И. С. Шмелев
Письмо к Леониду Андрееву
Владычная слобода.
Дорогой Леонид Николаевич,
Крепко жму руку, Ив. Шмелев.
Письмо к Леониду Андрееву, Шмелев Иван Сергеевич, Год: 1916
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Публикация В. П. Вильчинского
Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дом на 1975 год
Л., ‘Наука’, 1977
OCR Бычков М.Н.
Публикуемое письмо, подлинник которого хранится в Рукописном отделе Пушкинского Дома,1 связано с попыткой Леонида Андреева привлечь к сотрудничеству в газете ‘Русская воля’ (Пг., 1916—1917), где сам он заведовал отделами литературы, критики и театра, популярных в ту пору писателей. По характеристике В. И. Ленина, ‘Русская воля’ была одной из ‘погромных’, ‘наиболее гнусных’ газет, ‘основанной на заведомо темные деньги’.2 Она была создана группой банковских воротил во главе с махровым реакционером А. Д. Протопоповым с тайной целью защиты интересов промышленников в борьбе с нараставшим в стране революционным движением.
Ослепленный ‘финансовым великолепием’ издания, не разобравшись в его истинных целях и наивно поверив в возможность сохранения своей независимости, Леонид Андреев стал активным сотрудником газеты. Этот опрометчивый шаг писателя вызвал осуждение со стороны многих литераторов, в том числе И. С. Шмелева, писательская судьба которого нередко скрещивалась с судьбой Л. Н. Андреева.3 Резко отрицательное мнение Шмелева о ‘Русской воле’ и его категорический отказ от сотрудничества в газете, высказанные в публикуемом письме, весьма огорчили Л. Андреева, охарактеризовавшего это письмо как излишне ‘решительное и ненужно-страстное’. ‘Мое близкое, фактическое и действительное участие в каком бы то ни было издании, — подчеркивал писатель в своем ответе И. Шмелеву, — служит гарантией полной чистоты этого издания… Боюсь, что наше понимание свободы совершенно разно. Для меня единственным моим судьей является моя совесть, личная и общественная. Ваша свобода — это рабство перед общественным мнением и хроникерами: ‘дабы никто, — пишете Вы, не осмелился сказать про меня — вот какому богу он служит’. Да, Вы правы: про Вас никто не скажет дурного — про меня же говорили и будут говорить. И очень возможно, что среди говорящих дурно будет И. С. Шмелев — он уже сделал это на основании ‘заметок’,4 а их будет много еще! Но как это ни горько мне, я останусь на своем месте, освященном и совестью моею и сознанием народного блага’.5
В этим словах отчетливо проявилось непонимание Л. Андреевым эфемерности ‘независимости’ художника в буржуазном обществе. Проницательнее его в данном вопросе оказался И. С. Шмелев, не чуждый, впрочем, и сам, как следует из публикуемого письма, иллюзий о возможности свободы писателя в тогдашних условиях жизни.
1 ИРЛИ, ф. 9, оп. 3, No 63. Небольшой отрывок из письма (8 строчек), ошибочно прокомментированный как свидетельство ‘мещанской ограниченности идеологического багажа’ Шмелева, опубликован в ‘Литературном наследстве’ (т. 2. М., 1932, с. 184).
2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 31, с. 207, т. 34, с. 117, 130.
3 См.: Вильчинский В. П. Л. Андреев и И. Шмелев. — Русская литература, 1971, No 4, с. 129—141.
4 Подразумеваются газетные хроникерские заметки о ‘Русской воле’, о которых говорится в письме Шмелева.
5 Русская литература, 1971, No 4, с. 138 (письмо от 30 июля 1916 г.).
24 июля 1916 г.
Настоятельная потребность высказаться об участии моем в проектируемой газете — все эти дни, после разговора с Вами, волновала меня ежечасно. В итоге размышлений я прихожу к решительному заключению: в этой газете, насколько я ее чую, участвовать своим трудом я никак не могу. Очень досадно, очень жаль, что я не взвесил все это раньше, при свидании с Вами. Тогда я, по всей вероятности, яснее бы мог высказаться и убедительнее, чем смогу сделать это в письме. И доводы мои были бы, глядишь, куда ярче и основательней, ибо я нашел бы иллюстрации. Но попытаюсь, хоть и отрывочно, объясниться.
Как видно из коротеньких хроникерских заметок в Р<,усских>, Вед<,омостях>,, Киев<,ской>, М<,ысли>, и Речи1 — на эту газету дают деньги такие-то банки. Банки… С этим понятием у меня неразрывно связывается: спе-ку-ля-ция во всех видах и формах. Банки… Я знаю, какими, частью жуткими, путями ходят эти, да, необходимые и небезгрешные учреждения. С этим словом итальянским связываются еще слова — спекуляция, концессия, депрессия, синдикат, конъюнктура, on cabl,2 биржа, проценты, экзекуция. С этими милыми учреждениями связываются имена славных деятелей российских, не раз пытавшихся (и очень подчас удачно) стричь государственную казну, пополняемую еще до с<,их>, п<,ор>, главн<,ым>, обр<,азом>, за счет дырявых карманов миллионов нищих российских ‘граждан’. Имена сии — Путилов, Вышнеградский, Ковалевский3 и еще десятки и сотни, с мертвой хваткой и ястребиным глазом хищников. С этим понятием — банк — у меня связывается зрительное впечатление: высоченный дом, с медью, бронзой, окнами в сажень, с сытой мордой галунного пса в дверях,4 в кои входят люди с бумажниками и с крепким карманом — все то, что может и умеет выбирать, набирать, собирать и выдирать с тысяч тех, кои ходят и бегут мимо этих зеркальных окон. (Я все время говорю о банках нашего типа, нашего времени. Я очень хорошо понимаю, что банки необходимы, как важный элемент жизни, но только у меня в идее, коей я сочувствую, банки иного типа). Не эти ли милые учреждения помогли создаться дороговизне в нашу тяжелую годину? Это не раз было доказано. Не при помощи ли этих милых и услужливых пособников оперируют г<,оспода>,, подобные разным ‘Митям’?5 Не при помощи ли их капитализм силится и крепче сбивает цепи на рабочем народе? При наших-то условиях. Не банковские ли воротилы получают концессии подкупами и влияниями в разных атмосферах? Не они ли являлись, являются и будут являться теми акулами, теми ташкентцами, о коих ломал перо Щедрин6 и сотни честных людей, которые умеют видеть не только голубые просторы будущего с мощью и преуспеяниями российской промышленности и всех ‘производительных сил’, но и серую и бедную действительность, которая на 999/1000 представлена неимущим, полуголодным трудовым народом. Банки… Я знаю, что огромное, сложное и отвратительное часто укрывает это звучное, маленькое слово. Царство денег и сил эксплоатации. Я не убогий партиец,7 — Вы знаете это, я недурно знаком с теорией и практикой финансов, политич<,еской>, экономией, — и, конечно, не могу отвергать банки, как естественно необходимый институт современности, но я далек от того, чтобы к этому институту идти на службу. Полезна для государства (и часто необходима) полиция, но я не пойду на службу в полицию ни за какие сотни. Нужны и тюрьмы, но и тюремным смотрителем не пойду. Ибо есть еще во многих отраслях жизнедеятельности государственной, кроме общего, всем видимого и признаваемого обмана, еще дух, душок, который, как капля скверного масла эфирного, способен изгадить самое чудесное блюдо. Этого душка — в банках, в сосредоточиях капитальной мощи — сколько угодно.
Банки — родные матери, вскармливающие капиталистов, создающие их, сплачивающие в синдикаты, в те армии, что завоевывают и держат в тисках иные армии, в миллионы раз большие. Банки со своими сотнями миллионов денег — это крепости, несокрушимые твердыни, о кои будут разбиваться груди будущего сплоченного, завоевывающего право на человечью жизнь народа. Это полная противоположность того, чему (кому) я хотел бы посильно служить и чему я вольно служил, по внушению сердца, в своих книжках. Судите сами, дорогой Леонид Николаевич! Работать в Совр<,еменном>, Мире, Русск<,ом>, Бог<,атстве>,, Киев<,ской>, М<,ысли>,, Речи, в прогрессивн<,ых>, и честных политически органах (о Бирж<,евых>, Вед<,омостях>, я вспоминаю, с горечью, ибо я не знал их)8 — и вдруг пойти со своими рассказиками утешать и развлекать гг. банкометов, плутократов, хозяев, фабрикантов и их чад! Ведь даже один из ‘банков’ выразил сомнение, будут ли читатели у этой газеты.9
5 миллионов! На газету 5 миллионов! Ведь не для пустой славы (каковы, дескать, молодцы — для народного просвещения и кования обществ<,енной>, зрелости — 5 миллионов!) бросить деньги!10 Рубля не бросят люди, у которых на счету каждый грош. А тут — такое единодушие! И г. Протопопов! Уж очень он подвижен, г. Протопопов! Только побывал в Англии — и уже совещание.11 И уже поданы на блюде, как старорусский лебедь на свадьбе, г<,оспода>,м банкам Горький и Л. Андреев. ‘Это, говорят газеты, произвело впечатление’!12 И дали 5000000. Для прекрасных заплаканных глаз России? Да, глаз России, но не Великой, а иной, маленькой, которую они представляют, сытой России, которая желает быть еще более насыщенной. Г<,-н>, Протопопов! Я слышал (из газет), что этот г. Протопопов хлопочет за М. Руб.13 Кто он такой, почему бы я стал ему верить и с ним работать? Я не верю разным выходцам из департаментов, гг. Давыдовым,14 разным, имеющим вход в министерские передние, гг. Путиловым, Ковалевским — ленцам15 и прочим, и прочим. Я знаю, что мы, литераторы, что Вы, российский писатель (вплоть до М. Горького, если это верно, что и он),16 мы, получившие право на внимание за свой труд свободный и прекрасный, мы нужны банкам и гг. Путиловым как украшение их пиршеств<,енного>, стола, как генералы свадебные, которым можно ведь и сказать: а теперь — идите! Ведь Вы и мы — это штемпель, это солидный бланк. ‘Произвело впечатление!’. Почему это произвело впечатление? Горький, Горький! Вы, Леонид Николаевич, как и я, не яркой какой-либо политич<,еской>, окраски люди, но люди с чистой душой, у нас нет пятен и штемпельков на наших обществе<,енных>, паспортах.17 И все же… А М. Горький?! Осмелились — да это подходяще — осмелились упоминать и Короленко!18 И Речь19 ставит? Это ложь! Но Горький! Я ничего не понимаю.20 Литература и — торговля, промышленность… Что это за проклятый футуризм, где ни формы, ни содержания, где одна бессмыслица, чтобы не сказать больше. Нет, не буду.
Простите, но и Вам не советую. Уже сейчас какой-то неприятный душок идет. Литература вне партий,21 но литература, искусство и несомнительными дорогами шествует и не прикрывает вожделений. Литература, искусство прекрасного слова не может жить там, где стучат медяками о прилавки. В храме ее не место торгующим и не ее место прилавок, хотя бы и из дуба с медью.
Я всегда какую-то грусть испытываю, входя в двери банков, и невыразимо отвратительны были мне все г<,оспода>, с ‘банковскими’ рылами, посасывающие сигары. И не потому, конечно, что я не могу ‘посасывать’. Нет, не потому. М<,ожет>, б<,ыть>,, в крови это у меня. И я хочу остаться свободным от всяких пут. Дабы никто не осмелился сказать про меня — вот какому богу он служит.22 У меня один бог — мое внутреннее, радостно принимающее правду, как умеет ее отличать это внутреннее.
Мало я сказал, но Вы меня поймете. Надеюсь, что этот мой отказ от уч<,астия>, в газете не помешает нашим дружеским отношениям.23
12-го уеду на юг, все дожди и кашляю.
1 Первые сведения о замысле создания крупной общественно-политической газеты промышленников с участием известных писателей и ученых сообщила 26 апреля 1916 г. газета ‘Речь’ в заметке ‘Новое газетное предприятие’. Более подробные данные об условиях издания опубликованы 21 июня в хроникерских заметках, появившихся одновременно в газетах ‘Русские ведомости’ (No 168), ‘Киевская мысль’ (No 202), ‘Речь’ (No 198). Эти-то заметки и имеет в виду И. С. Шмелев.
2 Каблограмма — телеграфная депеша, переданная по подводному кабелю.
3 Крупные русские промышленники и банковские деятели 1910-х годов: Путилов Алексей И. — председатель правления Русско-Азиатского банка, Вышнеградский А. И. — председатель правления Международного банка, Ковалевский В. И. — директор Департамента торговли и мануфактур.
4 Т. е. швейцара.
5 Вероятно, имеется в виду Д. Л. Рубинштейн, председатель правления Русско-Французского банка, привлекавшийся в годы первой мировой войны к ответственности по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Имя ‘Митьки Рубинштейна’ в то время было нарицательным выражением бесшабашной беспринципности крупных финансовых воротил, связанных с правящей камарильей.
6 Имеется в виду цикл сатирических очерков М. Е. Салтыкова-Щедрина ‘Господа ташкентцы’ (1869—1872), обличающих буржуазное хищничество.
7 По мнению И. С. Шмелева, принадлежность к какой-либо из многочисленных партийных группировок той эпохи обусловливала односторонность суждений.
8 ‘Биржевые ведомости’ (СПб., 1880—1917) — газета, фактическим руководителем которой в 1900—1910-х годах был беспринципный буржуазный журналист М. М. Гаккебуш, ставший вскоре редактором ‘Русской воли’. В ‘Биржевых ведомостях’ в 1914 г. (No 14575, 25 декабря) Шмелев опубликовал рассказ ‘Гости’, а в 1915 г. (No 14741, 22 марта) — рассказ ‘Слепые’.
9 В заметке об органе, организуемом промышленниками и банкирами, газета ‘День’ (1916, No 199, 22 июля) писала: ‘<,…>, представители некоторых банков указали, что едва ли газета достигнет цели, ибо трудно рассчитывать на ее широкое распространение’.
10 В заметках о новом издании газеты отмечали, что его идея ‘была встречена представителями банков в общем сочувственно, причем размер сумм, необходимых для этого дела (около 5 миллионов), не встретил возражений’ (Речь, 1916, No 198, 21 июля). Сумма, отпущенная банкирами, в два раза превышала ‘стоимость любого из прежних самых крупных издательских предприятий’ в России (Литературное наследство, т. 2, с. 171).
11 Инициатором издания ‘Русской воли’ был крупный землевладелец, промышленник и государственный деятель А. Д. Протопопов. Летом 1916 г. он возглавлял думскую делегацию в Англию. Во время поездки он вел переговоры в Стокгольме с агентом германского правительства, банкиром Варбургом, о возможности заключения сепаратного мира. По возвращении из-за границы Протопопов созвал 15 июля в Петербурге тайное совещание, сведения о нем просочились в печать и послужили основой ряда хроникерских заметок о новой газете.
12 По утверждениям газет, Протопопов, говоря на совещании 15 июля о необходимости привлечения к сотрудничеству в новом издании известных писателей и ученых, сказал, что ‘он уже заручился согласием на участие в газете Горького, Андреева и Короленко’. Это заявление, подчеркивали хроникеры, ‘произвело большое впечатление на присутствующих’ (Речь, 1916, No 198, 21 июля, Дело, 1916, No 199, 22 июля, и др.).
13 Видимо, подразумевается Д. Л. Рубинштейн (см. примеч. 5).
14 Давыдов А. Ф. — председатель правления Внешнеторгового банка, участник совещания, созванного Протопоповым 15 июля.
16 Представители банков — А. И. Путилов, А. И. Вышнеградский и др. — входили в состав правления Англо-Русского общества, владеющего золотыми Ленскими приисками. Расстрел забастовавших ленских рабочих 4 апреля 1912 г. вызвал гневное возмущение русской общественности. ‘Ленцы’ — капиталисты, несущие ответственность за этот расстрел.
16 Слух об участии М. Горького и В. Короленко в газете, проектируемой промышленниками и банкирами, был очень скоро опровергнут. Уже 25 июля 1916 г. газета ‘День’ опубликовала интервью своего корреспондента, в котором на вопрос: ‘Насколько верны сообщения, будто бы в новой газете принимают участие Короленко и Горький?’ — А. Д. Протопопов вынужден был ответить: ‘Мне приписали то, чего я не говорил. Я не утверждал в совещании по поводу новой газеты, что Короленко и Горький участвуют в газете. И они действительно в ней не принимают участия’ (День, 1916, No 202).
17 Соглашаясь сотрудничать в ‘Ежемесячном журнале’, Шмелев писал В. С. Миролюбову 23 ноября 1913 г., что смотрит на литературу ‘как на великую работу, для которой нужно иметь и сердце и руки чистыми’ (ИРЛИ, ф. 185, оп. 1, No 1268, л. 13).
18 Свой официальный отказ от сотрудничества в новой газете, иронически прозванной современниками ‘Банковской печальницей’, Короленко опубликовал в ‘Русских записках’ (1916, No 8, с. 249—267). Отмечая различие во взглядах своих и Шмелева на современную литературу, Л. Андреев писал ему 21 августа 1916 г.: ‘В заключение два слова о Короленко — вот где особенно сказывается наша разность: Вам он кажется чуть ли не святым, а мне наоборот. Писатель, который два года молчал, молчал во время великого смятения умов и совести, в период такой войны, как настоящая, — мне не кажется человеком, исполнившим свой долг писателя и гражданина. Во мне Короленко вызывает чувство глубокого негодования’ (Русская литература, 1971, No 4, с. 139).
19 С газетой ‘Речь’ Шмелева связывало давнее сотрудничество. 23 ноября 1913 г. он писал о ней Миролюбову как о единственной газете, в которой дважды в год печатает свои рассказы (ИРЛИ, ф. 185, оп. 1, No 1268, л. 14 об.).
20 Недоумение Шмелева вполне естественно. Помимо общеизвестных истин о невозможности участия М. Горького в газете банкиров, следует еще иметь в виду и то, что участие самого Л. Андреева в ней в известной степени подогревалось желанием противостоять ‘горьковскому’ влиянию в литературе тех лет. В стремлении Л. Андреева ‘стать редактором отделов литературы, критики и театра в ‘Русской воле’,— подчеркивает К. Д. Муратова, — большую, даже решающую роль играло желание противопоставить свою общественно-литературную позицию горьковской. Уйдя из лагеря революционной демократии, он стал воспринимать Горького в годы войны как литературно-враждебную силу’ (Муратова К. Д. Горький и Леонид Андреев. — Литературное наследство, т. 72. М., 1965, с. 51).
21 В этом ошибочном тезисе взгляды Шмелева и Л. Андреева отчасти совпадали.
22 Мнение Л. Андреева по этому вопросу см. в его ответном письме от 30 июля 1916 г., приведенном во вступительной заметке.
23 Это пожелание Шмелева исполнилось, и его дружеские отношения с Л. Андреевым не прекращались до конца жизни последнего. В ответ на письмо Л. Андреева от 30 июля, которое тот сам считал ‘слишком резким’, Шмелев написал новое, неизвестное нам послание, оно, по словам Л. Андреева, ‘избавило’ его ‘от многих горьких мыслей и тяжелого чувства’, родившегося при чтении публикуемого выше письма. ‘И теперь я больше понимаю Вас, — писал Андреев Шмелеву 21 августа 1916 г. — но совсем едва ли когда-нибудь пойму, как и Вы меня, впрочем. Тут просто сказывается наша разность и разность нашего отношения к жизни’. Поясняя свой план организации новой газеты, которую первоначально предполагалось назвать ‘Зарей’ (название ‘Русская воля’ родилось позже), Л. Андреев писал далее, продолжая свой спор со Шмелевым: ‘О фактах газеты говорить не стоит, их слишком много для письма, и они со временем сами о себе скажут. Скажу только несколько слов о моем личном отношении и намерениях. Из газеты ‘Заря’ я надеюсь сделать общественно полезное и, конечно, вполне чистое дело, и работать я буду в интересах моих собственных, т. е. интересах демократии, а отнюдь не буржуазии. Если мои надежды не оправдаются, я из газеты уйду’ (Русская литература, 1971, No 4, с. 139). Однако свое намерение писателю осуществить не удалось. Сын писателя, В. Л. Андреев, писал, что ‘только впоследствии, в 1918 году, встретившись в Финляндии с теми, кто в действительности стоял во главе ‘Русской воли’, — крупными банкирами Блохом и Шайкевичем, отец узнал о целом ряде закулисных интриг, о которых он даже не догадывался, но объектом которых он был’ (Андреев В. Детство. М., 1963, с. 151).