<По прочтении трактата>
<По прочтении трактата>
По прочтении трактата, Погодин Михаил Петрович, Год: 1856
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Я прочел трактат, и вот впечатления, им во мне произведенные: Турция не существует более в Европе, она разделена и оставляется только на время в газетах, пока окажется возможность договорившимся державам привести в исполнение междустрочные условия и вступить во владение якобы благоприобретенным имуществом.
Кто же новые владетели?
О них можно только догадываться.
Франция и Россия.
Франция, Россия и Англия.
Франция, Россия, Англия и Австрия.
Франция и Англия.
Франция, Англия и Австрия.
Каждая из этих возможностей имеет за себя и против себя различные соображения.
Разберем их одну за другою.
Турцию разделили Франция и Россия, потому что они сильнее прочих государств и могут удержать свою добычу, несмотря ни на какие сопротивления. Разделить вдвоем удобнее и выгоднее, нежели втроем или вчетвером, и Бонапарт умнее всех. (Случай, описанный в письме шестом и подробнее в восьмом.)
Франция и Россия могут удержать свою добычу, сказал я, но все-таки удержание будет им стоить великих усилий и жертв при сопротивлении Англии, Австрии и, следовательно, Германии, и конца войне, вражде не видать. Такое тревожное владение не слишком привлекательно, и третий выделок из турецких обширных владений лучше их всех обеспечит. Следовательно, вторая возможность — с Англией, сильной своими флотами, капиталами и связями, вероятнее первой.
Приобщение Англии может быть временное, если Бонапарт питает корсиканскую вендетту, а кто его знает! Война с Англией может быть начата им когда-нибудь и по разделении Турции, с полною надеждою на успех, при содействии России и, пожалуй, Америки.
А Австрия? Может быть, получила что-нибудь из милости на первых порах, а вероятнее отстранена, ибо действия в Италии показывают, что союзники к ней не расположены и сочувствия она не имеет нигде. Следовательно, четвертая возможность имеет меньше всего в свою пользу.
А что имеет за себя пятая возможность, то есть разделение Турции между Францией и Англией.
Проницательность английского правительства, которое, без сомнения, видело свои опасности и не могло начать войны, не могло предложить Наполеону такое деятельное содействие, не застраховавшись вполне на все возможные случаи. Может быть, они сковались между собою, и Англия, закоренелый враг и соперник России, вспомоществуемый духом Запада, увлекает Наполеона с собою, несмотря на естественные выгоды его с Россией.
Как бы то ни было, пьеса еще не вся: опустился занавес по окончании только одного действия. Игра не прекратилась, а игроки после партии обменялись между собой местами и расселись иначе, ожидая новой задачи. Вопрос восточный не решен: продолжение впредь!
Настоящий мир есть, во всяком случае, временный, перемирие вследствие истощения средств у воюющих держав, по обороту общественного мнения или по другим внутренним обстоятельствам и признакам, коих мы, посторонние наблюдатели, ни заметить, ни оценить не можем.
Правительство, и общество, и все мы прельщаемся мыслью о союзе с Францией, союзе естественном и выгодном, но благоразумие велит нам смотреть в оба глаза и стоять бдительно на страже, потому что на карту положится много, очень много, и вопрос быть или не быть (см. письмо XXII) остается во всей своей силе, хотя, разумеется, с большею надеждой на спасение.
Не слишком ли мудрены все эти предположения? Не заходит ли здесь ум за разум? Не простые ли происходят дела? Все устали, а цель войны Англии и Австрии достигнута: русской флот истреблен, крепости уничтожены, границы отодвинуты от славян и даже Дуная, влияние русское на Востоке потрясено, наконец, официальные соглядатаи, консулы рассыпаны повсюду — довольно пока, а вперед что Бог даст, то и будет. Apres nous le dluge!
Нет — этого не может быть: тысячи людей и миллиарды денег, не может быть, чтоб были положены Францией для одной славы, для препровождения времени, в угоду Англии и Австрии. Игра не стоила для нее свеч! Что-нибудь да кроется другое, к чему и должны мы быть готовы.
Обратимся теперь к настоящему трактату.
Настоящий трактат, без тайных соглашений, между кем бы то ни было, не имеет никакого смысла, и заключает в себе для России непременное побуждение к войне.
Трактатом закрывается вход в Черное море военными судами. Да об этом и говорить было нечего: в мирное время какая нужда военным судам ходить по Черному морю. Военные суда опасны в военное время, а в военное время может всегда пустить их Турция, как это теперь и случилось,— и тогда чем же вы прикажете России защищать свои берега, без флота, без крепостей, без арсеналов?
Турции она может не опасаться, но кто же поручится за морские державы, чтоб они не повторили когда-нибудь нападения по тем или другим причинам? Есть ли тут человеческий, не только политический смысл? Берегов своих Россия, никакое другое государство открывать не может, принимать меры для своей обороны по народному праву и по естественному инстинкту самосохранения должно и по отношениям к своему народу обязано. Какое государство во всей истории налагало на себя руку? Укрепляет же Англия свои берега, несмотря на entente cordialt с Францией. Мы должны разрушить у себя Севастополь, а они могут утверждаться в Гибралтаре, Мальте и Корфу! Мы не смей строить судов, а Австрия основывает флот ‘для предстоящей борьбы на Востоке’!
Если Россия согласилась на противоположную меру, то разве только временно, по соглашению с Францией или без соглашения по невозможности продолжать войну.
Возвращаемся к трактату. Россия и Турция обязаны иметь по шести военных судов в Черном море. А если турецкие корабли уведет какой-нибудь новый Капитан-паша в Александрийскую гавань, на поклон Египетскому паше, или сожжет по неосторожности, сгноит по небрежению, тогда что делать России? Не должна ли она будет уничтожить свои суда? Иначе с шестью пароходами она будет опасна для Турции так же, как прежде с неограниченным своим флотом.
Хорошо — Турция безопасна со стороны России, а со стороны западных держав, со стороны даже Египта, Греции, Ионических островов? Все они могут делать с Турцией, что вздумается, имея флоты, которым противопоставить нечего.
Если Турция может иметь флот на Средиземном море, или Египте, то она опасна для России.
Если не может иметь там ничего больше, то, обеспеченная со стороны России, она будет отдана произволу любой морской державы. По какому-же это праву, если ее самостоятельность составляет главную задачу и главное условие всей европейской политики?
Турция предохранена со стороны России, но почему же приносятся России в жертву Швеция, Дания и Пруссия, на кои она всегда нападать может, имея неограниченное число кораблей на Балтийском море?
Католики и протестанты, принявшие на себя покровительство и отстраняющие до сих пор Россию от участия в устроении судьбы турецких христиан (равно как и в устранении княжеств), считают их исповедание ересью и ненавидят сильнее ислама. Спрашивается, каким образом они могут покровительствовать Православию?
С какой стороны вы ни посмотрите на трактат, со стороны науки или со стороны политики, он не выдерживает самой снисходительной критики, и надо удивляться, как европейские министры, в XIX столетии, могли подписать такую бессмысленную бумагу пред глазами Истории — и даже орлиным пером.
На этом месте моего письма застало меня известие о сепаратном мире между Англией, Францией и Австрией в обеспечение целости Оттоманской империи против возможных покушений России.
Это что за событие? Кто кого обманывает? Нас или мы? Был ли этот трактат нечаянностью для нашей дипломатии или она был предупреждена первоначально о трактате, как о средстве успокоительном на время для Англии, Австрии и Турции? Не верится, чтоб впросак попали англичане, а не мы. Воровство искони у них, простота за нами!
Между тем английские и французские консулы, согласные между собою, возбуждают везде христиан, о чем я имею даже подлинные письма из Болгарии, кроме газет,— значит, они хотят овладеть Турцией, в отношении к чему мы должны принимать, не теряя минуты, свои меры.
Во всяком случае, это, по моему мнению, благодеяние Русского Бога, и вот в чем именно состоят великие Его новоявленные милости:
1. Священный союз, столько для России пагубный, уничтожен не ею, а самою Австрией.
2. Мы получили торжественное, осязательное и ясное удостоверение, что друзей Россия в Европе не имеет и полагаться ни на кого не должна, кроме единоплеменных славян и единоверных греков.
Наконец. 3. Мы избавляемся от унизительной все-таки опеки Наполеона, которого соблазнительное рождение 2 декабря с прочими романтическими и мелодраматическими похождениями не слишком возвышает честь ему сопутствовать и разделять его судьбу, хотя и со звездою Наполеона, которому верить страшно. Timeo Danaos alque dona ferentes!
A вот выгоды, кои мы можем извлечь из главного трактата.
Мы можем принимать живое и деятельное участие в судьбе славян и Турции, к которым боялся прикоснуться покойный граф Нессельроде со всеми своими агентами, чтоб не возбудить подозрений. Мы можем по преимуществу, если сами французы и англичане действуют в этом смысле, а наше участие всегда будет иметь более доверенности и более значения.
Польша обойдена европейскими державами вовсе, как будто бы не существовала, и, следовательно, подан русскому правительству прекрасный случай сблизиться с нею и примириться.
Мы можем разослать также везде консулов между славянами на Востоке, в Турции, Персии и даже Индии, консулов деловых, знакомых с языками, которые способны были бы высматривать все обстоятельства, вступаться во все дела, устраивать всякие связи.
Мы имеем время примириться с умеренной и левой стороной Европы посредством свободных мер и сообщения сведений о нашем быте.
Вот польза мира, в дополнение к урокам войны о необходимости образования и несостоятельности всей нашей прежней политики.
Следовательно, образ наших действий теперь определен: соединились ли мы с Францией или остались одни.
С Францией России легче, выгоднее.
Одной России — честнее, чище, хотя труднее и опаснее.
Мы заключили новый Тильзитский мир и должны помнить, во всяком случае, что Эрфуртская дружба кончилась нашествием двадцати языков. Как Парижский трактат постыднее и тягостнее Тильзитского, так и нового нападения (если то будет) должно ожидать гораздо сложнее, грознее, обманчивее: все происшествия выходят теперь как будто вторым изданием, seconde dition, revue, corrigge et augmente. Севастопольская экспедиция должна служить образчиком, чего и в каком виде следует ожидать нам впереди.
Как бы то ни было, медлить нечего, а надо приниматься тотчас за дело. Самое время спешить, в один год происходит то, на что недоставало прежде ста лет, и постепенными улучшениями довольствоваться нельзя. На ловлю ехать, собак кормить поздно. Пожалуют вдруг гости, так не успеешь раскинуть лагеря даже при Дриссе. Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пароходные заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочее не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за все, за все.
Выбирай всякий занятие по силам и способностям, не прячься с талантами в угол, а выступай вперед, предлагай свои услуги, жертвуя своим самолюбием. Аще и гуменце у кого пострижено, не оставайся без дела, склавши руки.
Конституция нам не нужна, а дельная, просвещенная, диктаторская власть необходима. Зло пустило у нас такой корень, что без хирургической операции подчас ничего не сделаешь. Все места обросли каким-то диким мясом форм, привычек, беззаконных доходов, преданий гнусных, освященных давностью, даже в глазах порядочных людей.
Надо признаться во всех своих недостатках, ошибках, промахах и воспользоваться полученными тяжелыми уроками, надо оплакать унижение, до которого дошли, и напрячь все свои силы, чтоб снова восстать.
Но где взять людей? Обыкновенная пустая отговорка! Не люди не находят людей, а человек всегда найдет человека. Придворный персонал, преизвестный и переиспытанный, доставит деятелей на все места. Вина нового не вливают в мехи старые. Но из семидесяти миллионов молодого, свежего, даровитого народа найдется на всякое место по благопотребному мастеру и с подмастерьями. Кликните клич!
В другом письме я писал о средствах отыскания людей. Здесь скажу только, или лучше, повторю, что гласность, гласность и гласность, образование, образование и образование, дельное, существенное, а не форменное, парадное, отвлеченное, представляют два главных существенных средства управиться нам сперва с врагами внутренними и потом внешними и вообще два главных средства для преуспеяния гражданского и человеческого.
Первое лицо в Европе — это Людовик Бонапарт. Он умен, смел и счастлив — в этом надо согласиться. Но он не пользуется уважением ни у себя дома, ни за границей. Правительства смотрят на него с подозрением, а народы не питают доверенности к благородству его сердечных убеждений. Русский Государь, умеючи, может привлечь себе общественное мнение, и самый могущественный союзник для него — законная свобода, законному порядку изменивши (см. письмо XVII).
Имея на своей стороне этого союзника, мы приготовимся встретить грозящую беду и с высшею помощью опять воскликнем, как восклицали отцы наши после нашествия 1812 года: ‘Кто Бог велий, яко Бог наш! Ты еси Бог, творяй чудеса!’
1856 г.
8 мая.