Три положения, в которых Шопенгауэр, подведший итоги западной рационалистической философии, указал, где именно должно искать наиболее полную истину, — эти три положения суть те самые, откуда вышла вся западная рационалистическая философия с ее основным убеждением: истинная сущность мира и смысл жизни познаются человеком внутри, в самом себе.
Чтобы погрузиться внутрь себя, нужно отдаление и отделение, отчуждение друг от друга, и нет ни малейшей нужды в соединении для возвращения к себе самому. Иначе сказать, нужно то самое, что требовалось заповедью ‘Познай самого себя!’, то есть ‘знай только себя!’ — откуда вышла философия Сократа и Платона. Другая же, ‘подобная [первой]’ заповедь: ‘не блуждай вне себя, возвратись к себе, ибо во внутреннем человеке истина!’ — откуда вышли Августин и вся средневековая философия, отсюда же — и Декарт с его ‘сознаю — следовательно, существую!’ Из этого ‘Cogito ergo sum’, в котором только личному бытию приписывается полная достоверность, очень легко могло произойти превращение внешнего мира в представление.
А между тем Грот отчасти, а Толстой, по-видимому, вполне, соглашаются, что положение: ‘мир, как воля и как представление’ — безусловно истинно. Но для кого истинно? — только для людей, осужденных на бездеятельность и на уединенную, кабинетную жизнь, то есть обреченных только в одиночку мыслить и желать, а не действовать в совокупности. Очевидно, что ни Грот, ни Толстой не чувствовали всего ужаса, заключающегося в этом положении, лишающем нас братьев и отцов, то есть приводящем к тому самому, что делает смерть. Сверстник Шопенгауэра Байрон показал весь ужас одиночества в Боге, безусловно едином, то есть одиноком (что никак не может относиться к Богу христианскому. Триединому), когда сказал, что Он творит миры за мирами, чтобы наполнить пустоту существования, и что тем не менее благодаря одиночеству, то есть отсутствию равных Ему существ, уничтожение было бы для Него высшим благом. Это значит, что для того, кто понял ужас одиночества, нет иного Бога, кроме Триединого.
Во 2-м пункте Грот согласен с Шопенгауэром, что есть в природе слепая сила, которую Шопенгауэр называет волею к жизни. Но как называет эту силу сам Грот, — об этом умолчено, хотя в этом — главное. Если Грот согласен с Шопенгауэром относительно значения этой силы, то отличаться от него он будет только тем средством, которое он выберет для избавления от жизни.
Желание жизни у человека, конечно, есть, и оно у него — общее с животными. Но особо, специально у человека или сына человеческого есть еще жажда восстановления жизни, которую слепая воля или сила сама уничтожает в лице отцов, у человека есть специфическая жажда восстановления путем обращения слепой силы в разумную, — в орудие разума, руководимого чувством сыновним…