Время на прочтение: 15 минут(ы)
А. Гурштейн
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/plehanov.jpg)
Источник: Гурштейн А. Плеханов // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. Т. 8. — М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во ‘Сов. Энцикл.’, 1934. — Стб. 693—730.
Оригинал здесь: http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-6931.htm.
1. Биография [693]
2. Эстетические взгляды Плеханова в свете его общих политических и философских взглядов [695]
3. Природа и сущность искусства [702]
4. Трактовка Плехановым проблем художественного процесса [709]
5. Принцины марксистской критики в понимании Плеханова [714]
6. Конкретные оценки отдельных писателей и художественных явлений у Плеханова [720]
7. Развитие взглядов Плеханова в теоретических работах его последователей [724]
Библиография [727]
Плеханов Георгий Валентинович [1856—1918] — один из первых теоретиков марксизма в России, видный деятель II Интернационала, лит-ый критик. Р. в небогатой помещичьей семье, в с. Гудаловке Липецкого у. Тамбовской губ. Окончив курс Воронежской военной гимназии, в 1873 поступил в Константиновское военное училище, через год перешел в Горный институт. В 1875 вступил в ряды революционных народников, был одним из организаторов ‘Земли и воли’. В 1876 принимал участие в известной демонстрации на Казанской площади в Петербурге, во время к-рой произнес речь. Еще будучи народником, вел революционную пропаганду среди рабочих, выступал на собраниях перед рабочими, писал прокламации, принимал участие в руководстве стачками и т. д. В 1878 стал одним из редакторов журн. ‘Земля и воля’, составил программу этой партии. После раскола ‘Земли и воли’ на Воронежском съезде [1879] стал во главе ‘Черного передела’. В 1880 Плеханов эмигрировал за границу. Здесь он стал изучать теорию марксизма и приобщился к практической деятельности социал-демократии. Порвав с народничеством, П. в 1883 основал за границей (совместно с П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич, Л. Г. Дейчем и Игнатовым) первую русскую соц.-дем. организацию — группу ‘Освобождение труда’. Первым изданием группы была брошюра П. ‘Социализм и политическая борьба’ [1883], в к-рой П. подверг критике программу ‘Народной воли’, доказывая, что движущей силой русской революции является пролетариат. Об изданиях ‘Освобождения труда’ Ленин впоследствии писал: ‘Литературные произведения этой группы, печатавшиеся без цензуры за границей, стали впервые (для России — А. Г.) излагать систематически и со всеми практическими выводами идеи марксизма’ (Ленин, Собрание сочинений, т. XVII, стр. 343). В последующие годы П. выступил с рядом работ [‘Наши разногласия’, 1885, позднее (1896) — ‘Обоснование народничества в трудах господина Воронцова’], направленных против народничества, П. разбил здесь мелкобуржуазные утопические иллюзии народников о крестьянской общине как носительнице социализма в России и неопровержимо доказал, что Россия, как и страны Зап. Европы, идет по капиталистическому пути развития. Следует однако заметить, что в плехановской критике народничества, сыгравшей огромную роль в деле разрушения народнических иллюзий, не было того понимания специфических условий России, того классового анализа народничества и обоснования задач пролетарского социализма в России, к-рые проникают собою работы Ленина. Плехановская критика народничества была абстрактной и вела к недоучету и игнорированию крестьянства в революции.
В 1889 П. участвовал в образовании II Интернационала. В своей речи о положении революционного движения в России он сказал: ‘Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может’. В этой формуле выразилось полное осознание краха народнических иллюзий и утверждение единственно верного пути для революционного движения в России, по к-рому и пошла наша революционная социал-демократия.
Роль Плеханова как теоретика марксизма в России выразилась как в переводах классических произведений марксизма (‘Коммунистический манифест’, ‘Людвиг Фейербах’ Энгельса), так и в самостоятельной популяризации идей марксизма. В 1895 П. выпустил легально (под псевдонимом Бельтова) свою знаменитую книгу ‘К вопросу о развитии монистического взгляда на историю’, в к-рой излагал основные положения исторического материализма, продолжая свою критику народничества и в частности одного из главнейших его теоретиков — Н. К. Михайловского. В конце 90-х гг. П. принимал близкое участие в журнале ‘Новое слово’, органе легальных марксистов: напечатал в нем под псевдонимом Каменского ряд своих работ на лит-ые темы. В этот период своей деятельности Плеханов вел активную борьбу с различными попытками ‘ревизовать’ Маркса и выхолостить революционное содержание его учения. Он энергично выступал против ‘бернштейнианства’ и против его отражения на русской почве — ‘экономизма’. Сделавшись в 900-х годах одним из редакторов ‘Искры’ и ‘Зари’, Плеханов выступил с проектом программы партии, но ряд его положений (характеристика капитализма, о диктатуре пролетариата, о роли крестьянства и др.) был ошибочным, что сразу же вскрыл Ленин. Плеханов принимал активное участие во II съезде РСДРП, выступая вместе с Лениным против меньшевиков. Однако вскоре после окончания съезда Плеханов начал обнаруживать колебания, к-рые привели его в лагерь меньшевиков. В революции 1905 П. шел с меньшевиками. ‘Не нужно было браться за оружие’, — писал П. в декабре 1905 после подавления вооруженного восстания в Москве. Резко выступая против большевистской тактики, против руководящей роли пролетариата в революции, против идеи перерастания буржуазной революции в социалистическую, против революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, П. утверждал, что революция 1905 была общенациональной, буржуазной, и призывал ориентироваться на буржуазно-либеральные группы. На IV и V съездах партии П. стал во главе меньшевиков, но когда в годы реакции среди меньшевиков возникло течение ‘ликвидаторов’, призывавших всю борьбу с царизмом перенести на легальную почву, П. выступил против ‘ликвидаторства’, поддерживая Ленина в его борьбе за революционную, нелегальную партию. К этому периоду деятельности П. относятся его статьи, направленные против различных форм богостроительства и богоискательства, после поражения революции 1905 начавших проникать в среду революционной интеллигенции, и против философской ревизии марксизма со стороны Богданова и его последователей — махистов, эмпириокритиков и эмпириомонистов.
Во время империалистической войны П. был во главе оборонцев. На своих социал-шовинистических позициях П. остался и после Февральской революции. Стоя во главе газ. ‘Единство’, он призывал социалистов к сотрудничеству с либерально-буржуазными партиями и стоял за продолжение империалистической войны до полной победы над Германией. После июльских дней П. дошел в своих контрреволюционных требованиях до лозунга установления ‘твердой власти’, до фактической поддержки корниловской диктатуры. К Октябрьской революции П. отнесся враждебно, однако, оставаясь противником советской власти, он категорически отказался выступать против пролетариата.
В конце 1917 здоровье П. сильно ухудшилось, и он был перевезен в одну из санаторий в Финляндии. 30 мая 1918 он скончался и был похоронен в Ленинграде, на Волковом кладбище, рядом с могилой Белинского, неподалеку от могилы Добролюбова.
2. ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ПЛЕХАНОВА В СВЕТЕ ЕГО ОБЩИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ.
В. И. Ленин различал в развитии русской соц.-дем. два основных направления: марксистское и оппортунистическое. В статье ‘Из прошлого рабочей печати в России’ [1914] Ленин писал: ‘Замечательный факт, далеко еще недостаточно оцененный по сю пору: как только возникло массовое рабочее движение в России (1895—1896 гг.), так немедленно появляется разделение на марксистское и оппортунистическое направления, — разделение, которое меняет форму, обличие и т. д., но остается в сущности тем же самым с 1894 по 1914 год. Очевидно, есть глубокие социальные, классовые корни именно такого, а не иного какого-либо разделения внутренней борьбы между социал-демократами’ (Ленин, т. XVII, стр. 344). ‘Экономизм’, меньшевизм, ‘ликвидаторство’ — это и есть те различные ‘формы’ и ‘обличия’, которые меняло оппортунистическое направление, оставаясь — по словам Ленина — ‘в сущности тем же самым’. Раскол соц.-дем. партии на две фракции — большевиков и меньшевиков — диктовался именно наличием двух линий в рабочем движении: пролетарской и мелкобуржуазной. ‘Большевизм, — писал Ленин, — выразил пролетарскую сущность движения, меньшевизм — его оппортунистическое мещански-интеллигентское крыло’ (там же, стр. 346). П. в период своей политической деградации не только приходит к меньшевизму, он становится — по выражению Ленина — ‘вождем русских оппортунистов’ (Ленин, т. X, стр. 196), докатившись в конце концов до самого оголтелого социал-шовинизма. Но в начале своей теоретико-политической деятельности П. вписал не одну славную страницу в историю развития марксизма в России. Ленин писал в 1908: ‘…теперешнего Плеханова ни один русский социал-демократ не должен смешивать со старым Плехановым’ (Ленин, т. XXVIII, стр. 524). Идейно-политический путь П. от народничества к марксизму и от марксизма к меньшевизму и социал-шовинизму является сложным путем, и даже придя уже к меньшевизму П., — по словам Ленина, — ‘занимал особую позицию, много раз отходя от меньшевизма’ (Ленин, т. XVII, стр. 353). Все эти зигзаги в идейно-политическом развитии П. не могли не отразиться и на развитии его эстетических и лит-ых взглядов. Вот почему при изучении эстетических и лит-ых взглядов П. необходимо их расчленять в соответствии с различными этапами его идейно-политического пути. Народнический период П. [до 1883] отмечен всего одной небольшой статьей на лит-ую тему (‘Об чем спор?’, 1878), так что его можно не принимать в расчет при периодизации эстетических взглядов П., хотя нельзя забывать, что народничество П. впоследствии сказалось рядом рецидивов в процессе развития плехановских взглядов. Не вдаваясь в детальную периодизацию, основным водоразделом в развитии политико-теоретических взглядов П. надо считать время после II съезда РСДРП [1903], когда П. постепенно перешел на позиции меньшевизма. Характерные для Плеханова оппортунистические колебания и зигзаги не позволяют однако провести четкие, твердые границы намеченных периодов в деятельности П. Зачатки и зародыши меньшевистского оппортунизма встречаются у П. и в раннем периоде его деятельности, с другой стороны, и в свой меньшевистский период П. временами и в определенных границах (напр. в борьбе с ‘ликвидаторством’) сближался с Лениным и с большевиками. Ленин однако в случаях такого ‘сближения’ никогда не забывал того, что отделяет его от П. ‘Ни от чего не отрекаясь, — писал Ленин в один из таких моментов ‘сближения’ с Плехановым в связи с общей борьбой против ‘ликвидаторства’, — ничего не забывая, никаких обещаний об исчезновении разногласий не делая, мы общее дело делаем вместе’ (Ленин, т. XV, стр. 54).
В своей литературно-критической деятельности П. с первых своих шагов пошел по следам русской революционно-демократической критики 60-х годов. Плеханов сам признавал огромное воздействие, которое оказала наша революционно-демократическая критика, в особенности критика Чернышевского, на развитие его взглядов. Критика эта была острой ‘социальной критикой’, в силу специфических условий царской России она в большой мере сублимировала революционную энергию, часто не находившую себе выхода в области публицистики и непосредственной практически-политической деятельности. Главной своей задачей наша революционно-демократическая критика считала, согласно формуле Добролюбова, неоднократно приводимой П., ‘разъяснение тех явлений действительности, к-рые вызвали известное художественное произведение’. Признание огромной общественно-идейной роли художественной литературы было одной из основных предпосылок этой критики. В отношении общей направленности П. продолжал в своей литературно-критической деятельности традиции ‘социальной критики’. Но самое содержание ‘социальной критики’ является у П. радикально иным, потому что, став марксистом, П. подошел к социальной действительности с мерилом и требованиями ‘четвертого сословия’. Это же обусловило новую качественность лит-ой публицистики П., поскольку она опиралась на объективный социальный критерий, которым руководствуется марксистская критика, она приближалась к ‘научной критике’. Отличие этой ‘научной критики’ от субъективно-‘просветительской’ П. неуклонно подчеркивал, даже недооценивая реального исторического содержания нашей революционно-демократической критики. Причем в своем противопоставлении ‘научной’ критики ‘просветительской’ П. порою доходил до полного отрицания категории ‘долженствования’ как категории якобы исключительно субъективной, превращая так. обр. свою научную объективность в пассивистский объективизм и фатализм.
Развитие общефилософских взглядов П., послуживших теоретической базой для его эстетики и литературных суждений, шло в самой близкой связи с развитием его политических взглядов и убеждений. Философия здесь питала политику и наоборот: политика требовала для себя теоретико-философского обоснования. Антимарксистским, антиленинским является утверждение последователей деборинской ‘школы’ в философии о безусловной марксистской ортодоксальности философских взглядов П., якобы не испытавших на себе никакого влияния со стороны его политического меньшевизма. Деборинцы противопоставляли Ленину, являвшемуся, по их мнению, лишь вождем и организатором рабочего движения, П. именно как теоретика марксизма. Мы знаем, что Ленин высоко ценил общефилософские работы П., но если даже брать одну только положительную сторону философско-теоретической деятельности П., на время абстрагируясь от его крупнейших ошибок в понимании учения Маркса — Энгельса, то придется признать, что П. никогда не поднимался до теоретической высоты, достигнутой Лениным, к-рый, по словам Сталина, ‘развил дальше учение Маркса — Энгельса применительно к новым условиям развития, применительно к новой фазе капитализма, применительно к империализму’ (Сталин, Беседа с первой американской рабочей делегацией, 1927, см. сб. статей Сталина ‘Вопросы ленинизма’, изд. 9-е, Партиздат, 1933, стр. 263). Перед марксизмом после смерти Энгельса стояла огромная задача теоретически обобщить все то новое, что дала в различных областях наука, в естествознании за это время произошла ведь целая революция. И ‘не кто иной, как Ленин, взялся за выполнение серьезнейшей задачи обобщения по материалистической философии наиболее важного из того, что дано наукой за период от Энгельса до Ленина, и всесторонней критики антиматериалистических течений среди марксистов… Известно, что эту задачу выполнил для своего времени не кто иной, как Ленин, в своей замечательной книге ‘Материализм и эмпириокритицизм’. Известно, что Плеханов, любивший потешаться над ‘беззаботностью’ Ленина насчет философии, не решился даже серьезно приступить к выполнению такой задачи’ (Сталин, Об основах ленинизма, 1924, ‘Вопросы ленинизма’, изд. 9-е, Партиздат, 1933, стр. 17). Созданное Лениным учение, ленинизм, есть, по определению Сталина, марксизм эпохи империализма и пролетарских революций. А теоретические работы П. — даже в своих положительных моментах — соприкасаются с теоретическими догмами II Интернационала, характерной чертой которых является разрыв между теорией и практикой. Именно когда П. подходил к живой социальной действительности с целью ее теоретического осмысления и обобщения, с особенной яркостью сказывалось его непонимание революционно-диалектической сущности марксизма, его логизм. Это особенно выпукло обнаружилось в отношении П. к первой русской революции 1905. Вместо ‘конкретного анализа положения и интересов различных классов’ П. обнаружил здесь, по словам Ленина, ‘стремление искать ответов на конкретные вопросы в простом логическом развитии общей истины об основном характере нашей революции'(писано в 1907, см. Ленин, Собрание сочинений, том III, стр. 12). А такой ‘способ рассуждения’ Ленин квалифицирует как ‘опошление марксизма’, как ‘сплошную насмешку над диалектическим материализмом’ (там же).
Ленин неоднократно отмечал непонимание П. революционной диалектики. В ‘Государстве и революции’ [1917] Ленин писал: ‘…для Маркса революционная диалектика никогда не была той пустой модной фразой, побрякушкой, которой сделали ее Плеханов, Каутский и пр.’ (Собр. сочин., т. XXI, стр. 400). В своих философских тетрадях (относящихся к годам империалистической войны) Ленин систематически подчеркивал непонимание П. революционной диалектики. ‘Диалектика, — пишет Ленин, — и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую ‘сторону’ дела (это не ‘сторона’ дела, а с у т ь дела) не обратил внимания Плеханов’ (Ленин, Собр. сочинений, т. XIII, стр. 303). И действительно П. обнаруживал склонность к отождествлению марксовой теории познания с фейербаховской, несмотря на то, что как раз диалектика, являющаяся, по словам Ленина, теорией познания марксизма, чужда философии Фейербаха. В ‘Основных вопросах марксизма’ [1908] П. писал: ‘…гносеология Маркса по самой прямой линии происходит от гносеологии Фейербаха или, если хотите,… она собственно и есть гносеология Фейербаха, но только углубленная посредством сделанной к ней Марксом гениальной поправки’ (т. XVIII, стр. 190—191). Несколько позже, в одной из своих статей о Чернышевском, П. вновь говорил о том, что Маркс и Энгельс, подвергши материализм Фейербаха существенной переработке, удержали фейербаховскую теорию познания (см. т. VI, стр. 305). Для П. диалектика была так. обр. чем-то отдельным от теории познания. Этим однако не исчерпываются следы фейербахианства в философских воззрениях П.: они ярко проступают и в трактовке П. единства субъекта и объекта. Здесь П. в известной мере впадал в фейербаховский антропологизм, когда он это единство субъекта и объекта видел прежде всего в биологической природе человека (см. ‘Основные вопросы марксизма’, Сочин. Плеханова, т. XVIII, стр. 187). Специально в эстетических взглядах черты непреодоленного фейербахианства сказывались в отсутствии у П. четкого понимания диалектической связи между биологическим и историческим. Эти черты фейербахианства в плехановской эстетике — генетически — в известной мере объясняются большим влиянием Чернышевского на самый процесс выработки плехановских взглядов в области эстетики.
Одна из самых существенных для марксистско-ленинской эстетики проблем — проблема отношения идеологии к действительности — находит у П. последовательно-марксистского разрешения. Это находится в связи с отношением П. к кантианству. Плеханов конечно выступал и выступал очень резко против ревизионистского лозунга ‘назад к Канту’, но кантианство Плеханов критиковал, по словам Ленина, ‘более с вульгарно-материалистической, чем с диалектически-материалистической точки зрения’ (см. ‘Ленинский сборник’, т. IX, изд. 2-е, стр. 179). Это говорит о том, что влияние буржуазной философии на П. несомненно. Действительное отношение П. к Канту было компромиссным, половинчатым, он шел на уступки кантианству, что особенно ярко сказалось в плехановской ‘теории иероглифов’ (от которой П., правда, впоследствии под влиянием критики Ленина отказался). Ленин очень резко выступал против этой ‘теории’, видя в ней ‘совершенно ненужный элемент агностицизма’ (Ленин, т. XIII, стр. 193), и противопоставил ей вслед за Марксом и Энгельсом теорию ‘отражения’. Абсолютно бесспорно, что одна лишь марксо-ленинская ‘теория отражения’ возвращает идеологии ту могучую силу познания и воздействия, которую пытается свести на-нет ‘критическая’ философия, скептически ставящая границы человеческому разуму, бессильному и беспомощному перед лицом ‘вещи в себе’. В частности и в области лит-ры (и искусства) ленинская ‘теория отражения’ выдвигает на первый план объективное, реальное, в то время как агностическая ‘теория иероглифов’ оставляет простор для всего условного, произвольного, субъективного. Вот почему П. никогда не подымается до той четкой и последовательной постановки проблемы реализма в искусстве, какую мы находим у Ленина (в его статьях о Толстом). Непоследовательность и двойственность П. в этих основных предпосылках эстетики притупляют и искажают общественную направленность его литературно-критической деятельности. Хотя позиции П. в отношении к кантианству, именно благодаря борьбе П. против попыток неокантианских ‘ревизий’ в области марксизма, нельзя отождествлять с позициями II Интернационала, официальной философией которого в настоящее время стало неокантианство, тем не менее приходится признать в философских воззрениях Плеханова наличие известных тенденций в сторону компромисса с кантианством. Роль этих тенденций в общей системе философских взглядов Плеханова все возрастает по мере углубления и укрепления политического меньшевизма Плеханова, завершившегося во время мировой войны социал-шовинизмом. В социал-шовинистской политике П. кантовский ‘категорический императив’ нравственности находит своеобразное осуществление.
Для П. остался неразрешенным до конца один из основных вопросов эстетики, вопрос о сущности эстетического отношения к действительности и в частности вопрос о роли и месте ‘прекрасного’ в искусстве. Плеханов сочувственно цитировал слова Чернышевского о том, что ‘область искусства не ограничивается и не может ограничиваться областью прекрасного’ (т. VI, стр. 250, Плеханов отмечал аналогичную мысль у социалиста-утописта Пьера Леру, со взглядами которого были знакомы ‘передовые русские западники сороковых годов’, см. т. XVIII, стр. 72),. но сам он не сумел сделать все вытекающие отсюда выводы. Идеалистическое понятие ‘прекрасного’ то и дело вторгается в эстетические построения П., явственно проступая сквозь их материалистическую ткань и привнося с собой другие рецидивы идеалистического порядка. Безусловно кантианский рецидив мы имеем у П. тогда, когда он считает вполне верным в применении к отдельному лицу тезис Канта о том, что ‘наслаждение, которое определяет суждение вкуса, свободно от всякого интереса’ (см. т. XIV, стр. 118), помимо повторения идеалистического тезиса Канта мы здесь видим у Плеханова совершенно абстрактное понимание ‘отдельного лица’ как противоположности ‘общественного человека’ (словно общество состоит не из ‘отдельных лиц’ и каждое ‘отдельное лицо’ не является в то же время ‘общественным человеком’!). Сам П. заявляет, что ‘у нас остается место (разрядка моя — А. Г.) и для кантовского взгляда на этот вопрос’ (там же, стр. 119), этот элемент кантианства в эстетических взглядах Плеханова безусловно сочетается с такими же элементами в его общефилософских взглядах. И элемент — не столько кантианский, сколько общеидеалистический — мы находим в утверждении П. о том, что ‘главная отличительная черта эстетического наслаждения — его непосредственность’, что красота (в противоположность пользе, познаваемой рассудком) познается ‘созерцательной способностью’ и что область красоты есть ‘инстинкт’ (там же, стр. 119). Эта ‘локализация’ восприятия красоты не имеет ничего общего с марксистским пониманием эстетического восприятия. Для Гегеля искусство являлось свободным созерцанием духом своей собственной сущности. Фейербах создал материалистическую философию, но и для него вся действительность предстояла, по словам Маркса, ‘только в форме объекта или созерцания’. П. и сохранил в отношении к искусству эту категорию созерцания, одинаково присущую как идеалистическим системам, так и фейербахианскому материализму.
Сохраняя же в отношении к искусству эту категорию и подчеркивая инстинктивный характер эстетического восприятия, его, так сказать, ‘интуитивизм’, П. лишает искусство его ‘изменяющей мир’ роли, его могучей социальной функции, в то время как для Маркса всякая идеология была формой ‘освоения мира’. Мы должны противопоставить пассивистским взглядам П. безусловное и безоговорочное утверждение марксизма-ленинизма о партийности искусства (как и всех других идеологий), являющегося во всех своих модификациях могучим средством классовой борьбы.
Основным пороком как общетеоретической, так и практической, политической деятельности П. было непонимание им необходимости борьбы за осуществление диктатуры пролетариата. С этим основным его пороком связаны главнейшие его ошибки и недостатки и, в частности, непонимание П. принципа партийности в философии и науке, меньшевистское его отрицание. В своем противопоставлении объективного и субъективного П. рассматривает партийность лишь как субъективную категорию, для него партийность есть всегда явление классовой ограниченности: Плеханов не доходит до понимания того, что партия, являющаяся революционным авангардом рабочего класса, есть носительница объективного познания, что ее познание является в классовом обществе исторически высшей и наиболее полной, наиболее глубокой формой объективного познания. Исходя именно из этого, Ленин критиковал П. за его фаталистическое отношение к стихийному торжеству объективного знания и неустанно подчеркивал принцип партийности.
Отрицая подлинную партийность науки, П. однако охотно превращал свои теоретические статьи в средство фракционной борьбы против большевизма. В ‘Материализме и эмпириокритицизме’ Ленин писал: ‘Плеханов в своих замечаниях против махизма не столько заботился об опровержении Маха, сколько о нанесении фракционного ущерба большевизму’ (Ленин, Собрание сочинений, т. XIII, стр. 290). Нападками на большевиков пестрят и статьи П. на лит-ые темы, достаточно вспомнить напр. статью П. ‘К психологии рабочего движения’ [1907], где он критиковал Горького за то, что тот разделял тактические взгляды большевиков, к-рые П. называл ‘революционной алхимией’ (см. т. XXIV, стр. 268). Аналогичные нападки на большевиков рассеяны и в других статьях П. на лит-ые темы (см. напр. т. XIV, стр. 190 и след., там же, стр. 249).
Общие воззрения П. — политические и философские — определили характер и направление его эстетических и лит-ых взглядов. Развитие последних у П. — не эволюция в положительном смысле этого слова, в смысле роста, а движение по нисходящей кривой, закономерно обусловленное политической деградацией П. в сторону меньшевизма и социал-шовинизма. В первый период своей деятельности, когда П. вел страстную, энергичную борьбу против всяких разновидностей идеализма, против народнической ‘субъективной социологии’, против извращений марксизма, он создал в основном все то положительное и ценное, что имеется в его эстетических и лит-ых воззрениях. Это положительное и надобно оценить с точки зрения марксизма-ленинизма, отделив его от антимарксистских, антиреволюционных элементов и тенденций, которые в разной степени на разных стадиях идейно-политического пути П. пронизывают его эстетические и лит-ые работы.
3. ПРИРОДА И СУЩНОСТЬ ИСКУССТВА.
Для Плеханова работы его по вопросам искусства — помимо их непосредственного назначения и цели — являлись дополнением к его общей пропаганде материалистического понимания истории. В поисках ‘нового и сильного довода’ в пользу ‘монистического взгляда на историю’ П. обращался к области искусства, стремясь к развитию на основе этого взгляда, научной, т. е. марксистской эстетики. ‘Философия не устраняла эстетики, а, наоборот, прокладывала для нее путь, старалась найти для нее прочное основание. То же надо сказать и о материалистической критике’ (Предисловие к 3-му изд. сб. ‘За двадцать лет’, 1908, т. XIV, стр. 189). ‘Я глубоко убежден, — писал П. в ‘Письмах без адреса’ [1899], — что отныне критика (точнее: научная теория эстетики) в состоянии будет подвигаться вперед, лишь опираясь на материалистическое понимание истории. Я думаю также, что и в прошлом своем развитии критика приобретала тем более прочную основу, чем более приближались ее представители к отстаиваемому мною историческому взгляду’ (т. XIV, стр. 30). Последнее замечание определяет круг интересов П. в области буржуазного и мелкобуржуазного литературоведческого наследия, у отдельных представителей к-рого — Тэна, Брюнетьера и др. — П. стремился обнаружить черты приближения к научному пониманию эстетики.
Ища ответа на вопрос о природе и сущности искусства, П. неоднократно обращался к эстетике Гегеля. П. сознавал значение гегелевской эстетики, он знал, что она представляет собой ‘крупный шаг вперед в деле понимания сущности и истории искусства’ (‘От идеализма к материализму’, 1916, т. XVIII, стр. 144). Конечно П. не принимал всех положений Гегеля, он старался выделить в гегелевской эстетике то ядро, которое может быть использовано материалистической эстетикой, и П. как-раз и обвинял идеалиста Волынского в том, что он ‘не критикует Гегеля’ (‘А. Л. Волынский’, 1897, т. X, стр. 167).
Наибольшее внимание П. привлекали в эстетике Гегеля те моменты, когда Гегель — по его собственному выражению — спускался на ‘конкретную историческую почву’. ‘Гегель и в ‘Эстетике’, — говорит П., — временами сам покидает свое идеалистическое царство теней для того, чтобы подышать свежим воздухом житейской действительности. И замечательно, что грудь старика дышит в этих случаях так хорошо, как будто она никогда и не вдыхала другого воздуха’ (там же, т. X, стр. 179). В качестве примера такой ‘историчности’ Гегеля П. приводит рассуждения его о голландской живописи, произведения к-рой Гегель связывал с общественной действительностью их времени и буржуазным характером создавшей их среды.
Из общих определений искусства, устанавливаемых Гегелем, П. прежде всего подчеркивал то положение, что ‘предмет искусства тождественен с предметом философии’, что ‘содержанием искусства служит именно действительность’, причем здесь разумелась действительность именно в гегелевском смысле, т. е. ‘действительность, свободная от тех элементов случайности, которые неизбежны во всяком конечном существовании’ (‘От идеализма к материализму’, т. XVIII, стр. 146). ‘Этим, — говорит П., — оттеняется огромная ценность содержания художественных произведений’ (там же), в искусстве, ‘как и во всяком другом человеческом деле, содержание имеет решающее значение’ (‘История новейшей русской литературы А. М. Скабичевского’, 1897, том X, стр. 310). Мысль эту П. неустанно проводил и подчеркивал в своих работах (см. например ‘А. Л. Волынский’, том X, стр. 191), ‘без идеи, — говорил П., — искусство жить не может’ (‘Пролетарское движение и буржуазное искусство’, 1905, т. XIV, стр. 77). Полемизируя с определением искусства, данным Толстым, который видел в искусстве лишь эмоциональное содержание (искусством ‘люди передают друг другу свои чувства’), Плеханов утверждал, что искусство выражает и чувства людей и мысли (‘Письма без адреса’, т. XIV, стр. 1—2). Этим П. подчеркивал идеологический характер искусства.
Выдвигая в искусстве вслед за Гегелем на первый план содержание искусства, П. не противопоставлял ему формы: форма определяется содержанием, между содержанием и формой существует постоянная взаимосвязь. Специфичность искусства заключается, по Гегелю, в том, что духовное содержание выражается в искусстве в чувственной форме: ‘между тем, как философ познает истину в понятии, художник созерцает ее в образе’ (том XVIII, стр. 146). Эту мысль Гегеля воспринял Белинский, рассматривавший искусство как ‘мышление в образах’. Плеханов также видел в образности искусства специфичность его идеологической природы. ‘Содержанием художественного произведения является известная общая… идея. Но там нет и следа художественного творчества, где эта идея так и является в своем ‘отвлеченном’ виде. Художник должен индивидуализировать то общее, что составляет содержание его произведения’ (‘А. Л. Волынский’, т. X, стр. 190). Видя в образности спецификум искусства как идеологии, диалектическая мысль не проводит однако резкой грани между логическим и образным мышлением, как и во всех областях, она и здесь отмечает постоянные переходы. Сам П. ведь знал, как Гегель высоко ставил рефлективную поэзию (см. ‘Литературные взгляды В. Г. Белинского’, 1897, т. X, стр. 274), тем не менее Плеханов временами резко разграничивал области логического и образного мышления, обнаруживая здесь свое механистическое, антидиалектическое понимание вопроса. С особенной яркостью это сказалось в статьях Плеханова о наро
Прочитали? Поделиться с друзьями:
