H. А. Лейкинъ
По современному
(разсказъ).
——
По современному, Лейкин Николай Александрович, Год: 1874
Время на прочтение: 16 минут(ы)
H. А. Лейкинъ. Веселые разсказы. Санктпетербургъ. Изданіе книгопродавцевъ Колесова и Михина. 1874.
OCR Бычков М. Н.
Было зимнее воскресное утро. Молодой купчикъ Семенъ Миронычъ Калинкинъ сбирался къ обдн и повязывалъ себ въ зал, передъ зеркаломъ, галстукъ. Въ спальной шуршала юбками его молоденькая жена.
— Шубку мн къ обдн-то надть или чернобурый салопъ? спрашивала она мужа.
— Зачмъ шубку? Въ шубк прошлое воскресенье были. Салопъ наднь, а то наши рыночники могутъ подумать, что мы его заложили.
— Стало быть, и браслетку брилліантовую надть?
— Вали и браслетку! Мужу кредиту больше. Оно, конечно, сегодня холодно, но все-таки, раза два-три руку-то выставить будетъ можно.
— А брилліантовыя серьги?..
Но въ это время раздался звонокъ. Разряженная Калинкина выбжала изъ спальной въ залу и начала заглядывать въ прихожую. Въ залу вошелъ молодой человкъ съ закрученными усиками. Онъ былъ въ синемъ суконномъ кафтан на распашку, въ красной рубах, плисовыхъ шароварахъ и высокихъ сапогахъ. Бросивъ. на стулъ шапку, онъ началъ раскланиваться.
— Николай Иванычъ! Какими судьбами?.. Сколько лтъ, сколько зимъ! Съ самой нашей свадьбы не бывали, а ужъ этому полгода будетъ! воскликнула Калинкина.
— Да, невозможно было-съ! отвчалъ онъ.— Сначала по покойник тятеньк шесть недль справляли, потомъ, дорвавшись до гулянки, по клубамъ началъ чертить, а теперь свою собственную жизнь по современному устраиваю. Вдь у насъ при тятеньк была жизнь? Цлый день на фабрик, либо въ контор, а въ десять часовъ ужинъ и на боковую. А теперь не то, теперь у меня все по современному.
— Слышалъ, слышалъ, что ты чудишь. Зачмъ это въ такомъ костюм-то? спросилъ Калинкинъ.
— Это я славянофиламъ подражаю. У меня теперь все по современному! Вотъ теперь Рождественскій постъ, а для меня дома скоромное стряпаютъ.. Будетъ, достаточно тятенька надъ нашимъ братомъ потиранствовали! У меня теперь на квартир при фабрик и библіотека своя, и физика, и химія. Вчера на чердак обсерваторію устроилъ и телескопъ поставилъ. Литератора при себ держу. Это по теперешнему мой первый другъ. Мы съ нимъ и букашекъ разсматриваемъ и луну… Птицъ моримъ и потомъ оживляемъ и все эдакое… Заливаловъ фамилія. Помнишь, мальчишки на Невскомъ книжку ‘Волчій зубъ’ продавали, — такъ вотъ это его сочиненіе. Умнйшій человкъ! Теперича по утру онъ какъ встанетъ, чаю — ни-ни, а вотъ эдакой стаканъ водки… Мы думаемъ съ нимъ даже газету издавать…
— Отлично. Ну, садись!
— Ни Боже мой! Я на минутку. Я пріхалъ, чтобъ пригласить тебя въ Николинъ день ко мн на имянины. Будетъ литературный, физическій и химическій вечеръ. Четыре бутылки одного киршвассеру для жженки купилъ. Прідешь?
Калинкинъ взглянулъ на жену. Гость продолжалъ:
— Васъ, Анна Андренна, я не приглашаю, потому у меня холостой пиръ. Конечно, ежели бы вы были дама современная, то вамъ это наплевать… По современному, даже и двицы къ холостымъ здятъ. Впрочемъ, милости просимъ, можете съ моей маменькой посидть, только не совтывалъ бы, потому тоска…. Маменька у насъ теперь въ такомъ сюжет, что у нихъ посл пятаго слова сейчасъ покойникъ тятенька пойдетъ, и ужь какъ затянутъ этотъ карамболь, такъ шабашъ!— до втораго пришествія… Такъ прідешь, Семенъ Миронычъ?
Калинкинъ замялся.
— Да не знаю, право… Слова не даю. Ты самъ знаешь, я теперь человкъ женатый.
— Неловко ему одному… докончила жена. — Всего полгода женаты и вдругъ безъ жены… Онъ и не пьетъ ныньче… Къ тому-же къ вамъ на фабрику и далеко, оттуда ночью и извозчиковъ не найдешь. Еще ограбятъ, пожалуй!
— Насчетъ этого не сомнвайтесь, прервалъ гость.— Я пришлю за нимъ свою лошадь и на ней же обратно доставлю. Мой кучеръ Михайло — самая врная Личарда. Онъ у меня теперь все: кучеръ, лакей, при химіи и физик состоитъ и во всхъ передлахъ со мной бывалъ. Согласны?
— Да неловко, Николай Иванычъ! Ну, сами посудите, что я безъ него цлый вечеръ длать буду?
— А вы тмъ временемъ поспите. Чудесно! Анна Андревна, на колняхъ васъ умоляю!
Гость всталъ на одно колно.
— Ахъ, срамъ какой! Что вы! Встаньте! взвизгнула Калинкина и бросилась поднимать его.
— До тхъ поръ не встану, пока не дадите согласіе!
— Согласна, согласна, только какъ онъ… Онъ и самъ не хочетъ.
Гость вскочилъ съ колнъ. Калинкинъ взглянулъ на жену.
— Разв ужь для того только, чтобъ литератора посмотрть, сказалъ онъ ей.— Помнишь, Аня, мы читали его книжку ‘Волчій зубъ’?
— Это что таракановъ-то въ земл нашли? спросила она.
— Нтъ ‘Волчій зубъ’, красненькая книжка? Еще Петръ Семенычъ въ пьяномъ вид читалъ?
— Ахъ, помню, помню! Насчетъ того, какъ цыгане двочку украли?
— Совсмъ не въ ту центру! отозвался гость. — Ну, да наплевать! Прощенья просимъ! Пора! Прощай, Сеня! Въ семь часовъ я пришлю за тобой лошадь. Радъ, что ты, по-крайности, посмотришь, какъ люди по-современному живутъ.
— Главное, къ вину его не приневоливайте и къ двнадцати часамъ домой доставьте… упрашивала Калинкина.
— Какъ рдкій брилліантъ доставимъ! Прощай! Прощайте!
Гость раскланялся и изчезъ.
Про купеческаго сына Николая Иваныча Переносова, вс его родные и знакомые въ одно слово говорили, что онъ пустой человкъ. И въ самомъ дл, оставшись посл смерти отца, человка суроваго и строгаго, недозволявшаго сыну ни малйшихъ развлеченій. Переносовъ совсмъ пересталъ заниматься дломъ. Фабрикой управлялъ приказчикъ, а онъ только и дла длалъ, что разъзжалъ до трактирамъ, по театрамъ и клубамъ. Въ одномъ изъ трактировъ онъ познакомился съ нкіимъ Заливаловымъ, въ сущности праздношатающимся человкомъ, но который, однако рекомендовался ему какъ литераторъ и адвокатъ. Въ трактир Заливаловъ былъ ‘завсегдатаемъ’, держалъ себя очень развязно, присосдивался къ угощенію загулявшихъ купцовъ, показывалъ имъ разные фокусы съ серебрянными монетами и, напившись пьянъ, кричалъ ‘всхъ пропечатаю’, вслдствіе чего приводилъ купцовъ въ немалый трепетъ, и они тотчасъ-же старались или дать ему взаймы рубля два-три или проиграть ихъ ему въ орлянку. Между трактирной прислугой про него ходила молва, что ‘онъ у мировыхъ такой свдущій человкъ, что даже и виноватаго можетъ сдлать правымъ’. Знакомство Переносова съ Заливаловымъ началось съ того, что тотъ его обыгралъ на бильярд на пять рублей и подарилъ ему свою книжку ‘Волчій зубъ’. Переносовъ тотчасъ же потребовалъ бутылку ‘шипучки въ бломъ клобук’ и сообщилъ, что давно уже ищетъ случая познакомиться съ умными людьми, а въ особенности съ литераторами. При слдующей встрч, Заливаловъ говорилъ уже Переносову ‘ты’, прямо требовалъ отъ него угощенія и повезъ его наблюдать воровскіе нравы въ трактиръ ‘Малинникъ’, посл чего они попали въ Екатерингофъ, а на утро Переносовъ и самъ не знаетъ, какъ литераторъ Заливаловъ очутился у него спящимъ въ его кабинет. Съ этого дня. онъ не покидалъ уже боле Переносова и поселился у него. Каждый день придумывалъ онъ какую-нибудь новую закуску или настой для водки, при чемъ, при выпитіи первой рюмки, стрлялъ изъ пистолета холостымъ зарядомъ, научилъ Переносова варить жженку, жарить бивштексъ на прованскомъ масл и разгрызать рюмку безъ видимаго ущерба для рта. Переносовъ былъ отъ него въ восторг.
— Я тебя и въ литераторы выведу, только теб надо жить иначе, говорилъ ему Заливаловъ. — И въ самомъ дл, человкъ ты богатый, а живешь свинья-свиньей. Разв такъ живутъ современные люди?
— А то какже? Сдлай милость, научи! Я завсегда готовъ, отвчалъ Переносовъ.
— Прежде всего разв можетъ быть кабинетъ безъ книгъ? Книгъ купить надо!
— Такъ только разв за этимъ дло? Сейчасъ-же подемъ и купимъ. Книжку почитать на ночь прелюбезное дло! Это я люблю.
Пріятели отправились за книгами и, кстати, купили и электрическую машину съ приборами. По прізд домой, Заливаловъ началъ Переносову показывать разные опыты съ электрической машиной и лейденской банкой и привелъ его въ восторгъ.
— Это вотъ физика называется, сказалъ онъ ему, — а тамъ химію заведемъ. Будемъ добывать газъ. Однимъ газомъ будемъ морить птицъ, а другимъ оживлять ихъ.— Другъ, заведи, ради Христа! демъ сейчасъ покупать эту самую химію!
Черезъ дв недли кабинетъ Переносова совсмъ преобразился. Тутъ были шкапы съ книгами въ сафьяныхъ переплетахъ, столы съ физическими инструментами, колбы… реторты, химическіе препараты въ банкахъ, тигли, ‘анатомическій человкъ’ изъ папье-маше, жабы и зми въ спирт, чучелы летучихъ мышей, а въ углахъ помстились два человчьихъ скелета на подставкахъ.
Переносовъ жилъ не одинъ въ дом. Съ нимъ вмст жила его мать старуха, которой отецъ Переносова отказалъ посл своей смерти все состояніе, слдовательно, сынъ, въ денежномъ отношеніи, былъ въ полной зависимости отъ нея. Появленіе въ ихъ дом литератора сильно ее опечалило.
— Споитъ онъ его, споитъ, мерзавецъ! плакалась она о сын своимъ приживалкамъ, но въ деньгахъ сыну на его зати все-таки не отказывала, хотя и давала ихъ ему посл сильнаго спора, когда-же, въ одинъ прекрасный день, сынъ явился домой вкуп съ литераторомъ пьяный и привезъ скелеты и летучихъ мышей, то она окончательно возмутилась.
— Вонъ! Все вонъ! Да и ты, господинъ литераторъ, проваливай! кричала она.— Гд-жъ это видано, чтобъ въ христіанскомъ дом и вдругъ эдакую пакость?… Вдь здсь, чай, образа есть!..
Литераторъ скрестилъ на груди руки и крикнулъ Переносову:
— Николай, что теб дороже: мать родная или образованіе?
— Разумется, образованіе! отвчалъ Переносовъ. — Маменька, неушто я изъ-за вашихъ глупостей и предразсудковъ долженъ всей современности лишиться? У насъ, въ дом, есть еще верхній этажъ, перезжайте туда, да и живите себ спокойно. Вы хотите срымъ образомъ жить, а я этого не желаю.
— Знать ничего не хочу! Тащи вонъ шкилеты! А нтъ, я позову фабричныхъ и т все вонъ вышвырнутъ!
Литераторъ крякнулъ, погладилъ бороду и сверкнулъ глазами.
— А по сил двадцать дв тысячи восемьсотъ тридцать шестой статьи знаете за эти вещи-то что бываетъ?— съ разстановкой и строго произнесъ онъ.
— Маменька, не дразните его! воскликнулъ Переносовъ.— Онъ адвокатъ, у всхъ мировыхъ свой человкъ и вс законы, какъ свои пять пальцевъ знаетъ. Онъ васъ въ Сибирь можетъ упечь за ваши дйствія.
Мать испугалась, заплакала, и, опершись на плечи приживалокъ, поплелась въ свою комнату. На другой день она перебралась въ мезонинъ, а сынъ остался жить въ нижнемъ этаж.
Литераторъ Заливаловъ былъ при Переносов безотлученъ. Каждый день онъ придумывалъ новыя забавы: то морилъ въ азот птицъ и оживлялъ ихъ въ кислород, то длалъ взрывъ какого-нибудь газа, то созывалъ фабричныхъ и, составивъ изъ нихъ цпь, разряжалъ въ нихъ лейденскую банку. Фабричные, получивъ отъ электрической искры толчокъ, присдали и вскрикивали, посл чего имъ давалось по рюмк водки и они отпускались на фабрику. Не забывали себя разной хмльной дрянью и хозяинъ съ товарищемъ и уже къ вечеру никогда не были трезвы.
Видя все это, мать сильно огорчалась.
— Да вамъ бы женить его, Пелагея Дмитріевна! говорили ей про сына знакомые.
— Пробовала, голубчики мои, да ничего съ нимъ не подлаешь, — отвчала она. — Хорошую двушку и богатую ему предлагала, да разв онъ путный?.. Твердитъ одно: ужь если женюсь на комъ, такъ женюсь по-современному, на актрис. И осрамитъ меня: женится на актрис, я это знаю! Какъ бы вотъ литератора отъ него этого спровадить? Да нельзя никакъ! Я ужъ и отступнаго ему пятьдесятъ рублей давала. Чтожъ вы думаете? Деньги взялъ, а уходить не уходитъ, да еще теперь кланяться пересталъ.
Чтобы какъ-нибудь обуздать сына, мать нсколько разъ ршалась было не давать ему денегъ, но и тутъ у него находились уловки и угрозы, и ея ршимость оставалась не причемъ. За деньгами онъ началъ являться къ матери не иначе, какъ въ сообществ своего любимца, кучера Михайлы.
— Мн, маменька, двсти рублей денегъ надо? говорилъ онъ. — Хочу на чердак трубу поставить и звзды небесныя разсматривать.
— Откуда у меня деньги, Николинька? отвчала она.— Вдь ты самъ знаешь, какіе теперь платежи по фабрик!
— Полноте хныкать-то — словно Кощей безсмертный! Фабрика фабрикой, а сынъ сыномъ. Не по міру-же мн идти, въ самомъ дл! Такъ не дадите?
— Нту денегъ!
— А коли не дадите, такъ мы сейчасъ… Эй, Михайло! приказывалъ онъ кучеру. — Тащи сюда изъ кабинета скелеты!
— А летучихъ мышей не прикажете захватить? отзывался кучеръ.
— Тащи и летучихъ мышей, и жабъ, и всякихъ гадовъ!
Кучеръ бжалъ внизъ. Мать плакала, крестилась и, боясь опоганить свое жилище ‘нечистью’, въ конц концовъ, выдавала требуемыя деньги.
За два дня до своихъ имянинъ Переносовъ явился къ матери и сказалъ:
— Ну, маменька, пожалуйте триста цлковыхъ. Въ день ангела у меня будетъ пиръ горой. Будетъ такой современный вечеръ, о которомъ вы, по своему необразованію и понятія не имете. И кром того будетъ сюрпризъ гостямъ: дв французинки отмнной красоты. Он споютъ и станцуютъ.
— Николинька!.. начала было мать.
— Михайло, тащи сюда змю! крикнулъ онъ кучеру.
Мать только всплеснула руками и дала деньги.
6-го декабря, часу въ восьмомъ вечера, имянинникъ Николай Иванычъ Переносовъ и его ‘неизмнное копье’, литераторъ Заливаловъ, расхаживали въ своей квартир по зал и ожидали прізда гостей. Посреди комнаты помщался большой столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, на которомъ стояли электрическая машина съ приборами, резервуары съ заране приготовленными газами и дв клтки: одна съ воробьями, другая съ кроликомъ. Такойже столъ, со всевозможными выпивками и закусками, стоялъ у стны. Надъ столомъ на стн была надпись: ‘предварительная выпивка’.
— Французинки-то, Алимпій Семенычъ, настоящія будутъ? спрашивалъ у Заливалова Переносовъ.
— А то какъ-же? Самыя настоящія, изъ Орфеума. Я ихъ пригласилъ по позже. Мы ихъ, знаешь, на закуску гостямъ пустимъ.
— Ты ужь съ ними, пожалуйста, по-французски, потому иначе кто-же? Правда, у меня будетъ купецъ Русовъ, онъ и въ Париж былъ, только по французски наврядъ понимаетъ, потому самъ разсказывалъ, что двнадцать денъ тамъ прожилъ и все въ пьяномъ образ обртался. Эхъ, далеко мн еще до настоящей современности! вздохнулъ Переносовъ.— Вдь вотъ ужо устрицы подавать будутъ, а я ихъ и въ ротъ взять не могу. Не стали-бы гости-то смяться? Давеча пробовалъ: закаталъ ее, знаете, въ хлбъ, обмазалъ горчицей, — жевать жую, а проглотить не могу..
— Ничего! Бываютъ и современные люди, а устрицъ не дятъ, успокоивалъ Заливаловъ.
— Литераторы-то, твои знакомые, въ которомъ часу хотли пріхать?
— Ровно въ восемь.
Въ девятомъ часу гости начали съзжаться. Первымъ пришелъ капитанъ Замоловъ, живущій недалеко отъ фабрики и познакомившійся съ Переносовымъ за нсколько дней передъ тмъ въ фабричномъ трактир. Онъ былъ въ отставномъ мундир и принесъ съ собой шпагу, на которой долженъ былъ быть прикрпленъ сахаръ при вареніи жженки. Закуривъ трубку, онъ сказалъ:
— При пить жженки предупредите гостей объ ея крпости. Она сладка и ежели человкъ неопытный, то можетъ до смерти опиться. У насъ во время Крымской кампаніи былъ такой случай. Одинъ юнкеръ Блобородавскаго гусарскаго полка пилъ, пилъ, упалъ и боле не вставалъ. Какъ сейчасъ помню, полкомъ командовалъ тогда полковникъ Урываевъ. А вторая шпага у васъ есть? Нужно крестъ на крестъ…
— Нтъ, отвчалъ Заливаловъ, но мы возьмемъ желзный аршинъ. Это еще лучше. Будетъ соединеніе аттрибутовъ двухъ сословій — дворянскаго и купеческаго.
Посл Замолова пріхалъ толстый купецъ Русовъ, извстный кутила, и, познакомившись съ капитаномъ, тотчасъ-же сообщилъ ему про себя, что онъ холостъ и живетъ съ ‘беззаконницей’. Вслдъ за Русовымъ прибыла четверомстная карета, нагруженная пятью гостинодворскими приказчиками, пріятелями Переносова по Приказчицкому клубу, притащился выходной актеръ Перепловъ и тотчасъ-же взялъ у хозяина сорокъ копекъ, чтобъ отдать извозчику, пришелъ фабричный трактирщикъ и мелочной лавочникъ Ивановъ въ сапогахъ со скрипомъ и, наконецъ прибылъ Семенъ Миронычъ Калинкинъ во фрак и бломъ галстук. Каждаго гостя Переносовъ подводилъ къ закуск и просилъ выпить. Калинкина онъ познакомилъ съ Заливаловымъ и также потащилъ къ закуск. Тотъ упирался.
— Не приневоливай меня сегодня къ питью — не буду пить, говорилъ онъ. Разв одну только и ни капельки больше. Я пріхалъ собственно, чтобъ посмотрть… Самъ знаешь, я теперь человкъ женатый… молодая жена… на силу урвался. Къ тому-же и тесть еще не вс приданыя деньги отдалъ. Я у него въ рукахъ, а не онъ у меня.
Къ столу подошелъ Заливаловъ и чокнулся съ Калинкинымъ.
— Какой торговлей занимаетесь? спросилъ онъ.
— Въ Александровскомъ рынк краснымъ товаромъ торгуемъ, отвчалъ тотъ.
— Зайду, безпремнно зайду. Мн кой-что потребуется! покровительственно проговорилъ Заливаловъ. По второй, чтобъ не хромать, можете?
— Съ душевнымъ бы удовольствіемъ всхъ превеликихъ чувствъ, но сегодня нельзя. Я собственно на самое малое время пріхалъ, потому завтра дло…
— Ну, для меня. Со мной чокнись! упрашивалъ Переносовъ.
Калинкинъ выпилъ вторую рюмку. Переносовъ взялъ его подъ руку и повелъ показывать свой кабинетъ. Показавъ ему библіотеку, скелеты и прочіе предметы, онъ отвелъ его въ уголъ и чуть не со слезами на глазахъ сказалъ:
— Сеня, ты видишь, что у меня все по-современному. Будучи другомъ, скажи по совсти — можно замтить, что я изъ сраго купечества?
— Никоимъ образомъ нельзя замтить! отвчалъ пріятель.
Вскор пріхали два литератора. Одинъ изъ нихъ былъ въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ и говорилъ сиплымъ голосомъ, другой — въ жолтомъ пиджак, и съ подбитымъ глазомъ. Заливаловъ тотчасъ рекомендовалъ ихъ хозяину и сказалъ, что теперь можно начинать вечеръ.
— Я думаю, не выпить-ли прежде всмъ по рюмк, а потомъ и начинать? замтилъ Переносовъ.
— И то дло! отвчалъ Заливаловъ. Господа, передъ началомъ музыкально-литературно-химическо-физическаго вечера хозяинъ предлагаетъ выпить по рюмк вина или водки! торжественно произнесъ онъ.
Гости двинулись къ столу съ закуской.
— Ты тамъ какъ хочешь, а я не буду пить, говорилъ Переносову Калинкинъ. Самъ знаешь, жена сидитъ дома одна… Ну, что ей за радость, — вдругъ я пьяный пріду? Къ тому-же я ей и слово далъ не пить.
— Господи, неужто съ трехъ-то рюмокъ?… Ну, для меня!…
Калинкинъ упирался, однако выпилъ. Вс сли по мстамъ.
— Отдлъ литературный! возгласилъ Заливаловъ. Петръ Иванычъ, обратился онъ къ литератору въ охотничьихъ сапогахъ:— садись за столъ и прочти намъ что-нибудь. Прочти свой разсказъ ‘Антошка юродивый’.
— Какже я прочту, коли у меня нтъ рукописи. И кром того, это историческое сочиненіе. Пускай вонъ Викентій стихи читаетъ! кивнулъ онъ на жолтый пиджакъ.
— Если нужно замнить номеръ, то я могу пропть комическія куплеты подъ фортепіано, предложилъ свои услуги Перепловъ.
— Сдлайте одолженіе, батюшка! воскликнули въ. одинъ голосъ хозяинъ и его другъ.
Первымъ вышелъ жолтый пиджакъ, тряхнулъ волосами, облокотился на стулъ и началъ читать какое-то стихотвореніе о ‘ней’, о ‘звздахъ’ и о ‘лун’. Окончивъ его, онъ принялся за второе въ томъ-же дух. Гости начали позвывать. Капитанъ и купецъ Русовъ поднялись съ мстъ и направились къ закуск. Наконецъ, жолтый пиджакъ умолкъ и поклонился. Ему аплодировалъ только одинъ хозяинъ. Мелочной лавочникъ, успвшій уже изрядно выпить, икнулъ и крикнулъ: ‘вотъ это чудесно!’
Посл жолтаго пиджака началъ пть куплеты актеръ Перепловъ, но тотчасъ-же сбился, всталъ изъ-за фортепіано и подошелъ къ закуск.
— Господа, по рюмочк! крикнулъ Переносовъ и потащилъ Калинкина къ столу.
— Ни за что на свт! упирался тотъ.
— А у насъ въ полку было такъ принято, — произнесъ капитанъ, — что ежели кто не пьетъ въ общей пирушк, то тому выливаютъ на голову.
Калинкинъ попятился.
— Стаканчикъ красненькаго винца, ложалуй, можно! сказалъ онъ.
Между тмъ начались физическіе и химическіе опыты. Заливаловъ, засучивъ рукава своего кафтана, сталъ у электрической машины. Около него помстились Переносовъ и кучеръ Михайло.
— Алимпій Семенычъ, у насъ давеча банка съ водородомъ лопнула, сказалъ Михайло.
Заливаловъ схватился за волосы.
— Ну, не мерзавецъ-ли ты посл этого? Вдь ты меня зарзалъ! Есть-ли по-крайности срный эфиръ?
— Эфиръ въ порядк. Николай Иванычъ только самую малость кошк на голову вылили.
— Господа, не угодно-ли кому-нибудь встать на эту стеклянную скамейку? предложилъ Заливаловъ. Я наэлектризую и тогда вс увидятъ, что волосы субъекта встанутъ дыбомъ. Кром того, прикасающіеся къ нему почувствуютъ, что отъ него исходятъ искры.
Гости переглянулись между собою. Никто не ршался встать на скамейку.
— Что за радость безъ покаянія погибнуть! произнесъ купецъ Русовъ.
— Я бы всталъ, да у меня волосы коротки, добавилъ капитанъ.
— Михайло, становись ты! крикнулъ кучеру Переносовъ.
— Въ моментъ-съ! только дозвольте, Николай Иванычъ, прежде мн выпить?
— Пей.
— Коли такъ, такъ и намъ слдуетъ по рюмочк, послышалось у гостей и они потянулись къ закуск. Калинкинъ уже безпрекословно отправился за гостями.
Опытъ не удавался. Искры отъ Михайлы, правда, исходили, но волосы дыбомъ не становились.
— Ты, шельминъ сынъ, врно опять волосы помадой намазалъ? крикнулъ на него Переносовъ.
— Помилуйте, Николай Иванычъ, да нешто я смю? отозвался Михайло.
Изъ всхъ химическихъ и физическихъ опытовъ всего больше понравилось гостямъ обмираніе и оживленіе птицъ. Вс заапплодировали. У Переносова отъ самодовольства и восторга даже показались слезы. Заливаловъ раскланивался. Къ нему подошелъ совсмъ уже пьяный мелочной лавочникъ.
— Дозвольте мн, ваше благородіе, этого самаго спирту, сказалъ онъ… У меня жена — баба ретивая. Для нее прошу. Какъ зашумитъ она, я ее сейчасъ и обморю на время.
Посл опытовъ началось разсматриваніе ‘анатомическаго человка’. Переносовъ разбиралъ его по частямъ и говорилъ:
— Вотъ это сердце, вотъ это селезенка, а вотъ, ежели: эта самая жила лопнетъ, то человку капутъ.
— А дозвольте васъ спросить, гд въ человк пьяная жаба сидитъ, что винища проситъ? спрашивалъ кто-то.
— Господа, теперь пожалуйте на верхъ, на обсерваторію! Тамъ у меня телескопъ и мы будемъ звзды разсматривать, предложилъ Переносовъ. Михаило, бери дв бутылки хересу и тащи за нами!
На ‘обсерваторіи’ никто ничего не видалъ, но хересъ пили вс и такъ громко кричали ‘ура!’, что съ стоящей рядомъ голубятни съ шумомъ вылетли вс голуби. Вдругъ на верхъ вбжалъ лакей и доложилъ, что пріхали дана.
— Ахъ, это французинки! воскликнулъ Переносовъ.— Алимпій Семенычъ, Бога ради!… и опрометью бросился внизъ.
Гости послдовали за нимъ.
Въ зал стояли ‘французинки’. Съ ними пріхалъ какой-то долгогривый мужчина въ бархатномъ пиджак. Заливаловъ отрекомендовалъ хозяина гостямъ. ‘Французинки’ оказались говорящими по-русски, какъ русскія и даже съ вологодскимъ акцентомъ.
— Еще-бы имъ по-русски не говорить, коли съ малыхъ лтъ въ Петербург! оправдывался передъ Переносовымъ Заливаловъ.
Сначала гости какъ-то церемонились и даже забыли подходить къ закуск. Только одинъ капитанъ глоталъ рюмку за рюмкой. Но потомъ, когда одна изъ ‘французинокъ’ спла куплеты ‘Я стираю, тру да тру’, общество начало апллодировать и оживилось. Купецъ Русовъ подошелъ къ ‘французинкамъ’.
— А что, барышни, вдь мы гд-то встрчались? сказалъ онъ.— Обликъ-то вашъ что-то очень знакомъ.
— Врно, у Макарья на ярмарк, мы тамъ у Барбатенки въ трактир пли, отвчали он.
Калинкинъ былъ уже изрядно выпивши. Онъ подошелъ къ Переносову и обнялъ его.
— Чудесно, чудесно! бормоталъ онъ. Только прощай. Пить я больше не могу. Ты самъ знаешь, теперь я человкъ женатый и все эдакое… Ахъ, Коля, ежели-бы ты зналъ, что у меня за жена! Ангелъ! Прощай!
— Погоди, сейчасъ жженку варить начнемъ… Да и лошадь не заложена.
— Ни за что на свт! Ни за что на свт! замахалъ руками Калинкинъ, но вдругъ очутился у закуски.
Часу въ двнадцатомъ начали варить жженку. Дломъ: этимъ завдывали капитанъ и Заливаловъ. Гости пли разныя псни, кто во что гораздъ.
Посл жженки вс гости окончательно опьянли. Вс говорили, вс кричали и никто никого не слушалъ. Въ одномъ углу пли: ‘возопихъ всмъ сердцемъ моимъ’, въ другомъ — затягивали ‘двки въ лсъ’. Калинкинъ, совсмъ уже пьяный, полулежалъ на диван, икалъ и говорилъ:.
— Ни одной рюмки! Шабашъ!… Я тоже человкъ женатый… Аминь. Барышни, спляшите казачка!
Къ нему подошелъ Переносовъ.
— Ну, Семенъ Миронычъ, коли хочешь хать домой, то лошадь готова, сказалъ онъ ему.
— Хочу, потому у меня молодая жена… Только прежде вотъ что: давай этого варева выпьемъ…
— Вали! и Переносовъ подалъ ему рюмку жженки.
— Что рюмку! Давай стаканъ. Я не рюмкинъ сынъ.
Посл жженки Калинкинъ окончательно опьянлъ. Его повели подъ руки. На порог въ прихожую онъ упалъ.
— Не совтывалъ бы теб его домой отсылать, говорилъ Заливаловъ.— Пусть здсь ночуетъ, а то чего добраго еще въ часть попадетъ. Кучеръ Михайло и самъ пьянъ-пьянешенекъ.
— Пойми ты, что у него дома жена молодая и я далъ ей слово въ цлости его доставить! отвчалъ Переносовъ.
Калинкина увезли, но пиръ продолжался. Нкоторые изъ гостей отправились въ кабинетъ и уснули тамъ на диванахъ. Капитанъ пилъ пуншъ и хриплъ октавой, показывая гостямъ голосъ. Купецъ Русовъ, покачиваясь, ходилъ по зал и кричалъ ‘караулъ!’. Мелочной лавочникъ сбирался плясать въ присядку, вставалъ со стула и падалъ. Оффиціанты накрывали ужинъ. ‘Французинки’ взяли хозяина подъ руки, отвели въ уголъ и спросили ‘бутылочку холодненькаго’.
— Ахъ, я дуракъ! Сейчасъ! Виноватъ, мамзели! Совсмъ забылъ предложить! воскликнулъ онъ и ринулся въ другую комнату, но въ дверяхъ его остановилъ кучеръ Михайло. Онъ покачивался.
— Купца Калинкина, Николай Иванычъ, обратно привезъ.— Невозможно везти… Шесть разъ съ саней падалъ. Того и гляди, что потеряешь. Теперь пластъ пластомъ въ прихожей лежатъ.
Переносовъ всплеснулъ руками.
— Ну, что мн теперь длать? А я общался жен домой его доставить. Длать нечего! тащите его въ угловую холодную комнату и положите тамъ на диванъ. Пусть до утра, проспится. Да вотъ что: туда оффиціанты ходятъ, такъ запри эту комнату и принеси мн ключъ.
Переносовъ хорошо помнитъ, что онъ пилъ съ ‘французинками’ холодненькое, помнитъ, что которую-то даже поцловалъ, помнитъ, что сидлъ за ужиномъ, но какъ кончился ужинъ, какъ разъхались гости, какъ онъ легъ спать, — ршительно ничего не помнитъ. Вино и его сразило.
На другой день поутру, проснувшись часу въ одиннадцатомъ, Переносовъ не безъ удивленія увидлъ, что у него ночевали литераторы, капитанъ и купецъ Русовъ. Они въ дезабилье ходили по зал и опохмлялись. На стол киплъ самоваръ и стояла бутылка коньяку. Заливаловъ приготовлялъ какую-то закуску и обильно лилъ въ нее уксусъ.
— Хвати рюмочку-то, сейчасъ поправишься!— предложилъ онъ Переносову.
— Не могу, отвчалъ тотъ.
— А ты съ солью… оно отшибаетъ.
— Нтъ, я лучше чаю съ коньякомъ…
Вдругъ раздался пронзительный звонокъ и въ комнату, влетла Калинкина. Она была въ слезахъ.
— Не стыдно вамъ, Николай Иванычъ? Не стыдно? Куда вы дли моего мужа? Гд онъ? кричала она.
Переносова какъ варомъ обдало. Онъ только сейчасъ вспомнилъ, что въ угловой комнат запертъ Калинкинъ.
— Анна Андревна, успокойтесь! онъ у меня, уговаривалъ онъ жену Калинкина.— Его и хотли везти вчера къ вамъ, но онъ былъ такъ пьянъ, что падалъ съ саней и кучеръ привезъ его съ половины дороги обратно.
— А еще общались не поить его! Слово дали…
— Анна Андревна, видитъ Богъ, это не я, а онъ самъ…
— Гд-же онъ? Покажите мн его по крайности…
— Вотъ въ этой угловой комнат. Пожалуйте! Вотъ вамъ и ключъ.
Переносовъ отворилъ дверь и впустилъ туда Калинкину.
— Будетъ буря!.. прохриплъ капитанъ.
Вдругъ въ угловой комнат раздался пронзительный визгъ и на порог въ залу появилась Калинкина.
— Мало того, что вы оскорбили женщину, вы еще насмхаетесь надъ ней! Гд мой мужъ? Гд онъ?— кричала она.
— Онъ тамъ-съ!
— Что вы врете, тамъ какой-то чужой мужчина!..
— Какъ? Что? Не можетъ быть! и компанія ринулась въ угловую комнату.
Посредин комнаты, дйствительно, стоялъ какой-то незнакомый мужчина и протиралъ глаза.
— Милостивый государь, отвчайте, какъ вы сюда попали? прохриплъ капитанъ.
— Извините, я и самъ не знаю какъ… отвчалъ онъ.— Скажите мн, гд я? Я вчера былъ въ гостяхъ у одного моего сослуживца и, признаться сказать, выпилъ… Но какъ я попалъ сюда?..
— Это все Михайло мерзавецъ, это все онъ! кричалъ Переносовъ. Позвать сюда Михайлу! Анна Андреевна, успокойтесь! Мой кучеръ сейчасъ разскажетъ въ чемъ дло. Тутъ какое-то недоразумніе.
Съ Калинкиной сдлалось дурно. Заливаловъ хлопоталъ около нея. Въ залу вошелъ кучеръ Михайло.
— Кого ты мн, каналья, привезъ вчера вмсто Семена Мироныча? Кого?
— Господина Калинкина… отвчалъ кучеръ.
— Посмотри, скотина, нешто это онъ!
Кучеръ взглянулъ въ комнату.
— Нтъ, не онъ-съ?
— Такъ гд же онъ?
— Виноватъ, Николай Иванычъ, тутъ надо статься, грхъ случился. Признаться сказать, вчера я былъ выпивши. демъ мы это по Обводному каналу, а я и вздремнулъ слегка. Проснулся, глядь назадъ, а сдока-то нтъ. Господи, думаю, потерялъ! Я назадъ. халъ, халъ, вижу лежитъ на дорог енотовая шуба. Стой, думаю, нашъ! Поднялъ и привезъ сюда. Здсь мы его не разсматривали, шубу съ него не снимали, а какъ былъ онъ, такъ и положили на диванъ. Теперича, стало быть, выходитъ, — я вмсто господина Калинкина кого нибудь чужаго привезъ. Вчера вдь былъ Николинъ день и пьяныхъ на улиц гибель что валялось. Главная штука енотовая шуба меня поднадула: какъ дв капли воды что у господина Калинкина.
Въ это время лакей манилъ Переносова въ прихожую. Переносовъ отправился. Въ прихожей стоялъ Калинкинъ. Онъ былъ блденъ, какъ полотно.
— Здсь жена? спросилъ онъ.
— Здсь. Иди скорй, успокой ее.
— О, Господи, Господи! Знаешь, вдь я въ части ночевалъ. Переносовъ, другъ, научи, что мн ей отвчать, какъ мн передъ ней вывернуться?
— Тутъ и вывертываться не надо, а скажи просто, что ночевалъ у пріятеля. Люди, которые ежели по-современному живутъ, такъ т и по нскольку ночей дома не ночуютъ.
Калинкинъ перекрестился и вошелъ въ залу. Съ этого дня Калинкинъ не разу уже не былъ у Переносова.