М.Н. Катков
М.Н. Катков
По поводу осмотра лавки на Малой Садовой
По поводу осмотра лавки на Малой Садовой
Москва, 16 марта 1881
По поводу осмотра лавки на Малой Садовой, Катков Михаил Никифорович, Год: 1881
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Осмотр мнимой сыроваренной лавки Кобозева, произведенный ‘техником’, состоящим при петербургском градоначальнике, заставляет задуматься о многом.
Подкоп на Малой Садовой с целью произвести взрыв на пути Государя не первый опыт покушений этого рода. Если московский подкоп был поразительной неожиданностью, то нельзя того же сказать о настоящем случае, которому предшествовало покушение Гартмана, подкоп на южной дороге и взрыв в Зимнем дворце! И между тем после всех этих предостережений, на людной улице в столице, почти на глазах у всех удалось заложить целую правильную мину, взрыв которой произвел бы страшное опустошение. Не должна ли эта история придать новой дерзости революционной шайке, как свидетельство крайней неумелости в рядах тех, на кого возложено ее изловить? В тревожное время (ибо если публика могла убаюкивать себя газетными заверениями, что все успокоилось и никакой шайки более нет, такого приятного сна не могла иметь полиция), когда с разных сторон приходили предуведомления, были захвачены заметные деятели пропаганды, в революционном муравейнике слышалась беготня, — в такое время, несмотря на настояния, местной полиции недостает решимости прямо войти в подозрительную лавчонку, где ничего не продается, но куда ежедневно шатаются какие-то молодые люди, а требуется прибегнуть к околесному пути и отправить с любезным визитом инженерного генерала понаведаться у почтенных обитателей от имени санитарного комитета, не сыро ли у них в подвале. Как будто только и есть две системы: или дико накинуться на людей, без разбора хватая всякого, кто попадается под руку, или явиться с либеральным подобострастием якобы европейского уважения к личности, спрашивая вора, как ему угодно убежать.
Почему так любезно церемонились с Кобозевым? Для какой надобности осматривали лавку подозрительного лица под предлогом ‘сырости помещения’? Не ближе ли к делу было осмотреть ее прямо вследствие возбужденных подозрений?.. Можно с уверенностью сказать, что если бы лавку осматривал частный пристав, подкоп или признаки работ были бы обнаружены. Не учит ли нас опыт, как опасно в серьезных случаях связывать полицию? Почему благонадежный полицейский чиновник не мог бы произвести осмотр в серьезных случаях по собственной инициативе, донося вместе с тем своему начальству для сведения о начатых уже мерах? И какая беда была бы для лавочника от простого осмотра его лавки?
Сейчас получили мы известие, что заложенная в Малой Садовой мина по исследованию оказалась верхом искусства, ‘последним словом минной науки’. Каковы у нас недоучки!
В No 31 петербургской газеты ‘Страна’ от 12 марта появилась статья, на которую нельзя не обратить внимание. Она посвящена описанию сырной лавки Кобозева в доме Менгдена на Малой Садовой и обстоятельств, сопровождавших осмотры этой лавки сперва техником Мровинским, не открывшим в ней ничего подозрительного, затем судебным следователем, открывшим адский подкоп. Приводимые в статье подробности не лишены интереса, но еще интереснее цель, с какою она написана. Известно, что для выяснения вопроса о виновности лиц, на обязанности коих лежало наблюдение за безопасностью Высочайшего проезда по Малой Садовой улице, производится дознание, которое ввиду особой важности его возложено на товарища министра внутренних дел. Газета ‘Страна’ уже заранее принимает этих лиц вообще и г. Мровинского в особенности под свою защиту. Она прилагает всевозможные старания снять с них всякую ответственность в том, что подкоп не был обнаружен 28 февраля, доказывая, что нет будто бы ничего удивительного в том, что техник, производя осмотр лавки, не нашел в ней ничего подозрительного. Но усердие увлекло автора статьи, может быть, дальше, чем он хотел. Выступая защитником г. Мровинского, он написал обвинительный акт против него. Вот как описывается в статье лавка Кобозева:
С тротуара несколько ступеней ведут в подвальное помещение. Пред вами — довольно просторная лавка с тремя окнами на улицу. Стены этого подвала представляют прямую линию только аршина на полтора от пола, а потом начинают смыкаться в дугообразную линию сводов. При входе вас обдает сильный запах сырости, смешанный с запахом сыров, которые и до сих пор стоят на выручке и на особых подмостках.
Стены пропитаны влажностью и покрыты деревянного обшивкой высотою аршина на два от пола, и все это оклеено обоями.
В это подвальное помещение являлся для осмотра 28 февраля в сопровождении полиции техник Мровинский, через два-три дня по исчезновении таинственных хозяев лавки в это же помещение прибыл судебный следователь. Техник ‘постукал в деревянную стену’, услышал за нею пустоту и ничего подозрительного в этом не нашел. Следователь ‘пощупал здесь и там и наконец заметил, что у подоконника второго окна планка, прикрывавшая сверху обшивку, подается под рукою и движется. Тогда он снял ее и велел отодрать обшивку в этом месте. Оказалось, что подался целый деревянный щит, а позади его и было пробитое в фундаменте неправильной формы круглое отверстие, забитое войлоком. Затем все уже объяснилось: подкоп стал очевиден, и нечего было искать в других местах. Войлок вынули и нашли галерею мины, идущую на четыре сажени от отверстия под улицу, примерно до половины последней. После этого обшивка была отодрана или раскрыта сверху в других местах. Под подмостками, на которых расположены были сыры, вдоль стены позади выручки отодранная дощатая обшивка обнаружила массу земли, плотно набитой сюда. Рядом было еще пустое пространство, в которое можно было набить столько же земли. Затем оказалось, что земля была помещена во всякое место, куда ее можно было упрятать: в небольшие ящики, в две огромные бочки, стоявшие в самой лавке, в маленький турецкий диван, в кульки и еще навалена в одной из кладовых в надворной части квартиры, где была прикрыта рогожами, сеном и каменным углем’.
Длина галереи подкопа от отверстия до конца мины — 4 сажени, и это пространство вмещало 109 куб. футов земли. ‘При измерении количества земли, найденной в квартире, оказалось совершенно подходящее, равное количество. Таким образом, надо признать, что земля из квартиры вовсе не вывозилась и не выносилась, но вся оставалась в ней’.
В помещении груды земли сложены везде где можно, — и ничего этого при осмотре 28 февраля не было замечено. У подоконника движется планка, подается под рукой, и это проходит мимо внимания техника. Какими доводами оправдывает его ‘Страна’ в безуспешности осмотра?
Для того чтобы что-нибудь открыть, — читаем в этой газете, — приходилось бы прямо сдирать обои и, так сказать, ломать стену, то есть деревянную обшивку, заменявшую нижнюю часть стен. Мы не знаем, что было сказано г. Мровинскому, когда его приглашали к осмотру. Если ему было прямо сказано, что надо предполагать подкоп, тогда, конечно, он должен был приступить к ломке. Но если ему было сказано только, что хозяева кажутся подозрительными, потому что Кобозева курит папиросы, то трудно было приступить к ломке, так как наружных признаков подкопа вовсе не было: не видно было ни земли, ни лома, ни буравов.
Когда явился на место следователь, как рассказывает ‘Страна’, точно так же ‘все было снаружи гладко’, стены так же были чисто оклеены, и круги сыра стояли в невозмутимом спокойствии, ожидая не следователя, а покупателя. Точно так же не было снаружи ни земли, ни буравов, — последние лежали в диване. ‘Рубль, положенный для кошечника, оставленный паспорт, разбросанные вещи’ могли служить признаками подкопа никак не более тех обстоятельств, которые побудили произвести осмотр лавки Кобозева 28 февраля.
При этом осмотре не было обращено внимания на деревянную обшивку стен (г. Мровинский постукал в нее, и только), потому что эта обшивка ‘на простой глаз не могла возбуждать никакого подозрения’. На простой глаз — может быть, но тут был не простой глаз, а глаз техника. Если предлогом осмотра было исследование подвального помещения в санитарном отношении, техник в этом самом обстоятельстве имел повод отодрать от стен обшивку: эта обшивка, да еще оклеенная обоями, только усиливает сырость, и техник не мог не знать, что для указания мер против нее нужно не постукивать в стене, а именно отодрать обшивку, причем выяснилось бы и значение замеченной при постукиваньи пустоты.
Все, что говорит ‘Страна’ о действиях техника при осмотре 28 февраля, вызывает только недоумение: то он зачем-то постукивает в стены, то, войдя в надворную часть квартиры, где под рогожами, сеном и каменным углем лежит вынутая при прорытии подкопа земля, берет зачем-то в руки куски каменного угля. ‘Страна’ прибавляет, что ‘в этой кладовой темно, и при беглом осмотре не могло придти в голову (!), что там было что-нибудь кроме сваленных в беспорядке ненужных вещей’. Ему не приходит в голову ни отодрать обшивку стен, ни обратить внимание на подмостки, на которых лежат сыры, ни отодвинуть диван от стены хотя бы под предлогом исследования сырости, — диван, наполненный землею…
Все это он сделал бы, если б ему прямо было сказано, что нужно предполагать подкоп. Но зачем же могло понадобиться командирование техника, если не затем, чтобы удостовериться, есть ли основание предполагать что-нибудь подобное или нет? Для простого определения политической благонадежности обитателей подвального помещения в командировании техника не было никакой надобности. Сырная лавка, доступная для осмотра даже торгового смотрителя, не такое место, куда не могла бы явиться обыкновенная полиция без особых церемоний.
И вот не неопытным и несведущим человеком, а именно специалистом-техником дается удостоверение, что осмотренное им подвальное помещение ничего подозрительного не представляет. Техник не находит того, что всего скорее должен был найти именно в силу своей специальности и что с первых шагов открывается следователем, человеком, имеющим, конечно, опытность в деле допросов, но никак не по части подкопов. Г. Мровинский довольствуется беглым осмотром, хотя должен был понимать важное значение его уже из того, что в какую-нибудь сырную лавку командируется не мелкий служащий, а именно он, техник, состоящий в генеральском чине.
‘Страна’, указывая на обстановку квартиры Кобозевых, описывает находившиеся в ней иконы, календарь с портретами Августейшей Фамилии и т.п., что все мешало-де технику и сопровождавшей его полиции усмотреть в этой квартире нечто подозрительное. ‘Кто же мог знать, — спрашивает эта газета, — что в запертой квартире копались под землей?’ А через несколько строк после этого вопроса говорится, что ‘сыра в лавке находилось не более как рублей на 50, а за квартиру платили 100 р. в месяц’, — обстоятельство, кажется, достаточное для того, чтобы не ограничиваться беглым осмотром, и далеко оставляющее за собою факт курения дорогих папирос.
Вот что бросается в глаза при чтении в ‘Стране’ апологии участников осмотра 28 февраля. Зачем могла понадобиться в настоящее время эта апология до разъяснения дела производящимся дознанием, неизвестно…
Мы помещаем здесь план мины на Малой Садовой улице в Петербурге. Рассмотрение этого плана вызывает еще большее удивление, как могло случиться, что при осмотре 28 февраля не было открыто ничего подозрительного. Стоило зайти за прилавок, чтобы натолкнуться на банки с подозрительными жидкостями, а затем в углу на гальваническую батарею. А ведь при осмотре под санитарным предлогом, кажется, всего скорее следовало осмотреть углы, где преимущественно выказываются признаки сырости.
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1881. 7,17 марта. No 66, 76.