П. А. Вяземскій
Письмо къ К. H. Батюшкову.
Письмо къ К. H. Батюшкову.
1810.
Письмо к К. H. Батюшкову, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1810
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Ты спрашиваешь у меня, любезный другъ, что у насъ новаго на Парнасс? По обыкновенію новостей много, а новаго ничего. Все такое же, какъ и старое. Право, безъ разныхъ именъ, стоящихъ на книгахъ, можно бы почесть вс эти новыя творенія произведеніями одного пера. Вялый слогъ, безчисленныя ошибки противъ правилъ языка, совершенная пустота въ мысляхъ, вотъ что можно сказать о большей части оригинальныхъ книгъ. Тотъ же вялый, а часто и грубый слогъ, т же ошибки, исковерканіе мыслей, вотъ главные признаки ежедневно выходящихъ переводовъ. Посл того мн было бы можно тутъ реляцію свою и кончить, но однакожь боясь, чтобъ ты меня не упрекнулъ въ лни и не почелъ бы мои слова простою отговоркою, хочу вполн удовлетворить твоему желанію и явными доказательствами оправдать смыслъ сказаннаго мною приговора.
Недавно принесли мн новый вышедшій переводъ прекрасной трагедіи Кребильйона. Ты ужь врно отгадалъ, что я говорю теб о Радамист и Зенобіи. Такъ точно! Переводъ этой трагедіи будетъ предметомъ ныншняго моего письма. Теперь господствующая страсть во всхъ нашихъ стихотворцахъ есть состязаться съ Вольтеросъ, съ Расиномъ и съ прочими драматическими знаменитыми творцами. Страсть похвальная, но весьма опасная! Надобно быть самому почти Расиномъ, чтобъ передать на русской языкъ вс несравненныя красоты Ифигеніи или Андромахи, самому почти Вольтеромъ, чтобъ хорошо перевесть Меропу или Заиру. А у насъ такой трудъ почитаютъ за бездлицу. И ихъ переводятъ какъ какую-нибудь комическую оперу. Пять человкъ собираются, изъ бездлія, каждый беретъ себ по акту Заиры, кой-какъ переводитъ его, сшиваютъ лоскутья вмст и вотъ вамъ французская трагедія, переложенная на русскіе нравы. Каждый изъ сотрудниковъ считаетъ себя за маленькаго Вольтера, или по крайней мр за пятую часть его. И мы это видимъ въ нашемъ вк! Ей-Богу! и жалко и смшно. Но дло не въ томъ, возвращаюсь въ своимъ овечкамъ. Взявшись говорить теб о перевод Радамиста и Зенобіи, приступаю къ длу. Теб извстенъ подлинникъ, извстенъ планъ трагедіи, свирпый, а между тмъ и трогательный характеръ Радамиста, ты знаешь бдствія несчастной Зенобіи и, однимъ словомъ, теб знакомы красоты сей трагедіи, заслуживающей мсто въ числ лучшихъ трагедій французскаго театра, вопреки мннію славнаго французскаго сатирика, который во время послдней своей болзни, прослушавши чтеніе Радамиста, сказалъ: ахъ! Прадоны были солнцы въ сравненіи съ этими людьми! Но Вольтера замчаніе справедливо: Депрео сказалъ это потому, что былъ уже на смертномъ одр, въ такомъ положеніи, въ которомъ длаешься нечувствительнымъ въ красотамъ. И такъ, я не представлю теб ни плана, ни хода, ни завязки трагедіи, а только нкоторые отрывки перевода для сличенія съ подлинникомъ.
Вспомни со мною первое явленіе втораго дйствія, когда Гіеронъ, прослушавъ отъ Радамиста разсказъ о всхъ его приключеніяхъ и узнавъ, что онъ пріхалъ ко двору отца своего въ вид римскаго посла, спрашиваетъ у него какою надеждою льстится онъ, принявъ такое намреніе. Отвтъ Радамиста прекрасенъ у Кребильйона. Вотъ онъ въ перевод:
Не знаю, Гіеронъ, на что ршуся я. —
Не понимаю чмъ полна душа моя. —
То къ преступленію безъ склонности влекуся,
То добродтели невольно предаюся.
Въ волненьи чувствъ моихъ, могу-ль познать себя?
Игралище страстей! — порока не любя,
И къ добродтели любви не ощущаю. —
То совсти упрекъ, то мести гласъ внимаю —
Раскаюся… но ахъ!… и въ томъ мн пользы нтъ. —
Противенъ самъ себ, противенъ мн весь свтъ —
Душа растерзана во мн страстей бореньемъ:
Любовью, злобою,— и жалостью и мщеньемъ —
Зенобіи лишенъ, и хощешь вопрошать,
Чего я въ мір семъ могу еще желать?
Въ отчаяньи моемъ, свтъ солнца ненавижу,
Во всей природ я едино мщенье вижу,
Природ всей отмстить мой алчетъ злобный духъ.—
Какой свирпый ядъ сндаетъ сердце вдругъ?
Упреки совсти! — сколь вы во мн ужасны!
Зачмъ пришелъ сюда? Куда стремлюсь несчастный?
Пришелъ здсь обрсти всхъ бдъ моихъ творца,
Вотще природа мн являетъ въ немъ отца —
Здсь боги возвстятъ свой гнвъ ко мн столь поздной,
Здсь роковой ударъ стрлы небесной, грозной,
Сверканьемъ молніи злодя поразитъ!
Главу преступную на части раздробитъ.—
Оставляю теб самому длать свои сужденія о римахъ на уся, о конц полустишія но ахъ! и о другихъ подчеркнутыхъ мною мстахъ, а я только позволю себ сказать, что это все мн кажется очень слабо и далеко отъ красоты французскихъ стиховъ:
Et que sais-jo, Hiron? furieux, incertain,
Criminel sans penchant, vertueux sans dessein,
Jouet infortun de ma douleur extrme,
Dans l’tat o je suis me connais-je moi mme?
Mon coeur, de soins divers sans cesse combattu,
Ennemi du forfait, sans aimer la vertu,
D’un amour malheureux dplorable victime,
S’abandonne aux remords sans renoncer au crime,
Je cde au repentir, mais sans en profiter,
Et je ne me connais que pour me dtester.
Какими здсь мастерскими красками изображено волненье встревоженной души. Сердце содрогается при каждомъ стих. А въ перевод? — и въ перевод содрогается сердце. Но… отгадай самъ отъ чего. Ты не хуже и лучше меня можешь судить о красот подлинника и недостаткахъ перевода. А мое дло исполнить данное общаніе, то-есть представить нкоторые отрывки изъ перевода. Теперь прошу тебя обратить свое вниманіе на 5-е явленіе III-го дйствія, то-есть на сцену признанія между Радамистомъ и Зенобіею.
Она меня каждый разъ, что я ее читаю, приводитъ въ новое восхищеніе. Какое положеніе Радамиста? Онъ узнаетъ супругу свою Зенобію, которой считалъ себя убійцею, видитъ ея въ себ состраданіе, вмсто заслуженной имъ отъ нея ненависти. Счастье, кажется, улыбается ему, но скоро потомъ ревность, господствующая страсть его, возмущаетъ вновь его чувства. Арзамъ, братъ его, не подозрвая, что Зенобія супруга Радамиста, влюбленъ въ нее, и брата своего считая римскимъ посломъ, умоляетъ его увести съ собою Зенобію, чтобъ укрыть ее отъ жестокости Фаразмена, отца двухъ братьевъ. Радамистъ знаетъ, что Арзамъ обожаетъ Зенобію, застаетъ ихъ вмст, и полагаетъ, что и она платитъ ему такою же любовію. Какъ трогательны въ сцен свиданія слова Радамиста, когда онъ сверхъ возможнаго чаянія видитъ въ Зенобіи чувства жалости въ себ… Quoi, vous versez des pleurs? говоритъ онъ ей въ изумленіи. Для меня эти слова въ устахъ преступнаго Радамиста разительне вопроса Орозмана: Zare, vous pleurez? — по дружб извини меня, что я безпрестанно отступаю отъ цли, но, признаюсь, мн такъ пріятно видть передъ собою французскаго Радамиста, что и о русскомъ вовсе и забиваю. За то, съ этого часа даю теб слово не упоминать боле о французскомъ, и для избжанія всякаго соблазна запираю его въ шкапъ. Стану теб говорить объ одномъ перевод, но ужь посл ручаюсь теб, что только кончу письмо свое, выпущу французскаго Кребильйона изъ тюрьмы, на мсто его посажу русскаго и тогда ужь ключъ кину въ рку.— Я хотлъ выписать нчто изъ 5-го явленія III-го дйствія. Радамистъ узнаетъ Зенобію, и говоритъ ей: Се ты-ль? (Замтимъ здсь мимоходомъ, что г-нъ переводчикъ слишкомъ, кажется, приверженъ въ слову се, которое несравненно приличне проповди, чмъ трагедіи). Зенобія въ смущеніи обратно узнаетъ супруга своего и восклицаетъ: Ты Радамистъ? Вотъ отвтъ его:
Ужель меня ты не познала? —
Я извергъ тотъ, злодй, кмъ ты во гробъ низпала.
Ахъ! если бы теперь забыть ты возмогла
Мои преступныя, ужасныя дла!
О боги! кои мн супругу возвратили,
Увы! почто меня злодйствомъ отягчили?—
Всещедры небеса! чмъ могъ тронуть я васъ!
Я зрю Зенобію… ея внимаю гласъ. —
Но гд обрлъ ее? — во власти у тирана!
У лютаго отца?… О горесть несказанна!
Ты, жертва ревности и зврства моего!
Драгая жертва мн… супруга твоего
Раскаянье грызетъ, какъ гладный змй ужасный. —
Ты слезы льешь? —
Ни одной красоты подлинника не удержано здсь. Мы видимъ одни пустыя восклицанія, стихи безъ всякой связи. Голосъ души ни мало не отзывается въ нихъ. Сверхъ того, переводчикъ заставляетъ Радамиста говорить нелпости. Правда, Радамистъ кинулъ супругу свою въ волны Араха, но, увидя ее посл, онъ уже не можетъ ей сказать: Я тотъ, кмъ ты во гробь низпала. Во-первыхъ, рка — не гробъ, во-вторыхъ, не думаю, чтобъ на этомъ свт кому-нибудь пришлось бы сдлать такое признаніе, признанія такого рода остаются разв для другого свта. Я привидніямъ не врю. Дале: не боги отягчаютъ злодйствами, а люди сами отягчаются ими. Наконецъ, несказанна не можетъ служить рифмою слову тирана. Да и что это за слово несказанная? У насъ для выраженія подобной мысли есть слово несравненно лучшее неизъяснимая. Разсуди самъ, вдь неизъяснимое то, что изъяснить нельзя, несказанное только то, что не сказано, а не то, что сказать не можно.
Послдній стихъ заставляетъ васъ замтить, что вроятно г-нъ переводчикъ не долженъ быть весьма силенъ въ стопосложеніи. Онъ не расчелъ, что онъ только десятистопный.
Ты слезы льешь?
Зенобія.
Мн слезъ не лить, несчастный. —
Я сперва подумалъ, что это ошибка типографическая, но многія другія такого рода попавшіяся мн въ продолженіи трагедіи утвердили меня въ моемъ первомъ мнніи, разв можетъ быть г-нъ переводчикъ длалъ это съ умысломъ для прелести разнообразія, и въ самомъ дл очень разнообразно! Хочешь ли короткіе стихи. Вотъ изволь:
Мн преданъ, онъ бгъ свершить поможетъ вамъ —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Есть мой супругъ, хотя бы цесарь самъ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Увы! что значить то, что я… я самъ
Желаешь-ли длинныхъ стиховъ? Пожалуй, мы и въ томъ угодимъ:
Зачмъ ведутъ тебя? Что мнишь найти ты здсь? Смерть!
Этотъ стихъ иметъ двойную выгоду: если хочешь, принимай его за тринадцатистопный, если нтъ, то можешь сдлать изъ него одинъ двнадцатистопный блый, а другой — одностопный Смерть, которому чудесною игрою судьбы служитъ рифмою не слово стерть, а зрть.
Между тмъ предваряю тебя, чтобъ ты въ послднемъ случа не жаллъ о потер тринадцатистопнаго стиха, а въ замну удовлетворю тебя стихами еще подлинне. Напримръ:
Иль Риму услужа отмщу… иль смертною косой.
(Не правда ли, что незнающему подлинника можно подумать, что тамъ говорено не о faulx de la mort, а объ une louche mortelle?)
Вотъ еще теб взрослый стихъ:
Пойдемъ, я безоруженъ, зри: могу-ль что предпріять?
Я могъ бы тебя, любезный другъ, попотчевать еще кой-чмъ, взятымъ изъ этой трагедіи, но будь совстенъ! Я и такъ ужь почти съ часъ пишу въ теб письмо. Не требуй отъ меня, чтобъ я посвятилъ еще и другой на трагедію, въ которой не соблюдена даже и мра стиховъ, и въ которой въ добавокъ попадается безчисленное множество подобныхъ симъ:
Которыхъ (враговъ), Фаразманъ, отецъ мой, врагъ лютйшій
Избралъ орудьемъ быть моей кончины злйшей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Добрйшія сердца страсть вредна развратитъ
И низпровергнеть ихъ въ пучину преступленья.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но передъ тмъ, какъ ты съ завсою вечною
Отсель предпримешь путь!
Предпринять путь съ завсою!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ его душ всегда соборъ страстей бунтуетъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Могла-ль супружества я чтить союзъ священный,
Когда ты премнилъ внецъ въ колючи терны?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты подозрнія пустую тнь одну
Уже готовъ почесть за злйшую вину.
Во-первыхъ, что значитъ пустая тнь? А сверхъ того г-нъ переводчикъ хотлъ тутъ сказать совсмъ не то. Какъ быть! Не всегда все длается какъ задумаемъ.
Подозрніе можетъ поставиться за вину тому, который подозрваетъ, но тотъ, который предметомъ подозрнія, долженъ сказать подозрвающему: теб довольно одной тни подозрнія, чтобы почесть за вину то, въ чемъ ни мало нтъ вины.
Ахъ! если-бъ Римъ возмогъ, встрчая тьмы смертей.
Риму нельзя ни тьмы, ни тьму, ни одной смерти встртить.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нтъ! нтъ, надежды не имю,
Чтобъ гласъ природы въ немъ огнь мщенья заглушилъ!
Арзамъ, говорящій эти стихи, только-что не надется, а я, признаюсь въ глупости своей, я даже и не понимаю, какъ огонь можетъ заглушиться голосомъ.
Порядочныхъ стиховъ замтилъ я только два. Арзамъ, изчисляя вс муки, претерпнныя имъ посл ужаснаго его злодянія противъ Зенобіи, говоритъ, что къ большему страданію любовь:
Мн невозвратную потерю представляла.
Ко праху хладному душа моя пылала!
Кончу здсь длинное свое письмо. Оно теб наскучило, врю,— ибо и мн надоло писать его. Ты зваешь, проклинаешь меня — ни мало не удивляюсь, но опомнись, tu l’as voulu, George Dandin!