ПИСЬМО КЪ ВЕЛЬМОЖАМЪ ПРАВИТЕЛЯМЪ ГОСУДАРСТВА,
соч. сенатора кн. М. М. Щербатова.
Сенаторъ, Кн. М. М. Щербатовъ.
‘Русская Старина’, No 1, 1872.
Письмо к вельможам правителям государства, Щербатов Михаил Михайлович, Год: 1787
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Читатели ‘Русской Старины’ уже знакомы съ однимъ изъ наиболе интересныхъ сочиненій исторіографа Екатерины ІІ-й, сенатора кн. Михаила Михайловича Щербатова (р. 1733 ум. 1791 г.), а именно съ записками его: ‘О поврежденіи нравовъ въ Россіи’, напечатанными во ІІ-мъ и III-мъ томахъ нашего изданія {Русская Старина’ изд. 1870 г., т. II-й, стр. 13—56, 99—116 (тамъ же, на стр. 13—15 помщено краткое извстіе о жизни кн. Щербатова), изд. 1871 г. т. III, стр. 673-688. Въ І-мъ том ‘Русск. Стар.’ (изд. перв., стр. 28—30, изд. второе стр. 415—417) помщены написанные кн. Щербатовымъ: ‘Планъ исторіи царствованія Екатерины II и оыитъ предисловія къ таковой Исторіи’. Ред.}. Нын мы представляемъ другое произведеніе этого желчнаго, безпощаднаго къ своимъ современникамь писателя: ‘Письмо къ вельможамъ, правителямъ государства’. Письмо не вдается въ личности, не оскорбляетъ никого изложеніемъ хотя и правдивыхъ, но позорныхъ фактовъ изъ жизни тхъ или другихъ дятелей, тмъ не мене, хотя въ чертахъ общихъ — письмо представляетъ очень сильную сатиру на нравы высшаго сословія эпохи Екатерины II. Документъ интересенъ въ ряду прочихъ сочиненій кн. Щербатова — для обрисовки его политической дятельности, а еще боле для исторіи нравовъ его времени. Не нужно однако забывать, что суровый сенаторъ — какъ ни рзокъ въ характеристик современныхъ ему ‘вельможъ, правителей государства’, прежде всего человкъ своего времени, не чуждъ его недостатковъ и предубжденій, довольно, напримръ, отмтить въ томъ же ‘письм’ мнніе автора въ пользу откупа, существованіе котораго онъ хотя и признаетъ зломъ, но такимъ, ‘которое — по обстоятельствамъ государства — нужно’ и т. п.
Печатаемъ настоящій документъ съ копіи (въ листъ, 15 полулистовъ), современной князю Щербатову и исправленной его собственной рукой. Сообщеніемъ его мы обязаны Василію едоровичу Ратчу, покойному собирателю матеріаловъ къ новйшей отечественной исторіи.— Ред.
Милостивые государи! Достигши до старости моихъ дней и видя приближающуюся мою смерть, сила ваша, ни мщеніе не страшны мн становятся. Ибо что вы можете у меня отнять? Остатокъ малаго числа дней, изъ коихъ каждый означенъ новыми болзненными припадками. Да хотя бы и сего не было, изъ юности своей привыкши разсуждать о состояніи смертныхъ тварей и о неизбжности отъ всякихъ нещастій, я и тогда уже душу мою укрпилъ противу ударовъ щастія. Я видлъ падшихъ въ нещастіе вельможъ, снисложившихъ свою гордость, слабость свою и подлость являть. Видлъ другихъ вельможъ, утсняющихъ себ нижнихъ, лишать ихъ имній и жизни, но зрилъ въ ихъ дяніяхъ не боле силы и могущества, каковыя самый разбойникъ можетъ имть, который грабитъ и убиваетъ, или пресмыкающійся червь, поядающій плоды земные, надежду тщательнаго земледльца, или какого наскомаго, умерщвляющаго своимъ ядомъ человка. Я видлъ царей и вельможъ, умирающихъ въ цвтущихъ лтахъ своея младости, коихъ, вмст съ жизнію, исчезала вся надежда, пышность и великолпіе, и они въ пепелъ обратились, и память ихъ не по тому судилась, какое они мсто на грязномъ маломъ кому нашей стихіи, что мы землею называемъ, занимали, но потому каковы они были. Я видлъ надъ собою многія нещастія, былъ обманутъ щастіемъ, претерплъ въ имніяхъ своихъ ущербъ, лишился моихъ ближнихъ, которыхъ не престаю оплакивать. Вижу нын вами народъ утсненный, законы въ ничтожность приведенные, имніе и жизнь гражданоную въ неподлинности, гордостью и жестокостію вашею лишенныя души ихъ бодрости, и имя свободы гражданской тщетнымъ учинившееся и даже отнятія смлости страждущему жалобы приносить.
Се первое изъ сихъ паче укрпило меня противу суровостей рока или, лучше сказать, вашихъ самопроизвольствъ, а второе побудило меня мысли мои вамъ начертать.
Не злобою я на васъ дышу, не страстію какою побужденъ, истина и человколюбіе суть путеводители мои. А посему не могу я васъ щитать извергами природы, рожденными отъ какихъ свирпйшихъ зврей, питанныхъ млекомъ бабры или медвдицы, и воспитанныхъ среди льдистыхъ бугровъ Кавкаса. Вы человки, рожденные отъ подобныхъ намъ, воспитанные между нами съ млекомъ матерей своихъ, питалися ученіемъ нашего святаго закона, а посему не природа есть притчиною вашихъ пороковъ, но незнаніе самаго объясненія вашея должности, забвеніе самихъ себя и страсти ваши, иже содлываютъ изъ васъ не людей, но нкіихъ чудовищей, созданныхъ на нещастіе и на погибель вашихъ согражданъ.
Первое объясненіе, долженствующее впечатлнію быть въ сердцахъ вашихъ, что есть вельможа? Ее есть не иной кто, какъ человкъ по роду-ли своему, по достоинству-ли, или по случаю, возвышенный превыше другихъ равныхъ ему человческихъ тварей, приближенъ къ престолу царскому и обогащенный щедродаровитостію монарха отъ сокровищъ народныхъ.
Самыя сіи объясненіи не показуютъ ли каждому вельмож и должности его. Возвышенъ онъ превыше другихъ равныхъ ему человческихъ тварей. Но сіе нсть механическое возвышеніе, коимъ можно и навозъ на верхъ высокой башни положить, но возвышеніе метафизическое, знаменующее, что кто возвышенъ предъ другимъ самомъ, тотъ долженъ возвыситься и добродтельми. Но гордость, самохотніе, презрніе законовъ, сластолюбіе, праздность, нераченіе и невжество возвышаютъ-ли человка? Поелику онъ есть человкъ предъ другими, а впадая въ сіи погршности, не становитесь-ли изъ знатнйшей Богомъ созданныхъ тварей, т. е. человкъ, подлйшими изъ всхъ животныхъ? Не чинитесь-ли вы сей самой кучею навозною, на верхъ великолпной башни вознесенною? Не чинитесь-ли вы изъ человкъ, и человкъ изящныхъ, подобны жукамъ, подобно какъ они любящихъ жить въ навоз, такъ вы въ порокахъ?
Приближены вы къ престолу царскому. Но для чего? Не для того-ли, чтобы врно ему служить и чтобы его милосердія чрезъ васъ къ нижайшей части подданныхъ отражались. А могутъ-ли они имть такое отраженіе, когда сему отраженію гордость, лность, своехотніе и прочее сопротивляется. Вы къ престолу царскому приближены съ тмъ, чтобы учинить любима вашего государя, но вы его длаете ненавидима народу.
Вы обогащены щедродаровитостію монарха отъ сокровищъ народныхъ, то чмъ же вы можете ему и народу воздать? Не совершенной-ли то врностью къ тому, кто васъ обогащаетъ, усердіемъ и нелицемрнымъ откровеніемъ своихъ мыслей, хотя бы они противны ему были, являя симъ, что въ подвигахъ вашихъ къ его служб вы не сами себя въ предметъ имете, не собственный вашъ прибытокъ, но славу монарха, которому служите. Чмъ вы воздадите народу, коего сокровищи служатъ къ обогащенію вашему? Не тмъ-ли, что явите ему снисхожденія, окажите попеченіе ваше о его блаженств и явитё, что вы достойны благодтелями народа именоваться?
Обыкновенно вельможи суть и правители государства. Воззримъ же, что сіе именованіе разуметъ и какія замыкаетъ въ себ должности?
Самое именованіе правитель являетъ, что онъ долженъ быть тотъ, кто направляетъ теченіе вещей къ лучшему благоустройству. Ибо незачмъ бы имть правителей, если бы они токмо для развращенія и поврежденія употреблялись. Монархъ есть одинъ, все видть и все обнять въ государств, а паче въ пространномъ, не можетъ. Онъ опредляетъ разныхъ правителей, коимъ удляетъ часть своея власти, дабы способомъ и посредствомъ оныхъ повсюдова законы были исполняемы, дабы знаки его милостей повсюду разливались, дабы каждый безопасенъ былъ о своей жизни, чести и имніяхъ. Но власть сія препоручается не на самопроизвольность каждаго, но есть предписаніи законовъ, которыхъ частные правители должны токмо исполнители быть, и исполнители незлостные, ищущіе вины, преступленія и наказанія, но исполнители представляющіе лицо отца народа, т. е. милосердые и снисходительные, а къ тому справедливые и тщательные, нисходительные и всми способами тщащимися, не токмо силою законовъ, но и своимъ примромъ, ввести благонравіе въ народъ, утвердить его умоначертаніе, возвысить его душу, безъ чего никакая добродтель быть не можетъ, и не токмо законными дяніями своими, но и каждымъ малйшимъ своимъ поступкомъ должны показывать свое благосердіе и снисхожденіе.
Но какъ все сіе вами исполняемо?
Вы опредлены быть исполнители законовъ, но прилогаете ли вы прилежное ваше стараніе достигнуть до совершеннаго познанія оныхъ, вникнуть въ притчины сочиненія каждаго изъ нихъ? Оставляете вы сію важную науку вашимъ секретарямъ. которые или для собственныхъ своихъ пользъ васъ обманываютъ, или вы сами, не справяся и чрезъ секретарей вашихъ о подлежащихъ законахъ, самопроизвольно судите, похищаете надъ властію монаршею, не правите, но въ разстройку приводите правительство, отнимаете у подданныхъ извстныя имъ правила, которымъ должны послдовать, въ презрніе приводите самые законы, и жизнь, честь и имніи гражданъ во всегдашней опасности становятся.
Вы говорите, что ее есть для скорйшаго ршенія длъ. Но все, что скоро, еще хорошимъ назваться не можетъ. Природа сама намъ представляетъ примры: нужные тварямъ произрастеніи не на спхъ ростутъ, но всему надлежитъ время и сплость, дабы совершенство свое получило. Какъ же вы думаете безумной вашею поспшностью какую пользу сдлать. Пусть совсть ваша чиста, пусть желаніе ваше есть скоре содлать судъ обиженному, пусть бы знали и законы, но возможно ли безъ мучительства требовать, чтобы каждый подданный подвергался къ единому вашему суду, чтобы иногда тлесные припадки, иногда оттого, что не выспитесь ночь, препроводя ее въ роскоши, иногда совсмъ посторонней вещью бывъ раздражены, сужденіи бы ваши зависли отъ вашего веселаго или огорченнаго расположенія. Но пусть, повторяю, вы бы и знаніе законовъ имли, есть ли такая на свт память, которая бы могла упомнить содержаніе и точный разумъ всхъ законовъ, которые у насъ многія листовыя книги сочиняютъ, изъ коихъ большая часть писаны на неупотребительномъ язык. Какъ же скорохватныя ваши ршенія, безъ справокъ и сличенія учиненныя, могутъ быть справедливы.
Видны въ сужденіяхъ вашихъ предубжденія къ лицамъ. Въ самой ли истин или напрасно вы ихъ получили, не стыдитеся и не страшитеся на ономъ сужденіи свои основывать, а иногда и не судя отницаете честь людей. Войдите сами въ себя, подумайте о слабостяхъ человческихъ, коль часто и яснйшія вещи намъ темны кажутся, то можно ли кому благоразумному человку понадяться на единое свое сужденіе, и страстью или предубжденіемъ пораженный человкъ есть вполовину безумный, а вы въ семъ-то вашемъ безуміи судите судьбу и честь людей. Законы для того составлены, что они лицепріятія не имютъ, пристрастія въ нихъ нтъ: да судится каждый по законамъ, да отступленіе человка отъ извстныхъ ему правилъ накажется, а не потому, что кто внушилъ управляющему вельмож о комъ худо или ему что показалось. Но вы на сіе говорите, что хитрость развратныхъ людей есть такая, что никакіе законы не могутъ предупредить ихъ коварства и злости и часто они, за недостаткомъ законовъ, безъ наказанія остаются. Сему оспорить не можно. Но не лучше ли если бы кто винной и избжалъ наказанія, нежели когда, отъ вашего самохотнія, упрежденія или худаго воззрнія, безвинный кто претерпитъ и разрушится безопасность гражданская, защищаемая законами. Вы тщитесь наказать другихъ за проступокъ противу законовъ или за вредный подъ нихъ подборъ, нарушая сами оные и считая ихъ достойными наказанію, сами уже ясно злйшими извергами, разрушителями законовъ и злодями, достойными жесточайшаго себ наказанія учиняетесь.
Въ самомъ исполненіи вами законовъ я вижу такія нелпости, которыя, конечно, въ слезы и содроганіе каждаго добраго гражданина приводятъ. Лучшіе изъ васъ, затвердя, какъ сороки, слово милосердіе, не знаете что оно знаменуетъ, послабляете вящимъ преступленіямъ. Поймите, что милосердіе есть единое изъ приписаній приличныхъ божеству, равно какъ и правосудіе, то можетъ ли что въ божеств быть противурчительно. А потому милосердіе есть то, когда взирая на обстоятельства, на слабости человческія и пр., самое правосудіе смягчается, а не есть ослабленіе. Титъ, императоръ, нареченный благопріятный роду человческому, примръ милосердія въ земныхъ владыкахъ, обливался слезами при подписаніи смертной кому казни, но ее подписывалъ, когда необходимо то правосудіе требовало.
Другіе, напротиву того, думая строгостью одною все привесть въ порядокъ, якобы удобно было какія кому дла исполнять, озлобя прежде всхъ съ кмъ онъ ихъ исполнять долженъ, не взирая ни на слабости, ни на обстоятельствы, ни иногда на невозможность, за удовольствіе считаютъ токмо наказанія налагать. Не знаютъ они сего правила, долженствующаго бы быть начертаннаго въ сердцахъ правителей: Слабости препятствуютъ милосердію и покоряются ему, беззаконія сопротивляются милосердію и вооружаются противу него. Слабости человчествомъ извиняются, беззаконія изверствомъ самимъ извиниться не могутъ. Се есть правилы иже составляютъ самыя основанія законовъ. Симъ бы вы должны послдовать, и если бы нашли самые законы противорчющіе вашимъ добрымъ намреніямъ, могли бы принести предъ престолъ монаршій, ко власти законодательной, ваши представленія о поправленіи самыхъ законовъ, а не самимъ вамъ чинить похищенія надъ вышнею властью, коей вы есть хранители, прописавъ законы въ глупыхъ вашихъ писаніяхъ, давать прощеніе или усугублять самую строгость законовъ, являя первымъ себя несмышленными похитителями вышней власти, а вторымъ — злодями, приличнйшими быть палачами, нежели правителями государства.
Разныя встрчаются вамъ дла, а между тмъ и такія, которыя требуютъ особливаго разбору актовъ. Вы вступаете своими особами, не войдя ни въ обстоятельства, ни въ силу актовъ, иже составляютъ безопасность гражданскихъ имній, судите въ единую минуту, ршите безъ справокъ и гражданъ въ разореніе приводите. Не учиняетесь ли вы симъ совершенно сходны разбойникамъ, которые наглостію имніе чужое похищаютъ. Но вы въ оправданіе говорите, что вамъ точно извстно, что акты сіи несправедливы, что то имніе похищено или у государя, или у приватныхъ людей. Не спорю, но вы ли есть законъ? Оставьте такія дла теченію закона, пусть несправедливость ихъ докажется. Если же и такъ вещи сокрыты, или такія обстояльства приведены, что похититель останется владтелемъ похищеннаго, не лучше ли, чтобъ государь или нкоторые граждане отъ хитрости такой претерпли, нежели бы вашимъ скороцостижнымъ сужденіемъ похитилась власть у государя, разрушились законы и погибла бы безопасность. подданныхъ, а вы-бы разбойниками учинились?
Пристрастіи ваши суть наиболе очевидны въ опредленіи вами судей. Едва вы входите въ начальство, уже несмышленная родня ваша важныя мста получаетъ, другіе — ваши искатели, хотя ихъ прежнее пребываніе въ судьяхъ противу ихъ свидтельствуетъ, паки въ мста опредляются, въ единыхъ мстахъ тогда какъ отршаете однихъ, другихъ, не меньше участвующихъ въ злоупотребленіи законовъ, тогда же повышеніе получаютъ. Пусть вы себ въ оправданіе скажете о сродникахъ, что ваше надзираніе надъ ними научитъ ихъ .должности и добрыми вы ихъ судьями содлаете, пусть скажете о прежде-бывшихъ у длъ, что ваше строгое наблюденіе возвратитъ ихъ къ правосудій, пусть скажете о участвующихъ въ злоупотребленіяхъ, что обстоятельства не дозволили имъ онымъ сопротивляться, — оправданіи ваши тщетны. Если вы, по пристрастію родства, опредлили кого, то не можетъ ли быть то же пристрастіе и въ наблюденіи за нимъ? и какъ возможно вамъ, бывъ главными начальниками, входить во вс подробности нижнихъ чиновъ? кто на ближняго вашего родственника или свойственника осмлится вамъ принести жалобы? и слдственно большая часть длъ его сокрыты отъ нихъ будутъ. Какъ вы надетесь привыкшаго къ распутству человка обратить къ порядку, когда и надъ собою толь мало власти имете, что не стыдитеся его опредлить? Какъ вы можете извинить обстоятельствами злоупотребленіе законовъ? Какъ вы можете ихъ въ доскональность знать, и какъ вы можете понадяться на человка, сказывающаго вамъ, что онъ для товарищества плутовалъ? А опредленіе такихъ, выводя васъ пристрастными на позорище и показуя, что вы не достоинства, но прихоти своей ищите, развратитъ не токмо сихъ, но и множество другихъ и вы, еслибы и хорошія имли намренія, коихъ, по крайней мр, знаковъ не видно, безуспшны въ предпріятіяхъ останетесь, а народъ увидитъ въ васъ пристрастнаго себ злодя.
Не хочу я васъ обвинять въ злоимств, ибо сіе обвиненіе является мн мерзко, и не могу я подумать, чтобъ души ваши до того были уподлены. Охотно желаю васъ хотя добрымъ намреніемъ оправдать, возлагая боле худые ваши поступки на невжество ваше, нежели на умышленныя развращенія вашего сердца. Однако, если вы не злоимцы, то, по крайней мр, вы толь малоумны, что тщитесь показывать себя такими предъ народомъ. Ибо что можетъ сказать народъ, видя ваше сластолюбіе и роскоши, превосходящія ваши доходы? Что онъ скажетъ, видя ваше уваженіе ко всмъ богатымъ людямъ, видя похлбствы ваши ко зловреднымъ откупщикамъ? Колико каждый изъ васъ содлалъ имъ благодяній, вспомоществуя, якобы для своего прибытку, всхъ ихъ разореніямъ и притсненіямъ народа. Вы иже во всемъ строгіе смотрители являетесь, прескли ли вы несправедливую продажу соли, несправедливой ея всъ, подмшанія самаго песку и прибавленія цны? Прескли ли вы въ откуп табаку разныя вкрадшіяся злоупотребленіи, яко недовсы, подмсь худаго и прочее? Нтъ, все сіе въ прежнемъ злоупотребленіи остается. Тщетно народъ жалуется, тщетно онъ вопіетъ. Везд онъ притсненъ и нигд отъ васъ защиты не обртаетъ. Что сіе знаменуетъ? Вы говорите, что для пользы коронныхъ доходовъ вы принуждены вспомоществовать откупщикамъ? Да разв корона отдавала имъ откупъ на тхъ основаніяхъ, чтобы они разоряли народъ, повредили бы всы и мры и испортили бы примсомъ вещей самыя нужныя вещи для жизни человческой? Естьли такія суть ваши мысли, то вы разрушаете связь народную съ государемъ и государствомъ и суть побудители возмущенія. Если же не такія, чего ради вы толь во всемъ имъ способствуете? Никто изъ гражданъ не долженъ быть притсненъ. Откупщики есть зло, но зло, по обстоятельствамъ государства, нужное. Не утсняйте ихъ, исполните съ ними точно т условія, на которыхъ они обязались. Не утсняйте ихъ, но не давайте имъ и народъ утснять. И тмъ боле сіе заслуживаетъ вашего вниманія, что сіи люди изъ данныхъ лтъ привыкли, для своего корыстолюбія, отягощать и притснять народъ. Зачмъ же вы длаетесь соучастниками такихъ притсненій? Зачмъ вы, потворствуя откупщикамъ, разрываете неразрывную цпь, связующую народъ съ государемъ? Зачмъ вы въ недйствительность, ради откупщиковъ, приводите законы? Убо либо злоимство въ васъ дйствуетъ, либо вредомъ власти монаршей, по неразумію вашему, хотите симъ богатымъ людямъ угодить. Въ первомъ случа вы злоди, а во второмъ — безумные.
Нердко случалось мн примтить въ тхъ изъ васъ, которые наиболе хвастаются оказывать дятельности: они во все входятъ, то, что должно исправлять полицейскому офицеру, что должно длать нижнему судь, все на себя пріемлютъ. Бгаютъ какъ безумные по городу, на все сами взираютъ, принимаютъ множество бумагъ, корпятъ съ глупыми или съ плутами своими секретарями ихъ разсматривать и, въ малостяхъ упражняясь, отъ великаго время отнимаютъ, и народъ въ существительныхъ вещахъ своего блаженства страждетъ. Сіи похожи на тхъ лошадей, которыя на нашихъ фабрикахъ ходятъ въ колес — хотя кажется ей что великое пространство пути прошла, но она все на одномъ мст пребываетъ — а въ самомъ дл показываетъ васъ быть мелочными людьми, удобными токмо къ нижнимъ чинамъ, а не въ большіе правители государства. Ибо что вы бганіемъ своимъ длаете? Примтите самое малое число злоупотребленій, которое велите исправить. Они на малое время и то частно исправятся, дабы посл со вреднйшею силою умножиться.
Не та ваша должность. Она состоитъ въ наблюденіи, чтобы подначальствующіе ваши каждый исправлялъ свою должность. Не совсмъ охулительно очей вашихъ наблюденіе, но не тотъ, кто мры и всъ неправые держитъ, не тотъ, кто поврежденные товары продаетъ, толико наказанія достоинъ, ибо онъ сіе длаетъ для своей прибыли, для обогащенія своего торгомъ, но тотъ, кому повелно за симъ надзирать, который сугубое содлываетъ преступленіе, ибо безъ взятковъ такого бы упущенія не содлалъ и народъ бы не допустилъ быть обмануту. Но малоуміе ваше до того простирается, что вы и не знаете, кого какъ должно наказать. Достоинъ нкоего наказанія продавецъ за такое злоупотребленіе, но сугубаго наказанія достоинъ надзиратель. А симъ вы и упускаете. Бганье ваше становится тщетно, труды ваши пропадаютъ, злоупотребленіе, посл малой частной поправки, умножается, и вы достойно заслуживаете имя людей, незнающихъ, къ чему свой трудъ, къ чему какія наказаніи употребить, и въ презрніе народу впадаете. Случалось мн видть, когда по таковымъ обганіямъ, съ усталыми ногами, принудя долго себя нужнымъ ожидать, приходите запыхавшися домой, обираете у проселщиковъ разныя жалобы, кладя подъ пазуху ихъ, уже думаете, что колико бумагъ, толико судебъ человческихъ въ рукахъ вашихъ держите. Бдные, прижимаете рукою своею судьбы другихъ людей! подумайте прижать крпко свою судьбу, свою добрую славу, естьли вы ее когда имли! Уходите съ важнымъ видомъ, оставя множество другихъ, отъ коихъ ничего не выслушали, еще нсколько часовъ васъ дожидаться. Подумайте сами, не суть ли вы таковымъ поступкомъ достойны смха и поруганія. Возможно ли вамъ сдлать выписки и точное разсмотрніе на сто, или боле, просьбъ, которыя вамъ подадутся въ каждую недлю. Вы себя изнуряете, похищаете должность нижнихъ судей, требованіемъ отъ тхъ мстъ объясненій отнимаете у нихъ время исполнять теченія правосудія и, наконецъ, по незнанію вашему, подвергаетесь несправедливо еще ршить. Но вы говорите, что каждый притсненный долженъ имть къ вамъ прибжище и просящаго не отженете отъ себя. Похвально правило, но вы его не понимаете. Не тмъ неотвергается просящій, не тмъ обидимый защищается, чтобъ между многихъ бумагъ принять мало дльныхъ, лишить себя нужнаго времени на важныя ршенія, затруднить судебныя мста справками и запросами, и малоразумныя повелнія учинить. Неотвергни просящаго, но тмъ, чтобы, въ назначенный день и часъ тобою, онъ нашелъ тебя готоваго жалобы выслушать, а не долженъ бы нсколько часовъ былъ тебя ожидать, ибо какъ скоро ты такой день и часъ назначилъ, онъ не твой, а просителевъ, — и ты не имешь права имніемъ другихъ, въ огорченіе самымъ тмъ, ожиданія тебя распредлять. Принявъ ихъ просьбы, можешь ли ты всхъ удовольствовать? можешь ли безъ справокъ положить свои ршенія? можешь ли справки взять, не остановя теченіе длъ въ присутственныхъ мстахъ? можешь ли предложеніями твоими не подать поводу къ узнанію твоихъ расположеній, а потому и не побудить судей, трепещущихъ предъ вами, судить сходственно съ вашими мыслями? А все сіе въ ущербъ правосудія.
Не лутче ли бы было вамъ отречься отъ принятія такихъ просьбъ, которыя къ судебнымъ мстамъ принадлежатъ. Пусть происходитъ на самыя т судебныя мста жалоба. Посщайте, вмсто бганья вашего по площадямъ и до улицамъ, судебныя мста. Отрекитесь таковыя просьбы на судебныя мста въ дом своемъ принимать, но лутче принимать жалобы въ самыхъ тхъ судебныхъ мстахъ, тогда проситель, бывъ введенъ вами въ самое судебное мсто, судьи, словесно съ показаніемъ производства, объяснятъ обстоятельства дла и вамъ, безъ переписки, безъ затрудненій судебныхъ мстъ, останется наблюдать, ведя особливую записку о жалобахъ, чтобы везд въ порядк и безволокитно дла производились. Вы будете покойны, просители васъ въ дом не будутъ отягчать, судебныя мста, страшася вашего присутствія, будутъ въ порядк и безволокитно дла производить и не затруднятся многими переписками, а и самые просители получатъ себ удовольствіе, противной же сему поступокъ не показуетъ ли ясно въ васъ, что вы ниже и спокойствія своего съискать не умете.
Грубой и властной вашъ обычай, а паче, когда нещастный народъ видитъ васъ подкрпленныхъ какими временщиками, до того доводитъ народъ, что онъ впадаетъ въ нкое онменіе, видя себя вами обижена, видя вами разрушенные законы, видя преимущества отъ монарховъ данныя — вами отнятыя, претерпвая угнетеніе и разореніе, не смютъ даже жалобу на васъ производить. Что я говорю на васъ, но ниже не смютъ и вамъ справедливости своей изъяснить! Таковое ослабленіе народа, вами причиненное, не точно ли есть такое, о каковомъ Цицеронъ, при паденіи Римскія республики, говоритъ въ письм своемъ къ Куріону: ‘Red, me hercule, не cum veneris non habeas jam quod cures, ita sunt omnia debilitata jam prope et extincta’ {Эта и слдующая цитата написаны рукою кн. М. М. Щербатова. Ред.}, но страшуся, что не можешь ты найтить способовъ употребить твоихъ попеченій, ибо толикое есть зд ослабленіе разумовъ, и скажу почти истребленіе. А по семъ: ‘Miseris temiporibus ac perditis moribus’ — отъ нещастныхъ временъ и разврата нравовъ. Се есть обыкновенныя слдствія утсненія, разумы придутъ въ ослабленіе, сердца въ уныніе, и нравы развратятся, и люди, желающіе своего щастія, не могши получить оное прямыми и законными путями, обратятся къ подлости и обману.
Какая же вамъ польза отъ сего происходитъ?
Вы подвергнуты къ тысячи обманамъ, чинящихъ васъ подверженныхъ презрнію самыхъ тхъ, которые вамъ наиболе раболпствуютъ, законы приходятъ въ ослабленіе, ибо находятъ ихъ безсильныхъ безумные ваши поступки исправить, сердца и разумы уподобляются, нравы повреждаются и приключенное вами зло не мимоходящее, но долговременное становится, а все сіе или отъ вашего неразумія, или отъ желанія быть превыше законовъ. А самое сіе уже безуміе ваше и показуетъ, ибо естьли вы не взираете на защищеніе законовъ, естьли щастіе перемнится, естьли васъ непостоянная фортуна будетъ угнетать, въ чемъ вы найдете себ защищеніе? Но какая вамъ и честь повелвать безсловеснымъ и порабощеннымъ народомъ? Вы человки, за честь себ щитаете повелвать равными себ, но приведя ихъ въ скотское состояніе, становитесь не правители равныхъ себ, но дурные пастухи безсловесныхъ скотовъ!
Тягостно мн, а иногда и смшно видть вашу надменность, мерзко мн видть ваши прихожія наполненныя людьми, ожидающихъ вашего явленія. Укрпивъ себя противу досады, я иногда хочю видть сіе глупое и безчестное роду человческому позорище, гд купно съ одной стороны подлость, а съ другой, то есть, съ вашей — глупая гордость является. Естьли бы вы взяли трудъ размышлять, нельзя бы вамъ себ не представить, что непріятно бы вамъ было другаго ждать, зачмъ же вы сіе непріятство на другихъ налагаете? Но войдемъ въ подробности о семъ вашемъ поступк. Двоякіе люди къ вамъ приходятъ, единые для изъявленія почтенія вамъ, то скажите, какого вы почтенія боле желаете, того ли, которое относится къ вашему сану и украшеніямъ, или того, которое относится къ вашей особ? Естьли перваго, то выставьте ваши знаки и патенты въ вашихъ прихожихъ и подпишите: господинъ сего дома есть токмо сіе, а впротчемъ онъ чючела. Естьли вы хотите, чтобы оно къ особ вашей относилось, то можете ли вы получить его, проповдывая своимъ поступкомъ, что вы и жить не умете, ибо почтеніе почтеніемъ платится. Вторые приходятъ съ просьбами своими. Но и т должны ли васъ ожидать? Вы возведены на высокую степень правленія, для того ли чтобъ подобно павлинамъ, которые въ числ умныхъ птицъ не щитаются, распустя хвостъ свой собою красоваться?
Вы возведены для пользы народной, убо каждая нужда человка есть нужда ваша. Зачмъ же униженнаго самою нуждою, еще Долгимъ ожиданіемъ васъ — унижать? Зачмъ, есгми онъ иметъ гогда другія нужды, ожиданіемъ васъ сдлать ему упустить нужное время? Естьли несправедлива его просьба, зачмъ прежде законовъ его наказывать? Естьли же справедлива, зачмъ хотть, чтобы онъ и справедливость униженіемъ получилъ?
Я знаю вашъ отвтъ, ибо часто случалось мн съ таковыми о семъ говаривать. Вы говорите, что ‘не гордость ваша и не тщеславіе притчина сему, но обязанность исполнять дла, которыя занимаютъ васъ и не позволяютъ вамъ тотчасъ выттить ко ожидающимъ васъ’. Отвтъ вашъ во всей своей ясности безуміе ваше и неспособность открываетъ, ибо, понеже вы не умете распредлять время, какъ же можете благоразумно ршить дла?
Я самъ имлъ щастіе быть въ такихъ должностяхъ, что множество людей до меня нужду имли. Я самъ всегда обязанъ былъ многими длами, но никогда никто меня пяти минутъ не ожидалъ и дла мои нимало упущены не были. Не въ похвалу ума моего я принужденнымъ нахожусь сіе сказать, ибо сіе мн стоило малаго размышленія, но чювствованіе человка ожидающаго того, до кого ему дло есть. Вотъ что я тогда придумалъ и исполнялъ, не длая ни себ помхи и не принуждая никого себя ждать. За первое себ поставилъ я правило, что естьли кто иметъ нетерпящую время нужду, тотъ во всякое время, хотя бы то было ночью, имлъ право даже велть меня разбудить, ибо и сонъ мой и успокоеніе не должны повреждать состояніе послдняго гражданина. По семъ назначилъ я дни для моего успокоенія и для исправленія длъ въ моемъ кабинет, въ которые просилъ всхъ, чтобы меня въ сіи дни, окром крайной нужды, не бездокоили. Наконецъ и во дни, когда я принималъ всхъ, назначилъ часы, въ которые принимать, и каждой, зная тотъ часъ, приходилъ и меня уже не дожидался, естьли же кто пришелъ ране, {Приписано на пол рукою кн. Щербатока. Ред} безъ крайней нужды, тотъ уже долженъ былъ винить или свои часы или себя, естьли нсколько подождетъ. А симъ способомъ я имлъ все нужное время для своихъ длъ, и просители никогда меня не ожидали.
А посему оправданіе ваше есть тщетно и поступокъ вашъ ясно показуетъ малость вашея души. Хотя вы сколько ни силитесь скрывать малость вашу, она самимъ {Приписано на пол рукою кн. Щербатова. Ред.} вамъ чювствительна Сами на себя дивитесь, какъ вы могли вельможами и правителями государства учиниться, а потому, не имя ничего въ себ, но взаимствуя все отъ вашихъ чиновъ, вы оными и гордитесь.
Я окончилъ наконецъ сіе непріятное вамъ писаніе показаніемъ еще единыя вашея малости. Вы, по всему вышеписанному, оказываете себя врагами нижнихъ себя, оказываете же себя врагами и равныхъ вамъ. Насило кто изъ васъ бываетъ въ правительство возведенъ на мсто другова, то первое ваше попеченіе состоитъ охулять вс поступки того.
Войдите въ себя и подумайте, не совершенную ли подлость души вашей сіе знаменуетъ.
Вы, бывъ не въ чинахъ, являли тому почтеніе, можетъ быть и льстили его слабостямъ, вошедъ на его мсто вдругъ стали его укорять, не сдлавъ еще ничего лутчего. Тщеславіе ваше уже льстится, унижа его возвысить себя. Но подумайте, не тмъ другихъ унижаютъ, что ихъ злословятъ, будьте предъ малымъ предшественникомъ своимъ велики, онъ безъ злословія вашего унизится, а вы возвышены будете. Безумное ваше хвастовство не будетъ васъ погонять какъ плетью, что нибудь явное (славное?) сдлать, чмъ бы злословіи ваши оправданы быть могли, а потомъ часто и безъ разсужденія, что содлаете, а симъ хотя того превратить въ карлу, сами пигмеи становитесь!
Хотите ли вы быть великими и почтены? Старайтеся послдовать вщанію законовъ, ничего наспхъ и по произволенію токмо своему не длайте, исправляйте отъ слабости или отъ обстоятельствъ людей падшихъ, наказуйте упрямыхъ преступниковъ, явите, что вы превыше чину вашего, отвергните гордость, явите ласку и снисхожденіе, любите правду и благонравіе и сами примромъ тому будьте и, наконецъ, старайтесь устроить безопасность и спокойствіе и выгоды народныя.
Безъ хвастовства слава васъ увнчаетъ и чины не будутъ вамъ украшеніемъ, но вы особою своею ихъ будете украшать, и благословеніе имени вашего народомъ переживетъ вашъ вкъ и будетъ сопротивляться непостоянству щастія.
(Около 1787 г.).