Плевако
Плевако
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Плевако, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Из декоративной мастерской Малого театра, после работы, я ходил завтракать напротив, в ‘Метрополь’.
Как-то однажды, зимой, ко мне зашел в мастерскую Шаляпин, и мы вместе пошли в ресторан. В вестибюле встретили Ф.Н. Плевако.
— Я один,— сказал он нам,— давайте соединимся, только возьмем наверху кабинет, а то смотреть будут.
За завтраком, помню, Плевако заговорил о выдающихся людях. Им верят и считают их исполненными всяческих качеств, ума. Они внушают почтение. Но как часто такое почтение — ошибочно. На поверку люди эти оказываются вовсе не умны, и это заблуждение дорого стоит стране и народу.
Эти слова, сказанные Плевако, я всегда вспоминал в последующие страшные годы России.
Федор Никифорович был коренаст, широкоплеч, роста среднего, широкоскулый. Длинные волосы причесаны на пробор, на сторону. Говоря, он встряхивал головой. Похож был на калмыка. Глаза — чуть раскосые. Зоркий и быстрый взгляд их не все выносили. Как-то разделял по особенному духовную сферу человека. Говорил: ум сердца, ум чести. Любил говорить о монастырях, настоятелях обителей и монахах. У него было много друзей среди них, и он ездил гостить к ним в монастыри.
Был старостой Храма Христа Спасителя.
Любимыми писателями его были Пушкин и Гоголь. Он не был человеком новых исканий.
Очень любил живопись и посещал все выставки.
Встретив у меня в мастерской Врубеля, сразу же с ним подружился и стал ездить с Врубелем за Крестовскую заставу в Ростокино, в простой трактир пить чай, есть расстегай с рыбой и беседовать.
С Врубелем Ф.Н. вел разговоры часами. Он говорил, что Врубель восхищает его совершенным знанием латыни и римского права. (Врубель окончил Петербургский университет — по юридическому и филологическому факультету и имел золотую медаль.)
Я запомнил фразу, оброненную Плевако в разговоре с Врубелем: ‘Классическое образование и понимание римского права — это крепости против грядущего хама’.
В то время нередко слышались в обществе разговоры о грядущем хаме.
Я как-то был далек тогда от жизни и не верил в грядущие беды. Врубель однажды сказал мне, что в городах России ‘нарастает злая воля’. Эта злая воля и есть грядущий хам.
Беседуя, Плевако закидывал высоко ногу на ногу и, обхватив руками колено, чуть покачивался в ритм речи. Он говорил горячо, человечно, от сердца, в то же время очень ясно и четко излагая свою мысль. Он никогда не бывал гневен, и я поражался его кротости.
Я видел в нем совершенного человека — человека чести и достоинства.
На одной свадьбе, после больших речей и пожеланий счастья молодым, все с нетерпением ждали, что скажет Плевако.
И Плевако сказал:
— В семейной жизни мужчина — глава. Приняв его, по арифметической терминологии, за единицу, я определю женщину как нуль. Теперь вопрос, в каком порядке стоят эти цифры. Если единица стоит впереди нуля, то получается десять, но если нуль стоит впереди, то получается — величина весьма уменьшенная.
Сначала все как-то смутились, а потом зааплодировали.
Он как-то мне сказал, что наибольшей быстротой ума отличаются преступники.
И кстати, рассказал об одном из ‘дел’ знаменитого червонного валета Шнейера.
В Москве к крупному ювелирному магазину, торговавшему ценными принадлежностями религиозного культа, подъехал в карете солидный, элегантный господин. Зашел в магазин и попросил вызвать хозяина.
— Мне нужно богатое облачение для архиерея.
Ему подали облачение и митру.
— Митра бедна. Ее бы нужно украсить бриллиантами и драгоценными камнями.
На белой материи, на вате, перед Шнейером разложили драгоценные камни.
— Наш архиерей такого же роста, как вы,— сказал он, взглянув на хозяина. — Померьте, пожалуйста, облачение.
Приказчики облачили хозяина, надели на него митру и дали в руки посох.
Покупатель попросил хозяина пройтись по магазину.
И когда тот сделал несколько шагов, быстро свернул платок с драгоценными камнями, сунул его в карман, вышел из магазина, сел в карету и поехал.
Все растерялись. Потом, спохватившись, выбежали на улицу.
Хозяин, в полном архиерейском облачении, бежал за каретой, махая посохом и крича:
— Держи его!
Народ и городовые в недоумении бежали за архиереем и схватили прежде всего приказчиков, бежавших впереди.
Шаляпину Плевако как-то сказал, что гений и вдохновение его — от русского христианства, от тайного воздействия его, образующего душу.
Шаляпин серьезно и пристально смотрел на Федора Никифоровича. Тут Плевако как бы неожиданно вдруг добавил:
— Особенно опасен писатель, которого считают умным, а он не умен сердцем.
Когда мы расстались с Плевако, Шаляпин спросил меня:
— Как ты думаешь, Константин, не про Алексея ли Максимовича он сказал?
— Не знаю,— ответил я.
Еще — черточка:
Федор Никифорович не выносил распущенности. При нем избегали рассказывать скабрезные анекдоты.
Ф.Н. знал быт старообрядцев и имел много среди них друзей и доверителей.
Однажды он рассказал любопытный случай:
Один из богатейших старообрядцев, не имея родственников, завещал все свое состояние старообрядческой общине. Но незадолго до смерти стал креститься трехперстным крестом, а не двуперстным, как старообрядцы. Приятели его и старообрядческое духовенство это заметили и посмертный дар от него принять отказались.
Старик уговаривал Плевако:
— Чего они мне перечат? Уговори их. Крещусь, как хочу.
Но и Плевако нечего не мог поделать, наследство поступило в казну по смерти старика.
К слову: говорили, что это происшествие косвенно послужило темой для картины В.И. Сурикова ‘Боярыня Морозова’.
Плевако — Впервые: Возрождение. 1939. 24 марта. Рассказ имеет подзаголовок: Из воспоминаний. Печатается по газетному тексту.
Картина В.И. Сурикова ‘Боярыня Морозова’ (1887).