Я плыл в челноке с двумя абенаками из нижней Канады. Уже мы благополучно оставили за собой так называемый водопад Св. Лоренца, но вдруг лодка наша ударилась о камень и разбилась. Первый снег выпал, у нас не было ни топора, ни средств развести огонь, и весь запас наш состоял в мерзлых рыбах. Мы решили идти на юг вдоль реки, чтобы не сбиться с дороги, терпели холод, мучились голодом, и на третий день с неописанной радостью увидели дым, который привел нас к селению могаков. Товарищи мои сели под деревом, и следуя обыкновению, начали выть. Жители тотчас выбежали и гордо сказали нам: Встаньте! Мы встали. Подите за нами! Мы пошли. Нам отвели три хижины. Хозяин мой, Сахем или начальник деревни, сказал мне: ‘Кто бы ты ни был, и откуда бы ни пришел, здравствуй! Слышишь ли? Сядь на эту медвежью кожу, согрейся и ешь’. Я отвечал ему, что иду из Катавакая в Монреаль. ‘Земля бела и жестка, река покрывается льдом, тебе нельзя идти в Монреаль, пока не возвратится солнце. Сними платье свое, оденься по-нашему, ты будешь любезнее могакам’. …Я пожал руку его в знак согласия. Две женщины обрезали мои волосы и выкрасили брови, третья принесла мне одежду. Я скоро полюбил хозяев, вместе с ними ловил рыбу, и веселился, когда мог кормить их плодами своего искусства и счастья. Сверх того у нас было довольно земляных яблок и пшена: ибо жители сей деревни, приняв христианскую веру, сделались трудолюбивее других. Я сшил себе книгу из белой коры дерева и записывал в ней разные слова языка их: это им весьма полюбилось. Наконец они уже без труда разумели меня, сверх того старик говорил немного по-французски. — Время текло неприметно и без скуки. В январе явился у нас человек гигантского роста и принес множество звериных кож и мерзлого мяса. Сей великан был зять моего хозяина и муж той молодой женщины. которая обрезала мне волосы. Приметив, что он могакским языком говорит не лучше меня, я сведал, что могаки взяли его в полон как чужестранца. За несколько лет перед тем, по жестокому обыкновению диких, ему надлежало быть жертвой смерти. Дочь Сахемова, молодая вдова, сжалилась над ним и вышла за него замуж. Он был самым искуснейшим звероловом. Уже сей молодой чужестранец жил несколько лет в семействе могаков, когда явилась первая жена его: она исходила пешком более ста миль, узнала наконец о его жилище и требовала мужа своего от старейшин. ‘Еще никогда не бывало у нас такого случая’, сказал мне старец: ‘мы отвечали на слова словами. Зима проходила. Миссионарии вмешались в дело. Наконец мы положили решить недоумение в общем собрании, и Низуассу, глава мискинонского народа, воспалил в деревне своей огонь совета, все старцы и Сахемы сели вокруг него. Вышло такое определение: в день, когда Пенампу (имя зятя моего) сделался пленником, по древнему обычаю надлежало его умертвить, но Киппогита (дочь моя), выйдя за него замуж, даровала ему новую жизнь, а для первой жены своей он остается мертвым. Несчастная была в отчаянии, наконец храбрый воин овисканского народа утешил ее своей нежностью, она живет с ним счастливо. Но великодушная любовь, которая заставила ее предпринять опасное и трудное путешествие, возбудила удивление многих колонистов: они осыпали ее дарами. Эта женщина первая из диких имела корову, молоко, хлеб и перину’. …Я хотел знать имя ее, чтобы вписать его в книгу и в сердце свое: она называется Нейон-Вега.
(Из нем. журн.)
——
Письмо одного молодаго француза из Монреаля: [Об обычаях племени магаков]: (Из нем. журн. [‘Minerva’. 1803. T.4]) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч.11, N 20. — С.279-283.