Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Статьи из газеты ‘День’ (1863)
По поводу нотъ князя Горчакова.
По поводу нотъ князя Горчакова.
Москва, 20-го юля 1863 г.
По поводу нот князя Горчакова, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Сочиненя И. С. Аксакова. Томъ третй.
Польскй вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскй Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографя М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскй переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Война или миръ? на этотъ вопросъ, поставленный нами въ конц послдней передовой статьи, еще нтъ отвта. Европа смущена, и чмъ бы ни разршилось это смущене Росся, какъ кажется, одержала положительную дипломатическую побду. То нравственное давлене, которымъ соединенная или коллективная воля Западныхъ державъ надялась подйствовать на Россю, оказалось безсильнымъ, авторитету Европы, въ который она сама такъ безусловно увровала, не удалось на этотъ разъ подчинить себ Россю, и Европа, озадаченная такою дерзостью, еще недоумваетъ — какъ выдти изъ неловкаго положеня: обидться ли и требовать удовлетвореня, иди не обижаться и какъ-нибудь замять дло? Впрочемъ всего трудне положене Франци, впутавшейся въ дло сильне другихъ, Франци, особенно Наполеоновской, для которой, какъ для ‘героической наци’, сочувстве съ ‘героической нацей’ Поляковъ иметъ характеръ обязательнаго преданя, составляетъ нкотораго рода историческую повинность. Скажемъ мимоходомъ, что поставивъ въ значкахъ слова героическая наця, мы вовсе относимся не иронически въ дйствительному героизму, проявляемому Поляками въ этой безумной, отчаянно-дерзкой борьб за независимость Польши противъ государства въ десять разъ сильнйшаго,— но, съ Русской точки зрня, этотъ героизмъ былъ бы несравненно выше и нравственне (хотя бы истекалъ изъ ложно повитаго патротизма), если бы не гонялся за театральною красивостью, не рисовался и не воздавалъ самъ себ хвалы и громкихъ именованй, превращающихся немедленно въ стереотипные невыносимо-пошлые эпитеты. Конечно, пошлы они только для Русскаго человка, очень чуткаго ко всякой лжи, кривд, неискренности рчи, ненавидящаго все ходульное и заученное,— хотя, впрочемъ, теперь и наши Россйске ‘патроты’ изо всхъ силъ бьются, чтобы и намъ обзавестись костюмами, декорацями и вообще сценическими принадлежностями ‘патротизма’. На Запад же театральная красивость есть дйствительная сила, играетъ огромную роль и заслоняетъ нердко пустоту содержаня, а красивый героизмъ — упраздняетъ необходимость смысла, знаня, человколюбя и вообще нравственныхъ побужденй и правилъ: онъ соблазнителенъ, и власть этого соблазна такъ велика, что молодые люди и женщины покоряются ей почти безъ противорчя и критики. При этомъ обаяни, производимомъ ‘героизмомъ’ Польши на общественное мнне Франци, едвали возможно будетъ ея императору ограничиться однимъ дипломатическимъ вмшательствомъ въ Польское дло,— да и то неудачнымъ!… Австря, какъ извстно, поспшила уже заявить, что она ни на шагъ не отступитъ отъ политики своихъ новыхъ союзниковъ и не пойдетъ, отдльно отъ нихъ, на конференцю съ Россей. Она очевидно дйствуетъ противъ собственныхъ своихъ. интересовъ, отказываясь скрпить солидарность, къ несчастю такъ долго связывавшую насъ съ нею. Тмъ лучше: честь предложена, а отъ убытка Богъ избавилъ. Теперь мы вольны длать въ Польш и съ Польшею, что захотимъ, не справляясь объ Австрйскихъ интересахъ, не обязываясь соображаться съ выгодами и невыгодами Австрйской импери. Безъ всякаго сомння мы ее больше на конференци приглашать не станемъ. Событя очевидно выдвигаютъ нашу политику на другой путь, не Австрйскй, и если- суждено быть войн, то желательно, чтобъ Австря на этотъ разъ никакъ отъ нея не увернулась и не приняла опять, какъ девять лтъ тому назадъ, то двусмысленное положене, которое для насъ было хуже войны. Война съ Австрей, дйствительная, настоящая,— небывалое явлене въ нашей истори — была бы для насъ крещенемъ въ новое политическое вроисповдане, вмст съ отреченемъ отъ Австри и всхъ длъ ея. Къ несчастю, Поляки не видятъ, какъ благотворно было бы для нихъ и для Славянскаго дла вообще, подобное отречене, какъ желательно было бы, чтобы Росся двинулась въ новый политическй путь, на которомъ бы она явилась представительницею Славянства. Они не понимаютъ, что вмшательство Запада только путаетъ вопросъ и разжигаетъ злобу двухъ братскихъ народовъ, что торжество Запада, доставивъ Польш на первое время выгоды, въ сущности погубило бы ее, потому что подчинило бы ее окончательно Западу, оторвало бы ее навки отъ Славянскаго мра, сдлало бы ей изъ Росси врага,— и такъ какъ это торжество Запада, могущество Наполеона и самая коалиця могутъ быть только временными,— отдало бы ее окончательно во власть германизму.— Если война будетъ, то будетъ она вовсе не за Польшу, хотя повидимому изъ-за Польши, не за то, что Росся отказывается будто бы улучшить положене Поляковъ, а за то, что Росся не можетъ подчинить ршене Польскаго вопроса суду Европейскихъ державъ и должна оградить неприкосновенность своихъ государственныхъ правъ, независимость своего политическаго бытя, самостоятельность своего народнаго, своего Славянскаго развитя. Если бы Росси не было, или если бы Росся перестала быть Славянскою державой, Славяне должны были бы отказаться отъ всякой будущности въ истори. Вотъ что должны бы понимать, но что плохо понимаютъ Западные Славяне и вовсе не понимаютъ Поляки. Тмъ не мене, и для нихъ и для себя, обратимся вновь къ этой тяжелой задач, предложенной намъ исторей,— къ Польскому вопросу, всякое разъяснене котораго намъ теперь необходиме, чмъ когда-либо, въ виду возможности войны, въ виду отвтственности предъ судомъ истори.
Мы, какъ и вс, придаемъ особенную важность тому рзкому разграниченю, которое установилъ князь Горчаковъ въ своихъ нотахъ между Царствомъ Польскимъ и бывшими провинцями Польскаго государства. Въ самомъ дл, это разграничене существуетъ не только въ общемъ незыблемомъ сознани всей Руси, но только въ области дипломатическаго права, но, какъ говорятъ Французы, въ самой природ вещей, какъ историческй и этнографическй фактъ. Литва, Блая и Малая Русь никогда не были коренными Польскими землями, народонаселене ихъ составляло всегда отдльную отъ Польской народность, и — за исключенемъ магнатовъ и шляхты, ополяченнаго и окатоличеннаго Русскаго и Литовскаго дворянства и небольшого числа выходцевъ изъ Польши—всегда оставалось, и остается до сихъ поръ, чуждо, боле чмъ чуждо — враждебно Польской стихи. Напротивъ, Царство Польское, за исключенемъ Холмской области, если бы исправить немного часть сверовосточной его границы и присоединить къ нему Познань и Западную Галицю, представило бы пространство, занятое почти вполн чистымъ Польскимъ населенемъ, равняющееся предламъ настоящей Польской народности. Нельзя не сознаться, что Екатерина поступила очень мудро, удовольствовавшись, при всхъ трехъ раздлахъ, только Литвою и коренною Русью, Блою и Малой, — и нтъ сомння, что эти провинци, особенно послдня дв, въ силу естественнаго историческаго тяготня, возсоединились бы съ Россею даже безъ участя въ раздлахъ Польши — Австри и Прусси. Впослдстви, при Александр I, Росся спасла часть этихъ коренныхъ Польскихъ земель огь онмеченя, создавъ Царство Польское изъ Варшавскаго герцогства, которое въ свою очередь было составлено Наполеономъ изъ неполныхъ Прусскихъ и Австрйскихъ долей Польскаго длежа. Трудно сказать, что было бы, если бы Русскй Государь удержалъ за Царствомъ Польскимъ размры Варшавскаго герцогства, все же превышавше размры ‘Конгрессовки’ (какъ называютъ Поляки Царство,— утвержденное въ этомъ звани Внскимъ конгрессомъ), да сверхъ того присоединилъ бы къ нему и Галицю и остальную часть Польскихъ земель, захваченныхъ Пруссею? Удовлетворились бы Поляки такою, настоящею Польшей, или нтъ? Во всякомъ случа казалось бы всего естественне Польскому народному честолюбю принять направлене на Западъ, Сверо-Западъ и Юго-Западъ, стремиться къ возвращеню себ коренныхъ Польскихъ земель, подвергшихся гнету германизма, а не земель, принадлежавшихъ Польш только на прав государственномъ, земель не Польскихъ, доставшихся Росси. Но вышло однакоже иначе. Вслдстве ли тхъ политическихъ видовъ Императора Александра I, о которыхъ говоритъ въ своихъ депешахъ князь Горчаковъ, вслдстве ли нашей врности Священному Союзу съ Австрей и Пруссей и всегдашней рыцарской готовности отстаивать кровью интересы Германи, вслдстве ли слабости историческаго сознаня въ Росси и совершеннаго отсутствя общественныхъ Русскихъ силъ въ Западномъ кра, вслдстве ли другихъ историческихъ инстинктивныхъ побужденй,— какъ бы то ни было, но притязаня Польскя получили совершенно ошибочное, пагубное для Польши направлене,— не съ Востока на Западъ, а съ Запада на Востокъ и Юго-Востокъ. Надобно сказать и то, что Росся, соблюдая строгую честность съ Нмцами, съ своей стороны нисколько не поощряла видовъ Польши на Австрйскя и Прусскя Польскя владня, и не содйствовала къ освобожденю Польскаго Славянскаго племени изъ-подъ власти Германской. Напротивъ, отдача вольнаго города Кракова Австри, вопреки Внскому трактату, еще боле укрпила солидарность интересовъ Росси съ Австрей въ отношени къ Польш, солидарность, которую, благодаря судьб, Австря теперь сама подрываетъ.
Какъ бы то ни было, но Росся, присоединивъ къ себ Польскя коренныя земли съ Польской столицей, присоединила къ себ не провинцю, въ род или Литвы, Галици, или даже Познани, а самую Польшу, т. е. цлый народный самостоятельный организмъ, не заимствующй жизни извн, какъ провинця отъ центра, но самъ изъ себя дающй жизнь и разносящй ее по окружности. При послднемъ раздл въ 1795 году этотъ организмъ былъ пересченъ на двое: Варшава досталась Прусси, а въ нсколькихъ верстахъ отъ нея начиналась уже Австрйская граница, затмъ Наполеонъ учрежденемъ Варшавскаго герцогства подъ властю Саксонскаго курфирста, а еще боле Александръ I созданемъ Царства Польскаго возстановили цльность этого организма настолько, насколько это было нужно ему для жизни, для его органическихъ отправленй.— Поэтому нтъ уже никакого основаня подводить жизнь этого самостоятельнаго организма подъ уровень жизни другаго самостоятельнаго народнаго организма, хота бы и Русскаго, вопреки патротическому мнню нкоторыхъ публицистовъ, которые бы желали навивать Польш то особенное отношене Земли къ Государству, которое есть органическй продуктъ исключительно Русской народной жизни, Русской истори.
Росси, напротивъ, постоянно соблюдала то различе, которое установлаетъ и князь Горчаковъ въ своихъ нотахъ, и которое основывается вовсе не на сил Внскаго трактата, а на сил вещей. Польша не провинця, не можетъ быть сравниваема въ своемъ отношени къ намъ ни съ Галицей въ отношени къ Австри, ни съ Познанью въ ея отношени въ Прусси, и едвали когда можетъ стать въ положене Познани и Галици, а еще мене — Русской губерня. Иная система управленя прилагалась Россей въ е Польш’, и иная система къ отторгнутымъ отъ Польши провинцямъ,— и это было вполн справедливо. Блая я Малая Русь, Волынь, Подоля связаны съ остальною Россею не одними государственными, но живыми органическими узами, составляютъ одно цльное тло, что же касается Литвы собственно, то безъ Блорусси и Блорусскаго племени она не представляетъ никакого самостоятельнаго цлаго и, не будучи коренною Польшей, подлежитъ зависимости отъ воображенй чисто государственныхъ: подчинене ея Росси есть историческй фактъ, упразднившй факты предшествовавше, и другихъ основанй своимъ на нее притязанямъ, кром историческаго же факта, не можетъ предъявить и Польша: здсь нтъ мста правамъ Польской — Если съ какой-либо землей можно сравнивать Польшу въ Европ, такъ только съ Венгрей, съ тою разницей, что власть на послднюю Австри основывается на добровольномъ союз: тмъ не мене Австри не удалось еще разршить своего Венгерскаго вопроса, и Венгерске депутаты продолжаютъ блистать отсутствемъ на Императорско-Королевскомъ Австрйскомъ сейм, или точне, рейхсрат (государственномъ совт), на которомъ недостаетъ также и Хорватскихъ, а въ ныншнемъ году и многихъ Чешскихъ депутатовъ.
Рзкое разграничене между бывшими Польскими областями и Царствомъ Польскимъ, которое и правительство и вся Росся даже въ оффицальномъ язык именуютъ обыкновенно просто — ‘Польшей’, должно лечь въ основу всхъ нашихъ отношенй къ этимъ краямъ. Въ Блорусси, напримръ, мы у себя дома, въ Росси, чувствуемъ и сознаемъ себя вполн и по праву хозяевами: здсь, по преимуществу, должны дйствовать силы Русскаго общества, органическя силы Русской народности, здсь мы въ прав не терпть Польскаго духу, и не только въ прав, но положительно и несомннно обязаны. Въ Царств Польскомъ мы — въ Польш, и едвали найдется Русскй, который, побывавъ въ Царств хотя мимоздомъ, не почувствовалъ бы себя гостемъ, пришельцемъ въ этой сред — сплошной, компактной, рзво опредленной, обособленной, чуждой ему народности, имющей свою совершенно отличную, отъ нашей духовную и историческую жизнь, хотящей жить и предъявляющей право на жизнь. Между тмъ тотъ же Русскй возмущается всмъ существомъ своимъ, раздражается до ожесточеня, и совершенно законно, при малйшемъ признак Польскихъ притязанй на Западный край Росси. Нисколько не оправдывая полицейской и административной слабости въ Царств Польскомъ, допустившей возникновене мятежа и поставившей власть въ такое унизительное противорче съ своимъ призванемъ вообще какъ власти,— мы не можемъ однако не удивляться невжеству нкоторыхъ Русскихъ, которые какъ бы отрицаютъ Польшу въ Царств Польскомъ, воображаютъ, что въ Польш возможно дйствовать точно также, какъ въ Росси, и постоянно забываютъ, что Польша не Росся, точно также, какъ и Росся не Польша. Впрочемъ, по мнню нкоторыхъ публицистовъ, Польскй вопросъ вовсе даже не головоломенъ, не зачмъ и стараться вникать въ него глубже, а слдуетъ только, по отношеню къ нему, ‘смшаться съ живыми людьми, за одно съ ними мыслить, чувствовать и дйствовать,’ — но кто эти живые люди, точно ли они живые, свободна ли въ нихъ мысль и чувство, и не мняли ли они сами своихъ воззрнй отъ измнившихся или разъяснившихся обстоятельствъ и отъ того, что друге глубже ихъ вникли въ существо историческихъ и общественныхъ вопросовъ,— объ этомъ публицисты не упоминаютъ. Но Польскй вопросъ такого рода, къ разршеню котораго не додешь на одномъ патротизм, патротическихъ возгласахъ и празднествахъ,— и мы съ своей стороны вполн цнимъ т затрудненя, которыя создаетъ себ Русская добросовстность тамъ, гд Прусская совсть не встртитъ никакого недоумня. Эту добросовстность, хотя бы не всегда разумную и практическую, мы видимъ и въ правительственныхъ попыткахъ удовлетворить нравственнымъ требованямъ Польской народности. Нужды нтъ, что эти попытки были безуспшны, что он не увнчались практическимъ результатомъ. Въ этой добросовстности сказывается народный — нравственный и историческй инстинктъ Росси, который трудно уразумть людямъ, претендующимъ на зване государственныхъ практиковъ. Росся — во вредъ себ — возстановляетъ Польшу и возвращаетъ жизнь разбитому народному организму: какая бы ни была случайная обстановка этого факта, но онъ характеристиченъ, какъ нравственная Русская черта, которую нельзя вычеркнуть изъ Русской и Славянской истори. Росся, въ послдне годы, вновь поспшила ослабить узы, наложенныя на Польшу, по вин самой Польши,— и ослаблене этихъ узъ также, можетъ быть, осуждается нашими практиками-патротами, заходящими въ своемъ похвальномъ и вполн искреннемъ, но чисто государственномъ патротизм дале самой олицетворенной государственности: но несмотря на вс, повидимому, практически вредные результаты ослабленя военной диктатуры (которая никогда, впрочемъ, и не можетъ сдлаться постоянной системой правленя), Росся не остановится на этомъ пути. Она смиритъ заносчивость Польши и, можетъ быть, удивитъ мръ непрактичностью своего благодушя,— непрактичностью, конечно только мнимою, являющеюся таковою только въ ближайшихъ, а не отдаленныхъ результатахъ. Мы вримъ, что Росся — скажемъ словами Самарскаго адреса,— ‘не потребуетъ отплаты за разсчитанныя оскорбленя и за невинную, коварно пролитую кровь, но обережетъ для лучшихъ временъ сознане своего племеннаго родства съ Поляками и не обрадуетъ враговъ Славянскаго мра — отреченемъ отъ увренности, что рано или поздно благодуше побдитъ озлоблене, улягутся предубжденя и примиренные Поляки подадутъ намъ братскую руку!’
Вопросъ Польскй сводится теперь для насъ къ слдующимъ положенямъ:
1. Прежде всего намъ необходимо устранить всякое Европейское вмшательство въ это наше,, Славянское дло. Дипломатическую побду надъ Европой въ этомъ смысл мы уже одержали. Австря, къ величайшему для насъ счастю, отказывается отъ солидарности съ нами… Во всякомъ случа у насъ теперь руки въ отношени къ Полякамъ больше развязаны, чмъ прежде. Но чмъ дятельне будетъ Западное вмшательство въ Польскй вопросъ, тмъ мене получимъ мы возможности быть великодушными съ Польшей, какъ съ союзницею вашихъ враговъ и враговъ Славянскаго мра. Этого не должны бы упускать изъ виду Поляки.
2. Въ случа войны съ Европою Изъ-за Польши, настоящй историческй смыслъ ея будетъ — борьба за независимость, свободу и успхъ нашего политическаго и духовнаго развитя, какъ Славянской державы. Для Польши же эта война должна ршить — оставаться ли ей Славянскою землею, или же пробщиться окончательно въ судьбамъ Западно-Европейскаго мра. Побда наша надъ Западомъ, особенно надъ Австрей, могла бы содйствовать сама собой къ разршеню Польскаго вопроса лучше всякихъ диктатуръ и другихъ комбинацй. И мы вримъ, что побдимъ, если будемъ достойны побды…
3. Необходимо,— что впрочемъ признается и всми,— немедленное, хотя бы и ‘энергическое’ подавлене мятежа,— опирающагося на Западъ, властвующаго терроромъ, деморализующаго Польшу, лишающаго мысль и слово всякой свободы,— мятежа, увлекающаго Польшу на ложный путь и очевидно не встрчающаго сочувствя въ массахъ простаго народа, который, можетъ быть, хранитъ въ себ силы для новой исторической жизни Польши.
4. Было бы кажется полезно, если бы Росся,— не изъ своекорыстныхъ разсчетовъ, но для выгоды самой Польши,— выдвинула въ ней новую историческую идею: значене и участе въ общей жизни народнаго организма — простаго народа, крестьянскаго населеня. Появлене этого элемента въ общественной жизни Польши, можетъ быть, способствовало бы возвращеню Польши къ Славянской стихи.
5. Мы не оставили мысли, которую пытались заявить въ нкоторыхъ своихъ передовыхъ статьяхъ еще въ начал ‘Польскаго дла’ и которую, по усмирени мятежа, можетъ быть, было бы возможнымъ осуществить, именно: дознаться настоящаго мння самой Польши — чего она хочетъ и при какихъ условяхъ возможно ея умиротворене,— услышать голосъ самой страны… Мы сказали недавно и повторимъ опять, что ‘себя самой и Польши должна спроситься Росся для ршеня Польско-Русской задачи’. Тогда, вроятно, въ основу нашихъ отношенй къ Польш — легла бы добровольность союза и упразднился бы самъ собою фактъ насиля — по крайней мр признаваемый таковымъ Поляками. Если же не представится никакой возможности сойтись намъ съ Поляками, и если они не въ состояни отказаться отъ государственныхъ честолюбивыхъ мечтанй о Западномъ кра Росси, то, по нашему мнню, слдовало бы предоставить Польшу ея судьб, наказать ее свободой, которая, безъ поддержки Россі,и, не только не устоитъ, но еще увлечетъ Польшу подъ власть германизма.— Польша свободная, въ полнот предловъ всей Польской народности, подъ покровительствомъ Росси, можетъ еще быть союзницей Росси, Польша, смиряемая только диктатурой, есть рана, истощающая жизненные соки Росси, да и диктатура, какъ постоянная система, несовмстна, благодаря Бога, съ духомъ ныншняго царствованя, Польша, управляемая по систем Велепольскаго, была бы только помхою для Росси, несообразность этой системы съ основными началами владня Россею Польши — уже явилась на дл… Польша, отданная Нмцамъ, или сама попавшая къ нимъ въ сти, безъ сомння становится для васъ совершенно безопасною, да и сама скоро будетъ задушена, перестанетъ существовать какъ Польша,— но за то, во вреду намъ и всего Славянства, усиливается власть германизма.
Впрочемъ, мы не беремъ на себя смлости ни указывать правительству, какъ и что длать съ Польшей, ни предршать даже а priori развязку историческихъ судебъ Польши. Одно врно и несомннно: это невозможность пристягнуть Россю къ Польш, подчинивъ Россю одной съ Польшею конституци западнаго характера, какъ предлагалъ одинъ публицистъ, по систем Француза Жирардена,— ни пристигнуть Польшу къ Росси, навязавъ первой Русское политическое устройство, въ дух древней Росси, какъ предлагалъ также одинъ публицистъ. Насильственное соединене съ Россей Польши — это значило бы, по счастливому выраженю В. А. Елагина, принять Польшу внутрь, отравиться Польшей во всхъ отношеняхъ,— что отчасти мы видимъ и теперь, ибо, по замчаню его, вс элементы безпорядка, каке существуютъ въ Росси, находятъ свою опору и пищу въ Польскомъ элемент,— сжатомъ и выбивающемся, какъ газъ, изъ закупореннаго сосуда…
Затмъ все внимане, вс силы Русскаго общества должны быть устремлены на общественную дятельность въ Западномъ и Юго-Западномъ кра Росси. Здсь жатва многа, здсь главнымъ длателемъ призвано быть — Русское общество, а не правительство, которое, только по слабости и дряблости нашего общественнаго строя, вынуждено принимать на себя обязанности чисто соцальнаго характера. Если полонизмъ можетъ еще держаться въ Западномъ кра, если пропаганда Польская могла еще такъ недавно дйствовать тамъ съ успхомъ, то въ этомъ никто не виноватъ, какъ само общество,— наше Русское общество въ Росся и общество Русскихъ въ Блорусси…
Вмсто того, чтобы обвинять ядъ въ томъ, что онъ производитъ тошноту, боль и судороги, добудемъ противоядя въ насъ самихъ, вмсто того, чтобы обвинять Поляковъ въ томъ, что они Поляки, обвинимъ себя, зачмъ мы Русске — не Русске, наконецъ, не въ однихъ похвальныхъ чувствахъ политическаго патротизма, но въ развити Русской общественности поищемъ крпость и силу для отпора Польскому злу.