3
Г. Н. Потанин — Н. А. Некрасову
3
Г. Н. Потанин — Н. А. Некрасову
5 января 1861 г.
Милостивый государь Николай Алексеевич!
Письмо к Н. А. Некрасову, Потанин Гавриил Никитич, Год: 1861
Время на прочтение: 7 минут(ы)
НЕКРАСОВСКИЙ СБОРНИК. VIII
Л., ‘НАУКА’, 1983
В Новый год Вы, вероятно, получили корректуру моего романа1 ‘Старое старится, молодое растет’?2 — она была послана с верным человеком. Но дело не в этом, а вот в чем: я три раза подносил руку, чтобы изорвать бестолковое маранье цензора, а вместе с ним и корректора: так возмутило меня их дерзкое невежество и крайнее незнание народного языка. Для какого-нибудь немца Оберта,3 конечно, все равно, что ‘божий’ и что ‘божеский’ — то и другое Gttlich для немца Оберта, и ‘маменька’ и ‘мамынька’, и ‘бабушка’ и ‘баушка’ решительно не имеют разницы,4 а потому что все Mutter да Gromutter. Ну, а для русского цензора это уж никак не должно быть все равно. Истинному русскому цензору должно быть очень известно, что фразы ‘сотвори божию милость’ и ‘сделай божескую милость’5 так похожи одна на другую, как идол на бога, безмозгий на безмозглого, или, положим, хоть Оберт на настоящего русского цензора. Я сам очень хорошо знаю, в котором месте нужно утереть нос моему сопляку Ваське, чтоб он не был противен человеку опрятному (за это я очень благодарен Вам: место это не нравилось и мне самому),6 сам знаю, где вознесено мое дерзкое земное слово до бога небесного, и если бы господин цензор коснулся именно этих мест, я был бы ему также глубоко благодарен, как моему духовному отцу, которого я — вот уже почти тридцать лет —все ищу на земле, а придираться к мелочам и вычеркивать областные слова, значения которых он решительно не понимает или вычеркивает вроде того, что Оленька Почечкин рожден от барина и девки,7 и этим приучать меня мыслить чище и нравственнее о наших дворянах, — я с этим еще не совсем согласен! А почему? — я постараюсь объясниться.
Артамон Артамоныч Пентюх (ах, кстати: поблагодарите здесь г. корректора за то, что моего Артамоныча он переделал в Артамоновича8 — очень ему благодарен за правильность Греча, жаль только — не обратил внимания на греческое происхождение русского Артамона, а то еще бы правильнее вышло, если б он выправил в Артемоновича), Артамон Артамонович Пентюх, имеющий 99 крепостных душ, просит деревенского своего попа записать ему новорожденного младенца, по метрикам, двумя месяцами раньше, с тем, чтобы эту новую крепостную душу можно было занести к сроку в ревизскую сказку и представить себя помещиком, имеющим 100 душ, т. е. имеющим шар и значение на выборах. А когда на это священник возразил, что кроме этого четверо умерших, значит и хлопотать нечего — живых душ только 95! холостой Артамон Артамоныч, отворяя боковую дверь и указывая на двенадцать своих горничных, торжественно произнес: ‘Неужели же ты, батька, сомневаешься, что к году я уж будто и почти сто не доделаю, помилуй, отец!’.9 Это действительный факт благородства дворянства, точно так же как действителен вот какой факт. Помещик Самарской губернии С, имея у себя душ десять крепостных, заслышавши о наделе крестьян землею, семерых годных отдает в рекруты и получает за них такие деньги, которых не стоит и его имение (при настоящих условиях), а негодных ссылает на поселение, и таким образом освобождает ото всех землю, которая в Самарск<ой> губ<ернии> есть тот же капитал! Этих фактов, кажется, достаточно, чтобы не подрывать моих личных убеждений противу наших благородных дворян. Если же и этого недостаточно, так вот Вам и еще. Помещик Казанской губернии Немиров, а за ним и вся Казанская губерния наповал вырубили свои заповедные леса, с тем чтобы будущему поколению и без того уже ограбленных крестьян не оставить и прута на дрова. Вот факты, говорящие сами за себя! Я уже не говорю ни о правах каждого, ни о законе, ни о власти, ни о мерах, могущих остановить все это, я говорю здесь только об одном: виден ли в этом всем хоть человек? Не только уж благородный, сострадательный или образованный? — виден ли хоть просто ‘человек’? И его не видно — одно бесчеловечие и злодейство! А господин цензор после всего этого, так глубоко возмущающего душу, учит меня еще умеренности выражений: хорош цензор, да хорош, верно, и тот, кто и его учит этому.
Положим, цензор имеет полное право остановить меня и не пустить, если я иду против законов духовного или гражданского, но вычеркивать мои убеждения, не касающиеся ни законов, ни власти, ни даже русского правительства и царя! — Это я не знаю, что такое. Это еще железнее батюшки родного деспотизма, без которого, верно, и в самом деле русский человек жить не может, так же как без летней шубы, печки и помочи?
Печатается по автографу: ИРЛИ, 3820, л. 168—169.
Г. Н. Потанин (1823—1910) — один из начинающих авторов ‘Современника’. Летом 1860 г. Некрасов писал уехавшему лечиться за границу Добролюбову: ‘Пришел ко мне <...> выгнанный из штатных смотрителей человек по фамилии Потанин и принес роман — он его писал десять лет и еще не кончил, думаю, что и никогда не кончит, так он любит свое детище и так возится с ним, но вещь замечательная <...> народного элемента много <...> десять глав, мною прочитанные, мне очень понравились. Я ему дал денег, и он уехал в Бугульму к семейству — и дописывать <...> Хлопотал я, чтоб ему дали место, да покуда не добился’ (цит. по: Некрасов Н. А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 8. М., 1967, с. 267). С No 1 ‘Современника’ 1861 г. роман начал печататься, но закончен, как и предполагал Некрасов, не был: в No 1—4 напечатано лишь 12 глав. В. Е. Евгеньев-Максимов, изучавший вопрос о преследовании цензурой ‘Современника’ в эпоху первой революционной ситуации, писал о ‘жестокой вивисекции’, которой подверглись напечатанные в журнале главы романа ‘Старое старится, молодое растет’ (Евгеньев-Максимов В. Е. ‘Современник’ при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936, с. 486—493). Это подтверждается и ставшими сравнительно недавно известными цензорскими гранками романа Потанина (см. сообщение Р. Б. Заборовой ‘Из архивных разысканий о Н. А. Некрасове’: Русская литература, 1973, No 4).
Публикуемая по ‘Ночнику’ неполная авторская копия письма имеет приписку: ‘(и т. д. — далеко не кончено). Подлинник послан г. Некрасову 9 января 1861 года и послан верно с братом Павликом’. Относится к началу печатания романа (главы 1—4 в No 1 ‘Современника’ за 1861 г.). 1 января 1861 г. Некрасов сообщал Добролюбову, что редакции ‘после больших хлопот’ удалось добиться, чтобы цензором журнала назначен был ‘чудак’ Бекетов вместо ‘глупого Рахманинова’, беспримерного по ‘бестолковости и трусости’ (X, 438). Но гранки, о которых идет речь в письме, читал еще, судя по почерку поправок, Рахманинов. Сопоставление письма с цензорской корректурой подтверждает, что цензор, внося правку или вычеркивая отрывки, выражения, слова, в которых усматривал неуважение к религии, духовенству, обрядам, помещикам, намеки на бесправное положение крестьян и солдат, придирался и к мелочам, выкидывая, например, областные слова. Некрасов писал Потанину, посылая изуродованные уже Бекетовым гранки продолжения романа: ‘Для связи Вы можете делать взамен выкинутого вставки, но они должны быть коротки и невинны (поправки и целые фразы, приписанные цензором, Вы можете уничтожать, заменяя их по-своему фразами, соответствующими его мысли). Г-н Бекетов — лучший цензор, что он сделал — не менее того сделал бы всякий другой’ (X, 444).
1 Авторская корректура первых четырех глав романа, отправленная в типографию, не сохранилась. Однако известен цензорский дубликат ее, о котором пишет Потанин,— 14 гранок с пометами: ‘г. цензору’, ’28 декабря’ (ГПБ, ф. 514, No 21, л. 1—14, далее указываются только листы, каждый из которых представляет собой гранку-форму, равную приблизительно 8 страницам журнального текста). В них отчеркнуты на полях красным карандашом цензора семь отрывков на л. 4, 5, 6, 7 и 9. Правка чернилами, учитывающая требования цензора, распространилась и на остальные корректурные листы, не имеющие помет цензора. Из журнального текста романа видно, что автор учел не все ‘пожелания’ цензора.
2 Это название романа придумано Некрасовым, авторское — ‘Крепостное право’ — цензор потребовал изменить.
3 Один из цензоров Петербургского цензурного комитета, им подписаны лишь No 6—8 ‘Современника’ за 1859 г. (см.: Боград В. Журнал ‘Современник’. 1847—1866. Указатель содержания, М.—Л., 1959, с. 820).
4 Слов ‘мамынька’ и ‘баушка’ в наборе (гранки) нет. В журнальном тексте слово ‘маменька’, встречающееся в гранках, во всех случаях, кроме одного (с. 89), начиная с главы III заменено на ‘мамынька’, когда речь идет о матери Васи (ср. л. 10, 11, 14 и соответственно с. 82, 88, 89, 91 и 117 журнального текста), а не о ‘маменьке’ дворянского дитяти (л. 12 и с. 98).
5 В сохранившихся гранках глав 1—4 слов ‘божия милость’ в сочетании с ‘сотворить’ нет, слова ‘божеская милость’ здесь встречаются трижды: в тексте, соответствующем с. 81 ‘Современника’ (‘Павел Кузьмич, даже с уничижением своего собственного достоинства упросил лавочника оказать ему с Васей божескую милость…’), с. 92 (‘Куманек, сделай такую божескую милость’) и с. 101 (‘Да уж, куманек, сделай такую божескую милость’). В первом случае выделенный нами курсивом текст на л. 9 гранок зачеркнут, в журнальном же вместо него соответственно: ‘даже с некоторым уничижением’ и ‘великую милость’, во втором и третьем случаях — тексты гранок (л. 11, 12) и журнала совпадают.
6 Возможно, Потанин имеет в виду отсутствующий в журнальном тексте отрывок: ‘…потому что в этот нежный период организм Васи, не выключая даже и его собственного носа, был так слаб, что из носу беспрестанно выпрыгивал пузырь, похожий на самую крупную жемчужину, или вывешивалась толстая лапша, как будто напоказ выставленная после обеда, а потом все это втягивалось с верхней губы в ноздрю, наподобие бредня с мокрой мотней. Между нами будь сказано, лапшу эту мама называла шматиной, а жемчужины Ионовна чествовала балаболками. Но… Вася нисколько не обращал внимания на крупный жемчуг’ (л. 3). Вместо него в журнальном тексте читаем: ‘Впрочем в последнем отношении не только советы, даже самые приказания и угрозы мамы нисколько не действовали на Васю. Васе решительно некогда было заняться чисткою своего носа…’ (с. 36). Но в гранках в этом месте нет никакой правки, вероятно, Некрасов изложил свое предложение убрать это и некоторые другие натуралистические места (см. ниже) в письме Потанину, посланном вместе с цензорской корректурой, или (что более вероятно) отметил их на рабочем, авторском экземпляре гранок. Продолжение этой правки наблюдается и в начале главы III, на с. 65 журнального текста (ср. л. 7 гранок). В журнальном тексте отсутствуют также натуралистические подробности ‘бессознательных неразумных шалостей Васи’ при ловле мух, тараканов, пауков, мышей (они есть в цензорском экземпляре гранок, без помет цензора), которые, как пишет автор, ‘происходили, конечно, более от резвости ребенка, нежели от жестокости его сердца’ (ср. л. 5 и 45).
7 На л. 5—6 гранок цензорским карандашом отчеркнут большой абзац, в котором автор характеризует новых знакомых и друзей Васи, детей дворовых, этот абзац есть и в журнальном тексте (с. 50—51), за исключением места, где речь идет об Оленьке Почечкине и Акульке: ‘Эти говорили даже что-то похожее на ребенка, рожденного от девки и принадлежащего к двум отдельным мирам, по отце барине — к гостиной, по матери девке — к кухне и девичьей, прочие же приятели Васи и этого побочного благородства не имели’.
8 В гранке (л. 3) в авторском тексте ‘Артамонович’, в журнале — по-видимому, в соответствии с замечанием Потанина и его (или некрасовской) правкой — везде ‘Артамоныч’ (с. 29—31, на с. 30 соответственно ‘Павлыч’ вместо ‘Павлович’, как было в наборе). Однако в речи Васи и в гранках — ‘Артамоныч’ (л. 10 и с. 85).
9 В гранках имеется лишь упоминание о том, что Артамон Артамоныч ‘холостяга’ (л. 3, ср. с. 30).