Письмо въ редакцію.
Письмо въ редакцію.
М. Антоновичъ.
Отъ редакціи.
Отъ редакціи.
‘Современникъ’, кн. I, 1911
Письмо в редакцию ‘Современника’, Антонович Максим Алексеевич, Год: 1911
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Задуманное Вами дло кажется мн весьма разумнымъ, благовременнымъ и полезнымъ, если Вашъ журналъ будетъ сходенъ со старымъ ‘Современникомъ’ блаженной памяти не только по одному названію, но также если я не по направленію, то хоть по духу и характеру. Въ ныншней періодической печати, да и не въ одной только періодической, процвтаетъ и торжествуетъ все то, противъ чего ратовалъ, съ чмъ боролся и что поражалъ вашъ тезка и вся тогдашняя прогрессивная печать. Вотъ что мы созерцаемъ въ ныншней печати: мрачный мистицизмъ, туманную супранатуралистическую философію, неестественную и несуразную религіозо-философію, или философо-религіозно. Появились неслыханныя досел въ русской литератур богоискательства и богостроительства и сочинители новыхъ религій. Воскресли и заговорили старое самохвальство и старинная кичливость святой Руси передъ гнилымъ Западомъ и похвальба научить Западъ истинной религіи, ‘потому, что именно въ настоящее время кмъ-то Россіи переданъ нкій свточъ’, и истинно патріархальному политическому строю, основанному на властнородительскихъ и покорносыновнихъ отношеніяхъ между властителями и народомъ. Наконецъ, чего также прежде никогда не бывало, явилась похвальба поучить Западъ даже насчетъ философіи и, отвергнувъ его философію, основанную на ratio, дать ему нашу философію, основанную на византійско московскомъ logos’.— Дале очень замтно въ текущей литератур высокомрное и презрительное отношеніе къ заботамъ о ‘хлб единомъ’, къ грубому и узкому, по ея мннію, матеріализму, безучастное и даже отрицательное отношеніе къ политик, стремленіе въ высь, къ неземнымъ вопросамъ и сокровенное въ вид притчъ разршеніе этихъ вопросовъ театральными пьесами, комическія усилія критиковъ уразумть и сообщилъ читателямъ смыслъ этихъ ршеній и поставить эти ршенія наравн съ ршеніями великихъ нмецкихъ поэтовъ.— Дале всмъ уже извстно, какъ роскошно расцвли нын литературы: порнографическая, сыщицкая и декатентево — символическая, при чемъ первая иногда принимаетъ на себя приличную личину полового вопроса и старается оправдать даже мужеложство и лесбійскую любовь. Являются цлые сборники, альманахи безъ цли, безъ смысла, безъ всякаго серьезнаго содержанія и единственно только для забавы. Въ нихъ масса модныхъ стихотвореній, состоящихъ изъ громкихъ вычурныхъ словъ и фразъ, въ которыхъ нтъ не только логическаго, но и грамматическаго смысла. Одинъ сборникъ такихъ стихотвореній даже былъ представленъ въ академію наукъ для полученія премія. Разсматривавшій этотъ сборникъ президентъ академіи къ своему величайшему изумленію во многихъ изъ этихъ стихотвореній не нашелъ никакого смысла. Вроятно ему не было извстно, что такихъ стихотвореній и подобныхъ даже философскихъ статей цлая необъятная масса. Дло дошло до того, что составлялись пари и назначались преміи за отысканіе смысла въ извстныхъ стихотвореніяхъ и философскихъ статьяхъ.
Литература и въ читающей публик развила соотвтствующіе вкусы и одна частъ публики набрасывается на порнографическіе, сыщицкіе и декадентскіе продукты, а другая на. религіозно-философскія обличенія и поученія, направленныя противъ политики и ‘хлба единаго’ врод пресловутыхъ ‘Вхъ’, поставленныхъ для руководства интеллигенціи семизвздною плеядою блудныхъ сыновъ, покаявшихся марксистовъ, гордо хваставшихся тмъ, что ихъ’Вхи’ выдержали или 6 изданій въ 13 мсяцевъ, или же 13 изданій въ 6 мсяцевъ,— ужъ не помню точно. Эти ‘Вхи’ восхвалилъ, возблагодарилъ и благословилъ высокопреосвященнйшій Антоній волынскій. И вотъ эти-то свтила состоятъ запвалами и руководителями солидныхъ газетъ и журналовъ.— Къ наук и въ частности къ естествознанію современная печать относится пренебрежительно и просто игнорируетъ ее, не возбуждаетъ и не поощряетъ любознательности своихъ читателей.
И при всемъ этомъ печать самодовольно благодушествовала въ блаженной увренности, что все это такъ и должно бытъ- Не было ни возраженій, ни протестовъ, ни отпора и задержки господствующему теченію печати- И только въ одной газет, ‘Русскихъ Вдомостяхъ’, раздавались иногда слабые голоса противъ особенно безобразныхъ литературныхъ выходокъ. А между тмъ въ настоящее время боле чмъ когда-либо необходимо совершенно иное настроеніе и направленіе литературы, необходимо то, что по-французски называется presse militante. Именно теперь есть настоятельная потребность не убаюкивать и не забавлять себя философскими умствованіями и неземными и религіозными исканіями, а всецло предаться заботамъ именно о презираемомъ’хлб единомъ’, о житейскихъ политическихъ длахъ, о тепл и свободномъ воздух, вообще о томъ, что утилитарно для человка и для его земныхъ потребностей и длъ. Въ самомъ дл, разв же можно заниматься какъ слдуетъ тмъ, что выше земли и политики, что составляетъ лстницу къ небесамъ, къ высокимъ сферамъ духа и супранатуры, когда нтъ ‘единаго хлба’, когда политическая и общественная атмосфера крайне удушлива, когда нтъ ни одной струйки свободнаго свжаго воздуха, когда земная политика разитъ и громитъ вся и всхъ. Человкъ, предающійся при такой обстановк философскимъ пареніямъ и религіознымъ исканіямъ, есть аскетъ не отъ міра сего, или тотъ заинтересованный высшими вопросами юноша Гейне, котораго онъ назвалъ ein Narr. Вроятно, этотъ юноша воскресъ и появился недавно въ нашей литератур. Въ одной газет въ программной руководящей стать онъ съ облегченнымъ сердцемъ и съ удовольствіемъ констатировалъ тотъ, якобы несомннный фактъ, что русское общество разочаровалось въ политик, ни въ чемъ не помогшей ему, презрительно ее отбросило въ сторону, и игнорируя земные житейскіе вопросы, набросилось на вопросы философіи и религіи. Но радость и удовольствіе юноши были непродолжительны, и онъ скоро лишенъ былъ возможности разршать эти вопросы въ газет. Явилась низменная политика, замазала уста любомудраго юноши грязью и надла на него намордникъ. Газета подверглась смертной казни, и ея земное существованіе прекратилось. И неизвстно, что теперь думаетъ юноша, измнится ли его мнніе о значеніи политики, или же онъ какъ ни въ чемъ не бывало, будетъ попрежнему религіозо-философствовать и подобно своему образцу спокойно warten auf Antwort. Вдь есть же поэты, увряющіе, что философствовать и мечтать о высшихъ благахъ, и въ томъ числ о свобод, лучше всего въ тюрьм.
Совершенно другую картину представляла наша періодическая прогрессивная печать, такъ называемыхъ шестидесятыхъ годовъ, и въ томъ числ покойный ‘Современникъ’. Мистицизма, туманныхъ, заоблачныхъ философствованій, богоискательства и богостроительства не было и слдовъ, и сочинитель религіи показался бы юродивымъ чудакомъ, врод тогдашняго Корейши.— Эта печать отстаивала безусловное неограниченное полноправіе человческаго ума, полнйшую независимость его отъ какихъ бы то ни было авторитетовъ. По ея представленію, человкъ есть центръ міра, и все въ мір должно служить человку. Всякая философія и этика, всякая соціологія и политика должны строиться на антропологическихъ основахъ. То же требуется даже для эстетики. Всякое искусство и художество, а въ томъ числ и словесное, должны служитъ человку, его земнымъ цлямъ и удовлетворять его потребностямъ и стремленіямъ. И если такія требованія порождали въ нкоторыхъ случаяхъ искусственность и узкую тенденціозность въ беллетристическихъ произведеніяхъ, то эти произведенія были все-таки лучше ныншней, уже совершенно безсмысленной, пустой, а иногда даже совершенно нечистоплотной и грязной беллетристики.Тогдашняя печать не стыдилась и не боялась обвиненій въ утилитаризм и опредленно требовала, чтобы все и вся приносило пользу человку, чтобы признавалось важнымъ и цннымъ только то, что приноситъ пользу человку, разумя пользу въ широкомъ антропологическомъ смысл, а не только въ смысл брюха и кармана, какъ воображали и увряли ея противники. Она также не стыдилась и не боялась упрековъ въ матеріализм и въ заботахъ о ‘хлб единомъ’ и о земныхъ благахъ. Она отлично знала и помнила, вопреки увреніямъ ея противниковъ, что кром ‘хлба единаго’, кром брюха и кармана существуютъ потребности другого порядка, потребности головы и сердца, но все-таки земныя и подлежащія удовлетворенію на земл. Она вполн основательно утверждала, что если не удовлетворить первыя потребности, то не могутъ быть удовлетворены и вторыя, и даже считала это трюизмомъ, такъ какъ до крайности же очевидно, что Гейновскій юноша, и всякій другой религіозо-философъ, страдая отъ голода, жажды и холода, не могъ бы заниматься не только возвышенными вопросами, но и такими, что такое ‘вервіе простое’ Поэтому первымъ требованіемъ ея было не всеобщее обученіе освобожденныхъ крестьянъ, а надленіе ихъ порядочнымъ кускомъ земли и освобожденіе ихъ отъ многообразнаго рабства у множества господъ, не однихъ помщиковъ.
Соотвтственно этому, любимыми темами печати были: трудъ и капиталъ, отношенія между рабочими и капиталистами, общіе политикоэкономическіе вопросы, особенно, въ примненіи ихъ къ освобожденію крестьянъ, ‘заданіе мужицкаго хлба’, идеализація общины, этого нашего національнаго историческаго устоя, при существованіи котораго мечталось о возможности для Россіи,— минуя капиталистическую фазу экономическаго развитія, прямо шагнуть въ ‘научный соціализмъ’, и который теперь убить однимъ взмахомъ и покрывается новыми національными устоями, отрубами и хуторами.
Печать проповдывала и возбуждала любовь и сочувствіе въ меньшей братіи, къ простому народу, не раздляя нын ощущаемаго страха, что эта братія учинить жестокій погромъ интеллигенціи за ея нерелигіозность. Напротивъ, печать идеализировала простой народъ и была уврена, что онъ, добренькій и покорный, будетъ жадно прислушиваться къ наученіямъ, указаніямъ и совтамъ интеллигенція. Изъ этой идеализаціи и вытекло народничество, за которое такъ упрекали и обвиняли 60-е годы, но которое все-таки лучше ныншняго антнародничества.
Въ тогдашней печати естествознаніе пользовалось особеннымъ. вниманіемъ и большимъ почетомъ, что имло хорошее вліяніе и на читающую публику, набрасывавшуюся на статьи по естествознанію въ журналахъ и на отдльныя сочиненія но естествознанію. Тогдашніе читатели, конечно, помнятъ, какой эффектъ, какую даже сенсацію произвела статья И. М. Сченова, предназначавшаяся для ‘Современника’ подъ заглавіемъ: ‘Попытка ввести физіологическія основы въ психическіе процессы’. Статья была набрана и отправлена къ цензору, который усмотрлъ въ ней матеріализмъ и не разршилъ печатать. Поэтому статья была напечатана въ медицинскомъ журнал подъ другимъ заглавіемъ: ‘Рефлексы головного мозга’. И она читалась тогда такой обширной публикой, какъ нын читаются ‘Вхи’. А изъ ныншнихъ читателей кто слыхалъ и знаетъ что-нибудь о физіолог И. П. Павлов, ученыя работы котораго и статьи преслдуютъ ту же цль, какою задавался Сченовтой же печати принадлежитъ честь возбужденія женскаго вопроса, и она была піонеромъ женской эмансипаціи и содйствовала пробужденію и усиленію въ женщинахъ стремленія къ высшему образованію помимо замурованныхъ женскихъ учебныхъ заведеній. Она трактовала женщину, какъ человка, а не съ половой точки зрнія, какъ самку. Это былъ женскій вопросъ, а не половой вопросъ, какъ онъ трактуется ныншней модной литературой. И въ 60-хъ г.г. много говорилось о свободной любви, но она изображалась совсмъ не такъ, какъ нын, когда она извращается въ распутство и порнографію.
Но самую характерную и оригинальную черту тогдашней періодической печати составляетъ постоянное и при всякихъ случаяхъ напоминаніе и поученіе о томъ, что хорошія слова, хорошія мысли и убжденія — прекрасное дло, но он немного стоятъ, а то и ничего не стоять, если они не переходятъ въ хорошія дла, не осуществляются практически. Все это не только содйствовало развитію въ читател извстныхъ убжденій, но и возбуждало энергію и дйственность этихъ убжденій, и вслдствіе этого устанавливалась какая-то нравственная связь между читателями и ихъ журналомъ, и читателя чувствовали какую-то обязательную солидарность и родство съ интересами и стремленіями журнала.
. Оцнивая 60-е года, я постоянно памятую о томъ, что можетъ быть я слишкомъ переоцниваю ихъ по свойственной всмъ старикамъ, а также и куликамъ, наклонности пристрастно относиться къ своему прошлому и чужому настоящему, выхвалять старину и осуждать молодыя новшества. Но при этомъ меня успокаиваетъ то, что я же нахожу и признаю, что въ нкоторыхъ областяхъ и настоящее время представляетъ значительный прогрессъ сравнительно съ 60-мы годами. Таково, напримръ, распространеніе грамотности и замтное повышеніе уровня развитія рабочаго люда. Все вниманіе и вс усилія дятелей 60-хъ годовъ были направлены на воскресныя школы, только на одну первоначальную грамотность. Да и эти школы скоро насильственно сведены были на-нтъ. Въ настоящее не Бремя существуютъ, по крайней мр въ столицахъ и крупнйшихъ городахъ, умственныя пристанища не для одной грамотности, по для людей изъ рабочаго класса, уже обладающихъ грамотностью, которые могутъ здсь чему-нибудь научиться, узнать что-нибудь изъ научной области и тмъ развить свой умъ и пріобрсти способность осмысливать себя и все окружающее. Здсь ведется самое элементарное преподаваніе, вполн доступное для начинающихъ и кое-гд имются, хотя и скромныя, научныя пособія. Это — настоящія образовательныя учрежденія для рабочаго люда. Конечно, ихъ немного и гораздо меньше того, сколько было бы нужно, по прежде ничего подобнаго не было, и грамотный рабочій не имлъ возможности подняться выше хоть на одну ступеньку.
Такое же значеніе и такое же дйствіе иметъ и другое прогрессивное явленіе новаго времени, это — демократизація одной часто печати, возникновеніе дешевыхъ газетъ — двухкопечныхъ и даже копечныхъ. Эти газеты распложаютъ массы читателей изъ бдныхъ людей, особенно рабочихъ, и содйствуютъ ихъ развитію. И водъ благодаря двумъ указаннымъ прогрессивнымъ явленіямъ, а вроятно, и другимъ обстоятельствамъ и агентамъ, рабочій людъ по крайней мр въ столицахъ и большихъ городахъ, подался до уровня, о которомъ нельзя было и мечтать съ 60-хъ годахъ. Теперь этотъ людъ, согласно съ интеллигенціей и какъ будто даже сознательне ея, славитъ и чтитъ память Толстого и изъ своихъ бдныхъ грошей длаетъ пожертвованія на образовательныя цли — явленіе, невиданное въ 60-хъ годахъ. Московскіе охотнорядцы, въ 60-хъ годахъ лупившіе и дувшіе студентовъ, въ настоящее время присоединяются къ студенческой и всеобщей скорби о Толстомъ.
И къ чести ныншнихъ газетъ нужно сказать, что он сравнительно съ газетами 60-хъ годовъ удляютъ гораздо больше вниманія и мста внутреннимъ дламъ, тогда какъ въ тхъ газетахъ большая половина была занята вншней политикой и иностранными длами {Въ значительной степени этотъ недостатокъ старой прессы объясняется свирпыми стсненіями. М. А. Антоновичъ, конечно, помнитъ много случаенъ, когда русскія статьи объ иностранной политик писались исключительно для междустрочнаго сужденія о внутренней политик русской. Достаточно напомнить статьи Добролюбова о Кавур. Ред.}. Но и ныншнія газеты тоже все-таки очень ужъ много занимаются этими длами. Объ этихъ длахъ довольно подробныя свднія сообщаются въ телеграммахъ, затмъ идутъ корреспонденціи съ мста, пережовывающія эти свднія, и наконецъ, являются передовицы съ заглавіемъ, въ которыхъ свднія еще боле разбавляются фразами и пережевываются. Такъ, напримръ, въ одной газет въ теченіе недли появилось не меньше пяти передовицъ о Бріан.
Значительно обогатилась въ послднее время и переводная серьезная литература. Переведено много весьма дльныхъ сочиненій и напечатаны нкоторыя изъ тхъ, которыя прежде были подъ залретомъ или были сожжены, хотя нужно правду сказать, что большого успха они не имли и ни одно изъ нихъ, даже сочиненія Ч. Дарвина не имло столькихъ изданій, такъ ‘Вхи’.
Такимъ образомъ время длало свое дло, прогрессъ шелъ въ указанныхъ областяхъ. Но что касается части прессы дорогой, сяерхдемократической, обслуживающей верхніе слои интеллигенціи, то въ ней незамтно соотвтствующаго прогресса противъ 60-хъ годовъ. И я никакъ не могу убдить себя, что такое мнніе подсказано мн свойственнымъ старику пристрастіемъ къ старому и несправедливостью къ новому. При этомъ у меня самого явилось возраженіе, что не можетъ же быть, чтобы яри прогресс въ другихъ областяхъ не прогрессировала соотвтственно и дорогая пресса, такъ сказать, умственныя сливки общества. Но такое возраженіе сразу же устранялось при обозрніи политической области, въ которой тоже не видать и слдовъ соотвтствующаго прогресса. Т самые круги, которые въ 60-хъ годахъ изъ состраданія въ меньшей братіи или изъ страха передъ нею требовали освобожденія крпостныхъ крестьянъ, въ настоящее время усердно и усиленно стремятся къ тому, чтобы ослабить и парализовать освобожденіе, чтобы поддержалъ чахнущихъ помщиковъ, чтобы вмсто крупныхъ помщиковъ создать мелкихъ, но ‘сильныхъ’, которые снова закрпостили бы меньшую братію, а вмсто крупныхъ помстій развести мелкіе хутора и отруба. Разв это прогрессъ?— А юридическое положеніе прессы подъ прессомъ многообразныхъ охранъ и обязательныхъ постановленій разв тоже представляетъ большой прогрессъ сравнительно съ положеніемъ ея подъ прессомъ цензуры и троекратныхъ предостереженій въ 60-хъ г.г.
По всему этому я думаю, что мое мнніе объ отсутствіи прогресса въ области высшей прессы нельзя считать пристрастнымъ или невроятнымъ. Къ тому, что оказано выше, прибавимъ еще нсколько иллюстрацій въ пользу такого мннія. Газетъ и журналовъ теперь не больше, чмъ ихъ было въ 60-хъ годахъ. Не говоря уже о классическихъ беллетристахъ 60-хъ годовъ, даже второстепенные тогдашніе беллетристы серьезне, содержательне и осмысленне ныншнихъ. Вдь и Толстой тоже шестидесятникъ, а не продуктъ послдующаго времени. Недавно восхваляли г. Боборыкина, а онъ тоже — шестидесятникъ. Возьмите пьесы Островскаго. Все въ нихъ ясно, опредленно, реально, живо, это — яркая и разнообразная картина подлинной русской жизни. въ этой картин рельефно выступаетъ наше ‘темное царство’ и ‘лучи свта’ въ этомъ царств. Сравните съ ними философскія пьесы г. Андреева. Все въ нихъ туманно, мистично, вымучено, искусственно и ничего реальнаго. Это — какія-то странныя аллегоріи и притчи, какія-то неестественныя положенія, умственныя корчи съ претензіями на философствованіе. Это не наше, а какое-то фантастическое царство, въ которомъ царствуетъ непостижимый и таинственный ‘Нкто’ котораго не могъ понять и объяснить читателямъ даже г. Рдько. Вмсто такихъ критиковъ, какъ Чернышевскій, Добролюбовъ, Писаревъ и нсколько позже Михайловскій, теперь упражняются съ критик господа, изъ которыхъ одинъ именуетъ свои критики ‘критическими разсказами’, но которыя врне было бы назвать критическими водевилями- Вмсто Салтыкова, ныншніе критики ставятъ Чехова на сатирической сцен. А ныншніе сатирическіе листки разв могутъ идти въ сравненіе съ ‘Искрой’? А по части философіи вмсто Чернышевскаго, Лаврова, Кавелина, даже Юркевича и Гогоцкаго философствуютъ до умокруженія какія-то темныя свтила, всевозможные развеселые мичманы Дырки и лейтенанты Птуховы, смющіеся нутрянымъ смхомъ на собственный свой палецъ.
Наконецъ, вотъ картина послднихъ дней. По поводу смерти Толстого и предшествовавшихъ ей обстоятельствъ сколько было напечатало надутыхъ и напыщенныхъ фразъ безъ всякаго яснаго и опредленнаго содержанія, сколько хвалебныхъ гиперболъ, тоже весьма неопредленныхъ. Но никто не нарисовалъ ясно и отчетливо великаго образа Толстого, сами панегиристы смутно понимали то, что они писали. Строгій прокуроръ Толстого, составившій противъ него ‘обвинительный актъ’, г. Мережковскій, тоже явился на похоронахъ Толстого плакальщикомъ, сталъ проливать лицемрныя слезы и разразился причитаніемъ, обращаясь къ Толстому, какъ къ Николаю Чудотворцу: ‘моли Бета о насъ’. А затмъ перешелъ на роль защитника, помиловалъ Толстого, вынеся ему такой приговоръ: въ Писаніи сказано: аще не будете яко дти, не внидете въ царствіе Божіе. А Толстой былъ яко дитя, слдовательно онъ внидетъ въ Царствіе Божіе. Силлогизмъ поистин философскій! И если сравнить эту высокопарную белиберду съ простыми сердечными телеграммами рабочихъ, оплакивавшихъ смерть Толстого, какъ защитника и учителя бдныхъ, слабыхъ, обездоленныхъ и гонимыхъ, то просто становится совстно. А между тмъ Чернышевскій въ свое время, и только на основаніи первыхъ произведеній Толстого, ясно и отчетливо опредлилъ оригинальныя и характерныя черты нравственнаго и писательскаго образа Толстого, и въ этой характеристик пророчески предсказалъ всю послдующую писательскую дятельность Толстою, къ которому онъ, нужно прибавить, относился строго и безъ всякаго пристрастіи. Вотъ если бы напечатать рядомъ характеристику Толстого, сдланную Чернышевскимъ, причитанія г. Мережковскаго надъ умершимъ Толстымъ или еще какія-нибудь напыщенные и туманные панегирики Толстому, то это было бы доказательнымъ образчикомъ степени прогресса современныхъ критиковъ. Но Чернышевскому въ ныншнее время не счастливится. Публицисты заявляютъ, что онъ отсталый писатель для этого времени, что они сами ушли дальше его. Изъ писемъ Чернышевскаго, напечатанныхъ т. Русановымъ, другіе публицисты вывели заключеніе, что Чернышевскій человкъ помшанный и одержимъ былъ маніей величія. Появились цлые томы критикъ на Чернышевскаго, въ которыхъ опровергаются его политико-экономическія полубуржуазныя заблужденія и доказывается, что онъ ниже Маркса и не былъ чистымъ марксистомъ, а только утопическимъ соціалистомъ.
Если вы, г.г., хоть наполовину согласны съ вышеизложеннымъ и будете держаться собственнаго направленія, хотя и не тождественнаго со старымъ ‘Современникомъ’, по будете вести дло въ его дух и въ согласія съ его основными стремленіями, то я отъ души сочувствую вамъ, желаю полнйшаго успха, и готовъ по мр моихъ старческихъ силъ помогать вамъ своимъ сотрудничествомъ.
Отвть нашъ на письмо М. А. Антоновича, почтеннаго ветерана стараго ‘Современника’, понятенъ самъ собою для каждаго, кто далъ себ трудъ прочитать пашу вступительную статью. М. А. Антоновичъ но зналъ ея, когда составлялъ свое письмо, мы не предвидли, что онъ пришлетъ письмо,— однако, совпаденіе программъ обозначилось гораздо больше, чмъ ‘на половину’, которой согласенъ удовлетвориться уважаемый публицистъ. Подробное разграниченіе спорныхъ областей между его взглядами и нашими излишне: оно выяснится практикой журнала. Къ тому же М. А. Антоновичъ пожелалъ придать настоящему своему выступленію форму ‘письма въ редакцію’, снимающую съ насъ отвтственность за разногласіе съ нимъ во второстепенныхъ деталяхъ.