Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ПО ПЕРВОПУТК.
ПО ПЕРВОПУТК.
По первопутке, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
— Эхъ, сударь, прокатилъ-бы по первопуточк! Георгіевскій-то больно у меня позастоялся!
— Съ первоначала къ Іоанну Предтечи, а оттелева въ ‘Ливадію’?
— Въ задъ назадъ, ваше степенство?
— Само собой. Что музыку-то разводишь! Не оставаться-же мн тамъ.
— Да положите, ваше благородіе, красненькую.
— Синиху съ двумя канареечными хочешь?
— Невозможно этому, ваше превосходительство, быть, потому у меня конь — огонь.
— Ну, къ синюх зеленую прибавлю.
— Маловато, ваше сіятельство, ну, да ужъ садитесь! Авось двумя рубликами на чаекъ расщедритесь!
— Жги къ Іоанну Предтечи!
Похали.
— Птитъ фамъ рандеву назначили, ваше сіятельство?
— А ты и по французски знаешь?
— Тре бье, санъ жулье. Это намъ все равно, что наплевать! Французинка одна насъ понаучила. Мой дядя коней ей поставлялъ, а я, значитъ, какъ у него въ племянникахъ жилъ, то въ кучерахъ здилъ. Потомъ съ ейной легкой руки и лихачествовать началъ. Не настоящая она французинка, а изъ здшнихъ. Мамзель Фифинъ прозывается. Здсь въ Санктъ-Петербург, ваше сіятельство, ее и въ желтую-то краску красили, а я ее еще брунеткой знавалъ. Черная такая была, какъ голенища. Французъ съ Невскаго красилъ. И какъ только выкрасили, сей-часъ коней завела, а то все на лихачахъ путалась. Трое господъ ее держали: управляющій Голенкова — въ тюрьм теперь сидитъ, купецъ Безшабашинъ, да офицеръ. Офицеръ-то по вол гуляетъ, а купецъ спился и на Вааламъ ухалъ. Бывало сейчасъ это мн: ‘Василій, хочешь я теб отъ моего душеньки пять рублей предоставлю’? Ну, и предоставитъ, потому сейчасъ въ обморокъ, коли ежели супротивъ ее. Разъ мы парой подъ сткой хали, такъ близъ Крестовскаго снгомъ ее оттирали. Упала да ножками и дрыгаетъ. А какъ очнулась, то бацъ по рож управляющаго этого самого. Управляющій въ т поры съ ней возжался. Отмнная, ваше сіятельство, мамзель была, даромъ что изъ французскаго сословія! Влюблена въ меня была. ‘Коли-бы, говоритъ, Василій, тебя въ мундиръ одть, я-бъ тебя всмъ предпочла’. Барышня-антикъ! Шелковый синій халатъ посл купца-то мн подарила. За что, говорю, Фифина Карловна, жалуете? А за то, говоритъ, что ты супротивъ себя вс мои тайны оберегаешь. А вдь я — гробъ, могила!
— Подержи на лво.
У Іоанна Предтечи свадьба внчается. На паперти стоитъ народъ. Писаря и гостиннодворскіе приказчики ‘путаютъ’ мастеричекъ, пришедшихъ посмотрть свадьбу, и приглашаютъ ихъ пить ‘щиколадъ’. Вонъ мелькнулъ блый платокъ вязаный, шубка обшитая куницей: сзади фигура горничной въ синемъ суконномъ пальтичк съ бличьимъ воротникомъ хвостами. Сдокъ выскочилъ изъ саней и прямо къ блому платку. Изъ-подъ платка выглянуло молоденькое, свженькое личико. Горничная отошла къ сторонк.
— Что ты такъ долго, Сеня?— спрашиваетъ двушка.
— Нельзя было. Сейчасъ только лавку заперли. Ты знаешь, какой у насъ самъ-то! Филиномъ до семи часовъ высидлъ, даромъ что сегодня воскресенье. Ахъ ты, Господи! И зачмъ это только между людьми такой переворотъ, что они на хозяевъ и на приказчиковъ длятся!
Сеня вздохнулъ, ударилъ себя рукой по дну Циммермана и закусилъ усики. Двушка молчала.
— Ну, что, какъ дла?— продолжалъ онъ.
— Говорила я, но папенька и слушать не хочетъ. Нешто у нихъ есть сердце и благородныя понятія? Имъ бы только деньги. Ты посуди самъ: ты приказчикъ изъ гостиннаго двора, а Захаръ Игнатьичъ богатый подрядчикъ съ тремя каменными домами. Окромя того, папенька ему семь тысячъ долженъ.
— Такъ за мусорщика?
— За мусорщика. Разговоровъ и быть не можетъ. Бжать къ теб — съ полиціей приведутъ, и окромя того, мораль на весь нашъ домъ.
— Сеня почесалъ затылокъ.
— Я теб, Варинька, напрямки говорю: я за тобой пріхалъ. Только намъ теперь-то и сдлать, что мы задумали, а какъ прідетъ женихъ, тогда все пропало, тогда ужъ теб не урваться. демъ, у меня и лихачъ тутъ.
— Сеня, голубчикъ, я боюсь! Вдь я у папеньки только свадьбу посмотрть отпросилась. Положимъ, что онъ уйдетъ въ гости, но…
— Да пойми ты: вдь женихъ завтра прідетъ. Опять каждый день у тебя сидть будетъ. Ну, какъ ты тогда урвешься? Его ты ненавидишь, меня любишь… Варичка, ежели нельзя намъ быть всю жизнь счастливыми, такъ будемъ хоть одинъ часъ въ блаженств. Вдь ты ршилась. Посуди сама: плшивый, старый… брр!
— Ахъ, Сеня, Сеня! Да вдь это грхъ великій.
— Коли такъ, прощай!
Молодой человкъ трогается съ мста.
— Сеня!— окликаетъ его двушка шопотомъ, но такимъ шопотомъ, который слышне всякаго громкаго говора.
— Ну?
— Я согласна.
— Умница! Оленька!— манитъ къ себ молодой человкъ горничную.— Подите-ка сюда. Вотъ вамъ три цлковыхъ: сходите-ка вы куда-нибудь въ гости къ своей подруг, а про Варвару Митревну скажите, что она тоже къ подруг ушла. Я доставлю ее домой.
— Да, да… ступай, Оля. Папеньки теперь нтъ дома, онъ въ гостяхъ, а что паче чаянія… скажи, что я у Дашеньки Скрипиной. Поняла? Я скоро.
— Слушаю-съ.
— Василій, подавай!
Лихачъ подкатилъ.
— Можешь ты въ полчаса въ ‘Ливадію’ предоставить? Зеленая на чай!
— Извольте, ваше сіятельство, на часы посмотрть.
— Рви попаламъ!
И помчался лихачъ. Мрно бьетъ ногами рысакъ въ снжную дорогу и обдаетъ влюбленныхъ морозною пылью. Мелькаютъ фонари, пшеходы. Варинька жмется къ Сеничк и хорошо, пріятно ей: ‘хоть часъ быть счастливой, ежели нельзя на всю жизнь’ звенитъ у нея въ ушахъ фраза и исчезъ изъ ея памяти противный и плшивый женихъ, будущій мужъ Захаръ Игнатьичъ!
— Мишка! удружи господину купцу во все удовольствіе!— кричитъ рысаку лихачъ и бьетъ его возжами.