М.Н. Катков
М.Н. Катков
По поводу некоторых возражений на реферат Т.И. Филиппова о нуждах единоверия
По поводу некоторых возражений на реферат Т.И. Филиппова о нуждах единоверия
По поводу некоторых возражений на реферат Т.И. Филиппова о нуждах единоверия, Катков Михаил Никифорович, Год: 1873
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Петербургский отдел Общества любителей духовного просвещения в начале нынешнего года посвятил несколько своих заседаний обсуждению вопроса о единоверии, его нуждах и отношении к православию. Этот вопрос, как передают петербургские газеты, снова будет обсуждаться в скором времени в том же Обществе. Почин этого обсуждения принадлежит известному знатоку раскола Т.И. Филиппову, который предложил вниманию членов Общества свой замечательный реферат о нуждах единоверия. По поводу реферата в обсуждении вопроса о единоверии приняли участие новые доктора теологии профессоры Петербургской духовной академии гг. Нильский и Чельцов. Протоколы заседаний этого Общества представляют не один только учено-богословский интерес, но и интерес общецерковный.
Быть может, мы не совсем согласимся с заключениями г. Филиппова, но он исходит из той совершенно верной мысли, которую мы всегда отстаивали, что единство в исповедании догматов и признании нравственных начал при подчинении церковной власти дает полноправность во вселенской православной церкви всякому ищущему соединения с нею религиозному обществу и что различия в обрядах и их формах, поскольку они не противоречат духу православия, не должны нарушать церковное единение.
По мнению оппонентов, единоверие в силу церковных правил, выработанных при самом его основании, есть нечто стоящее ниже церкви, только приготовительный момент к соединению с нею старообрядцев. В основу этих суждений, как кажется, лег тот взгляд, что единство церковное зиждется не на одном согласном исповедании истин веры и нравственности и признании иерархии, но и на единообразии обряда. Правда, защитники этого взгляда готовы признать, что обряд не равен по важности с догматом и что согласие в исповедании истин веры есть главная основа церковного единства, но в то же время они слишком настаивают на важности обряда, слишком стараются заговорить своих слушателей тем, что обряд не безразличное дело (с чем, впрочем, никто и не спорит), но вполне свободное. Эти оговорки показывают, что им хочется перенести центр тяжести церковного единства с догмата и поставить его между догматом и обрядом. Если б их не останавливало опасение бездоказательности, то они прямо сказали бы: единоверцы не будут истинно православными, пока не станут креститься тремя перстами и не станут петь трегубую аллилуию, для того чтобы быть православными, им недостаточно исповедывать согласно со вселенскою церковию Единосущную Троицу, Единую Святую Соборную Церковь и одни и те же таинства. Но, не имея смелости на такую последовательность в развитии своего принципа, защитники того воззрения, что единоверие неравноправно с православием в силу различия в обряде и меньшего его совершенства, затемняют и запутывают постановку совершенно ясного вопроса: можно ли быть единоверцам полноправными членами церкви при различии в обрядах, вплетением рассуждений о том, что многие единоверцы дурно смотрят на обряды православных и видят в троеперстии нечестие и т.д. Но при этом они забывают, что такие единоверцы проникнуты не духом единоверия, а раскола, что истинные единоверцы не должны и не могут держаться таких разрушающих церковное единение воззрений, — забывают также и то, что церковь, как бы в отмщение этим единоверцам, не должна платить им тем же, что не следует из-за неправильности воззрений, положим, и многих единоверцев ограничивать церковные права всех единоверцев, — забывают, наконец, и то, что если единоверие отрешится от этого предосудительного взгляда на православные обряды и в духе церковного мира будет уважать отличия православного обряда, снова возникнет неотступный вопрос: полноправны ли единоверцы, оставаясь при своих обрядах. Тогда защитникам рассматриваемого взгляда придется без всяких изворотов и хитростей откровенно признаться: ‘Единство в исповедании догматов, единение в таинствах и подчинение церковной власти сами по себе бессильны создать церковное единство’. Такое или иное сложение перстов, такое или иное пение аллилуии затворяет врата вселенской церкви и оставляет ищущего общения с церковью во дворе пришельцев и язычников. Боже сохрани нашу церковь от того, чтоб она не дала такого ответа, когда к ее дверям придут от запада, севера и юга старокатолики или протестанты и станут стучаться, чтобы им была отверста дверь церковного единения и полноправного общения!
Таким образом, во взглядах гг. Нильского и Чельцова мы сквозь все их оговорки замечаем то воззрение, что для единства церкви недостаточно единства в вероучении, нравоучении, подчинении церковной власти и совершении таинств, но необходимо еще точное единообразие в обрядах, единообразие в богослужебных книгах без допущения более или менее правильных вариантов в них, единообразие в хождении посолонь, в употреблении четвероконечного креста вместо осьмиконечного и т.д. В этом ясно дает себя знать тот принцип, что те или другие обряды, принятые поместною церковью, имеют обязательную силу, служат необходимым условием для соединения с нею и составляют нечто неизменяемое. В таком взгляде, несомненно, присутствует преувеличение значения обряда и недопустимое приравнение его к догмату.
История литургическая, история обряда в христианстве доказывает, что богослужебный тип изменяется и совершенствуется под влиянием национальных, местных и временных условий. На западе до разделения церквей литургия совершалась на латинском языке, на востоке — на греческом. Западная литургия имела свой особый тип, восточная также. И на востоке, как доказывает наш служебник, постепенно изменялся общий тип литургии, и эти изменения соответствуют изменениям условий времени и характера лиц, занимавшихся изложением литургии. Так, литургия Иоанна Златоуста значительно по характеру разнится от литургии Василия Великого. Что же сказать о гимнах православной церкви? Создаваемые различными религиозными поэтами, они были в различные времена и в различных местах совершенно различны. Одни отличались большею художественностью, другие меньшею, и церковь пользовалась теми и другими. И до сих пор в церкви не иссяк дух творчества и перемен в обрядовой части. До сих пор издаются новые песнопения, составляются новые молитв, изменяются формы обрядов. Чрез эти изменения принцип православия не терпит никакого ущерба, и никак не должно осуждать кого бы то ни было за различие в обряде, если под этим различием не кроется догматической неправоты или восстание на авторитет церкви.
Русский народ, приняв православие в той форме, какую выработала для него Византия, вследствие тяжелых исторических условий, мешавших самодеятельному усвоению начал православия мало работал над развитием этой формы. Вследствие этого в нем историческою многовековою привычкой утвердилось почти то убеждение, что эта временная форма есть существенная принадлежность православия.
Молодой народ, в котором еще не развился ум, постигающий невидимое, жил преимущественно чувствами, зрением, слухом. Поэтому и христианство, и православие народ наш принял более как нечто видимое, слышимое, осязаемое, преимущественно как обряд. В этой преимущественной привязанности народа к обряду еще нет ничего предосудительного. Но при неблагоприятных условиях это обрядовое направление могло переходить и перешло у нас в ложное преувеличение силы обряда, оно поставило обряд наравне с догматом, оно превратило его в догмат. Наши предки считали формы обряда ‘аки дохмат великий и страшный’ и поставляли в зависимость от такой или другой формы обряда спасение или гибель человека. Всякое изменение в обряде стало казаться нашим предкам гибельною ересью, достойною анафемы и вечной гибели. ‘Дрожь великая поимала меня и трепет прииде на мя’, — говорил один справщик богослужебных книг, когда ему нужно было поправить одно неправильное слово в богослужебных книгах. Такое смешение обряда с догматом, погружение жизни христианства с его великим духовным содержанием в мертвую букву, ложный консерватизм безразличных сторон обряда до йоты и чертицы произвели в церкви печальное явление раскола. Но русская религиозно-церковная жизнь, выделив из себя это проявление мертвой обрядности и слепого консерватизма, не очистилась во всей широте своей от преувеличенного воззрения на значение обряда и степень его изменяемости. Это догматизирование обрядовых различий, к сожалению, продолжает еще действовать в умах многих, хотя уже в несколько ослабевшей силе, и заставляет смотреть на разнствующих как на оглашенных. Но если мы будем придавать догматическую важность различиям в обряде, различиям, зависящим от национальных, местных и временных условий, будем неправильно приписывать этим разностям обязательную силу во все времена, во всех местах и для всех народов, то этим не только обессилим, но и смутим церковь, не только пресечем ей пути вселенского распространения, но и извратим ее, ибо веру во Христа и общение, на ней основанное, поставим в зависимость от внешней случайности церковного быта, которая само по себе ничего не значит и освящение свое заимствует только от веры во Христа.
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1873. 17 ноября. No 290.