К. С. Аксаков
Письмо из деревни
Оригинал здесь — http://dugward.ru/library/aksakovy/kaksakov_pismo_iz_der.html
Письмо из деревни, Аксаков Константин Сергеевич, Год: 1857
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В деревне журналы доставляют большое утешение: они заменяют, хотя отчасти, какое ни есть столичное умственное движение. И надо сказать, увесистыми журналами угощают нас журналисты, рассчитывая, что чем больше будет чтения, тем охотнее станут подписываться, — и вот они суют в свои книжки целые романы и по совести не заботясь о том, что романом часто заслоняется журнал, что множество разнородных не журнальных статей превращают журнал в книжный магазин и лишают его легкого, быстрого и подвижного, но часто могущественного влияния. Впрочем, других журналов, вероятно, нам не нужно, если их нет. Существуют не зависящие от издателей и писателей обстоятельства, — но что об них говорить? Сытые журналы, хвастающиеся количеством печатных листов, выходят в множестве: в час добрый!
Интересное зрелище представляет наша журналистика. Времена, видно, переменились: теперь журналами щеголяет Петербург, там, в этом центре всяких спекуляций и оборотов, в особенности литературно-торговых, рождаются они, плотные, гоняющиеся за величиной, не боящиеся известной русской пословицы. Итак, вся журналистика в Петербурге. В Москве теперь один журнал, в котором часто много интересных статей, но который не имеет тоже истинно журнального характера. Если говорить о журналистике, почти приходится говорить об одном Петербурге, по крайней мере, о нем особенно. Итак, поговорим о петербургской журналистике.
О, журналистика в Петербурге! Боже мой! Чего там нет! Какие сокровища! ‘Библиотека для чтения’, ‘Маяк’, ‘Отечественные записки’, ‘Литературные прибавления’, ‘Северная пчела’ и пр., и пр. А сколько периодических изделий: ‘Физиология Петерб.’, ‘Вчера и сегодня’, ‘Зубоскал’ и пр., и пр. Право, глаза разбегаются. Не знаешь, о чем говорить сперва. Но если начинать сначала, так надо говорить о ‘Библиотеке для чтения’. От нее сыры-боры загорелись.
‘Библиотека для чтения’ — первый увесистый журнал в России — имела огромный числительный успех и до сих пор держится твердо. Она поняла, где стоит множество народа на гуляньях, чему раздается одобрительный хохот, она поняла и осуществила на деле, и точно, около нее собирается народ, которого тешит записной остряк, готовый на какие угодно штуки, чтоб только вынудить смех, и точно, невольно смеешься. Но что проповедует, что думает ‘Библиотека для чтения’? — ничего не думает: она скажет вам, что думать — вздор. Что чувствует? Ничего опять не чувствует: она скажет вам, что и чувство — вздор. Какое же ее убеждение, цель? Ведь вот, напр., у г. Булгарина есть убеждение и цель, известные всей России, а у ‘Библиотеки’ нет никакого. У нее есть цель посмешить, и, разумеется, она недаром проделывает свои штуки и насмешки. Остроты ее часто нелепы до смешного, часто замысловаты и остроумны, в ней есть и серьезные статьи, и хорошие переводы, но дух журнала открывается в критике, и он таков, как мы сказали, так нам кажется, по крайней мере. Стихи, пустячки, по ее мнению, и потому стихотворная ее часть плоха. На успехи человечества она больше смотрит со стороны комфортства, удобства, мебели, вкусного блюда, тонкого сукна и т. д. Но все же она утратила несколько от прежней своей известности, со временем делается ясно, что совсем не на ней держится время.
О ком же говорить после ‘Библиотеки для чтения (Б.ч.)’? — конечно, об ‘Отечественных записках (О.з.)’. — Они опередили всех прочих своих соперников. Что перед ними знаменитые некогда деятели г. Полевой и г. Булгарин? Говоря серьезно, ‘О.з.’ — прямой наследник Полевого. Во всякую эпоху и просто во всякое время есть совершенно поверхностная современность, за которую обыкновенно хватаются люди, желающие успеха. Это старый маневр, но он всегда удается. Хлопот здесь больших нет. Человек современно-поверхностный или, лучше, поверхностно-современный не спускается вглубь эпохи, вглубь этого великого потока времени, такие люди составляют ненужную пену, которую мощная река разбрасывает по берегам и которая исчезает без следа, но и эти поверхностные люди, эта пена сменяет друг друга. Было время для г. Полевого, но его сменили ‘О.з.’. Какое жалкое лицо представляет г.Полевой, какое жалкое лицо представят ‘О.з.’, когда новый Полевой их сменит! Опять повторяем: ‘О.з.’ — толстяк из толстяков, и поэтому в нем есть всякая всячина: и целые романы, часто глупейшие, и повести, иные недурные, иные дурные до крайности, и недурные и дурные стихи, все известное дело, и дельные статьи. Но мы говорим все-таки не об том: дух, жизнь и знание именно являются в критике, в рецензии. И потому мы говорим преимущественно об этой части журнала. Основание этого журнала, вся его политика, вся мысль его, желание — быть современным, хватать вершки и придавать себе этот ложный блеск, обманчивый для многих глаз. Если обратить внимание на все критики ‘О.з.’, то мы увидим, что все доказательства их сводятся на одно: ‘Но этого уже не говорят, не время, говорят вот что, требуется вот что, но над этим смеются’, — далее этого они нейдут, они вечно прислушиваются, с которой стороны, и поэтому попеременно хвалят и бранят одно и то же, чему доказательств можно привести множество. Так, они сначала расхвалили перевод ‘Илиады’ Гнедича, потом разбранили, потом опять расхвалили — ничего. Это не вредит.
‘Господа, — кричат они, — это старо, это мнение запоздало, это значит отстать!’ Такие слова сильно действуют на слабые умы, на толпу, и толпа готова провозгласить их. Но такие речи были бы бессильны, для успеха необходимо еще другое, это счастье иметь храбрость (говоря учтиво). ‘О.з.’ смекнули и не уступили, если еще не превзошли г. Полевого. Все им известно, они все знают: тон такой, что и сомневаться нельзя. Есть еще уловка, блистательно употреблявшаяся вначале г. Полевым: это хвалить себя и уверять публику в ее уважении к самому себе. Г.Полевой сказал: ‘Я знаю Русь, и Русь меня знает’. ‘О.з.’ не говорят этого прямо, но беспрестанно уверяют публику в ее любви к ним: ‘Публика, ты мне веришь, ты меня отличаешь, публика, ты меня поддерживаешь’. Такие речи слышишь от ‘О.з.’ беспрестанно, и публика, озадаченная такими словами, не вся, а в некоторых своих отделах, начинает и в самом деле верить, что она любит и поддерживает ‘О.з.’. — Таковы их маневры и таланты, которые вполне наследовали ‘О.з.’ от г. Полевого.
Но мы были бы несправедливы, если бы сказали, что в ‘О.з.’ только и есть, что хватка г. Полевого, — нет, в них мы видим еще дух г. Булгарина, его начала и направление. Г. Булгарин так известен, что не нужно и объяснять, каковы его начала, его дух и направление. Г. Булгарин имя нарицательное, и он вполне усвоен ‘О.з.’. Но нет, это не совсем верно: мы можем сказать, что ‘О.з.’ — развитие г. Булгарина, что то, что в г. Булгарине является грубо, резко, дико, откровенно, — в них доведено до утонченности, до благопристойности, до изящества: о, ‘О.з.’ артисты более г. Булгарина, виртуозы, художники, и, взяв весь его дух, они усовершенствовали отлично и довели до тонкости, до стройности. Это можно видеть в разборе Пушкина: в критике этой вам стоит перечитать страницы, и Булгарин выглянет из-за тонких фраз, живописный и тем сильнейший. За эти труды читают ‘О.з.’.