ПИСЬМО П. Л. МИХАЙЛОВА К Л. П. ШЕЛГУНОВОЙ О СМЕРТИ М. Л. МИХАЙЛОВА
ПИСЬМО П. Л. МИХАЙЛОВА К Л. П. ШЕЛГУНОВОЙ О СМЕРТИ М. Л. МИХАЙЛОВА
‘Нерчинск, 9 мая 1868 года
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Письмо П. Л. Михайлова к Л. П. Шелгуновой о смерти М. Л. Михайлова, Михайлов Михаил Ларионович, Год: 1868
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Серия литературных мемуаров
H. В. Шелгунов. Л. П. Шелгунова. М. Л. Михайлов. Воспоминания
В двух томах. Том второй
М., ‘Художественная литература’, 1967
Многоуважаемая Людмила Петровна.
Простите, ради бога, мое молчание. Несмотря на желание мое писать вам раньше, я решительно не знал вашего адреса и свое желание могу выполнить только теперь, после вашего последнего письма. Со времени кончины Миши вы не имели, кажется, от меня никаких известий ни о смерти его, ни о дальнейших последствиях. Поэтому расскажу вам все по порядку.
Миша скончался 2 августа 1865 года в Кадаинском руднике, в пятидесяти верстах от Нерчинских заводов, от быстро развившейся в нем болезни Брайта. Почти за полгода до своей смерти он уже жил на частной квартире и, следовательно, пользовался относительной свободой, насколько она мыслима и доступна была в его печальном положении, в то время когда ссылка больших партий польских повстанцев вызвала строгие меры в содержании ссылаемых вообще по политическим преступлениям. Первые припадки кризиса его болезни начались в июне, что я узнал по частным слухам, и, отправившись немедленно в Нерчинские заводы, не имел решительно никакой возможности навестить его вследствие отказа в этой моей просьбе коменданта Шилова (он заведовал всеми свободными и не свободными преступниками), так как в это время, по приговору военного суда, которому я и Дейхман были подвергнуты по высочайшему повелению за послабления в содержании Миши, я был арестован, но как бы то ни было, я, сознавая обязанность свою быть при. Мише, чтобы своим присутствием облегчить его душевные и физические страдания, так как неизвестность решения моего дела его сильно тревожила, успел в том, что приехал к нему. Это было в половине июля. Я застал его уже малоспособным к свободным движениям, так как в ногах его образовался, отек от быстро развивавшейся водянки. Его лечили два доктора из политических преступников-поляков, Стецевич и Пашковский, по разрешению коменданта, кроме заводских докторов. От них-то я в первый разузнал и о неизлечимости Миши, и о близком конце его жизни. Неожиданный приезд мой так обрадовал его, что в первые дни нашего свидания болезнь, видимо, уступила хорошему и спокойному настроению духа, но это было очень непрочно и недолго. Жизнь его через несколько дней снова уступила болезни и заметно угасала, образовался изнурительный кашель с отделением крови, всякую пищу он принимал с трудом, вместо подкрепляющего сна впадал в кратковременную дремоту, и видимо исчезали его последние силы: за две недели он перестал вставать с кровати. Меры докторов были уж только пальятивные, а прибегать к другим мерам, как они мне объяснили, было положительно невозможно, так как все радикальные меры были употреблены ими уже раньше. Со дня моего приезда я безотлучно находился при Мише, ухаживая за ним, за несколько дней до его смерти появление в его комнате всякого другого человека, кроме меня, даже докторов, раздражало его, и он просил меня никого к нему не впускать и быть- постоянно при нем. Замечая появлявшееся в нем по временам беспамятство, я должен был наконец решиться на тяжелый вопрос, не имеет ли он чего передать мне, так как частовременные его обращения ко мне — ‘Неужели я умираю’ — сознательно говорили мне, что он понимает свое положение. Накануне своей смерти он объявил мне, что все принадлежит Мише. В день с первого на второе августа он уже никого не узнавал и только машинально, слабо называл меня Pierre’ом, указывал мне, чтобы я сидел на его кровати, бред был почти непрерывный, с конечностей ног он начал охладевать и не имел уже в них чувствительности, по мере охладевания частей тела начиналась появляться сильная испарина от живота и выше, которая наконец дошла до того, что пот лил потоками, с него в то самое время, как более и более охладевали все части тела, лежащие ниже живота. Почти <,беспрестанно>, следя ощупыванием его тела за быстрым приближением к нему смерти, я не мог наконец удержаться и заплакал навзрыд, припав к его руке. Это еще на одно мгновение вызвало в нем слабую сознательность, и он сказал мне: ‘Об чем ты плачешь? Ведь я не умираю еще, правда, ведь я не умру?’. С этими словами он попросил меня приподнять его на подушках, сказав: ‘Ох, тяжело умирать!’ Потом попросил меня спустить ему ноги с кровати и, не дождавшись, вдруг быстро сбросил их вниз, едва успел я его поддержать, как он уже начал испускать предсмертные вздохи и опрокинулся на моих руках мертвый. Это было ночью, в два часа, на второе августа. Я один был свидетелем этой невыносимо грустной минуты, хотя за стеной сидели близкие люди, готовые служить, но не решавшиеся войти в комнату, где был Миша.
Вот вам, добрейшая Людмила Петровна, грустная повесть грустного прошедшего. Не буду вам теперь говорить, сколько моральных тревог пришлось мне испытать в то время, когда брат лежал еще на столе и когда комендантская административная свора нагрянула с своими обысками. Скажу только одно, что все предупредительные меры, необходимые с моей стороны, были приняты настолько, насколько указывала их сущность дела, мне близкого и хорошо знакомого. Остальные подробности оставляю до следующего письма, при котором вы получите роман. Опасаясь того, чтобы с неисправностью наших почтовых учреждений не пропала рукопись, я переписываю ее теперь и к следующей почте окончу. Роман прекрасный, но едва ли доступный нашей свободной печати. Вслед за романом отправляю вам все оставшееся в рукописях по настоящему адресу.
Движимое имущество, заключавшееся по преимуществу в книгах, я большую часть продал и деньги употребил частью на расчет с кредиторами брата, частью на себя, потому что мне нечем было жить без обязанностей и места. Вся сумма проданного едва достигла, впрочем, трехсот рублей. Вся русская и французская библиотека осталась при мне.
Перевороты в моей жизни следующие: я в отставке, занимаюсь частными делами, беден, как и прежде, женат и ожидаю потомства.
Низкий, пренизкий поклон мой Николаю Васильевичу.
Мишу целую и желаю ему хорошего здоровья. Дай бог ему, мальчугану, всего в будущем лучшего.
Напишите, что и как продажа Звонареву сочинений Павлом. Я дам новую доверенность на вас или Николая Васильевича.
Глубоко любящий и уважающий вас П. Михайлов’,
Письмо Петра Ларионовича Михайлова (1834 — ?), брата поэта, написано им, как видно из его даты, через полтора года после возвращения Шелгуновой из-за границы и, очевидно, в ответ на ее давнюю просьбу. Письмо П. Михайлова — единственное свидетельство очевидца о последних днях жизни поэта.
Петр Михайлов служил горным инженером на Казаковском промысле, в сорока верстах от Нерчинска, места каторги брата. С 1 января 1864 года П. Михайлов был назначен управляющим Казаковским промыслом. Однако 7 апреля того же года П. Михайлова сняли с должности и привлекли к суду за ‘послабления, оказанные им в содержании государственного преступника’ М. Михайлова. Поэта перевели в Зерентуйский рудник, оттуда в Кадаинский, а брат его, после месячного заключения на гауптвахте, подлежал переводу в другой горный округ. Но, как видно из письма, в июле 1865 года П. Михайлов, несмотря на запрет администрации, приехал к больному брату в Кадаю и находился с ним до самой его смерти. Вскоре после этого Петр Ларионович подал в отставку, которую получил 14 января 1866 года. Все, что ему удалось спасти из литературного архива брата, он передал впоследствии Шелгуновой. Благодаря этому после 1868 года смогли, появиться в печати, под разными псевдонимами, многие стихи поэта, написанные им и Сибири, неоконченный роман ‘Вместе’ и др.
В. В. Мияковский, опубликовавший письмо П. Л. Михайлова в No 9 ‘Голоса минувшего’ за 1915 год, указывает, что оно ‘печатается с копии, сообщенной редакции Л. Ф. Пантелеевым’,— а ‘найдено в бумагах Николая Васильевича Шелгунова’. Письмо могло попасть туда в 1885 году, когда Шелгунов готовил к печати свои воспоминания ‘Из прошлого и настоящего’. 28 ноября он писал жене, что ему необходимы материалы и факты из жизни М. Михайлова, и просил, в частности, сообщить ‘историю (кратко) Петра Ларионыча <,…>, по поводу оставшихся рукописей’ Михайлова (см. стр. 246). Людмила Петровна переслала Шелгунову письмо П. Михайлова. 19 декабря 1885 года он подтвердил получение этого письма (см. стр. 247). Оно так и осталось в бумагах Шелгунова.
Пантелеев, по его собственному признанию {‘Былое’, 1906, No 2, стр. 270.}, получил в 1901 году от Михайловского копию текста ‘Отрывков из воспоминаний’ (то есть ‘Первоначальных набросков’) Шелгунова ‘об обстоятельствах, касающихся начала шестидесятых годов’. В конце их была копия данного письма П. Михайлова. Это письмо переписано на той же бумаге и тем же почерком, что и отрывки {‘Голос минувшего’, 1918, No 4—6, стр. 55.}. Пантелеев передал, очевидно, полученные от Михайловского материалы редактору ‘Голоса минувшего’ В. И. Семевскому, который предложил Мияковскому подготовить публикацию.
Местонахождение этой копии письма, как и автографа, в настоящее время неизвестно.
Печатается по публикации Мияковского в ‘Голосе минувшего’, стр. 225—227.
Стр. 453. Миша скончался 2 августа <,…>, от <,…>, болезни Брайта.— Эта. дата смерти не сходится с официальным уведомлением, полученным III Отделением, где говорится, что М. Л. Михайлов ‘умер 3-го числа сего августа’ (А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, т. XVIII, М. 1959, стр. 663). В заметке ‘Убили’ в ‘Колоколе’ также указывается 3 августа (‘Колокол’, 1865), л. 205, 1 октября). Однако сообщение П. Л. Михайлова, что поэт умер от Брайтовой болезни, очевидно, заслуживает доверия и лишает достоверности утверждение Е. О. Дубровиной о самоубийстве М. Л. Михайлова (см. стр. 475). В упоминавшемся выше уведомлении в III Отделение указывается та же причина смерти поэта — ‘болезнь почек’, то есть Брайтова болезнь.
…ссылка больших партий польских повстанцев…— После поражения польского восстания 1863 года в Сибирь было выслано около восемнадцати тысяч человек.
…вследствие отказа <,…>, коменданта Шипова…— В воспоминаниях И. Г. Жукова говорится о коменданте Шилове, бывшем директоре оренбургского Неплюевского военного училища, командированном из Петербурга в Нерчинск специально для наблюдения за политическими заключенными (‘Литературный Саратов’, кн. 8, 1947, стр. 252).
Стр. 454. …он объявил мне, что все принадлежит Мише.— Сыну Л. П. Шелгуновой и М. Л. Михайлова, М. Н. Шелгунову.
Стр. 455. …за стеной сидели близкие люди <,…>, не решавшиеся войти в комнату…— политические ссыльные. Основываясь на воспоминаниях И. Г. Жукова, можно считать, что среди них мог быть и Чернышевский (см. там же).
Остальные подробности оставляю до следующего письма, при котором вы получите роман.— Это письмо не разыскано. Роман— ‘Вместе’, который М. Михайлов начал в Тобольске (см. стр. 371) и закончил в Кадае, после отъезда Шелгуновых. Первые его четыре главы были опубликованы Шелгуновой в ‘Деле’, 1870, No 1. О романе ‘Вместе’ см. статью Г. Коган ‘Судьба ‘неоконченного’ романа М. Л. Михайлова о ‘новых людях’ (‘Вопросы литературы’, 1962, No 1). Из приведенных в статье документов видно, что роман Михайловым был закончен, а из отзыва цензора даже известно содержание ненапечатанных глав (5—8). Однако дальнейшее печатание романа было запрещено цензурой в августе 1870 года, а корректура возвращена редактору журнала ‘Дело’ Шульгину. Рукопись романа и корректура не разысканы.
…библиотека осталась при мне.— Судьба ее неизвестна.
Стр. 456. …продажа Звонареву сочинений Павлом.— Павел — один из братьев М. Михайлова (см. прим. к стр. 461—462). Еще в 1866 году друзья поэта попытались с помощью издателя Звонарева выпустить ‘Стихотворения М. Л. Михайлова’ (ем. прим. к стр. 436). Однако тираж, отпечатанный в количестве двух с половиной тысяч экземпляров, был, по распоряжению Главного управления по делам печати, уничтожен в октябре того же года. Петр Ларионович, очевидно, об этом не знал.