По делу о злоупотреблениях в таганрогской таможне, Кони Анатолий Федорович, Год: 1892

Критика и публицистика
Время на прочтение: 69 минут(ы)
Скачать в PDF

А. Ф. Кони

По делу о злоупотреблениях в таганрогской таможне

А. Ф. Кони. Избранные труды и речи
Тула, ‘Автограф’, 2000
Установляя суд с участием присяжных заседателей, законодатель распределил работу этого учреждения между двумя коллегиями, входящими в его состав, возложив на присяжных труд и постановив непременным условием деятельности суда коронного уменье и знание.
Присяжные несут на себе труд по оценке и проверке доказательств и совершают подчас тяжелую работу вывода определенного убеждения из массы разнообразных, противоречивых и сложных данных. На представителей суда возложена обязанность руководить ходом процесса, идя рука об руку с присяжными до постановки ими решения, руководить с умением и прилагать затем к состоявшемуся решению то техническое знание, знание уголовного закона, которое предполагается в судьях, как в специалистах. Дело о злоупотреблениях в таганрогской таможне, одно из самых обширных из разбиравшихся когда-либо в русских судах, представляет, и я полагаю, с этим согласится всякий, знакомый с этим делом,— блестящее исполнение первой задачи суда присяжных — труда. Оторванные от своих занятий, разлученные со своими семействами и отрезанные от окружающего мира, присяжные заседатели в течение почти пяти недель ежедневно, без отдыха и перерыва, участвовали в рассмотрении дела трудного, сложного, специального и своеобразного, исполненного множества вопросов и фактов, которые утомляют мозг и не оставляют никакого живого впечатления в сердце. Проследив 97 случаев нарушений таможенного устава, из которых по каждому было особое производство, присяжные затем, после нескольких дней совещания, в течение целого дня, с утра до позднего вечера читали одни лишь ответы на 1311 вопросов, им поставленных. Они доказали, что подвиг труда, им принадлежавший, был исполнен ими свято. Со стороны суда задача была другая. Нужно было умело руководить живыми людьми, не стесняя их убеждения, нужно было проявить знание закона в приложении его предписаний к тому, что выработает это убеждение. Ознакомление с подробным протоколом судебного заседания, подлежащим нашему рассмотрению, убеждает в том, что с точки зрения внешнего порядка и стройности этот огромный процесс веден с точностью часового механизма, с предусмотрительностью и вниманием ко всем нуждам участвующих в деле лиц. Все рассчитано и обдумано заранее, все подчиняется строгому плану, и притом так, что потребности, свобода и материальная обстановка лиц, приходящих в соприкосновение с судом, не стесняются никакими бесплодными мерами, вовсе не нужными в интересах правосудия. Процесс веден искусно, опытной рукой, которая видна во всем, веден так, что, несмотря на все разнообразие возникающих в нем вопросов и усложнений, несмотря на ту постоянную тревожную зыбь, которая чувствуется в каждом большом и интересующем стороны деле, в нем постоянно видна одна связующая все части прочная нить, сотканная и проведенная авторитетною рукою. Едва ли станут спорить против этого и жалобщики. Они указывают лишь на то, что внутреннее содержание этого умения руководить делом подлежит серьезному оспариванию, и поддерживают этот свой взгляд многочисленными кассационными доводами.
Прежде всего, эти доводы касаются предания суду. По мнению Вальяно, предание его суду произошло неправильно, при смешении двух, взаимно исключающих одна другую, функций уголовного суда. То же учреждение, которое его предало суду, его же и судило.
Сказать по этому поводу приходится немного. Вальяно, внешним образом разделяя предание суду от осуждения, по существу в действительности смешивает эти два понятия, считая при том и при другом задачу суда одинаковою. Но на деле это не так. При предании суду вопрос идет об основательности данных для того, чтобы поставить человека пред судьею, при суждении о вине или невиновности вопрос сводится к доказательности этих данных для осуждения. Таким образом, это две совершенно разные задачи и по объему, и по содержанию, и по приемам их исполнения. Одно и то же учреждение может исполнять разновременно каждую из них. В Судебном уставе есть ряд указаний на законность соединения обеих задач в одном и том же учреждении. Не говоря уже о 277—5281 и 5282 ст. Устава уголовного судопроизводства, достаточно указать, что даже в своем первоначальном виде этот Устав имел ст. 528, в силу которой, в случае несогласия суда с заключением прокурора о прекращении следствия, от Судебной палаты зависит окончательно разрешить вопрос и предать обвиняемого суду, а так как дела подобного рода судятся без участия присяжных заседателей, то по ним возможны апелляционные жалобы, в случае принесения которых Палата, раз высказавшись, что данные для предания суду основательны, должна в апелляционном порядке высказаться о том, нисколько доказательны эти самые данные. Такой порядок существует не только в Уставе уголовного судопроизводства, но и в Уставе гражданского судопроизводства. Так, по 1331—1336 ст. Устава гражданского судопроизводства, от Судебной палаты зависит разрешить искать с судьи убытки, причиненные его неправильными действиями. Эти иски по получении разрешения Палаты предъявляются в Окружном суде, на решения которого приносятся апелляционные жалобы, рассматриваемые в той же Судебной палате. Следовательно, одно и то же учреждение, которое сказало, что судья причинил убытки своими, по-видимому, неправильными действиями и повинен ответу пред истцом, это же самое учреждение потом разрешает, обратилось ли это предположение в достоверность и повинен ли судья платежу убытков. Нет, однако, сомнения, что бесспорное право одного и того же судебного учреждения и предавать суду, и судить имеет одно практическое, и притом весьма нежелательное неудобство, состоящее в том, что одни и те же лица участвуют в разрешении обоих вопросов. Людям свойственно относиться с упорством к раз высказанным мнениям и подчиняться своим уже высказанным сим взглядам на предмет. Сказать себе: я ошибался, я не обдумал, я увлекся — не всякий решится охотно. Но и это неудобство устранено разъяснением Правительствующего Сената, в решении 1882 года, No 14, по делу Каберова, где высказано, что участвующие в суждении по существу судьи должны быть не из числа тех, которые участвовали в постановлении о предании суду. Из настоящего дела видно, что лица, постановившие приговор, начиная со старшего председателя и кончая членами Палаты, были не те, которые предали Вальяно суду. Поэтому этот кассационный повод падает.
Поверенный казны находит, что подсудимый Сократ Гизи оправдан по обвинению в беспошлинном провозе винной ягоды, потому что обвинение его в этом преступлении было обусловлено привлечением к делу его соучастников в числе трех, но они привлечены не были, так что деятельность Гизи явилась в одностороннем освещении, повлекшем за собою оправдание.
Поверенные казны ссылаются на решение Сената по делу Коена, No 40, 1882 г., и на то, что несообщение копии определения Палаты о прекращении дела о соучастии Гизи лишило таможенное начальство возможности обжаловать ее распоряжение. Не говоря уже о том, что на точном основании 1182 и 1184 ст. Устава уголовного судопроизводства, определения о прекращении следствия подлежат обжалованию со стороны казенных управлений лишь в том случае, когда они постановлены окружными судами, и что решение по делу Коена говорит об обжаловании действий лица прокурорского надзора, не составившего заключения о предании суду высшему в порядке подчиненности лицу прокурорского надзора, т. е. министру юстиции, как генерал-прокурору или прокурору Судебной палаты, чего в данном случае не было совершено казенным управлением, нельзя не заметить, что предположения о причинах оправдания присяжными Гизи являются совершенно гадательными и лишенными всякого фактического основания. Поэтому и этот кассационный повод не может быть уважен.
Затем, при ведении судебного следствия, по мнению кассатороа, допущен ряд нарушений, которых я буду касаться вкратце, потому что, ввиду соответствующих разъяснений Правительствующего Сената, большая часть этих предполагаемых нарушений поводом кассации решения присяжных служить не может.
Во-первых, указывается, что свидетели Озеровский, Шустерман и Русинов вызваны по требованию прокурора, без объяснения причин их вызова, в нарушение равноправности сторон. Закон предоставляет прокурору право вызывать свидетелей до самого открытия судебного заседания. Возникает вопрос о том, не следует ли прокурору объяснять эти причины, побудившие его вызвать свидетелей, и указывать на предмет их ожидаемых показаний, если по открытии судебного заседания стороны этого пожелают. Хотя для разрешения этого вопроса нет прямых указаний в законе, но я едва ли ошибусь, сказав, что и судебное прямодушие, которое должно руководить действиями всех участвующих в деле, и польза самого прокурорского надзора делают желательными подобные объяснения со стороны обвинителя. Ему не следует скрывать в открытом бою для уяснения истины, который идет на судебном следствии, зачем ему нужен тот или другой из вызываемых свидетелей. Достоинство судебного заседания требует всемерно избегать неожиданностей и сюрпризов, озадачивающих противную сторону, но чуждых целям правосудия. Кроме того, с практической точки зрения, незачем рисковать тем, что защита при допросе свидетеля может усмотреть в его показании новое доказательство и, согласно 634 и 734 ст. Устава уголовного судопроизводства, потребовать отсрочки рассмотрения дела для подготовления. Эти соображения к настоящему делу, однако, неприменимы. Свидетели были вызваны в Палату по списку, приложенному к обвинительному акту, его, по-видимому, совершенно не желают принять во внимание кассаторы, а объяснять причины вызова свидетелей, указанных в списке, приложенном к обвинительному акту и утвержденном Судебною палатою, прокурор не только не обязан, но было бы неуместно и требовать от него этого. Свидетели, указанные в списке, приложенном к обвинительному акту, суть свидетели, допрошенные на предварительном следствии, или такие, которые соприкасаются с ним или в качестве должностных лиц, производивших те или другие действия при следствии или дознании, или в качестве частных лиц, присутствовавших при них. Пристав, производивший дознание, врач, делавший осмотр, понятые, тюремная стража и т. п. могут не быть допрошены как свидетели, но о них или упомянуто в том или другом акте, или же они его подписали. Поэтому изучение предварительного следствия, обязательное для защиты, должно привести к знанию, о чем могут показать лица, вызываемые по списку, утвержденному Палатою. Прокурору не следует скрывать от защиты того, чего она не в силах своевременно узнать помимо его, но он не обязан восполнять недостаточное знакомство защиты с подробностями дела.
Второй повод, указывает подсудимый Вальяно, состоит в том, что Палата отказала в вызове и допросе, в нарушении 557 ст. Устава уголовного судопроизводства, недопрошенного на предварительном следствии свидетеля Павлова, чем ею была бы совершена компенсация допущенного нарушения прав Вальяно, выразившегося в том, что ему не было сообщено о вызове по просьбе других подсудимых трех свидетелей, из которых показание одного, Кардамиллиоти, может иметь отношение и к его деяниям. В данном случае и Палата, и кассатор впали в ошибку. Палата ошиблась, признав, что свидетель Павлов не допрошен на предварительном следствии, между тем как в 7 части I тома, на листе 45, имеется его показание. Ошибается и кассатор, так как 30 декабря 1884 года под его собственноручную расписку ему был вручен список дополнительных свидетелей, в числе коих значится и Кардамиллиоти. Таким образом, здесь не может быть речи о компенсации одним нарушением другого, а остается лишь незаконное требование о допросе свидетеля по истечении всех сроков, совершенно правильно оставленное Палатою без удовлетворения.
Третий повод заключается в указании на признание неявки свидетеля Апостолова незаконною и, вместе с тем, показания его не существенным, и поэтому не -подлежащим прочтению. Но признание показания свидетеля существенным или несущественным, не подлежащее проверке в кассационном порядке, не имеет никакой связи с признанием неявки свидетеля незаконною, и Правительствующий Сенат в решении по делу Мордкина, No 97, 1874 года, на которое ссылается кассатор, установил определительно, что всякая неявка свидетеля, хотя бы такого, который подходит под 642. ст. Устава уголовного судопроизводства, считается незаконною, пока не будет доказано противное, т. е. пока свидетелем не будут представлены данные, что он проживает не только в другом округе, но притом и в такой отдаленности, что без особого ущерба для себя не мог явиться в суд Очевидно, эта отдаленность соответствует не только пространству, которое отделяет свидетеля от суда, но и его общественному и имущественному положению, и суд должен и может иначе отнестись к бедняку из низшего сословия, которому приходится идти из другого округа пешком, чем к просвещенному и зажиточному человеку, к услугам которого паровые сообщения. Поэтому неявка свидетеля, живущего в другом округе, должна считаться незаконною, пока не будет судом признано, что существует наличность условий, упомянутых во 2 п. 642 ст. Лишь тогда, как это случилось, к совершенно неосновательному удивлению кассатора, и в настоящем деле, может быть впоследствии снят наложенный судом штраф.
Осужденный Михайлов жалуется на прочтение показания подсудимого Сигаева, который заболел во время заседания, не явился в назначенный день и, будучи розыскан в Харькове, был отправлен в больницу для душевнобольных. При этом его показание прочитано целиком, а не те его части, к которым относилось ходатайство прокурора, и из заявления председателя оказалось, что болезнь Сигаева не новая, что ее признаки были у него и раньше, еще во время производства предварительного следствия, так что очевидно, по мнению Михайлова, что было прочитано показание, данное сумасшедшим. Этого сумасшедшего присяжные не видели, не могли оценить степени его расстройства, и мертвая бумага заменила пред ними живой образ.
Этот повод, по-видимому, имеет серьезное значение, но только по-видимому. Правительствующий Сенат целым рядом решений разрешил читать показания скрывавшихся и умерших сообвиняемых, дающих положительные или отрицательные сведения по делу о других обвиняемых. Сигаев скрылся, Сигаев оказался сошедшим с ума. Но он не умер. Однако, очевидно, в свидетеле главное — его духовная сторона, а не физическое состояние, его способность к восприятию и передаче впечатлений, а не его телесное существование. Свидетель, сошедший с ума, существует, но он жить перестал — он умер как свидетель, а остался как механизм, лишенный духа живого. Поэтому его можно по всей справедливости приравнять к умершему. Вот почему Палата имела право прочесть его показание, и притом целиком, ибо из протокола не видно, чтобы прокурор требовал прочтения лишь части. Кроме того, нельзя признать правильным указание на то, что обвиняемый Сигаев был допрошен на предварительном следствии как сумасшедший. Он был предан суду. Следовательно, если у него являлись признаки умственного расстройства при следствии, то это было исследовано в порядке ст. 353—356 Устава уголовного судопроизводства, и это исследование не дало данных для признания его сумасшедшим, иначе дело о нем было бы прекращено.
Осужденный Чуле жалуется на то, что прокурор делает ссылку на показание Кузовлева о взятке в 500 руб., данной им кассатору, и видит в этом нарушение равноправности сторон и 630 ст. Устава уголовного судопроизводства, а осужденный Михайлов жалуется на то, что прокурор сослался на ‘балластное дело’ таганрогского порта, по которому Кузовлев и его помощники тоже преданы суду.
Такое заявление прокурора не может не быть признано нарушением условий производства дела. Но впечатление этого заявления могло и должно было быть исправлено в заключительном слове председателя. И так как протоколом удостоверено, что председатель исполнил указания 801, 802 и 804 ст. Устава уголовного судопроизводства и, следовательно, объяснил присяжным доказательную стоимость ссылки прокурора на непроверенные судом обстоятельства, а с другой стороны — ни в замечаниях на протокол, ни в жалобах кассатора нет никаких указаний на несоответствие протокола с действительностью, то и самый повод не представляется существенным и не может служить к отмене решения присяжных заседателей. Что касается до нарушения, указываемого Михайловым, то, по объяснению Палаты, говоря о ‘балластном деле’, прокурор не употребил слова ‘помощники’, которое касалось Михайлова, почему он и не имеет права жаловаться помимо Кузовлева на это нарушение его прав.
Зубков жалуется на то, что Озеровский при допросе на судебном следствии ссылается на объяснения, данные ему обвиняемыми при дознании. Но из дела и из его жалобы не видно, чтобы он возражал против допроса Озеровского о дознании, им произведенном, вообще, или чтобы он просил о внесении в протокол того, что именно было сказано в нарушение условий устного производства Озеровским. Поэтому Правительствующий Сенат не может судить о содержании показания Озеровского. Надо при этом заметить, что если дознание имеет целью отыскание следов преступления, подобно тому, как следствие имеет целью проверку уже обнаруженных следов и приведение их в более тесную связь между собою и известной, определенной личностью, то и рассказ свидетеля, производившего дознание, о том, каким путем он искал следы преступления и какие при этом получал объяснения, несомненно, входит в содержание показания. Можно возражать вообще против показаний свидетеля о дознании, акты которого исключаются из материалов судебного следствия, но, допустив такое показание без возражения, нельзя уже требовать произвольного ограничения его объема и пределов. По поводу показаний Озеровского приводится другое кассационное требование. Полковник Озеровский являлся при предварительном следствии в качестве уполномоченного от таможенного департамента в числе четырех других лиц, бывших поверенными этого казенного управления, он же производил подробное исследование нарушений путем дознания, которое послужило первоначальным материалом для следственных действий. Несмотря на это, он допрошен в качестве свидетеля на судебном следствии, в явное, но мнению кассатора, нарушение 709 ст. Устава уголовного судопроизводства. Такого нарушения в данном случае, однако, не существует. Воспрещается соединять в одном лице обязанности свидетеля и участвующего в деле лица, в качестве ли обвинителя, или защитника, закон отдает преимущество свидетелю, т. е. материалу для дела пред участником дела, а не наоборот. Кроме того, Правительствующий Сенат в ряде решений (1870 г., No 164, 1875 г., No 54 и 1874 г. No 305) разъяснил, что допрос на суде поверенного гражданского истца, предъявившего иск при предварительном следствии, не есть нарушение 709 ст. Устава уголовного судопроизводства, и что только лицо, уже начавшее участвовать в судебном следствии в качестве стороны, нельзя допрашивать как свидетеля. Правительствующим Сенатом признан также не составляющим нарушения 709 ст. допрос на суде поверенного истца, который в заседании гражданского суда требовал передачи дела прокурору, на основании 8 ст. Устава гражданского судопроизводства, а между тем нельзя не признать, что деятельность такого поверенного в гражданском суде представляет более оснований опасаться беспристрастия его показаний, по отношению к которым он более связан предшествующим письменным производством и обменом состязательных бумаг.
Следующий кассационный повод относится к экспертизе. Зубков и Чуле возражают против правильности производства экспертизы, указывая на то, что эксперт Броневский был допущен, в нарушение 694 ст. Устава уголовного судопроизводства, давать свое показание по гектографированным копиям протоколов следствия, в которых находились и показания других экспертов и, таким образом, вместо устного изложения результатов исследования было произведено замаскированное оглашение письменных данных, не подлежавших прочтению. Из протокола, однако, не усматривается, чтобы Броневский читал показания других экспертов, а занесено лишь заявление Броневского о том, что он руководствуется копией с данной им экспертизы для своего облегчения, но что он готов производить те же вычисления вновь в Палате. Из этого заявления видно, что имевшиеся в руках эксперта письменные акты относились к произведенным им вычислениям, а 628 ст. Устава уголовного судопроизводства разрешает свидетелям и сведущим людям для точности их показания иметь при себе памятные записки, если эти показания относятся, между прочим, к каким-либо вычислениям. Такое разрешение необходимо, чтобы не повторять лишней, подготовительной к выводу, черной работы на судебном следствии. Кроме того, надо заметить, что это происходило в заседании 15 февраля, а 16 февраля, как видно из протокола, Броневский был вновь передопрошен по предмету экспертизы, причем ему не было уже дозволено иметь в руках копии его экспертизы. Таким образом, он дал второе показание изустно, без всяких письменных заметок, и кассатор не указывает, чтобы стороны были стеснены в праве и возможности предлагать ему вопросы, касающиеся выводов, подробностей и приемов произведенной им экспертизы. Поэтому я не усматриваю в данном случае нарушения 628 и 694 ст. Устава уголовного судопроизводства.
Как на дальнейший повод, Вальяно указывает, что 10-й вопрос отдела 14-го об отвесном листке был поставлен несогласно с выводами обвинительного акта, без требования прокурора, а потому является вопросом совершенно произвольным, так как он не вытекал и из судебного следствия, что видно из того, что он был помещен в печатном списке вопросов, составленном до слушания дела. Из замечаний прокурора на протокол видно, однако, что он требовал постановки вопроса 10-го, отдела 14-го, и в самом протоколе объяснено, что на заявление председателя о том, что этот вопрос поставлен по требованию прокурорского надзора, возражений со стороны обвинителя не последовало. Хотя в обвинительном акте нет обвинения Вальяно в том, что он сам совершил подлог по 362 ст., но обвинение его по 362 ст. было поставлено в пункте 18-м акта, как обвинение Вальяно в склонении поверенного своего Кондо к составлению заведомо подложного отвесного листка, каковое деяние, как сказано в заключительном пункте обвинительного акта, предусмотрено 13 и 362 ст. Уложения. Поэтому обвинение, выраженное Судебного палатою при окончательной постановке вопроса 10-го, было согласно с требованием прокурорского надзора, могло вытекать из судебного следствия и, по квалификации деяния Вальяно, не представляло противоречия с заключительным пунктом обвинительного акта, в котором указана 362 ст. Уложения. Предположение, что этот вопрос не вытекал из судебного следствия, основанное на том, что он был предварительно напечатан, не имеет под собой почвы, ибо этот вопрос, как видно из вопросного тома производства Палаты, написан в переданной присяжным тетради, и притом с изменением и включением некоторых слов против печатного, следовательно, он постановлен вновь по окончании судебного следствия.
Последнее указание, относящееся до отдела нарушений судопроизводственных, касается способа изложения приговора Палаты. По силе ст. 827 Устава уголовного судопроизводства, суд должен основывать свои выводы на соображениях, относящихся к применению законов, и не помещать в протокол приговора таких фактических данных, о которых не спрошены присяжные и которых они поэтому и не признали. Между тем в приговоре по настоящему делу выводу Палаты о применении закона предшествует подробное изложение таких обстоятельств, которые присяжными не признаны, ибо не входили в вопросы, предложенные на их разрешение. Приговор судебного места, по решению присяжных заседателей, должен быть основан на признанных присяжными фактах и не должен заключать в себе указаний на такие данные, которые установлены самим судом и затем, помимо решения присяжных и, быть может, даже вопреки ему, вменены в вину осужденному. Это бесспорно. Но присяжным совершенно излишне предлагать вопрос о таких фактах, которые являются несомненными, так как вытекают из существования известного, законом начертанного порядка, установленного для определения тех или других отношений, существующих в жизни государства. При нарушении интересов казенного управления нарушается такой законом установленный порядок. Спрашивать присяжных не о том, совершены ли подсудимыми деяния, нарушающие такой порядок, а о том, существует ли такой порядок, значит возлагать на них совершенно бесплодно то, что не входит в круг их обязанностей. Спрашивается, какие фактические вопросы из этой области следовало бы ставить присяжным, обсуждавшим таганрогское дело? Существуют ли партионные билеты? Но на это есть указание в самом законе. Существуют ли отвесные листки? На это есть также указание в законе и в согласных с законом распоряжениях таможенного департамента. Как производится досмотр? Но целый ряд статей таможенного устава определяет это со всею подробностью. Такие вопросы были бы излишни и даже незаконны, как подвергающие сомнению самое существование того или другого закона, сомнению, средства для разрешения которого надо искать в первом томе Свода, а не в ответах присяжных. Но для правильного применения закона и возникающих при таком применении вопросов необходимо иногда, в сложном деле специального характера, изложение законного порядка, нарушение которого вызвало уголовное преследование. Этот порядок может даже и не быть точно установленным законом, а лишь вытекать из данного законом разрешения. Так, например, закон предоставляет председателю суда установлять по своему усмотрению порядок особой отчетности для судебных приставов. Закон дает суду право издавать наказы, и ими могут быть установлены книги для записки вещественных доказательств. Правительствующий Сенат сам предписал С.-Петербургскому окружному суду установить особые книги для записки следователями денежных документов, поступающих к ним, предоставив форму для этих книг и порядок их ведения и изготовления усмотрению суда. Отсюда вытекают правила и распоряжения, установляемые внутри того или другого учреждения, и нарушение этих правил может быть предметом преступления. Может быть сделан подлог в книге вещественных доказательств или в книге денежных документов, судебный пристав может поместить в свой отчет заведомо ложные сведения с целью скрыть нарушение им своих обязанностей. Следует ли, однако, присяжных спрашивать: была ли в таком-то суде установлена отчетность для судебных приставов, была ли установлена книга для вещественных доказательств и т. п.? Очевидно, что нет. Ответ на эти вопросы содержится в формальных данных дела, в официальных распоряжениях управомоченных лиц. Присяжных следует спрашивать лишь о фактах, наличность которых составляет преступление.
Таким образом, Судебная палата поступила правильно и не нарушила 827 ст., обрисовав в своем приговоре сначала существующий порядок таможенных обрядностей и снабдив каждое свое положение ссылкою на Таможенный устав, а затем, уже согласно решению присяжных, установив виды и способы нарушения этого порядка, произведенного подсудимыми, и подведя деяние их под указания карательного закона. Таким образом, все нарушения, допущенные, по мнению кассаторов, во время судебного следствия, или представляются несущественными, или же, при ближайшем рассмотрении, теряют характер нарушений. Можно сказать, что громадный корабль, который назывался процессом о злоупотреблениях в таганрогской таможне, был спущен на воду и отправлен в плавание правильно и руководим своим штурманом согласно правилам мореходного искусства. Кассаторы утверждают, однако, еще и то, что груз этого корабля, свезенный в таможню, называемую Уложением о наказании, был выпущен из нее в явный ущерб для хозяев и в нарушение статей тарифа, именуемых статьями Уложения о наказаниях.
В этом отношении первый, один из самых существенных по делу вопросов, по своему юридическому значению и по своим результатам касающийся большинства обвиняемых, есть вопрос о применении к деяниям их правил о совокупности преступлений. Судебная палата, находя, что подсудимые подлежат присуждению за признанные присяжными злоупотребления к ряду денежных взысканий, не нашла, однако, возможным применить к ним правило, указанное 8 п. 152 ст. Уложения, и, не слагая все эти взыскания воедино, надписать над всеми ими лишь цифру высшего взыскания. Судебная палата нашла, что по общему правилу, в случае совокупности деяний, влекущих за собою денежные взыскания, суд приговаривает не к сумме этих взысканий, а к наибольшему по количеству, но что из этого общего правила в законе сделано исключение, так как на основании 1126 ст. Устава уголовного судопроизводства при совокупности денежное взыскание за нарушение Устава казенного управления не покрывается наказаниями за иные преступления и проступки, таким образом, наказание денежным взысканием за нарушение казенного интереса не подчиняется общим правилам о совокупности, оно составляет исключение из общего правила и должно приводиться в исполнение независимо от других наказаний, следующих подсудимому за общие преступления. Но если каждое отдельное денежное взыскание за нарушение Уставов казенного управления составляет исключение из общего закона о совокупности, то и стечение нескольких таких взысканий составляет исключение из общего правила и не подлежит закону о совокупности. В 1126 ст. Устава уголовного судопроизводства установлен принцип, в силу которого известное денежное взыскание не может погашаться совокупностью и должно взыскиваться с виновного полностью. Исключение это допущено в интересах казны. Чтобы нарушить эти интересы и, вопреки им, при стечении нескольких подобных взысканий применить закон о совокупности, к каждому из них в отдельности неприменимый, необходимо особое категорическое предписание закона. Такого закона, однако, нет, и, следовательно, закон о совокупности не должен иметь места в судебных приговорах в отношении денежных взысканий за нарушение Уставов казенного управления. Принцип, положенный законодателем в основу 1126 ст. Устава уголовного судопроизводства, не только не отменен или ослаблен позднейшими законами, но даже распространен и на дела о самовольных порубках в частных лесах, где при стечении нескольких самовольных порубок устраняется вопрос о совокупности следующих взысканий.
Таким образом, Палата признала, что при взысканиях за нарушение Уставов казенного управления не существует совокупности поглощающей, а существует совокупность, которую можно назвать слагающей. При первой — большее взыскание поглощает меньшее, и до тех пор, пока не останется одно, самое большее, которому и подвергается виновный, при второй — слагающей — взыскания нарастают по мере увеличения их числа и слагаются в одну общую сумму. Доводам Палаты нельзя отказать в том, что они последовательны. Действительно, если законодатель в каждом отдельном случае стечения взысканий за общее преступление и за преступление против интересов казны ограждает интересы казны, отступая от 8 п. 152 ст. Уложения, то почему же это стремление к ограждению должно вдруг совершенно исчезать, если таких преступлений совершен целый ряд, если интерес казны нарушен не единожды только, а многократно? Но такого, вполне, по моему мнению, логического, вывода недостаточно.
Необходимы выводы, опирающиеся на указания закона, имеющего отношение к вопросу о совокупности, необходимо вглядеться в разъяснения, обязательные для судебной практики. Эти разъяснения явились последствием того, что в 152 ст. Уложения вовсе не упоминается отдельно о взысканиях по нарушениям Уставов казенного управления, а 1126 ст. Устава уголовного судопроизводства в то же время устанавливает исключение именно для такого рода взыскания, когда оно совпадает с общим.
Среди ряда кассационных решений, относящихся к вопросу о совокупности, есть одно руководящее, и от которого не сделано было ни одного отступления в последующих решениях. Это решение 1869 года, по делу Маркова, No 652. В нем Правительствующий Сенат, останавливаясь на указании управляющего акцизными сборами на неправильное присуждение подсудимого к двум отдельным взысканиям по двум нарушениям питейного устава, в которых одновременно обвинялся подсудимый, нашел, что хотя в 8 п. 152 ст. Уложения, и установлено общее правило, что при совокупности проступков, влекущих за собою денежные взыскания, суд приговаривает не к сумме их, а к наибольшему по количеству взысканию, но это правило, очевидно, относится к такого рода взысканиям, которые налагаются исключительно в виде наказания, не заключая в себе, вместе с тем, и вознаграждения за нанесенный казенному управлению ущерб чрез нарушение Уставов казенного управления. Соображение это подтверждается как примечанием к 152 ст. Уложения, так и 1126 ст. Устава уголовного судопроизводства, по силе которых денежные взыскания за нарушения Уставов казенного управления не покрываются наказаниями за другие преступления или проступки. Допустив другое толкование, пришлось бы при суждении двух или более нарушении против уставов различных казенных управлений постановлять определение об удовлетворении только одного из таких управлений, по невозможности, в большинстве случаев, отделить сумму вознаграждения от количества штрафа, присуждаемого в наказание. Таким образом, признано, что в таких случаях, когда взыскание слагается из наказания и из удовлетворения за вред и убытки, применение совокупности поглощающей места не имеет, и действует совокупность слагающая. Этот свой взгляд Правительствующий Сенат подтвердил и в 1877 году в решении по делу Хилюка. Этот же взгляд на такое значение взысканий за нарушение казенных уставов имели и составители Судебных уставов. В мотивах Государственной Канцелярии к ст. 1126 Устава уголовного судопроизводства прямо сказано, что денежные взыскания за нарушение Уставов казенного управления служат и наказанием обвиняемого, и вознаграждением за убыток, и отделять в них ту сумму, которая положена в наказание, от той, которая следует в вознаграждение, невозможно. Поэтому для разрешения вопроса о правильности применения к настоящему делу совокупности слагающей надо выяснить, что именно содержит в себе наказание по ст. 766 Уложения, по которой приговорены осужденные купцы. За ввоз товаров без получения ярлыка и без оплаты их пошлиною, по стачке с чиновниками, хозяева товара подвергаются уплате стоимости выпущенного товара и взысканию пятикратной пошлины. Уплата стоимости товара есть, в сущности, конфискация, о которой говорит 744 ст. Уложения о наказаниях, облагающая во 2 пункте виновных в тайном ввозе товаров еще и уплатою пятикратной пошлины. Но конфискация не составляет наказания, предусмотренного в общей лестнице уголовных кар или в особом перечислении кар служебных. Поэтому это есть наказание — или, вернее говоря, взыскание, в данном случае, в пользу открывателей,— совершенно особое. Вследствие этого своего свойства оно не подходит под правила о совокупности, указанные в 8 п. 152 ст. Уложения, и относительно взыскания стоимости выпущенного товара не может быть и речи о применении совокупности поглощающей. Но ст. 766 содержит и другое, отдельное от конфискации взыскание. Это второе взыскание есть ли наказание, или вознаграждение казны за вред и убытки, или и то и другое вместе? Уложение умалчивает об этом, но Таможенный устав объясняет, как смотрит закон на состав этого взыскания.
Уложение о наказаниях установляет взыскание пошлины впятеро в трех случаях: при ввозе обложенных пошлиною товаров тайно (контрабанда), при ввозе без ярлыка, по стачке с чиновниками, и при тайном вывозе (ст. 744, 746 и 766 Уложения), и очевидно, что ко всем этим, одинаковым как по свойству нарушаемых прав казны, так и по свойству взыскания, случаям должно прилагаться и одинаковым, однообразным способом понятие о совокупности. Вот что говорит Устав таможенный относительно распределения денег за контрабандный товар и за товар, тайно вывозимый: ‘Деньги, вырученные за тайно провозимые и поступившие в пеню за тайно провезенные иностранные товары, распределяются согласно ст. 1813 Устава таможенного, причем пеня, взысканная за иностранные, дозволенные с пошлиною к привозу товары, открытые при досмотре в таможне, распределяется следующим образом: 10 процентов в капитал на пенсии заслуженным таможенным чиновникам, 10 процентов в капитал для увечных, а остальное в доход казны, и равная сим последним деньгам сумма выдается в награду поимщикам и задержателям’.
Из взысканной в пеню за отпускной товар пятерной пошлины, говорит 1816 ст. Устава таможенного, одна пошлина причисляется к таможенным доходам, а из прочих затем денег обращается по 10 процентов в капиталы на пенсии таможенным чиновникам и для увечных и 80 процентов на награду поимщикам или открывателям.
Таким образом, пятикратная пошлина содержит в себе не одно вознаграждение за вред и убытки, причиненные казне, но и наказание. Устав таможенный сливает и то, и другое в одном взыскании и требует, чтобы виновный в нарушении таможенных правил, облагаемом пятикратною пошлиною, уплатил не только убытки казны, но и вознаградил бы открывателей своего злоупотребления и принял бы участие в обеспечении участи таможенных чиновников. Поэтому при таком совмещении в одном взыскании наказания и вознаграждения невозможно применить совокупность поглощающую. Эта невозможность, эта немыслимость такого применения лучше всего явствует из тех результатов, к которым она должна привести на практике. Устав таможенный, имея дело с торговыми и фискальными отношениями, по-видимому, должен бы отличаться мирным характером. Что может быть спокойнее обмена ценностей, подчиняющегося законам спроса и предложения, что может быть мирнее взимания пошлины с товара, притекающего в страну вследствие ее экономических потребностей? Но на деле, однако, оказывается, что в Таможенном уставе, среди постановлений, мирно регламентирующих ввоз товаров, по временам звучит грозная нота, указывающая на опасность, на возможность пролития крови. Говорится об употреблении оружия, о необходимой обороне, о констатировании случаев отражения нападения, при чем будет совершено убийство, о наградах ‘за храбрость’, о помощи увечным и т. д. Очевидно, в мирной службе, направленной на взыскание казенного дохода, есть сторона опасная, трудная, где приходится рисковать здоровьем, жизнью, сторона, которая заставляет в мирное время и по совершенно мирному ведомству держать маленькую вооруженную армию под названием таможенной и пограничной стражи… В чем состоит и чем выражается эта опасная сторона, говорить излишне. И вот государство гарантирует лицам, привлекаемым к таможенной службе, и пенсию, и помощь в случае увечья, которое может явиться как результат тяжелой службы, в холод и ненастье на берегу моря или в сырых магазинах и пакгаузах.
Обещая эту помощь, эту поддержку, казна обращает в пенсионный капитал таможенного ведомства известную часть пени, налагаемой на нарушителей таможенных правил. Она требует от своих чинов по таможенной службе особой бдительности, особого напряжения сил, но она обещает им, что каждое открытое ими нарушение вносит частицу пени в капитал для увечных и отслуживших. Казна идет далее. Она принимает на себя обязательство пред открывателями и поимщиками тайно ввезенных товаров, обещая им значительную часть пени в награду. Если считать, что к ряду взысканий за тайный ввоз товаров применяется совокупность поглощающая, то не надо забывать, что открыватели и поимщики, а также пенсионная касса и капитал для увечных имеют свою долю, и притом первые — долю львиную,— в каждом взыскании за каждое нарушение.
Но в таком случае государству придется при ряде нарушений, подошедших под совокупность поглощающую, платить суммы, далеко превышающие то, что оно получит с нарушителей по приговору суда. Поимщик, открыватель, положивший свой труд и риск в дело открытия тайного выпуска или провоза товаров, имеет пред собою обязательство государства, выраженное в законе, вознаградить его 80 процентов пени, за исключением пошлины, за каждый случай, когда он сослужит свою службу. Это вознаграждение он получает из сумм Государственного казначейства, куда поступают, по силе ст. 1816 и примечания 1 к ст. 383 Устава таможенного, все доходы и сборы, получаемые в таможнях. Права на получение по каждому ‘открытию’, по каждой ‘поимке’ отрицать невозможно. А при существовании такого права и при поглощающей совокупности для взысканий возможны случаи, подобные следующему: если бы Вальяно вывез такое же количество товара, которое он, согласно решению присяжных и приговору Палаты, ввез по стачке с чиновниками, то с него следовало бы, как и присудила Палата, 396 тысяч пятикратной пошлины, согласно 1816 ст. Устава таможенного, однократная пошлина в казну составит 79 тысяч руб., в пенсионный капитал следует отчислить 31 тысячу 700 руб., на увечных — тоже 31 тысячу 700 руб., а открыватели и поимщики должны бы получить 253 тысячи 600 руб. Но Вальяно совершил 17 отдельных нарушений, причем высшее взыскание за главнейшее из них составляет 9 тысяч 623 руб. По началу совокупности поглощающей, это взыскание одно и подлежит уплате, и, согласно ст. 746 и 766, пятикратно, т. е. в размере 48 тысяч 115 руб. Итак, казна получит 48 тысяч 115 руб., а уплатит одним открывателям 253 тысячи 600 руб. Но разве это мыслимо? Не будет ли такое открытие злоупотребления, такое торжество власти над беззаконием своего рода победою Пирра, и не будет ли ряд таких побед разорением для казны, которой останется или закрывать глаза на нарушения, или не исполнять своих обязательств?!
Едва ли возможно утверждать, что там, где поглощающая совокупность приносит казне лишь высшее из взысканий, там и правила ст. 1814 и 1816 Таможенного устава должны быть применены лишь к этому высшему взысканию. Это значило бы совокупность наказаний обращать в совокупность открытия злоупотреблений. Но на такое применение поглощающей совокупности власть не уполномочена никаким законом, и еще в 1884 году Правительствующий Сенат, по делу Сидорова, признал, что милость, даруемая Всемилостивейшим Манифестом 15 мая 1883 года лицам, присужденным ко взысканию в пользу казны, не распространяется на права открывателей и поимщиков контрабанды на вознаграждение со стороны казны. Государство может быть милостивым в известной мере к преступнику, может не взваливать на его плечи взыскания за все его вины, а милосердно налагать лишь взыскание за одну вину высшую, но оно не имеет права не исполнять своих обязательств по отношению к своим агентам и к частным лицам. Оно не может одной рукой снимать с осужденного непосильное бремя наказания и в то же время облегчать себя от обещанной уплаты. Поэтому необходимо признать, что совокупность поглощающая неприменима к таможенным нарушениям, о которых идет речь, и что здесь применяется совокупность слагающая. Следовательно, соображения Палаты, что к деяниям купцов должна быть применена совокупность слагающая, как вытекающее из содержания решения по делу Маркова и из смысла таможенного устава, представляется совершенно правильным. Правильность этого взгляда становится особенно ясной при представлении практического осуществления злоупотреблений при ввозе товаров. Возможен, во-первых, ввоз через разные таможни, одновременно или через короткие промежутки времени. Если существует совокупность поглощающая, то будет наказан один лишь случай ввоза, высший по взысканию, а остальные останутся безнаказанными. Да и как, и когда признать преступление оконченным? Каждый ввоз будет составлять предмет нового производства, приобщаемого к уже заведенным. И раз определив размер высшего взыскания, которому можно подвергнуться, купец будет спокоен за то, что все последующие нарушения обойдутся ему даром. Возможен, во-вторых, ввоз через одну и ту же таможню товара партиями — отдельными тюками, возами, бочками и т. д. Досмотр каждой партии выпускаемого товара может производиться отдельно, следовательно, и выпуск — тоже отдельно. А если при этом выпуске будет учинено злоупотребление, указанное в 766 ст. Уложения, то взыскание будет исчислено по пошлине, следующей за эту партию товара. И таким образом, при совокупности поглощающей пятикратная пошлина за отдельную партию товара поглотит взыскания за все остальные партии, если пошлина за каждую из них равна или хотя на копейку меньше следовавшей за первую партию. Но тогда злоупотребление обратится в выгодное предприятие, без риску, с заранее вычисленным небольшим взысканием, которое прикроет собой и подавит все остальные. Тогда закон, изображенный в 766 ст. Уложения, обратится в мертвую букву, а уголовная кара, которою он грозит,— в насмешку над правосудием!
Возможно привести и третий пример странных результатов, к которым должна приводить поглощающая совокупность в применении к таможенным нарушениям. При стечении нарушений Уставов казенных управлений, предусмотренных 1124 ст. Устава уголовного судопроизводства и разбираемых в административном порядке, и тех, которые подлежат судебному преследованию, административные взыскания производятся независимо от судебных. Каждое из этих взысканий шествует своим путем, хотя оба пути сходятся вместе в умалении денежных средств присужденного ко взысканию. Эта независимость путей, установленная ст. 1126 Устава уголовного судопроизводства и с подробностью развитая в решении Правительствующего Сената 1875 года, No 261, по делу Отлендера, касается, между прочим, и ряда мелких таможенных нарушений, караемых административной властью Таможенного управления. Они разделяются Уставом уголовного судопроизводства на 4 отдела и рассыпаны по всему Таможенному уставу. Для взыскания по делам, подлежащим непосредственному ведению Таможенного управления, не существует установляемой 8 п. 152 ст. Уложения совокупности поглощающей, а применяется несомненно простая система сложения. Но для нарушений, преследуемых судебным порядком, существует, согласно со взглядом кассатора, совокупность поглощающая. Таким образом, при стечении нарушений, караемых административно и караемых по судебному приговору, явится возможность такого положения, что за ряд нарушений чисто формальных и незначительных купец будет наказан более строго, чем за более важные нарушения, совершенные вместе и одновременно. Позволю себе привести следующий пример — купец совершает 100 беспошлинных тайных провозов через таможню и при этих 100 случаях делает 10 мелких нарушений, предусмотренных приложением к ст. 1124 Устава уголовного судопроизводства. Нарушения эти могут быть весьма разнообразны, например, по 689 ст. Устава таможенного, за подчистку в объявлении налагается штраф в 10 руб., по ст. 690 Таможенного устава, за неподачу объявления о товаре в то же утро, как получен на то объявление гербовый лист, штраф в 10 руб. и т. п. Пусть максимальная пошлина, следовавшая по каждому провозу, если бы он был совершен законно, составляет 20 руб. Следовательно, пятикратная пошлина, следующая в виде взыскания по 766 ст. Уложения, составит 100 руб. Этими 100 рублями, по началам совокупности поглощающей, и исчерпается взыскание по всем 100 случаям, хотя одной ординарной пошлины было утаено на 2 тысячи руб. Но в числе этих 100 случаев было 10 случаев оплошности или небрежности, вследствие чего были нарушены формальные предписания ст. 689 и 690 Устава таможенного. За все эти 10 нарушений придется заплатить тоже 100 руб. Окажется, что за совокупность 100 нарушений, где из казенного дохода было утаено пошлины на 2 тысячи руб., и за эти 10 мелочных нарушений купец ответит одинаково. Очевидно, что такой порядок идет вразрез с ограждением интересов казны, на страже которых стоит закон, очевидно также, что, установляя обратную пропорциональность между размерами нарушения и размерами взыскания, он не согласен с началами справедливости. Наконец, я должен указать, что правило о совокупности поглощающей, изложенное в 8 п. 152 ст. Уложения, вовсе не безусловно исключает возможность отступлений от него, признаваемых самим законом. Существует ряд законов, по которым применение 8 п. 152 ст. Уложения положительно невозможно по самому свойству указываемого в них наказания, которое налагается, так сказать, по заранее определенному тарифу, причем под указания этого тарифа суд подводит лишь число нарушений, им признанных. В руках суда, в приложении к делу, такие законы являются как бы бланками, в которые должно вписывать количество сделанных нарушений, и где самая редакция закона исключает возможность поглощающей совокупности. Одни из таких постановлений не ставят границы количеству слагаемых взысканий, другие ставят такую границу, указывая максимум, до которого может быть взыскание. К первым относится, например, ст. 54 Устава о наказаниях, налагаемая мирововыми судьями. За неосвещение или неисправное освещение улиц обязанные к тому лица подвергаются денежному взысканию не свыше рубля с фонаря. Можно ли говорить о применении совокупности поглощающей к поступкам домовладельца, который постоянно не зажигает своих фонарей? Раз его приговорят заплатить за фонарь рубль—он уже может быть спокоен, ибо сегодняшний рубль поглотит завтрашний, а завтрашний— следующий, и т. д. Но такой безнаказанности закон установить не мог. А поэтому с виновного в нарушении 54 ст. в течение нескольких дней должна быть взыскана сумма штрафов не свыше рубля за каждый фонарь и за каждый день. Затем, например, 56 ст. Устава о наказаниях, которая за своз мусора, нечистот или палого скота не в назначенное для того место подвергает виновного штрафу в размере не свыше 3 руб. с каждого воза или с каждой скотины. Очевидно, что при совокупности таких нарушений штрафы за каждый воз должны быть сложены, а не поглощать один другой. Иначе было бы выгодно устроить где-нибудь бойню и постоянно выбрасывать палый скот, например, в реку, заражая ее, и отделавшись раз присужденным штрафом за первое такое нарушение. Сюда же относится и ст. 571, говорящая о взыскании по 25 руб. с каждой лодки, в которой находились нарушители правил о производстве устьинского тюленьего промысла.
К постановлениям второго рода относятся те, где закон определяет высший размер, до которого может идти сложение взысканий, тем самым указывая, что он допускает отступление от поглощения взысканий по 8 п. 152 ст. Уложения. Таковы ст. 59 и 61 Устава о наказаниях, говорящие о нарушениях Устава о паспортах и подвергающие виновного денежному взысканию за каждый день просрочки или проживания с просроченным или неустановленным видом, но устанавливающая вместе с тем общий итог взыскания, дальше которого идти нельзя, ввиду пощады к виновному, совершающему иногда свое деяние без умысла. Обращаясь к нарушениям Устава таможенного, можно и в них найти такие же постановления, где применимо понятие о совокупности поглощающей. Таковы, например, 760 и 764 ст. Уложения о наказаниях, говорящие о взыскании с виновных в тайном провозе иностранных игральных карт, равно и с покупателей оных, по 15 руб. с каждой дюжины колод сих карт, и о взыскании по 10 руб. за каждое огнестрельное оружие, привозимое возчиками и судовщиками из Финляндии. Очевидно, что при совокупности таких нарушений, совершенных одно за другим, взыскание за первые дюжины карт и за первое ружье или пистолет не поглощает взысканий за карты или ружья, обнаруженные при следующем нарушении.
Таким образом, я прихожу к выводу, что к таможенным нарушениям, обложенным взысканием пятикратной пошлины, применима совокупность слагающая, то есть что все взыскания исчисляются в общей их сумме. Нельзя не указать еще и то, что законодательство наше, пересматривая Уставы казенных управлений, подтверждает, что именно так следует смотреть на совокупность нарушений Уставов казенных управлений. Так, в 45 пункте примечания к ст. 406 Питейно-акцизного устава, по продолжению 1883 года, и в новом издании Устава об акцизе с табаку прямо выражено, что при совокупности денежных взысканий за нарушения они слагаются в одну сумму. Этот взгляд давно уже принят в Западной Европе. Практика французского Кассационного суда отрицает принцип поглощения денежных взысканий по лесным и таможенным делам, а 58 ст. Германского Уложения установляет применение денежных взысканий всегда в полном объеме.
По всем этим соображениям, соглашаясь с существом вывода Палаты о применении совокупности, я полагал бы принесенные на эту часть приговора Палаты кассационные жалобы Вальяно, Муссури, Сфаэлло и Векслера оставить без последствий.
Второй общий вопрос, возбуждаемый по делу жалобами большинства кассаторов,— вопрос о давности.
Разрешая вопрос, какой давностью покрывается получение купцами товара из пакгауза, по соглашению с чиновниками, без ярлыка таможни. Судебная палата нашла, что хотя преступное деяние хозяев товара карается по 766 ст. Уложения только денежным взысканием, но к нему неприменим 4 п. 158 ст. Уложения, в силу которого оно должно бы признаваться покрытым давностью, если в течение шести месяцев оставалось в безгласности. Получение из таможни заграничного товара без ярлыка, по соглашению хозяина товара с чиновниками таможни, обязательно предполагает основанный на том же соглашении выпуск того товара чиновниками из таможни. Поэтому преступное деяние купцов — хозяев товара не составляет самостоятельного преступления, а есть только часть одного общего преступления, притом часть не главная, так как всецело зависит от другой своей части — преступного выпуска товара таможенными чиновниками, предусмотренного, в смысле наказания 812 ст. Уложения. Что выпуск чиновниками и получение купцом товара без ярлыка составляют только части одного и того же преступного деяния, на это указывают и одновременность совершения их, и общность цели, с которой совершались преступные деяния купца и чиновников, и единство соглашения их между собой на преступление. На основании 160 ст. Уложения наказание, определяемое соучастникам в преступлении, совершенном по предварительному соглашению или без него, покрывается давностью не прежде, как по истечении срока давности, определенного для зачинщиков или главных виновников.
Ввиду этого Палата признала, что преступное деяние купцов-хозяев товара, караемое по 766 ст. Уложения, как совершенное ими по соглашению с чиновниками таможни, для которых, как более виновных, установлено и более строгое взыскание, покрывается той же давностью, которой покрывается и преступное деяние чиновников как соучастников одного и того же преступления, то есть пятилетней, с уменьшением ее на 1/3 по Всемилостивейшему Манифесту 15 мая 1883 года.
Не вдаваясь в подробный разбор возражений, представленных против этого вывода Палаты, я нахожу, что правильность его может быть доказываема двояко. Во-первых, с точки зрения материального права. Деяние, в котором обвинены купцы по 766 ст., то есть вывоз из таможни товаров без ярлыка и неоплаченных пошлиной, по стачке с чиновником, и деяние, в котором обвинены чиновники по 812 ст., то есть выпуск из таможни товаров купцам, без ярлыка и без уплаты пошлин, есть одно и то же преступление, а не различные преступления, как утверждают кассаторы. По своему происхождению эти статьи вытекают из одного и того же общего источника, из 920 ст. Устава таможенного, которая предусматривает одно общее совместное нарушение чиновниками и купцами таможенных правил в ущерб казенному интересу. И та, и другая говорят одинаково о выпуске из таможни товаров без ярлыка. Этот выпуск делается по стачке между чиновником и купцом. Без наличия, без существования стачки он немыслим, ибо нельзя же предположить, что чиновник станет выпускать товары без ярлыка и без оплаты пошлиной для своего личного удовольствия, а не доставления кому-либо выгоды, которая может отразиться и на нем, чиновнике. Этим лицом, которому выгоден беспошлинный выпуск товара, является купец, поэтому-то 766 ст. Уложения, говорящая о виновности хозяина, и упоминает о стачке. То, что в статье 812, имеющей в виду преступление чиновника, не говорится о стачке, не доказывает еще, как то утверждает один из кассаторов, что это разные преступления, самостоятельные и ничем не связанные между собой. Без участия обоих этих лиц — чиновника и хозяина — немыслим выпуск товара из пакгауза, о котором говорит 920 ст. Устава таможенного, и нельзя привлечь за это злоупотребление к ответственности хозяина, не привлекая в то же время и чиновника. Поэтому достаточно сказать об этом участнике, что он для содеяния преступления, требующего сознательного сообщества, вошел в стачку с другим, чтобы, говоря об ответственности этого другого, не повторять потом о том, что и он вошел в стачку. Нельзя войти в стачку односторонним образом. Происходя из одного источника, статьи 766 и 812 имеют в виду и одинаковость целей, которые преследуются обоими участниками, и одинаковость средств. Цель—получение неправого прибытка избежанием уплаты следующих казне пошлин, средство — выпуск товара без ярлыка. Хозяин не может, однако, достигнуть этой цели, не получив товара, который чиновник должен выпустить. Поэтому в вопросах об ответственности хозяев Палатой везде упомянуто о получении купцом выпущенных ему без ярлыка товаров. Разделены статьи 766 и 812 только потому, что они говорят об ответственности разных лиц, хозяина, нарушающего таможенные правила, и чиновника, нарушающего сверх того свои специальные обязанности. Но если в них предусматривается одно и то же преступление, то необходима ли солидарная ответственность, как того требует один из кассаторов, разумея, по-видимому, под солидарной ответственностью—назначение за одно и то же преступное деяние и одного и того же наказания, определяемого согласно ст. 119 Уложения лишь мерой по степени участия каждого из соучастников? Полагаю, что ответ должен быть отрицательный. Уложение не проводит строго и безусловно такого начала, чтобы соучастники одного общего преступления подвергались одному и тому же роду наказания. Оно допускает во многих случаях наказание зачинщика совсем иным родом наказания, чем соучастника. Достаточно указать на 263 и 266 ст. Уложения, по которым зачинщики явного восстания против властей подвергаются лишению всех прав состояния и каторге от 15 до 20 лет, пособники же их и сообщники, и притом виновнейшие,— лишению особенных прав и ссылке на житье, а прочие лишь заключению в смирительном доме без всякого ограничения прав и преимуществ. Сообразно с указаниями именно этих статей наказываются и зачинщики, пособники и сообщники таможенного преступления — тайного провоза товаров на прусской границе, соединенного с насилием (ст. 756 Уложения). Следовательно, для участников одного и того же преступления возможны различные наказания по роду своему, и то, что виновные по 766 и 812 ст. Уложения подвергаются различным наказаниям, отнюдь не служит доказательством, что это разные, независимые одно от другого деяния. Признавая, что это одно деяние, приходится встретиться с вопросом о том, как определить, для применения ст. 160 Уложения, кто же наиболее виновный из участников этого общего деяния, чья ответственность обусловливает течение давности и для сообщника? По смыслу 160 ст. Уложения, только истечение срока давности для наиболее виновного погашает и ответственность для наименее виновного. Определить, кто из нарушителей 920 ст. Устава таможенного более виновен в глазах закона, возможно, во-первых, по свойству действий каждого из нарушителей и, во-вторых, по наказанию, которому они подвергаются. Обращаясь к свойству действий, надо заметить, что, на основании 13 ст. Уложения, зачинщиками признаются, между прочим, те, кто управлял действиями других при совершении преступления, сообщниками — те, кто согласился с зачинщиками совокупными силами совершить задуманное преступление. Соглашение равносильно стачке. Это синонимы, когда идет дело о практическом применении соглашения для достижения преступной цели. Закон говорит в 766 ст. Уложения о хозяевах, как о стакнувшихся с чиновниками. Уже поэтому они являются сообщниками. Но еще более эта роль их в общем, совместно содеянном преступлении выясняется из соображения действий чиновников, предусмотренных в 812 ст. Уложения. Для того, чтобы получить товар из пакгауза без ярлыка и без оплаты пошлинами, надо обойти ряд формальностей, надо знать, когда и где, и что сделать, чтобы совершить этот обход. Очевидно, что дать возможность миновать формальность и таможенные обрядности может лишь их представитель — таможенный чиновник. Он, силой вещей, должен давать указания хозяину, с которым стакнулся, объяснять ему, что надо сделать, и т. д. Одним словом, он должен управлять действиями хозяина товара, так как выпускает товар он, а тот его лишь получает. Следовательно, он зачинщик, он и более виновный.
Переходя к определению более виновного по наказанию, я сошлюсь лишь на решение общего собрания Кассационного департамента 1880 г., No 54, коим признано, что отрешение от должности соответствует преступлениям, влекущим общие наказания, сопровождаемые ограничением прав и преимуществ. По ст. 812 Уложения, чиновники подвергаются отрешению от должности, хозяева, по ст. 766,— денежному взысканию. Между ограничением прав и преимуществ и денежным взысканием огромная разница, и очевидно, что из двух лиц, подвергаемых этим наказаниям, закон признает более виновным того, кого он карает умалением прав, а не умалением материальных средств. Поэтому, ввиду 160 ст. Уложения, давностный срок, установленный согласно 812 ст. для чиновников, распространяется и на хозяев.
Но не только с точки зрения материального права может быть доказываема правильность взгляда Судебной палаты на применение давности по настоящему делу.
И по отношению к правилам судопроизводства признание применимости к деянию хозяев, обвиненных по 766 ст. Уложения, указаний 160 ст., не представляет тех нарушений, о которых упоминается в кассационной жалобе. Закон признает, что есть такие преступные деяния, которые не могут быть совершаемы без предварительного соглашения. Поэтому оно в них всегда предполагается, и отсутствие его должно быть точно доказано. Таковы, например, блуд, прелюбодеяние и т. п. Правительствующий Сенат признал, в решении 1868 г. No 937, по делу Федотова, что между сбытчиками и подделывателями фальшивых ассигнаций всегда предполагается предварительное соглашение, и что поэтому о нем, согласно 758 ст. Устава уголовного судопроизводства, не нужно ставить вопроса присяжным и что, наоборот, если есть предположение, что такого соглашения не существовало, то необходима для признания его отсутствия постановка особого вопроса о том, что деяние совершено без предварительного соглашения. Очевидно, по смыслу ст. 920 Устава таможенного и по введению в состав преступления, предусмотренного 766 и 812 ст., понятия о стачке, что и в данном случае предварительное соглашение предполагается и особый вопрос о нем не представляется необходимым. Поэтому для того, чтобы иметь право ссылаться на нарушение 758 ст. Устава уголовного судопроизводства непостановкой вопросов о степени участия сообщников, подсудимые должны были своевременно требовать или постановки вопроса о степени участия, или же постановки вопроса об отсутствии предварительного соглашения. Но, как видно из протокола судебного заседания, никаких возражений против поставленных Палатой вопросов ими сделано не было, и настоящая их жалоба представляется, ввиду решения Уголовного кассационного департамента 1875 года, No 212, несвоевременной. Наконец, следует заметить, что Правительствующим Сенатом неоднократно разъяснено, что если по смыслу ответов присяжных видно, что они признали всех подсудимых участвовавшими непосредственно в совершении преступления, то непостановка вопроса о степени участия каждого не составляет нарушения. По всем этим соображениям и признавая, что давность, коей покрываются преступные деяния хозяев товара, исчислена Харьковской палатой правильно, я полагал бы жалобы подсудимых в этом отношении оставить без последствий.
Третий общий вопрос — о золотой валюте — связан, прежде всего, с определением характера ответственности осужденных чиновников. Судебная палата нашла, что на основании 812 ст. Уложения с чиновника таможни, выпустившего без ярлыка товар, неоплаченный пошлиной, сверх отрешения от должности, взыскивается ‘следующая в казну пошлина’. Редакция 812 ст. Уложения приводит к заключению, что налагаемое на чиновников таможни взыскание пошлины не есть личное наказание для виновного, а составляет вознаграждение казны именно той суммой денег, которая не поступила в кассу ее вследствие нарушения чиновником своей обязанности. Вознаграждение это должно, по мнению Палаты, взыскиваться не с каждого обвиненного особо, полностью, а лишь однократно со всех подсудимых, причинивших своими действиями вред и убытки, и притом поровну, с круговой друг за друга ответственностью, в силу 59 ст. Уложения и 648 ст. 1ч. X т. Законов гражданских. Что взыскание с виновных чиновников пошлины не есть личное наказание, с особенной ясностью видно из буквального содержания 813 ст. Уложения, повторяющей 926 ст. Устава таможенного, где сказано так: ‘Виновные, сверх взыскания следующей в казну пошлины, подвергаются… такому-то личному наказанию’. Против этого толкования значения взыскания с чиновников возражают в своем протесте прокурор Судебной палаты и поверенный гражданского истца. Указывая, что денежное взыскание есть наказание исправительное, особо предусмотренное VII а ст. 30 Уложения, прокурор полагает, что его только тогда можно рассматривать как вознаграждение за вред и убытки, когда в законе прямо сказано, что оно применяется на основании 59 ст. Уложения в силу лежащей на виновном обязанности вознаградить потерпевших. Во всех же случаях, где такого прямого указания не сделано, надлежит считать, что, независимо от наказания исправительного, выраженного в форме денежного взыскания, у потерпевшего остается право требовать вознаграждения по особому постановлению суда, согласно 59 ст. Уложения. Эти соображения, по моему мнению, представляются вполне уважительными. Говоря о совокупности, я доказывал, что взыскание, налагаемое на хозяев по 766 ст. Уложения, имеет характер двоякий, совмещая в себе и наказание, и вознаграждение за вред и убытки, причиненные казне. Поэтому в случаях совершения чиновниками, по стачке с купцами, преступления, описанного в 920 ст. Устава таможенного (812 и 766 ст. Уложения), вознаграждение взыскивается с хозяев тайно выпущенного товара. Получить это вознаграждение второй раз с виновных чиновников не представляется никакого основания.
Государство должно карать преступление, облагая его и денежными наказаниями, но не может делать себе из него источников дохода, получая двойное вознаграждение за единожды понесенный убыток. Если проводить последовательно взгляд Палаты, то придется признать, что взыскание с виновного чиновника двойного акциза, по ст. 707 Уложения, и двойное денежное взыскание против причиненного убытка, по ст. 569 Уложения, за нарушение Монетного устава приложением неверной пробы, и по 731 ст. Уложения за нарушение Табачного устава утратой бандеролей, суть вознаграждение казны за причиненный ей убыток. Но в таком случае надо признать и то, что, действуя не как уголовный каратель, а как гражданский истец, государство требует себе вознаграждения в двойном, с точки зрения гражданской ответственности, несправедливом, преувеличенном размере. Кроме того, в двух из этих статей (731 и 569) нет другого наказания, кроме двойного взыскания. Но оно есть, по взгляду Палаты, вознаграждение за вред и убытки. Следовательно, никакого наказания в этих статьях не установлено, а в них говорится лишь о размере иска, который может предъявить казна, как и всякий потерпевший вред и убытки даже от действия, не составляющего ни преступления, ни проступка, по ст. 684 1 ч. X т. Законов гражданских. Но зачем тогда эти статьи в Уложении, когда в них говорится специально о предмете, входящем в законы гражданские? Таким образом, оказывается, что Уложение со своими, якобы карательными, постановлениями забегает в область десятого тома, и так как случаи причинения убытков разнообразны до бесконечности, то и это забегание в чуждую область может быть расширено до чрезвычайных пределов. Поэтому необходимо признать, что это взыскание есть наказание, в статьях 731 и 569 оно соединено с вознаграждением и потому определяется в двойном размере, ибо нет частного лица, соучастника, которое могло бы быть ответственно за ущерб казны, в ст. 920 такой соучастник указан (766 ст. Уложения) — это товарохозяин, и в пятикратную с него пошлину входит и вознаграждение казны, на чиновника же налагается не вторичное вознаграждение, а наказание за нарушение им служебного долга. Право взыскивать вознаграждение за ущербы и убытки, причиненные действиями виновного, есть неотъемлемое право потерпевшего, которым он, однако, может и не пользоваться, несмотря на осуждение ‘убытчика’. Этот последний может требовать, чтобы его не подвергали взысканию без прямого настояния потерпевшего. Поэтому там, где закон считает нужным вознаграждать потерпевшего сам, независимо от предъявления им ходатайства по 59 ст. Уложения, это должно быть точно оговорено и указано прямо, что налагаемое по закону взыскание есть именно вознаграждение потерпевшего. Если такого указания в законе нет, то нельзя, как это делает Судебная палата, ограничивать право потерпевшего — в данном случае казны — размерами вознаграждения, установленного в ст. 812 Уложения, т. е. однократной пошлиной, так как по тайному выпуску товаров казной могут быть понесены и другие убытки, а не одна утрата пошлины. Употребленное в ст. 813 выражение ‘сверх следующей в казну пошлины’ не изменяет значения взыскания, установленного в 812 ст. За выпуск товара без пошлины и ярлыка в обеих статьях чиновник наказывается взысканием пошлины, к этому общему наказанию присоединяется еще и особое служебное — отрешение от должности за стачку с хозяином (ст. 812), которое усугубляется, переходя в ссылку на житье по 1 п. 31 статьи Уложения, в случае употребления чиновником или принятия заведомо подложного документа (ст. 813). Что такое соединение должностного взыскания с общим, по статьям 65 и 30 Уложения, возможно, доказывает ст. 707 Уложения, по которой виновный подлежит увольнению от должности и взысканию двойного акциза, причем в последнем, во всяком случае, как я старался доказать, не может заключаться исключительно вознаграждение казны за убытки. Итак, взыскание пошлины с чиновника по 812 ст. есть наказание. Наилучшее тому доказательство содержится в 811 статье. ‘Если,— говорится в ней,— место, в пакгауз поступившее, потом налицо не сыщется, то с виновного в том пакгаузного надзирателя или его помощника, или досмотрщика взыскивается следующая на удовлетворение хозяина сумма и, сверх того, следовавшая в казну пошлина’. Очевидно, что, как говорит и сам закон, стоимость пропавшего места есть возмещение убытков хозяина, но пошлина разве является вознаграждением казны? За что? Товар, пропав, не был выпущен, за него будет заплачена стоимость, и эти деньги обратятся вновь в товар, который явится в таможню в свое время и при выпуске понесет пошлину. Ущерба казны, который надо вознаградить в данном случае, нет. Следовательно, взыскание пошлины есть наказание. Если же это не наказание, то позволительно спросить, в чем же состоит тогда наказание виновного по 811 ст. и зачем в Уголовном уложении понадобилась статья, повторяющая общее правило Гражданского права об обязанности всех и каждого вознаграждать причиненные их действиям убытки?
Разделяя поэтому взгляд прокурора Харьковской судебной палаты и поверенного гражданского истца на взыскание по 812 ст. Уложения как на наказание, я считаю приговор Палаты в этом отношении подлежащим отмене.
Обращаясь к тому, в какой валюте налагается это взыскание на чиновников, я нахожу, что ввиду ясного и категорического указания 5 п. примечания к ст. 2 Устава таможенного (о взимании пошлины в золотой валюте), в коем говорится, что определенное статьями 920, 922 и 925 Устава таможенного взыскание с чиновников за выпуск товаров без оплаты пошлиною по злоупотреблениям взимается в золотой валюте, чиновники, присужденные Харьковской палатой по 812 и 813 ст. Уложения, повинны уплатить в этой валюте наложенное на них взыскание, ибо 813 ст. есть лишь квалифицированная 812, а последняя входит в состав 920 ст. Устава таможенного. Поэтому жалоба подсудимого Михайлова подлежит оставлению без последствий.
Вопрос о применении золотой валюты к взысканию с хозяев товара, присужденных по 766 ст. Уложения, вызвал весьма подробную аргументацию в приговоре Палаты и со стороны кассаторов. Судебная палата не согласилась с мнением прокурора, что взыскание с купцов следует присудить в кредитных рублях, на основании примечания к 2 ст. Устава таможенного, в котором указано, во-первых, что ординарная пошлина с чиновников, по 812 ст. Уложения, должна взыскиваться золотом, и в то же время ничего не сказано о пятикратной пошлине с купцов, по 766 ст. Уложения, и во-вторых, категорически заявлено, что все прочие, не указанные в нем сборы, а также всякого рода штрафы должны уплачиваться по-прежнему кредитными билетами.
Судебная палата нашла, что примечание ко 2 ст. Устава таможенного составляет циркулярное предписание по таможенному ведомству, ‘о сборах, подлежащих, наравне с таможенными пошлинами, взиманию золотой монетой’, на основании соглашения между министром финансов и государственным контролером. Эта форма постановления показывает, что данное им разъяснение обязательно лишь для чинов, подведомых Департаменту таможенных сборов, и отнюдь не составляет закона, обязательного к исполнению для всех, а в том числе и для Судебных установлений, которые на основании 12 ст. Устава уголовного судопроизводства обязаны решать дела только по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты — по общему их смыслу. Рассмотрение содержания циркуляра привело Палату к заключению, что он вовсе не касается Судебных установлений, так как в нем помещен перечень только тех сборов, которые подлежат взиманию в таможнях в золотой валюте, что видно из слов ‘взимаемые в таможнях’, которые точно указывают значение и пределы действия этого предписания.
Обращаясь для разрешения вопроса к содержанию 766 статьи Уложения, как к единственному для этого источнику, Палата нашла, что хозяин товара, в силу этой статьи закона, должен быть подвергнут определенному денежному наказанию, в состав которого, между прочим, входит взыскание ‘пошлины в пять раз’, а следовательно, эта часть взыскания вполне зависит от размера пошлины, которая в данное по делу время по закону взыскивается в таможне, и должна в пять раз превышать размер этой пошлины. Изменение размера пошлины должно изменять и размер этой части взыскания, но оно всегда и неизменно в пять раз должно превышать размер пошлины. Особого законодательного распоряжения о том, чтобы наказание по-прежнему определять кредитными рублями, не последовало, и 766 ст. Уложения остается в прежней своей редакции, а следовательно, и ныне наказание должно неизменно превышать пошлину в пять раз, т. е. должно назначаться в той же валюте, в которой взыскивается пошлина, а именно — золотом! Разделяя в существе взгляд Судебной палаты, я не могу, однако, согласиться с тем толкованием, которое она дает примечанию к ст. 2 Устава таможенного, не признавая его за закон и внося в оценку его не существующее у нас различие между законом и предписанием, имеющим обязательную силу для всех однородных случаев. Не говоря уже о месте, занимаемом этим примечанием в Уставе таможенном, достаточно указать на то, что именно по таможенному ведомству такого рода общие, обязательные распоряжения приобретают силу и значение закона. Высочайше утвержденным 15 декабря 1834 г. мнением Государственного Совета постановлено ‘не включать в продолжение Свода законов циркуляров, исходящих от министерств, без Высочайшего их утверждения, за исключением распоряжений по таможенному ведомству, кои исходят от министра финансов по особой, данной ему на то власти’. Поэтому примечание к ст. 2 Устава таможенного есть закон, обязательный к руководству во всех ведомствах и который не может не быть принимаем в надлежащих случаях в соображение и судом. Это закон, указывающий в какой валюте взимаются сборы в таможнях и на какую валюту исчисляется взыскание с чиновников, когда оно составляет самостоятельное наказание или присоединяется к наказанию служебному (ст. 812 Уложения). Этому взысканию соответствует взыскание с купцов, с хозяев по 766 ст. Уложения. Его нельзя считать ни штрафом, как предполагал прокурор Палаты, ни акциденцией, ни, тем более, одним из сборов (якорных, складочных, ластовых), о которых упоминает примечание ко 2 ст. Устава таможенного и которые подлежат уплате в кредитных рублях. Штрафы, взимаемые административным, а не судебным порядком в таможнях, и акциденции (добавок к пошлине, по ст. 424—443 Устава таможенного, в количестве 10 коп.) имеют характер, отличный от взыскания, налагаемого по суду. Эти штрафы, о которых я уже говорил, разбирая вопрос о давности, назначаются за несоблюдение известных формальностей, за неточные показания, но не за злоупотребления. Так, назначается штраф за непредставление дубликатов коносаментов (421 ст. Устава таможенного), за неподачу в установленные сроки объявлении о товаре (прим. к ст. 770 Устава таможенного, по 5 коп. с пошлинного рубля) за показание в объявлении товара не сообразно тарифу по роду и сорту и т. п. При этом надо заметить, что даже и по отношению к штрафам и акциденциям Министерство финансов считает правильным применение золотой валюты, и из дела видно, что 9 апреля 1884 г. оно вошло в Государственный Совет с представлением о распространении, между прочим, золотой валюты и на эти сборы. Разбирая прежде возникшие вопросы о совокупности и о давности, я находил, что, по 812 ст. Уложения, взыскание с чиновников есть наказание. Такое же наказание, в соединении с возмещением убытка, представляет пятикратная пошлина с хозяев по 766 ст. Уложения. Если примечанием к ст. 2 Устава таможенного признано необходимым одно из этих наказаний назначать в золотой валюте, то нет основания назначать другое в кредитных рублях, ибо оно, во-первых, содержит в себе возмещение утраченной казной пошлины, взыскиваемой в золотой валюте, а во-вторых, оба эти наказания вытекают из одного общего деяния, указанного в одном общем источнике — ст. 920 Устава таможенного, из которой, как две ветви, вырастают ст. 766 и 812 Уложения. Соединенные статьей 920 Устава таможенного в одно целое, эти наказания были бы разделены и обособлены при приложении к одному золотой, а к другому кредитной валюты, и обособлены без достаточных оснований.
Обращаясь к Уложению о наказаниях, необходимо признать, что оно вовсе не определяет, в какой валюте должна быть взыскиваема пятикратная пошлина. Оно везде говорит лишь о следующей в казну пошлине. Кассаторы утверждают, что ст. 766 о взыскании пятикратной пошлины с хозяев не подвергалась изменению в своей редакции и после введения золотой валюты для таможенных пошлин, и из этого выводят, что, следовательно, указанное в ней наказание с хозяев осталось прежним, т. е. в кредитных рублях. Но с чиновников, согласно 920 ст. Устава таможенного и примечанию к ст. 2, взыскивается пошлина золотом, однако 812 ст.Уложения, повторяющая 920 и подвергающая чиновников взысканию за выпуск товара без ярлыка и пошлины, тоже осталась без изменения. В ней по-прежнему говорится о пошлине, следующей в казну, но тем не менее, несмотря на эту прежнюю, ни в чем не измененную редакцию, необходимость уплаты этой следующей в казну пошлины в золотой валюте никем не отрицается. Но если Уложение могло остаться неизменным в редакции ст. 812 о чиновниках, то для чего же изменять и редакцию ст. 766 о хозяевах? Обе эти статьи говорят о пошлине, не определяя размера ее рублями. Они вытекают из 920 ст. Устава таможенного, которая, в свою очередь, основана на ст. 810 прежнего Таможенного устава, действовавшего еще задолго до издания Уложения о наказаниях 1845 года и в то время, когда рубли считались у нас на ассигнации. Однако в статьях 859 и 931 Уложения 1845 года (ныне 766 и 812) не было сказано, что пошлина взыскивается, считая на серебро. Нет основания и теперь требовать, чтобы Уложение говорило о взыскании этой пошлины на золото. Наказание — не налог, говорит один из кассаторов. Оно есть денежное отношение, возникающее между виновным и государством и рассчитываемое на ценность, имеющую обязательное во всей стране хождение. Это верно, и взгляд этот был бы вполне приложен к настоящему делу, если бы нормой наказания за выпуск товаров был рубль. В расчетах государства с обвиняемым, подлежащих исчислению в рублях, государство обязано рассчитываться на рубли металлические или бумажные, если оно гарантирует обмен последних на металлическую монету. Тут наказание определяется Ценностью in gn&egrave,re {Вообще (лат.).} — рублем. Но иначе оно определяется по нарушениям, указанным в ст. 766 и 812, где говорится как о норме, о той ценности, которая должна поступить, которая следует в казну. Эта ценность — in specie {В конкретном случае (лат.).} — есть пошлина, взимаемая, как таковая, со времени введения золотой валюты — не иначе, как золотом. Иной таможенной пошлины, с 1 января 1877 года, как золотой в России нет, и только золотая пошлина поступает в казну, следует ей. А именно о следующей в казну пошлине и говорит Уложение в ст. 811, 812, 813 и др., второй и третьей из которых, по единству происхождения из 920 ст. Устава таможенного, соответствует пошлина, взыскиваемая по 766 ст. Уложения, составляющая пятикратие единицы, уплачиваемой золотом. Мысль законодателя, положенная в основу наказания для хозяев, виновных в стачке с чиновниками для выпуска товара, состоит в том, что такой хозяин в случае открытия его злоупотреблений должен уплатить в пять раз больше купца, честно выполнившего все таможенные обрядности и внесшего свою лепту в казну страны. Если признавать, что пятикратная пошлина платится кредитными рублями, то являются неизбежно два вывода. Первый — что таким образом устанавливается особое послабление, особое снисхождение к хозяину-хищнику сравнительно с хозяином, честно ведущим свои таможенные дела, и в то время, когда закон говорит о пятикратном взыскании, с такого хищника взыскивается лишь в три с четвертью раза, ибо он вносит бумажки, а не золото. Таким образом, риск уменьшается, возможность ущерба материального при открытии злоупотребления умаляется и, вопреки мысли закона, устанавливается в интересе хищника своего рода privilegium odiosum {Нежелательная привилегия (лат.).} для добросовестного торговца. Где же для этого поводы? В чем справедливое основание для такого понижения сравнительной повинности пред казной того или другого? Второй вывод состоит в том, что таким образом, без законодательного изменения размеров кары, она вдруг, внезапно, сама собой, вследствие циркуляра Таможенного департамента изменилась для купцов со дня введения золотой пошлины. Казенное управление может устанавливать в пределах своего ведомства отношения, нарушение коих может подходить под случаи, предусмотренные карательными законами, но оно не имеет ни права, ни компетентности изменять содержание этих карательных законов и, так сказать, законодательствовать в области Уложения о наказаниях. Между тем при последовательном приложении теории кассаторов к делу оказывается, что хозяин, в явный ущерб казенному интересу получивший выпущенный по ст. 766 Уложения товар, ординарная пошлина за который составляет рубль, 31 декабря 1876 года уплачивал пять рублей, а через день, 1 января 1877 года, за то же самое должен был уплатить лишь три рубля двадцать пять копеек. Что же, вина его признана более слабой? Нет. Изменено наказание, предусматривающее эту вину? Нет. Кто же установил, что с наступлением нового года он должен ответствовать в меньшей мере? Никто. Все осталось по-старому, и никакое распоряжение по Министерству финансов не могло нарушить соотношения, установленного Уложением, продолжения которого не тронули ни одной буквы в ст. 766. Поэтому на почве Уложения этот вопрос должен, по моему мнению, безусловно разрешаться в пользу золотой валюты.
Такое же разрешение явится и на почве Устава таможенного. Если признать, что во взыскание, по 766 ст., входит и вознаграждение казны за неполученную пошлину, то однократная пошлина из числа пятикратной должна во всяком случае присуждаться в золотой валюте, ибо казна в этом размере и по этому масштабу понесла убыток, и лишь четырехкратная пошлина могла бы, следуя взгляду кассаторов, взыскиваться в кредитных рублях. Но и такой взгляд не согласуется с Таможенным уставом. По смыслу примечания ко 2 ст. Устава таможенного, взыскания по 985 и 1330 ст. производятся в золотой валюте. Но 985 ст., говорящая о недоставлении в складочную таможню товарного места в течение трех месяцев после данного на то срока, подвергает виновных взысканию всей причитающейся за товар тарифной пошлины в полтора раза, по ст. 1330, недостача товаров, погруженных при отпуске каботажного судна из одного порта в другой, влечет взыскание пошлины в полтора раза. Производя это взыскание, казна прежде всего вознаграждает себя за неполученную пошлину, следовавшую за товар, исчезновение которого не оправдано хозяином. Это, очевидно, пошлина ординарная и золотая. Но какое же значение имеет еще половина тарифной пошлины? Это не вознаграждение. Значит, это наказание. И, однако, это наказание учиняется в золотой валюте. Следовательно, по Уставу таможенному, взыскание пошлины в том или другом размере в наказание производится, независимо от вознаграждения убытков, в золотой валюте. Поэтому я нахожу, что пятикратная пошлина с хозяев должна быть взыскиваема в золотой валюте, как это и решила, по моему мнению, вполне правильно Судебная палата.
Против такого взгляда возражают, что никаким законом не установлено официально падение нашего рубля кредитного на 40 процентов и даже более, и что поэтому суд, применяя Уложение, не имеет права обесценивать наш рубль только потому, что пошлина взимается в золоте. Но, однако, по отношению к таможенным сборам это процентное уменьшение стоимости рубля установлено самим законом, который воспрещает кредитный рубль принимать за тот рубль, который обозначен в тарифе для привозимых с оплатой пошлинами товаров. Злоупотребление хозяев, о котором идет речь, совершено в пределах таможенных отношений, направлено против таможенных сборов и облагается взысканием, построенным на основании таможенной пошлины. Эти отношения казны к товарохозяину регулируются, эти сборы определяются в золотой валюте. Поэтому и злоупотребление против этих сборов, вытекающее из этих отношений, должно, совершенно последовательно, облагаться взысканием в золотой валюте. Взыскание по 766 ст. постановлено в ограждение казны от нарушения ее интересов по таможенному доходу, одной из частей общего государственного дохода. Особое учреждение, блюдущее высшие финансовые интересы страны—Комитет финансов, учрежденный еще в начале текущего столетия и каждый раз собираемый по особому Высочайшему повелению,— признал в 1876 году необходимым установить сбор таможенных пошлин в золотой валюте. Цели этой меры могут быть разнородны. Необходимо сравнять с нашей валюту, в которой взимаются эти пошлины в странах, где, несмотря на принудительный курс бумажных денег, как в Австро-Венгрии и Америке, таможенные сборы уплачиваются все-таки золотом. С другой стороны, развитие потребностей государства требует увеличения таможенного дохода, и золотая валюта увеличивает его почти на 50 процентов. Наконец, заключая, по необходимости, заграничные займы, государство обязано уплачивать по ним проценты золотом, подвергая себя, так сказать, ежегодному, периодическому, неизбежному финансовому кровопусканию. Но для этого необходимы кровяные шарики, золотая монета, покупать которую казне большими партиями, приобретая тратты, всегда и труднее, и дороже, чем частному лицу. Поэтому надо привлекать золото и, вместо искания его, открыть ему естественный прилив. Золотая валюта, увеличивая таможенный доход, в то же время способствует этому приливу, давая государству, в значительной степени, нужное ему золото. Виновный по ст. 766 Уложения товарохозяин стремится умалить это количество золота, не уплатив пошлины. Золотом же должен он и ответствовать, тем более, что, без сомнения, такой злоупотребитель, действующий, притом, по стачке с чиновниками, попадается не по первому разу, а лишь вследствие стечения особых, неблагоприятных для него обстоятельств, после того, как он многократно лишил казну следовавшей ей золотой монеты.
Едва ли можно согласиться с мнением кассаторов, что с установлением золотой валюты изменен лишь способ взыскания пошлин, а не их размер. Высочайше утвержденное 10 октября 1876 года Положение Комитета финансов прямо изменило, в пункте первом, размер того, что до тех пор должны были в виде пошлины платить купцы, в полтора раза, а в остальных 9 пунктах определило и различные способы, которыми достигается исполнение требования казны о золотой пошлине.
Точно так же нельзя видеть и непреодолимых затруднений к вычислению пятикратной пошлины в золотой валюте в том, что цена золота колеблется вместе с вексельным курсом. По какому же курсу определять размер взыскания с хозяев?— спрашивают кассаторы. Ответ не затруднителен: по тому курсу, который существовал в день совершения злоупотребления, в день производства нарушения. С чиновников же взыскивается в золотой валюте. Очевидно, что вычисление размеров этой валюты и для них, и для хозяев товара должно быть производимо одинаковым образом. Но Палата не указала, по какому курсу взыскивать с виновных, присужденных к пятикратной в золотой валюте пошлине купцов. Это и не было необходимо. Вопрос о курсе, по которому считать, может возникнуть при исполнении решения Палаты, и тогда возникший спор, на основании 962 ст. и 964 ст. Устава гражданского судопроизводства и 974 ст. Устава уголовного судопроизводства, будет подлежать разрешению Палаты в сокращенном порядке гражданского судопроизводства.
По всем приведенным соображениям, я нахожу, что приговор Харьковской судебной палаты по вопросу о золотой валюте правилен, и что поданные по этому предмету жалобы не представляются уважительными.
Последний из общих вопросов, возбуждаемых кассационными жалобами как обвиняемых, так и гражданского истца, касается определения цены выпущенного хозяевами товара. Согласно 766 ст. Уложения о наказаниях виновные в выпуске товара из таможни без ярлыка и без пошлины по стачке с чиновниками обязаны уплатить стоимость этого товара, помимо пятикратной пошлины. В законе нет точных указаний, как определять цену этого товара, который уже выпущен, а налицо не имеется. К делу были доставлены рыночные цены биржевых маклеров Таганрогского порта. Рассматривая эти цены, Палата нашла, что они слишком разнятся между собой, чтобы можно было остановиться на среднем из них выводе, тем более, что нет сведений о качестве товара, выпущенного обвиняемым в каждом данном случае. Поэтому Палата остановилась на цене, показанной хозяином товара или его поверенным в объявлении, где она должна быть изображена на русские деньги, и признала эту цену приблизительно верной, так как для определения ее хозяину служат фактуры, накладные и письма отправителя товара. Против подобного приема для определения цены выпущенного товара представлен ряд возражений. Указывается на то, что Палата несправедливо признала, что в законе нет точных указаний, каким образом суд должен определять цену выпущенного без пошлины товара. Определение цены в таких случаях должно быть делаемо согласно указаниям 325, 335 и 692 ст. Устава уголовного судопроизводства. Способ определения ценности товара посредством ценовщиков-экспертов или посредством точных справочных цен никак не может быть заменен указанием со стороны хозяев цен представляемого товара в объявлениях, подаваемых в таможню, так как цены, означаемые в них, если бы даже считать их точными и верными, соответствуют ценам, по которым товар переходит от купцов к потребителям. Основания же для определения взыскания, равного стоимости выпущенного без пошлины товара, совершенно другие и слагаются далеко не из всех тех элементов, которые входят в состав ценности товара при окончательном переходе его к потребителю. Но этих соображений правильными признать нельзя. 325 ст. Устава уголовного судопроизводства определяет лишь цель, с которой приглашаются сведущие люди, а 335 ст. говорит о способах производства экспертизы на предварительном следствии. Указываемое одним из кассаторов решение Правительствующего Сената по делу Лаланд, 1868 года, No 34, вовсе не устанавливает безусловной обязанности экспертизы чрез сторонних людей, имеющих сведения о стоимости неотысканного предмета, а лишь указывает, что стоимость похищенных бумаг, для определения меры наказания и подсудности, должна определяться не по номинальной, а по рыночной цене. Что касается до ст. 692, говорящей о том, что суд, по замечаниям сторон, присяжных заседателей или собственному усмотрению, может назначить новое испытание чрез сведущих людей, то стороны о производстве такой экспертизы в заседании не просили, и, следовательно, ныне ссылаться на нарушение 692 ст. Устава уголовного судопроизводства не могут. Указания одного из кассаторов на то, что из цены товара, показанной в объявлении, должна быть исключена заключающаяся в ней пошлина, и вообще все доводы о том, что эта цена не есть действительная, а требуемая с потребителя, представляются бездоказательными. В объявлении пишется цена товара до оплаты его пошлиной и до расходов по перевозке его из таможни. Она должна содержать в себе стоимость товара на месте и фрахт и, во всяком случае, быть менее той, по которой товар, по разным расчетам хозяина, поступит в продажу, т. е. цены рыночной или биржевой. Поэтому прием исчисления стоимости выпущенного товара, принятый Палатой, наиболее выгодный, вообще говоря, для виновных товаро-хозяев. Исключение, однако, составляет присуждение со Сфаэлло большей суммы, чем та, которая была исчислена Таможенным ведомством, в чем он усматривает нарушение ст. 1177, обязывающей казенное управление уведомлять судебного следователя о количестве казенного взыскания по нарушениям, для которых в законе указаны лишь основания к исчислению этого взыскания. Если смотреть на взыскание стоимости выпущенного товара, которое есть, в сущности, конфискация, как на вознаграждение казны за убытки, то сообщение по 1177 ст. равносильно определению цены гражданского иска, и присуждение большей против этой цены суммы есть нарушение. Но конфискация есть наказание. Определять размер его может только суд. Казенное управление дает лишь материал для такого определения, если наказание состоит во взыскании, определяемом по размеру действий, коими нарушены были правила, установленные в сфере деятельности казенного управления. Поэтому и ввиду того, что закон обязывает казенное управление, по 1177 ст., лишь сообщать следователю о количестве взыскания, но нигде не говорит о безусловной обязанности такого сообщения для суда, я нахожу, что это сообщение имеет лишь вспомогательное значение и делается лишь к сведению и для необязательного руководства. В противном случае пришлось бы признать, что никакое определение стоимости товара на суде, и в том числе та экспертиза, на которую указывает Сфаэлло, по 692 ст. Устава уголовного судопроизводства, не должны иметь места, ибо заключение казенного управления обязательно и, так сказать, предустановляет решение о размере взыскания. Наконец, необходимо заметить, что наша гражданская практика, освященная решениями Гражданского кассационного департамента, допускает при исках об убытках за пропавший товар, по 683 ст. 1 ч. X т. Свода законов, исчисление не только его количества, но и во многих случаях его действительной стоимости по накладным и счетам, что соответствует приему, употребленному Харьковской судебной палатой. Поэтому я нахожу, что жалобы на приговор Палаты по отношению к определению цены товара уважения не заслуживают.
Окончив разбор общих вопросов, возбужденных по делу о Таганрогских таможенных злоупотреблениях, перехожу к вопросам частным, касающимся лишь того или другого из привлеченных на суд Харьковской палаты лиц. Таких вопросов четыре. Прокурор и гражданский истец протестуют против оправдания купца Караяни, корабельный смотритель Кузовлев жалуется на неправильное применение к нему ст. 362 Уложения вместо 813, купец Векслер находит, что он неправильно осужден Палатой по 766 ст., не будучи хозяином товара, и наконец, Мари Вальяно находит, что его деяние, подведенное Палатой под 362 ст. Уложения, не составляет поступка, уголовно наказуемого.
Обращаюсь прежде всего к оправданию купца Ставро Караяни. Он признан виновным в том, что четыре раза, вследствие соглашения с должностными лицами Таганрогской таможни, получил выпущенный этими последними без ярлыка и без оплаты пошлиной товар, прибывший из Англии для Курско-Харьково-Азовской железной дороги, и который был предъявлен в таможню к досмотру им, Караяни, как поверенным той дороги. Судебная палата нашла, что на основании 920 ст. Устава таможенного, 766 и 812 ст. Уложения за беспошлинный выпуск товара наказываются прежде всего чиновники и затем уже хозяева товара, при условии, что товар чиновниками выпущен по стачке с этими последними, для других же лиц, которые могут принимать преступное участие при выпуске товара из таможни, наказания в законе не установлено. Поэтому, приняв во внимание отсутствие в законе наказания для поверенных хозяев товара, виновных в беспошлинном, по стачке с чиновниками, получении товара из таможни, в чем обвинен Караяни, и то, что никто не может быть наказан иначе, как в порядке, указанном в законе, Судебная палата пришла к заключению, что подсудимый Ставро Караяни должен быть, применительно к 1 п. 771 ст. Устава таможенного, признан по суду оправданным. При этом Палата высказала мысль, что наказание, указанное в 766 ст. Уложения о наказаниях (пятикратная пошлина и взыскание стоимости выпущенного товара), есть особое, которое может быть назначаемо только хозяину товара, а не другим участникам его преступления. С этим приговором Палаты я не нахожу возможным согласиться. В нем сливается понятие о собственнике товара с понятием о хозяине, тогда как 766 ст. Уложения и 920 ст. Устава таможенного вовсе не касаются вопроса об объеме прав товарохозяина на товар и имеют в виду не собственника, в смысле Законов гражданских, а распорядителя товара, который, фактически имея право провоза товара чрез таможню, совершает для себя или для другого — это безразлично— злоупотребление по отношению к казенному интересу. Покуда полученный из-за границы товар попадет в руки действительного собственника, он очень часто находится в распоряжении лиц, принимающих на себя обязанность поверенных, экспедиторов, комиссионеров, составляющих иногда целые группы и учреждающих правильно организованные конторы. По условиям заграничной торговли, подобное посредничество необходимо. Такие посредники и поверенные могут, без сомнения, совершать именно то деяние, которое описано в 766 ст., т. е. входить в стачку с чиновниками для беспошлинного выпуска товара. Делать ответственным за их деяния отдаленного собственника, который может и не ведать даже, когда прибыл посланный ему товар и когда производится этому товару досмотр, собственника, относительно которого нет никаких указаний, что он имел намерение обмануть таможню и достиг своей цели, было бы несправедливо. Это значило бы карать невинного, оставляя безнаказанным фактического, явного нарушителя лишь потому, что синонимом слова ‘хозяин’, употребленного в 766 ст. Уложения, признается без достаточных оснований слово ‘собственник’. Уголовный суд должен знать совершителя преступного деяния и не входить в сложные и чуждые ему вопросы об определении прав собственности того или другого лица. При преступлениях против Уставов казенных управлений закон, по возможности, устраняет разбор вопроса о том, кто собственник и кто распорядитель товара, употребляя гораздо более широкое слово ‘хозяин’. Таким хозяином может быть и полный собственник, и представитель одного из составных элементов права собственности—права владения и права распоряжения. Каждый из таких хозяев постольку подпадает под действие уголовного закона, поскольку сознательно и намеренно нарушил своими действиями этот закон. Поэтому, например, Устав уголовного судопроизводства, говоря о различных обрядностях, коими закрепляется случившееся нарушение Уставов казенных управлений, почти везде, говоря о таможенных нарушениях, упоминает даже и не о хозяине товара, а об обвиняемом, каковым является лицо, задержанное с товаром (Устав уголовного судопроизводства, ст. 1136, 1 ч. 1139, 1148 и 1149).
По-видимому, в определении права на гражданский иск за причиненные убытки представлялось бы более оснований к точному означению того, что только собственник предмета, подвергающегося ущербу, может являться истцом. Но даже и в этом отношении законодатель в одном из самых последних своих систематических трудов, в Общем уставе российских железных дорог, установляя право хозяев груза на взыскание с железных дорог убытков и ущербов, говорит не о собственнике, а о распорядителе груза, о держателе накладной. Поэтому хозяином товара по Уставу таможенному должен почитаться всякий, кто подаст объявление в таможню о прибывшем товаре, участвуя в досмотровой очистке, и кто затем получит, по уплате пошлин, товар в свое распоряжение. Если такое лицо войдет в стачку с чиновниками для выпуска следующего в его распоряжение товара без ярлыка и без уплаты пошлин, то оно вполне подходит под карательные постановления 766 ст. Уложения. Если стать на точку зрения Палаты, то придется признать, что в целом ряде случаев, где хозяином-собственником товара является какое-либо лицо юридическое, какое-либо учреждение, компания и т. п., ст. 766 Уложения, несмотря на явные случаи нарушения таможенного интереса, неприменима, ибо существенный признак предусмотренного в ней преступления есть стачка, а стачка с лицом юридическим, с отвлеченным понятием, с фикцией — невозможна. И таким образом создалось бы положение, идущее вразрез с требованиями уголовной репрессии и с интересами государства. Юридическое лицо — в данном случае, Курско-Харьково-Азовская железная дорога—само не может, по природе своей, совершить преступления, указанного в 766 ст., поверенный, который все устроил, подготовил и наладил, неответственен, как поверенный. Но возможна фиктивная доверенность, возможна доверенность слишком общая и растяжимая, а заявление в таможне, что товар получается на имя того или другого юридического лица, еще отнюдь не создает ему прав собственности на этот товар и не препятствует действительному полномочному владельцу товара скрываться под скромным обличьем поверенного. Отрицая возможность уголовного правонарушения, предусмотренного 776 ст. Уложения о наказаниях, со стороны поверенного, теория Палаты ставит и гражданского истца, казну, несомненно потерпевшую, в положение безвыходное. Курско-Харьково-Азовская железная дорога не может отвечать как юридическое лицо, ее агент, ее поверенный Ставро Караяни не ответственен, кто же уплатит гражданский иск, имеющий преюдициальное основание, падающий, если не признается нарушение 766 ст. Уложения известным, определенным лицом? Суд гражданский ведь не знает решения присяжных, а знает приговор уголовного суда, который обязателен для него по вопросу о том, было ли событие преступления последствием деяния ответчика.
По всем этим основаниям я полагаю, что определенный приговор, постановленный над Ставро Караяни, не может остаться в силе и должен быть отменен.
Высказанные мной соображения облегчают для меня обсуждение основательности жалобы купца Векслера, который находит, что он неправильно осужден Палатой по 766 ст. Уложения, тогда как он действовал лишь в качестве поверенного купца Гойланда. Палата отвергла его объяснение о том, что он поверенный, потому что в вопросе присяжным заседателям не упоминалось об этом его качестве, и против постановки такого вопроса Векслер не возражал. Действительно, Векслер признан виновным по трем однородным вопросам, в которых присяжных заседателей спрашивали: ‘Виновен ли купец Михаил Векслер в том, что в октябре 1879 года вследствие соглашения с должностными лицами Таганрогской таможни получил выпущенные этими последними для него из пакгауза той таможни без ярлыка и без оплаты пошлиной партии черного чаю, прибывшие из Лондона и предъявленные им к досмотру таможенного начальства при объявлениях?’ Хотя он и указывал, что объявления, подписанные им, как поверенным Гойланда, были предъявлены присяжным заседателям, что подтверждается 123-м листом протокола служебного заседания, и хотя Палата неправильно, вопреки точному смыслу примечания к ст. 743 Устава таможенного, отрицает его право, как купца второй гильдии, выписывать товары из-за границы, но это отнюдь не может служить основанием к отмене обвинительного о нем приговора. И как признанный присяжными заседателями хозяином товара, и, согласно своему собственному объяснению, как поверенный, он подлежит одинаково взысканию по 766 ст. Уложения, ввиду признания присяжными в его действиях наличности стачки с чиновниками для выпуска товара. Поэтому я полагал бы жалобу Векслера оставить без последствий.
Обращаюсь к жалобам Кузовлева и Вальяно.
Присяжные заседатели признали члена таможни Кузовлева и купца Вальяно виновными в том, что с целью выпуска и получения из таможни товара без ярлыка и без оплаты пошлиной они вошли между собой в соглашение и подписали заведомо подложный отвесный листок. Палата подвела это деяние под 362 ст. Уложения, предусматривающую в ряду подлогов и случай включения заведомо ложных сведений в свидетельствах и вообще какого-либо рода актах, представляемых начальству. Усматривая затем, что Вальяно подписывал отвесный листок по соглашению с Кузовлевым, Палата признала его сообщником последнего и приговорила к соответствующему наказанию — к ссылке на житье в Тобольскую губернию. На эту часть приговора жалуются и Кузовлев, и Вальяно.
Кузов лев находит, что к его деянию применима лишь 813 ст. Уложения о наказаниях, которая говорит именно о том случае, когда таможенный чиновник примет или употребит подложные документы. Принять документ подложный можно, по смыслу этой статьи, как ее толкует Кузовлев, от постороннего, но употреблять документ подложный можно только, самому его составив. К этому приводит, по мнению кассатора’ и логический, и грамматический смысл выражения ‘употребит’, противополагаемого выражению ‘примет’. С этим взглядом я, с своей стороны, не могу согласиться и полагаю, что уж если ссылаться на грамматический смысл статьи закона, то надо прежде всего принимать статью как она есть, не опуская из нее того или другого слова. Статья 813 говорит о случае, когда чиновниками при совершении таможенных преступлений употреблены или приняты заведомо подложные документы, т. е. когда чиновник, чтобы обставить свое злоупотребление удачным исходом, представит по назначению заведомо подложный документ или сам найдет возможным удовлетвориться получением документа, зная, однако, что он подложный. По грамматическому строю статьи 813 Уложения слово ‘заведомо’ относится, несомненно, к обоим случаям, предусмотренным в ней,— и к принятию, и к употреблению. Поэтому кассатор напрасно считает это слово столь несущественным, что опускает его, излагая содержание ст. 813. За исключением некоторых фигуральных выражений, употребляемых Уложением в редких случаях для обозначения важности преступления (вроде ‘когда же дерзость его дойдет до такой степени, что…’), оно скупо на слова, и нельзя предполагать, что оно считало нужным объяснить, что, совершая лично подлог документа, находясь, притом, в состоянии вменяемости и преследуя корыстную, противозаконную цель, преступный чиновник должен действовать еще и заведомо. Да разве можно при таких условиях совершить подлог незаведомо? И так как в данном случае нет основания обвинять Уложение в бесплодном и бесцельном многословии, то надо признать, что слово ‘заведомо’ обозначает именно тот случай принятия или употребления подложного документа, когда в самом составлении его чиновник не участвовал. Чиновник может напустить на себя умышленную доверчивость и близорукость и, зная, что документ, подлежащий его проверке, подложный, закрыть на него глаза и принять его. Это будет первая часть ст. 813. Чиновник может, зная, что представляемый им, или чрез него, или с его ведома документ подложен, не задержать его дальнейшего течения, не загородить ему дорогу, а дать ему проплыть далее, в ущерб казенному интересу и в неправый прибыток частного лица. Это будет вторая часть ст. 813. Различные функции таможенной службы представляют поле для подобных злоупотреблений, и притом в обоих их видах. Из обвинительного акта по делу и из вопросного листа усматривается, что в Таганрогской таможне обнаружен целый ряд злоупотреблений и нарушений, состоявший в употреблении подложных (уже бывших в употреблении) партионных билетов, причем одни из чиновников — корабельные смотрители— препровождали по таким билетам товары в пакгаузы, т. е. употребляли заведомо подложные документы, а другие — пакгаузные надзиратели — принимали по ним товар в пакгаузы, т. е. принимали по заведомо подложным документам… Совсем иное значение получает поступок чиновника, когда он становится не только пассивным орудием хищения, согласившимся усыпить свою служебную зоркость и сознательно допустить совершиться таможенному нарушению, но когда он прямо выступает активным деятелем и общими силами с частным лицом, стремясь обмануть проверяющую инстанцию, сам подделывает документ, приобретающий, исходя из его рук, характер официальной непреложности. Излишне доказывать, насколько его вина в этом случае больше. Тут уже не одно нарушение таможенных законов, тут на первом плане преступное деяние агента власти, злоупотребляющего своим служебным положением вообще, в силу которого документу, от него исходящему, им удостоверенному, им подписанному, дается особая вера, дающая возможность установить должностное разделение труда, без которого немыслима скорая и правильная работа служебного механизма. Такой взгляд на подобное преступление уже был однажды принят Правительствующим Сенатом, в 1875 году признавшим по делу Калогераса и Иващенко, что составление таможенным чиновником подложной досмотровой очистки, с показанием больших бочек товара малыми, подходит под указания 362 ст. Уложения. Поэтому относительно Кузовлева я признаю приговор Палаты правильным.
Остается последний, наиболее спорный в деле вопрос — об отвесном листке, по поводу подписания которого Вальяно присужден Палатой по 362 ст. Уложения о наказаниях. Мари Вальяно энергически отрицает возможность признания его виновным в соучастии в служебном подлоге вследствие подписания им заведомо подложного листка. Что такое отвесный листок?— спрашивает он. Это документ случайный, установленный законом для товаров нетранзитных, не могущий поэтому в глазах таможни иметь значения таких законных, неизбежных и безусловно необходимых бумаг, как объявление и досмотровая очистка. Этот отвесный листок не должен быть связываем с подписью купца ни с точки зрения его личных интересов, ибо и при досмотре товаров транзитных присутствие купца, вопреки мнению Палаты, необходимо, а подписи его не требуется, ни с точки зрения необходимости, ибо и без подписи купца он не теряет своей достоверности. Согласно циркуляру Таможенного департамента он не может быть даже ему выдаваем на руки, с чем идет вразрез произвольное распоряжение управляющего Таганрогской таможней, установившего обязательность подписи купца. Но даже, полагает Вальяно, если бы и признать, что подпись эта обязательна, то деяние купца, предусмотренное 920 ст. Устава таможенного и 766 ст. Уложения о наказаниях, никаким образом не может быть признано служебным преступлением. Заботясь о беспошлинном получении товара и имея в виду лишь личную выгоду, купец не может отвечать за действия чиновника, которыми нарушаются его специальные должностные обязанности. Хотя 283 ст. Устава таможенного и говорит о разномерном наказании соучастников в преступлениях чиновников, но она имеет в виду специальные таможенные нарушения, а никак не общие нарушения обязанностей гражданской службы, в состав которых входит и деяние, предусмотренное 362 ст. Уложения о наказаниях. Наконец, соучастник должностного лица, по доктрине и Государственного Совета, и Правительствующего Сената, может быть наказан лишь, если деяние его, аналогичное по внутреннему составу с действиями главного виновного, чиновника, находит себе определение и карательную оценку в статьях Уложения, не относящихся к служебным преступлениям. Но о подлогах говорят статьи 294 и 1690—1692, и ни одна из них по роду упоминаемых в них документов и по свойству действий не подходит под деяние Кузовлева и Вальяно. В конце концов Вальяно находит, что бесполезная и необязательная его подпись на неустановленном законом отвесном листке, оказавшемся подложным, никакой для него ответственности, вопреки совершенно ошибочному выводу Палаты, влечь не может.
Обращаясь к рассмотрению этого вывода, останавливаюсь прежде всего на отвесном листке, послужившем материальным основанием к обвинению Вальяно. Для выпуска товара из таможни необходим досмотр его, который производится, согласно Уставу таможенному, вследствие объявления, подаваемого хозяином на особом листе, который он получает из таможни. Это объявление составляет повод к досмотру, и его подача вызывает надпись члена таможни: ‘Учинить указанный досмотр’. Самый факт досмотра указывает на недоверие к данным объявления. Предполагается, что сведения, прописанные в объявлении, неточны, что их надо проверить. Эта неточность может быть случайная или умышленная. Вызываемый подачей объявления досмотр есть, следовательно, проверка объявления для точного исчисления пошлины, согласно 816 ст. Устава таможенного. Но вследствие указаний закона для товаров транзитных и общих распоряжений по таможенному ведомству для товаров нетранзитных, между подачей объявлений и досмотром производится еще одна операция — отвес. При отвесе все товарные места, показанные в объявлении, перевешиваются, и вес их вписывается в отвесный листок. Затем уже делается досмотр, причем выбирается несколько мест наудачу, и если их вес согласен с весом, показанным в отвесном листке, то и все остальные цифры этого листка признаются верными и на объявлении делается надпись о досмотровой очистке. Итоги отвесного листка, таким образом поверенные, служат основанием для определения следующего в казну количества пошлины Отсюда видно важное значение отвесного листка, и я не могу согласиться с доводами Вальяно, который на первый план ставит объявление и досмотр. В сущности, объявлению не верят, досмотра всех товарных мест не производят, а заменяют его отвесом и проверкой его. Отвес же удостоверяется листком, который подписывается таможенным чиновником по окончании частичного досмотра случайно выбранных мест. Можно ли отрицать роль и значение отвесного листка и считать его одной формальностью, быть может, даже тормозящей быстроту таможенных операций? Не значило ли бы это утверждать, что в часах главное циферблат и пружина, а маятник есть лишь несущественная подробность? Отвесный листок — это маятник в механизме досмотра подлежащих пошлине товаров. Никакое злоупотребление при досмотре, имеющее целью уменьшение веса и пошлины, невозможно без изменения отвесного листка. Чиновник, который по стачке с хозяином будет при досмотре показывать вес товарных мест ниже действительного, это может сделать, лишь зная, что и в отвесном листке сделано такое же уменьшение веса, и руководясь этой цифрой. Сокрытие истины при досмотре невозможно без соответствующего сокрытия при отвесе, и наоборот. Эти оба действия тесно связаны между собой, и скрепа чиновником своей подписью подложного отвесного листка возможна лишь после того, как он произведет или удостоверит, что произвел сознательно неверный досмотр. Вот почему в вопросах 14 отдела вопросного тома (б и 8) говорится *о виновности Кузовлева в подписи под заведомо ложными сведениями отвесного листка по товару Вальяно и, вместе с тем, об одновременном включении этих же сведений в досмотровые очистки на объявлении Вальяно.
Таково значение отвесного листка. В данном случае такой листок, следовавший к объявлению Вальяно за No 424, по досмотру 10 июня 1881 г., и содержавший в себе, заведомо для него, уменьшенные против действительных ложные сведения о весе деревянного масла, подписан Вальяно. Возникает вопрос о значении этой подписи. Есть ли это простая ‘проба пера’, или же такая подпись имеет характер уголовного нарушения? Прежде всего на это отвечают присяжные заседатели. Они говорят: ‘Да, виновен’, признавая тем самым, согласно предложенному судом вопросу, что Вальяно поставил свою подпись с целью получения товара без пошлины, зная, что в листке умышленно показаны неверные сведения, причем действовал по соглашению с чиновниками. Из вопросов, поставленных о Кузовлеве, видно, кто один из этих чиновников, с которыми Вальяно вошел в соглашение. Виновность Кузовлева и Вальяно в совместной работе по подписанию одного и того же отвесного листка закреплена упоминанием в вопросах об обоих, что отвесный листок относился к объявлению, No 424, по досмотру деревянного масла 10 июня 1881 г. Утвердительным ответом на оба вопроса присяжные связали Вальяно и Кузовлева в одном общем злоупотреблении. Эта связь тверда и определенна, и, разбирая вопросы в их целости, ничего из них не опуская, нельзя разорвать ее. Действия Вальяно без содействия Кузовлева немыслимы и бесцельны, действия Кузовлева не для Вальяно, не для содействия его целям — не имеют смысла. А из совокупности вопросов вытекает следующий вывод: для получения в данном случае корыстной прибыли путем получения товара без надлежащей пошлины необходимо, чтобы досмотровая очистка содержала в себе уменьшенные, неверные сведения, чтобы эти сведения имели силу, необходимо их соответствие сведениям отвесного листка, поэтому необходимо соглашение относительно такого листка, в который должны быть помещены такие соответствующие желанию хозяина сведения о весе. Этим, однако, еще не достигается вполне, согласно ответу присяжных, преступная цель. Они признали, что для достижения этой цели необходима подпись хозяина товара, Вальяно. Признав, что отвесный листок им подписан с целью получения товара без пошлины, присяжные тем самым указали на эту подпись, как на условие того, чтобы отвесный листок послужил средством для достижения цели. Таким образом, ими установлено значение подписи Вальяно на отвесном листке. Эта подпись есть средство достичь преступной цели. А если это так, то она не может быть безразлична в глазах уголовного закона. Но значение это выясняется еще более из самого происхождения требования этой подписи. По закону (Устав таможенный, ст. 940) отвесные листки установлены для товаров транзитных. Но высшее таможенное начальство установило такие листки, циркуляром 1877 г., и для товаров нетранзитных, обставив их составление различными правилами. На этом листке, по распоряжению управляющего Таганрогской таможней, сверх установленных подписей, требовалась еще и подпись купца. Такую подпись сделал и Вальяно на отвесном листке о весе досмотренного товара 10 июня 1881 года, по объявлению No 424. С какой целью она требовалась? Прежде всего: законно ли? Сам кассатор не отрицает законности распоряжения таможенного департамента, распространившего составление отвесного листка на товар нетранзитный. Он отрицает правильность распоряжения управляющего таможней о подписи купцов, главным образом потому, что в отвесном листке для транзитных товаров, приложенном к ст. 940 Устава таможенного, не указано подписей купцов. Это правда — не указано. Но что такое приложение к 940 ст.? Форма для документа, гарантирующего правильность отметки о весе. О нарушении этой формы можно говорить, если из нее что-нибудь урезано в ущерб цели, с которой она установлена, но нельзя видеть ее нарушения в прибавке чего-либо в интересе целей, которым она служит. Форма известного документа, кроме, разумеется, крепостных актов, должна иметь определенные внешние границы, но она не есть окаменелость, и внутри этих границ, сообразно потребностям жизни, могут делаться видоизменения и дополнения с целью улучшения, с целью лучшего достижения того, что гарантируется этой формой. Так, очевидно, смотрел и Таможенный департамент, распоряжения которого не признаются кассатором незаконными. Стоит всмотреться в циркуляр 1877 года. Среди разных формальностей им установляется подпись чиновника бухгалтерии о верности общего итога листка сравнительно с отдельными его цифрами. Вот новая подпись, которую тщетно стали бы мы искать в приложении к ст. 940 Устава таможенного. Итак, при распространении отвесного листка на товары нетранзитные сделан шаг к увеличению подписей. Управляющий таможней сделал второй шаг. Он стал требовать подписи купца. По какому праву? По праву, данному ему статьями 328 и 329 Устава таможенного, в силу которых он обязан неослабно пещись об устранении злоупотреблений по тайному ввозу товаров без пошлины и отвращать все, могущее нанести вред или ущерб казенному доходу, ответствуя за все действия таможни. Из этой обязанности вытекает, согласно циркуляру Таможенного департамента 12 сентября 1873 года, право управляющего по непосредственному усмотрению установлять при производстве дел такие формальности, кои, по его мнению, оказываются необходимыми и не противоречат существующим постановлениям и распоряжениям высшего начальства. Эти формальности, несомненно, относятся не к канцелярским распорядкам, не к ведению настольных и исходящих, а к таможенным обрядностям. Говоря о непосредственном усмотрении управляющего, Таможенный департамент исключает из его области дела по применению тарифа к товарам, по штрафам и акциденциям с товарохозяев и по конфискациям (циркуляр 11), требующие однообразных мероприятий по всей Империи. Очевидно, что все остальные таможенные дела подчиняются установлению новых формальностей властью управляющего. А к таким делам относится очистка товаров и составление отвесного листка. Поэтому управляющий Таганрогской таможней имел право установить обязательность подписи купцов.
Противоречит ли это требование существующим постановлениям? Нет. Практическое развитие постановления в его же смысле и его же целях, внутреннее укрепление созданных им форм не есть противоречие. Противоречит ли это распоряжениям высшего начальства? Нет, ибо, как я уже говорил, это второй шаг после первого, сделанного высшим начальством, и по тому же самому пути. Таможенный департамент, вводя отвесный листок и для нетранзитных товаров, установил целый ряд гарантий точности сведений, показываемых в этих листках. ‘Не выдавайте листков на руки торгующим,— говорит циркуляр управляющим таможням,— не допускайте подчисток, требуйте оговорки каждой исправленной цифры, поверяйте итоги веса и чрез пакгаузных чиновников, и чрез чиновников бухгалтерии’. Управляющий Таганрогской таможней прибавил ко всему этому еще и подпись купцов. Он был управомочен это сделать. Его распоряжение простиралось на весь район действий Таганрогской таможни. А так как оно относилось к одному из способов удостоверения, что все привезенные товары, как говорит 2 п. 816 ст. Устава таможенного, в качестве, мере, весе и счете сходны с объявлением, то оно распространялось на купцов, привозящих товары к Таганрогской таможне, ибо, по ст. 817 Устава таможенного, платящие пошлину обязаны выполнять беспрекословно требования таможенных чиновников, какие они признают нужными для того, чтобы совершенно удостовериться в том, о чем упомянуто в 816 ст. Устава таможенного. Эти требования могут иногда быть стеснительны, но если они предъявляются с целью ограждения таможенного дохода, они обязательны по 817 ст. В 1873 году, рассматривая Жалобы банка и Габриловича, Государственный Совет нашел, что, по особенному свойству таможенного дела, определение законом всех многочисленных обрядностей и разнообразных отношений таможенных властей к частным лицам представлялось бы неудобным, поэтому административное начальство пользуется в этой области обширной властью регламентации. Поэтому Государственный Совет признал, что по Таможенному ведомству могут быть принимаемы различные меры (как, например, недопущение к работам в таможнях частных рабочих) с целью облегчить надзор за правильной очисткой товаров пошлиной, и частные лица, на основании 817 ст. VI т., не могут оспаривать обязательности заводимых по этому предмету порядков. Очевидно, что ввиду 328 и 329 ст. Устава таможенного и циркуляра Таможенного департамента, о котором я говорил, управляющие таможнями уполномочены на принятие таких общих мер в пределах своего ведомства. Поэтому требование подписи купцами отвесных листков в Таганрогской таможне было законное и, следовательно, для них обязательное.
Другой вопрос — с какой целью требовалась эта подпись? Могут сказать, что с целью ограждения таможенного начальства от напрасных жалоб на производство досмотра, на показание высшего, обидного для товарохозяина размера веса. Подписав отвесный листок без оговорки и протеста, хозяин уже не может потом говорить, что его обидели. Таким образом, подпись гарантирует и таможенное начальство, и самого купца. Но такое предположение о причинах и целях требования подписи было бы лишено твердого основания. Напрасные или излишние жалобы купцов устраняются тем, что, на основании 820 и 823 ст. Устава таможенного, хозяева не только присутствуют при проверке отвеса с досмотром, но могут требовать таковой безотлагательно и, следовательно, могут всегда потребовать в своем присутствии перевешивания каждого товарного места, вес которого определен неправильно. Да и вообще, ввиду узаконений 820 и 823 ст. Устава таможенного, едва ли такие жалобы столь часты, чтобы для ограждения себя от них таможенное начальство было вынуждено прибегать к установлению подписи отвесного листка. Если бы это было явлением частым и всеобщим, свойственным таможенной жизни, то во всех таможнях принимались бы против этого меры. Но ни на это в деле, ни на возможность таких жалоб в Уставе таможенном нет никаких указаний. Говорится совсем о других жалобах — на неправильное исчисление размера пошлины,— и порядок принесения этих жалоб точно определен. Цель, с которой требовалась подпись, очевидно, совершенно иная. Согласно распоряжению управляющего Таганрогской таможней, подпись купца сделалась существенной принадлежностью отвесного листка. Ею удостоверялось, что цифры веса и итоги записаны и подведены чиновниками согласно с истиной, ею же придавался листку атрибут, дающий ему в глазах присутствия Таганрогской таможни, окончательный вид. Таким образом, эта подпись придавала листку большую степень достоверности в глазах лиц, постановленных блюсти казенные интересы. То, что листок не выдавался на руки товарохозяину, не имеет никакого значения, так как он удостоверял своей подписью то, что нашли чиновники в его присутствии и под его личным зорким глазом. То, что подписи чиновников содержали в себе, по-видимому, полноту официального удостоверения, не исключает значения подписи купца. Настоящая полнота состоит во взаимном совместном удостоверении. В копиях с судебных актов секретарь удостоверяет, что ‘с подлинным верно’, а помощник — что ‘с подлинным сверял’. Значит ли это, что каждый из них может считать свое удостоверение не имеющим значения потому, что есть удостоверение другого? Поэтому подпись купца, установленную в Таганрогской таможне, нельзя признавать безразличной и не имеющей значения для цели, с которой составляется отвесный листок. Цель — удостоверение в истинном весе товарных мест, и если местной управомоченной властью для полной достоверности этого удостоверения признана необходимой подпись купца, то эта подпись имеет вполне реальное, а не фиктивное только значение. Поэтому подпись купца, сделанная под отвесным листком, содержащим заведомо ложные цифры веса, не есть холостой выстрел по казенному интересу, а прямое на него посягательство, по мере сил и возможности.
Разделяя, на основании всего сказанного мной, взгляд Харьковской судебной палаты на преступный характер действий Мари Вальяно по подписанию отвесного листка, обращаюсь к вопросу о наказуемости этих действий.
Вальяно доказывает, что деяние, в совершении которого он обвинен присяжными заседателями, не наказуемо, ввиду Высочайше утвержденного 4 ноября 1873 года мнения Государственного Совета по делу Янковского и Косарева, которым признано, что участие частного лица в преступлениях по службе почитается преступным и наказуемым лишь тогда, когда учиненное должностным лицом преступление соответствует какому-либо общему преступлению, причем такое участие должно быть рассматриваемо как участие в этом общем преступлении. Это разъяснение Государственного Совета принято к руководству Правительствующим Сенатом в целом ряде решений, вплоть до решения по делу Кронштадтского банка. В них всегда указывалось, для наказания соучастников в совершении должностного подлога, на общее преступление, которому соответствует преступление чиновника. Так, относительно соучастника в подлоге предписаний судебного следователя было, в решении по делу Саркисова, 1880 года, No 40, указано на 294 ст. Уложения. Так, в 1873 году, по делу Френкеля, No 318, участник составления подложного крестьянского приговора подведен под действие 1698 ст. Уложения, так, наконец, из определения по делу Кронштадтского банка и ряда решений, в нем цитированных, выводится разъяснение ст. 362, 1154 и 1665 Уложения в том смысле, что при совершении должностными лицами общественных и частных банков преступных деяний, предусмотренных в 1154 и влекущих за собой наказание для них, как за служебный подлог, по 362 ст. Уложения, участвующие вместе с ними в совершении этих деяний частные лица наказываются не как за подлог, а как за мошенничество. Ст. 1154 Уложения предусматривает подлоги, совершаемые должностными лицами общественных и частных банков, и применяет к виновным 362 ст. Уложения. К участию частных лиц в этих подлогах не применимы ни 294 ст. Уложения, говорящая о подлогах в указах и предписаниях, исходящих от правительства, ни 1690 и следующие статьи, говорящие о подлогах в актах и обязательствах. Но к этому участию применима ст. 1665. Применима она и к настоящему случаю. Если вглядеться в фактическую сторону деяний Вальяно и Кузовлева в том виде, как она установлена ответами присяжных заседателей, то окажется, что оба они утвердили своей подписью документ, содержавший в себе, заведомо для них, ложные сведения. Документ этот послужил средством к тому, чтобы лишить казну значительной части следующей ей по закону суммы. Пред лицом казенного управления этим документом были удостоверены заведомо ложные данные. Поэтому, применяя к этому случаю вывод из решения по Кронштадтскому делу, надлежит признать, что по отношению к начальству Кузовлева этот документ содержал в себе ложные сведения, помещенные в донесении подчиненного, а по отношению к Вальяно содержал сделанное им ложное удостоверение с целью введения в обман казны на предмет получения путем этого обмана незаконного прибытка. Поэтому, если Кузовлев подлежит наказанию за подлог, то Вальяно мог бы быть, держась установленных Государственным Советом рамок, обвиняем в соучастии в мошенничестве, и притом с особыми приготовлениями, по 1665 ст. и 3 п. 1671 ст. Уложения, и приговор Палаты подлежал бы кассации вследствие неправильного определения размера наказания, ввиду того, что по 3 п. 1671 ст. наказание назначается по 4 степени 31 ст. Уложения, а не по 3 степени той же статьи, по которой приговорен Вальяно.
Я говорю ‘мог бы подлежать’, потому что лично полагаю, что деяние Вальяно наказуемо, несмотря на приведенные выше разъяснения, ввиду специальных своих свойств, не по 1665, а по 362 ст. Уложения, которая, по моему мнению, Судебной палатой применена правильно. Взгляд, высказанный Государственным Советом по делу Янковского и Косарева, бесспорно касается участия частных лиц в общих преступлениях, совершаемых должностными лицами вообще, независимо от их принадлежности к тому или другому специальному ведомству, за исключением, однако, тех случаев, когда по отношению к этим специальным ведомствам сам закон допускает такие исключения, которые делают невозможным применение этого взгляда. Там, очевидно, следует руководствоваться указаниями этого закона, хотя бы они и не подходили под общие начала, положенные Государственным Советом в разрешение вопроса об участии частных лиц в должностных преступлениях. Такое специальное указание закона существует именно в Таможенном уставе. В силу постановления этого Устава, частные лица привлекаются за участие с должностными к одной общей ответственности и по тому закону о служебном преступлении, который в каждом данном случае нарушен. Особенность таможенной деятельности состоит в близком и непосредственном соприкосновении действий частных лиц с действиями агентов фиска, которые, производя по почину и указаниям частных лиц ряд таможенных обрядностей, обязаны блюсти казенный интерес и заботиться о правильном поступлении пошлин. В общей административной и судебной службе частное лицо имеет гораздо менее случаев непосредственного участия в работе чиновника. Раз обратясь к власти за содействием и помощью, разрешением или защитой, оно затем, по большей части, играет пассивную роль и ждет указаний и распоряжений. Но в таможне товарохозяин — деятельное лицо и, начиная с подачи объявления до уплаты пошлин, играет во всех операциях деятельную, активную роль. С другой стороны, потерпевшим от незаконных действий чиновников, предпринятых по соглашению с частным лицом и в его интересе, является, кроме случаев растраты вверенного казной имущества, обыкновенно живое лицо, права которого так или иначе нарушаются. Оно не будет молчать, будет протестовать, жаловаться, своевременно узнает о нарушении своих прав, оно может быть бдительно и подозрительно. Совсем иное — потерпевший по таможенным преступлениям. Это казна. Она безгласна, безмолвна и не может сама и своевременно выступить на свою защиту против сделки преступного чиновника с частным хищником. Поэтому закон и приходит на помощь казне, установляя, что оба участника такой сделки ответствуют одинаково. Он не считает нужным гоняться за частным человеком, обманувшим казну и похитившим ее средства, по всем извилинам Уложения о наказаниях с целью найти, нет ли подходящей статьи. Он грозит частному лицу той же карой, как и своему чиновнику, и связывает общим наказанием людей, связавших себя совместным посягательством на интересы казны. Статья 283 Таможенного устава говорит: лицо, вовлекшее таможенного чиновника в преступление или побудившее его сделать оное, а также все участники и способствовавшие преступлению подвергаются соразмерным участию их в сем преступлении наказаниям, согласно 118—125 ст. Уложения о наказаниях. Следовательно, участники преступлений таможенных чиновников ответствуют как зачинщики, пособники, укрыватели и т. д. по твердо определенным в законе степеням уголовной кары. Эта статья не относится только до специальных таможенных преступлений, как утверждает кассатор. Наоборот, она имеет в виду именно нарушения общих обязанностей службы таможенными чиновниками. На это указывают, во-первых, статьи 280 и 281 Устава таможенного, говорящие специально об одном из общих преступлений—лихоимстве и лиходательстве и состоящие в прямой органической связи с 283 ст., и во-вторых, ст. 284, указывающая, что за все преступления таможенных чиновников по службе, о коих нет особых постановлений в Уставе таможенном и в главе IX разд. VII Уложения,—чиновники подвергаются наказаниям, вообще за нарушение обязанностей службы определенным. Если бы ст. 283 о наказании соучастников, согласно 118—125 ст. Уложения, относилась бы только к специально таможенным нарушениям, то, без сомнения, например, ответственность товарохозяев и чиновников по 920 ст. Устава таможенного, разветвившейся в Уложении на 766 и 812 ст., должна бы быть определяема согласно правилам Уложения о соучастии, и хозяин отвечал бы так же, как и чиновник, лишь только в разной мере, по одному и тому же наказанию.
Но в действительности этого совсем не существует. Между отрешением от должности и ординарной пошлиной для чиновников — с одной стороны, и пятикратной пошлиной для хозяина — с другой,— нет никаких признаков соотношения, установляемого 118—125 ст. Уложения. И это потому, что именно 283 ст. Устава таможенного относится не к специально таможенным преступлениям, а к общим. Таким образом, участники общих служебных преступлений таможенных чиновников ответствуют согласно общим правилам о степени участия по закону, карающему преступление чиновника. Поэтому к участнику подлога со стороны чиновника может быть применена 362 ст. Уложения, говорящая о наказании за служебный подлог, и по которой назначается общеприменимое наказание. Экономическая жизнь страны, находя себе выражение, между прочим, и в торговом обороте, соприкасающемся с фискальными интересами государства, может представлять такие разнообразные отношения, предусмотреть которые во всех подробностях и, описав тщательно, втиснуть в надлежащих случаях в специальные карательные рамки не представляется никакой возможности. Практическая жизнь течет быстро и порывисто, а законодатель, как и следует, двигается медленно и закрепляет своими решениями долголетний опыт. Жизнь может создать такие отношения, где агенты власти и частные лица, взаимно дополняя друг друга, станут, ввиду общности действий, направленных к одной, соответствующей пользам государства цели, в ответственные отношения к власти. Могут быть случаи, где только путем исполнения известных обязанностей, наложенных властью, частное лицо может осуществить свои личные интересы. Такой именно случай был в Таганрогской таможне, начальство которой сказало: ‘Я буду верить отвесному листку лишь когда на нем две подписи— чиновника и купца,— и я обязываю купца давать мне ручательство в верности цифр, подписывая листок’. Я выше доказывал, что оно имело на это право. Таким образом, купец, подписывающий отвесный листок, подчиняясь предписанию, исполнял обязанность удостоверять таможенное начальство в правильности листка. Ввиду обязательности подписи на отвесном листке и хозяина, и чиновника, ни Вальяно, ни Кузовлев не могли бы совершить целесообразного подлога листка в одиночку, поэтому действия их сливались, и они взаимно восполняют друг друга, цель тоже, согласно смыслу ответа присяжных, у них общая, одинаковая, корыстное побуждение одно и то же, средство осуществления одно и то же, и направлено преступное деяние на одно и то же лицо — на казну. Поэтому, как я говорил уже, преступление слило, спаяло их вместе общим сплавом отвесного листка, и присяжные своим приговором не разъединили их. Ввиду этого, при существовании 283 ст., по мнению моему, нельзя говорить о ненаказуемости Вальяно только потому, что он, явившись необходимым и неизбежным соучастником Кузовлева в посягательстве на казну, не носил таможенной формы и не получал жалованья. В сущности, составные части подлога, предусмотренные 362 ст. Уложения и состоящего, между прочим, в помещении лицом, исполняющим свои служебные обязанности, в официальный документ (т. е. отвесный листок) с намерением ложных сведений, и в действиях Кузовлева, и в действиях Вальяно, признанных присяжными, налицо. Могут, однако, возразить, что ст. 362 никогда не применяется нашим Уложением к частным лицам, соучастникам должностных. Но это будет возражение ошибочное. Уложение прямо указывает случай, когда 362 ст. применяется всецело к частным лицам, случай, имеющий применение и к таможенным делам. Ст. 281 Устава таможенного говорит, что тот, кто ради дел станет чинить плату, или дарить, или сулить, или иным образом подкупать таможенных чиновников, тот наказывается на основании 382 ст. Уложения. Эта последняя статья, в свою очередь, говорит о том, что частные лица (лиходатели), изобличенные в склонении чиновников сделать какой-либо подлог, подвергаются наказанию за подлоги, в ст. 362 определенному. Поэтому хозяин товара, который склонит чиновника таможни сделать подлог в одной из бумаг, относящихся к досмотру, отвечает по 362 ст. Уложения. При этом даже не нужно, чтобы чиновнику были уплачены деньги или сделан подарок, достаточно, по смыслу ст. 374 Уложения, чтобы это было сделано чиновником и не для собственной корысти, а для доставления хозяину противозаконной выгоды.
Таким образом, я прихожу к выводу, что подписание Мари Вальяно подложного отвесного листка, составленного Кузовлевым, есть участие в служебном подлоге последнего, что за это участие, на основании 283 ст. Устава таможенного, он ответственен и наказуем как за участие в служебном подлоге, что поэтому он подлежит наказанию по 362 ст. Уложения, так как эта статья, по ясному указанию 382 ст. Уложения, может в известных случаях применяться и к действиям частных лиц, и что, наконец, приговор Харьковской судебной палаты, присудившей Вальяно по 362 ст., представляется правильным. Этот приговор соответствует внутреннему смыслу фактических данных, поставленных присяжными в вину Вальяно. Они признали его виновным в том, что он вошел в соглашение с чиновником, который для доставления ему выгоды на счет казны включил в отвесный листок заведомо ложные цифры, и Вальяно это ложное уверение скрепил своей подписью. Чиновник, который согласился, по мнению жалобщика, наказуем, купец, который согласил, ненаказуем, потому что один — чиновник, а другой — купец, потому что один служит казне, а другой обогащается на счет казны. Но казна таким образом становится похожей на обширную и чрезвычайно дурно обороняемую крепость. Ее можно защищать только если все сторожевые посты, охраняющие входы, будут исправны и бдительны. Иначе она доступна внешнему врагу. Эти посты — чиновники. Но между ними есть слабые духом, есть ‘рабы ленивые и лукавые’, которые, в свою очередь, беззащитны относительно льстивых склонений и заманчивых соглашений. Они сдают свои посты неприятелю. Что же делать? Крепость беззащитна, охрана предает… Можно карать эту охрану, говорит кассатор. Конечно, можно, но разве это все? А неприятель, согласивший эту охрану на измену своему долгу,— он остается вне ответа, он ничем лично не рискует, победоносно идя учинять ‘поток и разграбление’ казны? Можно ли примириться с этим ответом, когда казна, этот колосс, собранный по крупинкам, есть достояние целого народа, есть плод его труда, его лишений, есть жизненный нерв для внутренних преобразований, для выхода из внешних затруднений! Вот почему, вопреки категорическому уверению кассатора, что за щитом Уложения о наказаниях он неуязвим, я полагаю, что жалоба его подлежит оставлению без последствий.
Этими доводами я бы мог кончить. Но я не могу не указать и еще на одно постановление нашего Уложения, которое, по моему мнению, еще более укрепляет приговор Судебной палаты. Я имею в виду ст. 151 Уложения о применении наказания по аналогии. Правительствующим Сенатом в ряде решений установлено, что для определения наказания по аналогии необходимо, чтобы в Уложении существовал закон, который предусматривал бы преступление, имеющее близкое сходство с данным случаем по роду и важности, и что для распространения закона, изображенного в 151 ст. Уложения, на те или другие факты необходимо, чтобы они, не подходя вполне под определенные законом виды преступлений, имели, однако, характер той группы преступлений, под которую подводятся, так что суд, согласно 112 ст. Уложения уголовного судопроизводства, находя, что известное деяние, имеющее преступный характер, прямо не предусмотрено законом, обязан применять ту статью, которая говорит о проступке, наиболее сходном с данными. Кассационные решения, которыми установлено аналогическое применение ст. 286, 571 и 546, 995, 1160, 1477, 1485, 1490 и 1525 Уложения о наказаниях, представляют ряд практических приложений этого взгляда на аналогию, вызванного невозможностью оставлять безнаказанным человека, явно преступные действия которого не успели еще найти себе точного описания в карательном законе. Современная жизнь представляет столько особенностей и новых, подчас безотрадных явлений, что закон всегда будет отставать от ‘последнего слова’ в проявлениях преступной воли. На наших глазах родился и возрос шантаж, неведомый прежде как определенное преступление, наша уголовная хроника содержит такие изощрения разврата по отношению к малолетним, которые не были предусмотрены нашим Уложением. Значит ли это, что бессовестный развратитель детей или шантажист, устанавливающий новый, современный вид рабства для своей жертвы, должны оставаться безнаказанными? Конечно, нет! И в Уложении найдется и находится закон, который по своим основаниям, по своей цели, по общим свойствам описываемого в нем преступного деяния — одним словом, по своему разуму обнимет собой еще прямо не заклейменные Уложением, но несомненно преступные действия. В применении к деянию Вальяно, по мнению его, не предусмотренному никакой статьей Уложения, аналогия указывает нам на ст. 382 Уложения. Эта статья предусматривает деяние, и по роду своему, и по свойствам ближе всего подходящее под то, что вменено ему присяжными в вину. Вальяно не склонил чиновника на подлог, но он согласился воспользоваться этим подлогом. Он не дал взятки, но, по смыслу 374 ст. Уложения, он мог и не давать такой взятки, а иным путем склонить чиновника сделать что-либо в свою пользу. В данном случае он согласил чиновника поступить преступно в свою пользу и дать возможность сделать то, что необходимо для беспошлинного получения товара. Он не склонил чиновника сделать подлог, но он, зная, что чиновник сделал подлог по соглашению с ним, и для достижения противозаконной цели приложил к этому подлогу и свою руку. Но в том и другом случае и цель, и средство, и потерпевший, и взаимное соотношение участников преступления одинаковы, и ввиду этого разница по существу преступления, притом совершенно внешняя, между склонением и соглашением вовсе не так велика, чтобы, усматривая лишь кажущуюся разнородность деяний, говорить хозяину товара, который, пообещав чиновнику что-либо, побудил его сделать подлог: ‘Ответствуй по 362 ст. Уложения’, а хозяину, который согласился с чиновником совокупными силами совершить подлог: ‘Ты ненаказуем, ты свободен!’
По всем приведенным основаниям, я полагал бы приговор Судебной палаты о наказании Мари Вальяно, по 362 ст. Уложения о наказаниях, признать отмене не подлежащим.
Правительствующий Сенат определил:
1) приговор Харьковской судебной палаты отменить: а) по оправданию подсудимого Караяни, за нарушением 15 ст. Устава уголовного судопроизводства и 766 ст. Уложения о наказаниях, б) по предмету определения подсудимому Вальяно наказания, за неправильным применением 362 ст. Уложения о наказаниях, в) по предмету определения взыскания с подсудимых купцов присужденной с них пятикратной пошлины золотом, за неправильным толкованием Высочайше утвержденного 10 ноября 1876 г. положения Комитета финансов о взыскании таможенной пошлины золотой валютой и примечания к ст. 2 Устава таможенного, г) относительно назначения с подсудимого Сфаэлло размера взыскания стоимости выпущенного без пошлины товара, за нарушением 779 ст. Устава уголовного судопроизводства и 706 ст. Устава гражданского судопроизводства,
2) для постановления нового по сим предметам приговора, на основании последовавшего решения присяжных заседателей, передать это дело в другой департамент той же Палаты,
3) протест прокурора Палаты и жалобы гражданского истца и подсудимых по прочим предметам оставить без последствий, за силой 912 ст. Устава уголовного судопроизводства.
Кони Анатолий Федорович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Резюме Председателя Суда по делу В. Засулич, Кони Анатолий Федорович, Год: 1878
  2. Власть суда в применении наказания, Кони Анатолий Федорович, Год: 1895
  3. Дело о редакторе-издателе газеты ‘Гражданин’ князе В. П. Мещерском, обвиняемом в опозорении в печати военных врачей, Кони Анатолий Федорович, Год: 1892
  4. По делу об отставном подполковнике Соболевском, обвиняемом в клевете в печати, Кони Анатолий Федорович, Год: 1892
  5. Нравственные начала в уголовном процессе, Кони Анатолий Федорович, Год: 1878
  6. История развития уголовно-процессуального законодательства в России, Кони Анатолий Федорович, Год: 1914
  7. Судебная реформа и суд присяжных, Кони Анатолий Федорович, Год: 1898
  8. Нравственные начала в уголовном процессе, Кони Анатолий Федорович, Год: 1905
Электронная библиотека