М.Н. Катков
М.Н. Катков
По поводу оправдания И.С. Аксакова
По поводу оправдания И.С. Аксакова
По поводу оправдания И.С. Аксакова, Катков Михаил Никифорович, Год: 1868
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Оправдательный приговор Московской судебной палаты по делу издателя газеты ‘Москва’, подробности коего читатели найдут ниже в отделе ‘Судебной Хроники’, встречен был с живейшим сочувствием многочисленною публикой, привлеченною в суд интересом дела. Труд, который взял на себя И.С. Аксаков (конечно, не в видах только оправдания себя пред судом), будет способствовать правильному разумению в нашем обществе довольно темного для многих вопроса о праве обращаться к издателям периодических изданий с притязаниями по поводу статей, в коих так или иначе затронуто личное самолюбие. Подобные процессы отяготительны для подсудимых, но они всего лучше знакомят публику с тем, чего можно и чего нельзя требовать от повременных изданий по закону.
Но, соглашаясь в принципе с доводами, которые были развиваемы г. Аксаковым пред судом и отчасти повторены сегодня в передовой статье газеты ‘Москва’, мы не можем не выразить недоумения по одному из пунктов обвинения, взведенного на издателя газеты ‘Москва’ вследствие жалобы г. Кохнова в том именно, что он отказал сему последнему в напечатании в своей газете его возражения на заметку, которую он, г. Кохнов, счел для себя оскорбительною. Своею подробною аргументацией против этого обвинения г. Аксаков как бы сам допускает сомнительность смысла закона об этом предмете, а с тем вместе как бы соглашается с правильностью привлечения его к суду по этому пункту обвинения. Указывая на неопределенность выражений ст. 1033 Уложения о наказаниях, которая будто бы не дает ясного ответа на вопрос о том, обязано ли периодическое издание печатать всякие опровержения и возражения против высказанных в нем отзывов, суждений или мнений, или же только опровержения фактического известия, газета ‘Москва’ говорит: ‘Нельзя не пожалеть, что в ст. 1033 не сделано в самом тексте ссылки на выражение ї 27 закона 6 апреля об известиях, много недоразумений, хлопот и напрасных жалоб и исков было бы тогда предупреждено. Вот почему мы и придаем важность вчерашнему процессу и сделанной на нем постановке вопроса. Решение его судом, хотя и в частном случае, не может не послужить примером, или как выражаются юристы, прецедентом, для будущих судебных решений’. Мы никак не можем согласиться с этим рассуждением и вовсе не думаем, чтобы смысл ст. 1033 Улож. о нак. был неясен и чтобы судебная практика по отношению к делам этого рода нуждалась в прецедентах. Нарушения, преследуемые уголовным законом, бывают двух родов: действия и упущения, или, как выражается Уложение о наказаниях (ст. 1), ‘как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом предписано’. Этот двоякий характер проступков весьма важен по отношению к толкованию уголовных законов. Деяния, воспрещаемые законом, суть деяния уголовные, они должны определяться и определяются в Уложении о наказаниях. Те же действия, которые предписываются законом и за неисполнение которых назначены кары, определяются не в Уложении о наказаниях, а в специальных отделах законодательства, в противном случае Уложение о наказаниях поглотило бы весь Свод Законов. Каждое наказание, положенное в уголовном законе не за действие, а за упущение, непременно предполагает существование положительного предписания в каком-либо особенном законоположении, не имея в виду этого последнего, нельзя правильно применить и соответствующую ему статью уголовного кодекса, а тем менее строить единственно на основании статьи уголовного кодекса произвольные предположения о размерах той положительной обязанности, которая в данном случае предписана законом и неисполнение которой составляет упущение, наказуемое уголовным судом. 6 апреля 1865 года возник у нас законодательный акт, радикально изменивший положение нашей печати, для нее созданы новые права, на нее возложены новые обязанности, эти последние требовали для себя уголовной санкции, и вот явился ряд новых уголовных взысканий, которые вошли в новое издание Уложения о наказаниях и составляют большую часть статей, включенных в отд. 2 главы 5 VIII раздела. Самые же предписания, созданные законом 6 апреля, не вошли и не могли войдти в состав Уложения о наказаниях, а остались в этом законе, который должен войдти в продолжение к т. XIV как дополнение и изменение прежнего устава цензурного. Ст. 1033 Улож. о нак. по новому изданию есть не что иное, как буквальное воспроизведение ї 33 главы II Высочайше утвержденного 6 апреля 1865 года мнения государственного совета и служит лишь ограждением для її 26 и 27 той же главы упомянутого законоположения, коими предписывается всякому повременному изданию помещать, во-первых, сообщаемые ему от правительства официальные опровержения или исправления обнародованных тем изданием известий, и, во-вторых, возражения и поправки в ответ на помещенные в том издании известия, касающиеся частных лиц. В этих двух параграфах, 26-м и 27-м, определен совершенно точно и ясно размер обязанности, возлагаемой на издателей газет и журналов относительно сообщаемых им официальных и частных поправок и возражений, а исполнение этой обязанности ограждено параграфом 33, вошедшим и в новую редакцию Улож. о нак., в ст. 1033. Повторять в этой статье точное определение обязанности, нарушение коей влечет за собою положенное в ней наказание, не было никакой надобности, ибо ею не упразднялось, а лишь ограждалось законоположение, изображенное в її 26 и 27. Пятнадцатый том Свода Законов никогда не заключал в себе устава цензурного, а следовательно, не было повода и в Уложение о наказаниях вводить целиком то, чем ныне для известной части русской печати заменен устав цензурный. Тут нет никакой неправильности, и тем менее может это бросить какую-либо тень на Высочайше утвержденное 6 апреля 1865 года мнение государственного совета или подвергнуть сомнению полноту его законодательной силы. Обязательность его силы для суда нисколько не уменьшается вследствие того, что оно не могло быть включено целиком в Уложение о наказаниях. Повторяем, положительное предписание свое закон всегда обозначает во всей точности. Вот почему уголовный закон, наказывающий за известное деяние, должен совершенно точно определить характер и внешние признаки того деяния, ибо наказание есть в то же время и воспрещение. Но наказание ни в каком случае не может считаться предписанием, и для точного уразумения и правильного приложения наказаний за преследуемые законом упущения всегда предполагается другое положительное предписание, в котором с точностию определено деяние, вменяемое в обязанность под страхом этого наказания.
Сказанного здесь, полагаем, совершенно достаточно, чтобы придти в недоумение по поводу привлечения г. Аксакова к суду за ненапечатание возражения против заметки, в которой было все что угодно, но не было и тени какого-либо известия. Мы недоумеваем не по поводу жалобы на этот счет г. Кохнова: отдельному, частному лицу позволительно не знать того или другого закона, но нам непонятно, каким образом его жалобе, по крайней мере относительно этого пункта, можно было дать законный ход? Что могло раскрыть в данном случае судебное следствие, чего не было бы в виду власти, от которой зависело привлечение г. Аксакова к суду? Обжалованная заметка была налицо, и даже сам жалобщик не придавал ей значения ошибочного или ложного известия. Какая же была надобность подвергать еще вопрос об этом судебному разбирательству? Устав Уголовного Судопроизводства говорит прямо (ст. 262), что уголовное дело ‘не может быть начато без законного к тому повода и достаточного основания’, и в этом заключается одно из самых существенных обеспечений личной неприкосновенности каждого гражданина. Привлечение к суду и неизбежно сопряженные с этим обременения, иногда весьма тяжкие, не могут быть поставлены в зависимость от личного произвола какого бы то ни было официального органа власти или частного лица и от их знакомства или незнакомства с законами. В возражение против этого указывают на то, что в ст. 297 того же Уст. Угол. Суд. в числе законных поводов к начатию уголовного дела на первом месте стоит ‘объявление и жалоба частных лиц’. Но мыслимо ли, чтоб объявление или жалоба частного лица не были законом обставлены какими-нибудь условиями, для того чтоб они могли послужить достаточным основанием для привлечения кого-либо к следствию и суду? Это значило бы открыть самый широкий простор побуждениям личной неприязни и обратить судебную власть, организованную на началах столь здравых и просвещенных, в послушное орудие всяких шикан, далеко превосходящих все злоупотребления, для которых представлялся в этом отношении простор по нашему старому судопроизводству. Люди, выставляющие вышеприведенный аргумент, или не понимают дела, или клевещут на Устав Уголовного Судопроизводства. Мы находим в нем весьма существенное и совершенно достаточное ограничение всевозможных ошибочных или недобросовестных притязаний частного лица относительно привлечения другого лица к уголовной ответственности, статья 302, исчисляющая условия, коим должна отвечать жалоба частного лица, требует (п. 1), чтобы в жалобе означены были ‘время и место совершения преступного деяния’. Итак, жалоба может быть приносима не на каждое деяние, которое почему-либо может неприятно поразить нас, а лишь на такое деяние, которое преступно с точки зрения закона, и лишь под этим условием жалобе может быть дан законны ход. Закон требует еще указания времени и места совершения, а также причин, по которым возводится на кого-либо подозрение, но эти два условия, относящиеся больше до грубых фактических правонарушений, не дают повода к таким недоразумениям, как первое условие. Жалоба может быть принята к разбирательству только в таком случае, если указывает на что-либо преступное, то есть или на действие, воспрещенное законом, или на упущение в исполнении обязанности, законом специально предписанной. Но когда жалоба указывает на факт, который, если и будет доказан, не может, однако, быть признан преступным, то давать подобной жалобе ход было бы беззаконием. Устранение подобного недоразумения в особенности важно в правонарушениях по делам печати. Независимо от других особенностей дел этого рода, они существенно отличаются от остальных уголовных дел по тому, что тут факт нарушения всегда налицо и не требует никаких изысканий, тут нет улик, а есть только доказательства, здесь судящему приходится изыскивать не вопрос о существовании и внешнем составе факта, а о внутреннем его содержании, и вот почему в уголовных делах этого рода предание суду по жалобе, не указывающей на преступность деяния или упущения, послужившего основанием для нее, есть несправедливое обременение лиц, привлекаемых к ответственности. При такой судебной практике положение издателей газет и журналов было бы невыносимо. Стоит только допустить малейшее сомнение относительно обязанности, возлагаемой законом на издателя газеты печатать сообщаемые ему опровержения и возражения, и не будет конца процессам. Но такого сомнения нет и не может быть: смысл закона совершенно прост и ясен. Опровержение или возражение может быть направлено только против известия, факта. Коль скоро этого нет, не может быть не только суда, но и привлечения к суду по поводу ненапечатания опровержения. Никакие судебные прецеденты не нужны для подкрепления этого простого и столь естественного положения, вытекающего прямо из буквы закона.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1868. No 220, 11 октября.