Письмо из Парижа
Письмо из Парижа
От 6 января, 1803.
(Из немецкого журнала).
——
Письмо из Парижа, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1803
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Я живу в таком рассеянии, любезный друг, что голова моя кружится. Рекомендательные письма отворили мне двери лучших домов в Париже, где люди не сходятся, а толпятся. Сверх того я нашел здесь множество старых знакомых между чужестранцами, которые всякий день доставляют мне новые знакомства. В доме нашего посланника обедаю с самыми знатнейшими республиканцами, славнейшими литераторами и художниками, вижу Денона, Шуазёля, Касти, Висконти, Казанова, Паэзиелло, Робера, и всякий вечер или, лучше сказать, всякую ночь провожу в собрании двух- или трехсот человек, знатных иностранцев, министров, нынешних важных людей и парижских красавиц. Никогда французские богачи не бывали так гостеприимны, как ныне, и нигде не видал я таких роскошных обедов, как здесь. Жаль только, что они, начинаясь в 7 часов и продолжаясь до девяти, отводят от спектаклей. Модные люди ездят здесь в Оперу только к балетам, то есть в 10 часов. В званые вечерние собрания должно явиться часу в двенадцатом или в первом. Там играют в карты и танцуют, но очень мало. Как ни велики дома, но толпы людей оставляют в зале не много места для танцев. Дом славной красавицы Рекамье (жены банкира) считается первым для вечерних собраний. Как богато и прекрасно одевается хозяйка, так богато убраны и комнаты. Ее спальня, будуар и греческая баня всякий раз отворены для любопытных гостей, и самые те, которые видели великолепие Сен-Клу, не перестают им удивляться. Угощение соединяет вкус с роскошью. Иногда бывает у госпожи Рекамье около 500 человек: все то, что составляет в Париже beau monde, лучшее, отборное общество.
Я всякий вечер бываю в театрах, хотя и редко вижу начало пьес: в большой Опере (которую все еще должно назвать самым блестящим спектаклем в Париже), в Итальянской оpera buffa, Opera comique national (называемая прежде les Italianes), в Theatre Francais, Louvois и Theatre du Vaudeville. Других одиннадцати я еще не видал. До сего времени мне кажется, что одна Комическая французская опера стала лучше прежнего. Пьесы: maison a vendre, une folie, les deux journees, le conсert и другие играются на сем театре с удивительным совершенством. В маленькой опере, называемой Концертом, три актера в самом деле играют на театре прекрасный концерт: Мартен на скрипке, Шенар на виолончели, а госпожа Пенжене на фортепиано. Мартен и Элевиу редкие тенористы. Но любители сего Театра весьма жалеют о певице Филлис, которая уехала в Петербург. — В большой Опере надобно слушать только одного бесподобного Лаиса, когда он не поет, то можно зажать себе уши и только смотреть, но оркестр удивительно хорош. Декорации великолепны, а балет есть нечто волшебное. Жаль только, что Вестрис из великого танцовщика сделался ныне великим прыгуном! Гарделевы балеты: Псише, Телемак и Дансомани, еще и ныне более всех других пленяют здешнюю публику. Ты без сомнения читал в ведомостях, что все лучшие танцовщики, певцы и певицы едут из Парижа в Россию: это басня, происшедшая может быть оттого, что русские…, здесь живущие: Долгорукий, Демидов, Голицын, Дивов, всякую среду дают блестящие ужины славнейшим драматическим артистам, не для того, чтобы их подговаривать в Россию, а чтобы доказать чувствительность русских к красотам искусства. На сих ужинах читают стихи, декламируют сцены, поют, танцуют соло и па д’ансамбль.
Итальянская опера упала. Прежде Мандини, Виганони, Бафарелли, Симори, Морикелли, Балльетти, составляли труппу, какой никогда и в Италии не бывало, а ныне можно с удовольствием слушать только певиц Стриназаки и Боллу. — Содержатель Театра Лувуа есть актер и сочинитель Пикра. Публика любит его комедии, в самом деле остроумные и забавные, но только на скорую руку писанные. Зрителей и шуму там более нежели где-нибудь. Я был свидетелем совершенного бунта в сем театре. Играли новую пьесу, которая не полюбилась зрителям, они свистали, кричали, стучали ногами, но актеры хотели доиграть ее. Сам Пикар три раза выходил на сцену, кланялся и просил униженно, чтобы публика имела терпение. Многочисленные друзья его бранились в партере с крикунами и едва не дрались. Однако ничто не помогло, и во втором акте надлежало опустить занавес, то есть, пьеса скончалась навсегда. Но если б она была доиграна, то содержатель мог бы дать ее и в другой раз, часто бывает, что комедия, освистанная в первое представление, заслуживает общую похвалу во втором.
Со времени революции ничто столько не испортилось в Париже, как театральный партер, который некогда мог образовать актеров и сочинителей, и которого тонкий вкус занимал любопытного наблюдателя не менее пьесы. Теперь он состоит из грубых невежд, хлопающих без памяти, когда актер закричит или широко разинет рот. Сверх того они беспрестанно говорят, бранятся с ложами, с галереями или со зрителями в кулисах. Если кто-нибудь встанет, то сосед кладет на его место грязные ноги свои или ложится. Обонянию также неприятно между сими господами от табачного запаха. Надобно знать, что солдаты и молодые парижские граждане проводят ныне время свое в трактирах, которые называются фламандским именем l’Estamine, и в которых курят табак без милосердия: это революционная мода. Одним словом, порядочный человек должен искать убежища в ложах, на балконе и галереях, и там довольно шума, но сколько-нибудь пристойнее. В сих дорогих местах бывает множество первоклассных жриц Венеры, которые бегают из ложи в ложу, шутят с молодыми людьми и мешают заниматься пьесой. Соседство англичан еще хуже: они совсем не думают о театре, рассказывают друг другу о том, что видели или слышали в тот день, и спрашивают обо всякой молодой хорошей женщине, кто она, и даже где живет! Французы всегда удовлетворяют их любопытству, сказывают имя, улицу, номер: они без сомнения шутят над ними. Другой род несносных людей в театрах состоит из зрителей, не платящих за вход: они считают за долг беспрестанно хлопать и кричать браво актерам и сочинителям. Между актами новый шум: слуги входят в театр с бутылками, разносчики с плодами, с зрительными трубками, с театральными пьесами, с газетами, и везде кричат: оржад, лимонад и проч., и проч. так, что музыки совсем не слышно.
В другой раз опишу тебе, как нас представляли в Сен-Клу госпоже Бонапарте, как второй консул Камбасерес угощает знатных иностранцев, и как здешние министры обходятся с ними.
Письмо из Парижа от 6 генваря, 1803: [Из нем. журнала] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — Ч.7, — N 3. — С.169-175.