Письма В. Г. Лидину, Ходасевич Владислав Фелицианович, Год: 1927 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

ПИСЬМА В.Ф. ХОДАСЕВИЧА — В.Г. ЛИДИНУ
(1917-1924)

Публикация И.Андреевой

В письме к М.О. Гершензону от 24 июля 1921 Ходасевич писал из Петербурга: ‘Во всей Москве люблю Вас одного — душой. (Еще люблю — Лидина, но уже каким-то своим литературным боком, люблю его за беспросветную любовь к литературе, к литературщине, к переплетам, к литературной чепухе. Что он делает? Торгует, небось?)’ {ОР РГБ. Ф.746. Карт.43. Ед.хр.5.}

Ходасевич и сам был влюблен не только в литературу, но и в ‘литературное дело’ во всем многообразии его проявлений: прекрасно знал размер печатного листа и сколько тысяч букв составляют его, умел думать о шрифтах, обложке, его влекли редакции журналов и издательств. У нас нет такого рода свидетельств, как ‘камерфурьерский журнал’, о российском периоде жизни Ходасевича, но там, в Берлине или Париже, он мог за день обежать три или четыре редакции, был постоянным посетителем книжных магазинов ‘Москва’ или Я.Поволоцкого.

Прожив обычной дачной жизнью летом 1915 в Раухале среди родственников любимой племянницы Валентины Ходасевич и ее мужа, он с тоской написал Анне Ивановне Ходасевич: ‘Скажу даже по совести. Если бы все дело было только в рассказе [в то время он был озабочен тем, куда пристроить рассказ ‘Заговорщики’. — Публ.], я завтра же был бы в поезде и ехал в Москву. Но мне хочется побывать у Чулковых… Хочется побывать в Царском и после здешних разговоров о ягодах и грибах, да о сухом квасе — поговорить с людьми. Я отдыхал, мне здесь было хорошо, но прямо приехать в Москву — нет, у меня остался бы от поездки дурной, т.е. нудный осадок’ {РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.44.}.

Владимир Германович Лидин (1894-1979) — прозаик, автор двух десятков романов и повестей и множества рассказов, памятен главным образом моментальными зарисовками редких, удивительных книг и тех, кто создает книги: писателей, художников, издателей, коллекционеров, библиофилов. ‘Люди и встречи’, ‘Друзья мои — книги’ переиздавались многократно.

Страсть к книге он пронес через всю жизнь: по всему миру разыскивал дома писателей, пытаясь разглядеть в них отпечаток души, характера {Лидин В. Места воспоминаний. М., 1938.} и — места последнего упокоения. Не случайно именно Лидин сохранил записи об уничтожении кладбища Данилова монастыря и переносе праха Гоголя, А.С. Хомякова, Н.М. Языкова — на Новодевичье кладбищ {Лидин В. Перенесение праха Н.В. Гоголя // Российский архив. T.I. М., 1991. С.243-246.}, он же в 1966 перевозил на Новодевичье урну с прахом Н.П. Огарева, похороненного на кладбище Шутерс-хилл в Гринвиче.

Под редакцией Лидина вышел ценнейший сборник ‘Писатели. Автобиографии и портреты современных русских прозаиков’ {Писатели… М., 1926, То же: Издание дополненное. М., 1928.}.

Ходасевич познакомился с Лидиным скорее всего весной 1917 во время создания Московского клуба писателей, который собирался на свои заседания в Художественном театре. По воспоминаниям Лидина, из этого клуба возник в 1918 Московский профессиональный Союз писателей, а затем — Всероссийский. Участники клуба издали сборник ‘Ветвь’ (М., 1917), весь доход с издания пошел на нужды выпущенных из тюрем политических заключенных. В одной из своих новелл ‘Ветвь’ Лидин рассказал о принадлежащем ему экземпляре сборника, на титульном листе которого расписались авторы: ‘Мир на земле! На святой Руси воля! Каждому доля на ниве родной!’ — написал поэт-символист Вяч. Иванов. ‘Только бы любить — все будет хорошо. Друзья, друзья мои!’ — написал Алексей Толстой. ‘Мир земле, вечерней и грешной!’ — перефразировал двустишье Иванова Владислав Ходасевич {Лидин В. Друзья мои — книги. М., 1976. С. 153. Этот экземпляр сборника ‘Ветвь’ в библиотеке Лидина не сохранился.}. Сразу отметим, что Ходасевич процитировал первую строку стихотворения ‘Слезы Рахили’ (1916), которое в сборнике ‘Ветвь’ и было напечатано.

И в дальнейшем обоих корреспондентов связывала не только приязнь, но и книжные, литературные дела: В.Ф. Ходасевич и А.И. Ходасевич, жена поэта, торговали в 1918-1919 в Книжной лавке писателей, Лидин (несколько позже) — в лавке ‘Содружества писателей’ на Тверской. (Вопрос в письме к Гершензону: ‘Торгует, небось?’ — отражение реалий писательского быта тех лет).

Лидин работал в издательстве ‘Северные дни’, составлял альманахи ‘Северные дни’ (I и II), где Ходасевич печатался и, как мы увидим, не только сам, но и предлагал произведения других авторов.

С большой симпатией относился Ходасевич к литературной группе ‘Лирический круг’, куда входили А.Эфрос, В.Лидин, С.Парнок, К.Липскеров, А.Глоба, С.Соловьев. Приезжая из Петербурга, он бывал на заседаниях ‘Лирического круга’, собиравшихся то на квартире Лидина, то в помещении издательства M. и С.Сабашниковых, читал свои стихи и слушал стихи москвичей. Для первого, оказавшегося, впрочем, единственным, альманаха ‘Лирический круг’ написал статью ‘Окно на Невский’ (судя под подзаголовку: ‘I. Пушкин’, задумывался цикл статей).

Приятельские отношения не прервались ни с переездом Ходасевича в Петербург, ни даже с его отъездом за границу. В журнале ‘Беседа’ был опубликован рассказ В.Лидина ‘Зацветает жизнь’ (1923. No 4), они виделись, когда Лидин в 1922 оказался в Берлине. Запись об этом осталась в ‘камерфурьерском журнале’: ’11 нояб., суб. Обедать (у Бербер.). Геликон. (Белый, Пастернак). Ландграф (‘клуб’) (Зайцевы, Осорг., Франк, Белый, Ященко, Муратов, Бердяев, Лидин…)’ {Бахметьевский архив Колумбийского ун-та (США). Ф. М.М. Карповича.}

Письма Ходасевича к Лидину дают и один из ответов на вопрос, почему Ходасевич покинул Россию: за ними встает история крушения литературного дела, издательского дела, история борьбы и поражения неподцензурной русской литературы.

Приношу искреннюю благодарность дочери В.Г. Лидина — Елене Владимировне Лидиной за разрешение опубликовать письма.

Дорогой Владимир Германович,

кипрокво¹ тяготеет и над нашим романом. Против всякой воли я вынужден его затянуть, ибо числа с 15 июня я только и делал, что возился с омерзительным многоголовчатым нарывом на лице. Мне его резали, перевязывали и т.д. Ходил я весь обвязанный и забинтованный, не имея возможности повернуть голову и наклониться к столу. Писать в таком состоянии было немыслимо. Только 10 июля я пришел в себя. Работаю теперь на всех парах, но все-таки роман запоздал. Посылаю Вам ровно половину его. Готово гораздо больше ³/₄, но еще не проверено. Буду высылать по частям. Устройте мне корректуру к 4 августа². В этот день я приеду в Москву, ибо уже взял билеты на 2 августа. Не гневайтесь. Я себя подвел больше, чем Вас, ибо из-за этого нарыва пошла у меня насмарку вся здешняя ‘поправка’ + нарушились денежные расчеты. Будьте здоровы. Жму руку.

Ваш Владислав Ходасевич.

Коктебель, 13/VII 917.

Ваше письмо запоздало, ибо Вы написали неверный адрес. Надо: Феодосия, Таврич. губ., Коктебель³, дача Волошиной. — А Вы Коктебель-то и пропустили.

¹ Недоразумение (фр.)

² Ходасевич переводил роман французского писателя Клода Тилье ‘Мой дядя Бенжамен’. Выпущен изд-вом ‘Северные дни’ в 1917 (Тилье Клод. Дядя мой, Веньямин. Перевод В.Ходасевича). О месте этого романа в творчестве Ходасевича см. Послесловие и комментарии И.Андреевой к переписке В.Ф. Ходасевича с М.О. Гершензоном (De Visu. 1993. No5).

³ Ходасевич вместе с пасынком — Гарриком (Эдгаром Гренционом) выехал в Коктебель 29 мая 1917, а вернулся в Москву скорее всего 13 августа. Во всяком случае, он писал Г.И. Чулкову, предложившему ему место ответственного секретаря в журнале ‘Народоправство’: ‘Мы взяли билеты отсюда в Москву на 2 августа, приедем 4-го, а 5 я могу ‘вступить в должность’. Но: нельзя ли приехать 13 и начать работу 15?’ (ОР РГБ. Ф.371. Карт.5. Ед.хр.12). Он очень тревожился о судьбе рукописи, поспеет ли она в срок, и просил жену в письме от 14 июня 1917: ‘Позвони к Лидину (1-04-26) или к нему же на службу (от 2 ¹/₂ до 4 час.) по тел. 3-35-53 или 3-53-35 и узнай, не призван ли он и наверняка ли будет в Москве в начале июля, когда я пришлю рукопись’ (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.46).

2
[открытка]

Коктебель,

24 июля 917.

Дорогой Владимир Германович,

погода в Коктебеле была сравнительно неважная, но теперь уже дней 10 — великолепная. Можно надеяться, что такая и будет. Август здесь обычно бывает не жарок, но очень тепел и тих, к[а]к и сентябрь. Комнат еще нет, но с 1 августа будут. Целой дачи свободной не найдется. Питание (3 столовых, самим готовить немыслимо) по сравнению с Москвой обильно, но дороговато. Обед и ужин (2 + 2 блюда) стоит 150 р. в месяц с человека¹. Будьте здоровы. Жму руку. А[нна] Щвановна] шлет привет.

В.Ходасевич.

[Адрес:] Москва. Владимиру Германовичу Лидину. Издательство ‘Северные дни’. Тверская, 19.

¹ Очевидно, Лидин думал о приезде с семьей в Коктебель, где Ходасевич был уже завсегдатай: он лечился в Коктебеле летом 1916, подружился с М.А. Волошиным и другими постоянными обитателями.

Многоуважаемый Владимир Германович.

Я сейчас занят работой над биографиями Пушкина и Дельвига¹. Для этих работ мне постоянно нужны сочинения П.А. Вяземского, а так как служба вынуждает меня работать по вечерам, дома, то музейной библиотекой я не могу пользоваться. Поэтому, если Вы будете знать, что книги эти где-нибудь продаются, — не откажите посодействовать мне в приобретении их.

Вас уважающий
Владислав Ходасевич

13 июля 1919

¹ Пушкиным Ходасевич занимался всю свою жизнь, с юности. Он написал две книги о Пушкине ‘Поэтическое хозяйство Пушкина’ (М., 1924) и ‘О Пушкине’ (Берлин, 1937) и более ста статей, но мечтал написать биографию Пушкина. И у него были два договора на биографию: в России и во Франции. Устная договоренность с издательством Сабашниковых завершилась подписанием договора от 25 января 1922, подтверждавшего, что ‘Ходасевич принял на себя составление для издательства М. и С.Сабашниковых биографии Александра Сергеевича Пушкина размером до 10 печ. листов 40.000 букв каждый. /…/ 3) Биография должна быть окончательно составлена и представлена издательству в Москве в готовой к печати и отчетливо переписанной рукописи к первому июля сего 1922 года’, за что ‘Автор авансом получает в течение февраля, марта, апреля, мая, июня по 25 рублей золотом в советских деньгах’ (ОР РГБ. Ф.261. Карт.9. Ед.хр.16). Вначале он принялся за работу очень активно, стал собирать необходимые книги, просил переслать их в Москву А.И. Ходасевич — ‘для Сабашниковской работы’. В архиве И.И. Бернштейна (А.Ивича) сохранилась первая глава: 17 длинных листов машинописи с правкой автора. Она начиналась словами: ’20 мая 1799 г., в день Вознесения, в Москве, на Немецкой улице, в доме Скворцова, произошло одно из великих исторических событий: у отставного офицера гвардии Егерского полка Сергея Львовича Пушкина и жены его Надежды Осиповны родился сын, которому предстояло стать гордостью и счастьем России. 8 июня младенец крещен и наречен Александром. Жизнь встретила его неласково. Но чтобы отчетливо представить себе обстановку пушкинского детства, необходимо взглянуть, что за люди были Сергей Львович и Надежда Осиповна, каковы были характеры их, в какой обстановке, в каких традициях и преданиях выросли они сами, какая физическая и духовная наследственность на них тяготела’. Биография доведена до окончания Пушкиным лицея. Очень скоро в письмах Ходасевича начинает звучать тревога, он чувствует, что не успевает, что ‘российский период’ его жизни подходит к концу. 18 мая 1922 он писал А.И. Ходасевич: ‘Очень прошу быть осторожной с деньгами. Я тащу их с Сабашникова, хотя знаю, что никакого Пушкина не видать ему. Это меня мучит’ (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.49).

Сохранились и протоколы четвертого заседания Пушкинской редакционной комиссии, состоявшейся в Париже 5 июля 1935, в 5 часов дня, на которой среди других историков литературы: М.Л. Гофмана, Н.К. Кульмана, Г.Л. Лозинского присутствовал В.Ф. Ходасевич и даже председательствовал после ухода Н.К. Кульмана. Среди множества рекомендаций и резолюций в протоколе записано: ‘В.Ф. Ходасевич сообщает о своем согласии написать биографический очерк и просит сообщить ему срок, в который работа должна быть сделана’ (Амхерст. Центр русской культуры. Архив К.И. Солнцева). Был опубликован ряд фрагментов и глав из будущей книги о Пушкине в газете ‘Возрождение’, но самой книге так и не суждено было родиться. В 1932 В.Ф. Ходасевич пишет — на этот раз Н.Н. Берберовой: ‘Настроение весело-безнадежное. Думаю, что последняя вспышка болезни и отчаяния были вызваны прощанием с Пушкиным. Теперь нет у меня ничего’ (Письма В.Ходасевича к Н.Берберовой / Публ. Д.Бетеа // Минувшее. Исторический альманах. Вып.5. Париж, 1988. С.285).

Собрание сочинений Дельвига Ходасевич готовил в 1918-1919. В 1918 он отправился в Петербург разыскивать дельвиговские архивы и о ходе работы сообщал Анне Ивановне Ходасевич: ‘У Модзалевского был вчера, он мил и обязателен чрезвычайно. Дальше — секрет: никаких дельвиговских бумаг в Публичной библиотеке нет. Они все погибли несколько лет тому назад. Это сильно облегчает мою задачу. Есть кое-что в Пушкинском Доме, и это все Модзалевский обещает мне приготовить к четвергу. Если придет Мирович, скажи, что я работаю по Дельвигу, больше ничего’. 12 октября следует продолжение: ‘Дельвиг подвигается. Если кто будет спрашивать о Гор[ьком] и о Дельвиге — говори: не знаю, не пишет’ (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.47). Почему работа была оставлена и кто такой Мирович, — сообщает В.Лидин в очерке ‘Вячеслав Иванов’: ‘Некий мифический издатель затеял в ту голодную и холодную пору столь же мифическое, с эстетским уклоном, издательство, выпустившее в свет лишь проспект, и то напечатанный лишь на пишущей машинке: ни одной книги издательство так и не издало. Однако в его планах значились и том повестей забытой писательницы прошлого века Е.Ган, писавшей под псевдонимом Зенеида Р-ва, редактором этого тома взялся быть М.Гершензон, и ряд книг поэтов пушкинской поры под редакцией В.Ходасевича, а Вяч.Иванов по этому проекту должен был редактировать Веневитинова.

У издателя, красивого молодого человека, с лицом викинга, было все, кроме денег, бумаги и издательского опыта, но переговоры с редакторами будущих книг велись, и я помогал издателю’ (Лидин В. Собрание сочинений в трех томах. ТЛИ. М., 1974. С.467-468).

В архиве В.Г. Лидина сохранился типографский бланк: ‘Издательство З.М. Мировича’. По заказу этого Мировича и готовил Ходасевич собрание стихов Дельвига, которое так и не вышло в свет.

Дорогой Владимир Германович,

вот моя заметка. Если бы редакция (кстати: из кого она состоит?) нашла нужным оговориться, что она разделяет не все мои мысли, то на такую оговорку я заранее согласен. Но изменений никаких делать нельзя.

Жму Вашу руку. Заходите же.

Владислав Ходасевич.

26 янв. 1921,
Петербург.

Дорогой Владимир Германович,

Я только сегодня получил письмо Ваше. Простите, но [с] Дельвигом вышло вот что: я вечером накануне отъезда из Москвы должен был еще раз зайти к Чулкову, когда и намеревался отдать ему книгу. Но что-то случилось, к Чулкову я не попал, и Дельвиг пропутешествовал в П[етер]бург в кармане моего пальто. Не тревожьтесь за его судьбу. Но что прикажете делать? Послать ли его в Москву с оказией (ах, не верю я им!) или ждать Вашего приезда? Признаюсь, я не очень беспокоился об этом деле, ибо думал, что Вы приедете. Ведь Вы грозились приезжать каждый месяц. Так отвечайте же, как поступить.

Живем мы в ‘Доме Искусств’ на углу Мойки и Невского. У нас две комнаты с порядочной мебелью, сносной температурой (8-12^о) и чудесным видом. Всякие лекции, концерты, просто сборища и маскарады — в том же доме. Есть даже ванна и парикмахер и хорошо стряпающая прислуга. Эдгар благополучно сдал экзамены в Тенишевское училище, где, кажется, сохранился еще предрассудок, будто надо не только есть суп, но и учиться. Анна Ивановна служит в тихом и культурном учреждении, имеющем при себе целый антикварный музей, начальство ее — родня и добрые знакомые. Так что все было бы чудесно, если бы я не хворал почти все время. У меня уже 119-й нарыв, лечить их надо едой, а мне до сих пор не перевели сюда мой паек. (Кстати, писал я об этом Михаилу Осиповичу, умоляя похлопотать¹. Передайте ему поклон и горький упрек за молчание, бывшее ответом на мое письмо. Ну, да Бог с ним, я его очень люблю).

Литература, конечно, приглушена и здесь. Но все же не о пайке едином здесь говорят, что-то пишут, не торгуют и вообще несравненно, неизмеримо больше похожи на людей, чем москвичи. Я каждый день радуюсь, что перебрался сюда, хотя живется мне туго.

Слушайте, в самом деле, приезжайте-ка себя показать, людей посмотреть. Я бы рад повидаться с Вами.

Стихов пишу мало, но кое-что есть. А Вы что делаете? Не сообщите ли сплетен московских: о себе, об Ангарском², об Эфросе³ и Шпетте⁴ (поклоны им).

Михаилу Осиповичу непременно поклон и укор.

Будьте здоровы.

Любящий Вас
Владислав Ходасевич.

Мой адрес: Морская, 14, Дом Искусств, кв.30а.

P.S. У нас много поэтов. Все славные мальчики, о футуристах не слышно. Это здесь считается провинциальным. Очень хорошие стихи пишет Мандельштам⁵.

¹ См. упоминавшуюся переписку В.Ф. Ходасевича и М.О. Гершензона (De Visu. 1993. No 5).

² Николай Семенович Ангарский (Клестов, 1873-1943) — литературный критик. В 1919-1922 — редактор литературного журнала ‘Творчество’, в котором публиковался Ходасевич. В 1924-1932 — руководитель изд-ва ‘Недра’.

³ Абрам Маркович Эфрос (1888-1954) — искусствовед, театральный критик, переводчик, один из основателей общества ‘Лирический круг’ — с юности был приятелем Ходасевича, близкий друг Муни. В следующих письмах Ходасевич называет его ‘домашним’ именем: Бама. К нему обращено ‘Письмо’ Ходасевича (Возрождение. 1927. 29 сентября).

⁴ Густав Густавович Шпет (1879-1940) — философ. О нем и его судьбе см.: Лица: Биографический альманах. 1. М.-СПб., 1992. Как вспоминает В.Лидин в книге ‘Друзья мои — книги’: ‘Тогда в Леонтьевском переулке была Книжная лавка писателей, а на Тверской, рядом с Московским Советом, — книжная лавка ‘Содружество писателей’, за прилавком которой стояли подслеповатый профессор-литературовед Ю.И. Айхенвальд, философ Г.Г. Шпет и пишущий эти строки. Мы стояли в шубах и шапках, потому что помещение не отапливалось, а за нашими спинами теснились на полках до потолка книжные сокровища — все, что революция вытрясла из помещичьих усадеб или великокняжеских дворцов в Петрограде’ (С. 10-11).

⁵ Жизнь в ‘Доме Искусств’ близко свела Ходасевича и Мандельштама, заставила их услышать друг друга. Ходасевич насмешливо относился к Мандельштаму, шаржированно, комедийно изображал его в своих письмах, и это впечатление переносил на стихи. О втором издании ‘Камня’ он писал: ‘В позднейших стихотворениях Мандельштама маска петроградского сноба слишком скрывает лицо поэта, его отлично сделанные стихи становятся досадно комическими, когда за их ‘прекрасными’ словами кроется глубоко ничтожное содержание. /…/ Ну, право, стоило ли тревожить вершины только для того, чтобы описать дачников, играющих в теннис’ (Утро России. 1916. 30 января).

Уже в Берлине он написал о книге Мандельштама ‘Tristia’: ‘Подобно Адаму (недаром сам акмеизм порой именовался ‘адамизмом’)’ поэт ставит главною своей целью — узнать и назвать вещи. Талант зоркого метафориста позволяет ему тешиться этой игрой и делать ее занимательною для зрителя. Поэзия Мандельштама — танец вещей, являющихся в самых причудливых сочетаниях. Присоединяя к игре смысловых ассоциаций игру звуковых, — поэт, обладающий редкостным в наши дни знанием и чутьем языка, часто выводит свои стихи за пределы обычного понимания: стихи Мандельштама начинают волновать какими-то темными тайнами, заключенными, вероятно, в корневой природе им сочетаемых слов — и нелегко поддающимися расшифровке’ (Дни. 1922. 12 ноября). С той поры Ходасевич искал книги Мандельштама и его стихи в журналах. О сб. ‘Стихотворения’ (1928) он писал: ‘Издание стихов Мандельштама — последних или нет — особая радость для поклонников поэта. В советских журналах Мандельштам почти не печатается, и в России, где сейчас так мало подлинных поэтов, книга его в некотором роде событие’ (Возрождение. 1928.16 августа). В 1931 критик привел строфу из стихотворения ‘С миром державным…’, уловив ‘перемену в голосе’ поэта. Ходасевич увидел, что за стихами стоит ‘кто-то новый’, и пожалел, что не может узнать его ближе: книги Мандельштама не выходили, и в журналах стихи его появлялись редко (Возрождение. 1931. 9 июля. За подписью: ‘Гулливер’).

Морская, 14, Дом Искусств,

кв. 30а

Петербург, 28 февр. 1921.

Ловлю Вас на слове, дорогой Владимир Германович!

Давайте же переписываться — и без лености. Я знаю Ваше доброе отношение — и, поверьте, сам сердечно люблю Вас. Значит — убиваю двух зайцев: беседую с Вами и получаю вести о Москве. Идет!

Вот здешние новости.

Дом Литераторов задумал вести агитацию за превращение дня смерти Пушкина в день национального празднования. Составили комиссию. 11 февр[аля] (надо бы 10-го) было торжественное заседание с представителями ученых и литературных] организаций, а также правительства. Потом был Пушкинский вечер. Говорили: Блок, я и Эйхенбаум (уныло). Кузмин прочитал стихи. Я ждал, что меня побьют, ибо предсказывал охлаждение к Пушкину и корил ‘отзывчивую молодежь’ тем, что она Пушкина не знает¹. Однако каждый из присутствующих очень тонко решил сделать вид, что к нему это не относится, а относится к соседу — и мне щедро рукоплескали. 26-го повторяли вечер в Университете, завтра — опять в ‘Д[оме] Л[итераторов]’. Мне это наскучило, хоть я и заработал около ста тысяч.

Пайки у нас не отменены, но урезаны до неузнаваемости. Поэтому на днях придется читать лекцию о пушкинизме, а потом устроить вечер своих стихов. Публика на все это здесь охотно идет.

Вот Вам прейскурант новых книг: две — Кузмина, непристойные, с плохими картинками Митрохина и Милашевского², по 10 тыс. за каждую. Непристойности Ремизова³ — 7.500. ‘Седое Утро’ Блока — 1000. Журнал ‘Дом искусств’, No 1 (Блок, Ахматова, Ремизов, Чуковский, Кузмин, я): 650. Альм[анах] стихов ‘Дракон’: 300. Ремизов, ‘Электрон’⁴ — 150. Во Всемирной] Литературе] из Флобера ничего, не выходившего в ‘Шиповнике’⁵, еще не вышло. 2 кн. Литературы Востока достану завтра и перешлю с будущей оказией⁶. Присылайте денег на покупку книг — и примерный список того, что нужно. Впрочем, ненужное легко продадите в Москве… Со своей стороны заклинаю Вас достать мне ‘Видение поэта’ Гершензоново, 6-й том ‘Рус[ских] пропилеи’ и его же ‘Тургенева’⁷ — особенно ‘Пропилеи’! Приложите счет — и на ту же сумму немедля получите здешних книг. О пересылке мне книг и денег поговорите с Марией Генриховной Суткевич (Леонтьевский пер., 16, кв.9, вход со двора, тел. 1-34-04, лучше после 5. Кроме того, она секретарь моск[овского] отд[еления] ‘Всем[ирной] Лит[ературы]’. М.Знаменский (на Знаменке), д.8, кв.10, тел. 2-56-47). В нее можете и влюбиться! Она наладит нам контакт.

Мельком видел А.Н. Чеботаревскую⁸. Она обещала зайти. Если зайдет, пришлю с ней Вашего Дельвига.

Дом Иск[усств] открыл книжную лавку, в том же доме, где я живу. Книг пока мало. Впрочем, купил переводы в прозе Жуковского, изд[ания] Глазунова, 1827, чудесный экз[емпляр], 2 тома.

Почему не едет Абрамов?⁹ Он нужен Митрохину¹⁰ и мне.

Пушк[инский] Дом готовит III-й временник.

За новости спасибо, присылайте еще.

Что Ангарский и живо ли его ‘Творчество’? Нет ли чего обо мне в ‘Кузнице’?¹¹ Есть — пришлите.

Юргису¹², Баме и Шпетту привет.

Крепко жму руку. А.И. благодарит за память и Вам кланяется.

Ваш Владислав Ходасевич.

Сегодня чудесный, тихий, спокойный день.

¹ На торжественном Пушкинском вечере 11 февраля 1921 Ходасевич не присутствовал: был болен. Впервые прочел свою речь 14 февраля в Доме литераторов. С той поры ‘Колеблемый треножник’ публиковался много раз (впервые: Вестник Литературы. 1921. No 4/5. С. 18-20). Речь вошла также в сб. ‘Пушкин. Достоевский’ (Пб., 1921), выпущенный Домом литераторов. Сборник открывался ‘Декларацией о ежегодном всероссийском чествовании памяти Пушкина в день его смерти’, принятой собранием И февраля 1921. Напечатаны здесь речь А.Блока ‘О назначении поэта’, статья Б.Эйхенбаума ‘Проблемы поэтики Пушкина’, стихотворение М.Кузмина ‘Пушкин’ и др.

Интересно непосредственное впечатление от речи Ходасевича, которое оставила М.С. Шагинян, приведя страничку из дневника в книге ‘Человек и время’: ’14 февраля [1921], понедельник /…/ Вечером в Доме Литераторов на пушкинском вечере, где выступили с речами Блок и Ходасевич. Блок повторил ту свою речь, с которой он выступил на торжественном заседании. Речь Ходасевича кончилась неожиданным для него триумфом: все ему неистово хлопали. Я ее прочитала: она лирическая и вызывает лирическое потрясение. Она вся построена на личной нежности к Пушкину и исторической субъективизации общественных настроений с точки зрения ‘нас’ (группы немногих, лично и интимно воспринимающих Пушкина), говорю ‘нас’, но это ‘мы’ у Ходасевича почти что ‘я’, эготическое общение с Пушкиным. Именно потому, что речь покоилась на несомненном внутреннем опыте, а, может, и потому, что была антиобщественна, она зажгла консервативную питерскую аудиторию’ (Шагинян М. Человек и время. М., 1980. С.646).

² Кузмин М. Занавешанные картинки. / С рис. В.Милашевского. Амстердам, 1920 и Ренье А. де. Семь портретов./ Перевод М.Кузмина. С илл. Д.Митрохина. Пб., 1921.

³ Ремизов А. Заветные сказы. Пг., 1920.

⁴ Ремизов А. Электрон: Стихи. Пб., 1919.

⁵ Ходасевич имеет в виду издание ‘Шиповника’: Флобер Г. Поли, собр. соч. Новые переводы с последнего (юбилейного) издания. Т. 1-4. СПб., 1913-1915.

⁶ Литература Востока: 2-й выпуск. Пб., 1920.

⁷ Гершензон M. Видение поэта. M., 1919 (вышла в 1920), Русские Пропилеи. Собрал и приготовил к печати М.Гершензон. Т.6. М., 1919, Гершензон М. Мечта и мысль Тургенева. М., 1919 (вышла в 1922).

⁸ Александра Николаевна Чеботаревская (1869-1925) — переводчица.

⁹ Соломону Абрамовичу Абрамову (1884-1957) Лидин посвятил очерк ‘Поэт и издатель’: ‘В годы, когда книги печатались на ломкой, недолговечной бумаге — и, перелистывая их ныне, боишься, что бумага рассыплется в твоих руках — в годы эти выходили примечательные по полиграфическому совершенству, на бумаге верже — альманахи под названием ‘Творчество’. Такого же качества был и еженедельный журнал ‘Москва’. Издавал этот журнал и альманахи Соломон Абрамович Абрамов, писавший в то же время и стихи. Наиболее любезной ему формой стихов был сонет, и в 1922 году он издал книжку своих сонетов ‘Зеленый зов» (‘Друзья мои — книги’. С.95). С.А. Абрамов возглавлял акционерное издательство ‘Творчество’, выпускавшее журнал ‘Москва’ (1918-1922). В этом журнале Ходасевич опубликовал ‘Стансы’, ‘Неприятный сонет’ (‘Нет, не во мне прекрасное…’), ‘Вариация’, ‘Так бывает почему-то…’, ‘Слепая сердца мудрость’, ‘Газетчик’. В издательстве ‘Творчество’ вышел его сб. ‘Путем зерна’, о чем сохранилась расписка: ‘За книгу ‘Путем зерна’, напечатанную в 1920 г. в количестве восемнадцать тысяч экземпляров, получил от С.А. Абрамова дополнительно, в виде процента с издательской прибыли пятьсот тысяч рублей. Владислав Ходасевич. 11 октября 921′ (ОР РГБ. Ф.1. Карт.2. Ед.хр.43). Подробно историю издания ‘Путем зерна’ Абрамовым см.: Ходасевич В. Стихотворения. Вступительная статья Н.А. Богомолова. Примечания Н.А. Богомолова и Д.Б. Волчека. Л., 1989. С.373.

¹⁰ Художник Д.И. Митрохин, автор обложки и виньеток к журналу ‘Москва’, ждал Абрамова, т.к. с его помощью издавал альбом своей графики: ‘Монография составлена, редактирована С.Абрамовым и выпущена под его наблюдением’ — было написано на книге (М., 1922).

¹¹ В ‘Кузнице’ о Ходасевиче ничего не появлялось.

¹² Юргис — Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873-1944) — поэт и переводчик.

Дорогой Владимир Германович,

Ваше последнее письмо я читал, слушая, как звенят стекла от кронштадтских пушек¹. И как ни люблю я матушку — российскую словесность — не захотелось в ту минуту говорить ни о ней, ни о себе. А уж у меня так заведено: сразу не ответил — пиши пропало. Вот почему только нынче собрался Вам ответить — при верной оказии послать Вам с Гарриком Дельвига.

Что нового здесь? Ничего. Писатели даже и не пописывают, больше почитывают лекции по разным ‘культам’ и ‘просветам’. Впрочем, вру: на днях выйдет 1-й No ‘Литературной газеты’. Знаете ли о ней? Она будет двухнедельная, редакторы — Тихонов, Чуковский, Замятин и Волынский. Материала 1-го No я не видел, кроме статьи Замятина о свободе печати (жидковато) и передовицы, никем не подписанной, но любопытной. Называется она — ‘Памяти предка’² и излагает историю возникновения и жизни ‘Литературной] Газеты’ дельвиговской. Уж и не знаю, кто бы это мог ее написать?.. Вероятно, кто-нибудь из занимавшихся Дельвигом, ибо в ней есть неопубликованные данные о ходе хлопот с получением разрешения на издание газеты… Статейка, впрочем, наводит на размышления.

Недели две тому назад читал в ‘Доме Литераторов’ лекцию о смысле и задачах пушкинизма. Сейчас больше пишу стихи. Приеду, вероятно, в Москву приблизительно через месяц, по некоему делу первостепенной для меня важности. Пока сижу смирно, веду себя тихо и наблюдаю жизнь. Кое-какими наблюдениями поделюсь при свидании.

Зачем не присылаете денег на покупку книг? Не сердитесь, ей-Богу, не могу покупать на свои, ибо есть у меня паек, есть еще кое-какие блага, но именно денег мало до смешного. Обычно в кармане 5-10 тысяч. Пришлите денег — накуплю книг и привезу. Вышла книга Сологуба ‘Фимиамы’, ‘Подорожник’ Ахматовой.

Что слышно в Москве? Не хорошо, что Вы ждете ответа и сами не пишете.

Здесь с неделю гостит Пильняк и — в моде. Сам он славный, рассказы его буду слушать сегодня. Завтра Белый читает свою ‘Эпопею’. Он много работает, бодр — и я рад за него.

Вот, кажется, и все. Будьте здоровы и пишите, т.е. Mipy и мне. Много ли написали за зиму? О чем? Сообщите.

Обнимаю Вас.
Владислав Ходасевич.

7 мая 921. П[етер]бург. Морская, 14, Дом Искусств, кв.30а.

Гаррик пробудет в Москве до 16-го. Его адрес: Тверская, 69, кв.8, тел. 2-67-12, кв. Гренциона. Принимаются поручения по пересылке книг, писем, денег и проч.

¹ Речь идет о выступлении кронштадтских матросов 28 февраля — 18 марта. ‘Вестник литературы’ (1923. No 3) сообщал, что Пушкинский вечер, намеченный на воскресенье, 5 марта, ‘отложен вследствие запрещения зрелищ и собраний на время осадного положения’. В No 1 ‘Литературной газеты’, о которой пишет далее Ходасевич, помещено сообщение: ‘В дни кронштадтского восстания были арестованы следующие литераторы: А.В. Амфитеатров, В.Я. Ирецкий, Г.В. Иванов, Вс.Рождественский, А.А. Гизетти, Н.А. Рожков, С.В. Познер, И.Мандельштам, И.В. Амфитеатрова. Правлением Союза Писателей были избраны: А.А. Блок, А.Л. Волынский и Н.М. Волковысский для переговоров с соответствующими учреждениями об освобождении упомянутых лиц. В начале апреля все были освобождены за исключением Рожкова и Гизетти’. См. также о Ходасевиче в эти дни: Милашевский В. Вчера, позавчера…: Воспоминания художника. М., 1989. С.213.

По-видимому, с кронштадтскими событиями было связано и закрытие ‘Литературной Газеты’ — двухнедельного журнала: No1 был отпечатан и тут же запрещен: содержание и состав редакции не отвечали политическим требованиям момента. Корректурный экземпляр, сохраненный М.Л. Лозинским в Публичной библиотеке, опубликован недавно А.Устиновым и В.Сажиным (Литературное обозрение. 1991. No 2).

² ‘Памяти предка’ — передовая, написанная Ходасевичем, хотя и имела подзаголовок ‘Историческая справка’, — была страстным публицистическим откликом на происходящее в стране (С.96-97). Статья Замятина о свободе печати, опубликованная сразу же после передовой Ходасевича, называлась ‘Пора’ (С.96-97).

Вельское Устье, 27 авг. 921.

Я оставил Ваш адрес в П[етер]бурге, дорогой Владимир Германович, — и только сегодня догадался, что можно переслать письмо через ангела Марию Генриховну¹ (тем более, что ‘ангел’ и значит ‘вестник’).

Вот что. Живем мы сейчас в Порховском уезде, Псковской губ., в колонии ‘Дома Искусств’². Житье совсем робинзоновское, но светлое и с разных точек забавное. Живут здесь: Чуковские, Добужинские, мы, старушка Леткова (любовь Михайловского) с сыном, Н.Радлов, Замятин, три юных беллетриста: Зощенко, Лунц и Слонимский. Забавно, что у нас тут колоссальный фруктовый сад (1500 яблонь, персики, груши, сливы), ‘своя’ рожь, огород и проч. угодия до старинной церкви включительно {Есть и кладбище, вещь для меня приятная [примечание Ходасевича].}. При церкви — поп, дьякон и псаломщик, великие мастера водить хороводы и играть в легкомысленные игры с поцелуями. Мы большие друзья с дьяконом. Питаемся ‘собственными’ яблоками, ржами, овощами и молоком + вымениваем разные блага у туземцев, которые, не признавая денег, падки до ситцу, платков, сахарина, бус и проч., в Центральной Африке почитаемого так же.

Работать здесь не приходится: шумно, а кроме того много времени отнимают романтические похождения с тутошними красавицами, которые не в пример лучше питерских, ибо не читали и не будут читать моих стихов, любят петь хором и ходят в баню каждую субботу. Очень легко и весело иногда ‘опрощаться’. Я занимаюсь этим уже 3 недели и мог бы, кажется, прожить таким образом целый год. К несчастию, это неосуществимо, — через неделю надо ехать в П[етер]бург, где и мечтаю в скорости получить от Вас письмо с ответом вот на какой вопрос.

Дело в том, что мне в конце сентября надо побывать в Москве. В получении командировки я не уверен, и пожалуй, придется платить за дорогу туда и назад 250 тысяч. Мне этих денег очень жаль, и я хотел бы получить их с добрых москвичей, в свою очередь усладив за это их слух своими стихами. Нельзя ли, в самом деле, устроить мне какое-нибудь чтение, которое покрыло бы сей расход — целиком или частично? Я стихами богат: у меня больше двух десятков новых, еще нигде не напечатанных, писанных в июне-июле (был у меня запой стихотворный)³. Пожалуйста, поразведайте и сообщите. Делаю Вас своим импрессарио. Могу читать целый вечер, прихватив кое-что из старого и надеясь, что до конца сентября напишу еще, и п[отому] ч[то] запой, чувствую, вовсе еще не кончился. Мне сейчас очень пишется — и по-моему не плохо. То же думает и Белый, написавший о новых моих стихах статейку (будет в следующей книге ‘Дневн[ика] Мечтателей’)⁴.

Я уехал из П[етер]б[урга] в тот день, когда у Блока началась агония, о смерти его узнал уже здесь, из письма Белого. Знаете ли, что эта смерть никак не входит в мое чувство, никак не могу ощутить, что нет Блока, — и не могу огорчиться. Умом понимаю — и просто душит меня злоба, — а огорчения здесь не чувствую. Должно быть, почувствую в Петербурге. Знаете ли, что живых, т.е. таких, чтоб можно еще написать новое, осталось в России три стихотворца: Белый, Ахматова да — простите — я. Бальмонт, Брюсов, Сологуб, Вяч.Иванов — ни звука к себе не прибавят. Липскеровы, Г.Ивановы, Мандельштамы, Лозинские и т.д. — все это ‘маленькие собачки’, которые, по пословице, ‘до старости щенки’. Футур-спекулянты просто не в счет. Вот Вам и все. Это грустно. (Т[ак] н[азываемая] пролетарская поэзия, как Вам известно, ‘не оправдала надежд’: села на задние ноги). Особенно же грустно то, что, конечно, ни Белому (как стихотворцу), ни, уж подавно,. Ахматовой, ни Вашему покорному слуге до Блока не допрыгнуть⁵. Это все соображения, не подлежащие огласке, делюсь ими с Вами, п.ч. знаю Ваше просто-хорошее отношение ко мне.

Пожалуйста, напишите же о себе. Что Вы делаете, как-живете? Я сердечно хочу повидать Вас — и надеюсь, что в сентябре это, наконец, устроится.

Будьте здоровы. Крепко жму Вашу руку.

Владислав Ходасевич.

¹ О М.Г. Суткевич см. в письме Ходасевича от 28 февраля 1921.

² С 6 августа до середины сентября Ходасевич жил в писательской колонии ‘Вельское Устье’, которую подробно и весело описал в письмах к А.И. Ходасевич, московским друзьям Диатроптовым, в стихах и очерках ‘Во Пскове’ (1935) и ‘Поездка в Порхов’ (1935). Воспоминания об этом лете оставили Н.Чуковский в очерке ‘Холомки’ (Литературные воспоминания. М., 1988) и В.Милашевский (Вчера, позавчера. Указ. изд.), см. также: Чуковский К. Дневник (1901-1929). М., 1991.

³ Из Вельского Устья 5 сентября 1921 Ходасевич писал жене: ‘Должен тебя огорчить. Мне очень хочется писать. Здесь немыслимо, но чувствую, что в Пб. будет продолжение прерванного поноса. Итак, готовься к моему сидению у окна, ответам невпопад и проч. Но — что делать, иначе нельзя’ (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.48).

⁴ Белый А. Рембрандтова правда в поэзии наших дней (о стихах Ходасевича). // Записки мечтателей. 1922. No 5. С. 136-139.

⁵ Письмо Ходасевича А.Белому и ответ его см.: Литературное наследство. Т.92. Кн.III. М., 1982. С.532-533. Ср. ощущение смерти Блока как конца эпохи, конца очень важного периода русской литературы, а, может быть, и самой литературы — в Дневнике К.Чуковского: ‘Самое страшное, что с Блоком кончилась литература русская. Литература — это работа поколений — ни на минуту не прекращающаяся — сложнейшее взаимоотношение всего печатного с неумирающей в течение столетий массой — и…’ (Чуковский К. Дневник. М., 1991. С.181). См. также в письме Г.П. Блока Б.А. Садовскому от 16 августа 1921: ‘Когда пишу — забирает всего, ничего не вижу. Кончу, прочту и бываю доволен иногда. Но сразу потом — и это всегда — начинаешь думать: да зачем же это я пишу, ведь не стоит теперь, когда его нет. Это ‘иррационально’, но поверьте мне, что это правда’ (РГАЛИ. Ф.464. Оп.2. Ед.хр.55).

Петербург, 18 окт. 921.

Дорогой Владимир Германович,

я собирался перед отъездом зайти к Вам в лавку — это не вышло, п.ч. очень болела нога, а пришлось ходить в Госиздат и в Метрополь за билетом. Так мы и не простились¹.

Вот что. Посылаю Вам 3 стих[отворения] Надежды Павлович. Право, они лучше Липскеровских² и Глобовских³ во много раз. Если Ваш альманах не окончательно готов — возьмите эти стихи, из которых первое мне чрезвычайно нравится⁴. Писаны они, кажется, о Блоке, — но это не подлежит разглашению.

Павлович, конечно, нужны деньги. Заплатите побольше и пришлите почтовым переводом. Если сумма окажется превышающей дозволенную к переводу, то остальные пошлите на мое имя. Павлович зовут Надеждой Александровной. Адрес наш одинаков: Мойка, 59, Дом Искусств, кв.30а.

Будемте продолжать нашу переписку, пожалуйста.

Любящий Вас
Владислав Ходасевич.

P.S. Москва оставила во мне добрые воспоминания, она стала как будто лучше.

¹ Ходасевич выехал в Москву 2 октября, 16-го вернулся в Петербург (он только так называл этот город). 11 октября писал А.И. Ходасевич: ‘Милая Анюточка, из-за всяких задержек (Абрамов и пр.), я тут пробуду до субботы. В воскресенье, 16-го буду дома. Чувствую себя хорошо. Ходасевичи милы и заботливы чрезвычайно. Твое письмо получил вчера. Вчера читал в Союзе. Была ‘вся Москва’. Кажется, я имел весьма большой успех. Тебе кланяется столько народу, что не упишешь. О делах знай, что просуществуем. Я в моде, но треплюсь мало, так что даже, пожалуй, поправляюсь. Будь здорова. Целую. Владя. Надю поцелуй. О.Д. поклон. Гарьку в затылок’ (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.48). Надя — Надежда Александровна Павлович (1895-1980) — поэтесса, приятельница Ходасевича, жившая с ним в одном коридоре ‘Дома Искусств’, О,Д. — Ольга Дмитриевна Форш (1873-1961). Несколько раньше, в письме к жене от 6 октября: ‘Был у Лидина. Видел Матусевича и Соболя, проявивших верх почтительности. Все эти таланты тебе низко кланяются’.

² Константин Абрамович Липскеров (1889-1954) — поэт, переводчик, приятель Ходасевича. Пародия его на стихи Липскерова под названием ‘Кишмиш’ вошла в том: Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989. С.258. См. также рецензию Ходасевича на сб. Липскерова ‘Песок и розы’: Утро России. 1916. 5 марта.

³ Андрей Павлович Глоба (1888-1964) — поэт, драматург, переводчик.

⁴ Ходасевич послал в альманах ‘Северные дни’ (И. М., 1922) три стихотворения Н.Павлович: ‘Не его, не его схоронили…’, ‘Он спит и так трудно дышит’ и ‘Берегом, берегом с разбегу…’, где они и были напечатаны (С.50-51). Вот то, о котором Ходасевич написал, что оно ‘чрезвычайно нравится’ ему:

Не его, не его схоронили!

Он за кленом прятался там,

Усмехаясь высокой могиле

И железным парадным венкам.

А когда разошлись мы, он вышел

Из кладбищенских старых ворот,

Только шаг стал спокойней и тише,

Только тень рядом с ним не идет…

Разыграется ветер крепкий,

Псом цепным кидается в мглу.

Знаю, он в своей старенькой кепке

Ожидает меня на углу.

Поклонившись, он глухо скажет:

‘Я такую погоду люблю’…

И рука его прежняя ляжет

На холодную руку мою.

В альманахе напечатаны стихотворения Андрея Глобы ‘Среди поля сосна…’ и Константина Липскерова ‘Трубка курильщика’, рассказ В.Лидина ‘Хозяин’ и подборка В.Ходасевича ‘Шесть стихотворений’, куда вошли ‘Когда б я долго жил на свете…’, ‘Люблю людей, люблю природу’, ‘Гостю’, ‘Пускай минувшего не жаль’, ‘Пробочка’ и ‘Ласточки’.

ПИСЬМА В.Ф. ХОДАСЕВИЧА — В.Г. ЛИДИНУ(1917-1924)

Публикация И.Андреевой

Читайте также:

ПИСЬМА В.Ф. ХОДАСЕВИЧА — В.Г. ЛИДИНУ
(1917-1924)