Письмо из Парижа
Письмо из Парижа
(Из нем. журнала).
——
Письмо из Парижа, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1803
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Вы уже знаете, как нас представляли консулу в Тюльери, третьего дня я имел честь быть представлен и госпоже Бонапарте в Сен-Клу: о чем скажу вам также несколько слов.
В третьем часу я и посланник наш отправились в Сен-Клу. Ничто не может быть приятнее этой дороги, по берегу Сены, мимо Елисейских полей, Пасси и Булонского леса. Мы въехали тотчас в ограду замка. Двор и сени были наполнены жандармами и придворными лакеями, которые свободно пропустили нас и даже не спросили о нашем имени. Следственно могу сомневаться в справедливости того, что лондонские и немецкие журналисты писали о строгости сен-клудских допросов. По крайней мере в день аудиенции нет никаких застав и препятствий: все открыто — все велико и прекрасно.
Внутренность замка отделана богато и со вкусом. Большая мраморная лестница, где также стояло множество придворных лакеев, ведет в круглую прекрасную залу, в которой висит на стене Давидова славная карикатура, изображающая консула и Буцефала его на вершине горы Св. Бернара. В другой комнате, то есть в зале аудиенции, висит также одна большая картина, на которой представлена смерть великодушного Дезе, убитого в Маренгском сражении. Никто из бывших там офицеров консульской свиты не знал имени живописца, впрочем весьма искусного, никто из них не отвечал ни слова на мое сожаление о преждевременной смерти такого скромного героя… Но я, как добродушный немец, был худым политиком, хваля во дворце консульском другого человека, а не хозяина, желающего называться героем единственным.
В середине залы стояли в два ряда кресла, на которые садились иностранные дамы, приезжающие обыкновенно с женами послов своих. Все были отменно нарядны, а всех более русские и польки: в бархатном платье, фиолетового, темно-зеленого и лилового цвета, с золотым широким шитьем. Одна польская дама усадила свою накладку бриллиантами. Ближе к камину сидели четыре придворные госпожи, одетые со вкусом, но довольно просто. Одна из них была дежурная, и префект подводил к ней всякую приезжающую даму. Сия госпожа — девица Лористон, умильная лицом, но еще новая в своей должности — приветствовала всякую иностранку одной ласковой улыбкой и приятным движением губ. На девице Лористон и на других придворных дамах были кисейные белые платья и богатые турецкие покрывала: это называется здесь утренним нарядом. К пяти часам съехалось очень много женщин. Из русских я заметил княгиню Долгорукую, уже не красавицу, но весьма приятную и благородную видом. Всякая женщина, быв однажды представлена, может быть после на всех аудиенциях. Я счел их около шестидесяти. Прибавьте к ним по крайней мере сто иностранцев и французских чиновников в мундирах, но из министров заметил я только одного Талейрана. — Посланник представил меня Дюроку, начальнику замка или дворца, но он не хотел войти в разговор со мной, хотя и раза два начинал ему говорить о Берлине и тамошнем его пребывании. Дюрок невелик ростом, широкоплеч и недурен лицом, но в глазах его не видно того ума, которого я искал в товарище и любимце консула. Впрочем он нравится какой-то скромной приятностью, весьма необыкновенной в молодом французе.
Мы провели в ожидании часа два, и в сие время усели осмотреть картинную галерею и другие богато убранные комнаты. В одной из них я видел портрет госпожи Бонапарте во весь рост. Она изображена сидящей на большой софе, среди множества подушек. Живописец такой льстец, что сей картины не должно показывать в день аудиенции: сравнение оригинала с портретом весьма невыгодно для первого.
В пятом часу все возвратились в залу аудиенции. Дамы стали перед креслами, а мужчины позади — и Бонапарте вошел, один, в каком-то странном мундире, зеленом с красным воротником, в белом камзоле, черном нижнем платье, белых чулках, с маленькой треугольной шляпой и драгунской саблей. Он тотчас начал говорить с первой дамой, сказал ей то же, что после и всех другим: несколько слов о климате их отечества, о путешествии до Парижа, о тамошнем их пребывании — смотрел весело, ласково и приятно улыбался. Я не спускал с него глаз или, лучше сказать, лорнета, мне хотелось хорошенько рассмотреть, какого цвета глаза у Бонапарте: зеленые или голубые, но никак не мог решить сего вопроса. Взор его совершенно погас и не изъявляет ничего. Один умный физиолог, говоря со мной о том, заметил, что это бывает следствием живых, сильных страстей, глубоко скрываемых в сердце. Консул имеет одну страсть, но сильнейшую и самую разрушительную: властолюбие и любочестие, и никакой властитель лучше его не скрывал от толпы своего истинного характера. К прежнему моему описанию консуловой наружности прибавлю единственно то, что он уже не так худ в лице, но бледен и желт удивительно: незаметно ни капли крови, в плечах и в ногах также худ чрезмерно. Лоб его показался мне на сей раз как-то открытее, величественнее, впрочем ни одна черта не изображает отменного человека.
Перед ним шли два префекта, ростом еще менее консула, то есть, карлы, у всякой дамы. к которой подходил Бонапарте, они спрашивали имя, отечество ее, и сказывали ему, между тем, как он обращал на нее глаза с приветствием. Скоро за ним явилась госпожа Бонапарте, также с двумя маленькими префектами, и также начала обход свой с первой дамы, но как она еще менее его говорила с ними, то они скоро в середине круга сошлись вместе. Госпожа Бонапарте гораздо хуже и старше, нежели я думал, учтива и даже слишком ласкова для занимаемого ею места. Я вспомнил несчастную королеву французскую, которую мне удалось видеть в сем же дворце: разница велика! Мария Антуанетта пленяла величественным видом своим, соединенным с какой-то милой приятностью, так что я могу сравнить ее только с нынешней прусской королевой. Госпожа Бонапарте и теперь похожа на вежливую придворную даму: чем она была некогда при королеве, прежде нежели вышла замуж за генерала Богарне. Дочь ее, госпожа Луи Бонапарт, — которая, не будучи прекрасной, нравится своей любезностью и талантами — имеет гораздо благороднейшую наружность, хотя главная черта ее характера есть также добродушие и ласковость.
Госпожа Бонапарте была в атласном белом платье с широкой кружевной накладкой. Черные волосы ее украшались диадемой, или тремя рядами бриллиантов с прекрасными антиками в медальонах. Она также всякой даме сказала несколько слов, а с русскими и польками, весьма учтивыми и весьма нарядными, говорила долее, нежели с другими. Любопытно было видеть, как всякая женщина кокетствовала с героем: красавицы делались еще прекраснее, еще пленительнее, а чувствительные, особенно молодые польские дамы, так мило, так выразительно и томно устремляли светлые большие глаза свои то на консула, то на небо, то опять на консула! Несмотря на всю их учтивость, они совсем иначе смотрели на госпожу Бонапарте, и хотя также поднимали глаза вверх, но не выше ее блестящей диадемы.
Обойдя весь круг, она села на первых креслах против камина, и министры иностранные начали представлять ей земляков своих. Госпожа Бонапарте немного привставала, немного наклоняла голову и всякому сквозь зубы говорила: je suis bien aise, etc. (я очень рада и проч.). Между тем консул разговаривал с некоторыми иностранцами, ему знакомыми.
Через полчаса госпожа Бонапарте и консул, весьма учтиво поклонясь собранию, ушли назад во внутренние комнаты, а нас провели через великолепную галерею в большую залу, где начали подавать шоколад, кофе, вино, бисквиты, оржад и лимонад. Перед аудиенцией это угощение показалось бы всем гораздо приятнее, а тут всякий думал о возвращении в Париж и обеде. Разъезд был труден, около двухсот карет подавали одну за другой. Иностранные министры ездят в Сен-Клу четверней. Мы с час провели, ожидая своей кареты, в комнатах нижнего этажа, также весьма хорошо прибранных. Лакеи старались услужить знатнейшим иностранцам и кричали их кучерам, чтобы они скорее подавали кареты, это увеличивало беспорядок, и немногие возвратились в Париж прежде семи часов: время, в которое здесь обыкновенно обедают у министров и в других хороших домах.
Письмо из Парижа: [О приеме у Жозефины в Сен-Клу]: (Из нем. журнала) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. —— 1803. —— Ч.11, N 18. —— С.106-113.