В. В. Стасов
В. В. Стасов
По поводу концертов г-жи Олениной-д’Альгейм
По поводу концертов г-жи Олениной-д’Альгейм
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
По поводу концертов г-жи Олениной-д’Альгейм, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1902
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. В. Стасов. Избранные сочинения в трех томах. Живопись, скульптура, музыка. Том третий
М., ‘Искусство’, 1952
Какая обида и досада, что эта наша русская певица семейными причинами принуждена всегда жить далеко от России, в Париже! Это — громадный убыток для нашего музыкального искусства! У нас по части исполнения музыкального так мало, так мало своего, оригинального, что мы в тысячу раз больше, чем все другие люди в Европе, должны дорожить своим, собственным и не дозволять, чтобы пролилась понапрасну хоть единая капля из драгоценной чаши искусства. Что бы это было, если б тоже наш великий современный певец, Шаляпин, такой оригинальный, такой несравненный, такой своеобразный, тоже принялся жить где-нибудь за границей, в Париже или Милане! По счастью, этот колоссальный русский талант живет постоянно там, где родился, в своем отечестве, и только все больше и больше расширяет область своей деятельности и дает своим соотечественникам, в самых разнообразных краях своей страны, знать, ценить свой великий талант. В этом он сходится с несколькими другими значительнейшими своими предшественниками — с чудным своеобразным талантливым Ос. Аф. Петровым, Ив. Ал. Мельниковым и с Фед. Игн. Стравинским. Но вот к этой самой семье талантов, оригинальных, национальных и своеобразных принадлежит и Марья Алексеевна Оленина-д’Альгейм, явившаяся, как самая младшая, после них всех. И что же! Она, по силе обстоятельств, невольно лишает своих соотечественников возможности узнать теперь же ее талант, в самую сильную пору ее развития. Она лишь изредка и на короткое время может появляться среди нас, в России. Это для русских — потеря огромная.
Иногда говорят и пишут у нас: М. А. Оленина-д’Альгейм — талант не только русский, но и международный. Она исполняет талантливые романсы и песни не только все одни русские, но также иностранные, немецкие, французские, итальянские, на языках этих стран — не только одни современные, но и принадлежащие прежним временам Европы. И исполняет она эти новые и старые создания с таким же талантом и своеобразностью, как русские. Она дает свои концерты не только в России, но в разных других краях Европы. Она художница ‘интернациональная’. Я скажу на это: ‘Ну, и слава богу! пускай она своим талантом приносит радость, свет и наслаждение не нам одним, но и другим своим современникам. Слава богу! На это жаловаться нечего’. Но все-таки ее главная сила — создания наших собственных великих, талантливых музыкантов, потому что в их звуках, чувстве и выражении она всегда находит наиглубочайший родственный материал для своего вдохновения, чувства и правды. Национальность — самый великий и самый настоящий родник для каждого настоящего художника. Всякий настоящий художник приносит всегда с собою что-то новое, неожиданное и неизвестное, и к этому новому, неожиданному и неизвестному ему приходится приучать и воспитывать своих современников. Русские особенно сильно нуждаются в таком воспитании. Их слишком давно одолевает привычка мало веровать во все свое и, выше всякой меры, веровать во все чужое. Во всем самом важном по части искусства большинство русских надо переучивать, к новому своему приучать, и эта задача — одна из самых главных у каждого русского крупного художника. Г-жа д’Альгейм именно такая пропагандистка и учительница, но как же ей совершать свою чудесную, благодетельную задачу, когда она почти весь год живет далеко от своей страны и будущих учеников, а все зловредные элементы, напротив, вечно царствуют на ее месте, с утра и до вечера, неизбежно и неустанно, неотразимо и неутомимо.
В музыке наш главный враг — итальянизм, итальянское пение, итальянское фальшивое выражение, итальянские певуны (как их называли Глинка и Даргомыжский, а с ними вместе все наши новейшие талантливые музыканты). Проходят одно десятилетие за другим, тянутся нескончаемой вереницей у нас презренные певуны, и их фальшь, безвкусие, нелепость выражения, преувеличенность ‘чувства’ — продолжают безжалостно озарять наш ум и сердце своим фольговым сиянием. Поди жди, когда-то наконец исчезнет у нас эта художественная чума!
При редкости и непродолжительности посещений России г-жой Олениной-д’Альгейм, Москва почему-то — уже я и не знаю почему, — оказалась восприимчивее Петербурга, и искреннее, и скорее поддалась романсовому крещению этой высокоталантливой художницы. После двух лет самого благодатного леченья Москва все более и более наживает здоровья и понимания, все с большим энтузиазмом принимает в своей среде чудного своего доктора и глотает чудодейственный его бальзам. После четырех концертов, данных недавно, в ноябре и декабре, г-жою Олениной-д’Альгейм в Москве, один из лучших московских музыкальных критиков, некто R., писал на днях в московской немецкой газете (No 302): ‘Г-же Олениной-д’Альгейм удалось создать вокруг себя, у нас в Москве, целую толпу воодушевленных прихожан, с каждым концертом все более и более растет эта толпа прихожан, и недалек тот день, когда только люди с допотопными понятиями будут способны отмахиваться от волшебства ее пения’. В Петербурге — таких ‘допотопных’ еще немало, да вдобавок они все тщательно обернуты в итальянские пластыри и припарки. Скоро ли их проймет чистый воздух и светлое солнце?!
Однако нельзя сказать, чтобы Петербург так-таки уж совсем был теперь безнадежен. Он понемножку тоже дышит и понимает, что такое талант и талантливость, и в числе истинно талантливых художников понимает иногда г-жу Оленину-д’Альгейм и ее глубокозначительную деятельность. В первом ее концерте, 6 декабря, началось у публики с какого-то мороза и озноба. Но потом пошла потихоньку, понемножку — благодатная оттепель. Множество людей стало оживать, К концу вечера — в зале Кредитного общества все более водворялась весна, потом лето. Сердца заговорили, души раскрылись, как свежие бутоны у цветов, глаза засияли, груди ярко вздохнули. Наша удивительная учительница победила. Она праздновала триумф, перед нею поднималась могучая волна восторга и энтузиазма.
Еще бы такому счастью не случиться, когда талантливые уста ее с таким вдохновением произносили, страстно, шопотом, чудесные слова в похоронной песне Бетховена (никем теперь незнаемой, всеми теперь позабытой): ‘Когда я еще была жива, разве ты думал обо мне,— разве ты думал?..’ Какая тут сияла красота поэзии, какая сила страсти! Еще бы душе не проснуться у всех, у самых равнодушных, у самых заскорузлых, у самых прозаиков, когда несравненная русская певица повторяла с огненным упоением великие музыкальные слова великого Франца Шуберта: ‘Тебе мое сердце, тебе мое сердце, и навеки — навсегда!..’ (романс ‘Ungeduld’). Еще бы всем слушателям в тот вечер не быть глубоко потрясенными, когда г-жа Оленина-д’Альгейм, сама до глубины души потрясенная, произносила мрачные, трагические слова того же Франца Шуберта, в его чудесной картине влюбленного юноши, произносящего свое завещание: ‘И когда меня не будет, похороните меня в могиле из зеленого дерна, — моя возлюбленная так любит зеленый цвет!.. Не ставьте надо мною черного креста, не кладите на нее веселых цветов, моя возлюбленная так любит зеленый цвет!..’ (‘Die liebe Farbe’). И много было в исполнении г-жи Олениной-д’Альгейм еще других вдохновенных музыкальных речей и воплей души, то мрачных, то светлых и сияющих, созданных гением Шуберта, Листа, Шумана и их великих товарищей, которыми так счастлива Западная Европа, но которых едва ли кто у нас знает и повторяет, кроме г-жи Олениной-д’Альгейм, этой нашей великолепной просветительницы.
Второй (и последний) концерт этой неоцененной певицы будет составлен из романсов и песен все только новых русских композиторов. Эти романсы и песни — по большей части все изумительно талантливы и оригинальны, особенно новы и оригинальны здесь создания Мусоргского (его ‘Детская’), совершенно единственные во всей музыкальной литературе. От этого их всего меньше знают, уважают и исполняют повсюду в России и дома, и в концерте. Однако пора бы всем у нас и проснуться, пора бы что-нибудь понимать в своих собственных бриллиантах, изумрудах и жемчугах — благо теперь такая богатая оказия для того есть.
1902 г.
‘ПО ПОВОДУ КОНЦЕРТОВ Г-ЖИ ОЛЕНИНОЙ-Д’АЛЬГЕЙМ’. Напечатана впервые в 1902 году (‘Новости и биржевая газета’, И декабря, No 341).
Концертам М. А. Олениной-д’Альгейм Стасов посвятил несколько статей: ‘Кто одолеет?’, ‘Счеты’, ‘По поводу концертов г-жи Олениной-д’Альгейм’, ‘Концерты г-жи Олениной-д’Альгейм в Москве и Петербурге’ (‘Новости’, 1902, 17 января, 4 апреля и 11 декабря, NoNo 17, 93 и 341, 1903, 16 декабря, No 346).
Такой многократный отклик на выступления этой артистки обусловлен не только ее исключительным мастерством, но, прежде всего, ‘созвучностью’ ее творческих интересов установкам новой русской музыкальной школы.
Мария Алексеевна Оленина-д’Альгейм (род. в 1869) была выдающейся русской камерной певицей (меццо-сопрано). По словам Римского-Корсакова, была певицей без голоса, но ‘великой художницей’, по мнению Кюи, ‘Петербург слышал певиц с более сильным, пожалуй, более красивым голосом, с более совершенной, хотя и совсем не нужной колоратурой, но более талантливую — никогда!’ (В. В. Ястребцев. Воспоминания о Н. А. Римском-Корсакове. Запись 15 декабря 1901 г., рукопись, Стасов. ‘Кто одолеет?’ — ‘Новости и биржевая газета’, 1902, 17 января, No 17). Ее исполнение отличалось выразительностью, большим вкусом, разнообразием трактовки, преобладанием драматической декламации. Она пела на четырех языках, репертуар ее был колоссален.
Выступая в лекциях-концертах с вступительными словами своего мужа, журналиста и писателя, барона Пьера д’Альгейм (1862—1922), она пропагандировала творчество русских композиторов, в особенности Мусоргского, произведения которого исполняла в совершенстве, о нем же впоследствии написала брошюру: .Заветы Мусоргского’ (М., 1910).
Мусоргский был особо ценим четою д’Альгейм. Пьер д’Альгейм читал о нем лекции с иллюстрациями, переводил тексты его вокальных сочинений, написал о нем книгу ‘Moussorgski’ (Paris, 1896), переведенную на английский язык. И хотя в этой книге было немало промахов, все же в свое время в деле пропаганды творчества Мусоргского она сыграла большую роль.
М. А. Оленина-д’Альгейм вместе с П. д’Альгеймом основала в Париже музыкальное общество ‘La maison du Lied’ (‘Дом песни’, 1908), ставшее одним из центров пропаганды русской вокальной музыки за границей.
Стасов высоко ценил деятельность супругов д’Альгейм и неоднократно писал о них. Его статья ‘По поводу концертов г-жи Олениной-д’Альгейм’ имела такой громадный успех, что номер газеты, в котором ее напечатали, был сразу же раскуплен и сам автор не имел возможности достать для себя лишнего экземпляра (письмо Стасова к Кругликову от 16 декабря 1902 года. ‘Советская музыка’, 1949, No 12, стр. 97).
В статье даны не все биографические справки.
Петров Осип Афанасьевич (1807—1878) — знаменитый русский певец, бас, первый создатель ведущих ролей в операх Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, основоположник русской вокальной исполнительской школы (см. о нем статью ‘Осип Афанасьевич Петров’, т. 1).
Стравинский Федор Игнатьевич (1843—1902) — артист Мариинского театра, бас, преемник О. А. Петрова (см. статью ‘К юбилею Стравинского’ и комментарии к ней, т. 3).
Мельников Иван Александрович (1832—1906), артист Мариинского театра, баритон, тоже преемник О. А. Петрова.
Музыкальный критик, скрывавшийся под псевдонимом ‘R’, — неизвестен.