Письмо Г. И. Успенскаго въ Общество любителей россійской словесности *).
Письмо Г. И. Успенскаго въ Общество любителей россійской словесности *).
——
——
Глбъ Успенскій.
‘Русская Мысль’, кн.III, 1888
Письмо в Общество любителей российской словесности, Успенский Глеб Иванович, Год: 1888
Время на прочтение: 7 минут(ы)
*) Во время печатанія этого письма Г. И. Успенскаго, мы получили отъ послдняго небольшое дополненіе, которое и помщаемъ въ примчанія по его желаніе:
‘Около 24 іюля и особенно около 14 ноября прошлаго года и въ промежутк времени между этими числами, также и посл 14 ноября, до настоящаго времени, я получилъ съ разныхъ концовъ Россіи много самыхъ сочувственныхъ мн писемъ и телеграммъ за подписью боле двухъ тысячъ лицъ разнаго званія и общественнаго положенія. Я положительно не нахожу словъ, чтобы не только достойно отблагодарить моихъ читателей за такое нежданное ко мн вниманіе, но и самъ не могу еще разобраться въ многосложности пережитыхъ мною за это время впечатлній. Отвтъ моимъ читателямъ я дамъ подробный и искренній тогда, когда буду въ состояніи это сдлать. Теперь же я могу сказать только одно: моя благодарность также неизгладима въ моемъ сердц) какъ неизгладимо пережитое мною впечатлніе.
Осенью прошлаго года исполнилось четверть вка литературной дятельности Глба Ивановича Успенскаго. Еще лтомъ 1887 года начали появляться въ газетахъ извстія о многочисленныхъ выраженіяхъ живаго сочувствія и глубокаго уваженія къ автору Нравовъ Растеряевой улицы и Власти земли. Телеграммы и письма получались Г. И. Успенскимъ со всхъ концовъ Россіи, отъ людей самаго различнаго общественнаго положенія, съ сотнями и даже тысячами подписей. Въ Москв, по иниціатив редакціи Русской Мысли, состоялся торжественный обдъ, за которымъ чествовались литературныя и общественныя заслуги высокодаровитаго писателя. Общество любителей россійской словесности, состоящее при Московскомъ университет, по предложенію профессора Н. И. Стороженка и В. А. Гольцева, избрало Г. И. Успенскаго своимъ почетнымъ членомъ. Въ отвтъ на это избраніе новый почетный членъ Общества прислалъ письмо, которое любезно сообщилъ намъ предсдатель Общества любителей россійской словесности. Ред.
Два съ половиною мсяца тому назадъ я имлъ честь получить увдомленіе отъ Общества любителей россійской словесности объ избраніи имъ меня своимъ почетнымъ членомъ.
Высокая честь, которой удостоило меня почтетное Общество, была для кеоя такъ неожиданна, велика и, во всхъ отношеніяхъ, многозначительна, что я не ршился тотчасъ же отвчать на это извщеніе. Я чувствовалъ, что, при обычномъ недосуг, а, главное, повторяю, именно вслдствіе неожиданности и многосложности полученнаго мною впечатлнія, моя торопливая благодарность могла быть высказана тогда только въ самыхъ оффиціальныхъ выраженіяхъ, а я этого никакъ не желалъ.
Мн хотлось поблагодарить почтенное Общество такимъ образомъ, чтобы оно могло видть, какъ именно понимаю я сдланную имъ мн великую честь, и могло бы убдиться, что моя глубокая благодарность иметъ существенныя и важныя для меня основанія.
На выполненіе этого желанія требовалось нкоторое время и нсколько спокойныхъ часовъ, и вотъ почему я предпочелъ аккуратность отправки офиціальной благодарности — благодарности хотя и запоздалой, но искренно и тщательно обдуманной.
Я очень хорошо знаю и вполн умренно оцниваю какъ размры моихъ литературныхъ способностей, такъ и тотъ кругъ наблюденій, который доступенъ былъ мн по моему развитію и общественному положенію. И то, и другое ни въ какомъ случа не можетъ идти въ какое бы то ни было сравненіе съ размрами талантовъ, кругозора и задачъ тхъ свтилъ русской литературы, имена и труды которыхъ всегда по достоинству оцнивались московскимъ Обществомъ любителей россійской словесности.
Вотъ почему я искренно радъ врить, что почтенное Общество, присоединяя мое имя къ числу другихъ именъ своихъ почетныхъ членовъ, не желало, хотя бы даже только въ формальномъ отношеніи, воздавать мн чести неподобающей, и, ставя меня въ ряды такихъ талантовъ и дарованій, среди которыхъ мн, по совсти, быть не мсто,— длало это изъ побужденій несравненно боле умреннаго свойства и незатруднительныхъ для моего пониманія.
Я думаю, что догадки мои о причинахъ оказаннаго мн Обществомъ любителей россійской словесности вниманія не будутъ особенно ошибочными, если я попытаюсь выяснить ихъ, основываясь на мнніяхъ о моей литературной дятельности, высказанныхъ мн въ многочисленныхъ письмахъ и телеграммахъ, которыми почтили меня мои читатели.
Но изъ всхъ многоразличныхъ сужденій моихъ читателей о моей дятельности я, для краткости и ясности дла, позволю себ остановиться только на такомъ изъ нихъ, которое, во-первыхъ, лично мн кажется непреувеличеннымъ, во-вторыхъ, составляетъ боле или мене существенную черту всхъ вообще мнній о моей дятельности, высказанныхъ въ письмахъ, и, въ-третьихъ, выражено въ самыхъ простыхъ и ясныхъ словахъ. Такое простое, ясное, понятное мн мнніе выражено въ письм, присланномъ мн отъ 15 человкъ рабочихъ, т.-е. отъ людей, которые только что, какъ говорится, прикоснулись къ кит и думаютъ о ея достоинств безъ всталъ иныхъ соображеній, крон соображеній о дйствительной польз, которую этанъ простылъ людямъ приносятъ та или другая книга.
Чтобы почтенному Обществу было видно, что мнніе о полезной книг высказано точно простымъ человкомъ, а не навяно или внушено кмъ-нибудь не причастнымъ къ интересамъ жизни простаго народа, я приведу изъ упомянутаго адреса нсколько отрывковъ, характеризующихъ какъ среду, изъ которой послышалось мнніе о хорошей книг, такъ и самое это мнніе:
‘Стыдно намъ, русскимъ рабочимъ, длается тогда, когда мы всюду слышимъ похвалы заграничнымъ вещамъ. Говорятъ, что ихъ вещи и дешевле, и лучше, и что только за границей изобртаютъ хорошія машины и другія вещи. И намъ обидно становится. Чмъ хвалить заграничное и порицать русскихъ рабочихъ, не лучше ли устроить школы, гд могли бы мы, рабочіе, учить физику, механику. Вотъ тогда бы мы, русскіе рабочіе, не хуже заграничныхъ могли бы сдлать что угодно. Вотъ оттого-то и обидно слышать порицаніе, въ чемъ мы не виноваты. И грустно, и тяжко на душ… Что-то темно и непонятно’.
Я думаю, что такъ можетъ писать и говорить только дйствительно простой, рабочій человкъ, и вотъ какъ этотъ простой человкъ рисуетъ свое незавидное положеніе, отъ котораго,— какъ ни покажется это удивительнымъ,— спасаетъ его только книга.
‘Какъ подумаешь о себ и своей дол, не весело станетъ на сердц. Видимъ себя одинокими, безпомощными… Мы видимъ, какъ иные безсердечные люди на каждомъ шагу унижаютъ насъ и нашихъ товарищей, смотрятъ на насъ съ презрніемъ, называютъ глупымъ народомъ и въ своихъ словахъ умышленно выставляютъ насъ лнтяями, пьяницами и считаютъ рабочаго послднимъ человкомъ. Своимъ черствымъ сердцемъ не умя насъ понять, они судятъ о насъ по давно-прошедшему времени и думаютъ, что мы и теперь какъ были въ крпостное время, что мы, какъ они, словно столбъ, врытый въ землю, подгниваетъ на одномъ мст. Они своими слпыми глазами видятъ въ насъ только грязныхъ, неуклюжихъ рабочихъ. Пора имъ перестать видть въ насъ непонятное стадо глупыхъ людей и говорить, что мы неспособны понимать правду, не нуждаемся въ образованіи, не любимъ читать хорошія, дльныя книги. Пора перестать говорить намъ, что мы должны думать только о д и работ’.
На всхъ шестнадцати страницахъ (въ четвертку) письма рабочихъ только въ двухъ-трехъ мстахъ, и то только слегка, упоминается о невзгодахъ жизни въ матеріальномъ отношеніи, о нужд и бдности. Самымъ хе главнымъ несчастіемъ простаго рабочаго человка оказывается невжество, темнота, отсутствіе нравственной поддержки, дающей возможность ощущать въ себ человческое достоинство. И вотъ эту-то нравственную поддержку, какъ оказывается, простой человкъ нашелъ, по словамъ адреса, въ ‘хорошей’ книг. Чмъ же собственно хорошая книга помогаетъ простому рабочему человку? Въ отвтъ на это выписываю еще небольшой отрывокъ:
‘Въ праздничные дни и по вечерамъ, мы полюбили читать хорошія книги и вечеръ проходилъ незамтно. Довольные чтеніемъ, мы расходились съ волненіемъ въ душ и забывалась на время тяжелая доля рабочаго, жизнь на заводахъ и фабрикахъ, тяжелая, обидная, безправная, полная бранью и униженіемъ. Мы чахли въ ней и чахли наши дти по фабрикамъ и мастерскимъ. Но вра въ добро и правду не покидаетъ насъ, облегчаетъ измученное сердце и надежда въ душ загорается. Утромъ (посл вечерняго чтенія) мы идемъ на работу, сердце весело, потому что теперь вокругъ себя видимъ все ясно и понятно, и жаль намъ становится своихъ товарищей, которые живутъ въ темнот и невжеств, и мечутся эти горемыки, проклиная долю рабочаго, проклиная себя и свою неповинную семью. И врится намъ, что настанетъ хорошее время, когда вс рабочіе разовьются, поумнютъ и полюбятъ хорошее чтеніе, будутъ дружно жить и любить товарищей, убавится тогда пьянство и разгулъ и тогда насъ, рабочихъ, вс станутъ уважать’.
Вотъ какое значеніе простой человкъ придаетъ книг. Не отъ нея онъ ждетъ, по крайней мр, сейчасъ, измненія въ своемъ личномъ положеніи. ‘Книга’ ничего не измняетъ въ его труженической жизни и матеріальной обезпеченности. Онъ и посл прочтенія хорошей книги, какъ видимъ, раннимъ утромъ, ‘чмъ-свтъ’, такъ же идетъ на работу, какъ и тотъ его несчастный товарищъ, который вчера вечеромъ только пьянствовалъ съ горя. Тотъ, кто не пьянствовалъ, а читалъ, счастливъ именно только тмъ, что читалъ, что ему стало ясно и понятно вокругъ себя, тогда какъ тотъ товарищъ его, который не зналъ удовольствія провести вечеръ съ книгой, несчастенъ и достоинъ жалости потому, что, страдая, не понимаетъ своего положенія и испытываетъ только безпомощность и одиночество.
До этой хорошей книги они, по словамъ составителей письма, добрались не вдругъ, а посл долголтняго одурманиванія себя лубочною литературой.
‘Мы, темные люди, ничего объ этомъ (о хорошей книг) не знали, а шли на базаръ и покупали т книжки, которыя предлагалъ намъ услужливый разносчикъ. Мы врили его похваламъ, которыя онъ разсыпалъ своему товару. И вотъ теперь, когда мы узнали хорошія книги и немного развились, когда въ праздничный день идемъ по базару, то съ грустію на сердц видимъ, что есть еще много нашего брата, который пробавляется этими книжонками. Сколько прошло времени, сколько пролетло юныхъ годовъ безплодно, пока мы сами, своимъ умомъ и желаніемъ къ развитію, а иногда и съ помощію добрыхъ людей, добрались до хорошихъ книгъ, которыя открыли намъ глаза, показали свтъ и правду. Мы съумли сами для себя извлечь изъ этихъ хорошихъ книгъ для себя пользу. Мы научились думать о своей жизни, о своихъ товарищахъ, о жизни разныхъ людей, научились отличать добро отъ зла, правду отъ лжи’.
Вотъ въ число такихъ-то книгъ, по словамъ письма, между многими другими хорошими книгами, попали и мои, и характеристика того, что именно въ этихъ книгахъ показалось простымъ людямъ достойнымъ вниманія, выражена такими словами:
‘Мы, рабочіе, грамотные и неграмотные, читали и слушали ваши книги, въ которыхъ вы говорите о насъ, простомъ сромъ народ. Вы о немъ говорите справедливо, такъ что мы думаемъ, кто бы изъ образованныхъ людей ни прочиталъ ваши книги, всякій подумаетъ о насъ, о нашемъ темномъ и свтломъ жить, если только у этого человка доброе сердце’.
Никакихъ иныхъ дополненій простой человкъ къ этой характеристик не прибавилъ, и въ этомъ отношеніи, повторяю, вполн совпалъ съ сущностью всхъ прочихъ сочувственныхъ мн писемъ. Дйствительно, ‘желаніе писать справедливо‘ всегда было во мн, равно какъ и желаніе, чтобы образованный человкъ подумалъ ‘о темномъ и свтломъ жить простаго человка’.
Это дйствительная правда! И если высокоуважаемое Общество любителей россійской словесности нашло возможнымъ оказать мн высокую честь, избравъ своимъ почетнымъ членомъ — именно только за эти простыя цли, руководившія мною въ моей литературной дятельности, то оно должно само видть, какъ глубока, искренна и чистосердечна должна быть ему моя благодарность: честь, сдланная мн, есть, вмст съ тмъ, привтствіе и поощреніе того рода литературы и тхъ ея участниковъ, которые руководствуются такими же простыми цлями, а, главное, привтствіе и тому простому читателю, который только что добрался до хорошей книги.
Что этотъ читатель не остановится на первыхъ, одобренныхъ имъ книгахъ, а пойдетъ дальше, можно видть также изъ слдующихъ словъ простыхъ людей:
‘Теперь мы видимъ, сколько есть добрыхъ людей и сколько есть прекрасныхъ книгъ! Ихъ столько, что намъ читать и не перечитать во всю жизнь!’
Но читать эти книги добравшійся до нихъ простой человкъ будетъ наврное, и, слдовательно, книга, т.-е. русская и общечеловческая ‘словесность’, какъ видимъ, уже имющая новаго пришельца читателя, будетъ имть его въ огромномъ количеств.
Въ виду всего этого, я, принося почтенному Обществу еще разъ личную мою благодарность, глубокую и искреннюю, не могу съ своей стороны ничмъ инымъ привтствовать его, какъ только радостнымъ указаніемъ на эти массы новаго, грядущаго читателя, новаго, свжаго ‘любителя словесности’.
Спб.
6 февраля 1887 г.