М.Н. Катков
М.Н. Катков
По поводу назначения генерал-майора Н.М. Баранова петербургским градоначальником
По поводу назначения генерал-майора Н.М. Баранова петербургским градоначальником
По поводу назначения генерал-майора Н.М. Баранова петербургским градоначальником, Катков Михаил Никифорович, Год: 1881
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Новость дня — вступление в должность нового петербургского градоначальника генерал-майора Баранова и данный им при этом приказ по вверенному ему ведомству. Имя нового петербургского градоначальника достаточно известно: оно связано с блестящими геройскими подвигами русских моряков на Черном море в минувшую войну, оно связано также с происходившим в Петербурге в конце 1879 года судебным процессом, когда Н.М. Баранов добровольно сел на скамью подсудимых и подвергся всем последствиям судебного приговора, лишь бы отстоять честь русского флота от сделанных при административной поддержке попыток бросить тень на одно из славнейших дел минувшей войны. Приказ, с которым, новый градоначальник обратился к своим подчиненным, носит на себе тот же характер прямоты и энергии, каким отличалась и его прежняя деятельность. Он произвел немалое впечатление. Читается и комментируется в особенности следующее место приказа:
В случаях, не терпящих отлагательства, каждый из служащих может обращаться ко мне лично или письменно, не стесняясь ни формой одежды, ни временем дня или ночи, ни формой и порядками письменных сношений. В чрезвычайных же случаях, вызывающих безотлагательную необходимость принятия действительных мер к предупреждению несчастных последствий, каждый из служащих обязан принимать, по долгу совести и службы, все указываемые обстоятельствами меры, хотя бы при обыкновенном ходе дел они и выходили из пределов предоставленных ему действующими инструкциями полномочий.
Пожелаем полного успеха новому градоначальнику в предстоящей ему трудной задаче. Факты, обнаружившиеся в последние скорбные дни, свидетельствуют, до какой степени формализм внедрился во все отправления нашей администрации. Бедственной катастрофе 1 марта предшествовали предуведомления о готовящемся адском покушении. В этих предуведомлениях указывались самые местности, где должно было ожидать исполнения злодейских замыслов. Ряд предшествовавших покушений на жизнь в Бозе почившего Царя-Освободителя указывал, чего можно опасаться, на что способны подпольные изверги. Что же, чем ознаменовал себя при таких чрезвычайных обстоятельствах полицейский надзор?
Ответ дает позорная история адской мины, заложенной на Малой Садовой, обычном пути проезда из Инженерного замка, где производятся разводы в Высочайшем присутствии, в Зимний дворец, то есть на том самом пути, который указывался в упомянутых предуведомлениях. Сырная лавка, из которой велся подкоп, давно уже признана была полицией подозрительною и требующею осмотра. Но сколько было колебаний, прежде чем на этот осмотр отважились, сколько формальных сношений по инстанциям ему предшествовало, с каким либеральным формализмом был он произведен. Изо всего, что известно касательно подкопа на Малой Садовой, явствует, что несомненные признаки его должны были броситься в глаза при мало-мальски серьезном, дельном, а не формальном только осмотре. Но тем осмотром, какой был произведен 28 февраля, ничего обнаружено не было.
Кто виновен в таком результате осмотра? В газетах пишут, что производивший его техник оправдывается в неудаче тем, что он ‘хотел произвести осмотр деликатно’. С другой стороны, рассказывают, что главным деятелем этого осмотра был не техник, а полицейский пристав со своим помощником, причем присутствие техника требовалось только для замаскирования характера и цели осмотра, что будто бы после осмотра техник хотел ехать к бывшему градоначальнику с целью донести, что хотя в сырной лавке ничего подозрительного не найдено, но самая личность сыроторговца кажется ему подозрительною, однако не поехал, будучи удержан от этого приставом, вызвавшимся донести об этом от себя. Сколько правды во всем этом, неизвестно, да и на тех ли только, кто принимал непосредственное участие в осмотре, падает тут ответственность? Это должно выяснить назначенное графом Лорис-Меликовым и возложенное на его товарища генерал-майора Черевина ‘строгое дознание для выяснения вопроса о виновности лиц, на обязанности коих лежало наблюдение за безопасностью Высочайшего проезда по Малой Садовой улице’.
Назначением этого дознания сделан шаг к удовлетворению общих ожиданий. Но эти ожидания будут действительно удовлетворены лишь в таком случае, если дознание будет действительно строгим и не ограничится обследованием полицейской небрежности на одной только Малой Садовой, а распространится на исследование действий всех лиц, на которых лежала прямая обязанность охранять особу в Бозе почившего Монарха. Все ли было сделано для предупреждения страшного события 1 марта, на одной ли только Малой Садовой оказалось упущение в полицейской охране или же полицейская охрана вообще была и на этот раз такою же формальною, как и при прежних покушениях на жизнь возлюбленного усопшего Государя, когда Он оставался невредимым, но только потому, что Бог, и Один только Бог, охранял Его? Не будь этих упущений, Царь-Благодетель России, может быть, не принял бы своего мученического венца, не лежал бы ныне во гробе… Исследование таких упущений нужнее даже суда над прямыми и косвенными участниками в самом злодеянии цареубийства. После каждого зверского подвига негодяев, служащих орудиями адской крамолы, назначались следствия над ними, происходил суд со всею формальностью его обстановки. Но к чему все это привело нас?
Не одна петербургская полиция нуждается в напоминании, которое сделано ей новым градоначальником, что ‘всякое дело может быть удовлетворительно исполнено только при том условии, если исполнители относятся к нему вполне честно, сознательно, разумно, не ограничиваясь одною формальною стороной дела’. Такое напоминание нужно для всей нашей администрации во всех ее отраслях. Но будет ли действительно одно только словесное напоминание, и мало ли было таких напоминаний? Нужно не просто напоминание, нужен строгий урок. Требуется, чтобы в сердце каждого было не только сознание своего долга, но и страх за его неисполнение.
Государственная служба несется у нас слишком формально. Совершается служение не делу, а его призраку, выраженному в бюрократических инструкциях. Как бы ни требовалось исключительными обстоятельствами, чтобы было сделано шагом более, чем предписывает инструкция, этого шага не делается из опасения ответственности, и в то же время никто не страшится ответственности за самое дело, за его неуспех, за его гибель. Может ли это быть терпимо при каких бы то ни было обстоятельствах, и особенно при ныне существующих? Неужели ввиду страшного поразившего Россию удара может быть сомнение в том, что пора наконец поставить ответственность за дело далеко впереди ответственности за нарушение формы, что сонная, мертвенная администрация должна смениться бодрою и живою?
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1881. 12 марта. No 71.