ Конвей. Какъ жаль что она еще слишкомъ молода для замужства, вздыхала мать. Еслибъ ее можно было отдать отцу! Но сдлавъ это, надо было бы признать Джоржа Конвея такимъ человкомъ которому можно поручить молодую двушку, а этого никакъ нельзя было признать. Планъ дочери поступить учительницей въ школу также не годился. Тмъ не мене между матерью и дочерью состоялось безмолвное соглашеніе что по возвращеніи послдней изъ Соутертона произойдетъ какая-нибудь перемна въ ихъ отношеніяхъ.
Мистрисъ Конвей извстная обществу сдлала видъ что отпускаетъ дочь на свадьбу къ Блексемамъ весьма неохотно.
‘Моя милая Джертруда знаетъ, писала она (Виллертоны уже покинули островъ Вайтъ, и мистрисъ Конвей зажила опять своею кочующею жизнію), какихъ жертвъ стоило мн воспитаніе дочери и какая она, несмотря на то, неловкая и странная. Мн право совстно показывать ее обществу такою какова она теперь и боюсь что придется отослать ее года на два въ какой-нибудь хорошій заграничный пансіонъ, хотя я не могу подумать безъ ужаса о разлук съ ней.’
Въ такомъ же дух отвтила она и мистрисъ Блексемъ на ея приглашеніе. Благодарила что она вспомнила объ ея двочк, была уврена что она будетъ снисходительна къ ея промахамъ, милая мистрисъ Блексемъ пойметъ, прибавляла она, чего стоитъ матери разстаться съ своею дочерью, съ своимъ единственнымъ сокровищемъ. Мистрисъ Конвей достаточно знала Констанцію чтобы не опасаться что она будетъ жаловаться на мать, но на всякій случай сочла не лишнимъ оградить себя. Если Констанція какъ-нибудь невольно покажетъ что она не совсмъ счастлива дома, то всякій ее же осудитъ что она не можетъ ужиться съ матерью которая пошетъ о ней съ такою любовію.
Пріхавъ въ Аббатство, маленькая Конъ думала что нтъ боле пріятнаго разговора какъ объ ихъ общемъ друг Джек, о томъ что онъ сказалъ и сдлалъ, какъ онъ исправился, какіе подвиги онъ совершилъ и какіе ему еще предстоитъ совершить въ области литературы. Она не замтила мертваго молчанія и смущенныхъ взглядовъ которыми было встрчено его имя, и продолжала восхвалять своего героя пока мистрисъ Блексемъ не ршилась отвести ее въ сторону и сказать ей что мистеръ Гилль ведетъ себя недостойнымъ образомъ, и что мужъ ея и она также желаютъ чтобъ его имя не произносилось въ ихъ дом.
Бдная Констанція, услыхавъ это, была слишкомъ поражена чтобы начать разспрашивать немедленно, но оставшись наедин со своимъ другомъ Алисой, она обратилась къ ней за объясненіемъ и услыхала смутный разказъ о томъ что сдлалъ мистеръ Гилль. Провинціальныя двушки не могли постигнуть вполн гнусности его предполагаемаго грха.
— И вы врите этому, Алиса? спросила Констанція.
— Нельзя не врить, былъ печальный отвтъ:— Папа справедливйшій изъ людей и очень любилъ Дже…. его. Притомъ папа адвокатъ и его не легко обмануть. Онъ длалъ все возможное чтобы разъяснить это дло, и чмъ дальше онъ шелъ тмъ хуже.
Скажите женщин что есть несомннныя доказательства что человкъ котораго она любитъ вышелъ съ окровавленнымъ ножомъ въ одной рук и съ кошелькомъ въ другой изъ комнаты въ которой нашли потомъ зарзаннаго человка, и она ни за что не повритъ что онъ совершилъ преступленіе. Дайте ей доказательство на доказательство что онъ согршилъ противъ всхъ десяти заповдей, и она будевъ уврять васъ что это какая-нибудь ошибка, что у него есть враги, что его не понимаютъ и такъ дале. Но пророните малйшій намекъ что онъ любитъ другую, и по какой-то причин, которой я не берусь объяснить, она тотчасъ же повритъ вамъ. ‘Хотя бы грхъ, хотя бы стыдъ палъ на твое имя, я осталась бы врна теб. Но я не могу вынести чтобы твое сердце принадлежало другой. Что же останется мн?’ спрашиваетъ женщина въ псн, а это одна изъ десяти тысячъ которыя сказали бы то же самое.
Бдная Констанція! Она не сомнвалась что Джекъ можетъ внушить любовь какой бы то ни было женщин. Она не имла понятія о того рода любви которою, какъ предполагалось, онъ снискалъ любовь миссъ Грейсъ и о тхъ отношеніяхъ въ которыхъ ихъ подозрвали. Она думала что Джекъ похитилъ ее помощью какой-нибудь недостойной хитрости и женился на ней безъ согласія родныхъ. Тмъ не мене, она будетъ счастлива. Невозможно чтобъ она не была счастлива съ нимъ. За что же они такъ жестоко осуждаютъ его?
Благородное сердце скрыло свою собственную глубокую рану. Она пріхала въ Аббатство съ намреніемъ поговорить откровенно съ Алисой Блексемъ, а если понадобится, то и съ Джекомъ, какъ съ человкомъ который можетъ помочь ей отыскать отца. Теперь у нея было однимъ другомъ меньше. Не разъ готова она была разказать все откровенно Мери Эйльвардъ, но ни разу у нея не хватило на это смлости. Она любила Мери, длала ей много полунамековъ и открылась бы ей вполн при малйшемъ вызов. Еслибъ она сказала Алис Блексемъ половину того что говорила Мери, прямая Алиса выспросила бы ее обо всемъ, не опасаясь за послдствія. Мери почти отгадала въ чемъ дло, но изъ деликатности, и изъ опасенія показаться навязчивою, молчала и засушила въ зародыш цвтокъ который надялась увидть въ полномъ цвт. Такова была разница между двумя подругами Констанціи. Она могла подлиться своимъ горемъ съ Алисой, потомъ обратиться за совтомъ къ умной Мери, а Джекъ былъ всегда готовъ съ своими услугами. Она твердо ршилась отыскать своего отца и надялась что наступятъ лучшіе дни даже для ея матери, но ей было больно что все это должно сдлаться безъ участія Джека.
Сэръ-Томасъ Врей былъ не такой человкъ чтобы длать что-нибудь въ половину. Хотя онъ былъ только дальній родственникъ Чарльсу Дакрсу и занималъ въ свт положеніе значительно выше положенія отца невсты, но онъ ршилъ отпраздновать свадьбу съ большою пышностью, насколько это зависло отъ него: вопервыхъ, потому что онъ гордился Чарльсомъ, вовторыхъ, потому чгоуважалъ Блексемовъ, втретьихъ, вслдствіе своего добродушнаго характера. Наканун дня свадьбы былъ большой обдъ въ Гильдербюри-Парк, и если я не упоминаю здсь о подаркахъ заключавшихся въ красномъ сафьянномъ футляр который сквайръ вручилъ въ этотъ день при прощаніи хорошенькой, покраснвшей Беатрис, и въ конверт который Чарльсъ нашелъ на другое утро на своемъ туалетномъ стол, то единственно потому что сквайръ любилъ длать добрыя дла тайно. Брилліанты невсты произвели большой эффектъ въ день свадьбы, а гг. Коксъ и Гринвудъ записали что капитанъ Дакрсъ внесъ деньги за майорскій чинъ. Такимъ образомъ вс были довольны, исключая Альджернона который мимоходомъ замтилъ что отецъ придаетъ ужь слишкомъ много важности этой свадьб, и что кузенъ могъ бы найти себ кого-нибудь получше дочери провинціальнаго адвоката.
Въ Парк жилось весело. Тамъ не заботились о непріятныхъ приглашеніяхъ, не готовились къ непріятной разлук. Тамъ собрались, такъ-сказать, свои люди. Обыкновенныхъ дйствующихъ лицъ не было, кром жениха, но онъ второстепенное лицо въ свадебной драм, хотя необходимое. Все шло отлично, до окончанія завтрака въ день свадьбы. Когда дамы уже ушли оправить свои туалеты, такъ какъ пора было идти въ церковь, а мущины ршили выкурить по сигар на лугу, въ комнату вошелъ слуга и шепнулъ что-то на ухо мистеру Альджернону, на что послдній отвчалъ сердитымъ, но одному слуг слышнымъ возраженіемъ. Наслдникъ Гильдербюри-Парка ушелъ въ оранжерею и зажигалъ уже сигару, когда тотъ же слуга подошелъ къ нему съ видимымъ страхомъ и подалъ ему карточку. Первымъ побужденіемъ мистера Врея было, очевидно, разорвать карточку, но глаза его упали на написанныя на ней слова, и онъ прочелъ ихъ.
— Не ждите меня Чарли, сказалъ онъ, десять минутъ спустя жениху.— Кто-то тамъ пришелъ ко мн, чортъ бы его побралъ, и хочетъ непременно видть меня. Я скоро пріду и поспю во-время.
Церковь стояла на разстояніи трехсотъ ярдовъ отъ Аббатства. Къ ней вела тропинка, по которой прошелъ Джекъ въ то утро когда онъ такъ смло подшутилъ надъ членами магистрата. Лишь только карета изъ Парка подъхала къ церкви, какъ невста и ея провожатыя вышли изъ дома, и лишь только он вошли въ церковь какъ началась церемонія бракосочетанія. Никто, кром Чарльса Дакрса, не замтилъ отсутствія шафера. Но что же за бда? Свадьба безъ свадебныхъ подругъ была бы ужасна, но шаферъ…. кому онъ нуженъ? Разв его просятъ подержать букетъ или поправить платье? Никогда. Его дломъ было бы смотрть чтобы женихъ казался такимъ красивымъ и счастливымъ какимъ желала видть его бдная Беатриса.
Только тогда когда новобрачные вписали свои имена въ церковную книгу въ ризниц, и когда вызвали за тмъ же свидтелей, сэръ-Томасъ обернулся и спросилъ:
— Гд же Альджернонъ?
Эхо не дало обычнаго отвта, потому что въ этой тсной комнат эхо не могло существовать.
Общество Парка, на пути въ Соутертонъ, было, вроятно, слишкомъ занято разговорами и не глядло по сторонамъ. Или если кто и видлъ жалкую клячу и сидвшаго на ней всадника, то не обратилъ вниманія. Но еслибы сэръ Томасъ спросилъ у этого всадника ‘гд же Альджернонъ’, онъ получилъ бы отъ него отвтъ на свой вопросъ.
Онъ получилъ его полчаса посл того какъ Беатриса Блексемъ утратила одно изъ своихъ именъ. Оказалось что мистеръ Врей, къ своему величайшему сожалнію, былъ задержанъ припадкомъ біенія сердца (съ нимъ это случалось). Ничего серіознаго. Онъ можетъ-быть придетъ къ завтраку, но проситъ чтобъ его не ждали. Отвтъ этотъ заключался въ записк принесеной грумомъ. Альджернонъ былъ, очевидно, боленъ, его твердый почеркъ въ этотъ разъ былъ очень неразборчивъ.
Не въ первый разъ приходилось сэръ-Томасу слышать о внезапномъ припадк біенія сердца, всегда оканчивавшемся ничмъ, и частное повтореніе того же самаго нсколько ожесточило его.
— Какая дрянь наша молодежь! проворчалъ онъ, кладя въ карманъ письмо сына.
Въ числ свадебныхъ гостей былъ шестилтній джентльменъ которому Джекъ сдлалъ однажды лодочку плававшую по вод, о чемъ было упомянуто въ начал этого разказа. Такъ какъ этому джентльмену не позволили войти въ ризницу, гд было тсно безъ него, то онъ отправился гулять по церкви, и испытывалъ невыразимое наслажденіе, бгая свободно въ такомъ мст гд его заставляли всегда сидть смирно. Онъ поднялся на хоры. Органъ и таинственный исполнитель за краснымъ занавсомъ возбуждали давно его любопытство. Онъ проникъ за красный занавсъ и оттуда, въ ту самую минуту когда новобрачные выходили изъ ризницы, раздался пронзительный крикъ:
— О, ма, идите сюда, идите сюда. Здсь мистеръ Гилль играетъ въ прятки. О, я поймалъ васъ, поймалъ, не уйдете. Вы мистеръ Гилль, вы сами знаете что вы мистеръ Гилль.
Въ слдующую затмъ минуту на лстниц раздались тяжелые шаги, потомъ шумъ борьбы и паденія, и тогда мистеръ Блексемъ и еще нсколько человкъ пришли на мсто дйствія, они увидли что Грейсъ держитъ Джека за горло подъ лавкой и что Джеку приходится плохо.
Они разжали руку старика, и оба борца встали пыльные и едва переводя духъ. Джекъ обратился къ мистеру Блексему.
— Выслушайте меня, мистеръ Блексемъ, сказалъ онъ.— Я не имю намренія начать ссору. Я думалъ что меня никто не увидитъ.
— Зачмъ вы пришли сюда? спросилъ Блексемъ съ негодованіемъ.
— Затмъ чтобы помшать негодяю стоять рядомъ съ мужемъ вашей дочери, отвчалъ онъ.— Волненіе пересилило его и заставило высказать то чего онъ не имлъ намренія высказывать, по крайней мр въ ту минуту.
— Выведите его, выведите его, сэръ, сказалъ Грейсъ, задыхаясь.— Церковь создана не для этого. Выведите его. Я старъ, но клянусь Богомъ, если я опять схвачу его за горло…
— Тише, Грейсъ, тише. Помолчите хоть ради меня. Вы сейчасъ произнесли слова требующія объясненія, мистеръ Гилль. Что вы хотли сказать?
Джеку стоило сдлать то что онъ сдлалъ.
— Пойдемте вы и Грейсъ въ какое-нибудь другое мсто. Проссеръ, уведите всхъ этихъ людей. Надюсь что если я оправдаюсь въ глазахъ мистера Блексема и Грейса, то этого будетъ достаточно. Ушли ли дамы?
Он, къ счастію, ушли, не догадавшись что происходитъ наверху, ушли вс кром Констанціи, которая слышала восклицанія: ‘Здсь мистеръ Гилль’.
Блексемъ повелъ Джека и Грейса въ кустарникъ, гд они и остановились.
— Я общалъ быть у васъ вчера, прежде чмъ вы удете, началъ Джекъ,— но не могъ достать такъ скоро какъ надялся то что мн было нужно.
— Вы могли бы, кажется, отложить ваше посщеніе до завтра.
— А между тмъ мистеръ Альджернонъ Врей былъ бы почетнымъ гостемъ мужа вашей дочери.
— Такъ что же?
— Почему вы не пригласили меня на свадьбу, мистеръ Блексемъ?
— Потому что я не могу чтобъ у меня въ гостяхъ былъ человкъ не смющій взглянуть въ глаза этому старику и сказать: Стефенъ Грейсъ, я никогда не длалъ зла ни вамъ, ни вашему семейству, и я достоинъ пожать руку честнойдвушк въ день ея свадьбы. Вотъ почему, мистеръ Гилль.
— Стефенъ Грейсъ, возразилъ Джекъ, повернитесь ко мн. Нтъ, повернитесь ко мн. Мн говорятъ взглянуть вамъ въ глаза, а какъ я могу это сдлать если вы отвертываетесь отъ меня? Стефенъ Грейсъ, клянусь Богомъ что я никогда не длалъ зла ни вамъ ни вашему семейству. Достоинъ я или нтъ пожать руку дочери мистера Блексема въ день ея свадьбы, мистеръ Блексемъ ршитъ самъ когда взглянетъ на этотъ конвертъ и прочтетъ это письмо.
Мы знаемъ что онъ отдалъ съ этими словами своему старому другу, но онъ не далъ ему времени дочитать письмо.
— Пожалуста не думайте что я имлъ намреніе сдлать такую сцену, говорилъ онъ.— Этого никогда не случилось бы еслибы не этотъ ужасный щенокъ. Я былъ у мистера Врея, посовтовалъ ему сказаться больнымъ, и онъ понялъ намекъ. Разв онъ достоинъ пожать руку вашей дочери? Вы знаете какъ я люблю васъ всхъ. Я не могъ не пріхать посмотрть на свадьбу Беатрисы, право не могъ, и испортилъ вамъ день по своей глупости.
— Довольно, Джекъ. О, Грейсъ, прочтите! Джекъ, Джекъ, что мн сказать вамъ, произнесъ глубоко тронутый Блексемъ.
— Пусть Грейсъ говоритъ первый. Если онъ….
— Что же вы, Грейсъ, разв вы не понимаете? воскликнулъ нетерпливо адвокатъ, между тмъ какъ Грейсъ вертлъ въ рукахъ письмо Ванъ Вейна.— Читайте, читайте. Разгадка проклятой тайны въ вашихъ рукакъ. Гд вы взяли этотъ конвертъ, Джекъ?
— Я поднялъ его въ Парк, въ день игры въ крикетъ, не далеко отъ того мста гд встртилъ бдную Меджи.
— Такъ вы говорили съ ней?
— Конечно говорилъ. Разв я не поколотилъ за нее негодяя нсколько лтъ тому назадъ. Почему же не имлъ я права поговорить съ ней?
— И вы совтовали услать ее отсюда потому….
— Потому что видлъ на ней наряды не соотвтствующіе ея положенію, и зналъ что она получаетъ письма адресованныя: ‘моей дорогой Марго’, отвчалъ Джекъ.
— Боже, Боже, какъ мы были несправедливы къ вамъ, Джекъ! Кончили вы, Грейсъ?
— Я… я пораженъ, сэръ. Я не знаю что сказать, возразилъ несчастный старикъ.
— Не говорите ничего, Грейсъ, но если вы мн врите такъ дайте руку и скажите всмъ что Джекъ не считаетъ себя святымъ или чмъ-нибудь въ этомъ род, но что онъ никогда не былъ и не будетъ такимъ подлецомъ какимъ его постарались выставить.
Жесткая, честная рука смотрителя такъ крпко сжала руку Джека что онъ содрогнулся. Въ эту минуту что-то блое выскочило изъ кустовъ, остановилось на тропинк и приняло форму молодой двушки. Она стояла съ полуоткрытыми губами, прижавъ об руки къ груди, словно тамъ было что-то стремившееся вылетть къ Джеку. И когда Джекъ обернулся и увидлъ кто это, и прочелъ что говорили выразительные глаза,— можно понять и безъ словъ что случилось тогда. Онъ бросился къ ней, обнялъ ее, руки ея опустились, и тогда, по всей вроятности, вырвалась плнница такъ долго заключенная въ ея сердц.
‘Ужасный щенокъ’, любопытство котораго было причиной схватки въ церкви убжалъ въ испуг, и разказалъ первой особ которую встртилъ что мистеръ Гилль дерется наверху съ какимъ-то человкомъ. Первая особа которую онъ встртилъ была, конечно, послднею изъ всхъ кому онъ могъ это сказать, потому что это была Констанція. Она убжала въ кустарникъ ничего не помня и не сознавая и только ища уединенія, чтобы сообразить что надо сдлать. Она не слыхала ни слова изъ разговора Джека съ мистеромъ Блексемомъ и Грейсомъ, но, увидавъ что Грейсъ протянулъ руку Джеку, она…. да, благовоспитанная героиня поступила бы, конечно, иначе. Она возвратилась бы спокойно домой, притворилась бы что ничего не знаетъ и прострадала бы еще года три, а можетъ-быть и всю жизнь. Но Констанція любила Джека всмъ своимъ невиннымъ, горячимъ сердцемъ, а такъ какъ Джекъ никогда не узналъ бы этого еслибы не любилъ ее точно такъ же, то я не вижу большаго зла въ ея поступк. Читатель же ни въ какомъ случа не иметъ права стовать на внезапную развязку, потому что объясненія влюбленныхъ, врно переданныя, довольно скучны.
Мистеръ Блексемъ скромно удалился, а Грейсъ нырнулъ по своему обыкновенію въ кусты и исчезъ.
Адвокатъ возвратился черезъ четверть часа такъ же скромно какъ и ушелъ, и нашелъ Джека одного. Констанція ушла въ свою комнату чтобы смыть слды первыхъ въ ея жизни счастливыхъ слезъ. Блексемъ началъ упрашивать Джека идти къ нимъ завтракать, доказывая что они обязаны публично извиниться предъ нимъ за несправедливое обвиненіе, и что не будетъ надобности обвинять въ то же время кого нибудь другаго, и что Джекъ долженъ идти непремнно. Но Джекъ отказался наотрзъ, говоря что онъ терпть не можетъ обращать на себя общее вниманіе, что онъ усталъ и взволнованъ, и ‘взгляните’, прибавилъ онъ,— ‘разв въ такомъ вид можно показаться обществу?’ Дйствительно, нельзя сказать чтобы съ полуоторваннымъ воротничкомъ, въ разорванныхъ на колнк панталонахъ и въ сюртук покрытомъ пылью съ пола который метется разъ въ мсяцъ, человкъ былъ въ приличномъ для свадьбы костюм.
— Что же вы намрены длать? спросилъ Блексемъ, не оспаривая послдняго довода.
— Я подожду у Проссера пока вы будете завтракать, а когда гости разойдутся, можетъ-быть зайду къ вамъ на часокъ если позволите.
— Да, зайдите непремнно.
— Вы, конечно, догадались что произошло здсь сейчасъ? спросилъ онъ застнчиво.
— Объ этомъ мы поговоримъ въ другой разъ, отвчалъ Блексемъ.
— Я общалъ быть сегодня въ Лондон, но мн надо такъ много сказать ей и вамъ всмъ…. я пошлю телеграмму что не пріду, прибавилъ онъ ршительно.
— Вы пошлете телеграмму вашей хозяйк?
— Нтъ, моему другу, который живетъ въ томъ же дом.
— Близкій другъ?
— Очень близкій. Онъ сдлаетъ для меня что угодно, и я для него также.
— И присмотритъ за вашею квартирой во время вашего отсутствія?
— Конечно. Для чего вы это спрашиваете?
— Такъ. Пойдемте въ мою контору. Напишите телеграмму,— я ее отошлю.
Джекъ вошелъ въ контору, которая, какъ мы знаемъ, имла отдльный входъ отъ дома, и написалъ телеграмму. Онъ просилъ Беквиса послать кого-нибудь посмотрть за него новую драму, которая давалась въ тотъ вечеръ на Олимпійскомъ театр, и общалъ вернуться на слдующій день непремнно. Отдавъ записку своему другу, онъ ушелъ. Едва дверь затворилась за нимъ, какъ Блексемъ схватилъ перо и, съ широкою улыбкой на своемъ добродушномъ лиц, приписалъ:
‘Пришлите мн на Соутертонскую станцію на Юго-Западной желзной дорог мое платье съ поздомъ отходящимъ въ 7 ч. 10 м.’
— Пусть меня повсятъ если онъ не будетъ танцовать сегодня съ этою маленькою двушкой, сказалъ онъ, позвонивъ.
Джекъ ошибался, думая что испортилъ день свадьбы. Борьбу въ церкви видли немногіе, и тхъ Джекъ упросилъ не говорить объ этомъ никому. ‘Ужасный щенокъ’ былъ награжденъ лишнимъ кускомъ свадебнаго пирога, а гости знали только что у хозяевъ съ мистеромъ Гиллемъ было какое-то недоразумніе, но что мистеръ Гилль разъяснилъ ошибку.
Въ Рог вс старые друзья объявили что они этому никогда не врили. Мистеръ Джекъ не такой человкъ. Они вс такъ и думали что это сдлалъ кто-нибудь другой. Но впавъ уже разъ въ ужасную ошибку, они не ршились указать кто этотъ ‘другой’. Испортилъ день! Напротивъ. Во всей деревн не было мущины, женщины и ребенка который бы не радовался что мистеръ Джекъ ни въ чемъ не виноватъ.
Но какіе неосмотрительные люди влюбленные! Между только-что окончившеюся суматохой свадьбы, и только-что начинавшеюся суматохой бала, въ четыре часа пополудни Джекъ не утерплъ чтобы не сходить въ Аббатство въ своемъ изорванномъ плать, починенномъ и вычищенномъ услужливыми руками Полли Prima. Блексемы уже вс разошлись по своимъ комнатамъ чтобъ отдохнуть немного,— вс кром застнчивой невсты, которую Алиса заставила остаться въ гостиной.
— Какое вы безчувственное созданіе, сказала Алиса, когда Констанція вбжала къ ней испуганная появленіемъ вдали мужской шляпы (не блой въ этотъ разъ).— Если вы не сойдете сейчасъ же внизъ, я пойду и скажу ему что все это было недоразумніе и что вы его совсмъ не любите.
Констанція принуждена была сойти внизъ, и обладатель шляпы нашелъ ее въ гостиной погруженною въ Философію пословицъ мистера Туттера.
— Какъ все это похоже на сонъ! сказала счастливая Констанція.— Какъ вы, такой умный, могли полюбить меня?
— Не знаю, милая. Это сдлалось какъ-то незамтно. Но такъ какъ мы уже напали на эту тему, скажите, когда вы полюбили меня?
— Когда вы говорили съ такимъ участіемъ о моемъ отц.
— Да это было въ первый день нашего знакомства.
— Я всегда любила васъ, Джекъ, сказала она, опустивъ голову и разсянно отворяя и затворяя браслетъ,— и никогда такъ не нуждалась въ вашей любви, какъ теперь.
И она разказала ему все.
— Но вы не должны сердиться на бдную мама, прибавила она, кончивъ разказъ, между тмъ какъ Джекъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат стиснувъ зубы.— Это не въ ея вол. Теперь я это понимаю, милый Джекъ. Это какое-то сумашествіе, и никто въ этомъ не виноватъ. Вы не будете сердиться на мама хоть ради меня?
Онъ остановился, взглянулъ пристально на просящіе глаза и поцловалъ ея озабоченный лобъ, сказавъ:
— Ради васъ, моя милая.
Беквисъ исполнилъ распоряженіе заключавшееся въ приписк къ телеграмм, и Джекъ танцовалъ въ этотъ вечеръ съ маленькою двушкой, чмъ избавилъ мистера Блексема отъ позорнаго конца.

ГЛАВА XIV.
Леди Плесморъ отказывается отъ мста.

Вскор посл свиданія мистера Берриджера съ толстою Мартой, ея поведеніе испортилось. До тхъ поръ она была довольна своимъ мстомъ, трудолюбива и услужлива. Переселеніе изъ рабочаго дома въ Гендонскую школу казалось ей шагомъ въ рай изъ ада. Но искуситель, наклонившись черезъ заборъ сада, далъ ей попробовать плодъ древа познанія: и съ тхъ поръ, подобно нашей праматери Ев, она томилась тоской по запрещенномъ плод. Велики была надежды которыя онъ возбудилъ въ ней. Онъ общалъ ей мсто въ Лондон и двадцать фунтовъ въ годъ жалованья, общалъ сводить ее въ Британскій музей, въ національную галлерею и другія, въ высшей степени зинимательныя мста, общалъ что она будетъ ходить по воскресеньямъ въ шелковомъ плать и лайковыхъ перчаткахъ, и все это за самую ничтожную услугу,— только за то чтобъ она сообщала ему о всхъ дйствіяхъ смотрительницы. Если же миссъ Френчъ получитъ какія-нибудь письма, и не спрячетъ ихъ, мистеръ Берриджеръ охотно купитъ ихъ. Но это уже сверхъ условія.
— Знаете ли, Марта, сказалъ онъ, — что т люди которые были здсь намрены обмануть вашу барыню, и еслибы не мы съ вами, она попала бы въ бду. Когда-нибудь она сама поблагодаритъ насъ за то что мы сдлаемъ для нея.
— Когда же вы возьмете меня въ Лондонъ?
— Лишь только узнаю то что мн надо знать, Марта, и отъ васъ самой зависитъ сократить или продлить этотъ срокъ, отвчалъ мистеръ Берриджеръ, съ многозначительнымъ взглядомъ.
День проходилъ за днемъ, но никто не приходилъ къ смотрительниц. Она только писала письма чаще обыкновеннаго. Толстая служанка начала опасаться что не будетъ имть возможности заслужить предложенную награду и сдлалась лнивою и недовольною. Частые выговоры не исправляли ее.
— Ну, Марта, сказала смотрительница,— я, такъ и быть, не стану жаловаться на васъ, потому что мн осталось пробыть здсь не долго. Но совтую вамъ измнить ваше поведеніе когда прідетъ моя преемница. Она не будетъ такъ снисходительна какъ я.
— Разв вы узжаете, сударыня? воскликнула служанка въ смущеніи.
— Да, пятнадцатаго числа будущаго мсяца.
— Экой срамъ!
Смотрительница не могла не улыбнуться.
— Я узжаю потому что такъ хочу, Марта.
— А не потому что я вела себя дурно? спросила служанка, закрывъ глаза фартукомъ.
— Еслибы вслдствіе этого одной изъ насъ пришлось отказаться отъ мста, Марта, то ужь конечно вамъ, а не мн, отвчала смотрительница.— Тмъ не мене я рада что вы сознаете свою вину и надюсь что вы исправитесь. Теперь выслушайте меня. Я думаю създить въ Лондонъ посл завтра. Могу я положиться на васъ что вы будете смотрть за дтьми и ни подъ какимъ видомъ не уйдете изъ дома?
— Конечно, сударыня, отвчала Марта угрюмо.— Если тутъ пройдетъ самъ Пончъ, я не выйду.
Поздне, въ тотъ же день, она объявила смотрительниц что у нихъ вышли вс тесемки, и получивъ позволеніе сходить въ сосднюю деревню за новымъ запасомъ, ушла, взявъ съ собой письмо къ мистеру Берриджеру, въ которомъ она увдомляла его о томъ что узнала въ этотъ день отъ смотрительницы. Письмо ея дошло по назначенію.
День въ который смотрительница должна была придти къ мистеру Блиссету въ широкую аллею парка Регента былъ однимъ изъ тхъ дней которые, по свидтельству французскихъ писателей, стоятъ въ Лондон постоянно, и которые дйствительно преобладаютъ въ зимніе мсяцы, день въ который втеръ, дождь, туманъ и солнце порываются исполнить каждый свое назначеніе, но вс остаются въ бездйствіи, облекая небо и землю сумрачнымъ колоритомъ, раздражающимъ нервы.
Отъ станціи Сверной желзной дороги до парка Регента недалеко, а смотрительница, прозябши въ вагон, шла скоро. Въ широкой алле туманъ былъ гуще чмъ на улицахъ, и она дошла почти до конца не встртивъ ни души. День былъ не такой чтобы можно было встртить гуляющихъ. Она повернула назадъ, когда Блиссетъ показался въ туман.
— Превосходно, превосходно! воскликнулъ онъ, глядя на ея траурное платье и вдовій чепчикъ.— Вы отлично одержали слово, Гарріета.
— Я сдлала все что вы мн сказали, возразила она.
— И я не забылъ сдлать то что общалъ. Вы пришли сюда пшкомъ?
— Да.
— Не устали, надюсь?
— Немного. Я шла скоро, боялась опоздать.
— Вы воплощенная аккуратность. Сядемъ на одну изъ скамеекъ въ разсадник. Тамъ тихо какъ въ собор Святаго Павла.
— Я не останусь здсь долго. Мн еще надо сходить къ Симсу, повренному вашего отца, и поспть на поздъ отходящій въ половин шестаго.
— Такъ скоре къ длу. Принятъ вашъ отказъ?
— Да. Вотъ письмо секретаря.
— Хорошо. Писалъ вамъ Симсъ?
— Да.
— Что же онъ написалъ?
— Очень мало. Только назначилъ мн быть сегодня у него.
— Будьте осторожны, будьте очень осторожны, Гарріета. Помните что я говорилъ вамъ о Чемпіон. Онъ вашъ единственный авторитетъ касательно моей смерти.
— Не безпокойтесь. Еще что? Я озябла.
— Очень жаль. Я постараюсь, по возможности, быть краткимъ. Сумма вашего наслдства — тысяча семьсотъ восемь фунтовъ въ государственныхъ бумагахъ, что съ накопившимися процентами составитъ около двухъ тысячъ. Скажите Симсу чтобъ онъ перевелъ ихъ на ваше имя и оставьте ихъ тамъ гд они теперь. Имущество, которое вроятно хранится у его банкировъ, состоитъ изъ брилліантовъ, данныхъ въ приданое Георгомъ III моей бабушк (она была почетная фрейлина), изумрудной тіары, старомодной, конечно, золотой вазы и четырехъ или пяти фамильныхъ бокаловъ. Пустяки, конечно, но намъ все же слдуетъ взять ихъ. Фамильныя вещи хорошо имть для виду. Если Симсъ спроситъ васъ какъ вы надетесь прожить на проценты съ двухъ тысячъ, скажите что одинъ дальній родственникъ оставилъ вамъ имніе за границей, гд вы намрены поселиться. Я уже поручилъ одному агенту купить домъ въ Діепп, гд, надюсь, вамъ будетъ хорошо. Тамъ никому не будетъ дла сколько у васъ денегъ въ банк и сколько въ другихъ мстахъ, а Симсъ не будетъ наводить справки какъ вы живете. Отъ меня вы будете получать тысячу ежегодно, чрезъ парижскаго банкира. Довольны ли вы?
— При настоящихъ обстоятельствахъ я должна быть довольна всмъ что бы вы мн ни предложили, но разв необходимо чтобъ я переселилась за границу?
— Полагаю что необходимо, теперь по крайней мр. Лордъ Гильтонъ надлалъ такъ много шуму по поводу моей смерти что общество будетъ разспрашивать о средствахъ моей жены.
— Пусть будетъ по вашему, сказала она вставая,— какъ мн дать вамъ знать о результат моего свиданія съ мистеромъ Симсомъ?
— Напишите мн, и адресуйте письмо на буквы X. У., въ почтовую контору Девере Коуртъ, Темпль.
— Вы не скажете мн вашего настоящаго имени, и не навстите меня?
— Милая моя, это было бы для васъ лишнимъ затрудненіемъ. Чмъ меньше вы будете знать, тмъ меньше вамъ придется скрывать. Напишите какъ я вамъ сказалъ, и съ слдующею почтой я дамъ вамъ новыя инструкціи, если будетъ нужно. Къ вамъ, вроятно, приносятъ почту разъ въ день?
— Да, около полудня.
— Хорошо, такъ если вы напишете сегодня, когда вернетесь домой, я получу ваше письмо въ четвергъ, а вы мой отвтъ въ пятницу. Боюсь проводить васъ до выхода. Прощайте Гарріета, и еще разъ благодарю васъ.
Она пошла на сверъ, онъ на западъ, а мистеръ Берриджеръ, который слдовалъ за ней отъ станціи желзной дороги и слышалъ, скрытый туманомъ и кустами, каждое слово ея разговора съ мужемъ, вышелъ изъ своей засады, слъ на только-что покинутое ими мсто, и написалъ нсколько строкъ въ своей карманной книжк.
— X. У., въ почтовой контор, прошепталъ онъ.— Письмомъ не трудно будетъ овладть, но въ такомъ случа онъ не напишетъ отвта, а отвтъ-то вашъ мн и нуженъ, мистеръ Ятсъ, иначе Блиссетъ, иначе сэръ Аугустусъ де Баркгемъ Плесморъ. Боже, какое счастіе! Посмотримъ какъ вы будете теперь преслдовать меня, ваше лордство, за вымогательство денегъ подъ вымышленными предлогами! Посмотримъ какъ вы вытолкаете меня на улицу, бглый каторжникъ! О, какое счастіе, какое счастіе!
И Бобъ закрылъ свою карманную книжку и принялся плясать съ зловщею радостью на лиц. Но вдругъ ему пришла въ голову счастливая мысль, и въ нсколько минутъ онъ добжалъ до станціи желзной дороги, остановившись на пути только въ ювелирной лавк, гд онъ купилъ величайшую брошь какую только могъ найти, съ поддльнымъ камнемъ, серьги украшенныя сургучомъ и ярлычкомъ съ надписью ‘настоящія корраловыя, семь шиллинговъ пара’ и громадную пряжку ‘изъ чистаго прочнаго золота’ цной въ полкрону.
Мистеръ Симсъ, какъ благоразумный человкъ, не захотлъ компрометировать себя отвтомъ на письмо леди Плесморъ, но не теряя времени навелъ необходимыя справки. Онъ постилъ Чемпіона, а Чемпіонъ послалъ его за доказательствами смерти Плесмора и тождественности миссъ Френчъ съ его вдовой, къ повренному капиталиста одолжившаго лорду Гильтону двадцать пять тысячъ фунтовъ. Мистеръ Симсъ нашелъ доказательства удовлетворительными, а такъ какъ онъ мало интересовался этимъ дломъ, то его разговоръ со вдовой ограничился немногими инструкціями которыя онъ ей далъ. Она должна създить въ консисторіальный судъ, сказалъ онъ, и тамъ ей придется подписать нсколько бумагъ. Онъ просилъ ее зайти къ нему опять дней черезъ десять.
Она ушла, радуясь что была избавлена отъ разспросовъ, и дло казалось такъ просто что она почти поврила что въ немъ нтъ ничего дурнаго.
— Все ли благополучно, Марта? спросила она, возвратясь въ школу.
— О, конечно, сударыня! Взгляните какъ я вычистила вашу комнату. Цлый день я не присла ни на одну минуту.
— Приходилъ кто-нибудь?
— Да, мистеръ Джонсонъ приходилъ, сударыня, но я его не впустила.
— Вамъ слдовало впустить его, Марта. (Мистеръ Джонсонъ былъ приходскій ректоръ.)
— Я передала ему ваше приказаніе, сударыня, и онъ похвалилъ меня и сказалъ что зайдетъ завтра.
— Я видла на станціи, когда ждала возвращенія позда, мистера Берриджера, сказала смотрительница, глядя пристально въ лицо служанк.
— Неужели? воскликнула служанка.— Надюсь что онъ не осмлился заговорить съ вами, сударыня?
— Мн пришло въ голову не былъ ли онъ опять здсь, продолжала смотрительница, не спуская глазъ съ лица Марты.
— Можетъ-быть и былъ, отъ него и это станется. Можетъ-быть самъ лордъ-меръ былъ здсь, да я-то ихъ не видала. Съ тхъ поръ какъ вы ушли, никто кром стараго Джима и мистера Джонсона не отворялъ садовую дверь.
Служанка говорила правду, но не всю, а смотрительниц не пришло въ голову спросить не былъ ли кто за оградой сада.
Въ этотъ день об женщины заснули позже обыкновеннаго. Смотрительница написала мужу отчетъ о томъ что говорилось въ контор мистера Симса, а служанка долго мечтала въ постели о великолпной брошк, о корраловыхъ серьгахъ и громадной пряжк общанныхъ ей, если только она перехватитъ письмо которое пришлютъ люди ‘надувающіе’ ея бдную барыню.
— Нтъ ли у васъ письма на буквы X. У., изъ Гендона? спросилъ мистеръ Берриджеръ у почтмейстера маленькой почтовой конторы близь Темпля.
Почтмейстеръ пересмотрлъ письма и отвчалъ отрицательно.
— Какая досада! сказалъ Бобъ.— Завтра мн нельзя будетъ зайти за нимъ. Смотрите, отдайте его непремнно тому кому оно принадлежитъ.
— А я разв знаю кому оно принадлежитъ? отвчалъ сердито почтмейстеръ.— Я отдамъ его первому кто его спроситъ и опишетъ.
— Отдайте его высокому джентльмену, коротко остриженному, въ иностранной шляп, съ хрустальнымъ брелокомъ на часовой цпочк, и вы отдадите его кому слдуетъ. Отдадите его кому-нибудь другому, и вы наживете себ много хлопотъ, и я васъ объ этомъ предупреждаю, сказалъ Бобъ повелительно и вышелъ изъ конторы.
— Это для того чтобъ они замтили его и признали когда понадобится, прошепталъ онъ на пути къ своему другу и компаніону мистеру Исааку. И онъ не ошибся. Почтмейстеръ разглядлъ внимательно джентльмена спросившаго письмо на буквы X. У., и призналъ его когда понадобилось.
Знакомство мистера Исаака съ его клеркомъ продолжалось уже нсколько лтъ, къ ихъ взаимному удовольствію. Его дломъ было угрожать карой закона тмъ несчастнымъ которымъ мастеръ Берриджеръ одолжалъ взаймы деньги, а мистеръ Берриджеръ получалъ извстный процентъ съ процентовъ, съ условіемъ чтобы никогда неумстная снисходительность съ его стороны не уменьшала прибыли. Дло мистера Исаака было хлопотливое, изъ чего можно заключить что онъ не былъ украшеніемъ своей профессіи. Жестокій, алчный, безсовстный, онъ нашелъ себ достойнаго товарища въ своемъ клерк, который въ сущности былъ его компаніономъ, и только ждалъ чтобы сословіе адвокатовъ дало ему право назваться таковымъ открыто.
Дло представившееся вниманію этихъ двухъ почтенныхъ джентльменовъ, по возвращеніи мистера Берриджера изъ почтовой конторы, былъ вексель съ подписью Фредерика Виллертона, присланный изъ Портсмута единоврцемъ мистера Исаака.
— Въ полученіи не можетъ быть сомннія, Соль, замтилъ Бобъ.— Барнету слдуетъ возобновить.
— Онъ готовъ возобновить, но только съ нкоторыми условіями.
— Что ему еще нужно?
— Двадцать фунтовъ немедленно и новый вексель на три мсяца въ четыреста фунтовъ, и чтобы молодой джентльменъ взялъ пару часовъ за шестьдесятъ.
— Не стишкомъ ли много, Соль?
— Не больше чмъ вы брали не разъ, отвчалъ партнеръ.
— Вотъ что, Соль, сказалъ Бобъ, понизивъ голосъ и перегнувшись черезъ столъ къ собесднику.— Мальчишка этотъ можетъ намъ пригодиться, а Барнетъ не иметъ права требовать чтобы все длалось по его желанію.
— Для чего онъ можетъ намъ пригодиться?
— Помните искъ который лежитъ у насъ противъ Джоржа Конвея?
— Противъ Конвея и жены за клевету и напрасное задержаніе въ тюрьм?
— Именно. Длать это условіемъ конечно не годится, но если вы спросите его предъ возобновленіемъ векселя не знаетъ ли онъ гд находится Джоржъ Конвей, и скажете что вы будете очень благодарны тому кто укажетъ вамъ гд его найти и потомъ прибавите что вексель никакъ нельзя возобновить…. понимаете?
— Разв онъ знакомъ съ Конвей? спросилъ мистеръ Исаакъ.
— Его мать дружна съ мистрисъ Конвей, Соль. Онъ можетъ разузнать.
— Но согласится ли онъ?
— Богъ съ вами, Соль! Да онъ согласится на что вамъ угодно, чтобы только выиграть время и получить пятьдесятъ фунтовъ. Такіе господа на все согласны, когда ихъ прижмешь хорошенько. Скажите ему, когда онъ придетъ, что векселя возобновить нельзя, но что…. Впрочемъ, вы сами все это знаете, и отлично знаете, Соль.
Проповдники могутъ говорить что имъ угодно со своихъ каедръ противъ презрннаго металла и постыднаго корыстолюбія, это ихъ bis, какъ сказалъ бы дорогой Артемусъ. Я, не имя претензіи проповдовать и не предвидя что мн будетъ возражать какой-нибудь епископъ, ршаюсь сказать: молодые друзья мои, этотъ презрнный металлъ вмст съ тмъ хорошая вещь. Работать для пріобртенія денегъ не стыдно, и не стыдно дорожить пріобртенными деньгами, съ условіемъ чтобъ он были пріобртены честно, и чтобы другія столь же полезныя вещи не были при этомъ упущены изъ виду. Презрнный металлъ! Можно ли называть презрннымъ то чмъ можно спасти тысячи отъ нищеты? Постыдное корыстолюбіе! Можно ли называть постыднымъ то что сохраняетъ руки и сердце чистыми? Возьмите зло произведенное деньгами и сравните его съ преступленіями, ложью, унизительными увертками, доводящими до галеръ и происходящими отъ недостатка денегъ, и посмотрите которое изъ двухъ золъ перетянетъ чашку всовъ. Я говорю не о томъ что должно бы было быть, но о томъ что есть. Возьмемъ для примра Фредерика Виллертона. Неужели вы думаете что этотъ юноша сталъ бы въ двадцать лтъ закладывать подарки своей матери, обманывать отца съ помощью негодяевъ военныхъ портныхъ и давать векселя по которымъ не имлъ средствъ заплатить, еслибъ онъ былъ пріученъ къ умренности? Въ этомъ было виновато его воспитаніе. Недостатокъ денегъ, денегъ которыя онъ долженъ бы былъ имть, сдлали его лжецомъ и негодяемъ какимъ мы его знаемъ. Я не ставлю въ примръ Боба Берриджера. Еслибы Бобъ родился герцогомъ, онъ все же былъ бы негодяемъ. Онъ усердно трудился для пріобртенія денегъ и длалъ изъ нихъ дурное употребленіе. Такъ что же? Изъ молитвенниковъ можно также длать дурное употребленіе, но разв мы бранимъ ихъ вслдствіе этого и забываемъ благую цль для которой они написаны? Привяжите спасительную веревку къ ногамъ, и она потянетъ васъ ко дну. Нтъ, не думайте дурно о деньгахъ, мои юные друзья. Не привязывайтесь къ нимъ слишкомъ сильно, и они пронесутъ васъ невредимо надъ жизненными волнами, подводными скалами и голодными полипами, простирающими изъ глубины свои руки, пытаясь погрузить васъ на дно. А главное, деньги спасутъ васъ отъ архи-демона, имя которому Долгъ. Если можете, пріобртайте честнымъ образомъ деньги, сынъ мой, и больше мн нечего сказать вамъ.
Мистеръ Робертъ Берриджеръ зналъ до чего могутъ довести стсненныя обстоятельства избалованнаго молодаго человка, а также и стараго труженика, и его совтъ мистеру Исааку не пропалъ даромъ.
— Послушай, Тедди, сказала смотрительница дтскаго пріюта въ Бендон, посадивъ на колни толстощекаго мальчика лтъ пяти и смотря на него очень серіозно.— Я не сержусь на тебя, Тедди, но, ты долженъ сказать правду. Гд письмо?
— Тедди не знаетъ, мама. (Вс дти звали ее мамой.)
— Оно лежало на стол, когда я ушла съ мистеромъ Джонсономъ въ спальню, а ты остался здсь.
— Нтъ, мама, я не остался. У мистера Джонсона было яблоко въ карман. Марта мн сказала.
— И ты пошелъ за нимъ?
— Да, а онъ отдалъ яблоко маленькой Сусанн, отвчалъ ребенокъ глубоко обиженнымъ тономъ.
— Поди, позови ко мн Марту.
Толстая служанка вошла, вытирая фартукомъ красныя руки.
— Помогите мн, Марта, отыскать письмо которое я читала когда пришелъ мистеръ Джонсонъ. Поищите хорошенько.
— Я готова побожиться что это шалунъ Тедди взялъ его себ чтобы сдлать лодочку, сказала Марта, перекладывая вещи на стол.— Онъ только и занимается лодочками. Съ нимъ однимъ больше хлопотъ чмъ со всми остальными.
— Тедди говоритъ что онъ побжалъ за мистеромъ Джонсономъ, потому что вы сказали ему что у мистера Джонсона есть яблоко.
— Да, я это ему дйствительно сказала, сударыня, потому что вы запретили оставлять его одного въ вашей комнат, чтобъ онъ опять не перепачкался чернилами.
— Не видали ли вы письма когда входили сюда? спросила смотрительница, не переставая искать.
— Кто вамъ сказалъ что я входила сюда? спросила служанка, слегка поблднвъ.
— Вы сами сейчасъ говорили что Тедди былъ здсь и что вы….
— Гд я была, Тедди, когда сказала теб что у мистера Джонсона есть яблоко? прервала Марта.
— Вы крикнули изъ прачешной, отвчалъ Тедди, не задумавшись.
— Слышите? У меня своей работы слишкомъ много чтобъ еще присматривать за чужими письмами, замтила служанка ворчливымъ тономъ, — а если я не выжму блье до ночи….
— Ну, идите, сказала смотрительница.— Не положила ли я его въ письменный столъ и… и… оно еще можетъ-быть найдется.
Ей пришло въ голову что не слдуетъ придавать слишкомъ много значенія пропаж, чтобы не раздражить любопытства служанки.
Посредствомъ ловкихъ разспросовъ которымъ были подвергнуты дти обнаружился важный фактъ что Тедди игралъ посл обда въ бумажную лодочку, и что когда его спросили гд онъ взялъ бумажку, онъ отвчалъ что поднялъ ее на лстниц.
— Какая же это была бумажка?
— Просто бумажка.
— Было на ней написано что-нибудь?
— Да.
— Вотъ какъ здсь? (Показывая письмо.)
— Да, мама.
— Или вотъ какъ здсь? (Показывая клочокъ газеты.)
— Да, мама.
Тедди не могъ выдержать даже перекрестнаго допроса, расплакался и никакъ не могъ припомнить что онъ сдлалъ со своею лодочкой, но общалъ сдлать мам другую, если ей нужно.
— Дай Богъ чтобы письмо было дйствительно уничтожено ребенкомъ, прошептала смотрительница, опускаясь съ утомленіемъ на стулъ.— Оно было въ высшей степени компрометирующее.
Два дня спустя, служанка вбжала въ комнату смотрительницы, въ этотъ разъ не вытеревъ даже мокрыхъ рукъ, и попросила ее сойти внизъ на дворъ, ‘сію же минуту’. Подумавъ не случилось ли чего съ кмъ-нибудь изъ дтей, смотрительница выбжала вслдъ за ней, но увидла только опрокинутый боченокъ и большую лужу.
— Что случилось, Марта? Кто это пролилъ? спросила она, поднимая платье. Шлейфъ траурнаго платья леди Плесморъ былъ не такъ удобенъ для такихъ мстъ какъ хорошенькая юпка миссъ Френчъ.
Вмсто отвта служанка нагнула боченокъ, и указавъ на дн грязный листокъ бумаги, спросила съ торжествомъ:— не ваше ли это письмо, сударыня?
Забывъ о своемъ траур, смотрительница хотла броситься на колни и схватить письмо, но опомнилась во-время.
— Какъ оно туда попало, Марта?
— Какъ я вамъ говорила, сударыня. Тедди сдлалъ изъ него себ лодочку, и пустилъ ее въ этотъ боченокъ, который я поставила для капельной воды. Но Джимъ вздумалъ полоскать здсь свою рдьку, и вода сдлалась такъ грязна что я принуждена была вылить ее. Вдругъ вижу что-то блое и думаю: вдь это лодка Тедди, ей Богу! Потомъ вижу что это письмо, тутъ я вспомнила какъ вы объ немъ безпокоились и говорю сама себ: пусть же, говорю, она увидитъ его тамъ гд я его нашла, и…. Боже ты мой, подумаешь, какъ легко очернить напрасно двушку.
— Я не говорила, Марта, что вы взяли его. Выньте его, пожалуста. Да, это то самое письмо которое пропало у меня. Оно, какъ видите, совсмъ не важное.
Съ этими словами она разорвала письмо въ мелкіе клочки, бросила ихъ въ воду, и пошла въ свою комнату, посовтовавъ Март вынести грязь чтобы дти не перепачкались.
Такимъ образомъ Тедди остался во всемъ виноватъ. Да, противъ него были сильныя улики, и не рдко дтей скутъ за проступки мене доказанные. Тедди, однако, не былъ высченъ. Напротивъ: смотрительница не разспрашивала его боле о письм, и Марта посыпала ему сахаромъ бутербродъ за чаемъ. Марта была въ превосходномъ расположеніи духа. Работая она пла, чего съ ней давно не случалось, и повременамъ ощупывала карманъ, чтобъ удостовриться правда ли что тамъ лежатъ сокровища о которыхъ она давно мечтала. Какимъ же образомъ она заслужила ихъ если письмо Абеля Блиссета послужило Тедди матеріяломъ для лодки? Если! Подумавъ немного, смотрительница сообразила бы что Тедди не могъ достать до поверхности воды въ бочк, и что бумажныя лодочки пользуются тмъ преимуществомъ предъ судами изъ боле прочныхъ матеріаловъ что не тонутъ. Боле внимательный взглядъ на письмо не вывелъ бы ея изъ заблужденія. Самъ авторъ не замтилъ бы что это поддлка, еслибы даже увидлъ письмо прежде чмъ Марта бросила его въ бочку: такъ искусно поддлалъ мистеръ Берриджеръ почеркъ. Когда же смотрительница взяла его въ руки, мокрое и грязное, не было никакой возможности замтить обманъ. Хитрый Бобъ сдлалъ промахъ, научивъ толстую служанку воспользоваться подозрніемъ павшимъ на Тедди, но онъ не зналъ относительной высоты мальчика и водяной бочки.
Ему надо было овладть подлинникомъ, а не копіей письма, и овладть такъ чтобы смотрительница не узнала что оно украдено. Въ его планы не входило пугать свою жертву прежде времени. Ядро долженствовавшее сразить Блиссета не было еще готово. Письмо было дйствительно въ высшей степени компрометирующее, и въ связи съ объясненіемъ которое могла дать смотрительница было достаточнымъ средствомъ чтобъ отправить сэръ-Аргустуса де-Баркгемъ Плесмора опять на галеры. Но законъ не принимаетъ свидтельства жены за или противъ мужа, и мистеръ Берриджеръ ршился молчать пока не будетъ вполн увренъ въ своемъ coup. Судя о другихъ по себ, онъ пришелъ къ заключенію что Блиссетъ, лордъ Гильтонъ и Чемпіонъ составили заговоръ и сдлали своею невинною союзницей леди Плесморъ. И дйствительно были основанія изъ коихъ человкъ не знавшій всхъ обстоятельствъ дла, или смотрвшій на нихъ съ односторонней точки зрнія могъ вывести такое заключеніе. Бобу они представлялись въ слдующемъ вид: лишь только Плесморъ отождествленъ съ Ятсомъ, какъ онъ является самъ подъ вымышленнымъ именемъ, и выдумываетъ сказку о томъ какъ онъ умеръ въ Панам, и лишь только лордъ Гильтонъ получаетъ деньги о которыхъ такъ долго хлопоталъ, какъ мистеръ Блиссетъ становится богатымъ человкомъ, а смотрительница отказывается отъ мста. Такъ, къ своему величайшему удовольствію объяснилъ себ мистеръ Берриджеръ предполагаемый заговоръ. Онъ ненавидлъ Блиссета, за то что Блиссетъ сдлалъ его своимъ орудіемъ. Онъ ненавидлъ лорда Гильтона, не столько за извстное намъ письмо, какъ за пренебреженіе оказанное его драгоцнной рукописи, и радъ былъ отомстить ему. Онъ ненавидлъ Чемпіона, за высокомрный тонъ которымъ тотъ держалъ его постоянно въ отдаленіи, и за то что Чемпіонъ перехитрилъ его въ переговорахъ съ смотрительницей, и радъ былъ отомстить ему. Мысль оказать услугу обществу отдавъ суду негодяя и возвративъ бглаго каторжника въ ссылку вполн имъ заслуженную не приходила даже въ голову мистеру Берриджеру. Это до него не касалось.
За убжденіемъ что заговоръ существуетъ, само собою послдовало убжденіе что заговорщики дйствуютъ со всевозможною осторожностью, а какъ Чемпіонъ былъ однимъ изъ нихъ и не только постилъ смотрительницу, но находился съ ней въ переписк, то само собою стало понятно что онъ склонилъ ее на свою сторону. Но кому принадлежитъ вещица съ буквой Л. которую нашла Марта? Этотъ вопросъ ставилъ въ тупикъ Берриджера. Человкъ хитрый и дальновидный, онъ какъ многіе хитрые и дальновидные люди не видалъ того что у него было подъ носомъ. Онъ былъ увренъ что Блиссетъ никогда не осмлится постить свою оскорбленную жену.
Наконецъ Бобъ пришелъ къ заключенію что найденная вещь принадлежитъ лорду Гильтону и что его лордство сдлалъ тайный визитъ смотрительниц. Его сношенія съ графомъ дали ему не совсмъ лестное для послдняго мнніе объ его ум и проницательности, и посл долгаго раздумья онъ ршился предложить ему огниво какъ его собственность, въ надежд что это дастъ ему опять доступъ въ домъ графа, что было бы очень полезно для его плановъ. Найденная вещь, какъ я уже сказалъ, ставила его въ тупикъ, и онъ не первый изъ дальновидныхъ людей своротившихъ съ прямой дороги изъ-за бездлицы.
Зная что писать графу безполезно, онъ подстерегъ его у выхода изъ конторы Общества Искусственнаго Орошенія и Земледлія, и смло протянулъ ему огниво, сдлавъ гримасу, которою хотлъ выразить что-то невыразимое словами.
Лордъ Гильтонъ въ эту минуту былъ въ необычайно хорошемъ расположеніи духа, дла Общества шли отлично, акціи быстро возвышались, къ тому же графъ любилъ почетъ, который ему оказывали въ контор.
Говорятъ что среди, величайшихъ тріумфовъ великій Джонъ Кемблъ любилъ вспоминать о своихъ похожденіяхъ въ качеств арлекина на провинціальныхъ ярмаркахъ, и что Листонъ скучалъ что долженъ играть короля Лира. Такъ же точно лордъ Гильтонъ любилъ слыть дловымъ человкомъ, вроятно потому что ни къ чему не былъ такъ мало способенъ какъ къ длу. Выходя изъ конторы онъ могъ взглянуть благосклонно даже на мистера Берриджера, и назвавъ его любезнымъ, отвчалъ, садясь въ карету, что ему не нужна предлагаемая вещь.
Вообразите что почувствовалъ Бобъ когда его приняли за уличнаго торговца рдкими вещицами.
— Я не продаю ее, милордъ. Я поднялъ ее тамъ гд вы были на дняхъ, — понимаете? На дорог въ Гендонъ, пояснилъ онъ въ окно кареты.
— На дорог въ Гендонъ! Я не былъ близь Гендона уже нсколько лтъ, возразилъ графъ. Нтъ, это не мое, любезный. Впрочемъ покажите, я гд-то это видлъ. Л! Чье имя изъ моихъ знакомыхъ начинается на Л? пробормоталъ онъ.— Нтъ, это не мое. Объявите въ газетахъ. Кучеръ, домой.
Карета быстро тронулась, заднее колесо задло за колнку Боба и онъ упалъ въ грязь.
Когда прошли первыя минуты гнва, онъ сообразилъ что поступилъ не совсмъ дурно. Огниво принадлежитъ Чемпіону, несмотря на букву Л, ршилъ онъ. Адвокатамъ дарятъ различныя вещи. Но все же огниво не давало ему покоя, этой ничтожной вещиц суждено было сдлать боле чмъ только раздражать его любопытство.

ГЛАВА XV.
Мистеръ Берриджеръ проводитъ вечеръ одинъ.

Лордъ Гильтонъ принялъ отказъ Джемса отъ предложенной ему должности секретаря не совсмъ благосклонно.— Я могъ бы составить его счастіе, сэръ, сказалъ онъ однажды Блиссету, теперь уже прочно утвердившемуся въ качеств главнаго оракула,— а онъ, сумашедшій, хочетъ жениться. Хорошенькая двушка, съ этимъ я согласенъ, но изъ нехорошаго семейства. Вы конечно слышали о Джорж Конвей?
Мистеръ Блиссетъ ничего не слыхалъ о Джорж Конвей.
— Ужасный негодяй, продолжалъ графъ.— Содержитъ на свой счетъ цлый гаремъ, а не сметъ показаться въ Англію. Мать тоже дрянь. Не совсмъ въ порядк здсь, какъ мн кажется, прибавилъ онъ, указавъ многозначительно на свой лобъ.
— Мистеръ Блиссетъ, отвчалъ: ‘дйствительно’, и на этомъ разговоръ остановился. Въ послднее время Блиссетъ сдлался очень молчаливъ и скрытенъ. Въ нкоторыхъ положеніяхъ молчаливые и скромные люди пріобртаютъ репутацію людей очень умныхъ, и въ Сити репутація главное. Въ Сити живость характера внушаетъ мысль о пустомъ карман, и тяжеловсность, вредящая клерку, придаетъ много солидности банкиру. Абель Блиссетъ одвался и держался вполн сообразно съ своимъ положеніемъ. Единственная вещь на немъ не имвшая дловаго характера былъ хрустальный брелокъ на массивной часовой цпочк, красивое, но нсколько женственное украшеніе, о коемъ упомянулъ Бобъ, описывая наружность человка къ которому адресовано письмо съ буквами X. У. Сидя однажды возл хорошенькой капризницы Милли, на ея вопросъ чей портретъ находится въ брелок, онъ отвчалъ что въ немъ нтъ портрета, но что въ него можно влить нсколько капель розоваго масла, или другихъ духовъ. Подарокъ, прибавилъ онъ, опустивъ небрежно брелокъ, иначе я не сталъ бы носить его.
— Кстати, Блиссетъ, спросилъ графъ когда ‘дйствительно’ прервало разговоръ о Джорж Конвей.— Когда же вы създите со мной въ Чепель-Гильтонъ? Неужели вы не можете разстаться съ длами дня на два?
— Я намренъ это сдлать, но боюсь что вы будете смяться надо мной, когда узнаете съ какою цлью.
— Мн было бы очень пріятно посмяться надъ вами. Вы стали такой серіозный въ послднее время.
— Я хочу проводить леди Плесморъ въ Парижъ.
Графъ свистнулъ.— Такъ вотъ въ чемъ дло! Чортъ бы побралъ всхъ вдовъ, какъ сказалъ Семъ Уеллеръ.
— Замчаніе мистера Уеллера старшаго ко мн не относится, отвчалъ Блиссетъ, спокойно поправляя ошибку лорда Гильтона, приписавшаго извстное замчаніе мистеру Уеллеру младшему.— Я принимаю участіе въ бдной женщин, но вы знаете почему.
— Вы благороднйшій человкъ, Блиссетъ. сказалъ графъ съ жаромъ. Она не приняла бы ничего отъ меня, а вы, какъ мой другъ, считаете долгомъ оказать ей, бдной, вниманіе.
— Она не бдна ни въ какомъ отношеніи, возразилъ Блиссетъ.— Что же касается до подозрнія сейчасъ выраженнаго вами, я хочу васъ уврить что еслибы мн пришло намреніе жениться, я поднялъ бы глаза повыше вдовы сэръ-Аугустуса Плесмора.
Говоря это онъ смотрлъ вызывающимъ взглядомъ на графа, но не дождавшись отвта продолжалъ:
— Если дла пойдутъ такъ какъ можно ожидать, я буду очень скоро богатъ. Я происхожу отъ древняго, почтеннаго рода, лордъ Гильтонъ. Дочери англійскихъ перовъ выходятъ часто замужъ за людей похуже меня.
Лордъ Гильтонъ слегка поморщился. Такія слова отъ смлаго выскочки были ему непріятны. Выскочки, какъ извстно, не имютъ права на гордость. Съ другой стороны, поведеніе молодаго маркиза Винторна, возбудившее не мало толковъ въ большомъ свт, мшало ему встать на ходули. Еслибы Блиссетъ сказалъ прямо: ‘чмъ я не женихъ для вашей дочери Милли?’ лордъ Гильтонъ можетъ-быть далъ бы отпоръ такой дерзости, на на простое заявленіе что мистеръ Блиссетъ сметъ надяться, если все пойдетъ хорошо, жениться на дочери англійскаго пера онъ не возразилъ ничего.
Превратность судьбы доказала мистеру Блиссету что надо всегда быть готовымъ встртить какую бы то ни было опасность, а опасности, какъ извстно, угрожали ему со всхъ сторонъ. Поэтому онъ счелъ нужнымъ сообщить лорду Гильтону о своемъ намреніи проводить леди Плесморъ заграницу. Чмъ боле онъ впутывалъ въ свои дла такихъ почтенныхъ людей какъ лордъ Гильтонъ и Чемпіонъ, тмъ дла его казались проще и праве.
Но Милли! Съ какою цлью ухаживалъ онъ за Милли? Разв онъ не признался откровенно своей жен что имлъ намреніе жениться, но принужденъ былъ отказаться отъ этого намренія когда узналъ что она жива? Нтъ ничего обманчиве откровенности, такой, хочу я сказать, какъ откровенность этого человка съ его женой. Онъ совсмъ не былъ откровененъ съ ней. Онъ сказалъ ей только то что, по его мннію, надо было сказать чтобы достигнуть цли, и его отношенія съ ней были лживы какъ вся его теперешняя жизнь. Онъ не отказался отъ надежды жениться на леди Амеліи Эйльвардъ. Въ ту ночь когда онъ бродилъ по Гендонскимъ долинамъ ему приходили въ голову мысли которыхъ мы не можемъ передать здсь. Достаточно сказать что онъ не остановился бы ни предъ какимъ преступленіемъ чтобъ овладть ею. Онъ любилъ ее такою любовью которою иногда можно привлечь къ себ хорошую женщину, хотя хорошимъ женщинамъ не нравится такая любовь. Бдная Милли не могла не страдать отъ оскорбленія нанесеннаго ей маркизомъ, и какъ многія женщины поумне ея, она думала, или безсознательно чувствовала что было бы очень пріятно показать измннику что она далеко не безутшна. Зминые глаза, которыхъ она такъ боялась сначала, не утратили своей силы, но почему-то перестали быть отвратительными. Обладатель ихъ, повидимому, вовсе не подозрвалъ какое впечатлніе производилъ ими, и былъ попрежнему въ высшей степени внимателенъ и почтителенъ. Поли и Мери были правы. Она дйствительно обращалась съ нимъ черезчуръ жестоко. Странно также бояться его, когда одинъ ея взглядъ для него законъ. Однимъ движеніемъ пальца она могла бы заставить его сдлать что хотла.
Когда во всемъ мір есть только одна пара глазъ взглядъ которыхъ вы любите, сударыня, вамъ непріятно когда другіе глаза устремлены на васъ. Но когда эта пара смотритъ на другую женщину, вамъ все равно кто бы ни смотрлъ на васъ, конечно если вы изъ разряда такихъ женщинъ какъ Милли Эйльвардъ, но я надюсь что вы не такая. Милли начала спрашивать себя: чмъ мистеръ Блиссетъ заслужилъ ея нелюбовь? и минута въ которую она въ первый разъ задала себ этотъ вопросъ была для нея роковою минутой.
Я уже сказалъ что Блиссетъ любилъ ее такою любовью какую не цнятъ хорошія женщины, а мы, мущины, посщающіе судебныя палаты, читающіе газеты и слдящіе за тмъ что происходитъ вокругъ насъ, знаемъ какого это рода любовь. Тмъ изъ насъ которые за грхи, по моему мннію, осуждены писать романы приходится слышать что изображенныя нами послдствія такой любви неестественны, невозможны и такъ дале, и тщетно указываемъ мы на дйствительность какою она является судьямъ въ судебной палат. Какъ справедлива пословица которая говоритъ что ‘правда страшне вымысла.’ Банкиры поддлываютъ государственныя бумаги только въ сенсаціонныхъ романахъ, а сэръ Джонъ Денъ Поль ни чего не длалъ въ Портленд. Мужья отравляютъ женъ только въ романахъ, а извстное дло доктора Сметарста было миъ. Люди никогда не стрляютъ другъ въ друга среди благо дня изъ-за женщинъ, а трагедія въ Портумберландъ-Стрит была газетная сказка. Мы, которые пишемъ такого рода книги, изображаемъ человческую природу такой какой она кажется намъ, мы судимъ по газетнымъ отчетамъ, вримъ что люди не лгутъ подъ присягой судьямъ ея величества и думаемъ что не даромъ же вшаютъ и отправляютъ въ ссылку мущинъ и женщинъ. Вы считаете неестественнымъ что такой человкъ какъ Абель Блиссетъ надялся обмануть ревнива ю жену? Я не прошу васъ ставить себя на его мсто, но прошу васъ только вспомнить на какіе поступки ршаются подобные ему люди и не забыть что онъ любилъ Милли того рода любовью вслдствіе которой люди получше его отправляются на галеры.
Впрочемъ рискъ которому онъ себя подвергалъ былъ вовсе не такъ великъ какъ кажется. Еслибы въ Діепп стало извстно что мистеръ Абель Блиссетъ женится на прекрасной дочери лорда Гильтона, какое было бы до этого дло леди Плесморъ? Что значитъ для нея мистеръ Абель Блиссетъ? Она не будетъ имть возможности возвратиться въ Англію и узнать кто этотъ счастливецъ — объ этомъ онъ позаботился. Если же случайно откроется кто онъ, то не все ли равно быть повшеннымъ за овцу или за ягненка. Все это онъ спокойно обдумалъ, играя хрустальнымъ брелокомъ, что обратилось у него въ привычку при подобныхъ размышленіяхъ.
Онъ проводилъ леди Плесморъ во Францію и помогъ ей водвориться въ прекрасной приморской вилл которую она получила въ наслдство. Прежній владлецъ купилъ ее за десять дней до своей смерти, и даже не видалъ ее. Такъ не прочна наша жизнь!
Обитателямъ Діеппа было все равно кто бы ни поселился въ вилл. Англійская леди оказалась charmante, а у Француза этимъ словомъ выражается все.
— Скучно! воскликнулъ мистеръ Блиссетъ въ отвтъ на замчаніе бывшей смотрительницы, утромъ въ день назначенный для его отъзда въ Лондонъ.— Нисколько не скучно. Платите за все чистыми деньгами, подпишитесь на два благотворительныхъ дла, подружитесь съ англійскимъ священникомъ, примите свысока перваго кто сдлаетъ вамъ визитъ, и черезъ мсяцъ городъ будетъ у вашихъ ногъ. Скучно здсь! Нисколько.
— Не могу ли я пригласить…. не нанять ли мн какую-нибудь компаньонку? спросила она.
— Поступайте какъ вамъ угодно, мои милая Гарріета. Только компаніонка должна быть, конечно, иностранка.
— Разставшись сегодня, Аугустусъ, начала она опять посл долгой паузы,— мы разстанемся на вки?
— Боюсь что такъ.
— Я сама знаю что это необходимо. Оставшись наедин съ собою, я можетъ-быть примирюсь съ мыслью что я обманщица, пожалуста не прерывайте, другаго слова нтъ, и — буду въ состояніи смотрть въ глаза друзьямъ которые у меня можетъ-быть будутъ. Но это будетъ невозможно если я буду имть васъ постоянно предъ глазами, или переписываться съ вами.
— Вы необыкновенно благоразумная женщина, Гарріета. О, еслибы вы могли начать жизнь снова!
— Еслибъ это было возможно, я не повторила бы одной ужасной ошибки.
— Не вышли бы замужъ за меня, вроятно?
— Я неполюбила бы человка котораго не могла бы уважать, возразила она спокойно.— Въ теченіи лтъ послдовавшихъ за нашею разлукой я старалась развить себя сколько-нибудь, и вижу теперь вещи такъ какъ мн слдовало видть ихъ раньше.
— Вы знаете какъ я терпть не могу проповдей, Гарріета.
— Я почти кончила. То что мн осталось досказать не будетъ обидно для васъ. Я хочу только сказать что меня не удивляетъ теперь ваше прошлое поведеніе, что я осуждаю себя за многое что я длала илч говорила, а висъ не осуждаю такъ безусловно какъ осуждала когда-то. Я не годилась для васъ.
Выраженіе пробжавшее по его лицу при этихъ словахъ заставило ее покраснть и быстро прибавить:
— Я говорю это только чтобъ оправдать себя. Еслибъ я думала тогда какъ думаю теперь, я не прожила бы мсяца подъ одною кровлей съ вами.
— Однако вы обвиняете меня не такъ безусловно какъ обвиняли прежде, оказалъ онъ смясь.
— Къ сожалнію я, кажется, не въ состояніи объяснить кажущагося противорчія. Я говорю заразъ о двухъ лицахъ — о тщеславной, неосторожной, любящей двушк которая вышла замужъ за васъ и о женщин которая видитъ вс свои ошибки и заблужденія. Я знаю что вы эгоистъ и обманщикъ, но не могу не упрекать себя что я не сдлала всего что было въ моихъ силахъ чтобъ исправить васъ. Можетъ-быть мои усилія оказались бы тщетными, но жаль что я не попробовала. Поняли вы меня теперь?
— Постарался бы понять еслибы не было слишкомъ поздно. Мы оба сдлали ошибку и поплатились за нее. Что пользы толковать объ этомъ?
— Я сказала все что хотла сказать.
— Тмъ лучше, отвчалъ онъ.— Вы начали какъ умная женщина, Гарріета, и кончили…. ну, да все равно. Такъ какъ мы, по вашему выраженію, разстаемся на вки, то не будемъ терять послднихъ минутъ толкуя о вещахъ непоправимыхъ. Что я могу еще сдлать для васъ?
— Ничего.
— Хорошо ли вы поняли какъ вы будете получать деньги?
— Да.
— И вы согласны со мной что вамъ лучше будетъ жить за границей.
— Я ршилась жить за границей.
— Такъ прощайте, Гарріета.
— Прощайте.
— Я могъ бы сдлать что-нибудь съ этою женщиной или она изъ меня, еслибы мы пошли по прямой дорог, пробормоталъ Блиссетъ, подъзжая къ набережной.— Но мы этого не сдлали, и теперь раскаяніе безполезно.
Около этого времени Общество Искусственнаго Орошенія и Земледлія въ Экуадор достигло положенія которое было ему давно предсказано. ‘Ничто не бываетъ причиной столькихъ успховъ какъ успхъ’, а успхъ основателя Общества былъ неоспоримъ. Онъ изъ секретаря Общества сдлался однимъ изъ его директоровъ, занялъ такое же положеніе въ нсколькихъ другихъ обществахъ и сдлался силой въ Сити и оракуломъ въ Вестъ-Энд. Имя теперь средства платить людямъ за исполненіе всхъ своихъ желаній, онъ перехалъ изъ Адельфи въ улицу Сентъ-Джемсъ. Его другъ, лордъ Гильтонъ, тратившій деньги съ дтскимъ наслажденіемъ, взялъ на себя меблировку его квартиры, и никто не обвинилъ бы его лордство въ недостатк вкуса. Окружающее мистера Блиссета составило наконецъ нчто полное. Онъ сдлался членомъ двухъ новыхъ клубовъ и нсколькихъ старыхъ. Онъ завелъ изящный фаэтонъ, карету и верховыхъ лошадей. Обды которые онъ давалъ по субботамъ были предметомъ толковъ всего города. Старые эпикурейцы говорили о нихъ со слюнками на губахъ. Многіе добивались знакомства съ мистеромъ Блиссетомъ.
Онъ сопровождалъ лорда Гильтона въ его родовое имніе и пришелъ въ восторгъ отъ сдланныхъ тамъ значительныхъ улучшеній. Когда сосдъ, сэръ-Джоржъ, пригласилъ графа принять участіе въ большой охот въ лсахъ которые на слдующій годъ будутъ его собственностью, мистеръ Блиссетъ былъ также приглашенъ.
Въ одну изъ остановокъ въ охот, вскор посл завтрака, графъ вынулъ сигару и обратился за огнемъ къ мистеру Блиссету, который случайно очутился рядомъ съ нимъ на опушк лса. У мистера Блиссета не оказалось спичекъ.
— Чортъ возьми, нтъ ли у васъ какого-нибудь огнива. Гд же та машинка которая была у васъ на остров Вайт?
— Къ сожалнію, я потерялъ ее.
— Какъ это жаль! Кстати, мн на дняхъ предлагали на улиц точно такую.
— О, эти копечныя вещицы которыя продаются на улиц никуда не годятся.
— Та которую мн предлагали была не хуже вашей. Вроятно украденная, потому что на ней стояла буква Л.
— Л! Изъ двухъ брилліантовъ? спросилъ Блиссетъ.
— Да, кажется, и теперь я припомнилъ что предлагалъ мн ее мошенникъ Берриджеръ. Гей! Стой! Мимо, чортъ возьми!
— Нельзя разговаривать и стрлять въ одно и то же время, милордъ, сказалъ Блиссетъ, вкладывая два новыхъ патрона и слда за фазаномъ, превратившимся въ точку въ отдаленіи.
— Жаль что вы не сказали мн раньше о моемъ огнив, сказалъ онъ, возвращаясь съ графомъ домой.— Онъ дорогъ мн по нкоторымъ воспоминаніямъ, и я далъ бы за него двойную цну.
— Я ни разу не вспомнилъ о немъ, другъ мой, до ныншняго дня, къ тому же могъ ли я знать, и уврены ли вы что это ваше?
— Вы говорите что ка немъ стояла буква Л изъ двухъ брилліантовъ?
— Да, буква Л, но изъ двухъ брилліантовъ или нтъ, я не замтилъ.
— Эта вещь спасла жизнь человку. Во время одной изъ безчисленныхъ революцій въ Перу, пуля ударила ему прямо въ грудь, но отскочила отъ этой маленькой коробочки. Въ послдствіи онъ считалъ ее талисманомъ.
— Что за вздоръ! Монета или пуговица могла бы сдлать то же самое. И для чего вамъ талисманъ?
— Для меня это прощальный подарокъ отъ моего лучшаго друга, возразилъ Блиссетъ,— и признаюсь, я считаю дурнымъ предзнаменованіемъ что потерялъ его.
— А вы врите въ судьбу?
— Милордъ, возразилъ Блиссетъ смясь,— разв я самъ не игрушка судьбы?
— Мн придется създить въ Лондонъ дня на два, замтилъ Блиссетъ на слдующее утро, прочитавъ свои письма.— Хорошо еслибы человкъ могъ освобождаться отъ почты когда ему придетъ охота отдохнуть.
— Въ такомъ случа, сказалъ графъ,— заставьте почту поправить то что она сдлала. Вы никогда не будете имть свободной минуты, Блиссетъ, если пріучите людей думать что вы всегда готовы къ ихъ услугамъ. Вы ужь слишкомъ дятельны.
— Напротивъ, нтъ человка лниве меня.
— Однако вы способны изъ-за какого-нибудь глупйшаго письма мучиться на желзной дорог въ такую погоду, вмсто того чтобы провести время спокойно въ дом, который, надюсь, не совсмъ неудобенъ.
— Я поступаю съ разчетомъ, милордъ, отвчалъ Блиссетъ зажигая сигару.— Промучившись дня два, я буду имть возможность провести недлей больше, чмъ сначала предполагалъ, въ лучшемъ дом изъ всхъ тхъ гд мн оказывали радушный пріемъ.
Комплиментъ понравился лорду Гильтону.
— Надюсь что вы дете не по поводу той бездлицы которую называете талисманомъ? спросилъ онъ быстро, когда эта мысль пришла ему въ голову.
— Нтъ, но признаюсь, я радъ что представляется возможность навести о ней справки.
— Я не думалъ что вы такъ суеврны.
— Нельзя быть совершенствомъ, возразилъ Блиссетъ пожавъ плечами.
— Давно ли вы потеряли вашъ талисманъ?
— Право не знаю. Я употреблялъ это огниво только въ дорог и кажется не бралъ его въ руки уже нсколько мсяцевъ.
— А давно вы владете имъ?
— Лтъ шесть или восемь.
— Вотъ странный человкъ, сказалъ графъ откинувшись на спинку кресла и какъ бы намреваясь уничтожить Блиссета насмшкой.— Хранитъ онъ вещь шесть лтъ, въ продолженіи которыхъ судьба постоянно угнетаетъ его. Называетъ онъ эту вещь талисманомъ и обращаетъ на нее такъ мало вниманія что не можетъ сказать когда потерялъ ее. Потерявъ ее, онъ вдругъ обогащается и все же детъ въ отвратительную погоду отыскивать ее. Вашъ талисманъ приносилъ вамъ вмсто счастія несчастіе. Оставьте его въ поко, совтую вамъ.
— Я никогда не называлъ эту вещь талисманомъ, милордъ, возразилъ Блиссетъ спокойно,— вы сами назвали ее такъ. И я сказалъ что ду въ городъ не за ней.
— Что пользы толковать съ человкомъ который уже ршился. Когда вы дете?
— Въ 5 час. 50 мин., а возвращусь въ пятницу.
— Съ талисманомъ?
— Вы все шутите. Можетъ-быть и съ талисманомъ. Милордъ, прибавилъ онъ со внезапною горячностью, несвойственною ему въ обществ графа,— разв пріятно знать что подарокъ дорогаго умершаго друга находится въ рукахъ такого негодяя какъ Берриджеръ? Еслибы вы, напримръ, подарили мн кольцо или печать, или что бы то ни было въ знакъ дружбы, которой вы меня удостоили, и еслибъ я, потерявъ вашъ подарокъ и узнавъ гд онъ находится, не потрудился овладть имъ, что подумали бы вы обо мн?
На такой вопросъ трудно было отвчать.
— Въ длахъ онъ холоденъ и твердъ какъ утесъ, сказалъ лордъ Гильтонъ дочерямъ когда гость ухалъ,— во всхъ же другихъ отношеніяхъ добродушенъ и впечатлителенъ какъ ребенокъ.
— Его хрустальный шарикъ можетъ-быть тоже талисманъ, засмялась хорошенькая Милли.— Надо подразнить его когда онъ вернется.
Домъ въ Букингамъ-Стрит въ которомъ помщалась контора мистера Исаака былъ его собственностью, по крайней мр онъ распоряжался въ немъ какъ хозяинъ и отдавалъ въ наемъ второй и третій этажи. Вскор посл того какъ мистеръ Берриджеръ вступилъ съ нимъ въ компанію, освободился третій этажъ, и Бобъ перевелъ туда своихъ домашнихъ боговъ. Квартира въ Меддонъ-Стрит не приносила дохода, и сыновняя преданность Боба быстро остыла отъ частыхъ просьбъ о вспомоществованіи для уплаты за воду, за квартиру и тому подобные необходимые предметы.
— Дло въ томъ что если я останусь у ней, сказалъ онъ мистеру Исааку,— она сдлаетъ изъ меня свою дойную корову. Если же я переду сюда, она должна будетъ обращаться ко мн дловымъ порядкомъ, когда ей понадобится что-нибудь. Разв можно работать когда она постоянно ворчитъ въ кухн, а въ прихожей стоитъ кто-нибудь и кричитъ что не уйдетъ пока она не отдастъ долга? продолжалъ Бобъ какъ бы извиняясь въ своей прошлой слабости.— Притомъ если я поселюсь здсь, то буду присматривать за конторой. Вы сами знаете что вы не всегда аккуратны, Соль, прибавилъ онъ подмигнувъ.
Мистеръ Саломонъ Исаакъ, какъ многіе изъ его племени, былъ одаренъ характеромъ общительнымъ и иногда приходилъ въ контору изъ своей Пентонвильской виллы поздно и съ больною головой.
— Я зашелъ къ вамъ, Бобъ, сказалъ однажды утромъ Блиссетъ, своимъ прежнимъ дружескимъ тономъ,— потому что лордъ Гильтонъ полагаетъ что огниво которое вы предлагали ему было то самое которое я недавно потерялъ. Вы вроятно купили его на какомъ-нибудь аукціон, прибавилъ онъ небрежно.
— Нтъ, я не покупалъ его, возразилъ Бобъ.— Я его нашелъ.
— Тмъ не мене я дамъ вамъ за него сколько оно стоитъ. Это память объ умершемъ друг. Коробочка слегка попорчена и на ней есть буква Л изъ двухъ брилліантовъ. То ли я описываю что вы нашли?
— А сколько она по-вашему стоитъ? спросилъ Бобъ не отвчая на вопросъ.
— Фунтовъ пять, но назначьте цну сами сказалъ поститель небрежно.
— Какой вы теперь баричъ мистеръ…. мистеръ….
— Зачмъ вы притворяетесь что забыли мое имя?
— У нкоторыхъ людей бываетъ нсколько именъ.
— У большинства людей бываетъ два имени: христіанское и фамилія.
— Именно, сказалъ Бобъ захохотавъ.— Христіанское и фамилія и иногда титулъ. Ха, ха, ха! и титулъ. А титулъ придалъ бы вамъ еще боле важности, неправда ли?
Услыхавъ эти слова и взглянувъ на маленькіе ядовитые глаза устремленные на него, Блиссетъ содрогнулся. Къ счастію для него въ эту минуту вошелъ мальчикъ-слуга и объявилъ своему хозяину что пріхалъ какой-то молодой джентльменъ въ красивомъ кабріолет и желаетъ поговорить съ нимъ наедин. Нтъ. Джентльменъ не хочетъ войти и не желаетъ ждать. Ему надо поговорить съ мистеромъ Берриджеромъ объ очень важномъ дл и онъ задержитъ его не долго.
Мистеръ Берриджеръ, все еще посмиваясь надъ своимъ замчаніемъ о титул, извинился и вышелъ. Лишь только дверь затворилась за нимъ, какъ глаза Блиссета упали на грязную карманную книжку о коей было упомянуто въ этомъ разказ и которая теперь лежала на той сторон стола гд писалъ ея обладатель. Что-то,— назовите это инстинктомъ, или какъ угодно,— толкнуло Блиссета схватить и открыть эту книжку. Первое что выпало изъ нея было его письмо къ жен.
Едва усплъ онъ положить его на прежнее мсто какъ мистеръ Берриджеръ возвратился.
— Я вижу что вы теперь заняты, сказалъ Блиссетъ вставая.— Мы поговоримъ въ другой разъ. Не хотите ли обдать со мной?
— Нтъ, благодарю васъ.
— Гд же вы намрены провести ныншній вечеръ?
— Дома, за работой. Мн необходимо работать чтобъ имть средства къ существованію, сказалъ мистеръ Берриджеръ.
— Чортъ возьми, Бобъ, какой вы стали несообщительный. Почему намъ не быть друзьями? Я уже разъ доставилъ вамъ славную работу, и доставлю опять.
— Непремнно доставите, засмялся Бобъ.— Вы правы. Ха, ха, ха, доставите опять!
— Конечно. Такъ будьте же дружелюбне. Въ которомъ часу кончаете вы въ контор?
— Контора открыта отъ девяти до пяти.
— И посл того вы еще работаете дома? Это ужь слишкомъ, Бобъ. Когда я зайду къ вамъ домой, я скажу вашей матери чтобъ она не позволяла вамъ работать такъ много.
— Нтъ, вамъ не придется увидать мать въ моемъ дом. Человкъ не можетъ быть привязанъ всю жизнь къ фартуку своей матери. У меня теперь своя собственная квартира, прибавилъ Бобъ съ гордостью.
— Здсь?
— Да, надъ конторой.
— Вотъ какъ, и воображаю какіе вечера проводите вы тамъ съ молодыми сосдями, сказалъ Блиссетъ шутливо.
— У меня нтъ сосдей. Это самая спокойная улица во всемъ город. Я сказалъ вамъ что я занятъ, освободите меня пожалуста отъ вашихъ шутокъ. Что же вы скажете объ этой вещиц, какъ вы ее называете?
— Огниво.
— Вы сказали что это огниво стоитъ пять фунтовъ, но что я самъ могу назначить цну.
— Да, если огниво дйствительно мое.
— Ваше? спросилъ Бобъ вынимая огниво изъ ящика письменнаго стола.
— Мое.
— Такъ я хочу взять за него пятьдесятъ фунтовъ, сказалъ онъ, глядя пристально въ лицо своему гостю.
— Вы могли бы выбрать другой способъ дать мн возможность сдлать вамъ подарокъ, Бобъ, сказалъ Блиссетъ помолчавъ.— Я заплачу вамъ пятьдесятъ фунтовъ. Давайте огниво.
— Давайте сначала росписку, засмялся Бобъ.
— Извольте. И онъ написалъ записку къ своему банкиру.
— Подумайте-ка хорошенько, Бобъ, сказалъ онъ застегивая пальто,— и общайте обдать со мной. Помните какъ мы славно пообдали въ Креморн?
— Говорю вамъ что у меня есть работа.
— Я приду потомъ помочь вамъ.
— Благодарю васъ. Я люблю работать одинъ.
Одинъ! Это слово звучало въ ушахъ Бассета когда онъ шелъ вдоль Странда, и шумъ этой оживленной части города не могъ заглушить ужаснаго слова. Человкъ открывшій его тайну и по обращенію котораго съ нимъ видно было какъ онъ намренъ воспользоваться своимъ открытіемъ,— презрнный гадъ, готовый броситься на него, будетъ работать въ этотъ вечеръ одинъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА I.
Приключеніе съ леди Плесморъ.

Всти о ‘длахъ’ Джека Гилля и Констанціи Конвей были сообщены какъ слдуетъ матери послдней самими наиболе заинтересованными въ этомъ дл личностями. Посл перваго впечатлнія неожиданности, леди эта осталась довольна всмъ случившимся. Одно изъ желаній ея исполнилось, и еще скоре, нежели она ожидала. Она всплакнула надъ безъискусственнымъ, задушевнымъ письмомъ своей дочери, хотя тутъ не было никого кто бы могъ любоваться этими слезами, и почти ршилась выказать себя вполн великодушной. Она уступитъ имъ полтораста, а можетъ-быть и двсти фунтовъ изъ своей годовой тысячи фунтовъ, разсуждала она, а съ помощію пятисотъ фунтовъ Джека это дастъ имъ возможность жить порядочно. Она наградитъ ихъ своимъ благословеніемъ и затмъ…. затмъ будетъ свободною женщиной. Ужасная мысль что все можетъ открыться, мысль которую начинало внушать ей присутствіе Констанціи, не будетъ боле преслдовать ее. Она пріобртетъ общее уваженіе за свою доброту къ дочери, на недостатокъ нжности со стороны которой она недавно такъ кстати жаловалась. Разв можетъ бдная, слабая, беззащитная женщина, подобная ей, противостоять вол такихъ сильныхъ и прямыхъ молодыхъ людей?
Опираясь на послдній доводъ, она сообщила исторію эту своей ‘дорогой Джертруд’ и была чрезвычайно смущена отвтомъ послдней.
— Что она съ ума сошла что ли? спрашивала дорогая Джертруда.— Разв она не знаетъ что этотъ Джекъ Гилль самый недостойный человкъ? Разв она забыла поведеніе его относительно бднаго Фреда! Пятьсотъ фунтовъ въ годъ? Да это нищета! Да еще гд доказательство что молодой человкъ этотъ иметъ эти деньги? Онъ просто-на-просто искатель приключеній. Онъ слышалъ что отецъ ея (Констанціи) былъ богатъ. Ему нужны были деньги, и ничего боле. Бдное, безразсудное дитя (опять-таки Констанція) будетъ страшно несчастна съ нимъ. Кром того положительно неприлично выходить замужъ въ ея лта. А ужь эти Блексемы! Они постыдились бы хоть самихъ себя, устраивая подобныя вещи. Вотъ что значитъ, милая Матильда, заводить неподходящія знакомства съ людьми подобнаго рода.
Такъ говорила дорогая Джертруда. Она все еще не простила Джеку и принадлежала къ числу людей считающихъ бракъ по любви, съ пятью стами годоваго дохода въ карман, однимъ изъ преступленій которое слдовало бы включить въ число смертныхъ грховъ и провозглашать каждое воскресенье въ церкви, въ вид назиданія неопытному юношеству.
Дорогая Матильда прикусила губы, читая посланіе содержавшее въ себ вышеприведенныя замчанія, и нчто присущее другой мистрисъ Конвей появилось на лиц ея. Не очень пріятно было выслушивать подобныя наставленія, но она была не въ силахъ идти наперекоръ дорогой Джертруд.
Дружба достопочтенной мистрисъ Виллертонъ была якорь коимъ она держалась въ обществ, свтило въ отраженіяхъ лучей котораго она сіяла. Лишись она этого якоря, и ей придется скитаться по свту вдовой живаго мужа, сопровождаемой колкими замчаніями злыхъ языковъ насчетъ ея положенія, отвороти свтило это отъ нея лучи свои, и звзда ея затмится и погаснетъ на возлюбленныхъ ею небесахъ. Негодилось во всхъ отношеніяхъ сердить мистрисъ Виллертонъ.
Противъ своей воли она написала Джеку холодное письмо, сообщавшее ему что предложеніе его не можетъ быть принято, отправила въ то же время письмо полное упрековъ къ Констанціи (разчитывая на обнародованіе онаго), въ которомъ спрашивала ее чмъ могла она (ея нжная и доврчивая мать) заслужить подобный поступокъ съ ея стороны, и еще колкое посланіе къ мистеру Блексему, объявляя ему что никогда не проститъ себ того что ршилась отпустить далеко отъ себя свое бдное, невинное дитя, и прося немедленно прислать послднее обратно къ ней.
Джекъ блднлъ и краснлъ при чтеніи этихъ писемъ и затмъ брякнулъ:
— Нечего обращать на нее вниманіе! Позвольте ей побыть еще здсь, мистеръ Блексемъ! Лишь еще недльки дв, милая мистрисъ Блексемъ! Я не оставлю ее. Она просто пустая, злая старая дура. Позвольте ей остаться еще недльки дв, и мы обвнчаемся, не обращая на нее вниманія.
Въ своемъ волненіи бдный Джекъ до такой степени сбивчиво произносилъ мстоимнія ‘ея’ и ‘она’ что посторонній слушатель могъ бы подумать что подъ пустою и злою старою дурой онъ подразумваетъ Констанцію и что онъ намренъ жениться на мистрисъ Конвей, не обращая вниманія на запрещеніе ея дочери.
Но старые друзья его поняли его и покачали головой.
— Этого нельзя сдлать, Джекъ, возразилъ въ отвтъ на это пылкое изреченіе мистеръ Блексемъ,— вы не можете жениться на ней безъ согласія ея матери.
— А я все-таки женюсь, свирпо отвчалъ нашъ повса.
— Говорю вамъ что этого нельзя сдлать, настаивалъ адвокатъ,— или вы совершите противозаконное дло. Вы не можете получить разршеніе на бракъ съ двушкой не достигшей совершеннолтія, не поклявшись что она достигла его, что будетъ неправда, или же увривъ что вы длаете это съ согласія ея родителей, чего вы тоже не можете сказать.
— Ну такъ я убгу съ нею въ Шотландію.
— Она не согласится бжать съ вами Джекъ, она слишкомъ хорошая и порядочная двушка для того чтобы ршиться на такое безуміе, а еслибъ она и ршилась, то я бы не пустилъ ее. Милый другъ мой, успокойтесь. Я бы разсердился на васъ, Джекъ, еслибы думалъ что вы говорите все это серіозно.
Джекъ повсилъ голову и примолкъ.
— Вы оба еще такъ молоды, сказала мистрисъ Блексемъ, ласково кладя руку на его плечо.— Имйте терпніе, Джекъ, и подождите.
— Мы оба еще такъ молоды, повторяла ему, часъ спустя, маленькая Конъ.— Будемъ имть терпніе, Джекъ, и подождемъ. Мн будетъ двадцать одинъ годъ черезъ три года.
— Черезъ три года! Да это три Хеопсовы пирамиды, три Сагарскія степи! три, три, три бабушки! въ отчаяніи говорилъ Джекъ, не находя въ ум своемъ боле разительнаго символа нескончаемаго времени.— Что буду я длать въ эти три года.
— Будешь стараться сдлаться хорошимъ, терпливымъ, трудолюбивымъ человкомъ, возразила она, произнося губами мудрыя слова эти и глядя на него глазами полными любви,— постараешься расплатиться со всми этими противными долгами, о которыхъ ты говорилъ мн. Сдлаешься отличнымъ человкомъ, какимъ ты непремнно и будешь, а я постараюсь…. О! милый’Джекъ, я постараюсь сдлаться достойной тебя, достойною быть твоею маленькою женой, твоею отрадой и…. можетъ-быть твоею гордостью. Мн еще придется учиться почти всему, милый Джекъ, кром любви къ теб.
Любовь свтилась и на милыхъ губкахъ ея такъ же какъ и въ глазахъ ея при этихъ послднихъ словахъ.
Опять я принужденъ извиниться за Констанцію. Истая героиня обратилась бы къ своему возлобленному съ слдующими словами: ‘Иди! забудь меня, пусть страданія’ и т. д., велла бы ему затмъ искать по свту любви другихъ счастливицъ прекрасне ея и пр. Пожалуста извините Констанцію.
— Ахъ Джекъ, прибавила она понизивъ голосъ,— есть еще одна вещь которую ты можешь сдлать въ эти три года: отыщи отца моего!
— Клянусь честью! Я отыщу его — и если онъ дастъ свое согласіе….
— Нетерпливый! грустно проговорила она. И затмъ разговоръ ихъ принялъ боле пріятное направленіе. Это былъ послдній разговоръ любящей парочки въ миломъ, старомъ Аббатств.
Длать было нечего, они должны были разстаться. Она общала писать Джеку, но предупредила его что весьма могло случиться что ей не позволятъ получать писемъ отъ него.
— Вроятно меня отправятъ за границу, говорила она,— но я дамъ мама ясно почувствовать что я помолвлена и что не откажусь отъ тебя пока ты самъ не захочешь этого. Я буду повиноваться ей пока не сдлаюсь совершеннолтней, а тогда ужь буду повиноваться лишь одному теб.
Они разстались. Констанція воротилась къ матери и вела себя какъ будто ничего особеннаго не случилось, къ немалому удовольствію этой леди. Она ожидала сцены и была пріятно разочарована. Констанція ни однимъ словомъ не намекнула на Джека, и у матери ея достало здраваго смысла разсудить что лучше будетъ не касаться и впредь этого предмета. Что-то спокойно-ршительное появилось теперь въ маленькой Конъ, вслдствіе чего мистрисъ Конвей начинала все боле и боле бояться ея.
Итакъ, посл многихъ толковъ ршено было что ее отправятъ въ пансіонъ въ Діеппъ, съ цлью окончить ея воспитаніе, и такъ какъ дорогая Джертруда не нашла ничего предосудительнаго въ этомъ план, то онъ и былъ приведенъ въ исполненіе.
О томъ какъ мистрисъ Конвей повряла вс свои горести Madame Duquesne, начальниц избраннаго ею заведенія, какъ она умоляла ее быть снисходительною и ласковой къ ея (мистрисъ Конвей) бдной, лишенной отца, двочк — объ этомъ считаю лишнимъ распространяться. Представился удобный случай выразить родительскую нжность, и она имъ вполн воспользовалась. Спокойно-благородная старушка-француженка сочла немного страннымъ что мать Констанціи такъ много толковала о себ, о своихъ собственныхъ страданіяхъ и о проступкахъ своего мужа, а тонъ которымъ дочь ея проговорила ‘пожалуста перестаньте, мама’, когда мистрисъ Конвей съ плачемъ бросилась ей при прощаньи на шею, внушилъ ей неблагопріятное мнніе о Констанціи, пока она не узнала ея короче. Не очень легко и пріятно стоять смирно на сцен, между тмъ какъ надъ вами разыгрываютъ разныя штуки, а въ дйствительной жизни это просто невыносимо. Необходимость быть постоянною зрительницей комедіи разыгрываемой ея матерью, вчный страхъ что она какъ нибудь невольно выдастъ ее, и стыдъ причиняемый этимъ зрлищемъ, вотъ что заставило собственно маленькую Конъ такъ горячо настаивать на разлук съ матерью. Она скоре могла бы вынести грубое насиліе.
Маленькая Конъ скоро обжилась въ своей новой обстановк, и не нашла ее и вполовину настолько скучною какъ она ожидала. Она имла теперь предъ собою то чего недоставало ей досел въ жизни. У нея было теперь нчто кром своихъ личныхъ расположеній и нерасположеній, какими она бывало исключительно руководилась. Трудно было ей начинать все съ азбуки, трудиться въ ея лта надъ гаммами и упражненіями для пальцевъ, заодно съ маленькими ученицами, но за то Джеку будетъ пріятно, если она будетъ играть хорошо! Нмецкій языкъ казался ей очень тяжелымъ, но знаніе языка этого можетъ ей пригодиться ради Джека. Другія познанія, не входящія (тмъ хуже для насъ) въ окончательный курсъ воспитанія молодыхъ двицъ, старалась она пріобрсти ‘con amore’. Они не будутъ жить богато, особенно сначала, и знать какъ закупить все нужное для обда и какъ приготовить обдъ этотъ, какъ скроить платье и сшить его, будетъ ей, какъ она сама сознавала, нелишнимъ. Для своихъ пансіонскихъ подругъ она была загадкой. Какъ могла M-me Duquesne считать ее такою умной, когда она никакъ не могла справиться съ хроматическою гаммой? Какъ это она умла срисовать все съ натуры и въ то же время такъ ужасно рисовала съ рисунковъ? Садовникъ говорилъ кухарк: ‘Англійская миссъ настоящій геній, она знаетъ названіе, настоящее латинское названіе, каждаго цвтка въ моемъ саду.’ Кухарка говорила садовнику: ‘Англійская миссъ маленькая невжда: она не знаетъ сколько стоитъ курица!’ Въ одномъ лишь не было сомннія. Старые и молодые, хозяева и слуги, богатые и бдные, вс соглашались что англійская миссъ прелесть какъ мила, пріятно было учить ее, пріятно было и учиться у нея. Она становилась прелесть какъ мила и въ другомъ смысл. Блдненькая, безпокойно смотрвшая, маленькая Конъ хорошла съ каждымъ днемъ. Она писала длинныя письма Джеку и получала длинныя посланія отъ него. Она трудилась ради его и была счастлива.
Вскор она познакомилась съ одною англійскою леди, воспитаніе которой было тоже не вполн докончено въ дтств, посщавшей классы музыки. Она была вдовой баронета, и фамилія ея была Плесморъ. Маленькой Конъ служилъ поощреніемъ примръ особы бывшей много старше ея и несмотря на это трудившейся также надъ этими несносными гаммами. Для нея было радостью поговорить съ кмъ-нибудь на родномъ язык своемъ. Мистрисъ Конвей въ отвтъ на сообщеніе ей объ этомъ знакомств сказала что не иметъ ничего противъ того если дочь ея приметъ приглашеніе леди Плесморъ. Выраженное ею желаніе чтобы милое дитя ея не заводило никакихъ знакомствъ вн пансіона относилось лишь къ случайнымъ постителямъ онаго, а не къ постояннымъ, подобнымъ леди Плесморъ.
Итакъ, между этими двумя особами завязалось знакомство, вскор превратившееся въ дружбу, и Констанція проводила почти вс воскресные дни въ вилл леди Плесморъ.
Подробные отчеты о празднествахъ по случаю новоселья получались ею чрезъ ея ‘собственнаго корреспондента’ Джека Гилля, также какъ и чрезъ Мери Эйльвардъ, присылавшей ей въ своихъ письмахъ фотографическіе снимки недавно сдланные съ ея новаго дома и окружавшихъ его парка и сада, улыбавшихся подъ искусною рукой знаменитаго садовника. Коллекція этихъ снимковъ была еще не вполн окончена по случаю дурной погоды, мшавшей фотографамъ. Она общалась прислать остальные, какъ скоро они будутъ готовы. Затмъ она сообщала ей вс мелкія изящныя подробности, занимательныя для женщинъ. Но веселыя всти эти дошли до Констанціи въ такое время когда она не могла сочувствовать веселому настроенію друзей своихъ. Она находилась въ большомъ гор, писала она имъ въ отвтъ. Съ другомъ ея (леди Плесморъ, въ письмахъ къ Джеку, Гарріети, въ письмахъ къ Мери) случилось ужасное несчастіе, жизнь ея была въ опасности. Она была слишкомъ поглощена ухаживаніемъ за нею и не имла времени описывать подробности этого случая, во газеты сообщали послднія. Оказалось что лошади одного дилижанса вдругъ неизвстно чего испугались и понесли, а неуклюжій экипажъ, везенный ими, совершенно раздавилъ коляску запряженную пони одной англійской миледи, катавшейся въ это время по узкимъ улицамъ Діеппа. Врачи подавали мало надежды на сохраненіе жизни бдной англійской миледи, и, ужасно сказать, потрясеніе мозга лишило ея разума, но,— прибавляли газеты, вроятно въ вид утшенія,— кондукторъ дилижанса былъ арестованъ полиціей.
Лишь разказъ сообщенный о происшествіи этомъ газетами достигъ до мистера Блиссета. Разсуждая объ этомъ съ лордомъ Гильтономъ, онъ не получилъ отъ него никакихъ дальнйшихъ свдній. Графу казалось несовмстнымъ съ его новымъ достоинствомъ разглашать о томъ что одна изъ дочерей его находится въ постоянной переписк съ молодою двушкой состоящей въ такой дружб съ бывшею трактирною служанкой, и ему въ то же время казалось неудобнымъ сообщить всю исторію эту Мери. Что касается до Мери, то какъ могла она себ представить что состояніе бдной больной въ Діепп можетъ интересовать поглощеннаго длами мистера Блиссета, или что ему любопытно знать кто такъ нжно ухаживаетъ за этою больной? Лордъ Гильтонъ повидимому не любилъ распространяться объ этомъ предмет, и такимъ образомъ ни до чьего свднія не дошло извстіе полученное въ послдствіи и гласившее что больная пришла въ себя, и что хотя доктора и не надялись что она излчится когда-либо отъ поврежденія спинной кости, но полагали что она можетъ прожить еще нсколько лтъ, и при врномъ исполненіи всхъ предписаній, силы ея могутъ возстановиться настолько что ее можно будетъ носить въ креслахъ.

ГЛАВА II.
Талисманъ.

Мистеръ Берриджеръ не теряя времени размнялъ свой вексель и ликовалъ въ душ, возвращаясь въ контору съ пятью новенькими десяти-фунтовыми бумажками Англійскаго Банка въ карман.
— Пятьдесятъ фунтовъ за то что всего стоитъ какихъ-нибудь пять! Я полагаю что это таки пригодится мн, вамъ на грхъ, дорогой мой сэръ-Аугустусъ Ятсъ Блиссетъ Плессморъ. Онъ захихикалъ отъ удовольствія.— Да еще случилось это какъ нарочно въ гостиной миссъ Френчъ, гд былъ и самъ Чемпіонъ. Сегодня же вечеромъ напишу къ Бернеби, и мы сейчасъ же обдлаемъ все дло.
Онъ остановился у почтовой конторы на Странд и взялъ почтовый вексель на два фунта десять шиллинговъ, на имя Эдварда Бернеби, фотографа въ Барвик, который и отправилъ въ тотъ же вечеръ по почт.
Мистеръ Блиссетъ побывалъ въ перувіанскомъ посольств, гд онъ общалъ быть предъ тмъ, и возвратился обдать въ свой клубъ, взявъ предварительно мсто въ Сенъ-Джемсовомъ театр, въ которомъ онъ и остался до конца главной піесы. Человкъ отворявшій ложи былъ его старымъ знакомымъ, и онъ нсколько разъ уходилъ съ своего мста поговорить съ нимъ во время представленія. Затмъ онъ воротился на свою квартиру, отослалъ своего слугу (жившаго отдльно), ушелъ въ свою спальню и потушилъ газъ.
Часовъ около одиннадцати какой-то высокій мущина прошелъ по Трафальгаръ-Скверу съ длиннымъ блымъ сверткомъ въ рук. Можетъ-быть это былъ какой-нибудь пвецъ или музыкантъ, несшій домой свои ноты. Въ то время какъ онъ проходилъ мимо колонны, голодный уличный бедуинъ подскочилъ къ нему съ обычнымъ предложеніемъ:
— Позвольте мн донести вамъ это, сударь? Одинъ палецъ протянулся по обыкновенію къ свертку, а другой коснулся по обыкновенію до оборванной шапки. Въ своей поспшности онъ дотронулся до благо свертка, и въ это самое мгновеніе незнакомецъ съ проклятіемъ замахнулся на него другою рукой и ударилъ его по лицу.
Все было тихо въ Букингамской улиц. Уже за полночь виднлся еще свтъ въ окнахъ комнаты въ которой мистеръ Берриджеръ сидлъ одинъ за своею работой. Нсколько провинціаловъ, возвращавшихся въ свои нумера изъ театра, поссорились съ извощикомъ. Немного поздне какой-то пьяный портной нашумлъ на конц Странда. Подобныя этому вещи случаются каждую ночь. Дежурный полисменъ не имлъ сообщить ничего особеннаго изъ этой части своего округа. Лондонъ вступилъ на слдующій день въ свою обычную дятельность. Газеты отличались замчательною скукой, пока около сумерокъ, подобно внезапно вспыхнувшему пламени, не пробжала по городу всть что какой-то джентльменъ былъ убитъ у себя дома въ Букингамской улиц. Это было совершенно справедливо. Онъ лежалъ тамъ гд упалъ, съ боле нежели до половины разбитымъ черепомъ, мертвый и совершенно похолодвшій! Имя его было Берриджеръ!
Мистеръ Блиссетъ только-что собирался занять мсто на позд возвращавшемся въ замокъ Гильтонъ, какъ мальчики продававшіе газеты, предлагая второе изданіе Globe and Standard, начали громко провозглашать городскія новости. Онъ немедленно телеграфировалъ къ графу чтобъ его не ждали прежде завтрашняго дня, и подозвавъ кэбъ похалъ въ Букингамскую улицу, гд нашелъ мистера Исаака. Одно несчастіе всегда влечетъ за собой другое. Нахлынувшая толпа сбила съ ногъ одного бднаго мальчика, а телжка съ кладью съ желзной дороги перехала ему по ног, переломивъ ее такимъ опаснымъ образомъ что ее принуждены были отнять въ тотъ же вечеръ, въ Черингъ-Кросской больниц.
— Бдный малый — бдный, бдный малый! говорилъ мистеръ Блиссетъ, когда ему сообщили главныя обстоятельства убійства Берриджера.— Мы были коротко знакомы съ нимъ прежде, когда я еще не былъ настолько занятъ, и не дале какъ вчера я сдлалъ ему маленькій подарокъ въ память былыхъ временъ.
— Онъ размнялъ у меня вчера вашъ пятидесяти-фунтовый вексель, вскор посл того какъ вы ушли, возразилъ мистеръ Исаакъ.
— Неужели эти деньги соблазнили кого-нибудь на уб…. на…. были поводомъ къ этому ужасному преступленію.
— Богъ знаетъ! Не угодно ли вамъ пойти наверхъ, взглянуть на него?
— Нтъ, нтъ, вздрогнувъ отвчалъ Блиссетъ.— Я не перенесу этого вида. Это должно-быть ужасно, бдный малый!
— Извините меня, мистеръ Блиссетъ, сказалъ какой-то человкъ, стоявшій около.— Не могу ли я вамъ сказать слова два? Я служащій, которому поручено слдствіе по этому длу.
— Говорите пожалуйста.
— Такъ какъ вы знавали джентльмена этого, то не можете ли вы указать мн на кого-либо кто бы могъ питать къ нему какую-либо вражду?
— Право, этого сдлать я не въ состояніи, возразилъ Блиссетъ, подумавъ съ минуту.— Это былъ такой тихій, безвредный человкъ, порядкомъ таки ловкій въ своемъ дл, какъ я слышалъ. Нтъ, я ни на кого не могу имть подозрнія. А вы не напали еще ни на какой слдъ?
— Нтъ, сударь. Случай этотъ удивительный право. Врачъ говоритъ что онъ былъ уже мертвъ по крайней мр за двнадцать часовъ до того какъ его нашли.
— Кто нашелъ его? Товарищъ его?
— Нтъ, сударь. Товарищъ его пришелъ въ контору лишь около двухъ часовъ. Покойному предстояли разныя дла въ Сити, помченныя въ книг, и потому никто и не хватился его пока….
— Хорошо, хорошо, продолжайте.
— Пока одинъ человкъ, за которымъ онъ посылалъ въ провинцію, не отправился въ его комнату и, замтивъ струю крови вытекавшую изъ-подъ двери, не поднялъ тревогу.
— А человкъ этотъ, гд онъ?
— Онъ опять ухалъ домой, въ деревню, сударь.
— Но его непремнно слдовало бы допросить…. онъ….
— О, насчетъ его не безпокойтесь, возразилъ полицейскій.— Мы его хорошо знаемъ. Онъ служилъ когда-то въ полиціи, въ одномъ участк со мною. Онъ былъ назначенъ надзирателемъ въ тюрьм ссыльныхъ каторжниковъ, въ Бермуд, а теперь онъ вышелъ въ отставку, получаетъ пенсіонъ и поселился на житье въ своей родной сторон. Онъ занимался немножко фотографіей бывало, а теперь устроилъ себ фотографическое заведеніе.
— Извстно ли что нужно ему было отъ мистера Берриджера здсь въ Лондон?
— Это вовсе, не тайна, возразилъ сыщикъ, немного задтый за живое подозрніемъ питаемымъ повидимому Блиссетомъ противъ его бывшаго товарища.— Мистеръ Берриджеръ писалъ ему о нкоемъ Ятс, бгломъ каторжник, спрашивая помнитъ ли онъ его еще и проч. Помнитъ ли онъ, его продолжалъ полицейскій,— я думаю, что да: Недъ Бернеби не такой человкъ чтобы забыть знакомое лицо, а Ятса онъ иметъ причину хорошо помнить. Его отлучили на шесть мсяцевъ отъ должности, онъ чуть было не лишился мста изъ-за побга его. Такому джентльмену какъ вы, мистеръ Блиссетъ, это можно сказать, прибавилъ этотъ человкъ, дотрогиваясь до своей шляпы,— но будьте такъ добры, не разглашайте объ этомъ дальше.
— Хорошо, будьте покойны. На меня вы можете положиться. Какъ вы полагаете, окажется надобность во мн при слдствіи?
— Нтъ, сударь, я полагаю что нтъ. Я право не вижу чмъ вы можете помочь намъ.
— Бдный малый! повторилъ Блиссетъ.— Я приглашалъ его вчера отобдать и провести вечеръ со мной. Согласись онъ на это предложеніе, мы бы повеселились вмст въ театр, а вмсто того…. Но что толку говорить о томъ что могло бы быть. Если окажется надобность во мн, то я буду въ Гильтонскомъ замк. Не забудьте телеграфировать мн, если окажется что я могу быть чмъ-либо полезенъ тутъ.
Полицейскій сыщикъ общалъ сдлать это, и Абель Блиссетъ оставилъ его.
Онъ воротился въ Гильтонъ-Кастль, и въ качеств человка побывавшаго на мст преступленія, сдлался тамъ авторитетомъ касательно таинственнаго убійства, бывшаго въ устахъ всхъ. Но онъ сдержалъ свое общаніе сыщику и не упоминалъ ни о бгломъ каторжник Ятс, ни о человк прибывшемъ изъ деревни, по имени Бернеби. Ничего касательно ихъ не было упомянуто и при слдствіи. Свидтельство врача, гласившее что покойный былъ уже мертвъ за двнадцать часовъ предъ тмъ какъ его нашли, вполн оправдывало Бернаби, а вс подозрнія противъ Ятса канули въ воду, какъ скоро допросъ доказалъ что онъ вовсе и не существовалъ.
Сначала подозрніе пало было на мистера Исаака, но къ счастію для него онъ провелъ этотъ вечеръ съ гостями и могъ дать отчетъ въ каждомъ час протекшемъ до его появленія въ контор. Нтъ, это не былъ мистеръ Исаакъ. Это былъ вроятно кто-нибудь видвшій какъ покойный мнялъ вексель данный ему мистеромъ Блиссетомъ и умертвившій его изъ-за денегъ. Билеты не были сданы банкиру мистера Берриджера и ихъ не нашли нигд. Желзный ящикъ содержавшій письма и важныя бумаги былъ сломанъ, внутренность его оказалась въ безпорядк. Никто не слыхалъ ни крика о помощи, ни признака какой-либо борьбы. Судя по положенію въ которомъ было найдено тло, казалось что ударъ поразилъ покойнаго въ ту минуту какъ онъ отворялъ дверь, слдовательно убійца долженъ былъ войти въ комнату вполн приготовленный, съ твердымъ ршеніемъ убить его. Врачъ полагалъ что смертельный ударъ былъ нанесенъ какимъ-либо острымъ и тяжелымъ орудіемъ въ род топора, а судя по направленію раны, нанесенъ онъ былъ вроятно сзади, человкомъ бывшимъ выше ростомъ своей жертвы, или же въ то мгновеніе когда жертва его наклонилась.
Судъ ршилъ что произошло ‘убійство’ совершенное неизвстнымъ лицомъ или нсколькими лицами, и хотя утреннія газеты постоянно возвщали что полиція ‘напала на слдъ’ и что сыщики получили свднія, ‘которыя, по важнымъ причинамъ, нельзя было еще пока обнародовать’, тайна тмъ не мене оставалась тайной, и по всей вроятности ей суждено было оставаться таковой и впредь.
— Я говорилъ вамъ что если ваша адская штука эта, какъ вы ее тамъ называете, и притягиваетъ что-нибудь, то ужь наврно несчастіе, а не что другое, замтилъ лордъ Гильтонъ.
— Скажите, ради Бога, милордъ, какъ могъ я предполагать, горячо вступился Блиссетъ.
— Любезный другъ, никто и не предполагаетъ ничего подобнаго, прервалъ его графъ.— Почемъ вы знаете что его убили именно изъ-за этихъ пятидесяти фунтовъ? У маленькаго плута, врно, было немало денегъ и кром этого. Не будьте до такой степени впечатлительны. Хорошо что вы получили назадъ драгоцнный талисманъ ватъ прежде нежели что-либо случилось, не то вы пожалуй стали бы мучить себя мыслью что подумаютъ что вы изъ-за него проломили ему голову.
Блиссетъ поблднлъ какъ смерть и задрожалъ такъ какъ будто холодное дуновеніе втра прошло по всмъ членамъ его.
— Ну полно, полно, поговоримъ о чемъ-нибудь боле пріятномъ, сказалъ графъ, мшая угли въ камин.— Что дло отозвавшее васъ въ городъ оказалось благопріятнымъ?
— Вполн. Я видлся съ перувіанскимъ министромъ и все уладилъ съ нимъ въ какія-нибудь десять минутъ. Заемъ будетъ сдланъ немедленно по окончаніи праздниковъ.
— Какъ, неужели тотъ самый заемъ что такъ долго не подвигался ни взадъ, ни впередъ?
— Тотъ самый. Ваши простаки изъ Сити никакъ не могутъ или не хотятъ сообразить что ихъ понятія о такъ-называемыхъ ‘длахъ’ и понятія испанскаго Американца такъ же различны какъ климатъ Лондона и климатъ Лимы. Вашъ длецъ изъ Сити слишкомъ гордъ или слишкомъ занятъ для того чтобы справляться какъ должно съ этими лнивыми республиканцами. Онъ приходитъ въ нетерпніе отъ всякой задержки, и слышитъ ‘нтъ’ тамъ гд слдуетъ понимать ‘да’. Его опытность въ желзнодорожномъ дл должна бы научить его, продолжалъ Блиссетъ цинически улыбаясь,— какъ часто берутся въ разчетъ доводы не касающіеся вовсе общественной пользы, и что всякая сдлка идетъ скоре, если ее подсластить немножко, кажется такъ обыкновенно выражаются? И все-таки, имя дло съ чужеземцами, погрязшими въ интригахъ, они непремнно придерживаются сухаго, положительнаго длопроизводства.
— Ну, я надюсь, вы получите кое-что хорошее за ваши услуги?
— Я думаю выручить при этомъ тысячъ десять или двнадцать, небрежно отвчалъ Блиссетъ.— Но это для меня дло второстепенное. Дель-Валлесъ славный малый, онъ былъ очень внимателенъ ко мн на своей родин, и я радъ что могу чмъ-нибудь отплатить ему за это.
— Я думаю что вы добрйшій человкъ въ мір, Блиссетъ, воскликнулъ восторженно другъ его.
— Надюсь, вы не сочтете меня въ то же время самонадяннйшимъ изъ смертныхъ, улыбаясь отвчалъ Блиссетъ,— если я попрошу у васъ одной милости?
— Вы знаете, я не въ силахъ управлять министрами и добывать въ десять минутъ десять тысячъ, съ нкоторымъ сожалніемъ подхватилъ перъ,— но все что я могу сдлать….
— Когда я былъ мальчикомъ, мы имли обыкновеніе длать другъ другу подарки къ Рождеству, въ этомъ все мое извиненіе. Основанная на ономъ просьба состоитъ въ томъ чтобы вы согласились принять бездлицу привезенную мною съ собой, и позволили бы мн предложить мои подарки дочерямъ вашимъ.
— Вы удивительнйшій изъ людей, Блиссетъ, воскликнулъ лордъ Гильтонъ.— Взглянувъ на лицо ваше подумаешь что вы намреваетесь просить меня уступить мой замокъ подъ станцію или пригласить меня въ ваши секунданты при дуэли! Приму ли я подарки ваши? Разумется приму, чортъ возьми! Мн бы слдовало самому догадаться, приготовить что-нибудь моимъ двочкамъ, но я всегда вспоминаю о подобныхъ вещахъ тогда когда уже поздно.
Подарокъ графу состоялъ изъ шкатулки для сигаръ въ вид китайской пагоды, такого необыкновеннаго устройства что стоило пожать одну пуговку наверху ея, и вс двери и окна растворялись настежъ, открывая взорамъ расположенныя внутри рядами сигары и ссаживая вамъ кожу на пальцахъ, если вы поступали неосторожно при этой операціи. Леди Мери получила въ подарокъ великолпное изданіе Теннисона, иллюстрированное Доре, а леди Эмилія — медальйонъ изъ кристалла.
— Вамъ угодно было любоваться этою вещью, сказалъ Блиссетъ, дотрогиваясь до шара висвшаго у часовъ его,— но такъ какъ, разумется, я не могъ предположить что вы станете носить что-либо совершенно подобное этому, то я веллъ сдлать нчто, какъ говоритъ бдная Офелія, ‘съ небольшою разницей’.
Разница состояла въ томъ что это былъ дйствительно медальйонъ, носившій на одной сторон своей ея монограмму изъ изумрудовъ.
Было нчто боле обыкновеннаго смиренное въ звук его голоса въ то время какъ онъ передавалъ ей этотъ подарокъ. Онъ передалъ ей его въ присутствіи ея отца и ея сестры. Это былъ лишь любезный и своевременный знакъ признательности его за гостепріимство ихъ, и однако, рука Милли дрожала принимая его, и она съ трудомъ сдерживала душившія ея слезы.
Позвольте мн оправдать ее, прежде нежели вы составите какое-либо ложное заключеніе. Она не любила Абеля Блиссета. Она никогда не могла полюбить его. Она находилась подъ вліяніемъ исходящей отъ него притягательной силы. Я говорю какъ будто онъ былъ дйствительно тмъ чмъ она назвала его разъ — зміемъ, и сила эта становилась могущественне и неопредолиме съ каждымъ днемъ. Что длалъ онъ съ нею? какимъ колдовствомъ, какими чарами, какими заклинаніями и какою волшебною силой удалось ему искоренить въ сердц этой невинной молодой англійской двушки нерасположеніе — я чуть-было не сказалъ ненависть къ себ, склонивъ его на что-то что можно было почти принять за любовь? Этого я не могу объяснить. Т которые врятъ въ могущество твердой воли способны быть-можетъ скоре объяснить это. Я могу лишь сказать что это было такъ, предоставляя ршать почему это такъ было боле глубокимъ умамъ. Хорошенькая Милли была не единственной личностью очарованною имъ.
— Удивительный человкъ, милордъ епископъ, или дорогой сэръ-Джорджъ, или ваша свтлость, (какъ приходилось), говорилъ графъ своимъ почетнымъ гостямъ, въ вечеръ своего большаго бала.— Обладаетъ удивительною способностью соображенія и въ то же время простодушіемъ ребенка. Отправляется въ городъ часа на два и улаживаетъ тамъ очень важный замъ, надъ которымъ наши Ротшильды и Беринги возились цлыхъ шесть мсяцевъ. Устраиваетъ съ полдюжины запутаннйшихъ длъ, изъ которыхъ каждое сбило бы съ толку канцлера банка, и при всхъ этихъ хлопотахъ, не забываетъ привезти намъ всмъ подарки къ Рождеству. Выбираетъ ихъ съ тактомъ, достойнымъ женщины, право! Пожалуста позвольте вамъ представить его. Личность о которой такъ трубятъ заране разочаровываетъ насъ обыкновенно при личномъ знакомств. Но только не Абель Блиссетъ. Онъ говорилъ о воспитаніи съ епископомъ, объ охот съ сэръ Джорджомъ, о политик съ герцогомъ, выказалъ себя знатокомъ въ архидеяхъ, въ разговор съ супругой епископа, сочувствовалъ негодованію противъ проступковъ прислуги, выражаемому подругой жизни баронета, танцовалъ и любезничалъ съ дочерьми его свтлости. Все это длалось съ полнымъ самообладаніемъ и съ отсутствіемъ всякой натяжки, доказывавшими что въ продолженіи своей жизни онъ привыкъ къ вещамъ подобнаго рода. Лордъ Гильтонъ чрезвычайно гордился своимъ гостемъ. Даже Мери начинала чувствовать къ нему расположеніе. Онъ оказывалъ ей такую помощь въ дом полномъ гостей, тогда какъ папа былъ такъ безпеченъ. Нужно ли было устроить прогулку верхомъ, пріискать четвертаго (къ тремъ глупцамъ) въ партіи виста, Абель Блиссетъ всегда былъ готовъ, отбросивъ всякое себялюбіе, принять участіе во всхъ распоряженіяхъ или пополнить собственною особой проблъ, длая все это не съ видомъ ‘ручной кошки’, какъ бы говоря:— ‘смотрите какой я умный малый! Что бы вы стали длать безъ меня?’ но съ тмъ рдкимъ тактомъ который заставляетъ думать другихъ что мы не длаемъ одолженія, а сами пользуемся имъ. Лордъ Гильтонъ очень гордился своимъ гостемъ, особенно же когда услыхалъ что герцогъ пригласилъ его въ Гринлендсъ.
Балъ данный наканун Рождества въ Гильтонъ Кастл увнчался полнымъ успхомъ. Какое пріобртеніе для графства! Какой вкусъ! Что за добродушіе при этомъ! Что за прелестныя дочки! слышалось изъ устъ всхъ гостей. Т которые не были приглашены тоже наши что сказать. Они полагали что новый графъ могъ бы подождать пока могила его родственника поростетъ, по крайней мр, травой. Они отъ души желали чтобы торговцы поставившіе вс эти великолпныя украшенія и проч. и проч. получили бы свои денежки, и такъ дале.
Желзнозаводчики, бумагопрядильщики и пивовары, скупающіе въ наши дни старинныя фамильныя помстья, смотрли сначала на новаго графа свысока, считая его такимъ же бднякомъ какъ и его предшественникъ, и открыли свою ошибку (не бывшую собственно говоря ошибкой) слишкомъ поздно. Они тоже получили бы, разумется, приглашеніе, говорили они, еслибы сочли нужнымъ оставить свои карточки въ замк, но они не сочли этого нужнымъ, и имъ-таки порядкомъ досталось отъ ихъ женъ и дочерей за это упущеніе, когда стали разсылать приглашенія.
Снгъ уже растаялъ и на сирени появились почки, когда печальныя всти о леди Плесморъ дошли до Мери Эйльвардъ.
Лондонъ становился снова многолюденъ и дятеленъ, и мистеръ Блиссетъ погрузился въ дятельность среди его. Несмотря на это, всякій разъ какъ графъ здилъ въ городъ, для того чтобы занять свое мсто въ бюро Водопроводнаго и Агрикультурнаго Экуадорскаго Общества (онъ былъ убжденъ что въ его отсутствіе ничего не могло быть сдлано тамъ), онъ всякій разъ почти привозилъ съ собой оттуда, на субботу, директора, заправлявшаго длами компаніи, а директоръ этотъ былъ въ настоящее время важнымъ лицомъ. Его искусное устройство перувіанскаго займа доставило ему сношенія съ людьми повыше и помогущественне всхъ тхъ съ которыми онъ до сихъ поръ имлъ дло. Все было теперь въ рукахъ его. Въ немъ заискивали въ Веетъ-Эяд, въ Сити онъ былъ оракуломъ, кто могъ сравниться тамъ съ Абелемъ Блиссетомъ? Поговаривали даже что будто бы его посылали въ Парижъ, съ цлью дать (тайный) совтъ императору касательно мексиканскихъ длъ.
Достоврно было то что онъ здилъ во Францію, а по возвращеніи оттуда имлъ длинный разговоръ съ графомъ Гильтономъ, а затмъ частное свиданіе съ Милли, результатъ котораго былъ сообщенъ свту обычнымъ слогомъ въ Morning Post.
— Никто, говорилъ восторженный графъ друзьямъ своимъ,— никто не могъ бы поступить боле честнымъ образомъ. Я давно уже видлъ что онъ нравится моей маленькой двочк. Стараго практика, подобнаго мн, не скоро проведешь, нтъ, нтъ, но онъ все не говорилъ ни слова до тхъ поръ пока не выпросилъ моего согласія. Будь онъ герцогъ, милостивый государь, я не могъ бы боле гордиться имъ какъ зятемъ. Много ли онъ старше леди Эмиліи? О, вовсе не такъ много, десятью или пятнадцатью годами, и это именно такой человкъ съ которымъ она должна быть счастлива. Человкъ солидный, съ твердыми правилами, и въ то же время чрезвычайно любезный, увряю васъ, щедрый даже до крайности. Я знаю многихъ людей изъ собственнаго круга, продолжалъ лордъ Гильтонъ, значительно кивая головой, — которые не сумли бы выказать себя настолько щедрыми какъ Абель Блиссетъ.
Важная новость эта была сообщена Констанціи, въ письм отъ Мери, вмст съ присылкой разныхъ фотографій, среди которыхъ находилось и изображеніе Милли съ ея женихомъ.
‘Портретъ милой Милли чрезвычайно удался, писала она. Но объ Абел нельзя сказать того же. Смотрите какой у него сердитый видъ! Я полагаю это оттого что его принудили сниматься. Милли насильно заставила его, хотя онъ часто отказывался отъ этого. Онъ позволилъ сдлать только три снимка и разбилъ стекло, но мн удалось украсть одну карточку. Милая Милли такъ похожа на ней. Отчего это нкоторые не любятъ снимать съ себя портреты? Я такъ считаю это довольно забавнымъ. Милая Милли, кажется, спокойно счастлива. Свадьба будетъ въ ма, и мы сейчасъ же посл нея передемъ въ городъ.’
Констанція получила это письмо, находясь у своей больной пріятельницы. Она проводила теперь почти вс утра и вечера въ вилл, возвращаясь въ пансіонъ лишь на время уроковъ. Крпкое звно любви и сочувствія привязывало ее къ бдной женщин, находившейся въ такомъ безпомощномъ состояніи.
— Вы получили пріятныя всти, милая? спросила ее Гарріета, леди Плесморъ.
— Совершенно нежданныя всти! Сестра друга моего Мери, леди Милли Эйльвардъ, выходтъ замужъ за человка котораго я всегда терпть не могла.
— Она еще очень молода?
— Она постарше меня годомъ или около того.
— И хороша собой?
— Судите сами, милая, и Констанція положила предъ изувченной и разбитой леди Плесморъ фотографическое изображеніе Милли и человка съ которымъ она должна была обвнчаться въ ма.

ГЛАВА III.
Совсть.

Нтъ надобности говорить читателю кто убилъ Роберта Берриджера. Высокій человкъ проходившій по Трафальгаръ-Скверу, со сверткомъ въ рук, ршился на это дло съ той минуты какъ увидалъ письмо къ своей жен въ бумажник жертвы, и лишь тогда увидлъ что трудъ его конченъ вполн, когда нашелъ строки нацарапанныя кое какъ двушкой по имени Мартой, въ желзномъ ящик о которомъ мы уже слышали, строки въ которыхъ она жаловалась на неисполненіе сдланныхъ ей общаній и напоминала объ услугахъ которымъ они должны были служить наградой. Онъ былъ въ своемъ клуб, сълъ обычный легкій, но тонкій обдъ, прослушалъ въ театр до конца славную старую комедію, воротился домой и сдлалъ видъ что легъ спать, твердо ршившись удалить съ пути своего двухъ особъ, какъ будто бы это были два дерева мшавшія его зрнію или два возвышенія служившія препятствіемъ на его дорог. Его жена выдала Берриджера. Подозрніе противъ него вполн подтвердилось бумагами найденными въ желзномъ ящик и появленіемъ на слдующій день того надсмотрщика изъ Бермуды который могъ узнать въ лицо бглаго каторжника Ятса, подозрніе же противъ жены было уничтожено разглагольствованіями толстой двицы, великолпная брошка и пряжка изъ чистаго золота которой позеленли и которая убдилась что положеніе ея въ Лондон, въ должности единственной служанки въ дом, не походило на ложе изъ розъ, общанное ей коварнымъ Бобомъ. Абель Блиссетъ былъ радъ что ему не пришлось пролить еще лишней крови для сохраненія своей безопасности, и любопытный софизмъ, часто изобртаемый людьми по совершеніи дла, съ цлью извинить свои безумія или свои преступленія, снялъ съ его совсти значительную долю упрека въ совершенномъ имъ поступк, на томъ основаніи что случайность не допустила его сдлать всего что онъ намревался. Мене разчетливый человкъ принялъ бы при совершеніи своего замысла боле (видимыхъ) предосторожностей. Хитрость обыкновенныхъ преступниковъ служитъ лучшимъ указаніемъ сыщику. Чмъ смле преступленіе, тмъ мене, повидимому, бываетъ данныхъ на уличеніе въ немъ преступника. Послдуй Блиссетъ примру Пальмера или Сметгерста, полиція въ скоромъ времени напала бы на слдъ его. Еслибы вздумалось кому-нибудь написать разсужденіе объ убійств съ точки зрнія изящнаго искусства, то должно было бы сказать что въ наше время наиболе успха иметъ смлая и размашистая школа.
Въ числ разныхъ воспоминаній путешествія сохраненныхъ Абелемъ Блиссетомъ, находился machette, подобный ножу мечъ или подобный мечу ножъ, острый и тяжелый, орудіе общепринятое въ Южной Америк. Оно служитъ тамъ косой, серпомъ, топоромъ, заступомъ, всмъ что вамъ угодно. Съ machette въ рук Перувіанецъ или Колумбіанецъ разчищаетъ себ садъ, строитъ себ домъ, жнетъ свой хлбъ, готовитъ себ обдъ, свершаетъ свои революціи и производитъ вс ежедневныя работы. Приготовивъ въ ум своемъ alibi въ случа какого либо непредвидинаго препятствія, Абель Блиссетъ отправился въ путь, держа въ рук свой machette, завернутый въ бумагу на подобіе свертка нотъ, и постучался въ Берриджерову дверь, намреваясь сказать ему въ случа надобности, измненнымъ голосомъ, что онъ принесъ телеграмму. Въ обман этомъ не оказалось нужды. Берриджеръ ждалъ къ себ гостя знакомаго съ расположеніемъ дома, и въ ту минуту какъ отперевъ наружную дверь, онъ повернулся назадъ, возвращаясь въ свою комнату, роковой ударъ поразилъ его, прежде нежели онъ усплъ испустить крикъ. Убійц было достаточно времени для того чтобъ осмотрть все вокругъ, разломать крпко запертые ящики и разсмотрть вс бумаги, для того чтобы разузнать все самому, также какъ и для того чтобы заставить думать другихъ что поводомъ къ убійству служила кража, и, какъ мы видли, онъ вполн достигъ своей цли. Не осталось ни одного письма, ни одной замтки могущей подтвердить подозрнія покойнаго насчетъ Абеля Блиссета.
Онъ поразилъ на смерть Берриджера безъ малйшаго ужаса или упрека. Онъ разбиралъ все въ комнатахъ его, между тмъ какъ страшный предметъ этотъ все время лежалъ въ сняхъ, безъ малйшаго ощущенія ужаса или упрека. Онъ перешагнулъ черезъ него, выходя изъ дома, какъ перешагнулъ бы черезъ какую-нибудь лужу, стараясь не запачкать въ ней своей одежды, не чувствуя притомъ ни трепета, ни сожалнія. Это было необходимо. Игрокъ въ шахматы столько же заботится о свалившейся со стола шашк, сколько Абель Блиссетъ заботился объ этой куч окровавленнаго платья и мяса, заграждавшей собою двери. Хуже всего было для него когда слдующій день сталъ подходить къ концу, а новость не бывшая для него новостью все еще не доходила до общаго свднія.
Онъ такъ хорошо сыгралъ свою роль что когда всть эта разнеслась наконецъ, то его присутствія не потребовали даже при слдствіи. Джентльменъ, подобный мистеру Блиссету, только-что подарившій покойному пятьдесятъ фунтовъ, приглашавшій его обдать, разставшійся съ нимъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, что могъ онъ имть общаго съ мошенникомъ совершившимъ это дерзкое и жестокое убійство? Все шло какъ нельзя лучше. Берриджеръ былъ присужденъ къ молчанію вплоть до страшнаго суда, а переписка его съ бывшимъ смотрителемъ въ Бермуд доказала что послдній и не подозрвалъ вовсе что Ятсъ былъ живъ еще. Пройди еще день, и онъ убдился бы въ этомъ, но теперь онъ воротился домой и принялся за обычныя занятія свои въ полномъ невдніи причины заставившей убитаго послать за нимъ. Берриджеръ былъ, какъ всегда, скрытенъ въ этомъ дл. Вскор пришли всти что судьба принудила молчать и Гарріету, леди Плессморъ. Во всю остальную жизнь, долженствовавшую, по мннію ея супруга, продолжаться весьма недолго, міръ ея должна была составлять комната въ которой она лежала безнадежной калкой. Мы знаемъ что значило его ‘прямодушіе’ въ отношеніи къ ней. Мы знаемъ какого рода была его любовь къ бдной Милли Эйльвардъ, а человкъ не отступающій отъ убійства, по всей вроятности, не страшится и двоеженства, особенно когда оно кажется такъ безопаснымъ.
Сирень въ Кастль-Гильтон опередила лондонскихъ родственниковъ своихъ въ саду Клементсъ-Инна, но и послдніе начали уже распускаться, когда повса нашъ вдругъ получилъ кратчайшее посланіе когда-либо писанное ему Констанціей: ‘Прізжай ко мн сейчасъ же, писала она. Я не больна, милый Джекъ. Если любишь меня, то прізжай!’
‘Она наврное напала на слдъ своего отца’, думалъ Джекъ, укладывая нкоторыя необходимыя вещи въ свой чемоданъ, и затмъ онъ отправился въ путь, via Ньюгавенъ.
‘Отыщи отца моего!’ часто звучало въ ушахъ его, но гд и какъ? Нельзя было избрать для подобной цли худшаго дятеля нежели Джекъ. Ему, прямодушному и откровенному до крайности, и не приходили вовсе въ голову способы и уловки посредствомъ которыхъ можно было бы найти заблудшаго Джорджа Конвея. У него былъ пріятель въ министерств иностранныхъ длъ, общавшій ему навести справки у консуловъ тхъ мстностей въ которыхъ часто появляются любители яхтъ, и затмъ Джекъ сталъ отдыхать на лаврахъ, выжидая что будетъ. Ванъ-Вейнъ обидлся вслдствіе исторіи съ Альджернономъ Вреемъ, а довряться Беквису не стоило. Ему надобно было бы объяснить почему онъ желаетъ отыскать Джорджа Конвея, и тогда онъ наврное высказалъ бы какое-нибудь злое замчаніе насчетъ женщинъ вообще, а насчетъ Констанціи въ особенности. Скажи онъ это и находись въ эту минуту подъ-рукой чернилица, Джекъ зналъ заране что послдняя полетла бы въ голову милаго стараго Бека, и вышелъ бы лишній шумъ. Бекъ былъ не такой человкъ которому можно было бы поврить подобныя вещи. Кром того у Джека была своя повренная. Въ былыя времена влюбленные, говорятъ, повряли свои радости и горести холмамъ, рощамъ и быстрымъ ркамъ, что не могло доставлять имъ большаго утшенія. У Джека оставалась старая союзница его, мистрисъ Клеръ, и съ ней-то говорилъ онъ о Констанціи, которую, безъ сомннія, страстно любилъ, какъ подобаетъ всякому влюбленному. Беквисъ былъ очень радъ, видя что другъ его такъ усидчиво работаетъ, несмотря на вс глупости совершенныя имъ въ вакаціонное время. Онъ не длалъ ему никакихъ вопросовъ, и потому и не получалъ отъ него никакихъ лживыхъ отвтовъ. Самъ онъ былъ слишкомъ занятъ для того чтобы примчать съ какимъ нетерпніемъ ожидалъ Джекъ въ извстные дни стука почталіона въ дверь, или что писалъ онъ въ другіе дни. Джекъ писалъ теперь не мене Беквиса, хотя врядъ ли съ такою же цлью. Его занятія въ Цензор составляли центръ его литературной дятельности, отъ котораго исходили подобно лучамъ журнальныя статейки, обзоры и періодически издаваемый романъ. Джекъ длалъ быстрые успхи, и почемъ могъ Беквисъ знать что на заглавіи лежавшей предъ нимъ бумаги стояло: ‘Мистеръ Гладстонъ въ Ленкашейр’, или же ‘Моя дорогая, маленькая Конъ?’ Такъ какъ короткое посланіе маленькой Конъ прибыло въ субботу утромъ, а Джекъ имлъ обыкновеніе отправляться на воскресенья въ Соутертонъ, то отъздъ его не произвелъ никакого впечатлнія въ Клементсъ-Инн. Лишь когда онъ воротился въ слдующій понедльникъ домой, съ усталымъ и встревоженнымъ видомъ, и немедленно отправился снова въ путь, лишь тогда Беквисъ подумалъ съ удивленіемъ — что бы это значило?
Въ качеств объявленнаго жениха леди Эмиліи Эйльвардъ мистеръ Блиссетъ проводилъ большую часть своего времени въ Кастль-Гильтон. Май былъ уже на двор. Адвокаты были заняты составленіемъ пергаментныхъ бумагъ, а модистки боле изящными приготовленіями къ свадьб. Торговцы ставившіе разныя украшенія и пр. къ рождественскому балу были вполн удовлетворены, благодаря мистеру Блиссету, и готовили новыя чудеса къ бракосочетанію. Я говорю, благодаря мистеру Блиссету, ибо въ занятыхъ двадцати пяти тысячахъ фунтовъ былъ сдланъ порядочный проблъ, и такъ какъ мистрисъ Игльтонъ казалась бодра попрежнему, то графъ принужденъ былъ прибгнуть къ помощи своего будущаго зятя. Не было человка великодушне Абеля Блиссета. Онъ положительно считалъ личнымъ одолженіемъ для себя, если лорду Гильтону угодно было взять у него вексель въ пятъ, десять, если нужно въ двадцать тысячъ фунтовъ. Дла мистера Блиссета продолжали идти отлично до того ужаснаго утра въ которое Джекъ Гилль неожиданно появился въ замк. Погода стала опять хороша, и фотографы изъ Барвика спшили кончить коллекцію видовъ, о которой Мери Эйльвардъ писала Констанціи. Бдный мальчикъ которому отняли ногу въ Черингъ-Кросской больниц въ тотъ день какъ открылись убійство въ Букингамъ-Стрит расхаживалъ уже на костыляхъ и начиналъ поправляться. Погода была какъ на заказъ для приведенія въ исполненіе ‘молодаго сна любви’. Экуадорская Водопроводная и Агрикультурная Компанія процвтала. Перувіанскій заемъ былъ пущенъ въ ходъ, и акціи его поднялись на 17 процентовъ. Магнаты Сити возсдали въ кабинетахъ своихъ банковъ, желая чтобы мистеръ Блиссетъ поспшилъ отпраздновать свою свадьбу и снова принялся бы за дло, и однако дла этого джентльмена шли уже не попрежнему хорошо.
Для того чтобы все снова пошло попрежнему, онъ долженъ былъ доказать что свидтельство данное подъ присягой нкоей Гарріетъ леди Плесморъ и скрпленное британскимъ консуломъ въ Діепп было ложное, принять предложеніе мистера Гилля и отправиться съ нимъ вмст въ этотъ городъ на очную ставку съ своею обвинительницей. Онъ долженъ былъ опровергнуть показаніе что онъ не кто-иной какъ сэръ-Аугустусъ де-Баркгемъ Плесморъ, иначе Ятсъ, бглый каторжникъ, что онъ тысячью фунтами въ годъ подкупилъ свидтельницу, жительствующую въ Діепп выдавать себя за вдову его, и долженъ былъ доказать что онъ иметъ право сдлаться законнымъ мужемъ леди Эмиліи Эйльвардъ. А онъ ничего этого не могъ сдлать! Обвиненіе противъ него было, кажется, довольн тяжело, но онъ не могъ воздержаться чтобы не вздохнуть свободне, когда оно состоялось. Онъ опасался еще худшаго. Дятельный умъ его сейчасъ же сообразилъ все его настоящее положеніе и извлекъ изъ него всю возможную выгоду.
О томъ какъ лордъ Гильтонъ накинулся сначала на Джека, не вря ни слову изъ того что тотъ говорилъ противъ его задушевнаго друга, какъ онъ накинулся затмъ на своего задушевнаго друга, когда маска упала съ послдняго и онъ стоялъ предъ нимъ обличеннымъ преступникомъ, покусившимся на двоеженство, объ этомъ лучше не будемъ говорить. Самодовольный человкъ внезапно открывшій что надъ нимъ насмялись, гордый человкъ открывшій что ему приходится претерпть горькое униженіе, человкъ живущій на широкую ногу встрчающій лицомъ къ лицу разореніе, безъ малйшаго о томъ предупрежденія, нжный отецъ видящій что сердце его любимой дочери разбито, какъ онъ полагалъ, по его вин,— безъ сомннія достойны извиненія, каждый отдльно и вс вмст, если въ первую минуту изумленія, негодованія или горя, они не находятъ словъ для выраженія своего гнва, а Бертрамъ графъ Гильтонъ соединялъ въ себ вс эти личности, и кром того былъ человкъ раздраженный и разслабленный болзнію. Холодный, жестокій Абель Блиссетъ имлъ надъ нимъ огромное преимущество, а они были одни.
— Нтъ, милордъ, сказалъ Блиссетъ, когда перъ кончилъ свою рчь тмъ же чмъ и началъ — угрозой въ немедленномъ уличеніи,— вы не сдлаете ничего подобнаго, вопервыхъ, ради вашей дочери, а вовторыхъ, ради васъ самихъ.
Въ голов графа смутно мелькнула мысль что ради Милли слдовало бы затушить эту исторію, но слова ‘ради васъ самихъ’ снова заставили его привскочить съ мста, несмотря на все изнеможеніе.
— Вы намекаете на деньги занятыя мною у васъ! Клянусь Богомъ, милостивый государь, я продамъ Гильтонъ! Я продамъ послднюю одежду съ своихъ плечъ, скоре нежели останусь вашимъ должникомъ. Я….
— Вы ошибаетесь. Я говорю вовсе не о деньгахъ занятыхъ вами у меня, возразилъ Блиссетъ сильно напрягая на слово меня.
— Какъ смете вы говорить теперь о длахъ моихъ!
— Какъ я смю? отвчалъ Блиссетъ,— на что не осмлится человкъ въ моемъ положеніи? Покончимъ это дло. Я долженъ явственно и настоятельно уврить васъ, клянусь словомъ негодяя, какимъ вы меня назвали сейчасъ разъ десять, что въ тотъ же часъ въ который вы уличите меня предъ судомъ, какъ бглаго каторжника Ятса, я признаюсь во всемъ и дамъ показаніе подъ присягой что вы все время знали кто я, что мы вдвоемъ состряпали обманъ посредствомъ котораго вы получили т двадцать пять тысячъ, и что рука вашей дочери должна была служить мн наградой за то что я согласился на эту фальшивую сдлку.
Графъ упалъ въ свое кресло, совершенно уничтоженный громадностью этой наглой подлости, Блиссетъ видлъ выигранное имъ преимущество и продолжалъ:
— Что! воскликнулъ онъ съ злобною усмшкой,— вы врно думали что, затявъ игру, подобную этой, я не предохранилъ себя противъ подобной неудачи? Кто помогъ шпіону вашему Берриджеру отыскать леди Плесморъ? Я! Кто убдилъ васъ въ томъ что Плесморъ умеръ? Я! Кто проводилъ вдову за границу и взялъ у васъ карету для того чтобы довезти ее до станціи? Я же! Зачмъ взялъ я вашу карету? Затмъ чтобы запутать васъ въ это дло. Чмъ заплатилъ я ея пенсію за первую четверть года? Тми самыми бумажками которыми вы отдали мн т дв тысячи фунтовъ. Ихъ легко можно будетъ отыскать. Уничтожте вс улики которыя появятся изъ всего этого противъ васъ, если можете сдлать это. Лордъ Гильтонъ, объясните перамъ вашимъ какимъ образомъ вы — исключительный, гордый Бертрамъ Эйльвардъ, избрали себ въ повренные темнаго купеческаго клерка. Объясните почему вы напечатали то объявленіе, не спросясь совта вашего адвоката. Когда я былъ вашимъ секретаремъ, милордъ, я укралъ — видите я не щажу себя — копію объявленія, написанную вашею рукой и найденную мною среди бумагъ вашихъ. Если меня арестуютъ, то найдутъ ее теперь среди моихъ бумагъ. Клянусь вамъ всмъ добромъ и всмъ зломъ живущимъ въ мір, меня тогда ничто не остановитъ. Я объявлю что все это дло, объявленіе и все прочее, было сдлкой между нами.
Графъ могъ лишь сдлать слабое движеніе по направленію къ звонку и прошептать ‘Джекъ, Джекъ!’
— Я сообщилъ вамъ лишь половину того что намренъ сдлать, продолжалъ Блиссетъ, боле спокойнымъ тономъ,— сегодня утромъ у насъ былъ небольшой споръ съ вашею дочерью, вслдствіе того что я разорвалъ одну фотографическую карточку (вы теперь поймете, надюсь, почему я не желалъ чтобы мое изображеніе разсылалось по всему свту). Изъ этого спора мы сдлаемъ, если вамъ угодно, важную, непримиримую ссору. Припишите всю вину мн одному. Молодая двица скажетъ, или за нее скажутъ другіе, что она измнила свое мнніе на мой счетъ,— все будетъ слдствіемъ ея ршенія, а я оставлю Европу прежде конца этой недли. Отверженный, посл всего что было между нами, прелестной леди Эмиліей Эйльвардъ, разв могу я оставаться въ стран украшаемой ея присутствіемъ? заключилъ онъ съ злобною усмшкой.
— Позовите мистера Гилля, я слишкомъ пораженъ, позовите мистера Гилля, снова прошепталъ лордъ Гильтонъ.
— Вздоръ! Ршайте дло сейчасъ же, грубо отвчалъ бывшій другъ его.— Дло кажется довольно ясно. Нечего объ немъ много думать. Ршайтесь ссть со мной рядомъ на скамь подсудимыхъ по обвиненію въ низкомъ мошенничеств, или же соглашайтесь принять легкія условія, предлагаемыя мною? Ну, даю вамъ, если вамъ угодно, десять минутъ чтобъ обдумать все,— и Блиссетъ, держа въ рукахъ часы, подошелъ къ окну съ злобно-торжествующей улыбкой на губахъ.
Между тмъ какъ испуганный и ошеломленный вельможа, какъ бы весь сжавшись, притаился въ своемъ кресл, напрасно стараясь думать, пораженный такою безмрною наглостью, злобно торжествующая улыбка исчезла съ лица негодяя. Часы съ кристальнымъ шаромъ у цпочки выпали изъ рукъ его, и онъ отскочилъ назадъ въ глубину комнаты, какъ бы увидавъ направленное на него снизу дуло ружья.
— Вы предали меня, проговорилъ онъ хриплымъ голосомъ, дрожа всми членами отъ сдержаннаго волненія.— Что длаетъ тотъ человкъ, вонъ тамъ на лужайк?
Лордъ Гильтонъ приподнялъ голову и выглянулъ изъ окна.
— Это товарищъ варвикскаго фотографа, работающаго у меня, отвчалъ онъ.
— А тотъ, другой, другой-то? Клянусь Богомъ, они говорятъ что-то другъ другу, они смотрятъ сюда! закричалъ Блиссетъ, поблднвъ какъ смерть.— Кто онъ такой?
— Помощникъ его вроятно. Не мшайте мн собраться съ мыслями, милостивый государь, строго сказалъ графъ,— какое вамъ дло теперь до того что происходитъ здсь?
— Какое мн дло! Боже мой, дло идетъ о жизни и смерти! Билль одинъ пріхалъ сюда?
— Одинъ.
— Вы уврены въ этомъ?
— Вполн увренъ.
— Лордъ Гильтонъ, сказалъ Блиссетъ тономъ похожимъ на прежній его тонъ.— Какого бы рода ни было ваше ршеніе, вы позволите мн остаться въ замк до ночи?
— Нтъ, милостивый государь, отвчалъ графъ,— вы не будете заражать его своимъ присутствіемъ ни часомъ доле. Мое ршеніе сдлано. Ради моей дочери, я не стану преслдовать васъ. Угрозами вашими я пренебрегаю и не страшусь ихъ. Кто повритъ вашимъ обвиненіямъ противъ меня? Вамъ, мошеннику, негодяю, пожалуй что убійц, кто васъ знаетъ (послднее слово было пущено наугадъ, но попало въ цль). Въ вашемъ распоряженіи будетъ карета, которая немедленно отвезетъ васъ на станцію желзной дороги, — и лордъ Гильтонъ протянулъ руку къ звонку.
— Дайте мн хоть часъ времени на укладку чемодановъ, у меня такъ много вещей здсь, лишь одинъ часъ, милордъ! воскликнулъ Блиссетъ, удерживая его и тревожно поглядывая притомъ въ окно, изъ котораго видны были два человка разговаривающіе между собой на лугу, — и не говорите объ этомъ никому, ни даже мистеру Гиллю, пока я не уду. Пощадите меня, сколько возможно, ради стараго знакомства. Я былъ виноватъ, угрожая вамъ, униженно прошу у васъ прощенія за это. Я самъ не зналъ что говорилъ, я…. я былъ въ отчаяніи. Пощадите меня насколько можно. Подумайте обо всемъ что я выстрадалъ, о томъ какъ тяжело вдругъ лишиться положенія, котораго я съ такимъ трудомъ добился наконецъ. Потерпите еще лишь часъ, милордъ, и не говорите ничего мистеру Гиллю, скажите лишь что я буду къ его услугамъ къ четвергу. Сдлайте мн эту милость, лордъ Гильтонъ, и вамъ никогда не придется раскаяться въ ней. Вы не знаете какую услугу могу я еще оказать вамъ, несмотря на то что буду отверженцемъ отовсюду, разъ покинувъ домъ вашъ.
Такъ говорилъ человкъ лишь нсколько минутъ тому назадъ гордо навязывавшій свои условія, и единственною причиной измнившей обращеніе его былъ видъ смиреннаго фотографа, да человка въ мховой шапк, разговаривавшихъ между собой на лужайк. Но фотографъ этотъ былъ бывшій надсмотрщикъ изъ Бермуды, а человкъ въ мховой шапк — сыщикъ которому поручено было дло объ убійств въ Букингамъ-Стрит.
— Не говорите мн объ услугахъ, милостивый государь, сказалъ лордъ Гильтонъ.— Съ этой минуты все между нами кончено. Деньги которыя я вамъ состою долженъ будутъ выплачены банкирамъ вашимъ завтра же, въ крайнемъ случа, послзавтра. Я даю вамъ желаемую вами отсрочку. Какъ скоро вы будете готовы, велите подавать карету. Вы оставите домъ мой такимъ же образомъ какимъ вы и вступили въ него. Замтьте! ради моей дочери, рука моя не будетъ преслдовать васъ, но если вы избгнете достойнаго наказанія за преступленія ваши, то я буду думать что Провидніе, слдящее за нами повсюду, не существуетъ боле. Ступайте!
Выходя изъ комнаты, Блиссетъ еще разъ взглянулъ на лужайку. Люди эти все еще стояли тамъ, погруженные въ разговоръ. Проходя черезъ сни, онъ взялъ свою шляпу и вмсто того чтобы пойти вверхъ по лстниц, въ свою комнату, поворотилъ въ корридоръ, имвшій сообщеніе съ коннымъ дворомъ. Тамъ онъ нашелъ мистера Джайльса, главнаго конюха.
— Будьте такъ добры, велите осдлать мн лошадь сейчасъ же, мистеръ Джайльсъ, сказалъ онъ,— мн сейчасъ только пришло на умъ что я забылъ дать отвтъ на одно очень важное письмо и я долженъ хать въ Ковентри и телеграфировать оттуда.
— Нельзя ли будетъ послать человка съ этимъ порученіемъ на станцію, сэръ, возразилъ Джайльсъ,— дорога очень плоха.
— Благодарю васъ. Нтъ, я долженъ буду дождаться отвта и затмъ опять телеграфировать. Это очень досадно, но погода хороша, и вотъ что, Джайльсъ, я думаю лучше будетъ взять Чародя.— Чародй была самая быстрая лошадь въ конюшн.
— Не говорите никому что я ухалъ, Джайльсъ, говорилъ Блиссетъ, садясь на лошадь, — такъ глупо забывать нужныя дла. Я возвращусь еще прежде перваго звонка къ обду.
— Будьте покойны, сэръ, отвчалъ конюхъ, кивнувъ ему головой, и Абель Блиссетъ поскакалъ по направленію къ станціи, но дохавъ до воротъ парка, онъ быстро повернулъ въ противоположную сторону и погналъ Чародя по дорог ведущей на западъ.
Фотографъ изъ Барвика и человкъ въ мховой шапк спокойно вернулись въ гостиницу, въ которой они остановились. Полицейскій получилъ отпускъ и пріхалъ въ деревню навстить своего стараго товарища — вотъ и все. Имя Блиссета, или Ятса или Плессмора не было ни разу произнесено ими въ теченіи этого дня. Они говорили, стоя на лугу, лишь о снятыхъ отсюда видахъ. То что бглецъ принялъ за указывающую на него руку, было лишь простое движеніе показывавшее на предметы включенные въ картину. Фотографъ привелъ сюда своего гостя чтобы показать ему замокъ, и такъ какъ работы его въ немъ были кончены, то они отправились назадъ въ Барвикъ, и толки слугъ о мистер Блиссет и о Чарод не дошли до ихъ слуха. Но когда по Лондону разнеслась всть о таинственномъ исчезновеніи извстнаго капиталиста, и явился блдный мальчикъ съ одною ногой, разказывая какъ нсколько мсяцевъ тому назадъ онъ предложилъ одному высокому джентльмену въ Трафальгаръ-Сквер донести его бумажный свертокъ и какъ онъ получилъ отъ него ударъ, въ отвтъ на предлагаемую имъ услугу, какъ онъ сталъ слдить за нимъ и видлъ куда онъ пошелъ, какъ онъ дожидался его и видлъ что онъ сдлалъ, какъ онъ поднялъ потомъ свертокъ, смоченный уже тогда кровью, и слышалъ какъ то что онъ содержалъ въ себ съ шумомъ брякнуло въ воду, въ то время какъ высокій джентльменъ бросилъ предметъ этотъ за Ватерлосскій мостъ, и какъ онъ все шелъ вслдъ за этимъ джентльменомъ до самой квартиры его въ Ст.-Джемсъ-Стрит, когда мальчикъ этотъ явился и разказалъ всю эту исторію, голько-что выйдя самъ изъ больницы и услыхавъ обо всемъ случившемся, только тогда человкъ въ мховой шапк узналъ кого онъ выпустилъ изъ рукъ.
О, совсть! Ты лучшій сыщикъ въ мір! Еслибъ Абель Блиссетъ не увидалъ тхъ людей на лужайк? Гнвныя слова! Вы, словно зубъ дракона. Что еслибъ онъ далъ тому голодному Лондонскому бедуину шесть пенсовъ вмсто проклятія и удара!

ГЛАВА IV.
Мистрисъ Игльтонъ сдается.

Джекъ былъ не виноватъ что графу пришлось раздлываться наедин съ Абелемъ Блиссетомъ. Онъ самъ пожелалъ этого, а повса нашъ отправился къ Мери, чтобы сообщить ей эту новость и посовтоваться какимъ образомъ передать ее сестр ея. Разказать исторію эту было не трудно. Леди Плесморъ увидала портретъ Милли и жениха ея и сейчасъ же узнала въ послднемъ своего мужа. Слдствіемъ этого было посланіе Констанціи и поздка Джека въ Діеппъ и въ Гильтонъ -Кастль.
— Но, ахъ Джекъ! сказала Мери, когда все стало ей извстно,— не правда ли какъ ужасно что его выдала такимъ образомъ собственная жена его?
— Жена его женщина хорошая, Мери. Она не имла желанія мстить ему, хотя онъ подло поступилъ съ ней. Единственнымъ желаніемъ ея было спасти бдную Милли, и ради ея слдуетъ затушить эту скандальную исторію.
— Но какимъ образомъ достичь этого, разъ дло дошло до консула?
— Насчетъ консула не безпокойтесь. Онъ только засвидтельствовалъ ея подпись, для того чтобы мошенникъ этотъ не провелъ насъ опять какъ-нибудь. По моему пусть лучше онъ думаетъ что его лишь опять возвратятъ въ прежнее ничтожество. Пусть онъ потихоньку откажется отъ Милли, и мы его отпустимъ на этотъ разъ.
— О, Джекъ, что какъ папа раздражится, если….
— Если онъ посметъ сказать грубое слово отцу вашему, то я сверну ему шею, такъ что и палачу длать больше ничего не останется. Нтъ, нтъ, онъ ужь теперь врно давно валяется у него въ ногахъ, моля о пощад. Люди подобнаго рода сейчасъ же сдаются, какъ скоро ихъ схватятъ хорошенько за воротъ.
Въ то самое время какъ Джекъ произносилъ эти слова. Абель Блиссетъ диктовалъ свои условія пораженному и уничтоженному графу.
Не годилось, разумется, говорить пока что-либо Милли, не посовтовавшись предварительно съ отцомъ ея, но когда прошелъ цлый часъ, а лордъ Гильтонъ все еще не подавалъ никакого знака, то Джекъ сталъ безпокоиться и спросилъ Мери не пойти ли ему внизъ и не узнать ли что тамъ длается.
Въ тревожномъ состояніи дважды два не всегда составляетъ четыре. Когда вы встревожены сами, но не желаете признаться въ этомъ, то тревога другихъ гораздо боле нежели вдвое усиливаетъ вашу собственную. Не усплъ Джекъ выговорить своего предложенія, какъ ужь Мери схватила его за руку, говоря: ‘О, милый Джекъ, пожалуста подите туда, какой вы добрый, право, о, пожалуста подите узнайте’.
Джекъ пошелъ внизъ и постучался въ дверь кабинета, не получивъ оттуда отвта, онъ отворилъ ее. Сначала ему показалось что графъ заснулъ въ своемъ кресл, и онъ хотлъ было уйти, удивляясь куда двался мистеръ Блиссетъ, но слдующій затмъ взглядъ убдилъ его что въ выраженіи рта и глазъ спящаго было что-то странное. Въ слдующее затмъ мгновеніе, онъ уже дернулъ за звонокъ и, не дожидаясь отвта, бросился со всхъ ногъ въ конюшню, требуя лошадь. Мистеръ Джайльсъ изумился. Вотъ уже второй джентльменъ требуетъ себ немедленно лошадь, но слова ‘господинъ вашъ боленъ’ остановили вс разспросы его. Черезъ нсколько минутъ весь домъ уже зналъ что графу сдлалось дурно, а когда докторъ прискакалъ на Джековой лошади, взглянулъ на странное выраженіе въ лиц больнаго и произнесъ страшное слово: параличъ, то глаза многихъ наполнились слезами, потому что графъ былъ для всхъ нихъ добрымъ хозяиномъ. Теперь имъ было не до того чтобы думать что сталось съ мистеромъ Блиссетомъ и съ Чародемъ.
— Вы не обидитесь, надюсь, докторъ, сказалъ Джекъ послднему, возвратясь назадъ,— но я телеграфировалъ доктору Т.,— вашъ товарищъ сказалъ мн что это будетъ лучше всего и….
— Вы сдлали очень хорошо. Я самъ непремнно хотлъ сдлать то же самое немного погодя, отвчалъ тотъ.— Всякій изъ насъ врядъ ли можетъ принести ему большую пользу въ настоящую минуту, но не слдуетъ пренебрегать никакой возможною помощью.
Въ продолженіе многихъ тоскливо тягостныхъ дней казалось что всякая помощь будетъ напрасна или еще хуже того — невозможна. Нечего и говорить какъ вела себя во время этого испытанія Мери, но тмъ которые составили себ не особенно высокое мнніе о хорошенькой Милли надо сказать что испытаніе это открыло совершенно новую сторону ея характера. Я говорилъ уже вамъ что она не любила Абеля Блиссета и не могла никогда полюбить его. Когда Мери писала что она ‘спокойно счастлива’, то ошибалась. Она лишь спокойно покорилась какой-то постепенно овладвшей ею въ продолженіи долгаго времени сил, которой, наконецъ, она уступила какъ чему-то противиться чему было вн ея власти, такъ же невольно какъ бы уступила она старости или какой-нибудь коварной болзни, подкосившей незамтно для нея самой жизнь ея. Но разъ зарокъ былъ снятъ съ нея, весь блескъ ослплявшій ея взоры, исчезъ, подобно блеску вечерней зари, но только вслдъ затмъ не ночная тьма, а денной свтъ насталъ для Милли Эйльвардъ. Часто, часто бросалась она на колни, благодаря Бога за свое избавленіе. Часто удивлялась она какъ это она дала вовлечь себя въ тякую гибель. Плохо пришлось бы мистеру Блиссету, еслибы лишь одна Милли стояла между нимъ и вислицей. Она наслдовала впечатлительную натуру Бертрама Эйльварда, и въ ея восторг, когда она узнала что за преступникомъ пустились въ погоню, было что-то ужасное. Напрасно было бы говорить ей что вспышки эти были не женственны, она, стиснувъ зубы, указывала на постель отца своего, жаля что она не мущина и что она не можетъ пуститься вслдъ за негодяемъ и нагнать его — не какъ убійцу Роберта Берриджера, но какъ человка поразившаго отца ея,— дорогаго, любящаго отца ея.
Первымъ внятнымъ звукомъ сорвавшимся съ его бдныхъ дрожащихъ губъ было ея имя, и затмъ, чувствуя ея нжную влажную отъ слезъ щеку прислоненной къ его лицу, и ея ласковыя руки обвитыми вокругъ его шеи, онъ впалъ въ безмятежный сонъ, приведшій докторовъ въ восторгъ. Проснувшись, онъ оглянулся вокругъ, ища еще другаго лица и прошепталъ, ‘Джекъ! Гд Джекъ? Я не вижу его. Дайте мн его руку’.
Бдная преданная Мери стояла тутъ же, съ сердцемъ готовымъ разорваться, выжидая отъ него съ своей стороны какого-нибудь проявленія любви, котораго она такъ и не дождалась, по крайней мр на этотъ разъ. Всть о болзни лорда Гильтона немедленно привела въ замокъ нежданную гостью,— собственной особой явилась эксцентричная мистрисъ Игльтонъ.
— Нельзя и предполагать, говорила старая леди,— чтобы отъ Бертрамовыхъ двочекъ можно было ожидать какой-либо помощи. Это просто дв лондонскія нарядныя куклы, даю голову на отсченье, настолько же годныя въ комнат больнаго, какъ какой-нибудь епископъ! Охъ, Боже мой! Боже мой! и он-то останутся у меня на рукахъ, если онъ умретъ! Пойду сама ходить за нимъ. И она отправилась. Она ахала и бранилась при вид пышнаго убранства дома, объявила ливрейнымъ лакеямъ что они не что иное какъ піявки, высасывающія деньги долженствовавшія идти въ карманъ истинно трудящихся людей, и ни за что не соглашалась приссть на кресла обитыя янтарнымъ атласомъ съ вышитымъ на немъ гербомъ Гильтоновъ, составлявшія убранство гостиной.
— Принесите мн деревянный стулъ изъ кухни, на которомъ не стыдно было бы сидть честной старух, говорила она.— Что-нибудь, за что заплачено деньгами.
Но мистрисъ Игльтонъ страшне лаялась, нежели кусалась, и дйствительно слдовало кому-нибудь присмотрть за этимъ черезъ-чуръ роскошнымъ хозяйствомъ, теперь когда на рукахъ у Мери было другое дло, было также ясно что необходимо было сдлать нкоторыя сокращенія расходовъ. Чемпіонъ, разумется, явился тоже, и посл получасоваго разговора со старою леди, об эти практичныя головы много кое-чего уладили между собой.
Странно покажется что неблагопріятное мнніе мистрисъ Игльтонъ о дочеряхъ ея родственника скоро измнилось, сначала въ отношеніи къ Милли, вспылившей не на шутку, вслдствіе ея замчаній насчетъ расточительности лорда Гильтона. Богатство старухи окружало ее толпой подобострастныхъ льстецовъ, которые, говоря съ ней, совершенно забывали что у нихъ есть собственная душа, и слышать противорчіе отъ какой-нибудь двчонки, которая завтра же можетъ-быть будетъ ей обязана кускомъ хлба, было для нея совершенно новымъ ощущеніемъ.
— Знаете ли вы съ кмъ вы говорите, миссъ? закричала она посл одной изъ подобныхъ выходокъ.
— Я хотла предложить вамъ тотъ же самый вопросъ, мистрисъ Игльтонъ, гордо отвчала Милли,— но если вамъ угодно, я отвчу вамъ. Я говорю съ особой которая забылась до такой степени что говоритъ дурно съ дочерью объ отц ея! Съ этими словами она вышла изъ комнаты, а старая леди въ первый разъ въ жизни получила выговоръ. Онъ принесъ ей громадную пользу.
Этимъ не ограничились получаемые ею уроки. Ей пришлось еще испытать до какой степени можетъ дойти неуваженіе къ ея богатству, и пришлось узнать это чрезъ негоднаго Джека Гилля. До ея ушей дошло что онъ называетъ ее ‘каргой’ — и названіе это показалось ей чрезвычайно удивительнымъ Онъ непремнно хотлъ играть съ ней, разъ вечеромъ, въ криббеджъ, ‘чтобы потшить старушонку’,— имлъ онъ дерзость прибавить такъ громко что она слышала это, а однажды, подъ вліяніемъ благопріятнаго отзыва докторовъ, онъ дошелъ до того что похлопалъ ее по плечу, говоря ей: ‘ну, тряхнемъ стариной!’ Она грозила дать ему за это пощечину, а онъ отвчалъ что если она это сдлаетъ, то онъ поцлуетъ ее. До чего дошелъ свтъ! Ее, величественную мистрисъ Игльтонъ, называютъ ‘каргой!’ Ей, обладающей сотнями тысячъ, говорятъ чтобъ она ‘раскошелилась’ четырьмя пенсами, проигранными въ криббеджъ, и ‘не мялась бы понапрасну!’ Ей предлагали ‘тряхнуть стариной’, и какой-то негодный мальчишка грозилъ поцловать ее! Это было для нея, безъ сомннія, новымъ ощущеніемъ и принесло ей, какъ мы уже говорили, большую пользу. Сначала это привело ее въ негодованіе, потомъ ей стало казаться это довольно забавнымъ, а наконецъ стало просто, нравиться, и чмъ боле она выползала подобно улитк изъ раковины своей и становилась откровенне съ Джекомъ, тмъ почтительне становился онъ въ отношеніи къ ней, какъ и подобало человку его лтъ въ отношеніи къ особ ея возраста. Онъ далъ себ лишь слово какъ онъ говорилъ Милли, ‘выжать немножко крахмалу изъ старой кошки, которая вовсе не была злою старою кошкой, стоило только найти въ ней настоящее мсто въ которое можно было бы постучаться’. И мсто это нашлось тамъ гд ему и слдовало быть — въ сердц старой кошки, сердц ожесточенномъ и недоврчивомъ, вслдствіе льстивости и подобострастія портившихъ его искателей наслдства.
— Итакъ, вы намрены жениться на этой двочк въ Діепп? спросила она разъ Джека, писавшаго что-то въ кабинет.
— Да-съ, таково мое намреніе, мистрисъ Игльтонъ.
— Позволите вы любопытной старух спросить васъ чмъ намрены вы жить тогда?
— Какой-нибудь любопытной старух не позволю, но вамъ позволю. Потомъ мозга моего!
— Гм! А сколько приноситъ вамъ?
— Въ настоящее время около пятисотъ фунтовъ въ годъ.
— У двушки есть что-нибудь?
— Молодость, миловидность, крпкое здоровье и доброе сердце, вотъ и все.
— А состоянія нтъ?
— Сколько мн извстно, никакого.
— Отецъ ея, говорятъ, человкъ богатый, мистеръ Джекъ.
— Ну, если онъ дастъ намъ мшокъ банковыхъ билетовъ, то можете быть уврены что я не брошу его ему въ лицо.
— Значитъ вы не изъ гордыхъ?
— О, нтъ, изъ гордыхъ, но не вижу гордости въ томъ чтобы вести себя по-дурацки.
— Наше семейство много обязано вамъ и миссъ Конвей.
— Это чмъ? спросилъ Джекъ, ширя глаза.
— Еслибы не вы, бдная Милли была бы принесена въ жертву.
— О, объ этомъ и толковать не стоитъ. Это бы каждый сдлалъ на нашемъ мст.
Съ этими словами Джекъ придвинулъ къ себ бумагу и обмакнулъ перо въ чернила, желая показать что желаетъ продолжать свою работу. Но старая леди не поняла намека.
— Мн кажется вы теряете время здсь?
— Это сущая правда, сухо возразилъ онъ, смотря на часы. Оставался всего одинъ часъ до отхода почты, а онъ еще и въ половину не кончилъ еженедльной статьи своей для Цензора. Мистрисъ Игльтонъ опять не поняла его и продолжала,
— Поэтому вы должны сказать мн что могу я сдлать для васъ.
— Съ величайшимъ удовольствіемъ! весело отвчалъ онъ.— Уйдите-ка отсюда и прогуляйтесь немножно по саду, пока я не кончу своего дла, а тогда можете придти опять сюда и можете толковать со мной сколько вашей душ угодно.
Еще новое ощущеніе! Она хотла чтобы Джекъ попросилъ у ней доставить ему средства заняться адвокатурой или замолвить за него слово въ правительственныхъ сферахъ, а онъ говоритъ ей вдругъ что она окажетъ ему одолженіе прогулявшись по саду.
Джекъ кончилъ статью свою и затмъ сталъ писать своей маленькой Конъ.
‘Я думалъ ухать отсюда, какъ скоро онъ (лордъ Гильтонъ) будетъ вн опасности, но онъ, кажется, привязался ко мн, зоветъ меня къ себ по пяти, по шести разъ въ день, а иногда случается ночью, и Мери говоритъ что если я не являюсь сейчасъ же, на лиц его выражается безпокойство. Ему, повидимому, пріятно когда я бываю около него, хотя, ей-Богу, пользы ему отъ меня мало. Это насъ задержитъ немножко, (онъ всегда писалъ ‘насъ’ и ‘мы’), но я надюсь — все это уладится современемъ. Народъ этотъ въ Цензор опять выказалъ себя безчувственнымъ камнемъ: говоритъ чтобъ я длалъ все что только могу. Я желалъ бы сказать то же самое другимъ. Милый старый Бекъ написалъ великолпную статью въ новомъ Quarterly. Я пришлю ее теб. Статья о Чести въ послднемъ нумер Цензора была тоже его — тоже славная вещь, не правда ли? Только онъ немного черезъ-чуръ уже нападаетъ на женщинъ. Я не могу еще пока разказать теб что произошло между лордомъ Г. и Блиссетомъ. Съ лордомъ Г. сдлалось дурно среди разговора съ нимъ, прежде нежели онъ усплъ сказать ему что леди Плесморъ не намрена преслдовать его, и негодяй этотъ, полагая что все для него кончено, воспользовался случаемъ улизнуть. Онъ могъ воспользоваться цлыми шестью днями, прежде нежели открылась исторія убійства, и вс полагаютъ что онъ убжалъ за границу. Ради нашихъ друзей, я желаю чтобъ это удалось ему. Какъ скоро лорду Г. можно будетъ двинуться съ мста, его перевезутъ въ Лондонъ, чтобъ онъ могъ быть ближе къ моднымъ докторамъ, замокъ же отдадутъ внаймы пивовару. Кажется, старуха, о которой я говорилъ теб, сдалась наконецъ, но впрочемъ я еще не знаю наврное. Лордъ Г. былъ кругомъ въ долгу. Подумай только, умри онъ теперь, Мери и Милли останутся безъ гроша. Старуха думала что мы съ Мери влюблены другъ въ друга и слдила за нами повсюду, точно кошка, пока Мери не разказала ей о теб. Придетъ же кому-нибудь въ голову что я вдругъ влюбленъ въ Мери! Она (т.-е. мистрисъ Игльтонъ) по всей вроятности находитъ весьма любопытными людей намревающихся жениться съ пятью стами годоваго дохода въ карман и считаетъ что людей подобнаго рода стоитъ изучить хорошенько, ибо она постоянно пристаетъ ко мн съ разспросами, какъ это мы будемъ жить на такія деньги. Безцнаая моя, если….
Тутъ письмо это стало очень интереснымъ для двицы имя которой красовалсь на адрес его, но для моей исторіи оно врядъ ли окажется нужнымъ.
Джекъ былъ правъ, полагая что старая мистрисъ Игльтонъ сдалась наконецъ. Бертрамъ Эйльвардъ, шатавшійся по свту, проживавшій одно состояніе за другимъ, разчитывая, по ея мннію, на наслдство отъ нея, былъ вовсе не похожъ на бднаго страдальца, съ безпрестанно пробгающимъ по лицу его тоскливымъ выраженіемъ, безмолвно и безпомощно лежавшаго въ верхней половин дома. Дочери его пріятно разочаровали ее. Кровь не вода, а боле всего можетъ-быть расположили съ самаго начала старушку къ родственницамъ ея старанія нкоторыхъ совсмъ безкорыстныхъ друзей ея, пытавшихся возстановить ее противъ нихъ. Преподобный Гюгъ О’Белло, ирландскій священникъ провозглашавшій ‘потрясающія’ проповди въ каменной житниц, называемой имъ его ‘церковью’, и разчитывавшій на порядочный кушъ въ ея завщаніи, удостоилъ ее (чрезъ почту) разсужденія касательно тщетности мірскихъ суетъ и обманчивости богатствъ, убждая ее ‘опоясать чресла свои’ и покинуть ‘снь неврныхъ’, и повторяя въ заключеніе нкоторыя изъ ея собственныхъ осужденій, высказанныхъ когда-то ею насчетъ ея расточительнаго родственника.
Но большая разница, если мы сами бранимъ родныхъ нашихъ, или же слышимъ какъ ихъ бранятъ другіе, въ этой истин убдился въ послдствіи и самъ преподобный Гюгъ.
Старая леди отправилась въ комнату лорда Гильтона вскор посл полученія сихъ пастырскихъ увщаній и выпроводила оттуда всхъ прочихъ.
— Братецъ Бертрамъ, сказала она.— Докторъ позволилъ мн сказать вамъ нсколько словъ, съ условіемъ что вы не будете пытаться отвчать мн. Слышите вы меня, братецъ Бертрамъ? Пожмите мою руку, если слышите.
Тоскливый взглядъ снова появился на лиц его въ ту минуту какъ онъ взялъ ея руку въ свою, еще сохранившую жизнь и чувство.
— Хорошо. Что бы ни случилось, братецъ Бертрамъ, насчетъ вашихъ двочекъ вы можете быть покойны. Понимаете вы меня? Опять-таки хорошо. Можешь взойти теперь, Мери.
На слдующій день доктора удивились, видя насколько состояніе больнаго измнилось къ лучшему. Душа его успокоилась наконецъ. Вслдствіе этого можно было скоре, нежели полагали, перевести графа въ Лондонъ въ покойной карет, помщенной на скоромъ позд, а Джекъ, проводивъ мистрисъ Игльтонъ домой въ Чепель-Гильтонъ, снова пошелъ тянуть лямку, работая безъ устали цлый день и проводя большую часть вечеровъ своихъ въ Паркъ-Лен.
Во всхъ остальныхъ мстахъ ему приходилось подвергаться порядочному выпытыванію: Ванъ-Вейнъ единственно съ этою цлью снова подружился съ нимъ, и получилъ за свои труды столько же сколько и другіе: Между мистеромъ Блиссетомъ и леди Эмиліей произошло недоразумніе, и затмъ мистеръ Блиссетъ нехорошо обошелся съ лордомъ Гильтономъ. Онъ внезапно оставилъ замокъ, и вещи его были отосланы вслдъ за нимъ въ Лондонъ. ‘Но зачмъ убилъ онъ Берриджера, какая могла быть при этомъ цль его?’ ‘Цлью его, любезный другъ’, весьма серіозно отвчалъ Джекъ, ‘было избавиться отъ него. Разв вы не понимаете этого?’ Съ сыскнымъ вдомствомъ онъ былъ поневол сообщительне на этотъ счетъ, и это, столь часто обижаемое учрежденіе приняло свои мры. Оно не теряло надежды отыскать Блиссета, и изображенія его, снятыя съ того самаго портрета что Мери посылала въ Діеппъ, были въ это время уже разосланы по полиціямъ всхъ приморскихъ городовъ.
Джекъ Гилль принялся снова тянуть свою лямку съ тмъ отраднымъ чуствомъ въ душ которое всякій, даже и не будучи притомъ особенно тщеславнымъ, долженъ испытывать, если ему удалось отплатить добромъ за добро оказанное ему. Ему и въ голову не приходило какія вещи высказывались о немъ при посредств городской почты. ‘Должно-быть, писала мистрисъ Виллертонъ своей дорогой Матильд, ‘мн и семейству нашему суждено быть обязаннымъ всми непріятностями этой личности. Я имю полное основаніе предполагать что онъ ввелъ этого мистера Блиссета, оказавшагося мошенникомъ и убійцей, въ домъ моего бднаго доврчиваго брата, и я уврена что окажется скоро что все это ужасное преступленіе, жертвой котораго чуть было не сдлалась бдная Эмилія, было условлено заране между ними. Я никогда не врила богатству этого человка. А посл поведенія мистера Гилля въ отношеніи моего несчастнаго Фреда — чего нельзя ожидать отъ него? Какъ вы должны мн быть благодарны, дорогая моя Матильда, что я постаралась спасти ваше дитя. Посл всего случившагося, вы, разумется, должны взять ее изъ этого діепискаго пансіона, всегда бывшаго мн не по вкусу (память мистрисъ Виллертонъ, какъ и память всхъ особъ спохватившихся насчетъ чего-либо слишкомъ поздно, была плоха). Посылаю вамъ адресъ одного первокласснаго заведенія, въ которомъ ваша Констанція будетъ подъ хорошимъ надзоромъ и гд ей не позволятъ ни длать сомнительныхъ знакомствъ въ город, ни принимать къ себ молодыхъ людей. Счастіе для M-me Duquesne что обстоятельства не позволяютъ вамъ уличить ее въ ея ужасномъ нерадніи. Я отъ всей души надюсь что ужаснаго человка этого не поймаютъ. Если же его поймаютъ и Констанціи придется быть свидтельницей по этому длу въ суд, то какъ ни тяжела будетъ для меня потеря вашего общества, дорогая Матильда, но я чувствую что мн невозможно будетъ принимать васъ къ себ въ теченіи долгаго, долгаго времени. Скандалъ будетъ слишкомъ великъ. Пожалуста, будьте осторожны и внушите Констанціи чтобъ она ни подъ какимъ видомъ не говорила никому ни слова обо всемъ случившемся. Хорошо было бы, еслибы никто не зналъ гд найти ее въ продолженіи, по крайней мр, слдующихъ шести мсяцевъ’.
Слова эти подчеркнуты мистрисъ Виллертонъ, а не мною.
Джекъ, какъ я уже говорилъ, ничего не зналъ о приговор произнесенномъ надъ нимъ правосудіемъ en femme, и когда онъ вдругъ пересталъ получать письма отъ маленькой Конъ, бывшей до тхъ поръ такою усердною корреспонденткой, и его собственныя письма къ ней стали ему возвращаться по почт, то онъ не зналъ что и подумать.

ГЛАВА V.
Подъ злополучною звздой.

Сэръ-Аугустусъ де-Баркгемъ Плессморъ, иначе графъ де Баркгемъ, иначе каторжникъ подъ No 91, иначе Абель Блиссетъ, погналъ Чародя по дорог ведущей на западъ отъ Кастль-Гильтона, избгая большихъ городовъ и ожидая каждую минуту услыхать за собой топотъ лошадиныхъ копытъ. Было четыре часа, когда онъ пустился въ путь на Чарод, а въ девять часовъ добрый конь упалъ въ полномъ изнеможеніи въ виду огней Тьюксбюри. Онъ бросилъ сдло и уздчку въ Севернъ и, пустивъ лошадь въ то самое поле что было такъ памятно коварному, лживому клятвопреступнику Кларенсу, пошелъ самъ пшкомъ въ городъ. Онъ хотлъ было идти еще дальше, но это оказалось лишнимъ. Втвь желзной дороги кончалась тутъ, и никому не могло придти въ голову телеграфировать вслдъ за нимъ сюда. Онъ смло пошелъ на станцію желзной дороги и спросилъ можно ли ему будетъ прохать отсюда въ Ливерпуль.— Да, можно, но онъ долженъ будетъ перессть на другой поздъ въ Стаффорд.— Придется ему долго ждать тамъ?— Нтъ, минутъ десять, если лондонскій поздъ прибудетъ во-время. И онъ покатилъ, несясь среди зеленыхъ полей, среди равнинъ, почернвшихъ отъ угля подъ кровомъ небесъ, пылающихъ отраженіемъ пламени изъ громадныхъ печей, и снова среди зеленыхъ полей, думая все время что гласятъ о немъ въ эту минуту нити телеграфа, протянутыя по обимъ сторонамъ дороги, пока столбы ихъ не приняли вдругъ формы вислицъ, и онъ съ трепетомъ опустилъ штору своего окна и сталъ придумывать что ему начать, прибывъ въ большую гавань, изъ которой завтра отправятся въ море цлыя дюжины судовъ. Что значила эта безконечная остановка въ Стаффорд? Зачмъ была такая пропасть полицейскихъ на всхъ этихъ станціяхъ? Къ чему это вс эти люди мучили его заглядывая въ окно вагона въ которомъ онъ сидлъ? Остановка въ Стаффорд была короче обыкновеннаго. Число полицейскихъ на станціяхъ было такое же какъ и всегда. Всякому другому, да и ему въ другое время въ голову не вошло бы что на него обращаетъ кто-либо вниманіе. Преступная совсть, заставлявшая его бжать отъ не существующей опасности, представляла воображенію его на каждомъ шагу врную гибель. Неужели утро никогда не займется? Неужели путешествіе это никогда не придетъ къ концу? Когда онъ бросилъ окровавленый ‘machette’ свой въ Темзу, блдная голубоватая звзда смотрла ему прямо въ глаза. Куда бы онъ ни поворачивалъ теперь взоры свои, онъ все видлъ надъ собой на небесахъ эту звзду. Даже закрывъ глаза онъ видлъ ее. Онъ проклялъ ночь изъ-за этой звзды!
Что такое было въ немъ что заставляло всхъ путешественниковъ избгать вагона въ которомъ онъ сидлъ? Часъ или два тому назадъ онъ далъ кондуктору полкроны съ тмъ чтобы онъ не впускалъ къ нему никого, подъ предлогомъ что ему хочется курить. Теперь ему казалось ужаснымъ быть одному съ этою холодною тихою звздой, сіяющею ему прямо въ глаза. Для него было большою отрадой когда купе его наполнилосъ народомъ въ Крью. ‘Что новаго?’ спросилъ онъ у своихъ спутниковъ.— Ничего особеннаго.— Прозжали они черезъ Регби?— Разумется.— Были тамъ какія-нибудь новости, то-есть въ вечернихъ газетахъ, хотлъ онъ сказать?— О, да, вотъ Standard и Pall Malle Gazette къ его услугамъ, если ему удастся разобрать ихъ при свт фонаря. Онъ поблагодарилъ ихъ за газеты и попробовалъ читать. Объ немъ еще ничего не говорилось въ нихъ. Что-то будетъ стоять въ нихъ завтра? Холодная дрожь пробжала по тлу его при мысли что въ эту самую минуту, можетъ-быть, привычные пальцы наборщика складываютъ его имя.
— Вамъ, вроятно, холодно, у васъ нтъ никакой теплой одежды съ собою? спросилъ одинъ изъ его спутниковъ.— Не хотите ли, я подлюсь съ вами моимъ плэдомъ.
Въ учтивости этой не было ничего удивительнаго, но она произвела на бглеца сильное впечатлніе. Нашелся еще человкъ не нуждающійся его. Связь его съ честными людьми не была еще прервана пока. Онъ разсыпался даже черезчуръ въ благодарностяхъ, объясняя при этомъ почему онъ очутился здсь безъ воякихъ путевыхъ снарядовъ. Слуга его привязалъ шаль его къ чемодану, и позабылъ передать ему то, и другое, когда онъ вызжалъ изъ Вульвергамптона. Малый этотъ становился нестерпимо глупъ. Ему придется отослать его, по возвращеніи домой. Вотъ и Ливерпуль наконецъ! Поднялась обычная суета и обычное sauve qui peut касательно багажа и экипажей, когда Блиссетъ (я до конца буду называть его этимъ именемъ, такъ долго носимымъ имъ) вышелъ въ Леймъ-Стритъ, этомъ Ливерпульскомъ Гей-Маркет. Тутъ планъ бгства составленный имъ во время пути долженъ былъ быть приведенъ въ исполненіе. Онъ былъ уже боле не Плесморъ и не Ятсъ и не де-Баркгемъ, а синьйоръ Генрикезъ изъ Каллао, едва знавшій нсколько словъ по-англійски, вещи котораго по недоразумнію происшедшему вслдствіе этого обстоятельства были оставлены въ Стаффорд. Он будутъ ему присланы завтра. Онъ выбралъ одну изъ небольшихъ гостиницъ, гд ему не трудно было получить ночлегъ. Утромъ онъ намревался пойти и купить себ все что нужно, отослать это на станцію желзной дороги, и оправдать свою выдумку. Испанецъ за которымъ послали чтобы служить ему переводчикомъ говорилъ мене чистымъ кастальскимъ нарчіемъ, нежели донъ-Генрикезъ.
— Не угодно ли будетъ его милости отправиться на пароход отходящемъ въ понедльникъ, въ четыре часа пополудни, или нтъ?
— Да, ему это будетъ угодно.
— Не нужно ли будетъ его милости проводника, могущаго познакомить его съ Ливерпулемъ?
— Нтъ, не нужно. Его милость нездоровъ. Онъ останется въ своей комнат.
Онъ сдлалъ видъ что завтракаетъ въ кофейной, жадно прислушиваясь къ каждому слову присутствующихъ и ожидая услыхать каждую минуту о разршеніи тайны Букингамъ-Стритскаго убійства, и о своемъ бгств. Ужасно было видть какъ люди читаютъ телеграммы въ утреннихъ газетахъ, и не смть взять ихъ въ руки. Какая надобность была ему, едва умвшему спросить себ по-англійски постель, до англійскихъ газетъ? Для него было не малымъ облегченіемъ схватить одну изъ нихъ, когда вс вышли изъ комнаты и убдиться что въ ней ничего не было объявлено о немъ. Но что жь изъ этого? Сыщики безмолвно совершаютъ свое дло. Онъ пошелъ къ гавани узнать не отправляется ли какой-нибудь парусный корабль къ какому-нибудь южно-американскому порту, и не отойдетъ ли послдній прежде парохода о которомъ говорилъ переводчикъ.
Зачмъ именно къ южно-американскому порту? Зачмъ онъ бжалъ на сверъ въ Ливерпуль, а не на югъ въ Дувръ, откуда черезъ два часа онъ очутился бы среди сти желзныхъ дорогъ ведущихъ во вс концы Европы? Оттого что существуютъ на свт международныя соглашенія. Не со всми государствами, это правда, но правительства съ которыми мы не имемъ удобныхъ соглашеній сихъ часто говорятъ бглецу, если только насчетъ послдняго прилагаются нкоторыя старанія, что не угодно ли ему будетъ оставить страну ихъ, и затмъ тихонько выпроваживаютъ его за свою границу, въ страну состоящую въ соглашеніи съ нами. Мистеръ Блиссетъ познакомился съ этою тайной на горе одному провинившемуся кассиру Экуадорской Водопроводной и Агрикультурной Компаніи. Нтъ. Климатъ Европы былъ не въ пользу мистеру Блиссету. Въ Южно-Американскихъ штатахъ человкъ попавшійся въ несовсмъ чистомъ дл, или совершившій какое-нибудь одно или два убійства, не пользуется дурнымъ мнніемъ своихъ согражданъ, особенно же если жертвами его были чужеземцы. Разъ очутившись на Колумбійской почв онъ могъ считать себя въ безопасности. Онъ могъ тогда насмяться въ лицо британскому правосудію, и какимъ мошенникомъ бы онъ нибылъ, могъ получить вс деньги свои до послдняго шилинга, продавъ свои векселя какому-нибудь ловкому агенту. Онъ могъ отречься отъ своей націи, жить не хуже любаго принца, пріобрсть власть и почести, взять себ если угодно цлую дюжину женъ. ‘Милосердый Боже!’ почти вскрикнулъ онъ между тмъ какъ внезапная мысль промелькнула въ голов его, но гд возьму я средства, чтобъ ухать туда!’
Гд взять ихъ? Онъ занесся воображеніемъ слишкомъ далеко въ будущее. На какія средства устроитъ онъ все въ настоящее время? Онъ оставилъ Кастль-Гильтонъ, имя въ карман столько денегъ сколько обыкновенно иметъ ихъ при себ каждый порядочный человкъ. Въ карман у него было нсколько золотыхъ и пятифунтовой билетъ на всякій случай. Его книжка съ векселями обезпечивала его въ случа нежданныхъ крупныхъ издержекъ. На что была ему теперь эта книжка, разв на то чтобы помочь сыщикамъ узнать его? Привыкнувъ въ послдніе мсяцы не отказывать себ ни въ чемъ, полагая что нтъ почти такой вещи на свт которую нельзя бы было купить за деньги, зная что у банкировъ его лежатъ тысячи на его имя, ему до сихъ поръ не приходило еще въ голову что у него недостанетъ какихъ-нибудь пятидесяти фунтовъ, необходимыхъ для спасенія его жизни. По уплат счета въ гостиниц, у него останется лишь фунта четыре на все бгство его, а одинъ перездъ будетъ стоить тридцать фунтовъ!
Въ тревожной тоск овладвшей имъ, онъ почти ужь потерялъ всякую надежду. Все погибло повидимому, и съ выраженіемъ дикаго отчаанія онъ ухватился за маленькій шарикъ висвшій на его цпочк. Бездлицы ведутъ часто къ важному исходу. Прикосновеніе это къ часамъ его указало ему на средство къ избавленію въ крайности.
— Правда, прошепталъ онъ глубоко вздохнувъ, правда что я совсмъ потерялъ было голову. Я прибуду туда нищимъ, но что жь изъ этого?
Онъ пошелъ дале, пока не дошелъ до лавки закладчика. Онъ взошелъ въ нее, и вышелъ оттуда уже безъ часовъ и безъ кольца. Онъ купилъ у уличнаго мальчишки простой шнурокъ и повсилъ на немъ кристальный шаръ себ на шею. Немного поздне въ этотъ же день англійскій джентльменъ въ легкомъ сромъ сюртук купилъ себ недорогой чемоданъ у старьевщика, а еще немного поздне, французъ въ черной одежд пріобрлъ себ все необходимое для дороги. у торговца готовымъ платьемъ. Около сумерекъ синьйоръ Генрикезъ возвратился въ свою гостиницу и спросилъ доставлены ли туда его вещи. Онъ былъ очень доволенъ получивъ утвердительный отвтъ, веллъ привести себ кэбъ, заплатилъ по счету и ухалъ.
— Если я остановлюсь гд-нибудь подешевле, размышлялъ онъ про себя, то у меня останется еще въ рукахъ нсколько шиллинговъ.
Въ это время какъ онъ закладывалъ часы, цпочку и кольцо, онъ могъ бы пойти въ любой банкъ въ Ливерпул и сказать тамъ:— Я мистеръ Абель Блиссетъ изъ Лондона. Обтоятельства задержали меня здсь, противъ ожиданія, и у меня недостало наличныхъ денегъ. Нкоторые изъ друзей вашихъ знаютъ меня можетъ-быть въ лицо. Будьте такъ добры выплатить мн сто фунтовъ по этому векселю, и онъ сейчасъ же получилъ бы эти деньги.
Въ то время какъ онъ искалъ себ дешевое помщеніе близь гавани, онъ могъ бы лакомиться трюфелями и пить шампанское въ Адельфи, подъ своимъ прежнимъ именемъ. Онъ могъ бы похать въ Лондонъ, получить чистыми деньгами все имущество свое до послдняго шиллинга, и ссть на пароходъ королевской почты, отправляющійся въ испанскія колоніи, никто бы не помшалъ ему сдлать все это. Оборванный мальчикъ съ одною ногой еще ничего не говорилъ пока.
Ни одинъ парусный корабль не отходилъ изъ гавани прежде парохода, и потому онъ ршилъ хать на пароход. Не пойти ли ему въ контору агента и не взять ли тамъ себ мсто? Нтъ, при подобныхъ мстахъ находится обыкновенно полиція. Онъ предпочиталъ ссть на пароходъ за минуту до отплытія его, полагая что на него не обратятъ вниманія во время общей суеты. Въ случа какого-либо затрудненія, онъ могъ сослаться, въ качеств иностранца, на свое невдніе общихъ правилъ, и заплатить деньги, тогда все сойдетъ благополучно.
Онъ перемнилъ свой изящный костюмъ на одежду боле подходящую къ его новой обстановк, и почти не снималъ ужь съ себя послднюю! Я никакъ не могу привыкнуть къ вашему ужасному англійскому климату, говорилъ онъ, и вс видвшіе какъ онъ постоянно дрожалъ сидя у огня жалли бднаго джентльмена и желали ему счастливаго пути за море, на его благодатную родину. Но не холодъ заставлялъ такъ дрожать его.
Дешевую и, надо прибавить, дрянную гостиницу въ которой онъ расположился содержалъ одинъ Мальтіецъ, по имени Франциско Дибарри. Она преимущественно посщалась чужеземными матросами и была хорошо извстна полиціи. Многимъ изъ постояльцевъ Дибарри приходилось мнять гостепріимный кровъ его на мене свободное помщеніе въ городской тюрьм. Не разъ грозили Франциско лишеніемъ права содержать его заведеніе, но онъ находилъ всегда что сказать въ свое извиненіе: ‘Человкъ приходитъ и стучится ко мн въ дверь, говорилъ онъ. Говоритъ мн: ‘Пустите меня къ себ.’ — Я говорю ему: ‘Ступайте своею дорогой, я васъ не знаю.’ Онъ мн отвчаетъ: ‘Вы содержите публичную гостиницу, если вы меня не примите, я стану преслдовать васъ закономъ.’ Я принимаю его. Я уважаю законъ. Я долженъ зарабатывать себ хлбъ. На другой день является полиція. ‘Вы скрываете у себя вора, убійцу, Богъ знаетъ кого, мы будемъ васъ преслдовать закономъ.’ Что прикажете мн длать? Я говорю человку чтобъ онъ убирался, онъ грозитъ мн преслдованіемъ. Я принимаю его. Полиція придирается ко мн, несчастному! Да разв у всякаго на лбу написано все что онъ надлалъ дурнаго? Разв не принимаютъ дурныхъ людей, не зная кто они такіе, и въ большіе отели? Скажите-ка, синьйоръ Генрикезъ, вы вотъ знаете хорошо свтъ, не тяжело разв переносить все это честному человку?’
Синьйоръ Генрикезъ согласился что все это очень тяжело, и непреодолимое влеченіе заставило его приложить себ руку ко лбу.
Франциско Дибарри однако имлъ не малую выгоду отъ своей гостиницы. Давая притомъ матросамъ деньги подъ залогъ будущаго жалованья ихъ и вычитая изъ онаго за это сорокъ процентовъ, да продавая имъ разные нужные предметы впятеро дороже, онъ преуспвалъ и могъ заплатить при случа и штрафъ, если судьба впутывала его въ сти закона. Каждый могущій заплатить впередъ за дневное пребываніе и за ночлегъ принимался имъ съ полною готовностью, безъ всякихъ разспросовъ. Постители его были, впрочемъ, боле многочисленны нежели пріятны для общества, и мистеру Блиссету пришлось обдать и завтракать въ кругу дюжины не совсмъ привлекательныхъ товарищей и длить ложе съ италіянскимъ мичманомъ, съ голландскимъ лоцманомъ (изъ Курасао) и съ мальтійскимъ плотникомъ.
Онъ утшалъ себя сначала мыслію что все это будетъ продолжаться лишь четыре дня. Онъ не подумалъ хорошенько о томъ что можетъ значить для него и одинъ день или, что еще хуже, и одна ночь. У окна его не было занавсей, и эта холодная, блдная звзда сіяла ему въ лицо всякій разъ какъ онъ съ трепетомъ открывалъ безсонные глаза свои.
Рано утромъ онъ вышелъ и купилъ газеты у мальчика на улиц. Въ этомъ не было опасности и настало время когда, вмсто того чтобы бояться публичнаго открытія своего преступленія, онъ сталъ съ тоской ждать чтобы пламя вспыхнуло наконецъ. Было что-то ужасное въ мысли что какая-то незримая, безмолвная, неумолимая рука находится постоянно наготов и протянута уже съ тмъ чтобы нежданно схватить его. Еслибъ онъ могъ видть грозившую ему опасность, она утратила бы половину своего ужаса. Ему еще пока вовсе не грозила никакая опасность.
Несмотря на все тяготившее духъ его, онъ не могъ удержаться чтобы не играть и тутъ роль джентльмена. Ему необходимо нужно было угощать своихъ товарищей и хвастаться своимъ величіемъ въ своей родной (?) стран, ему нужно было дать имъ почувствовать что лишь минутная игра случая принудила его попасть въ ихъ общество. Они пили его водку, провозглашали его здоровье и ненавидли его въ глубин души, какъ люди всегда ненавидятъ выскочекъ придающихъ себ важный видъ. Онъ вовсе не думалъ оскорблять ихъ. Онъ полагалъ что они вс большіе друзья съ нимъ. Ему невыносимо было оставаться одному и онъ пилъ отвратительный напитокъ, угощеніе которымъ доставляло ему ихъ общество, какъ будто бы это былъ какой-нибудь нектаръ.
Наконецъ насталъ день и часъ отплытія парохода. Онъ спокойно прошелъ черезъ перекинутый мостъ и опустился въ глубину судна, занявъ тамъ первую пустую скамейку. Большія колеса начали свое мрное ‘тетъ, тетъ, тетъ’. Корабль отплылъ. Онъ былъ спасенъ. Но нтъ еще. Это только снимали якорь съ цпей.
— Есть у васъ билетъ, сэръ? спросилъ его управляющій, взошедшій въ каюту посмотрть все ли въ порядк.
Синьйоръ Генрикезъ махнулъ головой.
— У джентльмена въ No 6 есть билетъ? спросилъ управляющій у кассира, проходившаго мимо.
Въ книг агента не было внесено билета взятаго за No 6 и кассиръ взошелъ въ каюту.
— Пожалуйте билетъ вашъ, сэръ, сказалъ онъ.
Синьйоръ Генрикезъ снова махнулъ головой.
— Куда вы желаете хать? спросилъ кассиръ.
Опять движеніе головой.
— No entiende по-англійски? спросилъ кассиръ, истощая этими словами все свое знаніе испанскаго языка.
— No senor.
— Вамъ надо было взять билетъ! заоралъ кассиръ.
Онъ принадлежалъ къ числу людей полагающихъ что если говорить съ иностранцемъ какъ можно внятне, то тотъ непремнно долженъ будетъ понять его, если онъ только не глухъ.
Синьйоръ Генрикезъ опять махнулъ головой и улыбнулся. Кассиръ видлъ что съ нимъ ничего не подлаешь. Одтъ онъ былъ прилично. Багажъ находился при немъ. Все могло быть въ порядк. Онъ пошелъ однако и сказалъ капитану.
Капитанъ зналъ по-испански немного боле кассира, что еще впрочемъ не много значило.
— Onde va ustead?
— Hasta Colon, senor.
— Такъ вы должны заплатить тридцать фунтовъ — treinta фунтовъ, libras esterlinas, хочу я сказать.
— Tengo la plata in mi baul, senor.
— Что онъ говоритъ? спросилъ кассиръ.
— Онъ говоритъ что деньги у него въ чемодан. Велите принести сюда чемоданъ этого джентльмена. Como se llama nstead?
— Joaquin Henriquez su disposicion.
— Принесите чемоданъ мистера Генрикеза, да смотрите хорошенько, сказалъ капитанъ.— Вы должны были взятъ, билетъ заране, впрочемъ онъ…. но вроятно вы не знали хорошенько что это нужно. Ну вотъ и чемоданъ вашъ, поторопитесь пожалуста.
Чемоданъ былъ внесенъ въ каюту. Синьйоръ Генрикезъ отперъ его и засунулъ руку въ уголъ его какъ заботливый человкъ, хорошо знающій гд что найти. Затмъ онъ быстро сунулъ руку въ другой уголъ чемодана. Онъ сталъ выбрасывать изъ него вс вещи направо и налво, и когда онъ поднялъ наконецъ голову, то лицо его было блдно какъ смерть. ‘Украли, украли!’ задыхаясь произнесъ онъ, между тмъ какъ крупыя капли пота струились по лицу его.
— Я такъ и зналъ, сухо проговорилъ капитанъ.— Эй, бросьте-ка эти вещи въ лодку, да и его самаго вслдъ за ними.
— Ради Бога, не отсылайте меня назадъ, капитанъ! закричалъ Блиссетъ, забывъ въ тоск своей разыгрываемую имъ роль.— Богъ свидтель что въ чемодан этомъ у меня было тридцать фунтовъ когда я укладывалъ въ него мои вещи. Меня обокрали. Въ колоніяхъ у меня есть друзья, которые заплатятъ за меня. Я заработаю свой перездъ. Дайте мн мсто на палуб, капитанъ, и я буду работать для васъ!
— Вотъ какъ! Минуту тому назадъ вы не говорили по-англійски, кажется?
— Позвольте мн заработать вамъ за перездъ мой, капитанъ! Меня обокради. Я долженъ хать. Я… я просрочилъ свой отпускъ. Меня ждетъ разореніе если я не поду теперь. Позвольте мн заработать мой перездъ!
— Благодарю васъ, у меня довольно людей для работъ, да я и не думаю чтобъ отъ васъ могло быть много пользы, сказалъ капитанъ, смотря на его блыя руки.
— Не судите обо мн по наружности, умолялъ его бглецъ,— послдній матросъ вашъ не проходилъ чрезъ то чрезъ что прошелъ я. Я могу работать. Нтъ ничего такого что обязанъ длать простой матросъ и чего бы я не былъ въ силахъ исполнить, и, послушайте меня, капитанъ, прибавилъ онъ шепотомъ, пытаясь отвести его въ сторону,— я дамъ вамъ пятьсотъ фунтовъ прибывъ на мсто, если вы только возьмете меня.
— Это ршаетъ дло, сказалъ капитанъ.— Дло ваше нечистое. Я вижу, и я прошу васъ убраться съ моего корабля.
— Здсь нтъ лодки. Ради Бога, капитанъ!
— Будьте покойны, лодка тутъ, агентъ еще не ухалъ. Отправьте на берегъ этого человка, мистеръ Робертсъ, сказалъ капитанъ выходя изъ каюты,— а если онъ будетъ упрямиться, то позовите еще человка два и велите отнести его въ лодку агента. Все въ порядк, мистеръ Бинглесъ? Ну такъ двинемся съ Богомъ впередъ. И пароходъ отправился въ путь.
Приказанія капитана были исполнены въ точности. Вещи непрошеннаго пассажира были свалены въ лодку и онъ самъ тоже почти что сваленъ туда, вслдъ за ними. Первая попытка его къ бгству не удалась, но претерпвъ неудачу, онъ ободрился духомъ. Суда не находились подъ надзоромъ полиціи. Онъ могъ еще свободно ухать. Ему удастся еще можетъ-быть получить назадъ часть денегъ украденныхъ у него въ дом честнаго мистера Дибарри, а въ самомъ крайнемъ случа онъ могъ заработать свой путь на какомъ-нибудь парусномъ корабл.
— Знаете что я могъ бы велть арестовать васъ за то что вы хотли сдлать? сказалъ ему агентъ, когда они приблизились къ пристани.
— Я могу доказать что деньги были у меня и я не боюсь васъ, свирпо отвчалъ Блиссетъ.— Арестуйте меня и берите послдствія за это на себя.
Агентъ и не думалъ о чемъ-либо подобномъ, и мистеръ Блиссетъ, также какъ и вещи его, были высажены на берегъ безъ дальнйшихъ приключеній.
Онъ сейчасъ же отправился въ гостиницу и сказалъ честному Франциско что опоздалъ къ отходу корабля. Въ то же время онъ сообщилъ ему о постигшей его потер. Мальтіецъ сначала пришелъ въ негодованіе, а затмъ ударился въ чувствительность. Синьйоръ подумалъ бы хорошенько прежде чмъ обвинять напрасно честныхъ людей. Не можетъ быть чтобы деньги были украдены въ его дом. Онъ призывалъ Пречистую Дву и всхъ святыхъ въ свидтели того что былъ оскорбляемъ безвинно.
— Это врно эти негодяи лодочники обокрали васъ, если только въ самомъ дл…. краснорчивое пожатіе плечами дополнило смыслъ этого изреченія.
— Деньги были въ моемъ чемодан сегодня утромъ, во время завтрака, Дибарри, возразилъ Блиссетъ,— въ этомъ я могу присягнуть. А вы помните вдь что вашъ землякъ плотникъ длалъ видъ что…. то-есть былъ боленъ, хочу я сказать, и оставался въ постели. Онъ былъ въ комнат боле часа одинъ съ моимъ чемоданомъ.
— Онъ честный человкъ. Пресвятая Два знаетъ это.
— Очень хорошо. Если онъ такъ честенъ, то можетъ-быть онъ поможетъ мн отыскать мои деньги. У меня было тридцать фунтовъ, если онъ мн доставитъ изъ нихъ двадцать или даже пятнадцать, то я поблагодарю его и не буду спрашивать объ остальныхъ. Не то я поручу дло это полиціи. Дибарри клялся что совершенно безполезно будетъ толковать насчетъ этого съ почтеннымъ плотникомъ. Однако они имли совщаніе касательно дла этого на корабл къ экипажу котораго принадлежалъ послдній.
— Ба! воскликнулъ плотникъ, услыхавъ о предложеніи Блиссета.— Насчетъ полиціи не безпокойтесь, дядюшка Дибарри. Человкъ дающій пятнадцать фунтовъ за тридцать не пойдетъ жаловаться полиціи. Будьте покойны! Кром того, разв нашъ корабль не отходитъ завтра же на разсвт? Сберегите-ка мн эти пять фунтовъ, старый дружище, пока я не возвращусь и не тревожьтесь боле понапрасну обо всемъ этомъ.
Честный Франциско взялъ пять фунтовъ и воротился домой, ршивъ объявить Блиссету что онъ не нашелъ нигд земляка своего. Въ этой выдумк не оказалось однако надобности, потому что синьйоръ Генрикезъ вышелъ изъ дому. Смрадъ и шумъ таверны стали ему невыносимы. Онъ направился къ главной пристани чтобы подышать тамъ свжимъ вечернимъ воздухомъ и постараться собраться съ мыслями насчетъ завтрашняго дня. Проходя мимо воротъ пристани, онъ увидлъ нсколько человкъ прибивающихъ что-то къ стн, но какое ему было дло до этого?
Пристань была совершенно пуста. Онъ слъ около большаго столба и задумался. Это была первая темная, беззвздная ночь посл той ночи. Звзда его не мерцала на неб и ему было не страшно быть одному. Да, пока еще онъ находился въ безопасности. Если пароходы не находились подъ надзоромъ полиціи, то ужь конечно надзора этого не будетъ около парусныхъ кораблей. Онъ можетъ заложить купленныя имъ вещи и зарабатывать кром того свое мсто на корабл отплывающемъ черезъ два дня. Опасность избгнутая имъ снова придала ему смлости, но прощальныя слова лорда Гильтона все звучали въ ум его, какъ бы предвщая ему гибель: ‘Рука моя не будетъ преслдовать васъ, но если вы избгнете достойнаго наказанія за преступленія ваши, то я буду думать что нтъ въ мір Провиднія слдящаго за нами повсюду!’
‘Пусть онъ это думаетъ, чтобъ его….’ съ проклятіемъ пробормоталъ Блиссетъ. ‘Я проведу еще ихъ всхъ, есть ли тамъ Провидніе, или нтъ Его!’
На возвратномъ пути своемъ въ гостиницу онъ опять прошелъ мимо того мста гд люди прибивали что-то къ стн. Что заставило его взглянуть на верхъ? Я этого не знаю. Онъ взглянулъ и увидалъ только-что отпечатанную афишу съ слдующимъ объявленіемъ:

Убійство.— 300 фунтовъ награжденія.

Тутъ же, подъ этими роковыми словами, стояло его собственное имя напечатанное крупными черными буквами, похожими на рядъ вислицъ.

Абель Блиссетъ.

Среди мелкой печати слдовавшей затмъ было нчто смутное и неясное. Въ ту минуту какъ онъ стоялъ тутъ, съ помутившеюся головой и какъ бы замерзшимъ сердцемъ, облака разошлись и звзды показались изъ-за нихъ, а среди нихъ и та блдная голубоватая звзда. Она сіяла прямо на объявленіе, и тутъ онъ увидалъ что было это нчто. Это былъ его собственный портретъ, снимокъ съ того на которомъ онъ стоялъ наклонясь надъ стуломъ Эмиліи Эйльвардъ.
Ему не оставалось ничего кром быстраго и немедленнаго бгства и онъ отвернулся и бжалъ.

ГЛАВА VI.
Джекъ берется за роль лисицы.

— Послушайте-ка, мистеръ Чемпіонъ, говорилъ однажды вечеромъ Джекъ Гилль адвокату, возвращаясь съ нимъ вмст изъ дома лорда Гильтона въ Паркъ-Лен.— Онъ предлагалъ мн, нсколько времени тому назадъ, взять на себя должность его секретаря, тогда я отказалъ ему, потому что въ то время это было для меня дло не совсмъ подходящее. Но не могу ли я теперь быть ему въ чемъ либо полезнымъ? Я былъ бы такъ радъ сослужить ему какую-нибудь службу.
— Дорогой мой мистеръ Гилль, возразилъ Чемпіонъ, беря его подъ руку.— Такъ какъ вы другъ этого семейства, то я позволяю себ сказать вамъ что потребовалась бы голова гораздо боле чмъ ваша испытанная въ житейской мудрости. Мн на моемъ вку приходилось таки разбирать порядочную путаницу въ длахъ свтскихъ людей, но путаницы подобной дламъ бднаго лорда Гильтона я еще никогда не встрчалъ. Какъ вы видите, онъ совтовался съ каждымъ встрчнымъ, не довряя вполн никому. Онъ принималъ совты отъ того и отъ другаго лица, и старался переработать ихъ затмъ въ ум своемъ подъ вліяніемъ еще какого-нибудь третьяго лица, не знавшаго хорошенько съ какою цлью были даны совты эти, и всмъ этимъ онъ окончательно запутывалъ дла свои. Сначала я былъ его совтникомъ, потомъ капитанъ Линне, потомъ снова я, потомъ этотъ несчастный плутишка Берриджеръ, потомъ мистеръ Блиссетъ и наконецъ сестра его. Слдствіемъ всего этого оказалась путаница, которую я розобрать не въ силахъ.
— Мн кажется онъ немного побаивается васъ, сказалъ Джекъ.— Онъ почти прямо сказалъ мн это недавно.
— Не слдуетъ никогда бояться ни своего доктора, ни своего адвоката. Имъ надо всегда говорить всю правду, а если мы не имемъ доврія къ какой-либо личности между ними, то можно легко перемнить эту личность на другую. Еслибы не наша старинная дружба съ нимъ, я бы давно умылъ себ руки относительно его и всхъ его длъ. Вы вотъ литераторъ, мистеръ Гилль, что бы вы сказали о редактор журнала который бы отослалъ произведеніе ваше какому-нибудь невжд чтобы тотъ просмотрлъ и поправилъ бы его, а когда оно стало уже вполовину испорчено, снова бы поручилъ вамъ сдлать его годнымъ для чтенія?
— Я бы сказалъ что онъ дуракъ, чмъ и стоитъ назвать многихъ изъ нихъ, возразилъ Джекъ.— Господи! да что говорить о томъ что бы мы сдлали? Я полагаю вамъ никогда самому не приходилось круто, мистеръ Чемпіонъ, а то вамъ извстно было бы что люди никогда не говорятъ всю правду. Да вотъ скажу вамъ напримръ, Франкъ Клей, что былъ со мной вмст въ Оксфорд, былъ малый какого лучше найти мудрено, не способный солгать для спасенія своей жизни, но когда отецъ его, у котораго денегъ куры не клевали, пріхалъ съ тмъ чтобы заплатить долги его и спросилъ: ‘Сколько ты долженъ, Франкъ?’ Юноша, долгу у котораго было на дв тысячи и который могъ получить безо всякаго разговора вексель на нихъ, брякнулъ въ отвтъ: ‘тысячу двсти’ — какъ настоящій оселъ. Старикъ Клей вскор разорился при какой-то сдлк въ Сити, и состояніе бднаго Франка пошло на уплату остатка его университетскихъ долговъ. Это всегда такъ бываетъ. Да и я самъ, находясь не такъ давно въ тискахъ, не сказалъ объ этомъ ни слова даже Полли.
— Вашей невст?
— Нтъ, моей прачк.
Чемпіонъ подумалъ что Джекъ смется надъ нимъ, но при взгляд на его честное лицо, убдился что онъ говоритъ серіозно.
— Но чтобы возвратиться къ лорду Гильтону, продолжалъ нашъ повса, пройдя съ нимъ нсколько шаговъ.— Меня онъ не боится, онъ говоритъ со мной о всевозможныхъ вещахъ.
— О какихъ же это, напримръ?
— Ну, о своей молодости, и притомъ вовсе не щадитъ себя.
— Говоритъ онъ когда-нибудь о настоящемъ положеніи своихъ длъ?
— Нтъ, мало, онъ говоритъ что вы съ мистрисъ Игльтонъ уладите ихъ.
— Это похоже на него.
— Но я наведу его на этотъ разговоръ, если это можетъ оказаться полезнымъ. Я знаю, что могу сдлать это, мистеръ Чемпіонъ. Будь онъ мой родной отецъ, продолжалъ Джекъ боле тихимъ и грустнымъ голосомъ,— онъ не могъ бы быть въ отношеніи ко мн добре и доврчиве.
Чемпіонъ призадумался на минуту и затмъ отвчалъ:
— Хорошо, мистеръ Гилль, ловлю васъ на слов. Секретарь ему не скоро понадобится. Но есть тмъ не мене дла въ которыхъ вы можете помочь ему. Я запишу вамъ нкоторые пункты которые намъ нужно будетъ разъяснить, и если вамъ удастся получить на нихъ удовлетворительные отвты, то вы окажете ему важную услугу.
— Я употреблю вс старанія для этого. Я не мастеръ, правду сказать, выпытывать такъ какъ это длаютъ юристы, но я приложу съ своей стороны вс старанія.
— Я увренъ въ этомъ.
— Могу я сдлать еще что-нибудь?
— Гмъ, гмъ! Слыхали вы когда-нибудь отъ него о нкоемъ Джебез Стендринг?
Джекъ вздрогнулъ.
— Нтъ, никогда, а что?
— Имли вы сами когда-либо какія сношенія съ этою личностью? спросилъ Чемпіонъ, отъ вниманія котораго не ускользнуло движеніе Джека.
— Онъ былъ моимъ опекуномъ.
— Въ самомъ дл! Слдовательно вы его знаете!
— Я всего только разъ видлъ его когда онъ сдавалъ свою опеку надо мной.
— Это было еще до вашего знакомства съ лордомъ Гильтономъ?
— Да.
— Значитъ мн и спрашивать нечего говорилъ ли онъ вамъ о длахъ милорда. Онъ важнйшій и въ продолженіи нсколькихъ лтъ самый требовательный кредиторъ его. Я недавно узналъ что онъ скупилъ большую часть закладныхъ и заемныхъ писемъ графа, хотя они большею частью значатся и не подъ его именемъ. Законнымъ образомъ я не имю права говорить объ этомъ съ мистеромъ Джебезомъ Стендрингомъ, но кто-нибудь изъ друзей лорда Гильтона долженъ повидаться съ нимъ насчетъ цтого дла.
— Чортъ его побери! Отчего мистрисъ Игльтонъ не расплатится съ нимъ и не покончитъ съ нимъ дло? спросилъ Джекъ.
— Она бы это и сдлала еслибы могла, но онъ беретъ себ свои пятнадцать и тридцать процентовъ и вовсе не желаетъ чтобы ему заплатили все. Онъ давно уже иметъ что-то противъ нашего бднаго друга, и я подозрваю что ему доставляетъ удовольствіе притснять его.
— Такъ позвольте мн пойти къ нему и бросить ему деньги въ лицо.
— Это едва ли будетъ благоразумно, отвчалъ, улыбаясь, адвокатъ.— Но вы можете пойти къ нему въ свое время и обдлать съ нимъ дло иначе, если вы не имете ничего противъ этого.
— Съ удовольствіемъ. Я у него въ долгу еще къ тому же. Чтобъ его….
— Слдовательно вы недовольны его управленіемъ длами вашими?
— Не совсмъ таки.
— Хорошо, я не хочу больше разспрашивать васъ объ этомъ, сказалъ Чемпіонъ, боявшійся, какъ и вс люди его профессіи, дать поводъ подумать другимъ что онъ намревается затвать новый процессъ.— Буду я имть удовольствіе видть васъ за обдомъ у нашего друга Клера, въ четвергъ?
— Нтъ, но я буду тамъ вечеромъ, если не буду нуженъ лорду Гильтону.
— Такъ мы еще потолкуемъ о длахъ его возвращаясь оттуда домой. Я всегда возвращаюсь пшкомъ со званыхъ вечеровъ — это освжаетъ голову, не правда ли? Вы отправляетесь по дорог къ Странду, если не ошибаюсь?
— Да, я живу въ Клементсъ-Инн.
— А я въ Карльтонъ-Гарденсъ, гд всегда буду радъ видть васъ у себя, до свиданья.
‘Я чуть было не спросилъ его, что мн длать чтобъ отыскать бдную, милую мою, маленькую Конъ, размышлялъ самъ съ собой Джежъ, огибая уголъ Лейчестеръ-Сквера, но Блексемъ тоже адвокатъ не хуже его, и знаетъ все касательно ея. Отправлюсь туда въ воскресенье, если все пойдетъ хорошо.
Сколько мн извстно, нердко бываетъ что въ болзняхъ, подобныхъ болзни лорда Гильтона, память становится очень тупа касательно всего случившагося незадолго предъ началомъ болзни, но что съ другой стороны, случаи давно минувшихъ дней съ необыкновенною живостью представляются воображенію. Такъ было, по крайней мр, съ лордомъ Гильтономъ. Онъ, повидимому, совершенно забылъ о существованіи Абеля Блиссета. Онъ не упоминалъ вовсе о Гильтонскомъ замк. Родственница его, мистрисъ Игльтонъ, заплатила разъ долги его, какъ намъ уже извстно, много лтъ тому назадъ, когда Мери и Эмилія были еще дтьми. Онъ смшивалъ въ ум своемъ настоящую уплату долговъ своихъ съ тою, и часто говорилъ какимъ именно лицамъ надо уплатить все сполна. Онъ называлъ Джека по имени, говоря о собственной своей молодости, но было ясно что нкоторое время онъ принималъ его за кого-то другаго. Онъ говорилъ ему о своей жен и о своихъ дтяхъ, спрашивая его помнитъ ли онъ людей которыхъ тотъ никогда не знавалъ, и мста которыя тотъ никогда не видывалъ. Онъ часто говорилъ съ нимъ о Джуліи, о бдной, милой своей Джуліи, выражаясь о ней самымъ нжнымъ образомъ, но вслдъ за тмъ называлъ ее коварною измнницей обманувшею его, и заливался слезами какъ маленькій ребенокъ.
Джеку было трудненько навести его на ‘пункты’ разъяснить которые желалъ мистеръ Чемпіонъ. Но наконецъ это удалось ему, и адвокатъ имлъ полное право быть довольнымъ исходомъ этого дла.
Въ это время тоска Джека по его маленькой Конъ сдлалась почти невыносимою. Что такое сдлалъ онъ что она вдругъ перестала писать ему? Отчего письма его были возвращаемы ему? Какъ умный человкъ, онъ ршился узнать все обстоятельно и отправился самъ въ Діеппъ. Къ полному изумленію своему, онъ узналъ тамъ что Mademoiselle оставила пансіонъ дв недли тому назадъ. Madame, ея матушка, взяла ее съ собой взглянуть на парижскую выставку. Madame выразила свое полное удовольствіе касательно успховъ своей дочери и обращенія съ послднею въ пансіон. Но дня черезъ два дама эта позволила себ написать письмо подобныхъ которому она (Madame Duquesne) не привыкла получать. Mademoiselle, конечно, не воротится боле въ пансіонъ ея.
Не знаетъ ли Madame гд можно отыскать ихъ въ Париж? Madame не знала этого,— и выраженіе приподнятыхъ бровей ея ясно говорило что она и не нуждается вовсе знать.
Джекъ отправился къ леди Плесморъ и отъ нея узналъ объ оскорбленіяхъ нанесенныхъ мистрисъ Конвей доброй и благородной старушк француженк. Общанное посщеніе выставки было, очевидно, предлогомъ чтобы потихоньку увезти Констанцію, и гд она находилась теперь, было ей неизвстно. Она просила одну пріятельницу написать за нее нсколько словъ (такъ какъ ея рука еще не могла служитъ ей) по адресу по которому мистрисъ Конвей велла прислать ей въ Парижъ счетъ ея и нкоторыя оставленныя ея вещи, но не получила отвта,хотя маленькая Конъ и общала писать ей черезъ день.
Это послужило нкоторымъ утшеніемъ Джеку. Причиной ея молчанія была не досада на него. Ея письма были перехвачены. Это было ясно. Что сталось съ ней? Что приходилось ей выстрадать? Не получите ли вы низкое мнніе о его мужеств, если я скажу вамъ что онъ совсмъ упалъ духомъ, измученный тревогой о своей возлюбленной и что крупныя слезы струились по лицу его, между тмъ какъ онъ повторялъ безполезный вопросъ: ‘Что мн длать?’
— Что длать? Повса нашъ былъ мущина въ лучшемъ и полномъ смысл этого слова, и еслибъ ему пришлось имть дло лишь съ одними мущинами, они бъ убдились въ этомъ на горе себ.
Леди Плесморъ пыталась всми силами утшить его. Мистрисъ Конвей была недовольна ихъ помолвкой, говорила она, и очень естественно было что она старалась помшать ихъ переписк. Ему нечего было бояться за Констанцію. Ей, разумется, покажется тяжелымъ это лишеніе, но за то мать ея будетъ вдвое добре къ ней.
— Вы не знаете ея мать, леди Плесморъ? печально произнесъ Джекъ.
— Судя по поступку ея съ Madame Duquesne, это, должно-быть, слабая и вспыльчивая женщина, но, конечно, она не можетъ быть не добра къ Конъ, исключая извстнаго пункта, да и тутъ она вроятно полагаетъ что дйствуетъ къ лучшему.
— Давала вамъ когда-нибудь Конъ поводъ думать что мать ея любитъ ее?
— Она никогда не давала мн повода думать противное.
— Она ангелъ! Бдняга былъ, какъ видите, влюбленъ. Онъ готовъ былъ распвать хвалы ей еще цлый часъ, но леди Плесморъ навела разговоръ на предметъ имвшій большую важность для нея самой. Не слыхалъ ли онъ чего-либо о ея муж?
— Пока еще ничего, отвчалъ Джекъ.— И вотъ что я скажу вамъ. Условіе наше я сдержалъ какъ слдуетъ. Кром лорда Гильтона и дочерей его никто не знаетъ настоящей причины внезапнаго удаленія его изъ замка. Отчего онъ такъ быстро исчезъ оттуда, осталось загадкой и для меня, потому что лордъ Гильтонъ далъ мн слово что не будетъ разглашать объ этомъ дл, и я знаю что онъ сдержалъ свое общаніе. Пожалуста поймите что какимъ бы негодяемъ онъ ни былъ, извините меня, упрекнуть васъ въ чемъ-либо онъ не иметъ права.
— Если онъ будетъ пойманъ, то его повсятъ, не правда ли? вздрогнувъ спросила бывшая жена его.
— Весьма вроятно что да. Но такъ какъ онъ опередилъ сыщиковъ на цлые пять дней, и вотъ уже мсяцъ какъ о немъ ничего не слышно, то я боюсь что врядъ ли удастся схватить его. Онъ не такой человкъ чтобы легко даться въ руки. Онъ, должно-быть, зналъ что дло выйдетъ на чистую воду задолго прежде еще нежели полиція напала на слдъ его.
— Я молю Бога чтобъ ему удалось спастись, мистеръ Гилль.
— Разумется вы-то молите, но извините меня если я скажу вамъ что стыдъ будетъ для правосудія, если ему удастся это. Я еще не слыхивалъ о боле ужасномъ убійств.
— Какъ знать, можетъ-быть тотъ вызвалъ его на этотъ поступокъ, мистеръ Гилль, убждала она.— Дло дошло до ударовъ, а онъ очень горячъ, хотя и кажется хладнокровнымъ на видъ. Будьте уврены, онъ теперь врно горько раскаивается въ этомъ.
— Человкъ отправляющійся на мсто преступленія съ оружіемъ въ рукахъ…. но нечего говорить объ этомъ съ вами, дорогая леди. Пожалуста, бросимте этотъ разговоръ. Будете вы такъ добры, дать мн тотъ парижскій адресъ? Я поду туда сегодня вечеромъ.
— Вы тамъ ничего не узнаете.
— Ничего, я все-таки поду.
И онъ похалъ. Адресъ этотъ привелъ его къ агенту коммиссіонерской конторы не знавшему никакой мистрисъ Конвей. Багажъ присланный изъ Діеппа былъ взятъ у него коммиссіонеромъ. Письмо на имя мистрисъ Конвей лежало въ контор, никмъ не требуемое. Не можетъ ли онъ сказать мистеру Гиллю гд можно найти этого коммиссіонера? Разумется можетъ. У него есть росписка отъ этого человка. На ней стоитъ его имя и офиціальный нумеръ. Коммиссіонеръ отыскался, сунулъ себ въ карманъ Джековъ Napoleon и изъявилъ готовность служить ему до конца жизни.— Находится ли въ Париж мистрисъ Конвей?— Нтъ она выхала оттуда.— Не знаетъ ли онъ куда?— Знаетъ. Она отправилась въ Вну.— Была съ ней молодая особа?— Нтъ. Она была одна.— Куда же двались чемоданы молодой двицы?— Почемъ онъ знаетъ? Онъ не видалъ никакой молодой двицы. Онъ имлъ честь встртить madame,— прекрасную даму, на станціи желзной дороги, сейчасъ же по прізд ея въ Парижъ, но она была совершенно одна. Можетъ-быть monsieur сомнвается въ словахъ его? Не угодно ли ему отправиться въ отель гд останавливалась madame, въ Htel Bristol, и справиться тамъ правду ли онъ говоритъ? Джекъ видлъ что напрасно было бы бросаться вслдъ за мистрисъ Конвей въ Вну. Отъ нея ему нечего было ждать помощи. Напрасно было бы также разыскивать Констанцію между Діеппомъ и Парижемъ. Онъ долженъ былъ воротиться домой, но отказаться ли ему отъ розысковъ? Нтъ, ни за что на свт! Съ Констанціей обошлись самымъ несправедливымъ образомъ, можетъ-быть ее держали гд-нибудь въ заключеніи, а онъ былъ не въ силахъ помочь ей! О! еслибъ я имлъ дло съ мущиной, котораго могъ бы отколотить и взять надъ нимъ верхъ силой! бармоталъ Джекъ стиснувъ зубы.— Но, длать нечего. Знаменитый старый кардиналъ правду говоритъ въ комедіи: ‘львиная шкура тутъ не годится, обмнимъ ее на лисью’.
Взявъ на себя роль этого хитраго зврька, онъ ршился посовтоваться съ мистеромъ Блексемомъ. Онъ имлъ нкоторое смутное понятіе о habeas corpus и полагалъ что мистрисъ Конвей можно будетъ засадить въ Queens Bench, въ силу этого закона, и продержать ее тамъ на хлб и вод, пока она не откроетъ мстопребываніе своей дочери, или еще лучше не представитъ ее самою предъ лицо милордовъ королевскихъ судей, съ тмъ чтобы она могла засвидтельствовать имъ желаетъ ли она быть разлученной со своимъ врнымъ Джекомъ. Но Мартинъ Блексемъ, съ которымъ онъ серіозно сталъ толковать объ этомъ, разсмялся ему въ лицо.
— Экъ вы, сумашедшій человкъ, отвчалъ ему веселый адвокатъ,— какое право имете вы, какое законное право, хочу я сказать, вмшиваться въ эти дла? Да кром того он об теперь за границей. Вн власти закона, значитъ. Нтъ, нтъ, объ этомъ и не думайте лучше. Законъ вамъ тутъ не поможетъ.
— Тмъ стыдне для него!
— Ну да, конечно! Браните законъ. Вамъ угодно чтобы лордъ верховный судья приказалъ австрійскому императору принудить мистрисъ Конвей, выдать вамъ дочь свою. Представьте себ что австрійскій императоръ приказалъ бы лорду верховному судь принудить васъ выдать сестру вашу, еслибъ у васъ была сестра, какому-нибудь Джеку Гиллю въ Вн, что бы вы сказали на это? Люди подобные вамъ никогда не думаютъ что другія націи точно такъ же стоятъ за свои права, какъ и мы за свои. И посл того осуждайте законъ. Меня бсятъ ваши газетные умники. Какой-нибудь господинъ котораго вы считаете мошенникомъ избгаетъ суда, по недостатку доказательствъ. Законъ оказывается виноватъ. Кто-нибудь имя въ рукахъ правое дло запутываетъ его и претерпваетъ неудачу. Законъ опять таки виноватъ! Законъ, милый другъ мой, не что иное какъ машина работающая извстнымъ образомъ, для достиженія извстной цди, а главная сила приводящая ее въ движеніе — доказательства. Если вы не прибавите пару, паровозъ не будетъ двигаться если вы повернете рычагъ его не въ ту сторону, онъ подетъ назадъ, а не впередъ. Если вы вовсе не повернете его, онъ остановится. Разв вы станете бранить паровую машину за то что она не работаетъ подъ управленіемъ неумлыхъ рукъ? И не подумаете! Вы отсылаете инженера и берете другаго, получше. Но отъ закона вы требуете чтобъ онъ работалъ самостоятельно, а когда невжды портятъ устройство машины, вы обвиняете самую машину.
— По дломъ ей! Это такая несносная, неуклюжая, дурацкая машина!
— Въ нкоторыхъ отношеніяхъ пожалуй что да, согласился Блексемъ, но почему? Потому что вы вчно подчиниваете ее со всхъ сторонъ. То тутъ кусочекъ вставите, то тамъ выкроите. Одно вы измняете, другое задлываете, не думая какъ это вредитъ цлому.
— Значитъ, вы противникъ всякихъ нововведеній, старый тори?
— Вовсе нтъ. Я лишь говорю что если вы требуете новую систему работы, то сдлайте для нея и новыя машины. Не портите старую вашими починками. Что длаетъ бумагопрядильщикъ, открывъ новый процессъ своего производства? Разв онъ употребляетъ въ дло прежнія средства? Какъ бы не такъ! Онъ поручаетъ работу способнымъ на это людямъ и платитъ имъ за это настоящую цну, заказываетъ новыя машины. Справляется со старой пока новая не готова, а затмъ идетъ впередъ. Но именно этого-то мы и не длаемъ съ закономъ. Мы не поручаемъ дло тмъ людямъ которымъ слдуетъ поручать его и не платимъ имъ настоящей цны. Мы сзываемъ толпу разныхъ починщиковъ-любителей, длающихъ дв дыры вмсто одной которую они сбираются починить, и называемъ это законовдніемъ.
Рчь эта была необычайно длинна для Мартина Блексема и заставила его сильно покраснть въ лиц.
— Я ненавижу законъ въ практик, продолжалъ онъ, отирая себ лобъ,— но люблю его какъ науку и не позволяю обижать его.
— Я не вижу какое отношеніе можетъ имть все это къ тому о чемъ я васъ спрашивалъ, сказалъ Джекъ, немного задтый за живое,— ибо что можетъ-быть несносне какъ если другъ къ которому вы обратились за совтомъ въ важномъ для васъ затрудненіи пускается въ разсужденія объ отвлеченныхъ предметахъ.
— Вы правы, возразилъ Мартинъ Блексемъ съ своимъ обычнымъ добродушнымъ смхомъ.— Вы посадили меня на одного изъ моихъ коньковъ, а я и пустился на немъ вскачь. Я не могу помочь вамъ, а вы знаете что я бы сдлалъ это, еслибы могъ. Имйте терпніе, или сдлайте что она вамъ говорила — отыщите отца ея.
— Да, отыщите Вчнаго Жида и привезите его домой на Летучемъ Голландц! воскликнулъ Джекъ.— Кой чортъ поможетъ мн найти отца ея! Имй я дсять тысячъ въ годъ, я бы купилъ себ паровую яхту и похалъ бы искать его, но у меня ихъ нтъ. Я прикованъ къ работ ради насъ обоихъ. У меня нтъ ни времени, ни средствъ отыскивать его.
— Ну такъ имйте терпніе. Неужели вы не имете доврія къ этой двушк?
— Дло не въ томъ, мистеръ Блексемъ. Съ ней дурно поступили. Она не свободна въ своихъ дйствіяхъ, не то она написала бы вашей Алис или леди Плесморъ или Мери Эйльвардъ. Бдная моя, бдная маленькая Конъ! Это подло, это жестоко!
Прямодушная Алиса была того же мннія. Не малою отрадой было для Джека найти голосъ вторившій его негодующимъ изліяніямъ. Она сдлала еще боле. Она помогла ему хорошенько натянуть на плечи лисью шкуру, до тхъ поръ лишь плохо державшуюся на нихъ. Не можетъ ли онъ съ содйствіемъ какого-нибудь общаго друга войти въ соглашеніе съ мистрисъ Конвей? Онъ можетъ общать за себя и за Констанцію что не будетъ имть съ ней никакихъ сношеній, пока она не достигнетъ совершеннолтія, и въ силу этого ей позволятъ писать къ Алис или къ Мери, а черезъ нихъ Джекъ будетъ получать извстія объ ней, а она о немъ.
Говорятъ что въ Америк появилась дама пожелавшая занять должность полномочнаго министра, вмсто многострадальнаго мистера Адамса, и такъ какъ каждая женщина природный дипломатъ, то я право не вижу почему желанію ея не суждено было бы осуществиться черезъ нсколько лтъ, когда дамы будутъ засдать въ парламент и исполнять должности докторовъ и адвокатовъ. Какъ умилительно будетъ видть ея превосходительство величественно плывущую по заламъ, на балахъ и на парадныхъ выходахъ, окруженную свитой прелестныхъ attaches въ тарлатан и шиньйонахъ! Каково будетъ статсъ-секретарямъ министерства иностранныхъ длъ сражаться съ такими противниками. Или ужь не будутъ ли они имть малодушіе выставить вмсто себя въ ряды бойцовъ женъ и дочерей своихъ? Люди подобные Беквису возстаютъ противъ женщинъ, считая ихъ главною причиной всхъ несчастій мущинъ. Они не помнятъ что начиная съ того времени какъ мы подбгаемъ къ мамаш, прося ее поцловать ушибенное нами мсто и залчить его, и кончая нашимъ послднимъ часомъ, немного есть на свт людей лучшей утшительницей да и лучшимъ совтникомъ которыхъ не была бы женщина. ‘Инстинктъ женщины ршаетъ всегда справедливо,’ говоритъ д-ръ Джонсонъ, ‘разсудокъ ея всегда ошибочно’. Не обращайте вниманія на ея разсудокъ. Слдуйте ея инстинктамъ и благодарите за нихъ Бога. Что будетъ съ міромъ, когда вышеупомянутая дама будетъ уполномочена при двор, когда д-ръ Мери Волькеръ будетъ читать лекціи химіи студентамъ, а Анна Смитъ защищать подсудимыхъ въ окружномъ суд — я не знаю. Я говорю лишь о томъ что бываетъ теперь.
Безъ сомннія, Джекъ Гилль имлъ полное основаніе поблагодарить Алису за ея совтъ. Совтъ этотъ былъ вполн женственъ, практиченъ и — безчестенъ, но исходя отъ женщины, онъ не казался таковымъ. Вотъ въ чемъ заключается великое преимущество ‘дамъ’. Имъ позволяется говорить и длать вещи за одинъ намекъ о которыхъ вы бы отколотили всякаго мущину. Еслибы какой-нибудь мущина сказалъ Джеку: ‘Общайтесь не имть никакихъ сношеній съ дамой вашего сердца, и затмъ ведите съ ней переписку черезъ подругъ ея’, Джекъ вроятно бы отколотилъ его за эти слова. Мущины не умютъ представлять подобнаго рода вещей въ надлежащемъ вид. Джекъ былъ въ восторг отъ предложенія Алисы и сталъ приводить его въ исполненіе, не теряя времени.
Съ этою цлью онъ отправился, разумется, еще къ другой женщин, къ мистрисъ Клеръ, довелъ и ее до надлежащей степени негодованія и затмъ попросилъ ее поговорить за него со Спенсеромъ Виллертономъ чтобы тотъ поговорилъ на счетъ этого съ женой своей, а та бы устроила дло съ мистрисъ Конвей.
— Онъ (Спенсеръ Виллертонъ) еще въ долгу у меня за то что я выпуталъ изъ бды безцннаго сынка его, сказалъ Джекъ.— Онъ мн самъ говорилъ это.
— Такъ зачмъ же вы сами не обратитесь къ нему? спросила мистрисъ Клеръ.
— О, чортъ возьми! Я не смю, я не смю приставать къ такому человку какъ онъ, съ любовными длами! Вы можете это сдлать, милая мистрисъ Клеръ. Отъ васъ онъ даже охотно выслушаетъ это.
И дйствительно, великій сановникъ любилъ поговорить отъ души съ милыми женщинами вообще, а боле нежели съ кмъ-либо изъ нихъ съ мистрисъ Клеръ. Пріятно также слышать что вы имете вліяніе на людей которыми гордится страна ваша, и еще пріятне сознавать что это правда. Мистрисъ Клеръ была польщена и такъ какъ Виллертонъ одобрительно отзывался ей о Джек, котораго онъ недавно встртилъ у ней въ дом, то она общала сдлать все зависящее отъ нея и одержала свое общаніе
Позвольте мн сказать еще слово о женской дипломатіи и затмъ я покончу съ этимъ предметомъ. Съ цлью достичь желаемаго результата, вы всегда должны дйствовать на женщину чрезъ мущину, а затмъ на другаго мущину чрезъ эту самую женщину и такъ дале, подобно соприкасающимся листкамъ мди и цинка въ гальванической батаре. Соедините вмст два однородные металла, и выдетъ лишь безполезное шипніе.
Въ настоящемъ случа Алиса Блексемъ дйствовала на Джека Гилля, Джекъ на мистрисъ Клеръ, та на Спенсера Виллертона, тотъ на жену свою, а затмъ два положительные полюса встртились между собою, и электрическій токъ прекратился. Мистрисъ Виллертонъ пришлось дйствовать на мистрисъ Конвей. Это было точкой преткновенія всего замысла, и тутъ то онъ и потерплъ крушеніе.
‘Мужъ мой (писала первая изъ дамъ этихъ (своей ‘дорогой Матильд’), не раздляющій моего мннія касательно мистера Гилля и характера его, проситъ меня употребить мое вніяніе на васъ, въ его пользу. Повидимому молодой человкъ этотъ полагаетъ что Констанція находится подъ, какимъ-то неправымъ гнетомъ и чувствуетъ себя несчастной. Онъ готовъ дать честное слово (если оно только стоитъ чего-нибудь) что не станетъ ни навщать ее, ни писать къ ней, съ тмъ условіемъ чтобъ ей позволили переписываться съ ея друзьями. Я говорю вамъ все это единственно лишь въ угоду мужу моему. Еслибъ я могла предположить что милая Констанція будетъ несчастлива тамъ куда вы ее помстили, то конечно не посовтовала бы вамъ помстить ее туда, что же касается до нахожденія ея подъ гнетомъ, то молодая двушка ведущая непозволительную переписку съ личностью не одобряемой родительницей ея и, принимающая, вопреки приказанію послдней, посщенія этой личности не въ прав жаловаться на угнетеніе, препятствующее ей продолжать поведеніе заслуживающее полнаго порицанія. Мистеръ Гилль постоянный гость въ дом моего брата и безъ сомннія продолжаетъ знакомство и съ этими Блексемами, которые выказали себя такимъ недостойнымъ образомъ. Такъ какъ я никогда бы никому не позволила указывать мн какъ я должна поступать съ моимъ ребенкомъ, то я ничего боле не скажу вамъ. Я выражаю лишь надежду что вы ршите дло это должнымъ образомъ, и что прежде нежели ршите его, подумаете не зашли ли вы уже слишкомъ далеко, для того чтобъ отступитъ назадъ. Мы ожидаемъ очень веселаго сезона, и если вамъ вздумается побывать въ Лондон, то ваша комната будетъ къ вашимъ услугамъ, на весь іюнь или на часть его, какъ хотите. Нечего говорить вамъ какъ я буду рада вамъ, но къ сожалнію, я врядъ ли могу пригласить къ себ и Констанцію.’
Съ одной стороны она положила на всы веселый Лондонскій сезонъ, балы, оперу, празднества и блескъ дружбы ея съ великосвтскою мистрисъ Виллертонъ, а съ другой стороны, дочь свою, сердце которой можетъ-статься разбивалось въ мрачномъ Бретонскомъ монастыр, извстномъ своимъ успшнымъ укрощеніемъ непокорныхъ двицъ, и нечего говорить на какой сторон оказался перевсъ. Мистрисъ Конвей пріхала въ Лондонъ, такъ же какъ и прибыла тогда въ Парижъ, то-есть одна.
Лордъ Гильтонъ, осторожно наведенный на разговоръ о длахъ своихъ Джекомъ, становился все сообщительне, однимъ изъ хорошихъ признаковъ его выздоровленія было и то что онъ старался оправдать себя касательно вещей о которыхъ онъ, какъ онъ справедливо предполагалъ, говорилъ безсознательно во время своей болзни.
— Вдь Мартинъ Блексемъ былъ здсь, Джекъ, не правда ли?
— Да, былъ, и онъ всякій разъ когда я его вижу съ большимъ участіемъ спрашиваетъ объ васъ.
— Онъ былъ здсь на прошлой, или на запрошлой недл?
— О, гораздо прежде, онъ не былъ въ Лондон съ тхъ поръ какъ вы въ первый разъ встали съ постели.
— Это не хорошо съ его стороны не навстить меня еще разъ: это не похоже на Мартина, говорилъ графъ.— Я тогда и до половины не досказалъ ему всего что хотлъ.
— Вы вовсе не видали его тогда. Вы были слишкомъ больны для того чтобы видть кого бы то ни было, а говорить съ кмъ-нибудь вы и подавно не могли, возразилъ Джекъ.
Въ продолженіе нсколькихъ минутъ графъ сидлъ молча и задумавшись.
— Онъ писалъ мн еще до моей болзни. Теперь помню, сказалъ онъ наконецъ.— Такъ оно и было. Вы правы, Джекъ, я не видалъ его. Онъ писалъ мн, а я отвчалъ ему, но теперь я ужь не помню что говорилъ ему. Гд тотъ черный желзный ящикъ въ которомъ я сохраняю свои бумаги, Джекъ? Надюсь, никто не дотрогивался до нихъ?
— Мистеръ Чемпіонъ открывалъ его, по просьб мистрисъ Игльтонъ, надясь найти тамъ то что имъ было нужно, но найдя тамъ лишь одни письма, они снова заперли его. Онъ стоитъ въ вашей уборной.
— Вамъ не трудно было бы принести его сюда, Джекъ?
— Зачмъ вы просто не скажете: ‘Эй Джекъ, подай-ка его сюда!’ сказалъ повса, находившійся всегда, несмотря на вс свои тревоги, въ веселомъ расположеніи духа, въ присутствіи больнаго. Надо признаться что путаница царствовавшая въ длахъ лорда Гильтона не была лишена своего рода порядка.
Взглянувъ на содержаніе этого чернаго ящика, на пачки писемъ, запечатанныхъ краснымъ сургучомъ и старательно надписанныхъ, на кучи копій съ отвтовъ, вы бы сочли графа точнйшимъ изъ людей. Но это была лишь замаскированная путаница. Письмо Мартина Блексема было найдено, наконецъ, посл долгихъ поисковъ, связанное вмст съ пачкой заплаченныхъ счетовъ отъ 1857 года, а копія съ отвта на него случайно оказалась среди извстнаго донесенія несчастнаго Берриджера. Выраженіе горькаго сожаленія появилось на лиц графа при чтеніи этого отвта.
— Мн не слдовало писать ему подобнымъ образомъ, Джекъ, сказалъ онъ.— Бдный стирикашка Мартинъ! Онъ имлъ добрыя намренія, говоря это. Прочтите-ка мн еще разъ письмо. Онъ пишетъ мн о моей первой жен, Джекъ, продолжалъ лордъ Гильтонъ, прослушавъ еще разъ письмо. Я много думалъ о ней въ послднее время.
— Ее звали Джуліей?
— Кто вамъ сказалъ это?
— Вы часто говорили о какой-то Джуліи, когда были больны.
— Что говорилъ я о ней, Джекъ? Скажите мн сію минуту что говорилъ я о ней!
— Ну, право достанется же мн отъ доктора, если вы будете такъ волноваться. Не надо мн было показывать вамъ эти письма.
— Джекъ, я долженъ знать это.
— Вы ничего не говорили такого что бы имло какой-либо смыслъ, милордъ. Вы просто все повторяли ея имя, иногда такъ какъ будто бы она была очень дорога вамъ, а иногда какъ будто бы вы сердиты на нее, за что-то что она сдлала. Вотъ и все.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Я бы очень желалъ видть Мартина Блексема, Джекъ, продолжалъ больной, откидываясь назадъ на свои подушки.
— А я увренъ что онъ будетъ въ восторг видть васъ. Что жь, написать мн ему чтобъ онъ пріхалъ?
— Ахъ, вы бы мн сдлали этимъ такое одолженіе. Какъ вы добры, Джекъ. Ахъ, еслибы Мери была мальчикъ подобный вамъ.
— Тогда было бы одною великолпнйшею двушкой меньше на свт, сказалъ Джекъ задушевнымъ голосомъ. Я бы не промнялъ Мери на цлую кучу мальчиковъ, будь я на вашемъ мст.
— Еслибъ у меня былъ сынъ, Джекъ, онъ бы наслдовалъ Чепель-Гильтонское имніе и позаботился бы о своихъ сестрахъ, когда меня не станетъ. Я не переживу мистрисъ Игльтонъ, Джекъ.
— Я надюсь, вамъ обоимъ придется еще пожить долго и счастливо.
— Ахъ! Хорошо вамъ говорить, но ей восемдесятъ два года, а мн, мн не придется больше выдти изъ этой комнаты.
— Какъ повертывается у васъ языкъ говорить подобныя вещи, когда вы сами знаете что послзавтра отправляетесь гулять на носилкахъ.
— Отецъ вашъ умеръ, Джекъ? спросилъ графъ посл продолжительнаго молчанія.
— Давнымъ давно.
— И мать ваша также?
— Она умерла когда мн было четыре мсяца.
— Очень, очень жалю о нихъ. Какъ бы они любили васъ теперь.
— Что толку говорить о томъ что могло бы быть, возразилъ Джекъ со вздохомъ.— У меня нтъ родителей, у васъ нтъ сына. Для насъ обоихъ это дло плохое. Будемъ благодарны Богу за то что у насъ еще есть и постараемся хорошенько пользоваться этимъ. Теперь я пошлю къ вамъ Мери, а самъ пойду напишу Блексему.

ГЛАВА VII.
Надсмотрщикъ нъ Виндзорскомъ замк.

Теперь пора намъ разказать какимъ образомъ открылась исторія убійства.
Джеку пришлось быть собщительне со слдователемъ чмъ какъ онъ былъ съ Ванъ-Вейномъ и другими любопытными знакомыми своими. Но несмотря на это, врный своему общанію леди Плесморъ (данному имъ въ то время когда Блиссетъ былъ въ глазахъ его лишь бглымъ мошенникомъ и будущемъ двоеженцемъ), онъ не упоминалъ ея имени. Одна дама, принимавшая участіе въ семейств лорда Гильтона, говорилъ онъ, узнала по портрету въ мистер Блиссет личность по имени Ятся, находившагося прежде въ сылк. Она сообщила объ этомъ его сіятельству, черезъ него (Джека), и слдствіемъ этого было внезапное бгство Блиссета изъ замка Гильтона.
Слдователь навострилъ уши при имени Ятса, но продолжалъ убждать Джека сообщить ему имя дамы.
— Ей все равно придется явиться предъ судомъ рано или поздно.
— Такъ пусть это будетъ лучше поздно, отвчалъ Джекъ, умвшій выказать и упрямство, когда того требовалось.
— Что сталось съ этимъ портретомъ? спросилъ слдователь.
— Онъ находится на моей квартир, вы можете послать за нимъ когда вамъ угодно.
Слдователь послалъ за портретомъ и за тмъ фотографомъ имя котораго стояло на оборотной сторон карточки, послдній сейчасъ же призналъ джентльмена стоявшаго за стуломъ леди Эмиліи Эйльвардъ за Ятса каторжника, бгство котораго изъ Бермуды чуть не стоило ему мста.
— Боже мой, сэръ, продолжалъ мистеръ Бернеби,— что значитъ игра случая! Прежде еще нежели я поступилъ въ полицію, я занимался немножко фотографіей, выслуживъ пенсію, завелъ дло вмст съ зятемъ моимъ въ Барвик, и мы начали снимать виды съ господскихъ домовъ и парковъ. Я хорошо помню какъ мы получили заказъ изъ Гильтонскаго замка, и поврите ли, я хотлъ самъ взять это дло на себя, да порзалъ себ руку въ то самое утро какъ ужь надо было хать, такъ что вмсто меня отправился мой товарищъ. Будь я тамъ самъ, я сейчасъ бы узналъ этого малаго. Товарищу моему пришлось пріостановить работу по случаю дурной погоды, а когда намъ можно было опять взяться за нее, то я самъ ужь похалъ туда. Я былъ тамъ въ тотъ самый день какъ онъ удралъ.
— Вы не видали его тогда?
— Нтъ, сэръ.
— А какъ вы полагаете, видлъ онъ васъ?
— Можетъ-статься что видлъ. Я, да Санъ Прейсъ — сержантъ Прейсъ, знаете гостившій у меня чтобы развлечься немного. Мы весь день почти были въ парк около дома.
Слдователь снова навострилъ уши, услыхавъ имя сержанта Прейса.
Свидтельство бднаго калки, подтвержденное находкой machette подъ тмъ самымъ мстомъ гд, по словамъ его, это орудіе было брошено въ Темзу, и признаніемъ этою machette слугой Блиссета за вещь принадлежавшую его господину, составило сильное доказательство prima facie. Но самыя явныя доказательства, опирающіяся на непреложныя свидтельскія показанія, часто не ведутъ ни къ чему, если нельзя въ то же время доказать повода къ совершенію преступленія. Слдователь недоумвалъ. Что могло заставить богатаго мистера Блиссета совершить убійство изъ-за пятидесяти фунтовъ? Джекъ съ помощію мистера Бернеби уяснилъ эту тайну.
Слдователь зналъ теперь настоящій поводъ къ совершенію убійства, также и поводъ къ бгству. Ему недоставало лишь одного, самого Абеля Блиссета, и приказъ арестовать его былъ обнародованъ еще прежде наступленія вечера.
Это случилось въ субботу послдовавшую за тмъ достопамятнымъ вторникомъ въ который Джекъ Гилль прибылъ изъ Діеппа и отправился въ Кастль-Гильтонъ. Въ слдующій затмъ четвергъ у мистера Блиссета было назначено дловое свиданіе въ Лондон, на которое онъ не явился, и такъ какъ ему слдовало подписать нкоторыя важныя бумаги, то клеркъ былъ отправленъ съ нимъ въ замокъ. Отъ Джека Гилля, какъ отъ временнаго представителя графа, юный джентльменъ сей узналъ лишь что мистера Блиссета тутъ не было, но принявъ приглашеніе позавтракать въ комнат экономки, онъ, будучи смтливымъ и къ тому же любознательнымъ молодымъ джентльменомъ, узналъ тамъ кое-что поболе, и возвратясь въ Лондонъ, не преминулъ сообщить объ этихъ новостяхъ. Пріятно быть если и не знаменитой особой, то по крайней мр человкомъ который одинъ можетъ сообщить свдънія о знаменитой особ. Клеркъ сдлался въ Сити авторитетомъ на слдующіе два дня. Акціи Экуадорской Компаніи опустились сейчасъ же, а въ субботу утромъ потеряли семь процентовъ. Другія предпріятія въ которыхъ принималъ участіе мистеръ Блиссетъ пострадали тоже, хотя и въ меньшей степени. Но когда явился агентъ мистрисъ Игльтонъ и накупилъ на ея имя заподозрнныхъ бумагъ на пять тысячъ, а банкиры убжавшаго объявили что въ рукахъ ихъ находятся капиталы которыми можно выдать на каждый фунтъ его обязательствъ стами шиллингами боле, тогда вс стали спрашивать другъ друга — чего жь испугались? Т которые сорокъ восемь часовъ тому назадъ увряли ‘что знаютъ достоврно’ что онъ бжалъ въ Испанію, взявъ съ собой все что было у него въ рукахъ до послдняго шиллинга кричали теперь что безсовстно было распространять подобные слухи о банкротств солиднаго человка. Просто-на-просто двушка эта отказала ему, а онъ, разумется, не могъ снести такой обиды. Онъ воротится черезъ день или два. Мудрые люди качали головой, слушая эти извиненія. Что человку можетъ быть обидно получить отказъ посл помолвки, о которой такъ много было говорено, было весьма естественно, но чтобъ обида его проявлялась взятіемъ подъ вымышленнымъ предлогомъ чужой лошади и исчезновеніемъ съ нею неизвстно куда, это было странно.
Когда на дверяхъ полицейскаго суда появилось объявленіе объ извстномъ намъ вознагражденіи, мудрыя головы эти вооружились словами: ‘вдь говорилъ же я вамъ’. Сити пришло въ изумленіе, но когда первое ощущеніе неожиданности прошло, объ исторіи перестали и думатъ. Абель Блиссетъ совершилъ убійство, но не потерплъ банкротства.
Когда злополучная звзда его смотрла на вывшенныя въ Ливерпул объявленія, онъ въ одно мгновеніе со всей ясностью созналъ всю громадность опасности угрожавшей ему. Агентъ Общества Пароходства врно припомнитъ мнимаго иностранца такъ настойчиво молившаго взять его на пароходъ. Лодочникъ относившій багажъ его въ гостинницу синьйора Дибарри будетъ знать гд найти его. Кто знаетъ, можетъ-быть полиція уже тамъ и дожидается его возвращенія. Все его имущество заключалось теперь въ четырехъ шиллингахъ, а ему надо было положить половину Англіи между собой и преслдователями, такъ горячо постившимися за нимъ въ погоню. Ему не оставалось ничего кром немедленнаго и быстраго бгства. Куда? Подобно загнанному зврю, онъ хотлъ обойти своихъ преслдователей хитростью. Лучше Лондона не могло быть мста въ которомъ можно бы было укрыться, а въ Лондон онъ могъ ссть на какой-нибудь корабль отходящій на западъ.
На этотъ разъ онъ бжалъ уже не отъ воображаемой опасности. Все случилось дйствительно такъ какъ онъ ожидалъ. Агентъ Пароходства сообщилъ все полиціи. Домъ Дибарри былъ подвергнутъ осмотру, вокругъ каждаго отплывающаго корабля была разставлена стража и телеграфъ разослалъ во вс стороны предупрежденіе что Абель Блиссетъ пытался бжать, переодвшись иностранцемъ. Посл того какъ конь былъ уведенъ, къ дверямъ конюшенъ старательно приставлены были крпчайшіе замки. Провинціальная полиція была дятельна и бдительна до крайности. Она арестовала греческаго купца изъ Манчестера, хавшаго навстить семейство свое въ Соутпортъ. Она остановила королевскаго курьера въ Дувр, услыхавъ что онъ говоритъ по-французки. Лучше всего было то что она наложила руки на сыщика нарочно посланнаго чтобы разыскать синьйора Генрикеза. Каждый служитель правосудія надялся выиграть славу и триста фунтовъ, и потому не звалъ по сторонамъ. Между тмъ оборванный бродяга, съ истомленнымъ лицомъ, впалыми щеками и съ жесткой сдой бородой, потерявшій въ нсколько дней всякое сходство съ портретомъ Абеля Блиссета, шелъ, прося милостыни, по Вельскимъ деревнямъ, пока не дошелъ такъ до Брекона. Тамъ онъ повернулъ на востокъ и направилъ путь свой къ великому кипучему Вавилону, гд люди слишкомъ заняты для того чтобы заботиться о своихъ сосдяхъ, и гд однимъ оборваннымъ бродягой боле или мене не составляетъ никакой разницы, разъ только онъ своротилъ съ прямой дороги и завернулъ въ Чертсей, гд получилъ позволеніе взглянуть на приходскіе списки родившихся, умершихъ и сочетавшихся бракомъ.
— Джентльменъ отъ лорда Гильтона желаетъ видть васъ, сударь, произнесъ старшій конторщикъ Джебеза Стендринга, отворяя дверь святилища своего хозяина Джеку, въ одно прекрасное утро, недли дв спустя посл разговора послдняго съ Сенъ-Джономъ Чемпіономъ.
Если Джебезъ Стендрингъ и былъ удивленъ появленіемъ Джека подъ вышеупомянутымъ наименованіемъ, то не выказалъ тмъ не мене ни малйшаго удивленія. Онъ знакомъ пригласилъ его ссть и надлъ свои массивныя золотыя очки, какъ бы приготовляясь сдавать какой-нибудь запутанный отчетъ, рука его немного дрожала однако.
— Я не ожидалъ видть васъ, мистеръ Гилль, сказалъ онъ.
— Я увренъ въ этомъ, учтиво отвчалъ Джекъ.— Вы человкъ дловой, мистеръ Стендрингъ, и я тоже хочу сдлаться таковымъ про ныншній случай. Поэтому намъ не слдуетъ терять лишнихъ словъ. Какъ скоро вы приготовитесь выслушать меня, я готовъ буду начать дло.
— Продолжайте, прошу васъ. Такъ какъ цль свиданія нашего мн вполн неизвстна, то я къ сожалнію не могу навести разговоръ на сущность вашего дла, возразилъ купецъ.
— Вы кредиторъ лорда Гильтона на весьма значительныя суммы.
— Вы говорите это въ вид вопроса или въ вид положительнаго заявленія, мистеръ Гилль?
— Въ вид положительнаго заявленія, не допускающаго ни малйшаго сомннія, отвчалъ Джекъ.
— Въ самомъ дл! Мн послышалось въ тон вашего голоса нчто похожее на вопросъ. Вы пришли сказать мн что я кредиторъ милорда. Что же дале? Такъ какъ, по вашимъ словамъ, въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія, то что же слдуетъ изъ этого?
— То что онъ желаетъ прекратить эти отношенія какъ можно скоре. Въ силу этого, я долженъ передать вамъ эти бумаги, три изъ нихъ касаются гипотекъ въ Гинчингтон Грейсъ Энд и Фосброк, а остальныя дв залоговъ въ Льюис и Моубре. Если вы сдлаете мн одолженіе взглянуть на нихъ, то увидите что его сіятельство предоставляетъ вамъ шесть мсяцевъ сроку для окончанія дла въ трехъ первыхъ случаяхъ, а въ двухъ остальныхъ проситъ васъ выдать ему обратно обязательства, разумется по уплат ихъ.
— А какъ давно, позвольте васъ спросить, мистеръ Гилль, сказалъ Джебезъ Стендрингъ, презрительно отодвигая бумаги въ сторону,— стали вы предлагать свои услуги при подобныхъ длахъ?
— Я взялся за это дло, холодно отвчалъ Джекъ,— полчаса тому назадъ, а въ настоящую минуту отказался уже отъ этой практики.
— Вы расположены къ шутливости.
— Отвтъ мой иметъ то преимущество предъ вашимъ вопросомъ что онъ касается сути дла. Я пришелъ сюда не за тмъ чтобъ отвчать на дерзкіе вопросы.
— Я получилъ ваши бумаги (что он стоятъ — это другое дло). Могу я считать разговоръ этотъ оконченнымъ?
— Пока еще не совсмъ. Доказавъ вамъ что повреннымъ лорда Гильтона вполн извстны отношенія ваши къ нему, и что исторія о несовршеннолтнихъ не способныхъ давать обязательства и росписки не можетъ боле имть значенія, я желаю сдлать вамъ одно предложеніе.
Рубецъ на щек Джебеза Стендринга началъ пылать и алть.— ‘Говорите ему все прямо и откровенно’, было послднимъ совтомъ Чемпіона Джеку, и Джекъ, хорошо помня состояніе въ которомъ онъ сидлъ въ послдній разъ въ этой самой контор, вооружился всми силами ума своего.
— Берегитесь, мистеръ Гилль, вы намекаете на вещи доказать которыя вамъ будетъ трудно, сказалъ Стендрингъ со сдержаннымъ гнвомъ.
— Я ни на что не намекаю, твердо возразилъ Джекъ.— Я прямо говорю что вы неправымъ образомъ воспользовались этими гипотеками и заемными письмами. Вы укрывались за лицами давно потерявшими всякій интересъ въ этихъ длахъ. Если вы считаете себя несправедливо оскорбленнымъ чмъ что я говорю, то позовите сюда своего конторщика. Я повторю то же самое и въ его присутствіи, и буду стараться излагать дло какъ можно ясне. Тогда вы можете подать на меня жалобу за оклеветаніе вашей милости, и тогда увидите также какія я представлю доказательства.
Джебезъ Стендрингъ прикусилъ свои блдныя губы.
— Вы хорошо выучили урокъ вашъ, милостивый государь, но вы немного черезъ-чуръ быстры, сказалъ онъ.— Вы говорите что дйствуете по порученію лорда Гильтона. Почему могу я знать правда ли это? Почему я знаю что вы не на посылкахъ у какого-нибудь страпчаго и не пришли сюда съ цлью выпытать отъ меня разныя вещи, и потомъ перековеркать слова мои въ пользу вашего хозяина? Такъ какъ вы позволили себ выразить сомннія насчетъ моей правдивости, то вы должны извинить меня, если я откажусь отъ всякихъ разсужденій объ этомъ предмет, прежде нежели получу удостовреніе въ вашихъ правахъ на это.
— О разумется. Удостовреніе въ моихъ правахъ заключается въ одиннадцати тысячахъ трехъ стахъ фунтовъ, въ вид билетовъ Англійскаго Банка, которые я готовъ передать вамъ подъ извстными условіями.
— Я не позволяю играть собой, мистеръ Гилль, сердито воскликнулъ Стендрингъ.— Если вы явились сюда лишь по длу, то прошу васъ обратиться къ моему повренному по дламъ. Если же цль ваша устроить полюбовную сдлку — на сколько таковая можетъ имть мсто между лордомъ Гильтономъ и мною,— то вы должны быть чистосердечны и откровенны со мной. Я желаю знать какимъ образомъ, вы взялись за это дло, и если вы не сообщите мн этого, то я не хочу слышать ничего боле.
Обычное холодное и сухое обращеніе стараго купца измняло ему по мр того какъ онъ говорилъ. Онъ вдругъ сталъ тревоженъ и взволнованъ.
— Я взялся за это дло лишь потому что лордъ Гильтонъ пожелалъ этого.
— Слдовательно вы его секретарь, его рабъ, его намный слуга, кричалъ Стендрингъ, волнуясь все боле и боле.
— Ничего подобнаго. На этотъ разъ вамъ не удастся разсердить меня, возразилъ Джекъ.— Его сіятельство другъ мой, и ради дружбы къ нему я взялся за это весьма непріятное для меня дло.
— Вамъ таки повезло въ свт, если вы завели себ друзей между такими знатными людьми, презрительно усмхнулся купецъ.
— Я уже говорилъ вамъ, мистеръ Стендрингъ, что я пришелъ сюда не за тмъ чтобъ отвчать на дерзкіе вопросы о моихъ личныхъ длахъ. Вы послдній человкъ въ мір котораго я бы ршился обезпокоить ими или которому бы позволилъ безпокоить ими меня. Прошу васъ оставьте ихъ въ поко. Согласны вы выслушать предложеніе которое я хочу сообщить вамъ, или нтъ?
— Я выслушаю его, но съ условіемъ что это нисколько не обязываетъ меня въ отношеніи къ лорду Гильтону, ни его въ отношеніи ко мн.
— Будь по вашему. Предложеніе мое слдующаго рода. Я уплачу вамъ сегодня же и сію же минуту эти три закладныхъ, считая по пяти процентовъ на капиталъ за вс шесть мсяцевъ, съ условіемъ что вы выдадите заемныя письма не требуя исполненія выговореннаго обязательства относительно срока.
— А почему долженъ я сдлать это?
— Потому что, къ несчастію, за жизнь лорда Гильтона нельзя поручиться на шесть мсяцевъ требуемаго срока, потому что, въ случа его смерти, вы выручите лишь капиталъ по закладнымъ, а по заемнымъ письмамъ не получите ни одного шиллинга, потому что цль этого предложенія избавить его отъ тревоги, и оно не будетъ повторено еще разъ, потому что, однимъ словомъ, въ вашемъ интерес согласиться на него.
— Это все что вы хотли сказать мн?
— Все.
— Такъ ступайте же къ вашему другу, началъ Стендрингъ, говоря сначала спокойно, но становясь все блдне отъ сдержаннаго волненія, по мр того какъ онъ продолжалъ рчь свою.— Ступайте къ вашему другу и скажите ему вотъ что. О! Какъ хорошо что ему придется выслушать это отъ васъ, отъ избраннаго посла своего! Скажите ему чтобъ онъ припомнилъ день въ который, стоя здсь, онъ нанесъ мн ударъ этотъ (съ этими словами онъ коснулся пальцемъ рубца),чтобъ онъ припомнилъ слова бывшія хуже удара, сопровождавшаго ихъ,— слова настолько же не изгладившіяся изъ моей памяти какъ этотъ знакъ не изгладился съ лица моего. Скажите чтобъ онъ вспомнилъ то что я сказалъ ему тогда — что въ моей власти заставить его каяться въ оскорбленіи этомъ до послдняго дня его жизни, и что онъ будетъ каяться въ немъ. Онъ уже каялся въ немъ. Скажите ему что въ числ всхъ досадъ и огорченій павшихъ ему на долю, немного было такихъ въ которыхъ я бы не участвовалъ. Я оскорблялъ его тщеславіе, шелъ наперекоръ его самолюбію, разрушилъ его состояніе. И все это ничто въ сравненіи съ другимъ наказаніемъ которому я подвергъ его. Скажите ему что онъ сойдетъ въ могилу, не зная въ чемъ оно состоитъ, но что онъ можетъ быть увренъ что наказаніе это не легкое. Я — но я ошибаюсь. Я не могу ничего сдлать, я бдный ничтожный червь! Я былъ и есмь лишь смиренное орудіе Его карающей воли за преступнйшія и безбожнйшія мннія когда-либо вложенныя діаволомъ въ сердце человка. Скажите ему все это — вы, Джекъ Гилль, все отъ слова до слова. Что касается до его жалкаго предложенія, то я пренебрегаю имъ и отвергаю его. Я возьму съ него до послдняго шиллинга все что можетъ доставить мн законъ во время его жизни, а посл его смерти покрою стыдомъ его имя. Слышите вы меня?
— Слышу, въ негодованіи произнесъ Джекъ, и повторяя ваши собственныя слова, объявляю вамъ что слышу преступнйшее и безбожнйшее мнніе когда-либо вложенное діаволомъ въ сердце человка, полагающаго что слдуя своему личному чувству мщенія, онъ длаетъ угодное Богу. Стыдитесь, милостивый государь! Стыдитесь! Кто опредлилъ васъ орудіемъ Его!
— Уже не разъ слыхалъ я эти рчи, молодой человкъ. Это одно изъ обыкновеннйшихъ и грубйшихъ средствъ защиты неврія. Тутъ не мсто и не время толковать о подобныхъ предметахъ, а толковать объ нихъ съ вами было бы лишь напрасною тратой словъ. Отвтъ мой уже извстенъ вамъ. Я очень радъ что могъ дать его, чрезвычайно радъ что могъ дать его вамъ. Какъ скоро лордъ Гильтонъ узнаетъ изъ устъ вашихъ все что я сдлалъ, я буду удовлетворенъ. Съ этими словами онъ дернулъ за звонокъ, и Джекъ очутился на улиц думая не столько о неудач своей попытки, сколько о необычайномъ изъявленіи мстительности, свидтелемъ котораго ему пришлось быть.
Джебезъ Стендрингъ воротился въ сумерки домой, вполн довольный тмъ что исполнилъ долгъ христіанина. Онъ даже улыбался порой угрюмою улыбкой, вспоминая обо всемъ высказанномъ имъ Гиллю. ‘Перстъ Божій видимо проявился тутъ, думалъ онъ, не то, не пришелъ бы ко мн именно этотъ человкъ’.
Чугунныя ворота ведущія въ садъ его были заперты, и ключъ отъ нихъ былъ у него. Онъ имлъ привычку самъ отпирать и запирать за собой входъ въ свое жилище, не призывая слугъ. Въ ту минуту какъ онъ отперъ наружныя ворота, какая-то фигура вышла изъ-за угла забора, взошла въ садъ вмст съ нимъ и затворила за нимъ ворота.
— Позвольте мн сказать вамъ нсколько словъ, мистеръ Стендрингъ, проговорилъ незнакомецъ хриплымъ шопотомъ.
Говорившій слова эти не принадлежалъ къ классу людей съ которыми имлъ обыкновеніе разговаривать одинокій купецъ. Это былъ высокій, изнуренный, оборванный человкъ, не могшій произнести нсколькихъ словъ этихъ, не закашлявшись кашлемъ потрясшимъ, казалось, всю внутренность его.
Первою мыслью Джебеза Стендринга была мысль о ворахъ, и онъ приподнялъ палку. Онъ былъ еще бодрый старикъ, не лишенный личнаго мужества.
— Не пугайтесь, заговорилъ снова тотъ, — я не замышляю ничего дурнаго. Опустите вашу палку и отведите меня куда-нибудь гд бы я могъ наедин поговорить съ вами.
— Вонъ отсюда, бродяга! Я васъ не знаю, возразилъ Джебезъ, не опуская палки.
— Подойдите со мной къ фонарю у дверей и тогда скажите знаете ли вы меня. Вотъ теперь?
Незнакомецъ послдовалъ за нимъ, пока они не приблизились къ свту, и затмъ Джебезъ Стендрингъ повторилъ еще разъ: ‘Я васъ не знаю’
— Мсяцъ тому назадъ ваши слова обрадовали бы меня, возразилъ незнакомецъ.— Теперь мн все равно. Я Абель Блиссетъ.
— И вы имете дерзость явиться сюда, зная что одно мое слово предастъ васъ въ руки полиціи?
— Такъ скажите это слово, если желаете. Мн опостылла жизнь которую я веду. Жизнь! Во мн немного ее осталось. Я охотно предоставлю ее имъ, если вы не захотите помочь мн.
— Что вамъ нужно?
— Приличная одежда, нсколько фунтовъ деньгами и перездъ въ Испанію или въ Южную Америку на одномъ изъ вашихъ кораблей въ качеств служащаго при вашемъ дл, для избжанія всякаго подозрнія.
— И вы осмливаетесь думать что я помогу бжать убійц?
— Почему же нтъ? Что сдлалъ я вамъ? Въ вознагражденіи вы не нуждаетесь.
— Нтъ. Я исполню свой долгъ въ отношеніи общества и безъ того.
— Ну такъ исполняйте долгъ вашъ. Я зналъ что вы человкъ жестокій, мистеръ Стендрингъ, и былъ глупъ пытаясь обратиться за помощью къ вамъ. Мн бы слдовало лучше обратиться къ мистеру Гиллю. Я весь день бродилъ около вашей конторы и видлъ какъ онъ выходилъ оттуда. Я уже совсмъ готовъ былъ заговорить съ нимъ, но кругомъ было слишкомъ много народу. Мн бы еще лучше слдовало написать лорду Гильтону. Я теперь знаю что онъ не желалъ чтобы меня схватили.
Онъ говорилъ какъ человкъ потерявшій всякую надежду, однако Джебезъ Стендрингъ почувствовалъ нкоторое безпокойство.
— Я видлъ отъ него много добра, продолжалъ Блиссетъ,— и плохо отплатилъ ему за это. Я бы желалъ оказать ему услугу прежде — прежде нежели умру. Я могу оказать ему весьма важную услугу, какъ вамъ извстно.
— Мн неизвстно ничего такого что бы вы могли сдлать для лорда Гильтона.
— Я могу доставить ему пріятную неожиданность. Пріятныя неожиданности полезны больнымъ. Мысли ихъ приносятъ имъ часто больше вреда чмъ недуги. Помните вы вашего стараго сторожа при контор, Бедингфильда? Я былъ при немъ, когда онъ умиралъ, у него было кое-что на душ, и я полагаю что это-то и ускорило его кончину.
— Я дамъ вамъ платье, сказалъ Стендрингъ.— Вы — вы больны должно-быть.
— Боленъ ли я? Я умираю. Еслибы вы знали что значитъ не имть на себ сухой нитки въ теченіи двухъ мсяцевъ, спать подъ стогами сна и въ пустыхъ шалашахъ, какъ я, вы бы тоже сдлались больны. Я прошелъ полъ-Англіи босикомъ, безъ пенни въ карман, исключая того что я выпрашивалъ Христа-ради. Воровать я не смлъ. Я былъ въ Чертсей дней десять тому назадъ и видлъ тамъ племянницу старухи мистрисъ Крауфордъ, она меня не узнала, разумется, но когда я упомянулъ о васъ и….
Джебезъ Стендрингъ поблднлъ какъ смерть, и рука его задрожала, такъ что онъ съ трудомъ могъ отворить дверь.
— Взойдите, перебилъ онъ Блиссета сиплымъ глухимъ голосомъ.— Я поговорю съ вами. И они вошли вмст въ домъ.
Было около полуночи, когда дверь снова отворилась, и изъ нея вышелъ человкъ съ узелкомъ въ рук, человкъ одтый въ приличное черное платье, подобное тому что носилъ всегда старый купецъ, человкъ съ деньгами въ карман, направившій путь свой внизъ къ рк. Сначала онъ хотлъ, казалось, пройти черезъ Ватерлооскій мосгъ. но съ внезапной дрожью отвернулся отъ него, какъ скоро блескъ воды мелькнулъ предъ его глазами. Ночь была необыкновенно ясная и звзды сіяли на неб. Онъ пошелъ назадъ, забросилъ свой узелокъ въ пустынную улицу и поспшно отправился по направленію къ Бермондсей.
На слдующее утро мистеръ Джебезъ Стендрингъ имлъ совщаніе съ главнымъ конторщикомъ касательно партіи товара отправляемой въ Пернамбуко.
— Эта партія необыкновенно велика, мистеръ Менъ, сказалъ старый купецъ,— и мы еще не получали отчета о полученіи послдней.
— Еще и не время, сэръ.
— Ну, не знаю, не знаю. Быть на-сторож никогда не лишнее. Въ послднее время было много банкротствъ. Я пошлю кого-нибудь въ качеств надсмотрщика. Не знаете ли вы кого-нибудь кого можно было бы послать? Онъ долженъ говорить по-испански.
— Не знаю, сэръ, но освдомлюсь.
— Не безпокойтесь. Я увижусь сегодня съ людьми которые, вроятно, укажутъ мн на кого слдуетъ. Я самъ устрою все это. Будьте лишь такъ добры сказать капитану что ему придется взять съ собой пассажира. Кстати, какой корабль на очереди?
— Виндзорскій замокъ, сэръ. Онъ отплываетъ во вторникъ.
— Хорошо. Скажите капитану что у него будетъ пассажиръ, чтобъ онъ позаботился о продовольствіи его.
— Хозяинъ длается что-то трусливъ, говорилъ мистеръ Менъ своему помощнику по управленію конторой. —Онъ хочетъ посылать надсмотрщика надъ товаромъ что отправляется къ де-Кастро. Какъ будто бы тутъ можетъ быть рчь о какомъ-нибудь риск.
— Ему бы слдовало взять васъ въ товарищи, мистеръ Менъ, сказалъ помощникъ.—Онъ начинаетъ старть и дряхлть.
— Я и самъ это замчаю, отвчалъ Менъ.—Онъ ужь не тотъ что былъ, особенно съ тхъ поръ какъ насъ оставилъ этотъ Блиссетъ. Мн сдается что намъ съ вами придется искать скоро другого мста. Онъ плохъ становится. Замтили вы въ какомъ смущеніи онъ былъ вчера все послобденное время?
— Нтъ, особеннаго ничего не замтилъ.
— Это потому что вамъ не приходилось имть съ нимъ много дла. Онъ подалъ мн цлую пачку векселей, срокъ которымъ еще не выходилъ, и такъ и накинулся на меня, когда я ему сказалъ это. Дло идетъ къ концу съ нимъ,— въ этомъ нтъ сомннія.

ГЛАВА VIII.
Продолженіе заговора.

По возвращеніи въ Лондонъ, Спенсеру Виллертону пришлось серіозно обсудить непріятный вопросъ, съ которымъ жена его уже давно приставала къ нему: ‘Что длать съ Фредомъ?’
— Къ счастію, ему, какъ единственному сыну нашему, нтъ необходимости зарабатывать себ хлбъ, сказала заботливая мать,— но для молодаго человка опасно жить безо всякаго занятія. Конечно, другъ мой, имя въ распоряженіи твоемъ столько казенныхъ мстъ, ты можешь многое сдлать для него.
— Какая польза доставлять ему мсто, если онъ не въ состояніи выдержать экзамена?
— Я думала что экзаменуютъ только простыхъ клерковъ и тому подобныхъ людей, продолжала мистрисъ Виллертонъ.— Вдь тебя не экзаменовали, не правда ли?
— Да, такимъ образомъ какимъ ты полагаешь, нтъ, возразилъ государственный человкъ, невольно улыбаясь простодушному вопросу.— Фреду едвали можно разчитывать начать свою карьеру съ должности младшаго статсъ-секретаря. Онъ долженъ самъ проложить себ дорогу, какъ это длалъ и отецъ его.
— Право, милый мой, онъ готовъ трудиться. Для него было страшнымъ ударомъ лишиться возможности поступить въ армію. Ты былъ слишкомъ строгъ къ нему, право.
— Что намренъ онъ начать? спросилъ Виллертонъ.
Онъ уже довольно наслушался и прежде о своей мнимой строгости.
— Мн кажется онъ охотно занялся бы адвокатурой. Это, знаешь, такое джентльменское занятіе. Сына лорда Симклсона сдлали адвокатомъ въ прошломъ году.
— Да и еще многихъ получше его, сказалъ Виллертонъ.— Я ничего не имю противъ того если Фредъ возьмется за это дло. Я вовсе не желаю чтобъ онъ сдлался рабомъ какой бы то ни было профессіи. Я лишь желаю чтобъ онъ не былъ невждой и лнивцемъ. Я увижусь сегодня вечеромъ съ Клеромъ и поговорю съ нимъ объ этомъ.
Мистеръ Фредъ присутствовалъ разъ на сборищ въ Темпл и пришелъ къ заключенію что быть адвокатомъ ‘удивительно забавно’. Онъ вступилъ въ почтенное общество Миддль Темпля, подъ покровительствомъ Клера, и сдлался ученикомъ дятельнаго присяжнаго повреннаго, указаннаго ему послднимъ.
— Видите ли что, Виллертонъ, говорилъ практичный джентльменъ этотъ.— Вы его держали немножко черезчуръ въ рукахъ, и потому-то онъ и переступилъ должныя границы. Заплатите долги его. Назначте ему хорошее содержаніе. Запишите его въ хорошій клубъ. Доставьте ему положеніе въ свт, которое онъ принужденъ будетъ поддерживать,—онъ уже не мальчикъ теперь,— и вы увидите онъ исправится.
Совтъ этотъ былъ хорошъ, но онъ былъ данъ слишкомъ поздно. Фреду Виллертону было неловко въ сред порядочной молодежи его круга, и онъ не хотлъ работать надъ собой для того чтобы подойти подъ ихъ уровень. Онъ имлъ бы успхъ въ т дни когда для свтскаго человка считалось отчасти лестнымъ быть дуракомъ. Общество встрчаемое имъ въ Миддль-Темпл было ему не по вкусу. На его товарищей по занятіямъ у мистера Кеза не производили должнаго, по его мннію, впечатлнія его лнивое появленіе тамъ въ двнадцать часовъ и исчезновеніе оттуда въ два часа, также какъ и его вслухъ провозглашаемыя близкія отношенія къ кулачнымъ бойцамъ и насмшки надъ всякимъ умственнымъ занятіемъ. Онъ погрузился въ общество адвокатовъ-шалопаевъ, весьма похожихъ на шалопаевъ-прапорщиковъ, сдружившихся съ нимъ въ прошломъ году, и былъ счастливъ какъ никогда, играя роль царя въ ихъ незавидномъ кружк.
Читатель не забылъ вроятно разговора происшедшаго между покойнымъ мистеромъ Берриджеромъ и товарищемъ его касательно участія сего молодаго джентльмена въ дл отысканія главнаго защитника въ процесс Баеръ противъ Конвея съ женой. Никто иной какъ мистеръ Фредъ прізжалъ въ наемномъ кэб въ Букингамъ-Стритъ въ то утро когда Блиссетъ нашелъ свой chek-mek. Но свднія, доставленныя имъ оказались неудовлетворительными. Они, правда, дали возможность мистеру Исааку заявить что онъ узналъ достоврно что мистеръ Конвей живетъ за границей, что онъ находится въ сношеніяхъ съ женой своей, и что жалоба поданная на нее дойдетъ и до его свднія, но судья которому представили все это зналъ кое-что касательно мистера Исаака и точности его показаній, также какъ и о врности его свдній, потому и знать ничего не хотлъ обо всемъ этомъ. Это было, можетъ-быть, жестокою несправедливостію въ отношеніи къ мистеру Исааку, ибо на этотъ разъ онъ дйствительно имлъ врныя свднія и былъ убжденъ въ томъ въ чемъ клялся.
Мужу, какъ видите, приходится иногда расплачиваться не только за наряды жены своей, но иногда и за язычокъ ея, потому ничего нельзя было предпринять въ пользу оскорбленной Анны Блеръ, пока не знали гд найти Джорджа Коивея, ничемъ не обидвшаго ее, но долженствовавшаго тмъ не мене защищаться противъ обвиненія и заплатить за издержки при этомъ.
Покойный мистеръ Берриджеръ былъ вполн правъ предполагая что ‘молодые щеголи которымъ приходится круто на все готовы’. Фредъ Виллертонъ не счелъ дломъ недостойнымъ джентльмена выпытывать мать свою касательно ея пріятельницы, также какъ и заглядывать въ письма этой пріятельницы, а сдлавъ открытіе что она получаетъ свое содержаніе чрезъ одинъ банкирскій домъ, съ которымъ слдовательно долженъ находиться въ сношеніяхъ и мужъ ея, онъ не медля ни минуты поспшилъ сообщить открытіе это мистеру Берриджеру, требуя общанную награду — возобновленіе векселя мистера Барнета. Награду свою онъ получилъ, но, какъ было уже сказано, мистеръ Исаакъ и кліентка его получили не большую выгоду отъ этого извстія. Уплата долговъ его, предшествовавшая его вступленію въ число изучающихъ законовдніе, избавила его отъ притснителя Барнета, и онъ въ теченіе нкотораго времени не видалъ мистера Исаака. Но какъ ни щедро было назначенное ему содержаніе и какъ ни незначительны были его ежедневныя издержки, судьба вскор снова привела его въ столкновеніе съ гербовою бумагой и съ племенемъ Израиля. Предполагалось исполнитъ одно изъ прекрасныхъ зрлищъ называемыхъ ‘grand mills!’ главными дйствующими лицами въ которыхъ долженствовали быть, съ одной стороны, знаменитый Слоджеръ изъ Бирмангама, непобдимый герой цлой дюжины подобныхъ сраженій, а съ другой — совершенно неизвстная личность. Фреду Виллертону внушили что наилучшимъ способомъ попасть въ lite людей ‘спорта’ и заявить себя коноводомъ ‘Коринфцевъ’ — было придерживаться стороны неизвстнаго бойца, въ то же время было сообщено, подъ видомъ глубочайшей тайны, что неизвстный поборникъ этотъ не кто иной какъ Черный Тимъ, знаменитый герой, съ головой цвта и твердости пушечнаго ядра, соотвтственно снабженной и мозгомъ. Фредъ присутствовалъ на сборищахъ въ разныхъ трактирахъ посвященныхъ ‘спорту’, на которыхъ составлялись заклады и призы, тамъ пили за его здоровье (на его же счетъ), и льстили, и подличали предъ нимъ вволю. На сторон Слоджера было больше данныхъ, но Фреду сказали что выгодне стоять за Чернаго, такъ какъ съ первымъ очень трудно ладить. Фредъ поставилъ большой (для него) закладъ за Чернаго, надясь выиграть при ожидаемомъ торжеств сумму равняющуюся его содержанію за цлый годъ.
Дло это оказалось подобнымъ всмъ дламъ этого рода, привходящимъ въ наши жалкіе дни. Бойцы вовсе не намревались нанести другъ другу какой-либо вредъ. Друзья ихъ, содержатели трактировъ, получили хорошій барышъ отъ собраній въ заведеніяхъ ихъ съ цлію составленія закладовъ и раздлили между собой выручку съ экстреннаго позда, доставившаго ‘Коринфцевъ’ на мсто битвы и обратно за три гинеи съ человка, а когда Черный былъ побжденъ въ третьей стычк безъ единаго удара, они прищелкнули языкомъ и отправились по домамъ. Бдный Фредъ не имлъ даже успокоенія быть очевидцемъ пораженія своего борца. Лишь только онъ прибылъ на станцію, гд ждалъ экстренный поздъ, какъ два джентльмена, съ разбитыми носами, потребовали его билетъ въ три гинеи, одинъ изъ нихъ выхватилъ его у него изъ рукъ и убжалъ съ нимъ, а другой втолкнулъ его въ толпу, въ которой у него стащили часы. Поздъ тронулся прежде нежели ему удалось освободиться, и ему пришлось узнать объ исход битвы изъ газетъ. Онъ проигралъ закладъ и снова нашелъ дорогу къ мистеру Исааку, вторичная уплата долговъ его отцомъ придала смлости племени Израиля. Человкъ сдлавшій подобную вещь одинъ разъ пожалуй и не сдлаетъ ее въ другой разъ, но имвшій слабость сдлать ее вторично не преминетъ повторить ее еще и въ третій разъ, da capo.
Мистеръ Исаакъ былъ чрезвычайно привтливъ съ молодымъ расточителемъ. Онъ не далъ ему почувствовать первой неудачи. ‘Устройте дло для меня, и я устрою все хорошенько и для васъ’, сказалъ онъ. ‘Вы можете сдлать это, если захотите’. Онъ пригласилъ его къ себ на домъ, гд дочери его, красивыя, умныя двушки, какъ большею частію и вс Жидовки, были чрезвычайно любезны съ нимъ, а отецъ ихъ общалъ выдать ему вс векселя его какъ скоро онъ сдлается адвокатомъ.
— Вы лучше ужь молчите, матушка, говорилъ почтительный сынокъ въ отвтъ на увщанія мистрисъ Виллертонъ, просившей его посщать прилежне уроки мистера Кеза.— Вы въ этомъ никакого толку не знаете. Это все вздоръ. Мн нечего корпть надъ этимъ. Я и безъ того справлюсь съ дломъ. Надо хорошенько послоняться по свту и познакомиться съ нимъ. Это лучшее средство для того чтобъ имть успхъ въ суд. Да еслибъ я теперь имлъ право, то одинъ человкъ назначилъ бы мн сейчасъ же три сотни въ годъ за дла касательно ‘спорта’, о которыхъ всегда въ газетахъ пишутъ. Кезъ безтолковый старый оселъ, вотъ и все.
— Ты то же самое говорилъ, мой милый, и о военномъ наставник твоемъ, однако….
— О, если вы станете этимъ попрекать меня, то я тоже покажу свои зубы! Это вы все виноваты были, mater. Еслибы вы заступились за меня хорошенько предъ отцомъ, онъ бы не вычеркнулъ моего имени изъ списка.
— Фредъ, Фредъ! Еслибы ты только зналъ какъ я просила, какъ я молила….
— Очень мн нужно знать что вы длали, сердито перебилъ онъ.— Пользы вы мн не принесли никакой. Я взялся за адвокатуру въ угоду вамъ, но ужь теперь пойду своимъ путемъ.
— Будешь ты сегодня вечеромъ дома, Фредъ? У насъ будутъ гости къ обду.
— И не подумаю. Я приглашенъ въ одно мсто.
— Куда?
— Не ваше дло. Я терпть не могу званыхъ обдовъ.
— Но, Фредъ, у тебя видъ совсмъ больной. Умоляю тебя, живи потише! просила его бдная, нжная мать.
— Это похоже на васъ, mater. Вы хотите чтобъ я оставался здсь съ разными старыми дураками вашими, но сейчасъ же поднимаете шумъ, если я ухожу повеселиться изъ дому.
— Я скажу отцу твоему какъ ты ведешь себя, Фредъ.
— Нтъ, не скажете. Я знаю что не скажете, mater. Ну, поцлуйте меня и не безпокойтесь. Я вдь не цыпленокъ какой-нибудь. Я знаю что длаю. Ну, вотъ такъ! Теперь я долженъ идти въ Темпль.
— Да вдь уже четвертый часъ! сказала его мать, успокоенная на минуту поцлуемъ его, что часто бываетъ съ матерями подобнаго рода.
— Ну да, мы не обдаемъ раньше пяти.
— Ты непремнно долженъ обдать тамъ сегодня?
— Я не сдержу своего слова, если не пойду туда, вотъ и все.
Мистеръ Фредъ Виллертонъ и безъ того не сдержалъ своего слова. Онъ отправился не въ Темпль, а въ Блеквелль, гд въ плохомъ трактир, въ сумерки, произошелъ небольшой птушій бой.
Онъ выигралъ (что было чудомъ) деньги свои въ птушиномъ бою, и вообще посщеніе это обошлось ему не безъ пользы. Отправившись съ нкоторыми изъ ‘Коринфскаго’ братства въ боле приличную гостиницу, съ цлью разыграть тамъ гранъ-сеньйора на выигранныя имъ деньги, онъ былъ встрченъ слугой, просившимъ его длать поменьше шума, потому что у нихъ наверху лежитъ больной джентльменъ. Онъ возразилъ на это что джентльменъ этотъ можетъ отправляться въ преисподнюю и продолжалъ свою вечеринку въ обычномъ веселомъ дух, пока не явился самъ хозяинъ. Джентльменъ былъ, правда, очень боленъ.— Кто такое…. чтобъ его!… былъ джентльменъ этотъ? Это былъ очень тихій джентльменъ. Онъ пріхалъ сюда снаряжать корабль. У него были разныя дла при корабляхъ, а звали его Конвей.— Неужели Джорджъ Конвей? закричалъ полупьяный Фредъ. Хозяинъ полагалъ что его именно такъ зовутъ, по крайней мр письма его были адресованы Дж. Конвею, эсквайру.— Была у него яхта?— Да, онъ иногда говорилъ объ ней, но она находилась не тутъ на рк. Онъ снаряжалъ купеческій корабль, отправляющійся въ дальнія страны. Онъ долго жилъ самъ въ дальнихъ странахъ, больной джентльменъ этотъ что лежитъ теперь на верху.
Мистеръ Фредерикъ Виллертонъ находился въ состояніи располагающемъ къ составленію быстрыхъ заключеній. Онъ былъ убжденъ что нашелъ кого слдуетъ, и въ силу этого открытія заказалъ еще шампанскаго. Отправившись на слдующій день въ контору мистера Исаака, онъ былъ уже не настолько увренъ въ своемъ успх. Конвей была фамилія довольно обыкновенная, а изъ страны свободы не малому числу Джорджей дозволяется странствовать по чужимъ землямъ, также какъ и обладать яхтами. Но когда насколько дней спустя онъ узналъ что жалоба по длу Блеръ и Конвея была подана на больнаго джентльмена въ Блеквелл, то убдился вполн какой онъ умный человкъ, фактъ этотъ еще боле вкоренился въ ум его, когда мистеръ Исаакъ дисконтировалъ ему вексель за три мсяца, во сто фунтовъ, считая лишь по тридцати процентовъ дисконту.
Онъ отправился домой и нашелъ родительское жилище въ большой тревог. Мистрисъ Конвей получила копію съ жалобы, и никто не могъ разубдить ее что ее не потащутъ сейчасъ же въ тюрьму и не заставятъ тамъ стирать блье, продовольствуя при этомъ лишь хлбомъ да водой. Ударъ былъ для нея тмъ ужасне что посл столькихъ мсяцевъ она совсмъ забыла и о злополучномъ браслет, и о мстительной Блеръ. Она должна будетъ явиться въ засданіе Queen’s Bench, иначе говоря въ судъ. Ужь не повсятъ ли ее? Одинъ истерическій припадокъ смнялся другимъ, и весь домъ былъ въ волненіи ради ея. О! Что ей было длать — что длать? Конвей находится въ Англіи. Пожалуй онъ уже и въ Лондон (краткое извщеніе что жалоба подана на него не объясняла, разумется, гд онъ находится). Онъ способенъ придти сюда и убить ее. О! кто защититъ ее противъ него. Не послать ли за полисменомъ и не велть ли ему не пускать никого въ домъ? Это все этотъ ужасный мистеръ Гилль. Онъ поклялся что найдетъ ея мужа. Онъ и нашелъ его и разказалъ все этимъ ужаснымъ людямъ. О! что ей длать! Что длать? Мистрисъ Виллертонъ тоже раздляла мнніе что ея bete noire былъ при чемъ-нибудь въ этомъ скандал,— ибо за таковой она считала это дло — и когда она сообщила мнніе свое Фреду, то маленькій черный баранъ этотъ прищелкнулъ языкомъ и сказалъ что это дло весьма возможное.
О дьявольскомъ поступк Анны Блеръ было сообщено Спенсеру Виллертону женой его посл обда: мистрисъ Конвей была принуждена, по случаю сильной головной боли, сидть въ своей комнат.— Онъ обсудилъ дло это ‘какъ настоящій мущина’, говоря что Анна имла полное право доказать свою невинность и требовать удовлетворенія за обвиненіе взведенное на нее госпожей ея.
— Мн вовсе не жаль мистрисъ Конвей, сказалъ онъ,— ей бы слдовало удовлетворить эту двушку, тогда еще когда я говорилъ ей объ этомъ. Ей слдуетъ повидаться съ Чемпіономъ или съ другимъ хорошимъ адвокатомъ и постараться уладить дло насколько возможно.
— Но какъ ты думаешь, нечего бояться что мужъ ея будетъ преслдовать ее? спросила мистрисъ Виллертонъ.— Еслибъ я предполагала возможность что онъ явится сюда за ней, я, право, принуждена была бы просить ее перебраться въ гостиницу.
— Въ такомъ случа, милая моя, я бы отъ души желалъ чтобъ онъ явился, возразилъ мужъ ея съ мрачною улыбкой.
— Мн не до шутокъ, Виллертонъ, вдругъ такой негодяй вступитъ въ домъ мой!
— Я не думаю чтобы насчетъ этого могло быть какое-нибудь опасеніе, моя милая. Проживъ вдали отъ жены своей боле десяти лтъ, онъ едвали вздумаетъ безпокоить ее теперь. Онъ, вроятно, предоставитъ ей распутать самой все что она напутала.
— Какъ настоящій мущина! съ горечью воскликнула мистрисъ Виллертонъ.
— Да, и какъ благоразумный мущина, душа моя. Что можетъ онъ сдлать, кром того какъ заплатить простори и убытки? Надюсь что онъ вычтетъ ихъ изъ ея содержанія, къ тому же….
— Какъ можешь ты быть такимъ безчувственнымъ!
Спенсеръ Виллертонъ налилъ себ стаканъ вина и перемнилъ разговоръ. Напрасно было бы говорить что-либо противъ дорогой Матильды. Вскор улыбка мелькнула на губахъ его, но онъ не хотлъ говорить жен что такъ развеселило его.
Мистеръ Чемпіонъ подавалъ мало надежды на благополучный исходъ дла. Онъ зналъ дловой характеръ мистера Исаака.
— Онъ будетъ тянуть дло до-нельзя, ради своей выгоды, говорилъ онъ,— еслибы вамъ удалось повидаться съ самой двушкой, вы могли бы, можетъ-быть, уладить все съ ней потихоньку, но онъ постарается не допустить васъ до этого. Я сдлаю все что нужно и постараюсь, если можно, не доводить дла до суда.
Дня черезъ два посл разговора Спенсера Виллертона съ женой о Джордж Конвей, сановникъ этотъ встртился,— правду сказать не совсмъ случайно, — съ мистрисъ Клеръ, въ дом одного изъ главныхъ членовъ его партіи.
— Я не знала что вы здите по баламъ, мистеръ Виллертонъ, сказала она, давая ему мсто на диван рядомъ съ собой.— Пожалуста, позвольте доставить вамъ даму на слдующій галопъ! Мы вс знаемъ что вы умете разговаривать и…
— Вслдствіе этого слдовало бы пожалть мои легкія, весело прервалъ онъ ее.— При одной мысли о галоп я начинаю задыхаться. Впрочемъ время когда, танцы служили извиненіемъ за недостатокъ разговора уже давно миновало. Взгляните на этихъ особъ танцующихъ lanciers. Еслибъ они обязаны были употребить все время до ужина на сочиненіе надгробной эпитафіи для своего драгоцннйшаго друга, они не могли бы быть молчаливе и угрюме. Бывали вы когда-нибудь въ Константинопол, мистрисъ Кіеръ? Нтъ? Такъ значитъ вы и не видали танцующихъ дервишей. Ихъ движенія довольно-таки торжественны, но имъ все-таки не мшало бы еще поучиться у нашихъ благовоспитанныхъ молодыхъ дамъ и джентльменовъ танцующихъ lanciers.
— Еслибъ я имла малйшую надежду что вы знаете фигуры, я бы заставила васъ нарочно протанцовать ихъ со мной въ наказаніе за ваши насмшки.
— Я ловлю васъ на слов. Я не позволяю сомнваться въ моихъ совершенствахъ. Я прошу васъ настоятельно замтить что я знаю фигуры, возразилъ онъ съ шутливою важностью.
— Вы говорите серіозно?
— Дорогая моя мистрисъ Клеръ, когда говорю я иначе? Я пріхалъ сюда нарочно для того чтобы потолковать съ вами
— Значитъ намъ не слдуетъ танцовать fonciers, лукаво отвтила эта леди.
— Согласенъ и на это, если вы только откажетесь отъ вашихъ неправыхъ предположеній и подарите мн минуты дв разговору.
— Соглашаюсь что вы танцуете какъ самъ Вестрисъ и дарю вамъ двадцать минутъ, если противъ этого не будетъ ничего имть мистрисъ Виллертонъ.
— Часто вы видали мистера Гилля посл неудачнаго исхода нашего маленькаго заговора? спросилъ ее сановникъ.
— Не такъ часто какъ бывало. Онъ очень занятъ теперь. Къ чему вы это спрашиваете?
— Я слышалъ недавно нчто долженствующее интересовать его. Вы давно его знаете?
— Да, мы съ нимъ друзья съ самаго дтства. Я хочу сказать, насколько двнадцатилтняя двочка и шестилтній мальчикъ могутъ быть друзьями между собой.
— Вы знакомы были также и съ семействомъ его?
— Нтъ. Отецъ и мать его умерли за границей. Сколько я знаю, у него нтъ никакихъ родныхъ. Онъ воспитывался ребенкомъ у своей кормилицы, въ Соутертон, въ сосдств съ имніемъ папа, а въ послдствіи проводилъ тамъ вакаціонное время.
— Но онъ учился въ Итон и въ Оксфорд. Вроятно у него были какіе-нибудь друзья, какой-нибудь опекунъ, заботившійся объ немъ.
— У него былъ опекунъ, но онъ мало, или лучше сказать вовсе не заботился объ немъ, возразила мистрисъ Клеръ.— Бдный мальчикъ былъ предоставленъ самъ себ очень рано. Я нахожу что весьма говоритъ въ его пользу то что онъ вышелъ такимъ славнымъ малымъ.
— Будь у васъ дочь такихъ лтъ какъ Констанція, мистрисъ Клеръ, позволили бы вы ей пойти за него замужъ?
— Еслибъ она полюбила его, я дала бы ей мое благословеніе на этотъ бракъ.
— Это ршаетъ дло, произнесъ Виллертонъ съ улыбкой, бывшей родною сестрой той улыбк что появилась на лиц его въ тотъ вечеръ какъ онъ прихлебывалъ вино у себя дома.— Знаете ли что я не совсмъ долюбливаю мистрисъ Конвей? прибавилъ онъ немного погодя.
— Неблагодарный! Она повсюду распваетъ вамъ похвалы, какъ царю между людьми и хозяевами дома.
— Я, разумется, учтивъ съ нею какъ съ гостьей жены моей, но…. вы читаете газеты?
— Не очень часто, признаюсь вамъ.
— Очень жаль. Еслибы вы читали сегодняшнія, то узнали бы что я обладаю злымъ и мстительнымъ характеромъ. Что я настолько же легко принимаю къ сердцу обиду, насколько плохо запоминаю оказанную мн услугу. Все это вслдствіе того что я высказалъ что слдуетъ нкоему политическому отступнику въ отвтъ на его замчанія о моей несостоятельности, сдланныя имъ на дняхъ въ парламент.
— Какой стыдъ!
— Да, это правда что я мстителенъ. Я желаю отомстить мистрисъ Конвей.
— Пожалуста говорите серіозно.
— Разв она не разрушила мой замыселъ?
— То-есть мой, прошу васъ замтить.
— Ну хорошо, вашъ. Вы вдь требуете мщенія? Вы вдь жаждете его, не правда ли?
— Могу васъ уврить что нтъ, возразила мистрисъ Клеръ тмъ неуловимымъ тономъ которымъ благовоспитанная женщина уметъ намекнуть на питаемое ею презрніе, не выражая его прямо.
— Мн жаль, ради Джека, ради мистера Гилля, что попытка наша не удалась. Вотъ и все.
— Итакъ, ради Джека…. отчего вамъ не называть его Джекомъ… вы готовы были бы придумать новый заговоръ? Помните что Гамлетъ говоритъ убійц въ трагедіи, мистеръ Виллертонъ?
— Вы хотите сказать также: ‘Бросьте вс эти гмъ, гримасы и говорите прямо.’
— Именно такъ.
— Благодарю васъ за сравненіе меня съ убійцей, мистрисъ Клеръ. Вы-таки, я вижу, читаете врно иногда газеты, что вы тамъ ни говорите. Ну, хорошо, я буду говорить прямо. Джоржъ Конвей въ Англіи.
— Не можетъ быть! воскликнула съ внезапнымъ оживленіемъ мистрисъ Клеръ. Гд же, гд?
— А! Этого я не могу сказать вамъ. Все что я знаю, это то что его можно найти… И затмъ онъ разказалъ ей исторію съ браслетомъ, такъ же какъ и объ угрожавшемъ вслдствіе ея процесс, и заключилъ заявленіемъ что новость эту надо было бы сообщить какъ-нибудь Джеку.
— Отчего вы не хотите сами сказать ему это? сказала мистрисъ Клеръ, — онъ быть бы такъ доволенъ, такъ благодаренъ вамъ. Пожалуста, скажите это ему сами.
— Сохрани меня Богъ! воскликнулъ, сановникъ, настолько же испуганный мыслью сообщить все лично Джеку, какъ былъ испуганъ Джекъ при мысли сказать нчто ему при другомъ случа.— Что онъ обо мн подумаетъ? Онъ опишетъ меня въ книг или затетъ еще что-нибудь ужасное въ этомъ, род. Нтъ, нтъ, скажите ему это вы. Имя стряпчаго Исаакъ, а живетъ онъ въ Бекингамъ-Стрит, тамъ гд было совершено то убійство…. знаете…. и если у вашего Джека не станетъ ума узнать отъ него все что нужно, то, значитъ, онъ и не стоитъ маленькой Констанціи.
— Но вдругъ отецъ ея тоже откажетъ ему? сказала мистрисъ Кіеръ, поразмысливъ съ минуту объ этомъ дл.
— Тогда, значитъ, дло кончено, возразилъ Виллертонъ вставая.. Но если Конвей такой человкъ какимъ его описываютъ, то врядъ ли ему будетъ какое-либо дло до того за кого пойдетъ замужъ дочь его. Можетъ-быть онъ нарочно пожелаетъ чтобъ она вышла за Джека, на зло жен своей.
— Это не похоже на васъ. Джекъ говоритъ что его осудили несправедливо, что онъ вовсе не такъ дуренъ какъ говорятъ. Во всякомъ случа онъ могъ перемниться къ лучшему.
— ‘Поправить дло никогда не поздно’ — славная пословица, кстати напомнившая мн что я еще не предложилъ вамъ до сихъ поръ пойти покушать мороженаго. Не угодно ли вамъ пойти внизъ? сказалъ сановникъ, предлагая ей свою руку.
На лстниц они встртили кружевное облако, среди котораго находилась мистрисъ Конвей, запыхавшаяся отъ усерднаго круженія въ послднемъ вальс.
— Это несносно съ вашей стороны, милая мистрисъ Клеръ, говорила запыхавшаяся дама,— что вы совсмъ завладли сегодня нашимъ великимъ человкомъ. Я видла какъ вы кокетничали съ нимъ во второй гостиной. Это просто ужасно, ужасно! Какъ бы я желала быть тоже тамъ и послушать что вы, оба такіе умные, говорили другъ съ другомъ. Я такъ люблю слушать какъ говорятъ умные люди.
— А что у васъ въ ушкахъ не звенло, мистрисъ Конвей? спросилъ Виллертонъ съ лукавою улыбкой, совершенно впрочемъ ускользнувшею отъ особы къ которой она обращалась.
— Нтъ, то-есть я…. ахъ! Пожалуста скажите мн, милая моя (послднія слова обращались къ мистрисъ Клеръ), разв они у меня красны?
Мистрисъ Клеръ увряла ее что страхъ ея неоснователенъ, но она никакъ не могла успокоиться.
— О! Я пойду посмотрю сама, говорила она обращаясь къ своему кавалеру,— ахъ, пожалуста, проводите меня въ дамскую уборную. Такой ужасъ имть красныя уши. И она полетла въ уборную съ цлью подвергнуть осмотру свои органы слуха и прикоснуться къ нимъ лишній разъ пуховкой съ пудрой.
— Я не думаю чтобъ онъ въ самомъ дл хотлъ сказать что у васъ уши красны, пояснялъ ей спутникъ ея, разочарованный свтскій человкъ двадцати лтъ отъ роду, когда она снова появилась изъ уборной.— Это было бы дьявольскою дерзостью съ его стороны, знаете. Это была, полагаю, шутка. Когда кто-нибудь говоритъ о другомъ за его спиной, то говорятъ что у того въ ушахъ звенитъ. У меня въ ушахъ никогда не звенитъ. Это все вздоръ. Тугъ нтъ никакого правдоподобія, знаете. Отчего звенитъ именно въ ушахъ, а не въ носу?
Смотря на нее, порхающую по бальной зал, никто бы не принялъ мистрисъ Конвей за мать почти девятнадцати-лтней дочери. Годы оставили на ней мало слда и она ‘сохранилась’ удивительно. Хорошая танцорка, опытная во всхъ мелкихъ уловкахъ искусства нравиться, она была чрезвычайно желанною дамой, особенно для очень молодыхъ людей.
Въ то время какъ она умоляла свою chaperone со всею наивною прелестью молоденькой дебютантки позволить ей остаться ‘еще только на одинъ танецъ’, день уже начался для рабочихъ на лондонскихъ пристаняхъ, и у одной изъ нихъ только-что снялся съ якоря корабль Виндзорскій Замокъ, отправляющійся въ Пернамбуко. Медленно онъ поплылъ внизъ по рк пока не достигъ Эрита, гд на него слъ надзиратель за товаромъ назначенный Джебезомъ Стендрингомъ. Затмъ онъ расправилъ свои блыя крылья и уже миновалъ Диль въ то время какъ Джекъ Гилль получилъ записку отъ мистрисъ Клеръ, просившей его явиться къ ней какъ можно скоре.

ГЛАВА IX.
Монастырская жизнь.

На разстояніи полуторы мили отъ Сенъ-Мало, въ сторон отъ большой дороги, окруженный сверкающею блою стной, стоялъ огромный, блый, сверкающій замокъ, увнчанный такимъ множествомъ красныхъ башенокъ и остроконечныхъ украшеній что, казалось, каждая изъ комнатъ верхняго этажа обладаетъ своею особою кровлей и не поддерживаетъ никакихъ сношеній съ своею сосдкой. Полоса земли лежавшая между наружною стной и домомъ и бывшая, вроятно, когда-то садомъ, поросла вся сорною травой и репейникомъ, удержавъ на себ лишь кое-гд одинокій чахлый вязъ или тополь, втви которыхъ, оторванныя отъ нихъ зимнею вьюгой, сохли у подножія ихъ, тутъ же гд упали. Къ большимъ воротамъ, выходившимъ на большую дорогу, не было протоптано тропинки, и одного взгляда на нихъ было достаточно для того чтобъ убдиться что они не раскрывались уже въ теченіи долгаго времени, нижняя часть ихъ была засыпана землей, и терновый кустъ росшій непосредственно за ними внутри двора просовывалъ свои втви сквозь ршетку ихъ наружу, какъ бы пытаясь вырваться на волю изъ этого унылаго запустнія.
Недалеко отъ большихъ воротъ находилась калитка, запертая цпью и висячимъ замкомъ. Каждое утро, въ половин пятаго, какъ зимой такъ и лтомъ, женщина съ жесткими чертами лица, въ бретонскомъ чепчик и въ синей юбк, подводила къ этой калитк осла, нагруженнаго двумя большими корзинами, отпирала ее ключемъ, висвшимъ на стальной цпочк у нея на ше, запирала ее снова, въ то же мгновеніе какъ выходила изъ нея, и медленными шагами отправлялась по направленію къ рынку, въ Сенъ-Мало. Черезъ три часа она возвращалась съ полными корзинами и входила въ калитку, такъ же молча и быстро какъ и выходила изъ нея.
По воскресеньямъ и праздникамъ въ память святыхъ, она отправлялась ко входу за часъ до полудня и стояла тамъ съ ключемъ въ рукахъ, пока не подъзжала наемная карета и изъ нея не выходилъ священникъ. Когда онъ останавливался прямо у калитки, она отворяла ее лишь настолько чтобъ онъ могъ пройти въ нее. Затмъ она протягивала сквозь ршетку деньги извощику, заперевъ предварительно входъ, и возвращалась въ домъ въ сопровожденіи священника. Вечеромъ наемная карета снова являлась, и священникъ узжалъ.
Вы могли бы мсяцы наблюдать за мрачнымъ блымъ замкомъ, не замчая въ., немъ, исключая вышеописаннаго, никакого признака жизни, пока разъ священникъ не явился вдругъ въ сопровожденіи двухъ дамъ, изъ которыхъ старшей показалось довольно трудною задачей проложить себ путь черезъ дворъ, среди валявшихся на немъ втвей и сорныхъ травъ. На этотъ разъ, карета дожидалась у входа, и старшая дама возвратилась въ ней въ Сенъ-Мало одна.
Мрачный блый замокъ этотъ былъ монастырь Скорбящей Богородицы, настоятельницей котораго была двица (называемая ex officio Madame) Сенъ-Реми, — монастырь, подобіе которому встрчается нын весьма рдко, обитель въ род la Trappe, гд женщины которымъ опостыллъ свтъ или которыя сами опостылли своимъ родственникамъ проводили жизнь свою въ уныломъ бездйствіи. Угрюмый, блый замокъ этотъ знавалъ когда-то и лучшіе дни. Было время когда благородныя двицы обогощали его своимъ приданымъ, и доходы его содержали всхъ бдныхъ жившихъ на разстояніи четырехъ миль вокругъ него. ‘Іюльскіе дни’ измнили все это. Изо всхъ своихъ обширныхъ владній онъ сохранилъ за собой лишь кусокъ пустынной земли, на которой стоялъ. Одна за другой затворницы, которыхъ заставили искать здсь убжище т страшныя былыя времена, умирали, и мало новыхъ являлось замщать ихъ. По свту распространилось убжденіе что можно исполнять долгъ свой въ отношеніи къ Богу и къ ближнимъ своимъ и не поступая въ число сестеръ монастыря. Кром того стали являться затрудненія насчетъ заключенія молодыхъ двушекъ въ монастыри, не существовавшія въ т дни когда lettres de cachet располагали судьбой ихъ провинившихся братьевъ. Вкъ сталъ не то чтобы много лучше, полагаю я къ сожалнію, но за то гораздо практичне, и однимъ изъ признаковъ этого было и то что монастырь Скорбящей Богородицы измнилъ своему исключительно религіозному направленію и сталъ принимать пансіонерокъ, не длавшихъ и не принуждаемыхъ длать никакихъ обтовъ. Измненіе это произошло поневол, ибо иначе обитель не имла бы средствъ содержать свою настоятельницу и девять благородныхъ отшельницъ, оставшихся еще отъ стараго rgime.
Бываютъ монастыри и монастыри. Я полагаю что не мшаетъ прибавить щепотку соли къ тмъ пылкимъ описаніямъ которыя мы слышимъ иногда о блаженномъ поко и тихомъ счастіи монастырской жизни, но за то слдуетъ также нердко высыпать полную солонку изъ противоположной картины, рисуемой намъ иногда Эксетеръ-Галлемъ. Въ иныхъ рукахъ угрюмый блый замокъ близь Сенъ-Мало могъ бы сдлаться прекраснымъ представителемъ перваго монастырскаго типа, съ прибавленіемъ впрочемъ щепотки соли, подъ управленіемъ Madame Сенъ-Реми онъ не могъ дойти ни до чего подобнаго второму типу. Крайняя нужда заставила ее предпринять измненіе это, и будь она мене невозмутимаго характера, она можетъ-быть дала бы почувствовать это тмъ на которыхъ никогда не могла смотрть иначе какъ на нежеланныхъ гостей. Она была принуждена принять нсколькихъ пансіонерокъ чтобъ имть возможность сводить концы съ концами, но ни единымъ изъ правилъ среди которыхъ она дожила до сдыхъ волосъ не пожертвовола бы она съ цлью привлечь или удержать ихъ. Въ замк было довольно мста, но недостаточно средствъ для содержанія двухъ отдльныхъ заведеній, и такъ какъ невозможно было требовать отъ монахинь чтобъ он измнили свой образъ жизни ради пансіонерокъ, то послднія должны были подчиняться образу жизни монахинь.
Считаю долгомъ заявить съ самаго начала что въ исторіи Madame Сенъ-Реми не было ничего романическаго. Не было ни обманутой любви, ни ранняго горя, ни благородныхъ друзей, ни разрушенныхъ надеждъ, ничего что бы могло бросить на жизнь ея тнь, сгустившуюся съ теченіемъ времени въ тотъ мракъ среди котораго она жила и дышала, принуждая жить и дышать въ немъ и все окружающее ее. Черезъ недлю посл своей свадьбы, отецъ ея отправился подъ Ватерлоо, гд онъ и палъ, а мать ея умерла въ этомъ самомъ монастыр, давъ ей тамъ жизнь. Ближайшіе родственники ея по мужской линіи принуждены были бжать изъ Франціи для избжанія участи Нея. Не было никого кто бы позаботился о сирот, кром тхъ которые закрыли глаза ея матери, и такимъ образомъ монастырь сталъ ея родиной, ея пріютомъ, всмъ ея міромъ, а съ теченіемъ времени и предметомъ ея попеченій.
Число пансіонерокъ доходило лишь до девяти, соотвтственно числу монахинь. Вс он вставали въ пять часовъ, сами перестилали свои постели и убирали свои комнаты, исключая сухопарой Бретонки закупавшей провизію и готовившей изъ нея кушанье, другой прислуги не было. Отъ шести до восьми вс сидли въ мертвомъ молчаніи ничего не длая. Это называлось meditation и считалось весьма важной обязанностью. Какіе поводы къ размышленію могла доставлять имъ ихъ унылая, безполезная жизнь. Он сидли устремивъ глаза на пустыя блыя стны, съ мыслями не мене пустыми какъ он. Въ восемь часовъ по чашк кофе и по куску хлба раздавалось монахиней или пансіонеркой, исполнявшей эту должность поочередно, и затмъ начиналась занятія. Въ продолженіи цлыхъ ста лтъ монастырь славился своимъ искусствомъ длать красивыя полотенца съ бахрамой и разноцвтнымъ шитьемъ на концахъ. Вс эти полотенца были одного размра, однихъ цвтовъ, одного узора. Монахини могли бы вышивать ихъ съ закрытыми глазами, однообразіе этой работы тяготило пансіонерокъ, но въ ней не допускалось никакого измненія, никакого уклоненія отъ разъ принятыхъ правилъ. Столько-то шитья и вышивокъ, ни боле ни мене, должно было быть сдлано въ назначенный для этого срокъ, а разъ въ недлю Бретонка относила произведенія эти въ городъ на продажу. Въ десять часовъ являлся завтракъ, а затмъ наступала прогулка для тхъ кому было угодно пользоваться ею, состоявшая изъ разхаживанія взадъ и впередъ по террас, позади замка гуляли всегда по три вмст — дв пансіонерки съ монахиней или же дв монахини съ пансіонеркой. Дозволялось еще гулять одной, но двумъ вмст никогда. Въ полдень снова наступало mditation на два часа, а потомъ — работа, безконечное шитье и вышиваніе, длившееся до обда, посл котораго он могли длать что хотли до шести, когда два часа mditation долженствовали приготовить ихъ къ постели, если и не ко сну. Не было никакого намека на пріобртеніе какихъ-либо свдній или на взаимное содйствіе къ усовершенствованію какого-либо рода. Монахини давно уже погрузились въ состояніе близкое къ нравственному отупнію, а т изъ пансіонерокъ которыя успли уже прожить здсь нсколько времени слдовали ихъ примру. Развлеченій не допускалось никакихъ, письма не писались и не получались, постителей, исключая священника, прізжавшаго по праздникамъ, никогда не принимали, исключая Бретонки никто никогда не выходилъ изъ замка. Даже та часть пустыря, бывшаго когда-то садомъ, съ которой видна была дорога, была запрещеннымъ мстомъ.
Такова была ежедневная жизнь въ монастыр Скорбящей Богородицы. Такова была она тамъ, когда Madame Сенъ-Реми впервые увидала свтъ среди мрачныхъ стнъ его, таковой, вроятно, долженствовала она и остаться до той поры когда послдняя изъ монахинь предстанетъ предъ лицо Судіи своего.
Несмотря на все это, Эванжелика Ст. Реми не была безсердечною женщиной. При всемъ своемъ холодномъ, внутреннемъ обращеніи она была по своему добра къ особамъ порученнымъ ея попеченію, и когда какая-нибудь пансіонерка возмущалась, что стучалось иногда, противъ убійственнаго однообразія своей жизни, или заболвала отъ него, то она не выражала никакого инаго чувства кром удивленія. Сердитое слово никогда не срывалось съ устъ ея. Возмущенію она противостояла терпливою ршительностію, за больными ухаживала съ рдкимъ самоотверженіемъ. Непокорныя усмирялись рано или поздно, больныя умирали или выздоравливали, какъ было Богу угодно. Лишь одна система ихъ жизни была непоколебима.
Что касается до пансіонерокъ, то пріемъ ихъ скоро бы прекратился, еслибы первыя молодыя двицы поступившія подъ надзоръ Madame Сенъ-Реми были обыкновенными лицами своего пола и общественнаго круга. Къ счастію, или если хотите къ несчастію, он были не таковы. Строгія правила монастыря и твердость характера его настоятельницы заставляли многихъ духовныхъ лицъ, повренныхъ семейныхъ тайнъ, рекомендовать обитель эту какъ мсто временнаго заключенія для дочерей вышедшихъ изъ повиновенія родительской власти, и послднія оставляли стны его настолько укрощенными, настолько готовыми загладить прошлое и согласными заране на вс условія необходимыя для ихъ освобожденія, что слава системы Madame Сенъ-Реми разнеслась во вс стороны, и она могла бы легко удвоить число своихъ питомицъ, еслибы пожелала этого.
Она, бдная простая женщина, жившая такъ далеко отъ свта и соблазновъ его, ничего объ этомъ не знала. Судя о плоти людской по маленькимъ чернымъ овечкамъ присоединявшимся отъ времени до времени къ ея паств, она приносила благодареніе судьб, избавившей ее отъ искушеній лукаваго, и имя дло все лишь съ непокорными и виновными, она довольно естественнымъ образомъ пришла къ заключенію что все было преступно и непокорно по ту сторону сверкающихъ блыхъ стнъ. Еслибъ она знала даже всю правду, то вроятно и тогда взяла бы на себя возложенную на нее какъ долгъ неблагодарную задачу, но измнить систему свою съ цлію сдлать задачу эту мене трудною и опасною…. Нтъ, ни за что въ мір! Даже еслибы смерть и безуміе были слдствіями ея.
Она чуть было не узнала какими глазами вншній міръ смотритъ на ея дятельность, отъ изящно одтой дамы которой было такъ трудно протащить шлейфъ свой черезъ репейникъ покрывшій дорогу отъ калитки къ замку. По своему обыкновенію, послдняя сдлалась уже было чрезвычайно сообщительна касательно своихъ частнымъ длъ, какъ вдругъ священникъ прервалъ ее.
— Если не ошибаюсь, миледи Виллертонъ подробно писала уже объ этомъ предмет Madame Сенъ-Реми? сказалъ онъ.
Madame Сенъ-Реми утвердительно кивнула головой.
— Итакъ, мн кажется, вамъ не остается сообщить ничего боле, къ тому же насъ ждутъ въ капелл и….
— О, пожалуста, не стсняйтесь мною. Милая мистрисъ Виллертонъ была такъ добра, написавъ вамъ все. Это такъ похоже на нее. Я…. я право не знала хорошенько что сказать. Я такъ этому рада.
— Не угодно ли, Madame, проститься съ Mademoiselle, дочерью ея? Она находится теперь въ трапезной, спросила настоятельница.
— О Боже мой! какая это будетъ сцена! Я думаю, мн слдовало бы, но…. знаете ли, дорогая моя Madame Сенъ-Реми, я принуждена была сказать ей неправду чтобы только потихоньку увезти ее отъ ужасныхъ людей этихъ въ Діепп. Я сказала что мы демъ на Парижскую выставку, лишь на день или на два, а ухавъ оттуда, я сказала Констанціи что заду сюда сперва въ гости. Она думаетъ что мы пріхали сюда только въ гости, дорогая моя Madame Сенъ-Реми. Я думала лучше сдлать сказавъ ей это, что, это было очень дурно съ моей стороны?
— Въ моихъ правилахъ говорить всегда полную правду, какъ бы она ни была непріятна, сударыня.
— О да, конечно, но вы такъ тверды духомъ и такъ умны. Вы, я думаю, ужь привыкли къ сценамъ. Я не выношу ихъ. Ахъ, еслибъ я была такъ же тверда духомъ какъ вы!
— Должна ли я понять изъ словъ вашихъ что вы не желаете видться съ молодою двицей и проститься съ ней?
— Ахъ, еслибъ я могла потихоньку ухать безъ этого, я была бы такъ рада!
— Вы свободны длать что вамъ угодно, сударыня.
— А…. а вы будете добры къ ней, милая Madame Сенъ-Реми? Она такое балованное дитя у меня. Общайте мн быть къ ней очень доброй.
— Если вы не вполн довряете мн, сударыня…
— Ахъ нтъ, я право довряю вамъ вполн. Но я вижу, вы спшите къ богослуженію. Кстати, вы знаете вдь что дочь моя протестантка?
— Подъ моимъ попеченіемъ находятся еще дв двицы тоже протестантки. Здсь не допускается никакого вмшательства въ вроисповданіе ихъ.
— Какъ это хорошо! Какъ вы вротерпимы и добры! О, я уврена что она будетъ здсь вполн счастлива. Могу я выдти отсюда тою же дорогой по которой пришла? Не покажетъ ли мн кто-нибудь дорогу? Я уврена что заблужусь въ этомъ огромномъ дом.
— Я сама доведу васъ, сударыня, до того мста откуда вамъ можно будетъ видть выходъ, сказала настоятельница, поднимаясь съ мста.
Такимъ образомъ мистрисъ Конвей удалилась. На этотъ разъ она не обращала большаго вниманія на репейникъ. Еслибы за нею гнался какой-нибудь дикій зврь, она не могла бы бжать боле легкими шагами по неровной почв. Она бжала отъ ‘сцены’, и сочла себя вн опасности лишь прохавъ половину дороги къ Парижу.
‘Ахъ, какое ужасное мсто! думала она, вспоминая объ угрюмомъ монастыр и его пустыхъ комнатахъ.— Я бы умерла проживъ тамъ недлю. Но это будетъ въ пользу ей, маленькой обманщиц! Да и дорогая Джертруда не стала бы совтовать отвезти ее туда, не будь это такое мсто какое для нея нужно.’
Чрезвычайно утшительно говорить, когда все идетъ хорошо: ‘посмотрите какъ я былъ предусмотрителенъ’, также какъ и сложить всю огвтственность на своего задушевнаго друга, когда дло оказывается плохо, спрашивая его или ее, какъ могли они дать такой неосновательный совтъ. Этимъ утшеніемъ обладала и мистрисъ Конвей. Въ ея себялюбивой мелкой душ не шевельнулось ни тни упрека за то на что она осудила дочь свою. Она постоянно находилась въ глубокомъ страх насчетъ того что будутъ говорить объ ней люди, но когда щитомъ и броней ея была такая уважаемая и великосвтская особа какъ мистрисъ Виллертонъ, то люди могли говорить что имъ угодно, или что еще лучше, должны были молчать. Она постаралась разгласить повсюду что она оставила Констанцію во Франціи, руководясь чужимъ совтомъ.
— Я право не знала что мн длать, увряла она.— Она такъ впечатлительна, милое дитя, а въ Діепп вовсе не слдили за ней. Позволяли молодому человку этому навщать ее и такъ дале. Бдное дитя просто погибло бы, еслибы лучшій другъ мой, мистрисъ Виллертонъ, не указала мн на самое подходящее мсто для нея. Прекрасное мсто, гд она будетъ пользоваться всевозможными попеченіями и уроками, пока не забудетъ эту дтскую фантазію. Не правда ли, какъ добра милая мистрисъ Виллертонъ?
Иногда все это говорилось въ присутствіи ея драгоцннаго друга, и со временемъ об он пришли къ убжденію что он дйствительно поступили чрезвычайно благоразумно и хорошо.
Священникъ сопровождавшій въ монастырь мистрисъ Конвей и Констанцію провелъ послднюю въ трапезную, прося ее подождать тамъ пока ея мать поговоритъ съ Madame Реми. Маленькая Конъ вошла туда, ничего не подозрвая, и нашла тамъ двухъ двушекъ, одинаковыхъ съ нею лтъ, стоявшихъ у одного изъ оконъ. Вполн вря выдумк своей матери, убдившей ее что он пріхали сюда въ гости, она сочла ихъ за дочерей хозяйки дома и остановилась у дверей въ ожиданіи ихъ привта.
Одна изъ нихъ была высокая брюнетка съ лицомъ, можетъ-быть, черезчуръ открытымъ и ршительнымъ, по мннію тхъ которые любятъ въ женщин женственность. Это было одно изъ тхъ смло очерченныхъ, выразительныхъ лицъ которое, увидавъ его на скамь подсудимыхъ, мы назвали бы недобрымъ, а взглянувъ на него надъ постелью больнаго въ госпитал — полнымъ благороднаго самоотверженія. Станъ ея тонкій и гибкій былъ одинъ изъ тхъ которые заставляютъ сравнивать добрыхъ двушекъ съ сильфидами, а злыхъ со змями. Такъ много, какъ видите, зависитъ отъ обстановки. Я думаю что еслибы втораго Меланхтона призвали въ судъ за нанесеніе имъ побоевъ жен своей, то журналисты по пенни за строчку непремнно описали бы его ‘человкомъ зврскаго вида, двадцати пяти лтъ отъ роду’, а еслибы мистеръ Ршъ избгнулъ вислицы и сдлался бы лордомъ-меромъ, то намъ пришлось бы не разъ слышать о ‘благодушномъ выраженіи лица его’, при разныхъ городскихъ празднествахъ. Гельмина Лафуре обладала какъ наклонностями, такъ и наружностію съ помощью которыхъ обстоятельства могли бы сдлать изъ нея русскую Екатерину или Іоанну д’Аркъ, живи она въ былые дни — Флоренсу Найнтингель или мистрисъ Маннингъ, будь она призвана на подобное поприще въ наше время.
Собесдница ея была слегка кривобока, не черноволоса и не блокура, не хороша и не дурна, въ ея наружности ничто не обращало вниманія, исключая лежавшей на лиц ея печати страданія и безнадежнаго унынія. Она была старшей изъ пансіонерокъ и имя ея было Мари Марсанъ. Об онф стояли обратясь спиной къ подходившей къ нимъ Констанціи, молча смотря изъ окна на большія запертыя ворота и на клочекъ блой дороги, виднвшейся сквозь ршетку. Смотрть на этотъ обращикъ вншняго міра считалось запрещеннымъ наслажденіемъ, и имъ бы не позволили пользоваться онымъ, еслибы вс монахини и остальныя пансіонерки не находились въ это время въ капелл въ ожиданіи обдни. Такъ какъ третьей протестантки пока не было, то ихъ оставляли иногда вдвоемъ.
Шелестъ платья Констанціи, въ ту минуту какъ она садилась на жесткую скамью у стола, заставилъ обернуться высокую двушку.
— Mademoiselle, вроятно, та молодая Англичанка которую мы ожидали въ теченіи послднихъ трехъ дней? спросила она низкимъ, но мягкимъ и располагающимъ къ себ голосомъ.
— Я миссъ Конвей, возразила Констанція,— а вы, вроятно, Mademoiselle Сенъ-Реми?
— Фамилія моя Лафуре, гордо отвчала та.— Благодаря Бога, у меня нтъ ни родныхъ, ни близкихъ въ этомъ дом. Позвольте представить вамъ двицу Мари Марсанъ. Мы об протестантки. Вслдствіе этого мы и лишены сегодня общества третьей особы, играющей роль шпіона, вс остальныя теперь въ капелл.
— О, замолчи, Гельмина! воскликнула подруга ея,— тебя могутъ подслушать!
— Если вы полагаете что я способна быть шпіономъ, начала Констанція, берясь за свои перчатки и зонтикъ, положенные ею на столъ,— то я….
— Не бойтесь. Вамъ никогда не представится случая на это, исключая одного раза въ недлю, въ это время, еслибы вы и захотли быть имъ. Намъ тремъ не позволятъ оставаться вмст, будьте уврены въ этомъ, возразила Гельмина.
— Я не понимаю васъ, Mademoiselle, сказала Констанція, начиная чего-то бояться.
— Скоро поймете. Можно спросить васъ, не прослывъ въ глазахъ вашихъ за навязчивую особу, за что васъ сослали сюда?
— Я пріхала сюда въ гости съ моей матерью.
— А! Это что-то новенькое. Она дйствительно мать вамъ эта дама что проходила сейчасъ съ вами по лугу?
— Да.
— Ваша родная мать?
— Какъ странно вы на меня смотрите? Что хотите вы сказать?
— Бдное дитя! Подите сюда, сюда, отойдите отъ этого окна, подойдите вотъ сюда и взгляните на прекрасные холмы эти, на которыхъ мн знакомъ каждый камешекъ. Подите сюда, и я скажу вамъ за что меня сослали сюда. И Гельмина скоре потащила, нежели повела ее къ противоположному окну.
— Меня сослали сюда, продолжала она,— за то что я не хочу идти замужъ за того кого двоюродный братъ мой (онъ же и опекунъ мой) назначилъ мн въ мужья, а хочу идти замужъ за того кого я сама себ назначила. Понимаете вы меня? У меня нтъ ни отца ни матери. Еслибъ они были живы и сослали бы меня въ это…. это мсто — я бы никогда не назвала ихъ боле этимъ именемъ. Пусть лучше вамъ будетъ съ самаго начала извстно куда вы попали, да кром того, мн становится легче, если я могу высказать кому-нибудь все. Вы въ тюрьм, въ смирительномъ дом! Боже мой? да вы просто въ аду на земл! воскликнула она съ сверкающими глазами и тяжело дышащею грудью.— Мн нтъ дла до того чмъ вы провинились, съ вами поступили жестоко, низко, да еще къ тому же родная мать обошлась съ вами такъ! Каждая изъ двушекъ живущихъ здсь сослана сюда въ наказаніе. Мари вотъ увряетъ что она не знаетъ что она сдлала дурнаго. Но она наврное что-нибудь да сдлала. Я вамъ сказала что сдлала я. Тутъ есть одна которая кусала свою бабушку. Глупая! Когда законъ или что бы то ни было освободитъ меня, я не стану кусать моего добраго опекуна. Нтъ…. но я….
На прекрасномъ, ршительномъ лиц ея появилось выраженіе которое могло бы заставить бы храбрйшаго изъ насъ порадоваться что мы не находимся на мст этого опекуна.
Констанція окончательно перепугалась. Первою мыслію ея было что говорившая слова эти не была въ своемъ ум. Ужь не домъ ли это умалишенныхъ?
— Вы нарочно дразните меня, пролепетала она,— это нехорошо съ вашей стороны, я вдь чужая здсь. Я должна идти къ моей матери. Пожалуйста, скажите гд я могу найти ее?
— Ужь поздно, она ухала, печально отвтила ей Гельмина.
— Ухала!
— Да, я нарочно оттащила васъ отъ окна, чтобы вы не видали какъ она уходитъ. Противиться судьб вашей было бы напрасно. Бдное дитя мое, вы точно птичка попавшаяся въ западню. Этотъ пріздъ сюда въ гости былъ предлогомъ чтобы обмануть васъ. Меня не такъ легко было обмануть. Мн дали снотворное питье и привезли меня сюда въ безсознательномъ положеніи.
— Mademoiselle, я къ вамъ обращаюсь, закричала Констанція кривобокой двушк, которая стояла ломая руки и умоляя подругу свою замолчать.— Это не можетъ быть правда, ради Бога скажите что это неправда.
— Это правда это правда, прошептала та плача,— но, ахъ если кто-нибудь услышитъ насъ!
Констанціи показалось что земля уходитъ у нея изъ-подъ ногъ, и она чуть не упала, но сильныя, стройныя руки Гельмины поддержали ее, и гордое лицо изумительно перемнилось, склонившись надъ бдной, маленькой, тонкою двушкой.
— Бдное дитя, бдное дитя, шептала она,— не можетъ быть чтобъ она была зла и вспыльчива какъ нкоторыя изъ насъ. Можетъ-быть, у ней есть тоже какой-нибудь Анри, съ которымъ ее насильно разлучили. Ахъ, бдное дитя!
Констанція едва успла придти въ чувство, какъ взошла Madame Сенъ-Реми и съ перваго взгляда угадала все что произошло.
— Я сдлала ошибку, строго произнесла она, — оставивъ васъ, Mademoiselle, съ этою двицей, Mademoiselle Лафуре проведетъ остатокъ дня одна, въ своей комнат. Mademoiselle Конвей, потрудитесь послдовать за мною въ мое отдленіе.
— Правда ли это сударыня, спросила Констанція настоятельницу, когда он остались Одн,— что мать моя оставила меня здсь?
— Правда.
— Но за что же, за что?
— Потому что такъ угодно было матушк вашей.
— Она общала мн что позволитъ мн возвратиться къ друзьямъ моимъ въ Діепръ черезъ недлю, вроятно, я лишь до тхъ поръ останусь здсь?
— Вы останетесь здсь пока матушк вашей угодно будетъ взять васъ отсюда.
— Но вдь этого не сдлаютъ противъ моей воли?
— Вы еще не достигли совершеннолтія. У васъ нтъ иной воли, кром воли вашей матери, холодно отвчала настоятельница.
— Такъ значитъ я въ тюрьм! воскликнула Констанція, вся вспыхнувъ отъ негодованія.
— Вы въ монастыр Скорбящей Богородицы, было отвтомъ Madame Сенъ-Реми.— Я привела васъ сюда не для обсужденія съ вами причинъ побудившихъ вашу матушку поручить васъ моему надзору, могу сообщить вамъ лишь то что все сказанное вамъ о вашемъ прізд сюда въ гости — неправда. Я не искала сближенія ни съ вашей матушкой, ни съ вами. Она сама первая обратилась ко мн. Она заблагоразсудила возложить на меня обязанность, которую я исполню съ помощію Божіей. Я привела васъ сюда, Mademoiselle, съ цлью объяснить вамъ правила которыми вы должны руководствоваться живя здсь. И прежде нежели Констанція успла возразить что-либо, настоятельница начала рчь свою. Она съ такимъ же успхомъ могла бы объяснить правила эти стнамъ, какъ и ошеломленной двушк стоявшей предъ нею.
— Я полагаю въ настоящую минуту вамъ лучше всего будетъ удалиться въ вашу комнату, въ которую я сейчасъ провожу васъ, сказала настоятельница, дойдя до послдняго правила,— покой и размышленія лучше всего приготовятъ васъ къ обязанностямъ завтрашняго дня.
Покой и размышленія! Еслибъ я вздумалъ уврять васъ что Констанція могла быть покойна, претерпвъ подобное оскорбленіе, что она могла размышлять о чемъ-либо хорошемъ или дурномъ, между тмъ какъ острая боль эта грызла ея сердце, я бы сказалъ этимъ безсмысленную вещь. Довольно тяжело было размышлять въ продолженіи всего этого долгаго, тоскливаго дня о предательскомъ поступк ея матери, но насколько еще тяжеле того стало ей, когда заснувъ наконецъ, утомленная рыданіями, и увривъ себя во сн что все это было лишь страшною грезой, она проснулась и убдилась что все это было страшною дйствительностію.
Дня черезъ два она начала понемногу мириться съ судьбой своею. Это не можетъ продолжаться долго, думала она. матери ея не станетъ духу продержать ее здсь долго. Это было невозможно, немыслимо! Он условились что ее отвезутъ на время за границу, съ цлію окончить тамъ ея воспитаніе, а тутъ она сидла безъ книгъ и безъ учителей, только и длая что вышивая полотенца! Это никакъ не можетъ продолжаться долго!
И она ршилась вооружиться терпніемъ и примириться, насколько можно, съ плохими обстоятельствами, хуже всего въ которыхъ было то что она лишена была всякаго сообщенія съ Джекомъ. Она горевала боле за Джека, нежели за себя.— Бдный, милый другъ! думала она.— Какъ онъ стоскуется ничего не слыша обо мн. Еслибъ я могла только дать ему знать что я жива и здорова.
Ея терпніе подвергалось тяжелымъ испытаніямъ. Она просила Madame Сенъ-Реми выписать ей изъ Діеппа ея книги и рисунки и разныя бездлицы, способныя занять ее. Ей отвчали что рисованіе было противъ правилъ, что т книги въ которыхъ она нуждается будутъ доставлены ей здсь, а что остальныя вещи о которыхъ она говорила не могутъ быть допущены въ стнахъ монастыря.
Но у нея все-таки нашлись развлеченія. На пустынномъ двор, среди сорныхъ травъ, она нашла нсколько полевыхъ цвтовъ, и знанія ея по части ботаники убдили ее что ихъ можно улучшить посредствомъ ухода. Въ часы такъ-называемые ‘recreation’, она пересадила ихъ, сдлала для нихъ грядку изъ лучшей земли которую только могла найти, поливала ихъ и добилась отъ нихъ пышнаго и благоуханнаго цвта. Въ углубленіи стны у ея окна красногрудая птичка свила себ гнздышко. Она подружилась съ этою птичкой, такъ что та стала сть крошки хлба съ ея ладони, между тмъ какъ самецъ важно сидлъ не вдалек, склонивъ голову на бокъ, готовый ршиться послдовать примру своей подруги. У нея оставались мечты ея о Джек, ея цвты, ея любимицы, и заботы объ нихъ. Она не чувствовала себя несчастной подъ благословенною звздой надежды, сіяющей всегда такъ ярко молодымъ невиннымъ сердцамъ.
Одно лишь досаждало ей. Въ силу правила допускавшаго лишь общество втроемъ, ей никогда не позволялось оставаться наедин съ Гельминой Лафуре, не позволялось даже гулять съ ней и втроемъ, въ сопровожденіи монахини, взадъ и впередъ по террас. Даже по воскресеньямъ во время обдни, он никогда не оставались вмст. Она не могла себ представить что Гельмина сама избгаетъ ее, а такъ какъ молчаніе и безусловное повиновеніе входило въ число правилъ, то она была уврена что ихъ держали порознь, съ какою-нибудь цлію. Разумется, оно такъ и было. Madame Сенъ-Реми дошла до убжденія что всегда бываетъ корнемъ и причиной всякаго зла постигающаго ея полъ. Она смотрла на него какъ на какого-то дикаго, свирпаго звря, противъ котораго слдовало защищаться всми силами. Двицы Лафуре и Конвей об находились подъ зарокомъ этого ужаснаго существа, а настоятельница слыхала что когда дв молодыя двушки пораженныя этою болзнію сличаютъ свои недуги и толкуютъ о своихъ мучителяхъ, то зарокъ не снимается съ нихъ вслдствіе этого. Кром того, добрый священникъ, посщавшій ихъ монастырь, совтовалъ ей не допускать этихъ двухъ двицъ до обоюднаго сближенія. Какимъ образомъ достойный мужъ этотъ провдалъ объ опасности противъ которой онъ предупреждалъ ее, неизвстно. Но всякій долженъ согласиться что онъ былъ правъ, по крайней мр съ своей точки зрнія.
Но безмолвное, безпрекословное повиновеніе стало наконецъ невыносимымъ для разумнаго существа, какимъ была бдная маленькая Конъ. Однообразіе ихъ жизни, притуплявшее другія, боле грубыя натуры, раздражало ее. Половина тхъ особъ съ которыми ей дозволялось имть сношенія были люди безнадежно тупые, остальныя же были мрачны и угрюмы. Часто, сидя надъ скучнымъ издліемъ полотенецъ, она поднимала голову и встрчала устремленный на нее взглядъ блестящихъ черныхъ глазъ Гельмины, но другихъ средствъ къ сообщенію он не имли. Отчего не писала она ей и не сунула ей въ руку клочекъ бумаги? Оттого что писаніе было противъ правилъ и нельзя было нигд получить ни капли чернилъ и ни клочка бумаги.
Въ одно воскресенье, когда католички были у обдни, Констанція вспомнила что забыла свою Библію въ своей комнат и попросила позволенія сходить за ней. Входить днемъ въ спальни было противъ правилъ и ей велли оставаться въ трапезной съ Мари. На пути туда она встртила Гельмину, шедшую въ сопровожденіи монахини, въ свою комнату.
— Здравствуйте Mademoiselle, сказала она.— Мн приказано, какъ видите, по обыкновенію удалиться въ мою келью. Читали вы когда-нибудь исторію барона Тренка?
— Mademoiselle, не приказано разговаривать, замтила монахиня.— Mademoiselle велно идти въ свою комнату.
— Милая сестра, возразила Гельмина,— я только спрашиваю эту двицу читала ли она одну очень хорошую книгу, изъ которой мы об съ ней можемъ кое-чему поучиться. Въ этомъ врно не можетъ быть ничего дурнаго.
— Mademoiselle, не приказано разговаривать съ двицей изъ Англіи, повторила монахиня,— я принуждена буду доложить о вашемъ непослушаніи.
— Можете сдлать это, милая сестра, если хотите. Mademoiselle Конвей au revoir. Я выжидаю свое время.
Констанція возвратилась съ Библіей въ рукахъ, но я боюсь что мысли ея были далеки отъ священныхъ страницъ этой книги. Зачмъ Гельмина спросила ее такъ выразительно, читала ли она исторію барона Тренка? Онъ былъ заключенъ въ тюрьм, и, Боже мой, подумала Констанція, она замышляетъ бжать отсюда. Вотъ чему хочетъ она научиться у барона Тренка. Вотъ почему она такъ особенно проговорила ‘я выжидаю свое время’. О! Это вещь невозможная. Бдная пылкая Гельмина! Еслибъ я могла поговорить съ ней наедин, хоть минутъ десять, я бы отговорила ее отъ такого необдуманнаго предпріятія. Но отчего сообщила она именно ей свою тайну? Ужь не хотла ли она заставить ее принять участіе въ ея намреніи, каково бы оно ни было? Нтъ, это было дло невозможное, но съ другой стороны, бгство отсюда! Слова эти звучали сладко какъ музыка, но какъ исполнить это? Безъ друзей, безъ денегъ, об он еще такъ молоды. Еслибы можно было предупредить заране Джека, или милую, храбрую Алису или Мери! Нечего и думать объ этомъ, ршила Констанція со вздохомъ,— это вещь невозможная.
Несмотря на это, она думала объ этомъ цлую недлю, и глаза ея часто искали невольно взгляда блестящихъ, черныхъ глазъ Гельмины (въ которыхъ она видла теперь особенное значеніе), къ немалому ущербу извстныхъ полотенецъ, которымъ вслдствіе этого пришлось быть распораными и перешитыми руками другихъ, боле внимательныхъ особъ. Съ нетерпніемъ ждала она воскресенья, въ надежд получить возможность поговорить нсколько минутъ съ Гельминой, чтобы хоть узнать отъ нея съ какою цлью произнесла она слова эти: Я выжидаю свое время.
Въ воскресенье посл обда Констанція пошла по обыкновенію въ свой маленькій садикъ, въ которомъ всегда проводила часть свободнаго времени. Она нашла вс цвты вырванными съ корнемъ, и цлая куча старыхъ кирпичей и глины съ развалившейся стны была навалена на мсто на которомъ они только-что начали цвсти! Въ негодованіи на эту, какъ она полагала, злую шутку со стороны своихъ товарокъ, она побжала къ Madame Сенъ-Реми, и со слезами на глазахъ разказала ей объ случившемся. Настоятельница выслушала ее съ полнымъ спокойствіемъ и затмъ объяснила ей что маленькій садикъ былъ разрушенъ по ея приказанію.
— Но что же я сдлала такого чтобы заслужить подобное обращеніе? воскликнула бдная, маленькая Конъ.— Какъ могли вы, какъ могли вы сдлать это?
— Какъ вамъ извстно, возразила Madame Сенъ-Реми!— спрашивать меня о причин моихъ поступковъ противно нашимъ правиламъ. Если я объясняю вамъ теперь причины побудившія меня на это, то я длаю это для того чтобы вы знали въ какомъ отношеніи я недовольна вами и исправили бы свое поведеніе. Вы относились въ продолженіи послдняго времени небрежно къ обязанностямъ вашимъ и были невнимательны и разсянны. Очевидно что ваши мысли были заняты иными вещами, отвлекавшими ваше вниманіе отъ обязанностей вашихъ. Я уничтожила предметы поглощавшіе мысли ваши. Постарайтесь посредствомъ молитвы и набожныхъ размышленій забыть ваши цвты и другія бездлицы, очевидно поглощавшія вниманіе ваше. Теперь вы можете удалиться. Констанція чувствовала что оставайся она еще на минуту въ этой холодной, угрюмой комнат, наедин съ этою холодною, угрюмою женщиной, она бы невольно насказала ей вещей въ которыхъ ей пришлось бы раскаяться впослдствіи. Она выбжала на чистый воздухъ, стараясь подавить бурныя и мятежныя мысли, поднимавшіяся въ сердц ея.
На земл подъ своимъ окномъ она нашла развалины птичьяго гнзда и мертвыхъ птенчиковъ не за долго вылупившихся. Въ этомъ-то заключалась другая бездлица о которой упоминала настоятельница.
Хорошо было Констанціи что она могла опуститься тутъ же на землю и залиться слезами.
Когда прозвонилъ колокольчикъ, сзывающій къ meditation, и монахини и пансіонерки собрались вс вмст, для этого полезнаго дла, она прямо подошла къ Гельмин Лафуре, сжала ея руку и шепнула ей четыре слова на ухо. За это непростительное преступленіе Mademoiselle Конвей была присуждена къ заключенію на три дня въ своей комнат на хлбъ и на волу.
Гельмина отвчала на ея пожатіе, выслушавъ слова эти. Они были лишь отголоскомъ тхъ словъ что произнесла она нсколько дней тому назадъ, на лстниц, въ присутствіи бдной старухи монахини, никогда не слыхавшей о барон Тренк: Я выжидаю свое время.

ГЛАВА X.
Виновна она или не виновна?

Мартинъ Блексемъ сидлъ въ своемъ кабинет, размышляя надъ оригинальнымъ посланіемъ только-что полученнымъ имъ отъ Джека.
‘Лордъ Гильтонъ желаетъ видть васъ, писалъ повса.— Нечего вамъ разрывать на себ ваши старыя рубашки, вслдствіе чего-либо сказаннаго или сдланнаго имъ, прізжайте-ка скоре, и пусть вс ваши шести- и восьми-пенсовыя монетки распоряжаются безъ васъ какъ имъ угодно.’
Онъ сидитъ погруженный въ изумленіе, не понимая что было нужно его старому другу посл извстнаго намъ письма, и наконецъ какъ умный человкъ и добрый мужъ онъ послалъ за женой своей.
— Поврь мн, другъ мой, сказала она,— онъ пораздумалъ хорошенько о томъ что написалъ теб тогда и теперь жалетъ объ этомъ. Больнымъ приходитъ многое на умъ, и сердце ихъ становится мягче. Ему хочется попросить у тебя прощенія. Я бы на твоемъ мст непремнно похала.
— Разумется, я и поду, но что сказать мн ему, разъ я буду тамъ? Слдуетъ ли мн касаться снова того предмета?
— Насчетъ бдной Джуліи? Ну, я не знаю, хорошо ли заводить съ нимъ рчь объ ней теперь, разв онъ самъ этого пожелаетъ.
— Знаешь ли что мн очень хочется сдлать, старушка моя, сказалъ адвокатъ, помолчавъ немного.— Мн хочется повидаться сначала съ Андрью Стендрингомъ, такъ чтобы, въ случа лордъ Гильтонъ пожелаетъ этого, я могъ представить нчто поболе моего личнаго убжденія въ невинности Джуліи.
— Сдлать это не мшаетъ, возразила жена его, — но я помню, онъ говорилъ въ письм своемъ что онъ поступалъ, основываясь на доказательствахъ. Прежде нежели ты узнаешь въ чемъ состояли доказательства эти, какіе доводы можешь ты получить отъ Андрью въ опроверженіе ихъ?
— Ты права какъ и всегда.
— Теперь я скажу теб мой совтъ, Мартинъ, начала мистрисъ Блексемъ, садясь на кліентское кресло.— Ты знаешь какой измнчивый человкъ бдный лордъ Гильтонъ, а еслибы ты и не зналъ этого до сихъ поръ, то его приглашеніе тебя къ себ, посл неблагодарнаго обращенія его, доказало бы теб это. Черезъ день или два онъ снова можетъ измнить свое мнніе. Куй желзо пока оно горячо. Возьми Андрью Стендринга съ собой.
— Это таки сильное средство ты предлагаешь мн, старушка, въ недоумніи произнесъ Блексемъ.
— Я не говорю чтобы ты сейчасъ же привелъ его наверхъ, прямо въ его комнату. Разумется, этого сдлать нельзя. Возьми Андрью съ собой въ домъ его, и если при свиданіи съ тобой лордъ Гильтонъ упомянетъ о бдной Джуліи, ты можешь сказать что тамъ внизу есть человкъ могущій, какъ теб кажется, избавить его отъ многаго что тяготитъ его душу. Онъ не откажется тогда повидаться съ нимъ, а онъ такъ боленъ что нечего бояться какой-нибудь вспышки съ какой бы то ни было стороны.
— Клянусь честью! этотъ планъ не дуренъ. Но что если Андрью не захочетъ похать къ нему?
— Андрью подетъ. Онъ на все будетъ согласенъ чтобы только стереть пятно съ добраго имени Джуліи. Онъ горячо любилъ ее, и нельзя довольно пожалть о томъ что она не вышла за него замужъ. Она была бы счастлива съ нимъ, бдняжка.
— Она была счастлива и съ Бертрамомъ, сказалъ адвокатъ.— Она не знала что онъ сомнвался въ ней.
— Нтъ, но она знала какія злыя вещи распространялъ о ней этотъ ужасный старикъ, Джебезъ Стендрингъ, и мн кажется это-то и убило ее.
— Не надо впутывать въ дло это старика Джебеза, возразилъ Блоксемъ.— Что онъ разъ сказалъ тогда, на томъ будетъ настаивать и теперь.
— Весьма вроятно. Это олицетвореніе упрямства и злопамятства.
— Тише, старушка, тише. Мы вдь условились съ тобой оставить старика Джебеза въ поко.
— Ты самъ началъ о немъ, Мартинъ.
— Ну такъ ты кончи скоре. Хорошо. Я послдую твоему совту. Я отправлюсь завтра же.
— Отчего же не сегодня? Ты еще поспешь къ десяти-часовому позду, а я сейчасъ пойду уложу теб все что нужно, въ случа теб придется ночевать тамъ.
— Вотъ это называется ковать желзо пока оно горячо, съ настоящимъ рвеніемъ. Хорошо, я ду, ршилъ Блексемъ.
Андрью Стендрингъ нанялъ квартиру въ нсколько комнатъ въ томъ самомъ дом въ которомъ жили Джекъ и Беквисъ, и туда-то и отправился Мартинъ Блексемъ прямо со станціи желзной дороги. Онъ засталъ кого ему было нужно дома и сообщилъ свойственнымъ ему, яснымъ, юридическимъ образомъ о цли своего посщенія.
— Я питаю всегда слабую надежду на то что лордъ Гильтонъ согласится отдать мн должную справедливость посл столькихъ лтъ, сказалъ Стендрингъ.— Ради ея я не хочу пренебрегать этимъ случаемъ. Но поймите меня хорошенько, говорю вамъ заране что я увижусь съ лордомъ Гильтономъ не иначе какъ вслдствіе его особеннаго приглашенія. Я не хочу самъ навязываться ему.
— Онъ человкъ больной, Андрью, помните это. Намъ надо немножко соображаться съ этимъ.
— Я вовсе не буду соображаться съ этимъ. Если онъ будетъ въ состояніи коснуться этого предмета, то долженъ быть въ состояніи выслушать и всю правду и загладить, насколько можно, сдланное имъ зло, не въ отношеніи меня, о себ я не думаю, но въ отношеніи къ ней.
— Это отецъ вашъ довелъ его до этого, Андрью.
— Я не щадилъ при этомъ дл отца моего, я не пощажу и его, возразилъ Андрью.
— Я убжденъ что вы поступите какъ слдуетъ, сказалъ Блексемъ,— несмотря на всю наружную суровость вашу. Подемте.
— Вотъ что хорошо, такъ хорошо съ вашей стороны, говорилъ лордъ Гильтонъ, между тмъ какъ Блексемъ садился около постели его.— Но какъ скоро вы пріхали! Я думалъ что вы еще не успли получить Джекова письма.
— Я былъ такъ радъ воспользоваться сейчасъ же приглашеніемъ вашимъ, милордъ, и радость моя еще увеличилась когда я нашелъ васъ въ гораздо лучшемъ состояніи нежели ожидалъ.
Графъ печально покачалъ головой.
— Я ужь никогда не буду тмъ чмъ былъ прежде. Но не называйте меня ‘милордомъ’, Мартинъ. Называйте меня попрежнему, какъ бывало въ старое время. Я желаю поговорить съ вами о старыхъ временахъ, Мартинъ.
— Уврены ли вы въ своихъ силахъ для этого? Вспомните, съ тми временами связаны тяжелыя воспоминанія.
— Вы сердиты на меня за то письмо?
— Нтъ, нтъ, вы меня не поняли. Я не на это намекалъ. Письмо это не касается былыхъ временъ. Забудемъ о немъ, какъ будто оно не было вовсе написано, или же, прибавилъ онъ, замтивъ тнь печали на лиц графа, какъ будто бы оно было написано такъ какъ вы бы, можетъ-быть, написали его теперь.
— Знаете ли кто посовтовалъ мн написать подобное письмо?
— Нтъ, право не знаю.
— Негодяй этотъ Блиссетъ.
— Неужели вы совтовались съ нимъ насчетъ этого предмета?
— Я совтовался съ нимъ насчетъ всего на свт. Я имлъ къ нему неограниченное довріе. Разв я не хотлъ отдать ему даже милое дитя свое?
— Чмъ объяснилъ онъ совтъ свой?
— Онъ уврялъ меня что письмо ваше было без…. но я уже и такъ достаточно оскорбилъ васъ, старый дружище. Не спрашивайте меня, почему я сдлалъ безумный и неблагодарный поступокъ, постарайтесь лучше забыть его.
Блексемъ пожалъ ему руку, но не сказалъ ничего. Ему не хотлось еще бросать разговора объ этомъ предмет.
— Когда я пришелъ въ себя посл того припадка, продолжалъ лордъ Гальтонъ,— то мн казалось что послднія двадцать пять лтъ моей жизни какъ бы не существовали вовсе, и я словно только-что услыхалъ о моей первой жен то что доставило мн тогда столько горя, но порой я какъ бы не врилъ этому, или по крайней мр невольно спрашивалъ себя, правда ли все это? Вроятно смутное воспоминаніе о письм вашемъ лежало у меня на душ. Потомъ, когда я собрался немного съ силами, мысль о негодя этомъ, которому я доврился, такъ беззавтно заставляла меня сомнваться почти во всемъ мір,— во всемъ исключая привязанности дтей моихъ,— и мн захотлось узнать,— узнать всю истину, какова бы она ни была. Затмъ случилось еще одно обстоятельство, окончательно разстроившее меня. Говорилъ вамъ Джекъ о томъ что произошло между нимъ и Джебезомъ Стендрингомъ?
— Ни слова.
— Я забылъ. Онъ врядъ ли сказалъ бы вамъ это, такъ какъ это должно было оставаться въ тайн. Какъ видно, старикъ не забылъ удара нанесеннаго мною въ бшенств и употребилъ въ дло вс средства чтобъ отомстить мн. Правда, онъ сказалъ мн все что произошло между моею женой и его сыномъ, прежде нежели я ударилъ его, но я подумалъ что мрачная, мстительная натура, подобная его, можетъ судить объ этомъ ошибочно, и однако я не знаю что подумать объ этомъ.
— Не могу выразить вамъ, Эйльвардъ, какъ я радъ что вы начинаете смотрть на дло это съ подобной точки зрнія! воскликнулъ Блексемъ.— Съ этой самой точки всегда смотрли на него и я и жена моя. Джебезъ Стендрингъ никогда не могъ простить племянниц своей то что она вышла за васъ, ни вамъ — то что вы женились на ней. Онъ никогда не проститъ своему сыну и не проститъ никогда и мн. Я не говорю чтобъ онъ былъ способенъ выдумать клевету на кого-нибудь изъ насъ, но что онъ способенъ вывести самое худшее заключеніе изъ всякаго поступка нашего, это я знаю по опыту.
— Эта-то неизвстность и мучаетъ меня, сказалъ графъ.— Я бы согласился скоре убдиться въ самомъ худшемъ, нежели терзаться еще доле разными сомнніями.
— Вы можете разъяснить вс сомннія эти, Эйльвардъ, если только захотите.
— Какимъ же образомъ?
— Послдовавъ моему совту, данному вамъ въ письм моемъ, повидавшись съ Андрью Стендрингомъ. Я не говорю теперь: ‘позвольте повидаться мн съ нимъ’, потому что вы находитесь именно въ надлежащемъ расположеніи духа для личнаго свиданія съ нимъ.
— Никакой мущина не согласится выдать любимую женщину, признавшись въ ея слабости къ нему предъ другими, слабымъ голосомъ возразилъ лордъ Гильтонъ.— Онъ отречется отъ всего, или же онъ подлецъ, которому я не поврю, какъ онъ ни клянись предо мной.
— Вы поврили лишь однимъ словамъ Джебеза Стендринга, или же онъ представилъ вамъ въ подтвержденіе ихъ какіе-нибудь факты?
— Онъ представилъ мн факты, какъ вы говорите, въ подтвержденіе ихъ.
— Такъ взвсьте факты эти, и если они окажутся несостоятельными, то вы можете судить объ истин основаннаго на нихъ сужденія.
— Андрью Стендрингъ не позволить разспрашивать себя.
— Онъ здсь, въ вашемъ дом въ настоящую минуту, готовый удовлетворить вашимъ вопросамъ.
— Я…. я не былъ къ этому приготовленъ, пролепеталъ больной.
— Соберитесь съ духомъ на полчаса, и если по истеченіи этого времени вы не почувствуете себя счастливйшимъ и лучшимъ человкомъ, то не называйся я боле Блексемомъ, произнесъ адвокатъ ободрительнйшимъ тономъ.— Вспомните какъ часто вы попадались въ просакъ лишь изъ-за того что не хотли встртить лицомъ къ лицу что-нибудь непріятное и избгали борьбы. Не бойтесь борьбы, Бертрамъ, встртьте ее какъ подобаетъ мущин и выходите изъ нея побдителемъ, сознавъ себя виноватымъ.
— Я повидаюсь съ нимъ, Мартинъ, повидаюсь. Я сейчасъ же хочу видть его. Я хочу покончить разомъ вс сомннія эти, еслибъ они даже убили меня, сказалъ графъ, приподнимаясь и весь вспыхнувъ отъ волненія.— Позовите его сюда и оставайтесь тоже тутъ. Я не хочу теперь имть отъ васъ тайнъ, Мартинъ.
Когда Андрью Стендрингъ взошелъ въ комнату, оба главныя дйствующія лица послдующей сцены остановились молча одинъ противъ другаго, смотря другъ на друга, подобно двумъ бойцамъ еще не знакомымъ съ силой другъ друга и не ршающимся начать нападеніе. Наконецъ графъ началъ.
— Можете взять мою руку, мистеръ Стендрингъ?
— Могу, милордъ, строго отвчалъ тотъ, — но пока я долженъ отказаться отъ этой чести. Я пришелъ отвчать на ваши вопросы. Когда я удовлетворю васъ, а вы въ свою очередь удовлетворите меня, нтъ на свт человка кому бъ я пожалъ тогда руку съ большею радостью.
Лордъ Гильтонъ такъ привыкъ уже считать себя оскорбленнымъ лицомъ въ этомъ дл что отвтъ этотъ нсколько смутилъ его.
— Тяжело, мистеръ Стендрингъ, разспрашивать сына касательно правдивости отца его. Я право не знаю съ чего начать, сказалъ графъ.
— Нечего заводить рчи объ отц и сын, вмшался Блексемъ.
— Сообщите мистеру Стендрингу факты принудившіе васъ дойти до извстнаго заключенія, о которомъ, я увренъ, вы оба сочтете лишнимъ упоминать теперь, и предоставьте ему разъяснить по-своему эти факты. Вдь вы согласны со мной, Андрью?
Андрью Стендрингъ утвердительно кивнулъ головой.
— Я узналъ, началъ лордъ Гильтонъ,— что предъ отъздомъ вашимъ въ Смирну, въ 1843 году, для васъ было взято мсто на парусномъ судн, отправлявшемся туда прямо изъ Ливерпуля, что вы уврили другихъ что отправились на немъ, но на самомъ дл сли въ Соутгамптон на пароходъ, долженствовавшій пристать на пути къ Мальт.
— Все это совершенно справедливо.
— Въ Мальт вы нашли жену мою, съ которой вы были помолвлены въ то время какъ я…. какъ она вышла за меня замужъ. Пароходъ останавливался тамъ всего на нсколько часовъ, съ цлію запастись углемъ, трудно понять какъ могли вы встртиться съ ней въ такое короткое время и вообще узнать что она находится тамъ, не имя съ ней предварительно письменнаго сообщенія.
— Я понимаю намекъ вашъ, милордъ. Вы полагаете что я отправился на пароход, а не на парусномъ судн, съ цлію имть свиданіе съ ней въ Мальт? Теперь выслушайте меня. Я опоздалъ на парусный корабль на нсколько часовъ, благодаря запрещенію моего отца, не позволявшаго мн путешествовать по воскресеньямъ, и зная характеръ его, я, признаюсь, сдлалъ глупость и ‘уврилъ другихъ’, какъ вы говорите, что отправляюсь на этомъ судн. Я прибылъ въ Мальту, не зная что мистрисъ Эйльвардъ находится тамъ и не поддерживая съ ней никакой переписки съ самаго того дня какъ она убжала съ вами. Но вы ошибаетесь, полагая что пароходъ останавливался тамъ лишь на нсколько часовъ чтобы запастись углемъ. Что-то въ немъ вдругъ попортилось, когда мы находились уже въ виду острова, и мы пробыли тамъ шесть дней ради починки испорченной машины, въ это время, совершенно случайно, я встртилъ вашу жену. Я скажу вамъ какимъ образомъ это случилось.
— Я желалъ бы знать это.
— Не зная что длать и чтобы какъ-нибудь убить время, я часто проводилъ по цлому получасу въ лавкахъ, въ которыхъ продаются коралловыя украшенія, вера и другія вещи, и вокругъ которыхъ образуется нчто въ род гулянья для прізжихъ. Въ одной изъ лавокъ этихъ я нашелъ разъ даму занятую, къ удивленію моему, не покупкой вещей, а продажей. Не знаю почему, я сталъ прислушиваться къ словамъ ея, знаю только что я сдлалъ это и услыхалъ какъ она умоляла торговца прибавить ей что-нибудь сверхъ назначенной имъ цны. ‘Это все что у меня осталось, говорила она,— да поможетъ мн Богъ когда и этого не будетъ у меня! Я знаю, мужъ мой заплатилъ за это втрое дороже того что вы предлагаете мн, а эта вещь еще совершенно…. совершенно новая’. Она стояла обратясь ко мн спиной, но я видлъ что предметомъ ихъ разговора былъ мальтійскій крестъ на золотой филиграновой цпочк. Торговецъ не хотлъ дать боле назначенной имъ цны, и она обернулась, собираясь уходить. Тутъ я увидалъ что это была жена ваша. Такимъ образомъ мы и встртились съ ней.
— Во всякомъ случа вы остались съ ней на Мальт. Вы не продолжали путь свой на пароход доставившемъ васъ туда.
— Лордъ Гильтонъ, она умирала съ голоду! Я не говорю это лишь для красоты слога. Повторяю вамъ, она умирала буквально съ голоду. Лишь крайнія мученія голода принудили ее пойти продавать золотой крестъ — вашъ прощальный подарокъ. Она считала себя вдовой, и вс друзья ваши были того же мннія. Я предложилъ ей домъ свой и любовь мою, не утихшую еще въ сердц моемъ и лишь измнившую свой характеръ съ той поры какъ любить ее съ прежнимъ жаромъ стало грхомъ для меня. Она не хотла идти за меня замужъ. Она была врна даже памяти вашей. Въ бреду горячки, вызванной крайними лишеніями, въ теченіе которой я помогалъ ухаживать за ней, имя ваше не сходило съ устъ ея. О, милордъ, милордъ, поврьте, лишь коварное, неврное сердце могло считать ее неврной!
Твердый, суровый на видъ человкъ этотъ отеръ украдкой слезу, говоря это.
— Вы сопровождали ее на родину ея, въ Англію. Какая была на то необходимость, мистеръ Стендрингъ?
— Она была слишкомъ слаба для того чтобъ хать одной, кром того она не принимала отъ меня денегъ, хотя находилась въ крайности. Я нанялъ ей маленькій домикъ въ деревн, въ которомъ она жила уроками до самой своей смерти.
— Она умерла въ август 1845 года, сказалъ лордъ Гильтонъ.— 22 числа. Я оставилъ ее, отправляясь въ Аденъ, въ феврал 1844, а вы встртились съ ней на Мальт въ іюл того же года?
— Точно такъ.
— Ребенокъ ея умеръ въ январ 1846. Вы дйствительно объяснили нкоторыя вещи бросавшія на васъ подозрніе въ глазахъ моихъ, но главное доказательство противъ васъ остается. Сравните числа эти, Мартинъ Блексемъ, и скажите по совсти, имю ли я причину осуждать его! съ горечью воскликнулъ графъ.
— Я въ первый разъ слышу что у васъ былъ ребенокъ, проговорилъ удивленный адвокатъ,— но….
— Ради Бога, Блексемъ, не говорите о немъ какъ о моемъ ребенк. Сравните чиста эти, сравните числа. Онъ умеръ шести мсяцевъ, почти черезъ два года посл того какъ я оставилъ его мать.
Андрью Сиридрингъ вскочилъ со стула, какъ будто что-то ударило его въ самое сердце, и нсколько минутъ не могъ выговорить ни слова. Два или три раза онъ пытался отвчать, но языкъ его, повидимому, потерялъ способность говорить, а въ горл его подымалось что-то грозившее задушить его.
— Это, Мартинъ, продолжалъ лордъ Гильтонъ,— это нельзя объяснить себ какъ-нибудь иначе.
— Одно слово прежде чмъ вы отвтите на это, вмшался Стендрингъ глухимъ, хриплымъ голосомъ.— Пожалуста назовите мн еще одно число, лордъ Гильтонъ. Когда возвратились вы въ Англію?
— Въ сентябр 1846.
— Отъ кого узнали вы что ребенокъ умеръ въ январ того же года, шести мсяцевъ отъ роду?
— Отъ вашего отца.
— Онъ сказалъ вамъ это? спросилъ Андрью, поблднвъ какъ смерть.
— Не прямо словами, возразилъ лордъ Гильтонъ, но онъ представилъ мн доказательства на это.
— Такъ да проститъ ему Господь!
— Я видлъ свидтельство о похоронахъ его, продолжалъ графъ обращаясь боле къ Блексему, нежели къ Андрью, сидвшему съ лицомъ закрытымъ руками и какъ бы пораженному горемъ.— Я говорилъ съ женщиной ходившей за нимъ посл смерти его матери.
— Съ мистрисъ Крауфордъ? спросилъ Андрью, приподнявъ голову.
— Нтъ, это была незамужняя женщина, звали ее Бедингтонъ или Бедминстеръ, кажется.
— А не Бедингфильдъ?
— Да, именно такъ была ея фамилія.
Андрью Стендрингъ приложилъ руку ко лбу и тяжело вздохнулъ.
— Лортъ Гильтонъ, началъ онъ посл долгаго томительнаго молчанія,— онъ глубины сердца жалю васъ. Я не зналъ что въ этомъ дл зашли такъ далеко. Я думалъ что вы дйствовали руководствуясь лишь подозрніемъ на меня и ревностью ко мн, въ силу того что я возвратился въ Англію вмст съ мистрисъ Эйльвардъ. Но вы были обмануты ужаснымъ, жестокимъ образомъ. Ребенокъ этотъ родился два мсяца спустя посл прізда жены вашей въ Англію. Ему было около четырнадцати мсяцевъ когда онъ умеръ. Это была ваша собственная плоть и кровь, и оставайся онъ въ живыхъ, онъ былъ бы теперь вашимъ наслдникомъ въ глазахъ Бога и людей. Да въ Чертсей должны найтись въ живыхъ по крайней мр, съ дюжину людей помнящихъ его рожденіе.
— Въ Чертсей! воскликнулъ лордъ Гильтонъ, блдня. Онъ не тамъ родился.
— Я говорю что тамъ, горячо возразилъ Стендрингъ.
— Вы ошибаетесь. О смерти его внесено въ списки въ Маргет, тамъ гд жила и умерла его мать.
— Можетъ-статься что она перехала туда предъ смертью, но жила она въ Чертсей, и тамъ родился и ребенокъ ея.
— Мартинъ, Мартинъ! Чему мн теперь врить?
— Врьте, милордъ, сказалъ Стендрингъ, тому что вы сдлались жертвой низкаго заговора, имвшаго цлью запятнать доброе имя врной, любящей женщины. Я покажу вамъ письмо ея, въ которомъ она увдомляетъ меня о рожденіи своего, какъ она тогла полагала, осиротлаго сына. Я приведу къ вамъ людей изъ Чертсей помнящихъ ихъ обоихъ. Этого мало,— я приведу къ вамъ эту Бедингфильдъ и заставлю ее признаться въ замысл, въ которомъ она была участницей. Виновника его, я не могу коснуться. Да проститъ ему Богъ!
Лордъ Гильтонъ схватилъ его за руку.
— Вы подозрваете отца вашего. Мартинъ, я такъ и предполагалъ. Андрью Стендрингъ, умоляю васъ, скажите мн прямо, ради нея,— это было дло отца вашего?
— Вы меня жестоко испытываете, милордъ, отвчалъ тотъ, отворачиваясь въ сторону.— Разв недовольно будетъ съ васъ, если я докажу вамъ, такъ же ясно какъ то что солнце свтитъ въ полдень, истину всего что я говорилъ вамъ? Если вы убдитесь, что непремнно и должно быть, что тутъ произошелъ безчестный обманъ: право, нтъ надобности заходить еще дале. Если я докажу вамъ что память жены вашей чиста какъ и она сама, то окажите мн нкоторую милость и съ вашей стороны, въ вознагражденіе за это.
— Я вижу, вижу все, проговорилъ графъ,— вы хорошій человкъ, Андрью Стендрингъ. Подадите вы мн теперь вашу руку?
— Нтъ милордъ, возразилъ онъ вставая.— Я не подамъ ее вамъ, пока не докажу на дл истину словъ моихъ. Черезъ два дня я снова увижусь съ вами. Теперь же, я удалюсь отсюда если позволите. Мн пока нечего боле сказать вамъ.
— Мартинъ, Мартинъ, снова застоналъ графъ, чему долженъ я врить?
— Всему чему угодно, только не тому что человкъ сейчасъ вышедшій отсюда обманываетъ васъ. Вы угадали. Это все было дьявольскимъ замысломъ со стороны старика Джебеза.
— Онъ говорилъ мн что я буду каяться до конца моей жизни въ томъ что я сдлалъ. Онъ повторилъ Джеку что я никогда не узнаю какъ жестоко онъ отомстилъ мн. О, Мартинъ, еслибы мальчикъ нашъ былъ живъ!
— А! Тогда не существовало бы никакого недоразумнія.
— Но тмъ не мене, началъ пэръ, снова впадая въ прежнія сомннія,— Андрью Стендрингъ могъ былъ самъ быть обманутъ. Онъ можетъ-быть и самъ ничего не зналъ хорошенько. Онъ, вы знаете, былъ въ Смирн, когда родился ребенокъ. Я желалъ бы, я отъ души желалъ бы, Мартинъ, поврить словамъ его, но возрастъ записанный въ похоронныхъ спискахъ, какъ это объяснить себ?
— Весьма легко сдлать это, стоитъ лишь сравнить его съ свидтельствомъ о рожденіи ребенка. Если свидтельства не будутъ согласоваться между собой, то одно изъ нихъ должно быть неврно.
— Да, одно или другое.
— Джебезъ Стендрингъ уврилъ васъ что жена ваша, возвратясь изъ Мальты, жила тамъ гд умерли она и ребенокъ ея, въ Маргет, тогда какъ….
— Это ничего не значитъ, Мартинъ, гд она жила. Не будемъ отвлекаться отъ главнаго предмета, прервалъ лордъ Гильтонъ.
— Извините, это значитъ весьма много. Въ маленькомъ мстечк, подобномъ Чертсей, гд ее вс должны были знать, трудно было составить ложное свидтельство, тогда какъ въ Маргет сдлать это сравнительно легко, особенно посл ея смерти. Андрью Стендрингъ не имлъ никакого повода уврять васъ что она жила въ такомъ-то, а не въ другомъ мст, но старикъ Джебезъ, если допустить что подозрнія наши основательны, имлъ на то поводъ. Онъ нарочно послалъ васъ за собраніемъ нужныхъ свдній въ такое мсто гд жену вашу никто не зналъ, гд не было никого кто бы былъ не заодно съ нимъ, кто бы могъ объяснить вамъ настоящее положеніе дла, гд — и это очень важно — гд, разсматривая похоронные списки, вы не могли наткнуться на свидтельство о рожденіи ребенка. Физически невозможно, какъ вамъ извстно, чтобы было въ этомъ случа двое дтей.
— Я согласенъ съ вами что трудно было бы внести въ списки имя ребенка прежде нежели онъ родился, въ маленькомъ мстечк подобномъ Чертсей, сказалъ графъ.
— Разумется! Будьте уврены, тамъ было довольно любопытныхъ языковъ готовыхъ толковать о бдной женщин. Какъ учительница, она должна была быть извстна духовенству. Кто-нибудь изъ нихъ врно навщалъ ее. Ребенка наврное крестили тамъ. Нтъ. Если внесено что-либо въ списки въ Чертсей, то это свидтельство должно быть врно.
— А вы полагаете что Джебезъ Стендригъ измнилъ или веллъ написать ложное свидтельство въ Маргет?
— Я не хочу предполагать прямо этого. Регистраторы, подобно другимъ смертнымъ, часто бываютъ неосмотрительны и безпечны, особенно же на многолюдныхъ водахъ, гд трудно знать лично людей относящихся къ нимъ по длу. Все, по моему мннію, зависитъ отъ разршенія вопроса: жила ли мистрисъ Эйльвардъ въ Чертсей или нтъ? Если она жила тамъ, вы можете уличить старика Джебеза во лжи. Если же нтъ, то можно допустить что и Андрью былъ обманутъ, и мы должны еще хорошенько выслушать его, прежде нежели будемъ осуждать его. Для него фактъ этотъ простъ. Если онъ можетъ доказать что ребенокъ имлъ тотъ возрастъ, какъ онъ увряетъ, при своей смерти — все равно, гд бы онъ ни родился, дло его выиграно.
— Дай Богъ чтобъ это удалось ему. Бдная Джулія!
— Но теперь не будемъ больше говорить объ этомъ, я боюсь мы и безъ того слишкомъ много толковали объ этомъ предмет. Вы не чувствуете себя дурно, Эйльвардъ?
— Нтъ, я чувствую лишь слабость, возразилъ лордъ Гильтонъ, опускаясь на подушки.— Который часъ, Мартинъ?
— Около половины шестаго.
— Джекъ обыкновенно является сюда въ это время. Что это за славный малый. Вы его вдь давно уже знаете, не такъ ли?
— Я знаю его съ дтства, онъ былъ таки порядочный шалунъ.
— Онъ очень добръ ко мн, очень добръ, тихо продолжалъ графъ. Когда я еще считалъ себя важною особой, Мартинъ, я предложилъ ему нчто на что другіе молодые люди такъ бы и набросились на его мст, а теперь, когда я сталъ самъ зависящимъ отъ другихъ человкомъ, не способнымъ принести ему никакой пользы, онъ весь посвятилъ себя мн. Замчали вы когда-нибудь сходство между нимъ и дочерью моей Мери?
— Не могу сказать, но правду говоря, я всего два раза видлъ ее. Разъ, въ бытность мою здсь, шесть недль тому назадъ, да еще сегодня.
— Она отличная двушка, Мартинъ. Я боюсь что былъ не совсмъ справедливъ къ своимъ дтямъ. Я всегда желалъ имть сына, а Мери…. но что думать теперь объ этомъ?
— Вы правы, не слдуетъ теперь думать ни о чемъ непріятномъ. Вы должны поскоре выздоравливать, Эйльвардъ, а если вамъ оказало бы пользу подышать немножко чистымъ Кентскимъ воздухомъ, то нечего говорить вамъ какъ я и жена моя будемъ рады видть васъ. Мы покажемъ вамъ домикъ въ которомъ вы тогда спасли мн жизнь, хотя вы едвали узнаете его теперь. Кстати, въ этомъ самомъ домик выросъ Джекъ.
— Да, онъ говорилъ мн. Я удивляюсь какъ это Джебезъ Стендрингъ помстилъ своего питомца близь такого дурнаго примра какъ вашъ, Мартинъ, сказалъ графъ, улыбаясь,
— Онъ и не помщалъ его тамъ добровольно. Нянюшка его, вышедшая замужъ за моего клерка, жила въ Льюнсгем, когда его поручили ей, а когда она перехала въ Саутертонъ, старикъ Джебезъ взялъ его отъ нея. Ему было тогда всего девять лтъ, и поврите ли? Плутишка убжалъ, убжалъ изъ Ричмонда, куда его услали, и отыскалъ дорогу назадъ къ Проссерамъ.
— Но ему пришлось проходить чрезъ Лондонъ? Какъ его тамъ не обокрали?
— Его и обокрали, бднаго мальчугана! Въ одну позднюю ночь полиція нашла его въ одномъ носк и въ мужской жилетк, больше на немъ не было ни лоскутка. Посл того, Джебезъ оставилъ его въ поко, но не оказывалъ ему никакого вниманія и никакого попеченія, ограничиваясь лишь помщеніемъ его въ школу и въ университетъ и уплатой его счетовъ.
— Онъ поступилъ съ нимъ безсовстнымъ, безсовстнымъ образомъ, въ негодованіи произнесъ лордъ Гильтонъ.— Эта исторія съ его ежегоднымъ доходомъ была возмутительна.
— Она послужила къ спасенію Джека, возразилъ Блексемъ.— Пока онъ имлъ готовыя средства ничего не длая, онъ былъ повсой, я очень боялся за Джека одно время. Онъ удивительно исправился съ тхъ поръ какъ сталъ принужденъ жить своимъ трудомъ.
— Тише! Кажется я слышу его шаги на лстниц. Нтъ, для него они недовольно быстры.
Однако это былъ Джекъ, но взойдя въ комнату, онъ имлъ такой измнившійся видъ, лицо его было такъ блдно и испугано что графъ и Блексемъ воскликнули въ одинъ голосъ,
— Боже мой, Джекъ! Что такое случилось!

ГЛАВА XI.
Въ Англіи ли Джорджъ Конвей?

Джекъ только-что услся въ пятницу за работу, а пятница, какъ вамъ извстно, день трудовой для людей пишущихъ въ еженедльныхъ изданіяхъ, какъ вдругъ онъ получилъ записку отъ мистрисъ Клеръ. Онъ бросилъ въ сторону перо и бумагу и сейчасъ же отправился на зовъ, въ увренности что дло касается Констанціи. Такъ дйствительно и было. Онъ не владлъ собою, когда онъ услыхалъ о всти сообщенной Спенсеромъ Виллертономъ. Джорджъ Конвей въ Англіи! Прежде еще нежели прекрасная заговорщица пришла въ себя посл медвжьяго объятія, которымъ, къ неописанному изумленію ея, счастливый повса нашъ наградилъ ее за добрыя всти, онъ уже бжалъ по улиц, стараясь нагнать извощика, привезшаго его, съ цлью какъ можно скоре добраться до мистера Исаака. Онъ-таки порядкомъ измучился послднее время, и новость эта привела его въ величайшій восторгъ. Теперь все пойдетъ какъ по маслу, думалъ онъ, катясь по направленію къ Букингамъ-Стриту. Мысль что если даже мистеръ Исаакъ и сообщитъ ему желаемыя свднія и онъ найдетъ заблудшаго отца своей возлюбленной, послдній можетъ не пожелать вмшаться въ это дло или, что еще хуже, окончательно отвергнуть предложеніе, мысль эта ни разу и не мелькнула въ его счастливой, полной свтлыхъ надеждъ голов. Какъ онъ выражался, ‘все было слажено, оставалось лишь крикнуть ура’. Онъ дошелъ до послдней сцены пятаго акта, до послднихъ десяти страницъ третьей части своего романа. Deus ex machina расправлялъ уже свои крылья, выжидая свою очередь явиться на сцену, чтобы сразить замыслы злодевъ и произнести обычное благословеніе надъ героемъ и героиней піесы. Сказка была досказана. Счастливецъ! Онъ бросилъ полсоверена, выскочивъ изъ кэба, и имлъ счастіе застать мистера Исаака, готоваго принять его.
— Защитникъ въ дл Савадера versus Гилля, если не ошибаюсь? началъ мистеръ Исааксъ, предложивъ Джеку стулъ.
— Нтъ. Въ отношеніи къ вамъ я ни боле какъ проситель. Я пришелъ къ вамъ съ просьбой объ одолженіи, сказалъ Джекъ.
— По порученію другаго мистера Гилля?
— Я не знаю никакого другаго мистера Гилля. Я пришелъ по своему собственному длу.
Въ виды мистера Исаака всегда входило длать небольшія одолженія молодымъ джентльменамъ, приходившимъ къ нему по собственнымъ дламъ своимъ, вслдствіе этого онъ откинулся на спинку своего кресла, ожидая чтобы поститель высказалъ ему свою просьбу. Люди подобные мистеру Исааку хорошо угадываютъ съ перваго взгляда характеръ своихъ просителей и тутъ же ршаютъ благоразумно ли будетъ согласиться на просьбу ихъ, судя потому какимъ образомъ просьба эта высказывается. Мистеръ Исаакъ никогда не торопилъ своихъ кліентовъ и никогда не наводилъ ихъ прямо на суть дла, какъ бы они не отдалялись отъ нея.
Джекъ прямо навелъ на нее рчь.
— Я прошу у васъ дать мн адресъ мистера Джорджа Конвея, брякнулъ онъ.
— Милостивый государь! возразилъ мистеръ Исаакъ, вскакивая и измняя свое положеніе, полное внимательнаго участія.— Вы ошибаетесь. У меня не адресная контора?
— Я знаю это, отвчалъ Джекъ.— Я сказалъ уже вамъ что пришелъ просить у васъ одолженія.
— Гмъ, гмъ. Видите ли, мы здсь мало занимаемся одолженіями, особенно въ отношеніи къ чужимъ, возразилъ тотъ.— Еслибы вы пришли ко мн на домъ, какъ джентльменъ къ джентльмену, и сказали бы мн: ‘одолжите меня, сообщивъ мн свдніе это, мистеръ Исаакъ’, мы бы потолковали объ этомъ какъ джентльменъ съ джентльменомъ, и я полагаю, вамъ удалось бы получить желаемое, но разъ я сижу въ своей контор, я становлюсь человкомъ дловымъ и смотрю на вещи съ дловой точки зрнія, замтилъ Еврей съ подмигиваніемъ, заимствованнымъ имъ у покойнаго товарища его.
— Мы можемъ отнестись къ этому обстоятельству съ дловой точки зрнія, отвчалъ Джекъ.— Я желаю спросить совта вашего, какъ адвоката, насчетъ того гд я могу найти Джорджа Конвея.
Тутъ онъ вдругъ остановился.
— Я весь вниманіе, мистеръ Гилль. Съ цлью….
— Ну, да что тутъ! Нищимъ нельзя быть разборчивымъ. Можетъ-быть, справедливость требуетъ чтобъ я былъ откровененъ съ вами, если желаю чтобъ и вы были откровенны со мной. Я помолвленъ съ дочерью мистера Конвея. Мать ея не соглашается на нашъ бракъ, и я хочу повидаться съ отцомъ ея и попробовать счастія у него. Вотъ и все.
— Го, го! Такъ значитъ вы тотъ джентльменъ что былъ въ Рейд, прошлою осенью во время регатты?
— Да, я былъ тамъ.
— На яхт мистера Виллертона?
— Да.
— Говорила вамъ миссъ Конвей что-нибудь объ этой исторіи съ браслетомъ?
— Тогда, нтъ. Она сказала мн объ этомъ потомъ, когда… тутъ Джекъ покраснлъ и опять остановился.
— Теперь выслушайте меня хорошенько, мистеръ Гилль. началъ Исаакъ съ видомъ сильнаго участія.— Услуга за услугу. Отвтьте мн на мои вопросы, и я отвчу вамъ на ваши. Я не буду васъ разспрашивать о томъ что говорила молодая двица, это было бы не хорошо, не такъ ли? Я желаю лишь услыхать отъ васъ да или нтъ, въ отвтъ на одинъ вопросъ. Говорила она вамъ что мать заставляла ее высказать насчетъ этого браслета нчто бывшее неправдой?
— Зачмъ спрашиваете вы это?
— Это ужь мое дло. Я слышалъ что это было такъ. Я увренъ что это было такъ, и желаю убдиться вполн что слухи эти врны.
— Ну, если вы это безъ того знаете, возразилъ Джекъ, не совсмъ довольный собой, но горя нетерпніемъ получить желаемое свдніе,— такъ не бда если я удовлетворю вашему желанію. Да, это было такъ.
— Отлично. Мы, я вижу, сойдемся съ вами, мистеръ Гилль. Еще одинъ вопросъ и дло кончено. Гд находится миссъ Конвей?
— Я бы Богъ знаетъ что далъ чтобы знать это! воскликнулъ Джекъ.
— Вотъ какъ! Вы не переписываетесь съ ней, значитъ?
— Мы переписывались до тхъ поръ пока, шесть недль тому назадъ, ее вдругъ не увезли изъ Діеппа, гд она жила, и съ тхъ поръ я ничего не слыхалъ о ней. Я употреблялъ въ дло всевозможныя средства чтобъ отыскать ее, продолжалъ Джекъ, увлеченный своимъ горемъ,— но все было напрасно.
— Теперь, послушайте меня, мистеръ Гилль, сказалъ Исаакъ, принимая все боле участія въ этомъ дл и придвигая свое кресло поближе къ Джеку.— Услуга за услугу, какъ, я уже говорилъ вамъ. Вамъ нуженъ отецъ, мн нужна дочь.
— На что?
— Такъ и быть, пожалуй скажу вамъ, какъ джентльменъ джентльмену, я желаю вытребовать ее какъ свидтельницу въ дл Блеръ противъ Конвея съ женой. Если я скажу вамъ гд найти мистера Конвея, то общайте мн, какъ джентльменъ джентльмену, что вы поможете мн отыскать молодую двицу.
— Я говорю вамъ чистосердечно что она ничего не знаетъ объ этомъ дл.
— Очень можетъ быть, но мн нужно чтобъ она находилась на всякій случай не далеко отъ Вестминстеръ-Галля, когда дло это пойдетъ въ ходъ. Я знаю ужь что длаю.
— Если ее, какъ вы говорите, вытребуютъ, она должна будетъ явиться, не правда ли? спросивъ Джекъ подумавъ съ минуту.— Ее тогда нельзя будетъ удержать силой?
— Это было бы явнымъ презрніемъ суда.
— Если такъ, то по рукамъ, весело воскликнулъ Джекъ. Законъ-таки оказался его сторонникомъ наконецъ.
— Мы устраиваемъ дло это какъ джентльмены, знаете, безъ всякихъ предубжденій? спросилъ мистеръ Исаакъ.
— Я далъ вамъ слово, чего же вамъ еще надобно? возразилъ немного раздосадованный Джекъ.
— О, ничего, ничего. Не сердитесь. У меня уже такая привычка. Я люблю все хорошенько уяснить. Ну теперь слушайте, когда на мистера Конвея было подано въ судъ, онъ находился въ гостиниц Пшеничнаго Снопа, въ Бдеквилл.
— Въ гостиниц! Боже мой! Онъ могъ выхать оттуда. Какъ давно это было?
— Погодите-ка, сказалъ стряпчій, справляясь въ журнал лежавшемъ на его конторк.— Сегодня пятница, а жалоба была подана на него…. да, вотъ тутъ она записана, въ понедльникъ. Пять дней тому назадъ, значитъ, включая сегодняшній. Ему осталось еще четыре дня до срока.
— То-есть чтобъ явиться сюда?
— Нтъ, не совсмъ такъ. Онъ долженъ будетъ тогда отвчать на жалобу и объявить куда надо отнестись съ слдующими заявленіями, однимъ словомъ, дло должно пойти тогда судебнымъ порядкомъ. Но не бойтесь. Онъ не оставлялъ еще Пшеничнаго Снопа.
— Вы уврены въ этомъ?
— Онъ не въ состояніи выхать оттуда. Онъ слишкомъ боленъ для этого.
— Боленъ! Отчего вы не сказали мн этого сейчасъ же? вскрикнулъ Джекъ, вскочивъ съ мста.
— Это не мое дло, спокойно возразилъ Исаакъ.— Мы подали на него въ судъ, а если онъ умретъ, мы будемъ продолжать дло съ другими причастными къ нему лицами. Вдова можетъ тогда расплатиться за все.
— Неужели онъ въ опасности? пролепеталъ повса.
— Я не докторъ, знаете, и не видалъ его самъ, возразилъ мистеръ Исаакъ съ своею обычною осторожностью, — но посланный мой, видвшій его, говоритъ что онъ очень плохъ. У него что-то случилось съ легкими. Онъ едва можетъ говорить отъ кашля. Молодой двиц достанется-таки кое-что, когда онъ отправится, не правда ли, мистеръ Билль? спросилъ мастеръ Исаакъ съ обычнымъ своимъ подмигиваніемъ. Но Джекъ схватилъ свою шляпу и выскочилъ изъ конторы, не дослушавъ вопроса.
Онъ боленъ! Въ опасности! Умираетъ, можетъ-быть. Отецъ маленькой Конъ умираетъ одинъ, въ жалкой гостиниц, и около него нтъ ни одной близкой души! Главная цль его поисковъ почти изгладилась изъ Джековой головы въ эту минуту. Онъ боленъ! Въ опасности! Что, если онъ уже умеръ? Какъ взглянетъ онъ посл этого въ лицо Констанціи, если имъ придется когда-нибудь встртиться, чмъ объяснитъ ей свою безпечность? ничтожный стряпчій сумлъ отыскать его, ради пустаго, копечнаго дла, а онъ не сумлъ! Среди уличнаго шума и треска, кроткія слова ‘отыщи отца моего’ неотступно звучали въ ушахъ его, съ неумолчнымъ упрекомъ.
Мене нежели черезъ часъ, показавшійся ему однако затри, Джекъ дохалъ до Блеквилля и вскор нашелъ Пшеничный Снопъ. Тутъ ли живетъ мистеръ Конвей?— Да, мистеръ Конвей тутъ, но…. джентльменъ родня ему? спросила хозяйка.— Нтъ, собственно говоря, не родня, но у него есть до него важное дло. Онъ другъ его семейства. Онъ сейчасъ только узналъ что онъ здсь и что онъ боленъ. Что, онъ очень боленъ?— Очень. Она, хозяйка, не знаетъ въ состояніи ли онъ видть кого-либо. Теперь у него докторъ. Не угодно ли джентльмену доложить о себ?
— Онъ не знаетъ меня по имени, сказалъ Джекъ.— Но я долженъ видть его.
— Ну, такъ поговорите лучше съ докторомъ, когда онъ сойдетъ внизъ. Я не думаю чтобы можно было безпокоить его длами, да еще черезъ людей которыхъ онъ не знаетъ, замтила хозяйка.
Итакъ, Джеку пришлось ждать въ тоск полчаса, пока не явился докторъ, встртившій его тмъ же вопросомъ: не родня ли онъ?
Джекъ отвелъ доктора въ сторону и разказалъ ему въ какихъ отношеніяхъ находился онъ къ больному. Больше длать ему ничего не оставалось.
— Посл его дочери нтъ на свт человка который бы принималъ въ немъ такое участіе какъ я, умолялъ онъ.— Ради Бога, позвольте мн повидаться съ нимъ.
— Длайте какъ угодно, было отвтомъ,— я умываю руки во всемъ что касается до послдствій.
— Разв онъ такъ плохъ?
— Онъ можетъ прожить еще мсяцъ, можетъ и умереть сегодня. Врно одно то что выздоровть онъ не можетъ.
— Если такъ, то ему необходимо имть около себя близкое лицо?
— Это такъ, но извините, если я спрошу васъ находитесь ли все въ такомъ настроеніи духа чтобъ ухаживать за больнымъ, котораго можетъ убить малйшее потрясеніе.
— Я такъ изумленъ, такъ пораженъ, отвчалъ Джекъ,— но я буду очень спокоенъ и тихъ съ нимъ. Я знаю какъ надо обращаться съ больными. Я недавно ходилъ за однимъ человкомъ во время опасной болзни, я, да прачка моя, я пошлю за ней, и мы вдвоемъ будемъ ухаживать за нимъ. Я не скажу ему ни одного слова, которое бы могло встревоживъ его врьте мн, пока ему не станетъ лучше. Позвольте мн пойти на верхъ, докторъ, пожалуста позвольте!
Докторъ пристально взглянулъ на его встревоженное, честное лицо и смягчился.
— Его надо бы спросить прежде, знаете. Вы-то, кажется, готовы помочь ему, но уврены ли вы что онъ захочетъ принять вашу помощь?
Тутъ хозяйка, которая какъ я боюсь, подслушивала ихъ, вмшалась въ разговоръ.
— Я не знаю, этого ли джентльмена онъ все ждалъ, сударь, сказала она доктору, — но онъ всю недлю спрашивалъ не приходилъ ли кто нибудь къ нему. Онъ кого-то ждетъ, это врно.
— Ну такъ ступайте, замтилъ докторъ, довольный повидимому что можетъ наконецъ уступить Джеку,— но будьте какъ можно осторожне и покойне.
— Питеръ, крикнула хозяйка супругу своему, стоявшему за буфетомъ.— Проводи джентльмена въ комнату мистера Конвея и посмотри-ка не нужно ли ему чего-нубудь. Ужь время, я думаю, отнести ему желе.
Хозяинъ былъ крупный, пухлый малый, двигавшійся весьма медленно и пыхтвшій при этомъ. Нетерпливый Джекъ готовъ былъ подтолкнуть его въ спину, между тмъ какъ онъ пыхтлъ, взбираясь вверхъ по узкой, темной лстниц и по душному корридору, ведшему въ комнату больнаго. Съ громко-бьющимся сердцемъ, Джекъ взошелъ въ завшенную комнату и молча подошелъ къ кровати. Больной лежалъ обратясь лицомъ къ стн, съ закрытыми глазами, словно погруженный въ сонъ. Джекъ приложилъ палецъ къ губамъ, какъ бы давая знакъ хозяину не пыхтть такъ громко, и слъ на стулъ около кровати:
Черезъ нсколько минутъ взошла хозяйка съ желе.
— Ахъ, нтъ, сударь, онъ не спитъ, возразила она въ отвтъ на предостереженіе Джека.— Онъ цлый день такъ лежитъ. Скушайте-ка это, оно облегчитъ васъ немножко, мистеръ Конвей, сказала она отодвигая занавси на одну сторону,— да вотъ еще пришелъ къ вамъ джентльменъ, желающій позаботиться оивасъ и походить за вами,— хотя, право, мы длаемъ все что можемъ.
— Гд онъ? опросилъ больной, пытаясь повернуться..— Такъ онъ пришелъ наконецъ?
— Не шевелитесь, сказалъ Джекъ.— Да, я здсь. Я не оставлю васъ. Мы поговоримъ съ вами, когда вамъ станетъ получше.
Но тутъ больной приподнялся съ внезапнымъ усиліемъ и взглянулъ прямо на Джека.
— Зачмъ онъ не пришелъ самъ? Зачмъ прислалъ онъ васъ? спросилъ онъ.
Джекъ вскочилъ со стула. Въ звук этого голоса было что-то заставившее похолодть кровь въ его жилахъ, онъ самъ не зналъ отчего въ первую минуту.
— Тутъ какая-то ошибка, проговорилъ онъ.— Я…. я желалъ видть мистера Конвея.
— Это и есть мистеръ Конвей, сказала хозяйка.
— Разумется это онъ и есть, повторилъ хозяинъ.
Между тмъ какъ Джекъ стоялъ въ изумленіи и сомнніи надъ больнымъ, нчто висвшее на ше послдняго и обнаруженное перемной его положенія бросилось ему въ глаза. Тогда онъ узналъ почему при звук этого голоса у него похолодла въ жилахъ кровь, и забывъ въ своемъ волненіи предостереженіе доктора, громко воскликнулъ:
— Это-то Джорджъ Конвей? Нтъ. Это Абель Блиссетъ убійца!
Хозяйка взвизгнула. Хозяинъ, ходъ мыслей котораго былъ также медлененъ какъ и движенія его, стоялъ розиня ротъ. Больной тяжело откинулся на подушки и разразился припадкомъ страшнаго кашля, вскор яркая, алая струя обозначилась на бль его.
— Кто бы онъ ни былъ, съ упрекомъ произнесла хозяйка, поддерживая его голову,— вы убили его.
— Надюсь что нтъ, мн, мн очень жаль. Я невольно вскрикнулъ. Я такъ былъ изумленъ. Нельзя ли чмъ-нибудь помочь ему? бормоталъ Джекъ.
Отвтъ послышался съ постели.
— Откройте ставни и покажите мн кто это?
— Нтъ, сударь, право вамъ надо лежать покойно. Вы….
— Теперь ужь поздно, откройте ставни.
Хозяйка повиновалась и цлый потокъ свта ворвался въ комнату.
— Джекъ Гилль! воскликнулъ Блиссетъ,— ибо это былъ онъ — Зачмъ пришли вы опять травить меня?
— Богъ свидтель что я не искалъ васъ, возразилъ Джекъ. Имя взятое вами….— Я полагалъ что оно заставитъ людей избгать меня. Еще ошибка. Ну, за то это ужь послдняя. Странно, однако, очень странно что это были именно вы, размышлялъ онъ какъ бы про себя. Джекъ стоялъ молча, не зная что сказать. Онъ не замтилъ что хозяинъ вышелъ изъ комнаты.
— Дайте мн этого краснаго лкарства, прошепталъ Блиссетъ.
— Вамъ надо принимать его только каждые четыре часа, возразила хозяйка.
— Все равно. Оно придастъ мн силы говорить, а я долженъ говорить теперь.. Дайте мн его.
Лкарство налили на ложку и подали ему.
— Вы знаете Джебеза Стендринга, моего прежняго хозяина? спросилъ онъ Джека черезъ нсколько минутъ, уже боле твердымъ голосомъ.
— Знаю.
— Онъ предательски поступилъ со мной. Когда я еще не былъ такъ плохъ какъ теперь, онъ общалъ отправить меня въ дальнія страны. Я бы остался живъ, еслибъ онъ сдержалъ свое слово. Онъ думалъ избавиться отъ меня легчайшимъ способомъ и оставилъ меня умирать здсь. Я разочтусь еще. съ Джебезомъ Стендрингомъ, прежде нежели умру, Джекъ Билль!
— Вамъ не слдуетъ думать теперь о подобныхъ вещахъ
— А я все-таки буду, свирпо отвчалъ Блиссетъ,— все-таки буду! Я когда-то сомнвался что есть на свт Провидніе Теперь же, я начинаю думать что оно существуете, ибо оно привело васъ ко мн.
— Если вамъ тяжело мое присутствіе, я уйду, сказалъ Джекъ, вставая.
— Нтъ, останьтесь. Я боюсь у меня не станетъ силы сказать вамъ все, я знаю что могу умереть каждую минуту. Еще такой припадокъ кашля и дло будетъ кончено. Я долженъ воспользоваться хорошенько временемъ. Я полагаю, полиція взяла вс бумаги найденныя на моей квартир?
— Кажется что такъ.
— Хорошо. Тамъ есть одинъ пакетъ, въ старомъ красномъ ящик для писемъ, обвязанный кисейкой. Имъ онъ ни на что не понадобится, если они даже и прочтутъ его содержаніе. Пусть лордъ Гильтонъ вытребуетъ его и покажетъ бумаги эти Джебезу Стендрингу. Этимъ я почти вполн достигну своей цли, если…. что значитъ этотъ шумъ?
На лстниц послышались тяжелые шаги. Минуту спустя, высокая фигура полисмена показалась въ дверяхъ.
— А! вижу, совершенно спокойно произнесъ Блиссетъ.— Вознагражденіе. Мужъ вашъ заслужилъ триста фунтовъ сегодня, мистрисъ Смитъ. Поздравляю его. Вы сдлали отличную находку, полисменъ, но я боюсь, ею останутся не совсмъ довольны въ суд. Посмотрите-ка, продолжалъ онъ, показывая на хрустальный шаръ висвшій у него на ше.— Когда-то я поклялся что не дамся въ руки живой, и не будь я вполн увренъ что вамъ не придется боле стащить меня съ этой постели, одной изъ трехъ капель находящихся въ этой хорошенькой игрушечк было бы достаточно чтобы покончить все дло. Не бойтесь. Я теперь не приму этого. Смотрите. Съ этими словами онъ. раскрылъ шарикъ и вылилъ изъ него на подушку три капли безцвтной жидкости. Черезъ нсколько минутъ, вся комната наполнилась запахомъ горькаго миндаля.
— Я справился бы со всми вами, началъ онъ снова, голосомъ насколько возможно было полнымъ вызывающей гордости,— и безъ этого, и еслибъ я продалъ эту штучку и добылъ бы себ на эти деньги одежду и пріютъ отъ непогоды, я бы справился со всми вами, тогда, я не получилъ бы этаго проклятаго кашля. Вы думаете что много выиграете захвативъ меня теперь? Ба! Вамъ достанется трупъ мой, возъ и все. Меня замъ не схватить! Carramba! Еслибъ я, Аугустусъ Плесморъ, былъ тотъ что прежде, я бы васъ укокошилъ, какъ тогда Берриджера, и задалъ бы вашимъ товарищамъ еще работы на пять мсяцевъ….
Джекъ шепнулъ что-то на ухо полисмену, и тотъ подошелъ и положилъ свою руку на плечо Блиссета.
— Вамъ не слдуетъ горячиться подобнымъ образомъ. Докторъ говоритъ….
— Что я умру если буду, это длать. Я это знаю, но что же изъ этого. Вамъ хочется чтобъ я выздороввъ, для того чтобы можно было произнести надо мной приговоръ и повсить меня? Покорно васъ благодарю. Не родился еще тотъ ленъ изъ котораго должна была быть свита веревка для меня. Если я буду говорить, то это убьетъ меня, и я буду говоритъ. Вы не можете помшать мн въ этомъ, заткните мн ротъ, если хотите, это лишь ускоритъ мою смерть. Я справился со всми вами, взгляните на меня и сознайте себя побжденными!
На лиц его дйствительно появилась перемна, значеніе которой поняли даже и непривычные глаза Джека.
— Ему нельзя такъ умереть, сказалъ онъ,— надо послать за священникомъ. Вы вдь желали бы видть священника, Блиссетъ?
— Это на что?
— Чтобы помолиться вмст съ нимъ.
— Я могу помолиться и одинъ, если захочу. Моя молитва сильне: я страдалъ. Или вы полагаете что мн суждено страдать и здсь и тамъ? Если вы полагаете это, то я не очень-то высокаго мннія объ вашемъ понятіи о справедливости. Мн минуло тридцать семь лтъ на дняхъ, а я и въ продолженіи трехъ лтъ не зналъ счастія въ своей жизни.
— Все лишь ради вашихъ безумныхъ поступковъ и преступленій, торжественно возразилъ Джекъ.
— Мн никогда не представлялось случая къ лучшей жизни, отвчалъ Блиссетъ,— до послдняго времени, а вы знаете какъ я добивался его. Я бы умеръ въ старости богатымъ, почитаемымъ, можетъ-быть даже хорошимъ человкомъ, еслибы не этотъ дрянной плутишка Берриджеръ, да, но я не хочу ничего говорить о немъ теперь. Зачмъ держите вы меня въ темнот? Я просилъ васъ открыть ставни.
— Он открыты?
— Такъ откройте ихъ еще шире. Эта тьма душитъ меня.
— Вы слишкомъ много говорите. Наше присутствіе волнуетъ васъ, сказалъ Джекъ,— мы лучше уйдемъ.
— Пусть они вс убираются, я буду очень радъ, но вы оставайтесь. Мн теперь лучше. Этотъ ужасный скрежетъ здсь, онъ указалъ рукой на грудь,— прошелъ. Мн еще многое нужно сказать вамъ. Съ вами тоже круто обходились въ жизни.
— Объ этомъ нечего думать теперь, сказалъ Джекъ.— Дайте мн прочесть молитву съ вами. Я…. я не выдаю себя за особенно набожнаго малаго и…. и такъ дале, но мн кажется ужаснымъ что. вы умираете съ такими мыслями на душ. Скажите что вы сожалете о томъ ужасномъ преступленіи и помолитесь Богу, чтобъ Онъ простилъ васъ.
— Я и не думаю сожалть, возразилъ Блиссетъ глухимъ, мрачнымъ голосомъ.— Какое право имлъ онъ тащить меня снова на каторгу? Приподнимите меня немножко, вотъ такъ. Мн легче дышать, когда голова моя поднята выше. Прикройте эту кровь, я ненавижу видъ ея.
Усиліе сдланное имъ при этомъ движеніи вызвало за собой новый припадокъ кашля, бывшій слабе послдняго, но настолько утомившій его что онъ не могъ говорить почти цлые полчаса посл того. Въ это время, явился полицейскій инспекторъ съ докторомъ, и въ раскрытыя окна слышался говоръ народной толпы. Всть что поймали убійцу въ Букингамъ-Стрит быстро распространилась вокругъ. Былъ ясный, солнечный полдень.
— Я выбралъ эту комнату, шепталъ Блиссетъ, уже почти угасшимъ голосомъ,— нарочно для того чтобы не видать звзды этой, а она все тутъ близко, близко. Да, да не бойтесь. Я ужь справлюсь съ тобой, моя прелестная, гордая Милли, ты стоишь этого труда. Задерните занавси и спрячьте эту проклятую звзду. Гд лордъ Гильтонъ?
— Онъ бредитъ, сказалъ Джекъ инспектору.— Онъ былъ когда-то близокъ съ лордомъ Гильтономъ.
— Вы ошибались, милордъ, ошибались, оно не принесло мн несчастія. Это дйствительно талисманъ. Онъ указалъ мн мою опасность…. Джебезъ Стендрингъ не знаетъ что пакетъ этотъ у меня, продолжалъ Блиссетъ.— Старикъ Бедингфильдъ сказалъ мн гд найти, его…. Я хотлъ когда-то употребить его въ дло, какъ слдуетъ, но теперь Милли получитъ его въ подарокъ, въ день своей свадьбы. Я могу теперь выказать себя великодушнымъ…. Гд вы вс? Я ничего не вижу во тьм, кром этой звзды. Какая она стала огромная и яркая! Я хочу спать и не могу, она ослпляетъ мн глазе проговорилъ онъ, откинувшись назадъ и обратясь лицомъ къ стн.
Полагая что свтъ тревожилъ его, они задернули занавси кровати и прикрыли окна.
— Я былъ бы вамъ весьма обязанъ, шепнулъ инспекторъ Джеку,— еслибы вы потрудились сойти со мной внизъ, и сообщили бы мн тамъ все что вамъ извстно объ этомъ дл. Онъ теперь уснетъ, я полагаю.
Джекъ исполнилъ желаніе его и едва усплъ досказать исторію свою, какъ къ нимъ ввалился хозяинъ.
— Все кончено, пыхтлъ онъ,— онъ умеръ. Но пожалуста, помните господа что я поймалъ его, что я далъ знать полиціи.
Возвратясь прямо съ подобной сцены, не мудрено что Джекъ былъ блденъ и разстроенъ на видъ взойдя въ комнату лорда Гильтона.

ГЛАВА XII.
Избавленіе.

На вторую ночь ‘заключенія’ Констанціи Конвей, послдовавшаго въ наказаніе за великое преступленіе, состоявшее въ нашептываніи ею чего-то на ухо Гельмин Лафуре, во время mditation, она лежала въ своей комнат безъ сна, во тьм, голодная и съ безнадежною тоской въ душ, какъ вдругъ запертая за нею дверь растворилась, и темная фигура безмолвно приблизилась къ ея постели. Крикъ чуть было не сорвался съ губъ ея, ибо все испытанное ею дотол не могло содйствовать къ успокоенію ея нервовъ, но фигура быстро подошла къ ней и шепнула ей.
— Это я, Гельмина. Не бойся! Вставайте сейчасъ же и одвайтесь. Нтъ, нельзя терять ни одной минуты.
— О Гельмина! Неужели это правда? Вы хотите бжать? Но это невозможно.
— Ни слова. Одвайтесь скоре и идите за мной, или скажите сейчасъ же что я должна идти одна.
Во всемъ существ храброй молодой француженки было что-то внушающее повиновеніе, и Констанція повиновалась вся дрожа, но уступая вліянію этого сильнаго духа.
— Я испортила сегодня замокъ двери на террасу, набросавъ въ него щебню, и сдлала вотъ это, она показала длинную блую веревку, изъ моихъ простынь, для того чтобы спуститься со стны, но случай удивительно помогъ намъ. Смотрите, вотъ главный ключъ!
— Но какимъ образомъ достали вы его?
— Я украла его изъ-подъ подушки у Берты, въ то время какъ она спала, возразила Гельмина съ горькою усмшкой.
— А что это такое блеститъ у васъ за поясомъ?
— Это-то? О, это ничего, это ножикъ.
— Гельмина, ради Бога! Неужели вы….
— Одвайтесь, одвайтесь скоре! возразила та въ волненіи.— Я не желаю никого трогать, но никто не посметъ также тронуть меня, или васъ. Есть у васъ деньги?
— Нтъ, это было бы противъ правилъ.
Гельмина опять горько усмхнулась.— Ничего. У меня станетъ ихъ на насъ обихъ. Что, готовы вы? Мужайтесь, малютка, мужайтесь, нечего такъ дрожать. Возьмите ботинки ваши въ руки, вотъ такъ какъ я, пока мы не выдемъ изъ дому. Теперь ступайте за мной.
Об двушки спустились внизъ по темной пустой лстниц, прошли мимо комнаты въ которой Берта, замученная работой бретонская служанка, спала сномъ праведныхъ, прошли по бурой трав и терніямъ, называвшимся когда-то садомъ. Одна изъ нихъ шла бодрымъ, смлымъ шагомъ, другая слдовала за ней полная страха и сомнній, не зная хорошенько что она длаетъ. Только лишь когда он вышли изъ калитки и очутились на дорог, она ршилась вздохнуть свободне.
— Васъ привезли сюда въ полной памяти, сказала Гельмина, снова запирая калитку.— Меня же, нтъ. Вы должны служить мн проводникомъ. Гд дорога въ Сенъ-Мало?
— Вотъ эта, прямо направо.
— Хорошо. Намъ не къ чему бжать такъ скоро. Времени еще много. Намъ не надо быть тамъ прежде наступленія утра.
— Но за нама погонятся, насъ поймаютъ.
— Кто, глупенькое дитя, кто? Кром Берты никто не выходитъ оттуда, а имъ придется сломать четыре замка, у меня есть планъ, и она дотронулась до своего прекраснаго, открытаго лба.— Всякую среду утромъ выходитъ изъ Сенъ-Мало пароходъ, отправляющійся въ Джерсей. Вы будете англійскою дамой дущей туда, а я вашею горничной. Видите ли, я и одлась какъ слдуетъ для этой роли. Вамъ, Англичанамъ, не нужно ни бумагъ, ни паспортовъ. Вы свободне чмъ мы сами, въ нашей родной стран. Вы можете длать самыя экцентричныя вещи, не боясь никакихъ разспросовъ. Вы пріхали въ Сенъ-Мало ‘ради шутки’, а теперь возвращаетесь назадъ. Понимаете вы меня? Разъ прибывъ въ Джерсей и находясь подъ покровительствомъ вашего закона, я напишу моему Анри, а вы, скажите-ка, у васъ врно тоже есть свой Анри?
Маленькая Конъ почувствовала какъ предательская краска бросилась ей въ лицо. Подобно Нанси Белль въ извстной псн, она могла бы отвтить что у нея дйствительно есть свои Анри, имя котораго Джекъ, но она не сдлала этого. Преодолвъ нсколько свой страхъ, практичный умъ ея былъ занятъ планомъ Гельманы.
— Но, милая моя, на все это намъ понадобятся деньги, замтила она, а….
— Разв я вамъ не говорила что у меня ихъ довольно на насъ обихъ. Берта получаетъ деньги на хозяйство каждый понедльникъ. У нея оставалось еще цлыхъ двсти франковъ.
— О Гельмина! Неужели вы взяли эта деньги?
— Взяла ли я ихъ? Разумется взяла! торжествующимъ голосомъ воскликнула она.— Разв они не украли у меня мою свободу, мое счастіе, счастіе моего Анри? а я стала бы жалть ихъ жалкое серебро, могущее возвратить мн то что они похитили у меня? Нтъ. Мн он нужны для достиженія моей цли, и я отдамъ ихъ имъ десятерицей, если имъ будетъ угодно, какъ скоро сдлаюсь женой моего Анри.
Констанція взглянула съ невольнымъ восхищеніемъ на ея прекрасное одушевленное лицо и почувствовала что вс сомннія ея исчезли.
— Ну, а теперь,— продолжала Гельмина, идя съ нею дальше, я скажу вами кто я и зачмъ меня сослали въ это проклятое мсто, а потомъ вы должны будете, въ свою очередь, разказать мн свою исторію.
Такъ какъ Гельмина Лафуре не занимаетъ мста въ числ главныхъ дйствующихъ лицъ этой исторіи, то нтъ надобности подробно передавать разказъ ея. Она была что называется наслдницей и сиротой, а опекунъ ея, доводившійся ей дальнимъ родственникомъ, обладалъ нсколькими холостыми сыновьями и весьма небольшою рентой для упроченія ихъ карьеры. Кром того, занимаясь различными неудачными спекуляціями, онъ перебралъ взаймы (?) боле чмъ слдуетъ честному человку, изъ приданаго своей питомицы. Вслдствіе этого, для него много значило выбрать для нея такого мужа который бы не сталъ обращать чрезмрное вниманіе на его отчеты объ опек. Кто могъ вывести его изъ затрудненія лучше роднаго сына? Путь избранный этимъ молодымъ человкомъ для успшнаго увнчанія любви своей казался, повидимому, вполн удачнымъ. Подобныя дла устраиваются обыкновенно весьма легко во Франціи. Отцы и опекуны улаживаютъ ихъ большею частью между собой, а когда, какъ въ настоящемъ случа, отецъ жениха былъ въ то же время и опекуномъ невсты, то дло становилось еще проще. Добрый Monsieur Гишардъ попросилъ самъ у себя, отъ имени своего сына, руки своей опекаемой, и предложеніе было принято. Voil tout! Все шло бы отлично, еслибъ не нкій морской офицеръ, въ присутствіи котораго, смлая, самонадянная Гельмина, становилась мягка какъ воскъ, ради любви къ которому она готова была бороться со всми угрозами и презирать вс мольбы своего разсерженнаго опекуна. Между ея судьбой и судьбой маленькой Конъ было много общаго, только въ первомъ случа играло роль насиліе и коварство, а во второмъ, лишь себялюбіе и хитрость. Когда об двушки поврили другъ другу вс свои горести, и Гельмана узнала все касавшееся Констанціева Анри, имя котораго было Джекъ, то какъ вы можете себ представить, это значительно скрпило ихъ дружбу.
— Итакъ, вы напишите вашему милому Джеку, велите ему прізжать скоре, скоре? спросила Гельмина.
— Я увдомлю его что я жива и здорова, тихо отвтила маленькая Конъ.— У меня есть друзья, которые, надюсь, не откажутся принять меня къ себ, пока я не найду себ мсто гувернантки или не отыщу отца моего. Я еще долго не увижу Джека, даже если планъ нашъ и удастся.
Планъ Mademoiselle Лафуре основывался на предубжденіи имющемъ до сихъ поръ во Франціи чрезвычайную жизненность. Джорджъ Крикшенкъ былъ еще юношей, а Личъ, Тенніель, Дойль и Беннетъ лежали еще въ колыбели, когда мы уже перестали описывать представителя французской націи долговязымъ, скелетообразнымъ существомъ, въ остроконечномъ фрак, играющемъ на скрипк съ безумною улыбкой на устахъ. Галлы только и дла длавшіе что поглощавшіе лягушекъ, да плясавшіе давно уже исчезли изъ нашей литературы. Когда мы подшучиваемъ надъ нашими живыми сосдями за моремъ — а почему намъ не длать этого, когда мы не щадимъ и сами себя?— то ихъ же земляки узнаютъ себя въ этой картин и потшаются надъ нею. Но во Франціи, Джонъ Булль 1800 года остался тотъ же самый что и Джонъ Булль 1868. Mees Anglaise бывшая нашей бабушкой та же самая Mees Anglaise что и теперь поражаетъ насъ. Мы вс носимъ высокіе сапоги, водимъ за собой ‘бульдоговъ’, продаемъ нашихъ женъ въ Смитфильд и произносимъ God-dam на каждомъ шестомъ слов. Наши дочери и сестры расхаживаютъ въ чудовищныхъ шляпахъ и въ длинныхъ, прямыхъ локонахъ. У всхъ у нихъ уродливыя кривыя ноги, перекрещенныя широкими черными лентами. На рук он носятъ огромный черный атласный мшокъ, а къ поясу ихъ безобразно сшитаго платья прикрплены часы величиной съ рпу. Мы вс страдаемъ ‘сплиномъ’ и перерзываемъ себ горло, при первомъ удобномъ случа. Выставки въ Париж, выставки въ Лондон, позды съ моря, путь въ Лондонъ и обратно за тридцать франковъ, все это не измняетъ положенія дла Такими какими предполагали насъ во дни Георга IV, такими остались мы и въ царствованіе Викторіи. Это трудно объяснить себ со стороны націи гордой своею оригинальностью и наблюдательностью. Каждый изъ нашихъ негодныхъ уличныхъ мальчишекъ знаетъ теперь уже что всякій иностранецъ не есть непремнно французъ, и что французы перестали носить короткіе штаны въ обтяжку, и что обдъ ихъ состоитъ не всегда исключительно изъ лягушекъ. Я скоре желалъ бы быть Англичаниномъ въ Париж, Марсели или Бордо, нежели Французомъ въ Лондон, Ливерпул или Бертон на Трент, ибо къ стыду моему долженъ я признаться, меня бы тамъ скоре бы поняли и лучше бы со мной обошлись. Содержатели отелей обворовали бы меня на пятьдесятъ процентовъ меньше, негодные уличные мальчишки были бы учтиве со мной, и еслибы сбившись съ дороги, я обратился къ какому-нибудь sergeant de ville, онъ бы обошелся со мной гораздо любезне, нежели нашъ X No 1 обошелся бы съ моимъ собратомъ иностранцемъ. Но я не сталъ бы носить высокіе сапоги. Будь у меня ‘бульдогъ’, я оставилъ бы его дома. Я никогда еще не видалъ никакой Mees Anglaise въ уродливой шляпк и въ башмакахъ. Я видлъ какъ раз одинъ школьникъ нарисовалъ кругъ, трехугольникъ и дв отвсныя палки на доск своей и подписалъ подъ этимъ: ‘Вотъ человкъ’, и я далъ ему подзатыльникъ. Одинъ изъ названныхъ уже нами художниковъ, потерю котораго мы вс оплакиваемъ, далъ разъ нравственную пощечину джентльмену нарисовавшему безсмысленную каррикатуру, выданную имъ за типъ англійской двушки, и такъ какъ я не въ силахъ прибавить ничего къ нравственному уколу этому, то я лучше и перестану говорить объ этомъ предмет.
Наши обычаи, повидимому, такъ же плохо извстны тамъ, какъ и наша наружность и наша одежда, и Гельмина, которая, вроятно, была знакома съ изданіями въ желтой обертк выдаваемыми за картины ‘настоящей жизни’, въ которыхъ появляются иногда и англійскіе характеры, была вполн убждена что Mees Anglaise на девятнадцатомъ году своей жизни, можетъ отлучаться когда ей вздумается на долгое время изъ-подъ родительскаго крова, странствовать одна по всевозможнымъ мстамъ, и длать что ей угодно, не теряя при всемъ этомъ нисколько во мнніи близкихъ ей людей. Вслдствіе этого убжденія, она и составила планъ свой. Констанція была Англичанка. Это должно было служить объясненіемъ всему. Молодыя англійскія двицы путешествуютъ по свту со своими горничными ‘ради шутки’, безъ багажа и безъ рекомендательныхъ писемъ, это такъ же врно какъ и то что он носятъ часы на подобіе рпы и локоны на подобіе штопаровъ.
Несмотря на это, планъ ея понравился маленькой Конъ, какъ ни была она практична. Говорятъ что ‘дураки смло бросаются туда куда боятся ступить ангелы’. Можно сказать также что ‘невинность слпо смотритъ въ глаза опасности, при вид которой блднетъ житейская мудрость’. Дама странствовавшая встарину по зеленому Эрину (увы, бдный Эринъ!), съ своимъ ружьемъ и золотымъ посохомъ, отправилась въ путь свой не съ большимъ довріемъ, чмъ маленькая Конъ пустилась въ свой. Ею овладла смутная мысль что путь этотъ долженъ привести къ добрымъ друзьямъ ея въ Саутертон. Что они, да Джекъ, да Мери Эйльвардъ помогутъ ей отыскать отца ея. Что же касается до Гельмины, то кровь ея волновалась. Она не страшилась опасности, она была лишь готова бороться съ ней. Она была готова на все, лишь бы не оставаться здсь, лишь бы не возвращаться въ этотъ Enfer, какъ она называла его.
Сенъ-Мало лежитъ на полуостров, и чтобы добраться туда изъ монастыря Скорбящей Богородицы, надо пройти черезъ длинный, растянутый городъ, на другую сторону гавани, черезъ которую вамъ надо перебраться. Гавань эта и окружающіе ея берега представляютъ весьма разнообразный интересъ, судя по точк зрнія съ которой вы смотрите за нихъ. Если вы художникъ, то вы найдете ихъ прелестными. Каждые сто шаговъ представятъ вамъ мстность достойную картины. Если вы естествоиспытатель или любитель акваріумовъ, то приливъ, доходящій до сорока футовъ высоты, оставитъ вамъ не мало сокровищъ. Если вы геологъ, то васъ чрезвычайно займетъ сравненіе формаціи этихъ береговъ съ берегами Джерсея и сосдней Бретани, и васъ въ то же время займутъ догадки который изъ скалистыхъ утесовъ, о которые вчно бьется блое сердитое море, можетъ быть остаткомъ древняго Ліонеза, на которомъ бился въ давно минувшіе дни король Артуръ. Если-вы лишь простой путешественникъ, то вы познакомитесь здсь съ настоящею Франціей и съ настоящими французами, скоре можетъ-быть нежели гд-либо. Во всхъ вышеупомянутыхъ случаяхъ вы придете въ восхищеніе отъ этого мста, если обладаете только глазами и ушами, но если вы морякъ, то отвернетесь отъ него съ трепетомъ о объявите его худшимъ мстомъ во всемъ канал. Я говорю ‘худшимъ’ съ точки зрнія мореплавателя, вслдствіе его подводныхъ утесовъ, коварныхъ мелей, внезапныхъ водоворотовъ и неумолимаго скалистаго берега.
Ступайте къ бухт Сенъ-Мало во время полнаго прилива, и вы увидите гавань, въ которой можетъ держаться цлый флотъ. Ступайте туда во время отлива, и вы можете пройти черезъ нее, не замочивъ ногъ. Ступайте туда когда приливъ начинается, и вы увидите кипучій пнистый потокъ, врывающійся туда, подобно какому-то исполину поднявшемуся со дна морскаго, и пытающемуся поглотить весь городъ. Причина всему этому очень проста. Потокъ прилива встрчаетъ преграду у входа въ гавань, и вмсто того чтобы постепенно перебираться черезъ нее, онъ бьется объ нее съ дикою, неудержимою силой, пока не пробиваетъ себ путь черезъ эту естественную преграду, и не заливаетъ мели, обнаженныя отливомъ. Затмъ, потокъ, хлынувъ въ гавань, наполняетъ ее какъ тазъ наполняемый водой изъ крана. Минутъ черезъ двадцать, то что было до той поры твердою, сухою почвой, становится ревущимъ моремъ, въ которомъ не устоять ни одному человку, не удержаться на якор никакому судну. Вы можете перебраться черезъ это мсто, если поспшите, въ половину этого времени, но обратите вниманіе на время дня, прежде нежели пуститесь въ этотъ путь! Днемъ лодки съ противоположной стороны ходятъ обыкновенно до маленькихъ мостиковъ, подъ которыми во время отлива тихо струится къ морю Ренсъ, и ждутъ тамъ застигнутыхъ приливомъ путниковъ, но ночью! Да поможетъ вамъ Богъ, если вы необдуманно отправитесь черезъ это мсто, если вы остановитесь на одномъ изъ этихъ маленькихъ мостиковъ, которые черезъ нсколько минутъ очутятся на пять футовъ подъ водой.
Наши бглянки ничего этого не знали. Когда Констанція перезжала черезъ это мсто, она не видла тутъ никакой воды, черезъ которую нельзя было бы перешагнуть.
— Вотъ настоящая дорога, сказала она, — я помню что мы входили по этимъ лстницамъ. Точно такія же находятся и на скал противоположнаго берега. Это Сенъ-Мало. Сходя внизъ, он встртили рыбака, тащившаго свои сти.
— Mademoiselles хотятъ перейти? сказалъ онъ.— Имъ надо будетъ поспшить въ такомъ случа. Приливъ идетъ.
— Можете вы сказать мн въ которомъ часу отходитъ пароходъ въ Джерсей? спросила Гельмина.
— Могу! Въ семь часовъ.
— Теперь еще нтъ пяти, я полагаю?
— Теперь около пяти. Приливъ идетъ.
Он пошли дальше. Слова сказанныя имъ въ предостереженіе: ‘приливъ идетъ’, не имли для нихъ значенія. Что имъ было за дло до этого. Пароходъ отходилъ прежде чмъ, по всей вроятности, бгство ихъ будетъ замчено. Он шли вс дальше. На первомъ мостик он остановились, чтобы перевести духъ и продлить время, такъ какъ взойти въ Сенъ-Мало до наступленія дня, не входило въ ихъ планы.
— Какъ море бушуетъ на той сторон, замтила Гельмина. Втеръ былъ очень силенъ въ эту ночь.— Страдаете вы отъ морской болзни во время плаванія?
— Немного. Я не боюсь этого. А вы страдаете?
Гельмина отвчала что страдаетъ ужаснйшимъ образомъ, об двушки начали поддразнивать этимъ другъ друга, между тмъ какъ ревъ волнъ все усиливался, и поздній день началъ заниматься, изъ-за темныхъ тучъ, нагнанныхъ ночнымъ втромъ.
Когда он поднялись, собираясь идти дале, Гельмина поскользнулась, и мшечекъ съ деньгами Берты упалъ на землю, между тмъ какъ, наполнявшія его монеты разсыпались въ разныя стороны. Прошло нсколько времени, прежде чмъ он успли собрать деньги (состоявшія изъ мелкихъ монетъ), и когда он подняли головы, то поняли значеніе предостереженія сказаннаго имъ рыбакомъ. Дорога по которой он проходили была уже вся подъ водой. Цлый потокъ стремился къ тому пространству черезъ которое имъ предстояло еще идти, расширяясь отъ средины его все боле и боле. Встртить опасность въ человческомъ образ — Гельмина была готова, но это! Это, случившееся такъ неожиданно, въ ту самую минуту какъ она уже, торжествуя, была убждена въ успх, это сразило ее.
— Боже мой! воскликнула она.— Это приливъ! Намъ надо воротиться назадъ.
— Нтъ, нтъ! закричала Констанція, хватая ее за руку. Вода еще глубже за нами, намъ надо идти впередъ. Смотрите, она не заходитъ еще до нашихъ колнъ здсь, а на той сторон почва еще возвышенне. Побжимъ скоре. Вода была имъ едва по колно въ то время какъ она говорила эти слова, но когда он приблизились къ ней, потокъ сталъ глубже, стремительне и шире.
— Ободритесь, мужайтесь! говорила маленькая Конъ, между тмъ какъ об они бжали впередъ.— Вы, невста моряка, и боитесь воды! Ободритесь!
Этого было довольно. Об двушки погрузились въ потокъ, пытаясь проложить себ въ немъ дорогу. Это была задача не легкая, такъ какъ длинныя платья ихъ прилипали къ ногамъ ихъ и мшали имъ идти, по мр того какъ он шли впередъ, потокъ, имвшій не боле пяти саженъ ширины въ ту минуту какъ он впервые замтили его, становился все шире и шире, все глубже и глубже, все стремительне и силь не. Он еще не прошли и половину ширины его, какъ вода дошла уже имъ до груди.
— Дайте мн руку, закричала Констанція, борясь съ силой волнъ.— Умете вы плавать?
— Нтъ.
— Я умю. Дайте мн руку и держитесь за меня крпко. Мужайтесь, милая Гельмина!
Но въ эту минуту, он или вступили на боле углубленное мсто наводненной дороги, или же какая-нибудь высокая, еще сильнйшая волна нахлынула на нихъ. Ихъ сбило съ ногъ, и бшеный приливъ повлекъ ихъ къ гавани, полной темной шипящей воды, нахлынувшей въ нее изъ этого и другихъ каналовъ.
Напрасны были крики Констанціи о помощи. Никто не слыхалъ ихъ. Городъ еще едва начиналъ просыпаться. Ревъ бушующихъ волнъ заглушалъ ея голосъ. Тяжелыя тучи разразились дождемъ, и вся поверхность потока исчезла въ облак мглы и пнистыхъ брызговъ. Во время этой ужасной борьбы съ волнами, увлекавшими ихъ вталь, Гельмина стукнулась головой о балку, и волны понесли ее обезсиленную и почти лишенную сознанія. Сдлавъ нсколько отчаянныхъ усилій, крпкая, храбрая маленькая Конъ подплыла къ ней, схватила ее за волосы и подняла ея голову надъ водой.
Напрасно было бы пытаться плыть противъ теченія потока. Онъ несъ ихъ по своему произволу, то увлекая ихъ по направленію къ земл, какъ бы желая выбросить ихъ на берегъ, то, какъ бы въ насмшку, быстро повертывалъ ихъ и тащилъ въ противоположную сторону, къ черной зіящей бездн. Лодки, полчаса тому назадъ лежавшія на сухой высокой земл, дико метались по волнамъ, словно какія-то испуганныя-животныя, стукаясь о свои цпи и часто влача ихъ за собой. Констанція хотла было подплыть къ нимъ и ухватиться за нихъ, между тмъ какъ вода несла ея вмст въ ея безчувственною ношей, но ихъ черные скользкіе бока не представляли ей опоры. Она перестала уже кричатъ о помощи, голосъ измнилъ ей.— Еслибы не стремительная сила потока, поддерживавшая ее на поверхности воды, она бы опустилась ко дну, увлекаемая тяжестью своей влажной одежды и бременемъ поддерживаемой его подруги.
Одна волна за другою сливалась надъ головой ея, и силы начали оставлять ее, но мысль что, выпустивъ изъ рукъ Гельмину, она могла бы спастись сама, не приходила ей въ голову. Сама смерть не могла разомкнуть руки ея державшей ея друга! Ея друга? Разв двушка съ которою во все время ихъ знакомства она имла случай поговорить всего какихъ-нибудь три часа, была ея другомъ? Да! Дружба оцнивается не временемъ. Въ эти послдніе три часа он прожили вмст цлую жизнь — жизнь полную волненій, надеждъ и тревогъ, полную всего что скрпляетъ дружбу достойную этого имени, боле нежели цлыя жизни многихъ, никогда не проходившихъ чрезъ подобныя испытанія, людей.
Эта была тяжкая, тяжкая борьба, и Констанціи казалось что по мр того какъ волны расширялись, приливъ терялъ свою силу. Вдали возвышался мысъ, къ которому стремилось, повидимому, какъ бы утихшее теченіе водъ, и она надялась что волны выбросятъ ихъ туда. Но съ ослабвшею быстротой прилива она чувствовала какъ ей становилось тяжеле поддерживать надъ водой себя и свою ношу. Она чувствовала какъ силы все измняли, измняли и измняли ей. Волны все чаще сходились надъ головой ея, но она храбро боролась съ ними. Ахъ! Еслибы приливъ попрежнему несъ ихъ впередъ, он могли бы достичь этого мыса. Приливъ дошелъ почти до своего полнаго развитія, и среди его темныхъ журчащихъ волнъ, медленно катившихся впередъ, вдали отъ всякаго жилья, вдали отъ всякой помощи, храброе маленькое сердце это совершало борьбу свою, пока для борьбы этой у него не стало уже боле силъ. Тогда чувство невыразимаго утомленія, не происходившаго, казалось, отъ усильнаго труда — чувство знакомое человку только что пробудившемуся отъ сна съ неопредленнымъ желаніемъ заснуть снова овладло ею. Ей казалось что она очутилась опять въ миломъ старомъ Аббатств, что она сидитъ подъ тнью деревьевъ у маленькой рчки, рядомъ съ Джекомъ, какъ въ т блаженные дни послдовавшіе за свадьбой Дакрса. Она, казалось, слышала надъ собой пніе птицъ и видла солнечные лучи пробивавшіеся сквозь колеблющіяся втви и ложившіеся на ярко-зеленую траву. Каждый стоявшій въ это время на мысу могъ лишь слышать ревъ бушующихъ водъ, да слышать какъ темныя волны поднимались все выше, выше и выше подъ грозными мрачными тучами.

ГЛАВА XIII.
Цль и средства.

— Что, отецъ мой свободенъ, мистеръ Менъ? спросилъ Андрью Стендрингъ, входя въ контору въ Аустинъ-Фрейр, въ утро послдовавшее за свиданіемъ его съ лордомъ Гильтономъ.
— Боже мой, сэръ! Какъ вы испугали меня! воскликнулъ конторщикъ.— А я сейчасъ только-что хотлъ послать за вами.
— За мной, мистеръ Менъ? Это по какому случаю?
— Видите ли что, сэръ, дло-то выходитъ что-то странно, что-то очень странно. Я, да вотъ мистеръ Пейкъ — это мистеръ Пейкъ, мистеръ Андрью — я, да вотъ мистеръ Пейкъ, мы давно все замчали что вашъ почтенный батюшка съ нкотораго времени сталъ самъ не свой, сталъ ужь не тотъ что бывало, знаете, и поврите ли, сегодня онъ совсмъ и не приходилъ сюда!
— Вы полагаете что онъ боленъ? съ безпокойствомъ спросилъ Андрью.
— Съ малыхъ лтъ служу я здсь, вотъ уже тридцать третій годъ, мистеръ Андрью, возразилъ Менъ,— и всякій, разъ какъ ему случалось изрдка прихворнуть настолько что нельзя было явиться сюда, онъ давалъ намъ знать объ этомъ. Онъ удивительно сохранилъ свое здоровье, удивительно, мистеръ Андрью. Я желалъ бы чтобъ онъ прислалъ сказать что онъ боленъ. Это было бы похоже на него. А не являться сюда почти до двнадцати часовъ, не давая ничего знать, это ужь вовсе на него не похоже, говорилъ главный конторщикъ, качая головой. И уже не въ первый разъ случаются съ нимъ вещи ни капли на него не похожія. Потому-то мы съ мистеромъ Лейкомъ и начинаемъ безпокоиться на счетъ его.
— Вы меня пугаете, мистеръ Менъ, что хотите вы сказать этимъ?
— Вотъ видите ли, мистеръ Андрью, онъ сталъ вдругъ такъ остороженъ въ нкоторыхъ случаяхъ, и такъ забывчивъ въ другихъ, такъ…. такъ страненъ, если вы позволите мн выразиться подобнымъ образомъ о такомъ джентльмен какъ вашъ батюшка. Разумется, кром васъ я никому не скажу объ этомъ, ни за что на свт, но мы съ мистеромъ Лейкомъ вотъ сію минуту только ршили что вамъ слдуетъ сообщить объ этомъ.
Андрью Стендрингъ задумался, между тмъ какъ конторщики перебивали другъ друга, разказывая примры въ доказательство того что глава фирмы былъ за послднее время ‘самъ не свой’.
— И вотъ видите ли, мистеръ Андрью, замтилъ Менъ, — вчера случилось нчто, о чемъ вы уже читали въ газетахъ, и что должно было разстроить его.
— Вы говорите объ арест и смерти этого убійцы Блиссета?
— Именно такъ-съ. Блиссетъ, какъ онъ тамъ называлъ себя, былъ нашимъ иностраннымъ корреспондентомъ. Онъ пользовался большимъ довріемъ вашего батюшки, мистеръ Андрью.
— Я васъ попрошу объясниться со мной какъ слдуетъ, мистеръ Менъ, такъ какъ вы уже сочли разъ нужнымъ завести рчь объ этомъ предмет. У васъ есть еще что-то на душ.
— Это правда, сэръ, это сущая правда, отвчалъ старшій конторщикъ.— У меня на душ лежитъ боле нежели я могу выразить словами. Я чувствую что съ добрымъ батюшкой вашимъ что-то не ладно, и что во всемъ этомъ замшанъ Блиссетъ. Я знаю добраго батюшку вашего уже много лтъ, мистеръ Андрью, и я хорошо изучилъ его. Этотъ негодяй ужь какъ-нибудь да обошелъ его — помяните мое слово!
— Если дло касается лишь денегъ, началъ было Андрью,— то я….
Но старый конторщикъ уже вскочилъ со своего стула и бросился ко входу съ восклицаніемъ:
— Господи Боже мой! да вотъ и онъ самъ!
— Боленъ! Что случилось! повторялъ вошедшій Джебезъ Стендрингъ.— Вы забываетесь, мистеръ Менъ. Я не разсыльный мальчишка что вы бросаетесь на меня такимъ образомъ, потому только что я опоздалъ какихъ-нибудь часа на два. Разв я похожъ на больнаго по вашему? Да я…. а, Андрью, и ты здсь? желаешь поговорить со мной? Такъ взойди сюда — взойди. Я радъ видть тебя, Андрью.
— Ну ужь, правду сказать, не знаешь чему и подивиться! проговорилъ старшій конторщикъ, снова садясь на свое мсто.— Какъ онъ милостиво говоритъ сегодня, и даю вамъ слово, мистеръ Пейкъ, онъ помолодлъ на десять лтъ со вчерашняго дня.
Между тмъ Джебезъ Стендрингъ перемнилъ на себ сюртукъ, отперъ ящикъ своего письменнаго стола и протеръ очки свои, какъ длалъ онъ всегда, принимаясь за свои занятія.
— Я надюсь ты пришелъ сюда не за тмъ, Андрью, сказалъ онъ,— чтобы требовать у меня отчета зачмъ я ходилъ еще по одному длу, прежде нежели явился въ контору. Что эти глупые болтуны тамъ натолковали теб?
— Они боялись что вы больны, батюшка.
— Слава Богу, Андрью, я здоровъ пока — для человка моихъ лтъ. Чего теб отъ меня нужно?
— Батюшка, есть предметъ до котораго вы запретили мн касаться, но о которомъ я долженъ, непремнно долженъ завести рчь.
— Ты, я вижу, почтителенъ и покоренъ какъ и всегда. Продолжай.
— Я имлъ вчера продолжительный разговоръ съ лордомъ Гильтономъ….
— И ты явился сюда по тому же длу по которому онъ присылалъ сюда и мистера Гилля, съ которымъ, какъ я слышу, ты живешь вмст, слдуя влеченію своего хорошаго вкуса.
— Я ничего не знаю о дл приводившемъ къ вамъ мистера Гилля, батюшка. Къ длу о которомъ я хочу говорить никто не причастенъ кром Мартина Блексема, по просьб котораго я и видлся съ лордомъ.
— Вы отличаетесь выборомъ вашихъ знакомыхъ, нечего сказать, мистеръ Андрью Стендрингъ, презрительно усмхнулся старикъ.— Ну-ка, посмотримъ изъ кого они состоятъ. Изъ стараго кутилы, нанесшаго подлое оскорбленіе отцу вашему, изъ молодаго кутилы, тоже оскорбившаго его, да изъ родственника, возставшаго противъ него и доказавшаго на дл до чего можетъ дойти самая черная неблагодарность. Достойный тріумвиратъ, нечего сказать! Но что же дале? Ты имлъ продолжительный разговоръ съ лордомъ Гильтономъ.
— Касавшійся его первой жены.
— А, это должно было быть очень пріятно для обоихъ васъ при настоящихъ обстоятельствахъ. Счастіе для тебя что онъ боленъ, не то онъ, пожалуй, обошелся бы съ тобой какъ обошелся со мной двадцать четыре года тому назадъ, ради тебя же. При этихъ словахъ рубецъ вспыхнулъ и зааллъ на щек его.
— Еслибы вы не оттолкнули меня, батюшка, я бы уважалъ ваши предубжденія и не сходился бы ни съ кмъ изъ этихъ людей. Съ однимъ изъ нихъ я встртился совершенно случайно. Я видлся съ лордомъ Гильтономъ посл сильнйшей борьбы съ собой.
— Но человкъ бывшій посредникомъ между нимъ и женщиной бросившей тебя сдлался посредникомъ между тобой и имъ. Отлично! Продолжай, пожалуста.
— Извольте. И когда вы убдитесь въ томъ, что вы, надюсь, видите и теперь, что подобныя колкія слова не задваютъ меня за живое, вы, я увренъ, избавите меня отъ нихъ. Батюшка! Батюшка, какъ могли вы такъ ошибочно осуждать меня! И онъ объяснилъ ему, такъ же какъ объяснялъ предъ тмъ лорду Гильтону, какимъ образомъ онъ попалъ на Мальту и встртилъ тамъ (предполагаемую) вдову Бертрама Эйльварда.
— Мн нтъ дла до того, съ нетерпніемъ возразилъ Джебезъ Стендрингъ, выслушавъ сына,— гд и какимъ образомъ ты встртился съ нею. Я составилъ себ уже собственное мнніе о твоемъ послдовавшемъ затмъ поведеніи, и если не ошибаюсь, лордъ Гильтонъ сдлалъ то же самое.
— Да, руководствуясь ложными доказательствами.
— Данными ему мною?
— Вы отецъ мой, я не могу сказать вамъ того что бы я сказалъ про всякаго другаго обманувшаго его касательно его ребенка.
Джебезъ Стендрингъ вздрогнулъ и поблднлъ какъ смерть. Даже рубецъ на щек его вдругъ побллъ.
— Я сказалъ ему, пробормоталъ онъ, — лишь то что было правдой.
— Разв это была правда, батюшка, что ребенку было всего лишь шесть мсяцевъ, когда онъ умеръ?
— Онъ сказалъ что я говорилъ ему это?
— Да.
— Онъ солгалъ, свирпо воскликнулъ Джебезъ.— Я не говорилъ ему ничего объ этомъ ребенк. Ни ему ни теб, никому въ мір, я никогда не говорилъ о немъ и никогда ничего не скажу и впредь. Я указалъ ему лишь, гд онъ можетъ освдомиться о немъ, вотъ и все. Почемъ я знаю что ему тамъ сказали?
— Вы послали его къ Ганн Бедингфильдъ. Вы сейчасъ упрекали меня въ выбор моихъ сообщниковъ. А она разв была особой достойною заботиться объ осиротломъ ребенк, батюшка? Не удивительно что онъ умеръ.
Андрью говорилъ съ глубокою горечью, но тмъ не мене въ словахъ его было, повидимому, нчто успокоительно подйствовавшее на отца его. Онъ глубоко вздохнулъ и отвчалъ:
— Когда же все это кончится? Что теб нужно отъ меня?
— Мн нужно доказать настоящій возрастъ этого ребенка и возстановить доброе имя его матери. Въ Чертсей должно быть не мало людей которые могутъ сдлать это.
— Такъ зачмъ же ты мучаешь меня?
— Богу извстно что я не желаю мучить васъ, батюшка.
— Я говорю теб что я ненавижу предметъ этого разговора, что онъ мн отвратителенъ.
— Я не буду спрашивать васъ почему, хотя…. зачмъ Бедингфильдъ неврно записала возрастъ этого бднаго малютки?
— Ты бы спросилъ ее объ этомъ?
— Какимъ образомъ могъ я сдлать это? Я лишь вчера узналъ на чемъ основывается обвиненіе лорда Гильтона. До тхъ поръ, я думалъ что основаніемъ его подозрній служитъ лишь тотъ фактъ что я сопровождалъ жену его въ Англію, да моя старая привязанность къ ней. Обстоятельства, которымъ вы придали, я надюсь, помимо вашей воли, ошибочное значеніе, и ошибка Бедингфильдъ, замтьте, батюшка, я говорю ошибка, повидимому убдили его въ вин моей. Вы, безъ сомннія, обязаны мн нкоторымъ возмездіемъ за это. Помогите мн разъяснить эту несчастную ошибку, научивъ меня гд я могу найти Бедингфильдъ.
— Какъ я могу знать что-либо о ней?
— Батюшка, вдь вы же поручили ея попеченіямъ этого ребенка, посл смерти его матери.
— Ты впуталъ мое имя въ эту исторію. Когда женщина эта была при смерти, мн написали объ этомъ. Разв ты упрекаешь меня въ томъ что я не далъ умереть ей съ голоду?
— Вы сдлаете меня счастливымъ человкомъ, батюшка, если скажете мн, взглянувъ мн прямо въ лицо: ‘Я не имлъ никакихъ сношеній съ Бедингфильдъ, посл смерти этого ребенка’.
Джебезъ Стендрингъ не могъ взглянуть въ лицо своему сыну, онъ отвернулся въ сторону и отвчалъ:
— Она тоже умерла.
— Умерла! Бедингфильдъ умерла! въ отчаяніи воскликнулъ Андрью.
— Давно уже. Но что теб до этого, продолжалъ Джебезъ, между тмъ какъ въ голов его промелькнула какая-то мысль.
— Ты желалъ доказать что ребенокъ умершій въ Маргет двадцать четыре года тому назадъ былъ ребенкомъ лорда Гильтона. На что теб тутъ Бедингфильдъ? Какъ ты самъ сейчасъ говорилъ, въ Чертсей найдется не мало людей могущихъ доказать возрастъ его. Да и я самъ, погоди-ка, онъ родился въ осень 1844 года.
— Не напишите ли вы строчку, лишь одну строчку въ доказательство этого, которую я бы могъ показать лорду Гильтону? воскликнулъ Андрью.
Темное облако прошло по лицу Джебеза Стендринга.
— Я говорилъ теб что ненавижу этотъ предметъ, но если этимъ можно будетъ покончить дло, я согласенъ написать.
— Батюшка! сказалъ Андрью беря его за руку.— Я оскорбилъ васъ. Простите меня. Я теперь помню что лордъ Гильтонъ говорилъ что вы доставили ему доказательства о возраст ребенка. Онъ хотлъ сказать этимъ, какъ я вижу теперь, что вы указали ему на Бедингфильдъ. Я мысленно оскорбилъ васъ. Да проститъ мн Господь! Я думалъ….
— Все равно, все равно, что бы ты ни думалъ! тревожно произнесъ Джебезъ.— Пусть это будетъ по вашему мннію ребенокъ лорда Гильтона.
— Это и былъ его ребенокъ.
— Согласенъ и съ этимъ. А знаешь ли ты что онъ потерялъ со смертію его? проговорилъ Дінебезъ сквозь стиснутые зубы.— Я сейчасъ скажу теб что. Онъ потерялъ чрезъ него огромное Чепель-Гильтонское имніе. Если онъ теперь и переживетъ мистрисъ Игльтонъ, то будетъ лишь пожизненно пользоваться имъ. Онъ не будетъ имть права заложить ни одной десятины, срубить ни одного дерева. А если бы мальчикъ этотъ былъ живъ, онъ могъ бы длать съ имніемъ все что угодно и могъ бы распоряжаться вволю всмъ состояніемъ. Вотъ чего онъ лишился чрезъ это. Пусть онъ это знаетъ. Пиши теперь все что хочешь, я подпишу.
— Вы никогда не забудете того необдуманнаго удара?
— Никогда!
Андрью Стендрингъ взялъ перо и бумагу и написалъ:
‘Ребенокъ Джуліи Эйльвардъ родился въ Чертсей, осенью 1844 года. Женщина Бедингфильдъ, записавшая о смерти его въ Маргет, была особа неграмотная, сдлавшая либо сама ошибку, либо не замтившая ошибку сдланную писаремъ. Она умерла.’
— Записка эта вышла длинне, нежели я предполагалъ, сказалъ Андрью, передавая бумагу отцу.— Вы можете вычеркнуть конецъ ея.
— Все равно. Ты могъ написать еще боле. Ты можешь прибавить что я доволенъ объясненіемъ твоего путешествія въ Мальту.
— Я не стану требовать этого, возразилъ Андрью, нсколько удивленный перемной въ обращеніи отца.— Что касается до этого, то лордъ Гильтонъ удовлетворенъ вполн. Это (онъ положилъ руку на бумагу) низвергаетъ основаніе зла и разрушитъ все зданіе сооруженное имъ. Благодарю васъ отъ глубины души, продолжалъ онъ, видя какъ Джебезъ подписалъ свое имя подъ драгоцннымъ документомъ.— А теперь, батюшка, когда облако раздлявшее насъ разсялось, могу я повторить мое недавнее предложеніе?
— Говорю теб что нтъ! Неужели ты только и знаешь что мучить меня? свирпо закричалъ старый купецъ.
— Я лишь стараюсь исполнить въ отношеніи къ вамъ долгъ сына, батюшка, и эти внезапныя вспышки гнва…
— Доказываютъ что я начинаю мшаться въ ум, вроятно, что я становлюсь дуракомъ, не такъ ли? Славная, почтительная мысль. Вдь ты достигъ всего чего желалъ для своего друга? Неужели ты меня никогда не оставишь въ поко?
Андрью всталъ и простился, это было холодное, формальное прощаніе. Безъ сомннія, съ отцемъ его было что-то неладно. Эти страстныя и тревожныя вспышки были странны, въ такомъ обыкновенно холодномъ человк. Джебезъ Стендрингъ былъ самъ не свой. Въ одну минуту онъ согласился оказать лорду Гильтону величайшее одолженіе, какое онъ лишь могъ сдлать ему, и въ слдующую за тмъ минуту выказывалъ снова свою непреклонную ненависть къ нему. Мистеръ Менъ былъ правъ. Что-то. странное происходило съ его хозяиномъ.
Между тмъ какъ занятый этими размышленіями Андрью выходилъ изъ конторы, старый купецъ сидлъ, погруженный въ мрачную думу. ‘Такъ-то лучше проборматалъ онъ наконецъ самъ себ.— Такъ гораздо лучше. Иначе оно и не могло быть. Я согршилъ полагаясь черезъ чуръ на собственный свой разумъ. Эти опасенія, эти предостереженія были ниспосланы мн съ цлью убдить меня въ томъ что Онъ, ради котораго я преслдую эту цль, доставитъ мн Самъ средства для достиженія ея.’ Если бы какому-либо изъ клерковъ Джебеза Стендринга пришло въ голову объяснить себ по своему какое-либо ршеніе своего хозяина, касательно ихъ торговаго дла, онъ бы счелъ это высочайшимъ проявленіемъ непочтительности къ себ, но самъ онъ былъ готовъ всякую минуту объяснить въ свою пользу пути Всемогущаго. Разъ застигнутый въ расплохъ, онъ далъ почувствовать Абелю Блиссету что находится въ его власти. Онъ компрометтировалъ себя выказавъ готовность помочь ему бжать и долженъ былъ поневол поддерживать его и впредь. Болзнь и смерть его онъ счелъ вмшательствомъ свыше воспослдовавшимъ съ цлью избавить его отъ послдствій его неумстнаго милосердія. Видя что Блиссетъ находится при смерти, онъ не сдержалъ своего общанія, нашелъ другаго надзирателя надъ грузомъ Виндзарскаго Замка и принудилъ его умереть покинутому всми, въ Блеквилльской гостиниц, а уврившись что покойникъ не оставилъ посл себя никакихъ бумагъ способныхъ навлечь на него подозрніе, онъ воротился домой, благодаря Бога за милосердіе Его — исключительное милосердіе Его къ Джебезу Стендрингу.
Онъ постилъ Пшеничный Снопъ, постилъ его въ это утро уже не въ первый разъ, и имлъ длинный разговоръ съ почтеннымъ мистеромъ Смитомъ, касательно умершаго. Мысли, какъ я уже говорилъ, медленно слагались въ ум мистера Смита, но разъ он укоренялись тамъ, ихъ трудно было вытснить оттуда. Ужасная мысль что Джекъ можетъ потребовать вознагражденіе себ запала въ его голову. Вслдствіе этого, онъ ршилъ вовс не упоминать о Джек. Онъ все время имлъ подозрнія, говорилъ онъ ‘джентльменамъ печати’ толкавшимся въ его буфетной. Онъ не можетъ сказать имъ почему и вслдствіе чего именно имлъ онъ ихъ. Онъ зналъ что сдлаетъ какъ бы то ни было. Онъ могъ бы поразказать имъ (джентльменамъ печати) многое, что бы весьма удивило ихъ. Можетъ-быть онъ и разкажетъ имъ это, а можетъ-быть и нтъ. Все будетъ зависть отъ обстоятельствъ. Онъ угощалъ слушателей своихъ водкой съ водой, увряя каждаго изъ нихъ что намренъ сообщить ему важныя открытія и разныя подробности дла, какъ скоро уйдутъ вс другіе. Такимъ образомъ имя Джека вовсе и не появлялось въ газетахъ, полныхъ похвалами умному и вжливому хозяину Пшеничнаго Снопа, ‘которому общество обязано такою важною услугой и благодаря которому мы имемъ слдующія свднія о послднихъ минутахъ ужаснаго человка, столько времени избгавшаго крайней бдительности правосудія’.
Такимъ образомъ мистеръ Смитъ, проснувшись въ одно прекрасное утро, увидалъ себя знаменитымъ смертнымъ. Ему было пріятно когда къ нему являлись люди съ разными вопросами, вопервыхъ, это было выгодно для торговли его, ибо продолжительный разговоръ имлъ всегда послдствіемъ потребленіе пива, вовторыхъ, поклоненіе его генію было весьма для него лестно, а втретьихъ, для него было выгодно распространять исторію эту по своему. Судя по свидтельству мистера Смита, Абель Блиссетъ не видалъ никого кром его самого, жены его, доктора, да какого-то молодаго человка ‘случайно’ зашедшаго къ нимъ. Покойный не писалъ никакихъ писемъ (да разв могъ онъ длать это?), полиція не нашла въ ящикахъ его никакихъ бумагъ. Упоминалъ ли онъ при комъ-нибудь имя Стендринга? Да, кажется, по крайней мр онъ говорилъ что-то въ этомъ род, но онъ былъ уже почти безъ памяти тогда, начиналъ бредить и прочее. Онъ ничего не говорилъ особеннаго, ‘но’, замтилъ хозяинъ, возвращаясь къ предмету наиболе интересовавшему его, ‘онъ не отрекался отъ того что онъ Абель Блиссетъ и почти что прямо сознался…. да, сознался что онъ убилъ мистера Берриджера, а такъ какъ я донесъ объ этомъ, посл чего его и взяли, то мн и не посмютъ отказать въ награжденіи. Оно и теперь все равно ужь что у меня въ карман’.
Опираясь на это-то достойное свидтельство, Джебезъ Стендрингъ пришелъ къ убжденію что Всемогущій и Всемилостивый Судія призвалъ на судъ Свой великаго гршника сего, исключительно ради пользы его, Джебеза Стендринга.
Первою мыслью Андрью по выход изъ конторы отца было отправиться прямо къ лорду Гильтону съ добытымъ имъ важнымъ документомъ. Спустя немного онъ передумалъ иначе. Онъ не могъ знать что произошло посл его ухода между графомъ и Мартиномъ Блексемомъ. Первый показался ему упрямымъ, взбалмошнымъ человкомъ, котораго трудно было убдить въ чемъ-либо, между тмъ какъ на самомъ дл онъ горячо желалъ убдиться въ этомъ, и убдился бы окончательно и съ помощью меньшихъ доказательствъ нежели т которыя могъ представить ему Андрью. Но по мннію Андрью, слдовало еще боле скрпить доказательства эти, и съ этою цлью надобно было отправиться въ Чертсей, но не разъ пожаллъ онъ потомъ что послушался этой мысли.
Ему казалось несомнннымъ что онъ найдетъ, какъ онъ говорилъ, дюжину лицъ въ Чертсей. способныхъ доказать ему настоящій возрастъ ребенка мистрисъ Эйльвардъ. Онъ не разсудилъ при этомъ какія перемны могутъ произойти въ подобномъ мстечк въ теченіи двадцати четырехъ лтъ и какъ трудно найти человка твердо помнящаго какое-нибудь число посл столькихъ лтъ. Собирая тамъ нужныя ему свднія, онъ началъ жалть отъ всей души что взялся за это средство, не потому чтобъ онъ на минуту усомнился въ истин своего убжденія, но потому что онъ чувствовалъ что истина эта была ослаблена безпорядочными свдніями полученными имъ. Старшій приходскій священникъ, главный докторъ и адвокатъ 1844 года умерли. Мистрисъ Крауфордъ выхала изъ мстечка. Гостиницы и лавки перешли въ другія руки. Проживавшее тамъ дворянство успло перемниться разъ десять. Было тамъ нсколько стариковъ и старухъ помнившихъ бдную леди и ея маленькую школу, но отъ нихъ онъ получилъ самыя сбивчивыя свднія. Дама эта выхала отсюда десять лтъ тому назадъ, нтъ — пятнадцать лтъ, тридцать лтъ тому назадъ. Ребенокъ былъ славный мальчикъ, пяти или шести лтъ, а можетъ-быть даже и семи, когда она ухала. Нтъ, это былъ вовсе не мальчикъ, это была двочка. Дитя родилось мсяцъ спустя посл ея прізда, годъ спустя, у нея вовсе не было никакого ребенка. А когда Андрью, сбитый съ толку такими противорчіями, упомянулъ о свидтельств о рожденіи его, внесенномъ въ приходскія книги, то деревенскіе историки вс накинулись на него, спрашивая: къ чему же онъ замучилъ ихъ вопросами, если все это было написано на бумаг?
Оно дйствительно было написано тамъ, но также врно было и то что въ Маргет находилось другое свидтельство, ошибочность котораго онъ взялся доказать свдніями почерпнутыми въ Чертсе. Кром того однимъ изъ главныхъ намреній его было доказать что мистрисъ Эйльвардъ жила тамъ, а не въ Маргет по прибытіи своемъ изъ Мальты, а все узнанное имъ до сихъ поръ было такъ сбивчиво и такъ противорчило одно другому что даже самый благосклонный судья могъ бы усомниться что особа соотвтствующая ея примтамъ жила когда-либо здсь. Теперь было уже поздно опираться лишь на свидтельство Джебеза Стендринга. Его могли спросить: зачмъ же онъ отправлялся еще въ Чертсей, если врилъ вполн своему отцу? Если же онъ самъ не доврялъ ему, какъ онъ могъ требовать чтобъ ему поврили вполн другіе? Онъ не питалъ надежды получить отъ отца своего опроверженія обвиненія, напротивъ, онъ почти согласился съ тмъ что отецъ его былъ тоже замшанъ въ этомъ обман. Что если теперь подумаютъ что онъ заручился свидтельствомъ этимъ, зная заране что поиски его будутъ напрасны, или потому лишь что они оказались таковыми?
Андрью воротился въ свою гостиницу и съ тяжелымъ сердцемъ слъ за столъ, длая видъ что обдаетъ. Все казалось ему такъ ясно, такъ доступно нсколько часовъ тому назадъ, а теперь онъ почти отчаявался въ успх.
Подобно всмъ людямъ долго жившимъ въ чужихъ краяхъ, онъ пріобрлъ обыкновеніе обращаться съ незнакомыми людьми иначе нежели имемъ привычку обращаться съ ними мы, доморощенные Британцы. Я не хочу сказать этимъ что мы дйствительно мене учтивы или мене умемъ цнить оказываемыя намъ услуги, нежели братья наши за моремъ, но то что мы мене выказываемъ это на дл, не подлежитъ сомннію. Андрью не забывалъ снимать шляпы входя въ коттеджи. Онъ придерживался старомоднаго обычая называть всхъ сэръ, онъ не начиналъ своихъ вопросовъ такъ:— ‘Эй вы, послушайте, мн нужно знать, знаете?’ Онъ ничего не проигралъ черезъ это.
Онъ докуривалъ задумчиво третью сигару, какъ вдругъ кто-то постучался въ дверь, и человкъ въ которомъ онъ узналъ приходскаго клерка показывавшаго ему сегодня церковныя списки взошелъ въ комнату.
— Матушка моя говорила мн, сэръ, сказалъ онъ переминаясь и долго не ршаясь прямо начать свою рчь,— что вы разпрашивали о нкоторой мистрисъ Эйльвардъ, жившей прежде здсь, и объ мистрисъ Крауфордъ.
— Это правда. Не могу ли я предложить вамъ чего-нибудь? Не угодно ли вамъ сигару?
— Благодарю васъ, сударь, я не курю, жена моя не охотница до табаку, но разъ вы заговорили объ этомъ, я скажу вамъ что смородиновка очень хороша въ нашихъ странахъ. Пробовали вы когда-нибудь, сэръ, горячей смородиновки съ кусочкомъ сахару? Дженъ, жена моя, сэръ, употребляетъ это иногда отъ простуды, знаете.
Андрью позвонилъ, и скоро любимый напитокъ клерка задымился на стол.
— Ну-съ, сэръ, началъ онъ.— Я самъ ничего не знаю о мистрисъ Эйльвардъ. Я живу здсь всего шестой годъ, но мистрисъ Крауфордъ, тетка жены моей, и если вы полагаете что она можетъ помочь вамъ, то я могу указать вамъ гд найти ее.
Андрью былъ въ восторг отъ этой нежданной доброй всти и горячо выразилъ свою благодарность.
— Не стоитъ благодарности, сэръ, право не стоитъ, отвчалъ клеркъ,— жена моя, да я, мы только-что сли за чай, какъ приходитъ матушка и говоритъ: ‘Джемсъ, видлъ ты джентльмена что пріхалъ сюда и разспрашиваетъ всхъ о мистрисъ Эйльвардъ?’ — ‘Да, матушка, говорю я, не снимите ли вы шляпку и не выпьете ли чашечку чаю?’ — ‘Хорошо, пожалуй выпью, говоритъ она, если Дженъ это не будетъ непріятно (имя жены моей Дженъ, сэръ).’ Она сла съ нами и стала разказыватъ какъ вы отнесли къ столяру сломанный костыль маленькаго Сама Трнера и велли починить его, и какъ она находилась въ услуженіи въ то время какъ мистрисъ Эйльвардъ жила здсь, и какъ вы казались огорчены, когда увидали что нельзя ничего узнать объ ней, ‘и, говоритъ она, отчего бы, Дженъ (Дженъ, имя жены моей), не дать ему адреса тетушки ея Крауфордъ? Она была здсь въ то время повивальною бабушкой, и если кто знаетъ что-нибудь о ребенк, то ужь конечно она, хотя почему ему нужно знать больше того что стоитъ въ приходскихъ книгахъ, которыя, по-моему, такъ же врны какъ и приходская Библія, этого я понять никакъ не могу?’
— Я очень обязанъ матушк вашей.
— Нисколько, нисколько. Тутъ Дженъ (жена моя, знаете) говоритъ ей: ‘Ну, а вдругъ тутъ затется процессъ какой-нибудь или что-нибудь въ этомъ род, и они надлаютъ хлопотъ тетушк Анн?’
— Чрезвычайно справедливое замчаніе, сказалъ Андрью.— Пожалуста уврьте жену вашу что ей нечего опасаться ничего подобнаго. Если она пожелаетъ, я готовъ дать жен вашей честное слово что ничмъ не обезпокою мистрисъ Крауфордъ. Я увренъ, я знаю что она будетъ рада помочь мн.
— Матушка говоритъ ей на это, снова началъ клеркъ, спокойно продолжая разказъ свой: — ‘Она ваша тетка, Дженъ, а не моя. Мн очень жаль если я обидла васъ.’ — ‘Ахъ, вовсе нтъ,’ говоритъ Дженъ, ‘вы меня нисколько не обидли, но всегда хорошо быть осторожнымъ.’ — ‘Это правда, Дженъ,’ говоритъ ей матушка (Дженъ, имя жены моей, сэръ), ‘но этотъ джентльменъ настоящій джентльменъ, что можетъ видть каждый жившій, подобно мн, въ самыхъ лучшихъ домахъ, и я не позволю обижать его.’ — ‘Да кто же его обижаетъ?’ говоритъ Дженъ. ‘Я этого не знаю,’ говоритъ матушка, ‘но по-моему, если тутъ и есть процесъ какой-нибудь, то честнымъ людямъ нечего бояться говорить правду.’
— Я уже уврялъ васъ, прервалъ его Андрью, — что тутъ нтъ никакого процесса.
— Такъ-съ, такъ-съ, возразилъ клеркъ, прихлебывая смородиновку съ водой,— но видите ли, жена моя Дженъ очень любитъ свою тетушку, и подумала что матушка хочетъ сказать этимъ что-нибудь такое. Ну, она и вспылила немножко, и говоритъ ей: ‘Ужь не хотите ли вы сказать что тетушка Анна нечестная женщина?’ — ‘Господи помилуй, и не думала, говоритъ матушка, я никогда ничего не говорю такого. Если я хочу что сказать, то говорю всегда прямо. Я знаю когда нужно держать языкъ за зубами, знаю также когда ему нужно дать волю.’ — ‘И тетушка Анна это знаетъ’, говоритъ Дженъ. ‘Дло возможное, говоритъ матушка, только родня-то ея не въ нее пошла.’
— Мн очень жаль что я былъ причиной такого непріятнаго разговора въ семь вашей.
— Непріятнаго! Нисколько, нисколько. Он это любятъ. Матушка съ Дженъ (это имя жены моей, Дженъ) любятъ поспорить немножко, сидя за чаемъ, если только никто имъ не мшаетъ. Еслибъ я или кто-нибудь другой вмшался въ ихъ разговоръ, ну тогда дло другое. Я разъ или два вступался, боясь непріятностей, таинственно замтилъ клеркъ,— но тутъ-то и вышла непріятность.
— Извините меня, перебилъ его Андрью, боясь что эта ‘непріятность’ послужитъ поводомъ къ новой, длинной исторіи,— извините, если я прерву васъ и спрошу согласна ли жена ваша дать мн адресъ своей тетушки Крауфордъ?
— Разумется согласна. Съ условіемъ лишь чтобы дло не дошло до суда. Видите ли, тому будетъ годъ, а можетъ-быть и больше, у насъ была тутъ исторія насчетъ проходной дороги, которую владлецъ замка хотлъ закрыть, и старуху мистрисъ Клоу, бабушку жены Дженинаго брата, отозвали въ Лондонъ, чтобъ она показала что будучи еще въ двушкахъ она ходила по этой дорог и никто не мшалъ ей, а тамъ, поврите ли, судьи такъ томили да мучили ее что она воротилась съ больною ногой, и общество, что затяло всю кашу эту съ дорогой, было такъ низко что отказалось платить за ея пилюли да мази, хотя вс они ей ни капельки не помогли.
— Я готовъ поручиться что мистрисъ Крауфордъ нечего будетъ бояться ничего подобнаго, сказалъ Андрью, вынимая записную книжку и готовясь записать адресъ этой дамы.— Достаточно съ васъ моего увренія, или вы желаете чтобъ я повторилъ его и жен вашей?
— Совершенно достаточно, сударь. Видите ли, матушка-то говоритъ Дженъ: ‘Видите ли, Дженъ, говоритъ она, можетъ-быть вашей тетушк Анн пріятно будетъ, если джентльменъ спроситъ ее, потому что она очень любила ту бдную леди, а если вы помшаете этому, то она пожалуй останется недовольна. Она довольно уже стара чтобы самой о себ заботиться, и нечего ей говорить того что она не желаетъ сказать.’ — ‘Конечно нечего, говоритъ Дженъ, а что если ее потащутъ въ Лондонъ, да будутъ тамъ томить да мучить, притянутъ къ суду? Вотъ я недавно читала въ Ллойд что одного посадили въ тюрьму за то что онъ былъ свидтелемъ!’ — ‘Но если джентльменъ дастъ слово что суда не будетъ, говоритъ матушка, тогда что?’ — ‘Онъ за другихъ поручиться не можетъ,’ говоритъ Дженъ, тутъ матушка ужь увидала что говорить объ этомъ больше не стоитъ, бросила разговоръ этотъ и навела его на корь, что теперь у сосдей, а когда она ушла, то Дженъ говоритъ мн: ‘Возьми-ка шляпу, Джемсъ, да сходи къ тому джентльмену, и коли онъ дастъ слово что до суда дло не дойдетъ, то скажи ему гд живетъ тетушка Анна.’ Ей не хотлось чтобы матушка знала что она уступила, видите ли что, ну вотъ такъ-то все дло и вышло.
— Я чрезвычайно обязанъ ей, надюсь что вы передадите ей это, сказалъ Андрью, съ карандашомъ въ рук.— А теперь, пожалуста, адресъ мистрисъ Анны Крауфордъ.
— Мистрисъ Крауфордъ, сударь, Анны не надо, она на этотъ счетъ немножечко щекотлива, потому что жена ея двоюроднаго брата, вышедшая замужъ за дрогиста и разъзжающая въ собственной карет, увряетъ всхъ что ея мужъ старшій въ семейств, а это неправда, и этому никогда не бывать, потому что тетушка Анна вышла замужъ за старшаго сына, и она мать четырехъ сыновей, которые вс находятся въ живыхъ, хотя одинъ и отправился въ море еще мальчикомъ и съ тхъ поръ о немъ никакого слуху нтъ.
— Итакъ продолжайте пожалуста — мистрисъ Крауфордъ.
— Точно такъ. Старшій — Томасъ, служитъ при акциц въ Ливерпул, второй — Питеръ, сдельникъ въ Нортгамптон и дла у него идутъ хорошо, третій, это тотъ что пропалъ въ мор, какъ я вамъ говорилъ, а четвертый Чарлзъ, главный управляющій имніемъ лорда Соммертона въ Гаукфильд, близь Брекона.
— Все это очень интересно, мистеръ, мистеръ….
— Винкворсъ, Джемсъ Винкворсъ, сударь. Имя жены моей Дженъ, Дженъ Винкворсъ.
— Все это очень интересно, мистеръ Винкворсъ, но это не поможетъ мн узнать адреса мистрисъ Крауфордъ.
— Ошибаетесь, сударь, ошибаетесь. Кабы вы дали мн договорить, я бы сказалъ вамъ что тетушка Анна живетъ съ сыномъ своимъ Чарлзомъ.
Андрью вздохнулъ свободне и чрезвычайно заинтересовался сыномъ мистрисъ Крауфордъ Чарлзомъ, адресъ котораго онъ и записалъ въ своей памятной книжк.
— Позвольте мн предложить вамъ еще что-нибудь? спросилъ онъ посл дальнйшаго разговора о семействахъ Винкворсъ и Крауфордъ, — не хотите ли еще стаканчикъ смородиновки?
— Нтъ, благодарю васъ, сударь, возразилъ клеркъ.— Я боюсь, Дженъ будетъ непріятно, если я еще доле останусь здсь. Господи помилуй! Да ужь почти девять часовъ!
Съ этими словами онъ быстро удалился, и будемъ надяться что дома его не ожидала строгая проповдь.
На слдующее утро Андрью Стендрингъ воротился въ городъ, отсюда, едва давъ себ время уложить кое-что необходимое для дороги и написать нсколько словъ лорду Гильтону, прося его продлить данные ему два дня сроку, онъ отправился въ Бреконъ.

ГЛАВА XIV.
Отыщи моего отца.

Обязанность помогать полиціи въ дл ареста преступниковъ есть конечно важный долгъ нашъ въ отношеніи къ обществу, однако какъ вс порядочные люди чуждаются исполненія этого долга. Какъ мы ненавидимъ доносчиковъ! Съ какимъ непріязненнымъ чувствомъ смотримъ мы на полисмена X, выступающаго впередъ, держа за воротъ мистера Сейка! Когда какому-нибудь вору удается то что ‘люди печати’ называютъ ‘дерзкимъ побгомъ’, не шевелится ли у васъ при этомъ въ душ тайное желаніе чтобы человку этому удалось его бгство, съ тмъ условіемъ, разумется, чтобъ онъ исправился посл него и сдлался порядочнымъ членомъ общества. Но какъ бы то ни было, вамъ хочется чтобъ онъ избгнулъ, хотя бы и вполн заслуженнаго, наказанія. Кто изъ насъ желалъ бы быть въ дружескихъ отношеніяхъ съ палачомъ?
Это отступленіе иметъ цлью извинить въ глазахъ вашихъ Джека Гилля, явившагося къ лорду Гильтону въ чрезвычайно дурномъ расположеніи духа. Во второй разъ онъ былъ орудіемъ послужившимъ къ обличенію Абеля Блиссета, и роль эта была ему не по душ. Хозяйка Пшеничнаго Снопа, не раздлявшая замыслы своего супруга насчетъ награжденія, сказала ему прямо въ лицо что она не вритъ ни слову изо всей исторіи выдуманной имъ, и что онъ просто пришелъ чтобы схватить бднаго джентльмена, да еще на смертномъ одр его! Напрасно было говорить ей что ‘бдный джентльменъ’ этотъ былъ однимъ изъ преступнйшихъ убійцъ. Онъ страдалъ, онъ умеръ,— а мистрисъ Смитъ была женщина. Слова ея ‘кто бы онъ ни былъ, вы убили его’ непріятно звучали въ памяти Джека, и хотя докторъ и уврилъ его что больной не могъ выздоровть, и онъ зналъ самъ что еслибы даже онъ выздоровлъ, то его бы наврное повсили, Джекъ все-таки не могъ освободиться отъ упрека совсти.
‘Что я за злосчасгное животное, повторялъ онъ со вздохомъ.— Ничего-то мн не удается. Изо всхъ именъ адрескалендаря вдь вздумалось же ему выбрать какъ нарочно имя Джорджа Конвея! Оно должно было заставить всхъ чуждаться его. Скажите пожалуста! кто это разказалъ ему о Джордж Конве?’
Эти размышленія навели его на мысль о цли поздки его въ Блесквилль, и горькое разочарованіе, на минуту позабытое имъ, снова проснулось въ дмн его.
Его нсколько успокоилъ разговоръ съ Мери Эйльвардъ, которой онъ поврилъ свои горести, периде нежели явился къ лорду Гильтону. Отъ него онъ узналъ кто разказалъ Абелю Блиссету о Джордж Конве, и это-то, въ соединеніи съ его дурнымъ настроеніемъ, побудило его наговорить вещей воспоминаніе о которыхъ заставило его, на пути домой, устыдиться самого себя и вслдствіе этого еще боле увеличило его плохое расположеніе духа. Только лишь наглядвшись вдоволь на портретъ маленькой Конъ — можете себ представить какъ велъ себя при этомъ бдный, влюбленный малый,— и перечитавъ снова вс ея письма, уже давно выученныя имъ наизусть, только тогда почувствовалъ онъ себя въ силахъ пойти наверхъ къ Беквису безъ опасенія побраниться съ нимъ. Ему почему-то не хотлось оставаться одному. ‘Завтра все это появится въ газетахъ, подумалъ онъ, и потому я могу разказать ему эту исторію. Мн нтъ надобности говорить ему зачмъ мн нуженъ былъ Джорджъ Конвей. Нтъ, чортъ возьми, я вовсе не стану упоминать объ этомъ. Какое ему дло до того зачмъ я былъ въ Блесквилл.’
Онъ нашелъ своего друга сидящаго за корректурой, въ своей изношенной рабочей куртк, съ Васпой на колняхъ.
— Гд Стендрингъ? начать Джекъ, чтобы сказать что-нибудь.
— Ухалъ въ Чертсей.
— Зачмъ?
— Почемъ я знаю. Я никогда никого не спрашиваю зачмъ они дутъ. Съ меня довольно того что они узжаютъ. Къ счастію для Стендринга, онъ можетъ отправляться куда ему угодно, не оставаясь ни у кого въ долгу.
— Вы это въ мой огородъ камешекъ бросаете? спросилъ Джекъ, покраснвъ немного и чувствуя себя виноватымъ.
— Да, вы угадали, Джекъ, отвчалъ Беквисъ, глядя ему прямо въ лицо.— Издатели Цензора право не заслужили того чтобы вы поставили ихъ въ такое положеніе какъ сегодня.
— Я не могъ поступить иначе. Не сердитесь, Бекъ. Этого больше никогда не будетъ.
— По всей вроятности, вамъ не придется длать это впредь. Я не могъ тутъ помочь вамъ.
— Никто васъ и не просилъ объ этомъ.
— Нтъ, ошибаетесь, просили. Клитеро былъ самъ здсь и спрашивалъ о васъ, и сказать вамъ правду, Джекъ, онъ недоволенъ вами. Онъ говоритъ что за послднее время вы стали уже не тотъ что бывало, и это правда. Бывало, вы предавались всею душой вашей работ, и она хорошо удавалась вамъ. За послдній мсяцъ вы писали лишь какой-то наборъ словъ, смысла въ которыхъ трудненько было добиться, а теперь, зная что на васъ разчитываютъ, вы преспокойно уходите и окончательно забываете о своей обязанности. Вы объ этомъ услышите еще завтра.
— Пускай ихъ. Мн все равно. Я брошу Лондонъ. Я ненавижу его. Я ненавижу эту жалкую жизнь изо дня въ день. Бекъ, старый дружище, я совсмъ погибаю. Я не въ силахъ выносить всего этого. Я уду завтра же на мсяцъ или на два по крайней мр.
— Го, го! возразилъ на это Беквисъ съ глубокимъ вздохомъ.— Теперь вижу. Вы были сегодня опять у лорда Гильтона?
— Да, былъ. Я лишь сейчасъ оттуда.
— Вы скоро совсмъ изведете себя изъ-за этой двушки!
— Да поможетъ мн Господь! воскликнулъ нашъ повса, закрывая лицо руками и давая волю своему горю.— Да поможетъ мн Господь! Это такъ!
— Мы уже разъ толковали съ вами объ этомъ предмет, нсколько времени тому назадъ, Джекъ, заговорилъ Беквисъ тихимъ, мягкимъ голосомъ, въ которомъ звучала въ эту минуту почти женская ласка,— и такъ какъ вы, повидимому, не желали довриться мн, то я и не разспрашивалъ васъ боле. Если я напоминаю вамъ теперь о томъ какъ я предостерегалъ васъ, говоря что вы слдуете путемъ который можетъ привести васъ лишь къ горю, то длаю это не для того чтобы похвалиться предъ вами или упрекнуть васъ, Джекъ,— пожалуста не думайте этого, — но для того чтобы доказать вамъ что и я могу дать вамъ хорошій совтъ и склонить васъ къ тому чтобы вы позволили мн подать вамъ его.
— Вы добрый малый, Беквисъ, отвчалъ Джекъ, сжимая его руку, — но я принялся бы снова за то же самое, еслибы воротилось то время. ‘Лучше любить и лишиться любимаго существа, нежели вовсе никогда не любить’, но я не лишился ея! воскликнулъ онъ, отирая съ лица своего брызнувшія слезы,— я не хочу ея лишиться.
— Эхъ! Это чистое безуміе, Джекъ. Я увренъ что эта двочка любитъ васъ, или, по крайней мр, воображаетъ что любитъ. Вы именно такой человкъ, Джекъ, который можетъ завлечь воображеніе двушки на время.
— Послушайте, Бекъ! Нападайте на меня сколько вамъ угодно, но не смйте говорить ничего противъ нея. Она добра и врна, и, хотя вы, вроятно, не допускаете этого въ женщин, исполнена чувства.
— И по этой-то самой причин, — допуская вс эти совершенства,— она и поддается вполн руководству отца своего.
— Отца своего! Я бы желалъ чтобъ ею руководилъ отецъ ея. Препятствіе происходитъ со стороны ея матери.
— Я думалъ что она давно уже умерла, проговорилъ съ удивленіемъ Беквисъ.
— Нтъ. Это такая пустая, безсердечная, себялюбивая…. но что толку бранить ее.
— И лордъ Гильтонъ беретъ ея сторону?
— Нисколько.
— Ну, такъ дло выходитъ хуже, нежели я ожидалъ.
— Почему же такъ?
— Потому что вы длаете двойное зло. Вопервыхъ, вы длаете двушку несчастною, а затмъ, настаивая на несбыточномъ желаніи, поселяете раздоръ между мужемъ и женой.
— Въ этомъ вы меня напрасно обвиняете, Бекъ, право напрасно. Еслибъ я могъ только помирить ихъ, то, отложивъ въ сторону вс личныя желанія свои, я бы постарался сдлать это. Я бы желалъ отъ души чтобъ это было возможно.
— Значитъ они разошлись другъ съ другомъ. Я никогда не слыхалъ объ этомъ.
— Давнымъ давно, она была тогда еще ребенкомъ.
— А двушки живутъ съ отцомъ своимъ?
— Двушки! Какія двушки?
— Леди Эйльвардъ.
— Разумется. Да что это вамъ вздумалось заговорить о нихъ?
— Боже мой, Джекъ! Да разв вы влюблены не въ леди Мери Эйльвардъ?
Несмотря на все огорченіе свое, Джекъ не могъ не разразиться смхомъ.
— Я влюбленъ въ Мери Эйльвардъ! Я! Милый мой Бекъ, это было бы все равно еслибъ я влюбился въ васъ.
Смхъ заразителенъ. Лобъ Беквиса разгладился, и онъ тоже разсмялся. Онъ потрепалъ Джека по плечу и сказалъ:
— Значитъ безпокоиться тутъ нечего, милый другъ. Вы вдь вздыхали по ней, знаете, на остров Вайт. Вы справились съ той страстишкой, справитесь и съ этой. А я боялся ужь что это продолжается все та же прежняя исторія, Господь съ вами. Вы влюбитесь еще разъ десять и все-таки избгнете, надо надяться, брачныхъ узъ.
— Говорю вамъ, Бекъ, это и есть все та же исторія. Я никогда и не думалъ о Мери Эйльвардъ, по крайней мр, въ этомъ отношеніи. Я вздыхалъ, какъ вы выражаетесь, на Вайт, только не по ней. Еслибы вы были тогда на гонк, то увидали бы ее. Она часто бывала съ Эйльвардами, и это-то и ввело васъ въ заблужденіе.
Беквисъ всталъ, медленными шагами подошелъ къ окну, раздвинулъ занавси его и сталъ глядть на ночное небо.
— Скажите мн, вдругъ произнесъ онъ,— имя этой двушки.
— Констанція, Констанція Конвей.
Беквисъ неподвижно стоялъ у окна, полузакрытый занавсями и такъ и остался тамъ, между тмъ какъ Джекъ впалъ въ глубокое раздумье, замечтавшись о своей маленькой Конъ. Его разбудилъ голосъ, въ которомъ онъ съ перваго звука не узналъ гососа Беквиса, и онъ увидалъ что товарищъ его слъ у другаго конца стола.
— Между нами вышло недоразумніе, сказалъ онъ.— Я все думалъ что это была леди Мери Эйльвардъ. Мн очень жаль что это оказалась не она. Знаете ли вы что за человкъ отецъ вашей Констанціи?
— Я знаю что о немъ толкуютъ люди, но даже и самъ дьяволъ не такъ черенъ, какъ его описываютъ, отвчалъ Джекъ.
— Пожалуй что и такъ. Положимъ что отецъ ея не такъ дуренъ, какъ говорятъ. Но знаете ли вы что его считаютъ такимъ извергомъ, полагаясь на показанія его дочери?
— Да, я это знаю.
— И вы можете любить подобное дитя? Вы полагаете что дурная дочъ можетъ быть хорошею женой? Мн жаль васъ!
— Жалйте тхъ которые нуждаются въ вашемъ сожалніи. Я не нуждаюсь въ немъ, вспылилъ Джекъ.— Вы судите такъ же какъ и вс. Вы повторяете какъ попугай общіе крики негодованія противъ Джорджа Конвея, котораго вы только и знаете потому что о немъ наболтали вамъ другіе. Я имлъ о васъ лучшее мнніе, Беквисъ. Я зналъ что вы человкъ суровый, циникъ, не врящій ни во что хорошее въ людяхъ, но я никогда не думалъ чтобы вы могли сдлаться ничтожнымъ сплетникомъ.
Джекъ раскипятился и ожидалъ колкаго опроверженія своихъ словъ. Но, къ удивленію его, на лиц его друга появилось то выраженіе любви и благодарности что иногда свтилось на немъ во время его болзни.
— Мн очень грустно за васъ, Джекъ, проговорилъ онъ,— такое честное сердце, какъ ваше, не заслуживаетъ быть обманутымъ.
— Какое бы оно тамъ ни было, оно не обмануто въ томъ что касается Констанціи. Послушайте-ка, Бекъ, я не хотлъ ничего вамъ говорить о ней, потому что вы не такой человкъ чтобы понять ее. Но я не хочу чтобы вы думали о ней подобнымъ образомъ. Помните вы статью написанную мною о показаніяхъ дтей?
— Помню.
— Я не думалъ, составляя ее, что истина моихъ словъ будетъ такъ скоро и такъ очевидно доказана на дл. Констанцію подучили очернить отца ея.
— Подучили!
— Можете усмхаться сколько вамъ угодно. Повторяю вамъ, подучили. Слова даже смысла которыхъ не могъ понять никакой ребенокъ были вложены въ уста ея съ обычнымъ повтореніемъ: ‘вдь это такъ было, милочка?’ И затмъ ее осыпали похвалами и ласками. Она была почти вполн предоставлена своей матери, сдлавшей изъ нея настоящую обвинительную машину. Такъ выросла она, и ей пришлось, — она была умнымъ ребенкомъ, — обвинять другихъ, едва начавъ думать о себ, наконецъ ей стало смутно казаться что ее обманывали все время. Когда ей было лтъ около четырнадцати, ее отдали въ школу, для того чтобы мать ея могла побольше пользоваться своею свободой, и это вывело ее изъ-подъ вліянія матери и спасло ее. Выражаясь ее милыми словами, она почувствовала себя какъ бы окруженною какою-то мглой, среди которой въ смутныхъ образахъ и искаженномъ вид ей стало представляться то въ чемъ до той поры она не сомнвалась. Мало-по-малу разумъ ея и печальныя доказательства о несправедливости ея матери разсяли мглу эту, и она увидала вещи въ ихъ настоящемъ вид. Тогда-то она убдилась что напрасно осуждала отца своего, и начала любить его, томясь желаніемъ броситься къ ногамъ его и вымолить себ у него прощеніе.
— Но противъ него можно сказать многое и кром показаній его ребенка.
— Я знаю это. Но подумайте о жизни которую онъ велъ. Представьте себ, хотя это будетъ вамъ и трудно, каково знать что ваша собственная жена таскаетъ изъ дома въ домъ родное дитя ваше для того чтобъ оно тамъ клеветало на васъ, придавая преступный смыслъ самымъ невиннымъ словамъ и дйствіямъ вашимъ! Говорили что онъ билъ свою жену и своего ребенка, что онъ былъ пьяница и еще хуже того. Онъ не былъ такимъ сначала, но не мудрено если онъ и сдлался такимъ вслдствіе подобной дьявольщины.
— И вы говорите что дитя это, маленькая Констанція, любитъ его?
— Да, она горячо любитъ его. Ея послднія слова мн были: ‘Отыщи отца моего’.
— Несмотря на то что онъ сдлался въ самомъ дл такимъ какимъ ее научили считать его?
— Она не хочетъ ничего слышать противъ него и ничему не вритъ. Посл того какъ она была такъ часто и такъ жестоко обманута, это и не удивительно.
Беквисъ всталъ снова и принялся расхаживать по комнат.
— Мн больно глазамъ отъ этой лампы, сказалъ онъ, пройдя раза два по комнат,— я много писалъ сегодня, и они у меня устали. Вамъ не будетъ непріятно, если я спущу немного лампу?
— Нисколько. Я люблю сидть въ полутьм. Я не сказалъ вамъ еще худшаго о моей бдной Констанціи. Мать ея, кажущаяся по наружности чрезвычайно деликатною, утонченною дамой, становится настоящею дикаркой какъ скоро что-нибудь раздражаетъ ее. Когда она увидала что Констанція не хочетъ боле лгать ради ея, она стала бить ее.
— Бить ее!
— Да, и бдное дитя должно было часто прибгать къ неправд чтобы защитить отъ подозрній свою мать, хотя говорить неправду она не хотла боле. Наконецъ, доведенная до нестерпимаго состоянія этими ежедневными мученіями, она возмутилась противъ нихъ, и слдствіемъ этого было то что ее отослали въ пансіонъ въ Діеппъ, гд въ первый разъ въ жизни она почувствовала себя счастливой.
— Я радъ этому, Джекъ, очень радъ, горячо произнесъ Беквисъ.— Бдное дитя!
— Вы правы говоря ‘бдное дитя’! По какой-то неизвстной причин драгоцнная матушка ея увезла ее оттуда потихоньку, и вотъ уже почти два мсяца какъ я потерялъ всякій слдъ ея.
Беквисъ вдругъ остановился, какъ бы собираясь сдлать какое-то восклицаніе, но онъ сдержалъ его и продолжалъ шагать по комнат.
— Я бы не такъ горевалъ, началъ снова Джекъ,— еслибы зналъ что ей хорошо тамъ. Я за себя не боюсь, но ждать почти три года въ подобной неизвстности невыносимо.
— Я не понимаю васъ, зачмъ вамъ ждать три года?
— Тогда она будетъ совершеннолтней и можетъ выйти за меня замужъ.
— А, теперь понимаю. Какъ время-то идетъ! Я не думалъ что ей уже столько лтъ.
— Ей минетъ въ ноябр девятнадцать лтъ. Еслибъ я только могъ отыскать отца ея и получить его согласіе! Знаете ли, Беквисъ, сегодня утромъ, узжая изъ дому, я былъ увренъ что нашелъ его.
Беквисъ остановился среди комнаты и приложилъ руку къ сердцу. Тутъ Джекъ разказалъ ему о мнимомъ Джордж Конве и объ исход своей поздки въ Блеквилль. Въ смутномъ полусвт ихъ комнаты онъ могъ видть горькую усмшку омрачившую лицо его друга въ ту минуту какъ онъ объяснялъ ему причину побудившую Абеля Блиссета принять это имя. Надо было также разказать и исторію съ браслетомъ, для того чтобъ объяснить все предыдущее, и было уже около полуночи когда онъ докончилъ разказъ свой. Но Джекъ все еще не сходилъ съ своего мста, чувствуя теперь, когда ледъ раздлявшій ихъ растаялъ, большую отраду въ изліяніяхъ души своей предъ Беквисомъ, а Беквисъ все еще ходилъ взадъ и впередъ по комнат, словно дикій зврь по своей клтк.
— Скажите-ка, Бекъ, вы сейчасъ такъ положительно говорили о Конве, вы его знавали когда-нибудь?
— Знавалъ.
— И я тоже.
— Вы…. когда же это было, Джекъ, когда и гд?
— О, это было давно, когда я былъ еще новичкомъ въ Итон. Онъ прізжалъ туда въ числ игроковъ въ крикетъ Мерилебонскаго клуба. Мн казался онъ тогда чудеснйшимъ малымъ въ свт.
— Вы судили по наружности, Джекъ — Онъ и былъ тогда чудеснымъ малымъ. Боже мой, какъ онъ славно бросалъ мячъ! Еслибъ я могъ только отыскать его!
— Вы думаете что онъ согласился бы на вашъ бракъ?
— А почему бы ему и не согласиться?
— Можетъ-быть онъ предоставилъ свою дочь вполн матери ея, и не захочетъ вмшиваться въ это дло.
— Но если я докажу ему что съ ней дурно обходились? Нтъ, я знаю что длаю. Онъ не такая скотина чтобы не обратить на это вниманія. Да и потомъ какое ему дло до этого? Деньги его намъ не нужны. Онъ можетъ попрежнему, если ему угодно, держать свою яхту и свой гаремъ, и мы не попросимъ его приглашать насъ туда къ себ.
— Онъ держитъ яхту и гаремъ?
— Говорятъ что да. Онъ настоящій ‘Летучій Голландецъ’. Сегодня онъ здсь, завтра тамъ. Одну недлю онъ проводитъ въ Патагоніи, а слдующую затмъ на Сверномъ полюс.
— Съ гаремомъ и со всмъ?
— Не смйтесь такъ, Бекъ, будьте добрымъ другомъ. Для меня все это очень тяжело, знаете. Въ голос повсы дрогнуло что-то при этихъ словахъ. Беквисъ остановился около него и положилъ руку на спинку его стула.
— Вся эта исторія любви вашей, Джекъ, сказалъ онъ,— немножко разрознила насъ, не правда ли? Вы не хотли говорить мн о ней, и потому мы не были уже такими близкими друзьями съ вами какъ бывало въ первое время посл того какъ вы спасли мн жизнь?
— Дло въ томъ что вы, знаете, имли такіе суровые взгляды на женщинъ, а я….
— Я понимаю. Могу я говорить теперь съ вами, Джекъ, какъ будто бы съ моимъ… моимъ братомъ?
— Я знаю что вы хотите сказать. Вы хотите сказать: ‘Подумайте о томъ что вы хотите длать. Забудьте эту двушку и оставьте ее. При такомъ отц и при такой матери не можетъ быть чтобъ у ней въ крови не было дурной капли, которая рано или поздно непремнно даетъ себя знать’. На это я отвчу вамъ: ‘Я ее не забуду и не оставлю. Я убжденъ что отецъ ея не настолько виноватъ самъ, сколько противъ него виноваты другіе. На мать свою она не похожа. Я не собираюсь жениться ни на отц ея, ни на матери, ни на тетк, ни на бабушк. Мн не нужна (Джекъ становился боле краснорчивъ чмъ учтивъ) — вся семья ея, мн нужна лишь она одна. Вотъ вамъ мой отвтъ, и если вы станете проповдовать мн цлый мсяцъ противъ этого, я все-таки не измню своего ршенія. Какъ! Потому что родители ея сдлали ее несчастною, я не постараюсь освтить нсколькими радостными лучами ея молодую жизнь и брошу ее одну на горе! Боже меня сохрани! Докажите мн что я не въ силахъ сдлать ее счастливой, и я удалюсь отъ нея на другой край свта и буду лишь думать объ ней, моля Бога чтобъ она нашла боле достойнаго человка, который бы полюбилъ ее. Нтъ, Бекъ. Пока она находитъ что Джекъ Билль довольно хорошъ для нея, Джекъ Гилль будетъ принадлежать ей, и вы можете сколько угодно осыпать его предостереженіями и проповдями. Онъ женится на Констанціи Конвей не спросясь никого!
— Но врядъ ли не спросясь меня, Джекъ, произнесъ другъ его, кладя ему руку на плечо,— потому что я отецъ ея.
Тутъ онъ разказалъ Джеку свою грустную исторію — исторію о которой можно составить себ ясное понятіе по всему разказанному уже нами, и которая вслдствіе этого не нуждается въ повтореніи, а когда онъ досказалъ ее, то Джекъ увидалъ, по тому какъ онъ щадилъ главную виновницу всего, какого рода былъ человкъ этотъ, погубленный нсколькими праздными языками. Себя онъ не щадилъ въ своемъ разказ. Правда что когда домъ его сталъ для него невыносимымъ, онъ искалъ въ другомъ мст мира и любви, которыхъ лишила его жена его. Правда, что когда послдовалъ первый разрывъ, то онъ продалъ свои дома и земли и отправился странствовать по свту съ тою другою, которая въ послдствіи тоже обратилась противъ него. Онъ велъ эту скитальческую жизнь въ теченіи нсколькихъ лтъ, пока не узналъ что повренный по дламъ его, къ которому онъ питалъ неограниченное довріе, обманулъ и разорилъ его. Изъ всего его состоянія, доставлявшаго восемь тысячъ въ годъ, осталась сумма дававшая ему въ годъ не боле пяти сотъ. Тутъ-то и та другая, не видвшая пока грха въ близкихъ сношеніяхъ съ богатымъ человкомъ, вдругъ почувствовала внезапное раскаяніе въ своихъ проступкахъ и бросила его. Съ той поры вс женщины стали въ глазахъ его одинаковы — нкоторыя были вспыльчивы и жестоки, другія коварны и жестоки, вс же он были одинаково неврны.
Онъ общалъ своей жен выдавать ей тысячу въ годъ пока онъ живъ, а посл его смерти состояніе его должно было быть раздлено между ею и дочерью его. Онъ былъ слишкомъ гордъ для того чтобъ освободиться отъ этихъ условій. Состоянія у него почти вовсе не осталось никакого, но онъ готовъ былъ работать лишь бы только она не нуждалась ни въ чемъ.
— Вы нердко, думаю, удивлялись, Джекъ, сказалъ онъ, — отчего я работаю такъ прилежно, а живу такъ скупо, теперь вы знаете почему. Вы знаете что надо исписать много бумаги для того чтобы заработать этимъ шесть сотъ фунтовъ въ годъ, а я долженъ выдавать тысячу жен моей, да платить за страхованіе моей жизни, и все это долженъ я заработать прежде нежели могу подумать о томъ какъ бы пріобрсти и себ копйку.
— Но разв она не слыхала о переворот въ судьб вашей?
— Я боюсь что слышала.
— И несмотря на это она еще жалуется на вашу скупость. Толкуетъ о томъ что вы проживаете деньги предаваясь порокамъ и развлеченіямъ и оставляя ее въ крайности! Это просто подло! Клянусь лордомъ Гарри! закричалъ Джекъ, — посмй только кто-нибудь сказать что-либо противъ васъ! И повса такъ стукнулъ смуглымъ кулакомъ своимъ по столу что лампа задрожала и чуть не слетла на него.
— Вы кое-что забыли сдлать, Джекъ, сказалъ Джорджъ Конвей съ значительною улыбкой.— Вы забыли попросить у меня руки Констанціи. Всемогущій Господь да благословитъ васъ, дорогой мой сынъ! Она ваша и безъ вашей просьбы. Бдная маленькая Констанція! Я видлъ ее въ день гонки въ Рейд, вмст съ ея матерью. Я потому-то и ухалъ оттуда и разсердилъ этимъ васъ что он собирались отправляться на Виллертонову яхту. Она любитъ меня, Джекъ, вы уврены въ этомъ? Вы говорите мн это не по доброт только вашей? Скажите мн всю правду.
Джекъ уврилъ его въ истин словъ своихъ, и по обычаю всхъ влюбленныхъ, пустился въ похвалы избранниц своего сердца, похвалы обыкновенно кажущіяся излишними будущимъ тестямъ, но къ которымъ отецъ Констанціи прислушивался съ радостнымъ благодарнымъ участіемъ.
— Теперь мой чередъ напомнить вамъ что вы забыли кое-что, сказалъ наконецъ Джекъ.— Вы отдали мн мою милую, но гд найдете вы ее?
— Предоставьте это мн, спокойно отвчалъ Конвей.— Ступайте спать и вообразите себ что все улажено — какъ оно и будетъ скоро на самомъ дл. Мн нужно еще обо многомъ подумать, и я желаю остаться одинъ.
— Думать вамъ много не годится, старый дружище — извините, прервалъ себя восхищенный повса, — я забылъ. Будущему зятю не слдуетъ такъ непочтительно выражаться. Не думайте много. Ступайте-ка тоже бай-бай.
Конвей улыбнулся, молча пожалъ его руку, и черезъ полчаса одинъ изъ нихъ уже переселился въ царство грезъ.
Утреннія газеты, содержавшія въ себ полный отчетъ объ арест и смерти убійцы Берриджера, и нкоторыя подробности вырвавшіяся при этомъ открытіи изъ устъ мистера Фредерика Виллертона привели въ восторгъ мистрисъ Конвей. Итакъ, ужасный искъ этотъ былъ поданъ вовсе не на ея мужа. То что онъ находится въ Англіи оказалось ошибкой. Мстительная Блеръ обманулась въ своихъ ожиданіяхъ, а на дняхъ долженъ былъ быть ботаническій праздникъ, на который она могла явиться въ новомъ плать и съ душой избавленною отъ тревоги. Она поцловала свою дорогую Джертруду, и та въ свою очередь обняла ее, поздравляя ее съ доброю встью. Теперь нечего было бояться никакихъ сценъ.
Но жизнь полна превратностей. Завтракъ не усплъ придти къ концу, какъ мистрисъ Конвей была передана записка, написанная хорошо знакомою ей рукой. Она дрожа распечатала ее и прочла слдующее:
‘Имя желаніе видться съ моею дочерью, я прошу васъ сдлать мн одолженіе прислать ея настоящій адресъ съ подателемъ этой записки.

‘Джорджъ Конвей.’

Это было настоящею бомбой! Продолжительное, сопровождаемое съ одной стороны обильными слезами, совщаніе воспослдовало между обими дамами, вслдствіе котораго мистрисъ Конвей ршилась написать на оборот записки:
‘Я напоминаю вамъ лишь объ условіи нашемъ, предоставившемъ дочь мою исключительно мн.’
Мистрисъ Виллертонъ представила убдительныя причины побудившія друга ея на подобный отвтъ, а предстоящій праздникъ, новое платье и ожидаемый балъ въ турецкомъ посольств были тоже, въ свою очередь, могучими (хотя и непризнанными открыто) поводами къ этому ршенію.
— Это не такой человкъ, моя милая, чтобъ ему можно было дозволить какія-либо сношенія съ молоденькою двушкой, хотя онъ и отецъ ея. Держитесь крпко за права ваши, говорила ей хозяйка.— Если вы теперь уступите ему, то нельзя знать чего онъ потребуетъ у васъ еще вслдъ за этимъ. Я, право, буду имть о васъ плохое мнніе если вы уступите ему.
‘Подумай обо всхъ удовольствіяхъ ожидающихъ тебя впереди, и не иди наперекоръ виновниц всхъ этихъ благъ’, шепталъ ей какой-то голосъ изъ-подъ тонкой кружевной кофточки ея, оттуда гд у нкоторыхъ особъ находится сердце. Вслдствіе этого записка была возвращена автору съ вышеупомянутымъ прибавленіемъ. Джорджъ Конвей нахмурился прочтя ее и передалъ ее Джеку, не говоря ни слова.
— Вы въ самомъ дл вполн предоставили Констанцію ея попеченіямъ, или она лжетъ по своему обыкновенію? спросилъ тотъ.
— Я предоставивъ ее ей, но поведеніе ея относительно бдной двочки освобождаетъ меня нравственнымъ и законнымъ образомъ отъ моего обязательства. Я терпть не могу касаться денежной стороны нашихъ условій, но ясно что она не исполняла и въ этомъ отношеніи своихъ общаній. Было ршено что одна треть ея пенсіи должна идти на воспитаніе и приличное содержаніе маленькой Конъ. А когда я видлъ ее, она была одта хуже всякой горничной.
— А не постарайся она сама объ этомъ, она осталась бы и безъ всякаго воспитанія, вступился Джекъ.— У нея никогда не было въ рукахъ ни единаго шиллинга. Что вы намрены длать теперь? Не обратитесь ли вы къ адвокату?
— О, нтъ! Я говорю объ этихъ вещахъ съ вами, Джекъ, но ради маленькой Конъ, ея мать никогда не будетъ уличена въ глазахъ всего свта. Пусть она сыграетъ роль свою до конца. Я не стану срывать съ нея маску. Мы трое устроимъ дла наши и безъ этого.
— Я надюсь, но что намрены вы длать теперь? Джекъ начиналъ терять терпніе.
— Надо обдлать это дло конституціоннымъ образомъ, юный другъ мой, возразилъ Конвей.— Представьте себ что министерство лишилось доврія страны, и не захотло бы распустить парламентъ, что бы сдлалъ въ такомъ случа парламентъ?
— Пріостановилъ бы денежныя субсидіи.
— Именно такъ, сухо возразилъ на это Джорджъ Конвей.
Рано утромъ, въ этотъ самый день, Джорджъ Конвей совершилъ одно мошенническое дло. Онъ взошелъ въ квартиру Джека, прежде еще нежели повса нашъ проснулся, перебралъ весь его ящикъ съ письмами и укралъ изъ него письмо, которое онъ, погодя немного, отнесъ въ квартиру издателя Цензора. Съ послднимъ онъ имлъ длинное совщаніе, въ конц коего письмо это было разорвано авторомъ его, и Джекъ такъ и не узналъ никогда что отъ услугъ его совсмъ уже было отказались. Напротивъ того, вскор онъ получилъ другое письмо, уже не перехваченное боле Джорджемъ Конвеемъ, въ которомъ его благодарили за рядъ статей доставленныхъ имъ и просили позволенія перепечатать ихъ въ вид отдльной брошюры.
Нравоученіе: Люди живущіе своимъ мозгомъ должны держать сердце свое на-сторож.
Уладивъ дло съ мистеромъ Клитеро, Конвей отправился дале, съ цлью устроить еще другое дло въ Сити.
Когда какая-нибудь дама проводитъ половину года въ гостяхъ у друзей своихъ, имя одно обязательство, къ которому относится не особенно щедрымъ образомъ, она можетъ отложить еще кое-что въ сторону изъ тысячи фунтовъ своего годоваго дохода, но если она притомъ одвается черезчуръ роскошно, не любитъ расплачиваться чистыми деньгами и позволяетъ себ поиграть немного на бирж, то не мудрено если въ банкирской книжк ея оказывается иногда недочетъ. Такъ было и съ мистрисъ Конвей. Она очень любила длать заказы, но терпть не могла расплачиваться за нихъ. Она чрезвычайно любила держать при себ деньги, на которыя получала иногда четыре процента, и не платила въ то же время по счетамъ, нароставшимъ между тмъ до ста на сто. Я не ршаюсь даже и выговорить сколько счетовъ отъ знаменитымъ, не нуждающихся въ деньгамъ модистокъ, приходилось уплачивать мистрисъ Конвей. Я полагаю что маклеръ ея получалъ боле выгоды, нежели она сама, отъ маленькихъ игорныхъ спекуляцій ея. Врно было то что сроки полученія денегъ ожидались ею всегда съ большимъ нетерпніемъ и ей часто приходилось просить своего банкира дать ей кое-что ‘въ счетъ’. Ей тоже пришлось устроить небольшое, дльце въ Сити, вскор посл ея отказа просьб Джорджа Конвея, и къ ужасу своему она увидала что того чего она просила нельзя дать ей ‘въ счетъ’. Банкиръ чрезвычайно жаллъ объ этомъ. Мистеръ Конвей увдомилъ его что платежи его въ извстные сроки прекратятся съ окончаніемъ настоящей четверти года.
Еще новая бомба! Непріятельская артиллерія длала ршительный приступъ!
Въ первый разъ за время ихъ долголтней дружбы, она забылась (забывъ притомъ и свои выгоды) до такой степени что въ бшенств накинулась на свою ‘дорогую Джертруду’. Это она все была виновата. Зачмъ вмшивалась она въ ея дла? Въ гнв своемъ, она выдала истину, и мистрисъ Виллертонъ узнала что Джорджъ Конвей потерялъ свое состояніе.
Особа имющая тысячу фунтовъ годоваго дохода можетъ, извинившись хорошенько, получить прощеніе за стычку съ своею задушевною пріятельницей, но когда васъ называетъ ‘во все мшающимся созданіемъ, бездушною свтскою тварью, дурой’ особа которой скоро можетъ-быть придется занимать по пяти фунтовъ, то перенести этого невозможно. Спенсеръ Виллертонъ, пріхавъ въ одно утро домой изъ засданія въ палат, нашелъ у подъзда своего два кэба, нагруженные поклажей, въ сняхъ свою гостью, бранящую свою горничную, а въ уборной, жену свою, лежащую въ истерик. Она познакомилась съ другою мистрисъ Конвей, произнесшею длинную и гнвную тираду, схвативъ ее за волосы и порядкомъ тряся ее при этомъ.
На другой день Джекъ нашелъ въ своемъ ящик слдующее письмо:

‘Дорогой мистеръ Гилль.

‘Недавно я получила записку отъ моего мужа, на которую, къ сожалнію, слдуя внушеніямъ мнимаго друга, я отвчала противно своимъ чувствамъ. Такъ какъ я не знаю адреса мистера Конвея и полагаю что можетъ-быть вы знакомы съ нимъ, то позвольте сообщить мн вамъ что наша безцнная Констанція находится (въ качеств пансіонерки) въ монастыр Богородицы, близь Сенъ-Мало. Я боюсь что милое дитя не совсмъ счастливо тамъ, и я съ радостью взяла бы ее оттуда: но увы! мистеръ Конвей лишилъ меня возможности сдлать это. Можете вы доставить мн его адресъ? Если вамъ угодно возобновить ему чрезвычайно лестныя предложенія сдланныя вами когда-то мн касательно нашей дочери, предложенія отвергнутыя мною вслдствіе дурныхъ совтовъ, и если онъ не будетъ имть ничего противъ нихъ, то вы можете быть уврены что я съ своей стороны не стану противиться счастію моего ребенка.

‘Душевно преданная вамъ
‘Матильда Конвей.’

— Теперь все улажено, Джекъ, сказалъ бывшій мистеръ Беквисъ.— Теперь мы можемъ снова выплатить субсидіи. Подете вы со мной въ Сенъ-Мало?
Джекъ сказалъ что пожалуй подетъ.
Предъ самымъ отъздомъ, онъ вспомнилъ что еще не говорилъ ни слова лорду Гильтону о пакет упомянутомъ Блиссетомъ. Боле интересныя для него дла совершенно изгладили это обстоятельство изъ его головы. Теперь ему было уже некогда видться съ графомъ, да и къ чему было ему безпокоиться о подобныхъ вещахъ. Вроятно дло касалось какого-нибудь счета или сдлки, а подобныя дла слдовало лучше всего поручать Чемпіону. Онъ (Джекъ) могъ захать къ адвокату, на пути на станцію желзной дороги, и сообщить ему объ этомъ. Въ рукахъ Чемпіона дло это устроится ужь какъ слдуетъ. Они отправились въ Сенъ-Мало, счастливые, какъ два школьника возвращающіеся посл долгаго отсутствія домой, и дорогой толковали о томъ какъ имъ лучше распорядиться съ маленькою Конъ, привезя ее на родину. Джеку хотлось помстить ее у Блексемовъ, которые, онъ зналъ, будутъ рады ей, до тхъ поръ пока ему не удастся приготовить гнздышко для своей птички, но отецъ ея не одобрялъ этого плана. Нтъ, ее слдовало отвезти прямо къ ея матери, и ужь изъ ея дома должна она была выдти замужъ. Вамъ нечего долго ждать, Джекъ, прибавилъ онъ съ улыбкой. Я не желаю чтобы вы занимали деньги и на нихъ убрали бы себ домъ. Начните какъ начиналъ ни одинъ порядочный человкъ и прежде васъ. Не потребуется и двухъ недль на приготовленіе самаго богатаго приданаго, какое я могу дать ей, прибавилъ онъ со вздохомъ.
Счастливе всякихъ королей живущихъ въ наши безпокойные дни, они прибыли въ Сенъ-Мало, но хать прямо въ монастырь имъ было нельзя, приливъ приближался, готовясь хлынуть черезъ границы гавани.
— Клянусь Юпитеромъ! замтилъ Джекъ, смотря на черныя волны стремившіяся изъ бухты,— плохо дло тому кто попадетъ въ этотъ водоворотъ!
Не заняться ли имъ пока обдомъ? Нтъ, мысль эта, поданная гарсономъ въ гостинниц, была опровергнута ими единогласно. Они подождутъ лучше, и потомъ уже отобдаютъ втроемъ.
Когда приливъ достигъ своего предла, они переплыли гавань въ лодк, наняли на другомъ берегу карету, и уговорившись какимъ образомъ слдовало сообщить Констанціи о присутствіи ея отца, отправились дальше. Джекъ сталъ погонять кучера, они хали, по его мннію, ужасно тихо, и крпкой нормандской лошадк пришлось прибавить шагу.
— Боже мой, что это за мсто! воскликнулъ онъ, когда они подъхали къ воротамъ.— Да это настоящій рабочій домъ.
Посл продолжительнаго стучанія въ боковую калитку, явилась бретонская служанка, которую Джекъ, сіяя счастіемъ и живою радостью, сталъ было разспрашивать на своемъ сомнительномъ французскомъ нарчіи, но Джорджъ Конвей оттолкнулъ его и сообщилъ о цли своего посщенія. Онъ отецъ Mademoiselle Конвей. Онъ пріхалъ навстить ее. Тутъ, съ суровою жестокостью, безъ всякой пощады, сообщили имъ о случившемся. Mademoiselle бжала пять дней тому назадъ, съ другою двицей. Он осмлились перейти черезъ гавань во время наступленія прилива. Ихъ унесло потокомъ и он потонули.

ГЛАВА XV.
Цль и средства.

Къ немалой радости Андрью Стендринга, говорливая подруга жизни мистера Винкворса пошла не въ свою тетушку Анну, или лучше сказать, тетушка Анна оказалась вовсе непохожею на племянницу свою, Дженъ. Славная старушка была тетушка Анна, съ своими серебристо сдыми волосами и со щеками румяными какъ у молоденькой двушки, она привтливо встртила его, не выказавъ ни малйшаго сомннія къ словамъ его, съ той минуты какъ онъ объявилъ ей что онъ другъ ‘Джуліи Эйльвардъ’ которую она знавала иного лтъ тому назадъ въ Чертсей. ‘Боже мой, Боже мой!’ воскликнула она, узнавъ о цли его посщенія, — кому могла придти въ голову такая мысль! Оклеветать подобнымъ образомъ бдную леди. Я бы желала видть ихъ въ смирительномъ дом за это, право желала бы!
— Я уже имю въ рукахъ доказательство что ребенокъ родился осенью 1844 года, сказалъ Андрью,— но еслибы вы могли сказать мн въ какомъ именно мсяц это было.
— Я могу сказать вамъ въ какомъ мсяц, и котораго числа и въ которомъ часу, возразила мистрисъ Крауфордъ.
— Неужели вы могли запомнить это въ продолженіе столькихъ лтъ?
— Я скажу вамъ всю правду, сэръ. Нтъ, я бы не запомнила этого еслибы не моя книга. Когда я занималась своимъ дломъ, у меня была книга въ которой я записывала все касающееся каждаго ребенка явившагося на свтъ съ моею помощью, а ихъ было не мало, могу васъ уврить. У меня и теперь еще сохраняется эта книга. Вотъ посмотрите сами.
Тетушка Анна была аккуратная старушка. Не прошло и пяти минутъ, какъ она отыскала желаемое мсто и указала пальцемъ на внесенный ею отчетъ. Она была точною и дловою старушкой, ибо въ отчет ея не было ни одного лишняго или недостающаго слова.
‘1844. Сентября 8го.— Мистрисъ Эйльвардъ — мальчикъ — въ половин десятаго — ночью — три часа и двадцать дв минуты — докторъ Джойсъ. Окрещенъ Бертрамомъ — преподобнымъ мистеромъ Сирметъ, октября 19го.— Заплачено.’
— Бдный малютка! замтила мистрисъ Крауфордъ, между тмъ какъ Андрью пожиралъ глазами эти строки. Ему чуть было не пришлось очень плохо, въ самый день крестинъ его. Его отдали на руки двочк, прислуживавшей имъ, чтобъ она переодла его у камина, а неловкая двчонка уронила его съ колнъ своихъ прямо на ршотку, и вмсто того чтобы сейчасъ же поднять его, съ крикомъ бросалась бжать по всему дому. Онъ обжегъ себ бдную головку свою, прямо за лвымъ ушкомъ. Я сама перевязала ему это мсто и залчила его какъ могла, но оно такъ никогда и не зажило хорошенько, обжоги плохо заживаютъ, знаете. Кожа такъ и съежилась вокругъ этого мста, точно маленькая рыбка или звздочка. Счастіе что это случилось не на лиц, не правда ли, сударь?
— Бдное дитя все равно никогда бы не почувствовало этого недостатка, еслибъ это и случилось такъ, мистрисъ Крауфордъ. Оно умерло такъ рано.
— Вы уврены въ томъ что оно умерло?
— Господи! Мистрисъ Крауфордъ, почему вы такъ говорите?
— Не знаю, въ раздумь продолжала старушка.— Мн кажется очень страннымъ что они записали его шестимсячнымъ, когда ему было почти цлыхъ шестнадцать, а онъ былъ къ тому же такой большой, сильный ребенокъ для своего возраста. Люди готовые солгать одинъ разъ могутъ солгать и въ другой.
— Но, скажите мистрисъ Крауфордъ, какую цль могли они имть?
— Не знаю, не могу сказать. Я ничего не слыхала ни о матери, ни о ребенк посл отъзда ихъ изъ Чертсей.
— И все-таки подозрваете?
— Нтъ, сударь, я, собственно говоря, ничего не подозрваю. Мн все это кажется лишь страннымъ, но будь я мужъ этой леди я бы постаралась хорошенько разобрать все касательно этой лжи въ приходской книг.
Андрью до сихъ поръ не сомнвался ни на минуту въ смерти ребенка. Онъ и теперь не могъ заставить себя усомниться въ ней, но тмъ не мене, слова старушки заставили его призадуматься. Правда что все это было очень странно. Если допустить (какъ онъ полагалъ сначала) поддлку въ книг отцомъ или его соучастниками, съ цлью отомстить Бертраму Эйльварду, то для обмана была еще причина. Теперь онъ желалъ думать что отецъ его былъ невиненъ въ этомъ дл. Это была просто ошибка: шесть мсяцевъ написано вмсто шестнадцати. Съ другой стороны: разв въ приходскихъ книгахъ пишутъ шестнадцать мсяцевъ, а не годъ, четыре мсяца? Чмъ боле онъ думалъ объ этомъ, тмъ сильне становились его сомннія. Наконецъ онъ ршился хать въ Маргетъ и взглянуть на тамошніе списки.
Онъ выпросилъ у старушки на время знаменитую книгу ея (которую она съ удовольствіемъ дала ему) съ тмъ чтобы показать ее лорду Гильтону, воротившись въ городъ съ ночнымъ поздомъ, и ршившись докончить дло какъ слдуетъ, онъ сейчасъ же отправился въ Маргетъ. Онъ убдился тамъ что писарь служившій тамъ въ 1846 году не записывалъ возрастъ мсяцами, когда умершему было боле года. На той же страниц на которой была записана смерть маленькаго Бертрама Эйльварда было записано еще двое другихъ дтей, изъ которыхъ одному значилось годъ и мсяцъ, а другому два года пять мсяцевъ. Тутъ не могло быть ошибки.
Онъ былъ убжденъ что безполезно будетъ наводить справки, но тмъ не мене сталъ наводить ихъ. Никто не помнилъ ни мистрисъ Эйльвардъ, ни ея мальчика. Писарь 1846 года умеръ, а племянникъ его, заступившій его мсто, уврялъ что ошибки тутъ никакой не было. Дядя его былъ такой аккуратный человкъ. Онъ разсердился когда Андрью привелъ ему доказательства настоящаго возраста ребенка и не хотлъ и слышать ни о какихъ свидтельствахъ, исключая приходскихъ списковъ. Если мальчику и не было шесть мсяцевъ, такъ ему слдовало быть столько, потому что его (говорившаго слова эти) дядюшка былъ такой аккуратный человкъ.
Вотъ что опять было слдствіемъ того что онъ не довольствовался тмъ что имлъ. Еслибы добрая мистрисъ Крауфордъ ограничилась лишь сообщеніемъ ему того что она знала и могла доказать, онъ бы торжествуя воротился домой. Теперь же задача его была окончена лишь въ половину. Говорить ли ему лорду Гильтону о сомнніяхъ внушенныхъ ему старушкой въ Брекон? Едва ли слдовало длать это. Это только могло бы встревожить и разстроить его, при настоящемъ состояніи его здоровья. Но, съ другой стороны, слдовало ли оставлять его въ невдніи? Андрью Стендрингъ приходилъ то къ тому убжденію что ему надлежало лучше молчать, то къ тому что надо было сказать всю правду, и кончилъ разумется тмъ что ршительно не зналъ что начать. Въ подобномъ настроеніи ума прибылъ онъ въ свою квартиру, гд нашелъ письмо отъ Блексема, увдомлявшаго его что онъ пріхалъ въ понедльникъ въ городъ, нарочно для того чтобъ узнать объ исход его поисковъ, и что такъ какъ Андрью не назначилъ наврное дня своего возвращенія, то онъ и принялъ приглашеніе лорда Гильтона погостить въ Паркъ-Лев, до этого времени. Андрью представился исходъ изъ затрудненія. Онъ покажетъ графу показаніе отца своего и книгу мистрисъ Крауфордъ, а съ Блексемомъ посовтуется насчетъ того слдуетъ ли ему сообщать еще что-нибудь. Экипажъ Чемпіона подъхалъ къ крыльцу въ ту самую минуту какъ онъ входилъ туда, и онъ хотлъ впустить его перваго къ графу, для того чтобъ успть поговорить сперва съ Блексемомъ, но леди Мери сказала ему что отецъ ея ‘настоятельно приказалъ попросить его къ себ сейчасъ же какъ только онъ прідетъ’. Повидимому, Чемпіонъ говорилъ уже съ графомъ о пакет и послалъ сказать ему что ему было чрезвычайно трудно добыть оный, что доставъ его наконецъ, онъ долженъ былъ общать возвратить его черезъ два часа обратно.
— Ну, хорошо, хорошо, безпокойно твердилъ графъ.— Не мшайте мн теперь. Вс эти вещи принадлежатъ теперь леди Плесморъ, а она, я увренъ, охотно представитъ намъ все что намъ понадобится. Нтъ, останьтесь. Чемпіонъ былъ очень добръ, и такъ какъ онъ уже добылъ пакетъ, то пусть онъ самъ раскроетъ его и посмотритъ въ чемъ дло. Мери спишетъ то что окажется нужнымъ, и мы потомъ переговоримъ объ этомъ. Мн нужно видть Андрью Стендринга. Отчего онъ не является до сихъ поръ?
Итакъ Андрью Стендрингъ отправился на верхъ въ комнату лорда Гильтона, гд онъ нашелъ Мартина Блексема, а Чемпіонъ, немного обиженный непонятнымъ для него предпочтеніемъ, пошелъ въ кабинетъ, съ пакетомъ въ рукахъ, въ сопровожденіи Мери, готовой исполнять должность секрета, для его.
Кленчатый пакетъ найденный въ Блиссетовомъ красномъ ящик содержалъ въ себ три пачки, связку писемъ, надписанную рукой Джебеза Стендринга: сохранить ихъ на случай нуждъг, а посл моей смерти сжечь не читая, сложенную бумагу и ящичекъ съ золотою цпочкой и крестомъ. Послдній онъ передалъ Мери, отложилъ пока связку въ сторону, и началъ читать отдльно сложенную бумагу.
Между тмъ, Андрью Стендрингъ давалъ отчетъ о своихъ поискахъ. Достаточно было и десяти минутъ для передачи главной сути дла, но лордъ Гильтонъ, восхищенный исходомъ его, желалъ слышать вс подробности не исключая и разглагольствованія мистера Винкворса и исторіи сломаннаго костыля. Затмъ онъ началъ упрекать себя за недостатокъ доврія и говорить несовсмъ лестныя вещи о старик Джебез. Еще недавно Андрью былъ готовъ защищать отца своего, готовъ былъ изгладить изъ памяти своей впечатлніе сдланное за него словами и обращеніемъ старика, въ послднее свиданіе ихъ. Теперь же, слова оправданія остановились у него почему-то въ горл, а когда Блексемъ сталъ торжественно повторять несомннныя доказательства истины, приведенныя выше и не требующія повторенія здсь, то слова мистрисъ Крауфортъ: ‘люди готовые солгать одинъ разъ могутъ солгать и въ другой’ зазвучали съ неотступною болью въ его сердц. Они провели подобнымъ образомъ около получаса, какъ вдругъ Чемпіонъ постучался въ дверь.
— Нельзя ли ему сказать два слова Блексему?
— Взойдите, взойдите сюда, Чемпіонъ, закричалъ ему лордъ Гильтонъ.— Подите сюда, дорогой другъ мой, я сегодня такъ счастливъ какъ давно уже не былъ, и онъ разказалъ ему обо всемъ что случилось. Чемпіонъ, казавшійся озабоченнымъ и встревоженнымъ, и начавшій было слушать его съ нкоторымъ нетерпніемъ, сталъ слушать его все съ возрастающимъ вниманіемъ, по мр того какъ онъ говорилъ.
— Поздравляю васъ, милордъ, сказалъ онъ, — поздравляю отъ всего сердца и васъ также, мистеръ Стендрингъ. Исторія эта, какъ мы слышали ее прежде, казалась очень темной. Я бы желалъ спросить васъ…. Тутъ онъ вдругъ остановился.
— Я съ радостію отвчу на вс ваши вопросы, отвчалъ Андрью.
— Нтъ я лучше спрошу Блексема, я не хочу безпокоить васъ теперь. Вы покончили дло съ Блексемомъ, милордъ?
— Если онъ вамъ нуженъ, то да, но присылайте его скоре опять сюда. Мн хочется поговорить съ нимъ о прежнихъ временахъ.
Сходя съ лстницы, Чемпіонъ вдругъ остановился и спросилъ Блексема:
— У васъ вдь есть клеркъ, Проссеръ по фамиліи, не правда ли?
— Какже, онъ находится у меня много лтъ.
— Какъ была двическая фамилія жены его?
— Винслоу.
— Блексемъ, то что доказалъ сегодня мистеръ Стендрингъ составляетъ лишь половину, мене нежели половину того что мы имемъ сообщить лорду Гильтону, если вы выведете одинаковое заключеніе со мной изъ бумагъ найденныхъ въ разсматриваемомъ мною пакет.
— Вроятно я былъ правъ, полагая что старикъ Джебезъ съ намреніемъ помтилъ ложнымъ числомъ смерть ребенка.
— Ребенокъ этотъ вовсе не умиралъ. Тише. Пойдемте со мной въ кабинетъ. Намъ надо отдлаться какъ-нибудь отъ леди Мери. Я скажу ей что мн нужно посовтоваться съ вами насчетъ одного дла, и что помощь ея боле не нужна мн. Пойдемте.
Мери поняла намекъ и удалилась, а изумленный Блексемъ слъ противъ Чемпіона и бумагъ разложенныхъ на стол.
— Позвольте предложить вамъ еще одинъ вопросъ, сказалъ Чемпіонъ, — слыхали ли вы о людяхъ носившихъ фамилію Бедингфильдъ?
— Какже, у Джебеза Стендринга былъ сторожъ при контор котораго такъ звали. Это былъ старикъ хорошій, но о семь его нельзя сказать того же самаго. У него были сынъ и дочь, и оба они пошли по дурной дорог, каждый въ своемъ род.
— Дочь его звали Ганной?
— Да.
— Теперь слушайте. Пакетъ этотъ содержалъ связку писемъ съ слдующею надписью. Если вы помните еще руку Джебеза Стендринга, то узнаете кто писалъ это, сказалъ Чемпіонъ, передавая ему обертку съ надписью.
— Онъ самъ, въ этомъ нтъ сомннія.
— Зная изъ чьихъ рукъ добыты эти письма, я колебался читать ли мн ихъ или нтъ, ибо Блиссетъ не могъ получить ихъ честнымъ образомъ, но едва прочелъ до половины вотъ это (онъ указалъ на отдльную бумагу), вс сомннія мои исчезли, и я думаю, вы оправдаете мои побужденія. Теперь, прочтиге вотъ это. Съ этими словами онъ подалъ Блексему слдующее письмо:

Сенъ-Маркъ, Маргетъ, Августа 1го 1846.

‘Милостивый государь, — въ качеств одного изъ священниковъ этого прихода, считаю своимъ долгомъ увдомить васъ что мистрисъ Эйльвардъ, доводящаяся вамъ, кажется, родственницей, находится при смерти. Мы предлагали ей извстить кого-нибудь изъ семейства ея, когда она была еще не такъ плоха, но я боюсь что она не сдлала этого, а теперь уже поздно, ибо она находится въ безсознательномъ состояніи. Мы просимъ васъ извстить о ея состояніи близкихъ родныхъ ея, для того чтобы кто-нибудь позаботился объ ея маленькомъ сын, который, по всей вроятности, останется сиротой, еще прежде конца этой недли. Прося извиненія за причиняемое мною безпокойство, остаюсь

‘Покорный слуга вашъ
‘Генри Бродгерстъ’.

‘Джебезу Стендрингу эсквайру.’
На другой сторон письма этого находилась копія съ отвта.

Аустинъ-Фрейрсъ, 1846.

‘Милостивый государь, мистрисъ Эйльвардъ не родня мн, своимъ преступнымъ и неблагороднымъ поведеніемъ, она потеряла права на уваженіе, когда-то питаемое мною къ ней. Она не имла никакого права просить обратиться ко мн, и не можетъ требовать отъ меня никакихъ одолженій. Я бы измнилъ правиламъ руководившимъ меня въ теченіи всей моей жизни, не предоставивъ ее послдствіямъ ея поведенія, но по чувству христіанскаго долга, я можетъ-быть окажу помощь ребенку, не имющему никакихъ родныхъ, могущихъ печься объ немъ:

‘Покорный слуга вашъ
‘Джебезъ Стендрингъ.’

‘Преподобному г. Бродгерсту.’
Затмъ слдовалъ отвтъ священника:
‘Милостивый государь, позвольте мн объяснить вамъ что мистрисъ Эйльвардъ не просила меня обратиться къ вамъ. За нсколько дней предъ тмъ какъ я писалъ вамъ, она получила письмо отъ мистера Андрью Стендринга, вашего сына, какъ я узналъ, и такъ какъ онъ самъ находится за границей, то я и обратился къ вамъ. Мистрисъ Эйльвардъ даже и не знаетъ что я писалъ вамъ. Позвольте мн замтить вамъ что хорошо было бы прислать кого-нибудь кто позаботился бы о ребенк, за которымъ ршительно некому присмотрть. Каковы бы ни были прежнія заблужденія его матери, я долженъ сказать что въ теченіи многолтняго поприща своего я встрчалъ мало людей настолько готовыхъ встртить лицомъ къ лицу Создателя своего. Конецъ ея быстро приближается.

‘Покорный слуга вашъ
‘Генри Бродгерстъ.’

— Теперь, сказалъ Чемпіонъ,— вы видите какимъ образомъ Джебезъ Стендрингъ явился на сцену. Вотъ это письмо, такъ же какъ и слдующее затмъ, покажетъ намъ какъ онъ исполнилъ христіанскій долгъ свой. Письма эти состояли изъ засаленныхъ, безграмотно нацарапанныхъ клочковъ бумаги. Первое изъ нихъ было слдующаго содержанія:

Маргетъ, августа 7-го.

‘Почтеннйшій господинъ!

‘Леди умерла въ прошлую ночь. Маленькій мальчикъ здоровъ, но все плачетъ. Мой малютка расхворался посл дороги. Мы оба были больны. Пожалуйста пришлите денегъ на похороны. Прикажете ли заказать малютк трауръ?

‘Покорная слуга ваша
‘Ганна Бедингфильдъ.’

— Теперь помню, замтилъ Блексемъ,— лордъ Гильтонъ говорилъ Стендрингу что отецъ его поручилъ этой женщин ходить за ребенкомъ. Онъ могъ бы найти особу и по достойне ея.
— Можетъ-быть ему была нужна именно такая какъ она, сухо замтилъ Чемпіонъ.— Прочтите вотъ это теперь.
Блексемъ прочелъ:

Маргетъ (числа не было).

‘Почтеннйшій господинъ!

‘Батюшка здсь, совсмъ обезумвшій отъ горя. О сударь, что же онъ сдлалъ вамъ? Онъ невиноватъ въ томъ что сдлалъ Джорджъ, и врно служилъ вамъ двадцать лтъ. Если вы возьмете батюшку опять къ себ и не пойдете противъ Джорджа, мы будемъ готовы на все чтобы только доказать вамъ благодарность нашу. Деньги мы заплатимъ вамъ, или вы можете вычесть ихъ изъ жалованья нашего. Маленькій мальчикъ здоровъ и ему сшили трауръ.

‘Покорная слуга ваша
‘Ганна.’

— Этотъ Джорджъ о которомъ она пишетъ, сказалъ Чемпіонъ,— укралъ деньги изъ мелочной кассы, а мистеръ Стендрингъ, по обычной справедливости своей, прогналъ старика отца его. Но онъ подумалъ объ этомъ въ послдствіи и назначилъ ему пенсію.
— Но я не вижу къ чему ведетъ все это?
— Сейчасъ увидите, сказалъ Чемпіонъ.— Вотъ это и это можно и не читать. Это все лишь просьбы прислать денегъ для ребенка, продолжалъ онъ, кладя въ сторону два письма.— Теперь, вотъ главное что намъ нужно. Прочтите это и судите сами.
Это было слдующее посланіе:

‘Почтеннйшій господинъ!

‘Все сдлано какъ вы приказывали. Мой бдный, маленькій Билли скончался вчера, тихо какъ ягненочекъ, а я записала на мсто его другаго. Мистеру Андрью нечего будетъ теперь стыдиться и, надюсь, все пойдетъ хорошо. Я еще за день предъ тмъ отправила маленькаго мальчика къ мистрисъ Брингъ, и сама поду туда, какъ скоро похороню Билли, пожалуйста, пришлите туда двадцать пять фунтовъ, потому что я все издержала на докторовъ и на прочее. Я отвезу въ контору золотую цпочку и другія вещи, какъ вы говорили мн. Надюсь, сударь, мн не придется поплатиться за это, потому что я стараюсь лишь устроить все къ лучшему.

‘Покорная слуга ваша
‘Ганна Бедингфильдъ.’

Блексемъ весь вспыхнулъ при чтеніи этого посланія и докончивъ его, стукнулъ по столу, воскликнувъ: ‘такъ я и зналъ! такъ я и думалъ!’
— Въ этомъ письм, продолжалъ взволнованный Чемпіонъ, кладя въ сторону еще письмо,— она проситъ денегъ, чтобы выхать изъ страны. Оно намъ не нужно. Но вотъ самое важное изо всхъ писемъ. Позвольте мн прочесть вамъ его.
И онъ прочелъ слдующее:

12го, Гровъ-Котеджъ, Льюсегемъ.

‘Милостивый государь!

‘Въ отвтъ на объявленіе прочитанное мною сегодня въ Times позвольте мн заявить что я охотно возьму маленькаго мальчика на свое попеченіе. Отецъ мой скончался, а матушка больна съ апрля мсяца. На моихъ рукахъ находятся дв маленькія сестры и я умю обращаться съ дтьми. Наша мстность считается очень здоровой, и я, въ случа если мои услуги будутъ приняты, употреблю вс старанія для того чтобы мною остались довольны. Если желаете справиться обо мн, то обратитесь пожалуйста къ преподобному мистеру Соммерсу, нашему ректору, или къ доктору Брауну, или же къ мистрисъ Вудгетъ, здшнимъ учителямъ, вс они отнесутся обо мн благопріятнымъ образомъ.
‘X. У., въ почтовую контору въ Бекеръ-Стрит.’
— Не остается никакого сомннія насчетъ того кто этотъ X. У., сказалъ Чемпіонъ, — и легко можно догадаться кто этотъ мальчикъ котораго желаютъ сдать на чужія руки, объявляя объ этомъ въ газетахъ, но кто, вы думаете, подписался подъ этимъ отвтомъ на газетный вызовъ? Ни кто иной какъ женщина вышедшая въ послдствіи злмужъ за вашего клерка, Мери Винслоу.
— Боже мой! значитъ Джекъ….
— Погодите. Могли быть на свт дв Мери Винслоу.
— Она жила въ Льюсгем, Чемпіонъ. Клянусь честью, это Джекъ! воскликнулъ Блексемъ, не въ силахъ боле сдерживать свою радость.
— Все это прекрасно, но тмъ не мене это лишь догадка съ нашей стороны, возразилъ Чемпіонъ.— Еслибы вы были посторонній человкъ, и Чепель-Гильтонское имніе было бы у васъ на рукахъ, вы бы потребовали еще кое-чего прежде нежели отдали бы его. И это ‘кое-что’, торжествуя произнесъ онъ,— находится тоже въ нашихъ рукахъ. Вотъ тутъ показаніе данное на смертномъ одр старикомъ Бедингфильдомъ и записанное со словъ его негодяемъ этимъ Блиссетомъ, оно содержитъ въ себ полное признаніе въ томъ что было сдлано съ содйствіемъ его дочери и его самого (ибо онъ самъ былъ тоже замшанъ въ этомъ дл, вслдствіе чего и получалъ пенсію). Онъ кончаетъ тмъ что дочь его отвезла ребенка въ Льюнсгемъ и сдала его тамъ на руки Мери Винслоу. Это, скажете вы, не подвинуло еще насъ впередъ. Но если вы найдете здсь (онъ указалъ на связку бумагъ надписанныхъ ‘сохранить на случай нужды’) три росписки въ полученіи денегъ на содержаніе ребенка, подписанныя именемъ Мери Винслоу, а затмъ съ дюжину другихъ подписанныхъ Мери Проссеръ — что скажете вы на это?
— То что я на седьмомъ неб! вскричалъ веселый адвокатъ, опрокидывая стулъ свой и пускаясь въ дикую пляску вокругъ стола.— Дайте мн вашу руку, Чемпіонъ. Чортъ возьми! Подумайте только! Джекъ живъ!— Въ этомъ не было никогда ни малйшаго сомннія, возразилъ тотъ, прибирая бумаги.— Теперь намъ нужно возвратить къ жизни Бертрама Эйльварда младшаго, лорда Гилльвардена, и съ доброю помощью Джебеза Стендринга и миссъ Бедингфильдъ, я надюсь устроить это, потому что съ точки зрнія адвоката, мы должны отложить въ сторону признаніе старика. Это не есть доказательство.
— Какимъ образомъ Блиссетъ добылъ эти бумаги?
— Укралъ ихъ, разумется. Напавъ на слдъ, посредствомъ Бедингфильда, онъ сталъ искать дальнйшихъ доказательствъ и нашелъ ихъ. Разумется онъ надялся получить чрезъ нихъ денегъ отъ Джебеза или отъ Джека, или отъ владльца имнія, можетъ-быть и отъ всхъ трехъ вмст. Мы еще доберемся со временемъ до всего касающагося этого дла.
— Вы сейчасъ же скажете лорду Гильтону?
— Да, я думаю.
— Господи! Что за день! Что такое тамъ въ ящичк?
— Лишь золотая цпочка съ крестикомъ.
— Лишь золотая цпочка! Бьюсь на тысячу фонтовъ что она дороже брилліантовой. Я не скажу ему ни слова. Отнесите ее къ лорду Гильтону и спросите узнаетъ ли онъ ее, прежде нежели скажете ему что-либо.
Они нашли графа весело разговаривавшаго о разныхъ предметахъ съ Андрью и съ Мери, присоединившеюся тоже къ нимъ. Они показали имъ цпочку и крестикъ, и лордъ Гильтонъ узналъ въ нихъ сейчасъ же прощальный подарокъ сдланный имъ жен своей, а Андрью ту самую вещь которую она продавала въ мальтійской лавк, когда онъ нашелъ ее тамъ погибающею съ голоду.
Тутъ Чемпіонъ сообщилъ имъ постепенно, съ обычнымъ своимъ тактомъ и ясностію, великую новость. Сначала онъ лишь намекнулъ на то что ребенокъ не умеръ, затмъ подалъ надежду на открытіе его, наконецъ объявилъ что онъ никто иной какъ повса нашъ Джекъ.
— Я полюбилъ его съ перваго взгляда! рыдая твердилъ восхищенный отецъ.— Мы вс полюбили его! Когда же будетъ онъ здсь? Пошлите за Милли. О! когда же онъ придетъ? Еще только пять часовъ? Мери, пошли сейчасъ же человка въ Клементсъ-Иннъ. Онъ и вчера не былъ здсь, а у меня не будетъ минуты покойной пока я не увижу его. Мальчикъ мой! мальчикъ мой!
Блексемъ предложилъ себя въ послы (надо было хорошенько сообщить обо всемъ Джеку), а Чемпіонъ отправился отыскивать главнаго полицейскаго коммиссара или судью, чтобы представить ему бумага открывшія имъ это счастливое обстоятельство. Среди общаго волненія, восторга, потока разспросовъ со стороны Милли, глубокой, недоумвающей радости отца и сестеръ, шумнаго торжества стараго весельчака Блексема — никто не замтилъ что Андрью Стендрингъ вышелъ изъ комнаты и изъ дому. Лордъ Гильтонъ нашелъ сына,— онъ потерялъ отца.
Мартинъ Блексемъ воротился съ видомъ нсколько озадаченнымъ. Джека на его квартир не оказалось. Друга его Беквиса тоже не было дома. Они ухали вмст, взявъ съ собой поклажу, но куда, никто не могъ сказать ему. Чемпіонъ, возвратившійся къ вечеру съ объявленіемъ что все касающееся бумагъ устроено надлежащимъ образомъ, вспомнилъ что Джекъ захавъ къ нему вчера въ контору, сказалъ что детъ въ Сентъ-Мало и возвратится во всякомъ случа не позже четверга. Это было настоящимъ ударомъ для горвшаго нетерпніемъ отца. Что станетъ онъ длать безъ своего сына цлые безконечные два дня? Одною отрадой было чувствовать что онъ его сынъ, сидть, обнявъ одною рукой Милли, а другой держа за руку Мери и говорить съ ними объ ‘ихъ брат’. Не малою отрадой было кликать каждые полчаса изумленнаго слугу, давая ему точныя приказанія на счетъ ‘комнаты сына моего, лорда Гилльвардена’, посылая его за ‘вещами сына моего, лорда Гилльвардена’, заставляя его ‘готовить ужинъ сыну моему, лорду Гилльвардену, въ случа если онъ воротится домой поздно и проголодавшись’.
На слдующій день два джентльмена явились въ контору Джебеза Стендринга и послали къ нему свои карточки, прося у него свиданія. Старый купецъ насупился прочтя одно изъ именъ на карточк и веллъ сказать что онъ занятъ и не можетъ принять ихъ. Тогда джентльменъ бывшій повыше ростомъ и посурове на видъ написалъ на листк вырванномъ имъ изъ своего бумажника: ‘Выбирайте одно изъ двухъ: или выслушайте насъ наедин здсь, или же нсколько времени спустя въ суд!’ Онъ сложилъ записку эту и передалъ ее недоумвающему мистеру Мену.
Ихъ приняли.
Въ весьма короткихъ словахъ Чемпіонъ объяснилъ въ чемъ дло. Желательно было бы, прибавилъ онъ, чтобы дло это было устроено безъ скандала и безъ шуму. Отъ него (отъ Джебеза Стендринга) зависло подвергнуться преслдованію за противозаконный поступокъ, или же дать свидтельство долженствующее возстановить Джека Гилля въ правахъ сына и наслдника лорда Гильтона. Гд находится Ганна Бедингфильдъ?— Она умерла.— Когда и гд?— Онъ не знаетъ.— Это не можетъ быть, потому что онъ платитъ ей пенсію.— Выстрлъ былъ пущенъ на удачу коварнымъ Чемпіономъ, но попалъ въ цль. Джебезъ Стендрингъ пробормоталъ что-то въ род того что онъ выплачивалъ деньги чрезъ третье лицо, но и это не удалось ему. Теперь онъ имлъ дло уже не съ сыномъ, готовымъ врить ему, готовымъ находить ему извиненіе на каждомъ шагу. Опытный адвокатъ захватилъ его въ желзныя лапы, и чмъ боле онъ пытался вырваться изъ нихъ, тмъ крпче держали он его. Онъ кончилъ тмъ что признался что сообщница его не умерла, какъ онъ уврилъ Андрью, и предложилъ послать за ней. Она смотрла за домомъ, принадлежащимъ ему, въ Ротсергейт. Жалко было смотрть на его ужасъ и на вспышки бшенства овладвшіе имъ, когда онъ увидалъ что сти окружили его со всхъ сторонъ. Клерки въ сосдней комнат могли слышать его проклятія лорду Гильтону, сыну своему, Абеллю Блиссету и мольбы его о пощад. Онъ то умолялъ ихъ на колняхъ, предлагая имъ за это все свое богатство, не раскрывать дла этого до его смерти, лишь до его смерти, то вдругъ снова вызывалъ ихъ на борьбу. Какъ Блексемъ такъ и Чемпіонъ, оба были рады когда свиданіе это кончилось, особенно первый, ибо все бшенство обманутаго заговорщика было направлено противъ него. Это все было дло его рукъ, его мести. Онъ подучилъ Блиссета украсть эти письма, онъ возстановилъ противъ него роднаго сына его.
— Знаете ли что, сказалъ выходя Блексемъ,— мн кажется, у него тутъ (онъ указалъ на лобъ) что-то не въ порядк. Я никогда еще не видалъ въ человк подобной перемны. Правда, мы давно съ нимъ не встрчались, но вс считали его такимъ холоднымъ и безстрастнымъ. Это дло тяжело лежало у него на душ. Андрью говоритъ что замтилъ въ немъ перемну за послднее время, и клерки также замтили ее. Съ нимъ что-нибудь да неладно и въ физическомъ отношеніи, поврьте мн.
Клерки раздляли боле нежели когда-нибудь это убжденіе и ждали въ недоумніи что будетъ дальше, пока не пришло время запирать контору. Но Джебезъ Стендрингъ все не подавалъ никакого знака. Наконецъ, старшій клеркъ собрался съ духомъ и ршился, отворивъ дверь въ кабинетъ, взглянуть туда. Хозяинъ его сидлъ на кресл, опустивъ голову на столъ, словно погруженный въ сонъ.
— Извините, сэръ, сказалъ мистеръ Менъ, — но уже половина шестаго.
Отвта не было.
— Прикажите запирать контору, сэръ?
Да, они могли запирать теперь контору, съ тмъ чтобы никогда боле не отпирать ее, Джебезъ Стендрингъ умеръ. Онъ предсталъ предъ лицо Судіи пути Котораго онъ дерзалъ объяснять себ по своему, осмливаясь думать что ограниченный умъ его въ силахъ содйствовать ихъ исполненію. Первоначальнымъ планомъ его касательно ребенка Джуліи Эйльвардъ былъ просто выдать его за умершаго, вопервыхъ, потому что онъ ненавидлъ его ради его матери, а вовторыхъ, чтобъ избгнуть лишнихъ издержекъ, неизбжныхъ въ случа еслибъ онъ захотлъ воспитывать его какъ ея ребенка. Свтъ, мнніе котораго вселяло въ него страхъ, счелъ бы ему въ заслугу каждый пенни выдаваемый имъ на воспитаніе безроднаго сироты Джека Гилля. Но онъ былъ въ прав требовать отъ него слишкомъ многаго какъ скоро дло касалось маленькаго Бертрама Эйльварда, а онъ зашелъ уже слишкомъ далеко для того чтобъ отступить назадъ. Ганн Бедингфильдъ онъ объяснилъ поступокъ свой желаніемъ избавить своего сына отъ позора и отъ будущихъ хлопотъ съ ребенкомъ, бывшимъ, какъ онъ уврилъ ее, его ребенкомъ. Вскор затмъ послдовало бурное свиданіе его со старшимъ Эйльвардомъ, сопровождаемое обидой и ударомъ, никогда не позабытыми имъ. Ему сказали въ лицо что онъ самъ и система составлявшая какъ бы часть его самого были виной всхъ несчастій обрушившихся на семью его. Гибель его сестры, возмущеніе его племянника, грхъ его сына, всему виной былъ онъ. Ударъ нанесенный ему ничего не значилъ въ сравненіи съ уколами этихъ ядовитыхъ стрлъ. Въ моей власти, сказалъ онъ, заставитъ васъ до конца вашей жизни каяться въ этомъ оскорбленіи, и вы будете каяться въ немъ. Онъ ршился воспитать ребенка, незнакомаго отцу его, образомъ совершенно противоположнымъ тому надъ которымъ тотъ сейчасъ произнесъ приговоръ: зародыши всевозможныхъ пороковъ будутъ посяны въ душ его въ общественной школ и достигнутъ затмъ полной зрлости въ университет, чего бы это не стоило. Онъ будетъ предоставленъ вполн самъ себ, и когда онъ въ конецъ развратится и падетъ,— набожный заговорщикъ ни на минуту не сомнвался что это будетъ такъ,— тогда настанетъ и пора его мщенія. Смотри, скажетъ онъ тогда, вотъ сынъ твой, вотъ плоды твоей системы!
Онъ не сомнвался ни на минуту что таковъ будетъ исходъ дла. Когда Итонъ и Оксфордъ сдлали свое, онъ свелъ съ Джекомъ Блиссета (характеръ и наклонности котораго были хорошо извстны ему) и привелъ въ исполненіе обманъ этотъ касательно годоваго дохода, долженствовавшій окончательно ‘увнчать дло’. Внезапно лишенный всякихъ средствъ, лнивый, избалованный отверженецъ судьбы долженъ будетъ пасть. Можетъ-быть, онъ примется тогда за издліе фальшивой монеты, можетъ-статься начнетъ воровать, можетъ-быть пойдетъ и по не мене врной дорог къ гибели, по которой такъ незамтно увлекаетъ насъ впередъ, такъ заманчиво освщая ее, врагъ рода человческаго джинъ. Пасть былъ онъ долженъ неминуемо. Наконецъ вы поймете значеніе словъ: теперь посмотримъ, съ такою злобною радостью произнесенныхъ Джебезомъ Стендрингомъ въ тотъ день когда Джекъ узналъ что онъ нищій.
Къ невыразимому бшенству своему, онъ увидалъ что жертва его прошла невредимою чрезъ вс эти испытанія. Онъ прошелъ чрезъ общественную школу и не огрублъ, прошелъ черезъ курсъ въ Оксфорд и не развратился, игралъ на билліард и посщалъ театры, и все-таки не сдлался преступнымъ! Все это казалось поразительно страннымъ Джебезу Стендрингу. А когда разразился окончательный ударъ, то вмсто того чтобы повергнуть въ прахъ нашего повсу, онъ возвысилъ его на честное и независимое поприще!
Дважды тайна его чуть не раскрылась: разъ тогда когда Блиссетъ просилъ у него помощи, угрожая сообщить признаніе стараго сторожа при контор лорду Гильтону (хитрый негодяй не говорилъ ни слова объ украденныхъ имъ письмахъ), во второй разъ, когда Андрью пришелъ къ нему спрашивая о Ганн Бедингфильдъ и зная, какъ онъ полагалъ, что ребенокъ находится въ живыхъ. Мы знаемъ какъ онъ выпутался изъ перваго затрудненія. Второе казалось ему безвыходнымъ, пока сынъ его не сказалъ ‘не удивительно что ребенокъ умеръ’. Слова эти измнили его тактику, и своею готовностью оказать помощь въ разъясненіи ложнаго числа въ маргетскихъ спискахъ, онъ, по своему мннію, еще боле упрочилъ свое положеніе. Единственныя особы заинтересованныя этимъ мальчикомъ старались всми силами доказать фактъ его смерти! ‘Пускай они добьются доказательства что онъ умеръ шестнадцати мсяцевъ, бормоталъ про себя Джебезъ Стендрингъ,— и они успокоятся, вполн убжденные въ его смерти.’
Но это утшеніе не касалось еще главнаго предмета заботъ его. Джекъ не погибъ, и старый купецъ сталъ приходить къ убжденію что онъ замышлялъ свои козни, лгалъ и тратилъ деньги напрасно. Что онъ также и гршилъ поступая подобнымъ образомъ, это не. приходило ему въ голову, ибо онъ врилъ что цль оправдываетъ средства. Когда онъ увидалъ что цль вполн непоправимо обрушилась, то ему ничего не осталось впереди кром смерти или безумія, и Господь сжалился надъ нимъ.
Въ слдующее свое посщеніе въ Паркъ-Лен оба адвоката объявили что Ганна Бедингфильдъ отыскалась. Не имло бы большаго значенія, еслибъ это и не удалось имъ. Счастливое тріо было убждено вполн въ истин. Они не нуждались ни въ какихъ дальнйшихъ доказательствахъ. Имъ нужно было лишь одно — видть Джека.
Ахъ, еслибъ они увидали его въ эту минуту, одиноко стоящаго у мрачныхъ стнъ далекаго города Франціи, побуждаемаго какою-то невольною, неопредолимою силой смотрть на черныя, жестокія волны, снова нахлынувшія съ наступленіемъ ночи.
— Он не принесутъ меня къ теб, моя безцнная…. о, моя безцнная! рыдалъ онъ.— Я долженъ жить. Господь да поможетъ мн жить безъ тебя, потому что это страшно, страшно тяжело!

ГЛАВА XVI.
Подавайте звонокъ г. режиссеръ.

Мартинъ Блексемъ возвратился въ свое Аббатство и началъ мучить свою жену и своихъ дтей, подвергая жестокому испытанію ихъ терпніе. Разказавъ жен какъ Андрью Стендрингъ удовлетворилъ лорда Гильтона и возстановилъ вполн доброе имя бдной Джуліи, онъ оживилъ обденный часъ, объявивъ съ серіозною по возможности физіономіей что съ Джекомъ произошло нчто необычайное..
— Онъ врно заболлъ корью, сказала мистрисъ Блексемъ.— Онъ былъ не совсмъ здоровъ въ послдній разъ какъ былъ здсь. Я еще никогда не видала у него такого больнаго лица.
— Онъ не заболлъ корью, душа моя, отвчалъ Блексемъ.
— Ну такъ чмъ-нибудь другимъ въ этомъ род, настаивала его дрожайшая половина.
— И ничмъ въ этомъ род, усмхаясь возразилъ ея мучитель.
— Ужь не хотите ли вы сказать что онъ отыскалъ отца Конъ и женился на ней, папа? воскликнула Алиса.
— Нтъ, милая моя, я не хочу сказать этого, ибо это было бы съ моей стороны выдумкой.
— О, онъ врно получилъ хорошее мсто? сказала Мабель.
— Нтъ, ничего подобнаго не получалъ пока.
— Не мучь насъ, Блексемъ, сказала Mater familias.— Скажи лучше скоре въ чемъ дло, онъ не попался, надюсь, въ какую-нибудь бду?
— Нтъ.
— Но въ чемъ же дло, папа?
— А! Отгадайте сами. Ну, отгадывайте скоре, вы еще пока ничего не отгадали.
Они начали отгадывать. Даже и ‘малютки’ пытались въ свою очередь разршить тайну, и веселый адвокатъ чуть не катался отъ хохоту, слушая ихъ предположенія. Наконецъ когда ‘ящикъ Пандоры’ и запасъ всхъ предположеній былъ истощенъ вполн, онъ состроилъ печальную физіономію и сказалъ имъ что бднаго Джека Гилля не было больше на свт.
— Блексемъ, говори пожалуста серіозно. Не слдуетъ теб говорить подобныхъ вещей при дтяхъ даже и въ шутку, вступилась жена его.
— Я еще никогда въ жизни не говорилъ боле серіозно, милая моя, отвчалъ онъ.— Нашего Джека Гилля нтъ боле на свт, онъ заболлъ въ гостиниц Пшеничнаго Снопа въ Блеквилл, ему стало вдругъ хуже въ кабинет лорда Гильтона и онъ наконецъ окончательно испустилъ духъ въ одномъ дом въ Ротерсгейт.
Тутъ ‘малютки’, считавшія все это за непреложную истину, принялись плакать.
— Не плачьте, не плачьте, милочки, сказалъ имъ отецъ,— все это правда, но объ этомъ никто не горюетъ.
— Какъ стаетъ у тебя духу такъ дразнить ихъ? начала мистрисъ Блексемъ.— Не печальтесь, милочки. Неужели вы думаете что папа вашъ сталъ бы смяться такъ, еслибы милый Джекъ въ самомъ дл умеръ? Блексемъ, а начинаю терять всякое терпніе съ тобой.
— Милая моя, подожди. Ты не теряла со мной терпнія вотъ уже цлыхъ двадцать шесть лтъ. Говорю вамъ что нашего Джека Гилля нтъ боле на свт, миръ праху его (онъ наполнилъ стаканъ хересомъ) и многая лта, многая лта и многаго счастія лорду Гильвардену.
Тутъ разказалъ онъ имъ обо всемъ и заставилъ ихъ выпить за здоровье Джека, съ троекратнымъ ура, провозглашеннымъ Алисой.
— Его лордство поручилъ мн объявить вамъ, продолжалъ онъ, — что вы можете кланяться ему встрчая его на улиц. Онъ позволяетъ вамъ говорить друзьямъ вашимъ что вы были когда то знакомы съ нимъ. Разумется теперь онъ не намренъ боле продолжать этого знакомства. Онъ напечаталъ въ Times объявленіе гласящее что онъ отказывается отъ Констанціи и не отвчаетъ за долги сдланные ею. Онъ намренъ жениться на герцогин, какъ скоро таковую пріищутъ ему. А пока лордъ Гильтонъ прідетъ погостить къ намъ недльки на дв съ Джекомъ и со своими двочками. Онъ таки помучилъ ихъ, но они отлично вынесли это испытаніе. Они отправились всею семьей въ домикъ Проссера и хоромъ объявили Полли Prima великую новость. Они послали Проссера въ Рогъ, съ порученіемъ отъ имени мистера Блексема, велвшаго кланяться постителямъ его и объявившаго имъ при этомъ что они могутъ пить сколько ихъ душ угодно за здоровье лорда Гилльвардена, на счетъ мистера Блексема. Мальчикамъ сказали что если имъ вздумается зажечь костры на лугу, то въ дровяномъ сара при Аббатств окажется достаточно дровъ. Они пошли и сказали обо всемъ звонарю, и тотъ такъ затрезвонилъ въ колокола что старая колокольня вся дрожала и стонала отъ этого звона. Leroi est mort, vive le roi! Джека не было боле на свт — да здравствуетъ Джекъ! Факелы пылали, колокола звучали, Рогъ преобразился въ море свта, и кружка съ элемъ весело обходила кружокъ собравшійся на лужайк. Вся деревня была въ движеніи, словно пчелиный рой, и люди приходили изъ-за нсколькихъ миль посмотрть что тамъ такое длается и повеселиться вмст съ другими. Ура! Еще и еще разъ ура! Да пылаютъ огни и да здравствуетъ мистеръ Джекъ! Многая лта ему, разбитому, безутшному человку, молившему Бога дать ему силъ жить, ибо это было такъ страшно, страшно тяжело.
Наконецъ лорду Гильтону возвщено было о возвращеніи Джека и его друга, а Джеку вручено письмо, гласившее объ измненіи судьбы его и просившее его явиться сейчасъ же, и обрадовать сердце отца своего. Точно во сн взялъ онъ письмо это въ руки и медленными шагами прошелъ въ свою комнату. Нсколько часовъ спустя, графъ, бывшій не въ силахъ выносить доле непонятную для него неизвстность, ршился самъ похать къ нему. Они вроятно, наврное даже, не передали письма его. Онъ нашелъ письмо это лежащимъ не распечатаннымъ на стол, а сына своего ходящаго взадъ и впередъ по окутанной сумерками комнат, съ неподвижнымъ, окаменлымъ выраженіемъ въ лиц, испугавшемъ старшаго лорда. Сестры, сопровождавшія отца, дополнили нсколько непонятный разказъ послдняго обо всемъ что было открыто ими. Точно во сн слушалъ онъ разказъ ихъ, принималъ ихъ ласки, смотрлъ на ихъ радостные слезы. Еслибъ ему сказали что вновь найденный отецъ его былъ какой-нибудь отверженецъ судьбы, а наслдство его — наслдіе стыда, то это не произвело бы на него иного дйствія. Его странный, неподвижный взглядъ не прояснился. Онъ лишь лепеталъ порой ‘ея нтъ больше’, и оставь они его вскор затмъ, не прошло бы и часа, какъ онъ забылъ бы обо всемъ что ему говорили. Ея не было больше! Хорошо было что Мери со своимъ женскимъ тактомъ сдержала нсколько неумстный восторгъ отца, и заговорила съ братомъ своимъ о бдной маленькой Конъ.
Скоро въ полутемной комнат полились непритворныя слезы, потому что они вс любили ея.
Графъ ршилъ заране что сынъ его сейчасъ же воротится къ нему домой, но тотъ не хотлъ и слышать объ этомъ. Онъ не могъ оставить Конвея.
— Онъ не любитъ меня, жаловался лордъ Гильтонъ, узжая домой.— Онъ только и думаетъ что о ней. Онъ боле заботится о ея отц, нежели о своемъ собственномъ.
‘Кровь не вода’, говоритъ пословица, но есть нчто связывающее людей между собой крпче крови, это общее горе, тсно связавшее и теперь этихъ двухъ убитыхъ имъ людей. Какъ могло оно быть иначе? Что значили теперь для Джека званіе, титулъ, семья? Съ радостью отдалъ бы онъ все это ‘за пять минутъ борьбы съ жестокими волнами, увлекшими въ гибель его милую’. Какъ могъ онъ покинуть отца ея, оставить его одного съ его горемъ?
Общее горе ихъ произвело въ нихъ обоихъ большой переворотъ. Оно преобразило пылкаго Джека въ терпливаго и тихаго человка. Оно же вызвало наружу темную сторону до той поры сдержаннаго характера Конвея. Джекъ питалъ лишь сожалніе къ людямъ погубившимъ его милую. Проклятія Конвея было часто страшно слушать. Онъ даже разъ накинулся на Джека, сказавшаго въ отвтъ на одну изъ его вспышекъ. ‘Несчастные! Они убили ее. Какое наказаніе можетъ быть хуже этого?’ Еще не усплъ остыть пепелъ отъ потшныхъ огней въ Соутертон, какъ пришла туда всть что возлюбленная мистера Джека умерла. Ее мало знали тамъ, но изъ любви къ Джеку, глаза многихъ наполнились слезами. ‘Какъ подумаешь только’, разсуждалъ мистеръ Проссеръ, ‘что мы тутъ веселились, радуясь его счастію, а у него самого въ это время сердце надрывалось въ чужестранномъ город этомъ!’
Люди хорошо знавшіе его видли плохой знакъ во внезапномъ терпніи и покорности съ которыми онъ, повидимому, переносилъ свою потерю. Черезъ нсколько дней было заключено условіе, вслдствіе котораго онъ и Джорджъ Конвей оба переселились въ Паркъ-Ленъ. Перемна мста была нужна имъ, говорили вс, и бдный Джекъ могъ тамъ пользоваться утшеніемъ сестеръ своихъ. Нечего и говорить что обязанность эта пала на долю Мери и что она хорошо выполнила ее. Она не старалась казаться веселой. Она видала что горе подобное горю брата ея можетъ найти отраду лишь въ сочувственномъ гор другихъ, или же оно разрушитъ основу его жизни, либо разумъ его. Она читала ему письма Констанціи. Она выписала для него изъ Діеппа ея рисунки, ея сухіе цвты, ея книги, разныя бездлицы надъ которыми работали ея прилежные пальчики. О, какъ невыразимо отрадно становилось ему, когда нжная, свжая щечка ея прислонялась къ его пылающему лбу, и онъ внималъ ея плачу по Констанціи, плачу исходившему изъ глубины души ея.
Джорджъ Конвей не могъ ршиться сообщить жен своей о смерти ихъ ребенка, и эта тяжелая обязанность была возложена на Чемпіона. Сначала она не хотла врить этому, а затмъ разразилась припадкомъ бшенства противъ своей (когда-то) дорогой Джертруды. Это все была ея вина! Кровь милаго дитяти падетъ на ея голову. Стоило бы повсить кстати и эту ужасную притворщицу Madame Сенъ-Реми. О, вотъ что значило быть одной на свт! Зачмъ мужъ ея оставилъ ее? Это все была его вина. Это было наказаніе за грхи его. Она уже купила себ вс лтніе наряды, а теперь надо было шить себ трауръ! Она кончила тмъ что спросила негодующаго адвоката, какъ онъ полагаетъ не вздумаетъ ли теперь ея мужъ уменьшить назначаемое ей годовое содержаніе, по случаю смерти Констанціи?
Отдадимъ справедливость ‘дорогой Джертруд’, ударъ этотъ сдлалъ на нее глубокое впечатлніе, смягчивъ кору которою свтская мудрость окружила сердце ея. Она призналась во всемъ Спенсеру Виллертону и казалась такъ поражена и огорчена исходомъ своего вмшательства въ эту несчастную исторію что у него не стало духу упрекнуть ее съ своей стороны. Каждый день, было ли засданіе въ парламент, не было ли его, онъ отправлялся въ Клементсъ-Иннъ, съ цлью освдомиться о Джордж Конве. Онъ добился чрезъ французскаго посланника того что надъ монастыремъ Скорбящей Богородицы былъ назначенъ надзоръ. Онъ просилъ сообщить Джорджу Конвею что еслибъ ему пришло желаніе взять мсто за границей, то у него есть въ виду таковое, и что ему доставитъ большое удовольствіе замолвить за него слово. Онъ не могъ не улыбнуться быстрой перемн въ чувствахъ жены своей въ отношеніи къ Джеку. Теперь онъ былъ ея племянникъ. Невозможно было чтобы лордъ Гилльварденъ былъ способенъ на злые умыслы, приписываемые ею когда-то мистеру Гиллю, а когда мистера Фреда поразспросили хорошенько о нкоторыхъ вещахъ, то ему пришлось поневол оправдать Джека отъ многихъ обвиненій взведенныхъ на послдняго по его милости. Невозможно было чтобы женщина любимая Спенсеромъ Виллертономъ оказалась вполн холодною и безсердечною.
Былъ еще одинъ человкъ огорченный не мене прочихъ и о которомъ мы не можемъ умолчать въ этой печальной глав. Андрью Стендрингъ вышелъ шатаясь изъ комнаты лорда Гильтона, въ которой было обличено преступленіе отца его, и не усплъ еще онъ оправиться отъ этого удара какъ его поразила всть о внезапной смерти послдняго. Онъ, несмотря на все, любилъ отца своего, не тою теплою любовью какую могъ бы внушить ему боле добрый отецъ, но тою инстинктивною привязанностью которую и еще боле суровый человкъ не можетъ изгнать вполн изъ сердца своего сына, если сынъ этотъ самъ не вполн недостойная личность. Еще недавно онъ считалъ его олицетвореніемъ справедливости и честности. Онъ былъ, безъ сомннія, нсколько приготовленъ къ разочарованію, но не къ такому ужасному. Онъ не смлъ показаться на глаза ни Джеку, ни лорду Гильтону, опасаясь что они потребуютъ у него отчета въ проступкахъ отца его. Онъ поселился въ безпріютномъ дом, ставшимъ его собственностью, и тамъ отдалъ послдній долгъ умершему.
‘Кембервельскіе избранники’ остались весьма недовольны погребальнымъ торжествомъ въ честь ихъ ‘дорогаго усопшаго брата’. Не мало жесткихъ словъ было произнесено ими въ упрекъ Андрью, его предполагаемой скаредности и недостатку сыновней почтительности. Похороны были скромныя. Лишь Андрью, какъ ближайшій родственникъ, Блексемъ, да клерки присутствовали на нихъ. Это было возмутительно, говорили избранники, такому яркому свточу подобали иныя почести. Проповдникъ руководившій его въ теченіи всхъ этихъ лтъ провозгласилъ проповдь въ честь его и въ укоръ его наслднику. По обычаю своей секты, онъ говорилъ какъ вполн вдущій насколько Всемогущій цнилъ Джебеза Стендринга и съ хвастливою увренностью толковалъ о томъ какъ онъ самъ встртится съ нимъ рано или поздно на небесахъ,— небесахъ, доступъ къ которымъ былъ неминуемо закрытъ для каждаго чьи врованія въ чемъ-либо уклонялись отъ врованій его (самого проповдника).
Много лтъ спустя совтъ палаты лордовъ совершенно иначе отозвался о личности ‘дорогаго усопшаго брата’, но такъ какъ присутствовали на ономъ лишь два бывшихъ канцлера да одинъ глухой лордъ, и такъ какъ утвержденіе правъ Бертрама Эйльварда (нашего Джека) на Гильтонское графство было лишь пустою формальностью, то дло это и не было помщено въ газетахъ.
Предложеніе Спенсера Виллертона было принято, и Джорджъ Конвей сталъ готовиться къ пятилтнему пребыванію въ Индіи. Посл многихъ колебаній со стороны лорда Гильтона, ршено было что и Джеку слдуетъ постранствовать по свту. Мистрисъ Игльтонъ, прибывшая въ городъ для полученія своихъ дивидендовъ (обязанность которую она всегда исполняла сама), ршила это дло.
— Мальчикъ затоскуется здсь до смерти, сказала леди эта.— Лишь рзкая перемна мста и образа жизни можетъ заставить его забыть свою утрату. Пусть онъ създитъ въ Римъ и посмотритъ тамъ на картины. Или пошлите его на Нилъ, пострлять тамъ дичи, однимъ словомъ, надо его вывести какъ-нибудь изъ этого положенія. Что это будетъ стоить заплачу я.
Выборъ его палъ на путешествіе къ Нилу, потому что въ такомъ случа онъ могъ проводить Джорджа Конвея до Каира. Правду сказать, я подозрваю что онъ имлъ arri&egrave,re pense прохаться съ нимъ и еще подальше. Все было готово, мста на корабл отправляющемся въ Александрію были уже взяты для нихъ, какъ вдругъ, въ одно прекрасное утро, леди Мери Эйльвардъ, всегда такая тихая и учтивая съ прислугой, изо всхъ силъ и съ большимъ нетерпніемъ дернула три раза за звонокъ. Она приказала своей горничной сейчасъ же велть подать экипажъ, не говоря объ этомъ никому, и послать къ ней сію же минуту слугу лорда Гилльвардена (Джеку былъ теперь навязанъ камердинеръ).
— Господинъ вашъ не получалъ никакихъ писемъ сегодня? спросила она.
— Нтъ, миледи.
— Вы уврены въ этомъ?
— Вполн увренъ, миледи.
Вслдъ за тмъ она пошла въ комнату своего брата, подъ предлогомъ поискать тамъ книгу, и взяла потихоньку ключи его. Посл того она позвала Милли и попросила ее быть милою двочкой, надть шляпку и прохаться съ ней за разными покупками по магазинамъ. Милли надла шляпку какъ подобало милой двочк, и об он укатили прежде нежели кто-нибудь узналъ объ этомъ.
— Милли, сказала старшая сестра, катясь вдоль Пикадилли,— можешь ты сохранить тайну?
Разумется она могла! Какая женщина не можетъ сдлать этого?
— Я получила сегодня утромъ очень странное письмо отъ миссъ Блексемъ, начала Мери,— она, ты знаешь, старинная пріятельница милаго нашего Джека и очень любитъ его. Она уже нсколько разъ писала мн, спрашивая о немъ съ большимъ участіемъ. Бдная Констанція была также ея другомъ, и не желая безпокоить самого Джека въ его гор, она писала ко мн, а я отвчала ей.
— Ну, и что же?
— Ну, сегодня утромъ, какъ я уже говорила теб, я получила очень странное письмо отъ нея, настоящую загадку, ключъ отъ которой я надюсь, по крайней мр почти что надюсь, найти въ письменномъ ящик на старой квартир Джека, куда мы и демъ теперь.
— Милая Мери, какія глупости! Къ чему ты не сказала это ему самому или не послала человка. Я терпть не могу здить по городу.
— Милли, Милли, ты не понимаешь меня. Я…. но что объ этомъ говорить. Если я ошибаюсь, то можешь бранить меня потомъ сколько угодно за это глупое катанье, но если нтъ, то…. но вотъ мы и пріхали. Ты пойдешь наверхъ со мной?
Милли пошла. Я думаю большая часть молодыхъ двицъ считаютъ не малымъ удовольствіемъ возможность повозиться хорошенько въ холостой квартир брата. Когда у молодыхъ двицъ будутъ свои квартиры, что непремнно и будетъ какъ скоро за женщинами будутъ признаны ихъ права, то мн хотлось бы хорошенько повозиться тамъ. Такъ весело быть тамъ гд намъ вовсе не слдуетъ быть.
Мери отперла дубовую наружную дверь и засунула руку въ письменный ящикъ. Она вытащила оттуда три счета, два циркуляра и письмо надписанное незнакомою рукой, съ почтовою маркой изъ Джерсея, помченное двнадцатымъ числомъ, бывшимъ пять дней тому назадъ.
Она глубоко вздохнула при этомъ вид и прошла въ комнату.. Нтъ. На стол не было никакихъ писемъ. Она сла, опустивъ голову на руки и задумалась, между тмъ какъ хорошенькая Милци начала свою возню, не открывшую ей, впрочемъ, ничего интереснаго. Затмъ он ухали домой.
— Кого ты знаешь въ Джерсей, Джекъ? спросила его, по возвращеніи своемъ, Мери.
— Никого.
— Вотъ теб письмо изъ твоей старой квартиры, оно лежало тамъ уже нсколько дней.
— Благодарю тебя, милая, отвчалъ онъ, кладя его въ сторону.— Вы съ Милли вызжали сегодня?
— Отчего ты не прочтешь этого письма?
— Какое мн до него дло. Я радъ что вы прокатились. Вы такъ долго сидли взаперти, но катаніе, кажется, принесло теб немного пользы. Отчего ты такъ блдна, Мери?
— Джекъ, пожалусга, прочти это письмо.
— Прочти его сама, дурочка, если ты ужь такъ любопытна, сказалъ онъ, бросая ей письмо.
Она раскрыла его, быстро пробжала глазами его содержаніе, и съ радостнымъ крикомъ бросилась къ нему на шею. Вотъ что стояло въ письм до котораго ему не было дда:

‘Джерсей, іюня 12го.

‘Милостивый государь!

‘Слдуя порученію Madame Мишель и будучи въ состояніи подтвердить извстіе это собственнымъ мнніемъ, въ качеств врача пользующаго молодую двицу, спшу увдомить васъ что миссъ Конвей, хотя серіозная болзнь ея еще и не совсмъ миновалась, находится теперь уже вн опасности. Мы бы и прежде уже написали вамъ, но она лишь сегодня оправилась настолько что могла сообщить намъ вашъ адресъ.

‘Преданный вамъ
‘В. Г. Спирсъ.’

‘Чудныя всти’ съ которыми Алиса Блексемъ поздравляла Мери въ своемъ ‘странномъ’ письм объяснились теперь. Она тоже, какъ видно, получила письмо изъ Джерсей, но поздне. Напрасно было бы объяснять все Джеку. Бшеныя лошади и т не сдержали бы его. Къ счастію, Джоржъ Конвей былъ тутъ же въ дом, не то онъ не дождался бы и его.
Онъ нашелъ свою маленькую Конъ съ болезненно блестящими глазками, со впалыми, исхудалыми щечками, прекрасные волосы ея были вс обрзаны вокругъ ея бдной, пылавшей головки. Онъ нашелъ Констанцію страшно измнившеюся, изнуренною и почти изнемогавшею отъ тяжелой борьбы, чуть не приведшей ее къ самому входу Долины Смерти, Констанцію едва бывшую въ силахъ пожать его руку, но все-таки свою живую, любящую Констанцію, которую могли еще сохранить ему молодость и надежда, съ помощію Божьяго милосердія.
Отъ Гельмины Лафуре онъ узналъ обо всемъ случившемся. ‘Съ той минуты какъ меня ошеломилъ ударъ въ голову и вода сбила съ ногъ, говорила она,— я ничего боле не помню, до тхъ поръ пока я не проснулась со страшною болью въ хижин рыбака. Тутъ я узнала что она,— эта храбрая малютка,— спасла меня. Мы подружились съ рыбакомъ этимъ, и онъ сжалился надъ нами, да наградитъ его за это Богъ! Онъ сказалъ намъ что планъ нашъ хать въ Джерсей на пароход подъ именемъ госпожи и горничной никуда не годится. Насъ бы остановили изъ-за этихъ несчастныхъ денегъ что я взяла. Ба! теперь нечего говорить вамъ какимъ образомъ это случилось. ‘Негодныя бглянки!’ сказалъ добрый человкъ этотъ,— ‘я довезу васъ на моей бдной рыбачьей лодк, насколько можно, по пути въ Джерсей. Тамъ мы встртимъ англійскія лодки вызжающія на рыбную ловлю, и ради вашихъ ясныхъ глазокъ, васъ примутъ на нихъ.’ О! онъ былъ такъ добръ! Англійскіе рыболовы были тоже добры, но только ужь очень суровы. Они безпрестанно повторяли damn, когда эта храбрая малютка, эта милочка разказывала имъ о противномъ ужасномъ монастыр. Увы! Пока еще мы были въ мор, вдругъ случилось несчастіе. Она была изнеможена, до полусмерти изнурена голодомъ, злоди держали ее два дня на хлб и на вод, и горячка накинулась на нее словно дикій зврь, а когда мы пріхали въ гавань, она была уже точно мертвая. Я написала моему Анри, продолжала она красня,— и онъ пріхалъ съ своею матерью и сестрой (дама которой васъ представляли внизу — его мать), и мы ходили за ней, мы вс втроемъ. Слава Богу, она спасена! О Monsieur Джекъ (она произносила Джааркъ), еслибъ она умерла, то я попросила бы васъ убить меня. Меня недостойную, которую она спасла цной своей драгоцнной жизни. О! какъ она велика, эта малютка! Я говорила сама себ когда задумала бжать изъ этого…. этого enfer, что возьму съ собой это бдное дитя. Я сильне ея. Я возьму ее подъ свою защиту. Я-то, mon Dieu! Еслибы не она, что сталось бы со мной? Скажите теперь, разв она не велика, эта малютка?’
Докторъ Спирсъ, прибывшій вскор посл Джека, вывелъ его изъ комнаты и строго запретилъ ему промолвить еще словечко съ его больной. Отцу ея дорого стоило сказать Джеку: ‘Ступайте вы впередъ’, но дло было въ томъ что Джека она ожидала. Прошло еще нсколько дней прежде нежели докторъ позволилъ Джеку сообщить ей что онъ нашелъ отца ея.
Другой Джекъ (котораго звали Анри), былъ славный малый и къ тому же весьма разсудительный. Гельмина сказала въ своемъ краткомъ отчет что онъ пріхалъ вмст съ своею матерью и сестрой. Но дло было не такъ. Зная что на добромъ свт нашемъ есть не мало злыхъ языковъ, онъ сначала послалъ ихъ однихъ, и уже нсколько дней спустя пріхалъ самъ. Ему хотлось сейчасъ же повнчаться, но его Констанція (которую звали Гельминой) и слышать объ этомъ не хотла. Въ тотъ день когда милая, храбрая малютка эта выдетъ за своего Анри (котораго звали Джекомъ), и она будетъ принадлежать своему. Если же милая, храбрая малютка умретъ…. О! тогда и она умретъ вмст съ нею!
Докторъ Спирсъ вскор посл того оставилъ практику и поселился въ красивомъ маленькомъ флигельк въ Чепель-Гильтонскомъ имніи. Не одинъ жаркій споръ имлъ онъ съ Джекомъ, лордомъ Гилльварденомъ, касательно выздоровленія маленькой Конъ.
— Еслибъ я не пріхалъ, она бы умерла, говорилъ Джекъ.
— Вы надлали ей боле вреда нежели пользы, возражалъ докторъ.
— Разв она не стала удивительно поправляться посл моего прізда? спрашивалъ тогда Джекъ.
— Это было вслдствіе экстракта желза и хинина, говорилъ докторъ.
— Это было вслдствіе любви, настаивалъ Джекъ.
— Вздоръ! кричалъ докторъ.
Но тутъ миледи, положивъ одну руку на плечо доктора, а другою закрывая ротъ Джеку, ршала споръ, говоря что они оба были и правы и нтъ. Они оба были лишь орудіемъ въ рукахъ Бога, сдлавшаго ее такою счастливою женщиной.
Любовь ли, экстрактъ ли хинина съ желзомъ были тому виной, не будемъ спорить объ этомъ, но несомннно было то что маленькая Конъ стала удивительно поправляться.
— Милый мой, сказала она разъ.— Я такъ счастлива, такъ счастлива, видя тебя здсь. Ты такъ добръ ко мн: но…. но подумай…. ахъ, Джекъ, что скажутъ люди?
— Что скажутъ? Ахъ, право не знаю.
— И я отвлекаю тебя отъ работы къ тому же.
Въ глазахъ ея онъ былъ все еще простымъ Джекомъ Галлемъ.
— Ты долженъ хать домой, право долженъ, милый. Я теперь совсмъ здорова. Ступай и спроси Блексемовъ, примутъ ли они меня на время къ себ, пока я не пріищу себ мста.
— Твое мсто со мной.
— О! милый, не говори объ этомъ. Я не могу выйти за тебя безъ согласія мама, а такъ какъ этого никогда не будетъ, то мы должны ждать.
— Милая, твоя мать согласна.
— О! Джекъ.
— Съ однимъ условіемъ, чтобъ и отецъ твой тоже далъ свое согласіе.
Радостный румянецъ вспыхнувшій на ея лиц исчезъ при этихъ послднихъ словахъ.
— Ты вдь слышала отъ меня о друг моемъ Беквис? началъ онъ немного погодя.
— Которому ты спасъ жизнь?
— О! Я-то немного содйствовалъ къ этому. Полли съ Джемсомъ выходили его, но не объ этомъ рчь. Онъ тоже здсь.
— Какъ онъ добръ что пріхалъ съ тобой.
— Бдный Беквисъ много видлъ горя на своемъ вку, милочка моя, продолжалъ Джекъ.— Злые языки, лгуны и клеветники не давали ему покоя. Онъ принужденъ былъ перемнить свое имя. Имя его собственно не Беквисъ. Какъ ты думаешь, въ силахъ ты будешь видть его?
— О, да. Если онъ желаетъ видть меня. Я ему сочувствую, потому что, ты знаешь, бдный лапа…. О, Джекъ, отчего ты такъ странно на меня смотришь?
— Милая, отецъ твой отыскался!
— Отыскался. О, гд же онъ?
Черезъ минуту онъ стоялъ на колняхъ у ея изголовья.
Однимъ изъ первыхъ длъ Джека по возвращеніи въ Лондонъ было навстить Андрью Стендринга и успокоить его. Кто были они такіе чтобы дать почувствовать сыну прегршенія отца его! Джекъ ставшій теперь опять настоящимъ Джекомъ, сказалъ ему что стыдно ему было опасаться чего-либо подобнаго.
— Да еслибы не вы, говорилъ онъ,— я былъ бы теперь какимъ-нибудь грязнымъ оборванцемъ въ Валетт. Отецъ мой желаетъ видть васъ, и вы должны познакомиться хорошенько съ моими сестрами. У меня такая парочка сестеръ какой другой и въ свт не найдешь.
— Вы вс очень добры ко мн. А миссъ Конвей…. гд она?
— Въ гостяхъ у Блексемовъ.
— Она здорова, надюсь?
— Почти что. Въ будущемъ мсяц наша свадьба.
— Желаю вамъ много счастія. Позволите вы мн одну вещь, лордъ Гилльварденъ?
— Что вамъ угодно?
— Сядьте пожалуста и дайте мн разсмотрть вашу голову.
— Вы значитъ занимаетесь френологіей?
— Можетъ-быть.
— Ну такъ вотъ она вамъ, сказалъ Джекъ, наклоняя свою курчавую голову, — только не очень налегайте на дурные органы.
Андрью не искалъ ни хорошихъ, ни дурныхъ органовъ. Онъ провелъ рукой по голов Джека, и за лвымъ ухомъ дйствительно нашелъ слдъ плохо зажившей раны: кожа съежилась вокругъ, какъ говорила добрая мистрисъ Крауфордъ, ‘точно рыбка или звздочка’.
Они стали толковать между собой о послднихъ событіяхъ, и немного погодя Джекъ сказалъ:
— Я подозрваю что вы все время знали кто такое Беквисъ?
— Разумется зналъ. Я находился въ Смирн во время окончательнаго разрыва его съ женой. Желая испытать послднее средство, онъ увезъ ее за границу, чтобы развести ее съ злыми женщинами, сдлавшими домъ его тмъ чмъ онъ сталъ. Сдлай онъ это годомъ или двумя раньше, все бы было хорошо, но теперь было уже поздно. Въ своей бшеной ревности она дошла до того что подала на него обвиненіе въ судъ, но къ счастію, мн удалось устранить его. Съ тхъ поръ и началась наша дружба съ нимъ.
— О, Боже! Еслибы вы тогда сказали мн это, отъ сколькихъ мученій вы бы избавили меня!
— Конвей просилъ меня держать это въ тайн, да и почему могъ я знать что вы были заинтересованы въ этомъ дл? Мы все думали что вы влюблены въ леди Мери.
— Вотъ вздоръ-то! Да разв я могъ быть влюбленъ въ сестру свою?
— Но тогда ни вы, ни мы не знали что она сестра вамъ.
— Это-то правда, возразилъ Джекъ.
Свадьбу устроили отлично. Лордъ Гильтонъ отправился съ дочерьми погостить, согласно своему общанію, въ Аббатство, а паркъ-ленскій домъ былъ предоставленъ мистрисъ Конвей и ея дочери. Джекъ поселился пока на своей старой квартир, а Джорджъ Конвей получилъ позволеніе отложить свою поздку въ Индію на два мсяца. Большой свтъ пришелъ къ убжденію что между супругами воспослдовало наконецъ примиреніе. Эта бдная, угнетенная мистрисъ Конвей простила своего виновнаго мужа. Онъ не опровергалъ эти слухи, напротивъ того, онъ даже подтвердилъ ихъ, показавшись разъ или два съ нею вмст въ обществ, ради своей милой дочери. Мистрисъ Игльтонъ пріхала на свадьбу и до того еще нсколько разъ зазжала съ Милли къ гг. Говеллю, Джемсу и Эмануелю, также какъ и въ Бекеръ-Стритскій Базаръ. На что нужны были старой леди придворные наряды и брилліанты, да еще мужской туалетный ящикъ отдланный въ золото, съ банковымъ билетомъ въ пять тысячъ фунтовъ, положеннымъ въ мыльницу? Она называла это бритвенною бумагой, смшная старушка! На что нужно ей было такъ великолпно отдлывать Чепель-Гильтонскій домъ? Лишь для того чтобы Джеку было гд жить въ ‘своемъ имніи’. Она и знать не хотла лорда Гильтона, все это принадлежало Джеку.
Пришло время когда и Джекъ сталъ ничего не значить въ свою очередь. Случилось нчто приведшее старушку въ сильное волненіе. Хоть всегда щедрая на фунты, она обыкновенно скупалась на пенсы. ‘Вы этакая разбойница, или вы плутъ!» говорила она обыкновенно обращаясь къ лнивымъ или не честнымъ прислужникамъ своимъ.— ‘Какъ вамъ не стыдно обкрадывать старуху которая васъ кормитъ!’ Теперь же она говорила такъ: ‘Вы разбойники, какъ вамъ не стыдно обкрадывать святую невинность. Посмотрите-ка на него и постыдитесь самихъ себя!’
‘Святая невинность’ было существо завернутое въ розовую фланель, предметъ горячей любви леди Гилльварденъ, окрещенное Джономъ и называемое не иначе какъ ‘маленькимъ Джекомъ’. Онъ былъ вседержавнымъ властителемъ всхъ окружающихъ его, и преданнйшей изъ рабовъ его была мистрисъ Игльтонъ. Въ глазахъ ея Чепель-Гильтонъ принадлежалъ ему, а отецъ и ддушка его считались старушкой лишь управляющими, долженствовавшими смотрть за устройствомъ имнія его.
Поврите ли вы. У Джекова Джека не успли еще прорзаться зубы, какъ отпраздновили еще свадьбу. Андрью Стендрингъ, посл невыразимыхъ колебаній и мученій, ршился предложить руку свою Мери и увидалъ при этомъ что легко могъ бы избавить себя отъ цлыхъ мсяцевъ полныхъ сомнній и тревогъ. Несомннныя достоинства его ума и сердца длали его вполн подходящимъ человкомъ для Мери, и по всмъ даннымъ бракъ этотъ долженъ былъ доставить имъ обоюдное счастіе. Люди говорили что и въ матеріальномъ отношеніи это была партія не дурная. Собственное состояніе Андрью въ соединеніи съ состояніемъ отца его длали его богатымъ человкомъ, но…. ‘Боже мой, милая моя’, говорила мистрисъ Бренди, ‘онъ могъ бы по лтамъ своимъ быть ея отцомъ’, что было и правда, но до этого имъ обоимъ не было дла.
Ну а теперь добрые и терпливые читатели мои берите шляпы и готовьте ваши накидки. Слышите! Режиссеръ уже позвонилъ въ колокольчикъ, и занавсъ спускается. Остается лишь произнести эпилогъ, но вамъ можетъ-быть онъ вовсе не нуженъ. Вы желаете еще остаться на минуту и вызвать на сцену тхъ актеровъ въ которыхъ вы принимаете участіе? Хорошо. Судьба главныхъ изъ нихъ уже ршена, какъ вамъ извстно. Кого же вамъ еще угодно?
Полли Secunda! Вотъ и она, веселая и привтливая попрежнему, она содержитъ сверный флигель замка Гильтона, сданный ей пивоваромъ. Ея больной мужъ находитъ что воздухъ здсь чище нежели въ Дрюри-Лен. Что это онъ длаетъ такое? Игрушечный театръ для маленькаго мистера Джека.
Полли Prima. Ура! Вотъ такъ перемна! Шелковыя платья и новый домъ. Еще бы! Фирма называется теперь Блексемъ и Проссеръ, и если врить слухамъ, то будетъ скоро просто Проссеръ, потому что старшій хозяинъ ея собирается удалиться отъ длъ.
Алиса. Пожалуйте сюда, Алиса, не трудитесь переодваться изъ вашей амазонки. Пожалуйте сюда вмст съ вашею лошадью (вы съ ней об чистокровныя существа) и прихватите-ка съ собой и мужа вашего, сквайра. Намъ хочется взглянуть на него. Ну, онъ ничего, хорошъ.
Фредъ Виллертонъ. Ахъ лучше не зовите его, бднаго, жалкаго юношу. Онъ не можетъ явиться. Лучше оставьте его въ поко. Если можно будетъ излчить его отъ всхъ золъ причиненныхъ пьянствомъ и кутежемъ, то онъ явится когда-нибудь посл.
Матильда Конвей. Уже не намреваетесь ли вы освистать ее? Неужели вы въ состояніи освистать изящную леди, проходящею по сцен съ такою очаровательною улыбкой? Нтъ, нтъ, оставьте ее въ поко ради маленькой Конъ. Она теперь удивительно нжна къ Констанціи, и можетъ-быть и чистосердечно любитъ ее.
Милли. Посторонитесь, дайте дорогу Милли и ея свит. Дорогу Madame la Comtesse! Боже мой, какой блескъ и какіе брилліанты! А кто этотъ маленькій человчекъ такъ гордо выступающій рядомъ къ нею? Лучше не спрашивайте. Не знать этого значитъ выставить себя самого неизвстнымъ никому. Хотя онъ и малъ, но это не мшаетъ ему быть знатнйшимъ бояриномъ Венгріи. Вмст съ тмъ онъ вовсе не дурной малый, ибо уметъ отлично стрлять и здить верхомъ. Да! А лучше всего то что онъ любитъ жену свою не хуже любаго Англичанина.
Джорджъ Конвей. Вамъ придется звать его очень громко, если вы захотите видть его. Его сдлали членомъ совта, и онъ не возвратится назадъ еще въ продолженіи нсколькихъ лтъ.
Мистрисъ Гроутсъ. Вздоръ! Вамъ ея вовсе не нужно. Ступайте домой ужинать, право! Лошади прозябли, да право пора уже и людямъ прикрыть ложи и идти спать.

КОНЕЦЪ.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 9—12, 1871

Фонбланк Олбани
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. На Диком Западе, Май Карл Фридрих, Год: 1887
  2. Голем, Майринк Густав, Год: 1914
  3. Ипатия, Кингсли Чарльз, Год: 1853
  4. Нефть!, Синклер Эптон, Год: 1926
  5. Беатриче Ченчи, Гверрацци Франческо Доменико, Год: 1854
  6. Мельмот-Скиталец. Том II, Метьюрин Чарлз, Год: 1820
  7. Тайна XV, Ла-Ир Жан Де, Год: 1911
  8. Черная месса, Легэ Габриэль, Год: 1903
Электронная библиотека