Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
По поводу разсказа Озерецкаго: ‘Полинька’.
‘День’, 31-го марта 1865 г.
Мы обязаны вступить въ печатное объясненіе по поводу одного довольно страннаго обстоятельства. Какъ бы ни желали мы избжать гласности въ настоящемъ случа я замнить ее частными объясненіями, но это оказывается ршительно-невозможнымъ Довольно-значительная часть нашихъ подписчиковъ принадлежитъ къ духовному сословію — преимущественно священники. Многіе изъ нихъ оскорбились помщеніемъ въ 8 и 9-мъ NoNo ‘Дня’ разсказа нашего Пензенскаго корреспондента, г. Озерецкаго, подъ заглавіемъ: ‘Полинька, оригинально Русское явленіе изъ современной исторіи мстной, церковно религіозной народной жизни’. Нкоторые сами писали намъ объ этомъ, объ отзывахъ другихъ сообщили намъ наши корреспонденты, и насъ увряютъ, что таково общее впечатлніе большинства провинціальныхъ священниковъ. Нашлись даже такіе (изъ Сверозападнаго края: именъ ихъ мы не могли разобрать), которые, вырвавъ съ негодованіемъ листы этого разсказа изъ газеты, отослали ихъ къ намъ обратно, испещривъ поля разными нелестными для насъ примчаніями и подчеркнувъ особенно т мста, гд (въ крестьянской рчи) стояло слово: попъ. Очевидно, что самое слово ‘цопъ’, хотя и поставленное въ смысл нисколько не непочтительномъ, показалось обиднымъ нашимъ многоуважаемымъ Блорусскимъ іереямъ, привыкшимъ къ боле учтивымъ названіямъ, употребительнымъ въ ахъ мстности.. Но смемъ уврить ихъ, что въ народныхъ понятіяхъ, у насъ, въ Великорусскихъ губерніяхъ, это выраженіе не заключаетъ въ себ ничего обиднаго, — и было бы странно, а въ нкоторыхъ отношеніяхъ и не совсмъ-то прилично, при буквальной передач разговора крестьянъ между собою, замнять это слово боле книжнымъ и важнымъ словомъ: священникъ. Не можемъ при этомъ случа не вспомнить одно обстоятельство, которое хотя въ свое время и удивило насъ, однакоже не обратило тогда на себя нашего особеннаго вниманія. Въ прошломъ году одинъ изъ священниковъ, изъ того же Сверозападнаго края, пришелъ точно также въ сильное негодованіе., отъ чего бы вы думали, читатель? отъ повсти г-жи Кохановской: ‘Рой — еодосій Саввичъ на споко’. Онъ упрекалъ талантливаго автора въ антирелигіозности, въ желаніи уронить въ глазахъ народа значеніе духовенства — и все за то, что авторъ, мимоходомъ, такъ мастерски очертилъ бытовую сторону благочестивыхъ и вполн искреннихъ отношеній еодосія Саввича съ его домашними — къ приходскому причту и молодому попу, поставленному для него архіереемъ Горленкой? Что сказали бы — на это обвиненіе г-жи Кохановской въ антирелигіозномъ направленіи — т ея Петербургскіе критики, которые напротивъ осудили и предали ее своей публик на безславіе — за ‘византизмъ’, какъ они тогда тонко выразились??
Но это мы припомнили только такъ, къ слову. Есть обвиненія гораздо боле серіозныя, на которыя мы считаемъ нужнымъ отвчать, не желая давать мсто недоразумнію въ такомъ важномъ дл. Въ помщеніи разсказа о ‘Полиньк’ нкоторые думаютъ видть такой умыселъ съ нашей стороны, что мы хотимъ будто бы выставить ее какъ идеалъ для народа, какъ образецъ самобытнаго отношенія къ вр,— хотимъ подорвать увы, связывающія народъ съ церковью. Другіе же, не подозрвая насъ въ положительномъ умысл, упрекаютъ насъ въ томъ, что напечатавши ‘Полиньку’ —мы этимъ самымъ возвели въ апоозъ религіозное ‘самодурство’ и грубое невжество народа,— такъ какъ авторъ разсказа видимо относится къ своей героин съ любовью и передаетъ въ то же время не совсмъ выгодные отзывы крестьянъ о мстныхъ священникахъ. По мннію и тхъ и другихъ обвинителей, напечатаніе этого разсказа можетъ имть вредное дйствіе на простой народъ и умножить для ‘Полиньки’ (и ей подобныхъ) число прозелитовъ. ‘Послдняго рода опасеніе (т. е. вреднаго дйствія на народъ) мы слыхали не разъ и не отъ однихъ священниковъ,и не по этому только случаю. Почти то же самое было выказано намъ, только не такъ ясно, въ одной газет, по поводу нашихъ статей о дворянств. Это опасеніе совершенно напрасное. Мы не говоримъ уже о томъ, что подобными опасеніями обличается лишь странное тайное недовріе къ прочности и истинности тхъ основъ, которыми дорожатъ, — если для этихъ основъ такъ страшно слово какой-нибудь газеты, выражающее личное мнніе какого-нибудь публициста! Но кому неизвстно, что вообще журналистика наша почти не переступаетъ за предлы среды общественной? Еслибъ она поболе проникала въ народъ, тогда, при нашемъ 70-милліонномъ народонаселеніи, число подписчиковъ у самой распространенной нашей частной газеты — было бы вроятно боле 12 тысячъ. Что же касается до ‘Дня’ собственно, то наша газета въ простомъ народ не читается, популярностью — даже въ такъ-называемой ‘образованной публик’ — не пользуется, да наконецъ за популярностью, какъ извстно, вовсе и не гонится. Это многими ставится ей въ упркъ, тмъ боле, что недостатокъ этотъ (если это только недостатокъ) могъ бы быть отчасти отстраненъ помщеніемъ въ газет ‘предметовъ для легкаго чтенія’, новостей политическихъ, извстій о движеніи по служб и т. д. Самый языкъ статей, какъ редакціи, такъ и ея сотрудниковъ, вовсе уже, кажется, не обличаетъ намренія быть вполн доступнымъ простонародному разумнію, и доступенъ — въ чемъ насъ и обвиняютъ — только людямъ вполн образованнымъ. Мы не находимся въ томъ положеніи, чтобы слова наши доходили до простаго народа и не хлопочемъ объ этомъ — потому что вовсе не въ этомъ наша задача. Наша задача — уяснять, по мр нашихъ силъ и нашего разумнія, общественное сознаніе кругомъ насъ, въ нашей сред,— и это заявленіе вамъ нужно потому, что мы нисколько не намрены отказываться отъ помщенія статей въ род ‘Полиньки’ или статьи ‘о движеніи религіозной мысли’, такъ не понравившейся ‘Домашней Бесд’. Этотъ avis au lecteur мы признаемъ особенно необходимымъ въ виду тхъ современныхъ, фальшивыхъ по большей части, опасеній, которыя высказываются громко и втихомолку нашими многочисленными доброжелателями — по поводу статей ‘Дня’ о народ, народности и народныхъ интересахъ.
Возвратимся къ ‘Полиньк’. Признаться сказать, насъ очень огорчило такое непониманіе самыхъ простыхъ вещей со стороны лицъ духовныхъ. Кажется, можно было бы понять, что мы прежде всего дорожимъ живыми фактами нашей народной жизни и считаемъ ихъ заслуживающими изученія, изслдованія и во всякомъ случа вниманія, а не высокомрнаго пренебреженія. Тмъ боле дорожимъ мы всякими данными, раскрывающими для насъ религіозное міросозерцаніе народа, его внутреннее, сердечное, а не вншнее или оффиціальное отношеніе къ существующимъ церковнымъ учрежденіямъ,— наконецъ степень его духовнаго и умственнаго развитія. Наконецъ, если он, эти данныя, дороги намъ, какъ и всмъ мыслящимъ, образованнымъ Русскимъ,— то он сущій кладъ для лицъ, призванныхъ стать въ непосредственныя отношенія къ простому народу и имть дло именно съ религіозною стороною его быта. Клеймятъ презрніемъ, бранью и насмшками религіозное ‘самодурство’ народа,— безъ сомннія очень легко, онъ вдь не учился ни въ семинаріи, ни въ духовномъ училищ: но это будетъ и несправедливо, и даже не совсмъ, сколько мы можемъ это разумть, согласно съ духомъ истиннаго т. е. христіанскаго просвщенія. На счетъ народнаго невжества позабавиться конечно не трудно: право это добывается дешево, тремя-четырьмя годами самаго поверхностнаго прохожденія курсовъ. Но мы полагаемъ, что если кому мене всхъ прилична духовная гордость просвщенія, кому мене всхъ пристало кичиться предъ народамъ своею ученостью, такъ это именно нашимъ духовнымъ, какъ во причин ихъ сана, такъ еще боле потому, что такъ вообще непроизводительна, такъ безплодна для народа ихъ школьная мудрость! Мы говоримъ это съ глубокимъ сожалніемъ и конечно о большинств только, допуская многія исключенія. Высокомрное просвщеніе, какъ лучше насъ должно быть извстно нашимъ обвинителямъ, не проливаетъ свта, не побждаетъ невжества, глумленіе надъ народнымъ духовнымъ ‘скудоуміемъ’, какъ любятъ иногда выражаться духовныя лица, не только не способно внушить крестьянамъ любви и довренности, но порождаетъ напротивъ раздраженіе и отчужденіе… По нашему мннію, если кто долженъ быть намъ особенно благодаренъ за напечатаніе такихъ любопытныхъ этнографическихъ очерковъ, каковъ разсказъ о ‘Полиньк’, такъ это именно священники, и именно сельскіе. Почему? мы это объяснимъ ниже, а здсь кстати просимъ замтить, что разсказъ г. Озерецкаго помщенъ нами въ Областномъ Отдл, въ смысл корреспонденціи изъ Пензы.
‘Полинька’ — несчастная героиня этого разсказа, подавшая поводъ къ столькимъ нападеніямъ ни нашу газету (дай только Богъ, чтобъ она сама не подверглась никакимъ оффиціальнымъ гоненіямъ) — есть простая бдная крестьянская двушка, которою еще съ самыхъ раннихъ лтъ овладла религіозная восторженность и возбудивъ въ ней влеченіе подвижнической жизни — увела ее наконецъ въ лсъ — ‘спасаться’. Уважая ея подвигъ (подвергшій ее тотчасъ же разнымъ преслдованіямъ со стороны мстныхъ блюстителей благочинія), крестьяне выстроили ей келью и снабжаютъ ее всмъ нужнымъ для безмятежнаго молитвеннаго труда. Явленіе очень обыкновенное въ нашей народной жизни, и ужъ конечно не духовенству осуждать за это народъ! Оно должно дорожить этими завтными чертами его духа, этими залогами низшихъ духовныхъ потребностей и духовной силы, которая, не находя себ никакого другаго достойнаго исхода и приложенія, устремляется преимущественно на аскетическіе подвиги. Полинька носитъ вериги, съ утра до ночи и съ ночи до утра молится или поетъ вмст съ другими крестьянскими двушками духовныя псни, или наконецъ ведетъ поучительныя бесды съ крестьянами, которые охотно приходятъ ее послушать. Многія молитвы она перевираетъ, исторіи священной съ точностью не знаетъ, — это правда, но чему же она вредному учитъ? Она не излагаетъ никакого новаго ученія,— о догматахъ вры, она и не разсуждаетъ, а принимаетъ ихъ вполн, вмст съ народомъ. Она не обманщица, не проповдуетъ ни вражды, ни ссоры, ни фанатизма, не выдаетъ себя за святую, но вритъ въ силу молитвы, она не копитъ богатства, а раздаетъ бднымъ же все, что ей приносятъ, она не поощряетъ ни пьянства, ни воровства, ни разврата, а учитъ самымъ простымъ толковымъ языкомъ, съ силою искреннйшаго убжденія — христіанской добродтели. Что же тутъ дурнаго или вреднаго? Слово ея просто, неискусно, невжественно, грубо, но всегда благочестиво, согрто истиннымъ чувствомъ вры и запечатлно такою печатью искренности, которая не только отнимаетъ у него всякую пошлость, но сообщаетъ ему необыкновенную силу и привлекательность для народа, — и которой, къ сожалнію, такъ часто недостаетъ нашимъ оффиціальнымъ проповдямъ. Противъ начальства она не говоритъ ничего: разв только ‘возмутительными’ признать т ея невинныя слова, что ‘въ ныншнія времена и въ рай-то безъ билета не пущаютъ,— и спасаться-то — подавай паспортъ!’ Можетъ-быть соблазнительнымъ находятъ почтенные іереи то уваженіе, которое питаетъ къ ней народъ, почитая ее чуть не святою? Но не говоря уже о томъ, что это уваженіе далеко слабе того почитанія, какимъ еще недавно пользовался въ Москв, у значительной части общества, одинъ изъ заключенныхъ въ сумасшедшемъ дом, котораго всякія несвязныя рчи считались изрченіями оракула,— не говоря уже объ этомъ,— мы думаемъ, что гораздо боле бы произвело соблазна — гоненіе на крестьянъ за оказываемое ими уваженіе тому, въ чемъ они видятъ какъ бы подражаніе древнимъ подвижникамъ… Съ этимъ дломъ надо обращаться осторожно, особенно тамъ, гд есть поводъ предполагать не мошенничество или плутню, а искреннее религіозное убжденіе, или по крайней мр искреннее самообольщеніе. Къ тому же народное мнніе о крестьянской двушк Полиньк — не больше, какъ мнніе, которое ни для кого не иметъ обязательной силы, и не будучи подкрплено авторитетомъ церкви, подлежитъ естественному колебанію и измненію.
Не упрековъ, говоримъ, а благодарности ждемъ мы отъ священниковъ за помщеніе поучительнаго разсказа о Полиньк. Мы называемъ его поучительнымъ потому именно, что онъ даетъ намъ понятіе о настоящихъ духовныхъ нуждахъ и потребностяхъ народа. Онъ поучителенъ потому, что заставляетъ задуматься — откуда берутся, что порождаетъ такія явленія? Почему возможны и даже такъ часты у насъ въ народ эти Полиньки? И если въ самомъ дл есть отъ нихъ вредъ, то не лежитъ ли вина въ этомъ случа — отчасти и на самомъ духовенств? Очевидно, что народъ не вполн удовлетворенъ настоящимъ строемъ своей церковной жизни,— ни своимъ чисто бытовымъ отношеніемъ къ вр, и отношеніемъ къ паств самихъ духовныхъ пастырей. Онъ жаждетъ Слова Божія, но оно только отрывочно, не внятно доходятъ до его слуха, онъ желалъ бы просвтиться свтомъ истины,— а имющіе свтильникъ ставятъ его подъ спудомъ, онъ желалъ бы назидательной, поучительной бесды, вводящей его въ міръ высшаго религіознаго созерцанія, высшихъ стремленій поднимающихъ его надъ этою печальною землею, надъ его труженическою тяжелою долей,— онъ хотлъ бы со смиреніемъ послушать уроковъ и для земнаго житейскаго подвига,— а ему или съ высокомріемъ въ томъ отказываютъ, или же предлагаютъ ему, вмсто живаго слова, схоластическія проповди, написанныя отвлеченнымъ языкомъ, красиво обставленныя въ приличныхъ мстахъ Славянскими текстами — часто непонятными безъ перевода, — проповди холодныя, вялыя, неискреннія, вполн безсильныя и безплодныя, что называется: казенныя. Что говорятъ крестьяне, сошеднись въ овраг изъ разныхъ мстъ, предъ кельей Ноляньки? Они хвалятъ ее за простую вразумительную рчь, и стуютъ — одни, что священникъ въ ихъ мстности говоритъ ямъ проповди слишкомъ мудреныя, другіе — что священникъ въ ихъ сторон не преподаетъ примра благочестивой жизни, Пусть наши порицатели сами, по своей совсти, отвтятъ намъ: правдоподобны ли эти жалобы?….
Что же изъ этого слдуетъ? Изъ этого слдуетъ, что если бы священники въ тхъ обихъ мстностяхъ умли вести съ народомъ живыя, не мудреныя, а вполн доступныя ихъ разумнію бесды, согртыя искреннимъ чувствомъ любви, то крестьяне вроятно предпочли бы эти бесды причитаньямъ какой-нибудь Полиньки, — не плелись бы изъ-за сотни верстъ послушать рчей простой, неучившейся крестьянки: Изъ этого слдуетъ, что еслибъ въ тхъ мстностяхъ были школы и крестьяне имли возможность сами читать Слово Божіе, они не пошли бы подбирать крохи его у безграмотной двки, они бы не учились у нея церковнымъ пснямъ и молитвамъ, которыхъ она сама твердо не знаетъ и не понимаетъ. Изъ этого слдуетъ, что еслибъ на нашемъ духовенств, на церковной администраціи я на современной церковной жизни мене лежалъ характеръ оффиціальности, народъ былъ бы усердне къ вр, и извстныя слова раскольниковъ мене имли бы дйствія на народъ. Мы разумемъ т ихъ слова, что наши пастыри боле похожа на государственныхъ чиновниковъ, чмъ на служителей алтаря, и что наша церковь запечатлна печатью казенности. (См. ‘Прав. Обозр’. Февр. кн., разборъ нов. соч. отца Пареніа). Конечно, въ этомъ послднемъ случа вина лежитъ не на простыхъ, бдныхъ сельскихъ священникахъ, мы знаемъ, съ какими препятствіями имъ самимъ приходится бороться, какими путами опутано нердко ихъ благое рвеніе. Но тмъ не мене, если для кого священство не есть только извстное общественное положеніе, а святое призваніе, если въ комъ горитъ хоть слабымъ пламенемъ — тотъ святой огонекъ, безъ котораго безсильна и безплодна всякая дятельность человка, тотъ суметъ подчинить своему вліянію простыя сердца крестьянъ и благотворно на нихъ воздйствовать. Мы знаемъ два села (можетъ-быть таковыхъ и больше, но вамъ лично извстны только два) Московской губерніи, одно Дмитровскаго узда, другое — если не ошибаемся — Московскаго, гд крестьяне вовсе не пьютъ и отличаются отъ прочихъ своею нравственностью, своимъ расположеніемъ къ ученію. И въ томъ и въ другомъ сел крестьяне говорили намъ, что — они обязаны этимъ ‘батюшк’, т. е. священнику своего села,— которымъ они не нахвалятся, который устроилъ школу, самъ учитъ и поучаетъ и пр. Стало-быть — есть же возможность и для сельскихъ священниковъ не ограничивать своей пастырской дятельности однимъ оффиціальнымъ отправленіемъ службы и совершеніемъ требъ? Мы уврены, что почтеннымъ священникамъ этихъ двухъ селъ никогда бы и въ голову не пришло прибгать къ какимъ-либо грубымъ мрамъ насилія надъ бдною крестьянскою двушкой, и укрплять народъ въ вр — полицейскими способами! Такіе достойные ея жители алтаря едвали бы стали называть народъ оскорбительными именами, или раздражать раскольниковъ публичнымъ глумленіемъ надъ ними и публичнымъ пренебреженіемъ ко многимъ почтеннымъ обычаямъ. Предъ нами лежитъ письмо отъ священника одной изъ нашихъ отдаленныхъ губерній (присланное имъ въ редакцію для напечатанія), въ которомъ онъ, описывая създъ избирателей для выбора гласныхъ, честитъ народъ не иначе, какъ ‘чернью’, и передаетъ простодушно содержаніе рчи, произнесенной имъ въ собраніи избирателей. Рчь эта начинается словами: ‘вы, люди благородные’ (обращаясь къ дворянамъ), ‘и вы, простецы православія’ (обращаясь къ крестьянамъ)… Не думаемъ, чтобъ такой высокій слогъ рчи могъ сильне подйствовать на сердца мужиковъ, чмъ низкаго слога рчь ‘Полиньки’… Авторъ письма, увдомляя, что рчь его не понравилась и что священниковъ избрано въ гласные всего только двое, горько жалуется на неуваженіе къ духовееству. Мы бы не упомянули объ этомъ обстоятельств, еслибъ видли въ немъ явленіе совершенно исключительное и одинокое, а не точку зрнія боле или мене общую, и еслибъ не считали полезнымъ — обратить еа него вниманіе самого духовенства. Однимъ словомъ, если въ явленіи Полиньки духовенство можетъ усматривать нчто вредное для православія, то ни отъ кого больше, какъ отъ него же самого, зависитъ ослабить силу, значеніе, необходимость такихъ явленій.
Много можно было бы сказать по поводу любопытнаго явленія Полиньки, по поводу этой аскетической потребности, присущей человческому духу, по поводу этого идеализма, въ которомъ оказывается гршенъ Русскій человкъ, котораго вс прославляютъ реалистомъ но преимуществу… Но наша задача была — дать только объясненіе на вопросъ: почему мы напечатали въ ‘Дн’ разсказъ г. Озерецкаго. Смемъ надяться, что мы отвчали удовлетворительно и не переступая предловъ того уваженія, которымъ мы обязаны и которое искренно питаемъ къ священному званію служителей Церкви.