Письмо с тремя крестами, Развлечение-Издательство, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

Письмо с тремя крестами

Нат Пинкертон — король сыщиков. Выпуск 64.

Санкт-Петербург: издательство ‘Развлечение’, 1908.

Создание файла (nbl), март 2011 г.

Глава I. Письмо до востребования

В один ненастный осенний вечер знаменитый сыщик Нат Пинкертон, зашедший по какому-то делу в почтовую контору в Нью-Йорке, заинтересовался странным на вид молодым человеком, высокого роста, в длинном черном плаще, в широкополой шляпе, надвинутой на брови и наполовину закрывавшей лицо поразительной бледности.

Отличавшийся необыкновенной наблюдательностью, сыщик окинул его пытливым взглядом. Ему еще никогда в жизни не приходилось видеть такого бледного лица, какое было у незнакомца: вряд ли подобная бледность могла быть естественной.

Повинуясь предчувствию, Пинкертон стал следить за подозрительным субъектом. Тот тихими, кошачьими шагами направился к отделению, где выдавалась корреспонденция до востребования.

— Скажите, пожалуйста, нет ли письма для М. К. 713? — спросил он вполголоса.

Чиновник порылся в ящике и, найдя письмо, выдал его молодому человеку, который торопливо сунул его в карман и той же кошачьей походкой вышел из почтовой конторы.

На улице тускло горели фонари, в двух шагах ничего нельзя было разобрать из-за сильного дождя, сопровождаемого пронизывающим до костей ветром. Неизвестный поднял воротник плаща и, не подозревая, что за ним наблюдают, остановился под ближайшим фонарем, который под порывами ветра ежеминутно грозил погаснуть, достал полученный в почтовой конторе пакет и вскрыл его.

Нат Пинкертон стоял почти за спиной у него.

Неизвестный, не успев прочесть и нескольких строк, глухо вскрикнул, зашатался, словно от удара, и с перекошенным лицом, широко раскрыв глаза, уставился на письмо.

Так как он держал письмо прямо перед собой, под светом фонаря, Нат Пинкертон, осторожно заглянув через его плечо, успел заметить, что вместо подписи там стояло три креста.

Больше, однако, ему ничего не удалось подсмотреть: незнакомец увидел сыщика и, пробормотав какое-то проклятие, скомкал письмо и быстро сунул его в карман.

Нат Пинкертон не торопясь пошел дальше, как будто дело его вовсе и не касалось, спокойно завернул за ближайший угол налево, но тут остановился и стал выжидать.

Поведение неизвестного показалось ему в высшей степени подозрительным, и он решил понаблюдать за ним.

Незнакомец все еще стоял под фонарем, тяжело дыша, но Пинкертон ясно видел, как его бледное лицо исказилось страшной гримасой, а рука в кармане сжимала скомканное письмо, точно оно представляло какое-то драгоценное сокровище.

Несколько минут, несмотря на все усиливающийся ветер и дождь, неизвестный простоял неподвижно, а затем, погрозив кому-то в пространство кулаком, повернулся и быстро пошел своей странной походкой, точно к чему-то подкрадываясь. Он прошел всю улицу Парк-Роу, завернул на Катем-сквер и, дойдя до угла Катарине-стрит, вдруг исчез в старом пятиэтажном доме No 85.

Тотчас у подъезда появился Нат Пинкертон и последовал за неизвестным.

При входе горела керосиновая лампа, тускло освещая длинный темный коридор с деревянной лестницей, ведущей наверх.

Неизвестного нигде не было, вероятно, он скрылся в подвале, так как за короткий промежуток времени, который прошел до появления здесь сыщика, он никак не мог успеть подняться даже на первый этаж.

Нат Пинкертон прислушивался около каждой двери, потом вышел на улицу, посмотрел, нет ли света в каком-нибудь окне, но все они были темны, а в доме по-прежнему стояла тишина.

В конце концов сыщик прекратил поиски. Правда, незнакомец казался подозрительным, однако определенных фактов, кроме странной бледности и письма, подписанного крестами и, быть может, содержащего какое-нибудь роковое для него известие, у сыщика не было.

Пинкертон отправился к себе домой, решив не упускать из виду таинственного дома No 85 на Катарине-стрит.

Бледный молодой человек заинтересовал сыщика, предчувствовавшего, что ему еще придется с ним встретиться. Но он и не подозревал о том, как скоро это случится.

В шесть часов утра Ната Пинкертона разбудил звонок телефона, стоявшего в спальне. Сыщик схватил трубку.

— Нат Пинкертон! Кто говорит? — спросил он.

— Инспектор Мак-Коннел! Здравствуйте, мистер Пинкертон! Скажите, пожалуйста, вы сегодня чем-нибудь заняты?

— Здравствуйте, Мак-Коннел! Нет, пока еще ничем. Я вам зачем-нибудь нужен?

— Да! Ночью произошло таинственное убийство на третьем этаже дома No 79 на 41-й Западной улице! Жертва злодеяния — молодой человек по имени Джон Фельдор. Преступник обставил дело так, что на поверхностный взгляд можно предположить самоубийство.

— Через двадцать минут, мистер Мак-Коннел, я буду к вашим услугам.

— Благодарю вас, мистер Пинкертон!

Сыщик повесил трубку, наскоро оделся и отправился на 41-ю улицу. В доме No 79 были меблированные комнаты, преимущественно занятые иностранцами.

Убитый, Джон Фельдор, оказался англичанином.

Пинкертон поднялся на третий этаж и в коридоре, покрытом коврами, застал нескольких полисменов. Дверь одной из комнат была широко открыта, и на ее пороге сыщик столкнулся с полицейским инспектором Мак-Коннелом.

— Хорошо, что вы пришли, мистер Пинкертон! Меня пугает это дело, опять какая-то загадочная история!

Нат Пинкертон оглядел комнату. Это была спальня, убранная очень элегантно. К ней примыкала гостиная, обставленная чрезвычайно изящно. Дорогие картины и другие произведения искусства свидетельствовали, что убитый, занимавший эти комнаты, вероятно, обладал и состоянием, и хорошим вкусом.

Труп Джона Фельдора обнаружили на постели. Это был молодой человек лет двадцати пяти, со спокойно застывшим лицом и крепко сжатыми губами.

В правой руке, лежавшей поверх одеяла, был зажат револьвер, левая свешивалась с кровати. Пуля прошла через висок навылет.

Сыщик внимательно посмотрел на труп и спросил:

— Каким образом вы пришли к убеждению, что тут не самоубийство?

— Это установил полицейский врач! — ответил инспектор.

— И совершенно правильно, — добавил Пинкертон. — Если предположить самоубийство, то нельзя не удивиться, до чего самоубийца ловко прицелился. Пуля прошла сквозь голову и вошла в стену.

— Полицейский врач, — продолжал Мак-Коннел, — нашел положение руки, держащей револьвер, неестественным. Тогда мне пришла идея достать из стены пулю, что было нетрудно сделать, так как она вошла неглубоко. И вот тут-то мы и установили, что пуля выпущена из револьвера другого калибра.

— Это доказательство достаточно убедительно! Но ведь и в этом револьвере не хватает одного заряда.

— Совершенно верно. Убийца — для большего правдоподобия — выстрелил и из него.

— И несомненно в камин! — сказал сыщик, который, подойдя к камину, сунул в него голову и посветил электрическим фонариком.

— Разве никто в доме не слышал выстрелов?

— Нет. При сильном шуме ветра, свирепствовавшего прошлой ночью, они ускользнули от внимания жильцов.

— Имя убитого, кажется, Джон Фельдор?

— Да. Больше о нем ничего неизвестно.

— Кто содержит эти комнаты?

— Вдова Анна Клеменс. Я уже допросил ее, но из показаний нельзя вывести никаких заключений. Она знает только, что мистер Джон Фельдор, богатый англичанин, поселился у нее три месяца назад. Он часто уходил из дому, любил развлечения, но никогда не говорил ничего, что касалось его личной жизни. Особое пристрастие он питал к изящным искусствам и нередко приносил домой новые картины и другие произведения искусства, которые вы видите здесь в таком большом количестве.

— Неужели миссис Клеменс совсем не знает, где молодой человек бывал?

— Я знаю только, что он иногда ходил в Стар-клуб! — послышался в эту минуту голос миссис Клеменс, добродушной седой старушки, вошедшей в комнату.

Пинкертон поклонился хозяйке и назвал себя.

— В Стар-клуб? — переспросил он. — Где он помещается?

— На 58-й улице, в доме No 245.

— У мистера Фельдора были там друзья?

— Не знаю. Сюда он не приводил ни одного знакомого, да и его никогда не спрашивали.

— Когда мистер Фельдор был последний раз в клубе?

— Недели три назад. До этого он каждую неделю бывал там по несколько раз.

— А куда он еще ходил, вы не знаете?

— Он часто посещал театры, но какие — тоже не могу сказать. Он вообще любил веселиться, но никогда об этом не рассказывал. Иногда он целыми часами просиживал у себя в комнате и писал необыкновенно длинные письма.

— Вы отправляли их когда-нибудь?

— Нет, он всегда посылал их сам.

— И адреса на них вам не приходилось видеть?

— Никогда!

— Какие марки наклеивались на эти письма?

— Всегда пятицентовые.

— Значит, письма посылались куда-то в Америку. Для Англии требуются десятицентовые, — сказал Пинкертон. — В молодом человеке было что-нибудь особенное, обращавшее на него невольное внимание?

— Нет!.. А впрочем… он часто выглядел грустным. Когда по утрам я, бывало, приносила ему в комнату завтрак, то нередко заставала его сидящим за письменным столом, ничем не занятым, погруженным, по-видимому, в тяжелое раздумье. Раз я даже заметила у него на глазах слезы!

— А вы никогда не спрашивали, что так сильно огорчает его?

— Раз спросила, но он так огрызнулся, что я больше никогда не рисковала. Да и вправду, какое мне дело?

— Скажите, пожалуйста, часто мистер Фельдор получал письма или деньги?

— Нет, очень редко. Вначале я недоумевала, на что, собственно говоря, он существует, но однажды нашла на столе чековую книжку банка ‘Унион’. Очевидно, он перевел свой капитал из Англии сюда и по мере надобности брал деньги с текущего счета.

— Из какого именно города приехал мистер Фельдор?

— Из Лондона.

— Гм. Надо будет навести там справки. Может быть, через посредство банка ‘Унион’ нам удастся собрать более точные сведения о таинственной личности мистера Джона Фельдора. Благодарю вас, миссис Клеменс! Пока мне больше не о чем вас спрашивать.

После этого сыщик принялся за тщательный обыск. Он начал с убитого, потом осмотрел кровать и наконец с лупой в руке дюйм за дюймом исследовал весь иол.

Особенное внимание он обратил на камин: среди истлевших углей он увидел пепел сожженной бумаги и, пошарив в золе, вскоре нашел в ней уцелевшую часть письма.

Едва только он взглянул на слова, которые еще можно было прочесть на полуобгоревшей бумаге, как вскочил, пораженный до такой степени, что невольно вскрикнул:

— Что это? Да это немыслимо! Просто не верится!

Инспектор Мак-Коннел взял протянутую ему бумагу и прочел:

‘ …………………….. будь проклят

………………….. убийца Артура

……………………………. Повелла.

……………………………….. + + +’

Инспектор Мак-Коннел недоуменно покачал головой, а Нат Пинкертон сразу же до мельчайших подробностей припомнил случившееся с ним накануне.

Не найденное ли в камине письмо так испугало неизвестного с мертвенно-бледным лицом? Три креста доказывали это с почти непреложной очевидностью, да и слова обгоревшего письма вполне соответствовали странному поведению бледного человека: недаром он пришел в такое сильное волнение.

Неужели незнакомец и был убийцей?

— Я пока еще ничего не могу сказать, мистер Мак-Коннел, однако странное приключение со мною, не далее как вчера вечером, кажется мне связанным с совершенным здесь преступлением. Пока у меня нет никаких доказательств, но я почти не сомневаюсь в этом! Быть может, завтра я дам необходимые разъяснения и покажу вам таинственного убийцу Джона Фельдора!

С этими словами Нат Пинкертон взял шляпу, простился с инспектором и немедленно отправился на Катарине-стрит.

Глава II. Неприятный жилец

Через некоторое время сыщик стоял перед тем мрачным домом, до которого накануне провожал незнакомца с бледным лицом, после того как тот получил письмо, подписанное тремя крестами.

Войдя в темный подъезд, сыщик прежде всего подошел к небольшой двери, за которой раздавалось негромкое постукивание. Он открыл ее и оказался в мастерской сапожника, усердно занимавшегося своей работой у тусклого окна.

Увидев незнакомого, хорошо одетого господина, старичок посмотрел на него с некоторым удивлением. Должно быть, нечасто заходили к нему такие посетители, вот почему он поторопился встать и вежливо поклонился.

— Чем могу служить? Может быть, джентльмен желает заказать себе пару новых туфель? Товар у меня самый хороший, первый сорт!

Нат Пинкертон не без сожаления взглянул на старика, которому, вероятно, давно никто ничего не заказывал, и, повинуясь какому-то внезапному порыву, присел на деревянную табуретку.

— Снимите-ка с меня мерку. Надоели мне эти готовые ботинки, хочется, наконец, иметь удобную обувь.

Обрадованный сапожник сейчас же принялся за дело. Пока он снимал мерку, Пинкертон заговорил с ним.

— Кажется, в этом доме живет молодой человек по имени… — он сделал вид, что припоминает. — Не могу припомнить! — сказал он наконец.

— На каком этаже он живет? — спросил сапожник.

— Если не ошибаюсь, в подвале. Вы, вероятно, его знаете. Он всегда ходит в темном плаще и широкополой черной шляпе. Лицо у него необыкновенно бледное.

— А, вы говорите об иностранце, который живет у вдовы Старлерс! Он актер, его имя Адамс.

— Адамс? Да, да, кажется, так! Он актер, вы говорите? Где же он играет?

— Не могу вам сказать. Вдова Старлерс и сама не знает этого. Он никогда об этом не говорил, да и вообще он какой-то неразговорчивый, скрытный. У него много всякого рода масок и костюмов. Иногда он уходит из дому среди ночи, а возвращается только на рассвете! Вдова Старлерс была бы рада, если б могла отделаться от этого неприятного жильца.

— А как вы думаете, Адамс дома?

— Может быть. В это время он обычно еще лежит в постели.

— А у него всегда бледное лицо?

— Бледное? Напротив, у него румянец во всю щеку! Только иногда, когда он, как я вам уже говорил, отправляется на представление, где играет роль духа, то покрывает свое лицо густым слоем белил.

— Странный человек. Все это вы узнали от вдовы Старлерс?

— Да. Она каждый день приходит ко мне поболтать часок-другой.

— И что же, этот Адамс хорошо и аккуратно платит?

— До сих пор всегда платил в срок. Да и вообще он, кажется, живет довольно хорошо.

— Может быть, у него есть родственники в Нью-Йорке или в каком-либо другом городе Соединенных Штатов?

— Этого тоже не могу сказать. Он о своих семейных обстоятельствах никогда не говорил.

— Не упоминал ли он когда-нибудь имени Артура Повелла?

— И об этом я ничего не знаю. Да вы лучше поговорите с самой вдовой Старлерс. Попросить ее, чтобы она пришла сюда?

— Я был бы вам очень благодарен.

Сапожник, закончив снимать мерку, отправился к вдове Старлерс, которая занимала квартиру, расположенную слева по коридору и выходившую окнами во двор. Через минуту он вернулся с ней. Это была старушка, одетая просто и опрятно, производившая приятное впечатление.

— Вы хотите расспросить меня относительно моего жильца? — сейчас же начала она. — Вы, вероятно, из полиции? Он, должно быть, совершил какое-нибудь преступление? О, я всегда предполагала нечто подобное!

— Отчего же вы это предполагали? — осведомился сыщик.

— Да оттого, что Адамс какой-то странный. Эти вечные отлучки куда-то по ночам всегда пугали меня. Несколько раз я видела, когда он уходил: лицо у него тогда бывало белое, как снег! Ходит он тоже как-то странно, крадучись. Он как-то сказал мне, что на сцене всегда играет мошенников, и при этом засмеялся таким неприятным, страшным смехом, что я даже испугалась!

— Сейчас он дома?

— Да, спит. До самого обеда всегда валяется в постели!

— А еще что-нибудь особенное о нем вы можете мне рассказать?

— Иногда он говорит у себя в комнате каким-то страшным, глухим голосом, точно из могилы. У меня мороз проходит по коже каждый раз, когда я его слышу! Как-то я даже сказала ему, чтобы он оставил это, но он ответил, что учит роль и что мне придется с этим примириться. Так он и продолжает делать свои страшные упражнения!

— А улавливали вы в них какой-нибудь смысл?

— Связной речи я никогда не слышала. Он что-то бубнит о смерти, о неотвратимом суде Божьем, о небесной каре, которая постигает каждого преступника.

Нат Пинкертон задумался.

— Боюсь, что он слишком хорошо играет свою роль мошенника, только не в театре, а в жизни! Не знаете ли, миссис Старлерс, есть у него здесь какие-либо родственники?

— Не знаю.

— И имени Артура Повелла тоже никогда от него не слышали?

Лицо старушки сразу просветлело.

— Артур Повелл? Как же, как же, слышала! Погодите, когда же это было? Ах, да! Имя Артура Повелла он произнес несколько раз именно тогда, когда делал свои упражнения.

— Каким же тоном он произносил это имя?

— Насколько помню, глухим, угрожающим.

— Прекрасно! Знаете, мне все-таки хотелось бы поговорить с этим мистером Адамсом. Проводите меня к нему, миссис Старлерс. Он запирается у себя в комнате?

— Да!

— Все равно, это не помешает. Постучите к нему и скажите, что вам необходимо с ним переговорить, а вместо вас войду я.

— Хорошо, так и сделаю. Не правда ли, вы из полиции? О Боже мой! Какой ужас, если этот Адамс в самом деле преступник! Еще, пожалуй, и меня, бедную старуху, заподозрят! Горемычная я, в самом деле!

— Будьте совершенно спокойны, миссис Старлерс. С вами ничего не случится. Одного взгляда на ваше честное лицо достаточно, чтобы понять, что вы порядочная женщина! Мастер, поскорее сделайте мне сапоги. Вот вам пять долларов задатку. А пока никому не говорите о том, что я у вас был.

Старик-сапожник с довольной улыбкой спрятал щедрый задаток и заверил сыщика, что сошьет ему прекраснейшие прочные сапоги.

После этого Пинкертон пошел за вдовой в ее квартиру. Войдя в маленькую темную переднюю, миссис Старлерс подошла к двери слева и постучала.

— Мистер Адамс! — позвала она.

Вместо ответа сначала послышался громкий зевок.

— Что такое? — спросил наконец заспанный голос.

— Мне необходимо с вами переговорить. Откройте.

— Лень вставать. Если хотите, можете сказать через дверь!

— Да дело очень важное!

— Так что ж такое! Скажите в нескольких словах. Если оно мне покажется важным, я вам открою.

— Нет, я так ничего не могу сказать!

— Так подождите, пока я встану к обеду, а теперь не мешайте мне!

— Не говорите больше ничего, миссис Старлерс, — шепнул Нат Пинкертон. — Идите в кухню и хорошенько хлопните дверью, чтобы он слышал, что вы ушли.

Старушка исполнила желание сыщика, а Нат Пинкертон наклонился и, заглянув в замочную скважину, убедился, что ключа в ней нет. Тогда он достал свои отмычки и с изумительной ловкостью принялся за работу, не производя ни малейшего шума.

Адамс, лежавший в постели, не слышал ни единого звука. Только когда замок щелкнул, он приподнялся и резко крикнул:

— Кто там у дверей?

— Я! — сказал Пинкертон, переступив порог комнаты, убранной просто, но чисто и красиво.

Адамс сидел в постели и широко раскрытыми глазами смотрел на неизвестного ему посетителя. Сыщик сразу же узнал в нем незнакомца, которого накануне провожал из почтовой конторы, поскольку тот вызвал у него подозрения.

Актер с проклятьем вскочил с постели.

— Черт возьми, что это значит? Что вам здесь нужно? Как вы смеете взламывать дверь и врываться в чужую комнату?

— У меня к вам очень важное дело, — ответил Нат Пинкертон, прикрывая за собой дверь.

Адамс смотрел на сыщика глазами, полными ужаса и, подозревая, что дело это не может быть ему особенно приятным, крикнул с нескрываемой досадой:

— Не хочу я ничего слушать! С людьми, которые таким образом проникают ко мне, я не желаю иметь никакого дела!

— Мало ли чего вы не желаете, мистер ‘Адамс’, хотя я мог бы вас назвать и настоящим именем, потому что знаю его!

Лицо актера так и перекосилось:

— Что вам нужно? Меня зовут Адамс, и никакого другого имени у меня нет!

Сыщик презрительно улыбнулся.

— Я уже говорил вам, что знаю ваше настоящее имя. Но теперь — к делу! Знаете ли вы, кто меня послал?

Это было сказано необыкновенно решительно, даже грозно, и Адамс, который успел уже кое-как одеться, обеими руками схватился за спинку стула, точно собирался ударить им непрошеного гостя.

— Черт возьми! Я уже говорил вам, что не желаю иметь с вами дел! Убирайтесь вон и скажите тому, кто вас послал, чтобы он пришел сам, если ему что-нибудь от меня нужно!

— Это невозможно. Мистер Артур Повелл не может прийти сам!

Имя Артура Повелла ошеломило актера так, точно его ударили обухом по голове. Он вздрогнул и отшатнулся.

— Это неправда! — прохрипел он после минутной паузы. — Вас послал не Повелл!

— А отчего бы нет? — насмешливо спросил Нат Пинкертон. Сыщик был убежден, что говорит о человеке уже мертвом.

— Артур Повелл не знает, что я здесь.

— Нет, знает!

— Он тяжко болен?

— Очень тяжко.

— А какое же вы мне принесли от него известие?

— Он велел вам сказать, чтобы вы навестили его как можно скорее.

— Откуда он узнал, что я вернулся?

— Этого я не знаю. Так как мне приказали сообщить вам об этом как можно скорее, а вы не желали открывать, то я вошел без разрешения. Ну-с, так каков же ответ? Придете вы к мистеру Повеллу?

— Да, приду, сегодня же! Скажите ему, что я приду непременно!

— Прекрасно! Мистер Повелл будет очень рад. Только я попрошу вас написать, что вы придете, а то мистер Повелл, пожалуй, не поверит мне.

— Скажите старику, что говорили со мной лично!

— Нет уж, лучше напишите. Ведь у вас на письменном столе есть все, что нужно. Напишите записку.

Адамс проворчал что-то себе под нос, но сел и стал писать. Пинкертон стоял за его спиной и глядел через плечо. Адамс писал:

‘Зайду к тебе в течение сегодняшнего дня или, во всяком случае, никак не позже завтрашнего утра. До свидания! Тогда же получишь и объяснение, почему я остался здесь.

Твой…’

Здесь Адамс остановился.

— Подписывайтесь, — сказал Нат Пинкертон.

— Нет, не нужно, Повелл хорошо знает мой почерк.

— Так подпишите хотя бы буквы ‘М. К.’

Актер вздрогнул и бросил на сыщика полный ненависти и страха взгляд. Он опять пробормотал что-то невнятное, но все-таки поставил произнесенные сыщиком буквы и вручил записку Пинкертону.

— Ну, надеюсь, теперь вы довольны?

— Нет уж, как хотите, а придется вам вложить записку в конверт и написать адрес. Не стану же я, в самом деле, подавать мистеру Повеллу какую-то бумажку!

— Но ведь это совершенно излишне!

— У приличных людей так не принято.

— Ну, Бог с вами!

Адамс достал конверт и надписал: ‘Мистеру Артуру Повеллу, Нью-Йорк’.

— Пожалуйста, полный адрес! — сказал сыщик.

— Но…

— Без всяких ‘но’, полный адрес!

Актеру снова пришлось повиноваться. Злобно стиснув зубы, он прибавил: ’76-я улица, Запад 456′.

Тут только сыщик принял письмо и сунул себе в карман.

— Я сейчас же отнесу это мистеру Повеллу, — сказал он. — Старый джентльмен будет очень рад, что вы согласились прийти!

Адамс ничего не ответил, только бросил на уходившего сыщика злобный взгляд, но когда Пинкертон уже подошел к двери, актер вдруг позвал его обратно.

— Вот что. Кто вы, собственно такой? Каким это образом вы вдруг стали посланником мистера Повелла?

— Это вышло случайно, — спокойно ответил Пинкертон.

— Вы служите у него?

— Нет. Я только очень хорошо знаком с ним.

— А каково состояние здоровья мистера Повелла?

Сыщик загадочно улыбнулся, но ответил совершенно хладнокровно:

— При данных обстоятельствах — хорошее!

— Я буду очень рад снова увидеть его. Скажите, что я приду непременно!

Сыщик раскланялся и вышел. В передней он остановился и, вырвав листок из своей записной книжки, особым, только ему и его помощнику понятным шифром написал Бобу Руланду на частную квартиру, прося его немедленно же отправиться на Катарине-стрит и зорко следить за неким Адамсом, мнимым актером, живущим в No 85, у вдовы Старлерс.

Затем сыщик снова зашел в мастерскую сапожника и попросил его немедленно доставил записку по адресу, сам же отправился на 76-ю улицу, взяв экипаж, чтобы попасть туда как можно скорее.

Глава III. Важный разговор

Дом No 456 на 76-й улице представлял собою небольшую, построенную в новейшем стиле виллу, в которой престарелый и очень богатый мистер Артур Повелл жил совсем один.

Маленькое изящное здание производило чрезвычайно приятное впечатление и отделялось от улицы небольшим хорошеньким садиком.

Пройдя этот садик, Пинкертон предварительно остановился и внимательно оглянулся вокруг. Он должен был считаться с тем, что этот Адамс, может быть, последовал за ним, желая убедиться, действительно ли он идет к мистеру Повеллу. Но нигде не было ни души: зоркий глаз сыщика непременно заметил бы преследователя, если бы тот был где-нибудь поблизости.

Успокоившись, Нат Пинкертон поднялся по ступеням к подъезду и позвонил. Ему открыла горничная.

— Мне необходимо видеть мистера Артура Повелла.

— Разве вам не известно, что мистер Повелл очень болен?

Нат Пинкертон удивился. Значит, Артур Повелл жив, и в подписанном тремя крестами письме слова: ‘Проклятье тебе — убийце Артура Повелла!’ не соответствовали истине.

Он был действительно поражен, но сейчас же оправился и сказал с настойчивой решительностью:

— Мне необходимо видеть мистера Повелла во что бы то ни стало! Я пришел по делу, от которого, быть может, зависит его жизнь! Доложите обо мне немедленно. Вот моя визитная карточка.

Сыщик передал свою карточку, и горничная пошла доложить о нем.

Через минуту она вернулась и попросила сыщика войти в гостиную. Здесь Пинкертон встретил пожилого, элегантно одетого господина, который назвал себя доктором Вестманом, — это был домашний врач хозяина дома.

Он вежливо поклонился сыщику, радуясь, что имеет случай познакомиться с великим мастером сыскного дела.

— Странно! — заметил он. — Ваше появление в этом доме укрепляет во мне одно предположение, которое я до сих пор никому еще не решился высказать.

— А именно? — спросил сыщик.

— Над мистером Повеллом, изнемогающим от тяжкой болезни, совершается какое-то систематическое издевательство.

— А конечная цель этого?

— Смерть Артура Повелла!

— Какой болезнью страдает мистер Повелл?

— С ним случилось два удара — следствие страшного испуга. Он частично разбит параличом и требует самого заботливого ухода. Его организм ослаблен до крайности.

— Не хотите ли мне рассказать…

— Пожалуйста, пройдите в комнату мистера Повелла. Мне кажется, будет лучше, если он сам сообщит вам о том, что вы хотите от него услышать. Я, собственно, никого не хотел допускать к нему, но, заметив, как радостно засияло лицо мистера Повелла, когда он прочитал ваше имя на карточке, разрешил вас допустить к его постели. Уже одно сознание того, что вы находитесь здесь, ободрит больного и произведет благотворное действие. Он может говорить с вами только шепотом, но вы поймете его, и я надеюсь, что после разговора с вами у него хоть немного пройдет то удрученное состояние духа, от которого он так сильно страдает. Эта почти полная апатия особенно способствует ухудшению его здоровья.

— Ну-с, посмотрим, — заметил сыщик. — Я, со своей стороны, разумеется, сделаю все, что от меня зависит.

— Еще один вопрос, мистер Пинкертон. Что привело вас сюда? Вы только подозреваете, что здесь имеет место преступление, или знаете наверняка?

— Я знаю наверняка и пришел с тем, чтобы мне помогли обнаружить злодея и предать его заслуженному наказанию!

— В таком случае от души желаю вам успеха, мистер Пинкертон! Пойдемте. Мистер Повелл, вероятно, уже с нетерпением ждет вас.

Врач пошел вперед, а сыщик за ним. Спальня больного, убранная довольно приятно и богато, находилась на первом этаже.

Артур Повелл, старик с почтенным, обрамленным совершенно седыми волосами лицом, встретил вошедшего сыщика взглядом, полным тоскливого ожидания. Па его восковом, осунувшемся лице выступил чуть заметный румянец, когда сыщик, которому он протянул руку, подошел к постели.

— Мистер Пинкертон?

— Да, это я, мистер Повелл.

— Хорошо, что вы пришли. Ваше присутствие внушает мне некоторую надежду. Я уже совершенно поддался отчаянию и тоске.

Пинкертон взял стул и, подсаживаясь к больному, сказал:

— Быть может, мне удастся вернуть вам душевное спокойствие, а вместе с тем и здоровье, мистер Повелл. Будьте же настолько любезны и расскажите мне как можно подробнее, какие события послужили причиной вашей болезни.

Артур Повелл кивнул головой и на минуту закрыл глаза. Потом, не глядя на сыщика, он принялся рассказывать тихим, едва слышным шепотом:

— Мне шестьдесят пять лет, и я холост. Но когда-то я знал одну хорошую бедную девушку, которую полюбил всей душой… но не сделал своей супругой! Она также любила меня… и не подозревала, что я не думал жениться на ней, хотя и дал ей такого рода обещание. Наша связь не осталась без последствий — она родила мальчика. Я никогда не забуду той сцены, которая произошла, когда Мэри принесла мне ребенка. Избавьте меня от необходимости рассказывать вам дальнейшую историю нашей любви, мистер Пинкертон. Словом, я покинул несчастную женщину и более о ней не заботился. На содержание ребенка я предложил ей некоторую сумму, от которой она, однако, отказалась. Мэри не переставала меня умолять дать ребенку мое имя. Десять лет назад, перед смертью, она написала мне последнее такого рода письмо. Позднее и сын, который теперь должен быть уже молодым человеком лет двадцати пяти, несколько раз обращался ко мне, но я оставался неумолим. Я не отдавал себе отчета в том, как страшно грешил. Забыл упомянуть, что я англичанин и что с Мэри познакомился в Англии. Пятнадцать лет назад я переселился в Америку. Здесь я удвоил свое состояние и уже пять лет живу на проценты с капитала. И вот среди моего старческого одиночества мне вдруг камнем легла на душу мысль, что у меня нет наследников, что мои деньги достанутся племяннику, который никогда не был симпатичен мне и с родней которого, хотя отец его был моим сводным братом, я никогда не водил знакомства. К тому же племянник и сам человек достаточно богатый. Я понял, как страшно виноват перед Мэри Локвуд и сыном Джоном. Я начал горько раскаиваться, что не дал несчастному мальчику своего имени, и в конце концов я решил исправить свою ошибку. Наведя справки в Англии и узнав адрес Джона Локвуда, я написал ему письмо, в котором сообщил, что хочу сделать своим законным сыном, и просил приехать ко мне в Америку.

Однако я не получил ответа! Несколько раз писал я ему длинные письма, но Джон Локвуд по-прежнему не отзывался. Я пришел к заключению, что мое прежнее поведение настолько ожесточило его, что теперь, из-за гордости, он отказывается от того, что по праву должно принадлежать ему уже двадцать пять лет! Я понимал его состояние, но не терял надежду и продолжал писать. Я отправил в Англию, по крайней мере, с дюжину писем, но ответа так и не получил. Тогда, наконец, я оставил свои попытки, но раскаяние продолжало грызть мое сердце. Я становился дряхлым, отчаяние овладело моей душой, и я решил съездить в Англию сам!

— Позвольте, мистер Повелл, — прервал Нат Пинкертон старика. — Когда именно вы послали первое письмо в Англию?

— Месяцев пять назад.

— А последнее?

— Три недели назад.

— Где находился мистер Джон Локвуд?

— В Лондоне. Впрочем, по наведенным мною справкам он, оказывается, совсем не беден и в качестве инженера уже успел скопить себе маленькое состояние — обстоятельство, тоже, конечно, способствовавшее тому, что он не отвечал на мои письма. Так вот, несмотря на свой возраст, три недели назад я хотел пуститься в путешествие в Англию, как вдруг произошло нечто ужасное. Однажды ночью, за несколько дней до моего отъезда, меня посетило ужасное видение. Около полуночи — луна ярко светила в окно — у моей кровати вдруг, точно из-под земли, выросла черная фигура с лицом, белым, как снег, и сверкающими глазами. Я окаменел от ужаса: эта фигура подняла руку и заговорила грозным голосом, упрекая меня в вине перед Мэри Локвуд. Она стала грозить мне смертью! Предвещая мою близкую кончину, сообщила, что она есть дух несчастного моего сына Джона Локвуда, погибшего в Англии от нужды и горя. Страшный дух заявил, что теперь не оставит грешного отца, пока я не окажусь в могиле, но и там я не найду себе покоя! Ужасное видение на фоне бледного света луны, его еще более ужасные слова… Со мной сделался удар: правая сторона совершенно отнялась. Доктор Вестман приехал ночью и оказал мне первую помощь, а когда я рассказал ему о видении, он сказал, что это игра воображения и что все надо забыть. Но видение повторилось вновь, потом еще раз, неделю назад, после чего у меня снова сделался удар. Приближается мой конец! Если дух явится еще хоть раз, я не выдержу, я чувствую, что умру, мистер Пинкертон!

Сыщик улыбнулся.

— Помилуйте, мистер Повелл, будьте же мужчиной! Не станете же вы бояться какого-то негодяя, который одевается в черный плащ и покрывает лицо белилами, чтобы напугать вас!

— А вы думаете, что это преступник? — задыхаясь, спросил Повелл.

— Для меня это не подлежит никакому сомнению. Я приведу вам доказательство, что это так, и в самом ближайшем будущем торжественно представлю вам негодяя, который играл роль духа.

Мистер Повелл с надеждой посмотрел на сыщика.

— Вы говорите с такой уверенностью, мистер Пинкертон, что я принужден вам верить. Я уже не могу сомневаться, и душа моя наполняется новою надеждой.

— Эта надежда оправдается. А теперь скажите, видели вы когда-нибудь вашего внебрачного сына?

— У меня есть одна фотография, сделанная восемь лет назад, которую он мне тогда же и прислал.

— Можно мне ее посмотреть?

— Конечно. Будьте любезны, позвоните.

Сыщик позвонил, и Артур Повелл приказал вошедшему слуге принести снимок, лежавший в письменном столе.

Через некоторое время слуга вернулся и подал сыщику карточку. Пинкертон, внимательно посмотрев на благородное юношеское лицо, тихо кивнул головой и спросил:

— Вы говорили, что наследником вашего состояния является ваш племянник, с умершей родней которого вы жили не в ладах?

— Совершенно верно.

— А как зовут племянника?

— Мак Керринг.

‘М. К.’! — мелькнуло в голове сыщика. Это была подпись под тем письмом, за которым актер Адамс заходил в почтовую контору.

— Вы видели вашего племянника в последнее время?

— А как же! Последние две недели, приехав из Англии, он даже жил у меня.

— Будьте любезны, опишите мне внешность вашего племянника.

Повелл описал Мака Керринга, совершенно похожего на Адамса.

— Скажите, пожалуйста, в появлявшемся у вашей постели духе вы не замечали знакомых черт лица?

— Нет, лицо всегда было закрыто воротником плаща.

— А разве у вас никогда не появлялось подозрение, что кто-то мог изображать этого страшного духа?

Повелл помолчал несколько секунд, а потом сказал несмелым шепотом:

— Мне бы не хотелось об этом говорить…

— Что можно сказать о материальном положении Мака Керринга?

— Я уже говорил вам, что он унаследовал от отца большой капитал, который дает ему возможность безбедного существования на проценты.

— Симпатичен ли вам этот молодой человек?

— Откровенно говоря, вовсе не симпатичен. Хотя, нужно отдать ему должное, со мной он чрезвычайно предупредителен и любезен и никогда не проявил по отношению ко мне хотя бы незначительной бестактности.

— Куда же он уехал, когда оставил ваш дом две недели назад?

— Вернулся в Англию.

Пинкертон слегка улыбнулся.

— Он так сказал?

— Да! Он уехал с пароходом ‘Австрия’, принадлежащим обществу ‘Кунард’.

— Вы ошибаетесь, он не уехал. Мак Керринг здесь, в Нью-Йорке, — спокойно заявил Нат Пинкертон.

Артур Повелл вскрикнул от испуга.

— Это немыслимо!

— Мало того, мистер Повелл, я совершенно убежден, что в одну из предстоящих ночей, быть может, даже сегодня, он снова нанесет вам визит в образе духа, чтобы закончить свое дело, а потом в качестве наследника вступить во владение вашим состоянием!

Повелл не верил своим ушам, да и доктор Вестман глядел на сыщика, делавшего такие смелые заявление, с видом безграничного удивления.

— Да, джентльмены, все обстоит так, как я говорю! А теперь еще один вопрос: чувствуете ли вы себя достаточно хорошо, чтобы еще раз, без страха, взглянуть на ‘духа’, которого я намерен арестовать именно здесь, у вашей постели?

Повелл кивнул головой.

— Конечно, конечно! Теперь, когда я все знаю, я уже не стану бояться!

— В таком случае я должен остаться у вас на ночь, так как уверен, что негодяй придет сегодня.

Больной старик с мольбой посмотрел на сыщика.

— Не правда ли, мистер Пинкертон, вы не посадите моего племянника в тюрьму? Пусть он оставит Америку и возвратится в Англию.

— Нет! — мрачно сказал Пинкертон. — Ваш племянник умрет на электрическом стуле.

Повелл вскрикнул.

— На электрическом стуле?! Боже праведный! Но ведь его преступное намерение погубить меня еще не осуществилось!

— Он виновен в других преступлениях! В каких именно, вы узнаете, когда окончательно оправитесь от своей болезни.

Но больной не давал сыщику покоя и во что бы то ни стало требовал сказать, в каких преступлениях замешан его племянник. Пинкертон вопросительно посмотрел на врача. Доктор Вестман пощупал пульс пациента.

— Говорите, мистер Пинкертон, — сказал врач. — Мистер Повелл имеет достаточно сил, чтобы спокойно выслушать все, что вы должны ему сообщить.

— Да, я буду спокоен, даю вам слово, — заявил Повелл, — иначе погибну от страха и тревоги, если вы умолчите о том, что я все равно узнаю позже.

— В таком случае, мистер Повелл, не стану более скрывать — Мак Керринг убил вашего внебрачного сына Джона Локвуда, который жил на 42-й улице под именем Джона Фельдора!

Из груди Новелла вырвался глухой стон. Он закрыл лицо руками, тело его бессильно откинулось на подушки, меж худых пальцев, закрывающих лицо, текли крупные слезы.

— Да, мистер Пинкертон, — сказал он наконец, немного успокоившись. — Вы правы! Этому негодяю место на электрическом стуле. Если он опять появится у моей кровати, делайте, что вам предписывает долг!

— Я найду средство вырвать у него полное признание, — решительно заявил сыщик.

После этого он вышел из дома мистера Повелла, чтобы отправиться к себе в контору. Оттуда он пошел на Катарине-стрит, где у No 85 стоял на посту Боб в костюме простого матроса. Сыщик узнал от него, что мнимый Адамс все это время не выходил из дому. Сыщик оставил Боба на посту, а сам отправился в магазин волшебных фонарей, где имел с хозяином длинный разговор. Через несколько часов уже была готова стеклянная пластина, на которой в точности были воспроизведены последние строки письма вместе с помещенными под ними тремя крестами.

С этой-то пластиной и хорошим волшебным фонарем Нат Пинкертон отправился на виллу мистера Артура Повелла.

Глава IV. На месте преступления

В комнате больного царила тишина. Артур Повелл лежал в постели, охваченный лихорадочным ожиданием. С той минуты, как в доме появился Нат Пинкертон, состояние старика значительно улучшилось. К нему отчасти вернулась способность двигаться, что в значительной мере было вызвано его внутренним состоянием, уже не имевшим ничего общего с апатией и отчаянием.

В углу, за платяным шкафом, сидел Нат Пинкертон, перед которым на стуле стоял волшебный фонарь.

Внутри фонаря горела свеча, но все щели и отверстия его были так тщательно закупорены, что наружу не проникал ни один луч. За постелью больного, на стене, повесили белую простыню и таким образом сделали все необходимые приготовления, чтобы достойно встретить ‘привидение’.

Доктор Вестман, который тоже сильно заинтересовался этим делом, засел в маленьком кабинете около спальни, дверь которой осталась полуоткрытой, так что сквозь нее он мог наблюдать за всем, что происходило в комнате больного.

Часов около одиннадцати Пинкертон потушил ночник. Луна озаряла комнату слабым голубоватым светом.

Сыщик заранее поставил непременным условием, чтобы никто не говорил ни единого слова, и в комнате слышалось только дыхание больного.

Часы на башне пробили полночь.

Старик приподнялся на постели и хотел что-то сказать, но Пинкертон сделал ему знак молчать. Его тонкий слух уже различил тихий шорох в передней, которого не услышали ни Артур Повелл, ни притаившийся за дверью доктор Вестман.

Прошла еще одна томительная минута. Повелл откинулся на подушки и закрыл глаза. Он притворился спящим, но все время поглядывал на дверь.

Вот она чуть-чуть приоткрылась, затем на пороге показалась длинная черная фигура. С плеч ее спадал широкий темный плащ, лицо, белое как снег, искаженное ужасной гримасой, выглядывало из-под надвинутого на него темного капюшона.

Все это создавало впечатление чего-то жуткого, еще более усиливающееся из-за плохого освещения комнаты. Пинкертон отлично понимал, что старик при виде этого ‘духа’ вполне мог перепугаться до смерти.

Несколько секунд фигура неподвижно простояла на месте, потом вдруг подняла обе руки и сказала глухим, замогильным голосом:

— Артур Повелл!.. Проснись!

Старик открыл глаза, приподнялся и, громко вскрикнув, протянул обе руки, точно защищаясь от страшного гостя.

А фигура подходила все ближе и ближе, пока не приблизилась к спинке кровати.

Нат Пинкертон взглянул на Повелла и остался доволен. Действительно, старик уже не чувствовал страха, но умело притворился исполненным безграничного ужаса.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил он дрожащим голосом.

— Положить конец твоей жизни! Ты — подлый злодей, обманувший и соблазнивший несчастную девушку! Ее дух требует отмщения! Негодяй, тебя постигнет достойная кара!

‘Привидение’ говорило таким голосом, который действительно производил страшное и жуткое впечатление.

В эту минуту Пинкертон неслышно поднес руку к стоявшему перед ним на стуле аппарату, и на стене, за постелью больного, вдруг появился светлый блестящий круг, а на нем ясно и отчетливо высветились многозначительные слова:

‘ ………………….. проклятие тебе

…………………… убийце Артура

……………………………. Повелла.

……………………………….. + + +’

Черная фигура издала крик ужаса.

Капюшон откинулся назад, ‘дух’ поднял вверх обе руки.

— Боже мой! — проговорил он. — Почерк Джона Локвуда!.. Его письмо мне! Убитый — он воскрес!

— Да, Мак Керринг! — загремел тут могучий голос сыщика, и в ту же секунду комната осветилась ярким электрическим светом.

Пораженный преступник увидел перед собою не только Ната Пинкертона, стоявшего с направленным на него револьвером, но и доктора Вестмана.

— Дух несчастного Джона Локвуда, убитого тобою, вопиет о мщении! Подлый негодяй! Ты хотел убить и дядю! Твоя игра окончена! Ты арестован!

Из-под плаща преступника со звоном упал на землю острый, как бритва, кинжал. Пинкертон подошел к негодяю и сорвал с него плащ.

В бледном лице, покрытом толстым слоем белил, Артур Повелл узнал черты своего племянника.

Преступник до такой степени потерял всякое присутствие духа, что, не сопротивляясь, дал надеть на себя наручники. Он стоял, точно пораженный громом.

— Мак Керринг! — сказал тогда мистер Повелл. — Как велика твоя подлость! Ты кончишь жизнь на электрическом стуле, а какая блестящая будущность могла бы тебя ожидать!

Керринг ничего не ответил.

— Полно, — заявил Нат Пинкертон, — Негодяй не достоин того, чтобы вы с ним говорили, мистер Повелл.

Но тут арестованный вдруг пришел в себя. Он громко вскрикнул и впал в состояние такой ярости, такого дикого бешенства, что Пинкертон с трудом унял его.

Он проводил его вниз, подозвал нескольких полисменов и передал им арестанта. Через полчаса последний сидел уже под замком. Ввиду очевидности приведенных улик ему оставалось только признать себя виновным. Его признание пролило свет на многие обстоятельства этой трагической истории.

Когда Керринг гостил у дяди, Артура Повелла, тот как-то начал писать письмо своему внебрачному сыну Джону Локвуду. Он не скрывал этого от Керринга, и негодяй, мечтавший о состоянии старика, решил помешать намерению мистера Повелла.

Он перехватил все его письма, тогда как бедный старик думал, что Джон Локвуд не хочет отвечать ему. С другой стороны, Керринг перехватывал и все письма, приходившие из Англии. Он пришел в ярость, когда однажды получил письмо Джона Локвуда, в котором тот сообщал отцу, что в самом ближайшем будущем приедет в Соединенные Штаты.

Он во что бы то ни стало решил помешать встрече Повелла с Локвудом, чувствуя, что такая встреча, безусловно, грозит ему потерей наследства. Он встретил Локвуда в гавани Нью-Йорка и предупредил, чтобы он не шел в дом Артура Повелла, так как последний будто бы грозился прогнать его.

И вот Джон Локвуд поселился на 42-й улице и жил скромно, хотя иногда предавался развлечениям, так как обладал довольно большим состоянием. Единственным и самым горячим его желанием было добиться примирения с человеком, который был его отцом.

Он писал Повеллу письмо за письмом, но ни на одно из них не получил ответа, так как их перехватывал Керринг.

Это страшно огорчало Локвуда, который поселился у вдовы Клеменс под именем Фельдора. Он часто приходил к дому Повелла, куда его влекла какая-то неудержимая сила. И вот однажды он увидел, как из подвального окна виллы вылезла темная фигура с белым как снег лицом. В этой фигуре он узнал Мака Керринга, племянника своего отца. На следующее утро он, совершенно случайно, услышал, что с Повеллом ночью был удар и он слег от тяжелой болезни. У Джона Локвуда возникло подозрение. Еще при первой встрече с Маком Керрингом он условился с ним, что будет писать ему до востребования под шифром ‘М. К. 713’. И вот Джон Локвуд написал Маку Керрингу письмо с тремя крестами, после чего был убит.

Мака Керринга приговорили к смерти, и он умер на электрическом стуле. Артур Повелл вскоре скончался, оставив все свое состояние благотворительным учреждениям.